Беслан Шахсаидов

Акцию, которую он планировал провести сразу же после того, как будет получена и обработана информация передового отряда, естественно теперь пришлось отложить на неопределенное время Дело было не только в отсутствии достоверной информации с места планируемой операции и той активной деятельности, которую наверняка разовьют или, по крайней мере, станут изображать тамошние русские спецслужбы в связи с жутким происшествием. В конце концов, можно было просто изменить место проведения давно запланированного им крупного и кровавого террористического акта, целью которого было напомнить о себе расслабившимся, по его мнению, с окончанием войны федералам Война не окончена. Кто угодно, и где угодно может подписывать любые соглашения, давать клятвы и говорить красивые речи Его война не окончена, и он был намерен напомнить об этом и Москве, и Грозному — там тоже, как казалось им с Ахметом, слишком уж быстро и дешево сторговались с Россией, зализали раны и кое-кто уже нагулял поверх боевых шрамов мирный чиновничий жирок. Это был не правильно.

Но акции не будет, пока не будет отомщен Ахмет — таково было его решение, и оно полностью согласовывалось с национальными традициями. Его люди поняли бы его даже без слов, однако это он им сказал Правда было еще нечто, о чем он говорить не стал — и не потому, что не доверял своим людям или хотел что-либо скрыть от них Нет, просто это была всего лишь мысль, которая жила и пульсировала в нем, но сформулировать которую ему было бы достаточно сложно Однако даже если бы он и нашел нужные слова, бойцы вряд ли поняли бы ее, эту затаенную его мысль. Ахмет бы понял. Более того, развил, дополнил теми словами, которые не смог, даже для себя, найти он. Но Ахмета теперь не было рядом. А мысль была такая. Сколько бы людей не задействовал он в своих операциях, сколь смелы и отважны ни были бы они — без него у них все равно ничего не получилось бы. И это говорила в нем отнюдь не его гордыня — просто он был стержнем, злым, жестоким и беспощадным стержнем, на который нанизывалось все — дерзость и непредсказуемость их налетов, принятие самых жестоких, но единственно верных решений, и многое еще, из чего складывалась его черная слава и что определяло успех их кровавых дел. Этот стержень был в нем самом, и в решающие моменты он становился объединяющей и скрепляющей людей силой. Теперь же он чувствовал, что стержня в нем нет Причем он даже не заметил, когда утратил его. Теперь внутри у него была зияющая черная и холодная пустота, и он знал — на какой день и в каком месте не назначил бы сейчас проведение акции — ничего у них не вышло бы. Утратила остроту свою боль, затаилась нервным, пульсирующим комком, не дающем забыть о себе, но вполне терпимым. Затухла, побледнела черная, застилающая глаза ярость — он больше не боялся за то, что натворит непростительные и недопустимые глупости, как тогда, когда бомба федералов попала в старый родительский дом. Осталась пустота — как если бы из него вынули часть того, что составляло его внутренний мир, но ведь по сути это и было так — у него отняли Ахмета Этого сказать людям Бес, разумеется не мог Но он мог, должен, обязан был с этим справится и сейчас ему казалось, нет, он был в этом абсолютно уверен — он сможет вернуть себе свою железную стойкость, на которую как выловленная в реке рыба на тугой и гибкий металлический прут, нанизывались окружающие его люди, только в одном случае — если найдет и покарает убийц Ахмета. Только так. И никак иначе.

Свое собственное расследование он начал несколько дней назад, решив для начала, досконально изучить материалы следствия, чтобы знать хотя бы то, что знали уже местные следственные органы Материалы он получил в полном объеме довольно легко и даже не очень дорого, но остался полученным крайне недоволен — из тонкой паки дела следовало, что Ахмет и те люди, которые разделили с ним его последние минуты на этой земле умерли естественной смертью после того, как произвели «демонтаж» — именно так был указано в постановлении о прекращении уголовного дела — старого колодца на территории бывшей областной психиатрической больницы. Большего абсурда придумать было невозможно, но уголовное дело тем не менее было закрыто за отсутствием события преступления и расследованием прекращено.

Что ж, ему было не привыкать все начинать сначала. Однако нужны были люди или хотя бы один человек, который смог бы, если бы не совсем уж в открытую заняться расследованием под его, Беса, личным руководством, то по крайней мере, свободно появляться в областном, а ныне губернском центре, задавать людям вопросы, наводить справки, не вызывая при этом подозрений и не привлекая к своей персоне пристального внимания осторожных, напуганных и прошлой войной, и нынешнем безвременьем властей. Ни сам Бес, ни кто-либо из его доверенных людей такого себе позволить не могли. К сожалению, все они были людьми слишком известными, причем, благодаря журналистам, хорошо известна была и их внешность. Однако именно эти невеселые рассуждения и подсказали Бесу возможный вариант решения проблемы.

Такой человек был и был он, как раз, журналистом. Поминая эту назойливую братию, тиражирующее его изображение в тысячах изданий и сотни раз демонстрируя миру его мрачную физиономию на телеэкране, (в результате чего он и внешне стал живым символом исламского терроризма), недобрым словом, Бес вдруг поймал себя на том, что какое-то смутное воспоминание не позволяет этой неприязни быть возведенной в абсолют. Что-то мешало, и это что-то несло в себе весьма положительный заряд эмоций. Вспомнил он быстро — память его всегда была верной и надежной ему помощницей — она добросовестно хранила воспоминания о великом множестве самых казалось бы незначительных и отдаленных во времени эпизодах его богатой событиями и встречами с людьми жизни, но в нужный момент умудрялась извлечь из своих загадочных глубин как раз тот, который был необходим в эту минуту. Сейчас она только подсказал ему имя — Алексей Артемьев. А дальше — все моментально выстроилось в его сознании в целую цепочку ярких и четких картинок, в центре которых был маленький коренастый русский мужичок, скруглыми темными глазами-буравчиками, короткой черной бородой. Он много и громко говорил, много смеялся, иногда чуть-чуть больше, чем, по его, Беса, мнению следовало бы. И поначалу это несколько раздражало, и он задумался было-стоит ли иметь с ним дело, но в работе Леха Артемьев, оказался хорош. Он работал репортером на радио, подвязался на телевидении, делая для разных программ короткие, но всегда занимательные сюжеты, и поначалу его привели к Бесу, как человека который может быстро и намного дешевле официальных расценок на рекламу разместить в разных телевизионных программах и на радио серию сюжетов о его авто центрах и станциях техобслуживания. Давно это было — в Москве начинался настоящий автомобильный бум, конкуренты наступали на пятки, и Бес понимал, что только силовыми методами бороться с ними уже не годиться — в Россию тонкими, довольно грязными ручейками, но все же неуклонно просачивался цивилизованный рынок. Он решил рискнуть — и не прогадал — Леха удивительно быстро слепил изрядное количество «джинсы» — так на телевизионном сленге назвались сюжеты со скрытой рекламой, причем «джинса» получалась у него довольно симпатичной и смотрелась с интересом. Леха всегда придумывал какую-нибудь хитрую интрижку, сюжет — словом обыватель клюнул и клиенты пошли. Беслан поверил в рекламу и в Леху, к тому же тот ни разу не попытался обмануть его в части финансовых расчетов. Их сотрудничество стало постоянным. Потом оказалось, что Леха умеет еще кое-что Будучи по натуре человеком крайне авантюрным, любителем острых ощущений и сомнительных весьма приключений, он и в творчестве своем тяготел к темам криминальным, снимая много острых и кровавых криминальных сюжетов, темы которых изредка подбрасывали ему оперативники из различных спецслужб, с которыми Леха, опять же в силу своих склонностей и легкого открытого, на первый взгляд, характера, быстро заводил дружбу Ахмет первым разглядел в этом Лехином увлечении возможность решения очень серьезных проблем. Рекламная « джинса» отдана была на откуп другим, представляющим меньшую ценность для дела журналистам, а Лехе помогли закрепиться в качестве постоянного репортера в популярной весьма программе, много внимания уделяющей криминальной тематике.

Его, собственно и взяли вести именно это направление. И Леха снова не подвел, напротив, его истинные способности и открывающиеся возможности превзошли даже самые смелые предположения склонного к некоторым фантазиям Ахмета. Очень скоро Леха стал любимцем столичных сыщиков, верным и постоянным их собутыльником, со всеми вытекающими отсюда последствиями. При этом программу он делал действительно хорошую, и в этом ему совершенно искренне помогали все — и крепкие парни из московских спецслужб, и люди Беслана. Бес и сам был в некотором смысле поклонником лехиного таланта, по крайней мере, передачи его смотрел всегда, когда такая возможность была. Что же касается первоначальной неприязни, вызванной лехиной манерой общения с людьми — чересчур фамильярной, напористой; его привычкой часто, громко и невпопад смеяться, то ее как всегда небрежно, двумя вскользь брошенными фразами развеял Ахмет " Понимаешь, — мягко улыбнулся он, заметив как досадливо дернулась щека Беслана в ответ на действительно ослиное лехино ржание, — он комплексует. У него комплекс маленького мужчины и он компенсирует его своим криком — дескать, смотрите какой я смелый, решительный, нахальный, никого не боюсь, со всеми на «ты» Кстати, этот комплекс не позволяет ему многое, например он не предаст. Нас не сдаст, к примеру, если что… Это хорошо Он себе всю жизнь будет доказывать, что он мужчина. Понимаешь? " Беслан не стал особо вникать в сложную сентенцию Ахмета, но главное понял: Леха не виноват в том, что так безобразно орет — и неприязнь рассеялась сама собой.

Так продолжалось долго, почти до самой войны. Потом они на некоторое время потеряли друг друга из вида. То есть Леха постоянно мельтешил перед глазами, часто появляясь на экране — он становился все более популярным телевизионным журналистом. А потом судьба свела их вновь И снова они были полезны друг другу, и друг друга не подводили. Леха сам появился на войне и рискованно пустившись, как впрочем всегда, во все тяжкие, добрался до Беса, который к тому времени был уже заметной, а потому труднодоступной фигурой.

Результатом их новой встречи стало то, Леха получил возможность снимать там, куда другим журналистам дорога была заказана и располагал строго конфиденциальной информацией на несколько часов раньше, чем она просачивалась в другие источники. В свою очередь Бес, а в большей степени — Ахмет, который много внимания уделял идеологии, получили отличный и высокопрофессиональный рупор в самом центре федеральной пропаганды.

Потом война закончилась, и они снова расстались без особой грусти и печали — друзьями они так и не стали, партнерство же всегда складывалось удачно, к обоюдной выгоде и интересу Теперь, похоже снова настала для него подходящая пора. Бес дал команду своим людям в Москве разыскать Алексея Артемьева и просить его о встрече Именно так — просить: Леха был теперь заметной фигурой в российской журналистике, и в интересах дела, по крайней мере, внешне следовало соблюдать пиетет.