День 22: 19 мая

Ужасная приключилась история, а началась она с того, что появилась стая бакланов, которые закружили над нами, галдя что-то жуткое. Мы страшно разволновались, все до единого, ведь если изловить одного, можно будет сытно поесть. Мистер Фрейер медленно поднял со дна баркаса гарпун и велел всем сидеть тихо, не двигаться и ждать – вдруг один из бакланов опустится на край борта.

– Было б у нас два гарпуна, мы бы с этим делом куда лучше управились, – произнес голос за моей спиной – не знаю чей, я смотрел на птиц и оборачиваться не стал, не хотел доставлять удовольствие мерзавцу, который позволил себе сделать это замечание.

– Тише, джентльмены, прошу вас, – негромко и спокойно сказал мистер Фрейер. – Мистер Блай, может быть, положим на кромку борта кусочек хлеба?

– Будет очень жаль лишиться его впустую, – неуверенно сказал капитан.

– Но если это заставит какую-то птицу спуститься, обещаю, больше она не взлетит.

Капитан поколебался, но, видя, что ни один баклан садиться на борт не собирается, и понимая, что они могут просто улететь, извлек из корзины вкуснейший на вид кусок хлеба и аккуратно опустил его на кромку – неподалеку от штурмана.

– Лучше будет, если вы убьете птицу раньше, чем она его съест, – тихо сказал капитан.

Хороший был кусочек, можете мне поверить, гораздо больше тех, что получали мы, но с другой стороны, ему и следовало быть не маленьким, иначе птицы его не заметили бы и не решили, что его стоит схватить. Пока я смотрел на него, живот мой урчал и екал от мучительного голода, и, смею сказать, я был не единственным в баркасе, кого так и подмывало подскочить к хлебу, сцапать его и проглотить прежде, чем кто-то остановит, да только сделать это означало обречь себя на мгновенную смерть.

– Ну сядь же… – прозвучал голос мистера Фрейера, и, клянусь, он встретился глазами с какой-то из птиц, потому что несколько мгновений спустя одна из них стала снижаться и зависла над хлебом, осторожно оглядывая его, оглядывая нас, пытаясь понять, не причиним ли мы ей зла. – Все замерли, – сказал мистер Фрейер, да на борту никто уже и дышать-то не решался, не то что пошевелиться. Такие мгновения кажутся часами, но вот, к великой нашей радости, птица опустилась на кромку борта, вцепилась в нее лапками, клюнула хлеб и проглотила его, зато миг спустя гарпун мистера Фрейера пронзил ее и пригвоздил к борту.

Вскрик баклана слился с нашим хриплым воплем и хлопаньем крыльев над нами – птицы немедленно унеслись прочь, – и, клянусь, я не мог вспомнить, когда еще был столь головокружительно счастлив.

– Трижды ура мистеру Фрейеру! – воскликнул мистер Эльфинстоун, и мы в упоении согласились сыграть эту комедию, и посмотрели бы вы, каким облегчением и радостью озарилось лицо штурмана. По-моему, я никогда не видел его настолько довольным собой. Он повернулся к капитану, протянул ему убитую птицу, а мистер Блай звучно хлопнул его по спине.

– Отличная работа, мистер Фрейер, – сказал он, стараясь, однако ж, сдержать свой восторг. – Никогда еще не видел такого точного удара.

Мы смотрели, как капитан вытягивает из тела птицы гарпун и начинает ее ощипывать. Никто из нас, разумеется, не подумал, что он разделит ее на восемнадцать порций, – напротив, мы слишком хорошо знали: капитан разрежет птицу на части и постарается кормить нас ими четыре-пять дней, и все же то было приятной переменой после привычных крошечек хлеба, изрядный кус которого только что слопала наша добыча.

Положив ощипанную птицу на кромку борта, мистер Блай взялся за нож, чтобы разрезать ее, и вонзил нож в тушку, и повел им к шее птицы, деля ее на две равных половины, и тут же те из нас, что были с ним рядом, вскрикнули от внезапного отвращения. Ибо увидели мы не белое мясо и кровь, не потроха, как ожидали, но нечто черное, похожее на деготь. Капитан застыл, губы его покривились, потом он сделал еще один надрез, а потом, к нашему изумлению, вскрикнул и швырнул тушку в море.

– Капитан! – потрясенно воскликнул я.

– Птица была больной. – И, клянусь, не будь его желудок пустым, капитана вырвало бы за борт. – Есть ее было нельзя. Она убила бы всех нас.

– Это знамение, – сказал Вильям Пекоувер, вставая, и вид у него был совершенно пришибленный. – Это знамение, моряки, – повторил он. – Черная немочь птицы означает, что все мы умрем.

– Сядьте, мистер Пекоувер! – рявкнул капитан.

Пекоувер открыл было рот, чтобы повторить свое предсказание, но передумал, покачал головой и сел. Все молчали, гребцы снова взялись за весла, баркас пошел вперед, полил дождь, и каждый из нас гадал, мистеру ли Фрейеру не повезло с бакланом или слова мистера Пекоувера не лишены смысла.