Глава двадцатая

Поначалу я подумал, он шутит. Что не совсем уместно в сложившейся ситуации. Затем получил объяснения.

– Игорь, ты проспал половину суток. Извини, но в водичку я кое-что подсыпал, так было лучше для нас обоих. Тебя здесь никто бы найти не смог, ну а самому мне необязательно все время находиться рядом.

За что извиняться? Если бы меня обнаружили перквизиторы, пристрелили бы и пошли дальше. Если разобраться, умереть во сне стало бы благом: заснул и не проснулся.

Или же нет. Перед тем как уйти в небытие, каждая лишняя минута жизни бесценна. С другой стороны, и что она даст? Успеешь вспомнить о маме и любимой девушке? Успеешь пожалеть о том, что жизнь, в сущности, прожита зря? Пустишь слезу? Или наоборот, сможешь презрительно посмотреть в глаза врагу и грозно выкрикнуть, что ты и с того света их достанешь? Ну бред же! Если бы проклятия могли обретать материальность, на Земле давно бы уже царили справедливость и мир. Что именно подсыпал в воду Остап? Точно не вядель, он горчит неимоверно. То-то мне показалось, что у воды странный привкус. Ладно, отложим, сейчас куда важнее другое.

– Остап, точно лодки на месте нет?

– Точно. И никаких следов, как будто там что-то произошло. И стрельбы в том районе не было. Думаю, они уплыли сразу же после наступления темноты. Да, я еще и в Нужде успел побывать! Рассказывают, пожар ни с того ни с чего начался. Есть у них подозрения, что он чьих-то рук дело, но только подозрения. А вообще, суматоха в Нужде визиторам была выгодна.

Я даже поправлять его не стал, некоторые вообще перквизиторов называют перками.

Остап прав. Бушует огонь, в поселке суматоха, паника. Плачут от страха дети, мечутся и голосят женщины. Затем жители сумели организовать тушение, судя по тому, что поселок выгорел лишь частично. Наконец пожар потушен, наступило утро, и пришла пора оценить ущерб и подсчитать погибших. Тогда-то и выясняется, что кто-то бесследно исчез. Например, Теоретик. Один видел, другой… А затем – раз! – и нету. Ну что ж, такое случается. Никому и в голову не придет связать его исчезновение с перквизиторами. Которых, кстати, не видел никто.

– Остап, а чужаков они не заметили?

– Нет. Специально спрашивал.

Ну вот, еще одно подтверждение моей теории. Вернее, гипотезы, когда, как утверждает Слава Проф, можно нести все что угодно. Единственное, в чем перквизиторам не повезло, – не оказалось в поселке того, ради которого все и было затеяно. В частности, меня. Или все-таки нет? В подслушанном нами с Остапом разговоре упоминался некий «объект». Но им вполне могла быть и женщина, поскольку нет у этого слова женского рода. Например, Дарья. Почему я решил, что охота идет именно на меня? Вот эта дырка в теле не доказательство ли того, что Теоретик им и даром не нужен? Что я о Даше знаю? Возможно, эмоционал Теоретик и в подметки ей не годится. Ладно, закончим, снова мы о яблоках и Буратино. Прежде всего необходимо разыскать лодку и все выяснить. Хотя бы то, что дар эмоционала у Даши действительно есть.

– Игорь, о чем задумался?

– Обо всем сразу. Да, а почему жителей мы не смогли увидеть, когда наблюдали за поселком с горы?

– Вероятно, просто не повезло, – пожал плечами Остап.

Слышали ли в Нужде устроенную нами пальбу, я даже спрашивать не стал – в любом случае никто бы на помощь не поспешил. Какое им дело до чьих-то разборок? Не принято здесь влезать в чужие дела.

– Остап, перквизиторы при встрече смогут тебя в лицо узнать?

Он широко улыбнулся.

– Вряд ли. Разве что по спине, в основном только ее и видели. Кроме двух. Но тех уже черти в аду жарят.

По спине – крайне сомнительно, видели бы они ее и с кем бы я сейчас разговаривал? При их-то навыках в стрельбе.

– При пожаре много погибло?

– Два человека сгорело, и еще один как будто исчез.

– Мужчина?

– Да. Это важно?

Самому бы знать точно. Только почему-то мне кажется, он понадобился перквизиторам как язык. Чтобы окончательно убедиться: того, кто им нужен, в поселке нет. Селение небольшое, гости в нем редкость, и новые лица обязательно бросятся в глаза. Почему, ничего не выяснив, сразу устроили пожар? Вот бы с одним из перквизиторов поговорить! Он бы точно ответил на все вопросы. Да и мы ли вообще им нужны? Все, хватит об этом! Мне бы сказки придумывать. Про Буратин.

– Игорь, тебе необходимо какое-то время отлежаться, пока я займусь поисками лодки. Сейчас, в твоем состоянии, ты будешь только обузой, пойми!

Отлично понимаю. Но где отлежаться? Предложения есть? Только Нужду не предлагай.

– Тут недалеко есть что-то вроде хутора. Место тихое, уединенное, там редко кто бывает. Людей живет всего трое – мужик с женой и ребенок. К тому же Полина разбирается в медицине. Самое место, чтобы поправить здоровье. – Он с сомнением посмотрел на меня и поправился: – Ну, как недалеко… К вечеру должны добраться. Останешься у них, а я тем временем попытаюсь найти остальных. Если понадобится, еще человека подтяну. Есть у меня в Нужде хороший знакомый, Гоша Татарин. Так вот, за эту штуку – Остап хлопнул ладонью по нагрудному карману – он со мной за компанию хоть в Звездный пойдет. Ну так что?

Я протянул ему жадр. По сути, мои проблемы. Зачем ему оплачивать их из собственного кармана? И еще. Если вдуматься, это для него они огромная ценность. И для неведомого мне Гоши Татарина. Но не для меня. Особенно в связи с тем, что боль терзала плечо, отдавала во всю руку до самых кончиков пальцев, но жадры совсем не могли помочь.

К знакомым Остапа мы добрались уже в темноте. На то, что в нормальном состоянии заняло бы у нас от силы часа четыре, потребовалось вдвое больше времени. Пусть даже мы практически не останавливались, шли себе и шли. Вернее, я брел, а Остап кружил вокруг, стараясь быть сразу со всех сторон. Понимая, что, если вдруг что-то случится, обнаружу я опасность не раньше, чем она уже покончит со мной и пойдет искать себе новые жертвы. Остап всегда возникал внезапно, выныривая из джунглей где угодно – сзади, спереди или с боков. Поначалу я вздрагивал, что всякий раз отдавалось болью. Затем привык и перестал. Появлялся он каждый раз только для того, чтобы подкорректировать курс. Мой карабин висел у него на плече с самого начала пути. Брел я, заложив левую руку за разгрузку, а в правой держа наган. Так мы и шли. Шли долго, и для меня, едва передвигавшего ноги, мучительно.

Дом открылся внезапно, когда я уже в сотый, наверное, раз отговаривал себя предложить Остапу переночевать там, где мы к тому времени находились, а уже утром продолжить путь. Темнота не самое подходящее время для прогулки по джунглям чужой планеты, где и днем полно опасностей на каждом шагу. Это и являлось моим основным доводом, признаваться в том, что давно уже едва держусь на ногах, не хотелось. Появился Остап; я открыл рот… и увидел в просвете между деревьями строение. Так его и захлопнул, не сказав ни слова, сообразив, что пришли.

– Тут оазис, – сообщил Остап. – Небольшой, даже крохотный, но именно оазис.

Ни на мгновение не сомневался. Иначе построить дом в глуши и жить там вдвоем, да еще и с ребенком… Вообще-то, конечно, можно, но долго вряд ли получится. Когда мы вошли в дом, хозяева еще не спали. К моему удивлению, внутри горел электрический свет. Светились две тусклые лампочки, похожие на автомобильные. Из тех, которые когда-то давно стояли в фарах, пока им на замену не пришли всяческие галогены, ксеноны и светодиоды.

«От аккумулятора, что ли, запитаны?» – размышлял я, рассматривая хозяев.

Миловидная женщина тридцати с небольшим лет была одета в новое ситцевое платье. Что удивительно, она не выглядела испуганной или даже настороженной, как муж – ее ровесник, выше жены на голову. В отличие от нее, светлоголовой, жгучий брюнет, но с такими же темными глазами, как у жены. Синий, с множеством карманов, рабочий комбинезон на нем сидел как влитой. И был он чист, без единого пятнышка.

За их спинами прятался мальчишка. Не слишком силен в том, чтобы с ходу определять возраст детей, но примерно в таком возрасте обычно идут в школу. Вернее, не прятался, стоял позади матери. Любопытства в его глазах было не меньше, чем у нее самой. И еще. Ни мужчина, ни женщина, а тем более их сын, совсем не походили на тех, кто, что называется, живет сегодняшним днем. Когда лишь бы день протянуть и сытым лечь спать. А завтра… Ну а что завтра? Очередной бесконечный день, когда придется работать от рассвета до заката, чтобы хоть как-то себя прокормить. Отнюдь. Все они выглядели так, как будто жизнь наособицу им совсем не в тягость. И работают ровно столько, сколько посчитают нужным, и с едой у них все в порядке, и развлечений достаточно.

оился самый младший из них. – Извините, что нежданно-негаданно, но обстоятельства так сложились. Вот, постояльца к вам привел, – повернулся он ко мне. Я успел прислониться к стене – так было легче оставаться на ногах. – Зовут Игорем. Человек он хороший, но, как сами видите, сейчас может упасть.

Падать я даже не думал, но спорить с ним не собирался.

– Может, присядете? – предложила Полина. Голос у нее оказался звонким и удивительно певучим.

Соглашаясь, я лишь кивнул. Во рту пересохло, вода во фляжке давно закончилась, и потому опасался, что вместо внятных слов получится только хрип и шипение. И еще подумал, что фляжку, вероятно, придется выбросить. После того как в ней побывал вядель, вода начала горчить. Несколько раз, когда подвернулись случаи, ее промывал, но вода все равно оставалась горькой.

Дом состоял из единственной комнаты. И лишь там, где, вероятно, располагалась супружеская постель, она была отделена от остального помещения ширмой. Два окна, стол рядом с одним из них. Скамья у другого, полки на стенах, частично заставленные утварью, шкура какого-то зверя между окнами, пара табуретов, постель мальчишки… Пожалуй, все. В доме явно не готовили пищи. Да и какой в том смысл, в здешнем-то климате? На лавку я садился осторожно, опасаясь растревожить рану.

– Остап, пойдем, поговорить нужно, – сказал Мирон, указывая на дверь, и они вышли.

Мальчишка принялся играть. Он собирал из деревянных брусков и кубиков сложную конструкцию, изредка бросая на меня любопытные взгляды. Полина снова вернулась к своему занятию, прерванному нашим появлением, перебирая то ли ягоды, то ли мелкие орешки. Она пару раз посмотрела в мою сторону: как я там, сознание еще не потерял? Но молчала, ожидая прихода мужа и его решения. Мирон с Остапом разговаривали недолго. А когда вошли, хозяин с порога сказал:

– Полина, Игорь останется здесь. Устрой его, на рану взгляни и так далее. Поесть бы ему еще не мешало. Ну ты и сама все знаешь.

Та согласно кивнула, ни словом, ни даже взглядом не выказав своего неудовольствия.

– Свет организуй, – только и попросила она. И обратилась уже ко мне: – Пойдемте, Игорь, здесь всего два шага. Вам помочь? – спросила женщина, наблюдая за тем, как медленно я поднимаюсь с лавки.

– Сам справлюсь, спасибо.

В некоторых кругах на Земле это слово едва ли не табу. Мне оно нравится не меньше всех других выражений благодарности. Разве дело в том, каким из них пользоваться? Главное, как именно его произносить. Все что угодно можно сказать таким тоном, что в итоге получится издевка или даже почти ругательство.

Мое пристанище действительно оказалось рядом, буквально за углом дома. Оно, собственно, и представляло собой его часть, явно построенное позже основного дома. Комнатка квадратов в семь-восемь, где только всего и было, что постель, небольшой столик у изголовья, табурет да длинная, в полстены, полка. Единственная вещь, которой стоило бы удивиться. Нет, не самой полке, ее содержанию – она оказалась полностью забита книгами. Толстенными фолиантами, тонкими брошюрами, книгами обычного формата, книгами в разной степени сохранности, но целиком. И я бы обязательно удивился, если бы не чувствовал себя так неважно, что единственной мечтой было рухнуть на постель. И черт с ней, с обувью, скинуть которую точно не хватит сил. Но, судя по всему, мне предстояли врачебные процедуры. В пристройке тоже горел свет, две такие же лампочки, светившие куда ярче, чем в самом доме.

– Электричество у вас откуда? – поинтересовался я, как будто ничего важнее, чем выяснить его природу, на данный момент для меня не было.

– Там, – неопределенно махнула Полина рукой. – Там ручей бежит и лопасти крутит. Его немного, только на несколько лампочек и хватает, но с ними куда удобнее. Правда, в доме пришлось выключить, чтобы сюда хватило. Но Мироша пообещал, скоро сделает так, что хоть люстры везде вешай. У него вообще золотые руки! – И призадумалась. – Как бы нам поудобнее пристроиться? Игорь, вы постоять сможете? Днем проблемы бы не было, но, если приляжете, мне света не хватит. И до утра откладывать не стоит.

– Смогу. Полина, может быть, на «ты» перейдем? – Настолько уже привык, что даже совсем незнакомые люди всегда тебе «тыкают».

– Хорошо. Игорь, лапоть у тебя имеется?

Не сразу сообразив, что речь идет о жадре, я с готовностью его протянул. Предполагая, что он станет платой и за лечение, и за приют.

– Мне-то он зачем? Зажми его в кулаке – сейчас будет больно.

Разговаривая, Полина уже вовсю действовала, пытаясь с помощью теплого мокрого компресса размочить повязку на ране. Жадр конечно же я в кулаке зажал. Хотя толку с него было… Особенно через несколько минут, когда она приступила к самому лечению.

– Можно ложиться.

И я послушно лег на правый бок, успев к тому времени до крови искусать нижнюю губу. В лежачем положении боли не стало меньше, и потому я продолжал истязать губу, в то время как женщина колдовала над моей раной.

– Мы раньше в Новлях жили. Приходилось там бывать?

Я издал невнятный звук, который должен был прозвучать подтверждением.

– Тогда и Пал Палыча знать должны.

На этот раз пришлось отделаться кивком, поскольку боль была на самом пике.

– Вот у него я и научилась. На Земле у меня медицинского образования не было, а здесь сама жизнь заставила. И практики хоть отбавляй. По большей части вся она такая и есть – раны. Колотые, резаные, огнестрельные, рваные от зубов хищников и все в том же духе. Так что будь уверен: помогу непременно! И вядель у тебя превосходный, не иначе как из рук самого Пал Палыча вышел – легкой синевой отдает. Давно здесь?

Меня хватило лишь на то, чтобы отрицательно дернуть головой – боль была почти нестерпима. Да и какой она могла быть, когда в твоей ране копаются без всякой анестезии! Давно ли я здесь? Иногда кажется, полжизни прошло, хотя на самом деле еще и полгода не минуло.

– Недавно, значит? Тогда я тебе посоветую: на лаптях экономить нельзя! На всем чем угодно, только не на них! Согласна, на первом месте – оружие и патроны, иначе и от них толку не будет, мертвым они помочь не в состоянии. Но на втором должны быть лапти! Значит, так. Сейчас предстоит самое сложное. Вот тебе мой, и уж он-то точно тебе поможет! Иначе скоро губу себе отгрызешь. Девушка есть? – И, дождавшись кивка, пошутила: – Зачем ты ей без губы будешь нужен? Давай-давай! – настойчиво повторила Полина, пытаясь вынуть из моей руки жадр, чтобы его заменить.

– Не надо, – попытался оставить его в руке, но без толку. Сам виноват, зажал бы его в здоровой руке, удержать получилось бы.

– Вот так будет лучше… – и замерла.

Я осторожно на нее покосился. Все так и есть: Полина стояла с моим жадром, и глаза ее были полны удивления. Да что там глаза, она даже рот открыла. Получается, сам себя выдал. Плохо. Женщина справилась с изумлением быстро и даже говорить ничего не стала. Несколько раз порывалась, но все же заставляла себя молчать. Ее движения теперь стали куда осторожнее, но боль от этого не уменьшилась. Наконец по-настоящему волшебной музыкой прозвучали ее слова:

– Все! Шов получился ровным, но в таком месте он любой в глаза бросаться не будет. Осталось только бинт наложить. Да, старайся не делать резких движений.

– Там серьезно?

– Достаточно. Но ребра точно не повреждены. Сама рана нехорошая. В подобных случаях они обычно другие – входное отверстие и выходное. А тут как будто бы пуля боком вошла и едва кусок мышечной ткани не вырвала. Или как там по-медицински правильно? В терминологии я не сильна. Сейчас я тебя бульоном напою, и баиньки.

– Полина, позови Остапа.

– Хорошо.

Перед тем как выйти, она взглянула на меня, на жадр, который теперь лежал на столе, но ничего не сказала.

Остап пришел сразу же.

– Что-то не так? – с порога спросил он.

– Все не так.

– Но что именно? Игорь, я знаю их давно, и уверяю тебя: они надежные, проверенные люди. Мне Мирон по гробовую доску обязан.

– Полина попробовала мой жадр. Так получилось.

– И что теперь? – Тут он догадался, что сразу стало понятно по изменившемуся выражению его лица. Если раньше оно выражало уверенность, что все будет в полном порядке, то теперь приобрело крайнюю озабоченность.

– Вот об этом я и не подумал: жадры на вас не действуют! А она не могла не заметить твою боль. Игорь, ну как мне раньше-то в голову не пришло?! – Его слова были похожи на оправдание.

– Я сам виноват. Ты-то здесь при чем?

– Да как это ни при чем? Я вообще предполагал, что на себе придется нести. Когда тебе о таких вещах было думать в твоем состоянии? Спрашиваешь, что могло измениться, если бы до меня дошло? Влил бы в тебя пол-литра вместо анестезии, у меня есть. Сам знаешь, жадр и спиртное несовместимы – двух зайцев сразу убили бы. А так…

А так уже все закончилось. Губы до крови искусал, штаны едва не обмочил, но закончилось. И о несовместимости в первый раз слышу. И все-таки разговор совсем не об этом.

– Остап, уходить нам отсюда нужно. Есть тут еще поблизости место, где можно отлежаться хотя бы пару дней?

– О чем ты говоришь? Какие тут два дня? Сомневаюсь, что даже недели хватит. Вот что, сейчас я с Полиной поговорю, чтобы она никому, в том числе и Мирону… Найдем, чем ее заинтересовать. Куда тебе сейчас такому? – добавил он, глядя, как я только со второй попытки умудрился сесть на постели.

– Полина обязательно должна все рассказать Мирону. – покачал я головой. – И не потому, что жена. Тот должен быть готов к неприятностям, иначе они застанут его врасплох.

– А если Мирон решит, что такие гости ему ни к чему? Должен-то он мне должен, но ведь у него тут семья, ребенок.

– Значит, с утра и уйдем. Надеюсь, посреди ночи они нас не выгонят?

– Ладно, с ним тоже попробую договориться.

– Остап, – остановил я его, взявшегося уже за дверную ручку.

– Что хотел? – обернулся он с такой готовностью, что мне стало даже немного неловко.

– Обещай, что расскажешь обо всем честно. Не полностью, конечно, но достаточно, чтобы они не были в неведении.

Иначе, несмотря на обещание, сделает по-своему. У Полины с Мироном такой славный сынишка. И если придут убивать меня, вряд ли они оставят в живых даже его. Зачем им оставлять того, кто рано или поздно сам придет за их головами? А именно так все и будет – мир здесь другой, и порядки иные.

Остап ушел, я с трудом опустился на ложе, застеленное звериной шкурой. Мягкой и приятной на ощупь. И еще, можно нисколько не сомневаться: она имеет такие же свойства, как, например, медвежья. Иначе бы здесь не лежала. В медвежьей шкуре никогда не бывает паразитов. В противном случае за время долгой зимней спячки ее хозяина до полусмерти бы загрызли. Представив себе скребущего шкуру когтями во сне медведя, который еще то и дело бормочет проклятья, я улыбнулся.

Таким улыбающимся меня и застала Полина, которая принесла бульон. В термосе, который выглядел настолько новым, как будто она только что сбегала за ним в близлежащий магазин. И еще принесла кувшин со стаканом. Оба глиняные, неглазированные, без всяких узоров, явно работы местного, не слишком опытного гончара. Судя по тому, что в поведении женщины ничего не изменилось, либо Остап не успел с ними поговорить, либо не очень-то она и испугалась той угрозы, которую я принес с собой.

– Вода на всякий случай. Вдруг пить захочется. А бульончик – сейчас.

– Спасибо, Полина, я лучше посплю.

– Нет, так не пойдет, – решительно заявила она, присаживаясь на краешек постели. – Бульон все-таки придется выпить. Так тебе лечащий врач прописал!

Несмотря на строгий тон, Полина улыбалась. Я заворочался, настраиваясь на то, что сейчас снова придет боль, едва только начну подниматься, когда она остановила меня легким движением руки.

– Не надо вставать, я помогу.

Бульон на вкус оказался слегка жирноват и немного пересолен. Хотя кто его знает, возможно, именно таким он и должен быть для моего состояния. И влезло в меня довольно много, сам этого не ожидал.

– Игорь, свет тебе оставить? – на прощанье спросила Полина.

– Не нужно.

И без света не заблужусь. Окно будет видно и в темноте, а дверь напротив него. Она спросила что-то еще, но я уже успел прикрыть глаза, и мир вокруг сразу исчез.

«Интересное дело, – размышлял я, проснувшись. – Вот почему так? В первые мгновения после пробуждения, как бы тяжело ни болел, поначалу чувствуешь себя замечательно. И даже успеваешь обрадоваться, что все закончилось. Но стоит только часам тикнуть несколько раз, как на тебя наваливается. Боль, слабость и все остальное прочее. Все эти рецепторы, которые докладывают мозгу о твоем состоянии, они тоже спят вместе с тобой? И даже просыпаются чуть позже тебя?»

За окном уже стоял день. Светило солнышко, заливались местные птички, и не знай, где ты есть, ни за что не догадаешься, что не на Земле. Таких домишек и там полно, а ошкуренные бревна похожи на земные настолько, что, заставь тебя найти хоть одно отличие, ни за что не получится. И еще. В здешнем климате нет нужды в подобных домах из толстых бревен, которые точно простоят не меньше века. Достаточно будет если не сарая, то хижины. Или в нас так заложено? Дом должен быть настоящим домом.

Что тут есть вокруг меня такого, чтобы сразу понять – мы на чужой планете? Я обвел глазами комнату. Разве что шкура подо мной. Но откуда мне знать, что и на Земле нет таких? Что, я все видел их и щупал? Вот и полка с книгами над головой. Их там несколько десятков наберется. Самых разных и по размеру, и по содержанию. И даже учебник сопромата. Он-то здесь что делает? Да и сами книги вообще?

Наверное, до меня тут лежал такой же, как я, страдалец и развлекал себя чтением. В самом доме, кстати, ни одной книги не видел. Или не до того мне было? Жаль, конечно, что не получится здесь задержаться, с удовольствием бы что-нибудь почитал. Точно ведь, с того самого момента, как сюда угодил, ни в одну книгу даже не заглядывал. Вечно все бегом, если не спишь, значит, куда-то идешь, или ешь, или оружие чистишь, или что-нибудь ищешь.

Да и не видел я нигде за все это время ни одной книги. Журнал на островах однажды нам попадался. Яркий, практически полностью состоящий из иллюстраций, с редкими вкраплениями текста из нескольких строк то ли на испанском, то ли на португальском языке. Издание специально для мужчин, заполненное обнаженными красотками в самых завлекательных позах. Мокрый, со слипшимися страницами, его забрал себе тогда еще живой Гриша Сноуден. Несмотря на едкое замечание Бориса, что уединиться с ним у Гриши ни за что не получится.

– Сноуден, ты бы лучше настоящую бабу себе завел, – помню, сказал ему Гудрон. – Чтобы каждый раз по приходу «Контуса» в Радужный она на причале тебя ждала, махая трусиками над головой. Позоришь ты наш коллектив своими выходками. Тут недолго и обструкцию тебе устроить, дождешься ведь, – заявил он в заключение.

У Гриши женщина в Радужном была. И пусть по прибытии ничем ему не махала, но Сноуден редко ночевал на корабле. Лишь в том случае, когда приходила его очередь дежурить. Кстати, Гудрону ли было об этом не знать, если они вдвоем к каким-то дамам в гости хаживали? Но как он мог упустить такую возможность? А теперь Гриша мертв. И с самим Борисом неизвестно что случилось. Так же, как и с остальными, и об этом совсем не хотелось думать.

Я провел здоровой рукой по корешкам книг. Прикосновение было приятным, как будто поздоровался с людьми, которых давно не видел, и теперь ужасно рад встрече. Если придется сегодня отсюда уйти, обязательно выпрошу одну из них. Кроме учебника по сопромату – мне эпюры внешних сил осточертели, похоже, на всю оставшуюся жизнь. А так без разницы. Пусть даже женский любовный роман.

Где-то вдалеке раздались голоса, и я напрягся. Посмотрев на стоявший у изголовья карабин, только махнул рукой и ухватил рукоять нагана. Толку от него немного, но хотя бы попытаюсь забрать одного с собой, чтобы не так обидно было. Голоса приближались, они казались мне все более знакомыми, пока наконец не удалось разобрать слова.

– Ну и дульный ты тормоз, Демьян!

– Боря, почему дульный?

– Ладно, пусть будет просто тормоз.

– И это мне говорит человек, которого я практически всю дорогу чуть ли не на себе нес?!

– Да тебе за счастье было со мной прогуляться под ручку! – И следом: – Хозяева, где вы его прячете? – И после секундной паузы: – Валерия! Ровно пять минут вам даю на то, чтобы миловаться. И ни секундой больше! Остальному народу и самому не терпится его лицезреть!

Голос Гудрона звучал на удивление строго. И если бы я его отлично не знал, ни за что бы не смог понять: говорит он серьезно или, как обычно, шутит.