МОСКВА. КВАРТИРА ГЕНЕРАЛА КАЛГАНОВА
Генерал Калганов застрелился под утро, примерно в половине пятого.
Если бы он продержался еще несколько часов, скорее всего, остался бы жить. С рассветом бы к нему вернулись мужество и силы. Но в ноябре светает поздно, а предрассветные часы — самые мучительные для тех, кто не может уснуть. Генерал не дождался рассвета.
Его дом был заполнен призраками. Все его страхи словно материализовались в этих призраках, которые ночь напролет хозяйничали в доме. Только генерал никому о них не рассказывал.
Он не мог заснуть, потому что призраки расхаживали по дому, шумели, не обращая внимания на хозяина, громко переговаривались между собой. Убитые, раненые, искалеченные — все, кого он когда-либо встречал, опять пришли к нему. Прошлое вернулось.
Иногда он вообще не мог заснуть. Уставший мозг отказывался отключиться. Или в лучшем случае ему удавалось задремать под утро, приняв сильное снотворное, которое врач в ведомственной поликлинике согласился выписать только из уважения к высокой должности и заслугам генерала.
Ночью он вспоминал все. Он видел не только фигуры людей, но и слышал звуки выстрелов, треск взорванных и горящих домов, чувствовал запах тлеющих матрасов и свежей крови. Он слышал свист пуль и грохот взрывов. Сны он видел, к счастью, не каждый день, но если уж сон приходил, то обязательно как кровавый кошмар.
В Бога генерал не верил. Друзей — в результате продвижения по служебной лестнице — растерял. Некому было его утешить и разделить с ним горькие часы воспоминаний. Бывали недели, когда он крепко пил, но алкоголь облегчения не приносил, только легкость в теле.
Ребята из окружения министра, которых взорвали в Дамаске, посетили его на той, прошлой, неделе. Министр обороны был весь в крови, потому что осколок угодил ему прямо в затылок.
Следующей ночью в очередном кошмаре он опять побывал в Дамаске. Это были самые жуткие сны. Мертвецы не забывали его и навещали один за другим.
Встав утром, генерал смотрел новости и пил кофе без молока. После завтрака звонил зятю и спрашивал, как дела у внука. Он не напрашивался на сочувствие.
Теперь он должен за все заплатить. Тогда страдали другие. Настала его очередь. Пока дочь была жива, он жил вне той раковины, где скопились его воспоминания. Когда ее похоронили, створки раковины сомкнулись над ним.
Иногда он думал, что ему следует умереть. Странно, что он вообще прожил так долго. Сидит у себя дома на кухне, гуляет, смотрит телевизор, разговаривает с женой, ест, спит. Спит, правда, плохо. Рядом с людьми, которых он обрек на смерть.
Ему хотелось иногда увидеть какой-нибудь приятный сон. Раньше, засыпая, он любил представлять себе любовные сцены. В конце концов, много месяцев он вынужденно проводил без женщин. Да и от Энгельсины радости в постели было маловато. Но и любовные сцены быстро оборачивались кошмарами. Мысли соскальзывали в ту же пропасть.
Занавески он не задергивал, чтобы, проснувшись утром, сразу понять, где находится. В спальне на стене висело купленное дочкой большое зеркало, так что он не чувствовал себя одиноко. Дочка улыбалась ему с фотографии.
Генерал Калганов сам понимал, что на нем часть вины за ее убийство. Шурин отчаянно хотел стать министром. Щипачеву надоело ходить в заместителях. И Энгельсина постоянно подзуживала:
— Если брат станет министром, и ты вверх шагнешь. А то застрял на одном месте. Скоро уж на пенсию… О себе подумай. И обо мне.
Калганов знал, что Хаджи Бакр задумал убить российского министра в Дамаске. И не стал ему мешать…
Но президент Щипачева не назначил. И кое-что выплыло. Они с шурином приняли меры. Ни Осадчий, ни его люди ничего и никому не расскажут. Но где-то в цепочке произошла ошибка. Убили Лизу.
Щипачев немного нервничает, хотя ему обещали, что после курса, пройденного в спецблоке, он будет здоров как бык. Профессор Усманов тоже уговаривал Калганова лечь. Рассказывал чудеса о своей уникальной методике. Все унес с собой в могилу. Но Щипачев тревожится, как бы вся эта история не дошла до президента.
Калганову было все равно. Ему-то чего теперь бояться? Он уже наказан. И хуже этого наказания не придумаешь…
Он застрелился из наградного пистолета, подаренного ему на службе в день присвоения генеральского звания. Это было старое и надежное оружие. Генерал сам чистил и смазывал пистолет и держал его в домашнем сейфе.