Часть 2

Сознание медленно всплывало из темноты, и этот подъём был мучительным. Он не чувствовал своего тела, и это было немного жутковато, а потом вдруг как-то пронзительно ощутил, как в него резко, толчками возвращается жизнь. Сердце сжалось, развернулось и забилось медленно, но мощно, проталкивая кровь по пересохшим венам. Нервы вспыхнули, лихорадочно посылая огненные импульсы во все уголки безжизненного, почти окоченевшего тела. Лёгкие напряглись и первый хриплый, похожий на стон вздох вырвался из груди. Боли не было, но воскрешение было столь тягостным, что едва он смог дышать, из пересохшего горла вырвался стон. Стараясь сохранять спокойствие и напоминая, что это совершенно нормальный процесс, он с мрачным вниманием наблюдал за своим пока бесконтрольным телом, которое вздрагивало и выгибалось, пальцы бессильно скребли по гладкой поверхности стола. Потом оказалось, что он уже открыл глаза, потому что из ничего выплыло неясное марево, постепенно превращаясь в голубоватый свет ночного освещения, а потом он чётко увидел над собой прямоугольную матовую панель. Из тишины выплыло мерное попискивание аппаратуры.

Какое-то время он ещё лежал, чувствуя, как восстанавливаются обычные функции организма, энергия возвращается в обессиленное тело. Сердце стало биться ритмично и ровно, дыхание было медленным, глубоким и совершенно беззвучным, предметы вокруг обрели привычную чёткость. Он ещё несколько минут наслаждался покоем, чувствуя прикосновение лёгкой простыни к ожившей коже и немного неприятное ощущение от чего-то на груди и руках.

Потом он легко приподнялся и сел. Несмотря на долгую неподвижность, тело и конечности не затекли. Он откинул простыню и увидел на груди и руках пластиковые клеммы датчиков. Это плохо. Одна надежда, что аппаратура не подала врачу сигнал о том, что с ним произошло. Тогда придётся менять планы.

Какое-то время он прислушивался, но было тихо. Он снял с тела клеммы и легко спрыгнул с высокого ложа на пол. Осмотревшись, он сразу подошёл к стенному шкафу и отодвинул створку. В боковой колонке на нижней полке лежала пачка пластиковых пакетов со светло-песочными свертками. Распечатав один из пакетов, он убедился, что это одежда. Стандартные брюки и рубашка с длинным рукавом. Быстро одевшись, он направился к компьютеру в углу изолятора. Присев на стул, он застучал по клавишам, внимательно глядя на экран. Через минуту он знал то, что его интересовало, а именно план звездолёта, местонахождение нужной ему каюты и то, что по корабельному времени сейчас глубокая ночь и примерно середина ночной смены вахтенных. Значит, можно рассчитывать, что он не встретит никого в жилом секторе звездолёта. Можно было действовать.

Из палаты он вышел без проблем. Замок открывался простым поворотом ручки. Выйдя, он скользнул к ближайшей лифтовой шахте и прыгнул вниз. Выскользнув из силового потока на следующем этаже, он осмотрелся и поражённо замер. Он стоял, глядя на роскошную мебель, широкие диваны со златотканой обивкой, резные столики с шестиугольными столешницами, инкрустированными самоцветами, изящные арки, с которых свисали мерцающей дымкой невесомые занавеси. Это было похоже на видение из давно забытой сказки. Он с трудом перевёл дыхание и медленно двинулся в обход, глядя на это великолепие, не уместное на звездолёте, куда его послали. Оно вообще было не уместно в космосе, холодном, жестоком и смертельно опасном.

Он покачал головой, отгоняя нахлынувшие мысли, и тут увидел на центральном полукруглом диване, среди расшитых шёлковыми цветами и птицами подушек большого пушистого кота. Это был невероятно красивый кот, вписавшийся в этот интерьер, как картина в золотую раму, кремовый, с длинной тщательно расчёсанной ухоженной шерстью и шоколадной мордочкой. Ярко-голубые глаза внимательно и, как ему показалось, подозрительно смотрели на него. Он ощутил какое-то беспокойство от этого пристального взгляда. Впрочем, он уже целую вечность не видел котов и земные звездолёты.

Он ускорил шаг и вошёл в широкий коридор. Справа был ряд дверей с номерами. Номер один, командир корабля. Он прошёл мимо и остановился у двери с номером «два». Напротив была ещё одна дверь. Внезапно он ощутил спиной чей-то взгляд и резко обернулся, встав в боевую стойку. В пяти метрах стоял на толстых крепких лапках всё тот же кот и невинно рассматривал потолок.

Он снова покачал головой и обернулся к двери напротив второй каюты. Она тоже открылась сразу. Шагнув за порог, он осмотрелся. Включилось ночное зрение, и он увидел огромную плиту, столы и висевшие над ними ножи. Подойдя, он выбрал длинный тонкий нож, как раз такой, какой нужен, чтоб убить быстро и безболезненно. Одним ударом в сердце. Он никогда не испытывал ненависти к своим жертвам, потому старался убивать быстро и незаметно для них.

Вернувшись в коридор, он снова посмотрел на кота, который сидел чуть ближе, чем в прошлый раз, и задумчиво следил за ним. Этот кот его почему-то тревожил, но кота ему не заказывали. Он невольно усмехнулся этой мысли и присел перед замком второй каюты. Приложив к электронному замку ладонь с микрочипом, он прикрыл глаза и увидел, как на экране, быстро мелькающие комбинации цифр. Замок щёлкнул и дверь приоткрылась.

Он вошёл и сразу направился в небольшую спальню. Он отметил про себя, что каюта просторная с несколькими жилыми зонами, расположенными вокруг большого современного камина. Это, скорее, напоминало номер фешенебельного отеля на каком-нибудь горнолыжном курорте, чем каюту звездолёта.

Кровать тоже — не обычная койка, а широкая, низкая. Над ней картина с горными пиками, покрытыми снегом. Разглядев на кровати очертания человеческого тела под простынёй, он остановился, примериваясь, как лучше нанести удар, чтоб смерть была быстрой и безболезненной. Подняв руку с ножом в привычную позицию, он внимательно вглядывался в фигуру на постели и тут заметил нечто странное.

Ловушку он распознал ещё до того, как в каюте вспыхнул свет и с трёх сторон: справа, слева и сзади выразительно и недвусмысленно лязгнули затворы бластеров. Ненужный для этого вида оружия звук. Лязгающий затвор цепляют для форса или с целью предупреждения.

— Не шевелись, — прозвучал негромкий, слегка рычащий голос. — Брось нож.

Он расслабился и разжал пальцы. Нож упал на пол. То, что они сумели подойти незаметно, говорило о том, что это опытные бойцы и с тремя ему всё равно не совладать. На постели под простынёй явно вырисовывалась наспех сделанная из подручных материалов кукла.

— Руки за голову, медленно на колени, — приказали сзади.

Он покорно завёл руки за голову и опустился на пол. Руки тут же скрутили за спиной, надели наручники, подняли на ноги и обыскали. Их было трое в красивой светло-песочной форме с терракотовыми узорами на груди и плечах: все высокие, мощные, с длинными волосами, собранными сзади в хвосты. Два брюнета: один — индеец, второй — араб, третий — блондин с льдисто-серыми глазами. Слишком хороши для обычных стрелков. Или что это, к дьяволу, за звездолёт!

Уже когда его выводили, он увидел свою жертву. Узнал по портрету, скаченному заказчиком из информационной сети Земли с обложки какого-то журнала. Такой же высокий и ладный, что и его конвоиры. Зачем ему эти защитники? Он бы и сам со мной справился, если не спал.

Ночью меня разбудил писк браслета. Привычно проснувшись, я поднесла руку к глазам, когда услышала виноватый голос Джулиана:

— Извини, это мой, — он сел, глядя на свой браслет, который тускло светился в темноте. — Чёрт, что происходит?

Он отбросил одеяло и, соскочив с постели, начал быстро одеваться.

— С парнем что-то не то. Какой-то лихорадочный взрыв активности. Его просто разрывает, — застегивая на ходу куртку, он бросился к двери, но вдруг замер.

Только тут я сообразила включить свет и увидела, что Джулиан стоит, озадачено глядя на экран своего радиобраслета. Потом он спокойным шагом вышел в соседнюю комнату. Я поспешила за ним, поспешно натягивая халат. Он уже сидел за компьютером, глядя на экран, где высвечивались показания приборов, а в левом верхнем углу появился прямоугольник экрана камеры наблюдения. Я увидела палату, пустой стол с откинутой простыней и человека, который спиной к нам сидел за компьютером.

— Он в полном порядке, — проговорил Джулиан. — Я сам не сталкивался с таким явлением, но слышал о нём. Однажды в миссию госпитальеров на одной отдалённой планете привезли такого же умирающего от истощения человека. А ночью он очухался и попытался открыть ворота миссии уже топтавшимся возле них кочевникам. У него в крови оказался некий запрещённый препарат, который приводит к полному и длительному замедлению всех функций организма, а потом к резкому выбросу гормонов, стимулирующих восстановление. Этот провал и последующий гормональный взрыв может выдержать только очень сильный, подготовленный к стрессам организм. Кстати, тот парень оказался Псом войны, которого наняли кочевники, чтоб захватить и уничтожить миссию.

Человек тем временем поднялся со стула и вышел из палаты. Походка у него была лёгкая, пружинистая.

— Хэйфэн, — я поднесла к губам свой браслет. — Вы наблюдаете за нашим гостем?

— Я всегда присматриваю за помещениями, где размещаются незваные гости, — ответил тот. — Я уже сообщил командиру. Он велел проследить, но не вмешиваться. Передаю вам картинку.

На экране появился марокканский салон. Наш незнакомец стоял, мрачно изучая интерьер. Никаких признаков истощения в его облике было не заметно. Худой, загорелый до черноты, с горящими тёмными глазами. Судя по внешнему виду, совсем молодой, двадцати-двадцати двух лет. Неужели диверсант?

— Что его интересовало?

— Расписание вахт, расположение внутренних помещений корабля, — ответил Хэйфэн, — и план каюты старпома.

— Ясно.

Незнакомец прошёл дальше, вошёл в коридор и остановился возле каюты Хока. Потом посмотрел на дверь кухни и резко обернулся, приняв боевую стойку, надо сказать, весьма эффектную.

— Заметил наших? — забеспокоилась я.

— Нет, он их не видит, хотя Волк, Мангуст и Донцов уже рядом. Там Киса, но он на безопасном расстоянии.

Незнакомец тем временем успокоился, открыл дверь кухни и на мгновение скрылся там.

— Что он делает?

— Выбирает нож.

— Рауль, подъём! — проговорила я, переменив волну на браслете. — К тебе гость и у него нехорошие намерения.

— Понял, — услышала я хрипловатый спросонья голос Хока.

— Только без самодеятельности. Его ведут стрелки. Он знает план твоей каюты, так что не попадайся ему на глаза.

— Я могу взять его сам.

— Он мне живым нужен. И невредимым.

— Как скажешь, — слегка разочарованно откликнулся Хок.

Парень тем временем вышел из кухни, посмотрел в сторону Кисы и присел у двери. Та отворилась.

— Как он её открыл? — поинтересовалась я.

— Судя по всему, универсальная отмычка.

— У него в руке только нож, при нём ничего не было.

— Возможно, имплантирована под кожу, — предположил Джулиан. — Потом проверю.

Через минуту всё было кончено. Нашего незваного гостя вывели из каюты Хока и препроводили вниз, в камеру для допросов.

— Ну вот, — я выключила связь с вахтенным стрелком и обернулась к Джулиану. — Первые плоды смены имени нашим бесценным другом. Он хотел, чтоб его нашли, и его нашли.

— Наёмный убийца, и судя по всему, высококлассный, — кивнул Джулиан.

— Ты заметил что-нибудь странное, когда его осматривал?

— Ничего, кроме того, о чём уже говорил. Обычный полутруп. Разве что… лазерная татуировка за ухом.

— Номер, — кивнула я. — У Стэна тоже такой есть. Не замечал?

— Нет, под волосами не видно, а этот бритый.

— Ну, ладно. Пойду, поговорю с ним. Может, чего путное скажет.

— Может, утром? — он жалобно взглянул на меня.

Я усмехнулась.

— Ты ж знаешь нашу службу. Когда подняли, тогда и утро. А ты отдыхай. Займёшься им, когда мы закончим.

Я спустилась на нижний уровень в камеру для допросов. Да, есть у нас на баркентине и такая. Я была поражена, когда узнала о её существовании. Кого допрашивать на судне, предназначенном для спасения терпящих бедствие? Но допросы пришлось устраивать уже в первом полёте. Правда, я как-то обходилась без этого помещения. Но теперь случай был неординарный. На звездолёт проник специально подготовленный наёмный убийца, чтоб убить одного из членов экипажа.

Я вошла в небольшое полутёмное помещение, в центре которого был ярко освещённый круг с пластиковым креслом посередине. В это кресло Белый Волк и Донцов усадили задержанного. Здесь же стоял Стэн Стаховски, наведя прицел лучемёта на его голову. Мангуст тем временем снял чехол с детектора лжи и подал Белому Волку гладкий металлический браслет. Тот нагнулся и защёлкнул браслет на запястье узника.

— Снимите с него наручники, — распорядилась я.

— Опасно, — возразил Стаховски, но продолжать не стал, встретив мой взгляд.

— А вы здесь на что? Снимайте.

Белый Волк снял наручники и отошёл в сторону. Из-под потолка спустился круглый держатель, на котором были укреплены объективы и щупы датчиков. Всё это жутковатое сооружение медленно зашевелилось, и каждый из элементов системы двинулся своим путём, тщательно осматривая, прослушивая и прощупывая сидевшего внизу человека.

— Всё готово, — сообщил Мангуст, глядя на чуть подсвеченный экран детектора.

Пленный сидел в кресле посреди камеры, уперев локти о колени и опустив голову, Он изредка мрачно поглядывал на кружившие вокруг него объективы и потирал гладкий браслет на руке.

— Ваше имя? — спросила я, остановившись напротив.

— Гельмут, — произнёс он нехотя. — Гельмут Краус.

Я обернулась и взглянула на Мангуста. Тот кивнул головой, но как-то не очень решительно.

— Сколько вам лет?

— Двадцать семь.

— Откуда вы родом?

— Потсдам.

— Как зовут ваших родителей?

— Магда и Карл.

— Вашего брата?

— Я единственный ребёнок в семье.

— Где находится лайнер «Пьер Гартэн»?

— Мне это неизвестно.

— Как вы попали в капсулу?

— Я не помню.

Я тем временем рассматривала его. Бритая голова, высокий выпуклый лоб, тёмные глазницы, близко поставленные глаза, запавшие скулы, по-детски пухлые губы. Сколько ему лет? Я всегда путаюсь в определении возраста, потому что люди теперь не стареют. Они просто становятся старше. Этот был молод. Лет двадцать пять, не больше. Но, судя по всему, много пережил, измотан, измучен.

— Зачем вы покушались на жизнь командора де Мариньи?

Он поднял голову и молча взглянул на меня. Да, молод, но взгляд карих глаз был тяжёлым, упрямым до отчаяния. Я всматривалась в его лицо и вдруг почувствовала какую-то неловкость. Попыталась понять, откуда она, и, наконец, поняла: это взгляд человека, который слишком много испытал и всё для себя решил. Который твердо идёт по выбранному пути, даже если этот путь ведёт в ад. Впрочем, туда он, похоже, и вёл.

— Ещё раз, — проговорила я. — Ваше настоящее имя? Откуда вы?

— Гельмут Краус.

Я обернулась и посмотрела на Мангуста.

— Он говорит правду, — доложил он. — Или очень убедительно лжёт.

— Скорее, последнее.

Я медленно пошла вокруг него. Он снова опустил голову, поглаживая браслет потемневшими пальцами. Оказавшись за его спиной, я увидела то, что искала. На коже за левым ухом проглядывали едва заметные значки размером с булавочную головку. Идентификационный номер Пса войны. Они все имеют такие, потому что универсальный солдат — товар штучный, с каждым работают индивидуально, доводя его до совершенства, перестраивая геном, перекраивая психику. У нашего Стэна Стаховски был такой же, но его номера было не видно под волосами.

— Ладно, попробуем узнать правду другим способом, — вздохнула я. — Мангуст, снятые параметры достаточны для идентификации?

Пленный дёрнулся, но тут же замер, наткнувшись взглядом на чёрный глазок направленного на него дула лучемёта. Стаховски недвусмысленно направил ствол ему в лоб. Он враждебно взглянул на кружащие наверху объективы и отвернулся.

— Есть идентификация, — сообщил Мангуст спустя минуту. Я подошла к нему и посмотрела на экран, где появилась анкета и голографический снимок, на котором без труда можно было узнать нашего незнакомца.

— Оршанин Кирилл Владимирович, — прочла я. — 2299 года рождения. Родился в Ростове, родители — преподаватели в средней школе. Учился в космошколе. Какой именно не указано. На последнем курсе проходил практику на звездолёте «Чёрный веер». Пропал без вести в 2316 году при выполнении задания вне корабля. И было ему тогда семнадцать лет. Где ж вы затерялись на восемь лет, Кирилл Владимирович?

Я увидела, как заходили по его скулам желваки.

— Отвечай, — проговорил Стэн, подходя ближе.

Пленный взглянул на него снизу вверх и снова резко опустил голову. Теперь он уже напряжённо тёр браслет, видимо, отчаянно ища выход. Ему было важно, чтоб его не узнали. Впрочем, понятно почему.

Я нажала клавишу на пульте, и из паза появился белый лист пластика с распечаткой текста. Я снова внимательно прочла его. Мой взгляд задержался трижды. Родился в Ростове. Учился в космошколе. Проходил практику на звездолёте «Чёрный веер».

— Послушайте, Оршанин, — произнесла я, присев на краешек стола напротив кресла, в котором он сидел. — Наша задача найти пропавший лайнер и находящихся на нём людей. Поэтому нам необходима от вас информация, которая поможет найти их. Наши возможности позволяют нам получить её и без вашего согласия.

Он снова взглянул на меня, но уже с каким-то вызовом.

— Детектор лжи уже не помог. Что дальше? Сыворотка правды? Не сработает. Малыми дозами меня не прошибёт, а большие могут привести к летальному исходу. Что ещё? Ментоскопирование? — он зло усмехнулся, показав ровные белые зубы. — Я к нему устойчив. Разве что попытаетесь извлечь из моего черепа информацию вместе с корой головного мозга. Можете попробовать.

Он смотрел на меня, ожидая реакции.

— А сами вы говорить не станете?

— Чтоб сэкономить ваше время, скажу, что про лайнер мне ничего не известно. Он не связан с моим заданием. Мне было приказано убить Рауля де Мариньи, который служит на этом звездолёте. Я получил информацию только о нём и о звездолёте. Причём, минимум.

— Кто заказчик?

— Не знаю. Это не моё дело.

— А кто ваш хозяин?

Он, молча, всё с тем же вызовом смотрел на меня.

— Мне нужна правда, — напомнила я.

Он снова усмехнулся.

— А правда, командор, состоит в том, что вы не можете ничего со мной сделать, чтоб заставить говорить о том, о чём я говорить не хочу. Вы же представители самого гуманного общества в галактике.

— Точно, — кивнула я. — Есть такой недостаток.

— Недостаток? — в его глазах блеснуло что-то вроде любопытства.

— Да, это ограничивает наши возможности в достижении цели. Я не могу ввести вам лошадиную дозу препарата, который зовется сывороткой правды, потому что это может привести к остановке сердца. Я не могу применить жёсткое ментоскопирование, потому что после этого вы останетесь идиотом на всю оставшуюся жизнь. И получается, что, избегая вероятности причинить вам вред, я не могу добиться от вас сведений, которые необходимы для спасения почти полусотни человеческих жизней. В этом есть какая-то несправедливость, верно? Считаете, что ваша жизнь стоит таких жертв?

Он какое-то время спокойно смотрел мне в глаза, потом пожал плечами.

— Если считаете, что не стоит, то действуйте. Всё что мог, я сказал. На вашего старпома был заказ, он был оплачен. Заказчика я не знаю. Про хозяина — умру, но не скажу. Красивых слов о человеческих жизнях на меня не тратьте. Я убийца. То, что ваш человек остался жив, не значит, что я отказался от покушения. Мне не удалось выполнить задание. Вот и всё. Покушение на убийство — это уже в компетенции Звёздной инспекции. Это вы понимаете. Ваше дело доставить меня по назначению и передать из рук в руки.

— А дальше?

Он покачал головой и с какой-то жутковатой будничностью сказал:

— У меня нет будущего, как и прошлого. Поэтому мне всё равно.

Я обернулась и посмотрела на Стаховски. Тот кивнул:

— Я и без детектора скажу, что это — правда.

— Отведите его в изолятор и не спускайте глаз. Он нужен живым. Стаховски, останьтесь.

Белый Волк поднял пленника на ноги и защёлкнул браслеты наручников на его запястьях. Они с Мангустом вывели его из камеры.

Я присела в кресло в круге света, и надо мной всё так же заинтересованно закружили объективы и щупы. Стэн печально смотрел на закрывшуюся дверь.

— Зря беспокоитесь, командир, — проговорил он. — Пёс войны никогда не покончит собой, если ему не прикажут. У него два инстинкта: выполнить задание и выжить. И про хозяина он не скажет… Это уже в подкорке. Любое насильственное вторжение в мозговую деятельность он блокирует, а препараты им колют на стадии обучения, чтоб выработать иммунитет и способность контролировать себя. К тому же он ничего не боится. К боли привык, а смерть… он знает, что она всегда рядом.

— И что нам делать?

— То, что он сказал. Сдать инспекторам. Они разберутся. Ему ещё повезло. Попадись он на ригорском или алкорском корабле, его бы тут же расстреляли, или чего похуже. А у нас…

— Его посылали сюда, зная, что он не сможет вернуться?

— Мы же для них пушечное мясо, не больше. Таких штампуют на конвейере. Средний Пёс войны окупается за три задания. Этот, считай, ветеран. Может, из-за того, что потрёпанный, его и бросили на безнадёгу. Впрочем, для него это не конец. Парень он упёртый, на переделку психики не согласится. Значит, отправят его в Пиркфордскую мясорубку. А там у хозяев, наверняка, своя агентура. И киллеры в цене. Свои заказчики, свои жертвы. Он и там будет при деле.

Я снова посмотрела на распечатку. «Родители преподают в средней школе…»

— Стэн, а почему ты сдался на первом же задании? — спросила я, взглянув на него.

Он какое-то время раздумывал над моим вопросом.

— Я ненавидел то, что меня заставляли делать, — наконец проговорил он. — Я готов был умереть, но не хотел убивать. Не смог привыкнуть. Просто не смог.

Я поднялась, и посмотрела на него.

— Стэн, как ты думаешь, этого парня можно вернуть к нормальной жизни?

Он печально смотрел на меня своими большими красивыми глазами. В этих глазах было столько сострадания, что вообще странно было думать, что кто-то рассчитывал сделать из него тупую машину для убийства.

— Не думаю, Дарья Ивановна. Меня готовили в обычном лагере наёмников, а этого — по индивидуальной программе. Таких ломают больше. Он правду сказал. Ему уже всё равно.

— Ну, правды он и сам может не знать. Стэн, утром я соберу у себя в отсеке небольшое совещание и хочу, чтоб ты был там. Ты больше других знаешь о Псах войны.

О Псах войны мы все знали не так много. Всем было известно, что в области Объединения действуют подпольные дельцы, которые скупают и похищают детей и подростков различных рас, и в специальных учебных лагерях готовят из них наёмных солдат, которых затем продают или используют для выполнения отдельных заданий. Попавших туда подвергают психической и генетической корректировке, чтоб сделать из них идеальных воинов, обучают самым эффективным способам ведения боя и диверсионной деятельности. И потому Псы войны — это самые страшные, самые безжалостные и самые опасные с военной точки зрения противники. К тому же они практически никогда не оказываются на нашей стороне.

Стэн — редчайшее исключение. Впрочем, он тоже не подарок. Перед первым полётом я была вынуждена отчислить его из экипажа, и лишь последующие события, едва не приведшие его к финалу, ещё более страшному, чем смерть, заставили меня взять его обратно в экипаж. Он был мне благодарен и потому искренне предан, но я всё равно не до конца понимала его.

На совещание я пригласила Хока, Белого Волка, Джулиана и Дакосту. Стэн тоже пришёл и присел в уголке дивана. Он не часто бывал в командирском отсеке и чувствовал себя слегка неловко. Я включила большой экран, опустившийся с потолка на книжные полки. На нём проецировалось изображение с камеры наблюдения. Пленник сидел на койке, подтянув колени к груди и обняв их руками.

— Ну, что скажете? — спросила я, глядя на неподвижную фигуру на экране.

— Теперь многое становится ясным, — проговорил Хок. — Похоже, «Пьер Гартэн» пострадал случайно из-за своей поломки. Остановившись в районе, где никого не было, он был атакован кем-то, кому нужна была капсула и человек, хотя бы отдаленно напоминающий этого. И целью этой операции, кажется, был я.

— Да, похоже, — согласилась я. — Им нужно было подсадить своего человека к нам, а на поисково-спасательный звездолёт без пропуска легче всего попасть в роли терпящего бедствие. Но наша задача остается прежней — найти лайнер и находящихся на нём людей.

— Он может и не знать ничего о лайнере, — подал голос Стэн. — Если захват и подготовка операции проводилась не им, то ему просто ничего об этом не сказали. Да его это и не интересовало.

— Но о лайнере должны знать заказчик и хозяин, — обернулся к нему Дакоста.

— Заказчика он тоже может не знать, — сообщил Стэн. — Поймите, Пёс войны — это, скорее, оружие, чем солдат. Им пользуются, ставят узкую задачу, и он её выполняет.

— Всегда?

— Нет, есть те, кто поднялись выше, они сами разрабатывают стратегию и тактику войны, прорабатывают операции и руководят остальными. Но таких не кидают под танки.

— Но хозяина-то он знает? — уточнил Джулиан.

— Знает, но не скажет. Я сам рассказал о своих хозяевах через два года после возвращения. До этого просто не мог.

— И что нам делать? — спросил Белый Волк. — Выходит, ничего мы от него не добьёмся?

— Думаю, что нет.

Старший стрелок посмотрел на меня и пожал плечами.

— Тогда нужно вернуться на базу, сдать его Звёздной инспекции и доложить о том, что нам удалось узнать. Пусть они дальше сами разбираются. Это дело больше похоже на уголовщину.

— Я согласен, — кивнул Хок, подходя ко мне. — Он совершил преступление. Может, и не одно. Его ждёт экспертиза и суд. Кроме покушения, правда, неудавшегося, он должен ответить за соучастие в захвате гражданского судна и похищении людей. Следствие всё выяснит. Согласись, у инспекции больше возможностей, чем у нас.

— Его отправят в Пиркфордскую мясорубку, и там он будет убивать по заказу, пока кто-то более шустрый не убьет его, — проговорила я, глядя на экран.

— Почему это должно нас волновать? — уточнил Хок.

— Потому что на его месте мог оказаться кто угодно. Все мы в семнадцать лет закончили космошколу и проходили практику. Ты, я, Волк, мои старшие сыновья… Но случилось это именно с ним.

— Ты о чём? — он недоумённо взглянул на меня.

— Почитай, — я подала ему распечатку.

Хок быстро пробежал её глазами.

— Это он?

— Именно, — кивнула я. — Мы можем отдать его инспекторам. И, может быть, они сумеют его разговорить. А, может, и нет. Никто, кроме него не знает, каким объёмом информации он обладает. Нужно чтоб он сам захотел рассказать.

— Это не реально, — покачал головой Дакоста. — Методы психического воздействия, применяемые при подготовке Псов войны…

— Они более действенны, чем методы, применяемые в спецшколах Звёздной инспекции? — перебила я.

— Тут нет ни слова о спецшколе Звёздной инспекции, — возразил Хок.

— Тут не написано, какая это была школа, — проговорила я. — А, значит, эта школа не значится в официальных списках учебных заведений космофлота.

— Это предположение?

— Есть ещё одно доказательство. Где он проходил практику?

— Звездолёт «Чёрный веер». Лайнер или прогулочная яхта.

— А точнее корвет-перехватчик Звёздной инспекции. Таких всего два на весь флот: «Чёрный веер» и «Чёрный кот». Ты служил в Звёздной инспекции и даже не знаешь об этом. На эти корабли не берут стажёров из обычных школ, потому что корветы-перехватчики не выполняют обычные рейсы. Они участвуют в операциях по захвату хорошо вооруженных вражеских кораблей, о существовании которых на Земле вообще не любят говорить.

Заинтересованный Джулиан подошёл и, взяв распечатку, быстро пробежал её глазами.

— Родители преподают в школе, — проговорил он. — Мальчик из интеллигентной семьи. Закончил спецшколу Звёздной инспекции. Кто-то мне говорил, что патриотическое воспитание и обучение методам психической самозащиты там на уровне.

— Можешь не сомневаться, — кивнул Дакоста и тоже потянулся за листком.

Джулиан, прищурившись, посмотрел на экран, а потом — на меня.

— Что предлагаешь?

— Ему нужна психологическая помощь, — заявил Дакоста, передавая распечатку Белому Волку.

— Не согласится, — мотнул головой Стэн.

— А пусть эту помощь ему окажет экипаж, — проговорила я. — Он ждёт, что будет сидеть взаперти, встречаться только с экспертами и следователями, а потом выйдет из камеры на одной из тюремных планет системы Пиркфорда. Мы его удивим. Пусть ходит по звездолёту, слушает, смотрит, общается. Может, что-то где-то у него шевельнётся. Может, он вспомнит о своём прошлом и задумается о будущем. Он же совсем молодой. Большая часть его жизни прошла на Земле, а это что-то значит. Это о плохом вспоминать не хочется, а у него наверняка было счастливое детство, заботливые родители, друзья, может, девушка, планов громадьё… Пусть вспомнит. А не получится, сдать его инспекторам нам никто не помешает.

— Это опасно, — забеспокоился Стэн. — Он может быть очень хитёр и изворотлив. К тому же не забывайте, что он здесь, чтоб убить старпома, и задание никто не отменял.

— Хорошо, что сказал, — кивнула я. — Рауль, постарайся не встречаться с ним.

— Как ты себе это представляешь?

— Значит так. Белый Волк, наденьте на него браслет с ограничением доступа в помещения категории А, В и С. А так пусть гуляет по баркентине. Поставьте сигнальные маяки в браслет Оршанина и старпома, которые подавали бы Хоку сигнал о том, что Оршанин находится где-то поблизости. А ты, — я посмотрела на Хока, — посмотришь по данным биолокации и вовремя свернешь за угол.

— Я по собственному кораблю теперь буду ходить с оглядкой? — уточнил он.

— Будешь, — убеждённо сказала я и обернулась к Дакосте: — Ваша задача, рыцарь, следить за нашим пленником и внимательно анализировать все его действия и разговоры. Чем интересуется, куда заходит, о чём говорит. От вас я жду постоянных докладов о том, как продвигается наш план. Ясно?

— Предельно. Мне всё равно пока заняться нечем.

— Белый Волк, Елизар не может следить за парнем круглые сутки, а вы можете. Постоянно отслеживайте его перемещения, и если сунется, куда не просят, не постесняйтесь сообщить ему об этом.

— Понял, — кивнул старший стрелок.

— И всё равно мне кажется, что это может быть опасно, — заметил Хок.

— Под мою ответственность, — успокоила я его.

— Под твою? — переспросил он, словно, подозревал, что ослышался. — Тем не менее, я оставляю за собой право вмешаться в ситуацию, если она мне не понравится. Всё-таки этот парень пришёл за мной.

— Хорошо, — согласилась я. — Все свободны.

Я снова посмотрела на экран. Оршанин сидел, не меняя позы, глядя в одну точку, словно выключенный андроид.

Хок задержался возле меня и когда все, кроме Джулиана, вышли, произнёс:

— Только один вопрос. Ты хочешь получить от него информацию или просто пожалела?

— Я должна выбрать что-то одно? — уточнила я, взглянув на него.

— Я понял. Разрешите идти, командор?

— Идите.

Он тоже вышел. Я обернулась к Джулиану. Он неопределённо пожал плечами.

— Рискованный шаг, но, по-моему, игра стоит свеч.

— Ты хотел его обследовать, — вспомнила я. — Теперь это будет нелегко.

— Куда легче, чем ты думаешь, — улыбнулся Джулиан. — Он сам ко мне придёт.

Он сидел неподвижно и думал. Торопиться теперь было некуда. Всё ясно. Задание он не выполнил, да и странно было думать, что на таком корабле так просто удастся прикончить одного из старших офицеров. Ещё меньше шансов было выбраться отсюда и вернуться назад. Ему даже не дали плана по возвращению. Приказали действовать по обстановке, зная, что Пёс войны вывернется на изнанку, но всё равно в любой ситуации будет ползти к хозяину. А если и нет? Несколько месяцев передышки, спокойной жизни, обильной кормёжки. Может, подлечат, а там отправят в Мясорубку. Говорят, там по сравнению с обычной жизнью — лафа. Ни тебе войн, ни политических переворотов. А уж среди уголовщины он не затеряется. Его и там найдут.

Волноваться было не о чем, можно на какое-то время вздохнуть спокойно. Отоспаться вволю. Где-то глубоко тяжело ворочалось неудовлетворённость из-за невыполненного задания. Первого за все эти годы. Но и к этому он относился спокойно. Рано или поздно каждый ошибается. Жертву достанут другие, а пока — пусть живёт. К тому же у него никак не лежало то, что называют душой, к этому заданию. Раньше было всё равно кого и как убивать. А тут не хотелось. Первый раз послали против своих.

Свои… Он перебирал в памяти лица тех, кого видел на звездолёте. Показалось, что лицо женщины-командира смутно знакомо по прошлой жизни, но рыться в памяти не хотелось. Память лучше не трогать. Пусть лежит в глубине тяжким грузом. Проку от неё нет, только лишние проблемы. Но, всё же, услышав родную речь, он почувствовал какую-то ноющую, но странно приятную боль внутри. Лица людей из далекого прошлого.

Нет, он честно пытался выполнить задание, но не смог. Больше пытаться не будет. Всё, теперь можно расслабиться и отдохнуть. Он медленно закрыл глаза.

Чуть слышное жужжание замка заставило его насторожиться. Дверь открылась, и в камеру вошёл тот самый высокий капитан-лейтенант с арабскими чертами лица и длинными волнистыми волосами, собранными в пышный хвост на затылке, что стоял у детектора лжи во время допроса.

— Ну, как дела? — спросил он, подходя. Потом, как ни в чём не бывало, присел рядом на койку. — Тебя покормили?

— Вон, баланды какой-то дали, — пленник мрачно взглянул на пустой контейнер, валявшийся на полу.

— Странно, что тебе не понравился её вкус после десятидневной голодовки. Я и после пяти дней был ей рад. Это специальный состав, который дают после длительных рейдов, когда приходится питаться одними таблетками. С его помощью желудочно-кишечный тракт быстро и безопасно восстанавливает свои функции. Уже на обед сможешь нормально поесть в ресторане.

— Хорошая шутка, — усмехнулся он, откидываясь спиной на стену.

— Это не шутка, — возразил тот. — Давай руку.

Он взял его правую руку и надел на запястье узкий пластиковый браслет с мудрёным замком.

— У нас ведь не галера, — пояснил капитан-лейтенант, — тюремные камеры не предусмотрены, так что перебирайся наверх. Твоя каюта номер двадцать девять. Есть будешь с экипажем в ресторане. Ходить можешь везде, кроме служебных, технических, лабораторных и подсобных помещений, рабочих отсеков и чужих кают. Если по ошибке попытаешься открыть дверь туда, куда тебе заходить не стоит, дверь не откроется, и последует предупреждение.

— Ударом тока?

— Приятным женским голосом, — поправил капитан-лейтенант. — Вопросы есть?

Пленник с мрачноватым недоверием смотрел на него.

— Вы действительно позволите мне шастать по всему звездолёту? Не боитесь, что я ещё кого-нибудь попытаюсь убить?

— Зачем? — поинтересовался капитан-лейтенант. — Тебе ещё кого-то заказали?

— Я ещё ту работу не закончил, — почему-то разозлившись, проговорил он.

— Бесплатный совет, — чёрные и томные, как у газели, глаза стрелка стали холодными и недобрыми. — Постарайся держаться от него подальше, тебе же будет лучше.

— Он так опасен?

— Не только он. Я тоже… Меня зовут Мангуст.

— Я запомню, — серьёзно кивнул пленник. — Стало быть, де Мариньи — твой друг?

— Противник, — на губах Мангуста появилась тонкая, как жало змеи, мимолетная улыбка, — столь давний и столь сильный, что мне будет очень жаль его потерять.

Он поднялся и вышел, оставив дверь открытой. Пленник какое-то время сидел на койке, задумчиво глядя на полоску света в коридоре, потом легко поднялся и вышел.

Какое-то время он бродил по трюму, глядя по сторонам. Этот звездолёт был поистине огромен. Он не мог припомнить, что когда-нибудь видел такие махины, предназначенные для поисково-спасательных работ. В некоторых местах виднелся высоко расположенный потолок нижнего уровня. Он был на высоте примерно восьми метров. В других местах его закрывали перекрытия, с укреплёнными на них кранами и подвесными эстакадами. Ему было известно, что звездолёт пятипалубный. Значит, наверху ещё четыре уровня, вряд ли намного ниже этого. Скорее всего, уровни разделены внушительными техническими этажами.

Он ходил, стараясь по привычке запомнить расположение помещений и оборудования. Несколько раз пытался открыть какие-то двери с номерами, и каждый раз браслет нежно мурлыкал: «Извините, для вас доступ закрыт». Он попытался действовать отмычкой, трансплантированной под кожу правой ладони, но она почему-то не срабатывала. Возможно, браслет каким-то образом блокировал её сигнал. Впрочем, на самом деле ему было не так уж интересно, что за этими дверями.

Осмотревшись в трюме, он решил подняться на второй уровень, но там делать было нечего. Он долго ходил по длинным пустым коридорам, но ни одна дверь не пожелала открыться. Впрочем, он прекрасно помнил план звездолёта, который видел на мониторе в медотсеке, и знал, что это технический уровень. Задумчиво посмотрев туда, где находился командный отсек, он направился к ближайшему лифту и на силовом потоке легко взлетел выше, на третий уровень. Он снова оказался в коридоре, где была та самая дверь с номером два, куда он вошёл этой ночью.

Где-то неподалеку слышались голоса и ещё звуки, которые заставили что-то встрепенуться в груди. Он прислушался. Мягкие переборы гитарных струн звучали оттуда, из поразившего его своей роскошью салона. Он медленно двинулся туда, прислушиваясь к нежно плывущей мелодии.

Он вышел из коридора и остановился, глядя на богатое, как в сказке, убранство салона. Только теперь на шёлковых диванах сидели люди, несколько членов экипажа расслаблено расположились среди расшитых шелками и золотом подушек. Он смотрел на этих молодых, здоровых мужчин в красивой форме, и ему вдруг показалось, что они из той же сказки, что и эта вычурная мебель. Что таких людей не бывает, и сейчас они растают, как мираж в знойный день на пустынной планете. Но они и не думали таять.

Заметив его, один из поймавших его стрелков — индеец с разноцветными наградными планками на груди проговорил:

— Чего стоишь? Проходи, садись.

Он подошел ближе, но садиться не стал, остановился возле витого столба арки, с которой свисала невесомая занавесь из органзы.

Красивый черноглазый капитан, лениво перебиравший пальцами струны гитары, томно вздохнул:

— Девушек у нас в экипаже мало, ребята, вот что я вам скажу.

— Опять начинается, — усмехнулся капитан-командор, сидевший рядом.

— Тебе легко говорить, Юра. У тебя в помощниках — девочка, а я один… совсем один.

— А я женщин в группу больше не возьму, — заявил индеец.

— Это почему ж такая дискриминация на женский пол? — усмехнулся капитан.

— Две были. Одна так напакостила, что еле разгребли. А вторая…

— Сбежала к другому капитану, — усмехнулся капитан-командор.

— Ладно трепаться. Лучше спой что-нибудь, соловей. Чего впустую инструмент терзаешь.

— Что спеть? — поинтересовался капитан и неожиданно перевёл взгляд тёмных, цвета чёрного кофе глаз на Оршанина, — Что тебе спеть, братишка?

Тот промолчал, но сидевший рядом капитан-командор, улыбнулся.

— Спой «Утро туманное», Антон.

— Как скажешь, — улыбнулся капитан и запел.

Голос его, звучный, нежный, пронизывающий до сердца, зазвучал, выводя давно забытый, оставшийся где-то там, в прошлой жизни, романс.

Он даже не понял, как это случилось, но перед глазами вдруг заклубился лёгкий, голубовато-серый утренний туман, из которого едва выступали тёмные купола стогов с торчащими из них шестами, пахло скошенной травой, холод росы касался кожи. Неподвижные берёзы застыли у самого края скошенного луга. И лицо, такое же далекое, как и эти слова, лицо то ли матери, то ли девушки, имя которой он давно забыл, выступило на миг из тумана и пропало.

— пел этот странный и прекрасный голос, и карие глаза задумчиво смотрели на него. Оршанин вдруг почувствовал, как дрогнуло и сжалось сердце, горло перехватило, а глазам стало горячо. Резко развернувшись, он вышел из салона и снова пошёл по длинному коридору.

— Что это с ним? — спросил Булатов, глядя ему вслед.

— Тихо, дай послушать, — остановил его Белый Волк.

А он быстро шёл по пустому широкому коридору, чувствуя, что внутри всё дрожит и ломается. И голос из далёкой юности звучал вокруг него, звал и манил, переворачивал и сжигал душу.

Он остановился, прислонившись спиной к стене, опустился на пол и сел. Ему вспомнился вечер в кают-компании «Чёрного веера», где он сидел с товарищами-стажёрами. Он был одним из них, юных, радостных, уверенных в будущем. Где они, эти ребята, о которых он не вспоминал так долго? Наверно, они теперь такие же, как эти, уверенные, сильные, спокойные. И счастливые. Они же сами не понимают, какие они счастливые… Дело не в красивой форме, не в наградных планках, даже не в этом фантастически уютном и роскошном салоне, а в том, что они вместе, что могут вот так просто обсуждать всякие глупости, наигрывать на гитаре и не думать, как дожить до завтрашнего утра.

Ему отчаянно захотелось быть там, с ними, не мрачной тенью на краю декорации, а среди них, на равных. По праву. Он подтянул колени к груди, обнял их руками и опустил голову, чувствуя, как по лицу текут горячие слёзы, которые он не может остановить. В ушах звучал ласковый голос кареглазого капитана: «Что тебе спеть, братишка?»

Усилием воли он заставил себя унять слёзы и, стиснув зубы, поднял голову. На него смотрели круглые голубые глаза. Тот самый пушистый кот стоял в нескольких шагах и участливо разглядывал его.

— Иди сюда, киса.

Кот с некоторым сомнением и даже опаской отдёрнул лапку назад.

— Иди, — шепнул он, — я тебя не обижу.

Кот вздохнул и с видом мученика сделал несколько шагов навстречу. Он нагнулся, распрямил ноги и, аккуратно взяв кота, усадил к себе на колени. Мягкое, тёплое, пушистое тельце нежно заурчало, завибрировало под его руками. Вдыхая знакомый с прошлой жизни запах кошачьего шампуня, он чесал коту шейку, животик, ушки, и нашёптывал какие-то ласковые глупости.

Потом кот осторожно, но решительно высвободился и потрусил куда-то в сторону салона.

— Ступай, малыш, — прошептал он ему вслед и снова остался один.

Он сидел, и уже ни о чём не думал. В голове было пусто. Он сам не знал, что с ним происходит, но что-то явно происходило. «Пусть, — подумал он. — Что будет, то будет. Я устал. Ничего хуже, чем было, быть уже не может».

В коридоре раздались шаги, и он увидел, как в его сторону направляется китаец с длинной чёрно-рыжей челкой, который, подойдя ближе, озабочено взглянул на сидевшего у стены человека и спросил:

— Что сидишь? Дуй в ресторан на обед. Или сыт?

— Я не бываю сыт, — признался он, вставая на ноги.

— Недоедал или по природе кокер-спаниель? — поинтересовался тот, притормозив.

— Да сейчас уже не разберёшься…

— Разберёмся, — успокоил его тот. — Вон дверь первая направо. Не заблудишься.

— А ты?

— А я на диете, — отозвался китаец и деловито прошествовал мимо заветной двери.

Войдя в ресторан, он остановился, осматриваясь по сторонам. Это был действительно ресторан, такой же роскошный и уютный, как всё на этом странном корабле. У него опять возникло ощущение нереальности, чего-то похожего на сказку.

Почти все столики были заняты, лишь в дальнем углу, за застеклённой беседкой, в которой зеленел небольшой зимний сад, виднелся свободный столик. Он собирался пройти туда, когда услышал знакомый голос:

— Иди к нам, братишка.

Он обернулся и увидел того красивого капитана, который недавно пел под гитару. С ним рядом снова сидел капитан-командор. Поколебавшись не больше секунды, он направился к ним. Капитан-командор тем временем пододвинул свободный стул от соседнего стола.

— Садись. Юрий Булатов, старший астронавигатор, — и протянул ему руку.

Он отвык от рукопожатий, но всё же руку подал.

— Антон Вербицкий, старший и единственный радист этого летающего дворца, — отрекомендовался капитан, тоже протянув ему руку.

Он знал, что нужно представиться в ответ. Эти двое спокойно ждали. Он мог бы и не отвечать, но вместо этого с некоторой заминкой произнёс:

— Кирилл Оршанин.

Его собственное имя вдруг прозвучало как-то непривычно, как чужое.

— Кирилл, значит, — кивнул капитан, словно ему стало понятно что-то важное.

В этот момент в зал влетел огромный плюшевый медведь в колпаке и фартуке. Он мчался на роликах, ловко лавируя по узким проходам между столиками и людьми, быстро расставляя по столам тарелки и приборы с огромного подноса, который держал на одной лапе и смешно кланялся в ответ на привычное: «Спасибо, Микки!»

Он, как ребенок засмотрелся на него, а медведь притормозил возле их столика и поставил перед ним тарелки с нарезанными свежими овощами, щедро политыми густой сметаной, и дымящейся гречневой кашей, на которую были уложены грибы и кусочки белой, пожаренной до золотистой корочки, рыбы. Аромат, струящийся от тарелок, ударил в нос, и голова на какой-то миг закружилась.

— Спасибо, Микки, — произнёс за него Вербицкий, и медведь всё также артистично раскланялся и унёсся прочь из зала.

Он остановившимся взглядом смотрел на стоявшую перед ним еду. Он уже тысячу лет не ел такого.

— За тобой наблюдают, — шепнул Вербицкий. — Обидишь кока, она тебя на концентраты переведёт.

Он вздохнул и, взявшись за вилку, решительно подтянул к себе обе тарелки. Офицеры быстро переглянулись, когда он набросился на еду, но от комментариев воздержались. Только Булатов сочувственно покачал головой.

Когда тарелки опустели, он, наконец, перевёл дыхание и посмотрел на соседей по столику. Те чинно и невозмутимо поглощали свои порции. На душе как-то полегчало. Он почувствовал, как его тело расслабилось, и появилось непривычное, но очень приятное ощущение безопасности.

— Слушайте, ребята, — заговорил он, с интересом глядя на них. — Вот смотрю я на вас. И все вы такие отзывчивые и добрые. А ведь я вашего старпома хотел убить.

— Ничего страшного, — серьёзно ответил Вербицкий. — У каждого из нас бывает момент, когда хочется убить старпома.

— Не убил же, — пожал плечами Булатов.

— Главное, сам жив остался, — пробормотал капитан. — Это не всем удаётся.

— Что, его уже пытались убить? — заинтересовался он.

— Закрой рот, Антон. Лишнее болтаешь, — проговорил Булатов и посмотрел на собеседника. — Старпом у нас — парень горячий и неприятностей на свою голову найдёт даже в раю. Но и за себя постоять может. Ты уж лучше не связывайся с ним больше. Он один из лучших бойцов на баркентине.

— А что, бойцов много?

— Здесь все бойцы, — ответил капитан.

Он снова посмотрел на Микки, вылетевшего из кухни с подносом, на котором стояли чашки, кофейники и чайники.

— Странный у вас звездолёт… — проговорил он задумчиво. — Большой, шикарный… Ребята все как на подбор, прямо гренадёрский полк. Теперь все поисковики так живут?

— Нет, только мы, — отозвался Вербицкий.

— И за что ж вам такие привилегии?

Антон усмехнулся и, нагнувшись через стол, шепнул:

— Лучшему командиру — лучший звездолёт и лучший экипаж.

— Ваш командир? — так же шёпотом переспросил он.

— Ты что, не понял? Северова.

Он нахмурился, пытаясь вспомнить, в связи с чем слышал эту фамилию.

— Оставь его, — махнул рукой Булатов. — Она ушла, когда он в начальной школе учился.

— Стойте, — он вспомнил. — Этот звездолёт, который на плакатах и футболках красовался? Похожий на кита. «Эдельвейс»!

— Видишь, — усмехнулся Вербицкий, а он быстро обернулся и посмотрел туда, где в компании молодого изящного мужчины в форме рыцаря-госпитальера сидела та женщина. Он попытался вспомнить её лицо таким, каким видел в детстве, но не смог. Она исчезла с его горизонта слишком давно.

— И она вернулась? — он взглянул на Антона.

— Через четырнадцать лет, — кивнул Вербицкий.

— И меня угораздило забрести именно на её звездолёт.

Неожиданно ему на плечо легла чья-то рука. В ином случае он бы точно вскочил в боевую стойку, так внезапно почувствовав чужое прикосновение, но это было таким лёгким и приятным, что он сам удивился своей спокойной реакции на него.

Он обернулся и увидел рядом с собой того самого госпитальера, что сидел за столиком с командиром.

— После обеда поднимешься в медотсек, — распорядился тот спокойным мягким голосом.

Ему как-то сразу хотелось доверять, но он не доверял никому.

— Зачем? — настороженно спросил он.

— Позвоночник посмотрю, — ответил врач. — Судя по посадке головы, у тебя смещены шейные позвонки. Да и походка мне не нравится. Возможно, повреждён левый коленный сустав.

Врач вышел, а он, не отрываясь, смотрел ему вслед. У доктора походка была что надо, энергичная и упругая, как у профессионального бойца. «Они здесь все бойцы» — напомнил себе он.

— Не пренебрегай приглашением, — посоветовал Булатов, поднимаясь и оправляя форму. — Таких врачей ты и на Земле днём с огнём не сыщешь.

Выйдя из ресторана, Оршанин направился к лифту. Врач был прав. Из-за смещения шейных позвонков часто побаливала голова. А чтоб не беспокоить повреждённое колено, он уже научился в любой ситуации переносить нагрузку на другую ногу. Как-то привык. У всех после нескольких лет работы появлялись такие травмы, считавшиеся неизлечимыми. Их никто никогда не лечил. Когда повреждений становилось слишком много, Пса списывали, отправляя на безнадёжное задание, а на его место вставал новый.

Через пятнадцать минут он уже лежал на высоком столе под объективами и спицами дистанционных датчиков, и приятные тёплые руки осторожно и уверенно прощупывали его спину.

— Позвонки я тебе вправлю, — говорил врач, поглядывая на экран медицинского сканера. — Несколько сеансов стабилизации, и о болях забудешь. С ногой сложнее, но тоже поправимо. А вот это что?

Оршанин повернул голову и увидел на экране белый позвонок, к которому прилепилась блестящая капля металла.

— Это вроде бубнового туза на спине, — ответил он. — Кто-то там, на другом конце, нажимает кнопку, и мой позвоночник разлетается вдребезги.

— Круто, — кивнул врач, разглядывая каплю на экране. — Убираем?

— А сможете? — Оршанин резко развернулся, чтоб взглянуть на него.

— Береги шею, — напомнил тот, положив ладонь ему на затылок. — Всё, что было искусственно поставлено, можно убрать.

— Вообще-то нам советовали не пробовать. Говорили, что эта штука соединена с нейронами спинного мозга.

— И что?

Он пожал плечами и снова лёг.

— Понятия не имею.

— Завтра уберём, и можешь не беспокоиться о своих нейронах. Ничего страшного с ними не случится.

Сеанс массажа оказался удивительно приятным, он почти заснул и лишь хруст шейных позвонков, раздавшийся, когда врач вправлял их, заставил на мгновение ощутить панику.

— Чуть сильнее и… — прокомментировал он свой испуг.

— Знаю, — невозмутимо кивнул врач. — Но сейчас у меня другие цели. На сегодня всё. Отдохни минут десять, одевайся и можешь быть свободен. Завтра после завтрака придёшь, уберём мину замедленного действия, поработаем с позвоночником и начнём восстанавливать коленный сустав.

— Спасибо, доктор, — пробормотал он, заводя руки за голову и глядя на мерцающий над ним приборный купол сканера. — Мне давно не было так хорошо.

— И советую использовать время на баркентине для отдыха и расслабления, — проговорил МакЛарен. — Сходи в бассейн, там есть гидромассажное оборудование, синтезирующее морскую и минеральные воды. Можешь завернуть в салон релаксации.

— Это ещё что такое? — он нехотя приподнялся и сел.

— Очень полезное изобретение. Сферический салон. Садишься в удобное кресло, а на стены проецируется качественное трёхмерное изображение любого ландшафта по твоему выбору, которое дополняется звуками природы и воздушной смесью с повышенным содержанием кислорода, озона и растительных экстрактов различного терапевтического действия. Можешь поваляться в шезлонге ночью на морском берегу, послушать шум прибоя, подышать морским воздухом, насыщенном солями и йодом, полюбоваться на луну.

— Вряд ли меня это успокоит, — усмехнулся Оршанин. — Скорее, наоборот… До завтра.

Он спрыгнул со стола и направился к выходу.

— Мы с тобой ещё за ужином увидимся, — напомнил врач.

Неожиданно дверь в кабинет открылась, и на пороге появился высокий молодой мужчина в чёрном костюме с белым восьмиконечным крестом на груди. У него были пышные смоляные кудри и огромные прозрачно-серые глаза.

— Вы не зайдёте ко мне? — спросил он, взглянув на Оршанина.

— Зачем?

— Я психолог и я мог бы вам помочь.

— Нет, — резко ответил тот и, стремительно пройдя мимо, вышел.

— Вы б ещё прямо сказали, что хочешь заняться коррекцией его психики, — проворчал МакЛарен. — Его мозги столько утюжили, что он ещё долго будет шарахаться от всех психологов, психиатров и прочих ребят, наименования профессий которых начинаются с «психо…»

— Может, вы и правы, — пожал плечами Дакоста. — А у вас как дела?

— У него утилитарный подход к жизни. Он использует любую благоприятную возможность для того, чтоб получить положительный эффект. Наверно, таких эффектов в его жизни не много. Его мучили головные боли и колено, и он справедливо решил, что может получить здесь бесплатную медицинскую помощь. Поэтому пришёл сам.

— Вы смогли его обследовать?

— Он и не сопротивлялся. Немного ласки, друг мой Елизар, и даже волки становятся ручными.

— Вы о старшем стрелке? — усмехнулся Дакоста.

— И о нём тоже. Идите сюда. Я покажу то, что выяснил.

Они подошли к пульту медкибера, над которым были расположены экраны.

— Пациент очень молод, но при этом его организм уже имеет признаки изношенности из-за очень больших физических нагрузок. Особенно пострадали суставы и мышечная ткань конечностей и спины. Видно, при этом он не получал ни рационального питания, ни какого-либо серьёзного лечения. Повреждён мениск левого колена, смещены шейные позвонки. Это всё поправимо. Если б у меня было время, а у него желание, через пару месяцев я вернул бы его в состояние, соответствующее его фактическому возрасту.

— Желания у него нет, — кивнул Дакоста. — Похоже, для него в настоящий момент не имеют особой ценности ни его жизнь, ни его тело, ни его душа.

— Верно, он относится к себе, как к расходному материалу, — согласился Джулиан. — Но это ещё не всё. На ладони правой руки под кожу трансплантирована микросхема. Я её заснял и сегодня же передам Донцову и механикам. Посмотрим, что они скажут.

— Спросите Тилли, он хорошо разбирается в подобных технологиях, правда, его объяснения сложно понять.

— Вы просто не умеете с ним разговаривать. Он говорит очень образно и именно то, что хочет сказать. Спасибо. Это хороший совет. Теперь, посмотрите сюда… — МакЛарен указал на экран, где поблескивала металлическая капля на позвонке. — Он говорит, что это мина, которую можно активировать дистанционно. Так ему сказали и, возможно, это правда. Но есть ещё кое-что… — он сильно увеличил изображение, и стало видно, как от капли, превратившейся в огромную блестящую скалу, в глубь позвонка уходят две тоненькие ниточки. — Эти две нити диаметром в одну молекулу проходят сквозь костную ткань в спинной мозг, а оттуда — в головной. Вот сюда.

Он переместил изображение и на экране появился человеческий мозг. Дакоста подался вперёд.

— Насколько мне известно, именно этот участок мозга поражается при зомбировании, — заметил он. — Думаете, эта штука может не только взорваться, но и превратить его в зомби?

— Не исключено. Но возможно, она уже сейчас оказывает на него какое-то влияние, подавляет волю, стремление к самостоятельности, самосознание. Я её завтра уберу. Думаю, что без неё эти ниточки не будут представлять какой-либо угрозы.

— Только будьте осторожны, вдруг там есть что-то, о чём мы не знаем.

— Я всегда осторожен в таких делах.

— А это что? — Дакоста указал на небольшой кружок, видимый в височной части черепа.

— Ещё один имплант, что-то вроде микропроцессора, подсоединённого к зрительному нерву, — ответил МакЛарен. — Он получает от этой штуки дополнительное изображение, как на экране. Она ему не мешает, даже даёт дополнительные возможности. К тому же вот её я не решился бы убирать в условиях баркентины.

— Вы много выяснили, — кивнул Дакоста.

— Я выяснил ещё кое-что, — проговорил Джулиан, и Елизар тревожно взглянул на него, почувствовав напряжение в голосе. — Мне стоило обратить на это внимание раньше, но я искал вирусы и не заметил нечто более важное. Я ещё раз проверил его кровь и вот что увидел.

На верхнем экране появилось изображение. Дакоста внимательно вглядывался в него, а потом посмотрел на собеседника.

— Похоже, этот гормональный коллапс не прошёл для него без последствий. Процесс прогрессирует?

— За сутки ничего не изменилось, так что если разрушение клеток крови и продолжается, то не столь быстро. Но они явно разрушаются.

— Это уже хуже. Что будем делать?

— Для начала я свяжусь с Землей, чтоб там нашли специалистов для консультации, передам им снимки и результаты анализов. Посмотрим, что они скажут.

— Разумно, — согласился Дакоста. — А теперь скажите мне, что вы о нём думаете?

— Не знаю, — задумчиво проговорил Джулиан. — Он полностью закрыт, раскрываться по понятным причинам не хочет. Я не настаивал, чтоб не потерять ту малую долю доверия, которую он испытывает ко мне.

— Он может быть опасен?

— Вы же знаете, что он смертельно опасен. Дело не в этом. Он слишком легко относится к жизни и смерти, живёт только сегодняшним днём. И не хочет ничего менять.

— Не хочет или не может?

— Я думаю, что он испытал слишком много боли и не хочет дополнительных страданий, которые могут причинить чувства, воспоминания, ответственность.

— Какая ответственность?

— Обычная. За себя и за других. Сейчас он ею не отягощён. По-моему, он не знает, зачем живёт, и потому не боится умереть.

— Но он может?

— Мне показалось, что он осознаёт опасность такой перемены и будет тщательно её избегать. Но то, что у него хорошая память, можешь не сомневаться.

День прошёл без происшествий. Вечером мне доложили, что в секторе ничего не обнаружено. Я решила прекратить поиски, прекрасно понимая, что лайнера здесь нет и, скорее всего, не было. Капсулу доставили сюда и сбросили в районе нашего патрулирования именно для того, чтоб мы её нашли. Я распорядилась выйти на обычный маршрут патрулирования и продолжать свободный поиск.

По сообщению Дакосты наш гость после обеда ни с кем не общался, а без конца ходил по звездолёту, осматриваясь и прислушиваясь к разговорам. Если с ним пытались заговорить, отвечал односложно или отмалчивался. За ужином снова подсел к Вербицкому и Булатову. За столом говорил в основном Вербицкий, а Оршанин внимательно его слушал. После ужина он остался в салоне, где собрались свободные от вахты офицеры, но в их разговорах участия не принимал. В десять часов по корабельному времени ушёл в каюту, не раздеваясь, лёг на кровать и проспал сном праведника до утра.

Первую половину следующего дня он провёл в медотсеке.

Для начала МакЛарен снова провёл сеанс массажа, который помог пациенту расслабиться, а заодно вернул на место все смещённые позвонки. После этого они прошли в операционную. Оршанин придирчиво рассматривал оборудование и аппаратуру, расспрашивая о том, что и как работает, как будут проходить операции и сможет ли он видеть, что происходит. От общего наркоза он наотрез отказался, поэтому обе операции пришлось делать под местной анестезией. Операции, хоть и были достаточно сложными, не повлекли серьёзных повреждений поверхностных тканей. Они были проведены с помощью медкибера и зондов-манипуляторов, так что на коже остались лишь небольшие разрезы.

Накладывая повязку на колено, МакЛарен пояснил:

— Я фиксирую коленный сустав, чтоб ткани быстрее восстановились. Под повязкой прокладка с сывороткой, поэтому будет ощущение, что она влажная, но это необходимо для скорейшего выздоровления. Постарайся минимизировать нагрузку на эту ногу. Никаких прыжков и пируэтов.

— У вас тут не больно-то поскачешь, — пробормотал Оршанин и потрогал пластырь на седьмом шейном позвонке. — Ощущение какое-то странное.

МакЛарен внимательно взглянул на него.

— Поподробнее, если можешь. Болит, зуд, ещё что-то?

— Не там, — поморщился Оршанин. — А в груди и… Такое чувство, словно, эмоциональное напряжение копится вот здесь, за грудиной.

Он тяжело вздохнул и пощупал грудь.

— Возможно, реакция на анестезию. Тогда скоро пройдёт. Пару часов полежи в палате, посмотрим, что покажет анализатор. Если ничего не изменится, будем думать, что делать дальше.

Он не стал спорить и покорно пошёл за врачом в палату, позволил уложить себя в постель и облепить клеммами датчиков. Только когда МакЛарен поднёс одну из клемм к виску, забеспокоился:

— Это ещё зачем?

— Ты же сказал об эмоциональном напряжении. Сделаем томографию.

— Распечатку покажете мне, — проговорил он, посмотрев врачу в глаза.

— Можешь взять её на память, — врач прикрепил клемму и вышел из палаты.

Он лежал, прислушиваясь к неприятным ощущениям, заполнившим его тело. Это было похоже на то чувство, которое он испытал недавно, выходя из комы, но, на сей раз, оно шло из мозга. Ему казалось, что нагнетаемое в теле напряжение вот-вот взорвётся истеричным криком, но тут же понимал, что у него нет желания не то что кричать, а даже дышать. Недомогание неожиданно дополнилось лёгкой тошнотой, а потом головокружением. На какой-то момент он потерял сознание и очнулся в холодном поту, словно пока он был без памяти, тело выжали, как выжимают выполосканное в ледяной воде бельё. И сразу стало легче. Он открыл глаза и спокойно вздохнул. Мысли снова обрели ясность, он почувствовал прилив энергии. Ему захотелось встать, но смущали эти клеммы на теле. Он нетерпеливо смотрел на дверь, и вскоре она отворилась.

— Реакция на препарат, — уверенно сообщил он врачу, вошедшему с распечаткой томограммы.

— Не только, — МакЛарен присел на край кровати и подал ему лист. — Если ты так хотел посмотреть, то, наверно, что-то в этом понимаешь.

Пока Оршанин изучал распечатку, он быстро снял с него клеммы.

— Это что за скачок? Откуда? — Оршанин внимательно посмотрел на него. — Вы что, не только убрали эту штуку?

— Только убрал, но эта штука не просто мина, как ты считал, — врач достал из кармана плоскую коробочку и, открыв, показал ему каплю металла на дне. — Видишь ли, от этого устройства в твой мозг шли два сверхтонких проводника. Вполне возможно, что оно постоянно воздействовало на мозг. Убрав его, мы лишили мозг какого-то элемента, к которому он привык. Возможно, это и дало такую резкую реакцию. Не исключено, что на фоне реакции на анестезию.

— А если я не смогу жить без этой штуки? — мрачно поинтересовался Оршанин.

— Вряд ли. Слишком слабое воздействие она оказывала. Если ты оставишь мне это на время, то я выясню, какого рода было воздействие, и всё тебе объясню.

Оршанин с сомнением взглянул на коробочку, потом кивнул.

— Мне самому всё равно не разобраться.

— Можешь попытаться. Вспомни тот момент, когда тебе имплантировали это устройство. Каким ты был до этого, и каким после. Что в тебе после этого изменилось. Понаблюдай за собой. Возможно, к тебе будет возвращаться то, что было «до».

Оршанин прищурился.

— Вы знали об этих проводниках, когда я пришёл утром?

— Да.

— И ничего мне не сказали?

— А это изменило бы твоё решение убрать это?

— Может быть. Хотя, — он задумался, — скорее всего, я рискнул бы получить по мозгам, лишь бы избавиться от бубнового туза на спине. Но вы должны были мне сказать.

МакЛарен внимательно взглянул на него.

— Хорошо, тогда давай вернёмся в процедурный кабинет. Я тебе ещё кое-что покажу. Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтоб ходить?

— Достаточно, — Оршанин решительно развернулся на постели.

— Колено! — напомнил МакЛарен.

Они вернулись туда, где на стене над широким пультом медкибера висели экраны. Включив два из них, МакЛарен указал на красные снимки, похожие на головоломку «Найди семь отличий».

— Посмотри на это.

Оршанин взглянул на них и сразу сосредоточился на левом.

— Это моя клетка?

— Ты в этом разбираешься?

— В пределах школьной программы. Я знаю, как выглядит здоровая клетка крови. Вот это — моя?

— Да, я полагаю, что это последствия гормонального взрыва, вызванного препаратом, который тебе ввели перед тем, как забросить к нам.

— Не совсем, хотя и это тоже, — произнёс он, угрюмо глядя на левый экран. — До этого у меня было задание похитить из секретной лаборатории некое вещество. Я достал пробирку из бронированного сейфа и переложил в контейнер, который прикрепил к телу. Сутки я добирался до места встречи со связником. Он встретил меня в защитном костюме, переложил контейнер в кейс с толстыми стенками, а его — в металлический чемодан. Я думаю, что это вещество было опасно, а контейнер, который мне дали, давал не слишком надёжную защиту.

— Возможно, что так.

— Я умру? — он повернулся и в упор взглянул на врача.

— Да, — спокойно выдержав его взгляд, ответил МакЛарен. — Если не будешь лечиться.

— Что за лечение?

— Я не специалист в этой области, и могу только сказать, как затормозить процесс разрушения. Медикаментозное лечение и… Боюсь, что именно это тебе не понравится. Нужно будет трансплантировать в спинной мозг небольшой прибор.

— Модулятор Белова-Сэндлера?

— Ты и это знаешь.

— Слыхал.

— Основное лечение проведут на Земле.

— Как скоро я умру?

— Не думаю, что это произойдёт в ближайшее время. Организм будет бороться, это может затянуться на несколько лет.

— Тогда, не стоит беспокоиться, — Оршанин мрачно усмехнулся. — Я столько не проживу.

Он направился к двери.

— Тебе не обидно? — поинтересовался МакЛарен, скрестив руки на груди.

— Из-за чего? — обернулся Оршанин.

— Из-за того, что какой-то мерзавец получил пробирку, твои хозяева — деньги, а ты — долгую и мучительную смерть.

— А что стоит жизнь в этом мире?

— Это ты меня спрашиваешь? Я врач, я занимаюсь тем, что спасаю жизни, и каждая из них имеет для меня безграничную ценность. Хотя часто я даже не знаю тех людей, которым помогаю. А ты себя знаешь. Ты знаешь, что когда-то ты родился, тебя нянчили, пестовали, баловали, тебя учили, любили. В тебя вкладывали душу. У тебя есть своя душа. Ты же сам когда-то любил, жил, мечтал, делал что-то хорошее. И всё это отдать за дурацкую пробирку?

— Всего этого уже нет, — возразил Оршанин.

— Ошибаешься, — глаза МакЛарена гневно блеснули, и тон стал жёстким. — Всё это есть в тебе, пока ты жив. Только ты сам не хочешь почувствовать это. Ты сдался. Ты позволил кому-то продать свою жизнь за пачку банкнот. Ты смирился с тем, что у кого-то есть право распоряжаться тобой. Оно есть у них даже сейчас, когда они при всём желании не могут до тебя дотянуться. Ты оставляешь это право за ними.

— Наверно, вы просто не знаете, что значит быть рабом, — хрипло прошептал Оршанин, впившись взглядом в лицо врача. — Это ад…

— Я был в аду, — возразил МакЛарен. — Долго, дольше тебя. И это был настоящий ад. Но я шагнул в него сам. Это, по крайней мере, был мой выбор.

— И как вы выбрались? — Оршанин внимательно смотрел на этого красивого молодого, и с виду очень благополучного мужчину. Но в его тёмных глазах в этот миг, и правда, плясали отблески адского пламени. Как ни странно, вопрос потушил этот жутковатый огонь.

— Как многие, — чуть заметно улыбнулся он. — Меня вытащили оттуда. Но, честно говоря, я ещё долго не мог поверить, что могу жить в этом мире. Я просто забыл, как это делается. Хотелось покоя, раз и навсегда.

— И что заставило вас вспомнить?

— Любовь, — его ответ прозвучал, как нечто само собой разумеющееся. — Мне пришлось побороться за своё счастье, и это тоже помогло, потому что появилась цель в жизни. Теперь у меня есть друзья, семья, дом. К тому же, у меня есть работа, которая мне нравится: спасать чужие жизни.

— Рад за вас, — Оршанин повернулся к двери, но снова обернулся: — Когда мне придти в следующий раз?

— Завтра в то же время.

Он вышел из медотсека и сразу направился к лифту, чтоб спуститься на технический уровень. Видеть никого не хотелось. Док был прав, но думать обо всём этом было неприятно. К тому же почему-то именно сейчас он ощутил кожей всю неотвратимость смерти. Раньше, под пулями, в тёмных застенках, на пылающих огнём полигонах он знал, что может умереть в следующий момент, знал, что когда-нибудь точно умрёт. Но каждый раз был шанс выжить, и он использовал его. Наверно, везло, а, может, кто-то очень далеко молился за него. Он впервые за эти годы подумал об этом. И он выживал назло всему. Только для того, чтоб вернуться к хозяину за новым заданием. Он никогда не рассчитывал ни на какую благодарность, знал, что продадут, кинут под танк, просто вышвырнут за ненадобностью подыхать где-нибудь в канаве. И всё равно возвращался, даже не задумываясь, зачем и почему. И только теперь, узнав, какой она будет, далёкая и неотвратимая смерть, услышав резкие слова этого парня, который, может, всего на пару лет его старше, он вдруг задумался над этим.

От этого стало только хуже. Он уже научился уходить от таких мыслей, которые только терзали душу, не принося ничего, кроме тоски. Но теперь, на этом звездолёте, среди этих людей он всё чаще чувствовал, как эти вопросы подступают всё ближе, требуя ответа. Но ему казалось, что он знает ответ, и этот ответ тащил за собой целый шлейф новых страданий.

Всё дело в этом корабле, в этих роскошных и уютных салонах, в этих людях, спокойных, благополучных, которые пытаются вовлечь его в свой круг, туда, куда он на самом деле всегда желал вернуться. Но куда ему дороги нет. Он остановился посреди длинного коридора и упрямо мотнул головой. Лучше умереть от этой страшной болезни или от ножа такого же проходимца, как он сам. Ему всё равно другого уже не суждено. И этот звездолёт, эта сладкая и мучительная приманка только лишает его сил и покоя. Он уже готов сдаться, раствориться в этом комфортном дружелюбном мирке, но это приведёт лишь к новым страданиям. И не только для него.

Он решительно развернулся и направился в сторону командного отсека. Пройдя по длинному широкому коридору мимо дверей рабочих отсеков, он вошёл на мостик и замер, осматриваясь по сторонам.

Просторный зал с блестящим чёрным полом и огромными центральными окнами поднимался вверх на три этажа. В центре подковой стояли пять основных пультов. Дальше площадку, на которой они стояли, окаймляла дорожка, вдоль которой находились резервные пульты. Над окнами располагались дополнительные экраны разного размера. Обернувшись, он увидел, что стена, отделявшая зал от других отсеков, на верхних уровнях прозрачна. Уровнем выше зеленели растения, и виднелась белая головка какой-то скульптуры. Ещё выше он увидел широкое основание основного пульта стрелков. Слева и справа в углах отсека серебрились желоба силовых лифтов, которые обеспечивали прямое сообщение между мостиком и стрелковыми помещениями.

В командном отсеке находились трое. За пультом связи сидел Мангуст. Темноволосая скуластая девушка-лейтенант разместилась за пилотским пультом и внимательно смотрела на показания приборов. Навигационный пульт украшала собой юная блондинка, с огромными голубыми глазами и длиннющими чёрными ресницами. Она с любопытством наблюдала за посетителем, вторгшимся на мостик.

— Не отвлекайтесь, курсант, — строго произнесла девушка-пилот. — Мы выходим из скачка. Необходимо будет срочно скорректировать курс.

— Я готова, — доложила юная «Барби», вернувшись к своим планшетам.

Оршанин внимательно следил за показаниями приборов, но всё же не уловил тот момент, когда огромный корабль легко выскользнул из подпространства. На «Чёрном веере» такие выходы всегда напоминали аврал. «Барби» застучала по клавишам, а потом доложила:

— Курс скорректирован, лейтенант Эрлинг.

— Хорошо. Мангуст, в секторе шестьдесят восемь — шестьдесят пять — восемьсот четыре объект полтора на два на четыре метра.

— Вижу, Илд, — отозвался капитан-лейтенант. Он расслабленно сидел в удобном кресле, поглядывая на верхние экраны и одной рукой выстукивая что-то на панели. На экране появилось изображение большого угловатого камня, медленно вращающегося вокруг своей оси. — Обычный булыжник. Не думаю, что он нас интересует.

— Он летит прямо в сторону станции, — «Барби» обернулась к Мангусту и томно хлопнула ресницами. — Может, нам его сбить, чтоб он не натворил дел в районе цитадели?

— Вопрос на засыпку, очарование моё, — ласково улыбнулся капитан-лейтенант. — Сколько времени потребуется этому камешку, чтоб долететь до цитадели? Засекаю время.

Она разочарованно вздохнула и уткнулась в свой пульт, что-то считая.

— Двенадцать тысяч восемьсот тридцать два года шесть месяцев и восемь дней, — наконец, прозвучал ответ.

— Или около того, — кивнул Мангуст. — Продолжайте работать.

Оршанин, наконец, вспомнил, зачем пришёл сюда. Командира на мостике не было. Он решительно подошёл к Мангусту.

— Где командор Северова? Мне нужно срочно с ней поговорить.

Мангуст оценивающе взглянул на него, потом на свой пульт и так же небрежно прошёлся пальцами по боковой клавиатуре.

— Подожди, я сообщу командиру о тебе, — ответил он, взглянув на схему корабля.

— Хорошо, я вернусь позже, — кивнул он и вышел.

Мангуст подозрительно смотрел ему вслед, а потом снова взглянул на схему. Поняв, что Оршанин тоже смотрел на неё, он поморщился, быстро поднёс браслет к губам и проговорил:

— Донцов, присмотри за гостем.

Я с наслаждением вдохнула густой запах моря и открыла глаза. Надо мной сияли яркие южные звёзды, между ними мерцала нежная россыпь более далеких светил, и ещё дальше чуть угадывалась лёгкой дымкой непостижимая глубина распахнувшегося наверху неба. Подо мной мягко колыхалась тёплая ласковая вода, от которой исходил бирюзовый свет. Где-то в стороне покачивались на ветру длинные гибкие ветви плакучих ив, нависших над бассейном. Этот ветер овевал моё лицо и тело. Я снова закрыла глаза, качаясь на волнах.

Резкий молодой голос разорвал блаженную тишину ночи.

— Командор, мне нужно с вами поговорить.

Я дёрнулась от неожиданности и тут же ушла под воду, резко развернулась и вынырнула, всматриваясь туда, откуда раздался этот требовательный зов.

— Чёрт! — проворчала я. — Всё было так хорошо. Кои-то веки выбралась в бассейн, и на тебе… Свет!

В зале включилось освещение. На белом вогнутом потолке вместо звёздного неба появились ровные ряды платиновых люминесцентных светильников. Ивы, естественно, тоже пропали. На их месте стоял Оршанин, сурово глядя на меня.

Я проплыла к бортику и, выбравшись на него, подошла к скамейке, на которую бросила халат.

— Ну что там у вас? — недовольная прерванным купанием спросила я.

Он молчал. Обернувшись, я увидела, что он внимательно и слегка ошарашенно рассматривает меня.

— Я могу одеваться или вы ещё посмотрите? — уточнила я.

Он отвернулся, но, похоже, не столько смутился, сколько разозлился ещё больше.

— Зачем вы меня выпустили? — резко спросил он.

— Как зачем? — я надела махровый халат и затянула на талии пояс. — Я ж не могу держать вас взаперти. Лишение человека свободы передвижения является недопустимым действием.

— Я преступник! — перебил он. — Я могу быть опасен!

— Есть такая вероятность, — невозмутимо кивнула я. — Но преступником вас может назвать только суд, и только он может на законных основаниях лишить вас свободы. До этого момента я не могу руководствоваться вероятностью.

— Что? — опешил он. — Я же пытался убить вашего старпома.

— Это вы так говорите. А потом вы скажете, что взорвали Фаэтон и потопили Атлантиду. Мне придётся вас расстрелять?

— Разве не я стоял возле его кровати с ножом! — воскликнул он.

— Кровать была пуста.

— Я не знал об этом. Слушайте, я проник в каюту вашего человека ночью, в руке у меня был нож…

— Возможно это результат посттравматического шока, вызванного препаратом, который вам ввели.

— А зачем, по-вашему, его ввели? — рассвирепел он.

— Откуда я знаю? Вы ж ничего не говорите…

— Так, — он потёр лоб и постарался успокоиться. — Я вам говорю, что я наёмный убийца, посланный убить вашего человека.

— Когда и кем? — уточнила я. — Мне не хватает информации, чтоб составить полную картину.

— При первой встрече вам всё было ясно.

— Простите, я поддалась эмоциям. Я выдвинула против вас обвинения, доказательств которым не имела. Приношу свои извинения. Что-нибудь ещё, Кирилл Владимирович?

— Как вы меня назвали? — он взглянул на меня, чуть наклонив голову, словно, не расслышал.

— По имени и отчеству. Я что-то перепутала?

— Нет, я просто уже отвык от этого.

— Привыкайте. Я ведь не знаю, как ещё вас можно называть. И учтите, что мы живём в одном из самых гуманных обществ Галактики, а, стало быть, должны руководствоваться его основополагающими принципами. Среди них: презумпция невиновности в уголовном праве и презумпция лояльности в отношениях между людьми. Именно ими я и руководствуюсь.

— Вы что, издеваетесь надо мной? — поинтересовался он. — Я вам объясняю, что представляю реальную угрозу для ваших людей, и прошу вас вернуть меня в камеру.

— А я вам объясняю, что у меня не тюремный крейсер, а поисково-спасательная баркентина. У нас нет оснований держать вас под арестом. О своей безопасности мы можем позаботиться и иными способами. А если вам так хочется сидеть под замком, так отправляйтесь в свою каюту, запритесь там и наслаждайтесь одиночеством. Можете зайти к коку и договориться, чтоб Микки приносил вам еду. Тогда вам не придётся появляться в ресторане.

— Это всё, что вы мне скажете? — тихо, с оттенком угрозы спросил он.

— Слушай, Кирилл, — раздражённо проговорила я. — Займись чем-нибудь, и не отвлекай меня от дел. Сходи в библиотеку, полистай прессу за последние восемь лет.

— Пожалуй, я прислушаюсь к вашему совету! — разъярённо крикнул он, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов.

— Насчёт библиотеки? — уточнила я.

— Насчёт кока!

Он вышел, дрожа от гнева, и быстро направился в сторону кухни. Но, пройдя лишь несколько шагов, заставил себя снизить темп и задумался. Эта внезапная вспышка гнева стала для него совершенно непонятной. Он никогда не терял самообладания. Разве что… Он остановился и, прислонившись спиной к стене, посмотрел на матовый светящийся потолок. Раньше и родители, и преподаватели, часто упрекали его за взрывной характер. В школе его учили держать себя в руках. А потом темперамент сам собой увял и вкатился в установленные рамки. После того, как ему прилепили на спину бубновый туз.

Он вздохнул и уже спокойной походкой направился прежним путём, прислушиваясь к ощущениям в больном колене. Кажется, ничего страшного с ним не произошло. Потом он подумал о командире и усмехнулся. У них даже купальники для дам форменные: песочного цвета с терракотовыми узорами. И так изысканно облегают тело, которое, весьма, надо сказать… Он задумался, подбирая эпитет. «Изящное, стройное, красивое… Интересно, она теперь замужем? Ну, то, что она издевалась, это точно. Под арест она меня не посадит, потому что выпустила намеренно, именно для того, от чего я сейчас пытаюсь уйти. Она сама подсказала выход. Возможно вы, очарование моё, и хотите мне добра, но у нас с вами понимание о сей философской категории несколько не совпадает. Стой, стой, Кирюша, куда ж тебя понесло? Как ты заговорил? Это что ж, всё тоже было заблокировано?»

Он прошёл через ресторан к двери, из которой обычно выкатывался на роликах Микки. Постучав, он положил руку на ручку двери и отворил её.

В кухне было уютно и светло. Вокруг огромной плиты носился Микки, перетаскивая горы мытой посуды от мойки в буфет. Возле стола стояла молодая крепенькая женщина в форме лейтенанта и кружевном передничке. Она была рыжей, и взгляд её голубых глаз был решительным и властным.

— А, это ты, похититель ножей? — воскликнула она. — Почему не пришёл на обед?

— Я… — он нерешительно указал вверх. — Я был в медотсеке. Мне сделали операцию на колене.

— Причина уважительная, — констатировала она. — Есть хочешь?

Он задумался.

— Пока нет, меня слегка мутит после анестезии, так что до ужина, наверно, дотяну.

— Не дотянешь, приходи, не майся. Тебе нужно регулярно и сбалансировано питаться. Вон, какой худой!

— Я вообще-то поговорить хотел.

Она взяла с полки большую корзину и пошла к высокому шкафу в конце кухни.

— Пойдём со мной, там и поговорим. Меня зовут Бетти Фелтон.

— Кирилл, — автоматически ответил он.

Она остановилась перед шкафом и нажала на резную розочку сбоку. Он настороженно следил за ней. Лишь когда дверцы шкафа разъехались в стороны, он понял, что это лифт, и никто пока не сошёл с ума. Он поспешно вошёл вслед за ней в кабину.

Створки закрылись, и лифт спустился вниз. Когда они открылись, он увидел небольшой луг в просторном зале, и на нём — огромную черно-белую корову, которая жевала траву. На шее у нее была атласная голубая ленточка с золотым колокольчиком.

— Это?.. — он пальцем указал на корову.

— Флора, — кивнула она. — А ты думал, я сметану из дизельного топлива перегоняю? А там куры!

Он посмотрел туда, куда она указала, и усмехнулся:

— А я подумал — страусы.

— Ха! Шутка с бородой. Специально выведенные породы. Крупные, не бояться перегрузок и дают много продукции. К тому же неприхотливые и спокойные.

— Учитывая их размеры, последнее особенно ценно, — одобрил он.

Бетти тем временем окинула его оценивающим взглядом.

— Говорят, моим ножом ты пытался убить Хока.

— Хока? — переспросил он.

— Да, его так называют, и его это устраивает. Между прочим, меткое прозвище. Если ты пытался с ним схлестнуться, то ты либо герой, либо глупец.

— Только не герой, — мотнул головой он. — К тому же у меня ничего не получилось.

— Не расстраивайся, — успокоила она, — в следующий раз обязательно получится.

— Это шутка? — насторожился он.

Бетти какое-то время смотрела на Флору, а потом перевела взгляд на него.

— Знаешь, Хок из тех людей, которых многие ненавидят, но мне он нравится, — призналась она. — Он бывает резок, но он не злой человек. К тому же он прекрасно танцует медленный фокстрот. Мне будет жаль, если с ним что-нибудь случится. И с тобой тоже.

Она развернулась и пошла через луг к дальней двери. Он пошёл следом, глядя себе под ноги. Трава здесь была такой сочной и густой, что было совершенно не видно, из чего она растёт.

Бетти тем временем распахнула большую дверь в задней стене и вошла в тёмное прохладное помещение. Войдя за ней, он сразу понял, что это кладовая. Отовсюду неслись запахи, которые намекали, что он зря отказался от обеда.

Бетти подошла к ряду больших корзин, закрытых плетёными крышками. Она откинула крышки с двух, и он увидел в корзинах россыпи крупных яблок. Бетти выбрала яблоко из первой. Оно было золотистое с розовым бочком.

— Французские, сладкие, сочные, — проговорила она, поднося яблоко к носу. — Ароматные!

Она положила яблоко в свою корзинку, а вслед за этим отправила туда ещё десяток.

— А это белый налив, — она взяла крупное, белое с зелёным оттенком яблоко из второй корзины. — Берём специально для русских. Они почему-то любят свои сорта, с кислинкой. Я этого вкуса не понимаю, но моего мнения никто не спрашивает.

— Можно мне? — попросил он.

Она молча бросила ему яблоко. Поймав его, он вдохнул тонкий аромат и после этого заставил себя сунуть плод в карман. Бетти тем временем выбрала с десяток белых яблок, закрыла корзины и перешла к следующим. Там были большие оранжевые апельсины, затем гроздья винограда белого, красного и синего, и изящные небольшие бананы, похожие на молодой месяц.

— Не хватит, — бормотала Бетти, выбирая фрукты. — Придётся просить в цитадели, чтоб поделились. Что на них нашло? Осень что ли? Генетическая память напоминает, что время сбора урожая? По три раза в день выставляю в салонах и ресторане полные вазы. Всё сметают подчистую! По отсекам растаскивают. С одной стороны — хорошо. Фрукты полезнее бутербродов, которыми они раньше объедались. Но где столько набрать?

Она добавила в корзину пару десятков медовых абрикосов и направилась к выходу.

— Разрешите? — он подхватил у неё из рук корзину и пошёл рядом. Она одобрительно взглянула на него.

— Ты о чём хотел поговорить? — спохватилась она.

— Я просто хотел поблагодарить вас, — улыбнулся он. — Кажется, я никогда не ел ничего вкуснее вашей стряпни.

— Вполне вероятно, — без лишней скромности согласилась она. — Всегда приятно слышать такие комплименты. А, может, ты чего-нибудь особенного хочешь?

— Особенного?

— Ну, что тебе мама в детстве готовила?

— Я не помню, — поспешно проговорил он, опасаясь, что услужливая в последние часы память выдаст ему какое-нибудь щемяще трогательное воспоминание.

Бетти пристально взглянула на него.

— Ну, если вспомнишь, не стесняйся. Мы все здесь месяцами околачиваемся, а потому каждый имеет право на небольшие капризы.

Они снова вошли в кухню.

— Микки, — зычным голосом крикнула Бетти, — Иди мой фрукты, а потом собери вазы.

Оршанин направился к выходу.

— На ужин не опаздывай, — крикнула ему вдогонку Бетти.

— Постараюсь. Спасибо.

Он вышел из кухни. Улыбка сползла с его лица, и он мрачно пробормотал:

— Идиот…

Потом подошёл к лифту и поднялся на четвёртый уровень, где располагалась библиотека. Войдя, он увидел, что попал в достаточно просторный зал, стены которого сплошь были покрыты книжными полками, по залу расставлены в художественном беспорядке большие кожаные кресла, изящные журнальные столики и компьютерные столы с терминалами. В центре зала, возле помпезного камина стоял широкий старинный стол, вокруг которого располагались деревянные стулья с высокими резными спинками. На столе высились стопки потемневших от времени фолиантов. Он медленно пошёл вдоль стены, ведя пальцами по корешкам книг и читая знакомые и неизвестные названия и имена авторов. А потом остановился и взял тёмный томик, близнец того, что когда-то стоял на полке над его письменным столом дома.

Он, не торопясь, подошёл к кожаному дивану, стоявшему у стены напротив камина, лёг на него, опустив голову на кожаный валик подлокотника, достал из кармана яблоко и открыл книгу.

Утром он снова пришёл в медотсек.

— Привет, — кивнул он, войдя в кабинет МакЛарена.

— Как дела? — поинтересовался тот. — Болевых ощущений, нарушений сна не было?

— Нет. Ничего не болит, спал, как младенец… — он прошёлся по кабинету и остановился возле журнального столика, на котором стояла изящная алебастровая статуэтка, изображавшая рыцаря и паломника на одном коне. — Я думал, что это эмблема рыцарей-иоаннитов.

— С чего ты взял?

— Читал, — он пожал плечами и посмотрел на МакЛарена. — Хотя, вашему Ордену она больше подходит. Выяснили что-нибудь об этой штуке?

— Кое-что, — МакЛарен достал из ящика стола коробочку. — Возвращаю, хотя на Земле бы она многих заинтересовала. Кое в чём ты был прав. Это мина, и взрыв не только размозжил бы тебе позвоночник, но и снёс голову. Но там есть ещё кое-что. Она посылала постоянные цикличные импульсы в мозг, тормозя эмоции и негативно воздействуя на волю. Кроме того, она могла просто поразить конкретный участок мозга, и тогда ты превратился бы в зомби.

— Зомби? — усмехнулся Оршанин. — А вы знаете, что это такое?

— Насмотрелся на Киоте до одурения. Какие-нибудь изменения в поведении заметил?

— Ещё бы! Наорал на командира.

— Я в курсе, — врач кивнул. — И не только наорал. Ладно, ещё старпома пытался убить, — дело житейское. Но ворваться в бассейн, внаглую разглядывать командира в купальнике, а потом закатить истерику. Я, честно говоря, даже пожалел, что устранил этот тормоз.

Он вложил коробочку в руку Оршанина.

— Об этом уже весь экипаж знает? — уточнил тот.

— Нет, только те, кто за тобой наблюдают, и я.

— А вы, как лечащий врач?

— Я, как муж дамы в купальнике, которую ты вчера видел в бассейне.

Оршанин какое-то время с интересом разглядывал собеседника, потом улыбнулся.

— Да, похоже, вы друг друга нашли. Приношу извинения. Обещаю больше на вашу супругу не глазеть. Хотя посмотреть есть на что.

— Я знаю.

— Послушайте, — Оршанин взглянул ему в глаза. — Я верю, что вы стараетесь помочь, но не нужно забывать, что дорога в ад вымощена благими намерениями. Не трогайте меня. Мне сегодня лучше, чем было вчера. Мне кажется, что пелена с глаз упала. Я вижу и чувствую то, чего не видел и не чувствовал довольно долго. Но я не уверен, что мне это нужно.

— Я понимаю. Никому ещё не удавалось сделать кого-то счастливым насильно. Мой принцип: «не навреди». Если я вчера сказал тебе лишнее, прости. Больше в душу не полезу. Обещаю. Но за других не ручаюсь. Пойдём, у нас сегодня не такая развёрнутая программа, как вчера, но есть чем заняться. Если не возражаешь, я ещё раз возьму кровь на анализ.

— Если вам это интересно, — равнодушно пожал плечами Оршанин.

— Мне кажется, его состояние улучшилось после удаления импланта, — проговорил Дакоста, заглядывая в свой планшет. Он сидел в моём отсеке на диване. — Похоже, он осознаёт, какое действие на него оказывает звездолёт и экипаж, и сопротивляется этому. Думаю, что именно это стало причиной сцены в бассейне. Однако после этого он очень быстро успокоился, совершенно спокойно поговорил с Бетти Фелтон, а затем поднялся в библиотеку и весь вечер читал.

— Что читал? — спросила я.

— Вы будете удивлены. «Капитанскую дочку» Пушкина. От корки до корки за несколько часов. Он очень быстро воспринимает и усваивает информацию. На ужин пошёл позже, когда многие уже ушли из ресторана, и он мог сесть за столик один. После ужина снова вернулся в библиотеку и сел за терминал. Читал молодёжные издания выборочно за последние восемь лет. Скорость работы на компьютере весьма впечатляет, как и умение быстро найти информацию. Прекрасно ориентируется в логическом поиске. Интересовался развитием техники, но, в основном, культурной жизнью. Театр, кино, новинки литературы. Очень заинтересовался программой последнего фестиваля.

— Пытался найти сведения о ком-то из близких и знакомых?

— Только о родителях и брате. Кстати, вот, — Дакоста подал мне свой планшет. — Родители всё так же преподают, отец — искусствоведение, мать — русский язык и литературу.

— Искусствоведение. Вот вам и объяснение такого интереса к культурной жизни. И к «Капитанской дочке» тоже, учитывая специальность матери.

— Брат за это время окончил педагогический университет, факультет детской психологии. Работает по специальности в детском санатории в Сочи. Женился, имеет сына трёх лет, которого зовут Кирилл.

— Что ещё?

— Как и до этого, в десять он ушёл спать, но спал плохо. Дважды выходил из каюты, ходил по коридорам жилого уровня, сидел в марокканском салоне. Думаю, что полученная информация о родственниках произвела на него очень сильное впечатление.

— Надо думать, — вздохнула я. — Что с его заболеванием?

— Мы получили консультацию специалистов с Земли, — кивнул Дакоста. — Они передали рекомендации, которые доктор МакЛарен мог бы использовать. Но он отказывается что-то предпринимать без согласия пациента.

— А тот не соглашается?

— Пока нет.

Я вернула ему планшет.

— И что вы обо всём этом думаете?

— Дело в том, что он сел за терминал, где предусмотрена система тестирования пользователя. Компьютер отслеживает скорость работы, манеру движений, мимику, движение зрачков, некоторые биометрические и биологические показатели. Я бы сказал, что он сейчас находится в очень сложном эмоциональном состоянии. Но при этом Оршанин — самодостаточная личность, и к тому же он очень упрям. Он из тех людей, которые выбирают дорогу и идут по ней, не сворачивая, куда бы она ни вела. Куда ведёт его дорога, вы понимаете. Заставить его свернуть, будет очень сложно. Если удастся — мы победили. Если нет — все в проигрыше. А действовать нужно очень осторожно. Он умён, недоверчив, очень проницателен и кое в чём циничен. К тому же нетерпим к излишнему давлению извне. Видимо, это и было причиной того, что ему поставили этот имплант.

— А как насчёт его заверений о том, что он опасен для экипажа?

— Возможно, он сам в это верит, но пока никакой агрессии не проявил, если не считать небольшой вспышки гнева в бассейне. Тестирование также подтверждает, что он не склонен к неоправданной агрессии. Но опыт показывает, что это черта многих профессиональных убийц.

Я почему-то подумала о Тонни Хэйфэне, но ничего не сказала.

— Что предлагаете?

— Продолжать, — Дакоста спокойно взглянул на меня. — У нас может получиться, но нужно учитывать его эмоциональное состояние. Если хоть немного перегнуть палку, он может сорваться и наломать дров.

— Спасибо, рыцарь, — кивнула я.

Дакоста ушёл. Я посмотрела на экран компьютера и включила данные биосканирования по звездолёту. Оршанин был совсем рядом, в командном отсеке, стоял возле входа, у стены. Я вышла из своего отсека на мостик и подошла к центральному пульту, быстро бросив взгляд в ту сторону. Он стоял, прислонившись спиной к стене, скрестив руки на груди и наблюдая за действиями вахтенных.

— Как дела? — спросила я у Вербицкого, смотревшего на экран локатора.

После того, как он лишился единственного помощника, что-то в нём изменилось. Он перестал ныть и жаловаться и без возражений выдерживал восьмичасовые вахты. Но чувствовалось, что он устал. Монотонное дежурство давалось ему всё так же тяжело.

— Ничего нет, — ответил он. — Вам два сообщения с Земли. Я перекинул на терминал в каюту доктора.

— Почему доктора? — уточнила я.

— Там что-то про горилл и реферат на тему генетических изменений у гепардов. Я решил, что это ближе к его тематике.

— Правильно решил, — согласилась я. — Как ты сам? Может, дать выходной?

— И кто будет сидеть за пультом? — поинтересовался он с бледной улыбкой.

— Произведём рокировку у стрелков.

— Вариант, — согласился он. — Пока не надо. Я уже начал привыкать. Скоро моя смена закончится, а я ещё ни разу не уснул. Спасибо, Дарья Ивановна.

Я положила руку ему на плечо.

— Мне нравится твоя стойкость, Антон, но постарайся себя не изматывать. Если почувствуешь, что нужен отдых — скажи. Это не аврал, это обычная работа, и она не должна превращаться в ежедневный подвиг. Если только чуть-чуть…

— Я понял, — он снова улыбнулся.

Я выпрямилась, чтоб посмотреть на верхние экраны, и заметила движение. Оршанин подошёл ко мне и встал рядом, глядя наверх.

— Вы больше не ищете лайнер? — поинтересовался он.

— Его тут нет, — ответила я. — Для дальнейших поисков у нас не достаточно информации. Мы продолжаем патрулирование в заданном районе. Как вы должны были сообщить о том, что ваша затея с убийством удалась?

Он даже не повернул в мою сторону голову, продолжая разглядывать экраны.

— Никак. О смерти командора второго класса, да ещё такой неординарной смерти обязательно появится сообщение в информационной сети Земли. Некрологи, соболезнования родным. Вы же знаете, как это бывает.

— Знаю. Значит, до нашего возвращения на Землю они информацию не ждут?

— Ждут, но о провале моей миссии они узнают только после возвращения баркентины.

— И пошлют ещё кого-то?

Он посмотрел на меня и пожал плечами.

— Вряд ли это как-то касается меня.

— Пожалуй, что не касается. Юрий Петрович, когда мы завершим маршрут?

— Если не будем возвращаться туда, где мы его прервали перед тем, как направиться в этот сектор, то через три дня будем в Цитадели.

— Возвращаться не будем. Экипажу нужна передышка.

— Сообщить в Цитадель?

— Пока не надо. Всё ещё может измениться.

Я повернулась к Оршанину.

— Не хотите связаться со своими близкими?

— Нет, — мотнул головой он. — И я надеюсь, что вы не станете им сообщать о том, что я объявился в зоне досягаемости.

— Так я и думала.

Я повернула кресло центрального пульта, чтоб занять свое место, но он положил руку на спинку.

— Я могу с вами поговорить, командор? Тет-а-тет.

— Идёмте, — я повернулась и пошла к двери в свой отсек. Он снова посмотрел на экраны и, не торопясь, двинулся за мной.

Когда дверь закрылась за его спиной, я внимательно взглянула на него. Он осмотрелся по сторонам, потом подошёл к моему компьютеру и посмотрел на экран.

— Я опять отвлекаю вас от дел, но я хотел попросить вас не делать то, что вы задумали.

— Вы о чём?

— О ваших попытках вернуть меня в лоно человеческой цивилизации. Я верю, что вы делаете это из добрых побуждений, но это причиняет мне боль. И ни к чему не приведёт. Я не хочу возвращаться назад, потому что я уже сделал свой выбор. Мне нет места на Земле. Я изгой и прекрасно это осознаю. Ваши подарки итак выйдут мне боком. Так что будьте добры, оставьте меня в покое.

— Почему вы не заперлись в каюте, как я вам посоветовала?

Он пожал плечами и снова посмотрел на экран.

— Наверно, чтоб было, что вспомнить перед смертью.

— Вы вполне излечимы.

— Я не о крови. Видите ли, когда-то я поставил себе задачу выжить. И выжил, но такой ценой, что жить мне теперь уже не хочется. Именно это я имел в виду, когда говорил о своём выборе. Не я выбрал ту жизнь, которой жил эти годы, если это вообще можно назвать жизнью. Но сейчас я выбираю свой последующий путь. Он лежит вдалеке от Земли. Пусть мои близкие помнят меня таким, каким я был, когда они меня потеряли. Я думаю, что им итак было не сладко. Узнать, во что я превратился теперь, и снова потерять. Я не стану подвергать их такому испытанию. Вы меня понимаете?

— Да, понимаю.

— Вы оставите меня в покое?

— Мне нужна информация о лайнере.

— Я ничего не знаю, — покачал головой он.

— Ваш хозяин знает, — возразила я. — И мне очень хочется до него добраться. Теперь уже не только из-за лайнера.

Он посмотрел на меня и усмехнулся.

— Хотите отомстить за меня?

— Мотивы я оставлю при себе.

Я села в кресло. Он вздохнул и присел рядом на диван. Какое-то время он задумчиво изучал книжные полки напротив, потом перевёл взгляд на меня.

— Я не знаю, что вы подумали вчера в бассейне, заметив мой взгляд, — произнёс он. — Может, я действительно был поражён, увидев вас там. Дело не в том, что я давно не видел таких красивых женщин. Хотя это так, но дело, скорее, в другом. Я просто увидел перед собой молодую, красивую, ухоженную и уверенную в себе женщину. Совершенно живую, реальную, с мокрыми волосами, с каплями воды на коже… Я не пытаюсь вас смутить, я пытаюсь объяснить. Мне странно было увидеть вас так близко. Вы для меня что-то вроде короля Артура или Ильи Муромца. Легенда, героический эпос. Сказка, которую я слышал в детстве. Причем отовсюду. У многих моих одноклассников на стенах комнат висели плакаты с вашими портретами. У девчонок — наклейки на ранцах, которые со временем просто исчезли. И плакаты, и наклейки, и сказки. Я никогда не был вашим поклонником. В десять лет я мечтал стать учителем, как отец. Поэтому я как-то не заметил, как рассказы о ваших подвигах исчезли со страниц журналов, из телепередач и из разговоров моих знакомых. Я даже не сразу вспомнил вас, когда увидел.

— Да, целое поколение успело вырасти, пока меня не было на Земле, — проговорила я.

— Вот я и хочу узнать. А зачем было возвращаться? — поинтересовался он. — Герои должны уходить в легенды. Обидно, когда, вернувшись с небес, они оказываются обычными людьми, которые имеют слабости и совершают ошибки.

— Да, и оказывается, что у короля Артура аллергия на кошек, а Илья Муромец храпит во сне, — пробормотала я.

— Вроде того, — кивнул он.

— А вам не хотелось вернуться домой после долгих скитаний?

Взгляд его стал холодным и колючим.

— Нет.

— И вы не скучали по родным, близким, друзьям?

— Мои чувства в данном случае не имеют значения. Я же сказал, что не хочу возвращаться домой.

— А мне хотелось, — проговорила я, взглянув на него. — Чем дальше, тем больше. И однажды, это желание стало сильнее меня, и оно потянуло меня на Землю.

— А меня тянете вы, — заметил он.

— Иногда нужно вернуться, чтоб взглянуть в глаза своим страхам, — задумчиво произнесла я. — Порой, только совершив непозволительный поступок, можно понять, что он был единственно верным. И бывает так, что попытка защитить других ценой собственной души, обречена на провал по той простой причине, что это вы нуждаетесь в защите тех, кого пытаетесь защитить. Поэтому оставим этот спор. Будьте мужчиной. Наберитесь смелости, что б вернуться из своих странствий, какими бы они ни были.

— Легко вам говорить. Ваш путь никогда не был дорогой позора.

— Нет, никогда. Но я не верю, что существуют ситуации, которые нельзя изменить.

— Даже если это прошлое?

— Прошлое не может быть плохим или хорошим, Кирилл. Прошлое, это — цепь событий, которые вы воспринимаете и оцениваете, как плохие или хорошие. А оценка — это то, что можно изменить в любой момент.

— Вот как? — зло спросил он. — А если я совершал ужасные вещи? Теперь мне переоценить их? Сказать, что я был вынужден? Меня заставили? А сам я беленький и пушистенький? Простить себя за всё и жить дальше?

— Это трудно, но порой, лишь простив себе ужасные поступки, можно перестать совершать их.

В его глазах заблестели слёзы, и он отвернулся.

— Я не хочу снимать с себя вину за то, что я делал, — хрипло произнёс он.

— Пока ты её не снимешь, ты будешь продолжать это делать, — проговорила я. — Ты являешься тем, чем себя считаешь. Подумай, кем ты хочешь стать на самом деле, и стань им.

Он быстро вытер кулаком слёзы и снова взглянул на меня. На его губах появилась усмешка.

— Можно подумать, что у вас есть опыт подобных манипуляций с сознанием. Или и у вас на душе камушек в виде нескольких десятков заказных убийств? И вы сами сумели отпустить себе грехи и стать аки горлица белая?

— У меня такого опыта нет. Может, потому что жизнь никогда не ставила меня в такие условия, в какие попал ты. Но на этом звездолёте таких людей наберётся достаточно. Поговори с ними. Они смогли и ты сможешь.

Он какое-то время смотрел на меня исподлобья.

— Скажите честно, командир, чего вы от меня хотите?

— Честно? Я хочу вернуть тебя домой, к маме.

— Зачем? — дрогнувшим голосом спросил он.

— У меня трое сыновей, — проговорила я. — И мне страшно подумать, что с кем-нибудь из них могут сделать то, что сделали с тобой.

— А вы думаете, она будет счастлива получить обратно сына… таким?

— Любым. Лишь бы живым. Поверь мне.

— Это невозможно, — тихо прошептал он, опустив взгляд на крепко сжатые руки. — Уже нет. Ради моей мамы, ради меня, обещайте мне, что она не узнает, что я вернулся.

— От меня не узнает, обещаю, — ответила я.

Он поднялся и направился к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся.

— Поймите, Дарья Ивановна. Нельзя спасти всех.

— Может, я это и понимаю, Кирилл. Но пытаться буду всегда. Так уж я устроена. Именно поэтому я и служу в поисково-спасательном флоте.

Он вышел, а я повернулась к экрану. На нём появились два белых конверта. Из одного на меня задумчиво и мудро смотрела горилла, а из другого печально взирал молодой гепард.

Оршанин вышел из командирского отсека и направился на жилой уровень. Ему хотелось побыть одному. Он уже успел заметить, что в это время там всегда бывает тихо и пусто. Он поднялся в марокканский салон и присел на широкий диван. На столике рядом стояла керамическая, расписанная вручную ваза с синим рисунком, в которой поблескивали капельками воды свежие фрукты. Рядом дымилась изящная бронзовая курильница, распространяя вокруг нежный аромат корицы и апельсиновой цедры. Этот запах напомнил ему давнее Рождество, когда он получил в подарок маленького пушистого котенка, которого выпрашивал у родителей целый год. Он закрыл глаза, почувствовав тянущую боль в сердце и слёзы на глазах.

«Становишься сентиментальным, дружок, — подумал он, — как будешь жить, когда этот отпуск закончится?» Он попытался отогнать от себя маленький пушистый призрак рыжего Барсика. Но тот не желал сдаваться. Он урчал и тёрся мордочкой о локоть.

Оршанин вздрогнул, испугавшись реальности этого бреда, и открыл глаза. Урчание не смолкло. Рядом на подушках стоял роскошный голубоглазый кот и тёрся шоколадной пушистой мордочкой о его руку.

— Ты, лохматый, — усмехнулся Оршанин, и кот тут же деловито забрался к нему на колени и улёгся поудобнее.

Кирилл откинулся на мягкую спинку, почёсывая кота. Думать не хотелось. Он уже знал, что броня, которая сковывала его душу столько лет, раскололась и пошла множеством трещин. Душа встрепенулась, ожила и теперь торопливо и жадно впитывает всё, что его окружает, чего он был лишён столько времени. И отчаянно просит, молит остаться здесь. Но мозг тоже словно скинул оцепенение и теперь ясно осознал ту ситуацию, в которой он оказался. Возврата назад нет. Может, это прощальный подарок судьбы перед концом. Так и нужно к этому относиться. Потом будет легче принять то, что рано или поздно случится. А то, что случится, было ясно всегда.

Из лифта появился Вербицкий. Он шёл к себе в каюту, но неожиданно свернул и, подойдя, присел рядом на корточки. Почесав кота по макушке, он взглянул на Оршанина.

— Кофе хочешь?

— Да, — кивнул тот.

— Пошли ко мне в каюту. А Киса хочет кофе?

Киса фыркнул, спрыгнул на пол и с гордым видом пошёл прочь, презрительно дёрнув задней лапой.

— Баловень, — пробормотал Антон.

— Сын полка?

— Не совсем. Его усыновил старпом, а нянчимся все мы в меру сил. Впрочем, он честно выполняет свой долг судового кота.

— Ловит мышей?

— Создает уют и врачует души, — уточнил Вербицкий и поднялся.

Они прошли в каюту, и Кирилл, в который раз, поразился её величине и далеко не дежурному интерьеру. Стены здесь были светло-бежевого цвета, мебель из светлого дерева, обитая мягкой кожей цвета кофе с молоком, тиснёной золотым узором из виноградных листьев. Подойдя к небольшому камину из золотистого камня, он обернулся.

Вербицкий устало расстегнул форменную куртку и скомандовал: «Кофе». С небольшого столика раздался мелодичный звон, а затем — бульканье.

— Ты не боишься оставаться со мной наедине? — поинтересовался Оршанин.

— Я слишком мало тебя знаю, чтоб бояться, — пробормотал Антон.

— Так мог ответить только землянин.

— Я и есть землянин. Сахар?

— Да.

Антон подал ему чашку из кремового фарфора. Оршанин с наслаждением вдохнул аромат и только после этого заметил на чашке терракотовый узор, такой же, как на куртке радиста.

Вербицкий тем временем присел на низкий диван и откинул голову.

— Устал? — спросил Оршанин.

— Я не создан для такой работы. Никогда так не выматывался.

— Так возьми выходной, если тебе так тяжело.

— А кому легко? — мрачно усмехнулся Антон. — Нет, я должен привыкнуть, научиться выполнять эту работу. Иначе я не смогу остаться в экипаже. А уйти я отсюда не могу, да мне и некуда.

— Почему так печально?

— Потому что так оно и есть. Никто из нас по своей воле не уйдёт отсюда. Для многих «Пилигрим» — это последний шанс остаться в космофлоте Земли. Единственное место, где мы нужны. Ты думаешь, это обычный звездолёт?

— Я уже заметил, что это не так, — возразил тот.

— Это — осколок миража, зацепившийся за реальность. Остров, отколовшийся от Земли Обетованной. Ковчег изгоев.

— Ты о чём? — нахмурился Оршанин.

Вербицкий устало покачал головой.

— Это слова старпома. Но он прав. Мы все здесь изгои, скитальцы, монстры, уроды. Кто-то таким родился, кого-то изувечили люди, а кого-то изменил космос.

— Слушай, ты либо говори внятно, либо вообще молчи, — предложил Оршанин.

Вербицкий усмехнулся.

— Тут у всех свои секреты, Кирюша. Я профессиональный болтун, но чужие секреты стараюсь хранить. Тем более что ты у нас ненадолго, а выносить их за обшивку — лишнее. Впрочем, кое-что я тебе скажу. Ты спросил, не боюсь ли я оставаться с тобой наедине. Так вот, у нас есть пара ребят, с которыми наедине мне точно не по себе. В ресторане видел, за столом стрелков сидят высокий блондин с конским хвостом на затылке и миниатюрный китаец?

— Донцов и Хэйфэн, — кивнул Оршанин.

— Верно. Когда я в первый раз увидел Донцова, у меня душа в пятки ушла. При одном взгляде на него было ясно, что этот изверг порвёт на британский флаг и глазом не моргнёт. Он тогда был командиром личной гвардии некого тирана, создавшего колонию на планете Гимел. Впрочем, личная гвардия — это слишком возвышено для этой банды головорезов. Тогда его звали Светозар, а Хэйфэна — Чёрный ветер. Он ниндзя, в прошлом — наёмный убийца того самого тирана. Говорят, он с мечом проносился по залу, оставляя за собой только трупы. Вот его я боюсь, потому что хоть он и сменил чёрный костюм на форму баркентины, манеры его мало изменились.

— Ты шутишь? — недоверчиво спросил Кирилл.

— Нет, всё — правда. Они с самого начала были на нашей стороне. Участвовали в сопротивлении, к хозяину своему сунулись по заданию подпольщиков. Но ты же не думаешь, что он их за красивые глаза к себе приблизил. Там людей на кострах жгли, зверские эксперименты над ними ставили. Зачем я тебе всё это рассказываю?

— Ты им не веришь, — объяснил Оршанин. — И кто ж их с таким послужным списком в экипаж взял?

— Северова. Говорят, что командир подразделения был против, но она настояла. Под свою ответственность.

— Блажная она какая-то, — усмехнулся Оршанин. — Во всех пытается хорошее видеть.

— Да не скажи, — задумчиво покачал головой Вербицкий. — Это не блажь. Она всем здесь и каждому в отдельности поверила, и любой за неё в огонь и в воду пойдёт. Я думаю, что она знает, что космос с людьми делает, и чувствует, когда надо шанс дать, а когда уже поздно. Она сама где-то там четырнадцать лет пропадала. И вернулась совсем другой. Я сам видел. Хок тоже семь лет неизвестно где скитался. Тоже вернулся не таким, каким был. Все говорят. Даже имя сменил. Стэна Стаховски, Тилли Бома космос на изнанку вывернул. Да и тебя вон тоже.

— А врач? — спросил Оршанин, вспомнив отблески пламени в глазах МакЛарена.

Вербицкий вздрогнул, словно очнувшись, и, серьёзно взглянув на него, покачал головой.

— Ты меня о нём не спрашивай. Я не знаю, что с ним произошло, и знать не хочу. Меня это не касается.

— Тебе отдохнуть надо, Антон, — проговорил Кирилл, почувствовав, что Вербицкому стало не по себе. — Ложись спать.

Поставив пустую чашку на каминную полку, он направился к двери, но, уже взявшись за ручку, остановился.

— Ты не подскажешь, где сейчас Хэйфэн и Донцов?

Вербицкий что-то нажал на своем браслете и посмотрел на экран.

— Донцов в ангаре наверху. Тебе туда нельзя. А Хэйфэн в спортзале.

— Спасибо за кофе, — кивнул Оршанин и вышел.

Рассказ Вербицкого его заинтриговал. Он уже слышал об Антоне, что тот иногда болтает лишнее, и не очень поверил в эту историю про службу двух стрелков у какого-то тирана, но всё же решил проверить. Входя в спортзал, он сразу услышал знакомый характерный звук, с которым вонзались в покрытую циновкой доску хира-сюрикены — тонкие металлические пластины, похожие на звёзды с заточенными лучами.

На звук его шагов невысокий китаец обернулся, взглянув холодными, как лёд, чёрными глазами. Правильные черты и высокие скулы придавали его лицу благородный вид, но от этого внимательного и бесстрастного взгляда становилось как-то не уютно. Почти не взглянув на мишень, он кистевым броском метнул очередной сюрикен. А потом, молниеносно переправив в руку ещё один, запустил третий.

Оршанин подошёл к нему и взглянул на мишень. Четыре сюрикена вонзились рядом так, что краями сомкнулись в центре мишени, образовав правильный крест. Хэйфэн протянул ему четыре сюрикена, которые держал в левой руке. Кирилл взял их так же левой рукой и быстро, один за другим, почти не целясь, бросил три пластинки. Все три заняли свои места точно по диагонали между вертикальными и горизонтальными лучами. Последний он метнул левой рукой, завершив восьмилучевую звезду.

— Чёрный Ветер, — протянул ему руку Хэйфэн.

— Кирилл, — ответил он, пожимая её.

Чёрные глаза внимательно взглянули на него, и на губах ниндзя промелькнула тень улыбки.

— Тонни. А это Саша.

Оршанин повернулся и увидел Донцова, который вошёл в спортзал, настороженно глядя на него.

— Я пришёл с миром, — заверил его Кирилл. — Просто хотел поговорить.

— О чём? — поинтересовался тот.

— Я слышал, что у вас не менее бурное прошлое, чем у меня.

— Мы о твоем прошлом ничего не знаем.

— Погоди, — остановил Хэйфэн своего друга. — Я, кажется, знаю, кто ему об этом сказал.

— Я уже в курсе, кто у нас тут рупор эпохи, — усмехнулся Донцов.

— Между прочим, подробности поединка, которым всё закончилось, и свидетелем которого он был, он так и не рассказал, — Хэйфэн взглянул на Оршанина. — Я полагаю, что он не зря рассказал ему о нас. На сей раз, это был продуманный и правильный поступок.

Донцов тоже внимательно взглянул на Кирилла.

— Ты хочешь рассказать о себе?

— Я хочу узнать о вас и понять, что имела в виду Северова, когда сказала, что порой, лишь простив себе ужасные поступки, можно перестать совершать их.

Он заметил, что лицо Донцова на миг окаменело, зато черты Хэйфэна сразу стали мягче.

— Душа этой женщины не имеет дна, — задумчиво проговорил он. — Пойдём, я расскажу тебе о том, что было со мной. Если это поможет тебе выбрать свой путь из тысячи лежащих перед тобой путей, в этом будет смысл.

Он жестом предложил ему следовать за ним. Донцов с мрачным видом нехотя пошёл следом.

Они проговорили несколько часов, сидя на циновках в маленькой аскетичной каюте Хэйфэна. Кириллу трудно было согласиться с невозмутимым философским подходом бывшего убийцы. И хотя в душе понимая, что Тонни прав, он отчаянно спорил с ним, порой срываясь на крик. Донцов, слегка оттаявший, но, по-прежнему, замкнутый, неожиданно поддержал его.

— Нельзя этого себе простить и прощать нельзя. Что меняется от того, что ты убиваешь человека из высоких побуждений? Ему легче или тебе? Мы давно отказались от принципа, что цель оправдывает средства. Тут что-то другое… Просто надо остановиться, понять, что можешь жить иначе. Не замаливать грехи, не искупать вину, а перестать творить зло.

— Ну да, тормознуть на повороте, — проворчал Оршанин. — А если несёт? Вздохнуть некогда.

— Несёт? — покосился на него Донцов. — Это уже хуже. Я так и не смог привыкнуть к этому. Как только всё кончилось, я знал, что больше никогда к этому не вернусь.

— Так чего с Земли бежал?

— Тяжко чувствовать себя чужим там, где всегда был своим. Знаешь, что у меня в личном деле написано? Меня на порог ни одна кадровая служба не пустит. Да и в отчете о психологическом тестировании чёрным по белому: «способен на убийство». И кому я нужен?

— Кому легче оттого, что ты себя терзаешь? — спросил Хэйфэн, явно продолжая старый спор. — Тем, кого нет? Твоим близким? Любую карму можно исправить, хоть это и долгий трудный путь. Нужно успокоить дух и понять, что путь страданий — это путь разрушения. Спокойный человек принесёт в мир больше добра и света, чем измученный. Ты боишься простить себя, потому что не веришь, что, освободив себя от муки, ты сможешь уберечься от повторения прошлого. Тебе нужна постоянная игла в сердце, чтоб напоминать тебе о том, что ты больше не должен делать. К тому же ты жаждешь понести наказание, которое сам себе назначил. И это отвлекает тебя оттого, что ты можешь сделать для других.

— Ты так говоришь, будто сам себя простил и чистой душой устремился навстречу людям, — проворчал Донцов. — От тебя до сих пор в коридорах шарахаются.

— Я над этим работаю, — спокойно заявил Хэйфэн.

— Слушаю я вас, ребята, — усмехнулся Оршанин, — вы прямо живая иллюстрация вечного противостояния восточной и западной культур.

— У каждого своя дорога, — пожал плечами Донцов. — У тебя тоже. Мы тебе в этом не советчики.

— Ну, по крайней мере, я хоть теперь вижу два выхода из ситуации. Один мне нравится, а другой духовно ближе. Но боюсь, что ни один из них мне не подходит. Да и нет для меня никакого выхода. Потому что я не сожалею о своих поступках. Привык я к такому существованию, и не место мне среди нормальных людей.

— Тебе нравится убивать? — уточнил Хэйфэн.

— Нет, — покачал головой он, поднимаясь с циновки, — мне просто всё равно. Я уже привык действовать по простой схеме: задание — возврат на базу. Я не знаю, что я стал бы делать здесь. Да и долгая счастливая жизнь меня не прельщает. Если знаешь, что можешь не дожить до завтра, можно не заботиться о многих вещах. Так проще.

— Ты кому врёшь? — поинтересовался Донцов.

— Я не вру, Саша. Разница между нами в том, что вы знали, ради чего это делали, ради чего живёте, и хотели, чтоб всё закончилось. А для меня это бесконечный бег, который может иметь только один конец: меня остановят раз и навсегда. Спасибо за беседу.

Он вышел, а Донцов посмотрел на Хэйфэна.

— Полезный разговор.

— Чем? — уточнил тот.

— Я думал, что это у меня проблемы.

Я редко ночевала в своей каюте, чаще оставаясь у Джулиана. На звездолёте и командиру, и врачу положены каюты, вот и получилось, что я живу на два дома. В тот день мы посмотрели короткий и трогательный сюжет о семье горных горилл, который прислал нам Алик, а потом Джулиан сел за объёмистый труд о генетических отклонениях у гепардов. Последнее время все почему-то озаботились эволюцией этих кошек, которая вела их к опасному истончению и удлинению костей, и, хотя отрицательные последствия могли проявиться лет этак через двести-триста, человеческое сообщество начало бить тревогу уже сейчас. Гепарды об этом, разумеется, не знали. Алик тоже решил внести свою лепту в общий труд и почти два месяца корпел над своим рефератом, который, по моему подозрению, вполне тянул на докторскую диссертацию.

Джулиан тоже отнесся к творению нашего ребенка со всей серьёзностью и устроился за компьютером с намерением не просто почитать, а проработать его. Я не стала ему мешать, и пошла в свою каюту.

Войдя, я сразу направилась в спальню, чтоб проверить наличие запасных комплектов формы в шкафу. Убедившись, что их вполне достаточно, я закрыла шкаф и вспомнила, что давно собиралась навести порядок в ящике с косметикой. К тому же где-то там лежал нераспечатанный флакон духов «Звездная элегия», который мне подарил на день рождения старший сын. Присев на пуфик у туалетного столика, я краем глаза увидела, что дверь в каюту открыта. Поднявшись, я вышла в гостиную и только тут увидела Оршанина, который стоял возле двери, прислонившись спиной к стене.

— Я поговорил с вашими людьми, — произнёс он задумчиво. — Это совсем другой случай.

Какое-то время он молчал, изучая узоры на ковре, расстеленном на полу, а потом посмотрел на меня.

— Вы могли бы уделить мне какое-то время? Мне нужно с кем-то поговорить. С кем-то, кто просто выслушает и не станет читать морали и давать советы. Может быть, мне просто нужно послушать самого себя, или выплеснуть часть всего этого в пространство.

Я присела на угловой диванчик, закинутый имитацией шкуры горной козы. Он закрыл дверь и, подойдя, сел рядом, уткнувшись взглядом в стеклянную панель журнального столика.

— Я в детстве не хотел покидать Землю. Все мои одноклассники стремились в космос, а я хотел стать учителем, как отец, преподавать искусствоведение. Мне казалось, что это так здорово, учить детей понимать прекрасное. Я мог целыми днями возиться с соседской малышнёй или сидеть за книгами об архитектуре, живописи, музыке, театре. Наверно, так бы оно и вышло, только по окончании начальной школы меня, как и всех, протестировали, чтоб выявить мои таланты и наклонности и, как ни странно, выявилось у меня нечто совсем неожиданное. Я помню, как к нам приехали два красивых подтянутых офицера, которые показались мне похожими на генералов 1812 года. Они долго о чём-то беседовали с родителями, а потом позвали меня. Вот тогда я и узнал, что у меня есть все данные для того, чтоб учиться в космошколе. Данные-то есть у многих, но не за всеми вот так приезжают. Мне было лестно, решил попробовать и поехал учиться в космошколу, хоть родители были не в восторге от этого. Они простые люди, космос кажется им слишком опасным.

Он провёл пальцами по краю стола и кивнул.

— Они были правы, но я тогда этого не знал. Учеба давалась мне легко, даже слишком. Особенно нравились различные психологические тренинги. Преподаватели признавали, что у меня исключительный талант к манипуляции сознанием. Не просто дарование актера, а умение так себя перестроить, чтоб действительно стать другим, таким, как я захочу. Школу закончил с отличными оценками, только по дисциплине до диплома с отличием не дотянул. Сам иногда не мог справиться со своим характером, несмотря на умение манипулировать сознанием.

Потом на практику меня отправили на элитный звездолёт, со мной в группе были сплошь отличники. Всё шло нормально, только уже в конце практики нам дали задание доставить в полпредство Земли какой-то футляр. Это было на планете, которую я раньше и в атласах-то не видел. Так, какой-то заштатный, едва начавший интегрироваться в Объединение мирок. Со мной был другой стажёр… как его звали? То ли Терри, то ли Джерри… Не помню. Футляр с информационным кристаллом мы доставили. Сдали секретарю полпредства и на обратном пути решили пройтись по городу. Бродили, весело почему-то было. Вот тогда этот парень и заметил какую-то женщину, которая манила его за угол. Он помчался к ней, я, чтоб не отстать — следом. И всё… темнота.

Очнулись в трюме какого-то грузовика, как тогда показалось. С нами ещё несколько ребят, тиртанцы, один ригорец. Через сутки нас вывели из трюма, тогда я и увидел впервые Псов войны, огромных, невозмутимых, вооружённых до зубов. С ними был… Я сразу понял, что он главный. Тиртанцев сразу отвели в сторону. Из них воинов не сделать. Думаю, что потом их перепродали кому-то. А нам этот главный объяснил, что у нас два пути — к нему в войско или в мусоросборник. А чтоб нам было легче понять, что нас ждёт, и сделать правильный выбор, он предложил простой тест. Вытащили откуда-то грязного такого старика, чёрного, еле живого. Главный и говорит: либо вы его убьёте, либо мы — вас. Сунули бластер этому Терри. Он упёрся, и его тут же на наших глазах расстреляли из лучемётов. Двое Псов тело подхватили, открыли заслонку мусоросборника и выбросили. И всё… Нет парня.

Ригорец, тот покруче оказался, пытался в этих Псов стрелять, но у них реакция лучше оказалась. И спустя минуту от него только кровавый след на полу остался.

Ну, что. Я стою один, мне в руку бластер вкладывают. Старик на полу елозит. А у меня голова кругом идёт. Знаю, не сделаю, и меня не будет. Никто о моём геройстве не узнает, но и в человека стрелять… Вот тогда я свой опыт с манипуляциями сознанием и припомнил. Мотивация-то, будь здоров, была! Жить хотелось. Но я себе цель покрасивей придумал. Выжить, добраться до своих и сдать всю эту шайку-лейку. А что? Чем не цель? А старик этот… Так нас в школе учили: видишь столб, представь, что это цветущая яблоня, ветки, цветы, аромат, ветерок налетел — лепестки полетели. И летели… Что уж тут. Разве трудно представить, что это не старик, а гнилая колода. Сучья торчат, труха сыплется. Что страшного в колоду выстрелить? И выстрелил…

Он замолчал, откинувшись на спинку дивана и изучая расчерченный полированными дубовыми балками потолок.

— Так что я один из троих и уцелел. Думаю теперь, стоило ли? Похоже, те двое удачливей меня оказались. Сунули меня обратно в трюм, куда везли, не знаю. Вывели из корабля в какое-то бронированное подземелье. Я сразу понял, что это учебный лагерь. Отвели в каземат, уложили на металлический стол, облепили датчиками. Чуть мозги наизнанку не вывернули. Я уж потом понял, что это у них такое тестирование. После него засунули в тот же звездолёт и снова куда-то потащили, уже в другой лагерь.

Тот другой лагерь находился на планете где-то на окраине галактики. Это я по звёздам понял. Размещался на поверхности, но там нормального дня не было, сумерки сменялись ночью и снова сумерки. Только привезли, сразу — под нож. Поставили на позвонок этот бубновый туз, процессор — в висок. Сразу сказали, слежка будет тотальная, если что — от меня мокрого места не останется. Лагерь — огромный полигон, кругом — прожектора, камеры наблюдения, провода под током, лазерные заграждения. На обучении всегда около тридцати особей было. Если кто-то погибал, привозили новых. Там даже при моей подготовке настоящий ад был. Ни минуты нельзя было расслабиться. В любой момент могли какую-то провокацию устроить, своего же подослать с ножом: кто жив останется, тот и живёт. Погибших не жалели. Неудачники, трусы, слабаки им ни к чему были. Гоняли днём и ночью, сквозь огонь, воду и трубы, правда, не медные, а аэродинамические. Но хуже всего — это психологическая обработка. Методы — не наши. Ломали, только в путь. Я первое время ещё о прошлом вспоминал, о цели, с которой я туда сунулся, а потом… Одна мысль, главное — выжить и сделать то, что от тебя требуют, чтоб не наказали. Наказывали тоже хитро. На провинившихся обучали остальных информацию выколачивать. Естественно ни о каких человеческих отношениях между собой и речи не было. В любой момент инструктор мог показать на кого-то пальцем: к утру — или он, или ты. Короче, со временем я о прошлом забыл, а о будущем думать вообще смысла не было. Будущее до предела ясно. Пошлют на задание, выживешь, вернешься — пока живёшь. Но рано или поздно всё равно прикончат, не чужие, так свои. Как-то привык одним днём жить, думать только о деле. Да о чём-то другом ни времени, ни сил думать не было. К тому же всё время нам кололи какие-то препараты, даже не объясняли что. Из-за некоторых так ломало, на стены лезли. В общем, сделали они из меня то, что хотели. От того мальчика, что искусством жил, и следа не осталось. Порой казалось, что всё из меня вытряхнули, перемололи и обратно засыпали. За то время, что меня там гоняли, две трети обучаемых погибло. Зато десяток выживших — настоящие асы. Ни сомнений, ни сантиментов, ни страха, ни жалости.

Сколько учили, не знаю, календарей там не было, да мне это и неважно было. Потом перевезли на базу. Оттуда посылали на задание. Первое задание было совсем простое. Отправили на какую-то дремучую планетку, где один вождь дикарей поссорился с другим, и дал заказ убрать своего врага. Пробрался ночью в лагерь, разрезал заднее полотнище шатра и заколол этого жирного борова кинжалом. Так же тихо ушёл. Потом дела посложнее были, и дырявили меня, и ловили, и били. Как-то всегда выкручивался, где ужом изворачивался, где зубы заговаривал, однажды даже жену стражника соблазнил… И всегда возвращался назад. Даже мысли не было вместо базы вернуться на Землю. Зачем? Кому я там нужен? Всё уже ясно. Последнее время только думать начал, что слишком уж долго мне везёт. Из тех, что со мной пришли, почти никого не осталось. Заговорённый я что ли? Когда за этой пробиркой послали, даже в голову не пришло, что в расход пустили. Правда, когда об этом задании сказали, вроде как удивился. Отсюда-то я явно не выберусь. Не смерть, но Мясорубка — точно. Может, на покой перевести хотят? Вроде как за заслуги.

Он с горькой усмешкой покачал головой.

— Дурак я, дурак. Они же прекрасно знали, что эта пробирка мне кровь попортила, и жить мне чуть осталось. Никто б на мое лечение сил и времени тратить не стал. Новых уже подвезли, молодых, сильных, злых. Вот меня и кинули сюда, чтоб не возиться.

Какое-то время он задумчиво смотрел куда-то в сторону, а потом взглянул на меня.

— Знаете, что самое плохое. Только теперь я понимаю, что будет мне этой жизни не хватать. В ней какой-то кураж был, лихость, особенно когда сделаешь дело или вывернешься из чьих-нибудь когтей. Адреналин кипит. Что-то по жизни мчит, пусть в самое пекло, но от этого свиста в ушах какое-то упоение. Меня не так часто на заказные убийства отправляли. Обычно нужно было добыть какую-то вещь, информацию, уничтожить объект, похитить нужного человека. Да и убивать я, правда, не любил, хотя и особо не расстраивался по этому поводу. Быстро привык. И жалеть там было некого. Одна шваль другую заказывала. Дикари, заговорщики, торговцы наркотой, оружием, живым товаром. Тетку раз заказали, которая мор на город наслала, — он усмехнулся. — Я не поверил, пока её сам не увидел. Пристрелил её больше со страху. Понял, что больше ни секунды её взгляд не выдержу, рухну на месте и концы отдам. У неё в землянке человеческие кости к стенам гвоздями приколочены были. Так что, в тот раз я, вроде как, даже доброе дело сделал. Но против землян или кого-то из Объединения меня ни разу не посылали. Я думаю, убил бы я вашего старпома? — он на минуту задумался, а потом кивнул: — Убил бы. Я стоял, думал, как лучше ударить, чтоб сразу насмерть.

— Это тогда, — проговорила я. — А теперь?

Он как-то болезненно поморщился и вздохнул:

— Ну, вы же знаете, меня на задания никто не программировал. Чтоб такие миссии выполнять голова ясная нужна. Зачем мне теперь его убивать? Это задание я провалил. И слава звёздам. Пусть живёт ваш Хок.

— Не о нём сейчас речь.

Он задумчиво кивнул.

— Говорят, что без прошлого нет будущего. А прошлое ко мне потихоньку начало возвращаться, вот только будущее от этого светлее не становится. Не узнаю я себя. И не верю себе. Не хочу возвращаться. Правда, Дарья Ивановна, не хочу.

— Значит, будешь, как прежде, на хозяина работать?

— Не долго, — вздохнул он. — Док сказал, мне не так долго осталось своими ногами ходить, а потом… Никто со мной нянчиться не будет. Так что пусть идёт всё так, как идёт. Вам я зла не сделаю, но и достойного представителя человечества вам из меня воспитать не удастся.

— Ладно, это твой выбор, твоё решение, — нехотя согласилась я. — Я на тебя давить не буду. Только об одном прошу. Скажи, где твоего хозяина искать.

— Да зачем он вам? — с досадой воскликнул он.

— Я его остановить хочу, — честно призналась я. — У меня на него душа горит и руки чешутся.

— Вы не знаете, о чём говорите. Вам и близко к нему не подойти.

— Я подойду, — пообещала я и поймала себя на том, что улыбнулась, но улыбка эта слишком напоминала хищный оскал.

Кирилл какое-то время внимательно смотрел на меня.

— Вы даже не знаете, с кем придётся иметь дело.

— Ты мне скажешь. А вот он, точно, не успеет понять, с кем связался.

Он покачал головой, глядя на меня.

— Вы, выходит, не только спасаете. Эти четырнадцать лет в дальнем космосе…

— Извини, но у меня пока нет желания вспоминать всё это. Одно скажу, при наличии достаточной информации, я его достану.

— Верю, — признался он. — Но что это даст? Знаете сколько таких, как он?

— Но одним меньше будет. Их по одному и уничтожают.

— Хорошо, — он поднялся. — Будем прощаться, я вам на него наводку дам. Большего не обещаю.

Он вышел из каюты, а я тут же подошла к своему компьютеру и нажала кнопку связи.

— Дакоста, Донцов, Хэйфэн, срочно ко мне!

— Итак, господа, нам необходимо решить, что делать дальше, — проговорила я, когда они собрались у меня в каюте. — Оршанин обещал мне на прощание дать наводку на своего хозяина. У нас два варианта. Мы можем прямо сейчас лететь на станцию и передать его представителю Звёздной инспекции. При этом мы получаем некоторые сведения о хозяине, который, скорее всего, знает, что случилось с лайнером «Пьер Гартэн». А Звёздная инспекция использует свои методы для получения остальной информации от нашего гостя. При этом его мы, с большой вероятностью, теряем. Другой вариант, мы продолжаем действовать в том же направлении, в надежде, что он всё-таки расскажет то, что знает и что поможет нам найти лайнер. При этом у нас появляется шанс привести его мысли и чувства в относительный порядок, что даст ему шанс на более приличную жизнь, чем та, что ждёт его в ином случае. Рыцарь, ваше мнение?

— Я за то, чтоб продолжить, — проговорил Дакоста. — Прогресс налицо. Он сильно изменился, к нему вернулась память, он начал нормально общаться с людьми. Самое главное, что он, начал ощущать ответственность за себя и за других.

— Да, — кивнула я. — И теперь вполне осознанно выбирает Мясорубку.

— Мне кажется, он не хочет причинять боль своим близким.

— Ему нравится эта жизнь, — возразил Донцов.

— В его возрасте — это нормально, — пожал плечами Хэйфэн. — Воин может проклинать войну, но это — его жизнь. Настоящему профессионалу нравится бой. Скажешь, нет? Или я тебя в бою не видел? — он посмотрел на меня. — Но тяги к убийству у него нет. То, что он привык убивать, так это, к сожалению, обычное дело для тех, кто всю жизнь вынужден это делать. Я думаю, что вы меня понимаете.

— Понимаю, — призналась я.

— Он мог бы жить нормальной жизнью, — продолжил Хэйфэн. — Адреналина и на службе во флоте хватает.

— Кто его возьмет во флот? — поинтересовался Донцов.

— Речь не об этом, — возразила я. — То, что со временем мы его могли бы вытащить, это ясно. Вопрос в другом. Расскажет ли он нам что-то полезное о лайнере или нужно передать его инспекторам? У нас нет времени ждать, пока он созреет. Поймите, с тех пор, как лайнер пропал, прошло уже более двух недель. След остыл. Чем дальше, тем меньше шансов, что его рассказ нам поможет. Мы должны думать не только о нём.

— А насколько нам поможет та наводка, которую он даст? — спросил Дакоста. — И где гарантия, что он даст необходимую информацию инспекторам?

— Да нет никаких гарантий, — пробормотала я. — В том то и дело! Возможно, мы просто теряем время.

— А, может, он вообще нам головы морочит, — пожал плечами Донцов.

— Не думаю, — покачал головой Хэйфэн. — Для того чтоб так играть, нужно быть куда большим профессионалом, чем обычный Пёс войны.

— В том-то и дело, что он не обычный, — заметила я. — Конечно, лучше было бы, чтоб он всё сказал сам, но он может хранить молчание до конца. Рыцарь, насколько велика вероятность симуляции с учётом тех предположений, что я вам недавно высказала?

— Его рассказ их подтвердил, — добавил Дакоста. — Вероятность велика. Единственная возможность убедиться в его искренности, это провести тест на аппарате «Сфинкс».

— Мы не имеем на это права без его согласия, — я вздохнула и задумчиво посмотрела на экран компьютера. — Значит, по-вашему, он может разыгрывать весь этот спектакль с единственной целью — выбраться отсюда и вернуться к хозяину?

— Сумасшедшие часто бывают очень умны, — ответил Дакоста.

— Что ещё может пролить свет на эту историю?

— Не знаю, — он нерешительно покачал головой. — Я наблюдаю за ним и всё время напоминаю себе, что это всё может быть игрой, но… что-то мне подсказывает, что он не играет. Порой кажется, что нужен небольшой толчок, и он придёт в себя окончательно. Но у него внутри слишком сильный сдерживающий фактор. Кажется, что он не хочет выдавать своего хозяина, потому что надеется вернуться к нему. А вернуться он хочет потому, что не видит возможности что-то изменить. И чтоб устранить этот сдерживающий фактор нужно что-то такое…

— Какое? — я мрачно взглянула на Дакосту.

— Я не знаю. По степени воздействия это должно быть сродни шоку, но любой шок может иметь непредсказуемые последствия. Короче, командир, как врач и чисто по-человечески, я за то, чтоб поработать с ним ещё. Но, учитывая весьма туманные перспективы этой работы, я думаю, что лучше передать его в более опытные руки.

Я вопросительно взглянула на Хэйфэна.

— Не думаю, что в ближайшее время он изменит свои планы и заговорит, — признал тот.

— Держать его на корабле опасно, — добавил Донцов. — Но если это не игра и если он что-то знает, то передача его инспекторам может лишить нас шанса вообще что-либо узнать.

— Я учту ваши мнения, — кивнула я. — Можете быть свободны.

Они развернулись и ушли из каюты.

В коридоре Донцов догнал Хэйфэна.

— Честно, Тонни, ты веришь этому парню?

— Верю, — ответил тот.

— Странно, особенно если учесть, что ты вообще никому не веришь. Хотя, я тоже почему-то верю. Знаешь, какое решение примет командир?

— Догадываюсь.

— Я тоже. Может, дадим мальчику последний шанс?

Хэйфэн прищурился, глядя на него.

— У тебя есть идея?

— Да. Но нам понадобиться помощь.

— Я думаю, что на баркентине нам в помощи не откажут.

Вечером к Оршанину подошел Донцов и, положив руку ему на плечо, произнёс:

— Ты не окажешь мне одну услугу, Кирилл?

— Какую? — уточнил тот.

— Пойдём, — Донцов поманил его за собой. — Не бойся, что с тобой может случиться на этом корабле?

— Да кто вас знает… — пробормотал Оршанин, но всё же пошёл.

Они спустились на технический этаж и вошли в широкий коридор, который вёл к командному отсеку. Вскоре Донцов остановился возле двери с двузначным номером и открыл её.

— Заходи.

За дверью была небольшая комната, обитая светлыми панелями. Посредине стояло удобное мягкое кресло с двумя маленькими клавиатурами, вмонтированными в подлокотники.

— Присаживайся.

Оршанин настороженно взглянул на него, но сел. Донцов посмотрел на стену напротив кресла, и на ней образовался сферический белый экран, в котором какое-то время мелькали неясные вспышки и тени, а потом, наконец, проступило изображение. Изящная женщина с забранными назад тёмными волосами, не отрываясь, смотрела на Кирилла из прозрачного шара.

— Мама! — крикнул он, вскакивая и чувствуя, как пол уходит у него из-под ног.

Через пять минут сеанс связи был окончен. Экран погас. Он уронил голову на руки, чувствуя, что больше не может сдерживать эмоции, которые зажал в кулак, чтоб не испугать и не огорчить её. Глухие рыдания сотрясали его тело. Донцов какое-то время печально наблюдал за ним, а потом вышел и прикрыл за собой дверь.

— Вы что, обалдели! — орал Дакоста, проходя мимо вытянувшихся в струнку Донцова, Хэйфэна и Вербицкого. — Кто вам позволил устраивать эту самодеятельность? Вы понимаете, что, возможно, нанесли его психике непоправимую травму, и это именно сейчас, когда он начал выходить из этого состояния!

— Вы ж сами говорили, что нужен шок, — вклинился в его речь Донцов.

— Шок? — Елизар остановился против него и сцепил руки за спиной, как мне показалось, чтоб не пустить их в ход. — А чего ж вы ему сразу раскаленную сковороду к спине не приложили? Тоже был бы шок. Ещё какой!

Он с трудом перевёл дыхание и обернулся ко мне.

— Что делать будем?

— С ними — ничего, хотя, надо бы. Сами понимаете, за организацию сеанса связи с его матерью наказывать их никто не имеет права. Всё очень даже по-людски… на первый взгляд.

Никто из троих не смотрел мне в глаза. Понимали, что напортачили. Я не вмешивалась, пока Дакоста снимал с них стружку, хотя в иной ситуации никогда не позволила бы так разговаривать с офицерами звездолёта. Но сейчас я была в ярости, из последних сил сдерживая себя от её проявления.

— Вон отсюда, — спокойно произнесла я, потому что ни на что больше в эту минуту была не способна.

Они послушно развернулись и вышли. Дакоста мрачно смотрел на меня.

— А что делать с Оршаниным? Он заперся в каюте, на стук не реагирует. Может, мне сходить?

— Я сама, — вздохнула я.

Когда я подошла к двери каюты номер двадцать девять, на звездолёте была уже глубокая ночь. Остановившись возле неё, я постучала и прислушалась. Было тихо, потом совсем близко за самой дверью раздался бесцветный голос:

— Кто?

— Северова, — отозвалась я. — Могу я с вами поговорить?

За дверью воцарилось молчание, а потом тихонько щёлкнул замок. Я отворила дверь и вошла. Он молча смотрел на меня, стоя рядом, такой же бледный, бесцветный, как его голос. Пройдя в каюту, я присела у небольшого столика и указала ему на койку.

— Ну, как ты?

Он послушно прошёл к койке, забравшись на неё с ногами, сел, подтянул колени к груди и обнял их руками. Тёмные глаза, похожие на провалы, смотрели прямо перед собой.

— Мне жаль, что всё так случилось, — тихо произнесла я. — Если б я знала…

— Да нет, — покачал головой он. — Они всё правильно сделали. В их понимании. Они помочь хотели. Просто, знаете, у таких, как мы, жалости к людям нет. Сострадания. Мы получать его отвыкли и к другим не испытываем. Уж рвать, так с корнем, с мясом… Мне не себя жалко, маму. Ну, как я к ней вернусь? На Землю как прилечу? Я ж опасен для окружающих.

— Почему ты так считаешь? За тобой постоянно наблюдают. Никто не заметил никаких признаков агрессивности. Дакоста вообще утверждает, что ты уже социально адаптирован и никакой опасности не представляешь.

Он перевёл взгляд на меня, и на его губах появилось что-то вроде усмешки.

— Дакоста? Что он понимает? Он даже не практикующий психолог. Его прошлый опыт был провальным. Разве не так?

— Так, — согласилась я. — Ты, гляжу, тоже времени даром не теряешь. Тоже наблюдаешь. Это правильно. Затем я тебя и выпустила из-под ареста. Под свою ответственность. Думаешь, сделала бы я это, если б чувствовала опасность?

— Наивная вы душа, Дарья Ивановна, — как-то жалостливо произнёс он. — Думаете, я перед вами как на ладошке? Как бы не так… Меня ж к агентурной разведке готовили. Я агент-диверсант, я таких асов контрразведки вокруг пальца обводил.

— Догадываюсь, — вздохнула я.

— Догадываетесь? — насторожился он.

— Слушай, ты меня за дурочку не держи, — проговорила я, взглянув на него. — Я ж с самого начала поняла, на что тебя натаскивали. Чтоб это понять много ума не надо. Для того чтоб пригласить мальчика в обычную космошколу два офицера к нему в Ростов не поедут. Значит, школа была не обычная, а данные у мальчика более чем перспективные. Я сама в элитной космошколе училась. Нас там способам психической защиты весьма тщательно обучали, но ни о каких методах манипуляции сознанием речи не было. А «Чёрный веер» я в деле видела. До сих пор, по прошествии тридцати лет, нахожусь под впечатлением. Так что ты не в простой космошколе учился. Школа космической разведки Звёздной инспекции?

— Так точно, — нехотя признал он. — Омская специальная школа космической разведки имени Абеля.

— Теперь о другом этапе твоего обучения. Сразу ясно, что сперва тебя привезли в обычный учебный лагерь, но при тестировании выявили способности, которые ты скрыть не мог. И перебросили в другой лагерь для подготовки агентов-диверсантов. С этим тоже всё ясно. Я Псов войны повидала. Все — горы мускулов, вроде Стаховски. Ты — рядом не стоял, и, кроме клейма за ухом, у тебя от этой своры ничего нет. Генетически тебя не переделывали, не стали. Почему? Да потому что твоим хозяевам не нужно было, чтоб ты своим грозным видом внушал опасения. При этом подготовка у тебя уникальная. Значит, готовили тебя весьма тщательно. Сложить дважды два — и ответ готов.

— Логично, — согласился он.

— Задания, о которых ты говорил, они явно не для обычных Псов войны. Этим в атаку с лучемётами наперевес ходить сподручнее. А вот получение информации, хорошо охраняемых вещей и людей, заказные убийства лидеров преступных группировок и воинственных племён — это уже работа для спеца другого уровня.

— Тоже верно.

— Поехали дальше.

— А ещё и дальше есть? — уточнил он.

— Ещё бы! Я люблю головоломки. Стали мы здесь потихоньку за тобой наблюдать, как себя ведёшь, как ко всему присматриваешься, что пытаешься выяснить, что в библиотеке делаешь. Кстати, именно там получили самый интересный материал, потому что методы отбора информации, манера и скорость работы на клавиатуре говорят о многом.

— Здорово, — мрачно пробормотал он. — И что?

— А то, что работаешь ты на баркентине не на дядю, а на себя. И интересуешься больше собой, чем нашими военными секретами. А, значит, ищешь выход из того положения, в которое попал. Пытаешься что-то вспомнить, к чему-то вернуться. Я не права?

— Правы, — согласился он.

— Дакоста, несмотря на твою явную к нему неприязнь, уже давно за тебя горой стоит. Потому что считает тебя личностью самоценной и самодостаточной, к тому же с принципами.

— Тут он ошибается.

— Это ты ошибаешься, а не он. Ты ведь не только асов контрразведки вокруг пальца обвёл, но и своих хозяев. Ты им сообщил, что ещё на Земле получил соответствующую подготовку?

— Нет.

— Всегда выполнял задания в точности так, как было приказано?

— Место для манёвра всегда есть.

— Место для манёвра, — кивнула я. — Знаю я таких, как ты. Взять под козырёк, а сделать по-своему. Преданно смотреть в глаза, но последнее слово оставить за собой. Есть у тебя принципы, и ты их придерживаешься в меру сил. Вопрос только, что это за принципы?

— У меня один принцип — выжить.

— Тогда, что ты маешься? Ты же знаешь, теперь твоей жизни ничего не угрожает. Принципы, Кирюша, в нас закладываются в юные годы. Они так в подкорку впитываются, что вытравить их можно только с мозгами. Поэтому из землян плохие Псы войны получаются.

Он молча, очень внимательно смотрел на меня. Внутри у него шла какая-то борьба. Я подумала, что, может быть, я ошибаюсь, и всё не так. У этого парня душа была — не потёмки, а тьма кромешная. Можно было только догадываться, что там творится.

— Вы во всё это верите? — наконец просто спросил он.

— Не до конца, — призналась я. — Есть варианты. Например, что ты со своей уникальной подготовкой и заштампованной психикой водишь нас за нос с целью вывернуться и на этот раз и снова вернуться к хозяину.

— Точно, — кивнул он, — Есть такой вариант, но он в данном случае не имеет ничего общего с действительностью. Правильно то, что вы говорили до этого. Вы ребят не наказывайте, ладно? Они, действительно, как лучше хотели. А то, что не вышло, не их вина. Мои принципы не позволяют мне и дальше занимать ваше время. Сдайте меня инспекторам. Может, вы мне и верите, но я себе — нет. Пусть меня проверят и сами решают — домой или в Пиркфордскую мясорубку. На переделку психики я всё равно не соглашусь.

— Бывала я в Мясорубке, — задумчиво проговорила я, вспоминая тёмные опасные улицы Мегаполиса. — Нечего тебе там делать. Ты уж мне поверь. Кстати, у нас есть возможность провести психологическое тестирование по программе Звёздной инспекции. Можем сделать. Аппаратура есть. Только, предупреждаю, её обмануть не удастся. Наберёшься смелости — сразу расставим все точки над «i».

Он внимательно смотрел на меня.

— Я знаю про эту аппаратуру. Установка «Сфинкс». В школе проходили. И знаю, что мне её не обмануть. Да я бы и обманывать не стал. Дело в другом. А если она покажет не то, на что вы надеетесь по доброте душевной?

— Поглядим, насколько велики будут отклонения. Нельзя ли их устранить без переделки психики. Хотя, — я оценивающе посмотрела на него, — думаю, что ничего страшного эта машина не покажет.

— Почему?

— Потом скажу. Пока думай.

— А чего думать? Я согласен.

— Хорошо, — я встала. — Тогда ложись спать. Сам знаешь, процедура не из приятных, силы понадобятся, как и ясный рассудок. С утра — к Джулиану на обычные процедуры. А потом — к Дакосте. Со «Сфинксом» он неплохо управляется, хоть и не практикующий психолог.

— Спокойной ночи, Дарья Ивановна, — он вытянулся на кровати.

— Спокойной ночи, Кирилл, — ответила я, с удовлетворением заметив, что краски вернулись на его лицо.

Следующий день прошёл без происшествий. Мы продолжали свободный поиск, хотя и у меня теперь появилось чувство бездарно растрачиваемого времени. Мысль о пропавшем лайнере, его экипаже и пассажирах прочно засела у меня в голове. Он пропал он не в нашем районе, и искали его другие. И хотя не было никаких гарантий, что мы можем его найти, сама вероятность этого не давала мне покоя.

Я мучилась сомнениями, не совершила ли ошибку, самостоятельно занявшись раскручиванием этой истории, не сообщив о капсуле с лайнера и её пассажире командованию и Звёздной инспекции. Если я ошиблась, то это могло стоить жизни многим людям. К тому же это, действительно, было не наше дело, поскольку лайнер пропал не только не в нашем секторе патрулирования, но и зоне юрисдикции другой планеты.

Уже вечером ко мне в отсек зашёл Хок, чтоб доложить о текущих делах на баркентине. Никаких проблем не было и, быстро закончив обычный доклад, он присел на диван и поинтересовался:

— Долго мне ещё перемещаться по звездолёту короткими перебежками, постоянно глядя на экран биолокатора?

— Нет, сегодня всё решится. В любом случае, можешь от него больше не прятаться. Он не намерен покушаться на твою жизнь.

— Ты не слишком переживаешь из-за этого парня? В экипаже поговаривают, что ты собираешься его усыновить.

— У него есть родители, — не приняв шутку, огрызнулась я.

— Тогда что ты нервничаешь? Боишься, что тестирование выявит под маской обиженного ребёнка звериный оскал?

— Я больше ожидаю обратной ситуации. Меня не это беспокоит, Рауль. Я думаю, насколько с моей стороны было правильным не доложить об этом инциденте на Землю.

— А ты не доложила? — уточнил он.

— Нет, конечно! Его бы тут же у нас забрали.

— Азаров обрушит небо на землю, если эта новость застигнет его на поверхности нашей несчастной планеты. А тебе он, в любом случае, перья из хвоста повыдергает. Можешь, не сомневаться.

— Мой хвост это выдержит. Последствия могут быть куда более плачевными. Если он имеет информацию, но к тому времени, когда соизволит её выдать, она безнадёжно устареет.

— Погоди, — поднял руку он. — Я тебя правильно понял? Ты скрыла от Земли информацию о пропавшем лайнере, который ищут другие и в другом районе, к поиску которого мы не имеем никакого отношения?

— Формально.

— Фактически, — поправил он. — Ты и раньше так поступала?

— Нет, но сейчас другой случай.

— Другой? Дарья, это же подсудное дело! Ты под трибунал захотела?

— Нет, но я хочу найти этот лайнер, шайку, которая уродует людей и делает из них убийц, а заодно и тех, кто так жаждет избавить мир от твоей персоны.

— Я это ценю, но оценит ли командование флота?

Стук в дверь прервал его возмущённую речь.

— Войдите! — крикнула я, уповая на то, что пока я разбираюсь с посетителем, он слегка остынет.

— Ты с ума сошла! — воскликнул он, прежде чем замолчать.

В отсек вошёл Дакоста и с интересом покосился на старпома.

— Я помешал?

— Нет, я вас жду, — заявила я. — Закончили?

— Да, — кивнул мальтиец. — Всё прошло очень удачно. Никаких попыток противодействия тестированию. Правда, последние несколько часов сильно его измотали. Я отправил его в каюту, а сам пришёл к вам, — он протянул мне планшет.

Быстро пролистав заключение, я вопросительно взглянула на него.

— Нужно бы подержать его ещё немного у нас, — пожал плечами Дакоста. — Он нуждается в психической реабилитации, и именно условия баркентины значительно ей способствуют.

— Рыцарь, — простонал Хок, — у нас не реабилитационный центр для малолетних преступников!

— Ну, то, что не для малолетних, точно, — усмехнулась я, протягивая ему планшет.

— В любом случае переделки психики не требуется, — добавил Дакоста. — Если он не совершал преступлений в области Объединения или против граждан планет-членов и наблюдателей, оснований для передачи его инспекции нет.

— Да? — возмутился Хок. — А как насчёт покушения на меня? Или это не имеет значения?

— Но он отказался от совершения этого преступления, а это реабилитирующий фактор.

— Мило, — старпом уткнулся в планшет. — Это что за график?

— Это показатели способности к саморегуляции и восстановлению. Очень высокие. Если он изменит мотивацию, то через пару недель будет почти в порядке.

— Очень смелое заявление, — Хок поднялся и сунул планшет Дакосте. — Ему придётся изменить мотивацию, или вам всем будет очень плохо.

— Почему?

— Потому что командор Северова отправится под трибунал, я займу её место и тогда… Я вам лично, рыцарь, припомню всё, начиная со сдачи Константинополя сарацинам и заканчивая отдавленным хвостом моего кота.

— Я случайно!

— Он так не считает!

Хок вышел из отсека, хлопнув дверью.

— Под трибунал? — обеспокоено обернулся ко мне Дакоста.

— Может, меня только разжалуют, — пожала плечами я. — Тогда я останусь в экипаже в качестве стюардессы.

Оршанин лежал в низком шезлонге, вдыхая густой йодистый запах моря. Над ним сияли яркие южные звёзды. У ног нежно плескался прибой. Даль моря, едва угадывавшаяся в ночной темноте, дышала бризом, который путался в нависших над водой веерных листьях изогнутых ветрами пальм. Его глаза были устремлены на полную золотую луну, висевшую над горизонтом, который угадывался лишь по неясному свечению на поверхности воды.

Прочитав несколько раз результаты тестирования, он пришёл сюда, чтоб ощутить себя дома. Думать ни о чём не хотелось. Только теперь он чувствовал себя по-настоящему хорошо. Об остальном можно было подумать завтра.

Неожиданно в приятные сумерки приморской ночи упала полоса света от открывшейся двери.

— Не помешаю? — услышал он мужской голос, которого ещё не слышал на звездолёте.

— Нет. Входите, командор. Я давно мечтал с вами познакомиться, — он приподнялся.

— Лежи, — махнул рукой старпом. Войдя, он закрыл за собой дверь и скомандовал: — Шезлонг.

Второй шезлонг тут же поднялся из пола. Оршанин, чуть повернув голову, наблюдал, как старпом устраивается рядом с ним.

— Вы для меня личность почти легендарная, — заметил он. — Я много слышал о вас, но увидеть не удавалось. Мне стало казаться, что вы что-то вроде мифического персонажа, божества, незримо охраняющего этот затерянный в звёздном океане парусник.

— Красиво излагаете, молодой человек. Как настроение?

— Давно не было так хорошо. Мне кажется, что теперь весь мир в моих руках. Я спасён! Вы не сердитесь, что я пытался вас убить?

— Я привык. А ты не в обиде, что планы сорвались?

Оршанин уже серьёзно взглянул на него.

— Вы не представляете, как я счастлив, что мне это не удалось. Я остановился у самой последней черты. Вернее, меня остановили.

— Значит, ты не собираешься возвращаться к хозяину?

— Нет. Если только для того, чтоб снести ему голову. Но это позже.

— Знаешь, мальчик, я не слишком сентиментален, хотя меня радует, что ты очухался, — признался Хок. — Её ангельское величество Дарья Единственная во всём видит Божий промысел и радуется возвращению каждой заблудшей души в лоно Человеческой цивилизации. А я — парень простой. Меня больше интересуют мои проблемы. Например, кто решил потратиться на высококлассного киллера, чтоб меня убить.

Оршанин вздохнул и покачал головой.

— Дайте срок, я всё расскажу. Теперь мне скрывать нечего. Но мне нужно ещё многое обдумать, уложить в голове.

— Определить мотивацию.

— Вы о чём? — нахмурился он.

Хок повернулся к нему.

— По большому счёту, мои вопросы, действительно, могут подождать. Ты мне не опасен, а пока до меня доберутся другие, много воды утечёт. Но есть ещё одна проблема. Пока ты всё укладываешь в голове и думаешь, что говорить, а что нет, мы можем потерять командира.

— Как потерять? — насторожился Оршанин.

— Ты знаешь, что на Земле до сих пор не знают ни о том, что ты здесь, ни об обстоятельствах твоего появления? Северова не стала сообщать об этом, чтоб дать тебе шанс выбраться из твоего личного ада, правда, не без надежды получить от тебя сведения о пропавшем лайнере. Она утаила информацию, которая имеет жизненно важное значение для поиска пропавшего звездолёта и людей. Когда это станет известно на Земле… ты же понимаешь, к чему это приведёт. «Пьера Гартэна» ищут почти четыре недели в другом конце галактики, а командир поискового звездолёта придерживает информацию о похищении лайнера и свидетеля, который может пролить свет на эту историю. Если время будет упущено или уже упущено, кто будет виноват?

Оршанин рывком поднялся и сел, в упор глядя на Хока.

— Она, действительно, ничего не сообщила?

— Если б она сообщила, ты бы сейчас сидел в камере и общался с вежливыми ребятами в форме без нашивок. И думаю, в этот самый момент тебе было бы совсем не так хорошо.

— Это меняет дело, — произнёс Оршанин, резко поднявшись. — Мне, действительно, нужно подумать, но теперь я постараюсь ограничиться парой часов.

— И о чём же ты будешь думать? О том, какую часть информации ты можешь выдать?

— Не совсем. Я подумаю о том, что ещё можно выжать из той информации, которой я обладаю. Ночью я всё сформулирую и утром представлю полный отчёт обо всём, что мне известно. Такой ответ вас устраивает?

— Вполне, — согласился Хок.

— Один вопрос, командор. Если я дам достаточный объём информации, мне позволят остаться на баркентине и участвовать в операции?

— В какой операции? — уточнил Хок.

Оршанин чуть заметно усмехнулся.

— Я подозреваю, что «Пилигрим» — единственный в настоящее время поисково-спасательный звездолёт, который предназначен для проведения спасательных операций в отношении землян, подвергшихся угрозе со стороны лиц, объединённых в оккультное сообщество и пользующихся чёрной магией.

Хок поражённо смотрел на него.

— Ну и мальчик… — пробормотал он, наконец, — уже и это просёк. А если тебе не разрешат, информации не будет?

— Я не ставлю вам условий, — спокойно возразил Оршанин. — Я выясняю, смогу ли я остаться. Информацию вы получите в любом случае.

— Выяснишь у командира после того, как выдашь информацию. Решать ей. Но зачем тебе оставаться? Тебя ведь мама дома ждёт.

— Верно, — кивнул он. — Ждёт. Но я, как вы выразились, определился с мотивацией. Разрешите идти, командор?

— Идите.

Оршанин вышел. Хок какое-то время подозрительно смотрел ему вслед, а потом снова лёг, глядя на золотую луну. Из-под пустого шезлонга выскользнула серая тень. Киса запрыгнул на колени к хозяину и, свернувшись в клубок, замурлыкал под аккомпанемент прибоя песнь о морских скитаниях.

Ночью я спала плохо. Уже не собственные сомнения, а разговор с Хоком растревожил мне душу. Он был прав. Раньше бы мне и в голову не пришло скрывать информацию и свидетеля. Я тут же связалась бы с Землей и обо всём доложила. Кстати, если б мне показалось, что могу и сама поработать со свидетелем, то совершенно спокойно настаивала бы на этом в разговоре с командованием. Но промолчать? Нет, раньше это было невозможно. Почему же сейчас я сделала это? Отвыкла работать в контакте с Флотом? Слишком привыкла полагаться только на себя? Или, еще хуже, не верю своим товарищам? Ну, кто мне сказал, что Оршанина обязательно стали бы допрашивать обычными методами, а потом безжалостно сослали в Пиркфордскую колонию? В Звёздной инспекции прекрасные психологи, к тому же они увидели бы то же, что и я, только возможностей для психической реабилитации у них куда больше, чем у меня. Я же знаю инспекторов, я работала и дружила с ними. Я знаю их принципы, и они не менее человечны, чем мои собственные. Не стали бы они отправлять в Мясорубку искалеченного космосом курсанта их же школы, которого они сами же потеряли во время практики. Так почему я не поверила им, а всё взвалила на себя, всю ответственность за этого мальчишку, за лайнер, за сорок восемь человек, затерявшихся в космосе? Что-то изменилось во мне. Я, как и Кирилл, стала забывать, что такое Земля, только моя забывчивость может стоить куда дороже.

Утром я встала с твёрдым намерением сегодня же связаться с Землей, поэтому, явившись на мостик, тут же вызвала к себе Дакосту и Белого Волка, чтоб приказать немедленно оформить отчёты о капсуле и её пассажире. Вербицкий, который поглядывал на меня жалобным взглядом побитой собаки, сказал, что сформирует канал связи с Землей сразу после выхода из очередного скачка.

— Не торопись, — проговорил Белый Волк, — мы сделаем повторную съёмку капсулы, и дополним отчёт.

— У вас всё готово? — я обернулась к Дакосте.

— Вы же знаете, что я заношу информацию в отчёт немедленно после её получения. Так что для окончательной подготовки мне хватит часа.

— Выход из следующего скачка в тринадцать тридцать восемь. Отчёты должны быть готовы.

В коридоре раздались шаги. Обернувшись, я увидела Оршанина. В нём что-то неуловимо изменилось. Пожалуй, он выглядел теперь как-то более подтянуто. Только когда он подошёл ближе, я поняла, что он, наконец, сменил стандартный комплект одежды на подогнанную по размеру и фигуре форму.

— Разрешите обратиться, командир? — спросил он, остановившись возле моего кресла.

— Что так официально? — поинтересовалась я. — Вы же не на службе.

— Теперь на службе, — спокойно возразил он.

— Ну, тогда обращайтесь.

— Я тоже подготовил отчёт, который прошу передать на Землю. Естественно, он адресован вам. Здесь всё связанное с моим последним заданием, и то, что касается заказчика. Рисунки его звездолёта, имена, словесные портреты и ментографии тех, кого я там видел, мои наблюдения, а также выводы, которые я смог обо всём этом сделать.

Он протянул мне футляр с микрокристаллом.

— Ты вообще спал? — насторожился Дакоста.

— Отосплюсь несколько позже, под наркозом, — невозмутимо ответил он и снова посмотрел на меня спокойными карими глазами. — Я прошу позволить мне подняться в медотсек для проведения ежедневных процедур и снятия повязки с колена. Кроме того, я хотел бы, чтоб доктор МакЛарен уже сегодня имплантировал мне модулятор Белова-Сэндлера и начал комплексное лечение заболевания крови, которое у меня выявлено. Это, наверно, займёт несколько часов, но за это время вы могли бы ознакомиться с информацией на кристалле, а позже я дал бы необходимые пояснения.

Я взяла у него футляр.

— Значит, вы изменили свои намерения относительно дальнейших действий?

— Я разобрался с мотивацией, как выразился командор де Мариньи.

— Быстро.

— Это было не так сложно, как может показаться, командор, — пояснил он. — Я просто вернулся к тем принципам, которые были мне привиты на Земле. Достаточно было вспомнить то, чему меня учили в школе. Мне сразу стало понятно, ради чего стоит жить и за что, действительно, не жалко умереть. Только умирать я пока не собираюсь.

— Рада за вас, — кивнула я.

— Только у меня будет одна просьба, командор, — произнёс он. — Если выполнение задания, связанного с лайнером и моим заказчиком, будет поручено вашему экипажу, я хотел бы остаться на баркентине и быть полезным.

— Я подумаю над этим.

— Разрешите идти?

— Идите.

Он развернулся и чётким строевым шагом вышел из отсека.

— Сработало, — пробормотал Дакоста и устало вытер лоб. — Могу я узнать, что на его кристалле?

— Сперва закончите ваши отчёты. Я передам информацию с кристалла на ваши терминалы, — ответила я.

Честно говоря, мне самой не терпелось посмотреть, что там. Поэтому я отправилась в свой отсек и поспешно села за компьютер. Вставив в паз микрокристалл, я взглянула на экран. Чёткие строчки отчёта пробежали по белому полю, и я углубилась в чтение. Чем дальше я читала, тем больше нарастало моё изумление. Потом я начала листать зарисовки, планы, схемы и, наконец, ментографии, портреты людей, сохранившиеся в памяти Оршанина, и с помощью ментоскопа переведённые им на экран.

Слегка переведя дух, я запустила информацию с кристалла в общую корабельную сеть, а потом вызвала на связь Хока.

— Рауль, ты далеко от компьютера?

— Я в трюме, проверяю размещение грузов в третьем секторе, а что? — ответил он тоном, который должен был дать мне понять, что нельзя отрывать человека от такого архиважного дела.

— Я хочу, чтоб ты немедленно посмотрел то, что дал нам Оршанин?

— А он много дал? — уточнил Хок, явно не желая покидать свой склад.

— Роман в трёх томах с картинками, чтоб не скучно читать было. Давай быстро! Это приказ! — не выдержала я.

— Есть, — разочарованно буркнул он.

Я вернулась к изучению отчёта. Он действительно был объёмным, причём изложен чётким конкретным языком. Всё по существу, но максимально подробно. После каждого раздела — выводы. Похоже, у нашего гостя, и правда, исключительные познания в области истории и искусства. Средних веков. Несколько раз мне начинало казаться, что меня дурачат, но стоило мне снова спокойно оценить то, что я видела, как становилось понятно, что одному человеку за ночь смастерить такую масштабную мистификацию не под силу. Удивительно, как он вообще успел записать и оформить всё за такой короткий срок.

Через два часа ко мне ворвался Дакоста с воплем:

— Он над нами издевается!

— Тихо… — остановила я его. — Сядьте туда, остыньте и ещё раз всё обдумайте. Сформулируйте вашу точку зрения. Как только придут старпом и Белый Волк, приступим к обсуждению.

— Нужен МакЛарен и Бетти, — мрачно заметил он, но послушно сел, куда я указала, и задумался.

Я продолжала листать страницы отчёта, вглядываясь в рисунки и ментографии. Ещё через час Белый Волк попросил разрешения придти вместе с Мангустом. Я вызвала Хока и Бетти Фелтон.

Вскоре в моём отсеке было начато совещание.

— Он нас мистифицирует, — уверенно проговорил Мангуст, — это всё похоже на бред мальчишки, начитавшегося рыцарских романов наряду с космическими операми. Я не очень разбираюсь в проблеме мистических Орденов древности, но он, похоже, на этом сдвинулся.

— Это эмоции, капитан-лейтенант, — покачала головой я. — Давайте факты.

— Пожалуйста. Возьмите звездолёт этого заказчика. Да, вот этот рисунок. Поверните его вертикально. Видите?

Я увидела это сразу, едва мой взгляд упал на этот звездолёт. Это было подобие средневекового замка с центральной прямоугольной башней, покрытой высокой двускатной крышей, в сечении имевшей острый треугольник. По углам основания башни высились тонкие спицы шпилей. По бокам на изогнутых, подобно рогам, башнях крепились остроконечные конусообразные башни-шпили. На переднем и заднем фасадах — еще две прямые башни с такими же шпилями. Всё это строение было развёрнуто горизонтально, ему было придана максимально возможная обтекаемая форма. Центральная башня выступала в виде носовой части звездолёта. Кормовая часть начиналась у основания башен-«рогов» и слегка расширялась к дюзам, упрятанным под прямоугольный в сечении кожух, который по бокам переходил в изогнутые закрылки, а в горизонтальных плоскостях был вырезан полумесяцем, напоминавшим широкую арку в основании «замка».

— Мы не нашли в атласах такой корабль, — вставил Белый Волк. — Мы просмотрели планы корабля. Сложно представить, где и как могли его построить, да ещё так, чтоб о нём никто ничего не знал. Это семипалубный крейсер размером с нашу баркентину. К тому же, он утверждает, что на борту целая армия землян, да ещё организованных в какой-то рыцарский орден.

— Я проанализировал то, что он сообщил об этом ордене, — заговорил Дакоста. — Это похоже на организационную структуру масонской ложи. Устав сильно смахивает на уклад ессеев. В идеологии явно угадываются основные взгляды розенкрейцеров. Намешано всего отовсюду.

— Кстати, такое обилие тёсаного камня в звездолёте вызывает подозрение, — снова проговорил Мангуст. — Какие-то колонны, статуи, надгробия. А латинские песнопения? Это же звездолёт!

— И то, что они ходят в латах, — добавил Белый Волк.

— Я считаю, что этого не может быть, — заявил Мангуст.

Я обернулась к Бетти Фелтон. Она задумчиво смотрела на экран моего компьютера, где на дюзах стоял этот странный крейсер-замок.

— Прежде чем делать окончательный вывод, нужно всё это тщательно проанализировать, — проговорила она. — Это выглядит неправдоподобно, но слишком гармонично для откровенной лжи. И слишком много деталей, которые сложно выдумать. Не забывайте, этому мальчику двадцать пять лет, восемь из которых он провёл вне Земли. Откуда эти странные фантазии? Да ещё в таком продуманном виде. Волк, ещё раз взгляни на планы звездолёта. Для того чтоб их придумать за одну ночь, нужно быть гением. А ему ещё нужно было сочинить антураж, имена, лица, одежду, и припомнить с десяток католических гимнов. Он не из Рима, а из Ростова. Почему эта штука не похожа на Храм Софии?

— Потому что, судя по его комментариям, он неплохо разбирается в этой теме, — заметил Дакоста.

— Это комментарии хорошо подкованного дилетанта, если ты сумел это заметить, — возразила она. — А набор символики, которую он успел запомнить, подобран слишком тщательно. Нужно с ним поговорить, прежде чем списывать всё на мистификацию и бред. Если кому-то не хочется верить, что этот кошмар где-то существует, то это ещё не значит, что он не может существовать.

— Может Бетти и права, — проговорил Белый Волк. — Звездолёт сделан не просто достоверно. Он сделан гениально. Очень продумано. Это не плод чьей-то больной фантазии, а результат работы большого коллектива талантливых и не стиснутых рамками традиционного мышления кораблестроителей. К тому же часть конструктивных элементов явно говорит о том, что корабль строился или перестраивался в течение последних пяти лет. Это сравнительно новые разработки. Если он потерял связь с Землей восемь лет назад, он не мог о них знать.

— Он курсант космошколы, а не инженер-космостроитель, — напомнила Бетти.

— И всё-таки, прежде чем передавать это на Землю, нужно всё проанализировать, — настаивал Дакоста. — Иначе нас примут за сумасшедших. Возможно, он видел этот звездолёт раньше. Что-то додумал. А, может, он вообще создавал в мыслях этот звездолёт на основе какого-то реального звездолёта, дополнив его знакомой символикой и вымышленным экипажем.

С пульта раздался сигнал вызова. Я переключила экран на канал связи.

— Мы вышли из скачка, — доложил Вербицкий, вид у него был несколько встревоженный. — Земля срочно требует вас на связь.

— Переключи сюда, — кивнула я.

— Это Азаров, — почему-то полушёпотом добавил Вербицкий. — Если он не успокоится, у нас полетит вся аппаратура связи.

Я тяжко вздохнула. В отсеке нависла тревожная тишина. На экране появился Азаров. Его чёрные глаза метали молнии, и мне показалось, что в отсеке на какой-то момент потемнело.

— Что у вас там происходит? — рявкнул он. — Почему меня с утра достает инспекция, какая-то женщина, потерявшая сына, и Совет духовной безопасности? Вы что, кого-то нашли? Почему не доложили?

— Добрый день, Александр Александрович, — любезно улыбнулась я.

— Добрый, — буркнул он. — Докладывайте!

Я коротко доложила об обстоятельствах обнаружения капсулы с лайнера «Пьер Гартэн», попытке покушения на старпома и наших последующих действиях.

Азаров слушал меня молча, но, стиснув зубы, и взгляд его становился всё мрачнее. Мне показалось, что он прямо сейчас взмахнёт рукой, и я окажусь сидящей в центре огромного сидения кресла на мокрых зелёных лапках, и буду жалобно квакать, поглядывая на мир круглыми заплаканными глазами.

— И что ж вы узнали? — поинтересовался он негромко, но мне показалось, что было б лучше, если б он продолжал рычать и испускать молнии.

— Кое-что интересное, — ответила я. — Мы готовы передать полные отчёты о капсуле, состоянии Оршанина и о том, что ему известно.

— Командор, — предостерегающе произнёс Дакоста.

— В чём дело? — снова рявкнул Азаров, взглянув на мальтийца, от чего тот поспешно отпрянул назад. — Или теперь у вас уже вошло в привычку скрывать информацию?

— Мы не скрываем, — собравшись с духом, произнёс Дакоста. — Но информация очень странная и противоречивая. Её необходимо проверить.

— Мы проверим, — с угрозой в голосе пообещал Азаров.

— Информация достоверна, командор, — неожиданно раздался голос Хока. До меня только теперь дошло, что он не принимал участия в обсуждении, а сидел в стороне и о чём-то думал, рассеянно прислушиваясь к разговору. Теперь он поднялся и подошёл ко мне. — Это очень важная информация. Мы продолжим анализировать её здесь, поговорим с Оршаниным.

— Немедленно возвращайтесь на станцию! — приказал Азаров. — Оршанина передать сотруднику Звёздной инспекции. Возможно, ваше заключение о его состоянии и верно, но он обладает сведениями о базе Псов войны.

— Я возражаю, — перебил Хок. — Оршанин нужен нам здесь.

— Что? — изумленно переспросил Азаров.

— Я настаиваю, чтоб вы сначала изучили все три отчёта, и только потом принимали решение о передаче Оршанина инспекции, — твёрдо произнёс Хок.

Азаров перевёл взгляд на меня.

— Это необычная информация, командор, — произнесла я. — Слишком необычная, чтоб принимать решение, не учитывая последствия. Я тоже настаиваю на том, чтоб вы предварительно изучили отчёты.

Азаров какое-то время, прищурившись, смотрел на меня.

— А где сам Оршанин?

— В медотсеке.

— Что с ним?

— Всё в отчёте доктора Дакосты.

— Ладно, — неожиданно согласился Азаров. И тут я поняла, что он сильно заинтригован нашим поведением. Вероятно, ему пришло в голову, что мы можем быть правы, а правое дело он всегда готов поддержать, даже если ради этого придётся идти с голыми руками на танки. — Давайте ваши отчёты. В скачок не уходить, связь держать в полной готовности к установлению чёткого канала. Оршанина предупредите, что с ним хотят говорить его родители, брат, сотрудник Звёздной инспекции и начальник школы, в которой он учился.

— Он будет говорить со всеми, — пообещала я. — Капитан, передавайте отчёты.

— Передаю, — раздался голос Вербицкого.

Азаров опустил глаза, явно глядя на нижний экран над своим пультом.

— Подтверждаю получение трёх файлов, — кивнул он. — Хорошая работа, капитан. Будьте готовы возобновить и удерживать канал связи.

— Всегда готов, командор, — отозвался Антон.

— Не прощаюсь, — произнёс Азаров, и на экране его сменил стоящий на дюзах странный звездолёт.

В отсеке снова стало тихо. Все смотрели на Хока, а он опустил голову и снова направился к дивану.

— Может, объяснитесь, старпом? — поинтересовался Дакоста. — Откуда такая уверенность, что информация достоверна?

— Позже, — отрезал он и снова сел.

Мальтиец нетерпеливо взглянул на меня.

— Давайте дождёмся МакЛарена и Оршанина, — проговорила я, понимая, что моему другу нужен тайм-аут.

— Свяжитесь с доктором, — не унимался Дакоста. — Может, он не видел его отчёта и не получил сообщение.

Вздохнув, я нажала кнопку связи на пульте. Джулиан тут же появился на экране. Оказалось, что он стоит перед пультом и просматривает показания приборов.

— Вы закончили? — спросила я.

— Да, — кивнул он. — Всё в полном порядке. Коленный сустав восстановлен, позвоночник — тоже. Модулятор поставили на то же место, где было взрывное устройство, так что даже отверстия от проводников в костной ткани пригодились. Но больше всего меня радует его психическое состояние.

— Ты о чём? — уточнила я.

Он усмехнулся.

— Заводной парень. С ним, оказывается, не скучно.

— Док! — раздался откуда-то голос Оршанина.

Джулиан кивнул в сторону.

— Что?

— А я где-то читал, что для восстановления крови полезно красное вино. Мне положено?

— Спасибо, что напомнил. Будешь получать каждый день. В виде концентрата, в капсулах.

— Облом, — Оршанин появился на экране и увидел меня. Поспешно застегнув молнию на куртке, он вытянулся по стойке смирно. — Командир.

— Оба ко мне, — скомандовала я и выключила связь.

Они появились через пару минут. Судя по их лицам, им действительно было весело. Впрочем, войдя, Оршанин постарался придать лицу серьёзное выражение. Джулиан, как обычно, не стал напрягаться по этому поводу.

— Всем привет. Почему такие суровые лица?

— Вы видели его отчёт? — спросил Дакоста.

— Нет, но он мне всё вкратце рассказал. Если вас интересует, что я об этом думаю, то я отвечу: почему бы и нет? Если в двадцать втором веке создали новый рыцарский орден, то почему какой-нибудь старый не может шататься среди звёзд? Люди не меняются, меняются обстоятельства.

— Вы мне не верите? — спросил Оршанин. — Я понимаю. Я сам бы не поверил, что такое возможно, но я это всё видел и слышал.

— Давай ещё раз, по порядку, — раздался голос Хока.

— Ладно, — Кирилл пожал плечами. — Меня доставили на этот звездолёт на челноке. Я видел его со стороны, когда мы подлетали, и поскольку, эта махина выглядела слегка странно, я очень хорошо её запомнил. Внутри было довольно мрачно, в дизайне преобладает готика с примесью неоготики. В трюме встретили несколько ребят в кольчугах и белых плащах, на которых был нашит темно-синий восьмиконечный крест. Не мальтийский, а обычный прямой крест, совмещенный с косым, андреевским. Они отвели меня наверх, в высокий полукруглый зал, окружённый разбитыми колоннами из песчаника. Между колоннами — несколько статуй святого в латах. Я такого не знаю. У него на груди, прямо на кирасе роза, в руках — меч. В конце зала — каменная резная кафедра из готического собора. Возле этой кафедры — каменное кресло, на котором сидел тот, кто называл себя графом Клермоном. Его ментография есть в отчёте.

— Покажи, — Хок поднялся и подошёл ближе.

Оршанин нагнулся над столом. Я придвинула ему запасную клавиатуру, и он быстро нашёл нужный портрет. С экрана на нас взглянул крупный мужчина с короткими седыми волосами, в блестящих латах. На груди у него поблескивала цепь с круглым медальоном, в который был вписан восьмиконечный крест. У него был широкий лоб и маленькие умные глаза. Короткая борода завершала облик старого вояки.

— Он особо со мной не разговаривал, — проговорил Оршанин. — Я ему не интересен. Он просто показал мне снимок баркентины и старпома. Сказал, что его нужно убить. Подготовка проведена. Десять дней мне нельзя есть, последние три дня — пить. Потом мне вколют какой-то препарат, после которого я впаду в кому, но в нужный момент восстановлюсь и очнусь. Скорее всего, это произойдёт в медотсеке. Если повезёт, и рядом никого не будет, мне нужно пробраться к компьютеру, установить местонахождение объекта и уничтожить его. Если не повезёт — придётся убить врача. Количество жертв не имеет значения, главное, чтоб среди них был объект. Я заверил, что понял, и ушёл. В течение десяти дней я шатался по звездолёту. На меня никто не обращал внимания. А я ходил, смотрел и слушал. У меня часто появлялось ощущение, что я брежу, и от голода тоже. Впрочем, я особо не удивлялся. В конечном итоге, это всё было не моим делом. Как говорится, всяк по-своему с ума сходит.

— Как они называли свой звездолёт? — спросил Хок.

— «Сангрил». Просто «Сангрил». Никаких крейсеров, линкоров и каравелл. Правда, пару раз я слышал, как его назвали флагманом. Из этого я заключил, что у них не один звездолёт. Во главе у них этот граф Клермон. Его называли магистром. Еще семь человек — генералы или братья внутреннего круга. При этом они постоянно говорили о том, что в круге девять братьев, но вместе с графом их только восемь. Я понял, что место девятого вечно вакантно, он у них, вроде как, предатель. Его имя не называют, но постоянно поминают недобрым словом. Остальные — обычные рыцари. Устав ордена призывает их сдерживать страсти, изучать тайны бытия и воспитывать дух. Они по три раза в день собираются вместе, рано утром, днём и поздно вечером, поют гимны, слушают проповеди, которые читает кто-то из братьев внутреннего круга, и молятся на латыни. В остальное время тренируются. Занимаются фехтованием, бегают по полигону, который устроен прямо внутри корабля на нескольких уровнях, стреляют из различных видов оружия. Вечером читают книги в библиотеке, которая внизу, чуть выше трюма. О чём книги, не знаю, мне туда входить запретили. Женщин на корабле нет, вина они не пьют, личного имущества не имеют. Трапезы совместные, в зале, который они так и называют — трапезная.

— Прямо святая обитель, — заметил Джулиан.

— Точно, — кивнул Кирилл. — Я тоже так считал, пока не задумался, а на что же они живут. Я для них вроде собаки или шкафа, они меня не замечали. А я всё замечаю. Так вот, вскоре я понял, чем они промышляют. Пиратством и работорговлей. Захватывают звездолёты, людей продают торговцам живым товаром, корабли — чёрным дельцам на вторичном рынке. Иногда нападают на небольшие колонии на отдалённых планетах и выметают всё подчистую. Опустевшие посёлки уничтожают из космоса. С кораблями планет — членов Объединения стараются не связываться, боятся засветиться.

— Как они себя называют? — спросил Хок.

— Раймониты или братья Ордена Святого Раймона Аквитанского. Этот рыцарь с розой видимо и есть Святой Раймон. Они его с собой возят. Везде восьмиконечные кресты и монограммы в свитках SAA и SSA. Что это значит, я не знаю.

— Как это, возят его с собой? — нахмурился Хок.

— На четвёртом уровне, в самом сердце корабля я набрёл на большой зал с песчаным полом, на котором кругом выложены чёрные камни примерно три метра длиной, полтора — высотой и метр — шириной. Из одного сделано классическое средневековое надгробие в виде лежащего рыцаря со сложенными на груди руками. Под руками двуручный меч, на груди — роза. Вот я и решил, что они возят с собой его могилу.

— А остальные камни? — спросила я, почувствовав, что в этом что-то есть.

— Два — просто оплавленные валуны. Ещё два, имеют какие-то насечки и знаки, я бы сказал, следы примитивных культур. Четвёртому придана форма идеального параллелограмма с очень гладкой поверхностью сторон. Пятый имеет форму, похожую на куколку бабочки с очень тонкой пупырчатой резьбой. И последний напоминает здание с тонкими рифлеными колоннами и башенками в виде конусообразных шпилей. Скорее всего, все камни, кроме надгробия, были обработаны на других планетах. Я не помню, что б у нас было что-то похожее.

— Метеориты? — уточнил Белый Волк.

— Я так и подумал. Ребята явно собирают коллекцию, но надгробие имеет для них особое значение. Возле него зажигают свечи и устраивают моления. Сам видел.

— Это всё, что я хотел услышать, — произнёс Хок и снова вернулся на свое место.

Оршанин с любопытством смотрел ему вслед.

— Вы поняли, почему они так хотят вашей смерти?

— Не совсем. Ты что-то знаешь? — Хок без особого интереса взглянул на него.

— Нет, мне ничего не объясняли.

— Вернёмся к лайнеру, — проговорила я, поняв, что Хок пока не готов откровенничать.

На лице Оршанина появилось страдальческое выражение.

— Не знаю, Дарья Ивановна. Честное слово, ничего не знаю. Мне скрывать нечего, я б их сдал за милую душу. Но не слышал ничего про лайнер. Не видел ничего, что могло бы навести на мысль. Я пытался вспомнить что-то, но ничего не получилось.

— Лайнер был захвачен вместе с экипажем и исчез. Клермон сказал тебе, что подготовка проведена, и это, скорее всего, именно захват лайнера «Пьер Гартэн». Тебя переодели в одежду члена экипажа, надели на тебя его браслет. Одежда была повреждена, её обладатель, возможно, ранен. Раймониты занимаются пиратством и работорговлей. Похоже, это они захватили лайнер. Им нужна была форма, браслет и капсула, но не думаю, что они удержались бы от того, чтоб продать остальную добычу.

— Может, к моему прибытию на «Сангрил» они уже сбыли её с рук, — предположил он.

— Где они тебя подобрали?

Он покачал головой:

— Понятия не имею. Мне не докладывали маршрут, да меня он и не интересовал.

— Ладно. С какой скоростью двигался «Сангрил», когда ты находился там?

— Я несколько раз заходил к ним на мостик, — ответил он. — Каждый раз они шли на второй крейсерской скорости.

Я нажала кнопку связи на пульте.

— Юрий Петрович, сколько времени нужно, чтоб на второй крейсерской скорости дойти от района исчезновения «Пьера Гартэна» до того места, где мы нашли капсулу?

— Восемнадцать с половиной суток, — почти тут же ответил Булатов.

— Восемнадцать с половиной суток, — повторила я и покачала головой. — У них не было времени на то, чтоб продать лайнер. Он должен был находиться у них. Ты точно не видел пристыкованного к «Сангрилу» ещё одного небольшого корабля?

— Нет. Я когда увидел его, смотрел во все глаза, потому что был поражён. Никогда не видел ничего подобного. Никаких посторонних кораблей я не видел. Разве что, — он на мгновение задумался, — если лайнер небольшой…

— Примерно, пятьдесят — двадцать — десять метров, — подсказал Белый Волк.

— Смотрите, — Оршанин подошёл к компьютеру и быстро «отлистал» несколько рисунков. — Вот план. Видите? Нижние уровни, как и трюм на «Пилигриме» гораздо выше остальных. Туда я спуститься не мог. Возможно, там есть ангары для захваченных звездолётов.

— «Сангрил» так велик? — уточнил Хок, снова подходя.

— Он, примерно с баркентину, может немного больше, но свободного пространства в нём мало. Уровни невысокие. По моим сведениям их семь, но если это так, то треть высоты «Сангрила» приходится на трюмы. Если этот звездолёт строили с целью использования для пиратства и работорговли, то понятно, что там могут быть ангары для похищенных звездолётов. Людей могут держать прямо на них. Меньше проблем. Системы жизнеобеспечения и запас провианта там всегда есть. Может, лайнер был в трюме?

— Тогда он до сих пор может быть там. Пока они найдут покупателя, сторгуются… Те, кто покупают звездолёты, редко занимаются работорговлей. Как правило, они даже базируются в разных системах. Ты точно не помнишь, куда они собирались? Что угодно: имена, клички, координаты.

— Я понял, — кивнул он и задумался, но потом покачал головой. — Нужно время. Сходу не могу сообразить.

— Думай. Это очень важно, — я обернулась к Хоку. — Может, у тебя есть какие-то идеи? Ты встречался с этими людьми?

— Ладно, деваться некуда, — обречённо вздохнул он. — Рано или поздно всё равно придётся всё рассказать. Это старая история.

— Насколько старая? — уточнил Дакоста.

— Очень старая. Это произошло в 1590 году от Рождества Христова. Некий французский рыцарь при трагических и весьма странных обстоятельствах потерял всю свою семью, всю челядь, даже любимых собак и лошадей. Не в силах больше оставаться в пустом замке, он отправился на поиски врага, который лишил его всего, что было ему дорого. Он бродил по земле, пока однажды не набрёл в гористой местности на небольшую каменную церковь, в которой увидел статую рыцаря с розой и мечом. Он преклонил колени у алтаря, чтоб помолиться, а когда поднялся, увидел, что рядом с ним стоит могучий человек в белом плаще с синим восьмиконечным крестом. Он назвался графом Клермоном. «Господь привел тебя под сень нашей церкви, брат, сказал он, мы ждали тебя. Мы — члены Ордена Святого Раймона Аквитанского. Наш Орден невелик, всего лишь восемь братьев, но мы ждали девятого, чтоб отправиться в путь с целью обретения мощей нашего святого патрона, погибшего и похороненного в Святой земле во время третьего Крестового похода». «В Святую землю? Почему нет? Хоть к чёрту в пасть, лишь бы подальше отсюда», — ответил рыцарь. Граф познакомил его с остальными раймонитами, и вскоре они тронулись в путь. Добравшись до Марселя, они сели на корабль, который носил имя «Sang real», «Истинная кровь». Не слишком подходящее название для такого разбитого корыта, но он доставил их к левантийскому берегу. Они долго скитались в пустынных местах. От жажды и мечей кочевников-берберов погибли шестеро из девяти. Но однажды оставшиеся в живых трое всё же дошли до заветной долины, где из-под слоя песка откопали чёрное надгробие в виде лежащего рыцаря с мечом и розой. Потом наступила ночь. И, проснувшись, наш рыцарь увидел графа Клермона, стоявшего на надгробии. Он держал в руках странный предмет, переливавшийся синим и красным цветом, и смотрел в небо. И звёзды на небе пропали. Вместо них появилась серая дымная масса, в которой образовался провал, похожий на путь в Преисподнюю. Он начал закручиваться против часовой стрелки…

— Похоже на пространственную воронку, — вполголоса прокомментировал Мангуст.

— Потом во тьме появились дьявольские красные глаза, — продолжал Хок, глядя куда-то в тёмную бездну за окном отсека. — Они были красными и образовывали круг, медленно приближавшийся к поверхности земли. Потом раздался крик. И третий рыцарь бросился на Клермона с кинжалом. Но тот мгновенным ударом заколол его, даже не опустив глаз. «Пахнет серой», — подумал наш рыцарь, достал из ножен свою дагу, подкрался к Клермону сзади и убил его. Странный мерцающий предмет откатился в сторону и погас. Это была всего лишь гладкая железная шкатулка, к которой он даже не прикоснулся. Потом погасли дьявольские глаза, дымка рассеялась, и над долиной снова засияли звёзды. Тишина окутала мир. Он похоронил своих последних товарищей возле надгробия Святого Раймона Аквитанского, вручив ему их души, и отправился в обратный путь. Как вам история?

— А как звали рыцаря? — спросил Оршанин.

— Его звали Рауль де Мариньи.

— Ваш предок?

— Нет, — Хок задумчиво взглянул на него. — Это был я.

В отсеке воцарилось молчание.

— Вам шестьсот с лишним лет? — уточнил Кирилл.

— Я так плохо выгляжу?

— Нет, я просто прикинул. 1590 год. Это было довольно давно.

— Очень давно. Я уже забыл обо всём этом, но ты мне напомнил.

— А вы, доктор, похоже, не удивлены? — Дакоста внимательно смотрел на Джулиана. Тот спокойно воспринял эту историю и теперь с интересом наблюдал за реакцией остальных.

— Я читал об этом, — подлил масла в огонь Джулиан. — В его биографии, изданной в семнадцатом веке. У него есть копия этой книги. Попросите почитать.

— По-твоему, это смешно? — проворчал Хок, обернувшись к нему.

— В любом случае — это не трагедия. Удивляюсь, глядя на ваши вытянутые лица. Я полагал, что после нашей эскапады на Гимел вас ничто уже не будет удивлять, особенно учитывая исключительность компании, в которой мы находимся. Каждый рано или поздно раскрывает свои секреты. Пришло время рыцаря. Заметьте Елизар, настоящего рыцаря! Мы с вами ему не чета.

— Как это может быть? — нахмурился Белый Волк.

— А как у тебя хвост отрастает? — воскликнула Бетти. — Какая разница! Мы имеем то, что имеем. Он был там, он знает графа Клермона лично, и он — девятый из внутреннего круга. Я права?

— Похоже, так оно и есть, — кивнул Хок. — Но я уверен, что граф Клермон был убит в 1591 году.

— А ты, если мне не изменяет память, спустя шесть лет? — уточнил Джулиан. — У некоторых людей есть привычка возвращаться. На ментографии Кирилла точно он?

Хок молча кивнул.

— Слушай, а ты нас не дуришь? — проговорил Мангуст.

Хок резко развернулся и надменно взглянул на него:

— Ты мне не веришь? — в его голосе прозвучал вызов, а глаза гневно сверкнули.

— Теперь верю, — покладисто кивнул Мангуст. — И что нам со всем этим делать?

— Можно один вопрос? — поднял руку Оршанин. — А что означают монограммы SAA и SSA?

— Sicitur ad astra^[1] и Sub specie aeternitatis^[2].

— Понятно, — кивнул тот.

— И что это значит? — спросил Дакоста.

Хок закатил глаза, а потом устало взглянул на него.

— Ну, я-то откуда знаю? Я вообще с трудом и отрывками вспоминаю ту жизнь. И сумасшедшим при этом кажусь не только окружающим. Я даже понятия не имею, почему этот жмурик задался целью меня прикончить!

— Вспомнил! — вдруг крикнул Оршанин. — Жмурик! Я несколько раз слышал это прозвище. Его было странно слышать от ребят, которые изъясняются на латыни и хорошем французском.

— Связь с Землей! — мгновенно отреагировала я.

— Только!.. — вскинулся Хок.

— Спокойно, — я улыбнулась. — Все наши секреты остаются при нас. Кстати, копия той книги у тебя с собой? Передадим нужный фрагмент, и вопросов не будет. О портретном сходстве графов Клермонов можно не упоминать.

— Хорошая идея, — одобрил Оршанин.