Глава 4

В академии, пока Выходцев искал «своего знакомого», Струге стоял в холле и рассматривал коллег. Определить, кто откуда прибыл на учебу, было совсем не трудно. Вон мужчина в енотовой шапке и толстом шерстяном шарфе… Шарф торчит из-под дубленки и напоминает бронежилет. Этот наверняка коллега Бутурлина. Вершит правосудие в Ямало-Ненецком автономном округе или в Оймяконе. Так одеться зимой, даже несмотря на то что едет в Москву, может лишь северянин. А вот женщина, в кожаном плаще на подстежке… Не покупать же, в самом деле, шубу в Северной Осетии, из-за одной-единственной московской командировки!..

Размышления прервал голос, от которого у Струге побежали по коже мурашки.

– Вот вы, Струге, с таким подходом к делу, вряд ли получите удостоверение об окончании курсов обучения…

Да, это был Иван Николаевич.

– Вот и Марат Михайлович о вас беспокоится!

– Какой еще Марат Михайлович? – опешил Антон.

– Злобин, конечно. Замечательной души человек. Всем интересуется, обо всем рассказывает. Бойкотируя учебу и наше общество, вы очень много теряете, Антон Павлович. – Судя по довольному тону Бутурлина, Струге понял, что адвокат обосновался в их номере капитально. – А вы все следствием, следствием занимаетесь… Да? Кстати, хотите, подскажу одну умную вещь, о существовании которой вы с вашим следователем вряд ли догадываетесь? Меня на мысль все тот же Марат Михайлович натолкнул. Он заметил один любопытный факт. Если Феклистова убили, тогда откуда люди, разбившие мне лицо, знают, что документы у вас? Ведь если верить вашему рассказу, получается, что вы могли заметить документы в ящике лишь в присутствии того же Феклистова. Больше в коридоре никого не было. Почему же вышли на вас? Кто-то должен был знать об этом еще!

– Вы посмотрите, какая рассудительность! – ахнул Струге. – А интересно, откуда это Злобин узнал о каких-то документах? Прямо ума не приложу…

Судья уже очень жалел, что волею случая ему и Выходцеву пришлось раскрыть перед Бутурлиным карты. Но кто мог предполагать, что этот бука в одночасье превратится в болтуна? Казалось, что мурманский судья молчать и бурчать будет даже тогда, когда его поведут на расстрел.

– Бутурлин, при вас нельзя даже мелочь пересчитывать. Если бы я знал, что вы, без ведома отдельных лиц, считаете возможным рассказывать первым встречным об их проблемах, я бы выгнал вас взашей!

– Руки коротки. – Бутурлин перешел к активной обороне: – Вас на мысль наталкиваешь, а вы хамите!

Глядя на переминающиеся половинки зада удаляющегося Бутурлина, Струге подавил в себе внезапно возникшее желание догнать его и по-мальчишечьи дать пинка. Представив себе это действо в фойе Российской академии правосудия, Струге улыбнулся. Первая задача, поставленная перед ним Лукиным, была бы выполнена. Антон Павлович Струге самым должным образом продемонстрировал бы в Москве «лицо терновского правосудия» в действии.

– Извините, можно вас на минутку?

Струге сначала не понял, к кому обращен вопрос, а когда до него дошло, что коридор пуст, обернулся.

Дверь одной из аудиторий была приоткрыта, и в ее проеме, держась за ручку, стоял высокий седовласый мужчина. Роскошный костюм от «Дольче и Габбана», такой же дорогой галстук приглушенных тонов, стодолларовые туфли. Это Антон отметил сразу, едва его взгляд остановился на говорящем. Мужчина продолжал виновато улыбаться и смотреть на терновского судью.

– Вы ко мне обращаетесь? – осторожно справился Антон.

– Так ведь больше тут никого нет, – усмехнулся седовласый.

После разговора с Бутурлиным было трудно мгновенно превратиться в светского льва, но Струге заставил себя переключиться.

– Конечно, – он заспешил к двери. – Чем могу?

– Вы в электрике что-нибудь понимаете? – Мужчина уже пропускал судью внутрь помещения. На самом деле это была не аудитория, а кабинет, хоть и внушительных размеров. Как бы то ни было, принадлежность своего хозяина к служителям Фемиды он выдавал с первой же секунды посещения. Триколор России, флаг Москвы, герб на стене, за столом. Если убрать Георгия Победоносца, пронзающего копьем змия на красном фоне, то принципы знаковой принадлежности к судейскому сообществу были те же, что и в кабинете Антона, в Тернове.

– В электрике? – повторил Струге. – Ну, лампочку могу вкрутить.

– А еще что-нибудь можете? – Мужчина прятал улыбку за усами.

– Могу выкрутить.

– А как насчет провода у чайника соединить?

– Ну, если вы подальше отойдете… – Осмелев, Струге подошел к электрическому чайнику «Tefal» и вынул из кармана перочинный нож. – Извините, я не знаю, как вас зовут… Вы Завадского знаете?

– Знаю, – ответил мужчина. Несмотря на совет Струге держаться подальше, он, заинтригованный, приблизился. – А зачем он вам? Впрочем, о чем это я? Разве так знакомятся?! – Он протянул Антону руку. – Завадский. Яков Владимирович.

Струге выронил нож, но тут же его поднял.

– Немного неожиданно… Я – Струге Антон Павлович. Судья Центрального суда города Тернова.

Черт! Перед ним был сам Завадский! Человек, о котором в мире права ходят легенды! Человек, являющийся автором настольных книг юристов, редактором многих федеральных законов. Человек, являющийся символом права в стране и за рубежом.

– Вот и познакомились, – отметил тот. Видя, что Струге заканчивает работу, он предложил присоединиться к его так пока и не состоявшемуся чаепитию. – У меня есть замечательное печенье. Жена сама выпекает. Магазинные я не ем из принципа. Располагайтесь. Если сейчас опять произойдет взрыв, будем жевать бисквиты всухомятку. Господи, «Тефаль», мы всегда думаем о тебе…

Взрыва не состоялось. Состоялось чаепитие. Антон Павлович жевал восхитительное печенье жены Завадского, слушал его и со внутренней усмешкой желал того, чтобы его сейчас видел Лукин. Если кому-то сказать по возвращении, что он в Москве чаевничал с этой глыбой юриспруденции и дегустировал сдобу, приготовленную его женой, Струге не поверят. Поэтому он никому и не расскажет.

И вдруг Антон снова вспомнил о «задании».

– Господи, Яков Владимирович!.. Я совсем забыл. Наш председатель, Лукин Игорь Матвеевич… Знаете такого?

Завадский неопределенно пожал плечами:

– Может быть, визуально… Вы уж простите, Антон Павлович, но столько людей перед глазами. Он чем-нибудь отмечен? Каким-нибудь особым даром? Напомните…

– Особым даром? – Струге растерялся и возвел глаза к потолку. – Ну… Неплохо знает право, а также права судей. Еще лучше знает их обязанности. Иногда к уже существующим обязанностям имеет привычку придумывать новые. Прекрасный организатор, умеющий создавать команду. Да, чуть не забыл – не любит независимых судей.

– Вы назвали особые приметы ровно половины всех председателей российских судов. Ладно, не помню я его.

– Лукин просил подписать у вас вашу же книгу. А я совсем позабыл ее купить.

Завадский встал и стал профессионально обыскивать свой стол и книжные полки, коих было в кабинете в изобилии.

– Вот досада… – пробормотал он. – Я все роздал.

– Не извольте беспокоиться. – Струге засунул в рот печенье. – Я обязательно куплю какую-нибудь вашу книжку и подойду к вам. Мне еще долго в Москве придется жить. Я всегда могу вас найти в академии?

– Конечно. Но на всякий случай… – Юрист нырнул рукой в карман, вынул визитку и на обратной ее стороне набросал несколько слов. – Это мой домашний телефон и адрес. Можете обращаться в любое время суток, за исключением периода с часа ночи до шести утра. В это время я сплю, и, если меня разбудить, я уже не усну. В моем возрасте, как вы понимаете, не забыться после часа ночи – значит, не спать до утра. Подъезжайте, если не найдете в академии, только предварительно позвоните.

– Обязательно, – понимая, что ресурс гостеприимства Завадского подходит к концу, он поспешно поднялся. – Я очень рад, что встретил вас.

– Странно, ведь я преподаю в сборной группе судей каждый день. – Старик опять улыбнулся. – Я понимаю. Москва, гремят колокола… Воздух столицы, цивилизация… Вы на «Чикаго» были?

– Простите?..

– На «Чикаго», на «Чикаго», – повторил Завадский. – Сходите, не пожалеете. Там супруг Пугачевой поет. – Босс от юриспруденции скосил на Струге лукавый взгляд. – Он такой душка в этих перышках…

– Кто, Пугачев? – осторожно сострил Антон.

Завадский рассмеялся:

– Главное, процесс вручения дипломов не пропустите. А то ваш Лукин не поймет, чем вы тут занимались. Напомню, что можете беспокоить меня всякий раз, как только наступят трудности. Однако, если и мне придется быть заброшенным в Тернов… Кстати, где он вообще находится?

– В Сибири, – пояснил Струге. – Мой дом к вашим услугам. В отместку вашей супруге моя жена также накормит вас своим печеньем. Хотя наш город славится больше рыбой, нежели выпечкой. Яков Владимирович, я куплю книгу и найду вас в академии.

– Я не сомневаюсь в этом. Вы настырный малый, – по-доброму заметил Завадский. – Это мне и нравится. Итак, до свидания, Антон Павлович?

Немного ошарашенный от такой встречи, Струге вывалился в коридор.

О Завадском он забыл сразу же, едва увидел спускающегося с лестницы Выходцева. Если довольный вид следователя можно объяснить успешным окончанием переговоров, то о пропусках лекций можно было не переживать.

Так и было. Один из преподавателей академии оказался однокашником Бориса Сергеевича. Коротко объяснив лектору ситуацию, Выходцев быстро добился своего. Однако с него было взято обещание, что двадцать восьмого февраля сего года федеральный судья Центрального районного суда города Тернова Струге обязательно прибудет в академию. В девять часов утра. Зачем?

– Не знаю, Антон, – поморщился Выходцев. – Не до этого было. Поехали в прокуратуру. Мне на сотовый позвонил мой юнец. Помнишь его? Кажется, заключение экспертизы легло на стол. Видишь, умеют же, когда хотят!

– А чего ты ожидал? – усмехнулся Антон. – Не каждый день в Москве убивают людей, похожих на федерального судью.

Дактилоскопическая экспертиза отпечатков пальцев, оставленных злоумышленником на стекле двери девятого этажа гостиницы «Комета», дала четкий и однозначный ответ. Идентификация имеющегося материала с базой данных показала, что следы на двери оставил некто Базаев Алибек Мухаметдинович, тридцати трех лет от роду, уроженец поселка Сержень-Юрт.

Следователь посмотрел на своего молодого коллегу.

– Выставь-ка «сторожевичок» на этого абрека. – Выходцев положил заключение в сейф и следом вынул чистый лист бумаги. – Сейчас напишу отдельное поручение операм, пусть они этого чеченца тряхнут.

Когда отсутствуют основания выставить фигуранта в официальный федеральный розыск, практически все сыщики используют метод оперативного поиска. Выставляют по информативной линии ведомств информацию о том, что их интересует определенный человек, с указанием всех его грехов. Через десять дней эта информация автоматически снимется из базы данных, но кто сказал, что эту операцию нельзя повторить? Авось при проверке водительского удостоверения, или при банальной проверке документов какой-нибудь дотошный милиционер не успокоится на изучении документов и «пробьет» человека по базе данных. Вот тут-то и торжествует оперативная хитрость над несовершенством законодательства. Человек в федеральном розыске не числится, а его ищут и находят. Шансов мало, но когда их было много при раскрытии неочевидных преступлений?

Молодой юрист по имени Виктор Петрович, поправив на носу очки, стоял и терпеливо ждал, пока Выходцев напишет документ. Струге смотрел на этого молодого прокурорского работника и с грустью думал о том, какую тяжелую ношу взял на свои плечи этот человек. Сразу после окончания института он мог стать кем угодно. Адвокатом, представителем солидной фирмы или работать сразу на нескольких работах в качестве советника. Зарабатывать неплохие деньги и, ложась вечером в постель, даже не думать о том, что через час может раздаться звонок и его присутствие потребуется где-нибудь в сыром закоулке, рядом с лежащим холодным телом. Антон сам когда-то был в этой шкуре, поэтому смотрел на новенькую синюю форму с двумя блестящими звездочками на погонах и представлял, во что она превратится уже через год работы. А сколько изорвется личных вещей – курток и рубашек, когда спустя всего год этот молодой человек облазит все канализационные люки и чердаки закрепленной за ним территории?..

Но парень закончил юрфак и пришел работать сюда. Одно это могло вызывать уважение. Но сколько их, неоперенных, так приходит, а спустя несколько месяцев убегает сломя голову? Выдержит эту грязь, не сорвется с места, остановившись под угрозой удара, – честь ему и хвала. На таких, как он, со временем становящихся похожими на трудоголиков Выходцевых, держится прокуратура.

Струге вспомнил один из своих первых допросов.

Ему, молодому следователю, пришлось допрашивать насквозь «прожженного» рецидивиста с весьма сомнительными интеллектуальными способностями. Зато с очевидно весомым зоновским авторитетом. Каково молодому парню, едва вошедшему в мир борьбы с криминалом, впервые в жизни, лицом к лицу, столкнуться с уголовником, «откинувшимся» с лагерного «строгача»? Не успел сердешный доехать в плацкартном вагоне от мордовского лагеря до родных краев, как с ним опять приключилось несчастье. Точнее, несчастье приключилось не с ним, а с одним командированным, которому освободившийся неделю назад каторжанин всадил в живот его же нож. И восходящая к свободе кривая жизни опять превратилась в коромысло.

Так случилась встреча Струге с Мандрашьянцем. Зэк стал грубить. Как отвечать на неприкрытое хамство, в юридических вузах, конечно, не учат. Струге знал – бить допрашиваемого нельзя. Более того, он сам никогда не испытывал такого желания. Однако остаться в кабинете оплеванным он не мог. Карьера следователя для него начиналась на этом стуле и именно в тот момент…

– Ты твердишь, что на зоне в авторитетах ходил? – Струге прищурился и выпустил сигаретный дым. – А люди другое говорят.

– Кому – люди, а мне – хер на блюде.

– Как сказать. Это те самые люди, которые тебе в Мордовии под хвост «зашпиливали».

– Ччче?!! Ты че базаришь, щенок?! За гнилой базар никогда не попадал?! – Мандрашьянц взвился так, что Струге показалось – по кабинету полетели пух и перья…

– Я тебе базарю, что люди говорят, – резонно заметил Антон. – За что купил, за то продал. В качестве доказательства утверждают, что на твоей заднице выколот черт, который в интересное место бросает уголь лопатой.

– А ты ответишь за слова?! Ответишь, если у меня ее нет?! – Уголовник подскочил на привинченном к полу стуле. – Если ее нет, я по всем хатам разнесу весть, что ты фуфлыжник, который собирает шнягу! Потом ни один деловой тебе на слово не поверит! Понял?

– Что толку говорить об этом? – спокойно заметил Струге, вдавливая окурок в жестяную пепельницу. – Я не могу доказать, а ты опровергнуть.

Пронзая следователя победным и уничтожающим взглядом, Мандрашьянц одним рывком снял с себя штаны и развернулся к нему задом. Струге незаметно нажал под столом кнопку вызова конвоя и уселся на край стола…

Вошедший в кабинет надзиратель СИЗО, увидев известного зоновского авторитета со спущенными штанами и упершимся в стену головой, побледнел.

А до Мандрашьянца смысл его положения стал доходить чуть позже…

Понятно, что объяснить каторжанскому миру такую стойку в кабинете следователя отмазкой демонстрации того, что ты – не «петух», невозможно. Зэк пообещал убить Струге, даже если ему придется потратить на это всю жизнь. Уже после того, как молва обнесла зоны известием о попытке Мандрашьянца купить свободу путем отдачи себя следователю, его придавило кедром под Красноярском.

И сейчас Антон смотрел на молодого прокурорского работника и думал о том, сколько ему еще придется вынести на своих плечах. Кем он станет в будущем? Вот вопрос вопросов. Задай Антон Павлович его себе пятнадцать лет назад, он наверняка не нашел бы ответа. Мысль о том, что нужно быть судьей, не вынашивается с детства. С младых лет всегда хочется быть либо следователем, либо известным спортсменом, либо адвокатом. Кем угодно, но только не судьей. Это приходит после. После того как побывал следователем, спортсменом и кем-нибудь еще… Если тебя не засосала пучина невежества и ты стремишься не к власти, а к возможности вершить Закон, ты станешь СУДЬЕЙ во что бы то ни стало.

Просто для этого нужны сила и вера в то, что ты способен судить без жалости и гнева.

Почему судья сейчас думал об этом? Потому что видел перед собой человека, который пока действует не по велению собственного разума, а ступает в уже имеющийся в сугробе отпечаток. Ему объясняли, что нужно любить закон и ненавидеть людей, его нарушающих. И он любит и ненавидит одновременно. А сколько их, уже зрелых, приходит в суд и позволяет этим двум чувствам руководить поступками судьи?.. И тогда случается страшное.

Ибо быть судьей, продолжая ненавидеть или любить, – ПРЕСТУПНО.

– Иди к операм! – Выходцев протянул молодому следователю написанное отдельное поручение. – Появится какая-либо информашка – сразу звони на мобильный. Антон Павлович, ты не желаешь узнать, как себя чувствует в чудном городе Мрянске наш потомственный тракторостроитель по фамилии Баварцев? У меня такое впечатление, что он судье Феклистову не все рассказал…

– Да, пожалуй, он кое-что утаил. Это от природной застенчивости. Скорее всего, ему было неудобно перед федеральным судьей Феклистовым за свое неуемное желание лишить его жизни. Застенчивость, Борис Сергеевич, она часто мешает докопаться до истины. Как насчет того, чтобы позвонить в Мрянск?

– Заодно и узнаю, почем у них там трактора… – Выходцев, щурясь, искал в справочнике код Мрянска. – Тесть просил к весне подыскать. Деревенские, они интересные люди. Совершенно иная шкала ценностей. Теща ежемесячно присылает мне туалетное мыло. Полагает, что я здесь совсем завшивел. Прошлым летом я в деревне о московских ценах тему затронул, а сейчас жалею… Летом тесть шесть тысяч рублей накопил и просит меня трактор подыскать. Я ему объяснять не стал, что за эти деньги я ему только заднее колесо в Новосибирскую область могу прикатить… А вот и телефон прокуратуры Мрянска.

Разговаривать с Баварцевым по определенной тематике, понятно, никто и не собирался. Достаточно лишь спросить – не позабыл ли Сергей Львович о дне судебного заседания? А то ведь он как-никак под подпиской о невыезде…

Однако Антона и Выходцева ожидало разочарование. После того как следователю дали номер домашнего телефона Баварцева, Борис Сергеевич разговаривал не с ним, а с его женой.

– Он на даче, – пояснила она, поняв, что интересуются из суда.

– Озимые сеет?

Струге махнул Выходцеву рукой. «Черт! Если хочешь играть судью, то никогда не смей допускать сарказм или двоезвучие в речи!!»

Участник процесса должен видеть судью и слышать речь, более похожую на голос автоответчика. Ответ – вопрос, вопрос – ответ. Никакого повода для возможности догадаться о твоих мыслях! И уж что никогда не должно вырываться из уст человека, отправляющего правосудие, так это юмор…

– Нет, – раздался спокойный голос из «спикера» тайваньского «Панасоника». – Он глубоко переживает и решил уединиться среди природы.

После слов Выходцева: «У него еще будет такая возможность» Струге не выдержал и плюнул…

– А как с ним связаться? – продолжал между тем Борис Сергеевич.

– Вы передайте мне, а я вечером поеду к нему и…

– Он так переживает, что оставил дома мобильный телефон и пейджер? Хорошо. Тогда подайте ему сигнал дымом, чтобы он не забывал о дне судебного заседания.

– Ты что несешь? – зло спросил Антон сразу после того, как Выходцев повесил трубку. – Тебя сейчас «выкупили», как пацана. Хреново сыграл главную роль в дилетантском сериале о судье! Неуч…

– Сам бы и звонил! – огрызнулся следователь и поправил на стене криво висящие и потемневшие от пыли часы. – Надо же какие тонкости… Зато теперь мы узнали одну важную новость.

– Сергей Львович Баварцев сидит в подштанниках перед изразцовым камином, держит в руке недопитую двухлитровую бутыль с виски и, глядя на язычки пламени, плачет, плачет, плачет… – Антон подошел к окну. – Лично я на его месте так бы и делал.