Глава 4

Место для встречи выбирал Кастет, как наиболее опытный в такого рода делах человек. Место это было странным, но, с другой стороны, положение, в котором они оказались, тоже трудно было назвать привычным или хотя бы нормальным. Да и подслушать их здесь не представлялось возможным, если только они не находились под колпаком у ФСБ или тот, кто за ними охотился, не располагал самыми последними разработками в области шпионской техники.

Под колпаком у ФСБ они не находились – за это Кастет, главный специалист по связям с ментовкой, ручался головой, – а у Тучи, который, судя по всему, заочно вынес им всем смертный приговор, не было и не могло быть денег на дорогую аппаратуру прослушивания. Так что место, выбранное Кастетом для короткого рабочего совещания, можно было с чистой совестью назвать идеальным.

Анатолий Шполянский включил пониженную передачу и осторожно съехал по разбитой тяжелыми самосвалами дороге на дно заброшенного песчаного карьера. До сих пор ему не приходилось бывать в подобных местах, и, ведя тяжело переваливающийся на ухабах джип, он с интересом оглядывался по сторонам.

Впрочем, смотреть было особенно не на что. Карьер напоминал огромную пустую чашу с плоским дном и неровными краями, над которой раскинулось бездонное синее небо. Справа от дороги, увязнув в песке по катки гусениц, тихо ржавел древний экскаватор. Его стрела бессильно уткнулась в откос, ковш почти целиком зарылся в песок, в кабине не было ни одного целого стекла, правая гусеница отсутствовала. Впереди, на исчерченном следами колес песке, нос к носу застыли джипы Кастета и Косолапого. Далеко в стороне от них Шполянский увидел две темные человеческие фигурки, которые неподвижно стояли в метре друг от друга и, кажется, смотрели в его сторону. У него возникло инстинктивное желание, съехав в карьер, сразу же развернуть машину на сто восемьдесят градусов и укатить подальше от этого места и, главное, от этих людей. Находиться в их компании сейчас было крайне вредно для здоровья. Впрочем, Шполянский хорошо понимал, что это теперь не имеет ровным счетом никакого значения: его уже включили в круг избранных, и вырваться из этого круга было не так-то просто.

Ведя машину по плоскому дну карьера, он снова попытался просчитать возможные варианты. На самом деле уйти из-под удара ничего не стоило, нужно было только купить билет на ближайший рейс и улететь из Москвы куда-нибудь подальше – желательно за границу, куда Туча, не имевший теперь не только паспорта, но даже и справки об освобождении, наверняка не сумеет дотянуться своими костлявыми лапами. Но тогда пришлось бы слишком многое бросить, пустить на самотек, оставить на произвол судьбы. Бросать дело, которое создавалось долгие восемь лет практически на пустом месте, Анатолию Шполянскому было жаль. И еще одно соображение не давало ему просто махнуть на все рукой и пуститься наутек: Туча изменился, и никто из них не знал, насколько велики были произошедшие с ним изменения. За восемь лет, проведенных в колонии особого режима, в компании отпетых воров и убийц, он мог обзавестись навыками и знакомствами, о которых все они, и даже многоопытный по части криминала Кастет, имели лишь самое смутное представление. Как знать, не обеспечили ли его новые знакомые целым чемоданом поддельных документов? Как знать, не помогает ли ему какая-нибудь крупная группировка из тех, о которых Кастет обыкновенно рассказывает вполголоса, все время оглядываясь при этом через плечо? Так что сбежать за границу еще не означало спастись...

«Какая чепуха, – с тоской подумал Шполянский, подгоняя свой джип к тем двум, что стояли посреди карьера. – Что стало с моими мозгами, о чем я думаю? Туча... Да плевать на него! Если я брошу банк и сбегу за бугор вот эти двое, что стоят сейчас в сторонке и смотрят то на меня, то на часы, сами меня разыщут и закопают в лучшем виде. Не имею я права бежать, вот в чем беда! Я не имею, и они тоже не имеют... А как было бы славно – просто улететь и ни о чем не думать!»

Он выключил двигатель, бросил на сиденье мобильный телефон и вылез из машины. Песок мягко подался под его обутыми в сверкающие черные туфли ногами. От него вверх поднимался сухой пыльный жар, и Шполянский подумал, что карьер больше похож на сковородку, чем на чашу. Еще ему подумалось, что на закате, когда небо окрашивается в багровые тона, это уютное местечко должно напоминать уголок ада – там, наверное, такие же бесплодные, безрадостные ландшафты, и дела среди этих ландшафтов творятся ничуть не более веселые, чем то, ради которого они здесь собрались.

– Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались, – вторя его мыслям, мрачно продекламировал Кастет, когда Шполянский подошел к ним и обменялся с ними рукопожатиями.

– Ты можешь не паясничать? – негромко спросил Косолапый. Он выглядел бледным и осунувшимся, широкие плечи непривычно сутулились, сигарета в руке мелко дрожала. – Нашел время дурака валять!

– Ну, другого времени у нас может просто не быть, – заметил Кастет. – Наш приятель не шутит. Если не веришь мне, спроси у Далласа.

– Прекрати, Константин, – сказал Шполянский. – Ей-богу, без тебя тошно. Слушайте, братцы, я вот тут по дороге подумал... А не рвануть ли нам в самом деле в разные стороны? Черт с ними, с делами, своя шкура дороже!

– Я тебя не узнаю, – мрачно сказал Медведев, характерным жестом потирая подбородок. – Признаться, я рассчитывал, что ты со своими хвалеными мозгами предложишь что-нибудь более конструктивное.

– Совсем ополоумел с перепугу, – поддержал его Кастет. – Что ты, Толя, что ты, родной? Куда мы побежим? Куда ты побежишь, чудак? Ты что, забыл, чьи бабки в твоем банке крутятся, как в стиральной машине? Если мы разбежимся, все остановится, бабки накроются медным тазом, и знаешь, что тогда с нами сделают? От этих людей, Толя, не спрячешься, они нас и на том свете достанут.

– Да знаю я, – с огромной досадой процедил Шполянский, – можешь не напоминать. Черт, знал ведь я, что нельзя с тобой связываться!

– Почему со мной? – удивился Кастет. – С нами! Каждый из нас, Толик, имеет с этой схемы свой кусок хлеба с маслом. Если бы ты со мной когда-то не связался, тебя бы сожрали в самом начале твоего славного трудового пути. И косточек бы не выплюнули, поверь. Рука руку моет, Толик, и не плюй в колодец, а паче того – не мочись против ветра. Соскакивать нам нельзя, ехать надо, пока везет. И потом, от кого ты бегать собрался? Тоже мне, всадник без головы... Было бы кого бояться!

– Ты это и раньше говорил, – напомнил Шполянский. – Кричал, что закопаешь Тучу раньше, чем он приблизится к кому-нибудь из нас на пушечный выстрел. Вот иди теперь, расскажи об этом Далласу, ему должно понравиться.

Кастет зашипел сквозь зубы, как от сильной боли, и трясущимися от злости руками полез в пачку за сигаретой.

– Кончайте, – брезгливо кривя лицо, сказал Косолапый. – Срамно вас слушать, ей-богу. Расскажи лучше, что ты узнал, – обратился он к Кастету.

Кастет несколько раз глубоко вдохнул и резко выдохнул, успокаиваясь, закурил и покачал головой.

– Ничего нового, – сказал он. – О том, что его убили, второй день кричат и по телевизору, и по радио. Убили зверски, вместе с женой... Вы все это знаете.

– Ты обещал узнать подробности, – напомнил Косолапый.

– Подробности... – Кастет нехорошо усмехнулся. – А ты уверен, что хочешь их знать? Впрочем, как прикажешь.

– Так вот, подробности. – Он говорил, глядя исподлобья прямо в глаза Косолапому. Некоторое время тот крепился, а потом не выдержал и отвел взгляд. – Подробности, – повторил Кастет, будто собираясь с духом. – Изволь. Его забили монтировкой – лупили, пока голова не превратилась в фарш. Потом взялись за жену. Ее сначала изнасиловали, а потом тоже забили. И еще... Еще, Косолапый, она была беременна. На третьем месяце, понял?

– Что?!

– То, что слышал, – беременна. Изнасилована и забита насмерть грязной железякой посреди того вонючего проселка, что ведет к Далласу на его дурацкое ранчо. Прямо на переднем сиденье этого его корыта с рогами... Этот подонок оставил нам письмо. Похоже, макал палец в ее кровь и писал прямо на ветровом стекле. Знаешь, Косолапый, что там написано? «До седьмого колена».

Шполянский с трудом оторвал взгляд от Кастета и перевел его на иссиня-бледное лицо Косолапого. Казалось, Косолапый вот-вот грянется в обморок.

– Кто? – одними губами спросил он.

– Вопрос риторический, но я отвечу, – болезненно морщась, сказал Кастет. – Есть версия, что это сделал пьяный тракторист. Нажрался, понимаешь, паленой водки, застрял со своим трактором посреди дороги, а тут Даллас. Ну, поссорились, этот тракторист озверел и их обоих оприходовал. А потом опомнился, пошел в ближайший овражек и повесился. Там его и нашли.

– Бред какой-то, – сказал Шполянский.

– Еще бы не бред! Висеть-то он висел в самом лучшем виде, и даже бутылка водочная у ног валялась – дескать, дернул напоследок, на посошок... И водки этой у него в крови больше, чем самой крови, это медицинский факт. Да только есть мнение, что повесился он уже мертвым. На шее у него, чуть пониже странгуляционной борозды, чьи-то пальчики остались – синие такие, отчетливые...

– Какой борозды? – сдавленным голосом переспросил Косолапый.

– Странгуляционной, – повторил Кастет. – Той, что на шее удавленника после веревки остается, понял? И еще... Из машины пропала кое-какая мелочь. Например, -бумажник Далласа с деньгами и документами, сумочка его жены... Так вот, у тракториста ничего этого не нашли.

– Кто-нибудь шел мимо и забрал, – предположил Косолапый.

– Да? Это, брат, не Москва, это деревня. Там столько крови, небось, с сорок второго года не видали. И потом, все уже нашлось.

– Вот как? – удивился Косолапый. – Что, настоящего убийцу взяли?

– Менты считают, что да. То есть делают вид, что считают. Сцапали на улице какого-то алкаша – подрался он с кем-то, что ли, вот его и замели. Ни хрена не помнит – где был, что делал, откуда у него пакет с вещами Далласа и Ленки... Очухался на нарах и думал, что в вытрезвителе сидит. Ну, ментам только того и надо. Подозреваемый есть, улики есть, никаким алиби даже не пахнет, объяснить он ничего не может... Денег на адвоката у него, как я понял, тоже нет. Так что сидеть ему до второго пришествия. Менты, конечно, понимают, что взяли случайного лоха, да только кому охота отчетность портить? Преступление раскрыто по горячим следам, преступник в камере – все довольны, все смеются... Жаль только, что нам от этого не легче.

– Бред какой-то, – убежденно повторил Шполянский.

– А других слов ты не знаешь? – огрызнулся Кастет. – Конечно, бред! Он же сумасшедший, как крыса из сортира, это же козе ясно! Совсем свихнулся, подонок! До седьмого колена... Долго же он прожить собирается! Ничего, я ему кислород перекрою! Я его, петуха барачного, живьем в супе сварю и на обед схаваю! Я...

Некоторое время он бесновался, пиная песок, размахивая руками и сыпля страшными ругательствами, половины которых интеллигентный Шполянский просто не понимал. Смотреть на него было неприятно; потом в голову Шполянскому пришло кое-что, сделавшее это зрелище менее диким и более понятным.

– А ведь ты не зря бесишься, Кастет, – сказал он, когда обессилевший Кудиев замолчал и перестал метаться взад-вперед. – Я бы на твоем месте тоже нервничал.

– То есть? – Кастет выпучил на него налитые кровью глаза. – Ты что имеешь в виду? Ты на что намекаешь?

– Я не намекаю, – спокойно сказал Шпала. Он поймал на себе заинтересованный взгляд Косолапого. Все-таки они оба безоговорочно верили в его умственные способности, надеялись на то, что хитрый, рассудительный Шпала обязательно что-то придумает. Это было даже забавно. – Я не намекаю, – повторил он, – я дело говорю. Считается, что поймать маньяка, сумасшедшего почти невозможно. Дескать, в его поведении отсутствует логика, и никогда не поймешь, что он выкинет в следующий момент, на кого он нацелился... Так вот, это полная ерунда. Люди не сходят с ума просто так, без причины, в любом сумасшествии есть определенная система. Трудность тут в том, что разобраться в этой системе здоровому человеку не всегда по плечу. Так вот, Туча – не исключение, и мне кажется, что я начинаю вникать в его систему.

– То есть у тебя тоже крыша едет? – ядовито уточнил Кастет. – В этом ты не одинок!

Шполянский отмахнулся от него, как от мухи.

– Туча сам себя выдал, начав с Далласа, – сказал он. – Заметь, не с тебя, не с меня и не с Косолапого, хотя все мы в это время были в городе, а с Далласа, который унес ноги от греха подальше. Ведь это же было довольно хлопотно, однако Туча пошел на хлопоты, потому что хотел начать именно с Далласа. Вспомните, как все было. Это Даллас затеял ту драку из-за своего дурацкого мотоцикла, и это он первым вынул ствол. Все началось с него, с его дня рождения, и где он, наш Даллас? Нет его!

– Ну? – угрюмо сказал Кастет, который, кажется, начал понимать, к чему клонит Шпала.

Зато Косолапый, похоже, до сих пор ничего не понимал. На лице его застыло выражение тупого изумления пополам с болью, и смотрел он не на Шпалу, а куда-то мимо него, словно вовсе его и не слушал.

– Вот тебе и «ну», – сказал Шпала. – Основываясь на вышеизложенном, можно попытаться предугадать его следующий ход. Тебе это не понравится, Константин, но все-таки именно ты подарил Далласу тот злосчастный пистолет...

– Револьвер, – механически поправил Кастет.

– Да хоть мортиру! – досадливо отмахнулся Шпала. – Дела это не меняет. Ствол принес ты, и ты кричал: «Мочи их, Туча!» И вслед машине стрелял тоже ты, а потом сделал вид, что ничего этого не было. Ты довел до логического завершения то, что начал Даллас. Так кто, по-твоему, будет следующим?

– А почему не ты? – возмутился Кастет. – Это ты придумал свалить все на него!

– Не факт, что он об этом знает, – хладнокровно парировал Шпала. – Кроме того, мы все в той или иной мере перед ним виноваты, однако он, как видишь, соблюдает очередность. Действует, так сказать, в хронологическом порядке. Если это тебя утешит, Кастет, могу предположить, что я числюсь в его списке сразу после тебя. Если кто-то из нас что-то придумывал, это, как правило, был именно я, так что Туча, как мне кажется, без особого труда сообразит, чья это была идея – сделать его козлом отпущения „. Да что я говорю – сообразит! Давно сообразил, у него на это было восемь лет и куча грамотных советчиков... Так что ты у нас значишься под номером два, я – третий, а Косолапый замыкает список, потому что на невесте Тучи он женился через целых полгода после суда. Ну как, легче тебе стало?

– Издеваешься? – угрюмо спросил Кастет. – В чем тут облегчение? В том, что ты после меня в очереди? Так я не против пропустить друга вперед!

– Кажется, ты вообще не собирался умирать, – напомнил Шполянский. – Ты собирался убрать Тучу, разве нет? А мы обещали тебе помочь. Вот я и помогаю. Фактически даю тебе в руки маршрут его движения, план, по которому он будет действовать. Тебе этого мало? Тогда извини, я иду в милицию и выкладываю все как на духу. Может, они ко мне парочку сержантов приставят. С ними мне будет спокойнее, чем с тобой.

– Шпала прав, Кастет, – подал голос Косолапый. – Он дает тебе шанс действовать на упреждение.

– А если он ошибается? – проворчал Кастет.

– Тогда следующим умрешь не ты, – сказал Косолапый. – Тоже неплохо, согласись.

– Помощи от вас как от козла молока, – вздохнул Кастет. – Вот интересно, Косолапый, если он до тебя доберется, он как – Марину с дочкой тоже порешит или, может, с собой заберет?

– У Медведева побелели губы.

– Ты... Ты... Ты даже говорить об этом не смей, слышишь? Думать об этом не смей, Кастет!

– Это почему же? – лениво изумился Кастет. – Я тоже, как Шпала, пытаюсь его ходы просчитать. И потом, чем это ты у нас такой особенный? Тем, что бабу у Тучи увел?

– Не у Тучи, – неожиданно спокойно возразил Косолапый. – У тебя. Ты ведь на нее сразу глаз положил, скажешь, не так? А я ее от тебя, павиана озабоченного, просто защитил.

– Тоже мне, рыцарь косолапого образа, – сказал Кастет. – Не думай, что я об этом не помню. А за павиана ответишь.

– Только перед фондом защиты диких животных, – отрезал Косолапый.

– Хватит, – сказал Шпала. – Замолчите, идиоты. Не хватало еще вам между собой передраться.

– Было бы с кем, – сказал Кастет.

– Ты прав, Анатолий, – не глядя на Кастета, сказал Косолапый. – До тех пор, пока все это не кончится, мы должны держаться вместе. Права у нас такого нет – отношения выяснять, потому что за нами семьи, близкие... До седьмого колена, как этот сумасшедший написал. Эй, Кастет!

Кастет повернул к нему голову и увидел протянутую для рукопожатия ладонь. Он скорчил рожу, а потом, набычившись, удивительно похожий на обиженного подростка, пожал Косолапому руку и буркнул:

– Ладно, проехали и забыли. Теперь так, – продолжал он другим тоном, напустив на себя деловитый вид, – слушайте сюда. Мы поступим следующим образом...

Еще полчаса они обсуждали предложенный Кастетом план действий, пока наконец не пришли к полному согласию. К этому времени дневная голубизна неба уже заметно потускнела, а висевшие над западным горизонтом облака окрасились в нежно-золотистый цвет. Выезжая из карьера, Анатолий Евгеньевич Шполянский продолжал думать о том, правильно ли он понял логику Тучкова, а если нет, то чем это может грозить ему лично: Потом до него вдруг окончательно дошло то, что рассказал в начале разговора Константин Кудиев, по кличке Кастет; он представил себе залитый кровью салон знакомого «Кадиллака» и окровавленный труп с нелепо и неприлично, как у выброшенной надувной куклы, раскинутыми ногами – тоже окровавленными, голыми и жалкими. Шполянский крепко стиснул обеими руками руль, намертво сцепил зубы и даже на мгновение зажмурил глаза, борясь с первым за все это время приступом настоящего страха, больше похожего на панику.