на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить

реклама - advertisement



ГЛАВА IX. МАТУШКА БАРБЕРЕН

Мы неплохо переночевали в тюрьме, во всяком случае, нам приходилось проводить гораздо менее приятные ночи под открытым небом.

– Я видел во сне, как мы приводим корову, – сказал мне Маттиа.

– И я тоже.

В восемь часов утра дверь камеры отворилась. Вошел судья в сопровождении нашего друга ветеринара, который приехал сам, чтобы убедиться в том, что нас освободили. Судья не ограничился присланным нам накануне обедом – он передал мне красивую гербовую бумагу:

– Нельзя путешествовать без документов по большим дорогам. Вот паспорт, который я получил для вас у мэра. Отныне он будет вашей охранной грамотой. Счастливого пути, ребята!

Он пожал нам руки, а ветеринар расцеловал нас обоих.

Мы входили в эту деревню в довольно плачевном и жалком состоянии, зато выходили из нее торжествующие, гордо подняв голову и ведя на поводу нашу корову. Стоявшие у своих домов крестьяне провожали нас ласковыми взглядами.

Мы скоро дошли до той деревни, где я когда-то ночевал с Виталисом. Когда мы проходили по деревенской улице, мимо того дома, где Зербино стащил хлеб, мне пришла в голову мысль, которой я поспешил поделиться с Маттиа.

– Помнишь, я обещал угостить тебя блинами у матушки Барберен? Но для блинов необходимо иметь масло, муку и яйца.

– Это, должно быть, чертовски вкусно!

– Ужасно вкусно, ты увидишь. Их свертывают в трубочку и запихивают в рот. Но, вероятно, у матушки Барберен нет ни муки, ни масла – ведь она очень бедная. Как ты думаешь, будет хорошо, если мы ей все это принесем?

– Замечательная мысль!

– Тогда держи корову, но смотри не выпусти ее. Я пойду в лавочку, куплю муки и масла. Яиц лучше не брать, мы можем их разбить по дороге. Если у матушки Барберен их нет, она займет у кого-нибудь.

Я пошел в лавку и купил все необходимое, а затем мы снова отправились в путь.

Я не хотел утомлять корову, и все же, торопясь поскорее прийти, невольно ускорял шаг. Оставалось десять километров, потом восемь, потом шесть… Странное дело, теперь, когда я шел к матушке Барберен, дорога казалась мне длиннее, чем в тот день, когда я от нее уходил. Я был страшно взволнован, лихорадочно возбужден и поминутно смотрел на часы.

– Не правда ли, какая красивая местность? – спрашивал я Маттиа.

– Да, деревья не заслоняют вида.

– Когда мы с холма спустимся к Шаванону, ты там увидишь чудесные деревья: дубы и каштаны.

– А каштаны на них есть?

– Еще бы! А во дворе у матушки Барберен есть кривое грушевое дерево, на котором удобно ездить верхом. На нем растут большие груши – вот такие… и очень вкусные! Да ты сам увидишь.

Что бы я ни описывал ему, я каждый раз повторял: «сам увидишь». Я был искренне убежден, что веду Маттиа в страну чудес. И в самом деле, разве она не была такой для меня? Ведь там мои глаза в первый раз увидели свет, там я начал свою сознательную жизнь, там я был счастлив и любим. Мне живо вспомнились мои детские годы, и я невольно сравнивал их с горестями, страданиями и приключениями моей тяжелой бродячей жизни. Радость все больше охватывала меня, по мере того как мы подходили к деревне. Воздух родной деревни опьянял меня. Я все видел в розовом свете. Все мне казалось прекрасным!

Наконец мы пришли на верхушку холма, откуда начинается спуск и где многочисленные тропинки ведут к Шаванону мимо домика матушки Барберен.

Сделав несколько шагов, мы дошли до того места, где я попросил у Виталиса позволения присесть, чтобы посмотреть в последний раз на домик матушки Барберен.

– Держи веревку, – сказал я Маттиа.

Одним прыжком я вскочил на вал. Ничего не изменилось в нашей долине – она выглядела, как прежде. Между двумя группами деревьев я различил крышу домика матушки Барберен. Из трубы поднималась прямо к небу тоненькая струйка желтого дыма.

– Матушка Барберен дома! – воскликнул я. Легкий ветерок пробежал по деревьям и, коснувшись струйки дыма, пахнул им мне прямо в лицо. Этот дым имел запах листьев дуба. Тогда глаза мои наполнились слезами и, соскочив с вала, я обнял Маттиа. Капи бросился на меня, я взял его на руки и тоже поцеловал. А Маттиа стал целовать морду коровы.

– Давай скорее спускаться, – сказал я.

– Если матушка Барберен дома, то как же мы устроим ей сюрприз? – спросил Маттиа.

– Ты войдешь один и скажешь, что привел ей корову, присланную ей неизвестным, а когда она тебя спросит, кто этот неизвестный, – появлюсь я.

– Как жаль, что мы не можем устроить торжественный вход с музыкой! Было бы замечательно.

– Маттиа, не дури!

– Не беспокойся, второй раз я не сделаю такой глупости. Но если бы эта дикарка любила музыку, звуки фанфары были бы сейчас очень кстати.

Когда мы очутились на одном из поворотов дороги, находящемся как раз над домиком матушки Барберен, мы увидели на дворе белый чепчик. Это была матушка Барберен. Она открыла калитку и, выйдя на дорогу, направилась к деревне.

Я указал Маттиа на нее.

– Она уходит! А как же наш сюрприз? – спросил он.

– Придумаем что-нибудь другое.

– Что же?

– Не знаю.

– Окликнем ее!

Искушение было велико, но я устоял. Я столько времени мечтал о сюрпризе, что не мог теперь от него отказаться.

Мы быстро подошли к калитке моего родного домика, и я вошел в нее так же, как входил много раз прежде.

Зная привычки матушки Барберен, я был уверен в том, что калитка закрыта только на щеколду и что мы сможем беспрепятственно войти в дом. Но прежде всего нужно было поставить в хлев корову. Я нашел хлев таким же, каким он был когда-то, только сейчас в нем хранился хворост. Я позвал Маттиа, мы сложили хворост в угол и привязали корову к стойлу. Все это мы проделали очень быстро, потому что запас хвороста у матушки Барберен был невелик.

– Теперь, – обратился я к Маттиа, – войдем в дом. Я сяду в уголок, у печки. Как только скрипнет калитка, ты спрячешься за кровать вместе с Капи, и она увидит только меня. Представляешь себе, как она будет рада!

Так мы и сделали.

Мы вошли в дом. Я уселся у очага, на том самом месте, где провел столько зимних вечеров. Свои длинные волосы я спрятал под воротник куртки и свернулся клубком, стараясь как можно больше походить на прежнего Реми – маленького Реми матушки Барберен.

Отсюда калитка была хорошо видна, и потому я мог не бояться, что матушка Барберен появится неожиданно. Я стал осматриваться вокруг. Мне казалось, что я покинул этот дом только вчера. Ничто здесь не изменилось, все было на старых местах. Даже бумага, которой было заклеено разбитое мной стекло, была та же, только сильно пожелтевшая и закопченная. Если бы я мог сойти со своего места, я бы с удовольствием посмотрел поближе на каждую вещь, но матушка Барберен могла вернуться с минуты на минуту, и мне следовало быть настороже. Вдруг я увидел белый чепчик, и в то же время заскрипела калитка.

– Прячься скорее! – шепнул я Маттиа. И съежился насколько мог.

Дверь отворилась. Уже с порога матушка Барберен заметила меня.

– Кто там? – спросила она.

Я смотрел на нее, ничего не отвечая, и она так же молча смотрела на меня.

Вдруг руки ее задрожали.

– Боже мой, – пробормотала она, – боже мой, неужели это Реми?

Я вскочил, бросился к ней и крепко обнял ее:

– Матушка!

– Мальчик мой! Это мой мальчик! Нам потребовалось немало времени, для того чтобы успокоиться и перестать плакать.

– Если бы я постоянно не думала о тебе, то ни за что не узнала бы тебя. Как ты изменился, окреп и вырос!

Сопенье Маттиа напомнило мне о том, что он сидит за кроватью, и я окликнул его. Он подошел.

– А вот мой брат, Маттиа.

– Значит, ты нашел своих родителей? – воскликнула матушка Барберен.

– Нет, это мой товарищ и друг, которого я так называю, а вот Капи – тоже мой товарищ и друг. Капи, поздоровайся с матушкой Барберен!

Капи вскочил на задние лапы и, прижав лапку к груди, важно поклонился.

Это очень рассмешило матушку Барберен и окончательно осушило ее слезы.

Маттиа, который не был так растроган, как я, знаком напомнил мне о нашем подарке.

– Пойдем во двор – обратился я к матушке Барберен. – Мне хочется посмотреть на кривую грушу, я о ней часто рассказывал Маттиа.

– Ты можешь также пойти посмотреть на свой садик, я его сохранила в том виде, как ты его насадил. Я всегда верила, что ты вернешься.

– А мои земляные груши понравились тебе?

– Значит, это ты сделал тогда мне такой подарок? Я так и подумала. Ты всегда любил делать сюрпризы. Момент был подходящий.

– А хлев? – спросил я. – Изменился ли он с тех пор, как не стало Рыжухи? Бедняжка, так же как я, не хотела отсюда уходить.

– Хлев все тот же. Теперь я складываю туда хворост. Мы находились как раз перед хлевом, и матушка Барберен толкнула дверь. Наша корова, решив, что ей принесли поесть, замычала.

– Корова! Корова в хлеву! – воскликнула матушка Барберен.

Тогда, не в силах более сдерживаться, мы с Маттиа расхохотались. Матушка Барберен с удивлением смотрела на нас. Но появление в хлеву коровы было для нее такой неожиданностью, что, несмотря на наш смех, она ничего не поняла.

– Это подарок! – воскликнул я. – Наш подарок тебе! Думаю, что он не хуже земляных груш, не правда ли?

– Ох, какой же ты добрый, дорогой мой мальчик! – воскликнула матушка Барберен, целуя меня.

Затем мы вошли в хлев, чтобы матушка Барберен могла получше рассмотреть корову. Во время этого осмотра она то и дело радостно восклицала: «Какая чудесная корова!»

Вдруг она спросила:

– Значит, ты разбогател?

– Конечно, – смеясь, ответил Маттиа. – У нас осталось еще пятьдесят восемь су.

Матушка Барберен снова повторила свое восклицание, но уже несколько иначе:

– Добрые вы мальчики!

Тем временем корова продолжала мычать. – Она просит, чтобы ее подоили, – сказал Маттиа. Я сейчас же побежал в дом за ведром из белой жести, которое, как я заметил, по-прежнему висело на своем обычном месте. По дороге я наполнил его водой, чтобы вымыть запылившееся вымя коровы. Как была счастлива матушка Барберен, когда увидела, что ведро на три четверти наполнилось чудесным пенистым молоком!

– Я думаю, что эта корова будет давать больше молока, чем Рыжуха, объявила она.

Подоив корову, мы выпустили ее на двор пастись и вернулись в дом. Там на столе на самом видном месте лежали масло и мука, которые я успел вынуть, прибегая за ведром.

Когда матушка Барберен это заметила, она снова принялась восторженно охать, но тут я сознался, что этот новый сюрприз сделан не столько для нее, сколько для нас.

– Мы страшно голодны, и нам очень хочется поесть блинов. На этот раз нам как будто никто не помешает.

– Разве ты знаешь, что Барберен в Париже? – спросила матушка Барберен.

– Да.

– И знаешь также, зачем он поехал в Париж?

– Нет.

– Дело касается тебя.

– Меня? – спросил я испуганно. Но вместо ответа матушка Барберен так посмотрела на Маттиа, как будто не хотела говорить при нем.

– Маттиа для меня все равно что брат, и я от него ничего не скрываю, сказал я.

– Это очень долго рассказывать, – ответила она. Я понял, что она не хотела говорить, и, не желая огорчать Маттиа, не настаивал.

– А Барберен намерен скоро вернуться? – спросил я.

– Думаю, что нет.

– Тогда займемся блинами. Ты мне после расскажешь, почему он уехал. Есть у тебя яйца?

– У меня нет кур. – Мы не принесли тебе яиц, боясь разбить их по дороге, но, может быть, ты займешь у кого-нибудь?

Она смутилась. Я понял, что она, вероятно, не раз это делала, и потому ей неудобно занимать снова.

– Пожалуй, лучше я сам пойду и куплю их, – сказал я, – а ты тем временем поставишь тесто. Скажи Маттиа, чтобы он приготовил хворосту. Маттиа прекрасно умеет ломать его.

Я купил не только яиц, но еще и небольшой кусок сала. Когда я вернулся, тесто было замешено, и оставалось только положить в него яйца. Правда, оно еще не совсем поднялось, но мы были слишком голодны, чтобы ждать.

– Ну, хорошо, – говорила матушка Барберен, яростно взбивая тесто, – а почему ты мне ни разу не написал? Ведь я считала тебя погибшим «Не может быть, – думала я, – чтобы мой мальчик не написал мне, если он жив».

– Я знал, что ты не умеешь читать и не сможешь прочесть мое письмо, а кроме того, я до смерти боялся Барберена. Разве он не продал меня за сорок франков старому музыканту?

– Не вспоминай об этом, мой маленький Реми!

– Я не жалуюсь, а только объясняю тебе, почему я не писал. Я боялся, что если Барберен узнает, где я, он снова захочет продать меня. Потому-то я ничего и не написал тебе, когда потерял своего хозяина, которого очень любил.

– Значит, он умер?

– Да, и я о нем сильно горевал. Ведь если я сейчас что-нибудь знаю, если я могу прокормить себя, то этим я обязан только ему. После его смерти я снова встретил добрых людей, которые приютили меня, и работал у них. Но если бы я написал тебе, что работаю садовником в Париже, меня бы стали разыскивать или требовать денег у этих добрых людей, а я не хотел ни того, ни другого.

– Да, я понимаю тебя.

– Но я никогда не забывал свою любимую матушку. А когда мне подчас было тяжело, я всегда мысленно призывал тебя на помощь. И, как только смог, пришел навестить тебя. Правда, сделал я это не сразу, но ведь не всегда поступаешь так, как хочешь. Да к тому же мне пришла в голову мысль купить тебе корову, а для этого надо было сначала заработать деньги. Сколько нам пришлось сыграть всевозможных песенок, и веселых, и грустных, сколько километров пройти пешком, сколько потрудиться, претерпеть лишений, чтобы осуществить задуманное! Но чем больше было трудностей, тем больше мы радовались. Не правда ли, Маттиа?

– Ах вы мои добрые, славные мальчуганы! Во время этого разговора матушка Барберен месила тесто для блинов, Маттиа ломал хворост, а я накрывал на стол. Затем я сбегал и принес кувшин свежей воды.

Когда я вернулся, миска была полна прекрасным желтым тестом, а матушка Барберен приготовляла сковородку. В печке ярко горел огонь, и Маттиа подбрасывал в него ветку за веткой. Капи, сидя у очага, умильно смотрел на все эти приготовления, а так как огонь по временам обжигал его, он с легким визгом поднимал то одну, то другую лапу. Пламя было такое сильное, что свет проникал в самые темные уголки, и я видел, как на занавесках кровати плясали тени, которые в детстве часто пугали меня по ночам.

Матушка Барберен поставила сковородку на огонь и, взяв кончиком ножа кусок масла, бросила его на сковородку, где оно сейчас же растаяло.

– Ах, как вкусно пахнет! – закричал Маттиа. Масло зашипело.

– Оно поет, – воскликнул Маттиа. – Сейчас я начну ему аккомпанировать!

Маттиа считал, что все должно делаться под музыку. Он схватил скрипку и под сурдинку стал подбирать аккорды в тон шипенью масла, что очень рассмешило матушку Барберен. Но минута была слишком торжественной, чтобы предаваться несвоевременному веселью. Матушка Барберен взяла большую ложку, погрузила ее в миску, зачерпнула оттуда тесто и вылила его на сковородку.

Я нагнулся вперед. Матушка Барберен встряхнула сковородку и ловким движением руки подбросила блин, к великому ужасу Маттиа. Но его опасения были напрасны. Блин снова лег на сковородку, но только другой стороной, показывая нам свой подрумяненный бок. Я едва успел подставить тарелку, как блин соскользнул на нее.

Первый блин достался Маттиа. Обжигая себе пальцы, губы, язык и горло, он быстро проглотил его.

– До чего же вкусно! – сказал он с набитым ртом. Теперь была моя очередь, и я, так же, как Маттиа, не думал о том, что могу обжечься. Третий блин был готов, и Маттиа протянул за ним руку, но теперь яростно закричал Капи, заявляя о своих правах. Находя это вполне справедливым, Маттиа отдал ему блин, к великому негодованию матушки Барберен. Чтобы успокоить ее, я объяснил, что Капи ученый пес, который вместе с нами зарабатывал деньги на покупку коровы. Он наш товарищ и потому должен есть то же, что и мы. Сама же матушка Барберен заявила, что не будет есть блины, пока мы не насытимся.

Потребовалось довольно много времени, чтобы мы наконец наелись. Однако такой момент наступил, и мы оба дружно заявили, что не съедим больше ни одного блина, если матушка Барберен не съест хотя бы несколько штук.

Нам очень захотелось самим печь блины. Положить масло и налить тесто было нетрудно, но что нам никак не удавалось, это подбросить и перевернуть блин на сковородке. Я уронил свой в золу, а Маттиа угодил горячим блином прямо себе на руку.

Когда миска опустела, Маттиа, отлично понявший, что матушка Барберен не хотела говорить при нем о моих делах, изъявил желание посмотреть, как чувствует себя корова, и, не слушая наших возражений, отправился во двор.

Я ждал этой минуты с большим нетерпением и, как только Маттиа вышел, обратился к матушке Барберен:

– Теперь, я надеюсь, ты скажешь мне, зачем Барберен поехал в Париж?

– Конечно, дитя мое, и даже с большим удовольствием.

С большим удовольствием? Я был поражен. Но прежде чем продолжать, матушка Барберен посмотрела на дверь. Затем, успокоившись, подошла ко мне и с улыбкой тихо сказала:

– Реми, твоя семья разыскивает тебя.

– Моя семья?

– Да, твоя семья.

– Кто меня ищет? Матушка Барберен, говори же, говори скорее, прошу тебя! Нет, это невозможно – меня ищет Барберен!

– Да, конечно, он ищет тебя, чтобы вернуть семье.

– А не для того ли, чтобы снова забрать меня и снова продать? Но ему это не удастся!

– Реми, как можешь ты думать, что я согласилась бы участвовать в таком деле!

– Он тебя обманывает.

– Выслушай меня спокойно и не выдумывай новых ужасов.

– Я помню, как…

– Расскажу тебе все, что сама слышала, и чему ты, надеюсь, поверишь. В следующий понедельник этому будет ровно месяц. Какой-то незнакомый мужчина вошел в дом, где в то время находился Барберен. Я работала в нашей хлебопекарне. «Ваша фамилия Барберен?» – спросил незнакомец, говоривший с иностранным акцентом. «Да, – ответил Жером, – я Барберен». – «Это вы нашли на улице в Париже ребенка и воспитали его?» – «Да». – «Скажите, пожалуйста, где теперь этот ребенок?» – «А вам что за дело?» – спросил Жером.

Если бы я даже сомневался в правдивости слов матушки Барберен, то по любезному ответу Барберена мог убедиться, что дело происходило именно так.

– Ты ведь знаешь, – продолжала она, – что в хлебопекарне слышно все, что здесь говорится. К тому же разговор шел о тебе, и мне хотелось послушать. Я подошла ближе и нечаянно наступила на ветку. Ветка хрустнула. «Мы не одни?» тревожно спросил пришедший. «Это моя жена», – ответил Жером. «Здесь очень жарко, – сказал неизвестный. – Выйдем на улицу и там поговорим». Они ушли. Спустя три или четыре часа Жером вернулся домой один. Мне страшно хотелось знать, о чем говорил с Жеромом приехавший. Но Жером ничего путем не мог рассказать. Он сказал только, что человек этот тебе не отец, но что он разыскивает тебя по поручению твоей семьи.

– Но где моя семья? Из кого она состоит? Есть ли у меня отец и мать?

– То же самое спросила и я у Жерома. Он ответил, что ничего не знает. Потом прибавил, что поедет в Париж разыскивать старого музыканта по адресу, который тот ему оставил: Париж, улица де-Лурсин, Гарафоли. Я хорошо запомнила его слова, запомни и ты их.

– Не беспокойся, я их знаю. А из Парижа Барберен ничего не писал тебе?

– Нет. Очевидно, он еще занят поисками. В это время Маттиа проходил мимо двери; я крикнул ему:

– Маттиа, мои родители разыскивают меня! У меня есть семья!

Но, странное дело, Маттиа совсем не разделял ни моей радости, ни моего восторга. Тем не менее я рассказал ему все, что мне сообщила матушка Барберен.


ГЛАВА VIII. КОРОВА | Без семьи | ГЛАВА X. СТАРАЯ И НОВАЯ СЕМЬЯ