Глава 12

ВАС УЖЕ ВЫПУСТИЛИ ИЗ СУМАСШЕДШЕГО ДОМА?

8-е января.

Тереза ездила на Хованское кладбище еженедельно, иногда дважды в неделю. А бывало и так, что наведывалась к родным людям каждый божий день…

Здесь, в западной части кладбища, до которого она обычно добиралась автобусом от станции метро «Теплый стан», в одну из серых бетонных стен «города мертвых» вмурованы урны с прахом дорогих ей людей.

Тут нашли свое упокоение ее двадцативосьмилетняя младшая сестра Надя и мальчик четырех лет – ее племянник Никита. Погибли они в мае минувшего года в результате ДТП, произошедшего в районе улицы Обручева, на юго-западе столицы. Пьяный водитель, молодой человек двадцати трех лет, сидевший за рулем джипа «гелендваген», не справившись с управлением, вылетел на пешеходную часть и сбил пятерых людей, стоявших на автобусной остановке. Трое из них хотя и были тяжело травмированы, но все же выжили. Двое, ее сестра и племянник, погибли: их тела отбросило на несколько десятков метров – настолько мощным, чудовищным по силе и неожиданным был удар, нанесенный несущимся на более чем стокилометровой скорости массивным джипом по живой человеческой плоти.

Бампер и левая скула «гелендвагена» просвистели всего в нескольких сантиметрах от Терезы – впрочем, она тогда еще не носила этого своего нынешнего «псевдо». Сам момент катастрофы не отпечатался в ее памяти; сестру, а также Никитку, которого она держала за руку, словно ножом гильотины отрезало от нее. Вот они стояли здесь, рядышком; и вдруг – смерч, металлический лязг, а следом – пустота…

Случилась эта трагедия в пятницу, во второй половине дня. Муж Нади находился в этот момент на работе – Юрий Лебедев, коренной москвич, занимает пост старшего технолога на столичной кондитерской фабрике, известной с давних времен своими конфетами «Птичье молоко». Квартира на Обручева, кстати, досталась когда-то сестрам Ильиным в наследство от дяди Паши, родного маминого брата, полковника запаса, в прошлом летчика-испытателя (он умер в две тысячи первом, прожив всю жизнь холостяком). У семьи Лебедевых имелась своя трехкомнатная квартира: они проживали сравнительно недалеко, в пятиэтажном доме на Каховской улице. Детсад, в который отдали Никитку, находится как раз посередке между этими двумя адресами – в квартире на Обручева, собственником которой по документам являлась Надежда Николаевна Лебедева (в девичестве – Ильина), в то время проживала переехавшая из Воронежа Вера Ильина, ее сестра.

Ну так вот: в тот день сестры договорились, что Никитка на выходные останется у Веры. Они примерно полчаса посидели на кухне «полуторки» на Обручева, попили чаю с конфетами, после чего пошли все втроем на ближайшую к дому остановку, чтобы посадить «маму Надю» на автобус или маршрутку. Они и минуты не простояли там, на этой треклятой остановке. Массивный джип, управляемый пьяным молодчиком, вырезал из жизни двух самых родных для нее людей…

Хованское кладбище, где упокоился прах ее близких, – кремацию осуществили по настоянию Юрия Лебедева, мужа и отца погибших – отнюдь не единственный адрес, куда Вера Ильина регулярно наведывалась в последние несколько месяцев. Ей довелось не раз побывать в кабинетах следователей УВД Юго-Западного округа, в межрайонной прокуратуре, в Черёмушкинском суде… Она также написала несколько десятков писем и обращений, начиная от Администрации президента РФ и Общественной палаты и заканчивая правозащитными организациями – и нигде не получила реальной помощи, нигде ее не поддержали.

Она прошла за эти минувшие семь месяцев все семь кругов бюрократического ада, столкнувшись с ложью, уговорами, угрозами, подлостью и чудовищными подтасовками.

Молодой человек, сбивший пятерых граждан на автобусной остановке, – он сам, кстати, получил незначительные травмы – оказался сыном начальника одного из департаментов столичного правительства. Вдобавок ко всему, он попытался скрыться с места ДТП, но патрульной машине удалось заблокировать ему проезд – его задержали, можно сказать, на месте совершенного им преступления.

Ну а все дальнейшее, что происходило затем в следственных и прокурорских кабинетах, не говоря уже о рассмотрении дела в райсуде, было сплошным фарсом. Как явствует из документов следствия, «гелендваген» был угнан за несколько часов до ДТП. Подтасовкам в этом деле – несть числа. Даже протоколы и карта ДТП были переписаны, причем не раз и не два. Срок дали «угонщику», который был подставным человечком (наверняка ему хорошо заплатили, да и сидеть долго не придется – и половины «пятилетки» не отсидит, выпустят…)

Что касается пострадавших и их родственников, то к ним – к каждому, включая Юру Лебедева – подобрали «ключики». На то, чтобы замять дело, были брошены, среди прочего, весьма серьезные денежные суммы…

Таким образом, если кратко подвести итоги, реальный убийца, которого в день трагедии видели – и засняли на видео – не только рядовые граждане, очевидцы случившегося, но и сотрудники ГИБДД, криминалисты и прочая, прочая, ушел от уголовной ответственной, не понеся вообще никакого наказания.

При всем этом, те из должностных лиц, кто помогал важному московскому чину отмазать его великовозрастного балбеса, вели себя так, как будто на земле не было места не только правде и справедливости, но и ничему святому – на все была лишь их собственная воля.

Терезе удалось вызнать домашний адрес убийцы. Но «балбеса», как она смогла выяснить через одного из своих нынешних знакомых, отправили – от греха подальше – за кордон, в туманный Лондон.

Зато человек, разваливший, по сути, это дело, и не только допустивший все эти чинимые «служивыми людьми» безобразия, но и обеспечивший – благодаря занимаемой должности – нужный кое-кому результат, находился все это время в Москве. И даже занимал свою прежнюю должность. Белогоров Валентин Иванович, тридцати семи лет, классный чин – советник юстиции, должность – заместитель прокурора межрайонной Черемухинской прокуратуры ЮЗАО города Москвы.

Его домашний адрес Терезе стал известен сравнительно недавно, в начале декабря. Дважды она видела, как он уезжал на работу на своем серебристом «опеле» – хотя здание прокуратуры находится неподалеку, на Наметкина, Валентин Иванович привык, кажется, добираться до места службы личным транспортом…

Подойти мало-мальски близко не успела, потому что наблюдала за окнами его квартиры и за подъездом с небольшого расстояния. Она ведь понимала, что если будет постоянно торчать возле охраняемого парадного, или отираться на виду у телекамер внешнего наблюдения, на нее могут обратить внимание, ею могут всерьез заинтересоваться.

У нее нет права на ошибку.

Потому что, в случае неудачи, второй попытки у нее уже не будет, это она отчетливо понимала.

Тереза добиралась до цели вначале на метро, через весь огромный мегаполис, а затем подъехала несколько остановок на маршрутке.

Она вышла на Херсонской, до пересечения с Севастопольской. Всего в двух кварталах от нее находится комплекс зданий комбината питания «Птичье молоко», где муж ее покойной сестры работает, наверное, и по сей день. Юрий, надо сказать, поначалу тяжело переживал случившееся. Как и она, первые два месяца ходил по милицейским и прокурорским кабинетам, добиваясь того, чтобы все обстоятельства ДТП, в котором погибли его жена и сын, были детально раскрыты и расследованы, а убийца понес строгое наказание в соответствии с нормами уголовного права.

Но в какой-то момент он стал вести себя… странно. Его как будто подменили: он, казалось, на все махнул рукой, мол, правды при наших порядках все равно не найдешь. Мало того, Юрий стал уговаривать ее не «лезть не в свое дело». И даже проговорился, что из-за ее принципиальности и настойчивости он не получит вообще никакой компенсации – а ему, как поняла Тереза, через посредника предложили какую-то кругленькую сумму…

Потом случилось то, чего она никак не ожидала от этого всегда, казалось бы, дружески, воистину по-родственному настроенному к ней мужчины. Он, действуя через какие-то свои связи и знакомства, очень оперативно переписал на себя – едва ли не раньше, чем это положено по законным срокам – квартиру на Обручева (по праву наследства), а затем и выписал ее с этой жилплощади.

Таким образом, Вера Ильина потеряла не только сестру и племянника, но и разом лишилась своей части доставшейся им с сестрой от дяди квартиры в Черемушках, а также столичной прописки…

Херсонская улица в том месте, где она вышла из маршрутки, изгибается дугой; почти посреди этой дуги находится возведенный всего пару лет назад 25-этажный монолит, форма, которого, кстати, тоже закруглена, так что башня прекрасно вписывается в геометрию самой магистрали.

Тереза посмотрела на наручные часики – половина девятого утра. Она не знала распорядка работы Черемушкинской прокуратуры в эти праздничные дни – возможно, ее сотрудники, как и большинство граждан России, отпущены на новогодние каникулы. Точно также она была не в курсе планов прокурора Белогорова и даже допускала, что этот господин может вообще находиться не в Москве, а в любом другом месте. Тем не менее, ничто из этих соображений не могло ее остановить. Если чего-то не хотеть или не желать изо всех сил, то ничего и не добьешься из того, что задумал. Всегда найдутся какие-то отговорки; особенно легко бывает уговорить самое себя. Вот как сегодня: у нее имелись кое-какие причины, чтобы отложить поездку в Черемушки, чтобы попытать счастья в какой-нибудь другой день. Но она все ж таки – собралась и поехала.

Фасад башни окрашен в свежий кирпичный «колер», удачно сочетающийся с белыми и темными вставками оконных рам и балконов. Тереза, одетая в свою единственную зимнюю вещицу, в шубку, с сумочкой на правом плече, обогнула башню – здесь имелся как проезд для транспорта, так и пешеходные дорожки. Она туго повязала голову платком, затем неспешно пересекла по диагонали двор, который был почти сплошь уставлен разнокалиберными иномарками. Прокурорский «опель» стоит едва ли не ближе остальных машин к парадному – она эту уже знакомую ей машину выхватила взглядом в первую очередь…

Впереди стояли пятиэтажки; Тереза, достигнув торца ближней из них, остановилась и повернулась лицом к «башне», до которой отсюда, с этого места, насчитывается не более сорока шагов.

Ее взгляд отсчитал шесть этажей, смахивающих на полоски многослойного сэндвича. В двух окнах сквозь полуоткрытые жалюзи сочится свет. В широком, трехчастном окне спустя всего несколько секунд свет погас. А вскоре, и минуты не прошло, затемнилось и другое окно, то, что поуже – по ее предположению там находилась кухня.

У прокурора Белогорова – так выходило из ее собственных расчетов – как минимум четырехкомнатная квартира. А то и пятикомнатная, учитывая, что квартиры здесь смотрят своими новенькими стеклопакетами и застекленными лоджиями на обе стороны, на магистраль и во двор. Она была не в курсе, женат ли господин прокурор и есть ли у него дети. Ее снабдили лишь его домашним адресом, который наверняка имеется в различных базах данных. В том числе и в тех, что продаются из-под полы на столичных рынках. И если бы ее не обманул один человек, к которому она еще в октябре обратилась с просьбой купить для нее «подходящий инструмент», то бишь пистолет, то вполне возможно, Тереза «пробила» бы этот адрес еще раньше. И уже воплотила бы в жизнь то, на что она готова сейчас пойти…

Сложно объяснить как-то все то, что происходило с ней в эти минуты. Ее как будто в спину что-то толкнуло… Она была ровно посреди двора, медленно идя по той дорожке, что пересекает пространство между домами по диагонали… Как вдруг из парадного вышел коренастый, крепко сбитый мужчина, одетый в темную утепленную куртку и в пыжиковую шапку.

Тереза стащила перчатку с правой руки, механически зажав ее в левой. Потянулась рукой к сумке, свисающей с плеча. Невольно замедлив шаг, нащупала пальцами защелку. Открыла ее и запустила руку в сумку; ее глаза при этом неотрывно глядели на вышедшего только что из парадного мужчину…

Белогоров – а это был он – щелкнул «брелоком»; серебристый «опель» тут же приветственно «угукнул» и подмигнул фарами…

Пальцы Терезы нащупала холодную ребристую рукоять. Она не спешила вытаскивать руку с ПМ из сумки. Так и шла, невольно замедляя шаг, к «опелю», с правой рукой, опущенной в свисающую с плеча сумку…

Она вспомнила инструкцию, которой ей следовало придерживаться.

«Снять с предохранителя… взвести… Прицелиться в грудь или в голову… Стрелять, пока не клацнет затвор…»

Она рассчитывала, что прокурор направится к машине. И, может быть, даже успеет сесть в салон – тогда придется стрелять через стекло… Но он почему-то остался у двери. Мало того, он эту тяжелую металлическую дверь – она только сейчас заметила – держал приоткрытой, как будто кого-то дожидался…

Да, так и есть… В дверях парадного сначала показался подросток, парень лет тринадцати или четырнадцати. А следом Тереза увидела, как во двор вышла женщина, одетая в длинную, с серебристым отливом «стриженную» шубу – она держала за руку девочку лет пяти-шести, у которой шубка была точно такого же окраса, как и у мамы. Причем ребенок, похоже, был не в восторге от предстоящей поездки, куда б они не собирались сейчас ехать…

– Па! – крикнул подросток, у которого на плече болтался рюкзачок. – Я «переднее» забил… окей?

Тереза уже почти сошлась с ними, как услышала женский голос.

– Валя, ну наругай хоть ты Верку… капризничает!

Она вытащила руку из сумочки. Когда прошла мимо этой компании, отчетливо пахнуло парфюмом, мужским и женским. Пока не свернула за угол башни, ощущала позвонком, затылком устремленный ей вослед чужой взгляд… но, скорее всего, это ей лишь примерещилось.

В адрес на Вилиса Лациса Тереза добиралась, можно сказать, на «автопилоте». Однокомнатную квартиру, где она живет с сентября, лишь номинально можно назвать домом, поскольку она снимает эту жилплощадь. Ну а своего собственного жилья, после того, как продала квартиру в Воронеже, доставшуюся еще от родителей, у нее теперь – нет.

От метро шла пешком, дворами. Вот, наконец, пятиэтажка, на первом этаже которой, в крайнем от дороги подъезде, находится ее временное пристанище. Она увидела возле парадного мужчину в дешевой китайской куртке и вязаной шапочке – тот стоял спиной к ней. И только когда он обернулся, она признала в нем «однокамерника», которого сама привезла из Одинцово в Москву и даже впустила в свое временное обиталище.

– А… это вы, – почти равнодушно сказала она. – Как самочувствие?

– Спасибо… м-много лучше.

Некоторое время они стояли молча; между ними, казалось бы, нет ничего общего, так что и говорить особо – не о чем. Куртку, шапочку и ботинки, которые сейчас были на н е м, Тереза купила на вещевом рынке еще позавчера. Но «он» – про себя она так и называла этого странного мужчину – почти не разговаривал с ней. Да и вообще, с того вечера, как она привезла его к себе на съемную квартиру, «он» вряд ли произнес больше десятка слов; все это время молча лежал на диване, отвернувшись к стене или глядя в потолок.

Собственно, Тереза знала о нем сейчас ровно столько же, что и трое суток назад, когда она повстречала этого несчастного возле одинцовской райбольницы. В первый вечер она искупала его в ванной – ей не занимать опыта по уходу за больными людьми. Мужчина попытался было протестовать, мол, сам справлюсь, но этот протест не был услышан. Потом Тереза обработала его синяки и ссадины, а главное, соорудила бедняге «шапку Гиппократа» – классическую повязку, накладываемую в случае получения рваных ушибов и травм головы. Она, конечно, не врач, но и ее знаний хватило на то, чтобы понять – после того, как она сняла наложенную кое-как, явно недобросовестным медиком в травмпункте повязку и осмотрела побритую там наспех, буквально выстриженную клочками голову– что рана, полученная этим гражданином, несмотря на повреждение кожного покрова на теменной части черепа, все же не опасна для его жизни. Конечно, в таких случаях любой диагноз может оказаться ложным: пострадавшего надо было бы осмотреть спецам, да и через томограф его не худо бы проверить… Но, когда Тереза уже собралась было позвонить в «скорую», «он» попросил ее этого не делать.

– Я вас не узнала… в этих «обновках», – сказала она. – Ну как, головная боль прошла?

– Немного звенит в ушах…п-пустяки, пройдет… Спасибо… я вам компенсирую все… гм… затраты, – Мужчина глядел не прямо на нее, а куда-то в сторону, чуть выше ее левого плеча. У него все еще не сошли синяки под глазами, но разбитая губа чуть подзажила и покрылась корочкой; бинт от головной повязки, пропущенный под подбородком, делал его похожим на раненого бойца. – Знаете, вы так… так как-то внезапно утром ушли…

Он достал из кармана куртки сложенный в четвертушку листок, вырванной из общей тетрадки.

– Вот… нашел на столе. Это ведь вы оставили з-записку?

Тереза пожала плечами. Да, это ее записка. Она действительно оставила ее на кухонном столе. Текст записки, нацарапанной ею впопыхах, не слишком пространен:

Мужчина спрятал записку, но затем, порывшись в карманах, вытащил телефонную карточку и десять сторублевых купюр.

– Это я нашел в кармане куртки. Я н-не понимаю…

– А чего тут не понимать? – сказала Тереза. – Это вам. Большую сумму, извините, я вам дать не могу.

– Я не мог так уйти, даже не п-попрощавшись. И не поблагодарив вас – за все, что вы сделали для меня.

– Я не хотела вас утром будить. Поэтому и оставила записку на столе. Кстати, вы стали меньше заикаться…

Мужчина слегка кивнул, но ничего не сказал.

– Вы так ничего и не вспомнили?

Он пожал плечами; вид у него был совершенно потерянный.

Тереза судорожно вздохнула.

– Ладно… чего это мы на улице стоим? Пойдемте в дом, я что-нибудь приготовлю нам поесть.

Она открыла своим ключом входную дверь. Мужчина, чье имя и биография для нее так и оставались пока загадкой, попытался было помочь ей снять в прихожей шубку. Но Тереза сама сняла верхнюю одежду; после чего, присев на корточки, помогла ему разуться – мужских шлепанцев у нее не было, поэтому она натянула ему на ноги пару собственных разношенных шерстяных носков.

Прошла в комнату, включила торшер. Обстановка, конечно, не ахти какая: раздвижной диван (две последние ночи на диване спал о н), раскладушка, стол образца семидесятых годов минувшего века, застеленный дешевой скатеркой, три стула, шкаф для одежды и постельного белья, полка с книгами и старый, но работающий пока исправно телевизор «Sony» в ближнем к окну углу, стоящий на передвижной подставке…

Тереза включила телевизор, обернулась, протянула пульт мужчине.

– Вы садитесь… пощелкайте пока… умеете пользоваться? Я сейчас… у меня кура, кажется, есть в морозилке… Пойду, поставлю кастрюлю на огонь.

Она достала из морозилки упаковку с «бройлером»; выпустила в раковине воду, бросила куру под струйку, чтоб быстрее «дефростировалось». Хотелось плакать, но Тереза не могла себе позволить себе даже такой малости. Тем более, что в квартире она сейчас – не одна.

Вот так. Упустила такой шанс. Пожалела. Не прокурора, и даже не его близких, а скорее – если по правде – пожалела себя. Надо же, его дочь зовут, как и ее – Вера. «Верка» – так звал ее когда-то дядя Паша… чего только в этой жизни не случается.

«Кстати, – она едва не всплеснула руками. – А ты, дорогая, ничего не забыла? Нельзя же, в самом деле, быть настолько неосторожной… и невнимательной!..»

Она вернулась в прихожую и взяла с полки свою сумочку. Мужчина сидел спиной к ней и смотрел то ли в «ящик», то ли в окно. Тереза прошла обратно на кухню. Раскрыла сумку – пистолет лежал на самом дне, под косметичкой и разными дамскими мелочами, вроде гигиенических прокладок и носовых платков. Она прикрыла дверь. Взяла половинку старой газеты; замотала «макаров» в бумагу, положила в пакет. Сам пакет спрятала в кухонный шкафчик, туда, где хранятся кастрюли и сковородки…

– Придется немного обождать, – сказала она, пройдя в комнату. – Есть хлеб, масло, колбаса… Где-то осталась банка маринованных огурцов. Вы, наверное, голодны? Сейчас я поставлю чайник… перекусите пока бутербродами, ладно?

– С-спасибо, я не голоден.

Тереза заметила, что мужчина внимательно разглядывает фотоснимок, прикрепленный к стене над диваном. На фото были двое: ее сестра и племянник. Снимок сделан в конце апреля, на «цифровик»; снимала их Тереза в той самой квартире на Обручева, которую потом присвоил ее бывший родственник Лебедев.

– Максим, – вдруг негромко произнес он. – Макс…

– Нет, – вырвалось у Терезы. – Если вы про мальчика, то его зовут… звали – Никита. А рядом с ним моя сестра Надя… ее тоже… уже нет на свете.

– Извините, – мужчина глухо закашлялся. – Простите ради бога… сам не знаю, с чего это… у меня вырвалось.

Тереза вдруг бросила на него внимательный взгляд.

– Послушайте… Вы ведь только что назвали имя… В первый раз за все время нашего знакомства слышу, чтоб вы назвали хоть какое-то мужское имя!.. А вас, случаем, не Максимом зовут?

– Что?

У него в этот момент как-то странно переменилось лицо… Но уже спустя несколько секунд его вспыхнувший было взгляд – потускнел, погас.

– Э-э-э… а почему вы так решили?

– Но вы ведь только что вслух произнесли это имя: Максим… Макс… Вот я и подумала, что так, возможно, зовут либо… либо вас самого, либо кого-то из ваших близких.

Он пожал плечами.

– М-может быть… хотя – не уверен.

Тереза осторожно коснулась его плеча.

– Что? – спросил он. – Мне, наверное, пора уходить? Извините… я не хотел вас… напрягать… То есть, я хотел сказать… не хочу быть вам в тягость.

– Разговаривайте, как вам удобней, – мягко заметила Тереза. – Нет, я вас не гоню. Просто как-то неловко…

– Вам не с-следует меня опасаться, – сказал он, с усилием повернув голову в ее сторону. – Я не уголовник… не к-криминал…

– Неловко из-за того, что не знаю, как к вам обращаться. Меня вы можете зватать Тереза… ну или Вера – мне все равно. А вас… – она щелкнула в воздухе пальцем. – Максим – это единственное имя, которое я от вас услышала. Можно, я вас так буду называть?

Мужчина после паузы процитировал ее же слова.

– Мне все равно… зовите, как вам удобней.

Тереза на скорую руку соорудила бутерброды с колбасой, разлила чай по кружкам, принесла все это на стареньком подносе в комнату.

Села напротив своего странного гостя, сложила руки на столе перед собой, потом вдруг вздохнула и негромко произнесла:

– А я сегодня чуть человека не убила…

– Извините? – мужчина бросил на нее удивленный взгляд. – Как это?.. М-м-м… вы хотите об этом поговорить? Я вас правильно понял?

Тереза вздрогнула, тряхнула головой… вымученно улыбнулась.

– Я разве что-то сказала? Вам, наверное, показалось… Максим.

– Да? Гм… з-знаете, я тоже так подумал.

Их разговор ненадолго прервался. Тереза, захватив с собой халат, отправилась в ванную. Приняла душ, вернулась в комнату. Халат сильно просвечивал; на ней были лишь стринги. Странно, но она не ощущала неловкости. Они спали в одной комнате, но до сего момента она совершенно не воспринимала его как мужчину, вернее – как самца.

– Ну а с вами-то что стряслось? – спросила она, наливая себе остывшего чая. – Что за беда с вами случилась? Я вот позавчера… когда отстирывала утром ваши брюки и свитерок… «водолазка»… «гольф»… не знаю, как правильно называется… Обратила внимание, что эти вот вещи-то на вас были добротные, качественные. – Она скосила глаза на брюки, которые были на нем – действительно, когда отчистила пятна и прогладила утюгом, даже сама удивилась, какого прекрасного качества эта вещь. Так же, как и свитер, от которого пахло не помойкой, не запахами давно немытого тела, а приятным мужским парфюмом и как будто даже ароматным табаком. – А вот «бушлат» ваш, опорки и «головной убор»… Пожалуй, их следует выбросить.

– Не з-знаю, что и сказать.

– А может… – Тереза замялась, но потом все же решила сказать вслух то, что пришло ей только что в голову. – А может, вас выпустили… или выписали, скажу осторожно… из какого-нибудь спецмедучреждения?

– Что? А-а… Вы думаете, наверное, что я с-сбежал из ссумасшедшего дома? Что если у меня с головой не все в порядке, то, з-значит…

– Извините, – перебила его Тереза. – Я не совсем это имела в виду. Впрочем… – не найдя нужных слов, она замолчала.

– Я п-потерялся, – вдруг сказал он, глядя куда-то в окно. – Потерялся… – И в третий раз, еще с более щемящими, печальными, горькими интонациями. – Кажется, я… я потерял самого себя.

Ближе к вечеру на мобильный телефон Терезы пришло несколько СМС-сообщений. В том числе от LO121, от Лолы, с которой Тереза была немного знакома. И от еще одного знакомого, с которым ей довелось побывать в одинцовском СИЗО – от Антона.

Оба, что было самое интересное, спрашивали, куда она пропала. И еще интересовались, м о ж н о ли рассчитывать на ее помощь…