История шестая

ЗОЛОТЫЕ КОСТРЫ

Пугало сидело на крыше флигеля, наблюдая рассвет. Небо, как это частенько бывает в феврале недалеко от моря, несколько минут напоминало цветом морскую раковину, таким нежно-розовым оно было, а затем сразу потускнело, налилось свинцом, в глубине которого, казалось, расплескали лучшие восточные чернила. Почти сразу начал накрапывать дождь, и одушевленного с крыши как ветром сдуло.

Дождь Пугало любило даже меньше, чем отсутствие развлечений. А последних не случалось уже довольно давно.

Я занимался тем, что заканчивал ранний завтрак — вареные яйца, жареная сардина и чесночный суп, который оказался порядком пересолен.

Все тело чесалось, ночью я отразил четыре атаки клопов, но пропустил организованный удар с левого фланга и теперь мысленно проклинал этот постоялый двор и то, что настойка для отпугивания насекомых закончилась так не вовремя.

Владелец заведения, видя мою хмурую рожу, не решался просить расчет и топтался возле кладовки, поглядывая то на меня, то на облаченных в белое.^[39]

Странники в одеждах, которые за время путешествия давно уже приобрели серый цвет, с простыми посохами, ели постную гречку. Уставшие от бесконечной дороги богомольцы шли от мыса Дель Сур, самой южной точки Нарары, в Крусо.

Не первые пилигримы на моем пути. И все как один твердят, что девочка, живущая в Крусо, узрела чудо. Мол, прилетел к ней крылатый вестник, и крылья его были подобны дыму. Сообщил он, разумеется, что Страшный суд не за горами и надо покаяться, прежде чем вострубит рог и поднимется из земли прах.

— Ты веришь в это? — спросил у меня Проповедник, когда мы только услышали новость.

— Что ангел слетел с небес? Последний ангел, которого, как говорят, видели, появлялся, когда распяли Христа, и известил наместника, деда императора Константина, о том, что грядут большие перемены. Но в той истории хотя бы был серьезный повод.

— Конец света, по-твоему, не повод?

— Я немного устал от концов света, Проповедник. Каждый год всякий, кто считает, что видел ангела или слышал бога, заявляет о том, что мир на краю гибели, что вот-вот случится третий потоп, четвертая великая эпидемия юстирского пота и в каждом городе на месте домов грешников вырастут огнедышащие горы, которые будут плеваться серой и жабами.

— То есть ты не ждешь Апокалипсиса?

— Не сомневаюсь, что рано или поздно мы достанем небеса и те проведут показательную чистку паршивых овец, но уверен, это случится не при моей жизни.

— Если честно, я тоже не верю в эту историю. На кой черт, прости Господи, ангелу прилетать к какой-то десятилетней девчонке, когда в его распоряжении куда более интересные представители человечества?

Один из пилигримов, уже давно поглядывающий на меня, отодвинул пустую миску, неспешно вытер губы рукавом и подошел к моему столу:

— Бог в помощь. Направляетесь в Крусо?

Я подумал, стоит ли делиться своими планами с первым встречным, решил, что хуже не будет, и просто кивнул.

— Нас восемнадцать. Мы мирные люди, а дороги вдоль побережья бывают опасны. Заплатим за защиту.

Вот только этого мне не хватало. Плестись два с половиной дня вместе с распевающими святые гимны богомольцами, когда на лошади можно оказаться в городе уже к вечеру. У меня просто нет лишнего времени.

— Ты ошибся, добрый человек, — любезно ответил я ему. — Я не наемник и не воин.

Чтобы не было больше вопросов, показал рукоятку кинжала:

— У меня свои цели. Если хочешь защиты, сходи на купеческий пост. Они обычно продают услуги охранников.

Он, кажется, удовлетворился моим ответом и вернулся к спутникам. Проповедник покрутил пальцем у виска:

— Отдать деньги одному, чтобы он охранял восемнадцать. Воистину Божьи люди. Такого идиотизма я не встречал с тех пор, как решил остановить наемников на крыльце моей церкви. Лучше бы сидели дома, чем шляться по дорогам.

— Как ты суров с утра. — Я с усмешкой отложил ложку, окончив завтрак. Следовало расплатиться и отправляться в дорогу. Под мерзким дождем.

— Я истину говорю, Людвиг. А уж если дома не сидится и в заднице свербит, научись стрелять из арбалета. Восемнадцать человек с арбалетами. Они любых разбойников уделают.

— Отправляющимся к святыням не пристало носить при себе что-то тяжелее библии.

— Вот потому их и разувают все кому не лень.

Он еще что-то ворчал по этому поводу, но я уже направился к хозяину постоялого двора, предоставив старому пеликану высказывать свои мысли Пугалу в намокшей соломенной шляпе.

Нарара, несмотря на то что это не самая южная страна континента, зимой отличалась куда более мягким климатом, чем тот же Лезерберг или Витильска. Снег в приморских областях падал обильно, но морозы случались редко, а к концу февраля довольно часто теплело настолько, что начинал идти дождь.

Конечно же холодный и неприятный, но, если сравнивать с убийственным морозом, что сейчас, по слухам, собирает щедрую жатву из путников в Фирвальдене, — здесь, можно сказать, был рай земной. Впрочем, человек никогда не бывает доволен и частенько пеняет на судьбу. К полудню я возненавидел дождь, который шел не переставая.

Стоило мне подумать о том, что лучше уж шел бы снег, как капли обернулись крупными белыми хлопьями и случилась «чудесная» метель. Она, точно соль Ядовитого моря, укрыла рыже-красную землю белым налетом, который не продержался и часа — из-за облаков выглянуло солнце и растопило всю эту красоту.

Я быстро понял, что ошибся в расчетах и к вечеру в Крусо не попаду. Окажись земля замерзшей, это было бы вполне возможно, но дорога размокла, и гнать по ней лошадь не имело никакого смысла.

Проповедник это тоже понял, но помалкивал, поглядывал на солнце. И наконец, уже к вечеру предложил:

— Деревеньки по пути встречаются. Переночуем в одной из них? Местные довольно дружелюбны. Ведь уже понятно — ты окажешься в городе не раньше середины завтрашнего дня.

— Предпочитаю постоялый двор, а не крестьянский дом.

— Все дворы забиты паломниками, пилигримами и сумасшедшими. Вчера мы едва нашли место для ночлега. Что ты имеешь против крестьян?

— Я верю в доброту людей, Проповедник, но гораздо меньше, чем прежде. За мою жизнь четырежды меня пытались убить во время таких вот ночлегов. Один раз, потому что я страж, в другой — потому что понравился мой конь, в третий — из-за пряжки на ремне и двух серебряных монет в кошельке.

— А в четвертый? — уточнил он, когда я замолчал. — Ты сказал, что четыре раза.

— Не знаю причины. Тот умник умер прежде, чем успел поведать мне ее. В общем, я не слишком жажду наступить на те же грабли в пятый раз. Это уже слишком. Даже для меня.

— А если не будет постоялых дворов?

— Что-нибудь придумаю. Лес под боком.

Я обогнал несколько групп странников — уставших, изможденных, но вдохновенно шагающих в Крусо, точно околдованные.

— Вера творит чудеса. — Проповедник с жадным любопытством рассматривал их лица.

— Вера в слова маленькой девочки и слухи, которые их преумножают. Сколько этих блаженных останутся лежать на обочине из-за холода, болезней, переутомления и встречи с дурными людьми? По мне, это больше напоминает сумасшествие, а не веру.

— Не согласен с тобой. — Он осторожно потрогал проломленный висок, затем глянул на палец. — Вера на то и вера. Если бояться за свою жизнь, то конечно же надо сидеть дома. Но следует что-то сделать, чтобы попасть в рай. Не всем открываются эти врата и прощаются грехи.

— То есть, по логике, лучше погибнуть в пути и обрести вечное блаженство на небесах?

— А разве нет?

Я покачал головой:

— Проповедник, я как никто иной верю в чудеса, ад, рай, демонов, ангелов, души и воскрешение Христово. Сюда можешь добавить потоп, исход из хагжитских земель, знамения, огненные дожди и что там еще написано в библии по другим важным поводам. Но я готов поспорить, как специалист по душам, что нельзя получить ключ от рая, сдохнув в пути от тифа, если ты наслушался басен, которые не имеют ничего общего с верой.

— Любая басня появляется по воле Его.

— Ага. Так можно сказать обо всем. Вот эта лужа тоже по воле его. И вот эта канава здесь не случайна. И вон та виселица на перекрестке появилась исключительно по приказу бога, а не местного землевладельца, казнившего разбойников или просто каких-то бедолаг.

— Наш теологический спор заходит в тупик, — заметил он. — Потому что я имею в рукаве один и тот же козырь, укладывающий любой твой аргумент на обе лопатки. Ему уже без малого полторы тысячи лет, но он отлично действует. Хочешь услышать эти волшебные слова?

Я прищурился:

— Удиви меня.

— Мы просто не в состоянии постичь Его замыслов, — невинно изрек он. — Ибо кто мы перед Ним? И возможно, эта канава сыграет роль в Его планах. Как и лужа. И виселица с ее грузом. Только мы об этом никогда не узнаем.

— Да, это очень удобное заклинание. И его можно применить к любой ситуации. К примеру, твоя смерть была его замыслом.

Он хихикнул:

— Я ни на минуту в этом не сомневаюсь.

— И поэтому порой неделями я слышу от тебя потоки богохульств?

— Одно другому не мешает. Если моя смерть нужна Ему, то я готов выполнить свое предназначение.

Я снял с головы капюшон, и влажный ветер с моря взъерошил мои отросшие волосы:

— И ты знаешь, каково оно?

— Мы просто не в состоянии постичь Его замыслов, — терпеливо повторил старый пеликан. — Быть может, Он желал, чтобы я скрашивал твое одиночество? А затем отправлюсь в рай.

— Ты уже можешь туда отправиться. Хоть сейчас, — напомнил я ему.

— Пока я не готов. Но возвращаясь к нашей беседе о вере и верующих. Считаю, что неважно, насколько правдивы слухи и девочка, благодаря которой они появились. Важна лишь вера. Даже если у нее нет причины. Ибо она — пропуск в рай. Не согласен?

Вопрос был обращен к долговязому Пугалу, которое, точно аист, размеренно шагало по другую сторону от моей лошади. То лишь ухмыльнулось.

— Ну да, — проворчал Проповедник. — Куда уж тебе о духовных вещах рассуждать.

— Вера не является пропуском. Ты ошибаешься. — Мы почти добрались до виселицы, и я поправил палаш, висевший рядом с седельными сумками, так как в ближайших придорожных кустах мне почудилось движение. — Кроме нее должны быть и хорошие поступки. Отсутствие грехов. Слепая вера не помогает, друг Проповедник, а вредит. Это все равно что неуправляемая карета, несущаяся под горку. Угробит и тех, кто сидит в ней, и тех, кто попадет под колеса.

Старый пеликан скривился:

— Я понимаю твою аналогию, Людвиг. Даже признаю, что ты прав. Мы, люди, искажаем все, до чего дотягиваемся. Или выворачиваем наизнанку, что одно и то же. Но клянусь кровью Христовой, так быть не должно. Вера должна спасать, а не убивать.

— И не разобщать, не стращать, не судить и не казнить. Но отчего-то именно так и происходит. Одни жгут ведьм, другие — кацеров из Витильска, третьи — тех, кто забыл помолиться перед обедом. Уверен, что помыслы Господа в этих случаях совершенно ни при чем. Это уж мы сами, воплощение рук его, додумались. Но всегда готовы спихнуть свои не слишком праведные поступки на чужую волю, лишив ее себя. Мол, не я срубил голову тому нехристю-хагжиту, это бог так велел.

Мы вплотную подъехали к виселице — перекладине между двух столбов. На ней болтались два трупа. Судя по внешнему виду, встречали путников они уже очень давно. Покойники выглядели столь жалко, что не заинтересовали даже Пугало.

— Забавно, — изрек Проповедник с таким видом, словно его заставили проглотить тарелку желчи. — Мы живем и мыслим, верим, желаем, любим и ненавидим. Мы все, создания Божьи с горячей кровью, в конце пути превращаемся вот в это. В бездушный кусок мяса на радость червям и воронам.

— Что это на тебя нашло?

Он отвернулся от висельников:

— Умирать не страшно, Людвиг. Просто обидно. Никогда не успеваешь сделать все, что хотел.

— Мы не умираем после смерти, Проповедник. Ты — тому явное доказательство.

— Я узнал об этом, лишь когда меня убили. До того момента — верил и сомневался. Сомневался и верил. При всех чудесах и доказательствах не всегда можно искренне быть убежденным до конца, что есть жизнь после смерти.

— Еще одна человеческая черта, — усмехнулся я. — Мы склонны сомневаться даже в очевидных фактах. Сплошные противоречия.

Он неожиданно улыбнулся.

— Иногда ты говоришь замечательные вещи, мой мальчик. В такие минуты я узнаю что-то новое о самом себе, — проронил он и фальцетом запел церковный гимн во славу благодати.

Ночевать под открытым небом или в каком-нибудь заброшенном сарае не пришлось. Почтовая станция с постоялым двором оказалась как нельзя кстати. И, несмотря на то что в крохотном зале было народу столько же, сколько в бочке альбаландских селедок, свободная комната нашлась.

— Да неужели? — изумился Проповедник и ткнул сухим пальцем в чернявую хозяйку. — Советую спросить у нее, в чем здесь подвох. С тем количеством желающих приобщиться к святому месту комнату нельзя найти даже за флорин. А здесь свободная!

Я спросил. Женщина не стала скрывать:

— Три месяца назад зарезали там одного путника. Сам виноват. Пустил чужаков, много болтал, пил и сорил деньгами. Я и опомниться не успела, как его выпотрошили.

— С каких это пор убийство пугает гостей?

Она нахмурилась, затем решилась:

— Хорошо. Не буду юлить, господин. Мой сын видел ваш кинжал, когда заводил лошадь в стойло. Вы страж, а значит, не боитесь призраков. И не потребуете плату назад.

— А вот с этого момента поподробнее, — заинтересованно попросил я.

Обычно призраки и привидения не более чем миф. Так называют душу, которую внезапно видят все, кому она желает показаться на глаза. О таком пишут в книгах, но в реальности подобное явление стражи встречают реже говорящего козла за обеденным столом Папы.

— Отпели и закопали, все как положено. А он, сволочь, все покоя не дает. — Ее лицо стало злым. — Занял комнату, пугает людей. Те уже начали болтать, а мне, как понимаете, ни к чему разговоры. Сейчас народу много и мест нет, а как поток схлынет, никто ко мне не идет, кроме придурков, которым охота поглазеть на мертвеца. Таких, как вы понимаете, гораздо меньше нормальных людей.

— Кто-нибудь после его появления здесь умирал?

— Нет.

— Болел? Калечился?

— Нет, упаси Господь. Ничего такого. И с доходами пока все хорошо. Да и не злой он. Просто пугать любит. Служанки уже туда и не заходят. Комнату не убирали. Избавьте меня от него, господин. А я бесплатно пущу. И еду лучшую, и вино. И лошадке вашей пшеницы отборной.

— Соблазнительно, — без особых эмоций произнес я. — Ну показывай, где у тебя плохая комната.

Она оказалась на первом этаже, в дальнем конце дома, с единственным окном и видом на скотный двор.

— Настоящий дворец. — Проповедник дал свою критическую оценку убогому интерьеру и кровати с соломенным матрасом.

— Надеюсь, призрак смог напугать не только людей, но и клопов. — Я бросил сумку в темный угол и, не удержавшись, открыл маленькую форточку. Здесь давно следовало проветрить.

— Вроде бы обычные люди нас видеть не должны. — Его пеликанье святейшество плюхнулся на мою кровать.

— Всегда есть исключения из правил.

В дверь постучали.

— А вот и он. Какой вежливый, — хихикнул мой спутник.

Разумеется, это была никакая не душа, а сама хозяйка. Не входя, она протянула мне чистое постельное белье, стараясь не смотреть в комнату:

— Ужинать будете в зале или собрать вам здесь, господин?

— В зале, — к ее явному облегчению ответил я.

Пока я сидел в толчее, опустошая тарелку, в комнате появился гость. Но не тот, которого я ждал. Это было всего лишь Пугало. Оно бесцеремонно извлекло из моей объемной сумки главное ее содержимое — тяжелую толстую тетрадь, переплетенную в шершавую свиную кожу.

Я унес все, что нашел на столе покойного бургграфа, но лишь эта вещь оправдала мои ожидания. В мои руки попало нечто вроде дневника, бухгалтерской книги и ежедневника за последние полгода — его милость отличался педантичностью и доверял бумаге все свои дела.

Отец ун Номанна, к сожалению, не был настолько наивен, чтобы не использовать шифр. Последний оказался сложен — изобретение флотолийских банкиров. Прочитать его без ключа не представлялось возможным. Поэтому я следующим же утром отправил дневник через «Фабьен Клеменз и сыновья» Гертруде, зная, что с ее связями и знакомствами, в том числе и в Риапано, где обожают не только создавать, но и раскрывать чужие секреты, узнать, что написано, получится гораздо быстрее.

Ровно через две недели я получил тетрадь обратно в другом отделении «Фабьен Клеменз», находящемся за сто лиг от первого, и среди страниц лежал ключ с правильной комбинацией и провощенный трафарет, в который требовалось подставлять нужные буквы.

Я начал с самых последних записей и не ошибся. Уже на третьей странице с конца, между отметками о выплате жалованья слугам и совещании у бургомистра, нашлось нечто любопытное:

Проповедник, узнав, что я собираюсь в Крусо, даже руками всплеснул:

— Господи Иисусе, Людвиг! А почему не к хагжитам? Или сразу к адским вратам на восточной окраине мира?! До Нарары путь неблизкий, и тебе там совсем нечего делать.

— Кроме как разобраться с тем, что случилось с Кристиной, по следу которой я иду с самого начала осени. Кто-то из Крусо отправил ее кинжал бургграфу. Тот, кому нужны были камни серафима. И предполагаю, для того, чтобы выковать темное оружие.

— Да-да! Темный кузнец живет в церкви Святого Михаила и только и делает, что ждет тебя. Чтобы ты приехал и задал ему свои вопросы! Того, кто отправил кинжал, уже может там не быть!

— Он там, — с уверенностью произнес я. — В конце февраля бургграф должен был отправить ему камни.

— Ну, может, прежде чем ехать сотни лиг, ты просто зайдешь в «Фабьен Клеменз» и поинтересуешься, от кого была посылка?

— С какой стати им отвечать? Они не раскрывают посторонним тайны своих клиентов.

— Ты тоже их клиент. И с довольно внушительным счетом.

— Это ничего не меняет. Они не станут рисковать репутацией и отчитываться о чужих тайнах.

Он был недоволен и не желал ехать на запад. Но, собственно говоря, когда было иначе? Проповедник, всю жизнь проведший в своей деревне, несмотря на то что мотается за мной не один год, так и не привык к частым переездам.

Однако вернемся к настоящему. Теперь Пугало решило заняться чтением или делало вид, что читает дневник бургграфа. Оно неспешно переворачивало страницы серыми когтистыми пальцами, наклонившись к самой свече, которая едва не поджигала его шляпу, сделанную из плохой соломы.

— Как я понимаю, тебе не смущает шифр.

Оно даже головы не повернуло.

— Интересно, что оно хочет там найти. — Проповедник, подперев щеку, с некоторой завистью следил за одушевленным.

Нелепое Пугало с поля делало то, чего не мог сельский священник — оно прекрасно умело читать.

Я стал готовиться ко сну, когда появился новый гость — бледный человек с изуродованным лицом и в залитой кровью одежде. Над ним хорошенько поработали ножами и нанесли такое количество ран, что впору было лишь пожалеть его.

Вытаращив глаза, он заскрежетал зубами и медленно двинулся ко мне.

— Не надоело? — с участием спросил я.

Он остановился как вкопанный, посмотрев недоверчиво, и осторожно спросил с сильным литавским акцентом:

— Что, совсем не страшно?

— Увы, — с сожалением развел я руками.

— И вам не страшно? — спросил неизвестный у Проповедника.

— Я мертв, как и ты, полудурок, — проворчал тот. — Напугать мертвеца мертвецом это надо умудриться. Клянусь Девой Марией, более глупой затеи я еще не видал.

— Наверное, стоило подкрасться сзади, — пробормотал тот и доверительно сказал мне: — Обычно все убегали с воплем и едва дверь не сносили.

— Некоторые люди не такие, как все. — Я положил на стол обнаженный клинок.

— Бездна! — произнес убитый и рванул прочь, но не тут-то было. Фигура, которую я кинул ему под ноги, была ничуть не хуже силка, которые ставят на кролика.

Он дернулся раз, другой, но лишь запутался еще сильнее.

— Эй, приятель! Ты не имеешь никакого права меня трогать! — На его лице был страх. — Я не темный.

— Это ты так считаешь. — Я встал, взявшись за кинжал. — Ты остался на месте своего убийства, и отчего-то тебя кто-то увидел. Разумеется, он испугался. И тебе это понравилось.

— Всего лишь маленькая шалость, — проскулил он.

— Чужой страх добавил тебе сил. А они дали возможность увидеть тебя еще кому-то. И ты снова напугал. И опять подпитался ужасом.

— Но я… — Он заткнулся, когда я поднял руку с клинком, призывая его к молчанию.

— Я расскажу тебе о последствиях. Питание страхом приведет к тому, что твоя светлая сущность станет темной. Не прямо сейчас. Быть может, через месяц, а может, и через год — смотря скольких людей ты напугаешь и как сильно им будет страшно. Но поверь мне, рано или поздно подобное произойдет. Знаешь, что тогда случится?

— Ты придешь за мной? — шепотом спросил тот.

— Я уже пришел за тобой. И не буду ожидать той поры, когда ты переродишься из-за своих глупых забав и начнешь убивать людей. Пока перед тобой открыты врата рая. Но, когда ты наберешься тьмы, отправишься не наверх, а вниз. Загремишь в чистилище. Грубо говоря, собственными руками отправишь себя туда, куда никто не хочет. Не слишком прекрасная перспектива, на мой взгляд. Я даю тебе выбор. Уйдешь сам или мне выполнить свою работу?

— Уйду сам, — быстро ответил он. — Никакие шутки не стоят ада. Я просто снова хотел почувствовать жизнь.

Я разрушил фигуру, удерживая наготове знак. Он вздохнул, закрыл глаза, а дальше случилось то, что я видел уже много раз. Его силуэт стал бледнеть, пока не осталось едва заметного контура. Тот на мгновение засиял солнечным светом, который озарил всю комнату, и вокруг вновь наступила полутьма, разгоняемая лишь свечами на столе.

Что примечательно, Пугало даже головы не повернуло, продолжая читать дневник бургграфа.

— Ну, теперь хозяйка постоялого двора точно скажет тебе спасибо. — Проповедник выглядел задумчивым, явно размышляя о том, что когда-нибудь нечто подобное предстоит сделать и ему. — Скажи, ты бы и вправду забрал его кинжалом? Он ведь все-таки светлый.

— Забрал бы. Потому что такой светлый быстро становился темным, а это относится к прямой угрозе людям.

— Интересно, что он видит сейчас? Распахнутые врата? Святого Петра с ключами? Или архангела Михаила?

— Боюсь, не смогу удовлетворить твое любопытство. Придется тебе проверить самому. Давай спать. — И, повернувшись к Пугалу, добавил: — Дочитаешь, не забудь погасить свечу.

И я уснул под тихий шелест перелистываемых страниц.

— Вот сукин сын! — сгоряча произнес я.

От дневника бургграфа осталась лишь одна обложка. Страницы были аккуратно вырезаны и расклеены по потолку. Чернила на них намокли и расползлись, так что прочитать больше ничего было нельзя.

— Я… — проблеял Проповедник, так и не закончив предложение.

Все было понятно. Когда одушевленный это проделал, старый пеликан где-то бродил, поэтому не смог разбудить меня. Я молча начал одеваться. Уже рассвело, и пора было отправляться в дорогу.

— Там содержалось что-то ценное? — осторожно поинтересовался Проповедник.

— Еще вчера я бы сказал, что нет. Теперь уже не уверен. — Я застегнул пояс с кинжалом.

— Может, это одна из его непонятных шуток? Может, оно просто развлекается?

— Поживем — увидим.

— То есть ты ничего не будешь делать?

— В смысле бегать по окрестностям и искать одушевленного, который одним щелчком пальцев может переместиться на тысячу лиг, на поле, где находится его оболочка? Пугало вернется, оно всегда возвращается. Моих планов это никак не нарушало.

— Но тетрадь…

— Если честно, я собирался сжечь ее еще несколько дней назад, но руки никак не доходили. Так что плевать на тетрадь. Крусо. Церковь Святого Михаила. Вот моя цель на сегодня.

Как только я оказался в зале, хозяйка тут же кинулась ко мне. В ее глазах читался вопрос.

— Он больше не побеспокоит никого, — сказал я, и она рассыпалась в искренних благодарностях.

Когда я вышел на улицу, мальчишка тут же подвел мне лошадь.

По сравнению с прошлым днем сегодня было ясно и очень тепло. Тракт конечно же оказался забит телегами, всадниками и пешеходами. Все шли в город, чтобы поклониться новой святыне и увидеть след босой ступни, который якобы ангел оставил перед домом девочки.

Крусо — сплошные стены и башни из желтого камня. Город, раньше бывший столицей королевства, народом оказался запружен ничуть не меньше, чем дорога. У Рыбных ворот я попал в несусветную давку. Вокруг кричали молитвы, пели, поносили друг друга, визжали свиньи и орали те, кто потерял в толчее свои кошельки. То и дело мелькали белые плащи паломников, цветные ленточки на посохах. Какая-то группа крестьян несла крест, обходя городские стены по кругу. К ним каждую минуту присоединялись новые молящиеся, распевая «Величит душа моя Господа».

Под копыта моей лошади бросился нищий, вопя, что грядет конец света и я должен покаяться и отдать ему все деньги. Однако, поняв, что я не отличаюсь особой набожностью, он тут же забыл обо мне и пристал к двум дородным купцам, которые были несколько перепуганы тем безумием, что происходило вокруг.

У следующих ворот было ничуть не лучше. Усиленный отряд стражи сдерживал толпу. Людей набралось столько, что многие, потеряв надежду пробраться в город сегодня, разбивали огромный палаточный лагерь на голом поле.

— Куда прешь? — по-нарарски заорал на меня усталый стражник в полосатом берете. — Вали назад!

Я показал ему кинжал, и меня, несмотря на ругань очереди, пропустили.

— Церковь Михаила. Как мне ее найти? — спросил я у солдата.

— Спроси чего полегче! — отмахнулся тот. — Их тут до черта, как и богомольцев!

— Не ты один не любишь паломников, — хихикнул Проповедник.

Пришлось расспрашивать на улицах. Какой-то парень со знаком гильдии портных на камзоле почесал в затылке:

— Это та, которая возле колодца, что ль?

— Знал бы, не спрашивал.

— Епископская, на Малой Злотинке, по пути к внутренней стене.

Я поблагодарил его и направился к центру города. Крусо до этого я никогда не посещал, но решил, что здесь, скорее всего, будет так же, как и в других местах при празднествах, ярмарках, святых паломничествах и свадьбах князей — все дешевое жилье расхватано, и лезть туда не имеет никакого смысла. А вот в богатых районах, где порой могут за ночь содрать и четверть флорина, если совесть отсутствует, кровать для путешественника всегда найдется.

Мой опыт меня не обманул. Постоялый двор «Под короной князя», расположенный напротив старых королевских конюшен, ценами распугал всех желающих и принимал лишь людей, которые не очень-то считали деньги. Оставив лошадь и спросив у хозяина дальнейшую дорогу, я отправился пешком. Так выходило гораздо быстрее.

Церковь — серая громада, стиснутая с двух сторон жилыми домами так, что представляла с ними единое целое и отличалась от них лишь шпилем, торчащим над черепичными крышами. На ступеньках сидели двое чумазых мальчишек лет десяти, они без всякого энтузиазма просили милостыню. Я подергал дверь, но безрезультатно, хотя слышал, что внутри играет орган.

— Закрыто, дядечка, — сказал мне один.

— Но там кто-то есть.

— Что с того? Священника-то нет.

Я достал несколько медяков, кинул им в шапку.

— Спрашивайте, — степенно позволил второй и вытер рукавом сопливый нос.

— Где он и почему закрыта дверь?

— Все священники теперь возле часовни на той стороне крутятся. Где девица видела ангела.

— Да не могла она ничего видеть! — возмутился его товарищ. — Она от рождения слепая!

— Вот потому и видела, что не видела! — заспорил тот. — Так отец Селико говорил! А он-то поболе, чем ты, знает!

— А почему музыка играет?

— Музыкант репетирует. Он часто сюда приходит. Но церковь откроется только после воскресенья.

— А что будет в воскресенье?

Мальчишка многозначительно посмотрел в шапку:

— Если уж вам лень у других узнавать, господин, то вы нам еще медяк на хлебушек подкиньте.

Я рассмеялся его нахальству, кинул два.

— Служба торжественная. Кардинал приедет. Из Риапано, говорят. Чтобы провести мессу для уважаемых жителей города. В честь явления.

— Как мне попасть в церковь?

Мальчишки переглянулись.

— Не знаем, — ответил тот, что выглядел постарше.

— Врать ты не умеешь, приятель. — Между указательным и средним пальцем я держал серебряную монетку.

Дети наклонились друг к другу, пошушукались.

— Ладно, дядечка. Проведу.

Мальчик забрал денежку, отдал ее своему приятелю, который тут же спрятал сокровище за пазуху.

— Идемте, дядечка.

Он отвел меня в переулок, огляделся и точно котенок юркнул в распахнутое слуховое окошко, находящееся на уровне мостовой. Надо признаться, туда бы я не пролез при всем желании.

Лицо мальчишки появилось в окошке:

— Идите к подвалу, вон тому. Я щас дверь открою.

Спуск в подвал тоже был на улице, закрытый стальным щитом. Клацнула задвижка, я поднял нелегкий люк, спустился вниз. Мальчишка проворно защелкнул замок:

— Если дядька Микель узнает, что я снова здесь лазаю, он уши оторвет. Давайте быстрее, дядечка.

Подвальное помещение под домом, с низким потолком и затянутыми паутиной углами походило на лабиринт. Лестница вывела нас в полутемный коридор. Здесь сильно пахло квашеной капустой и кошками. Где-то за дверью, надрываясь, кричал младенец. Шустрый мальчишка бежал вперед, так что мне оставалось лишь поспевать за ним и не врезаться головой в вязанки лука, свисающие с потолка.

Черный ход вывел нас в маленький внутренний двор дома — грязный, неухоженный, с покосившейся голубятней возле забора.

— Через забор вам, — сказал мальчишка и, больше ничего не объясняя, скрылся в здании.

Я так и поступил, благо перебраться через преграду было несложно. Церковный двор оказался еще меньше — такой тесный, что напоминал комнату в какой-нибудь провинциальной таверне. Орган продолжал играть, и даже толстые каменные стены не могли приглушить его величественные звуки.

Маленькая калитка была полуоткрыта, так что я вошел. Кроме звука органа я слышал, как находящиеся внизу подсобные рабочие раздувают мехи музыкального инструмента. Узкими закутками вышел на балкон, откуда открывался вид на колоннаду, пустые скамьи и ярко-желтый узор на полу от витражей, в которые светило солнце. Спустился вниз по витой лестнице, решив не мешать невидимому органисту, и сел на первую скамью.

Закрыл глаза, слушая музыку. Она была грандиозной, объемной и, казалось, пронзала тебя насквозь.

— Потрясающе, — прозвучал у меня над ухом голос Проповедника. — В кои-то веки ты доволен, находясь в церкви.

— Чудесная музыка, — в ответ произнес я. — Не побоюсь этого слова — божественная.

— И мнится мне, что я слышу ее в первый раз. — Он был немного растерян. — К какой это молитве?

— Не имею понятия.

— Тогда чему ты улыбаешься?

— Тому, что мой долгий путь окончен.

Он глянул на меня как на сумасшедшего. Хмыкнул и пристроился на лавке, не желая больше ничего спрашивать. Так мы и сидели, пока звуки не стихли под сводами.

Органист вошел в зал, и оказалось, что это женщина. В руках она держала стопку исписанных нот и на ходу что-то черкала в них грифелем, не замечая меня. Так что я отлично смог ее рассмотреть. Очень маленькая, худая и тоненькая, как девочка. Из-под бархатного берета гильдии музицирования во все стороны торчали вихрастые черные волосы. Они сильно отросли и падали ей на плечи. Миловидное лицо было сосредоточено, лоб нахмурен, красивые губы сжаты, а в углах немного раскосых восточных глаз, характерных для тех, у кого предки жили в Илиате, появились морщинки.

— Редко можно встретить в церкви женщину-музыканта, — громко сказал Проповедник.

Разумеется, сказал для меня, не думая, что кто-то другой его услышит.

Но она услышала и, вздрогнув, едва не уронила ноты, поймав их в последний момент покалеченной рукой. Прищурившись, девушка с подозрением глянула на Проповедника, хотела что-то сказать и наконец увидела меня.

— Здравствуй, Кристина, — негромко произнес я.

— Привет, Синеглазый, — ответила та, кого я так долго искал.

Воцарилось молчание. Пораженный Проповедник таращился на нас, как паломник на снизошедшего на его молитвы святого.

— Твой конь скучает.

Ее плечи расслабились, и она вздохнула:

— Я тоже очень скучаю по Вьюну. Но сейчас ему лучше быть с Мириам, чем со мной. Как ты меня нашел?

— Череда случайностей и везение. Хочу вернуть тебе кое-что.

Я протянул своей бывшей напарнице браслет из дымчатых раухтопазов. Вот теперь страж действительно была поражена. Ее ноты — музыка, в которой девушка души не чаяла, — упали нам под ноги. Я видел, как дрожат ее пальцы, когда она забирала свой браслет.

— Нам надо серьезно поговорить, Людвиг. — Ее голос сел и звучал хрипло, но глаз она не опустила.

— Именно это я и хотел предложить.

Комнаты, которые она снимала, находились над большой аптекой, на втором этаже. Вход был через торговый зал. Седовласый и седобородый аптекарь, маленький и нелепый, посмотрел на меня поверх увеличительных стекол, закрепленных у него на носу, но ничего не сказал, вернувшись к весам, на которых отмерял какое-то коричневое снадобье для покупателя.

Шурша юбкой, Кристина бросила ноты на комод, достала из него бутылку вина, два бокала:

— Ты все еще пьешь красное?

— Время от времени.

— Открой. — Она села за стол, маленькими пальцами здоровой руки перебирая гладкие дымчатые камни. — Значит, ты нашел его?

Имя не прозвучало, но было и так понятно, про кого она спрашивает. Про Ганса.

— Да. — Я вытащил пробку из бутылки, плеснул в бокалы вина, сел напротив.

— И выжил. Ты всегда был везучим, Людвиг. Везучим, как черт. — Она горько усмехнулась. — В отличие от него.

— Вы были вместе?

Она не стала отрицать:

— Какое-то время. — Помолчала и добавила: — Очень краткое время. Ты удивлен?

— Сейчас? Нет. Вот когда нашел твой браслет у него — удивился. Вы не слишком ладили после того, как ты поддержала идею Мириам, что у каждого князя должен быть персональный страж.

— Я считала, что политически это полезно для Братства. — Было видно, что ей неприятны воспоминания. — Мы с Гансом решили все разногласия. Тебе он не хотел говорить.

— Ваше право и ваши дела, — пожал я плечами. — Меня больше интересует, что случилось в горах.

Она нервно крутанула стакан:

— Черт его знает, Синеглазый. Он еще в Арденау выглядел встревоженным. Говорил, что нашел нечто интересное. Затем его отчитали старейшины на совете, ты ведь помнишь, какого слона они сделали из той мухи?

Я кивнул.

— В общем, он уехал из Альбаланда, а затем, где-то через месяц, мы встретились в Лисецке. Он сказал, что его ждут дела на востоке, звал с собой, и я поехала. В Буде мы наткнулись на темную душу, засевшую в колодце. Ганс торопился, говорил, что ему во что бы то ни стало надо попасть в Дорч-ган-Тойн, попросил меня разобраться с проблемой и дождаться его. Обещал вернуться через полторы недели.

— Но ты не дождалась.

— Не стала ждать, — улыбнулась она, и я вспомнил, какой упрямой порой становилась Кристина. — Прикончила ту тварь, взяла денег с бургомистра, оставила Вьюна в хорошей конюшне и направилась следом за ним, в горы. Но не успела. Каликвец на воротах, на мое счастье, оказался сердобольным человеком. Сказал, что его братья и Орден Праведности убили стража. Что я не найду тело и мне следует уходить как можно быстрее.

Ее голос задрожал, и она по старой привычке приложила покалеченный безымянный палец клевой скуле, прижала до боли, так что побелела кожа.

— Мы даже не попрощались. И я не увидела его могилу.

— Ты поверила монаху?

— О! Он был очень убедителен. Я до сих пор благодарю его за спасение.

— Он мертв, — жестко сказал я. — За то, что предупредил тебя, его распяли в ледяной пещере.

Она лишь отхлебнула вина:

— Пусть на небе его душе будет хорошо.

Кристина не спросила меня, откуда я знаю, что каликвец мертв, а я не стал ей рассказывать, во что он превратился после смерти.

— Что было дальше?

— Я не могла мстить ублюдкам с красными веревками на рясах. Но мне хватило сил на законников. — Улыбка у нее была злой и очень неприятной. Я невольно подумал, что Кристина чем-то напоминает мне Мириам в ее не самые лучшие дни.

— И ты убила всех троих.

Она потрясенно моргнула:

— Ты и это знаешь.

— Слышал, хоть они и пытались скрыть, что в горах, не слишком далеко от монастыря, нашли два тела.

— Верно. Третьего я ранила из арбалета. Прижала его к камням, но он прыгнул в реку, и его унес поток. Надеюсь, он не выплыл.

— Выплыл. Ему хватило сил, чтобы миновать ущелья и выйти в долины Бробергера, к обжитым местам.

И, видя вопрос в ее глазах, пояснил:

— Я нашел его кости возле одной деревушки. Местные сочли, что мертвец — страж. Собственно говоря, именно поэтому я оказался в Дорч-ган-Тойне и теперь сижу перед тобой.

— Страж? — недоуменно наклонилась она ко мне. — Какого черта они так подумали?

— У него был кинжал Ганса.

— Проклятье! — Она закрыла лицо руками и простонала: — Проклятье!

Повисла тишина, я слышал лишь ее прерывистое дыхание. Когда она убрала руки, ее глаза были совершенно сухими и злыми.

— Ты сдал кинжал в Братство?

— Конечно.

Она вздохнула.

— Хорошо. — И, словно убеждая себя, добавила: — Да. Хорошо. Так будет лучше. Дальше я знаю, что случилось. Ты не сдался, как бывало и прежде. И нашел его?

— В ледяной пещере. Глубоко под монастырем.

— Как он умер?

— Сражался до последнего и забрал с собой нескольких. Думаю, что уснул. От холода и потери крови.

А что я еще мог ей сказать? Что его закололи, словно зверя? Как закололи Хартвига.

— Ты похоронил его? — прошептала моя бывшая напарница.

— Нет. Но я уверен, что теперь тело Ганса никто не побеспокоит.

Его не коснутся ни черви, ни трупоеды из иных существ, ни зло, ни свет. Он навечно останется во мраке, пока свод пещеры не обвалится и не превратится в саван для моего старого друга.

Одинокая слезинка покатилась по ее щеке, и Кристина поспешно, точно стыдясь, вытерла ее тыльной стороной ладони.

— Спасибо.

— За что?

— За то, что нашел его. За то, что рассказал мне. За то, что я теперь знаю.

— Но почему ты не сделала этого? Столько лет, Криста. Мы все так долго его искали, не сдавались, верили. А ты все знала. Знала с самого начала, но ни черта ничего не сказала! Никому из нас!

Я чувствовал, как холодный гнев просыпается у меня в груди. Он жил там еще с осени, с тех пор как я понял, что девушка как-то связана с Гансом и его исчезновением.

— Будь моя воля, ничего не говорила бы и дальше.

— Почему?

— А что было бы?! Что бы тогда случилось, Людвиг?! — крикнула она мне в лицо, разом теряя все свое спокойствие. — Скажи мне! Ты бы принял это?! Отошел бы прочь?! Сказал бы: ну что поделать, раз такова его судьба?! Кто из тех, кого мы знаем, отступил?! Кто?!

Теперь слезы лились из ее глаз непрерывно, и она не стеснялась их.

— Я сама отвечу: никто! Ты, Гертруда, Львенок, Шуко, Рози не остались бы в стороне, бросились бы спасать то, что уже нельзя спасти, или того хуже — мстить. Кто из нас обладал особым разумом десять лет назад? Вы погибли бы, как и он. А если бы вмешались не мы, единицы, а целое Братство? Только представь, Людвиг, самый серьезный конфликт с Церковью за всю нашу историю. Нас бы смяли и уничтожили, если бы мы только посмели поднять на них руку!

Она была права, но я все равно считал, что ее молчание слишком жестоко для тех, кто до сих пор жил надеждой.

— Думай обо мне что хочешь, но, заклинаю, сохрани тайну. Не стоит никому знать, что Ганс нашел смерть в монастыре каликвецев. Это слишком опасная информация.

— Ты была не вправе решать за других, Кристина. Какие бы благие намерения тобой ни двигали.

— Я ни о чем не жалею.

Я взял себя в руки, откинувшись на стул:

— Почему его убили? Что он хотел от монахов?

— Не знаю.

Она выдержала мой взгляд, но я лишь вздохнул:

— Это ложь.

— Пусть так, — легко согласилась она. — Но правда о причинах смерти Ганса теперь ничего не изменит. Все давно закончилось, Людвиг. Все в прошлом. Оставь его, иначе оно проснется и убьет тебя.

— Ты ведь меня знаешь. Я все равно докопаюсь до истины, пусть для этого потребуется еще десять лет.

— Не с моей помощью. Прости, но я не желаю брать на себя ответственность за твою смерть.

Настаивать не имело смысла, и я отступил.

— Хорошо. Забудем о причинах, побудивших Ганса отправиться в монастырь. Расскажи о том, что было дальше. После того как ты разобралась с законниками.

Она встала, закрыла окно, ежась от холода.

— Что тебя интересует?

— Черный кинжал.

Кристина хмыкнула:

— Я начинаю думать, что ты не Людвиг, а дьявол.

— Облей меня освященной водой, если тебя что-то смущает, — предложил я ей.

— К сожалению, нет под рукой, — невольно улыбнулась она. — Ты прав. Такой кинжал у меня был. Что ты знаешь о клинке?

— Ты владела им какое-то время, затем его украли, он объявился в Шоссии и причинил немало неприятностей, пока мы с Мириам не разобрались с его владельцем.

— Кинжал у нее?

— Уничтожен в присутствии князей Церкви.

Про второй клинок, тот, что принадлежал императору Константину, добытый мной и Рансэ в тайнике прежнего Братства, я упоминать не стал.

— Еще что-нибудь?

— Сущие мелочи, Криста. Кинжал, который ты выпустила в мир, делает души темными.

Она была ничуть не удивлена. Ни капли.

— Я рада твоим знаниям. Мы сэкономим кучу времени, Людвиг. Мне не потребуется рассказывать тебе все с самого начала и убеждать, что это правда.

— Все даже лучше, чем я рассчитывал, — раздался чуть насмешливый голос у меня за спиной. — Можно сразу приступать к делу.

Я обернулся и увидел в дверях первого помощника ныне мертвого маркграфа Валентина.

Колдун Вальтер, с которым мы расстались при не самых лучших обстоятельствах, с улыбкой прислонился к косяку:

— Доброго тебе денечка, ван Нормайенн.

Расстояние до него я преодолел за одно мгновение. Стул улетел в противоположную часть комнаты, а я оказался перед ненавистным колдуном. Он, кажется, не ожидал от меня таких скоростей. Я увидел, как застывает улыбка на его лице, и первым же ударом кулака сломал ему нос. Броском повалил на пол и, не думая, что в любой момент он может применить магию, начал делать то, о чем мечтал больше года.

Кристина с воплем повисла у меня на плечах:

— Людвиг! Оставь его! Прекрати! Ну же!

Черта с два я собирался ее слушать. Но меня и вцепившуюся Кристу отбросило в сторону. Потолок несколько раз крутанулся перед глазами, и я ощутил сильную тошноту. Дернулся, пытаясь встать и вернуться к колдуну. На этот раз я собирался воспользоваться не кулаками, а кинжалом, но и тут моя бывшая напарница не разжала пальцев, повиснув на мне, как ласка на охотничьем псе.

— Успокойся, черт тебя подери! Стоп! Хватит! Он друг! Он мой друг!

Вальтер то и дело трогал пальцами разбитые губы, на которых запеклась кровь. Нос у него распух, левый глаз заплыл, но колдун не собирался ждать положенных дней до своего выздоровления. Сидел себе в углу да шептал наговоры.

— Ты в норме? — Кристина протянула ему влажную тряпицу, и этот чертов ублюдок с благодарностью ее принял.

— Бывало и хуже, — прогнусавил он. — К завтрашнему дню заживет.

Я хотел у него спросить, что же он не заживил себе шрам, который я оставил, когда кинул арбалет ему в лицо, но сдержался.

— Сходи к Филиппу. Он может помочь.

Вальтер лишь скривил губы и тут же об этом пожалел, так как начала сочиться кровь.

— Проклятый день! — ругнулся он. — Я лучше сам. Без его адских притирок и болтушек. Займись своим вспыльчивым коллегой.

— Я бы тебе еще добавил, если бы не она, — мрачно заметил я.

— Охотно верю. Я бы с радостью вскипятил твои мозги, если бы не она, — озлобился он.

— Заткнитесь оба и сидите тихо! — вспылила Кристина. — Конфликты прошлого останутся в прошлом!

Я не собирался забывать застенки маркграфа Валентина, то, как я был куклой для битья, и то, как этот сидящий в пяти ярдах от меня хмырь едва не украл кинжал Натана.

— Ты раньше таким не был… — Кристина устало опустилась на стул передо мной, перекрыв путь к колдуну.

— У нас старые счеты.

— Знаю я о ваших счетах. Он рассказал.

— Тогда не понимаю твоего удивления. Если бы здесь была Гертруда, она бы уже размазала его по стенке.

— Выходит, я легко отделался. — Вальтер вновь попытался улыбнуться, но вспомнил о губах, и улыбка превратилась в оскал.

Она тяжело вздохнула:

— Ладно. О кинжале. После того как я его нашла, решила, что законники придумали что-то свое для сбора душ. Но с душами кинжал не работал. Я не смогла понять, для чего он нужен, возила с собой почти полгода.

— Один человек сказал мне, что, когда им долго владеешь, начинают происходить неприятности. У тебя такое было?

— На стражей правило не распространяется, — влез в разговор Вальтер. — Клинок никак не влияет на тех, у кого уже есть кинжалы. В остальном — сущая правда. Вещь довольно опасная.

Кристина раздраженно дернула плечом и продолжила:

— Я сдала его на хранение в «Фабьен Клеменз и сыновья» и, собственно говоря, забыла о нем на какое-то количество лет. Вспомнила, лишь когда увидела описание черного камня из книги, что лежала на столе у Мириам. Редкий фолиант, хорошие рисунки. Хагжитский я знаю довольно поверхностно, но прочитанного хватило, чтобы понять — глаз серафима достаточно редкая и ценная вещица.

— И ты забрала оружие. Дай догадаюсь — это случилось в Барбурге. И в этот же день получила два удара ножом.

Кристина переглянулась с Вальтером, и тот проронил:

— Говорил я тебе, он еще тот умник.

— Все верно. Как я понимаю, тебе рассказал об этом тот, кто похитил клинок из моей сумки.

— Ну ты должна быть ему благодарна. Он спас твою жизнь, оплатил лекаря и комнату. Кинжал не принес ему никакого счастья, и он избавился от него. Отдал человеку, которого мы поймали в Шоссии. Кто те люди, что напали на тебя?

— Не имею понятия. Я подозреваю, что они наемники Ордена. Он, — кивок в сторону колдуна, — считает, что сторонники человека, создавшего кинжал.

— Интересно, — с сомнением протянул я.

— Что не так? — Она прекрасно чувствовала, когда меня смущают факты.

— На кой черт это Ордену? Да и как они вообще узнали? Ты ведь не бегала по улицам и не размахивала таким оружием направо и налево. Трое законников, которых ты встретила в горах, мертвы. Каликвецы, если бы они знали твое имя или считали, что страж выжила, достали бы тебя из-под земли и давно уже прикончили. Для них ты — всего лишь безымянная женщина, которую в лицо видел только погибший монах-привратник. Мы возвращаемся к самым легким из моих вопросов: как они узнали твое имя, раз ты никому его не говорила? почему поняли, что кинжал у тебя? откуда догадались, в каком отделении «Фабьен Клеменз и сыновья» ты его заберешь и в какой день, если напали сразу же после этого?

— Твои предположения? — Вальтер был так любезен, что позволил мне высказаться.

— Кто напал — без понятия. О том, как нашли, — Кристина оставила следы. Задела колокольчик, который услышали не те уши. Но она утверждает, что ни с кем не говорила ни о событиях в горах, ни о темном кинжале.

— Это так, — подтвердила девушка. — Но я задавала вопросы о глазах серафима. Спрашивала у коллекционеров камней и у хагжитских торговцев.

— Возможно, кто-то искал то же самое, что и ты, и заинтересовался человеком, который проявляет любопытство в столь специфической области.

— Но больше никто не пытался напасть на тебя после того случая. — Вальтер работал над своим носом, проводя сияющими пальцами и постепенно снимая отек.

— Какой смысл? Я перестала быть интересна. У меня больше не было кинжала.

— Но ты все равно слишком много знала, — улыбнулся я. — Лично я бы завершил дело, чтобы человек не создавал проблемы.

— А ты изменился. — Кристина внимательно посмотрела на меня, затем неохотно кивнула. — Я бы поступила точно так же. Раз уж ты меня разыскал, несмотря на то что я скрываюсь, то и убийцы могли. Два года — большой срок.

Вальтер смотрел на меня неотрывно. Я знал, чего он боится, и произнес то, что уже давно сидело у меня в голове:

— Оставить тебя живой можно было лишь по одной причине — это кому-то выгодно. К примеру, ты можешь привести к клинку. Или же еще как-то помочь. Вот, допустим, твой друг. Он вполне мог нанять людей, а затем, когда у них ничего не вышло, втереться к тебе в доверие и всегда находиться поблизости.

Бывший слуга маркграфа Валентина рассмеялся и поднялся со своего места:

— Пожалуй, я пойду схожу к Филиппу. Иначе я все-таки кого-нибудь в самом деле убью.

Он вышел, а я, дождавшись, когда его шаги стихнут на лестнице, встал. Распахнул дверь, проверяя, действительно ли мы остались одни.

Кристина сидела с непроницаемым лицом, но я видел, как в ее темных глазах бушует буря.

— Как давно ты его знаешь?

— С тех пор, как меня едва не убили. Когда я пришла в себя, он был рядом.

Я невесело хохотнул:

— Очень удобно. И вписывается в мою теорию. Заботливо оказаться подле постели раненой в тот момент, когда нужно, раз уж не удалось получить клинок.

Она не желала верить:

— Это всего лишь теория, Синеглазый. У тебя нет никаких доказательств, впрочем, как и у меня.

— Ты не слишком доверчивая натура, Криста. Отчего же поверила проходимцу?

Девушка допила вино, подумала:

— Кроме того что он несколько раз спасал мою жизнь, Вальтер очень убедителен. Ему нужна помощь стража. И я верю в его историю. Мы стоим на грани катастрофы, Людвиг. До пропасти, в которой бушует пламя, всего один шаг. Но никто из людей даже не подозревает об этом.

В комнате было душно, и я расстегнул ворот рубахи.

— Катастрофы случаются ежегодно. Если не эпидемия чумы, так юстирский пот. Если не очередная еретическая секта, рисующая на гравюрах Папу с козлиными ногами, так война. Человек, создающий кинжалы, отравляющие души, без сомнения, опасен. Но не слишком ли рано мы кричим «апокалипсис!»?

— Этот некто рушит основы, Людвиг. Он чертовски талантливый мастер, но использует свой талант во зло. То, что он делает, неправильно. Вальтер ловит кузнеца уже не первый год.

— Твой колдун ловит не только его, но и стражей. Он убийца. Таких, как мы с тобой.

— Я знаю.

— Но остаешься с ним?

Кристина упрямо сжала губы.

— И дальше буду.

— Несмотря на смерть тех, кто был тебе дорог?

Она с сожалением опустила голову, но ответила твердо:

— Если кузнец продолжит, умрет еще больше таких, как мы. Все Братство. А Вальтер и его люди сейчас единственные, кто может найти и остановить темного мастера. Все очень серьезно, Людвиг. Вальтер показывал мне старые манускрипты времен Константина. Тогда существовало лишь два таких клинка. Говорят, их доставили с востока, с самой границы обжитых земель. Знаешь, почему император создал стражей? Из-за проклятых кинжалов. Он желал жить вечно, а для этого ему требовались души.

Я кивнул:

— Уже думал об этом. С помощью черных клинков он убивал людей, темнил их души. А затем забирал светлым, добавляя себе жизнь.

— Я не знаю, когда это началось. Почти все свидетельства того времени уничтожены. Но события связываю с тем моментом, когда из земель хагжитов на наш материк приехала семья светлых кузнецов. Как говорят легенды, они — потомки одного из учеников Христа. Они стали ковать кинжалы с сапфирами, но нет ни одного подтверждения, что темные клинки — их рук дело. Церковь взяла мастеров под свою защиту и на протяжении многих поколений их оберегала. Империя Константина росла, как и его власть. А жизнь длилась и длилась. Но темные кинжалы привлекали на материк темные души. Разумеется, те зарождались и раньше. Грехи и преступления никто не отменял. Но, по утверждениям историков, раньше их было гораздо меньше, чем после того, как император стал обманывать смерть. Поэтому ему и потребовались такие, как мы, — очищать земли от его ошибок.

Ничего удивительного я для себя не узнал:

— Константин давно превратился в прах. Кинжалы ему не помогли. Не помогут и тому, кто делает их сейчас. Чего ты боишься? Нашествия злых сущностей? Мы справимся. Волны темных душ захлестывали страны и раньше, но Братство всегда их побеждало.

— Я не этого опасаюсь, Людвиг. Меня пугает нечто иное. Ты знаешь, что Константин отправил восемь экспедиций на восток, надеясь раздобыть еще подобного оружия?

— Запасливый сукин сын, — невольно восхитился я. — У него ведь не получилось?

— Никто не вернулся с края обжитых земель. Но Константин продолжал искать и считал, что если собрать десять темных клинков, то они станут ключом… — Она сделала паузу, внимательно наблюдая за моим лицом. — Ключом для того, чтобы открыть адские врата.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы переварить ее слова и рассмеяться:

— Потрясающе! Это Вальтер тебе сказал? И ты ему веришь?!

— Верю, Людвиг.

— Открыть дорогу в ад. Так не бывает.

— А бывает, что кинжал превращает чистую душу, на которой нет грехов, в темную сущность? — привела Кристина аргумент. — Скажи я тебе такое год назад, ты бы мне поверил? Или вот так же смеялся?

— Не поверил бы, — пришлось признать мне. — Значит, десять черных кинжалов откроют врата в ад? Скажи, пожалуйста, как Вальтер отзывается об умственных способностях великого Константина? На кой черт тому искать столь сложный способ самоубийства? Если где-нибудь в Фрингбоу появится представительство ада, то плохо будет не в одном городе, а во многих странах. Легионы демонов, суккубов, чертей, адское пламя, сера с небес и прочие вещи. Не считая гибели тысяч людей. Это немного неразумно. Даже для Константина. Не находишь?

— Обязательно искать логику, Людвиг?

— Если хочешь понять мотивы другого человека? Да. Обязательно. Особенно когда не веришь на слово колдуну, охотившемуся за клинками стражей.

— Ад тоже может дать силу и власть. И Константин считал, что, раз этого не дают ему небеса, несмотря на то что он принял новую религию, отказавшись от языческих богов, следует заключить иную сделку. Создать проход для тех, кому попасть в наш мир не так-то просто. Он считал, что приобретет гораздо больше, чем потеряет.

Я лишь развел руками:

— И о таком откровении знает только наш общий друг?

— Нет. В Риапано это тоже известно. Поэтому два клинка Константина уничтожены уже очень давно.

Конечно. Только один. Второй лежит в сумке нашей общей учительницы.

Но сказал я совсем другое:

— Положим, все так, как ты говоришь. Порадуемся, что у Константина ничего не вышло. Но теперь в мире появился еще один безумец, которому не к чему приложить руки, поэтому он создает оружие, более опасное, чем хагжитская песчаная кобра. Но не хранит его. И не собирает, а выбрасывает в народ. Иначе бы мы с тобой не увидели ни одного такого клинка. Следовательно, он явно не желает открывать никаких мифических врат. Так?

— Нет. Не так. Мы подозреваем, что тот, что был у меня, оказался всего лишь пробным экземпляром. Ему надо было узнать, работает ли кинжал.

— И поэтому оружие каким-то образом появилось у представителя Ордена? — Я был полон скептицизма.

— Почему бы и нет? Они специалисты в таких вопросах. Раз проверяют наши клинки, видят историю собранных душ, то, возможно, он надеялся, что дадут оценку и его работе.

— Есть два «но». Я не люблю Орден, но дело они знают. Появись среди них подобный человек, они явно бы не оказывали ему услуги, а потащили к себе в подвалы. Или же сразу прикончили.

— А может, кузнец заключил сделку только с одним из них. С самым нечистоплотным, — веско возразила она. — А твое второе «но»?

— Еще один темный кинжал путешествовал по миру без своего создателя. Клинок нашел один инквизитор в сумке гонца, одержимого бесом. Гонец умер, так ничего и не успев рассказать. А клинок клирики уничтожили.

— Ты уверен в этой информации?

— Я вместе с Гертрудой видел обломки оружия у кардинала ди Травинно. В твоей теории, что кузнец решил проверить, работает ли его творение, тогда как остальные клинки он держит при себе, есть некоторая несогласованность. Проверка кинжала — звучит крайне натянуто. Он мог это сделать и сам, раз умеет создавать такие вещи. Я думаю, единственная причина, почему кузнец мог отдать темный клинок кому-то из Ордена, — это плата. Плата за помощь и сотрудничество.

Но Кристина считала иначе:

— Отнюдь. Теория лишь укрепилась с твоим рассказом. Подумай сам. Первое оружие не дошло до адресата. Его перехватили и уничтожили клирики. Поэтому появился тот, второй, в итоге попавший мне в руки.

Версия звучала чуть более складно, чем предыдущая. Но не намного. Я помнил, как в Риапано говорили о том, что отец Март нашел клинок три года назад. А Кристина заполучила свой на семь лет раньше, следовательно, ее клинок никак не мог быть вторым.

— Вальтер так уверен в подобном развитии событий? — По моему тону было понятно, насколько сильно я «ценю» мнение колдуна.

Она подняла вверх ладони:

— Слушай. Он необычный человек. И жестокий. В другое время я бы убила его не задумываясь. За все зло, что он причинил Братству. Да нет! К черту Братство! За все то, что он сделал тебе. Но, как я говорила, ситуация очень сильно изменилась. Я многое узнала за пару последних лет, и мое отношение к жизни перевернулось. Он — меньшее зло и может спасти всех нас.

— Зло не может быть маленьким или большим. Зло остается злом. Я подхожу к случившемуся без эмоций. Во всяком случае, сейчас. Он не смог отследить законников, но нашел тебя. Угадай, куда спешил гонец, убитый инквизитором? В замок Латка, владельцем которого был маркграф Валентин, а ему служил твой разлюбезный колдун. Все указывает на то, что он искал темный кинжал.

— Я тоже его ищу, как и другие люди Вальтера. Мы надеемся, что артефакт приведет нас к кузнецу. — Она подалась вперед, накрыла мою руку своей, вкрадчиво сказав: — Слушай. Скорее всего, ты прав. За тем нападением действительно мог стоять он. Слишком много совпадений. Но это ничего не меняет, Людвиг. Я нужна ему, а колдун нужен мне. У нас одна цель. И друг без друга мы не обойдемся. Я многим пожертвовала ради того, чтобы попытаться найти темного мастера. Слишком многим. И отступать сейчас… Поверь, я просто не могу так поступить.

— Он опасен, Кристина.

— Я это знаю лучше, чем ты. У него тысяча и один недостаток, но даже такой человек, как он, может спасти наш мир.

Это было так смешно слышать. Вальтер — спаситель человечества. По мне, так это мир следует избавлять от него.

— Ты исчезла и не подавала о себе вестей почти год. — Я сменил тему. — Мы волновались за тебя.

Она отвела глаза, сказав тихим голосом:

— Прости. У меня не было выбора. Прошлой весной мы с Вальтером влипли в неприятности, когда сбили со следа кузнеца клириков. Уверена, в отличие от нас они не хотят его убивать. Поймав кузнеца, Риапано получит в свои руки огромную власть. Поэтому ты понимаешь, как важно нам найти его первыми?

— Значит, вы хотите убить загадочного мастера?

Она горячо кивнула:

— Самым быстрым способом из всех возможных. Чтобы никто не узнал его секретов. Они должны умереть вместе с ним.

— А священники? Вдруг вы ошибаетесь, и у них такая же цель, как и у вас, — убить его.

— Не ошибаемся, — безапелляционно заявила она. — Как только они поняли, что мы тоже ищем его, послали за нами своих убийц. Поверь, Людвиг, это было страшно. Пятеро из нашего отряда погибли. Мы насилу ушли и вот уже который месяц скрываемся. И я не могу вернуться в Арденау. Даже письмо написать кому-либо из стражей не могу. Оно подставит под удар любого.

— Органист в церкви, — улыбнулся я. — Ты не слишком-то хорошо скрываешься.

— Лучше прятаться от собаки в ее же будке. Там она будет искать в последнюю очередь. Никто не смотрит на музыкантов.

— Убегать вечно не получится.

— Я и не стану. Нужно лишь уничтожить зло. Все остальное неважно.

Я видел, что она одержима идеей найти человека, кующего темные кинжалы, точно так же, как Мириам вот уже век не дают покоя поиски кузнеца, создающего клинки для Братства. Я понимал, что не отговорю ее, что спорить бессмысленно и то, что, приехав сюда через несколько стран, я узнал, что она жива и о произошедшем с ней и Гансом, это и есть все, чего я достиг.

— Вижу, что желание спасти мир велико.

— Мир? — Она изогнула бровь. — Плевать я хотела на него. Я спасаю не мир, а Братство. Защищаю его в меру отпущенных сил и умения.

— Только в Братстве об этом не подозревают.

— И хорошо. Меньше проблем и мне, и им.

— Мы существуем почти полторы тысячи лет. У нас случались разные неприятности, но Братство всегда выживало и оставалось на ногах. Останется и впредь. Тебе незачем складывать голову лишь ради неподтвержденных слов колдуна. Поехали в Арденау. Прямо сейчас. Братство договорится насчет тебя с Риапано. Гертруда поможет. А ди Травинно только порадуется информации, которая тебе известна. Мы защитим тебя.

Кристина грустно рассмеялась:

— Мне отрадно знать, что ты до сих пор пытаешься спасти мою голову, Людвиг. Я бы очень хотела, чтобы все было как двенадцать лет назад, когда мы плечом к плечу отражали натиск темных душ. Но мне уже кажется, что наша юность не более чем миф, который я сама себе придумала. А сейчас вокруг меня реальность, и она очень страшна. Ты просто пока не можешь оценить того ужаса, который испытываю я, понять всей серьезности проблемы. И совершаешь ту же самую ошибку, как тогда с тем картографом.

В голове у меня тревожно звякнуло.

— Ты конечно же все знаешь.

— Знаю. Ведь исправлять твои ошибки пришлось мне.

Я прищурился:

— Значит, вот кто убил его.

Она даже не пыталась отрицать:

— А ты оставил мне выбор, когда проявил жалость? Тебе надо было привезти его в Братство, а не отпускать на все четыре стороны. Тогда бы Мириам не просила меня спасать ситуацию!

Теперь понимаю, почему Гертруда ничего мне не рассказала. Я покачал головой:

— Ты говорила, что я изменился. Ты изменилась не меньше меня. И я сожалею об этом. Прежняя Кристина никогда бы не стала убийцей на побегушках у магистров.

Ее лицо исказилось от обиды, и она прошипела:

— Ты действительно так и не понял, что тогда произошло?! Из-за чего они стояли на ушах?

— Понял. Испугались нового мессии и того, что он может научить других людей снимать грехи с людских душ. В перспективе Братство стало бы никому не нужно.

Она дважды беззвучно хлопнула в ладоши:

— Потрясающе! Ты увидел мышь, но не заметил кошку. Никто из тех, кто был в курсе ситуации, не боялся далекого будущего. Мы опасались настоящего. А оно таково: картограф по какой-то насмешке судьбы мог очищать души стражей. Но он забирал не только наши грехи, но и наш дар. Мы становились обычными людьми, такими, как тысячи других обывателей, Людвиг. Лишившись дара, мы не могли делать свою работу. А теперь только представь, что бы было, если бы его, к примеру, захватил Орден? И использовал против нас. А если бы картограф научил кого-то и появилось несколько таких людей? Десяток? Сотня? Армия! Мы были бы уничтожены, словно город, в который попал человек, зараженный юстирским потом.

— И многих ли стражей Хартвиг лишил их работы?

— Слава богу — ни одного.

— Тогда прости, но твои слова не более чем нелепая фантазия.

— Одна такая фантазия служила последнему потомку императора Константина. И когда Братство не вернуло ему кинжал, на который претендовал король Прогансу, в дело вступил такой же, как твой Хартвиг. Четверо магистров и опомниться не успели, как лишились своего дара. Тогда его убили вместе с королем, и завертелась вся эта каша. Теперь, помня о прошлом, Братство не стало ждать начала эпидемии, а уничтожило больного до его появления в городе. — Она с вызовом посмотрела на меня. — Считаешь, что в Арденау ошиблись?

Я вздохнул, встал из-за стола, так и не притронувшись к бокалу вина:

— Не имеет смысла терять время на споры. Магистры увидели опасность. Реальную или мнимую, не мне судить. Но человек, который мог сделать мир чуть лучше, мертв. И мне жаль того, что теперь никогда не случится.

— Боюсь, я не смогу тебя понять, Людвиг. Мы стали слишком разными, — с грустью сказала она. — Когда ты уезжаешь из города?

— Еще не решил, — честно ответил я.

— Останься. Мне нужна твоя помощь, и ты единственный, кому я могу доверять здесь. Обещай, что примешь взвешенное решение.

Я посмотрел в ее глаза и вопреки своему желанию отказать кивнул…

Проповедник сидел на первом этаже, в аптеке. Он дипломатично не стал слушать наш разговор с Кристиной и сейчас занимался тем, что с ненавистью посылал проклятие за проклятием на голову Вальтера, который, не замечая светлой души, негромко беседовал с седобородым аптекарем.

— Ван Нормайенн. — Колдун встал, закрывая мне выход. — Мы плохо начали. Быть может, сейчас самое время все исправить?

— Угольев тебе надо в глаза напихать, дьявольское отродье! — бесновался Проповедник.

— Не думаю, — холодно произнес я.

— Ну хотя бы на время. Чтобы не расстраивать чудесную Кристину.

Я шагнул к нему навстречу и сказал так тихо, чтобы слышал только он:

— Я не верю ни одному твоему слову. И ты жив только потому, что она меня остановила. Поэтому с дороги. Пока я не убил тебя за то, что ты делал со стражами.

Он усмехнулся, сделал шаг в сторону и, когда я уже выходил, крикнул мне в спину:

— Подумай о том, что я сказал! Адские врата! В одном из наших городов. И когда они откроются, поблизости не окажется ангелов, которые стерегут покой человечества на востоке. Мы будем предоставлены сами себе!

Я писал быстро, то и дело окуная перо в чернильницу, и Проповедник, узнавший основное содержание нашего с Кристиной разговора, поинтересовался:

— Для чего все это?

— Конкретизируй, — попросил я его.

— Письмо. Зачем оно?

— Потому что создалась опасная ситуация. И если со мной что-то случится, хоть кто-то должен быть в курсе того, что здесь происходит.

— Гертруда не будет счастлива.

Я поднял на него взгляд:

— Надеюсь, она ничего не узнает. Не желаю впутывать ее в это.

— Тогда кому же ты пишешь?

— Мириам. Братство должно быть готово к неприятностям, если клирики решат спросить о Кристине и ее делах.

Он помолчал, слушая, как скрипит перо:

— Этот Вальтер, он как бешеная собака. Его надо убить.

— Приятно знать, что мы сходимся во мнениях и не думаем о библейских заповедях. — Я дал чернилам высохнуть. — Но беда в том, что у него есть информация. О том же темном кузнеце.

— Ты не думал, что он врет?

— Насчет адских врат? Вполне возможно. Но одно не отменяет другого. Похоже, он действительно ищет темного мастера. И если не для убийства, то для своих целей. Или чьих-то еще. Кристина уверена, что они почти нашли кузнеца. Разумно было бы находиться рядом с ними.

— Твоя бывшая напарница — сумасшедшая.

— Она бы не ввязалась в эту историю, если бы не верила в то, что говорит.

Я сложил бумагу, убрал ее в конверт.

— Как Кристина лишилась пальцев?

— Когда начала работать одна, — неохотно ответил я.

— То есть без тебя?

— Да.

Он понял, что я не желаю продолжать эту тему:

— Я сходил глянул на место, где якобы был ангел. Толпища, как перед райскими вратами. Солдаты, зеваки, молящиеся, священники. Вся эта людская масса кричит, гудит, орет, поет и едва ли не лает. И все ради одного отпечатка босой ноги, оставшегося на брусчатке.

— И чем же он необычен?

— Тем, что вплавлен в черный камень, а сам ослепительно-бел. И говорят, что благоухает жасмином.

— Жасмин в конце зимы — это похоже на чудо. — Я запечатал конверт алым сургучом.

— И за право прикоснуться губами к этому чуду дерутся. А некоторые продают свое место в очереди за десять дукатов.

— Было бы странно, если бы забыли о наживе, — меланхолично произнес я.

Мы, люди, всегда найдем что продать и что купить. Еду, земли, титулы, звания, святые мощи или место поближе к райским вратам.

— Сегодня я возблагодарил Господа, что умер. Право, будь я жив, черта с два смог бы добраться до реликвии и увидеть святую Джулию.

Я убрал письмо за голенище сапога:

— А это еще кто?

— Слепая девочка, с которой говорил ангел.

— Что, уже была канонизация? — с иронией произнес я, и так зная ответ.

К лику святых причисляли не раньше чем через пять лет после смерти претендента, и чтобы достичь столь высокого звания — слов о том, что говорил с ангелом, недостаточно.

— Конечно нет. Просто так ее называет народ.

— Народ… — Я вышел на улицу, такую же шумную, как и раньше. — В таких вопросах важно то, что говорит не народ, а князья церкви.

Тут он конечно же не спорил. Видно, как и я, вспомнил предыдущего князя Лезерберга, просившего, чтобы в Риапано признали его матушку святой. Такая блажь стоила ему почти семьсот тысяч дукатов, а разразившийся скандал привел к смерти десятка подкупленных кардиналов, реформации Церкви и появлению протестных движений в Витильска, требовавших лишить Риапано привилегий, а всех Пап признать «не наместниками Бога на земле, а всего лишь продажными сукиными сынами и последователями дьявольских наук, а также жадными колченогими жабами».

С тех пор Святой град трижды думает, прежде чем кого-либо причислить хотя бы к блаженным, не говоря уже о святых. Они требуют доказательств как минимум двух совершенных при жизни чудес, праведного существования и шести монографий с размышлениями о религии (если, конечно, претендент умел читать и писать).

Контора «Фабьен Клеменз и сыновья» располагалась недалеко от церкви, где я нашел Кристину. Маленький неприметный клерк принял мое письмо, подслеповато щурясь.

— Обычная отправка?

— Отсроченная, — сказал я. — Отошлите его адресату, если я не заберу послание в течение следующих десяти дней.

— Это будет чуть дороже. — Он сделал отметку в толстой книге. — Что-нибудь еще?

— Нет, благодарю.

На улице меня ждал Вальтер.

— Двадцать пять клинков стражей требуется для одного темного кинжала. — Он сказал это быстро, прежде чем я решил, что с ним сделать. — Для десяти требуется двести пятьдесят.

— Я умею считать. Ему не хватит и всей жизни, чтобы собрать их.

Колдун, точно птица, склонил голову:

— Жизнь — вещь относительная, Людвиг. К примеру, есть те, кто живет себе после смерти и в ус не дует. А есть такие, как ты. Кто может увеличивать свою жизнь хоть до бесконечности. Понимаешь, на что я намекаю?

— Что темный кузнец — страж.

— Есть у меня такая теория.

— Но никаких доказательств.

— Никаких, — признал он. — Тот, кто создает темное оружие, обладает огромным терпением и бесконечным временем.

— Скажи мне, колдун. Сколько кинжалов у него сейчас?

— Спроси что полегче. Семь. Быть может, восемь. И еще один делается. А значит, времени у нас не так уж много.

— А откуда тебе известно об этом?

— Я умею слушать. Я знаю людей. И нелюдей. Я понимаю его лучше, чем церковники, но, к сожалению, недостаточно, чтобы сказать, кто он такой. Этот человек работает уже давно, из поколения в поколение собирая клинки стражей и оставаясь незаметным в нашем мире.

— Он может быть и не один. Например, целый клан. Тогда не стоит обращать внимания на сказку о бессмертии.

— Да неважно, сколько их — один, двое или сотня. Когда его дело будет закончено, станет слишком поздно. Быть может, ты проявишь благоразумие и мы поговорим? Прямо сейчас?

— Говори, — сказал я, прислонившись к стене дома.

— Хорошо, — легко согласился он, быстро оглядевшись и удостоверившись, что никто не обращает на нас внимания. — Я узнал обо всем этом давно, когда еще был молодым. Маленький слух, брошенная фраза на одном из балов ведьм. Я заинтересовался, стал раскручивать ниточку. Наблюдал, расспрашивал. Даже в моем сообществе информации было мало, я довольствовался лишь слухами и мифами, большинство из которых оказались выдумкой. Но я не сдавался, находил коллекционеров старых книг, посещал частные библиотеки и даже ездил в Темнолесье.

— Не лей воду, колдун. Чуть больше конкретики.

— Наконец я узнал, что ему требуются кинжалы стражей. Не юнцов, а тех, кто уже не первый год собирает души. И стал наблюдать за вами. Пять лет мне потребовалось, чтобы понять — ваши умирают регулярно, но в основном молодняк. Те, кто становятся мастерами, погибают довольно редко, а бесследно исчезают еще реже. И почти все их кинжалы попадают в Орден и уничтожаются.

— Пока я не узнал ничего нового.

Он хотел ответить, но увидел маляра, несущего ведро краски, и не открывал рта, пока человек не скрылся за поворотом.

— Напряги мозг, страж. Я говорю о том, что единственный способ собрать кинжалы, не вырезая вашу братию направо и налево, это забирать те клинки, что Братство отдает законникам на уничтожение.

— Невозможно, — возразил я. — Наше оружие уничтожается при свидетелях.

Он рассмеялся, запанибратски хлопнув меня по плечу:

— Лет семь назад я был таким же наивным, как ты, ван Нормайенн. Но затем начал думать. Кто все эти свидетели? Стражи на уничтожении бывают крайне редко — вас мало и дел полно. Орден ломает кинжал, когда рядом представители власти. А теперь подумай, много ли толстый бургомистр, заносчивый граф или едва умеющий читать приходской священник понимают в кинжалах стражей?

С этими словами он достал из сумки клинок с сапфиром на рукояти и протянул мне.

— Копия, — после беглого осмотра сказал я.

— Верно. Но это определит лишь опытный глаз. Всех остальных смутит звездчатый сапфир, который, признаемся честно, не такая уж и редкость.

Я потер щетинистый подбородок:

— Ты хочешь убедить меня, что Орден помогает темному колдуну?

— Орден или кто-то из состоящих в нем. Например, лучший друг маркграфа Валентина господин Александр, хорошо тебе знакомый по событиям в Вионе. Если законники не могут воспользоваться вашими кинжалами сами, это не означает, что они не найдут куда их пристроить.

— И мы вновь утыкаемся в стену, колдун. Мой вопрос: «Какая в этом выгода?» — никуда не делся. Я не жалую законников, но все же не поверю в их желание распахнуть врата ада и устроить конец для всего света. С какой стати вырвавшиеся из пекла черти не начнут им вредить?

Вальтер по-приятельски поздоровался с двумя проходившими мимо нас стражниками и лишь после ответил:

— Гляжу, ты уже веришь, что врата, которые могут открыть кинжалы, не просто глупая сказка.

— Не верю, — отрезал я. — Но это весомый контраргумент в твоей нелепой истории.

Он улыбнулся, но глаза его стали злыми и раздраженными:

— Спорю на дукат, что законники не знают о том, что клинки могут открыть врата. Тот, кто сплавляет кинжалы кузнецу, делает малые пакости, даже не подозревая о большой. К примеру, он не против, чтобы у Братства было много работы. Как тогда, в Шоссии. И надеется, что несколько темных кинжалов дискредитируют стражей, которые просто не справятся с валом темных душ. Разве это не выгодно Ордену? Паникующее население, недовольные князья, новые вольности, усиление, власть? Это одна из версий. Другая — он банально зарабатывает на этом. Людям, знаешь ли, нужно золото. А некоторым людям его требуется как можно больше. И наконец, третья — Кристина считает, что кузнец отдал кинжал, чтобы проверить его работу. Я не согласен с этим. Тот, кто создает такое, знает, что выходит из-под его молота. По мне, это была плата за клинки стражей, которые ему нужны.

— Я знаю о двух темных кинжалах. Один забрала у законников Кристина, другой — церковь у курьера, направлявшегося в Латку.

Он выглядел удивленным:

— Серьезно? В первый раз слышу. У тебя точные сведения?

— Да.

— Когда это случилось?

— Не могу сказать.

— Возможно, еще при жизни господина Александра, любившего гостить у маркграфа, — пробормотал тот. — Где кинжал теперь?

— Уничтожен клириками.

— Теперь мне понятно, как они вышли на кузнеца. — Он отвернулся, собираясь уходить. И бросил через плечо: — Кристина просила передать, чтобы ты пришел через пару часов в аптеку.

— Эй, колдун, — остановил я его. — Ни один человек не меняется настолько быстро. С чего это ты стал таким любезным?

— Любезным? — Он скривил угол рта. — Ты меня с кем-то спутал, страж. Я говорю с тобой лишь потому, что мне может понадобиться твоя помощь. Иначе никаких разговоров бы не получилось.

— Ответь мне всего лишь на два вопроса, а затем можешь катиться к черту.

— Вечером.

— Нет. Сейчас.

В его глазах было целое море гнева, я видел, как он сжал кулаки, но тут же расслабился и неискренне улыбнулся:

— Ладно. Проще все закончить сейчас. Валяй.

— Маркграф Валентин собирал кинжалы. Для кого?

— Александр и его неизвестные мне друзья внушили маркграфу, что тот обретет бессмертие. На самом деле законники просто использовали его возможности для сбора оружия Братства. Второй вопрос?

— Кинжал, который ты едва не украл в Ливетте. Для чего нужен он?

— А… — протянул колдун, и было видно, что ему неприятно вспоминать о той неудаче. — Для обмена. Один коллекционер желал себе такую игрушку в обмен на безделушку.

— Какую безделушку?

Как назло, навстречу шел еще один патруль стражи, и Вальтер воспользовался этим, отодвинув меня плечом:

— Приходи к Кристине. Узнаешь.

— То есть ты получил ее? Нашел другой клинок?

— Мне пора, ван Нормайенн.

Я дал ему пройти, потому что и так уже знал, чей кинжал он использовал и на что его хотел поменять.

— Поражаюсь твоему терпению. Другой, не зная тебя, назвал бы это слабохарактерностью. Ну после того, что сделал этот хмырь. — Проповедник посмотрел на меня по-стариковски хитро.

— Но ты меня знаешь и… — Я предоставил ему закончить фразу.

— Ты обуздал эмоции и решил не пугать крысу, пока она не приведет тебя к зернохранилищу.

— Скорее уж змею, пока та не покажет, где ее кладка.

Проповедник погрозил мне пальцем:

— Змея может и укусить. А ее яд опасен. Помню, в моей деревне один пастух…

— Меня больше интересует та важная новость, которая всего минуту назад занимала все твое воображение.

— Тебя она удивит. Знаешь, как зовут кардинала, который прибывает в Крусо, чтобы провести торжественное богослужение? Твой старый друг Урбан.

Я даже остановился:

— Неприятное известие, если честно. Кардинал Урбан в городе, а рядом Вальтер. Как бы не случилось второго Виона.

— Тот человек из Ордена, Александр, мертв.

— И все равно мне это не нравится.

Я вышел на большую круглую площадь, на которой летом во время празднества устраивали знаменитые пятиминутные скачки. Сейчас здесь горели костры и были разбиты палатки. Паломники, те счастливчики, кого пустили в город, жили прямо на улице, ожидая своей очереди прикоснуться губами к святому следу.

Возле одной из вязанок хвороста, вытянув ноги, сидело Пугало.

— Вот это встреча, — пробубнил Проповедник. — Не хочешь прочитать ему нотацию за то, что оно разодрало дневник бургомистра? Иначе в следующий раз оно украдет у тебя исподнее. И спалит на огне.

— А если не прочитать ему нотацию, я сэкономлю целую минуту времени. Потому что итоговый результат будет один и тот же — оно все равно пропустит мои слова мимо ушей. К тому же мне следует заглянуть в аптеку.

— Ты все равно ничего от них не добьешься.

— Но хотя бы узнаю, каким образом они хотят поймать кузнеца.

— Такая же бесполезная трата времени, как убеждать Пугало оставаться паинькой.

Ни тот, ни другой не захотели быть моими сопровождающими, так что я оставил их на площади слушать людскую болтовню.

Аптека оказалась закрыта, ставни опущены, но в окне второго этажа горел свет. Я постучал, и мне открыл седобородый аптекарь.

— А, господин страж. Мы уже думали, вы не придете. — Он благосклонно кивнул, впуская меня.

Старик выглядел нервным и напряженным. За всей этой любезностью скрывался какой-то суетливый страх. Это ничуть не внушило мне доверия.

— Людвиг! Хорошо, что ты вернулся! — Кристина стояла на лестнице и улыбалась, не скрывая, что рада меня видеть. — Идем, я тебя познакомлю с остальными.

В комнатах, которые она снимала, горели свечи. Два стола оказались сдвинуты, и за ними разместились люди. Когда я вошел, на мне сосредоточилось внимание всех присутствующих.

— Позвольте познакомить вас с господином ван Нормайенном, друзья, — обратилась Кристина к четверым незнакомцам. — Он — страж, как и я. Один из лучших в моем поколении. А это люди, которые, как и мы с Вальтером, желают раз и навсегда покончить с темным кузнецом.

Целая компания сумасшедших мечтателей, желающих спасти мир.

— Мэтр Филипп, — представила она аптекаря. — Он занимается алхимией и был настолько любезен, что оказал нам гостеприимство.

Старик суетливо поклонился и, плюхнувшись на стул, стал помешивать ложечкой в стакане с каким-то варевом, то и дело громко звякая о тонкую стеклянную стенку.

— Адиль аль Джума — представитель Лавендуззского союза в своих землях.

Тюрбан на бритой голове делал тощего хагжита похожим на странный лесной гриб. Глаза были подведены сурьмой.

— Он оказал нам неоценимую услугу.

— Вы приукрашиваете мои достижения, байан^[40] Кристина. — Он улыбнулся, и я увидел, что двух центральных верхних зубов у него нет. — Я всего лишь скромный слуга пустынных мудрецов, и их приказы привели меня сюда.

— Чезаре Мотто. Кондотьер.

Высокий и плечистый человек с щетинистым подбородком и густыми, чуть рыжеватыми бровями неохотно приподнял два пальца в приветственном жесте наемников Каварзере. Я не знал, что он здесь делает, но солдат удачи казался таким же лишним, как черт, заглянувший на воскресную мессу.

— И отец Готтход, каноник собора Святой Марии в Браселоветте.

Бородатый толстяк в черной рясе, круглолицый, с оспинами на щеках и лбу, приподнялся над стулом:

— Мастер.

— С чего мне начать рассказ, Людвиг? — Вальтер сидел на подоконнике, на руках у него дремала тощая пятнистая кошка. Лицо колдуна уже зажило, словно я и не касался его своими кулаками.

— Начни с того, зачем я здесь. — Я проигнорировал стул, встав так, чтобы видеть их всех. Разумеется, это не осталось незамеченным, но никто, кроме усмехнувшегося кондотьера, не подал вида.

— Дело не в том, что ты страж… — Колдун не отрывал взгляда от кошки.

— Сам Господь посылает вас нам, — важно кивнул отец Готтход. — Не иначе это его желание.

— Нам действительно нужна твоя помощь, Людвиг, — подхватила Кристина. — Мы с Вальтером сегодня поговорили и поняли, что, если ты будешь с нами, все пройдет легко и не будет никакой крови.

— Я, пожалуй, начну с самого начала. — Колдун посмотрел на Кристину, и та ободряюще кивнула. — Днем ты задавал вопрос, зачем мне был нужен кинжал твоего друга…

— Натана, — подсказала страж.

— Твоего друга Натана. Предыстория такова. Достопочтимый Адиль аль Джума, благодаря своим связям в торговле, многое слышит. Даже то, что пытаются скрыть от его ушей. До него дошел слух о том, что в Великой пустыне ловкие люди отыскали два черных камня и привезли на наш континент.

— Речь о глазах серафима?

— Верно, ван Нормайенн. Их доставили по особому заказу. Этот камень очень редок и является обязательным материалом для изготовления темного клинка. И требуется кузнецу.

Он сделал значительную паузу, но, не дождавшись никаких комментариев от меня, продолжил:

— Нам пришлось побывать в шестнадцати портах, прежде чем удалось напасть на след продавца. И еще несколько месяцев, чтобы узнать о покупателе. Он приобрел оба глаза серафима, так как собирает минералы — у него довольно обширная коллекция, как я слышал. Мы попытались выкупить хотя бы один камень, но богачу не нужны деньги.

— Попытались украсть, — продолжила Кристина. — Но это оказалось не так-то просто. Мы даже не смогли узнать, где он их хранит.

— Твоя репутация под угрозой, колдун, — с усмешкой сказал я Вальтеру. — Неужели ты не испробовал самый верный способ мерзавцев — насилие?

— Поверь, мне очень хотелось. — Он вернул усмешку. — Но у него много друзей. И это известный человек. Его исчезновение, не говоря уже о смерти, взбудоражило бы власти. А я в последнее время и так привлек слишком много нездорового внимания к поискам темного кузнеца.

— На самом деле это я отговорил его от поспешных действий. — Аптекарь нервно сцепил пальцы. — Насилие — не выход. Особенно если оно может привести к еще большому насилию и провалу важной миссии. Да и со смертью коллекционера мы бы не нашли тайник. Поэтому решили действовать иначе. Адиль выступил как представитель другого любителя минералов, предложил, разумеется, деньги. Затем обмен. Узнал, чего хочет бур… тот человек.

— И что ему нужно? — спросил я, хотя знал ответ.

— Кинжал стража. Его интересовал звездчатый сапфир в необычном исполнении. За такую реликвию он готов был уступить один из двух своих камней.

— Ты в курсе случившегося? — поинтересовался я у Кристины.

— Нет. В Ливетте меня не было. Я бы не дала ему взять кинжал Натана, ты же знаешь.

Если честно, я уже не знал, кто она и на что способна ради того, чтобы поймать темного мастера.

— И как же вы поступили, когда у твоего друга ничего не получилось и клинок вернулся к законному владельцу?

— Я изготовил подделку, — оживился Филипп. — Отменная вещь, настоящий звездчатый сапфир, и сталь подходящая. Можно обмануть почти всех, но не настоящего знатока.

— Он провозился до декабря, мы потеряли почти шесть месяцев. — Чезаре пренебрежительным щелчком отправил через стол невидимую соринку. — А в итоге коллекционер поднял нас на смех. Обмануть его не удалось.

— И?.. — подстегнул я их.

Глубокая тишина разлилась по помещению, все теперь смотрели на Кристину, как бы отстраняясь от того, что случилось дальше.

— Я отдала ему свой кинжал! — набрав воздуха в грудь, выпалила она.

Мне приходилось играть, и я не был уверен, что актер из меня хороший.

— Что?!

— Мне пришлось, Людвиг.

Я с каменным лицом помолчал, видя, что она то краснеет, то бледнеет, и спокойно произнес:

— Я хочу его увидеть.

Лицо у Кристины стало растерянным:

— Ты о кинжале? Я же говорю…

— К черту твой кинжал, Кристина. Раз он тебе не нужен и ты рассталась с ним добровольно, я не тот человек, который будет убеждать тебя в твоей глупости! — резко ответил я, и мои слова были для нее как пощечина. — Покажите мне камень, ради которого вы устроили все это.

— Эм… — Филипп потер переносицу. — Понимаете, у нас его нет. И как бы… я полагаю, что уже и не будет. Господин Чезаре неделю назад вернулся с плохими новостями. Коллекционер мертв, камни так и не найдены. В дело вмешалась инквизиция, и мы не можем сейчас вернуть даже оружие Кристины. Не знаем, где оно.

— А я говорил, что клинок надо менять на камень сразу. — Кондотьер цедил слова зло. — Вы же пошли на поводу у этой сволочи. Миролюбие, не надо насилия, не стоит привлекать к себе дополнительное внимание…

— После того как мы пытались подсунуть ему подделку, он перестал нам доверять, — виновато развел руками аптекарь. — Он потребовал переслать ему кинжал через «Фабьен Клеменз и сыновья».

— Но обманул вас и не передал глаз серафима?

— Нет, — глухо ответила Кристина. — Вальтер не хотел пользоваться посредниками. Мы решили забрать камень лично, но не успели.

— В итоге у вас нет ни кур, ни лисы, — ответил я старой поговоркой.

На Кристину было жалко смотреть, теперь она выглядела настолько подавленной, что я с трудом поборол в себе желание открыть висевшую через плечо сумку и вернуть ее оружие. Но я сдержался. Не сейчас. И не при этих людях.

— Образно говоря, вы совершенно правы, — подтвердил Филипп.

— Если вы надеетесь, что теперь я дам вам свой кинжал, чтобы вы его потеряли так же бездарно, как и ее клинок, то обращаетесь не по адресу.

— Господь с вами! — всплеснул руками отец Готтход. — Ничего подобного! Вам не надо будет с ним расставаться. Если честно, то он нам совсем не нужен. Не хотите все же присесть?

— Нет. Так что же вам нужно?

— Одна вещь, которая принадлежит тебе. — Колдун осторожно опустил кошку на подоконник, подошел к Кристине, положил руку ей на плечо, и мне не понравился этот жест — собственника, заявляющего права на свою вещь. — Кольцо, которое тебе подарил епископ Урбан, после того как ты спас ему жизнь в Вионе. Оно еще у тебя?

Неожиданный поворот. Признаться, я не был готов к такому вопросу.

— Не привык таскать с собой гору безделушек.

— Но ты и не продал его. — Кристина не спрашивала, утверждала. — Ты слишком умен, чтобы разбрасываться подобными подарками и оставлять их в ломбарде. Уверена, что как всегда хранишь на депозите в «Фабьен Клеменз», чтобы взять в любой момент.

Она слишком хорошо знала мои привычки, и сейчас меня это не радовало.

— Подробнее, Криста. Если вам нужно кольцо клирика, я хочу знать для чего. Ваш кузнец клюет на любую побрякушку?

Вальтер покачал головой:

— Все гораздо сложнее и проще. Тот случай в Вионе имел некоторые предпосылки. Александр и маркграф Валентин хотели избавиться от кардинала, точнее тогда еще епископа, по нескольким причинам. Разумеется, все видели лишь политические — он мешал развернуться Ордену в княжестве и не давал жизни маркграфу, обличая его преступления. Но было еще одно «но». Я о нем узнал позже, примерно за неделю до того, как ты прикончил его милость в Латке. Он мне сам признался, что Александр жаждал получить черный камень епископа. Мол, тот ему нужен не меньше, чем кинжалы стражей, и хорошо бы эту штуку привезти в Латку, как только появится такая возможность.

— Хм… — Я глядел на него исподлобья. — У его высокопреосвященства имеется глаз серафима?

— Именно. Я послушал ветер, и тот донес до меня интересные слухи. Челядь, как ты знаешь, редко хранит тайны. У кардинала есть минерал, который он носит на шее, рядом с распятием. Камень плохой и злой. Урбан вроде как дал обет много лет назад, и это его крест, который он тащит во славу Господа, истязая свою плоть таким образом.

— У глаза серафима есть подобные свойства?

— Мы толком не уверены, — ответил аптекарь. — Трактаты говорят разное, в алхимии камень считается темным и способным приносить вред человеку нестойкому. У хагжитов на сей счет вообще множество легенд.

— Они разнятся, — улыбнулся бритоголовый торговец. — Пустынные старцы, да продлятся их года вечно, называют его убийцей света. И сказок о нем действительно много. Все как одна с плохим концом. Не скажу, сколько в них правды, но мой народ старается не держать такие вещи подолгу, особенно близко к дому.

— Предпочитает сбагривать их нам за кучу флоринов, — поддел его Чезаре, и хагжит улыбнулся, но, судя по его лицу, исключительно из вежливости.

— И раз не получилось с коллекционером, вы решили позаимствовать минерал у кардинала. Вместо того чтобы взять лопату и отправиться в безводную пустыню. По мне — последний вариант был бы гораздо более разумен. В плане выживания.

— Я понимаю вашу иронию, господин ван Нормайенн. Мы прячемся от Церкви, знаем, на что она способна. А тут сами лезем в волчью пасть. Но мы обязаны. Во имя людей и во благо всего мира, — поспешно уточнил аптекарь.

— Разумеется, — эхом откликнулся я. — А кольцо вам требуется…

— Чтобы подобраться к Урбану. Это пропуск, Людвиг. Просто отдай нам его. Тебе незачем участвовать в остальном.

Я потянулся:

— Вы, любезные господа, конечно, большие фантазеры, но, как мне кажется, не идиоты. И не станете убивать кардинала. Клириков такого ранга убивают лишь другие клирики, но не простые смертные вроде нас.

— Никто не говорит об убийстве. Дай мне возможность подобраться к нему, все остальное — дело техники. — Вальтер нехорошо улыбнулся.

Я знал, как некоторые колдуны умеют усыплять, рассеивать внимание или притормаживать время. Видел, что проделывает Гертруда.

— Ну так и сделай все сам, — пожал я плечами. — Для этого не обязательно кольцо.

— У кардинала серьезная охрана. Церковники с магией. Со всеми я просто не справлюсь. — Он легко расписался в своей беспомощности.

— А когда у тебя будет побрякушка, они что? Растворятся в воздухе, что ли?

— Церковники будут менее бдительны. Я смогу подобраться близко, оглушить их. Без пропуска, издали, это невозможно.

— Как ты объяснишь, откуда оно у тебя?

— Не буду объяснять. Мы планируем все провернуть во время торжественного богослужения. Если и будет проверка, то не настолько серьезная. А потом, уверен, им станет не до нас.

Чезаре заржал, и Филипп, поддерживая наемника, улыбнулся.

— Есть причина для смеха? — нахмурился я.

— Небольшая. — Аптекарь понизил голос. — Мы с Вальтером придумали и осуществили грандиозную аферу, сочинив, что ангел снизошел в этот город.

— И прошло, черт меня дери! — хлопнул ладонью по столу кондотьер. — Случилось чудо!

— Святотатцы, — со смирением покачал головой каноник. — Надеюсь, Господь поймет, что не ради зла мы это сделали, и простит нас.

— То есть люди, что сидят на улицах и пытаются попасть в город, прошли сотни лиг ради несуществующего чуда? Да, смешно. Как вы это устроили?

Вальтер скромно развел руками:

— Немного нейтральной магии, которую не сразу определят клирики, немного алхимических смесей Филиппа, один слепой ребенок и умение распространять слухи. Вот рецепт божественного чуда в наши дни.

— Вы затеяли это, чтобы выманить Урбана, так как Крусо под его покровительством, и он не мог проигнорировать такое событие и не приехать сюда.

— Ты правильно понимаешь.

Да что уж тут понимать? И идиоту ясно.

— Значит, вы все спланировали давно. Еще до того, как поняли, что с коллекционера камень не получить.

— Резервный вариант. Одно ровным счетом не мешало другому, и, как видишь, я оказался прав. Если бы ты не появился, мы справились бы без тебя. Просто все стало бы гораздо сложнее. Когда начнется богослужение, лучшие места будут отданы почетным жителям города и благородным, остальным придется довольствоваться лицезрением чужих спин — кардинальская охрана не имеет привычки пускать кого ни попадя. Перстень — мой пропуск на самый верх. Человеку с колдовским даром тяжело проходить через строй клириков, в отличие от обычной стражи. А твое кольцо мне в этом поможет. И когда я заберу камень, то развею волшебство — след ангела в камне исчезнет, и святошам, право, еще долго будет чем заняться. Пока они хватятся пропажи, мы будем уже далеко.

С толку он меня не сбил. Я видел, он недоговаривает, и знал, что именно. Пропажа «чуда», быть может, на какое-то время отодвинет обнаружение внезапного исчезновения камня кардинала, но и только. Все равно начнут искать и рыть. Ибо священники не настолько кретины, чтобы не почувствовать остатки чужой магии. А значит, имеется лишь один способ замести следы — убить всех причастных.

Тех, кто пропустит его к кардиналу. Тех, кто увидит его. Ну и меня заодно.

Я знал, что Вальтер опасен, но не думал, что настолько. Его хладнокровие, бесстыдство и умение манипулировать людьми были потрясающими. Именно сейчас я окончательно утвердился в мысли, что колдуна следует убить сразу, как только представится такая возможность, неважно, какие цели он преследует. Этот человек пройдет по головам и уничтожит всех.

Он ведет свою игру, но вмешивает в нее Братство. Если я помогу ему, если у него все получится, клирики будут злы. Да нет. Что там! Они будут в ярости. И пойдут по ложному следу, который приведет их в Арденау.

Но сказал я совсем иное:

— Я помогу вам.

Я увидел, как они оживились. Все, кроме Кристины, в глазах которой читалось сомнение.

— На нескольких условиях.

— Назови их, — предложила моя бывшая напарница.

— Если он хочет получить кольцо, то пусть вернет то, что снял с моего пальца в Латке.

Вальтер покачал головой:

— Извини, ван Нормайенн, но это невозможно. Я сразу же его уничтожил — работа ведьмы, и оно могло навести ее на нас. Вижу, что сейчас у тебя такое же. Быть может, я как-то могу компенсировать твою потерю?

Да. Распахнуть окно и сигануть головой вниз.

— Забудем. — Скрепя сердце я отказался от своей мечты. — Далее. Я иду с тобой.

— Зачем тебе рисковать?

Чтобы ты не убил меня сразу после того, как возьмешь желаемое.

— Потому что, если кто-то из вас представится мной, я не собираюсь потом расхлебывать его ошибки.

— Что-нибудь еще?

— Никакой крови.

— Ну, разумеется. — Он сказал это так честно, что даже я бы поверил ему, если бы не знал колдуна слишком хорошо и не побывал в застенках замка Латка.

— Тогда нет проблем. Час поздний, господа. С вашего позволения, я отправлюсь домой.

— Ты легко согласился, ван Нормайенн. Я думал, придется убеждать тебя до утра.

Я заметил легкую усмешку кондотьера. Интересно, как они планировали меня убеждать?

— Ты мне все еще не нравишься, колдун. Как и все, что происходит. Но я это делаю только ради нее. Запомни это.

— Весомый аргумент, — кивнул он. — И я в него верю. Увидимся завтра, ван Нормайенн.

— Я провожу, — вызвалась Кристина.

Мы вместе спустились на первый этаж и, не сговариваясь, вышли на улицу.

— Еще не поздно уехать. Прямо сейчас, — вновь предложил я.

Она избегала смотреть на меня и отрицательно покачала головой:

— Я потеряла свой кинжал. И что самое ужасное — ничуть не жалею. Я больше не страж, Людвиг. Мне некуда возвращаться.

— Пропажа оружия не лишает тебя дара. Даже без него ты — страж.

Она неожиданно прислонилась лбом к моей груди:

— Я устала, Синеглазый. Устала быть стражем, устала оправдывать ожидания Мириам, устала спасать Братство, отчитываться перед магистрами, враждовать с законниками и вычищать все те горы дерьма, что оставляют люди после своей смерти, не желая отправляться в чистилище. Все мое существование, сколько я себя помню, посвящено именно этому. Знаешь, чего я хочу? Покоя. Сбежать далеко-далеко, туда, где нет темных душ и людей с проклятием дара, магии, и оставить все за спиной, жить своей маленькой жизнью, писать музыку и растить детей. Но самое страшное в этом то, что мои желания ничего не значат. В меня вбили то же самое, что и в тебя, — спасать людей и защищать Братство. Темный кузнец — самое опасное, с чем мы сталкивались. Я обязана разобраться с ним.

Было обидно, что мы понимаем защиту Братства совершенно по-разному. Она намерена подставить его, чтобы потом пытаться спасти то, что уже будет уничтожено. Я готов предать ее надежды, чтобы школа в Арденау существовала и дальше.

— Что же. Это твой выбор, — с сожалением сказал я ей.

— Постой! — Она схватила меня за руку. — Тебе не обязательно участвовать. Правда. Просто дай нам кольцо и уходи. Мы что-нибудь придумаем.

— Я должен что-то еще знать?

Она сделала шаг назад:

— Могу говорить только за себя. Не понимаю, как при огромном стечении народа и клириках можно украсть вещь у кардинала… И боюсь за твою жизнь. Возможно, я ошибаюсь, но сказать об этом — правильно, и ты должен быть в курсе моих размышлений.

— До завтра, Криста. Будь осторожна с ними.

Она улыбнулась:

— Это им следует быть осторожными.

И вернулась обратно в аптеку.

Встречать кардинала Урбана я планировал не выбираясь из дома. Окна моих комнат выходили на центральную городскую улицу, по которым должна проехать торжественная процессия, так что я был обеспечен неплохим зрительским местом.

Пугалу тоже было интересно поглядеть. Оно торчало здесь с самого утра, впрочем, не без дела. Вчера вечером одушевленный спер в какой-то лавке деревянную марионетку, за что ему пришлось выслушать нотацию от Проповедника, так как «какой-то ребенок теперь лишился радости». По мне, какой-то ребенок избежал ночных кошмаров, кукла выглядела чудовищно — гротескная копия человека с чуть вытянутой головой, широченными руками и бочкообразной грудью. Раскрашена она оказалась ничуть не менее бездарно, чем вырезана: глаза разной величины, губки бантиком, солома вместо волос.

Пугало проявило творческую жилку, чуть подправив все, что нужно, серпом. В итоге игрушка обрела характерную и знакомую зловещую ухмылочку.

— Прелестно, — оценил Проповедник. — Теперь можешь привязать к ней веревочки и корчить кукловода из Литавии.

Пугало действительно привязало веревочку, но лишь одну, и за шею. Затем извлекло из кармана мундира клочок атласной ткани, иголки, нитки и за полчаса сварганило одежонку. Оно разве что не насвистывало от удовольствия, наслаждаясь рукоделием. Когда все было готово и кукла повисла под потолком, Проповедник осторожно изрек:

— Святой Витт и все его пляски! Мне одному кажется, что эта штука похожа на кардинала? Оно теперь высунет ее в окно и будет махать при всей честной компании?

На столь сложный вопрос у меня ответа не нашлось. И Проповедник внес очередное предложение:

— К чему вся эта суета, Людвиг? В твоей сумке целых два проклятых камня. На кой черт нагревать кардинала на еще один?

— Ну, «нагреть» его высокопреосвященство еще надо суметь. Впрочем, я не недооцениваю силы Вальтера. Он может провернуть нечто подобное.

Проповедник скорчил мину, став похожим на заморскую обезьянку:

— Ты сам себе противоречишь, Людвиг. То «не сумеет», то «может». Почему бы тебе все-таки не отдать им то, что у тебя есть, и не впутываться в серьезные неприятности? В Риапано живут опасные люди. Стоит ли перебегать им дорогу?

— А ты задумывался, что случится, когда заговорщики получат камни?

Он развел руками:

— Я не знаю.

— В том-то и беда. Быть может, они уберут меня как лишнего свидетеля, быть может, Кристину. Я хорошо успел узнать колдуна. Отдавать в его руки то, что он хочет, — опасно. Потяну время.

Старый пеликан рассеянно вытер кровь со щеки, отчего та не стала более чистой:

— Это несколько не по законам Божьим, и тебе, наверное, странно слышать подобное от меня, но, если он так опасен, почему бы просто все не завершить? Взять пистолет и разнести ему голову? Хотя бы за то, что из-за него ты провел в подземной камере пару месяцев и едва не отдал Богу душу.

— Вообще-то отдал, и, если бы не София, я бы с тобой сейчас не разговаривал, — напомнил я ему. — Я думал над этим, но меня останавливает то, что у него есть ценное знание о темном кузнеце. Столь важные сведения могут быть полезны для Братства, а пуля, друг Проповедник, раз и навсегда поставит точку. От трупа очень тяжело что-нибудь узнать.

— Да живым-то он тоже тебе много не расскажет.

— Посмотрим. Я думаю о том, что бы случилось, если бы Вальтер получил глаз серафима? Отдал минерал кузнецу? Выманил его и убил, как он говорит? Или же познакомился и попытался использовать мастера в своих целях? Но самый главный вопрос, который не дает мне покоя, Проповедник, как он свяжется с этим неуловимым неизвестным человеком?

Тот аж подскочил:

— Ты намекаешь, что он знает, куда следует отправить весточку, чтобы кузнец назначил встречу!

— Именно.

— И хочешь выследить его связного.

— «Связного»? Проповедник, где ты услышал это слово?

— В борделях, — небрежно махнул он. — Там шпионов не меньше, чем шлюх. Во всяком случае, в некоторых. Порой такие разговоры ведутся, что я жалею о своей смерти и о том, что некому продать чужие тайны. Да и греховно это. Так насчет истории с Урбаном. Как я понимаю, у тебя есть план?

— Его наметки. — Я посмотрел на куклу, медленно крутящуюся под потолком.

— Ну ясно. Из тебя слова не выжмешь. Ты хуже шпиона. Они хотя бы болтают.

Я рассмеялся.

— А Кристина? С ней-то как? Я что-то не вижу, чтобы ты спешил вернуть ей пропажу.

— Она рассталась с кинжалом по доброй воле. Думаю, что проживет без него еще какое-то время. До тех пор пока все не кончится. Иначе, боюсь, вновь пожертвует им ради непонятных высших целей, и рядом уже не окажется меня для того, чтобы вернуть его.

— Разумно, хотя и несколько жестоко… О! Кажется, начинается!

Я распахнул окно, так как тоже услышал трубы горнистов.

Обе стороны улицы были запружены народом.

— Как будто дядюшка твоей ведьмы приехал, а не кардинал, — услышал я возле уха полный скептицизма голос Проповедника и ответил:

— Слава об Урбане бежит впереди его. Многие считают его едва ли не святым, оплотом веры и будущим Папой. Хорошая репутация, правильные поступки, всенародная любовь. Он лучший праведник из тех, что есть в Церкви на данный момент. Никаких скандалов, взяток, подкупов, убийств и прочего. Лишь вера, а реальная вера, как ты помнишь из нашей прошлой беседы на эту тему, заражает людей.

— Даже таких, как ты? — поддел он меня.

— Любых.

Процессия выглядела внушительно и серьезно. Впереди маршировала рота кантонских наемников, находящаяся на службе города. В парадных золотистых кирасах, шлемах с плюмажами, с серебряными алебардами на черных древках. Они выглядели ярко, словно рождественская игрушка, и их праздничная одежда сильно отличалась от той кожи, шерсти и стали, в которых они предпочитали не радовать толпу, а убивать ее.

За ротой наемников следовала кавалькада почетных жителей города и благородных господ. В дорогих одеждах из бархата, меховых шубах, они пытались перещеголять друг друга. Высшее духовенство выглядело чуть скромнее, но ненамного. Местные клирики для встречи дорогого гостя достали свои лучшие наряды. Кардинал Урбан на фоне встречающей делегации выглядел настоящим скромнягой — широкополая алая шляпа, красная сутана из хорошей шерсти, на плечах пелерина из меха белого кролика.

Я впервые видел человека, которого когда-то спас. Ему оказалось около семидесяти, но для своего возраста он отлично держался в седле. Осанка, посадка головы и то, как уверенно и спокойно он правил жеребцом, говорили о том, что сил этому человеку не занимать, несмотря на внешнюю худобу, бескровные губы и запавшие глаза. Наверное, в молодости у него было приятное лицо, но сейчас создавалось впечатление, что я смотрю на старую хищную птицу.

Кардинал то и дело поднимал руку, благословляя приветствующих его жителей города.

Его высокопреосвященство сопровождала восьмерка гвардейцев-альбаландцев в парадных мундирах и беретах. Все как один светловолосые и высоченные. Также в свите присутствовало несколько клириков в скромных одеждах, среди которых я заметил одного каликвеца. За священнослужителями ехали слуги. Два десятка челяди, на которых никто и не смотрел. А зря.

Я сразу увидел того, кого ждал. Человек в бело-коричневом плаще паломника. Смуглолицый, темноглазый, в усах и непокрытых волосах большое количество седины, а на правой скуле выделялся заметный издалека крестообразный шрам. Он с интересом глазел по сторонам и тоже почти сразу увидел меня, наполовину высунувшегося из окна. В его темных глазах на мгновение проступила золотистая желтизна, и в следующую секунду он смотрел в другую сторону, а еще через полминуты уже скрылся за поворотом со всей кавалькадой.

Вальтер пришел в назначенное время, вынырнув из узкого, пропахшего крысами переулка. Он приоделся, точно зажиточный горожанин, и его волосы и усы заметно побелели.

— Где кольцо? — спросил у меня колдун вместо приветствия.

— Где Кристина?

— О ней не беспокойся. У нее с остальными своя задача. От тебя многое не требуется, ван Нормайенн. Просто дай мне подобраться к кардиналу.

— Остальные будут там же?

— Думаю, тебе плевать на остальных. Кристины на празднике нет. Она ждет с лошадьми в условленном месте. Если все пройдет хорошо, уедем из города как можно быстрее и как можно дальше. Тебе я советую сделать то же самое, раз уж ты идешь со мной до конца.

— Не до конца, — возразил я. — Лишь до того места, когда моя помощь больше не будет нужна Кристине.

Он рассмеялся:

— Я всегда знал, что стражи друг за друга готовы рискнуть головой.

— И пользуешься этим.

Колдун отвесил легкий поклон:

— Глупо отрицать. Идем. У нас меньше получаса.

Улицы были запружены народом, и Проповедник с утра пошутил, что даже мертвые, если бы они могли, сползлись бы сюда с городских погостов. Я не стал расстраивать старого пеликана и говорить ему, что явление ангела — это не более чем фальшивка, созданная кучкой мошенников.

Мы опаздывали, продираясь через людское столпотворение. В конце концов Вальтеру это надоело, и он все же использовал какой-то фокус. Горожане, стоявшие перед нами, невольно стали делать шаг в сторону, толкая других и наступая им на ноги, а мы вклинивались в открывающиеся и тут же захлопывающиеся бреши. Впрочем, вскоре этот эффект пропал, колдун, опасаясь привлечь внимание, осторожничал, и нам снова пришлось работать локтями, как самым обычным людям.

Выход на Малую Каретную оказался перекрыт цепью стражи — она удерживала свободную проезжую часть для богатых приглашенных, спешивших к богослужению.

— Проклятье! — зло ругнулся Вальтер. — Придется искать другой путь.

— Постой, — сказал я, достав свой «пропуск», и показал кинжал одному из солдат. — Мы из Братства.

Тот даже спорить не стал и, не требуя у колдуна показать оружие, открыл нам путь на улицу.

— И без всякого волшебства, — пробормотал себе под нос мой недруг.

Теперь к городской святыне продвигаться стало гораздо легче — на прямой дороге, свободной от людей, мы лишь дважды посторонились, пропуская запоздавших благородных господ.

Далеко-далеко гулко ударили часы на новой ратуше, и их бой подхватили колокола. Торжественная месса началась. Охрана, пускавшая на основное действо, оказалась куда более внушительной — кантонские наемники, с ними трое альбаландцев и пара клириков в простых серых рясах. Все те, кто не смог попасть на площадь, заняли соседние улицы, крыши окрестных домов и даже деревья.

— Только по приглашениям, — сказал мне чернобородый, похожий на медведя наемник.

— Мы стражи, — ответил я.

— Вижу, что стражи. Но приказ пускать только по грамотам, на которых печать бургомистра, — ничуть не смутился тот. — Есть грамота?

— Есть кое-что получше, — ответил я и достал перстень, подаренный мне в Вионе.

— Купить, что ли, хочешь? — опешил тот.

— Погоди, добрый человек. — Клирик, прислушивавшийся к нашему разговору, протянул руку. — Дай посмотреть.

Я положил безделушку ему на ладонь.

— Я личный духовник его высокопреосвященства. И помню это кольцо. Оно действительно когда-то принадлежало ему. Тебя пригласил кардинал?

— Нет, — не стал я лгать, чувствуя, как напрягся Вальтер. — Но когда-то я оказал услугу его высокопреосвященству и уверен, что он помнит меня. Я и мой друг хотим присутствовать на столь важном богослужении.

Клирик кивнул лысой головой:

— Что же, я понимаю ваше желание. Кто я такой, чтобы мешать приобщиться к чуду и Господу.

— Но приглашение… — попытался заспорить подошедший капитан наемников.

— Этот человек сделал хорошее дело для Церкви и лично его высокопреосвященства. Вы желаете потом объяснять кардиналу, почему он не был допущен на богослужение?

— Конечно нет!

— Тогда пропустите их.

Кантонец неохотно махнул своим людям, и те подняли алебарды, открывая дорогу.

— Все куда легче, чем я ожидал, — усмехнулся колдун, когда охрана осталась далеко позади.

Проповедник, все это время точно тень следовавший за мной, наконец-то дал волю своим эмоциями:

— Ты многого не ожидаешь, чертов ублюдок!

По счастью, кроме меня, его никто не слышал.

— Что теперь? — спросил я.

— Ты свое дело сделал, ван Нормайенн. Можешь наслаждаться представлением. А мне надо подобраться к кардиналу как можно ближе.

Но я не дал ему уйти, положив руку на плечо.

— Не так быстро. Ты пришел вместе со мной и уйдешь со мной.

— Как знаешь. Только не мешай, — легко согласился он.

— Это было бы проще осуществить, если бы ты рассказал, что собираешься сделать.

— Поверь, никто ничего не поймет. Мы уйдем прежде, чем они заметят, что что-то случилось.

Его слова не внушали доверия, но я надеялся на козыри в рукаве, хотя обыграть опытного колдуна не так просто.

Усиленный святой магией голос кардинала разносился над площадью. Он читал на староцерковном, языке времен Константина. Люди, расположившиеся на площади плотной толпой, молились, шевеля губами и в общем-то не слишком хорошо видя, что происходит за спинами впереди стоящих.

Я скорее почувствовал, чем увидел, как к нам присоединился третий человек в кафтане слуги бургомистра и высокой шапке. Судя по всему, Чезаре проникнуть сюда оказалось гораздо легче, чем колдуну.

— У меня все готово, — шепнул он Вальтеру. — Готтход на месте и ждет твоей команды.

— Позаботься о своей задаче, — ответил тот.

Я уже, кажется, знал, в чем заключается работа наемника. Возле «святого» места поставили распятие, рядом с ним находилось небольшое возвышение, с которого выступал кардинал. Внизу стояли представители духовенства и городских властей. Толпа оставила свободным лишь небольшой пятачок площади, то самое место, где находился отпечаток «ангела».

Кондотьер внезапно выбросил руку, и я, ожидавший чего-то подобного, блокировал ее предплечьем, не дав стилету ударить меня в горло.

В следующее мгновение в центре Крусо разверзлась бездна и воцарился огненный ад.

…Крючья, свисавшие с потолка, были в безобразном состоянии. Ржавые, с остатками темной плоти на гранях, они смердели застарелой кровью и гнилым мясом. Точно так же пахла и решетка, на которой здесь любили поджаривать тех, кто не раскаивается в своих ошибках.

Несмотря на то что в большой жаровне бесновалось пламя, в подвалах центральной тюрьмы Крусо оказалось жутко холодно.

Мастер допроса, немолодой жилистый субъект с яркими лучистыми голубыми глазами, снял кожаный фартук, перчатки и передал стальной прут одному из помощников.

— С этим все.

«Этот» лежал растянутым на широкой мясницкой столешнице и больше походил не на человека, а на кусок отбивной. Я не присутствовал на пытке, так что с трудом узнал отца Готтхода, каноника собора Святой Марии в Браселоветте. По переломанным конечностям и кровавым пузырям, которые надувались и лопались у него на губах, было понятно, что он не протянет и получаса. Вот-вот испустит дух. Проповедник, увидев такое зрелище, развернулся на каблуках и, ничего не сказав, вышел вон. Он предпочитал не смотреть на то, что ему было неприятно.

Пугала я нигде не видел с момента событий на площади. Вполне возможно, что его стоит искать возле труповозок, которые сейчас в большом количестве собираются на центральной улице.

Роман, мой старый знакомый, с которым я пережил нападение ругару в Хрустальных горах, привалившись к стене, смотрел на умирающего с полным равнодушием. Как на тот самый кусок отбивной, о котором я только что упомянул.

— Заканчивай с ним, мастер.

Палач взял со столика широкий мясницкий нож и одним движением прекратил страдания умирающего.

— Кардинальская милость, — объяснил мне цыган, точно оправдываясь.

— Ты привел меня увидеть ее?

— Его высокопреосвященство платит свои долги. Хотя бы часть их.

— Странно. — Я посмотрел, как два помощника палача разрезают веревки, стягивающие руки и ноги трупа, а затем сбрасывают окровавленное тело в тележку. — Сомневаюсь, что мне нужна была смерть клирика.

— Ты не понял. Ты мог оказаться на этом окровавленном столе. Некоторые из окружения Урбана считают, что именно там оно и должно быть. И они были очень убедительны.

— И я счастливо избежал этой участи, потому что… — Я предоставил ему закончить мою фразу.

— Потому что мы знакомы, ван Нормайенн. Потому что ты снова спас жизнь кардиналу, и он в долгу перед тобой. Потому что те, кто хотел растянуть тебя на дыбе, сейчас уже направляются в Ньюгорт. Им требуется покаяние за их глупость. А лучше всего его добиться, изучая вересковые пустоши.

Тело увезли, остался лишь густой, липкий запах крови, наполнивший холодное помещение.

— Ну, что же. Передавай кардиналу мои благодарности. Хотя я и не рад, что человек умер.

— Вздумал себя винить?

— Нет. Я поступил правильно. А они знали, чем рискуют.

— Вместо пяти сотен трупов в Крусо сегодня было бы три-четыре тысячи, если бы никто из нас не оказался готов к подобному повороту событий.

Я с содроганием вспомнил взрыв, яркую вспышку и потоки живого, похожего на змей, золотого огня, ринувшегося во все стороны. За секунду он прожег в рядах молившихся брешь, жгучим молотом ударил по клирикам и отпрянул от сияющей светом преграды. Купол стремительно рванул вверх и в стороны, накрыв сначала площадь, затем окрестные дома, а потом и улицы, поглощая в себя странное, ослепительно-золотое пламя, не давая ему распространиться и навредить еще кому-нибудь. Но все равно этого оказалось недостаточно, чтобы спасти всех.

Паникующая толпа, бегущая прочь, воющая от ужаса из-за того, что конец света, обещанный ангелом, уже наступил, разлучила меня с Чезаре в тот «чудесный» для нас обоих момент, когда мы собирались убить друг друга.

Мастер допроса выслушал шепот помощника и сообщил:

— Второй готов к разговору. Смотреть будете?

— Второй? — удивился я. — Вы смогли взять двоих?

— К сожалению, только двоих. Их, в отличие от остальных, поймать оказалось не так уж и сложно. Я приставил к ним людей сразу после нашего с тобой разговора.

Мы прошли в соседний зал, зеркальную копию предыдущего, и я увидел старого аптекаря. Он сидел за столом, его руки и ноги были зафиксированы широкими кожаными ремнями, а голова засунута в механизм крайне неприглядного вида. Тиски плотно охватывали нижнюю челюсть и темя.

— Хорошо, — похвалил Роман палача и склонился над Филиппом. — Удобно ли вам, мэтр?

Тот не смог ничего ответить, лишь промычал что-то нечленораздельное и умоляющее.

— Думаю, что не слишком. Наверное, странно спрашивать такое у человека, находящегося в череподробилке. Давайте я немного расскажу вам, что это такое. На самом деле, мэтр, все предельно просто. Палач крутит винт, и тиски начинают сдавливать вашу голову. Сперва ломаются зубы, а быть может, нижняя челюсть. Если честно, я никогда не вникал в детали. Затем лопнет череп, но, поверьте, после этого вы проживете достаточно долго, чтобы пожалеть о глупостях, которые учинили.

Филипп заплакал, замычал активнее.

— Мой вам совет, аптекарь. Если хотите избежать лишней… головной боли и заслужить прощение кардинала, на которого вы так бездарно покушались, покайтесь, сознайтесь и начинайте сотрудничать. — Роман похлопал узника по плечу. — Я вернусь через полчаса и с радостью услышу правильный ответ. Идем, Людвиг.

Мы покинули пыточную, поднявшись на два этажа вверх, пересекли пустой тюремный двор, миновали охрану и вышли на улицу. Это была окраина города, в двух шагах от внешней стены.

— Поговорим. — Он забрался на гору кирпича, сваленного рабочими, собиравшимися ремонтировать укрепление.

— Здесь? — удивился я, но присоединился к нему.

— Видно всю округу. Уж лучше, чем кабинет начальника тюрьмы, где каждый дурак может подслушать.

— У вас есть официальная версия произошедшего в городе?

— А когда ее не было? — Он усмехнулся в усы. — Люди уже работают языками, слухи один хуже другого летят по дорогам да множатся в трактирах. За месяц узнают все и везде. Это случилось очень не вовремя. Хотя когда подобные события вообще могут быть к месту? Нам придется приложить массу усилий, чтобы сгладить последствия происшедшего.

— Нам?

— Я служу кардиналу, а он — Церкви. Так что в данном контексте даже колдуну и ругару можно говорить «нам». Насколько я понял, всех собак повесят на злобного дьяволопоклонника, который хотел испортить радость верующим, осквернить святыню, попрать законы Божьи и прочая, прочая, прочая.

Я ожидал чего-то подобного:

— В общем, сказка о чудовище, решившем устроить бессмысленное убийство.

— Или какой-нибудь жертвенный ритуал. Людям совершенно незачем знать настоящих причин.

— А мы их знаем? Эти самые причины?

Роман не ответил, и это говорило о том, что он, как и я, теряется в догадках.

— Считаешь, что колдун уровня Вальтера способен устроить огненный вулкан в центре города? — задал я еще один вопрос.

Он посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом:

— И ты думаешь точно так же. Запомни это, если дорожишь своей шкурой. — И, чуть смягчившись, произнес: — Есть вещи, о которых не стоит болтать, Людвиг. Например, я стараюсь помалкивать, что полная луна не слишком хорошо влияет на меня в последнее время.

Мы оба усмехнулись только нам понятной шутке.

— Так что виноват Вальтер. Пока не будет доказано обратное. А оно, как ты понимаешь, доказано, скорее всего, не будет. Во всяком случае, толпе.

— Но ты не веришь, что колдун маркграфа Валентина имеет столько сил.

— Разве это так важно? — Он устало потер веки.

— Для меня — важно.

Цыган сдался:

— Не верю. Я знаю о темном искусстве не понаслышке. На мой взгляд, подобное не может провернуть никто из тех, с кем я знаком. Здесь нужна мощь велефа или какого-нибудь легендарного чародея из Темнолесья. Или очень серьезного демона. Такого, кто одним щелчком пальцев сжигает пять сотен душ и едва не проламывает щит десяти готовых к отражению атаки клириков. Колдуны на такое не способны. Иначе миром правили бы они, а не князья и церковники.

— Если он был настолько силен, что не боялся клириков, то почему отступил? Почему не убил всех, кто находился на площади?

— Я не знаю.

Я задумался.

— Но если это был не Вальтер, а кто-то иной, то случившееся на площади — совпадение? Команда заговорщиков, пытавшихся убить кардинала, и неизвестный, решивший устроить локальный апокалипсис?

— Иного объяснения у меня нет. И не только у меня. Инквизиция чешет в затылке, разводит руками и лихорадочно листает гримуары. Только думается мне, что без толку это все. Никого мы не найдем. Но им нужен козел отпущения. Лучше всего тот хагжит, о котором ты говорил. Отличная кандидатура для костра. Обыватели не жалуют чужеземцев и иноверцев, с радостью сожгут злобное чудовище, восхитятся тем, что возмездие Церкви настигло преступника, и успокоятся. Ну а если не поймаем этого хагжита, найдем другого. Или же придется использовать беднягу-аптекаря. Морщишься? Не стоит. Это звучит жестоко, но иначе просто нельзя. Символы веры и силы должны оставаться незыблемы. Иначе начнется хаос.

— Когда вы поняли, что след ангела — фальшивка?

Роман сложил узловатые пальцы в кулак, потер им затылок:

— Слишком поздно для того, чтобы все остановить. Слухи полетели, а паломники и местные клирики-тупицы уже сколачивали крест да жгли свечи. Первый же инквизитор с магией все раскусил.

— Вальтера нельзя назвать наивным. Он не верил, что его обман продержится долго, значит, знал, что вы не остановите представление.

— У нас не было выбора. Что мы должны были делать? Объявить во всеуслышание, что кучка мошенников решила надуть верующих? Что никакого чуда нет, а последнего ангела видели полторы тысячи лет назад? Зачем рубить сук, на котором сидишь, Людвиг? Люди хотят верить в чудеса, и кто мы такие, чтобы разрушать их иллюзии?

Я лишь невесело рассмеялся:

— Мне повезло, Роман. Моя работа гораздо проще.

— А моя не ждет. — Он встал и протянул руку. — Ты спас мне жизнь в тех проклятых горах, и я не люблю быть должен. Я собираю слухи и информацию. Старая ферма в четверти лиги за городом, если ехать через Кошачьи ворота. Я смогу придерживать эту новость пару-тройку часов, не больше. Увези женщину как можно дальше, если не хочешь, чтобы она сгнила в подвале.

— Они будут предупреждены. Все.

— И что с того? Мы их поймаем. Но если стража не будет среди них, ее никто не станет искать. Обещаю.

— Спасибо, Роман. Мы в расчете.

— Боюсь, что нет. Это была услуга за услугу.

Ферма выглядела заброшенной, но в ее окошках горел приглушенный свет.

Небо быстро темнело.

Я направился к воротам, думая, что снова действую наобум, прыгаю в омут головой и Вальтеру в общем-то ничего не стоит сделать то, что не получилось у наемника.

Я заметил, как дрогнула занавеска — наблюдавший за дорогой увидел меня. Тем лучше.

Ворота были не заперты. Я вошел во двор — грязный, с двумя огромными лужами и телегой, перевернутой набок. Дверь в дом открылась, и на пороге появился Чезаре. Посмотрел на меня тяжелым взглядом, не убирая руки с висящей на поясе даги:

— Ты один?

— Как видишь.

Он посторонился и, когда я вошел, остался на улице, решив проверить, не пришел ли за мной кто-то еще.

Внутри пахло старым заплесневевшим домом, пол был земляной. Большую часть единственной комнаты занимал остывший очаг. Скудная крестьянская мебель, а также прялка оказались сдвинуты к дальней стене. В углу, завернувшись в тонкое одеяло, спал хагжит. Колдун, до этого что-то писавший, теперь смотрел на меня.

Кристина порывисто бросилась ко мне, крепко обняла:

— Я думала, ты погиб! Вальтер сказал, что там, где ты стоял, никто не выжил!

Бывший слуга маркграфа Валентина встретил мой красноречивый взгляд с понимающей улыбкой:

— Как видно, я ошибался. Этот Чезаре вечно все путает.

— И недоделывает. Они пытались избавиться от меня.

— Что?! — Она гневно нахмурила брови, резко повернувшись к Вальтеру. — Ты же обещал!

— Эй! Эй! Успокойся.

— Успокоиться?! — разозлилась Кристина. — Ты сукин сын, Вальтер! Не только завалил дело, но и хотел убить того, кто согласился помочь нам!

— Это была инициатива Чезаре. Я не давал ему таких распоряжений. Клянусь!

Она шагнула к нему с явным намерением ударить, но я взял ее за предплечье:

— Мы уходим. Прямо сейчас.

— Неужели? — вкрадчиво сказал он, положил перо на стол и встал.

Я воспринял это как угрозу и опустил руку на кинжал.

— Думаешь, амулет твоей ведьмы спасет тебя от магии?

— Проверим?

— Прекратите! Оба! — крикнула Кристина, разбудив Адиля. — И так все плохо. Столько месяцев работы насмарку! Мы не знаем, где отец Готтход и Филипп, они до сих пор не пришли. Шанс выйти на кузнеца потерян! А вы думаете только о том, как пустить друг другу кровь!

Вальтер миролюбиво поднял руки вверх и вновь угнездился на стуле:

— Прежде чем ты примешь решение, узнай у ван Нормайенна, как тот нашел нас. Он, наверное, великий волшебник, раз оказался здесь. Ведь ты ему не говорила о нашем убежище?

— Не говорила. — Она вопросительно посмотрела на меня. — Так как, Людвиг?

Этот ублюдок чудесно перевел разговор на другую тему.

— Неважно. Я здесь. А у вас мало времени. Надо вывезти тебя отсюда, Кристина. Останешься с ним — пропадешь.

— Пфф! — Колдун проворно начал собирать вещи, а бритоголовый хагжит застегнул на сюртуке пояс с кривой саблей.

Я почувствовал, как затылок укололо что-то холодное.

— Чезаре! — крикнула Кристина. — Стой!

— Я не слушаю твоих приказов, женщина. Вальтер? — Кондотьер подобрался ко мне совершенно незаметно.

— Оставь его, — попросил колдун, окончательно собрав сумку. — Нам он не нужен. Зачем расстраивать Кристину? Пора уезжать. И начинать все сначала.

— Не будет никакого начала. Ты уже проиграл.

— Ты все-таки просто тупой громила, альбаландец. У меня не было выбора. Жизнь целого мира поставлена на карту. Я пошел бы даже в пасть дракона, если бы это приблизило меня к темному кузнецу. Как ты не поймешь такую простую вещь: все, что я говорил тебе о темных кинжалах, — правда. Я найду новый глаз серафима. И попробую снова. А ты можешь бежать в Арденау, зарыть голову в песок и думать, что я лгу, раз тебе так легче.

— Так и поступлю. Но сначала заберу ее.

— Я не поеду с тобой, Людвиг, — тихо сказала Кристина.

— Хочешь остаться с ними? Знаешь, что случится, когда тебя поймают? Страж будет обвинен в заговоре против Риапано. Это ударит по Братству. По каждому из нас, где бы мы ни находились. Уедем, пока не поздно. Оставь их. Ты должна жить, а не умереть на дыбе. Это последний шанс.

Кристина взяла из рук Вальтера свою куртку, надела, дрожащими пальцами, немного неловко, застегнула пуговицы:

— Тебе я точно ничего не должна, ван Нормайенн. Все, что было между нами в далеком прошлом, теперь не имеет значения. У меня свой путь, а у тебя свой. Уходи, Людвиг. Прямо сейчас. И больше не ищи меня.

Я посмотрел ей в глаза, понял, что все бесполезно, что я не смогу переубедить ее, что Кристину, человека, с которым я когда-то учился, рос, жил и сражался плечом к плечу, уже не вернешь. И вышел из дома, плотно прикрыв за собой дверь…

Я шел по темному пустому тракту к Крусо, а на душе у меня скребли кошки.

Что же. Я хотя бы попытался. Она приняла решение. Выбрала свою судьбу, свою жизнь, свою цель. И бессмысленно ловить руками ускользающую тень. Тратить время и силы. Я узнал ответы на вопросы, которые меня волновали, и теперь следует двигаться дальше. Идти вперед и не оглядываться.

Впереди показались два знакомых силуэта. Один высоченный и долговязый, другой невысокий и сухонький.

— Не вышло? — негромко спросил Проповедник. — Почему?

— Я не могу спасти ее от самой себя, дружище.

— Тяжело ввести людей в Царствие Небесное, если они не желают спасения, — пробормотал он и сказал куда громче: — Но теперь Церковь найдет ее и накажет как заговорщицу.

— Или не найдет, если удача будет на ее стороне.

Я сунул руки в карманы, шагая дальше, и они пристроились рядом.

— И что теперь? — не выдержал Проповедник.

— Займусь делами. В мире полно темных душ. Съезжу в Арденау. Я не был на родине несколько лет. Встречусь с Гертрудой. Расскажу обо всем, что здесь произошло, старейшинам. Братство должно быть готово к неприятностям.

Мы со старым пеликаном сделали еще несколько шагов, прежде чем поняли, что Пугало нас не сопровождает. Оно стояло на дороге, вытянувшись в струнку, точно терьер, почуявший лису, и смотрело туда, откуда я пришел.

— Эй, Соломенная голова! — окликнул его Проповедник. — Забыло, куда надо идти? Э-эй! Мы здесь. Иисусе Христе, ты не только онемело, но и оглохло?!

— Погоди, — нахмурился я и подошел к Пугалу.

Оно мелко дрожало, и в узких глазах то загорались, то гасли два маленьких уголька.

— Что там? Что ты видишь?

Оно положило мне на плечо тяжелую, костлявую руку и развернуло, предлагая смотреть не на него, а на мрачную дорогу, бархатное звездное небо и темные силуэты деревьев, выступающие на этом фоне. Вокруг была последняя ночь зимы, странная той зловещей тишиной, которая застигает одинокого путника на пустынном тракте. Я, кажется, не дышал, вместе с Пугалом смотря во мрак. И тот ответил мне.

Золотистой искрой. Золотой вспышкой. Золотым светом.

Огонь цвета жидкого золота поднялся выше древесных крон и тут же опал, оставив в небе золотое зарево.

— О, Господи! — ахнул Проповедник.

Но я уже не слушал его. Бежал обратно.

Золотые костры, такие теплые, прекрасные, похожие не на обычный огонь, а на расплавленный драгоценный металл, горели повсюду. В лесу, на огромном пустом поле и там, где еще совсем недавно стояла старая ферма.

Их было несколько десятков, хаотичных, разбросанных по округе, совершенно невероятных. Волшебных. И смертельно опасных.

Это было то же пламя, что свирепствовало на площади в Крусо, пускай и менее яростное. Оно горело, попирая все законы мироздания, само по себе, не нуждаясь в топливе и не завися от капризов ветра.

Пугало не стало подходить к ближайшему костру, а остановилось как вкопанное и, казалось, нюхало воздух, пахнущий тяжелой гарью и, чуть уловимо, пережаренным мясом. Затем оно опустило голову, ссутулилось и с некоторым разочарованием село на землю. На его взгляд, тут уже не было ничего интересного.

Проповедник не пошел со мной по иной причине — он боялся, хотя ни один огонь не мог причинить душе вреда.

— Может, не стоит тебе туда лезть?! — крикнул он мне в спину.

Но я не мог поступить иначе.

Первое тело, обугленное до головешек, все еще дымящееся, я нашел рядом с мертвыми лошадьми. Лишь по кривой полосе металла, в которой трудно было опознать саблю, я понял, что это хагжит.

В дом я зайти не смог, тот все еще полыхал, поэтому направился от костра к костру, по выжженной земле.

И едва не споткнулся о труп Чезаре. Он лежал на животе, и в его спине была прожжена сквозная дыра величиной с два моих кулака. Глаза оказались распахнуты, на лице застыли удивление и обида.

Я все дальше отходил от фермы, продолжая искать, и в глазах постепенно начинало двоиться от золотых огней. Их было куда больше, чем мне показалось вначале.

Я бы прошел мимо, если бы она меня не окликнула. Ее лицо почернело от копоти, правая рука напоминала обгоревшую ветку, а на то, что было ниже груди, нельзя смотреть без слез — один сплошной ожог.

Она попыталась улыбнуться, показать, что все хорошо, но получилось это неважно. Кристина сплюнула темно-коричневую слюну, я ощутил пряный, едкий запах и понял, что она только что съела корень золотого льва, сильный хагжитский наркотик, избавляющий от любой боли.

— Не повезло, — только и сказала она. — Мы искали его, а он нашел нас.

Было понятно, о ком она говорит.

— Ты видела темного кузнеца?

— Издали. — Страж уронила голову на землю. — Я не смогу тебе помочь. Пообещай мне сделать кое-что.

— Обещаю.

— Отправляйся в Клагенфурт. Там живет дочь Вальтера. Улица Стены. У нее дар. Я поклялась ему, что Братство ее примет. Не перебивай. Слушай.

Она взяла из распотрошенной сумки еще один корень, отправила его себе за щеку:

— Под полом в его доме есть книга. Сожги ее. Это важно. Сделаешь?

— Да.

— Возьми себе Вьюна. Больше я никому его не доверю.

— Хорошо.

Я видел, как мутнеют ее глаза от наркотика, и представлял, какую боль она должна испытывать сейчас.

— Третье. Не ищи темного кузнеца. Иначе он придет и за тобой. Как пришел за нами. Поклянись!

— Клянусь. — На этот раз я лгал.

Она устало закрыла глаза и сказала чуть заплетающимся языком:

— И скажи Мириам: мне ужасно жаль, что я ее подвела.

— Это не так. Но я передам.

Я достал из сумки кинжал, вложил в ее руку:

— Прости, что не смог сделать этого раньше.

По ее щеке сбежала одинокая слезинка:

— Я не понимаю…

— Уже неважно, Кристина. Главное, что твой клинок теперь с тобой. Ты не потеряла его.

Она улыбнулась призраком своей прошлой улыбки, шепнула:

— Спасибо. В том монастыре, где погиб Ганс… Там кузнец, что кует нам кинжалы. Эту тайну он узнал, и поэтому его убили. Не говори Мириам, хорошо? Ей не стоит знать. — Кристина прервалась, проваливаясь в забытье, но с усилием закончила: — Иначе будет беда. Для всех нас. Я посплю немного. Разбудишь меня к утру?

— Конечно. Ни о чем не волнуйся, — сказал я, но не был уверен, что она меня еще слышит.

Я сидел рядом с ней, ощущая точно такую же злую беспомощность, как когда умирала Ханна. Я ничего не мог для нее сделать.

Только быть рядом…