– 14 -

Некоторое время они шагали молча и вышли на окраинную улицу дачного типа. На дороге копались в песке куры. Кое-где жгли весенний мусор: старую ботву, листья, хворост, и горьковатый серый дым витал над огородами.

– Я не за оружие борюсь, Василий, – снова начал солдат. Было видно, что он не перестает думать об этом. – И не за документы. Я за себя борюсь. Потому что я уронил себя. Кто же должен меня подымать, как не я сам… Ты понял?

Васька кивнул, спросил:

– Дядя Андрей, хотите, что-то покажу? Васька полез в потаенное место, достал кусок стальной ножовки, заточенной на конце.

– Вот!

Солдат повертел обломок, присвистнул, глядя строго на Ваську.

– Выбрось ты эту штуковину, Василий, – посоветовал он. – Опасная игрушка. Лучше я сам закину… Васька вцепился в руку солдата, крикнул:

– Нет! Нет! Отдай!

– Зачем она тебе? – спросил тот. Подержал на ладони и протянул Ваське. Васька засунул обломок в штаны.

– Нужно. Вы же сами сказали, что без оружия мужчина не солдат.

– Я, Василий, про фронт говорил.

– А я про тыл, – отрезал Васька сердито.

Но долго злиться он не умел. Через несколько шагов спросил:

– Дядя Андрей, а вы «Катюшу» видели?

– Нет, не видел.

– Говорят, их никто не видел, потому что их возят под брезентом. У них там мина лежит под машиной, как только фашисты окружат и захотят узнать про «Катюшу», наши кнопку нажмут и взорвут ее.

– Смотри-ка, – произнес солдат. – Какие у тебя сведения.

– На заводе их делают в разных местах, и никто не знает, что это «Катюша». Дядя Андрей, сказать вам один секрет?

– Ну?

– «Катюши» делают на нашем Ухтомском заводе.

– Ты-то откуда знаешь? – спросил солдат, усмехнувшись.

– Так все знают…

Они остановились около магазина. Здесь была длинная очередь: женщины, старухи, дети.

– Что выбросили? – спросил Васька. Одна женщина ответила:

– Пока ничего. Говорят, мясные талоны будут селедкой отоваривать. С утра ждем, а ничего нет.

– Будет, – уверенно сказал Васька. – Это же ОРС, а ОРС знаете как расшифровывается? Обеспечь раньше себя, обеспечь родственников своих, обеспечь родственников сослуживцев, а остальное рабочим и служащим.

В очереди засмеялись, завздыхали, стали вспоминать всякие случаи, но Васька не дослушал, побежал вслед за солдатом. Тот уже стучался в дом, который был зеленого цвета.

Долго им не открывали, хотя и Васька и солдат видели, что в окне мелькают какие-то лица.

– Открывай! – крикнул им Васька. – Чего тянете? Испугались?

– Почему испугались? – спросил солдат.

– Они думают, что вы монтер, – сказал Васька.

– Ну и что?

– А у них электроплитки: штрафуют. Тетя Нюра однажды увидела монтера и спрятала плитку в комод. А монтер проверил счетчик, а потом и говорит: «Чего это у вас, гражданка, из комода дым идет?» Открыли, а там белье горит…

Загремел засов, защелкали замки, щеколды, дверь отворилась. На пороге встала крупная женщина, широкое простоватое лицо, волосы комьями свисали вниз. Тетка Акулина, Акулиха – так ее звали.

Глядя от порога сверху вниз, она громко произнесла:

– Чего ломитесь? Невмоготу? Принесли что-нибудь?

– Здравствуйте, – сказал солдат. – Нам Сеня нужен.

– Какой такой Сеня? – спросила Акулиха, прищуриваясь.

– Ну, Сеня… – Солдат пожал плечами и оглянулся на Ваську.

– Сенька Купец, – подсказал Васька. – А вы его мать? Вы на него похожи.

– Это он на меня похож, – отрезала Акулиха. – Чего надо-то?

– Поговорить, – сказал солдат.

– Ну, говорите. Я слушаю.

– Мы бы хотели с ним… лично…

– С ним? Нет уж, сперва лично со мной. Акулиха сделала шаг вперед и прикрыла за собой дверь. Васька смотрел из-за спины солдата. Подобных стервозных баб он встречал на рынке, такой попадешься, убьет на месте.

Васька дернул солдата за рукав, но тот не услышал, а может, не захотел слушать. Он стал рассказывать женщине про кражу вещей и оружия, про свое положение.

– Ну и что? – спросила Акулиха. – Вы на что намекаете, гражданин?

– Я не намекаю, – сказал солдат. – Ваш Сеня там был.

– У вас есть доказательства?

– Его видели, – солдат оглянулся на Ваську, и Акулиха посмотрела на Ваську и закричала:

– Кто же мог его видеть? Этот сопляк, что ли? Я его тоже знаю! Ну, подожди! Сенька придет, он тебе устроит желтую жизнь! Он тебе разобъяснит, как доносить на него!

– Не кричите, – громко оборвал солдат. – Вы не имеете права на мальчика кричать, а тем более запугивать.

Акулиха сплюнула и вытерла плевок ногой. Спокойно произнесла:

– Я так на ваши слова, поняли? Потеряли оружие, теперь ищете виновных? Не выйдет у вас ничего. А если станете приставать, то мы вас в милицию сведем да проверим, какой вы солдат без оружия и куда вы его пропили… А теперь угрожаете мирному населению…

Солдат смотрел на нее широко открыв глаза. Потом, будто опомнившись, махнул рукой, пробормотал:

– Вот дура.

Он повернулся, пошел не спеша от дома, в то время как в спину ему раздавался громкий крик Акулихи:

– Сам дурак! От дурака слышу! Все потерял, какой же ты не дурак! Вчерашний день ищешь! А я вот крикну участкового, может, и не солдат, и не дурак, а диверсант переодетый!

Васька сплюнул на дорожку, чтобы хоть чем-нибудь досадить противной тетке, и пошел вслед за солдатом. Нагнал его у магазина и сказал:

– Не бойтесь, дядя Андрей, она не позовет милицию! Тьфу, противная баба! Акулиха зубастая!

– Ладно тебе… баба. Где ты научился выражаться?

– А как ее назвать, если она орет как баба? – спросил Васька. – Курица не птица, а баба не человек! Солдат молчал.

– Ясное дело, – продолжал Васька. – Купца дома нет. Что будем делать, дядя Андрей? Тот пожал плечами:

– Посидим подождем?

– А сколько ждать? Он ведь может вообще не прийти?

Солдат посмотрел на Ваську.

– Ты вот что, Василий… Иди-ка домой. В детдоме могут забеспокоиться, что ты надолго пропал. А я сам здесь покараулю.

Васька усиленно замотал головой:

– Не-е, обо мне никто не будет беспокоиться. Я сам о себе всегда беспокоюсь. Потом, меня отпустили.

– У тебя родные какие есть? – спросил солдат, присаживаясь на обочину дороги. Васька продолжал стоять.

– У меня никогда никого не было. Я из детприемника сюда поступил.

Солдат не знал, что такое детприемник, но догадался: туда относят маленьких детишек. А вот кто относит и почему относит? Их бы расстреливать, этих сучек, которые отказываются от своих детей. Живет Васька и не понимает, что можно жить иначе, что существует родительская ласка, забота, материнское тепло. А где-то тут рядом мать живет, не знает, а может, и знать не хочет, что в этой беспризорной толпе ее оборванный сын бегает… Маленький звереныш, но и человек.

Солдат отчего-то закашлялся, отвернулся. А Васька увидел, как из калитки, где они только что были, вышла девочка в красненьком пальто, в беретике, сзади две косички и большие банты. Васька сорвался с места, на ходу крикнул:

– Оксана! Оксана!

Девочка оглянулась, посмотрела внимательно на Ваську, очень удивилась, – Здравствуй, Вася. Что ты здесь стоишь?

– У меня дела, – сказал Васька, подходя к девочке.

– А почему тебя не было на уроке? Смотри, тебя могут исключить.

Васька оглянулся, не слышал ли солдат всего сказанного. К счастью, не слышал. Васька законно считал, что не следует солдату знать о всяких временных Васькиных неудачах, в том числе со школой. Понизив голос, Васька спросил:

– Ты что, Оксан, здесь живешь?

– Меня зовут не Оксана, – поправила девочка. – Меня зовут Ксана. Ну, Ксения, понимаешь?

– Какая разница, – возразил Васька. – Меня вот хоть чугуном назови, только в печку не ставь.

Девочка засмеялась, и Васька засмеялся. Они стояли посреди улицы и смотрели друг на друга. Васька приметил эту девочку, когда она пришла в класс. Но сам бы он к ней не подошел. Во-первых, она одевалась как барышня, а детдомовские – кто во что горазд… Во-вторых, они вообще не дружили с домашними. У тех всех своя жизнь, родня, хозяйство, дом… Их кто-то встречает, кто-то провожает, кладет в газетку хлеб, картошку, а то и конфету… Все у них не как у людей, и Васька этой жизни не понимал, не хотел понимать.

Вот даже отношение к еде. Васька навсегда запомнил, как одна девочка, не Оксана, держала в руке хлеб, намазанный повидлом, и вдруг взяла да бросила в окно. Васька чуть сам не упал вслед за хлебом. Он бы тут же сбегал, нашел его, но был урок. И это был мучительный для Васьки урок, потому что он не слушал, а думал о хлебе, намазанном повидлом…

Васька нахохлился, совсем по-другому, и хмуро спросил:

– Эта, которая пасть на всю улицу раззявила… Твоя мать?

Девочка перестала улыбаться. Тоже холодно спросила:

– Кто раззявил? Я ничего не слышала.

– Ну, с вашего дома! Акула которая!

– А-а, – произнесла Ксана. – Тетя Акулина, наша хозяйка.

– Какая хозяйка?

– Мы у нее снимаем площадь, – объяснила Ксана.– – Мы ведь беженцы, из Белоруссии, а там сейчас немцы.

– Вот как, – сказал Васька и посочувствовал Ксане, У него и тон и обращение сразу переменились. – Я думал, что ты как другие… А ты что, с матерью приехала?

Ксана кивнула, простив Ваське всякие грубости, предложила:

– Ты приходи, если захочешь. У меня мама портниха, она тебе одежду зашьет.

– Зачем мне зашивать? – нахмурясь спросил Васька. – Я и сам шить умею. Ты лучше скажи; где сейчас Сенька?

Ксана посмотрела прямо в Васькино лицо, строго спросила:

– Ты с ним водишься?

– Да нет, не вожусь. Он мне, понимаешь, нужен… Для одного дела. Но это секрет.

Ксана сделала к Ваське шаг и оказалась так близко, что он услышал странный тонкий запах, исходивший от нее, увидел крупные веснушки на переносице, открытые серые глаза.

– Знаешь, он ведь жулик, у него, говорят, шайка. А Акулина ихняя спекулирует на рынке. Мы их боимся. Мы бы давно от них перешли, но мы задолжали им денег за квартиру. А теперь мы боимся… Мама говорит: «Вдруг прирежут».

– Ты не бойся, – тоже негромко сказал Васька. – Если что, я их быстро к ногтю!

– Ты?

– А что? Я ведь не один!

Васька оглянулся на солдата и сейчас только заметил, что он делает ему призывные знаки. Васька заторопился. Быстро спросил:

– Значит, Акула – спекулянтка?

– Она продает всякое белье, которое ей приносят. А Сенька вместе с ней весь день торчит на барахолке. Я видела, как он уходил с каким-то свертком…

– Ладно. Спасибо, – сказал Васька. – Встретимся в школе.

– Ты лучше с ним не связывайся, он убить может, – предупредила Ксана, глядя на Ваську. Произнесла так, – будто она давно знала Ваську, а теперь переживала за его жизнь.

Ваське стало приятно, что за него могут так переживать. Впервые в жизни делал Васька настоящее дело, и впервые за него переживали.

С какой-то лихостью, которая не могла не поразить Ксану, он произнес:

– Знаешь, как говорят… Двум смертям не бывать, а одной не миновать! До встречи!

Повернувшись и чувствуя ее очарованный взгляд, Васька героем шел по улице, к ожидавшему его солдату.