Вы любите ли сыр? Я вкус в нем нахожу

В Смольном по темному, заплеванному коридору Сталин прошел в Большой зал. Шло заседание. Председательствовал глава Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов член ЦК партии большевиков Лев Давидович Троцкий.

— От имени военно-революционного комитета объявляю, что Временное правительство больше не существует!

В зале началась овация.

— Отдельные министры подвергнуты аресту, — продолжал Троцкий. — Другие будут арестованы в ближайшие часы.

Зал опять зааплодировал.

— Революционный гарнизон, состоявший в распоряжении Военно-революционного комитета, распустил собрание парламента.

Шумные аплодисменты.

— Нам говорили, — продолжал Троцкий, — что восстание гарнизона вызовет погром и потопит революцию в потоках крови. Пока все прошло бескровно. Мы не знаем ни одной жертвы. Власть Временного правительства, возглавлявшегося Керенским, была мертва и ожидала удара метлы истории, которая должна была ее смести. Обыватель мирно спал и не знал, что одна власть сменялась другой.

Он горячо говорил:

— Советам солдатских, рабочих, крестьянских депутатов предстоит небывалый в истории опыт создания власти, которая не знала бы иных целей, кроме потребностей рабочих, крестьян и солдат. Государство должно быть орудием масс в борьбе за освобождение от всякого рабства. Необходимо установить контроль над производством. Крестьяне, рабочие и солдаты должны почувствовать, что народное хозяйство есть их хозяйство. Это основной принцип Советской власти. Введение всеобщей трудовой повинности — одна из ближайших наших задач.

Сталина остановил один из меньшевиков, ухватив его за рукав, горячо втолковывал:

— Вы что, не понимаете? Большевистская авантюра будет ликвидирована не сегодня завтра! Ваша власть эфемерна и не продержится дольше нескольких дней. Нужен единый демократический фронт, соглашение всех социалистических партий, коалиционное правительство.

Сталин молча отодвинул его в сторону и пошел дальше.

— Восстание народных масс, — тем временем чеканил с трибуны Лев Троцкий, — не нуждается в оправдании. То, что произошло, это восстание, а не заговор. Народные массы шли под нашим знаменем, и наше восстание победило. А теперь нам предлагают: откажитесь от своей победы, идите на уступки, заключите соглашение. С кем? Я спрашиваю: с кем мы должны заключить соглашение? С теми жалкими кучками, которые ушли отсюда или которые делают это предложение? За ними нет никого в России. И с ними должны заключить соглашение как равноправные стороны миллионы рабочих и крестьян, представленных на этом съезде? Нет, тут соглашение не годится. Тем, кто отсюда ушел, мы должны сказать: вы — банкроты! Ваша роль сыграна и отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории!

Зал был полон. Взад-вперед сновали вооруженные люди.

Двое видных большевиков беседовали вполголоса. Проходя мимо, Сталин услышал их разговор. Один горячился:

— Вот пришла великая революция и чувствуется, что, как ни умен Ленин, а начинает тускнеть рядом с гением Троцкого. Ленин как-то стушевался, а имя Троцкого гремит!

Второй рассудительно заметил:

— Ленин лишился симпатий из-за нежелания предстать перед судом. На массы такого рода вещи действуют сильнее, чем любые политические обвинения. Струсил! Спрятался в то время, когда его товарищи по партии арестованы. Вот как это выглядит.

Сталин, ничего не сказав, прошел дальше. Тем временем Троцкий предоставил слово Ленину. Встретили его восторженно. Владимир Ильич предстал перед публикой впервые после четырехмесячного пребывания в подполье. На трибуну поднялся казавшийся незнакомым совершенно лысый и чисто выбритый человек. В таком виде, без бороды и усов, его многие поначалу и не узнали. Но только не Сталин, который собственноручно сбрил ему бороду и усы.

Сталина увидел Анатолий Васильевич Луначарский:

— Идете на заседание? Будем составлять кабинет министров… Сначала Ленин не хотел войти в правительство. Я, говорит, буду работать в ЦК партии… Но мы говорим — нет. Мы на это не согласились. Заставили его самого отвечать в первую голову. А быть только критиком всякому приятно…

Члена ЦК партии большевиков Александру Михайловну Коллонтай, которая с пакетом в руках куда-то спешила, остановил Глеб Бокий:

— Хочу тебя познакомить.

Он указал на молодую женщину:

— Это американская журналистка Бесси Битти. Она приехала в Россию вместе с Джоном Ридом и тоже поддерживает нашу революцию.

Бокий повернулся к американке:

— А это Александра Коллонтай. Она встречала вернувшегося из эмиграции Ленина на Финляндском вокзале в Петрограде.

Александра Михайловна рассмеялась:

— Я вручила Ленину букет цветов, с которым он не знал, что делать. Пожала ему руку, а кто-то говорит: «Да хоть поцелуйтесь с Ильичом!»

Бокий пояснил американке:

— Коллонтай — одна из самых популярных ораторов и вождей нашей партии. Она прекрасно выступает, искренне, с чувством.

— Да, в эти месяцы пришлось много выступать. То на Марсовом поле, то на площадях, с броневика или на чьих-то плечах. Под моросящим дождем… Женщины плачут, а солдаты перебегают от трибуны к трибуне, чтобы еще раз послушать «эту самую Коллонтай». Я сама горела, и мое горение передавалось слушателям.

Журналистка Бесси Битти без околичностей осведомилась у Коллонтай:

— Я знаю, что вас прочат в состав нового правительства, которое сейчас формируют большевики. Так вы скоро будете министром?

— Конечно, нет, — искренне ответила Коллонтай смеясь. — Если бы мне пришлось стать министром, я стала бы такой же глупой, как и все министры.

Сойдя с трибуны, Ленин по длинному коридору поспешил на совещание.

В небольшой комнате прямо на письменном столе, отодвинув бумаги и газеты, член ЦК партии большевиков Александра Коллонтай резала круглый красный голландский сыр тонкими ломтиками, а крошки старательно собирала и отправляла в рот. Ленин, проходя мимо, поинтересовался:

— Откуда?

— Подарок шведских товарищей.

Владимир Ильич очень спешил, но остановился:

— Сыр все-таки вещь хорошая.

— Хотите кусочек? — угадала его желание Коллонтай.

— Давайте.

Александра Михайловна ловким движением отрезала ему полумесяц и завернула в какой-то революционный плакат.

Ленин с пакетиком вошел в комнату, забитую людьми. По-хозяйски устроился за столом. Рядом расположился еще кто-то из руководителей партии. Места остальным не хватило. Стояли или усаживались прямо на пол.

— Ну, что же, если сделали глупость и взяли власть, — несколько иронически сказал Лев Борисович Каменев, — то надо составлять министерство.

— У кого хороший почерк? — Ленин настроился на деловой лад.

— Владимир Павлович Милютин - лучший из нас писарь.

Будущему наркому земледелия советской России очистили место за столом. Он вооружился карандашом и бумагой.

— Так как назовем наше правительство? — задал кто-то первый вопрос. — Министры-то хоть останутся?

Ленин рассуждал вслух:

— Только не министры! Гнусное, истрепанное название.

— Можно было бы комиссарами назвать, — предложил Лев Троцкий. — Но только теперь слишком много развелось комиссаров. Может быть, верховные комиссары? Нет, «верховные» звучит плохо. Нельзя ли «народные»? Народные комиссары.

— Что же, это, пожалуй, подойдет, — одобрил Ленин. — А правительство в целом?

— Правительство назвать Советом народных комиссаров, — предложил Каменев.

— Это превосходно! — образовался Ленин. — Ужасно пахнет революцией. Принято. Начнем с председателя.

Он увидел перед собой множество глаз. Одни смотрели на него с любопытством, другие — с волнением. Почему-то обратил внимание на сидевшего с края Сталина. Тот не сводил с него глаз, словно чего-то ожидая.

Ленин предложил:

— На пост председателя — Троцкого.

Сталин на минуту прикрыл глаза.

Лев Давидович запротестовал:

— Это неожиданно и неуместно.

Ленин настаивал на своем:

— Отчего же? Вы стояли во главе Петроградского Совета, который взял власть.

Троцкий не согласился:

— Этот пост должны занять вы как лидер победившей партии.

Владимир Ильич не стал возражать. Занесли в протокол. Ленин снова обратился к Льву Давидовичу:

— Тогда - вы нарком по внутренним делам, будете давить буржуазию и дворянство. Борьба с контрреволюцией важнее всего.

Троцкий отверг и это предложение. Объяснил откровенно:

- Будет гораздо лучше, если в первом революционном советском правительстве не будет ни одного еврея.

Ленин презирал антисемитов, поэтому он вспылил:

— Ерунда. Все это пустяки. У нас великая международная революция, какое значение могут иметь такие пустяки?

— Революция-то великая, — ответил Троцкий, — но и дураков осталось еще не мало.

— Да разве ж мы по дуракам равняемся?

— Равняться не равняемся, а маленькую скидку на глупость иной раз приходится делать: к чему нам на первых же порах лишнее осложнение? Я бы охотнее всего продолжил занятия журналистикой.

Тут уже против высказался секретарь ЦК партии Яков Свердлов:

— Это мы поручим Бухарину.

Практичный Свердлов сам же и нашел работу для Троцкого:

— Льва Давидовича нужно противопоставить Европе. Пусть берет иностранные дела.

— Какие у нас теперь будут иностранные дела? — недоуменно пожал плечами Ленин, как и все, ожидавший мировой революции, но, подумав, согласился.

Наркомом по внутренним делам назначили Алексея Ивановича Рыкова. Он вытащил и показал наган, который носил с собой. Кто-то недоуменно спросил:

— Зачем он тебе?

— Чтобы перед смертью хоть пяток этих мерзавцев пристрелить, — мрачно ответил новый нарком.

Дальше составление правительства пошло быстрее.

— Нарком по продовольствию?

Кто-то выкрикнул:

— Предлагаю Ивана Адольфовича Теодоровича.

Ленин согласно кивнул, но мрачно пошутил:

— Жалко его. Надо бы кого-нибудь похуже, его ж все равно через неделю в Мойке утопят.

— Земледелия?

Кто-то выкрикнул:

— Милютин.

— Труда?

- Шляпников.

— Торговли и промышленности?

- Ногин.

— Народного просвещения?

- Конечно же, Анатолий Васильевич Луначарский!

— Финансов?

- Скворцов-Степанов.

— Почт и телеграфов?

- Авилов-Глебов.

Сталин молча ожидал, назовут ли его имя.

Составили первое временное рабочее и крестьянское правительство. Временное — потому, что оно должно было работать до созыва Учредительного собрания. Ленин пробежал глазами список:

— Вроде все. Никого не забыли?

Он увидел глаза Сталина.

— Нам еще нужен нарком по делам национальностей. В нашей стране - наиважнейшее дело. Предложим этот пост товарищу Сталину-Джугашвили. Возражений не будет?

Жена Троцкого Наталья Ивановна Седова записала в дневнике:

«Я вошла в комнату Смольного, где увидела Владимира Ильича, Льва Давидовича, кажется, Дзержинского, Иоффе и еще много народу. Цвет лица у всех был серо-зеленый, бессонный, глаза воспаленные, воротнички грязные, в комнате было накурено… Мне казалось, что распоряжения даются как во сне».

Коллонтай сочла неудобным идти на заседание с сыром. Оставила свою долю в канцелярии вместе с консервами. На столе возле Ленина лежал отрезанный ему полумесяц сыра с приклеившимся сбоку обрывком свинцовой бумажки. Коллонтай поглядывала на этот кусочек и радовалась своей доле, рассчитывала, что угостится сыром дома после заседания. Но когда заседание окончилось, в канцелярии она не нашла ни сыра, ни консервов. Кто-то их «экспроприировал».

Ленин вручил Александре Михайловне Коллонтай удостоверение, отпечатанное на бланке Петроградского военно-революционного комитета: «Республиканское Правительство (Совет Народных Комиссаров) уполномочивает товарища А. Коллонтай народным комиссаром общественного призрения».

Американская журналистка Бесси Битти остановила Коллонтай в коридоре:

— Мне надо с вами обсудить, как будет организовано распределение сгущенного молока, полученного Красным Крестом из Соединенных Штатов.

И не без ехидства напомнила новому наркому о недавнем разговоре:

— Вы же так уверенно сказали, что не желаете становиться министром, потому что министры глупеют.

— А я действительно глупею, — ответила Коллонтай. — Но что делать? Нас так мало, а работы много.