Глава 12

Я, Чунг, трое матерых ГРУ-шников и хирург выдвинулись с рассветом. Растянулись вереницей. Вперед в качестве разведки, как всегда ушел вьетнамец. Не мог он как нормальный человек в колонне передвигаться. Всегда “работал по отдельному плану”.

Грузин шагал в середине колонны, изредка на меня косился. И зачем его только с нами отправили. Врач он может и хороший, только без операционной в джунглях почти бесполезен. А легкие ранения залатать нитками, да перевязку сделать мы и без него сумеем. Может натаскивают на какое-то задание? Ну начальству виднее, раз с нами отправили. Жираф большой…

Все кроме нас Чунгом вооружены калашами. Мы с вьетнамскими братом предпочли остаться с “М16”. Привыкли к ним, да и если, что патроны 5,56 мм в бою надыбать можно. А Союз под подобный калибр еще не изобрел калашей. ГРУ-шники собой весь боезапас тащат: старый добрый 7,62 мм.

Как заместитель командира группы я замыкал колонну. Шагал, витая в облаках. Еще не понял, в какую задницу мы идем. Вернее не хотел понимать. В голове скакали розовые пони, у некоторых даже были крылышки.

Горячие воспоминания о прошлой ночи натягивали на мою морду мечтательную лыбу. Чувствовал себя школьником, который наконец, поцеловал старшеклассницу. Давно такого не испытывал.

— Слюшай, брат, — от группы отстал военврач, присоседился ко мне и разогнал к чертям всех крылатых пони. — Ты к Елене Станиславовне не хади. Лицо зажило, перевязки не нужны.

Я включил режим “Иванушки”, сделал вид, будто не понял его посыл. Улыбнувшись мечтательно проговорил:

— Руки у Елены Станиславовны волшебные, морду мою на раз-два заживили. Как к такой женщине не зайти спасибо не сказать? Вот вернемся, обязательно заскочу. Скажи, брат ты мой кавказский, кстати у меня тоже кавказские корни есть — бабушка моя с абхазцем дружила, по переписке правда. Так я вот про что хотел спросить. Ты же давно Лену знаешь? Елену Станиславовну. Какие цветы ей нравятся? Из местных, конечно. Я кроме лютиков здесь ничего не знаю. Да и не лютики это вовсе, не растут настоящие лютики на деревьях. Вот еще желтенькие видел возле базы. На куриную слепоту похоже. Как думаешь? Понравится ей такой букетик?

Даже шум шагов нашей колоны не смог заглушить скрежет зубов хирурга.

— Вах! — выдохнул грузин вытаращившись на меня, как тапок на таракана. — Не хади говорю! Не морочь голову! Мужа она недавно похоронила. Ты еще со своими цветочками лезешь!

Вот, собака! Врет и не краснеет. Хотя даже если бы и краснел, по его смуглой, усатой физиономии это все равно было бы незаметно.

Только одного он не учел. Что эту деликатную тему мы с Еленой успели обсудить. Действительно она была вдовой. Только муж ее, царство ему небесное, богу душу отдал еще лет пять назад. Военным был, но смертью глупой пал. Звание с сослуживцами отмечал и не дошел из бани до дома. Вздремнул в сугробе и примерз, естественно. Судя по рассказам Елены, мужик он был неплохой, только выпить любил крепко — так, чтобы в оливье рожей.

Я выключил режим валенка глянул на “брата” с грозным таким и холодным прищуром и тихо проговорил:

— Слушай, генацвалле, мы с Еленой Станиславовной как-нибудь без тебя разберемся со своими перевязками и прочими цветочками. Шел бы ты… В середину колонны, акушер хренов. По инструкции замыкающий один должен быть.

Оппонент мой замахал руками, словно Жириновский на трибуне госдумы, только звука не было. Будто выключили с пульта его Вольфовичу. Понимал Автандил, что скандалить на боевом задании нельзя ни в коем разе, иначе трибуналом пахнуть может, вот и булькал в тряпочку, а ветер руками погонял немного. Но вняв моему настойчивому совету, быстренько ретировался, затесавшись обратно в середину колонны.

К вечеру разбили лагерь. Наспех соорудили шалашики и подстилки из пальмовых листьев. Разогрели консервы и поужинали с сухарями. Русский ГОСТ-овский сухпай не чета, конечно, американскому. Нет такого в нем разнообразия и изобилия. Но по сытости его обставит. Наши хрюшки самые жирные в мире. И курицы тоже ничо были. Пока в девяностые наколотые антибиотиками и стероидами ножки Буша новые тенденции не задали.

— Так, орлы, — начал после ужина наш старший Черненко Вадим, — распределим ночное дежурство! На шестерых получается каждому отстоять по часу и двадцать минут. Всего на сон восемь часиков выйдет. Пока что можем себе позволить. Хотя в режиме марш броска — маловато получается. Но не в скаутов играем, на базе отоспимся. Или на пенсии…

Все одобрительно закивали. Приучены были в случае необходимости и за меньшее время ночного сна восстанавливаться и усталость копить постепенно, растягивая силы до конца операции.

— Если кому невмоготу будет, — Черный многозначительно посмотрел на нас с грузином (очевидно, не особо верил в нашу выносливость), — таблеточки у меня есть волшебные. Бодростью духа заряжают и настроение поднимают. Будете как солдаты Урфин Джюса, его дуболомы ни в сне ни в еде не нуждались. Но это на самый крайний случай.

Х-м-м… А у командира колеса чего-то амфетаминового есть. Это хорошо. В критической ситуации сильно подмогнут. Если надо, например, дня три не спать, а по джунглям херачить, самое-то будет. Потом, конечно, истощение настанет. Организм возьмет свое. Но главное, пока отходняки не начались до базы успеть добежать. А там уже и “проболеться” можно. Нервное и физическое истощение и обезвоживание подлечить.

— Спасибо, командир, за таблеточки, — ответил я хитро улыбаясь. — Только они мне ни к чему. Там откуда я родом, другой допинг в почете.

— Это какой же?

— Водовка называется, ну или ее старший брат Самогоныч. Нет такого лекарства у тебя случайно? Я бы хоть сейчас подлечился. Так сказать, для профилактики.

По лагерю пробежал смешок.

— Отставить бухать! — замотал головой командир. — Спирт только для наружной дезинфекции, внутрь — при переохлаждении. А так как снега я здесь не ощущаю, остается только ранки им промывать. Всем ясно?

— Ясно, — вторили друг другу погрустневшие голоса, слишком рано уверовавшие в то, что я уговорю командира раздать всем по пятьдесят грамм фронтовых.

Неправильный Черненко командир. Не пьянки же ради, духа боевого для… Хотя в рейде, конечно, не положено.

Первым на дежурство заступил рыжик. Радист Огонек. Я лежал в своем шалашике (не спалось что-то, видать отоспался на базе на несколько дней вперед) и видел сквозь просветы в стене как он, что-то сосредоточенно царапает в измятом блокнотике. Костерок играл отблесками на его веснушчатом лице. Я вылез из шалаша, один хрен не спалось, следующим его я должен сменить. Смысла нет овец считать. Тем более, что это мне никогда не помогало. Один раз даже до десяти тысяч досчитал, и утро настало.

— Что кропаешь? — спросил я Веню.

— Тот инстинктивно прижал блокнот к груди, будто мать младенца, посмотрел на меня, но уловив в моем взгляде доброжелательность и любопытство, положил книжицу обратно на колени. — Стихи.

— Сам пишешь?

— Ага…

— Интересно, почитаешь?

— Да они так себе, — попытался обесценить свою нетленку связист. — Ничего особенного.

— Ну как знаешь… — я подбросил в костер дровишек и про себя стал считать. Один, два , три , четыре, пять…

— Ладно, слушай…

Чуть ошибся я. Думал что на три сдастся. Каждый писака хочет быть услышан публикой. Иначе зачем писать?

Веня читал шепотом, чтобы никого не разбудить. Стишки по началу показались наивные и по школьному курносые, но было в них что-то родное. Страсть как захотелось домой. Правда дома сейчас нет, того каким я его помнил. Но есть Союз. Он тоже родной. Те же березки-матрешки, только города по другому называются. Куйбышев, Свердловск, Горький. Эх… Жизнь моя жестянка. Разбередили душу буриме, не мое это — поэзия…

— Ну как? — с придыханием спросил Огонек, уставившись на меня в ожидании вердикта.

— Не Пушкин, конечно, но лично для для меня ничуть не хуже… Правда понравилось.

— спасибо, — парень расцвел как солнышко на восходе. — Наши не понимают. Говорят, что стихоплетство — это занятие для рефлексирующих слабаков.

— Не слушай никого, Веня, брехня это. Говорят даже Сталин стихи писал. Правда на грузинском. Иди спать, смена твоя скоро закончиться. Следующий я “по списку”.

— Спокойной ночи, Коля, — сказал рыжий и нырнул в шалаш.

Я даже не понял сразу, что это он мне сказал. Ух, блин… К имени своему новому привыкать еще и привыкать. Коля, Коля, Николай, сиди дома не гуляй… Эх… Занесло же меня в жопу мира. Одно радует: ждет меня на базе девчуля, хоть и не русская, но понимает меня, как никто другой здесь. А докторше я все-таки букетик подарю, когда вернусь. Отблагодарить надо, за все красивое…

***

Через пару дней пути джунгли вдруг оборвались и перед нами раскинулось… пустыня. Нет, деревья здесь конечно были, вернее, то что от них осталось. Засохшие поверженные исполины валялись в изуродованной “лунными” кратерами земле. Искореженные пни торчали словно надгробия на многие километры впереди.

— Что за хрень? — я приложил ладонь козырьком ко лбу. — Апокалипсис сюда перенесли?

— Так американцы с джунглями борются, — пробасил здоровяк-снайпер Саня по прозвищу Пушкин. — Сначала отравой с самолетов поливали, теперь вот бомбами и напалмом заваливают. Они же как рассуждают? Не будет джунглей, не будет и вьетнамцев. Только вьетконг этим не проймешь. Даже если деревьев не будет, они как мыши в норах прятаться будут. Зря американцы стараются. Только природу губят.

“Лунный пейзаж” пришлось обходить. Через поваленные деревья продираться то еще занятие. Сделав немаленький крюк, потеряли еще пол дня. У же почти под вечер вновь зашли под покров леса.

*****

На четвертый день мы вошли походный ритм, только периодическая ругань с отрядным врачом иногда вносило в разнообразие в это рутину. Мне пришлось съездить тайком аре по печени — это оказало позитивное влияние на наши взаимоотношения. Автандил заткнулся.

— Привал пятнадцать минут, — скомандовал Вадим, разворачивая карту.

Мы скинули рюкзаки и сгрудились вокруг него.

— Так… — командир водил узловатым пальцем с толстым, словно коготь птеродактиля, ногтем по измятой бумаге. — Мы уже считай на месте. Лагерь разобьем здесь и дальше налегке пошукаем до темноты в этом квадрате. Возможно, сразу закладку не найдем. Тогда продолжим утром.

— Только бы ее американцы уже не сцапали, — заметил Рыжий.

— Не каркай, Огонек! — нахмурился Вадим. — Сыр выронишь. Найдем мы груз. Приказ у нас его найти. Понял?

— Так точно, товарищ майор! Есть не выронить сыр!

ГРУ-шники поржали, снайпер-бородач даже хотел отвесить шуточный подзатыльник молодому, чтобы не зубоскалил с командиром, но Огонек ловко увернулся и обозначил тому удар в печень, выхватив воображаемый нож. Саша-здоровяк попытался накрыть его сверху медвежьей лапой, но Веня ловко отскочил в сторону на безопасное расстояние и уже изображал, как выхватывает пистолет. Молоток рыжий. Шустрый поэт. Уделал Пушкина.

Засветло успели разбить лагерь и двинулись на поиски закладки. Никто не знал как она выглядит. В моем представлении — это был черный при-черный ящик. Хотя секретное оборудование — это не самописец.

Согласно нашим данным, там должно быть последняя модель радара, фотокамера высокого разрешения, новая система тепловых ловушек и возможно что-то еще, чем был оснащен упавший американский самолет-разведчик. Груз, я так понимаю, немаленький. Или нет?

Мы рассыпались по джунглям в условно очерченном квадрате и шерстили каждый корешок, бугорок и впадинку. Пролазили до темна. Устали как черти, но ничего не нашли. Неужели американцы закладку обнаружили? Не должны, стали бы они тогда так гонятся за группой Гурьева. Вот китаезы, блин! Спрятали оборудование, что хрен найдешь! А главное, внятных указаний нет. Ну таких, чтобы прям карта Сильвера с крестиком. Рыть тут.

Развели костер, перекусили тушенкой и перловой кашей. От такой нехитрой еды я уже начинал скучать по индейке из америкосовского сухпая.

Но чай у нас однозначно лучше. Настоящий русский чай “Индийским” зовется. Это не та труха, что потом в супермаркетах будет продаваться. Листочек к листочку.

Посидели у костра, потравили немного байки перед сном, да спать разбрелись. Первым заступил на дежурство Автандил. Бродил по лагерю псом неприкаянным, да на мой шалашик поглядывал. Вот бес усатый, зыркает так, будто задумал чего нехорошего со мной во сне сотворить. Крепко видать на Елену Станиславовну залип. Парень он горячий, надо будет как-то при первой возможности еще раз остудить его пыл, для профилактики, так сказать.Не понимает головой — постучимся опять в печень.

Я вроде дремал, но в пол глаза поглядывал за генацвалле. Он то и дело, что-то доставал из нагрудного кармана куртки. Бумажка какая-то, на клочок похоже, хотя в темноте хрен разберешь. Смотрел на сей предмет, как Кощей на злато. Чах и снова убирал в карман. Странно. Что там у него может быть? С этой мыслью я вырубился. Мне приснилась Лиен. Но почему-то она была в белом халате медички. Бред…

***

Ор попугаев разбудил с рассветом. Горластые птахи верещали так, будто жили последний час и решили выплеснуть всю свою энергию.

Дежурному даже будить никого не пришлось. Сами все из шалашей повыползали и потянулись к ручью для принятия водных процедур. Ручеек небольшой, едва по колено, но искупать можно, если на дно лечь. Даже Пушкин в нем уместился, только жопа из воды торчала. Хирург тоже скинул одежонку, обнажив волосяной покров гориллы, булькнулся в воду. Я уже стоял на бережку и обсыхал. Пока мужики дурачились в ручье, я незаметненько бочком подошел к шкурке грузина. Залез в нагрудный карман куртки и вытащил замусоленную бумажку. На английском языке корявый текст явно накиданный наспех: “Сэм Уолтон, корпорация Уол-Март”. Билдингстрит, 123, Бентонвилл, штат Арканзас. Жеваный компот! Так это же отец нашего пилота Джимми. Вот засранец, уже и грузина завербовал! Что он ему там наобещал? Да тоже что и мне скорее всего. Мильоны Скруджа. А на бумажке похоже адрес офиса папаши. Так… Сдать его сразу? Только отбрехается ведь гад. Скажет, что когда пленного осматривал, тот ему, дескать, сунул адресок родителей, чтобы в красный крест сообщил, что жив здоров. А врач в такой просьбе отказать не имеет право. Даже военный. Вот и взял бумажку, а выкинуть забыл. Ладно… Будем дальше посмотреть.

Я сунул клочок обратно и скоренько отошел в сторону. Огляделся. Мужики уже боролись в воде, как дети малые, сверкая голыми задницами. Никто вроде меня не спалил. Но тут я почувствовал на себя взгляд. Я напрягся, сердце екнуло. Повернул голову. Из кустов на меня таращился Чунг. Он все видел. Фух… отлегло. Этот свой чувак, хоть и нерусь. Я подмигнул ему, мол, потом расскажу, позже. Надо так было. Он все понял и исчез в зарослях.

***

Короткий завтрак и опять мы как землеройки ковыряем гумус. Блядь! Ни намека на тайник. Как сквозь землю провалился. В преисподнюю. Вспомнился Горький: “А может мальчика, то и не было?”…

Тут меня осенило. А кто сказал, что тайник в земле? Так-то логично хабар в мох зарывать, но есть ведь и другой способ скрыть его от посторонних глаз. Я хлопнул себя по лбу, радуясь собственной гениальности. Эйнштейн сейчас, по сравнению со мной, казался школотой.

— Черный! — позвал я командира.

Тот вынырнул откуда-то сбоку:

— Ну?

— С какого хера мы в землю рогом уперлись, а если закладка на дереве?

Вадим почесал носорожий лоб, повертел башкой, осматривая могучие деревья:

— Вьетнама-мама! — воскликнул он. — А ведь ты прав Коля! Что раньше молчал? Я уже без ногтей почти остался! Дуй в ту сторону, расскажи нашим, путь деревья осматривают, а я туда пойду, пошукаю.

Я по-быстренькому оббежал “грибников” и нацелил их на новые горизонты. Дело пошло быстрее. Осматривать макушки деревьев, это не в земле колупаться. И не так энергозатратно…

Прошел еще час. Мы прочесывали квадрат, как гребешком, искали вошку-тайник. От вечно задранной вверх головы началось головокружение. Еще минут десять и надо “покурить”. Тут мое внимание привлек пухлый рюкзак цвета оливы, одиноко застрявший в развилке ствола “баобаба” (для меня если не пальма и не береза, то непременно баобаб) на высоте примерно трех метров. В рот просроченный компот! Оно!

Хотел было позвать своих, но осекся. Надо самому сначала проверить. Вдруг там китаезы от мышей хавку припрятали, когда на привале здесь отлеживались. А я буду орать, мол, дырочку мне под медаль на “гимнастерке” колите, а потом окажется, что “дошик” внутри мешка. Нехорошо получится.

Поплевал на ладони, подтянулся и ухватился за толстый сук. Уперся ногой в коряжистый ствол. Оттолкнулся и пролез еще метр до следующего междоузлия. До мешка и рукой подать. Сидит и смотрит на меня радостно клепками накладных карманов. Мол, наконец дяденька меня нашел.

Протянул руку, ухватил мешок. Щелк! Сухой звук обдал холодом. Блядь! Растяжка! Мелькнула в голове мысль!