Глава 6

Тяжелый пулемет с катера резанул по нам очередью. Пули выбивали щепу и булькали по воде. Я вжался в бревна, лихорадочно переставляя магазин. Чунг тоже менял ленту. Черт! Мы оба пустые. Вот сука!

Пулеметчик бил неумело, явно не привык управляться со станковым. Крошил наобум. Подбираясь сечкой все ближе. Сейчас пристреляется и пиздец нам!

Вот уже змейка бульков от пуль прошла около носа. Стрелок повел стволом обратно, чуть задрав. Еще секунда пропорет наши тушки.

Тра-та-та! Тра-та-та! Рядом лупанули две короткие, по три выстрела каждая. Звук сбоку от меня. Я с удивлением обернулся. Лиен схватила валявшуюся винтовку Чунга и ставла поливать пулеметчика.

Тот сбился и спрятался за оружие. Высунул глаз и вновь нажал на спуск. В этот раз пули прошли совсем далеко от плота. Девчонка молоток — сорвала этой суке пристрелку.

Лиен времени не теряла. Выпустила еще две короткие очереди. Потом еще одну. Есть! Фигура пулеметчика, картинно вскинув руки, брякнулась на палубу. Лежала как раздавленный таракан. Туда ему и дорога, тварь!

Но за гашетку встал уже другой солдат. Да что же вы такие шустрые! Ну точно, тараканы! Но я уже успел перещелкнуть магазин. Саданул длинную, высекая искры от рамы пулемета. Стрелок пригнулся и не палил по нам, но и не отступил. В дело включился Чунг. Калибр 7,62 покруче будет. Его пули напрочь разнесли черепушку пулеметчику. Разбрызгивая мозги второй “таракан” скатился на дощатую палубу. Есть!

Тишина. Вражеский катер заглох и плавно поворачивался вокруг своей оси. Я всматривался в его очертания, приложив ладонь козырьком ко лбу. Вроде никто не шевелится.

— Осторожно! — вдруг крикнул Иван, тыча пальцем куда-то в катер.

Я не заметил, как один из “трупов”, лежа на палубе, выставил вперед ствол и целился.

Бах! — пуля прошла рядом. Кто-то вскрикнул. Некогда оглядываться, я ударил в ответ. Раз, второй. Есть! Взрыхлил одежду на плечах и спине “трупа”. Теперь точно двухсотый. Не шевелится, истекает кровью.

Кто-то ахнул. Обернулся. Лиен зажимала бабке пробитую ногу, оттуда хлестала кровь.

Сорвав с пояса, я кинул девушке индпакет.

— Ваня! — позвал меня Чунг. — Помоги!

Он уже толкал плот шестом поближе к катеру. Отбросив эмку, расстегнул на всякий случай кобуру с кольтом и схватился за шест. Вместе мы допихали плот к катеру. Тот мирно покачивался. Куча трупов валялась на палубе, питая рассохшиеся доски кровью.

Бух! — бревна стукнулись о борт. Чунг держа в руках винтовку, ловко перепрыгнул на катер. Теперь он воды не так боялся. Или адреналина хапнул, или освоился. Я остался прикрывать его с плота. Отложил шест и вновь схватился за М16.

Вьетнамец шнырял по судну, как кошка в поисках мышей. Тыкал стволом в каждый уголок, в каждое тело. Двое тел в ответ замычали. Это они зря. Бах! Бах! Больше мычать не будут. Все… Катер наш.

Чунг стащил вражеский флаг, бросил нам пеньковый фал. Я примотал плот плотнее к судну. Перелез туда сам и принялся за грязную работу:

— Давай, за руки за ноги. И-и… Р-раз!

Мы скидывали трупы в воду, предварительно сдергивая с них полезную амуницию: разгрузки с патронами, ножи и прочую нужную хрень. Я забирал нательные жетоны — глядишь зачтется мне.

Чунг подрезал себе трое наручных часов и серебристый с замысловатой гравировкой портсигар.

— Нафига тебе столько часов в джунглях? — недоумевал я.

Но тот лишь в ответ хитро улыбался. Я разжился невзрачной пачкой сигарет с вьетнамскими иероглифами. На пачке ничего лишнего. Ни акцизов, ни фраз: “Курение убивает”, ни прочих упоминаний о соответствии, импотенции, слепоте... Название и три красные полоски.

Перетащили командира на судно. Пришлось попыхтеть. Чуть не уронили в воду его вместе с “носилками”. Расположили Ивана на палубе под навесом из пальмовых листьев. В этот раз душенька его была довольна. Отсюда открывался обзор и на палубу, и на реку.

ГРУ-шник всегда начеку, хоть и немощный, привык всегда контролировать ситуацию. Не умеет в углы забиваться и прятаться. Даже раненый.

Лиен так и не отходила от бабули. Перевязала ее умело и уже что-то сыпала из запасов карги во фляжечку. Я вытер пот со лба. Да… еще минус пару кило. Вода уходила из меня просто стремительно. Совсем скоро стану борзым, поджарым… Прямо Чунг 2.0

Я подошел и положил руку на плечо девушке:

— Нам пора… — и уже Чунгу — На раз два взяли

Мы перетащили бабку на катер, потом туда же отправился наш пулемет и прочий хабар. С двумя М60 теперь повоюем!

Я шестом оттолкнул плот и тот поплыл по своим делам. Глядишь — пригодится кому-то из селян.

Чунг возился с катером. Оказалось, что в моторе пробит какой-то патрубок. Блядь! А плот уже уплыл! В лодочных моторах я разбирался, как тракторист в балете. И Чунг не далеко от меня ушел.

Пришлось призвать на помощь Ивана. Подтащили его с “носилками” на корму и копошились в движке под его чутким руководством.

Ржавый жестяной ящик с ремкомплектом нашли тут же под лавкой. Залатали поврежденный патрубок. Подкачали бензин. Чунг дернул рукоять со шнуром. Маховик крутанул стартер, движок недовольно чихнул. Дернул второй раз. Мотор забурчал, но тут же заткнулся.

— Вот падла! — не выдержал я. — Заводись давай!

Вьетнамец дернул третий раз. Мотор, будто испугавшись моих слов, бодро затарахтел.

— Ну, вот! — я удовлетворенно вытер лоб рукавом. — Другое дело. На катере веселее будет, чем на плоту.

Я встал за штурвал. Вырулил, поставив нос в нужном направлении, и нажал на ручку газа. Вода забурлила, и посудина нехотя стала набирать скорость. Не бог весть какую, на глиссер, конечно не выйдем, но по спокойной воде километров пятнадцать в час идем. Это в несколько раз быстрее чем на плоту.

Зеленых мух, что слетелись на сохнущую на дощатой палубе кровь, сдуло. Ветерок приятно обдувал тело. Тень от навеса прикрывала штурвал, и едкий пот больше не заливал глаза.

До нужного места добрались часов за семь. Дальше надо идти пешком. Катер загнали в тихую заводь под навес из свесившихся над водой деревьев. Привязали его к стволу. Кроны напоминали плакучие ивы. Свисали так низко, что судно и с расстояния нескольких шагов невозможно было разглядеть.

К тому же, Иван сказал Чунгу выкрутить из движка какую-то хитрую деталь, без которой он никогда не заведется, и прикопать ее в леске под деревом, завернув в промасленный кусок брезента. Теперь, даже если враг обнаружит катер, завести не сможет. А нам посудина может еще пригодится. Хрен его знает, что ждет впереди, вдруг еще вернуться придется. Тьфу, тьфу…

До заката оставалось часа три. Решили “марш-бросков” больше на сегодня не совершать. И так “план по передислокации” перевыполнили.

Быстро разбили лагерь и я задумался, а не помыться ли мне в реке? Надо только узнать — есть ли в ней крокодилы. А то сидит такая тварь в засаде — только зад пристроишься в водичке, а она тебя за него хвать!

Потом поужинать и выспаться. Спокойный вечер мы точно заслужили. День выдался насыщенный. Положили отделение южан, захватили катер... Хватит на сегодня приключений, мать их. Эх… Пивка бы сейчас…

Я закурил трофейную сигарету. Терпкий табак показался паклей, но через несколько затяжек привык. Мозг наполнила приятная эйфория. Сто лет не курил. Отвык уже, и “приход” больше.

Лагерь разбили на берегу заливчика. Вода здесь была почему-то почище и прохладнее. Может, родники донные или ручьи подземные в это место впадали.

Чунг соорудил шалаш. Лиен помогала накрывать его пальмовыми листьями.

— Небо чернеет, — тыкал пальцем вверх вьетнамец. Дождь будет.

Мы перетащили под навес бабку, Иван сам зашел. Правильно делает. Надо двигаться. Чтобы кровь не застаивалась, да и раны быстрее заживают.

Я посмотрел на небо. Дождь, это самое малое из несчастий, что может с нами ночью случится. Но в сухом шалаше приятнее как-то.

На катере нашли запасы сухпая от дядюшки Сэма. За что “люблю” американцев, что с голоду нам не дают сдохнуть. И рацион сбалансированный, прям как в санатории. От цинги и другой холеры не загнешься…

Пока Чунг и Лиен обустраивали шалаш, я взял на себя роль медбрата. Решил перевязать Ивана. Бабке не до него теперь. Ее саму лечить придется. Распотрошил аптечку, разрезал присохшие бинты на груди полковника. Обрезки прилипли к ране и никак не хотели отставать. Я потянул.

— Твою ж мать! — зашипел Иван.

Бинты так и не снялись.

— Готов? — спросил я. — На счет три. Р-раз!

Я дернул на раз. Иван крякнул и стиснул зубы.

— Ты же говорил на “три”, — процедил он.

— Да? Сбился со счета, значит. Извини, командир. Никогда с математикой не дружил.

Цвет раны розовый. Края с корочкой. Синюшности и припухлости нет. Отлично! Заражения и нагноения мы избежали каким-то охренительным чудом. Получается, что Ваня нехило так бабке теперь торчит.

Облил рану раствором антисептика похожим на перекись, только не шипучим. Припудрил присыпкой из антибиотика и наложил стерильную повязку.

Лекарь я еще тот, уровень — рукожопый подмастерье. Но несколько раз успел подглядеть, как сначала Чунг, а затем бабуля управляются с перевязками. Учусь я быстро. С детства такой, в родителей, наверное, пошел. Будь они неладны…

— Терпи казак, — улыбнулся я, наматывая на Ивана бинт и глядя как он морщится. — Атаманом будешь. Спасибо бабке скажи. Не дала тебе загнуться. И губы у тебя уже не синие, и не трясешься как бичик с похмелья. До свадьбы заживет. Ты кстати женат? Успел размножиться? Я вот не успел пока…

— Жена есть, — кивнул полкан, мечтательно закатив глаза. — И детишек двое. Девки, а я пацана хотел… В общем, все как у людей… Собака, кот и семья.

— Что кислый такой, разведка? Вернешься еще собаку обнимешь и кота в жопу поцелуешь.

— Да, так, — поморщился Иван. — Мысли нехорошие… Сдохнуть не боюсь. Боюсь не вернуться. Или без вести пропасть. Как мой товарищ боевой. А семья… Ждут они меня. Скучают. Вот, посмотри…

Иван достал из нагрудного кармана фотокарточку и протянул мне. На истерзанном трещинками черно-белом снимке сияла статная молодая женщина с двумя девочками-близняшками в кружевных платьицах.

— На тебя похоже, — кивнул я и отдал снимок обратно. — Не с-сы, командир, вернешься домой, еще замуж красавиц выдашь.

— Эх... Ваня… Настоящий страх, это когда не за себя боишься… Повезло тебе. Бобылем сюда попал.

— Это как сказать… Тебя ждут, а на меня всем насрать. Сгину, хорошо если прикапаете здесь в леске, и не вспомнит никто Ивана Решетова.

Я покрутил фотокарточку в руках — Не боишься брать с собой в рейд?

— Нарушаю — покивал полковник — Особист узнает — кишки намотает. Но знаешь… когда вечером и совсем невмоготу… Я смотрю на них, мысленно представляю, что я дома, в Москве, дочки сидят на коленях, читают сказку… И такое на меня спокойствие находит! Такую силу чувствую. Горы готов свернуть.

Вернув фотку, я добил перевязку и мужицкие откровения с этим закончились. Заглянул в шалаш — Лиен повторно перевязывала бабку. Судя по ране — пуля прошла насквозь и это хорошо. Поди достань ее в мышцах…

Поняв, что мое участие не требуется, я решил все-таки сходить искупаться. Не привык я столько потеть. Как вообще можно здесь жить? Климат, охренеешь…

Взяв кусок мыла, нырнул в заросли, что обрамляли заливчик сплошной стеной. Разделся, развесив одежду на ветках. Покидал палки в воду — проверить не сидит ли “Гена” в засаде. А может даже и парочка. Нет, не сидели.

Зашел по колено в воду. Кожа превратилась в гусиную, яйца втянулись в тело. После такой жары, вода в затоне казалась ледяной. Бр-р…

Плюх! — нырнул с головой, чуть побарахтался, вылез на берег и намылился. Повторил омовение, в этот раз более тщательно шоркая себя по телу ладонями. Хорошо!

Вернулся в лагерь. Чунг разводил костер, Лиен не было. Наверное, тоже ушла купаться. Минут через двадцать вернулась, выжимая длинные волосы. Взгляд грустный, как у брошенного щенка. Но держится молодцом, и от ”домашней” работы не устранилась, стала “накрывать на стол”.

На примятой траве вместо скатерти разложили кусок брезента, прихваченный с катера. На “стол” расставили жестяные баночки с тушенкой, с какой-то кашей из крупы непонятного цвета (но на вкус очень даже ничего), консервированный хлеб и конфеты. М-м-м… Не думал, что я сладкоежка. Видать энергии вагон пожег, и глюкозы дико не хватает.

Чунг с гордым видом альфа-добытчика достал алюминиевую трофейную фляжку, обтянутую дырявой зеленой тканью и потряс ее над “столом”:

— Водка! На катере нашел!

— Что ж ты молчал? Друг, ты наш раскосый? — обрадовался я, выставляя вперед жестяные кружки. — Пятьдесят фронтовых всем наливать?

— А то! — одобрительно кивнул Иван.

— Лиен, — повернулся я к девушке, похлопывая себя по горлу под челюстью. — Водка, дринк. Будешь? Тебе надо немного выпить…

Та морщилась, силилась понять мои лингвистические потуги. Но на помощь пришел Чунг. Рассказал ей о предстоящем “фуршете”. Та в ответ молча кивнула.

Я выхватил у Чунга фляжку (на разливе русской водки, обязательно должен быть русский, иначе не по фэншую), накапал по пятьдесят на глаз в каждую кружку. Протянул одну Ивану, три пододвинул вьетнамцам. Бабка несмотря на рану тоже не отказалась.

— Ну… Как говориться… За мир во всем мире.

С шумом выдохнул и опрокинул жидкость в глотку. Горло чуть не сгорело. Цепануло даже желудок. Я скривился. Не готов был к такому градусу. Скорее накидал в рот закуски. Прокашлялся, вытер слезы и прохрипел, таращась на Чунга:

— Ах ты! Какая же нахрен это водка?! Спиртяга голимый! Не разбавленный.

Иван хохотал, он не успел еще отпить ядрёной жидкости:

— Ну тезка! Ну даешь! Они же все водкой называют. Где ты на войне водку видел? Чунг, разбавь пойло дамам.

— Видел! — буркнул я, зажевывая тушенкой.

Спирт примерно приблизили по градусам к водке с помощью трофейной канистры с водой.

Лиен выпила и не поморщилась. Я подсел ближе. Стал нести какую-то чушь. Все- равно она меня не понимает. Но говорил от души. Лиен чувствовала интонацию и прониклась. Иногда кивала и поглядывала на меня с таким узнаваемым женским любопытством.

Окончательно стемнело. Бабку затащили в шалаш, Иван зашел сам. Чунг юркнул следом и тут же отрубился. Как Штирлиц, блин. Умеет спать в любых условиях. Я остался дежурить первым. Лиен тоже сидел у костра, протягивая ладони к пламени. Ночь теплая, но ей хотелось ощутить еще больше тепла.

Она что-то рассказывала мне на своем, показывала на звезды. Голос ее как ручеек. Серебристый и с переливами. Я заслушался. Ни слова не понял, но будто песню послушал. Даже гитары не надо…

Положил ей руку на коленку, но мою ладонь аккуратно так сняли. Ага, ясно.

Где-то громыхнули раскаты. На землю упали первые капли дождя. Лиен встала и показала на шалаш.

— Спать пойдешь? — улыбнулся я. — Спокойной ночи…

Та улыбнулась в ответ и юркнула в темноту походного жилища.

***

Утром меня разбудил крик какой-то горластой птицы. Я приподнялся на локте и огляделся. Шалаш пуст. Снаружи слышны голоса. Похоже, я продрых дольше всех. Выбрался наружу. Возле костерка колдовала Лиен с завтраком. Чунг чистил наш М60.

— Проснулся? — ко мне опираясь на бамбуковый “костыль” подковылял Иван.

— Вижу уже совсем бодро ходишь

— Да, могу носит свою задницу помаленьку. Силы появились. Сам удивился…

— Это самая охрененная новость за последние дни! — покивал я.

— Не думал, что ты так радеешь за мое здоровье!

— Да к бесу твое здоровье! Это ж мне теперь только бабку тащить. А она легкая. Считай, Добби свободен!

Шутку, конечно, никто не понял, ну и пофиг.

После завтрака собрали манатки и двинули в лес. Равнинная местность была не такая сырая и густо заросшая. Идти стало лучше, идти стало веселее. Хотя получалось не так быстро, как хотелось. Приходилось часто останавливаться и давать передых Ивану. Но все равно получалось быстрее чем с волокушей. Маршрут держали на северо-восток.

— Долго еще телепать до партизан? — спросил я Ивана. Он шел опираясь здоровой рукой на самопальный костыль. На трудных участках его поддерживал Чунг, уцепившись рукой за ремни.

— Да хер знает, — пыхтел полковник. — Тут не угадаешь. Тут фронта нет. Все вперемешку. Главное на американцев не напороться. Любят они вертолетами десант закинуть на деляночку… Или на южан. Все… Бля. Не могу! Давайте привал! Чунг, стой.

Вьетнамец, как всегда убежал немного вперед. Выполнял функции отряда разведки. Услышав командира, вернулся к нам. Я развернул карту.

— Мы здесь, — ткнул пальцем Иван в бумагу. — Сейчас возьмем чуть правее. Впереди поселок, там джи ай могут быть. Обойдем подальше…

Зашелестела листва. Причем со всех сторон. Чунг среагировал первым. Понял, что это вовсе не ветерок. Вскочил на ноги и схватился за винтовку. Но тут же замер, положил винтовку на землю и поднял руки. В него с двух сторон уперлось сразу два ствола. Я тоже был под прицелом. Раскосые морды появились из ниоткуда. Вылезли из чащи словно призраки, держа нас под прицелом. Бойцы в простых рубахах и коричневых балахонных штанах. Некоторые больше похоже на оборванцев, чем на солдат. На головах плетеные конусные шляпы.

Тыкали в нас стволами АК и что-то наперебой кричали. Иван отбросил костыль, поднял единственную здоровую руку и широко улыбаясь, проговорил: “Дошли!.. Партизаны это! Черти лесные! Партизаны!”.

***

После небольшой проверки на “вшивость” в нас признали своих. Отряд из десяти партизан возвращался с какой-то вылазки и напоролся на нас. Чунг объяснил им наши хотелки — добраться до базы с советскими советниками. Те кивали, что-то лопотали на своем — ленсо, да ленсо — и тыкали пальцами куда-то на север.

— Что они говорят? — спросил у Чунга Иван.

— Ленсо — это советский по-вьетнамски — пояснил Ле — Сначала они проводят нас в свой отряд. После того как их командир лично поговорит с нами, он примет решение, помогать нам или нет.

— Что значит, блядь нет? — вмешался я. — Они еще сомневаются?

— Добраться до наших скорее всего не так просто, — предположил Иван. — Возможно, путь проходит в окрестностях американских баз или маршрутов патрулей. И командир решит, выделять нам помощь или проще не рисковать своими людьми.

— Понятно, — кивнул я. — Короче хитрожопые. Мы с тобой за их землю кровь проливаем, а они…

— А они тоже люди, — закончил за меня Иван. — И жить хотят…

В лагерь партизан мы добрались к вечеру. Иван не смог идти. Не совсем окреп. Но партизаны мигом сплели, что-то вроде гамака. Для него и для бабки. Уцепились в восьмером за “лежаки” и потащили раненых своими силами.

Я с облегчением выдохнул. Не хотелось вновь встречаться с волокушей. Снится она мне уже.

На подходе к лагерю приходилось много петлять, обруливая скрытые растяжки, волчьи ямы и другие ловушки. Я без провожатых, ни одной бы не нашел. Как хорошо, что мы вовремя наткнулись на партизан. Или они на нас.

Единственное, кого я заметил, это парочку “кукушек” на деревьях. Они провожали нас молчаливыми взглядами.

Вот и лагерь. Куча шалашей, крытых пальмовыми листьями. Несколько землянок — почва не такая сырая здесь значит, на растянутых между деревьями лианах сушатся вещи. В центре бурлит огромный котел с каким-то варевом. Лагерь напоминает стоянку геологов. Только женщин нет и с калашами да эмками все ходят.

Нас рассадили на стволе поваленного дерева возле уличного очага и велели ждать.

Вскоре прибежал солдатик и через Чунга нам передал их просьбу. Дескать, только тот, кто из нас старший может пройти в землянку к командиру и переговорить с ним о дальнейших действиях. Остальные должны сидеть и не рыпаться.

— О как! — удивился я. — Что там за птица такая важная, что не может по человечьи к гостям выйти?

— Осади, Ваня, — махнул Иван. — Командир сильно не светится, значит родственников у него среди гражданских много. Боится, что прознают про них и отомстят. Тут принято такое. Мирных херачат, как скот на бойне. Пойду потолкую с Че Геварой. Ждите здесь.

— Ага, — кивнул я. — А то у нас выбор есть…

Полковника увели к землянке, что притаилась на краю лагеря. Возле входа у него отняли самодельный костыль и проводил внутрь…