Глава I

Отыщи всему начало, и ты многое поймешь…

У любой разведки — две «ахиллесовы пяты»: связь и почерк. О первой достаточно широко известно благодаря книгам о разведчиках и кинематографу. О второй — почти ничего, во всяком случае широкой публике. Между тем первую без второй — не нащупать…

Выдающийся ас советской контрразведки, ныне покойный Иван Алексеевич Маркелов, при жизни любил приговаривать: «Ищите агента по почерку разведки — он неизменен, потому и подводит». Сущая правда: прежде, чем подведет связь, угрозу провала создаст неизменность почерка…

По-разному о себе дает знать эта «ахиллесова пята» всех разведок, но самое любопытное, что не только в работе с агентурой. Например, и в проведении специальных акций, в т. ч. и особенно стратегического характера, тем более ориентированных на тотальное манипулирование общественным сознанием.

И чем выше цель, ради которой затевается та или иная акция или операция, тем ощутимей о себе дает знать эта извечная «ахиллесова пята» разведки, сколь бы многоопытной и изощренной она ни была…

Существует масса признаков, сведенных в разных разведках в разные же системы, по которым, как по таблице умножения, можно быстро вычислить нужное. Конечно, не обо всем можно говорить открыто — увы, законы разведки есть законы разведки. Но то, о чем можно говорить, легче всего выстроить в понятную всем систему от простого к сложному.

Итак, вы задумывались когда-либо, почему у событий 1937 года столь большое количество названий? «Репрессии 1937 года», «жестокие репрессии 1937 года», «необоснованные репрессии 1937 года», «сталинские репрессии 1937 года», «дело Тухачевского», «заговор Тухачевского», «заговор маршалов», «заговор военных», «репрессии против военных», «жестокие репрессии против высшего командного состава Красной Армии», «обезглавливание Красной Армии» и еще примерно с десяток.

Списать только на журналистские штампы — значит почти ничего не сказать. Потому что да, действительно, «владыка журналист, ведущий свистопляску, глупец, кому дано при помощи столбцов дурачить по утрам три тысячи глупцов», но ведь суть-то вся в том, кем дано! Кому выгодно, чтобы у тех далеких, но по-прежнему волнующих общество событий было бы десятка полтора названий? Абсолютно аналогичная картина и с количеством версий на эту же, и без того трагическую и болезненную тему. Прошло без малого семь десятилетий — но всё те же полтора десятка версий в обрамлении полутора десятков названий?!

Любому мало-мальски грамотному человеку едва ли не с сызмальства прекрасно известно, что если версий какого-либо события, факта или явления больше трех, то следует в кратчайшие же сроки отделить явно похожие на зерна истины от несомненных и очевидных плевел.

Вот всего лишь два элементарных индикатора и вывод — хотя и предварительный, но достаточно серьезный: налицо первые явные признаки преднамеренного (пока не утверждаю, что злоумышленного) целенаправленно методичного распыления внимания, дабы не дать ни малейшего повода, чтобы зацепиться за ту самую «нить Ариадны», которая и выведет к истине…

Объективности ради не имею права не воздать должное тем, кто манипулирует этим процессом: они изрядно облегчили себе «работу» — в активном пропагандистском обороте оставили всего четыре версии, одна из которых бытует без малого 70 лет, две — немногим меньше 50, а четвертая — самая «молодая» — всего лет 5–6. Остальные же выполняют роль либо отвлекающего маневра, периодически напоминая о себе, либо «чистильщиков», призываемых обычно для подчистки наиболее глупых мест основных, которые с течением времени так или иначе всплывают на поверхность.

Все четыре основных версии:

— находятся в глубоком противоречии друг с другом, причем первые две — едва ли не в зеркальном, более того, самая первая — та, что ходит около 70 лет, содержит этот парадоксальный порок внутри самой себя;

— не только находятся в глубоком, в т. ч. и зеркальном противоречии друг с другом, но и попросту разносят друг друга в пух и прах даже без посторонней помощи;

— не только разносят друг друга в пух и прах, но и осуществляют это весьма последовательно;

— не только последовательно разносят друг друга в пух и прах, но и осуществляют это в прямой зависимости от конкретной политической конъюнктуры времени обнародования версии, с некоторыми вариациями, зависящими от тех же особенностей, но уже времени муссирования;

— носят откровенные признаки мощных пропагандистских акций;

— по выходу в свет сопровождались мощными пропагандистскими кампаниями рекламного характера;

— носят явные признаки умышленно создаваемой непроверяемости внешне правдоподобно излагаемой фактуры;

— носят явные признаки умышленно создаваемых помех — зачастую крайне трудно преодолимых — для любых попыток хоть как-то объективно проанализировать факты;

— формально принадлежат перу бывших разведчиков — беглых предателей: три — бывшим советским, одна — бывшему нацистскому. Трое из них занимали видное положение в своих разведках — один из «наших» был нелегальным резидентом, другой — «легальным», а нацист — и вовсе являлся главой внешнеполитической разведки;

— носят все признаки происхождения из одного «мозгового центра», специализирующегося и на подобной деятельности, и на этой теме конкретно, причем у трех версий эти признаки выражены ясно и четко, у четвертой — более смазано, но в целом установимо.

И этим самым единым управляющим «мозговым центром» является одна из самых многоопытных, чрезвычайно изощренных и коварных разведок мира, обладающая чрезвычайно богатым опытом и навыками проведения многоходовых и долговременных крупных политических интриг и акций влияния. Потому что все версии:

— носят совершенно явные признаки геополитической подоплеки и преследуют явные геополитические цели, характерные только для этой разведки, причем, поскольку все признаки четко классифицируются по смыслу и в хронологической привязке, всякий раз эти геополитические цели оказываются прямо взаимосвязанными с глобальными процессами и событиями в истории XX века;

— выпущены в свет в виде книг, что является чрезвычайно характерной чертой этой разведки уже не один век; кроме того, выход в свет книг сопровождался упреждающей пропагандистской кампанией по формированию «паблисити» их авторам;

— по выходу в свет сопровождались не только и даже не столько мощными, сколько грамотными пропагандистскими кампаниями, что также чрезвычайно характерно для этой разведки;

— впервые вышли на одном и том же языке, в т. ч. две — непосредственно в Великобритании;

— готовились в условиях прямого контакта их «авторов» с этой разведкой (в одном случае контакт опосредствованный);

— в исходной точке имеют в т. ч. и мотив мести — либо прямо, либо косвенно;

— носят явные признаки т. н. «трупологического» подхода в подборе как «авторов», так и «первоисточников» версий — мертвые, как известно, тем и хороши, что молчат. Эта черта уже не один век входит в число отличительных для этой разведки, особенно при проведении крупных операций;

— имеют различные, явно выраженные признаки вызывающе нахального, демонстративного игнорирования даже тени угрозы разоблачения. В двух случаях «авторы» даже и не знали, что они «авторы» нашумевших книг, причем один — даже при жизни. В одном случае «автор» вообще ничего не мог написать, поскольку попросту не знал языка, на котором якобы написал книгу, в другом — в предисловиях к различным изданиям в открытую признается переделка исходного материала, который, кстати говоря, вовсе не являлся даже черновиком книги, причем переделка настолько всеобъемлющая, что между текстами на различных языках разница носит принципиальный характер. В двух случаях присутствует едва ли не демонстративное игнорирование даже самых элементарных реалий описываемого периода, в одной — прокол чисто национального характера страны этой разведки. В двух основных и одной вспомогательной версиях, между которыми разница в 18 лет, повторяется один и тот же прокол, который был обусловлен незнанием одного конкретного факта именно этой разведкой;

— появились в период наивысшей активности Отдела дезинформации именно этой разведки, обладающей колоссальным и ни с чем не сравнимым опытом именно в проведении дезинформационных акций пропагандистского характера, в т. ч. с крупномасштабным привлечением к этим операциям как уже состоявшихся литераторов, писателей, журналистов и публицистов, так и рекрутов той же разведки. Причем три версии появились в период действия и до сих пор никем не отмененного, а потому и засекреченного до 2017 г. плана глобальной же психологической войны против не столько даже СССР (хотя именно это название фигурирует в тексте), сколько против России как геополитического фактора на мировой арене. Лучшим доказательством тому, что план этот продолжает действовать, является факт появления четвертой версии, причем в статусе неотъемлемого компонента еще более глобального мифа на геополитическую же тему.

Конечно, можно было бы и далее продолжать этот анализ — материалов хватает, однако и этого вполне достаточно, чтобы составить узнаваемый фоторобот «почерка» конкретной разведки в конкретной сфере разведывательной деятельности. Теперь надо сказать о ней подробнее.

Представленный выше образец «почерка» идентифицируется только с Сикрет Интеллидженс Сервис (СИС) или, проще говоря, с английской разведкой, на профессиональном языке — МИ-6!

Это почерк разведки, многие века специализирующейся на проведении т. н. специальных акций в противоборстве с окружающим миром за утверждение особой роли Великобритании в глобальной расстановке сил на мировой арене.

На языке спецслужб этот слегка витиеватый пассаж Черчилля насчет всевозможных маневров называется использованием «специальных средств». Он включает в себя широчайший круг различных тайных, нередко связанных с кровопролитием, но всегда очень сложных, зачастую крайне запутанных операций секретной войны разведок, использование мер, которые «кажутся странными в данный момент» и лишь впоследствии оказываются «чрезвычайно разумными».

Браун был абсолютно прав, как, впрочем, и обладавший колоссальным опытом взаимодействия с разведкой Черчилль, изначально увязавший витиевато изложенное им значение «всевозможных маневров» именно с битвами и войнами.

Именно так все и было в истории зарождения, становления, развития и расцвета могущества Британской империи. Более того, даже сама закладка основ будущего каркаса будущей империи тоже не обошлась без использования «специальных средств» и именно в геополитических целях.

Как известно, отсчет начала строительства будущей Британской империи даже официозная историография ведет с царствования Генриха VIII. Но именно с него же и началась протестантская реформация в Англии, в горниле которой и был выкован каркас будущей империи — английское королевство, каким его знают последние пять веков.

Происходившие тогда процессы не были связаны с религиозными разногласиями и уж тем более с неукротимым либидо Генриха VIII, приведшего к знаменитому расторжению его брака с Екатериной Арагонской и последовавшей затем женитьбе на Анне Болейн.

За счет т. н. протестантского вольнодумства — т. е. средневекового «специального средства» глобальной борьбы — тогда был осуществлен разрыв Англии с Испанией и Римом, что было продиктовано исключительно геополитическими соображениями: наступила эпоха великих географических открытий, и центр мировой силы, ранее находившийся в Средиземноморье, в основном в Венецианской республике, стал перемещаться в сторону Атлантики. И от того, кто первым всерьез и надолго установит контроль над морскими коммуникациями в этом океане, напрямую зависело и то, кто будет господствовать над остальным миром. Католические Испания и Португалия, первыми проложившие морские пути к Американскому континенту и в Азию, поделившие весь известный тогда мир,^[2] не удосужились обеспечить долговременный контроль и в итоге достаточно быстро все потеряли. А Англия — приобрела.

Точно так же и первый шаг в строительстве будущей империи в открытую был сопряжен с т. н. «специальными средствами». Известно, что этот шаг внешне связан с разгромом в 1588 г. знаменитой испанской «Непобедимой армады». Но мало кому известно, что этот небывалый успех, так много предопределивший в судьбе Туманного Альбиона, связан и с небывалым успехом британской разведки в лице одного из наиболее блестящих и выдающихся ее асов того времени, великого, кстати говоря, специалиста по части психологических войн — Джона Ди.^[3]

Пагубного влияния этой, одной из наиболее характерных отличительных черт британской политики не избежали и русско-английские отношения с самого момента их зарождения и вплоть до наших дней.

Историки, например, до сих пор гадают, что же такого экстраординарного стряслось с Иваном IV, вследствие чего он превратился в кровавого Ивана Грозного?

А есть ли основания для этих гаданий? Если внимательно приглядеться к этой истории, окажется, что не только нет для этого никаких оснований, а наоборот, налицо все необходимые данные для едва ли не категоричного утверждения, что к этому в открытую причастна британская разведка того времени.

В 1963 г. после вскрытия комиссией Министерства культуры СССР гробниц Ивана Грозного, его сыновей — Ивана Ивановича, Федора Ивановича и воеводы Скопина-Шуйского, открылась страшная картина. В останках Ивана IV Грозного была обнаружена чрезмерно высокая концентрация одного из самых ядовитых для человеческого организма металлов — ртути! Причем ее содержание достигало 13 граммов в расчете на тонну, в то время как обычно в человеке содержание ртути не превосходит 5 миллиграммов на тонну! Разница — в 2600 раз!

При этом следует учесть то обстоятельство, что во время этого анализа, к сожалению, не было принято во внимание то обстоятельство, что при похоронах Иван Грозный был облачен в схиму (монашескую одежду), богато расшитую золотыми нитками — ведь золото является сильнейшим поглотителем ртути! Следовательно, подлинное содержание ртути в останках Ивана Грозного должно было быть значительно больше, а соответственно, достигать больших размеров, и разница между ее естественным наличием в организме человека и тем, что было зафиксировано в эксгумированных останках!

В останках Ивана Ивановича также была зафиксирована ртуть — до нескольких граммов на тонну, что также абсолютно ненормально. А вот в останках младшего сына — Федора Ивановича — ртути зафиксировано не было! Простое сопоставление этих фактов приводит к единственному выводу — Ивана IV и его семью целенаправленно травили ртутью! Вот факты:

1. Первенец Ивана IV и Анастасии Захарьиной — Дмитрий — родился здоровым и нормальным ребенком, а умер от банальной простуды (простудился во время поездки с отцом на богомолье), которую в те времена далеко не всегда могли вылечить даже царские лекари. Ртути в его останках не обнаружено.

2. Второй сын Ивана IV и Анастасии — Иван — тот самый, которого Иван Грозный в 1581 г. убил посохом, родился в 1554 г., когда самому Грозному было всего 24 года, и рос здоровым и сильным человеком. Но в его останках обнаружена высокая концентрация ртути!

3. А вот третий сын от Анастасии — Федор — родился в 1557 г. и был слабоумным. К тому же, как окончательно установила реконструкция знаменитого антрополога М. М. Герасимова, уродливым карликом с маленькой головкой на ширококостном скелете! И вот в его-то останках следов ртути не обнаружено. Следовательно, в промежутке с 1554 по 1557 г. Ивана IV уже начали всерьез травить ртутью.

А в 1560 г. умирает еще совсем молодая, горячо любимая Иваном IV царица Анастасия. Причем уже сам самодержец не сомневается в том, что ее отравили.

Прежде чем перейти к фактам второго ряда, отметим следующее. Отравление ртутью известно человечеству издавна. В описываемые времена — Средневековье — всей Европе, например, была известна т. н. «болезнь сумасшедшего шляпника»: она была распространена именно среди мастеров шляпного дела, которые при изготовлении модного тогда фетра использовали смертоносные ртутные соединения (подобный персонаж — «сумасшедший шляпник» — очевидно, известен многим читателям по знаменитой сказке Льюиса Кэрролла «Алиса в стране чудес»). Сейчас она известна как «болезнь Минамата» — впервые в XX веке была зафиксирована в Японии вследствие массового отравления ртутью, отсюда и название.

Главные симптомы этой болезни — глубокие депрессии, хроническая бессонница, сильно угнетенное состояние, мания преследования, психическое расстройство, выражающееся в бурных и буйных приступах, чрезвычайно опасных для окружающих. Более того, еще с древности также было известно, что отравление ртутью быстро приводит ко всеобъемлющему поражению генного аппарата и передается по наследству — у т. н. «сумасшедших шляпников» еще в Средневековье было зафиксировано рождение ущербного потомства, особенно если отравлению были подвержены оба супруга.

А теперь о фактах второго ряда. Именно в указанный промежуток времени — 1553–1554 гг. — на Руси появился первый британский шпион, купец Ричард Ченслор — доверенное лицо английского двора, а также ставший на долгие времена личным лекарем Ивана Грозного выпускник Кембриджа, лекарь, астролог, маг и колдун (и еще и шпион) Элизеус Бомелия, прозванный на Руси Елисеем Бомелия, по национальности, судя по всему, голландец.

В летописях того времени он называется «немцем», однако тут надо иметь в виду, что на Руси едва ли не до конца первой половины XX века немцами называли не германцев, а вообще всех иностранцев, которые не умели говорить по-русски, «немец» — значит немой, т. е. не может говорить по-русски. А в отношении этнической принадлежности — с этим на Руси все обстояло благополучно, и когда надо было, выражались более чем определенно, например, «германец на нас пошел».

Английский мореплаватель и купец, а в действительности шпион английского двора Ричард Ченслор участвовал в 1553 г. в экспедиции под командованием Хью Уиллоби по поиску Северного морского пути в Индию и Китай в противовес открытым, но тогда полностью контролировавшимся только католическими Испанией и Португалией морским путям вокруг Африки и через Атлантику в Америку (Вест-Индию). Через шесть месяцев после отплытия экспедиция потерпела крах — два корабля из трех были раздавлены льдами (на одном из них погиб Уиллоби), а корабль «Эдвард Бонавенчер» под командованием самого Ченслора в том же 1553 г. бросил якорь у маленькой бедной рыбацкой пристани близ старинного монастыря Михаила Архангела, где впоследствии и был построен первый российский порт Архангельск. Ченслор смог ознакомиться с Московским государством и даже был удостоен аудиенции у молодого, полного сил, а главное доброго нрава царя Ивана Васильевича — Ивана IV.

Вывод, который Ченслор сделал о Руси, был уникален и вошел в историю: «Если бы русские знали свою силу, то никто не мог бы соперничать с ними, но они ее не знают». Именно так он и сообщил в Лондон. А далее, явно для того, чтобы русские никогда и не узнали бы свою силу, — на самом же деле для того, чтобы они не могли воспользоваться ею, ибо русские и тогда знали о своей силе, но применяли ее только в необходимых случаях и в высших интересах Руси, — в дело вступил «лекарь» Бомелия.

Именно его-то, Бомелию, и ненавидели на Руси лютой ненавистью, считая повинным в диких, необузданных жестокостях царя, который как бы переродился из нормального человека в свирепого вепря на троне. Бомелию так и называли — «лютый волхв», т. е. лютый, злой колдун, и именно под этим определением он и фигурирует в летописях. И только четверть века спустя его постигла, хотя и варварская по современным меркам — времена тогда были такие, что Русь в этом смысле ни на йоту не отличалась от Европы в жестокостях казней, — но абсолютно заслуженная кара: опытнейшие палачи Малюты Скуратова выпустили из него кровь, а потом живьем поджарили на вертеле. Но за эти четверть века сколько же неисчислимых бед принес этот британский шпион всей Руси!

Царь отравлен, царица отравлена и умерла от отравления, потомство дебилизировано (ставший царем Федор Иванович), последний сын царя от Марии Нагой — печально знаменитый в русской истории царевич Дмитрий (родился в 1582 г.) был больным ребенком и страдал падучей болезнью, свирепствам царя нет конца, им же самим убит единственно пригодный для управления разросшимся (уже присоединена Сибирь) государством сын Иван, которого тоже травили, явно преследуя цель оборвать и его жизнь.^[4] Кончилось все это установлением власти Бориса Годунова и Великой Смутой, в которой Русь едва, точнее, чудом устояла.

Но вот на что хотелось бы обратить внимание, тем более в свете фактов третьего, обычно не пользующегося никаким вниманием со стороны историков, ряда. Ченслор оказался на Руси в самом прямом смысле вследствие разворачивавшегося геополитического по сути, но религиозно-цивилизационного по внешним признакам противоборства интенсивно протестантизируемой Англии с окружавшим ее тогда остальным христианским миром, в основном католическим. Вывод его о Руси был по сути геополитическим — ведь вначале своего правления Иван IV уже «затмил своих предков и могуществом и добродетелью», отмечали именно же англичане в своих донесениях в Лондон. «Имеет многих врагов и усмиряет их. Литва, Польша, Швеция, Дания, Ливония, Крым, Ногаи ужасаются русского имени (уже пошла ложь, ибо не ужасались, а вынуждены были считаться с законными интересами Руси. — А. М.)…В отношении к подданным он удивительно снисходителен, приветлив. Одним словом, нет в Европе более россиян преданных своему государю, коего они равно и страшатся и любят. Непрестанно готовый слушать жалобы и помогать Иоанн во все входит, все решит; не скучает делами и не веселится ни звериной ловлей, ни музыкой, занимаясь единственно двумя мыслями: как служить Богу и как истреблять врагов России!»

Как это ни парадоксально, но и в сохранившихся до наших дней народных преданиях о лютой ненависти Руси к Бомелии, особенно же со стороны царского окружения, также геополитическая подоплека: люто ненавидя его и пребывая в абсолютной уверенности, что злой немец (подчеркиваю, что не германец, а иностранец) Бомелия своими «чарами» внушил царю «свирепство», оно открыто объясняло это тем, что-де немцы (т. е. иностранцы вообще) путем гаданий и волхований (т. е. колдовства) якобы дознались, будто им предстоит быть разоренными дотла русским царем, — и вот, дабы отклонить от себя такую участь, и прислали на Русь своего волхва (злого колдуна)!

Естественно, что молодой Иван IV вовсе не собирался кого-либо разорять — его действия были абсолютно адекватной реакцией на резко усилившийся тогда натиск в основном католического Запада на Русь в поисках сухопутного пути на Восток, в Индию, о котором уже тогда было известно, что он пролегает через Русь. И вовсе не случайно, что этот натиск, особенно в первый период правления Ивана IV, получал заслуженно жестокий отпор со стороны Москвы, которая к тому же стремилась возвратить себе и исторически законные выходы в Балтийское море.

На арене этого жестокого геополитического противостояния и противоборства католицизма и резко набиравшего силу протестантизма в очень хитроумной комбинации и выступил Лондон со своими шпионами и колдунами-отравителями. Пока католический Запад пытался проводить свою политику с помощью вооруженной силы, Лондон с подачи Ричарда Ченслора благословил создание на Руси Московской торговой компании, общая договоренность о чем имелась у него еще с 1553 г. — со времени аудиенции у Ивана IV, когда Ченслор высказал получившую одобрение молодого царя идею.

Московская торговая компания вначале получила от Ивана IV монопольное право на торговлю с Русским государством, т. е. из всех иностранцев они в одночасье превратились в абсолютных монополистов, затем — право беспошлинной торговли, а в 1569 г. — уникальное право беспошлинной транзитной торговли по волжскому пути со странами Востока! Англичане действовали очень тонко: с одной стороны, вытесняли всех иностранцев, пытавшихся действовать на русском рынке, особенно голландцев, а с другой, подставили в качестве отравителя именно голландца, что позволяло, в случае провала, спихнуть все на них же.

Однако безудержная алчность британцев привела к тому, что после одного из приступов свирепости, просветлев на некоторое время разумом, Иван IV лишил эту компанию — в 1570 г., т. е. всего через год! — всяческих льгот. Правда, впоследствии, в результате множества просьб, часть этих льгот была восстановлена, но о монополии речь уже никогда не шла. На этом фоне самое время сказать и о фактах четвертого, практически никогда не упоминаемого ряда.

Выше мы уже отметили, что Иван IV вовсе не собирался никого разорять дотла — он всего лишь давал сдачи и, на первых порах весьма крепко. Но в то же время он отлично понимал и значение дипломатии, которая и в то время имела колоссальное значение и нередко носила характер династических браков.

Иван IV желал доброго межгосударственного союза с Англией и одно время, оставшись вдовцом, предпринял попытку свататься к правившей тогда в Англии королеве Елизавете. В ответ же, и это чрезвычайно характерно уже даже для тех, ранних англо-русских отношений, руководитель секретной службы Англии лорд Берли (в Москве его называли «боярин Бурлы») в своих инструкциях английскому послу при Иване Грозном Рэндольфу (тогда и в Англии не было четкого разделения между разведкой и дипломатией) прямо предписывал добиваться только привилегий для британских купцов, но всячески уклоняться от любых переговоров о союзе, тем более на брачной основе.

Да и как можно было говорить о браке, если в Лондоне прекрасно было известно, что их же агент Бомелия вовсю травит царя и его родичей ртутью с катастрофически непоправимыми в плане престолонаследия последствиями!

Слава Богу, Всевышний воздал Англии за ее подлость — не прошло и полутора веков, как вследствие гомосексуальных наклонностей Вильгельма III Оранского у самого Альбиона на рубеже XVII–XVIII веков возникла острейшая проблема престолонаследия, завершившаяся тем, что на престол в Лондоне один за другим стали попадать слабоумные германские принцы — т. н. «серия Георгов», особенно под номерами от I до III.

Однако вышеприведенное хотя и с трудом, но все же различимая верхушка айсберга фактов четвертого ряда. Куда сложней дело обстоит с той его частью, что сокрыта под спрессованной историей толщей времен. А ведь именно там, в вечных льдах прошлого, в первозданном виде сохранились подлинные корни первопричины происхождения сознательно-злобно враждебного отношения Англии к России вне какой-либо зависимости от сути и формы политического режима или государственного правления на Руси. Так что не вернуться к тому, что отписывали из Москвы английские соглядатаи, невозможно. Не слишком многословно, но более чем емко, они письменно зафиксировали дважды уникальное явление: с одной стороны, растущее могущество Русского централизованного государства времен молодого Ивана IV, а с другой — факт уникального возрождения, но в новых исторических условиях, могучего ранее фактора в геополитической расстановке сил прошлого.

Итак, если по порядку разложить ими же написанное, то это будет выглядеть следующим образом: (Власть идеи самодержавия московского царя + практически всеобъемлющая власть Православия) + (Власть по факту самого самодержавия московского царя + Откровенно поставленное во главу угла государственного правления столь же Откровенное служение Богу^[5]) + (Добродетельное служение самодержавной власти царя с беспрецедентной преданностью народа своему государю, что покоилось на «двух китах»: на отношении молодого царя к народу как к «Людям Бо-жиим и Нам Богом Дарованным!» и на его же позиции, что отныне он и судия народный, и защитник народа^[6]) + (Укрепление, в т. ч. и военной силой, внутренней и внешней безопасности государства + Укрепление единства страны и государства + Укрепление международного авторитета державы, чрез территорию которой проходили все сухопутные и речные пути с Запада на Восток и, соответственно, в обратном направлении) + (Отчетливо выраженное уже в первый период правления Ивана IV геополитическое стремление к возврату исконно славянских земель в Прибалтике и в целом на Северо-Западе ради законного обретения столь же законного выхода в Балтийское море, а также жестко обусловленное только соображениями внешней государственной безопасности движение на Восток и Юго-Восток).

При всех известных и часто не к месту поминаемых недостатках правления Ивана Грозного именно при нем несмотря ни на что в основном завершилось становление основного каркаса России как страны (в географическом смысле) и Русского централизованного государства, а вместе с тем и того евразийского понятия Россия, к которому мы теперь часто прибегаем.

И все это в обрамлении ореола наследника славных традиций Александра Невского (одним из первым давшим отпор натиску Запада на Русь) и его потомков — «собирателей и устроителей земель русских» — Даниила Александровича, Ивана Калиты и особенно Ивана III (тоже Грозного) и его знаменитой жены Софьи (урожденной Зои Палеолог — племянницы последнего византийского императора Михаила Палеолога).

Более того, все это происходило на фоне серьезно воспринятой Россией роли защитника православия и укоренившихся в ее государственной жизни византийских символов и традиций. Особое значение среди них имели преисполненный глубокого геополитического смысла герб с двуглавым византийским орлом (смотрит на Запад и на Восток) и овладевшая умами политической и церковной элит идея «Третьего Рима».

В итоге совокупность всего этого представала перед остальным миром как своего рода уникальная религиозно-геополитическая реинкарнация за век до этого рухнувшей под ударами турок-османов Византийской империи. Но ведь рухнула-то она не столько под ударами турок — в 1453 г. им достался практически полностью обессиленный Царьград, т. е. Константинополь, — сколько в результате многовековой тотальной подрывной деятельности против империи, осуществлявшейся из корыстных торгово-экономическо-геополитических мотивов. И главным зачинщиком этой подрывной деятельности была Венецианская республика, олигархические кланы которой век спустя, т. е. с начала XVI века, стали переносить свою торгово-экономическую и геополитическую активность в Атлантику — ведь наступила уже эпоха великих географических открытий, — избрав в качестве плацдарма Англию Генриха VIII.

И поскольку ранее эффективно действовавшие короткие сухопутно-морские пути с Запада (из Венеции) на Восток через Средиземное море, Анатолийский и Аравийский полуострова оказались полностью перекрытыми воинствующим исламом — в большой степени из-за подрывных потуг самой же Венеции против Византийской империи, — то остались только сухопутно-речные пути пролегавшие через Русь.

И тут: фактическая реинкарнация, но в более могучем облике, все той же ненавистной Венеции (и в целом Западу) Византийской империи.^[7] Да еще и самодержавно контролирующей все сухопутные и речные пути с Запада на Восток.

К тому же вторично за тысячу с лишним лет после падения Древнего Рима опять возрождается, но в более могучем обличье новый, «третий Рим» — Москва, не услышать чего Р. Ченслор физически не мог.

Совершенно «естественно», что не отразиться на только-только начавших зарождаться англо-русских отношениях все это не могло. Вот исходный преступный мотив в вызревании замысла отравления именно ртутью и Ивана IV, и его жены Анастасии, и его сына Ивана, замысла, суть которого сводилась к следующему:

— заведомо зная о тяжелейших медицинских, особенно же психических последствиях: депрессии, бессоннице, угнетенном состоянии, мании преследования, галлюцинациях, бредовых идеях, бурных приступах сумасшествия и т. п. (все это у Ивана Грозного потом проявилось в избытке), — подорвать веру окружения и, главное, народа в царя как Помазанника Божьего. Тем самым разорвать столь необходимые для прочности любого государства того времени узы между самодержцем и народом, насильно взрастить в последнем бредовую идею, что всякая власть преступна, а затем, двигаясь по звеньям неизбежной цепной реакции, взрастить и культивировать измену, как всего лишь якобы оппонирование сумасшествию власти, прославить это «сумасшествие» на века вперед, опорочив само имя этого государства, как якобы сосредоточения зла, насилия и бесчисленных пороков, которое-де следует уничтожить. У великого русского поэта и дипломата Ф. И. Тютчева есть такие строки:

— заведомо зная о катастрофически непоправимых последствиях в плане воспроизводства потомства вследствие ртутного отравления, подорвать царствовавшую династию Рюриковичей и тем самым освободить престол для своей марионетки;

— заведомо зная о настороженном отношении Русского государства ко всяким немцам, т. е. иностранцам вообще, подставить на неизбежную в таком опасном деле плаху чужую голову — в данном случае голландца Бомелию;

— заведомо зная о сулящих несметные барыши на сухопутно-речных путях на Восток, попытаться не только овладеть ими, но и установить над ним свой полный контроль, в т. ч. и за счет беспошлинной транзитной торговли, с тем, чтобы и на Западе, и на Востоке стать абсолютным монополистом в торговом обмене.

Пусть и почти пять веков спустя, но все же следует открыто признать, что этот подлый план фактически был выполнен и лишь чудом, называемым глубинной интуицией народа, нашедшего в себе силы и мужество к смертельно жестокому отпору, Русь едва устояла в Великой Смуте.

И совершенно не случайно, что созданная Р. Ченслором Московская компания беспрецедентно активно действовала именно во время Великой Смуты — от «годуновщины» (царь Борис был тесно связан с тем же Дж. Горсеем) до всех историй с Лжедмит-риями. Агенты именно этой компании — Джон Меррик и Уильям Рассел — пытались навязать России английский протекторат в разгар Смуты, а в 1612 г. ко всему прочему именно этой компанией был выдвинут проект военной экспедиции, преследовавшей цель под видом оказания помощи Москве в отражении очередного (инспирированного Западом) нашествия польских и шведских войск, захватить Русский Север — единственный тогда выход России к морю. Проект этот был решительно отклонен великими патриотами Земли Русской — Мининым и Пожарским.

Говорят, что-де Англия — страна традиций, но если это и так, то, очевидно, прежде всего традиций подлых: через 300 с лишним лет после Великой Смуты начала XVII века, во времена очередной опять-таки при активнейшем участии Англии инспирированной Великой Смуты 1917 г. «военный проект» Московской торговой компании «реинкарнировался» в британскую интервенцию на Русском Севере в 1918 г.

Сама же «традиция» подлости по отношению к России начала складываться уже тогда, когда Русь чудом вышла из Смуты живой: к только что избранному на царствование Михаилу Федоровичу Романову вновь был приставлен английский «лекарь», а заодно астролог, колдун, но прежде всего шпион, потомственный разведчик, сын уже упоминавшегося выше Джона Ди — Артур Ди.

Но обратите внимание на то, в какое время его направили «лекарствовать» на Руси — ведь это был период не только начала правления новой династии Романовых, но и то самое время, когда едва ли не одновременно с восшествием Михаила Федоровича на престол Русь оказалась втянута в печально знаменитую по европейской истории Тридцатилетнюю войну. Эта, основанная на противоборстве двух течений в христианстве, война велась за контроль над миром между постепенно ослабевавшим, но все еще достаточно могучим католицизмом и день ото дня набиравшим силу протестантизмом. И Россия, вопреки всем своим национальным интересам, требовавшим в целом оставаться нейтральной, вступила в этот многолетний ожесточенно кровавый конфликт на стороне антигабсбургской, т. е. протестантской коалиции. Причем не просто на стороне антикатолической антигабсбургской протестантской коалиции, но именно как «Третий Рим» против Священной Римской империи германской нации (так называлась империя Габсбургов).

Это был блестящий дипломатический маневр — втянуть Россию в такое уникальное по своей сути противоборство! «Священный долг — учиться у своих врагов» — поэтому и четыре века спустя не считаю зазорным снять шляпу. Кончилось все это весьма плачевно для России: в тексте завершившего этот тридцатилетний общеевропейский конфликт Вестфальского мира 1648 г. имя московского государя стояло на предпоследнем месте — ниже его был захудалый трансильванский князь. А до этого — в 1634 г. — унизительный Поляновский мир, после — в 1648 г. — до сих пор отравляющий историческую память России и Польши Андрусский мирный договор, далее — в 1661 г. — унизительный Кардисский договор и еще много такого, что открыто задевало честь и достоинство допетровской Руси. И уж вовсе неудивительно, что всего за два года до рождения Петра I появился первый в истории Европы общеевропейский геополитический план колонизации и закабаления России!

Оценивая спустя века состояние допетровской России, российский ученый-историк академик Е. В. Тарле прямо подчеркивал, что к концу XVII века положение России «поставило еще в допетровском поколении перед сколько-нибудь прогрессивно и самостоятельно мыслившими людьми грозный вопрос о возможности сохранения государственной безопасности и даже о национальном самосохранении в широком смысле этого слова». Вот ужасные в своей реальности последствия казалось бы банального для средневековой Европы отравления монарха другой страны.

А Московская торговая компания все еще действовала — окончательно ее выгнали из Московии только в 1649 г. при «тишайшем» царе Алексее Михайловиче.

Традиция подлости и самого низкого коварства Англии по отношению к России, вечно реализовывавшаяся руками секретной службы их британских величеств, прошла через века, ничуть не потеряв в весе.

И если измерить эту традицию хотя бы примерно вековым хронологическим шагом и только в части убийств царей, то увидим подлинное лицо подлой и гнусной Англии, почему-то не к месту называемой «старой и доброй».

Уже в начале XVIII века, осатанев от бессильной злобы на Россию Петра I, уверенно выходившую в Балтику, а до того обретшую еще и выход в Каспий, английская секретная служба в лице своего петербургского резидента Джеффериса вышла к королю Георгу I с официальным предложением о проведении в 1719 г. разведывательно-диверсионной операции по захвату и физической ликвидации участников Аландского мирного конгресса. И не просто разведывательно-диверсионной операции, но операции под чужим флагом, откровенно подгадывая при этом под планировавшееся тогда прибытие на Аланды Петра I.

На поле брани убить или пленить государя, предводительствующего своими войсками, — это одно, но планировать на высшем монаршем уровне операцию по захвату и ликвидации государя другой державы, тем более не находящейся в состоянии войны с Англией, — это уж слишком даже для английской короны. За всю историю России ни одно государство, ни один монарх мира не опускался до такой низости!

Прошел еще почти один век, и в ночь на 12 марта 1801 г. в результате заговора был убит император Павел I. За кулисами заговора, а по сути-то гнусного преступления, стоял английский посол Уитворт, одновременно выполнявший и функции резидента британской разведки.

Оставляя пока за скобками иные события геополитического характера и убийства других видных российских деятелей, к чему активно прикладывала свои грязные руки британская секретная служба, напомним, что 1 марта 1881 г. был злодейски убит император Александр II, а год с небольшим спустя — 16 июня 1882 г. — отравлен выдающийся русский полководец Михаил Дмитриевич Скобелев. В обоих случаях корни заговоров и все следы настолько откровенно вели в Лондон, что тому пришлось на время притихнуть.

Опять-таки опуская пока геополитические аспекты — об этом разговор еще впереди, — напомним, что в последующие без малого четыре десятилетия Россия не только лишилась еще двух императоров — Александр III убит, Николай II свергнут и тоже, возможно, убит, но и попросту перестала быть сама собой как Российская империя.

И опять-таки все без исключения прямые и косвенные улики прямо указывают на Лондон: ставшая подлым ударом в спину союзника, т. н. «февральская революция» явилась делом рук британской секретной службы и ее пособников из числа внутрироссийских предателей. Даже сам план, даже сам сигнал к началу «революции» — и то были разработаны в британском посольстве в Петербурге при активном участии в т. ч. и посла Джорджа Бьюкенена.

Так называемый «октябрьский переворот» 1917 г. также стал результатом закулисной деятельности британской секретной службы, потому как Германия никогда не пошла бы на это даже при всех своих связях с Лениным до тех пор, пока не получила бы прямое согласие Лондона на «свободу рук на Востоке» в обмен на «перемирие на Западе», договоренность о чем была достигнута еще на августовских 1917 г. секретных переговорах между Великобританией и кайзеровской Германией.

Сейчас, в свете недавно вскрывшихся убийственных для демократической России фактов, свидетельствующих о невероятном историческом подлоге с похоронами т. н. останков невинно-убиенного государя императора Николая II и его семьи, уже невозможно говорить с уверенностью, что же на самом деле произошло тогда и кто виноват. Но надо помнить главное — именно британская королевская семья откровенно воспрепятствовала всем попыткам вывезти семью императора, отказав не только в присылке британского крейсера, но и даже в теоретическом предоставлении приюта на Западе, особенно в Англии.

За каждым из этих злодейств — одна и та же геополитическая причина, проистекающая из уникального статуса России, как единственной в мире единой трансконтинентальной евразийской державы.

Конечно, за истекшие пять веков британская секретная служба не ограничивалась одной только специализацией на политических убийствах. Ее интересы были и остаются куда как более чем широки. Но прежде, чем бегло упомянуть о них, необходимо отметить чрезвычайно важную, фактически предопределяющую тактику и стратегию британской секретной службы черту. Никогда она не была многочисленной разведывательной службой — СИС никогда не стремилась к разбуханию кадрового аппарата. Однако во все времена она оказывалась чрезвычайно эффективной, что нередко порождает ложные впечатления о ней.

Дело в том, что на протяжении веков малочисленность ее кадрового аппарата всегда компенсировалась… масонством. В первую очередь, естественно, британским масонством, для которого секретность деятельности и применение тех же самых «специальных средств» — такие же альфа и омега деятельности, как и для разведки. В Англии же процессы зарождения, становления и развития как самой секретной службы, так и масонства всегда шли рука об руку, и было бы весьма удивительно, если бы они не оказали друг на друга соответствующего, глубоко взаимопроникающего влияния. Ведь Англия, тем более века назад, никогда не имела достаточно населения, чтобы вести ожесточенную борьбу за место под солнцем, опираясь преимущественно на вооруженные силы. Тем более что на протяжении веков (особенно в XVIII в.) о британских сухопутных силах говорили не иначе, как об армии львов, предводительствуемой ослами (это слова самого герцога Веллингтона).

А вот флот был, всегда был мощным, и таковым остается и по сей день. Но флот требовал и требует постоянных опорных баз вдали от родных берегов. А это, тем более в свете стоявшей задачи строительства мощного королевства, а затем и империи, требовало применения совсем иных средств и методов, нежели просто вооруженные силы. Тем более что, имея в качестве предполья огромное водное пространство, Англия очень долгое время не так нуждалась в мощной сухопутной армии, как континентальные державы.

Так «специальные средства и методы» заняли лидирующие позиции среди всех средств и методов строительства и королевства, и империи. И на первом месте оказались «специальные средства и методы» зарождавшегося тогда прототипа современного масонства. Но в этом прототипе был сконцентрирован весь обобщенный, тщательно оберегаемый, но столь же тщательно и проанализированный, синтезированный в выводах и практических рекомендациях для последующего применения в новых исторических условиях чрезвычайно богатейший и бесценный опыт многовековой истории. Истории подрывной деятельности различных секретных и тайных обществ и движений многих народов мира. И этот бесценный по своему непреходящему значению опыт был поставлен на вооружение зарождавшихся тогда и британской секретной службы, и британского масонства.

Непосредственным же передаточным звеном явилась многоопытная, виртуозно владевшая этим опытом, в т. ч. и особенно на стыке двух миров (Запад — Восток), венецианская разведка и действовавшие рука об руку с ней различные тайные движения также венецианского происхождения. Именно эта черта — фантастически виртуозное умение, пожалуй, точнее будет термин «искусство» — работать на стыке Запад — Восток, причем как вдоль силовых линий их противоборства, так и в узловых точках их пересечения, — стала не только одной из первых среди главных отличительных особенностей СИС, но и предопределила ее фантастически прозорливую геополитическую интуицию.

Сюда же и едва ли не на правах неотъемлемого компонента вплотную примыкает и не менее изумительное ее искусство действовать сразу на нескольких аренах противоборства, зачастую даже внешне полностью взаимоисключающих друг друга — искусство, пришедшее непосредственно из масонства, где оно укладывается в также незамысловатую формулу «единство в многообразии».

Именно отсюда проистекает нередко ставящее «в тупик сочетание в масонстве радикальных, демократических, освободительных тенденций с консервативными, крайне авторитарными». А также не менее успешно ставящее в тупик умение СИС работать и с национально-освободительными движениями, и радикальными революционными течениями, и крайне агрессивными религиозно-идеологическими движениями, не говоря уже о всякого рода карбонариях, народовольцах, повстанцах, социалистах, марксистах, коммунистах, террористах, национальных сепаратистах и прочих бандитах всех мастей.

Здесь же, в качестве также неотъемлемого компонента можно обнаружить и потрясающее умение и секретной службы, и масонства Великобритании инспирировать, нередко с чужого плацдарма и под чужим же флагом (т. е. якобы в силу объективного стечения якобы объективных же обстоятельств), зарождение новых идеологических течений и движений подрывного характера, но геополитической направленности. Здесь же и умение совершенно аналогичным же образом инспирировать якобы контрдвижения, т. е. в противовес уже созданным, сопровождая и то, и другое инициацией структурно-организационного оформления в соответствующие движения, течения, союзы, партии, альянсы, интернационалы и т. п. и, сшибая их лбами, извлекать из этого для себя пользу, главным образом геополитическую.

Естественно, что такой набор «специальных средств и методов» уже физически не мог обойтись и без великолепного же умения работать как с чужого плацдарма, так и под чужим же флагом. Причем нередко и тот, и другой могут оказаться многоступенчатыми во избежание провалов и обвинения в незаконной деятельности. Кстати говоря, это одно из объяснений того, почему провалы с поличным в британской разведке очень редки, а во многих контрразведках мира, в т. ч. и в российской, а до этого и в советской — лучшими асами считаются именно те, кто работает против СИС.

В этот же арсенал британских спецслужб входит и филигранно отточенное, фактически переходящее в искусство умение широко привлекать к своим операциям интеллектуальную и деловую элиту, а то и «сливки общества» из числа аристократов, в т. ч. вплоть до представителей королевской фамилии. И это умение также пришло из масонства.

Не менее бесценным богатством в этом арсенале числится и столь же виртуозное умение заблаговременно подбирать контингент пособников на вырост в целях их дальнейшего использования в наиболее грязных и чреватых громкими скандалами в случае разоблачения операциях — от идеологических диверсий до откровенного террора. С этим же обстоятельством также связано и искусство тонко работать с предателями и изменниками, откуда они ни были бы. Характерно, что прекрасно зная, что перед ней отбросы общества, британская разведка преднамеренно и очень тонко возвышает их в собственных же глазах, сажая тем самым на столь плотный крючок, с которого они никогда не смогут сорваться.

Чрезвычайное место в этом арсенале занимает политически и геополитически поистине бесценное искусство, ничем не выдавая ни своей причастности, ни, тем более, своей заинтересованности, будоражить умы целых поколений многих обществ различных стран всевозможными «интеллектуальными продуктами», апеллирующими к характерным для любого нормального человека чувствам справедливости (в т. ч. и исторической), борьбы против зла и насилия, взывающими к чести и достоинству, и даже к чувству прекрасного (в литературе, искусстве, музыке, живописи). Причем именно в этом «искусстве» особое место занимает умение провоцировать увод целых обществ и государств с эффективных для их развития путей, представляющих колоссальную опасность для самой Великобритании. С этим же связано и умение, также ничем не выдавая ни своей заинтересованности и причастности, провоцировать буйное, но крайне пагубное увлечение всевозможными ложными идеями и мифами в различных сферах общественно-политической и экономической жизни, истории и т. д. Вплоть до откровенного же опорочивания той же подлинной истории, однако же только чужими руками и с чужого плацдарма.^[8]

И конечно, было бы очень удивительно, если бы в этом арсенале не оказалось бы и великолепного, филигранно отточенного искусства чужими руками сдавать наиболее опасных своих соперников и противников на расправу (законную или незаконную — это СИС никогда не интересовало) их же противникам. При этом ничем не выдавая ни своей заинтересованности, ни причастности, даже косвенно, даже спустя многие годы и десятилетия, но преследуя при этом цель нанести беспрецедентно непоправимый урон любому своему геополитическому сопернику. Потому что у Англии, а затем у Великобритании не было, нет и никогда не будет ни вечных друзей, ни вечных противников — у нее есть только вечные интересы. А в России особенно.

Этот весьма беглый экскурс в историю потребовался для того, чтобы как можно нагляднее и точнее показать, с какой конкретно родословной разведка оказалась причастна к истории с «заговором маршалов» и к многолетней шумихе вокруг нее.

Однако главное в том, что, зная теперь, о ком нужно вести речь, можно смело переходить и к главному вопросу расследования: почему именно британская разведка оказалась причастна к этому? Ведь разведка вообще, и британская в частности — это особо острый инструмент государства для защиты своей национальной безопасности и национальных интересов. Следовательно, совершенно обоснованно поставить во главу угла дальнейшего расследования следующий принципиальный вопрос: какие конкретно свои национальные интересы Великобритания преследовала и преследует вот уже без малого семь десятилетий кряду и каким образом эти интересы соотносились и соотносятся с ее же национальной безопасностью?

Это тем более важно, если учесть, что поскольку разведка любого государства мира, хотя и специальными средствами, но неминуемо копирует политику своего же государства в сфере защиты национальной безопасности и национальных интересов, то у британской эта наследственная черта всех разведок отмечена неизгладимой печатью одной, весьма специфической, особой традиции британской внешней политики. Как ни одна разведка мира, британская с необычайной, веками неиссякающей силой жестко привержена принципу «континуитета», т. е. «преемственности» — как-никак, но уже свыше пяти столетий следует одним и тем же курсом.

Менялись и бесследно исчезали общественно-экономические формации и политические режимы, вспыхивали и угасали революции, исчезали целые племена и народы, гибли под ударами времени и врагов целые империи, сменялись эпохи, изменялся самый облик земной цивилизации, но принцип «континуитета» в политике Великобритании и ее разведки остается абсолютно незыблемым. Как и сам краеугольный камень политики Великобритании, выраженный в чеканной формуле: «У Великобритании нет ни вечных врагов, ни вечных союзников, есть только вечные интересы».

Этими же принципами много веков кряду определяется и само понятие национальной безопасности Великобритании, а соответственно, и стратегическая оценка природы угроз, возникающих для нее.

Таким образом, если вернуться к принципиальному определению разведки, как особо острого инструмента государства для защиты своей национальной безопасности и национальных интересов, то вполне естественен, обоснован и закономерен следующий принципиальный вывод:

если британская разведка оказалась изначально (т. е. с 1939 г.) причастной к пропагандистской шумихе вокруг «дела маршалов» и в то же время вплоть до наших дней не покидая продолжает участвовать в этой пропагандистской кампании, то, следовательно, именно британская разведка и тогда, и сейчас защищала и защищает высшие национальные интересы и национальную безопасность Великобритании!

И, следовательно, заговор не только реально существовал, но и реально представлял угрозу высшим интересам национальной безопасности Великобритании. Однако едва ли не важнее то, что целый ряд обстоятельств, связанных с «заговором маршалов», почему-то продолжает представлять угрозу высшим национальным интересам Великобритании, иначе десятилетиями ее разведка не продолжала бы поддерживающую кампанию давно проведенной операции.

Всей своей многовековой деятельностью СИС — как обобщенное понятие всей британской разведки со всеми ее предтечами и преемниками — абсолютно обоснованно заслужила право называться самой прагматичной разведкой мира.

Как и сама Великобритания в своей внешней политике, так и ее разведка в своей практической деятельности при необходимости без каких-либо негативных последствий занимали позицию splended isolation, т. е. «блестящей изоляции». Она, тщательно собирая и анализируя информацию, наблюдает за развитием ситуации со стороны, чтобы в нужный момент молниеносным ударом добиться «выигрыша в последнем сражении». Веками это положение являет собой краеугольный камень знаменитой концепции «иммунитета» Великобритании от поражений. А тут уже без малого семь десятилетий «засвечивается» на одном и том же вопросе?!

Значит, действительно есть что-то такое, вследствие чего она упрямо идет на это, хотя прямолинейность — отнюдь не ее черта. Почему же она ведет себя таким образом, что скрывается за этим «что-то», какие обстоятельства, связанные с заговором, и по сей день тревожат британскую разведку, а на деле — саму верхушку правящей элиты Великобритании. Забегая вперед, отметим лишь несколько моментов.

«Версия № 4» появилась как неотъемлемый компонент выпущенного под конец 80-х годов XX столетия глобального геополитического мифа о «Ледоколе», автором которого официально выступил пресловутый предатель и псевдоисторик из конюшни британской разведки Виктора Суворов (он же Владимир Богданович Резун). Главная цель этого мифа — свалить в глазах позабывшего все на свете общественного мнения, в т. ч. и в России, ответственность за развязывание Второй мировой войны на И. В. Сталина и СССР. А в итоге полностью ликвидировать весь геополитический расклад в мире, выкованный грандиозными победами Советской армии. Фактически задача выполнена (в т. ч. и при участии Резуна) — Союз развален, геополитические позиции России отброшены едва ли не ко временам Ивана Калиты, в лучшем случае — Ивана IV.

Однако же реальных доказательств преступлений Сталина на этот счет не обнаружено до сих пор — ни в архивах, как не извращали документы алчущие «славы и наживы» псевдоисторики, ни в каких бы то ни было исторических исследованиях, срывающихся в штопор оголтелого антисталинизма тех же «историков».

Потому, что их не обнаружили даже заинтересованные в этом нацисты, о чем во всеуслышание заявили еще на Нюрнбергском процессе. Потому, что их попросту никогда не существовало в природе!

Зато есть документальные доказательства, свидетельствующие не только о прямой причастности верхушки правящей элиты Великобритании к целенаправленному развязыванию Второй мировой войны, но и о прямой причастности британской королевской семьи к этим преступлениям против человечества.

После разгрома нацистской Германии по указанию короля британская разведка в срочном порядке выкрала и перевезла на острова свыше 400 тонн документов германских архивов, в которых содержались компрометирующие данные. Более того, все, что касалось лично королевской семьи, было изъято в результате проведенной британской разведкой операции. Ее проводил выдающийся агент советской внешней разведки Энтони Блант (кстати говоря, родственник нынешней королевы Елизаветы II).

Но вот что интересно. Документы, затрагивающие честь и достоинство, а также международный престиж британской короны, Блант выкрал непосредственно из Голландии. Но ведь именно через эту страну пролегал основной канал нелегальной связи Гитлера с британской короной, который поддерживался усилиями сына последнего германского кайзера Вильгельма II — кронпринца Фридриха-Вильгельма и его жены Цецилии, которые вместе с кайзером осели в Голландии после Первой мировой войны.

И в то же время в этом маленьком, но чрезвычайно значимом в предвоенных англо-нацистских интригах поместье кайзера и его сына скрещивались и нити заговора антигитлеровски настроенных генералов вермахта и антисталински настроенных советских генералов. А поддержание связи между ними осуществлял автор «версии № 1» образца 1939 г. предатель Вальтер Германович Кривицкий (Самуил Гершевич Гинзбург). И еще. Апогей функционирования этого пути во всех направлениях нелегальной связи, т. е. как между Гитлером и британским королевским двором, так и между обеими частями «двойного заговора», точно совпадает с началом разоблачений, а затем и ликвидацией обоих заговоров — в период с 1936 по 1938 г.

Вот почему даже тень намека на подлинную правду обо всех обстоятельствах, связанных с обоими заговорами, чрезвычайно, едва ли не как сами они же, опасна для Великобритании.

Один маленький вопрос, как лакмусовая бумажка: если бы не было столь серьезных причин, как защита чести, достоинства, авторитета и международного престижа британской короны, стала бы британская разведка со своим прагматизмом десятилетиями «засвечиваться» на глупостях пропагандистской шумихи вокруг «дела маршалов»? Вот почему она тогда разоблачила оба заговора, вот почему поочередно сдала их — сначала в 1937 г. Сталину (это было выгодно в первую очередь), а потом на рубеже 1937/1938 гг. и Гитлеру. Вот почему она десятилетиями проявляет активность, прикрывая прямую причастность британской короны, поливая несусветной ложью и Сталина, и СССР, и саму Истину, бдительно охраняя тем самым подлинную правду от любых попыток постороннего взгляда.

В порядке естественного для любого исследования сомнения можно допустить и иное. Но тогда следует быть готовым к тому, что за достоверное придется признать, что-де в британской разведке (как, впрочем, и в самой правящей элите Великобритании) прямо-таки «пылали нежнейшей страстью и любовью» к «чудесному грузину», и от того-то и помогли ему разоблачить заговор военных. Что же до антигитлеровского заговора, то из-за того, что верили в миролюбие Адольфа Гитлера, которого воинственные генералы хотели ликвидировать. И опять вопрос в роли лакмусовой бумажки: если столь «изнывали от пылкой любви и страсти» к «чудесному грузину», что даже помогли ему ликвидировать этот заговор, то чего же десятилетиями поливают ложью и грязью Сталина, а значит и себя — ведь сами же помогли. В общем, подобные предположения даже в порядке явно неуместной шутки — не что иное, как контрпродуктивное предположение.

И как это ни парадоксально, но точнее всех этот» вечный интерес» к нашей стране, к нашей великой России сформулировали… нацисты: задолго до привода «титаническими усилиями»

Великобритании Гитлера к власти они открыто называли свою «альма-матер» (т. е. Англию) «прирожденным врагом единой России, заинтересованным в создании на континенте государства, которое будет в состоянии задушить Москву».

Обратите внимание на то, как точно подобраны термины — не «вечный враг», а именно же «прирожденный враг», как точно учтена особенность многовековой британской политики, которую сами же британские политологи прошлого, например, тот же Томас Карлейль, еще в XIX веке называли не иначе, как «обязанность всех континентальных держав вести войны в интересах Англии» и о которой Отто фон Бисмарк говорил: «Англия в войне употребляла европейские государства как «отличную пехоту»…»

Почти за век до Второй мировой войны XX века печально знаменитый в британской истории «лорд-поджигатель», он же премьер-министр Великобритании лорд Пальмерстон, еще в 1851 г., т. е. в самом апогее расцвета могущества викторианской Англии, опиравшейся на уже тогда обширнейшую колониальную империю, произнес: «Как ни неприятны были бы теперь наши отношения с Францией, мы должны их поддерживать, ибо на заднем плане угрожает Россия., которая может связать Европу с Восточной Азией, а одни мы не сможем этому противостоять?!» (выделено мной. — А. М.)

«Великое открытие» сделал этот беспринципный политик: Россия уже с конца XVII века соединяла Европу и с Восточной Азией, и с Дальним Востоком, отчего уже тогда появились общеевропейские планы уничтожения России и ее расчленения. Но Пальмерстон не был бы классическим британским премьер-министром, если бы при этом не солгал бы: он настолько давно был помешан на «русской угрозе», что его русофобские по форме, но геополитические по сути выходки привлекли пристальное внимание нашего Пушкина — поэт еще в середине 30-х годов XIX века чрезвычайно метко съязвил по адресу Пальмерстона:

Воеводой Пальмерстон, конечно, не был. Но его деятельность на посту министра иностранных дел Великобритании была настолько агрессивной, особенно по отношению к России, что больше ему подходил термин «воевода», нежели «министр иностранных дел».

Великий поэт великолепно и очень точно подметил саму геополитическую суть — «поражает Русь на карте…» — старинной патологии во внешней политике Великобритании (помните, принцип «континуитета», т. е. «преемственности», незыблем в веках!). И это действительно старинная, ничем не излечимая патология, своего рода «английская болезнь», которой уже веков пять.

Выше мы уже рассказывали о событиях, связанных с отравлением Ивана Грозного и причастности тогдашней британской разведки к этому злодеянию. Но ведь то же самое происходило и в последующем — любые действия России в ареале ее геополитического бытия, предпринимавшиеся по соображениям национальной и государственной безопасности, не только воспринимались Великобританией крайне враждебно и расценивались не только как серьезные угрозы ее национальной безопасности, но и как адекватные угрозам основания для совершения самых злодейских преступлений против России и ее государей.

Хотя бы бегло, но вспомним еще раз о том, что было в истории.

Петр I обеспечил России выход на Балтийское море и далее в Атлантику, выход в Каспийское море, заложил основы не только могучей империи, через территорию которой проходили (и проходят) все важнейшие сухопутные, сухопутно-речные, сухопутно-речные-морские и сухопутно-морские пути на Восток и Юго-Восток, но и Российского флота открытого моря. Каков же ответ «доброй старой» Англии? Планирование разведывательно-диверсионной операции по захвату участников Аландского мирного конгресса с расчетом на одновременный захват и самого российского самодержца с последующей его ликвидацией!

Павел I вступил в союз с Наполеоном — каждое государство вольно по своему усмотрению вступать в союзы с другими государствами, — стал главой Мальтийского ордена (остров Мальта, между прочим, при всей своей малой величине имеет громадное значение в стратегической расстановке сил в Средиземноморье), двинул корпус донских казаков под командованием знаменитого в будущем Платова на южные рубежи в направлении Индии. Причиной начала последней операции стали активные попытки Англии из Северной Индии прорваться и закрепиться в регионе, который впоследствии был назван «южным подбрюшьем» России — т. е. в Среднюю Азию и Казахстан, что уже с конца XVIII века представляло серьезную угрозу безопасности Российской империи (именно поэтому Павел I еще до направления корпуса Платова, в 1798 г. направил туда с секретной миссией известного российского военного разведчика Бурнашева).

И каков же был ответ «доброй старой» Англии? А не прошло и двух месяцев с начала похода Платова, как в результате инспирированного и профинансированного английским послом-резидентом Уитвортом заговора при активнейшем участии англофильствовавших российских масонов Павел I был злодейски убит.

Кстати говоря, удобный случай показать действие принципа «континуитета» на межличностном уровне, точнее, в порядке межличностной преемственности: посол-резидент Великобритании в России Чарльз Уитворт был дальним потомком английского посла, состоявшего еще при Петре, — также Чарльза Уитворта, который всячески, вплоть до грубейшего нарушения статуса посла, мешал России в законном обретении выхода на Балтику. Он даже пытался навязать России британский арбитраж в балтийских делах, за что, естественно, получил свирепый разнос от грозного самодержца.

Небезынтересно было бы также отметить и то, что не без британских усилий Павел I стал наиболее оболганным, что называется, донельзя оболганным императором России. Почему? Да потому, что он первым среди русских царей предпринял попытки радикальных, едва ли не всеобъемлющих реформ, которые могли бы без особых потрясений вывести Россию на индустриальный путь развития, в т. ч. и за счет отмены крепостного права еще в начале первой половины XIX века. Но ведь активно трансформировавшаяся в «индустриальную мастерскую мира» Великобритания вовсе не жаждала иметь такого конкурента. Тем более что не Россия нуждалась в Европе, а Европа нуждалась в России и в производимых ею товарах, в т. ч. и сама Великобритания, особенно ее флот.

Начавший с «отцеубийства», но все-таки трансформировавшийся в державника Александр I, после разгрома Наполеона вынужден был озаботиться проблемами безопасности на южных рубежах, на Кавказе. И тут же получил «английский дар» — при самом непосредственном участии английской агентуры, но руками турок было положено начало многолетней кровопролитной Кавказской войне. В самой же России усилиями подставных лиц и масонов стал вызревать заговор против императора, вошедший в историю как восстание декабристов, впервые разработавших уже собственно российский план геополитического уничтожения вскормившей их Родины путем ее расчленения и дробления на 15 административно-территориальных образований. Естественно, что там, где «души прекрасные порывы» без планов покушения на жизнь императора не обошлось, — их было несколько.

Мало кому известно, что ни в XVIII, ни в XIX веках не было ни одной русско-турецкой или русско-персидской войны, к которым не приложила бы своих рук Великобритания. Державно осмысленная политика Николая I по обеспечению безопасности империи, особенно на восточном, юго-восточном и южном направлениях, непрерывно натыкалась на яростное сопротивление Великобритании. Всем хорошо известны обстоятельства трагической гибели выдающегося писателя и дипломата А. С. Грибоедова в Тегеране в результате провокации, устроенной английской агентурой в ответ на победу русского оружия над Персией и присоединение Восточной Армении к Российской империи.

Меньше известны другие факты геополитического бандитизма Великобритании против России. Это и инспирирование через французскую агентуру т. н. польского восстания начала 30-х годов XIX века, «на редкость» точно подоспевшего к очередной, Англией же спровоцированной русско-турецкой войне. Это и зверское убийство в 1833 г. флигель-адъютанта Николая I, выдающегося русского морского офицера — Александра Ивановича Казарского, чья феерически грандиозная морская победа в крайне неравном сражении с турецким флотом буквально до основания потрясла всю Европу.

Еще в XVIII веке любые попытки России обрести выход в мировой океан с южного направления, т. е. через Черноморские проливы Босфор и Дарданеллы, торпедировались специально для этого поступившими на русскую службу сотрудниками британской военно-морской разведки Джоном Эльфинстоуном и Самуилом Грейгом.

Мало кому известно, что широко известная как Крымская война 1853–1856 гг., на самом же деле называлась устроившими ее англо-французскими агрессорами Восточной войной. Что один из первых ударов соединенных англо-французских военно-морских сил тогда — в 1854 г. — пришелся по Петропавловску-на-Камчатке, явно во исполнение не в меру вещего заявления Паль-мерстона от 1851 г. Аза шесть лет до этого, во время т. н. революции 1848 г. во Франции, «восставшие» почему-то не в меру озаботились необходимостью похода на Россию для «освобождения» подданных Российской империи, и, опять-таки, почему-то только поляков. Правда, если учесть, что сотворивший эту «революцию» при поддержке Англии Наполеон III был агентом влияния лорда Пальмерстона (он к тому времени был уже премьер-министром), то тогда все встанет на свои места.

Автор и инициатор многих либеральных реформ в России в начале второй половины XIX века, интенсифицировавший экономическое развитие России прежде всего за счет отмены крепостного права, восстановивший Черноморский флот, инициировавший бурное железнодорожное строительство в империи, получивший негласный титул Освободителя, едва не взявший Константинополь (англичане откровенно пригрозили войной, если Царьград будет взят русскими) во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. и еще много чего полезного сделавший для империи Александр II, был убит в результате злодейского преступления 1 марта 1881 г. Абсолютно все прямые и косвенные улики указывали на Лондон. А до того Александр II получил и вовсе «королевский сувенир» из Лондона — т. н. польское восстание начала 60-х годов XIX века, инспирированное агентом влияния Пальмерстона, знаменитым в те времена международным бандитом и террористом Джузеппе Мадзини, «подвиги» которого всегда щедро оплачивались фондом Тибальди, созданным одним из руководителей британской разведки того времени Джеймсом Стэнсфильдом.

Правда, само «революционное бузотерство» поляков оплачивалось фальшивыми царскими рублями, которые в изобилии штамповали несколько специально созданных банкирами Сити подпольных фабрик — на этом, в частности, сильно погорел дядя знаменитого психиатра Зигмунда Фрейда — Иосиф Фрейд.

Другой личный агент влияния Пальмерстона — Арминиус Вамбери — прославился не столько тем, что был ловким евреем и сионистом, сколько тем, что будучи советником у турецкого султана, по указанию из Лондона впервые сформулировал «концепцию пантюркизма», одновременно спровоцировав массовый исход вайнахов из России в Турцию. Впоследствии, по мере возрастания интереса России к Средней Азии, Арминиус Вамбери под видом дервиша занимался тем, что пытался разжечь в этом регионе пламя мюридизма.

Британскую разведку в те времена вообще тянуло на глобальные проекты, крайне негативные последствия которых человечество пожинает до сих пор. В 70-х годах XIX века одному из руководителей британской разведки — Уилфреду Бланту (кстати говоря, дальнему родственнику выдающегося агента советской внешней разведки Энтони Бланта) пришло в голову разработать для противодействия России концепцию панисламизма. К чему это привело в начале XXI века, объяснять не надо.

Замиривший страну, установивший крепкий порядок, продолживший курс на бурное экономическое развитие империи, ставший подлинным инициатором строительства Транссибирской железнодорожной магистрали, воистину соединившей Европу с Азией по суше, Александр III после недолгого правления — убит.

Именно в период его правления лично против него и против возглавлявшейся им империи был разработан глобальный план перманентной мировой войны. Он имел целью полное уничтожение России и как государства, и как страны, вплоть до состояния «русской пустыни». Реализация плана осуществляется до сих пор. Он был разработан в Великобритании, опубликован в 1890 г.

За участие в церемонии символический закладки первого костыля будущего Транссиба получивший японским палашом по голове, инициировавший строительство Китайско-Восточной железной дороги (знаменитая КВЖД), продолживший курс на бурное экономическое развитие России (рубль золотого стандарта был более чем почитаемой валютой во всем мире), Николай II тут же получил и Всероссийский БУНД, и РСДРП, и русско-японскую войну, и т. н. революцию 1905 г. — и все с английским душком. Как установила еще царская полиция, оружие и деньги «революционеры» получали из Англии, а те политические силы, который оплачивалось якобы японскими деньгами, то ли не ведали, то ли не желали ведать, что «тридцать Иудиных сребреников» — имеют либо английское, либо американское происхождение. Многие педалируют вопрос о том, что деньги эти были еврейского происхождения. Однако, несмотря на этот полностью соответствующий истине факт, исходить надо не из этнического фактора, а из геополитического, ибо к тому моменту и США уже совершенно открыто начали претендовать на геополитическую гегемонию во всем мире.

Затем Россия была втянута в Первую мировую войну (предусмотренную в упоминавшемся выше плане перманентной мировой войны против России, впрочем, и Вторая там тоже была предусмотрена). А в самый канун уже ни у кого не вызывавшей сомнения феерической победы русского оружия весной 1917 г. Николай II получил т. н. февральскую революцию, о необходимости свершения которой столь долго радела Великобритания и над осуществлением которой в грязном поте лица долго и рьяно трудились англофилы типа Милюкова, Гучкова, Львова, Керенского и т. п. негодяи, действовавшие по прямому предписанию британского посольства в Петербург.

Весть об этом беспрецедентном злодействе в отношении не только ближайшего союзника Великобритании, но и ближайшего родственника британского короля Георга V, британский парламент воспринял стоя и аплодисментами, отметив попутно, что «цель войны — достигнута» (из заявления Дэвида Ллойд Джорджа в парламенте).

Что было потом, всем хорошо известно. Надо отметить лишь одно — удивляться следует не тому, что именно британская королевская семья открыто противилась спасению Николая II и его семьи, отказывая и ему, и его семье даже в теоретическом приюте на Западе, а тому феноменальному лицемерию, с которым весь XX век британская королевская семья якобы горевала по поводу невинно убиенного российского самодержца.

Все вышеприведенные факты, а их во сто крат больше, совершенно однозначно свидетельствуют о том, что эпохи могут меняться, но ничто и никто не в состоянии изменить вечные интересы «доброй старой Англии», которая не остановится ни перед каким преступлением, дабы соблюсти эти свои вечно подлые «вечные интересы», опирающиеся прежде всего на т. н. «равновесие сил». Именно в этом специфическая природа постоянной агрессии Великобритании в отношении остального окружающего мира, но агрессии уникальной тем, что она всегда выдается за миролюбие.

Один из наиболее авторитетных политологов и публицистов Великобритании начала XX века Норман Энджел еще в 1923 г. отмечал, что «баланс сил» в действительности всегда «означает стремление создать превосходство сил на нашей стороне… Позиция, которую мы занимаем, в этом случае означает, что мы… не терпим существования настолько сильной группы соперничающих с нами государств, сопротивление которой было бы для нас безнадежным, которая обрекла бы нас на постоянно подчиненное положение в дипломатии, а наше свободное передвижение по земному шару могло бы иметь место лишь с ее молчаливого согласия. В этом Becbraison d'etre «баланса сил» (т. е. весь смысл «баланса сил». — А. М.).

Принцип «баланса сил» означает в действительности требование превосходства. Требование превосходства сил означает акт агрессии». То есть, проще говоря, на протяжении пяти веков краеугольным принципом всей политики Великобритании, а соответственно, и ее разведки, является агрессия против окружающего мира! Но агрессия вообще, тем более как постоянный, многовековой краеугольный принцип не только политики, но и по сути дела-то, самого существования британского государства, лишь тогда дает какой-либо эффект, когда она не только внезапна (в т. ч. и своим вероломством), но и осуществляется в упреждение.

Отсюда и постоянная обязанность британской разведки заблаговременно выискивать еще только могущие стать реальными угрозы Великобритании, и еще более агрессивно, на упреждение, бороться с ними.

Чем, например, могла Россия угрожать Великобритании в том же 1851 г., о чем с таким пафосом говорил Пальмерстон? За год до этого его высказывания (в марте 1850 г.) талантливый российский разведчик граф Яков Николаевич Толстой зафиксировал спровоцированный Пальмерстоном рост дикой русофобии в Англии, а 27 марта того же года впервые сообщил в Петербург об угрозе войны Англии против России. Все дело в том, что лоб в лоб тогда столкнулись две новые эпохи — одна в истории Англии, другая — в истории мировой цивилизации:

— адекватно реагируя на настроения правящей элиты, пребывавшей в эйфории расцвета могущества империи, Пальмерстон провозгласил эпоху создания новой Римской империи с центром в Лондоне — как он сам же и заявил, «каждый британец — житель нового Рима»;

— однако именно в это же самое время окончательно наступила и эпоха железнодорожного транспорта — Великобритания первой в мире вступила в нее. Именно в существе этой эпохи и была усмотрена угроза для Великобритании, потому что именно железнодорожный транспорт мог и в итоге действительно реализовал пассивный дотоле фактор необозримых трансконтинентальных пространств: Россия превращалась в могучий, практически ничем непреодолимый геополитический фактор громадной и достаточно гибкой силы со всеми вытекающими отсюда крайне негативными последствиями для Великобритании как для великой морской державы. Ибо с железными дорогами и выходами к морям и океанам соединяющая Европу и Азию Россия объективно выдвигалась на роль лидера во всем мире.

Это был своего рода исторический момент истины, когда верхушка правящей элиты Великобритании впервые в полном объеме столкнулась и в полной же мере осознала то, о чем всего спустя полвека с небольшим выдающийся британский геополитик Хэлфорд Маккиндер скажет: «Континентальные и морские державы противостоят друг другу как в сфере идеалов, так и на материальном уровне и в выборе средств развития».

Утаить от всего мира, в т. ч. и от России, железнодорожный транспорт было невозможно. Бороться же против развития железнодорожного транспорта, в т. ч. и в России, — и вовсе нереально. Выход Великобритания увидела один — в превентивной войне против России. В войне именно же на геополитическое уничтожение с тем, чтобы не допустить развития железнодорожного транспорта на территории России, которая в результате превратится в фактор не только неиссякаемой, но и попросту непреодолимой силы.

Просто в намеке на возможное в будущем возникновение идеи строительства Транссибирской магистрали, и тем более КВЖД, Англия интуитивно увидела глобальную стратегическую угрозу своим национальным интересам.

Ни тогда, ни тем более в будущем, никаких оснований, даже тени намека на какие бы то ни было основания для таких выводов у нее не было и быть не могло. Ведь железные дороги в России строились на суверенной российской территории. А в тех случаях, когда они выходили за пределы границ России, строительство осуществлялось на основе межгосударственных договоров, без колониального разбоя, столь характерного для «доброй старой» Англии.

Вот этот неподдельный страх перед фактом, что Россия в силу особенностей своего уникального статуса единственной в мире единой трансконтинентальной евразийской державы на самом деле соединяет Европу с Азией, что в условиях новой эры — эры железнодорожного транспорта — может положить конец морскому могуществу Великобритании и, соответственно, мировому господству Великобритании, приводил ее правящую элиту в ужас. Она почти за полвека до начала разработки проекта Транссибирской магистрали свой неподдельный страх аргументировала практически теми же дефинициями, которыми в конце XIX века С. Ю. Витте оперировал в своем знаменитом докладе Александру III под многозначительным названием «О способах сооружения Великого Сибирского железнодорожного пути»:

Невзирая на весь пафос слов Витте, на самом же деле подобных планов у царского правительства не было и в помине — речь игла об использовании собственно российской территории, суверенитет государства российского над которой никому тогда не приходило в голову оспаривать. Причем только об использовании в интересах экономического развития Российской империи, что было абсолютно естественным и законным желанием и намерением. Но это было позже.

А тогда — в упреждающем режиме и была спровоцирована еще в середине XIX века Восточная война. Вот почему один из первых ее ударов пришелся по российскому Дальнему Востоку с одновременным ударом по Крыму. Вот почему именно во время этой войны впервые после XVII века были реанимированы старинные общеевропейские планы по геополитическому уничтожению России и разработан новый план расчленения и раздробления России. Так Великобритания работала на упреждение еще только возможной тени еще возможного в будущем намека на потенциальную угрозу.

Вот почему, после краха планов Восточной войны, несмотря на унизительное поражение России, против нее в ход были пущены особо опасные «специальные средства»: научный коммунизм Маркса — Энгельса, т. н. польское восстание, народовольцы, анархизм Бакунина, террор всех мастей и оттенков, социал-демократия всех видов и толков, интернационалы, масонство и т. д. и т. п., пока со страшной силой не грянул 1917 год. Неужели можно подумать, что совпадение между временем принятия глобального плана перманентной мировой войны против России и временем принятия к реализации проекта строительства Транссибирской магистрали — случайность?

Оценивая международное развитие почти век спустя после тех самых слов Пальмерстона, Британский Королевский институт международных исследований (иногда последнее слово переводилось как «дел», отсюда и аббревиатура КИМД. — А. М.) в своем докладе «Политические и стратегические интересы Соединенного Королевства в 1939 году» (помеченном мартом этого года) отмечал: «Постройка Транссибирской железной дороги была политическим событием большого значения. Она глубоко затронула отношения между великими державами Европы.

В первую очередь она дала возможность России в своей дальневосточной политике избавиться от того морского контроля, который в конечном счете осуществляла Англия над европейскими континентальными державами благодаря своему решающему превосходству на море. Со времен Трафальгарской битвы морская гегемония Англии в восточной части Атлантического океана и в Средиземном море не подвергалась угрозе. Англия была последним арбитром в конфликтах, возникавших по вопросам колониальной политики других европейских наций. Одна только Россия, имея свободный доступ в Азию по суше, получала возможность избавиться от британской гегемонии, но до проведения транссибирской магистрали ее продвижение было только возможностью. Поскольку главные средства сообщения России с ее дальневосточным побережьем осуществлялись морем и поскольку она зависела от морского транспорта, она вынуждена была подчиняться английскому морскому могуществу, также как Франция и Германия.

Это положение изменилось тогда, когда на широких пространствах Азиатской России стали появляться железные дороги:

во-первых, Транскаспийская (на самом деле — Закаспийская. — Л. М.) железная дорога, которая протянулась до персидской границы и вызвала у британских государственных деятелей «нервозность» в связи с безопасностью Британской Индии;

во-вторых, Транссибирская, которая протянулась до берегов Тихого океана, в ближайшем соседстве с Китаем, Кореей и Японией.

Эта военная и политическая угроза для британских интересов в Китае заставила Великобританию к концу последнего десятилетия XIX века искать военных союзников против России. Мысли Чемберлена обратились к Германии. В речи, произнесенной 13 мая 1898 года, он говорил о возможности англо-германского союза, особо подчеркивая необходимость защиты британских интересов в Китае.

Когда из попыток заключить англо-германский союз ничего не вышло, взоры Великобритании обратились к Японии и 30 января 1902 года был заключен англо-японский союз».

Все это не обошлось без откровенной лжи. Россия строила свои железные дороги на своей суверенной территории, и с какой стати ее абсолютно внутренние дела должны вызывать «нервозность» у страны, находящейся за тысячи миль от места событий?

Проявлять «нервозность» по поводу сугубо внутренних дел суверенного государства, тем более делать такие выводы и предпринимать такие шаги — есть не что иное, как акт агрессии или как минимум откровенное посягательство на суверенитет России!

Было бы куда полезней, например, для прояснения вопроса, почему Чемберлен обратился сначала к немцам, а потом к японцам, если бы тот же Королевский институт вспомнил бы, что именно Джозеф Чемберлен давно предвидел, что в конечном счете именно Англия своей неуемной политикой вынудит и Германию, и Россию, и Японию призадуматься над идеей тройственного объединения для отстаивания своих жизненных интересов, и потому первым начал высказываться в пользу англо-германо-японского союза.

Потому, что дело тут прежде всего в том, что уже само начало эпохи бурного железнодорожного строительства ознаменовалось эвентуальными (упреждающими) страхами по поводу глобальных последствий этого строительства, причем в первую очередь последствий геополитического характера.

Если тот же Пальмерстон увидел угрозу в самом факте трансконтинентального характера единой территории России, то в другом уголке англосаксонского мира — в Америке — и по сей день очень почитаемый в кругах геополитиков автор знаменитой книги «The day of the Saxon» Гомер Ли едва ли не одновременно с лордом-поджигателем конкретизировал суть этой угрозы, отметив, что тот день, когда Германия, Россия и Япония объединятся, то этот же день станет последним в истории англосаксонской цивилизации, опирающейся, как известно, на морскую гегемонию!

Позднее эти страхи наполнились беспрецедентно опасным, по мнению интеллектуальной элиты англосаксонского мира, содержанием. Часть этого «мнения» мы уже видели в цитате из доклада Британского Королевского института международных исследований.

Дело в том, что успешно развивая железнодорожную сеть в Европейской части империи, а также в Средней Азии, Россия с началом 90-х годов XIX века приступила к интенсивному строительству Транссибирской железной дороги, а с сентября 1896 г. и к строительству КВЖД, как ответвления Транссиба. Причем и сама КВЖД имела ответвление в лице Южно-Маньчжурской железной дороги (ЮМЖД).

Германия же, примерно с того же времени, окончательно втянулась в строительство знаменитой железной дороги «трех Б» — Берлин — Бизантиум — Багдад (Бизантиум, т. е. Константинополь), — с помощью которой выходила прямиком на аванпосты британских владений в Азии, особенно на подступы к Индии. Кроме того, с 1898 г. Германия закрепилась на Шаньдунском полуострове Китая, где в числе прочих получила также и концессию на строительство двух железных дорог.

Принимая во внимание близкие родственные отношения последнего русского царя Николая II и последнего германского кайзера Вильгельма II — они были кузенами, учитывая особо глубокое проникновение германского капитала в экономику тогдашней России, в т. ч. и особенно в сфере железнодорожного транспорта, включая строительство железных дорог, исходя из того, что железные дороги обеих стран на территории Китая могли быть спокойно «сшиты» на приемлемых технических условиях, тем более что КВЖД доходила до Порт-Артура, и не игнорируя того факта, что обе же державы действительно планировали усилить свою роль в Азии, в т. ч. и в отношениях с Японией, не трудно догадаться, что все необходимые предпосылки для возникновения хотя бы идеи или даже зондажных переговоров на ту же тему о геополитическом союзе были в наличии.

Тут же последовала и характерная реакция Великобритании — на упреждение. Тот же Джозеф Чемберлен, как указывал КИМД в своем докладе, уже 13 мая 1898 г. выступил с речью на тему об англо-германском союзе, т. е. предложил в опережение событий военный союз Берлину. На самом же деле реакция последовала еще раньше. Обратите внимание на следующее: Германия получила концессии на строительство железных дорог по договору с Китаем от 6 марта 1898 г., а уже 29 марта того же года Джозеф Чемберлен без какого-либо предварительного зондирования обратился к германскому послу в Англии с предложением о заключении союза! Любопытно, что проделал он это в доме Ротшильдов, явно принимая в расчет, что капиталы именно континентальных ветвей этого всемирно известного банкирского клана функционируют и в Германии, и в России. Сугубо по экономическим причинам Берлин тогда отказался, якобы поняв, что его хотят втянуть в антироссийскую сделку. Тогда в 1899 г. Чемберлен повторил свою попытку.

Одновременно со стороны Америки из-под пера ее видного политического деятеля и экономиста Адамса Брукса за три-четыре года до описанных событий последовало откровенно алармистское предупреждение на ту же тему: «Обширное германо-русско-восточноазиатское объединение, которое может быть достигнуто в результате проведения грандиозной трансконтинентальной политики железнодорожного строительства с конечными пунктами на морском побережье Китая, создало бы такую опасность для возрастающей англицизации мира, против которой были бы бессильны любые, даже объединенные британские и американские блокирующие силы».

Оформленная же концептуально как наиважнейшая цель обеспечения национальной безопасности Великобритании (и всего англосаксонского Запада) задача целенаправленной борьбы уже даже с тенью намека на еще только могущую, и то в отдаленной перспективе, стать хотя бы относительно взаимопритягательной для Германии, России и Японии идея тройственного их объединения, стала «архимедовым рычагом». С его помощью Великобритания злоумышленно столкнула весь мир в заботливо, но чрезвычайно искусно, без оставления каких-либо следов для прямых обвинений в будущем, ею же разжигавшееся пожарище Первой мировой войны, в рокочущем пламени которой оба потенциально главных кандидата в «коренники» возможного объединения — Германская и Российская империи — спалили друг друга дотла. Англии же только и оставалось, что угли помешивать, чтоб лучше все прогорело… Это и было как раз именно то, что Карлейль и называл «обязанностью континентальных государств вести войны в интересах Англии», а Бисмарк не иначе, как то, что «Англия употребляла европейские государства, как отличную пехоту, как «здорового дурня» всемирной истории».

Иначе требовавшегося Великобритании т. н. «баланса сил» достичь было невозможно. Германия уже с конца XIX века все серьезней наступала Англии на пятки, т. к. ее индустриальное развитие по темпам резко опережало вторую, а военная мощь и вовсе (уже были сопоставимы даже их ВМФ). Россия же стремительно развивалась с 90-х годов XIX века и по прогнозам наиболее авторитетных западных и российских экономистов мирным путем превратилась бы в экономически и финансово господствующую над всем миром державу максимум к концу первой половины XX века. Да еще и при наличии такой трансконтинентальной территории, год от года все гуще покрывавшейся разветвленной сетью железных дорог, и самого многочисленного среди всех великих держав того времени населения.

Именно упреждая крайне опасное для нее развитие событий, Англия и пошла на это глобальное преступление против всего человечества, особенно против России. Эта «технология» достижения «баланса сил» впервые была разработана еще Фрэнсисом Бэконом (1561–1626), почитаемым на Западе английским философом, автором непревзойденных по своему цинизму трудов («Новая Атлантида», «Опыт», «Новый Органон», большая часть из которых в открытую была сплагиирована с трудов некоторых венецианских мыслителей), родоначальником английского материализма, видным масоном того времени (существует немало убедительных доказательств, что именно он был главой Английского Ордена Розенкрейцеров) и одновременно одним из асов британской разведки того времени (на пару с братом).

Именно он впервые обосновал необходимость «соблюдения равновесия сил» с помощью открытых военных действий, для чего, как он считал, «всегда нужно иметь поводы, чтобы начать войну…», естественно, не первым и уж тем более не самому. И вовсе неудивительно то, что когда в Великобритании было принято решение о провоцировании мировой войны, а произошло это, в отличие от туманных утверждений КИМД, не к концу последнего десятилетия XIX века, а прямо в самом начале его — в 1890 г., — то весь посвященный в тайны глобальной мировой политики мир был оповещен об этом сугубо в масонско-разведывательной манере. 29 марта 1890 г. в зале одного из важнейших тогда железнодорожных вокзалов Берлина — Лертерском (ныне не существует) — «…чьи-то неведомые руки среди цветов поставили изображение земного шара, обернутого крепом» (последний абзац III главы «Бисмарк» раздела «Призвание» знаменитой книги всемирно известного писателя Эмиля Людвига «Последний Гогенцоллерн. Вильгельм II»). Разнесенные по всему свету средствами массовой информации сведения об этом факте в переводе с масонско-разве-дывательного языка означали: Мировая война с целью пресечения идеи глобального трансконтинентального объединения Германии и России, а также их первоочередного уничтожения — объявлена!

А в сочельник того же 1890 г. принадлежавший видному британскому политическому и государственному деятелю сэру Генри Лабушеру^[9] еженедельный журнал «The Truth» («Правда») опубликовал антимонархический памфлет «Сон Кайзера», в котором на редкость провидчески были расписаны революционные итоги Первой мировой войны (совпали с реальностью на 95–97 %). На приложенной к этому памфлету карте были показаны механизмы перекраивания Европы, инспирирования Второй мировой войны, а судьба России — указана как «Русская пустыня»!

При этом Германия только-только начала всерьез втягиваться в строительство дороги «трех Б», а Россия — только-только приняла решение о возможности строительства Транссиба. А мировая война объявлена.

Между тем, как показало дальнейшее развитие событий, в тот поистине трагический для судеб мира день навсегда убирали с политической арены и Германии, и Европы, и всего мира великого «железного» канцлера Германской империи — Бисмарка. «Уходили» его, хотя и в достаточной степени корыстолюбивую, но тем не менее в главном последовательно принципиальную политику, выраженную в его же чеканной формуле «на Востоке врага нет» (т. е. Россия — не враг), вследствие чего при всех своих чисто по-европейски двойственных маневрах он все же упорно держался за русско-германский договор о перестраховке от 6(18) июня 1887 г. (своего рода де-юре протопредтеча самой идеи объединения, а в будущем, уже в XX веке — также и договоров о нейтралитете и ненападении между двумя державами). Подлинная причина отставки Бисмарка заключалась в том, что с того момента уже последний кайзер Германии, полностью невежественный в делах мировой политики Вильгельм II, поддавшись уговорам своего русофобского и антибисмарковского окружения (уговоры были также не пустом месте — за их спиной откровенно маячила грязная провокация британской дипломатии, сотворенная с прямого ведома британского короля), отказался пролонгировать этот договор еще на шесть лет. Причем при совершенно ясно и четко обрисованной русской дипломатией перспективе перевести его в статус постоянного союза (но не ради объединения, столь страшившего Великобританию, а в целях обеспечения взаимной безопасности). Вместо того, чтобы сделать все от него зависящее для упрочения мира, кайзер посмел предложить Александру III «поделить мир между Россией и Германией», на что получил от российского самодержца характерный для него зубодробильный ответ: «Не веди себя, Вилли, как танцующий дервиш (намек на идиотские выходки кайзера на Востоке. — A.M.). Полюбуйся на себя в зеркало»…

Обобщая важнейшие события XIX столетия, можно и нужно согласиться с великим русским поэтом Александром Блоком, который в одной из поэм охарактеризовал XIX век — веком «растущего незримо зла», где «зрели темные дела».

Но вот что особенно важно: еще в XIX веке инициировавший и по сей день нескончаемую череду незримо вызревающих русофобских по своей сути «темных дел» страх, дикий, необузданный страх перед призраком возможного объединения Веймарской Германии с СССР в некий геополитический альянс, все рычаги власти в котором будут принадлежать военным, совершенно естественным образом — с точки зрения логики соблюдения «вечных интересов» Великобритании — привел ее к единственно возможному в ее понимании варианту действий: по различным каналам обе части «двойного заговора», т. е. антигитлеровски настроенных генералов, намеревавшихся уже без фюрера поквитаться с Западом за позор и унижение Версаля, и антисталински настроенных поклонников «перманентной мировой революции» товарища Троцкого, были сданы властям по государственной принадлежности. Причем поочередно — сначала Сталину, потом — Гитлеру, иначе получилось бы несоблюдение «баланса сил» по-британски.

Потому что в тот момент «вечный интерес» Великобритании к России, хотя бы и называвшейся СССР, заключался отнюдь не в том, чтобы кто-то (или что-то) ликвидировал с таким трудом усаженного Англией в кресло рейхсканцлера Германии Гитлера вместе с его бесчеловечным режимом. Наоборот — в том, чтобы в кратчайшие сроки, поднакачав нацистскую Германию, бросить ее на Восток отрабатывать британские авансы. Ибо, как справедливо говаривали сами же нацисты еще до привода их к власти, «прирожденный враг единой России — Англия — всегда заинтересована в создании на континенте государства, которое будет в состоянии задушить Москву».

…На протяжении многих десятилетий не утихает спор о том, каким образом Гитлер оказался у власти. Прежде всего — не «оказался у власти» и не «пришел к власти», а именно же приведен к власти, потому как он был назначен на пост рейхсканцлера волевым решением президента Гинденбурга. И только потом, на последовавших мартовских выборах 1933 г., являвшихся не чем иным, как трагическим фарсом демократии, он и его партия на полную мощность использовали обретенный 30 января 1933 г. «административный ресурс».

Долгое время это объясняли: на Западе — якобы изъянами несовершенной демократии Веймарской Германии (а какие «совершенства» у демократии вообще есть?), у нас — классовыми интересами капиталистов. Отчасти все это так, но не более того.

В последние 10–15 лет с подачи британской разведки на панели исторической проституции широко распространен миф о том, что-де Сталин подсобил Гитлеру. Сказать, что борзописец, из-под пера которого этот идиотизм вылез, а его вдохновители сумасшедшие или просто подонки — все равно что похвалить. В действительности никакой загадки нет. Вспомните — какие главные силы тогда противостояли друг другу. Нацисты и коммунисты. В каком случае был бы наиболее вероятен геополитический альянс и так неплохо друживших между собой Германии и СССР, причем альянс, который был бы сцементирован также и мощными идеологическими узами? В случае прихода к власти коммунистов (кстати говоря, примерно такая же ситуация и получилась уже после войны, когда была создана давно уже канувшая в Лету Германская Демократическая Республика). В каком же случае даже то, что имелось, можно было бы спокойно похоронить? В случае, если у власти окажутся нацисты. Что, между прочим, и случилось в абсолютно точном соответствии с этой схемой.

И вот именно об этом, к тому же едва ли не на коленях, 6 декабря 1932 года Фриц фон Папен уговаривал британского посла Винсента д'Абернона. Вот и вся разгадка…

И если теперь, зная все, что было изложено на предыдущих страницах, вспомнить, что Великобритания и ее разведка по абсолютно аналогичным мотивам, совершенно не стесняясь и даже не испытывая никаких угрызений совести, веками откровенно шла на убийства Помазанников Божьих — русских царей, и не только их, если «добрый старый» Туманный Альбион, ничтоже сумняшеся, но заранее наточив, всадил-таки «февральский топор» в спину не только вернейшему союзнику, но и ближайшему родственнику своего же короля, то что, хотя бы даже теоретически, могло сдержать «души британской прекрасные порывы» в отношении какого-то там красного маршала Тухачевского сотоварищи, вознамерившихся бросить геополитический вызов самой Великобритании?!

Тем более что прецедент с русским генералитетом у нее был. Усилиями именно британской разведки на тот свет был отправлен знаменитый русский генерал Михаил Дмитриевич Скобелев (1843–1882) — герой Балканской войны, победитель турок, едва не взявший Константинополь (если бы не откровенная угроза войной, выдвинутая Лондоном, и столь сильно напугавшая царское окружение, то Царь-град уже тогда был бы российским), присоединивший военной силой Среднюю Азию (ведь это именно его ратные подвиги стали подлинной первопричиной той самой «нервозности», о которой писал в своем докладе Королевский Институт), но откровенно поскользнувшийся на антибританском в своей сути бонапартизме в пользу Франции.

А Тухачевский едва ли не один к одному повторял путь Скобелева, даже в ряде деталей биографии, начиная с имени, только с красным оттенком. Даже посмертные версии, объясняющие их трагический конец, похожи как две капли воды — в обоих случаях они носят ярко выраженный антигерманский характер, хотя, если честно, Германия тут ни при чем.

В апогее своего восхождения на Голгофу «вечных интересов» Великобритании Тухачевский заявит германским генералам весной 1936 г.: «…Если Германия изменит свою позицию (т. е. если генералы уберут бесноватого фюрера. — А. М.), ничто не помешает дальнейшему советско-германскому сотрудничеству, как это было тогда, когда в прошлом обе страны ощущали преимущества своей дружбы, ведь тогда они могут диктовать свои условия всему миру». И тем самым подписал себе смертный приговор, потому что именно с весны 1936 г. давно наблюдавшая за ним британская разведка начала — судя по всему, не без прямого влияния пронацистски настроенного, едва ли не всем сердцем обожавшего Гитлера английского короля Эдуарда VIII, — многоходовую операцию по разоблачению двойного заговора советских и германских генералов, нацелившись прежде всего на последовательную, аргументированную и документально обоснованную дискредитацию в первую очередь именно Тухачевского в глазах Кремля. Но упаси вас Господь даже от тени намека на мысль, что-де в Интеллидженс Сервис все разом ударились в марксизм, возлюбили Сталина или, того хуже, что-де Сталин был слепой игрушкой в ее интригах.

Чрезвычайно трагично, но тем не менее до тривиальности банально все обстояло совсем иначе. Как увидим из дальнейшего расследования, Англия, как гласят ее же секретные документы, ожидала войны, большой войны не позднее 1938 г. Причем войны именно между Германией и СССР, и будучи прирожденным врагом России, буквально жаждала руками именно нацистов задушить гиганта на Востоке. Заговор же, в случае успеха, разрушил бы все ее планы по стравливанию Германии и СССР и развернул бы объединенную мощь двух государств против Великобритании. А к этому дуэту должна была подсоединиться и Япония, в которой с февраля 1937 г. одерживали вверх мощные, евразийски настроенные силы, венцом усилий которых стал приход к власти в июне того же года правительства принца Коноэ, находившегося под сильным влиянием и контролем знаменитого Рихарда Зорге и лучшего агента в его резидентуре, сотрудника японских спецслужб — Ходзуми Одзаки. А ведь Коноэ к тому моменту был уже давно сформировавшимся — еще со времен Версальской мирной конференции — антиатлантистом и убежденным евразийцем. Поэтому-то в первую очередь и был сдан именно заговор Тухачевского, как центральное звено намечавшегося к реализации геополитической комбинации Берлин — Москва — Токио, более всего страшившей Великобританию. Черчилль ведь и во время войны открыто признался Сталину, что более всего в Лондоне опасались именно германо-русско-японского союза. Кроме того, совершенно очевидно, что британская разведка всерьез рассчитывала на неминуемое ослабление военной мощи СССР в результате неизбежных репрессий против высшего командного состава. В итоге и нацистам облегчилось бы решение задач уничтожения СССР — ведь весь расчет сводился к тому, что сразу замену высшему командному звену не найти. Для этого при любых обстоятельствах нужно немалое время. А война между тем была запланирована Великобританией на 1938 г. — Чемберлен тогда буквально из кожи лез, едва ли не пинками толкая Гитлера на агрессию против СССР.

Британская разведка прекрасно знала — к сожалению, с помощью товарища Троцкого ушей и глаз у нее хватало в высшем кремлевском эшелоне с самых первых дней советской власти, — что Сталин и сам давно идет по следам этого заговора, и потому «сливала» информацию о нем что называется «на ура». Но и Сталин прекрасно знал из донесений разведки, что Великобритания с нетерпением ждет войны между гитлеровской Германией и СССР не позднее 1938 г., и не только ждет, но и все делает для этого. Однако он не только знал, но и обладал всей полнотой многократно перепроверенной информации о заговоре.

Уже очень много лет кряду в качестве одного из главнейших признаков «хорошего тона» в оголтелом антисталинизме принято ёрничание по поводу его, Сталина, якобы имевшего место недоверия к разведывательной информации. Очень часто со ссылкой на очередного в предвоенные годы предателя А. Орлова (Лейба Лазаревич Фельдбин) приводятся данные о том, что Сталин неоднократно предупреждал руководителей советской разведки о том, чтобы они воздерживались бы от всевозможных предположений и гипотез. Приводится следующее его выражение: «Гипотеза в разведке может превратиться в вашего конька, на котором вы приедете прямо в устроенную вами же самими ловушку. Не рассказывайте мне, что вы думаете, дайте мне факты и источник». В отношении чего, собственно говоря, тут ёрничать, коли все, что он сказал — более, чем сущая правда — золотое правило, которого жестко придерживается любая разведка мира. А ведь он и располагал фактами, проверенными фактами и давно — задолго до 1937 г. И вот обладая всей полнотой проверенной и многократно перепроверенной информации, Сталин, что называется, лоб в лоб столкнулся с традиционным для России при любых режимах вопросом: что делать? С одной стороны — совершенно реальная угроза войны, с другой — не менее реальная угроза заговора военных дома. И вопрос из дилеммы немедленно перерос в трилемму — из двух зол необходимо было выбирать третье. Потому что уж что-что, но недавнюю историю о том, как подлейшим образом русские генералы в феврале 1917 г. предали своего царя, Сталин прекрасно помнил и повторять печальную участь Николая II не собирался!

Точная, абсолютно точная разведывательная информация, в т. ч. и о том, что нападение все-таки пока не произойдет, позволила ему в самый последний момент ликвидировать мятеж, назначенный на 12 мая 1937 г.

А теперь вопрос: кто и как вложил в голову Тухачевского бредовую идею о том, что-де он, какой-то там красный маршал, имеет право от имени России помышлять диктовать свои условия всему миру?

Глава II

«В глубине всякой груди есть своя змея»

Парадоксально, но факт, что как только речь заходит о глубинных корнях «дела Тухачевского», то при абсолютно точном указании основных фактов и событий, в части, касающейся ответственных, совершенно непонятным образом впереди оказывается именно тот «Федот», который в действительности не тот…

Еще более ошеломляющий парадокс состоит в том, что подлинные ответственные, в действительности не только давно и широко известны, но никогда и не скрывали, что именно они-то и есть те самые Федоты.

Посудите сами. С тех пор как приоткрылись архивы прошлого, все серьезные исследователи в качестве исходной точки «дела Тухачевского» справедливо указывают начало реализации идеи сотрудничества РККА с германским рейхсвером в сочетании с Рапалльским договором от 16 апреля 1922 г. между Веймарской Германией и РСФСР. А вот далее начинается непонятное. Потому как в качестве первого произнесшего «А» с нашей стороны обычно указывают Карла Бернгардовича Радека (настоящая фамилия Собельсон) — «гениального авантюриста в большой политике», обладавшего «умнейшей и хитрейшей головой своего времени». С германской же — знаменитого генерала Ганса фон Секта по прозвищу «Сфинкс», одну из светлейших голов германского Генерального штаба 20-х годов XX века, именуемого в последние годы не иначе, как «неизвестный друг России».

За этими прелестными, на первый взгляд, и прочно вошедшими в научно-публицистический оборот дефинициями как-то само собой из поля зрения выскальзывает главное — они действительно стояли у истоков реализации идеи сотрудничества. Но у этого никоим образом не оспариваемого факта есть ведь и оборотная, теневая сторона. Ее суть в вопросах:

кто же стоял у истоков возникновения самой идеи сотрудничества двух армий, а затем и государств;

кто на самом деле, на какой текущей и исторической базе, с какого конкретно импульса сгенерировал общий замысел этой идеи, во имя каких целей сгенерировал вообще, исходя из каких соображений пытался подкорректировать изначальный замысел в зависимости от развития мировой ситуации, в т. ч. и в первую очередь в Европе;

кто конкретно разработал конструкцию этого замысла;

кто и каким конкретно содержанием, особенно на этапе становления этого сотрудничества, в какой конкретно последовательности, от чего конкретно зависевшей последовательности пытался наполнить эту конструкцию соответствующим духом и смыслом?

А вот тут-то и начинается самое интересное, потому как утверждая, что британская разведка приступила к разоблачению заговора Тухачевского за 20 лет до того, как он едва не стал реальностью, поневоле приходится считаться с тем, что т. н. факт сотрудничества двух армий и государств на самом деле был прикрытием для куда более глобального замысла с изначально предсказуемыми негативными для обеих сторон последствиями, а также и для всего мира. Тем более что это и в самом деле было так — британская разведка отнюдь не та организация, которая реагирует на каждую беседу или беседы какого-то там Ганса с каким-то там Карлом. Уж если она изначально встала в боевую стойку — то это означает, что причины для этого у нее были более чем весомые.

И потому для начала априори, но придется признать, что к зарождению такого глобального замысла ни Радек, ни Сект в действительности не имели никакого отношения. На этапе уже первичного обсуждения предварительных контуров замысла — да, они уже были, что называется, при том, но в момент генерирования идеи — нет.

Потому что обе головы были в первую очередь незаурядными прагматиками, но отнюдь не теоретиками высшего класса, способными на глобальный полет мысли, на генерирование взбудоражившей основные центры силы тогдашнего мира идеи.

Хотя и «гениальный», с чем в принципе можно согласиться, но только с применением кавычек, Карл Радек и впрямь был чертовски ловок, но тем не менее авантюрист, т. е. если строго по смыслу этого французского по происхождению слова, человек, склонный к приключениям, похождениям, рискованным начинаниям, сомнительным в смысле честности предприятиям, рассчитанным на случайный успех, к делам, предпринимаемым без учета реальных сил и условий, обреченных на провал и неудачу.

Он и в действительности был таковым: еще до «революции» в России засветившись в полицейских сводках своим участием в делах польской, германской, австрийской и российской социал-демократий, он отовсюду был изгнан с колоссальным треском именно за авантюризм, а также мошенничество, поскольку обоснованно подозревался в воровстве партийных касс (для «борцов за народное счастье» это было отнюдь не редкостью — даже работавшая с Лениным германская разведка и то с горьким сожалением сетовала на безудержное воровство отпускаемых для подрывных целей денег), за что и получил звонкую кликуху «КРАДЕК». Еще более откровенно и обоснованно подозревался в агентурном сотрудничестве с германской и австро-венгерской разведками (в принципе, исходя из менталитета социал-демократии вообще и революционного движения в Европе в частности, это не было чем-то из ряда вон выходящим — беспрецедентно плотная нашпигованность их рядов агентурой разведок и полиций различных стран, а также различных тайных обществ еще со времен К. Маркса была притчей во языцех), открыто, фактически в роли субагента влияния сотрудничал с одним из крупнейших агентов влияния германской разведки того времени — Александром Лазаревичем Гельфанд-Парвусом и его личными двойными агентами — Георгом Скларцем и Карлом Моором. Прекрасно знавший об этом и сам сотрудничавший как с немцами, так и с ними, В. И. Ленин, когда возникала «революционная потребность», брал под защиту «Крадека».

Едва ли не в точном соответствии с вышеприведенным смыслом слова «авантюрист», 12 февраля 1919 г. «Крадек» угодил в берлинскую тюрьму Моабит за прямое участие в очередной авантюре: направленный еще в конце 1918 г. по указанию Ленина в Германию, «Крадек» пытался организовать очередное кровавое бузотерство в этой стране — т. н. «спартаковское восстание», окончившееся, как и следовало ожидать, грандиозным провалом и потоками крови, а лично для него — заключением в кутузку по обвинению как в революционном бандитизме, так и в причастности к убийству Карла Либкнехта и Розы Люксембург.

И на первых порах, до лета 1919 г., Крадек содержался в условиях жесткой изоляции, во всяком случае, все известные источники с особой силой напирают именно на это обстоятельство…

И вот там, в условиях строгой и жесткой изоляции, он якобы и «проявил чудеса политической ловкости», превратив тюремную камеру в «политический салон», в котором принимал чуть ли не всю политическую, экономическую и военную элиту озверевшей от фатального поражения в Первой мировой войне Германии, с представителями которой и обсуждал идею будущего сотрудничества.

И рад бы поверить в этот «гениальный авантюризм», да только вот как же быть с тем, что, будучи упрятанным за решетку за прямое участие в прокоммунистических беспорядках, он, иностранец, гражданин ненавистной к тому времени всей Европе, в т. ч. и Германии, Советской России, еврей по национальности, коммунист, а тогда два этих параметра во всей Европе воспринимались только через знак равенства — еврей=коммунист, и наоборот, коммунист=еврей, — остался жив, хотя те беспорядки, в которых он принимал деятельное участие, подавлялись с такой жестокостью, что один из организаторов этого подавления получил от левых печальное прозвище «кровавая собака Носке»?! Я уж не говорю о том, что демонстрации спартаковцев тогда разгонялись не столько пулеметами, сколько шашками, т. е. попросту рубили людей, как капусту… — свидетельство, надо сказать, очень авторитетного источника: самого Ф. Э. Дзержинского, лично наблюдавшего подобные картины…

Как быть со всем этим, если евреев тогда убивали в первую очередь, если всех еще только заподозренных в прокоммунистических или проспартаковских симпатиях убивали тоже в первую очередь, причем сначала убивали, а уж потом, если оставалось время и, самое главное, желание, то интересовались, кого же все-таки шлепнули?!

Как быть со всем этим, коли он остался жив, хотя взяли его, что называется, с поличным, да еще и по подозрению в таком тяжком преступлении, как убийство, хотя и крайне ненавистных той же «кровавой собаке» Носке Карла Либкнехта и Розы Люксембург, но ведь граждан же Германии?!

При таких обстоятельствах избежать жестокой расправы прямо на месте не сможет даже самый гениальный авантюрист — в этом трагическая особенность массовых беспорядков в период т. н. «революций».

И вот в такой-то ситуации он не только остался жив и здоров, но и еще и проявив «чудеса политической ловкости», превратил свою тюремную камеру строгой изоляции в «политический салон» для обсуждения с высшими представителями германской элиты глобальной идеи — ну право же, при всем искреннем уважении к талантам евреев не следует делать из тех же немцев круглых идиотов!

Потому что для того, чтобы поднять такие серьезные вопросы или хотя бы просто выйти на связь с той же германской элитой, не говоря уже о том, чтобы она еще и выслушала его, «Крадека», с его-то давно сгнившей репутацией и пухлейшим досье в германской полиции, — прежде всего необходимо было каким-то образом вынудить германские власти хотя бы «закрыть глаза» на все его «художества» по части «революционного» бандитизма. Т. е. попросту говоря, ситуация была явно не в его пользу — что бы он ни попытался произнести, реакция была бы однозначной: пытается увильнуть от ответственности, спасает свою шкуру.

Мягко говоря, не самое лучшее начало для серьезнейшего разговора, как, впрочем, и сама тюрьма строгой изоляции также отнюдь не самое идеальное место как для генерирования глобальных идей (ведь не до идеи же было, шкуру спасать надо было!), так и для авторской инициации диалога с элитой государства, за подрыв устоев которого его и упекли в кутузку!

Зато сколь же идеально это место вообще — тюрьма как таковая, со всеми строгостями и высокими стенами, за которыми ничего не видно, что происходит в камере некоего арестанта по кличке «Крадек», и сколь же идеальна даже сама формулировка его упрятывания в кутузку в целях сокрытия от посторонних глаз и ушей самого факта начала особо секретных переговоров по особо важной геополитической проблеме.

Действительно, идеальней и не придумаешь, если, например, исходить из того, что главной целью «революционной командировки» «Крадека», этого «гениального авантюриста с умнейшей и хитрейшей головой в большой политике своего времени», была не столько даже организация убийства Карла Либкнехта и Розы Люксембург во имя удовлетворения «пролетарских амбиций» заделавшегося «мировым вождем» бывшего дворянчика Ульянова-Ленина, сколько организация того же убийства как прямой аванс — прелюдия к будущему серьезному разговору, ради которого он и должен был якобы сесть в тюрьму. Есть все абсолютно серьезные основания рассматривать его комфортабельную «отсидку» как часть очень хитроумного совместного плана германской разведки, наиболее авторитетных и влиятельных представителей тайной дипломатии Германии, некоторых германских тайных обществ и верхушки большевиков.

Потому что незадолго до его командировки в Германию там напрочь и полностью провалилось со своей подрывной «революционной» деятельностью целое советское посольство во главе с давно находившимся под наблюдением психиатров А. А. Иоффе (лично Зигмунд Фрейд пользовал будущего революционера-посла), у которого было все — и люди, и мешки с золотом, с бриллиантами, с валютой, и в изобилии подрывная литература на немецком языке, и явки, и связи в левых кругах, и даже оружие, которое, ничтоже сумняшеся, раздавали прямо в посольстве. И тем не менее еле ноги унесли из Германии.

И что же, «Крадек», выходит, в одиночку должен был делать то, что не смогла сделать целая свора присланных из Москвы и не одну «собаку съевших» на «революционном» бандитизме опытнейших подпольщиков?! Нет, не за этим «Крадека» отправляли в Германию. Цель его командировки в охваченную «революционной смутой» побежденную страну была именно такой, как она указана выше. А что за этим стоит — об этом чуть ниже. Сейчас о генерале Гансе фон Секте.

Личность действительно примечательная, прагматичная, корыстно исповедовавшая главную заповедь не менее корыстного «железного» канцлера Германии — Бисмарка: «На Востоке врага нет!» Странным образом его смерть в конце 1936 г. и особенно его знаменитое завещание крайне резким образом интенсифицировали и сам заговор, тайную подоплеку которого мы расследуем, и действия британской разведки по его «раскрытию», и, соответственного, действия Сталина по ликвидации заговора и т. д.

Но тогда, за семнадцать лет до его смерти, очень трудно представить себе, каким же образом даже его светлейшая голова могла стать той самой, генерирующей глобальную идею «мощностью», особенно если принять во внимание следующие обстоятельства:

во-первых, генерал почти всю Первую мировую войну провел за пределами Германии; тем более ее последний этап, когда заигрывание германского Генштаба и германской военной разведки с большевиками от слов перешло к практическим делам — с конца 1917 г. по ноябрь 1918 г. Ганс фон Сект находился на посту начальника Генерального штаба турецкой армии;

во-вторых, вернувшись в Германию и, естественно, далеко не сразу войдя в курс всего того, что тогда творилось у него на родине, он тем не менее вынужден был принимать самое активное участие в ликвидации всех тех «художеств», что были сотворены, в т. ч. и при участии «Крадека»;

в-третьих, он ненавидел революционеров всех мастей — хоть социал-демократов, хоть коммунистов. К евреям, правда, относился вполне лояльно, ибо сам был женат на еврейке по имени Доротея;

в-четвертых, как управляться с этой, политически никак не предсказуемой публикой, особенно по части крупных интриг с ней, — он еще тоже не знал, во всяком случае в достаточной мере;

в-пятых, он был типичным немецким потомственным военным и никогда не торопился с идеями, тем более глобальными. Испокон веку немцы тем и славились, что всегда являли собой народ обстоятельный, неспешный, деловитый, тщательный, чрезвычайно аккуратный, очень педантичный, вследствие чего наполеоновский образ мышления — «сначала ввяжемся в бой, а там видно будет» — никогда не являлся предпочтительным в немецком национальном самосознании;

в-шестых, даже если бы он и захотел что-либо сделать по-наполеоновски, то и в этом случае, в части касающейся генерирования глобальной идеи и ее углубленной проработки в переговорах с «Крадеком», подобное предположение лишено смысла, потому что лицом, могущим что-либо ответственно выдвинуть на рассмотрение, он стал только 28 июня 1919 г. — именно в этот день ему было поручено исполнение обязанностей начальника гепманского Генштаба (между прочим, этот день не что иное, как дата подписания Версальского «мирного» договора»), а начальником «Всеобщего воинского бюро», под вывеской которого укрылся официально распущенный Генштаб, и вовсе 7 июля 1919 г.

Между тем для того чтобы вести такие переговоры — о сотрудничестве армий, например, — необходимо было досконально знать не столько даже сам текст договора (440 статей на 208 страницах), сколько бесчисленное количество всевозможных положений, разъяснений, инструкций и т. п., по рукам и ногам связывавших Германию.

Но в то же время Ганс фон Сект принадлежал к тому наиболее влиятельному еще со времен кайзеровской Германии узкому кругу высшего офицерского состава, чье кредо было сконцентрировано в девизе: «Честью прусского офицера было быть корректным, а честь немецкого офицера должна заключаться в том, чтобы быть коварным». Однако, как это ясно и без всяких объяснений, одного коварства более чем недостаточно. Правда, история не раз подтверждала, что случай помогает, но давно уже установлено, что если и помогает, то только подготовленному уму. В таком смысле его ум действительно был подготовлен коварством, но к восприятию импульсов, шедших от более подготовленных и еще более коварных умов. Что, кстати говоря, и имело место в действительности — на пост начальника официально распущенного германского Генштаба он пришел весьма подготовленным с должности военного эксперта германской делегации на версальской конференции.

Существующая ныне аксиома, в силу которой все обычно списывают на Версальский «мирный» договор, которым Германия действительно была унижена, раздавлена и ограблена, в действительности — ничего не объясняет. Хотя формально посыл верный, но только вот как быть с тем, что переговоры с «Крадеком» начались раньше подписания Версальского «мира». Причем начались именно плотные, интенсивные обсуждения и переговоры о том, как быть дальше двум изгоям тогдашней современности — Веймарской Германии и Советской России.

Соответственно выходит, что ракурс обсуждения накопившихся тем могли задать только те лица, которые в полной мере осознавали, что предметом переговоров должна стать альтернатива версальскому унижению. Они должны были не менее ясно понимать, что основой переговоров должна стать платформа, имевшая идущее из прошлого интеллектуальное обоснование, подкрепленное в прошлом практическими делами, но в то же время и имеющее все черты т. н. «благородного» шантажа, гремучие последствия которого ясно понимал бы и сам контрпартнер.

При этом похабный Брест-Литовский мирный договор от 3 марта 1918 г. не мог использоваться в качестве исходной точки, ибо одним из главных условий капитуляции Германии в Первой мировой войне было немедленное его аннулирование в упреждающем капитуляцию порядке. В «лучшем случае» он мог иметься в виду чисто теоретически. Кроме того, эти лица должны были точно знать, с кем они имеют дело, т. е. что из себя представляет контрпартнер по переговорам, какие конкретно силы он представляет, каковы его интеллектуальные способности в плане адекватного восприятия предлагаемого и точного донесения содержания переговоров и достигнутых договоренностей до своего руководства. Наконец, эти лица должны были обладать хорошо развитыми навыками и опытом тайной дипломатии, в том числе и по части закулисных тайных переговоров и интриг, особенно с такой «публикой», которую представлял Карл Бернгардович Радек. Иначе серьезного диалога могло бы и не получиться — в конце концов «Крадек» сидел в берлинской «кутузке», а не они в московской.

Если суммировать все необходимые требования, то подлинными авторами идеи о т. н. сотрудничестве двух изгоев послевоенной Европы (в первую очередь их армий), подлинными инициаторами тайных переговоров должны были стать именно те, кто был не только превосходно подготовлен интеллектуально, но и обладал бы колоссальным опытом закулисной деятельности, в т. ч. и проведения тайных, многоходовых и долговременных операций, особенно же на стыке разведки, дипломатии и политики. Эти люди должны были в мельчайших деталях знать тайную историю недалекого прошлого, располагать необходимыми связями и влиянием в различных кругах общества для последующего проведения в жизнь достигнутых договоренностей, и в то же время обладать непререкаемым в глазах тех, кого представлял Радек, авторитетом, который уже только одним фактом своего существования понуждал бы и самого Радека, и особенно стоящие за ним силы в Москве к адекватному восприятию обсуждавшейся проблемы и достигнутых договоренностей. Последнее было особенно важно для прагматичных немцев, ибо они-то прекрасно знали подлую манеру Ленина — ведь именно его и представлял Радек — интриговать буквально на пустом месте, выцыганивая не всегда понятные для немцев выгоды для себя.

Именно так все и произошло в реальности. Через 21 год после описываемых событий один из тех, о ком пойдет речь, выдающийся германский геополитик и конспиролог, военный разведчик, генерал-майор Карл Хаусхофер в одном из самых знаменитых своих трудов «Континентальный блок: Центральная Европа — Евразия — Япония» (1940) напишет о тех событиях, а также о лицах участвовавших в них следующее: «И когда после войны (т. е. после Первой мировой войны. — А. М.) один из наших наиболее значительных и страстных политических умов, Брокдорф-Ранцау, захотел вновь ухватиться за нить, и я был причастен к этому, то с русской стороны такую линию распознали две личности, с которыми и пытались готовить для нее почву» (курсив мой. - A.M.). В другом переводе с немецкого то же самое звучит так: «И когда после войны один из наших наиболее выдающихся государственных деятелей — обладавший железным характером Брокдорф-Ранцау — захотел с моей помощью восстановить нить контактов, два русских государственных деятеля контролировали этот процесс и стремились благоприятствовать его ходу».

А двумя русскими государственными деятелями, со слов самого же Карла Хаусхофера, были сам Карл Бернгардович Радек и народный комиссар по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин.

Прежде чем приступить к анализу «подвигов» этого германо-российского «квартета», хотелось бы обратить особое внимание вот на что. Обоими вариантами перевода, не говоря уже об оригинале, четко зафиксирован ясный и однозначный факт, а именно «восстановление нити контактов», в чем Карл Хаусхофер, по его же словам, и помогал Брокдорф-Ранцау — первому министру иностранных дел Веймарской Германии (с 12 февраля по 20 июня 1919 г.; кстати говоря, на этот пост он был назначен именно в тот день, когда «Крадек» угодил в кутузку). Факт этот очень дорогого стоит! Но вот о чем речь — ведь что там было «восстанавливать», коли весь «великий октябрь» и так был «творением» германской агентуры влияния. И что было «распознавать» тем же Радеку и Чичерину, если они и так с дооктябрьских времен плясали под дудку германского Генштаба. Ведь вполне достаточно было цыкнуть на них, да и на того же Ленина, и все покатилось бы само собой, как по маслу.

Среди перекочевавших неразгаданными в третье тысячелетие загадок начального периода истории советской власти есть одна, которая, как показывают вскрывшиеся в последнее время факты, не только имеет прямое отношение к предмету нашего расследования, но и серьезный шанс наконец-то получить свою разгадку. Речь идет об укрывавшейся до сих пор под плотной завесой непроницаемой тайны подлинной подоплеке секретного вояжа Ф. Э. Дзержинского якобы за женой якобы в Швейцарию в октябре 1918 г. в сопровождении секретаря ВЦИК, личного помощника Я. М. Свердлова — А. Аванесова.

Из многих версий на этот счет — от мистических (якобы отвез отрубленную голову Николая II для передачи масонским эмиссарам для последующего ее экспонирования в масонском храме в Чарльстоне, США) до сугубо прозаических — в последние годы выделилась вроде бы самая прозаическая: поездка «железного» Феликса якобы была связана с получением каких-то секретных директив непосредственно от какого-то тайного центра на предмет того, как дальше поступать с еще не очухавшимся от ранения 30 августа 1918 г. «гениальным вождем мирового пролетариата» — окончательно загнать его в гроб или пусть еще побегает.

И рад бы поверить в такую прозу тайного закулисья, если бы не веками выкованная беспрецедентная прагматичность британской разведки! Для нее такой дилеммы в тот момент не существовало в помине: она еще 6 июля 1918 г. ясно и однозначно доказала, что для нее хороший Ленин — это мертвый Ленин, а 30 августа 1918 г. вновь доказала то же самое. А вот речь о «старой лисе» СИС зашла потому, что безупречными фактами установлено следующее: выражаясь профессиональным языком, старая, но отнюдь не потерявшая львиной зоркости британская разведка «пасла» приезд главы ВЧК в Швейцарию! Причем «пасла», как всегда, высокопрофессионально, ибо исстари прекрасно знает все закоулки этого международного «заповедника» международного же шпионажа и тайных интриг, в т. ч. знала и излюбленные на тот период «пастбища» ленинских эмиссаров — всю Первую мировую войну она вместе с русской разведкой, в т. ч. в Швейцарии, отслеживала все контакты германских коллег с Лениным и K°. Вот уж для кого не было никакой непроницаемой тайны уже в октябре 1918 г., так это именно для СИС: у пристани на озере близ Лугано (а городок этот, надо сказать, одна из главных «достопримечательностей» этого «заповедника») борт к борту встали два пароходика — на палубе одного из них Роберт Брюс Локкарт, на палубе другого — «железный» Феликс, и оба с интересом разглядывают пассажиров другого пароходика.

Лишь только в прямом смысле чудо — полная обритость некоего господина Доманского (именно под этим псевдонимом Дзержинский и выезжал в Швейцарию) — спасло главу ВЧК от малоприятной перспективы угодить прямо в «нежные объятья» своего закадычного врага — знаменитого британского разведчика Локкарта, которого он неоднократно лично допрашивал на Лубянке всего лишь три месяца назад.

Однако же вся пикантность этого инцидента отнюдь не в том, как всесильный глава ВЧК чудом избежал «возобновления знакомства» со своим недавним узником, и даже не в том, что, как показывают факты, утечка информации о предстоящей тайной поездке «железного» Феликса произошла из верхнего эшелона большевистской верхушки — за давностью лет и отсутствием в этом факте чего-либо принципиального, Бог с ней, с этой утечкой. А в том, почему же британская разведка «пасла» его приезд в Швейцарию, срочно направив для этого самого Локкарта, только в сентябре добравшегося до Лондона и еще толком не пришедшего в себя от всех злоключений в стране «победившего пролетариата».

На вторую часть этого вопроса можно ответить сразу — в тот момент Локкарт оказался единственным под рукой у своего начальства сотрудником британской разведки, который прекрасно знал Дзержинского в лицо, поскольку сидел на Лубянке, куда он вопреки своему дипломатическому иммунитету угодил после разоблачения «заговора послов». Потому-то руководство СИ С срочно и перебросило его в Швейцарию, чтобы он выследил своего визави по ночным допросам.

А вот с первой частью этого вопроса — почему она «пасла» его приезд — посложней, ибо исторический прагматизм британской разведки, ее исключительная интуиция на еще только зарождавшуюся тень еще только расплывчатого намека на возможную угрозу высшим национальным интересам Великобритании требуют особых пояснений.

Давайте вспомним, что за период времени тогда был. Прежде всего это был финишный этап финальной части Первой мировой войны XX столетия. Германия уже стояла на пороге общенациональной и военной катастрофы — до нее оставалось уже менее месяца. Катастрофически убывали последние силы к сопротивлению, крайне резкими темпами нарастали, с одной стороны, военно-политическое давление стран Антанты, дошедших до высшей степени ожесточения в своей ненависти к Германии, — германского кайзера, к примеру, называли не иначе, как «бешеная собака в Берлине» («собака»-то, между прочим, была близким родственником британского короля), а с другой, вдохновляемое и направляемое, в т. ч. и из-за рубежа (как из стран Антанты, так и из Москвы), революционное движение в самой Германии. В ситуации совершенно очевидно надвигавшейся общенациональной катастрофы паникеры и мелкие интриганы обычно начинают метаться в поисках спасения собственных шкур, прагматики же, для которых даже такой исход войны — отнюдь не повод реветь белугой, начинают переброску мостов в будущее: ведь любая война кончается миром, даже если бегут последние союзники. Между тем среди этих последних союзников был один, хотя и изрядно подловатый, ибо собственноручно разжигал костер германской революции, но тем не менее лучшего все равно не было, а в условиях бешеной ненависти Антанты к Германии под конец войны и вовсе не приходилось выбирать. И этим, с позволения сказать, «союзничком» был не кто иной, как именно же Ленин и K°, которых Германия привела к власти в России и удерживала у кормила первое время. Правда, с тайного одобрения Великобритании, также тайно осуществлявшей переговоры с Германией на основе тезиса «мир на Западе в обмен на свободу рук на Востоке». Не осталась неучтенной и позиция тесно связанных с Германией США, крупный капитал которых и профинансировал т. н. «русскую революцию» по германским каналам.

Однако же все дело было в том, что получившие в результате подписания Брестского договора от 3 марта 1918 г. «свободу рук» на Востоке германские прагматики, а это прежде всего высший эшелон наиболее влиятельной тогда части деловой элиты Германии в лице Августа Тиссена, Гуго Стиннеса, Альберта Феглера, Эмиля Кирдорфа, Альфреда Гутенберга, Брунса, Рейша, Клекне-ра, Рехлинга, Пенсгена и других, пошли «своим путем» на Восток. На состоявшемся 16 мая 1918 г. в дюссельдорфском «Штальхофе» совещании капитаны германской экономики, руководствуясь своей грабительской логикой ненасытной алчности, решили, что было бы вполне резонно, если «Германия и ее союзники на длительное время осуществили военную оккупацию коммуникаций, связывающих европейские страны с Севером России с целью освоения России, лимитрофов (так тогда называли еще входившие де-юре в состав Российского государства, но де-факто оккупированные германскими войсками прибалтийские территории. — A.M.), а также Украины».

Потрясенные захватывавшей дух перспективой, германские промышленники записали в протокол совещания, что следует обеспечить «возможно более глубокое финансовое проникновение в Россию для сохранения политического и военного превосходства Германии» с тем, чтобы в оккупированных последней прибалтийских областях, в Финляндии, на Украине, в Донбассе и на Кавказе расправиться с большевиками, ибо «только в том случае, если на место большевистского режима придет новый порядок вещей… мы (т. е. они, элита… — A.M.) могли бы облегчить ведение войны путем использования русских источников и запасов».

История, правда, распорядилась несколько иначе — менее чем через полгода «новый порядок» был установлен в самой Германии. Под неудержимым натиском Антанты и революционного движения рухнула кайзеровская монархия, а вскоре появилось и уродливое «дитя Версаля», то бишь Веймарская Республика, почему-то обозванная «рейхом», т. е. империей при республиканском строе (?!)

В промежутке же между этими событиями произошло еще одно событие, последствия которого и привели двух закадычных врагов в Швейцарию. Британская разведка не только знала об этом совещании капитанов делового мира в Дюссельдорфе, и тем более о принятых там решениях — уже в июне, а затем и в июле, и августе 1918 г. последовала прямая реакция руководства Великобритании на эту разведывательную информацию СИС в виде высадки английских десантов в Мурманске, Онеге, Сороке и Архангельске. Она прекрасно отдавала себе отчет в том, что идеи, изложенные в протоколе совещания, не умрут с кончиной государства. И каково же было перемежавшееся со страхом изумление руководства британской разведки, когда в это же самое время оно узнало о трюке «гения мирового пролетариата», который он проделал в развитие идей того самого дюссельдорфского совещания. Сейчас, по прошествии восьми с лишним десятилетий чрезвычайно трудно точно установить, каким образом содержание протокола по итогам совещания в Дюссельдорфе стало известно Ленину, однако финт, который «вождь» отколол в адрес «неблагодарных тевтонов» — целый же миллион квадратных километров отдал по Брестскому договору, а они, на тебе, «новый порядок вещей», — и сегодня любого ввергнет в изумление.

После того как подкупленный и завербованный капитаном французской разведки Пьером Лораном первый начальник контрразведки ВЧК, знаменитый Яков Блюмкин застрелил германского посла Вильгельма фон Мирбаха,^[10] на смену последнему через 20 дней после убийства, т. е. 26 июля, выехал… председательствовавший на том совещании в Дюссельдорфе выдающийся германский ученый-экономист, один из виднейших германских финансистов того времени, один из директоров «Дойче Банка» Карл Гильферих. Уже сам факт назначения такого преемника на пост посла в России говорил о многом.

Пробыв в первопрестольной всего восемь дней — с 29 июля по 5 августа 1918 г., — Карл Гильферих отбыл в Берлин, да так более и не вернулся. Что же все-таки произошло в эти дни?

Трудно, конечно, ныне установить точную дату, да и не так уж и важна она, однако же в одну из темных ночей этого периода к Гильфериху в посольство без приглашения и без предупреждения пожаловал сам народный комиссар по иностранным делам Советской России Георгий Васильевич Чичерин. Уже сам факт незваного ночного визита главы дипломатического ведомства страны пребывания в иностранное посольство — событие из ряда вон выходящее. Однако изумлению и без того до крайности изумленного «особенностями» раннесоветского дипломатического протокола Карла Гильфериха вообще не стало предела, когда Чичерин едва ли не слово в слово повторил суть всего того, о чем германские промышленники беседовали в обстановке секретности еще 16 мая 1918 г. в Дюссельдорфе. И совсем Гильферих потерял дар речи, когда Чичерин, местами слегка процитировав текст протокола по итогам того совещания, вдруг предложил германской стороне заключить военный союз с участием также финнов и прибалтов (кстати говоря, ни одно из прибалтийских государств в тот момент еще не было суверенным, независимым и общепризнанным в международно-правовом смысле — там еще находились германские оккупационные войска) для борьбы против англичан в Мурманске и Архангельске, т. е. на том самом севере России, о котором и шла речь в Дюссельдорфе. По сути дела, он предложил немцам заключить военно-геополитический союз против Великобритании, а уж если совсем точно, то учитывая, что Великобритания являлась стержнем всей Антанты, военно-геополитический союз против Антанты, что в свою очередь означало союз против всего Запада. Едва дождавшись рассвета, Карл Гильферих, не медля ни секунды, отбыл в фатерланд.

Естественно, по прибытии в Берлин Гильферих самым подробным образом изложил на бумаге все перипетии ночного раунда внезапного глобального предложения Кремля и доложил военно-политическому руководству Германии (в годы Первой мировой войны МИД страны находился в полном подчинении военно-политического руководства кайзеровской Германии — деталь, как увидим чуть ниже, весьма существенная). Не вдаваясь во все детали и подробности этого маневра «вождя мирового пролетариата», можно отметить: это была чистейшей воды антигерманская провокация со стороны обязанного Германии и в целом вроде бы прогермански настроенного, но в не менее провокационных целях уже начавшего тогда переориентироваться на Антанту Ильича. Внешне это действительно выглядело несуразно: антигерманский характер провокации прогермански настроенного политического лидера, формально выступившего против Великобритании, Антанты и даже в целом против всего Запада.

…Кстати говоря, то, что это была личная его затея, В. И. Ленин тогда же подтвердил в одном из писем полпреду в скандинавских странах В. Боровскому: «…договаривались о том, когда и как они, немцы, осуществят их план похода на Мурманск… Это совпадение интересов. Не используя этого, мы были бы идиотами» (ЦПА, НМЛ, Ф.2, оп.2, д. 122).

То обстоятельство, что Ильич написал об этом Воровскому, означает, что слухи о его предложении немцам поползли по Европе…

Как и любая иная провокация этого искреннего почитателя наполеоновского образа действий — «сначала ввяжемся в драку, а там видно будет», эта также завершилась очередной трагедией для России. К 27 августа 1918 г. не в меру резвого в своих провокациях «вождя мирового пролетариата» немцы заставили подписать уже второй по счету похабный Брестский договор, по которому Россия обязывалась выплатить Германии огромную контрибуцию в размере 6 миллиардов марок в виде чистого золота и кредитных обязательств, т. е. 246,56 тонны чистого золота в слитках и 545 440 000 рублей кредитными билетами. Так Германия решила возместить себе все расходы, связанные с глобальной операцией «великий октябрь». Из них было выплачено всего 9.7,5 тонны чистым золотом на сумму 120 миллионов золотых рублей, которые после капитуляции Германии на правах победителя уворовала Франция.

И трех дней не прошло, как Ленин получил 30 августа 1918 г. свою, абсолютно заслуженную пулю на заводе Михельсона. Пуля эта и впрямь была абсолютно заслуженной, жаль только, что всадил ее такой же «бес революции» — Л. Д. Троцкий-Бронштейн, подставив на верную смерть явно ни в чем не повинную, полуслепую Ф. Каплан (Ройд).

…Во время допроса в НКВД 26 января 1938 г. один из наиболее видных представителей «ленинской гвардии» — видный масон высокой степени посвящения, агент австро-венгерской, а впоследствии и германской разведки, выдающийся мастер закулисных интриг Христиан Раковский заявил следователю следующее: «Троцкий организовал при помощи своих друзей покушение Каплан на Ленина. По его приказу Блюмкин убил посла Мирбаха. Государственный переворот, подготовлявшийся Спиридоновой с ее социал-революционерами (т. е. эсерами. — A.M.), был согласован: с Троцким».

В связи с этим заявлением Раковского следует особо подчеркнуть два обстоятельства. Во-первых, допросы Раковского осуществлялись на французском языке, т. к. «борец за счастье» русского народа, подданный царской Болгарии, сохранявший ее паспорт и гражданство вплоть до ареста, так и не удосужился толком выучить русский язык, хотя владел чуть ли не дюжиной иностранных. Во-вторых, поскольку во время допросов Раковского речь в основном шла о высших тайнах мировой политики и геополитики, изначально было решено вести их на французском языке, которым Раковский владел блестяще. «Из состава личной разведки Сталина для проведения допросов, — объяснял автору книги Константин Мефодиевич, — был выделен сотрудник, которого все знали как Рене Дюваль, хотя и это не настоящее имя, который владел французским языком лучше любого французского академика-филолога. На допросах и в протоколах он представлялся и подписывался как Гавриил Гавриилович Кузьмичев. Переводы протоколов допросов Раковского немедленно докладывались Сталину».

Что же до роли Троцкого в убийстве Мирбаха, то здесь следует иметь в виду, что на самом деле приказ об убийстве Мирбаха по согласованию с французской разведкой был отдан представителем британской разведки Дж. Хиллом, являвшимся ближайшим помощником Троцкого в деле организации военной разведки. Судя по всему, именно между ними — Дж. Хиллом и Троцким — и была согласована комбинация якобы вербовки Блюмкина капитаном французской разведки Пьером Лораном: у французов тоже чесались руки расправиться с тем же Мирбахом из-за Маты Хари, которую он и завербовал. Без такой комбинации британские уши «а ля Троцкий» вылезли бы мгновенно, чего, естественно, британская разведка не желала.

И еще. В Центральном партийном архиве Института марксизма-ленинизма (ЦПА НМЛ) — ныне Институт современной истории — в фонде 70, опись 3, единица хранения 769 хранился один очень любопытный документ с не менее красноречивой резолюцией, свидетельствующей о том, что Раковский на допросах говорил правду. На сообщении ревкома Северных железных дорог о начале левоэсеровского мятежа в Ярославле Лев Давидович Троцкий собственноручно письменно повелевал расстрелять весь ревком за это сообщение.

Так что выходит, что не только вопрос о начале этого мятежа был согласован с «бесом революции», но и вопрос о его прикрытии путем наглой информационной блокады центральных властей вплоть до прямого упрятывания концов в воду — тоже. Ибо если есть ревком — значит есть проблемы, нет ревкома — нет ни проблем, ни сообщений от этого ревкома. Тем более если учесть, что, по свидетельству Черчилля, Троцкий через того же Локкарта просил британские власти выделить офицера для контроля над русскими железными дорогами, в том числе и в первую очередь на Севере страны…

Но вот что-что, а идею не застрелишь и даже не припугнешь, как того же «гения» пулей. Документально оформленная в виде подробного доклада Гилъфериха, идея о военно-геополитическом союзе Германии и России осела не только в архивах подчинявшегося тогда военно-политическому руководству страны МИДа Германии, но и в умах ознакомившихся с этим документом руководящих деятелей и германской внешней политики, и германской разведки, и, что самое главное, в умах элиты германского делового мира, которую Гильферих, естественно, ознакомил с содержанием своего доклада.

Было бы более чем удивительно, если бы стоя на краю неминуемой общенациональной катастрофы, но в то же время и ясно осознавая, что любая война рано или поздно кончается миром, прагматичные представители высшей деловой и политической элиты Германии не призадумались над тем, как уже в условиях мира не только вернуть, но и желательно с процентами вернуть вложенные в революцию десятки миллионов марок. Тем более что большая их часть была не германского происхождения, а американского. Т. е. опираясь на имевший в прошлом место факт финансовой поддержки Ленина и K° как на инвестиции в будущее, заложить экономический фундамент возрождения германского рейха. И ночное предложение Г. В. Чичерина в этом смысле оказалось куда более чем кстати.

Так сногсшибательная провокация Ленина, опиравшаяся на наглый, агрессивный замысел германской элиты, и явилась тем самым изначальным атомом, из которого чуть позже и была синтезирована первая, основополагающая молекула идеи о будущем «сотрудничестве двух государств», в т. ч. и их армий, а также их ВПК (хотя у России его в полном смысле слова как такового не было), завершившегося тем, что «фашистский меч» «ковался» в СССР якобы чуть ли не под присмотром Сталина.

…Как раз наоборот, именно тогда, когда Сталин в конце-то концов взял на себя контроль над советско-германским военным сотрудничеством (конец 1925 г.), с тех пор выигрывавшей стороной была именно советская — именно СССР больше всего получал выгод от этого сотрудничества…

Вот почему в числе «двух русских государственных деятелей» якобы что-то «распознавших», тем более какую-то «линию», Карл Хаусхофер и назвал Г. В. Чичерина. Но что он должен был «распознавать», если сам же и осуществлял провокацию с идеей о военно-геополитическом союзе. Вот что на деле означает в концептуальном смысле выражение того же К. Хаусхофера о «восстановлении нити контактов». Т. е. не только дооктябрьских, а также постоктябрьских контактов с большевистской верхушкой, и даже не столько восстановление самих этих контактов, поскольку они не были потеряны в прямом смысле, но при опоре на них восстановление нити самих мыслей о военно-геополитическом союзе, развитие и доведение их до практической реализации в ближайшем же будущем. Это была чистейшей воды переброска концептуального моста в будущее при наличии опоры в прошлом. И то, что именно Карл Хаусхофер, к тому времени уже известный геополитик, ученый, военный, разведчик, принял самое деятельное участие в «восстановлении нити контактов» — лучшая гарантия того, что оно происходило именно на стезе идеи о военно-геополитическом союзе. Участие же во всем этом Г. В. Чичерина имеет многоаспектную подоплеку, часть из которой укажем сейчас, а часть — по ходу дальнейшего повествования.

Прежде всего, следует отметить, что наполовину Чичерин был немцем: его мать — баронесса Жоржина Егоровна Мейендорф. Род Мейендорфов еще в царское время дал России немало известных дипломатов. После окончания Петербургского университета в 1898 г. Г. В. Чичерин поступил на службу в Государственный и Петербургский главный архивы Министерства иностранных дел царской России, где, прослужив шесть лет, стал отличным знатоком истории внешней политики и дипломатии России, многих дипломатических документов прошлого и даже написал историю российского МИДа к его столетию. Этот выбор места службы и естественен, и странен одновременно. Естественен — потому что по сути дела он занялся потомственным делом, странен — потому что, как он впоследствии сам же и говорил, ему хотелось быть подальше от активной политики царизма.

Правда, вместо «активной политики царизма» он, не увольняясь со службы, а место это, надо признать, чрезвычайно лакомое для любой солидной разведки, активно влезает в социал-демократические делишки и в 1904 г. эмигрирует в Германию. Там он в 1908 г. угодил в полицию и после этого был наконец изгнан с госслужбы. Что он делал четыре года кряду помимо занятий социал-демократией и марксизмом — неизвестно.

Так или иначе, но по факту выходит, что прусская полиция на будущее создала ему блестящее «реноме», вследствие которого уже в 1917 г. он угодил в Брикстонскую тюрьму Великобритании как узник под № 6027 за «энергичную интернациональную деятельность среди британских рабочих», которая в действительности была не чем иным, как чисто прогерманской акцией (немцы еще с довоенных времен приладилисъ использовать социал-демократов и т. п. «марксистов» в своих целях — «традиция», кстати говоря, заложенная еще Бисмарком). На этом странности биографии Чичерина не исчерпываются…

Что же до практического «восстановления нити контактов», т. е. на самом-то деле «нитей мыслей» о военно-геополитическом союзе Германии и России после неминуемо неизбежного разгрома первой, то вот тут-то и сыграл свою роль тайный вояж Ф. Э. Дзержинского в Швейцарию, потому как не в Швейцарию он ездил хотя бы и за женой, а через Швейцарию в Германию. Соответственно, вполне закономерен и вопрос: а почему именно Дзержинский, да еще и в сопровождении А. Аванесова, да еще и по категорическому настоянию самого Ленина, а также Свердлова?!

На выходе из чрезвычайно запутанного лабиринта сложнейше переплетенных личных и политических интриг и коллизий того времени получается следующая картина. В силу личных амбиций последнего германского кайзера Вильгельма II, лично руководившего всей подрывной деятельностью против России в период Первой мировой войны, в числе тех, кто на стыке разведки, тайной дипломатии, тайных обществ и тайного же финансирования торил столь же тайные тропы для привода Ленина и K° к власти, оказались и играли громадную роль два теснейшим образом взаимосвязанных между собой тайных общества — «Гер-маненорден» и «Балтикум» (впоследствии реорганизованное и переименованное в «Консул»).

Члены этих обществ, особенно «Балтикума», а ими были чрезвычайно влиятельные и в Германии, и в России представители древних аристократических родов из числа прогермански настроенных остзейских (прибалтийских) баронов, сыграли колоссальную роль в широкомасштабных предфевральских, послефевральских и октябрьских интригах в России, которые, кстати говоря, всегда сопровождались и откровенным шпионажем в пользу Германии…

…Бароны доинтриговались в итоге до того, что глава русской военной контрразведки генерал М. Бонч-Бруевич (родной брат ближайшего помощника Ленина) едва ли не поголовно пересажал всю верхушку «Балтикума».

Впоследствии немцы ему это припомнят, когда он возглавит войска Западной завесы уже при большевиках. Под нажимом германского Генштаба Ленин вынужден будет его снять и назначить на этот пост старого германского агента генерала Парского, у которого перед немцами были «несомненные заслуги» — именно он без боя сдал Ригу немцам 21 августа 1917 г…

В верхушке того же «Балтикума» особо влиятельное положение занимали родовитые аристократы — остзейские бароны Пилляр фон Пильхау, являвшиеся по совместительству родней самого всесильного главы ВЧК Феликса Эдмундовича Дзержинского. Жена одного из руководителей общества Адольфа Пилляр фон Пильхау — Софья Игнатьевна Пилляр фон Пильхау — являлась родной сестрой матери «железного» Феликса — Елены Игнатьевны.

… Софья Игнатьевна Пилляр фон Пильхау была фрейлиной последней русской императрицы и пользовалась большим влиянием в Петербурге, что еще при царизме не раз пригодилось буйному в своих революционных увлечениях Феликсу Эдмундовичу. Сын Софьи Игнатьевны, т. е. двоюродный брат самого Дзержинского — Роман Александрович (в действительности Ромуальдас-Людвикас Адольфович) Пилляр фон Пильхау был одним из видных чекистов начального периода ВЧК: заместителем начальника КРО ВЧК, заместителем председателя ГПУ Белоруссии, затем наркомом внутренних дел Белоруссии, далее работал на руководящих постах в органах госбезопасности РСФСР и Средней Азии, в 1937 году, будучи начальником УНКВД по Саратовской области, был арестован и расстрелян (обратите внимание на его последнюю должность — в Саратовской области тогда проживало огромное количество немцев, существовала даже Республика немцев Поволжья, там же в свое время находились и некоторые объекты совместного пользования рейхсвера и РККА).

Одновременно Р. А. Пилляр фон Пильхау был одним из ближайших личных друзей и родственником известного руководящего деятеля органов госбезопасности Артузова А. Х.

Среди клевретов Дзержинского в первоначальном составе ВЧК было немало бывших аристократов, в т. ч. и из числа прибалтийских баронов. Таковым, например, являлся и пресловуто известный по истории князь Андронников. По материнской линии он происходил из древнего рода балтийских баронов Унгерн-Штернбергов, по отцовской — грузинский князь. Андронников долгие годы проживал в Германии, где учился и был вхож в высшие аристократические круги Германии. Был представлен далее кайзеру, который подарил ему свой портрет с дарственной надписью. Гомосексуалист, пройдоха, каких свет не видывал, Андронников пребывал в противоестественных связях со многими мужскими представителями русской аристократии, был очень близок к царскому двору, но одновременно принимал самое деятельное участие во многих интригах против последнего русского царя Николая II, в т. ч., в частности, в организации убийства Распутина по заданию британской разведки. При всем при этом еще при царизме открыто похвалялся, что он является германским шпионом, что, кстати говоря, соответствовало действительности, ибо его активно использовал личный представитель кайзера, остзейский барон, опытный германский разведчик и дипломат, один из наиболее активных членов «Балтикума» в Германии — барон Хохен-Остен. Барон еще в 1916 г. нелегально прибыл в Россию для организации прогерманского «дворцового переворота» с целью сепаратного вывода России из войны, чему, соответственно, помешала британская разведка со своей т. н. «февральской революцией».

Барон Хохен-Остен спустя всего десятилетие на редкость «своевременно» вылез перед советской военной разведкой в 1927 г., а затем, судя по всему, проник в ее агентурную сеть, поскольку являлся консультантом по русским вопросам в посольстве Венгрии в Берлине. Что касается «своевременности», то об общей обстановке 1927 г. будет сказано ниже, а здесь сразу же отметим, что это был год первого серьезного всплеска внутрисоюзной оппозиции, рассчитывавшей скинуть Сталина в случае войны с Западом при участии Германии…

Главой же «Балтикума» в Берлине являлся личный адъютант кайзера генерал граф Рюдигер фон дер Гольц, в руках которого были сосредоточены большинство тайных нитей связи с Россией. И когда возник вопрос о том, кто же конкретно должен выйти на тайный контакт с представителями «Балтикума» в Швейцарии, а затем и в Германии, то лучше кандидатуры «железного» Феликса не оказалось: по занимаемому положению в воцарившейся тогда в России иерархии власти — ровня самому фон дер Гольцу, к тому же, как известно из истории, наиболее секретные, закулисные переговоры по самым животрепещущим проблемам обычно осуществляют наиболее доверенные лица глав государств, как правило, руководители спецслужб. Дзержинский в этом смысле был просто идеальной фигурой — мало того, что глава ВЧК, так ведь еще и громадным авторитетом пользовался у самого Ленина. Несмотря на свое яростное несогласие с Брестским договором, в откровенной антигерманской деятельности еще не успел засветиться — из более чем провокационной затеи с убийством Мирбаха, о котором он знал, как, впрочем, и об антигерманском левоэсеровском мятеже, «железный» Феликс вышел сухим: мудро пребывал в отсидке у тех же левых эсеров, а подпись на мандате Блюмкина — поддельная… Ну и, наконец, прямой родственник одного из руководителей тайного общества «Балтикум». Куда уж лучше. К тому же в лицо его еще мало знали, особенно за рубежом, тем более что за границу он выехал полностью обрившись — не было ни волос, ни усов, ни знаменитой бородки клинышком.

Формальный предлог тоже более чем превосходный — бедную жену надо забрать из капиталистического рая. Предлог, кстати говоря, был очень важен в том смысле, что если бы о предстоящем вояже Дзержинского в Германию, да еще и по каналам «Балтикума», узнал бы тот же М. Бонч-Бруевич, который в свое время и Пилляр фон Пильхау чуть было не упрятал за решетку, то непременно забил бы тревогу с непредсказуемыми последствиями.

Аванесова же — секретаря самого Свердлова — «пристегнули» к Дзержинскому для контроля за его действиями. В этом был крайне заинтересован сам Яков Моисеевич, еще с весны 1918 г. сконцентрировавший всю власть в стране в своих руках, а после ранения Ленина и вовсе единолично распоряжавшийся всем. К тому же и формальный предлог тоже был неплох — Аванесов прекрасно знал Швейцарию, где окончил медицинский факультет Цюрихского университета еще в 1913 г., и где в общении с другими эмигрантами всю войну контактировал с немцами. Сам-то Феликс, как известно, в это время все по острогам скитался и толком не ведал, с кем там в сытой Швейцарии надо иметь дело. А дело надо было иметь с германским разведчиком, посланником в Берне бароном Гисбертом Ромбергом, его личным агентом — Робертом Гриммом, являвшимся главным редактором печатного органа швейцарских социалистов-интернационалистов журнала «Berner Tagwacht», с давним германским агентом (а также агентом японской разведки еще со времен т. н. «первой русской революции» 1905 г.) Александром Э. Кескюла (Кескюля), известным также под псевдонимом Александр Штейн, и некоторыми другими персонажами, которых Дзержинский в лицо не знал.

…Германскийразведчик под дипломатическим прикрытием барон Гисберт фон Ромберг был «первооткрывателем» будущего «гения мирового пролетариата» — именно он первым установил связь с Лениным в Швейцарии еще в сентябре 1914 г. Причем Ильич действовал тогда как банальный «инициативщик». Кескюла-Штейн также лично содействовал германской разведке в поддержании личных контактов с Лениным и его окружением в период их пребывания в Швейцарии…

На этих лицах, прежде всего на самом Ромберге, замыкались связи «Балтикума» в лице личного тайного представителя общества уже упоминавшегося Хохен-Остена. Без этих контактов Дзержинский никогда бы и не смог попасть в Германию, которая и была главной целью его тайного вояжа. Так начиналось практическое «восстановление нити контактов» — наведение мостов в послевоенное будущее. Особый интерес в связи с этими фактами представляет утверждение К. Хаусхофера о том, что процесс «восстановления нити контактов» осуществлялся с его помощью. Это действительно правда — руку к этому он приложил, да всерьез, и вот каким образом.

Выше уже указывалось, что среди тех, кто торил тайные тропы для Ильича сотоварищи на стыке разведки, тайной дипломатии, тайных обществ и механизмов секретного финансирования подрывной деятельности, особую роль играли два тесно взаимосвязанных общества — «Германенорден» и «Балтикум».

…Их объединяли идеи крайнего германского национализма, пангерманизма, ариософского мистицизма и т. п. Впоследствии, когда от «Германенорден» окончательно отделилась предтеча германского нацизма — «Общество Туле» (кстати, в описываемый период оно уже существовало), — то бежавшие из России остзейские бароны повалили туда гуртом, а затем и вовсе заняли высокие посты в руководстве нацистской партии…

Между тем самым мощным в структуре «Германенорден» был именно Баварский филиал со штаб-квартирой в Мюнхене, в число членов которого наряду с другими представителями различных кругов германской элиты (в т. ч. и аристократической) входил и Карл Хаусхофер — профессиональный военный разведчик, перешедший на работу в Мюнхенский университет, но не порвавший с разведкой. Входил он и в «Общество Туле».

Мощным же этот чахнувший филиал сделал известный по ранней истории нацизма в Германии барон Рудольф фон Зеботтендорф фон дер Роз. В свою очередь, этот барон долгое время жил в Османской империи, где был посвящен в ту же масонскую ложу, откуда вышли все руководители младотурецкой революции 1908 г., пребывавшие у власти в стране вплоть до 30 октября 1918 г. Благодаря тесным связям с ними, а также контактам в немецкой общине в Турции, в т. ч. и в среде германских предпринимателей, Зеботтендорф достаточно быстро познакомился с представителем всемирно известной фирмы Круппа в Османской империи, близко общавшимся с главарями младотурков и представителями стоявших за ними мощнейших сил, сотрудником младотурецкой разведки, журналистом, масоном высокой степени посвящения. Им был позже ставший известным как автор плана использования эмигрантской группы Ленина и K° для организации т. н. «русской революции» — Александр (Израиль) Лазаревич Гельфанд, более известный под псевдонимом Парвус (в кругах «революционных» бандитов имел прозвище «слон с головой Сократа»)…

…Барон Рудольф фон Зеботтендорф фон дер Роз (подлинное имя Адам Альфред Рудольф Глауэр) личность хорошо известная по исторической литературе. Поэтому нет особой нужды пересказывать основные вехи его биографии, особенно в части касающейся его личной причастности к взращиванию нацизма в Германии. Куда важней и интересней отметить некоторые особенности его биографии, которые практически никогда широко не освещались.

Дело в том, что с момента посвящения в ту же масонскую ложу, из которой вышли все главари младотурков, Зеботтендорф оказался и под колпаком британской разведки. Бывший британский разведчик, авторитетный масонолог и романист Джон Бьюкен (лорд Твидсмюир), работавший в Турции в годы Первой мировой войны, открыто признал, что вся верхушка младотурок полностью контролировалась британской разведкой в лице ее офицера Обри Херберта — выходца из могущественной аристократической семьи Великобритании, которая издавна славится своими связями с разведкой и способностью по каналам разведки манипулировать различными тайными обществами. Еще его дед патронировал, в частности, самого Джузеппе Мадзини, виднейшего масона в середине XIX века и организатора итальянского повстанческого движения, который помимо всего прочего, подчинялся непосредственно и британскому премьер-министру того времени — Пальмерстону, на основании указаний которого руководил также и деятельностью Карла Маркса.

Соответственно, есть все основания предполагать, что под тем же колпаком оказался и сам Парвус, тем более, если учесть его особую близость с известным в те времена представителем британской разведки на Востоке и торговцем оружием Бэзилом Захаровым.

А в свете этих фактов — еще очень большой вопрос: в прогерманских ли целях действовали те же Зеботтендорф и Парвус, создавая предпосылки один — для нацизма, другой — для крушения в России т. н. «русской революции». Но в итоге они оба действовали, преследуя цель уничтожения России. Мало кому известно, например, что «Майн Кампф» Гитлера — практически 100-процентный плагиат изданной Парвусом в 1922 г. брошюры об экспансионистских планах Германии (якобы Германии). До сих пор всю ответственность за «Майн Кампф» обычно приписывают Карлу Хаусхоферу. Да, влияние его идей там очевидно, но дело в том, что Хаусхофер сблизился с Гитлером значительно позже, в 1924–1925 гг., и его идеи всего лишь околонаучно разнообразили «творение» коричневого фюрера, в основе которого лежали идеи, изложенные Парвусом. Есть все основания полагать, что брошюра Парвуса была своего рода подсказкой Гитлеру — именно подсказкой, особенно если учесть время публикации этой брошюры: 1922 г. — это и время образования СССР, т. е. восстановление, пускай и под советским флагом, но традиционно ненавистной Великобритании России. В это же время между Германией и Россией были сделаны первые шаги к геополитическому альянсу — был заключен Рапалльский договор, так сильно всполошивший Лондон, что уже к концу того же 1922 г. он начал маневры по подготовке условий для высечения первых искр будущей Второй мировой войны.

Ко всему прочему следует иметь в виду одну подлую «традицию» и британской разведки, и британской тайной дипломатии — «никогда не делать ничего такого, что за тебя могут сделать немцы».

И еще о Зеботтендорфе. Мало кому известно, что барон длительное время пребывал в личных агентах влияния самого Канариса, выступая в то время под псевдонимом «барон ИНО». Они были чрезвычайно близки и в личном плане, поддерживали очень близкие дружеские отношения. Глава абвера Вильгельм Канарис очень доверял информации «барона ИНО», который добывал ее благодаря своим разветвленным конспиративным связям в различных странах. А эта связь буквально вынуждает повнимательней посмотреть на одну деталь из биографии Тухачевского. Всем хорошо известно, что будущий маршал сидел в немецком плену в концлагере города Ингольштадт. Но мало кому известно, что именно Ингольштадт являлся основной первоначальной базой «Общества Туле». Этот городок недалеко от Мюнхена вообще вошел в мировую историю с черного входа благодаря целому ряду необычных историй, творившихся в нем в разные века (более подробно об этом см. главу «Он предал всех, кто его купил»).

И в связи с этим, а также учитывая свободный режим выхода из концлагеря, благодаря чему Тухачевский в конце концов и сбежал из плена, есть немало оснований полагать, что именно в Ингольштадте он и был посвящен в «Общество Туле». В те времена в это общество уже входил и Карл Хаусхофер, и ряд других видных представителей германской элиты. Имя первого между тем неоднократно всплывало на процессах 1937–1938 г. Это во-первых. Во-вторых, и в Германии, и за ее пределами реализация идей пангерманизма на «технологическом» уровне мыслилась лидерами общества за счет диктатур. Собственно говоря, само общество именно для этого и было создано и существовало до тех пор, пока диктатор не появился — Гитлер. Но ведь и за Тухачевским с тех же времен вьется шлейф категорических убеждений в наличии у него диктаторских замашек, да еще и с антибританским уклоном (а именно в этом-то его и обвиняла в 1937 г. вся западная пресса). Его солагерник — француз Реми Рур, обычно выступавший под псевдонимом Пьер Ферварк, еще в 1928 г. изложил эти факты в своей книге о Тухачевском. И если, например, исходить из того, что на Тухачевского именно в Ингольштадте обратили внимание — в данном случае не столь уж и важно, была ли то германская разведка, или же «Германенорден», «Балтикум» или «Общество Туле», — то знать об этом мог в первую очередь сам Зеботтендорф — барон Ино. Потому как Канарис, участвовавший с молчаливого согласия британской разведки в операции по «сливу» достоверной информации о заговоре Тухачевского через чехословацкую военную разведку и Бенеша Сталину, сдал и информацию о посвящении Тухачевского в «Общество Туле» (на этот счет также есть немало серьезных фактов). Именно это обстоятельство в числе других явно сломило сопротивление Тухачевского на следствии.

И еще одна деталь — после провала заговора Тухачевского Канарис отослал «барона Ино» от греха подальше из Германии, пристроив своего приятеля в стамбульском отделении абвера у Герберта Риттлингера…

А вот с Парвусом в подрывных антироссийских целях и работал с начала 1915 г. посланник Германии в Копенгагене граф Ульрих фон Брокдорф-Ранцау, координировавший всю свою деятельность на этом направлении и с высшим военно-политическим руководством кайзеровской империи, и, естественно, с германской разведкой. К осени 1918 г. Парвус был уже очень солидным авторитетом по русским делам при руководстве Германии. А Карл Хаусхофер и Ульрих фон Брокдорф-Ранцау были близко знакомы. Вот так замкнулся круг межличностно-разведывательно-агентурных и иных связей, и началась прямая регенерация как «нитей контактов», так и «нитей мыслей».

Однако же сам процесс регенерации «нитей» контактов и мыслей о будущем союзе непосредственно зависел от решения нескольких вопросов. Дело в том, что к концу сентября 1918 г., а именно 27 сентября этого года, президент США Вудро Вильсон от имени всей Антанты впервые особо подчеркнул, что Германия не может рассчитывать не то чтобы на мир, но и даже на перемирие, пока у власти находится кайзер Вильгельм II. Таким образом, был жестко поставлен вопрос о ликвидации монархии в Германии.

В самой же Германии этот вопрос для элиты осложнялся тем, что она никак не могла взять под контроль саму «технологию» ликвидации монархии — то ли это будет совершено по «революционной, марксистской технологии», то ли в рамках т. н. «буржуазной революции», т. е. без особых потерь для самой элиты. Между тем последний вариант никак не получался, т. к., с одной стороны, многие из тех, кого можно было бы использовать для этих целей, были скомпрометированы близостью к кайзеру и потому обвинялись странами Антанты в развязывании войны, с другой же, дорогу этому варианту перекрывало на тот момент совершенно неконтролируемое развертывание событий по второй «технологии», что на фоне кровавой вакханалии террора и насилия в России и вовсе пугало германскую элиту. Одно дело — спускать с цепи «борцов за народное счастье» в далекой России — как говаривал еще Бисмарк, «социализм в одной стране построить можно, только надо для этого найти страну, которую не жалко…» — и совсем иное — допустить их к власти в горячо любимом фатерланде.

Между тем во главе революционного движения в Германии тогда стоял Спартаковский союз, который возглавляла старая знакомая Ф. Э. Дзержинского — Роза Люксембург. К ней 21 октября 1918 г. присоединился выпущенный на свободу под давлением народных масс знаменитый Карл Либкнехт (в заключении находился с 3 мая 1916 г.) — ярый противник Ленина и его кровавых методов, Брестского договора со всеми его последствиями, не говоря уже о том, что по уровню интеллекта и особенно авторитетности в международных кругах революционной социал-демократии он откровенно претендовал на роль лидера международного рабочего движения. Короче говоря, только этого еще и не хватало германской элите именно в то время.

Судя по тому, что произошло дальше, между Дзержинским и немцами состоялся не только зондажный обмен мнениями, но и были достигнуты некоторые предварительные договоренности.

Во-первых, по вопросу о том, как умерить сильно пугавшую германскую элиту и раздражавшую германский Генштаб революционную прыть К. Либкнехта и Р. Люксембург. Именно с этой целью прилично одетый господин «Доманский» и посещал многочисленные митинги с их участием, о чем регулярно докладывал в Москву.

Во-вторых, о том, что делать, если они не поймут словесных увещеваний, т. е. могут ли столь обязанные немцам господа большевики организовать ликвидацию этих деятелей, в т. ч. и при содействии германской разведки? Конечно же, услуга за услугу — взамен германская сторона закрывает дело об убийстве Мирбаха, хотя в Германии, несмотря на всю революционную анархию последних дней существования монархии, ширилось массовое движение за суровое наказание убийц германского посла. Между тем один из главных соучастников этого преступления вел тайные зондажные переговоры в Берлине, спокойно разгуливал по городу, регулярно посещал митинги с участием лидеров Спартаковского союза и не менее регулярно отсылал отчеты об увиденном в Москву Ленину — судя как раз по письмам из Германии, господин «Доманский» находился там вплоть до ноября (последнее письмо датировано 28 октября).

В-третьих, о том, что и как предпринять, чтобы сохранить на будущее если не букву, то хотя бы дух прошлого сотрудничества, в т. ч. и на договорной основе — ведь господа большевики столь многим обязаны Германии? Как сохранить золото, которое Ленин обязан был выплатить по второму Брестскому договору, но так, чтобы оно стало залогом будущего сотрудничества?

…Любопытно в этой связи отметить одну интересную деталь. Именно во время этой таинственной поездки Дзержинского через Швейцарию в Германию в швейцарских банках появились многочисленные вклады с шестью нулями — на имя Дзержинского был открыт вклад на сумму 85 миллионов франков, на имя Ленина — 75, на имя Зиновьева — 80, на имя Троцкого — 90 миллионов франков и т. д. «Достопочтенные господа большевики» и тут явно обманули партнеров — договаривались они явно о том, что вклады будут такими, чтобы и немцы ими пользовались, а получилось то, что все вклады стали именными, т. е. никто из немцев к ним и приблизиться не мог. Обычно такие операции и доверяют самым близким людям, но в то же время и постоянно «пасут» их — именно этим явно и вызвано то обстоятельство, что Дзержинского сопровождал Аванесов, доверенное лицо самого Свердлова…

Судя по всему, во время обсуждения этих тем и возникла идея направить в Германию с тайной миссией кого-либо из тех «ленинских гвардейцев», который обладал бы опытом самых грязных интриг в международных делах, свободно ориентировался бы в германской действительности и был бы понятен германской стороне. Более того, тогда же было оговорено, что присланное для организации «мокрого дела» лицо временно будет арестовано, а затем будет выпущено на свободу и в условиях конспирации с ним начнут тайные переговоры. А по достижению договоренностей оно будет отпущено назад в Россию. В качестве аванса от Дзержинского потребовали, и, похоже, явно не без участия лично Ганса фон Секта, срочной переправки в Россию большого друга германского Генштаба, бывшего военного министра Турции Энвера-паши, которому, в случае его захвата странами Антанты на территории Германии, грозил расстрел. Все это было не только услышано, но и исполнено.

…При непосредственном участии Дзержинского и под его личным контролем в августе 1920 г. Энвер-паша по тайным каналам Коминтерна на самолете был переправлен в Советскую Россию, где его встретили с распростертыми объятиями.

Даже спустя десятилетия, даже через призму «восточных интриг» этого искреннего почитателя наполеоновского образа действий, чрезвычайно трудно представить себе резоны, которыми руководствовался Ленин, связываясь с одним из крупнейших международных преступников того времени, соглашаясь на его прибытие и предоставление ему убежища в Советской России. Ведь ему же прекрасно было известно, что как один из членов преступного триумвирата младотурок (еще один из них, Джемаль-паша, также был переправлен в Советскую Россию) Энвер-паша несет личную ответственность за организацию массового геноцида армянского народа в Османской империи в 1915 г. Более того, ему было прекрасно известно, что Энвер-паша является одним из ведущих идеологов и практиков панисламизма и пантюркизма, что для России было чрезвычайно опасно именно по геополитическим соображением. Что практически незамедлительно и подтвердилось на практике — у «вождя мирового пролетариата» хватило ума отправить Энвера-пашу в Среднюю Азию для установления там советской власти?! После чего в течение нескольких лет огромные силы ВЧК и РККА гонялись за Энеером, чтобы в конце концов прикончить его, в т. ч. за организацию басмачества…

Ну а далее произошло следующее. По прямому указанию Ленина в Германию направляется Карл Бернгардович Радек — тогда глава иностранного отдела ЦК большевистской партии. Попал он туда весьма специфически. Дело в том, что «на помощь восставшему германскому пролетариату» не в меру щедрый Ленин направил туда аж целую группу «своих специалистов»: X. Раковского, Ю. Мархлевского, Н. Бухарина, А. Иоффе и К. Радека. Однако свято чтящие «орднунг» (т. е. порядок) и достигнутые договоренности немцы схватились за голову от такого размаха любителя наполеоновских заповедей и, конечно же, арестовали всю эту банду прямо в Ковно (ныне Каунас, Литва), а после нескольких дней ареста выслали обратно в Минск, кроме, естественно, «гениального авантюриста с умнейшей и хитрейшей головой в большой политике», сиречь Карла Радека — этот проследовал по назначению согласно имевшимся договоренностям.

Прибыв в Германию, Радек, естественно, и не собирался оказывать помощь «восставшему германскому пролетариату», а в прямой кооперации с германской разведкой и ее агентурой начал охоту за головами лидеров германского пролетариата — Карла Либкнехта и Розы Люксембург. К вечеру 15 января 1919 г. охота окончилась их убийством.

…Если у Радека была бы только одна задача, то уже 15 января он должен был покинуть Германию, но он остался еще почти месяц (без трех дней), пока его с помпой не арестовали…

Помогали Радеку в организации этого преступления: крупнейший агент влияния германской разведки Александр (Израиль) Лазаревич Гельфанд-Парвус, старые агенты германской разведки Карл Вайтел Моор (агентурный псевдоним «Байер») и Георг Скларц, установивший даже вознаграждение за поимку К. Либкнехта и Р. Люксембург.

Незадолго до своей гибели Карл Либкнехт раздобыл какие-то серьезные доказательства связей Радека и его компаньонов по «оказанию помощи восставшему пролетариату» с германской разведкой. Более того, он еще и вознамерился устроить «международный социалистический суд» по этому вопросу, в водоворот которого неизбежно было бы втянуто руководство большевиков. Тем самым он ускорил свою гибель.

Уже после их убийства начальником конвоя капитаном Пфлугк-Гартунгом (непосредственно застрелил К. Либкнехта) и лейтенантом Фогелем (лично застрелил Р. Люксембург) брат Либкнехта, известный берлинский адвокат Теодор Либкнехт открыто обвинил Радека в выдаче брата и Розы Люксембург на расправу подавлявшим восстание спартаковцев властям (кстати говоря, самое активное участие в подавлении этого восстания принимали и все структуры «Германенорден», «Общества Туле», «Балтикума»). Ну а дальше началось именно то, ради максимальной зашифровки чего личный биограф Л. Д. Троцкого Исаак Дейчер и пустил по миру легенду о «чудесах политической ловкости» Радека в Моабитской тюрьме, которая и поныне кочует из книги в книгу и опровержение которой потребовало столь значительных предварительных пояснений.

На самом же деле Радек не сидел в Моабитской тюрьме ни часу — сначала 12 февраля 1919 г. его поместили в Лертерскую тюрьму, что находилась неподалеку от Лертерского вокзала (ныне ни тюрьма, ни вокзал в Берлине не существуют).

Во-вторых, из-за того, что спартаковцы практически сразу же организовали покушение на Радека прямо в тюрьме, его быстро перевели оттуда, где он не так уж и долго хлебал арестантскую баланду из ближайшего ресторана, в частный дом с большим количеством комнат, который был арендован германской разведкой. Эту часть операции осуществлял Карл Вайтел Моор — агент германской разведки «Байер».

В-третьих, именно этот самый «Байер» выдал Радеку целых 15 тысяч марок. «Крадек» и тут остался верен себе: эти денежки он выжал из наивного Моора под предлогом необходимости оказания помощи вдове расстрелянного главы Баварской Советской Республики — Е. Левине, заявив, что вообще-то ему всего нужно 25 тысяч марок, из коих 10 тысяч он уже получил от Виктора Коппа — представителя РСФСР в Германии, прибывшего туда в начале 1919 г. (с 5 ноября 1918 г. дипломатические отношения между Берлином и Москвой были разорваны по инициативе первого; как знать, не было ли и это согласовано во время тайных переговоров с Дзержинским). Копп прибыл в Германию для организации т. н. «экономического прорыва» в германо-советских отношениях, т. е. для закупки паровозов для Советов. На самом деле подлинной целью его пребывания в стране была организация «горячей линии» связи между вступившим в переговоры с немцами Радеком и Лениным. Сам факт того, что Радек свободно общался с Коппом в условиях своего ареста и формального отсутствия дипломатических отношений между двумя государствами, более чем прекрасное доказательство того, что он и в самом деле находился на свободе.

Вот каким образом и на какие конкретно деньги Радек и проявлял «чудеса политической ловкости», содержа свой «политический салон», в котором принимал представителей высшей политической элиты Германии. О том, что это было именно так, свидетельствует сам Карл Хаусхофер: «Тот, кто участвовал в этой игре, должен был смириться с обстановкой: ночами напролет находиться в помещениях, усеянных окурками сигарет и залитых чаем, вести изощренные беседы в духе древних каверз, которыми изобиловала каждая такая беседа».

Эта очередная цитата из его уже упоминавшегося труда «Континентальный блок…» четко и однозначно свидетельствует о том, что Радек находился не только на свободе, но и в частном доме.

…По некоторым данным, он находился на вилле самого Парвуса в берлинском пригороде Ванзее, что выглядит вполне логично, т. к. он был в таком случае под постоянным присмотром и агента германской разведки, и такого же «гениального авантюриста»-махинатора. Впоследствии, после смерти Парвуса, его виллу прибрали к рукам нацисты, и вроде бы сам Геббельс поселился в ней…

Вот так в сложнейше запутанных, многократно взаимопересекавшихся лабиринтах всевозможных интриг, различных разведывательных контактов, межличностных и агентурных связей на стыке тайной дипломатии, разведывательной деятельности и закулисной активности тайных, на руинах некогда процветавших двух сильнейших империй континентальной Европы зарождалась первая молекула всего того, что впоследствии тот же Л. Д. Троцкий назовет не иначе, как «аксиомой внешней политики Советского Союза», т. е. «союз с Германией независимо от ее государственной формы».

И было бы крайне удивительно, если бы вся эта история закончилась бескровно. Потому что было бы еще удивительнее, если бы «повивальная бабка» подавляющего большинства мировых интриг, катаклизмов и войн за последние три столетия — «старая добрая» Великобритания и ее разведка не сыграли бы на опережение в своем вечном стремлении взять под свой неусыпный контроль все то, что еще только в будущем может превратиться в союз двух континентальных гигантов Европы — Германии и России. Соответственно, нет ничего удивительного и в том, что некоего господина «Доманского» с нетерпением ожидал в Лугано господин Локкарт. В мире разведок ничего случайного не бывает, тем более когда речь идет о британской разведке, а вопрос касается Германии и России — именно в этом случае британская разведка извернется ужом, но все постарается выследить и разузнать. Соответственно, не менее естественно и то, что британская разведка отслеживала пребывание Радека в Берлине. Потому как не понимать, что означают все эти тайные шашни с Радеком, британская разведка не могла — она уже летом 1919 г. самым что ни на есть «традиционным» образом отреагировала на эту информацию устами своего выдающегося сотрудника и еще более выдающегося геополитика Хэлфорда Маккиндера, представившего британскому правительству настойчивые рекомендации о том, чтобы как можно дальше чисто в географическом смысле развести друг от друга Германию и Россию, граничивших между собой до 1 августа 1914 г. А это означает, что британская разведка располагала едва не всей полнотой информации еще только о намечаемом союзе двух изгоев.

Таким образом, надо признать, что еще с первых послеоктябрьских дней подозревавшая возможность такого поворота событий (это отчетливо видно по первым послеоктябрьским донесениям британского посольства в Петербурге) британская разведка оказалась на высоте и с того момента уже не выпускала из поля своего зрения весь процесс зарождения, становления и развития германо-советского сотрудничества, в т. ч. и перерождения его военной части в грозящий высшим национальным интересам Великобритании заговор военных. Причем в кооперации не только с германскими генералами, но и, как увидим из дальнейшего расследования, также в союзе с милитаристски настроенными японскими евразийцами. Карл Хаусхофер, например, совершенно не случайно даже 21 год спустя после тех событий в «Континентальном блоке…» особо подчеркнул, что «ухватывание нити контактов» напрямую было связано с тем, что именно немцы должны были взять на себя миссию «сблизить политические интересы японцев и русских в поисках благоразумного пограничного урегулирования и через него обеспечить свободный тыл на других направлениях политической деятельности». В этих его словах по сути дела вся квинтэссенция военно-геополитического заговора по оси Берлин — Москва — Токио, хотя сами эти слова были написаны спустя три года после ликвидации заговора Тухачевского.

Однако британская разведка уже в самом факте причастности Хаусхофера к этим тайным ночным бдениям с Радеком усмотрела именно такую перспективу, назвать которую вслух сам Хаусхофер решился только в 1940 г. И именно поэтому британская разведка не успокаивалась до тех пор, пока не довела дело до логической, с ее точки зрения, кровавой трагедии 1937 г., к тому же использовав ее как непосредственный пролог к Мюнхенскому сговору с Гитлером. И это тоже ее, британской разведки «почерк» в уникальном «искусстве» из одной, очень серьезной угрозы выжать как минимум две прибыли. Но тогда до всех этих событий было еще далеко, и даже сам «гений мирового пролетариата» абсолютно не отдавал себе отчета в том, что кирпичик за кирпичиком строит фундамент будущей трагедии, в т. ч. и 22 июня 1941 г…

В особо плотный, интенсивный режим эта, по словам К. Хаусхофера, «игра» вошла не позднее 8 мая 1919 г. Дело в том, что накануне, 7 мая, министру иностранных дел только что созданной Веймарской республики графу Ульриху фон Брокдорф-Ранцау был вручен полный текст Версальского «мирного» договора. По нему, как подчеркивал советский историк Е. В. Тарле,«Германия превращалась из субъекта, могущего заявить и поддержать силой свою волю, в объект, в пассивное политическое существо… Суверенитет Германии ограничивался в самом важном пункте: Германия отныне в самом существовании своем не обеспечивалась своими силами, а только соглашениями и условиями, зависевшими от воли других держав». Это и был непосредственный пролог к резкой интенсификации тайных переговоров с Радеком.

Именно с этого момента фактически автоматически вошла в интенсивный режим и закипела работа «высоких умов», которых с германской стороны в первую очередь представляли:

I. Ульрих Карл Христиан фон Брокдорф-Ранцау (1869–1929), граф, профессиональный германский дипломат, специалист по тайной дипломатии — именно на него замыкались все основные связи интриги Германии с Лениным и K°. На дипломатической службе с 1894 г., в 1897–1901 гг. — секретарь германского посольства в Петербурге, затем в Вене, в 1901–1909 гг. — советник миссии в Гааге (Нидерланды), затем советник германского посольства в Вене. В 1909–1912 гг. — генеральный консул в Будапеште (Венгрия тогда входила в состав Австро-Венгерской империи). С 1912 по 1918 г. — германский посланник в Копенгагене (Дания), откуда руководил основной работой по использованию Ленина и K° в подрывных антироссийских целях. С конца декабря 1918 г. исполняющий обязанности министра иностранных дел Германии, а с 12 февраля по 20 июня 1919 г. министр иностранных дел Веймарской республики. В этом качестве Брокдорф-Ранцау возглавлял германскую делегацию на Парижской мирной конференции.

Убежденный и жесткий противник Версальского «мира», условия которого пытался оспорить как глава германской делегации. Однако, в связи со своим общим крайне негативным настроем и вследствие того, что все, без исключения, выдвинутые им в специальной записке контрпредложения по некоторому смягчению условий договора были с порога отклонены участниками конференции, за 8 дней до подписания текста договора Брокдорф-Ранцау демонстративно покинул конференцию и подал в отставку с поста министра. Тем самым он пытался затянуть подписание крайне невыгодного для Германии договора, но одновременно развязать себе руки в переговорах с Радеком, с которым был знаком еще с военных времен.

С 1922 по 1929 г. Брокдорф-Ранцау был первым послом Веймарской республики в СССР. Психически не вполне нормальный человек, отъявленный алкоголик, закоренелый гомосексуалист, чем он занимался — и тем, и другим — на пару с наркомом иностранных дел СССР Г. В. Чичериным, в основном по ночам. На пару же ежегодно они и лечились в Германии. Ни то, ни другое, ни третье (кстати говоря, и у Чичерина с психикой тоже не все было в порядке) не было секретом ни для Ленина, ни для Сталина, ни для ОГПУ, ни для германской разведки, и вообще для кого бы то ни было.

… Соответствующая информация обо всех особенностях их «нежной дружбы» и совместном пьянстве плотным потоком оседала в печально знаменитой Черной книге начальника Спецотдела ГПУ — ОГПУ — НКВД Глеба Бокии, которого еще Ленин лично поставил на эту должность для систематического сбора компромата на соратников…

Совершенно неуместно считается, что Брокдорф-Ранцау был искренним сторонником советско-германского сотрудничества и сближения, чему якобы содействовал, находясь на посту посла. Реальность же такова, что ни до, ни в начале, ни, тем более, впоследствии он никогда не был искренним сторонником такого сотрудничества, вплоть до самой своей смерти от безудержного пьянства, о котором ходили фантастические легенды в дипломатическом корпусе Москвы тех лет. В перехваченном советской разведкой его секретном письме от 8 июля 1926 г. на имя президента Германии фельдмаршала Гинденбурга Брокдорф-Ранцау прямо указывал, что т. н. «хорошие отношения Германии с СССР изначально были браком по принуждению, а о браке по любви не может быть и речи», в связи с чем всякие чрезмерные надежды, связываемые с германо-советскими отношениями, он откровенно считал «ошибочными и опасными». Более того, в этом же письме он указывал, что «отношения с СССР должны были из тактических соображений до известной степени основываться на блефе, т. е.… полезно создавать впечатление большей близости с Россией, чем есть на самом деле» (курсив мой. — A.M.).

Естественно, что еще со времен войны он прекрасно, в деталях знал все аспекты подрывной деятельности Германии против России, значительную часть которой осуществлял лично. Соответственно, знал он и о компромате на Ленина и его ближайшее окружение из числа пребывавших с ним в эмиграции, и, конечно же, каналы оказания влияния на т. н. «ленинскую гвардию».

Не правда ли, интереснейшая персона активно занялась «восстановлением нитей контактов и мыслей» через Радека?! А ведь именно с таким «багажом» в голове закоренелый пьяница и гомосексуалист Брокдорф-Ранцау и приступил к ночным бдениям в «политическом салоне» Радека, основанном на деньги германской разведки.

Но еще хлеще был второй участник германского «дуэта» — легендарный в мировой политике и геополитике первой половины XX века Карл Хаусхофер (27.8.1869 — 15.03.1946). Выдающийся германский геополитик, один из основоположников-классиков этой, почти весь XX век не признававшейся в России науки, автор громадного количества трудов — научное наследие составляет 40 томов и свыше 400 эссе по различным вопросам истории, географии, культуры, политики, экономики и, естественно, самой геополитики. Нередко свои работы писал на стыке многих отраслей знаний. Профессиональный военный разведчик: с 1897 г. выполнял различные военно-дипломатические и разведывательные функции и поручения в Юго-Восточной Азии, Индии, Тибете, Монголии, Синьцзяне (Китай), Маньчжурии, Японии. С 1908 по 1910 г. являлся германским военным атташе в Японии и с тех пор располагал в этой стране колоссальными связями во всех кругах японского общества. По состоянию здоровья в 1911 г. вынужден был возвратиться в Германию и с того момента вплоть до своего самоубийства накануне допроса в Нюрнбергском трибунале (был назначен на 16.3.1946) прожил на родине, изредка выезжая за границу. С того же времени сначала научный сотрудник, затем доктор, ас 1921 г. профессор Мюнхенского университета и одновременно основатель и бессменный руководитель знаменитого в те времена Института геополитики при том же университете.

…Институт Геополитики с самого начала своего существования широко использовался в качестве научно-журналистского прикрытия для германской военной разведки, а с момента привода нацистов к власти — также и нацистской внешнеполитической и партийной разведками. Институт являлся одним из главных аналитических центров, обслуживавших военно-политическую и деловую элиту Германии, а впоследствии также и нацистскую верхушку…

С 1924 г. Хаусхофер — основатель и бессменный издатель знаменитого в первой половине XX века, обладавшего громадным авторитетом в международных политических, дипломатических, деловых, военных и разведывательных кругах журнала «Геополитика», впоследствии переименованного в «Zeitschrift fur Geopolitik». Сотрудничать с этим журналом почитали за честь многие выдающиеся деятели политики, экономики, дипломатии, науки, военной разведки (в т. ч. Рихард Зорге, например), ведущие корреспонденты мировых изданий и информационных агентств. Все это обеспечивало беспрецедентно высочайший уровень именно аналитической осведомленности Хаусхофера по всем проблемам мировой политики.

Как незаурядный интеллектуал и профессиональный военный разведчик высокого уровня — имел звание генерал-майора, — благодаря своим личным и деловым качествам, а также связям (Хаусхофер был женат на дочери одного из видных германских предпринимателей — еврея по национальности, которую звали Марта) он был вхож в высшие круги как Германии, так и ряда других стран, особенно Великобритании и Японии, лично был знаком со многими носителями очень громких фамилий. Был одним из крупнейших в то время германских специалистов по Дальнему Востоку и Азии в целом. Еще до Первой мировой войны Хаусхофер являлся личным советником кайзера Вильгельма II по дальневосточным проблемам. Уже с тех пор являлся убежденным сторонником союза Германии и Японии при участии России, о чем свидетельствует его первый капитальный труд «Дай Нихон» («Великая Япония»), изданный в Мюнхене еще в 1913 г. В период с 1916 по 1918 г., как авторитетный специалист по Японии и проблемам Дальнего Востока, принимал активное участие в тайных сепаратных переговорах между Германией и воевавшей на стороне Антанты Японией, с целью заключения с ней сепаратного мира (переговоры были зафиксированы русской военной разведкой, которая по каналам Антанты сумела предотвратить их успешное завершение).

Участник Первой мировой войны — с 1 августа 1914 г. был восстановлен на военной службе, командовал дивизией, в т. ч. и на Восточном фронте. Карл Хаусхофер великолепно разбирался и легко ориентировался в вопросах астрологии, оккультных наук, конспирологии, истории и современности различных тайных обществ, в т. ч. и особенно масонских, сам являлся членом «Германенорден» и созданного под его эгидой на манер масонской ложи «Общества Туле», в конце 20-х годов уже сам создал пресловутую «Ложу Врил» («Ложу Света»), в которую входили многие руководящие деятели нацистского рейха. Принял посвящение в буддизм в одном из монастырей под Лхасой, был посвящен в члены японского тайного общества «Зеленый Дракон», имел очень тесные связи с другими тайными японскими обществами — «Обществом Реки Амур», «Обществом Черного Дракона» (оба вечно путают из-за одинакового чтения разных иероглифов), «Обществом Черного Океана», «Великим Обществом Национального Духа», в т. ч. и особенно с их закулисным патроном, легендарным в японской конспирологии и геополитике тех времен Мицуро Тоямой, сам создал в Берлине и Мюнхене Тибетское Общество. Себя называл не иначе, как «учеником Восточной Империи».

И при всем при этом Хаусхофер был теснейшим образом связан, являясь фактически ее членом, с одной из самых могущественнейших масонских лож Великобритании и всего Запада — «Герместическим Орденом Золотой Зари». Владел немецким, английским, японским, а также санскритом. В его биографии и личности есть несколько моментов, о которых, невзирая на то, что они практически не поддаются более или менее серьезной проверке в научном смысле слова, все же есть резон упомянуть.

Во-первых, еще в период Первой мировой войны при планировании военных операций были подмечены неоднократные проявления Хаусхофером потрясающего дара интуиции, граничившей, а нередко и просто переходившей в ясновидение. Так, он неоднократно точно предвидел время и место атаки противника, места падения тяжелых снарядов, не раз абсолютно точно предсказывал погоду. Зафиксированы также и случаи политических предсказаний, например, о предстоящих политических изменениях в стане противников Германии.

Во-вторых, на протяжении всей его жизни за ним тянулся шлейф граничавших с мистикой разговоров о том, что он якобы потомок германских королей. Пикантность этих слухов в том, что в Германии исторически всегда была верховная власть императора (по-немецки — кайзер), а титул «король» использовался всего лишь несколько недель перед восшествием на трон кайзера, т. е. являлся как бы прединаугурационным. В истории Германии зафиксирован всего лишь один германский именно король, который так и остался королем — Конрадин Штауфен, правильней Конрадин Гогенштауфен, последний из раннесредневековых представителей гиббелинов в Германии, погибший на эшафоте в 1268 г.

Отсюда и, в-третьих, до конца жизни Карла Хаусхофера сопровождали столь же глухие разговоры о том, что он один из дальних потомков Гогенштауфенов, причем незаконный.

За этими, особенно двумя последними, казалось бы, сугубо салонно-аристократическими сплетнями, в действительности сокрыт серьезный оккультно-политико-геополитический смысл, корни которого уходят в раннесредневековую историю Священной Римской империи германской нации (последние два слова — с XII в.), а реальные последствия проявились в действиях Хаусхофера уже в XX веке. В связи с этим есть необходимость хотя бы вкратце коснуться той истории.

…Созданная Карлом Великим (768–814) Священная Римская империя даже в лучшие свои времена представляла собой политически рыхлое объединение германских и итальянских территорий (карликовых княжеств и королевств). Она являла собой своего рода конфедерацию, причем весьма слабую, Германии и Италии (поскольку большая часть французских территорий отпала от империи вскоре после смерти Карла Великого). Тем не менее с Хвека по вторую половину XII столетия это было реальное государственное образование с централизованной политической властью и рядом общих органов управления. В X–XI веках окончательно установилось господство германских императоров (впервые титул императора принял Карл Великий) над римскими папами. Священная Римская империя была агрессивным экспансионистским государственным образованием, а главным направлением ее внешнеполитической экспансии было восточное. Главными же экономическими опорами этой экспансии являлись левантийская торговля, т. е. торговля со странами Ближнего Востока (ранее назывались «страны Леванта»), крестовые походы, в т. ч. и в указанный регион, и, соответственно, безудержный грабеж во время этих походов. Однако несмотря на то что активная внешнеполитическая экспансия вроде бы и содействовала некоторому цементированию империи, тем не менее острейшая борьба внутри самой империи, ожесточенное противоборство с римскими папами, основанное на стремлении полностью подчинить их себе, а церковь в целом — императорской (светской) власти, не только привело к продолжительному конфликту между противоборствующими сторонами, но и систематически подтачивало саму власть. В итоге и в самой Германии империя, становясь все более эфемерной, уже в X–XI веках из наследственно-выборной трансформировалась в выборную. Вопрос об императоре решался на специальном съезде князей-курфюрстов, власть которых в этом вопросе к концу XIII века выродилась в олигархию курфюрстов, вершивших судьбы империи, помимо императорской власти. Как и любой иной политический процесс подобного типа, и этот тоже незамедлительно привел к расколу правящей элиты на два лагеря: гвельфов и гиббелинов.

Гвельфы, а название это происходит от старинного княжеского рода Вельфов, к которому принадлежали ганноверские монархи (по-итальянски — Гвельфы), уже в IX–Xвеках являлись крупнейшими землевладельцами в Бургундии, Швабии, а затем и северо-востоке Германии. Именно в таком своем качестве Гвельфы в 1137 г. выставили свою кандидатуру на престол императора Священной Римском империи германской нации, но натолкнулись на ожесточенное сопротивление могущественных соперников из числа гиббелинов — в лице рода Гогенштауфенов, которым и досталась корона. Один из Гвельфов — Оттон IV — все же прорвался на императорский престол, на котором сидел с 1208 по 1215 г. Его племянник, известный по истории как Оттон Дитя (умер в 1252 г.), стал родоначальником знаменитого Брауншвейгского дома, одна из ветвей которого в 1692 г. получила курфюрство в Ганновере. Один из курфюрстов этой ветви — Вильгельм Оранский,^[11] приглашенный в конце XVIIвека осуществить «славную революцию» в будущей Великобритании, стал английским королем, однако же, вследствие злостной педерастии, не смог оставить потомства, хотя и был формально женат на дочери Якова II — Марии. Когда же она скончалась, проблема престолонаследия настолько обострилась, особенно после смерти единственного ребенка сестры Марии — Анны, что уже в 1701 г. Вильгельм был вынужден подписать Акт о престолонаследии, согласно которому глава Ганноверской династии того времени, 71-летняя внучка короля Якова — София — стала наследницей Анны, которая уже в 1702 г. взошла на престол в связи со смертью Вильгельма-гомосексуалиста. А с 1714 г. в связи со смертью и Анны, и Софии Ганноверская династия стала поставлять на экспорт английских королей, причем особенно на первом этапе в основном страдающих психическими отклонениями.

Начало этой «экспортной серии» положил Георг I, а самым полоумным, над которым издевались даже английские поэты, был Георг III. Последним прямым представителем этой династии в Англии была знаменитая королева Виктория, скончавшаяся в 1901 г. Ее внуком был последний император Германии — Вильгельм II, а двоюродный брат британского короля Георга V — российский император Николай II, приходился Вильгельму II кузеном.

После присоединения Ганновера к Пруссии в 1866 г. Гвельфы потеряли свой престол в Германии, но не смирились и продолжали настаивать на самостоятельности Ганновера и возвращении им владетельных прав, опираясь на своих многочисленных сторонников, образовавших как бы партию, которая так и называлась — Гвельфской партией. У последней были ярко выраженные сепаратистские наклонности, с которыми ожесточенно боролся еще «железный» канилер Германии Отто фон Бисмарк.

В свою очередь, гиббелины (по некоторым данным, это название происходит от сильно искаженного названия имения Гогенштауфенов — Вайблинген), т. е. сторонники Гогенштауфенов, еще в те стародавние времена были партией тех сил феодальной знати Германии, которые поддерживали идею сильной централизованной власти, выступали за широкие права императорской власти в Священной Римской империи германской нации, считали свои долгом защиту империи от теократических притязаний римских пап, расценивая императора с сильной централизованной властью как защитника своих старинных вольностей от посягательств зарождавшейся тогда торгово-промышленной буржуазии, которая в абсолютном своем большинстве, тем более в городах, была на стороне Гвельфов. По сути дела, гиббелины отстаивали идею универсальной централизованной монархии, утверждающей свое господство в т. ч. и на чужих землях. В начале XIII века во главе гиббели-нов становится король Сицилии и властитель германский — Фридрих Гогенштауфен. Личность более чем примечательная, и прежде всего тем, что геополитически он был ориентирован на Восток. Будучи восторженным почитателя Востока как такового, он в то же время являлся упорным противником феодальных порядков и сторонником сильного централизованного государства, без каких-либо свобод во главе со всемогущей бюрократией. Во внешней политике этот почитатель Востока был не менее ярко выраженным антиевропейцем — свернул 6-й крестовый поход, причем на выгодных для египетского султана условиях, отказался от поддержки Польши и Моравии в отражении нашествия Батыя, и даже пригласил к себе на службу в качестве тайной полиции остатки разгромленных на Востоке исмаилитов и секты ассасинов, уже в то время активно вырождавшихся в банду тайных убийц. Естественно, что это вызвало крайне ожесточенное сопротивление Ватикана. Несли Фридрих Гогенштауфен в ответ на действия Ватикана, развернувшего бурную деятельность (в нее был втянут даже знаменитый Франциск Ассизский), объявил войну Святому Престолу, то глава последнего — Папа Иннокентий IV, собрав церковный собор и осудив Фридриха, объявил крестовый поход против него, использовав для этого французские войска. В разгар той войны от лихорадки погибает Фридрих Гогенштауфен, и на престол восходит его сын — Конрад Монфератский, который подозрительно быстро погибает от рук тех же ассасинов (эти служили всем, кто хорошо платил; до сих пор жива легенда о том, что заказчиком этого убийства являлся Ричард Львиное Сердце). Затем на престол восходит его сын — Конрадин. Он продолжил войну, но в 1268 г. попал в плен к французам и те, не долго думая, отрубили ему голову. Династия Гогенштауфенов физически прервалась.

Однако разговоры и слухи со сплетнями утверждают, что именно Карл Хаусхофер являлся единственным наследником незаконных потомков Конрадина Гогенштауфена и, более того, единственным наследником тех самых остатков исмаилитов и ассасинов, что были призваны на службу к Фридриху Гогенштауфену…

Коррелирует ли вся вышеизложенная история с тем, что уже было и еще будет сказано о Карле Хаусхофере, а также с главным персонажем и главным предметом нашего разведывательно-исторического расследования — Тухачевским и военно-геополитическим заговором глобального характера по оси Берлин — Москва — Токио?

К сожалению, как это ни парадоксально, но даже очень коррелирует. Начать хотя бы с внешнего вида самого Карла Хаусхофера — у немцев, как правило, носов с горбинкой не бывает. Но это всего лишь слегка пикантная мелочь из того, что известно о Хаусхофере.

… Сейчас мало кому известно, что первыми в XXвеке черепа и носы стали мерить не кто иные, как именно же англичане — впервые такая «операция» была проведена в индийском городе Мадрасе в 1900 г. Тогда измерениям подвергли как живых, так и умерших индийцев, а также местных евреев. Так что нацисты всего лишь прилежно скопировали британский опыт…

Или, к примеру, его ранняя близость к германскому императору, его более чем почтительное отношение к монархии вообще (в т. ч. и к японской) и в целом автократическому принципу жестко централизованной, фактически диктаторской власти, что вполне закономерно привело его и в «Германенорден», и в «Общество Туле», и к активному участию в первоначальном взращивании, а затем и сотрудничеству с той же нацистской партией, которая, как известно, была сугубо вождистского толка.

Что же до геополитических последствий таких наклонностей в образе мышления, то тут следует, хотя и забегая вперед, отметить, что военно-геополитический заговор по оси Берлин — Москва — Токио, судя по ряду фактов, явно мыслился его идейными вдохновителями как установление военных диктатур во всех трех центрах этой оси (в Японии, правда, с определенной поправкой на национальную специфику).

В этой же детали образа мышления Хаусхофера, имя которого не раз всплывало на процессах 1937–1938 гг., есть и «мостик» к личности самого Тухачевского. Не претендуя на пересказ инсинуаций насчет его бонапартистских замашек, из-за чего он и получил кличку «Наполеон» («Наполеончик»), которую многие «историки» обязательно смакуют во всех изданиях, было бы более уместно процитировать строки из воспоминаний солагерника Тухачевского — Реми Рура (псевдоним Пьер Ферварк). Вот что говорил будущий маршал, сидя в концлагере Ингольштадта: «Чувство меры, являющееся для Запада обязательным качеством, у нас в России — крупнейший недостаток. Нам нужны отчаянная богатырская сила, восточная хитрость и варварское дыхание Петра Великого. Поэтому к нам больше всего подходит одеяние диктатуры. Латинская и греческая культура — это не для нас! Я считаю Ренессанс наравне с христианством одним из несчастий человечества… Гармонию и меру — вот что нужно уничтожить прежде всего». Или вот еще: «Россия похожа на этого великого и несчастного музыканта (разговор шел о Бетховене. - A.M.). Она еще не знает, какую симфонию подарит миру, поскольку не знает самое себя. Она пока глуха, но увидите — в один прекрасный день все будут поражены ею…»

…Меры у него и впрямь не было — он до такой степени считал христианство несчастьем человечества, что свою собаку назвал Христосик…

Любопытно отметить, что сидевшие с ним в лагере французы переделали его фамилию в Тушатусский — от французского «touche-a-tout», т. е. демонстрировать поверхностные знания…

Другое высказывание Тухачевского (накануне известий о т. н. «февральской революции»): «Наш Император — недалекий человек… И многим офицерам надоел нынешний режим… однако и конституционный режим на западный манер был бы концом России. России нужна твердая, сильная власть…»

…В этой связи нельзя не отметить одно чрезвычайно важное обстоятельство. По аргументированному мнению трагически погибшего под конец XX века российского историка Вильяма Похлебкина, термин «сталинизм» в 20 — 30-х годах прошлого столетия совершенно не тождественен тому, что полвека после смерти Сталина пытаются вбить в головы населения. Детально анализируя суть критики «сталинизма» именно в 30-х годах в одной из своих последних работ «Великий Псевдоним», Похлебкин сделал ошеломляющий вывод о том, что «именно они, старые большевики, были недовольны введением в сталинскую Конституцию 1936 г. различных демократических новшеств, вроде прямых, всеобщих выборов при тайном голосовании. Именно этот факт считался в большевистских оппозиционных кругах главной ошибкой Сталина в 30-х годах, а вовсе не репрессии, которые велись против троцкистов и правых в партии. Истинные большевики подвергали Сталина и сталинизм критике слева, считая, что Сталин просто поторопился объявить о ликвидации антагонистических классов в СССР и что его вариант Конституции открывает путь к постепенной реставрации буржуазного строя». И если наряду с этим выводом Похлебкина вспомнить еще и указание В. М. Молотова на то обстоятельство, что Тухачевский стал торопить с переворотом именно со второй половины или даже с конца 1936 г., а именно тогда-то и завершалась работа над проектом Конституции, то, очевидно, для прояснения одной из важнейших причин и целей заговора появился реальный шанс. Особенно в свете того, что уже за 20 лет до этого Тухачевский начисто отрицал конституционный режим для России, считая, что ей нужна диктатура…

Вот еще высказывание будущего маршала (в это время он читал одно из произведений Достоевского): «Разве важно, осуществим ли наш идеал пропагандой или оружием? (речь шла о будущем славянского мира. — А. М.) Его надо осуществить — и это главное. Задача России сейчас должна заключаться в том, чтобы ликвидировать все: отжившее искусство, устаревшие идеи, всю эту старую культуру… При помощи марксистских формул ведь можно поднять весь мир! Право народов на самоопределение! Вот магический ключ, который отворяет России двери на Восток и запирает их для Англии. Революционная Россия, проповедница борьбы классов, распространяет свои пределы далеко за пограничные линии, очерченные договорами… С красным знаменем, а не с крестом мы войдем в Византию! Мы выметем прах европейской цивилизации, запорошившей Россию, мы встряхнем ее, как пыльный коврик, а потом мы встряхнем весь мир!»

Судя по этим выражениям будущего маршала, с ним явно кто-то поработал в идеологическом плане, и этот «кто-то» очень уж смахивает на самого Карла Хаусхофера — уж слишком много у поверхностно эрудированного подпоручика выражений из арсенала самого Хаусхофера. Достаточно хотя бы бегло пролистать труды этого геополитика, чтобы убедиться в обоснованности и серьезности такого предположения. Я уж не говорю о сентенциях вокруг «магического ключа», Англии и «пограничных линий».

Да, в русской армии времен Первой мировой войны открыто бытовала абсолютно справедливая уверенность в том, что подлинный враг России не Германия, а Великобритания, но все дело-то в том, что эта убежденность появилась в разгар войны, а Тухачевский практически всю войну просидел в концлагерях для военнопленных. Следовательно, к таким выводам его привели именно в Ингольштадте, соответственно — кто? А если вспомнить, что Карл Хаусхофер был просто помешан на геополитических альянсах именно против Великобритании, если вспомнить, что вся западная пресса открыто обвиняла Тухачевского именно в 1937 г. за то, что он планировал достичь континентального соглашения против Великобритании, а по условиям тех времен об этом речь можно было вести только с Германией, то выходит, что и впрямь с ним очень хорошо поработали еще в Ингольштадте, и осуществлял эту обработку, судя по всему, сам Карл Хаусхофер. Ничего удивительного в этом предположении нет, ибо Хаусхофер в первую очередь был военным разведчиком и только потом стал геополитиком. Кроме того, концлагеря для военнопленных — что называется, синекура для разведок, работающих на перспективу. Вспомните хотя бы выдающегося советского разведчика Джорджа Блейка — ведь он тоже был завербован советской разведкой в плену, куда попал во время корейской войны в начале 50-х годов XX века. И еще одно обстоятельство, которое могло сыграть большую роль, — в генеалогических древах К. Хаусхофера и М. Тухачевского слишком много могущих объединить при приватном разговоре мистики и легенд.

Об этой стороне генеалогии К. Хаусхофера уже говорилось. А вот что касается Тухачевского, то если верить Энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона, дворянский род Тухачевских ведет свое начало от некоего графа Индриса, иностранца, переселившегося на Русь еще в XIV веке. Более того, поскольку тот же самый граф Индрис являлся родоначальником такого знаменитого рода России, как Толстые, из которого, как известно, вышли многие выдающиеся деятели культуры, дипломатии, разведки России, то, обратившись к тому же словарю Брокгауза и Ефрона, можно установить, что этот самый Индрис был немцем. А если вспомнить, что писал о своих предках один из славнейших «птенцов гнезда Петрова» — первый граф Толстой (Петр Андреевич), то и вовсе выходит, что этот самый Индрис прямиком из Германии в 1352 г. направился на Русь. Кстати говоря, все то же самое Толстой указал еще в 1686 г. в тексте «старинного родословца», поданного в Палату родословных дел Разрядного приказа. Конечно, в связи с этим нельзя не указать и того обстоятельства, что с давних времен отечественные историки почему-то скептически относятся к этим родословным вообще, а не только к родословной Толстого или Тухачевского. Наверное, они исходили из того, что, например, тот же Петр Андреевич Толстой указал свое происхождение от некоего предка, прибывшего из Германии, ради того, чтобы потрафить Петру I, который, как известно, более чем благосклонно относился к немцам. Что ж, может быть, и это так, но уж слишком целенаправленный выбор одного и того же предка для нескольких известных дворянских родов — Толстые, Тухачевские и еще двух — порождает сомнение в приписываемой историками умышленной «сочиненности» этих родословных, скорее всего, что-то реальное за всем этим действительно было.

Так это или не так, но одно можно сказать точно — в поисках подхода к глубинам души и сердца интересующего ее лица любая уважающая себя солидная разведка всенепременно использует такие обстоятельства, особенно если вопрос стоит о приобретении перспективной агентуры на будущее, тем более с уклоном на агентуру влияния (хотя, конечно, в те времена такого термина не существовало, но само понятие имеет место быть с древнейших времен, всегда использовалось и в тайной дипломатии, и тем более в разведке).

Ну и, наконец, еще одно высказывание Тухачевского, уже после «февральской революции»: «Если Ленин окажется способным избавить Россию от хлама старых предрассудков и поможет ей стать независимой, свободной и сильной державой, я пойду за ним». Как у него могли родиться такие предположения при той скудости информации, что доходила до военнопленных концлагеря Ингольштадт? Ведь все, что им становилось тогда известным, проистекало из германских газет, весьма однобоко подававших информацию о событиях в России.

Если все эти более чем пикантные обстоятельства обобщить, то поневоле придется признать, что перед нами достаточно интересная первоначальная основа для вербовки или, по меньшей мере, для установления доверительных отношений. И в жизни, и в разведке, и в тайных обществах все происходит именно так — сначала подбирается кандидатура, затем изучаются взгляды, изыскиваются «струны и струнки», на которых можно было бы сыграть и не только добраться до глубин души кандидата, но и попросту ею овладеть, и т. д.

Но вернемся к самому Хаусхоферу. Еще большую корреляцию той давней раннесредневековой историй с прижизненными взглядами Карла Хаусхофера можно увидеть в его потрясающей многолетней (фактически пожизненной) непреодолимой тяге к Востоку, в чрезвычайно почтительном отношений к Востоку, в страстной увлеченности оккультизмом и мистикой Востока, в no-священности во многие мистические учения Востока. Но особенно же в нашедших глубокое отражение в его геополитических концепциях мыслях о том, что глубинное сочетание европейского продолжения Евразии, под которым он однозначно понимал Германию, с самой Евразией, т. е. с Россией, и Востоком, прежде всего с Дальним, главным образом со столь полюбившейся ему Японией, оформленное на высшем геополитическом уровне как континентальный блок Германий — России — Японии, — и есть та самая европейско-евразийская антибританская конструкция мироустройства. И здесь Германия, в случае установления в ней сильной централизованной власти, может занять подобающее ей, равное с Великобританией положение. Отсюда и его знаменитый «Ostorientierung» — т. е. ориентация на Восток, как возможность расширения «жизненного пространства» (Лебенсраум) за счет открытости Востоку, что у нас то ли умышленно, то ли просто от незнания путают с возрожденным нацистами старым тевтонским девизом «Дранг нах Остен».

У Хаусхофера предостаточно иных антироссийских грехов, чтобы еще и это приписывать ему, тем более что в действительности в его пониманий «открытость Востоку» не подразумевала оккупацию славянских земель. Обычно эта путаница в своей основе имеет тот факт, что Хаусхофер лично обучал геополитике Адольфа Гитлера. Да, это правда, обучал, но ведь это еще далеко не вся правда — кровавой славянофобий коричневому диктатору Хаусхофер не прививал. Гитлер уже сам сделал свой выбор, полностью извратив все то, чему его обучали, и, соответственно, закономерно пришел к краху.

Наоборот, под этим Хаусхофер однозначно подразумевал совместный российско-германский цивилизационный проект установления «Нового Евразийского Порядка», дабы переструктурировать в первую очередь континентальные пространства Европы и Азии, т. е. Евразии (на языке геополитики — Мирового Острова), и освободить ее от массированного влияния т. н. «Морской Силы», т. е. Атлантического Центра Силы во главе (в те времена) с ведущей мировой морской державой Великобританией. Генеральным изъяном этой идей было и есть то обстоятельство, что здесь речь идет о прямом противопоставлении еще даже незачатого (на момент появления этих его взглядов) в своих фундаментальных основах «Нового Евразийского Порядка» давно уже сложившемуся Атлантическому Центру Силы с его гегемонистскими амбициями и претензиями на абсолютное мировое господство. Даже только на уровне мыслей столкновение этих двух концепций в мировой геополитике автоматически высекает искры именно глобального вооруженного столкновения, избежать которого в действительности просто нереально. Только две мировые войны XX века — уже ярчайшее тому доказательство. А еще «холодная война», в т. ч. и ее отдельные «горячие всполохи». И в этом смысле нет ничего удивительного в том основополагающем тезисе настоящей книги, который был указан еще в предисловии, — заговор Тухачевского, как ключевое звено «тройного» военно-геополитического заговора по оси Берлин — Москва — Токио, изначально был обречен на провал так же, как и сам глобальный заговор, а весь мир — на Вторую мировую войну, которую последовательно готовила Великобритания.

При всем при этом, сколь парадоксально ни прозвучало бы нижеследующее утверждение, но все свой теорий и концепции, особенно же рекомендации, К. Хаусхофер умудрялся разрабатывать с очевидной оглядкой на Великобританию, под политику которой зачастую корректировал свою «восточную ориентацию». Эта «ориентация» в итоге едва ли не автоматически вырождалась в искусно замаскированный, но тем не менее достаточно чувствительно воспринимавшийся в мире геополитический шантаж того же Запада, Великобритании особенно. И, что особенно характерно, чаще всего это увязывалось с Россией, пускай и носившей тогда название Советской.

…Вполне возможно, что эхо всех тех стародавних сплетен сказалось и на появлении у Хаусхофера и такой черты. Ведь если его считать незаконным потомком Конрадина, тем более наследником исмаилитов и ассасинов, умудрявшихся служить — «по заказу» — различным хозяевам, то тогда следует признать, что эхо это, оказывается, прошло и на генетическом уровне, иначе откуда бы появиться такой черте не только характера, но и геополитических взглядов и действий…

В свою очередь, этот генетически явно не случайный порок не мог избавить его от фактически неизбежной необходимости занимать сугубо западную, солидарную с той же Великобританией позицию.

Этот фантастический парадокс Хаусхофера привел к тому, что в итоге вместе со своим сыном — Альбрехтом (сотрудником МИДа Германии, впоследствии казнен как соучастник антигитлеровского заговора 20 июля 1944 г.) — он «докорректировался» до того, что стал непосредственным инициатором знаменитого полета Р. Гесса в Англию в мае 1941 года, целью которого было договориться с Великобританией о совместном походе на Восток. Удивительно в то же время даже не то, что в основе идеи полета Гесса лежала разработанная Хаусхоферами мысль о необходимости создания «федерации против Советской Евразии на базе англо-германского сотрудничества, вплоть до слияния армий и флотов», предвосхитившая всего через 8 лет созданный на основе такой же идеи Североатлантический блок, а то, что первые шаги к будущему полету Гесса Хаусхоферы сделали именно в 1936 г. буквально в канун Момента Истины в осознании смертельности близившегося к реализации глобального заговора, который наступил и у британской разведки, и у Сталина практически одновременно — осенью того же 1936 г.

Именно в 1936 г., во время проходивших в Берлине Олимпийских игр, Хаусхоферы, особенно младший — Альбрехт, установили очень тесный контакт с маркизом Клайсделом, будущим герцогом Гамильтоном. В то время маркиз был не только очень известным летчиком, но и членом Англо-германского общества, а по совместительству — и агентом британской разведки (британские аристократы с удовольствием выполняют поручения СИС).

Так много внимания геополитическим взглядам Хаусхофера с их вечным «двойным дном» уделено отнюдь не случайно. Более того, они специально показаны на фоне далекой истории и одновременно на параллелях со взглядами Тухачевского, дабы как можно точнее и глубже показать абсолютную интеллектуальную беспомощность наших доморощенных интриганов.

Ведь по сути-то дела они совершенно однозначно не отдавали себе отчета, в какую смертельно опасную, в т. ч. и для их жизней, геополитическую интригу высшего мирового порядка завели их безумные амбиции и претензии на высший разум, в т. ч. и в делах т. н. «мировой революции»!

Ведь одно дело на Тамбовщине травить газами безоружных баб с малыми детьми, в чем будущий маршал изрядно преуспел, но совершенно иное дело — наступать на «мозоли» Великобритании! Это прекрасно понимал Сталин, причем даже после войны, в ореоле славы и могущества главного победителя Германии! Пребывавший тогда на вершине мыслимого и немыслимого могущества, он отчетливо понимал, что есть пределы любым амбициям, и зазря не лез в драку с Западом, кроме тех случаев, когда его открыто вынуждали к этому!

Наши же заговорщики этого не понимали — им казалось, что какими-то континентальными соглашениями, тем более на основе военных диктатур с Германией, а также Японией, они «на горе всем буржуям мировой пожар раздуют»! Тевтоны-то изначально отводили им роль той самой лафонтеновской обезьяны, что должна была таскать каштаны из огня! Причем даже тогда, когда вроде бы от всего сердца, правда, «тевтонского», помогали урегулировать отношения с той же Японией — им всего лишь тыл был нужен для того, чтобы Япония спокойно могла крушить Британскую империю на Востоке, в то время как сами тевтоны также при спокойном восточном тыле крушили бы ее в Европе и Атлантике!

В связи с этим, очевидно, есть прямой резон показать и то, чего заговорщики не желали видеть или просто не могли увидеть, хотя бы по той причине, по которой французы-солагерники будущего маршала иронически переиначили его фамилию…

Итак, К. Хаусхофер считается основоположником знаменитой геополитической доктрины «континентального евразийского блока».

Однако эта доктрина есть не что иное, как хотя и перенасыщенная всевозможными, зачастую пафосными рассуждениями и умозаключениями, а также явно небезынтересными фактами и аргументами, но тем не менее всего лишь авторская интерпретация Хаусхофером, как представителем опоздавшей к основному разделу мира Германии в начале эпохи империализма, оборотной стороны стародавних страхов того же Пальмерстона, о чем говорилось еще в предыдущей главе!

И потому вовсе неудивительно, что созревшая в основных своих чертах и постулатах еще до Первой мировой войны, т. е. в период наивысшего обострения англо-германских противоречий, эта же доктрина, но уже после столь беспрецедентно катастрофического поражения Германии в той войне, представлялась ему в плане практической реализации как прямое геополитическое противостояние прежде всего с англосаксонским Западом, особенно с Великобританией, как едва ли не единственная возможность возродить имперское величие Германии.

Однако же в ситуации, когда Германия была политически раздавлена Версальским т. н. «мирным» договором до того, что из активного субъекта мировой политики превратилась в пассивный субъект корыстной политики все той же Антанты, само существование которого обеспечивалось только соглашениями и условиями, зависевшими от воли других держав, попытка столь радужной реанимации оборотной стороны стародавних страхов Пальмерстона уже в самой своей основе было не чем иным, как тривиальным геополитическим шантажом Запада, прежде всего Великобритании, для постепенного выцыганивания у последней, как у лидера Запада, уступки за уступкой по принципу — «мы с Востоком до тех пор, пока Запад не с нами», или, как один из вариантов, «Германия с Востоком ровно настолько, насколько Запад не с Германией»! Что, как говорится, и имело место быть в политике Веймарской Германии вплоть до привода Гитлера к власти, да так и осталось вплоть до 1 сентября 1939 г., если вспомнить, как Гитлер постоянно выцыганивал у Запада собственное «умиротворение», в т. ч. и экономическое.

То есть, по сути дела, и со стороны Хаусхофера изначально предполагался, а в дальнейшем и реализовывался все тот же блеф, о котором столь красочно написал его друг Брокдорф-Ранцау в письме президенту Гинденбургу.

Между тем он преотлично понимал, что такое открытое геополитическое противопоставление, тем более в рамках «континентального блока», да к тому же на фундаменте из шантажа с использованием до остервенения ненавистных Западу Советов, неминуемо неизбежно, едва ли не автоматически приведет к жесткому, не исключая жестокого, скорее всего упреждающему, в т. ч. и военному ответу со стороны того же англосаксонского Запада, прежде всего самой Великобритании!

Т. е. опять к войне! Той самой войне, разменной монетой в которой опять станут исторические судьбы народов Германии и России, как главных европейско-евразийских «коренников» этого континентального блока, особенно же России, как самого крупного и мощного именно в геополитическом смысле «коренника»!

Ему ли, генерал-майору германской военной разведки, профессионалу высочайшего класса и в политике, и в дипломатии, и в истории, и, естественно, в геополитике было не понимать или не осознавать, что Великобритания в лице ее сильно окрепшей в годы Первой мировой войны разведки будет особо тщательно отслеживать всю ситуацию вокруг любых, даже еще только намеков на попытки реализации подобных идей?! А поскольку она категорически не терпит какого бы то ни было нарушения столь свято веками чтимого ею пресловутого «баланса сил», в т. ч. и на подступах к «жемчужине» в короне Британской империи» — Индии, то не остановится ни перед чем, пока интригами глобального порядка или той же войной не исправит чертов «баланс сил» в свою же пользу. Да еще и подтянет под это дело весь Запад. На тот момент был еще свеж пример того, как британская разведка в опережение германских интриг по организации «дворцового переворота» в целях отстранения Николая II и последующего сепаратного вывода России из войны (которые, кстати говоря, осуществлялись по каналам именно «Германенорден» и «Балтикума», но под общим патронажем германской разведки) устроила свою т. н. «февральскую революцию».

Ему ли, Карлу Хаусхоферу, было не знать эту азбучную аксиому геополитики, которая уже со времен Крымской (Восточной) войны 1853–1856 гг. обрела бесконечную вереницу беспрецедентно «железных» фактов и аргументов, подтверждающих ее?! А ведь за каждым из них — осознанно подлые действия Великобритании против России, направленные только на ее уничтожение. Тем не менее Карл Хаусхофер совершенно сознательно пошел на участие в той, как он сам же и называл, «игре» с Радеком не только с абсолютно аналогичным Брокдорф-Ранцау «багажом» мыслей, но и фактически как главный геополитический идеолог этой «игры».

Абсолютно идентичным же «багажом» мыслей обладал и Ганс фон Сект, который входил в состав германской делегации на версальской «мирной» конференции в качестве военного эксперта и где под влиянием первых двух, особенно же Карла Хаусхофера, превратился в того самого «неизвестного друга России», как его, по меньшей мере от полного незнания, продолжают величать. Воистину «в глубине всякой груди есть своя змея»! И что же должно было получиться из этого «триумвирата» змеиного по своему коварству «багажа» мыслей?! Да только то, о чем и было сказано выше, ибо глобальная провокация с непрерывным подставлением России, пускай и называвшейся тогда Советской, под всевозможные удары со стороны Запада ничем иным и не могла закончиться. В этой связи весьма любопытно и та последовательность событий, которая не замедлила показать себя во всей своей угрожающей «красе».

Не успела «игра» с Радеком войти в интенсивный режим, а, напомню, произошло это после 7 мая 1919 г., как уже 26 мая Верховный Совет Антанты по инициативе Великобритании направил ноту Колчаку, в которой говорилось о полном разрыве всяких отношений с советским правительством и о готовности признать его Верховным правителем России. Но только при одном условии — именно же как Верховный правитель Колчак должен был письменно согласиться на отделение от России Польши, Финляндии, Латвии, Эстонии, Литвы, Кавказа, Закавказья, Закаспийской области/Причем если в отношении последних шести между Колчаком и марионеточными правительствами этих окраинных территорий не будет достигнуто соответствующих соглашений, то вопрос должен быть передан на арбитраж Лиги Наций. А это означает, особенно в отношении пяти первых, что рекомендация британской разведки британскому же правительству о необходимости как можно дальше чисто в географическом смысле развести на послевоенный период Германию и Россию — была услышана\ А подал эту рекомендацию не кто иной, как закадычный оппонент того же К. Хаусхофера выдающийся британский геополитик и тоже разведчик Хэл форд Маккиндер, который в то время состоял консультантом британской разведки при Колчаке по вопросам геополитики. Не говоря уже о том, что и сама эта рекомендация Маккиндера тоже прямая реакция на начавшуюся в Берлине «игру». На этой же рекомендации Маккиндера основана и главная задача похода Юденича на Петроград в 1919 г., а затем, уже в 1920-м — нападения Финляндии на Россию. Она же стала главнейшим побудительным мотивом чисто пробританской агрессии Польши против России весной 1920 г. Причем, что характерно, Великобритания отлично понимала, что именно эта агрессия должна быть умеренной и строго дозированной, иначе поднимется вся Россия и сметет Польшу с лица земли, о чем откровенно предупредила Варшаву. Но дорвавшиеся до «свободы» панове так закусили удила, что пришли в себя, только увидев Красную армию у стен своей Варшавы. После чего уже Тухачевский уносил свои ноги из-под ее же стен, потому как развести Германию и Россию как можно дальше чисто в географическом смысле означало, что даже такому агрессору, как Польша, Великобритания и вся Антанта в целом, обязательно помогут, потому как ее, Польши, роль барьера на пути продвижения Германии на Восток и против проникновения России в Европу была определена еще в секретном меморандуме британского правительства аж в декабре 1916 г., т. е. еще до т. н. «февральской революции». И отнюдь не странное дело, что не успели высохнуть чернила на подписях под договорами, по которым этот развод как можно дальше чисто в географическом смысле был оформлен де-юре, как той же Германии внезапно, без всяких на то объяснений, при открыто проявленном недовольстве Франции резко скостили репарационный долг — с 269 до 132 миллиардов марок. Не догадываетесь, за что? А за то, что, соблазнив идеей «континентального блока» увлеченных т. н. «полевой революцией» азартных «игроков» в Москве, фактически спровоцировали их превратить национально-освободительную войну против агрессии Польши в революционный поход на Запад, который, зная о предстоящем повороте событий, заранее начал оказание помощи Польше. Ведь главная-то цель заключалась в том, чтобы выманить за пределы Советской России основные силы Красной армии и в оторванности от баз снабжения уничтожить их!

Или вот еще. Не успели «игроки» в Берлине пообсуждать вопрос о том, каким же образом на пользу двум изгоям послевоенной Европы воспользоваться тем самым «магическим ключом», который открыл бы двери России на Восток, но захлопнул бы их | для Великобритании, как тут же, прямо в 1919 г., «на хвост» всех будущих интриг Москвы и Коминтерна на восточном направлении села британская разведка и так никогда уже не выпускала оные из поля своего зрения. Особенно, например, ситуацию вокруг научных экспедиций Н. Рериха, которые осуществлялись под патронажем тайных обществ и молодой советской разведки. Более того, едва только они до чего-то определенного в отношении этого самого «магического ключа» договорились, как тут же под патронажем британской разведки и контролировавшегося ею всемирно известного лидера исмаилитов Ага-хана возник план «Юго-Восточного Союза» в составе территорий Северного Кавказа и Закавказья, а затем даже и план военно-политической унии между Азербайджаном и Персией под британским протекторатом. И, опять-таки, отнюдь не странное дело, что все эти планы возникали буквально по горячим следам ныне широко известного секретного предложения Троцкого об организации крупномасштабного военного похода на Восток, в Индию, который появился 5 августа 1919 г. — в Берлине «игра» была в самом разгаре — а вышеизложенные планы британской разведки появились уже в I сентябре — октябре того же года!

У наших хватило ума полезть в Персию, чтобы, видите ли, I отобрать у белогвардейцев пару угнанных в персидские порты посудин, но при этом установить там скоротечную Гилянскую Советскую республику, и тут же получили контрнаступление поляков. Дальше — больше, ибо у той «игры», что разыгрывалась в Берлине, были свои законы. В октябре 1921 г. вздумалось министру иностранных дел Франции Лушеру и министру иностранных дел Веймарской республики Вальтеру Ратенау хоть как-то нормализовать враждебные дотоле отношения между двумя государствами. В октябре того же года с молчаливого ведома Великобритании они подписали малоизвестное ныне Висбаденское соглашение. Ведь всякая война должна кончаться миром. Но под это же дело начал суетиться и «гений мирового пролетариата», о чем аккуратные немцы педантично докладывали своим патронам в Лондоне. И вот когда в апреле 1922 г. т. н. «гоминтерн» в составе Брокдорф-Ранцау и Чичерина в ночь с 15 на 16 апреля прорвал-таки в «ночных бдениях» т. н. дипломатическую блокаду и был подписан знаменитый Рапалльский договор, то наступил час расплаты, жестокой расплаты. Всего два месяца прошло с момента подписания Рапалльского договора, как 24 июня 1922 г. знаменитый и чрезвычайно влиятельный на Западе Вальтер Ратенау, один из членов «Комитета 300», что и в те времена правил Западом, был убит «специалистами по мокрым делам» из уже британской разведки подконтрольного «Балтикума», а что касается «гениального» Ильича, так и месяца не прошло, как на редкость «своевременно» его хватила столь сильная кондрашка, что он не соображал даже, как пользоваться зубной щеткой, и все мычал что-то невнятное.

А все потому, что не надо было, наслушавшись берлинских сказок из «политического салона» Радека, наступать на мозоли «старой доброй» Великобритании, ибо Висбаденское соглашение между Германией и Францией и Рапалльский договор Советской России с Германией создали совершенно иную, неподконтрольную Лондону геополитическую конструкцию в континентальной Европе, в которой Германия играла практически независимую роль, а Франция укрепляла и так постфактум по итогам войны сложившуюся гегемонию на континенте. А таких фокусов «добрая старая» Великобритания терпеть не может, особенно от тех, кто входит в «Комитет 300», — от того-то столь жестокая расплата и последовала.

Некоторое время у наших хватало ума уклоняться от последующих не менее соблазнительных предложений о военно-политическом союзе с Германией — «урок»-то был предметным и жестоким. Зато как только дело дошло до создания СССР, что в Лондоне открыто воспринималось как воссоздание, хотя и в слегка урезанном виде, но все той же ненавистной Альбиону России, как тут же последовали, причем практически едва ли не день в день, прямо в декабре 1922 г., первые шаги Великобритании по организации будущих Локарнских соглашений, благодаря которым и был выпущен на свободу «дух Второй мировой войны». А чтобы «духу войны» было бы на что жить, был составлен пресловуто известный «План Дауэса» — Великобритания и тут осталась верна себе: подтянув под это дело весь Запад, прежде всего экономически более сильные США. Финансового бремени по «материализации духов» она на себя не взяла, а предоставила эту «честь» заокеанскому партнеру. Так была заложена «мина под Европу».

Дальше опять настал черед восточных мотивов. Едва только Советы хоть как-то нормализовали свои отношения с Китаем и приступили к нормализации отношений с Японией, а и в том, и в другом случае без Берлина (особенно Карла Хаусхофера и его личных связей) дело не обошлось, как тут же Великобритания провозгласила необходимость «построения политики европейской безопасности из-за России»: начались плотные и очень интенсивные предлокарнские интриги, закончившиеся подписанием Локарнских соглашений. Смысл последних был в том, что ими Великобритания как бы уравновешивала выстроенную не без помощи Германии неподконтрольную Лондону геополитическую конструкцию в виде последовательных договоров СССР с Германией (1922 г.), Китаем (1924 г.) и с Японией (1925 г.), причем именно за счет полной неурегулированности вопроса о восточных границах Германии при наличии фактически пактов о ненападении на Западе. Берлинский шантаж удался и на этот раз — уже в 1926 г. Германия за уши была втянута в Лигу Наций и тем самым получила как бы политическую реабилитацию, а в конце 1926-го — начале 1927 г. с Германии и вовсе был снят военный контроль и удалена союзная контрольная комиссия.

…Говоря о предлокарнских интригах Великобритании, нельзя не воздать должное ее тайной дипломатии и разведке за искусство профессионально и комплексно решать свои задачи. Камнем преткновения на пути к Локарно была позиция Франции, недавно усутановившей дипломатические отношения с СССР и по-прежнему косо поглядывавшей на козни Берлина, который в те времена только \и знал, что плясал под лондонскую дудку. Так вот ради того, чтобы умерить упрямство Парижа, в Лондоне решили через свою агентуру в советской военной разведке попытаться соблазнить Кремль и Коминтерн идеей устроения очередной революции. На этот раз на Балканах с использованием панславянской идеи.

Одновременно с основополагающим шагом Великобритании в предлокарнских интригах — знаменитым меморандумом Остина Чемберлена от 20 февраля 1925 г., в котором излагались основные идеи будущих соглашений, — агент британской разведки в советской военной разведке В. С. Нестерович (известен также и под фамидией Ярославский) в том же феврале подал в Политбюро и Президиум ЦИК СССР подробную записку под названием «Пути революции на Балканах». В ней он пытался обосновать целесообразность очередного революционного бандитизма за рубежом под видом панславянской идеи и с использованием всевозможных славянских организаций и комитетов. Особый упор делался на то, что предлагаемое им революционное бузотерство должно начаться в странах Малой Антанты, а именно там-то более всего и было сильно влияние Франции. Кроме того, в записке прямо указывалось, что главный противник СССР — Франция, что не соответствовало действительности, ибо хотя другом тот же Париж в те времена назвать было нельзя, но все же разведчику полагалось бы знать, что главным противником в то время была именно Великобритания. Наряду с этим, Нестерович-Ярославский особое внимание уделил использованию для этих целей Военно-революционной организации Македонии, которая еще с конца XIXвека находилась под полным контролем итальянского масонства, в частности, знаменитой ложи «Пропаганда-2», которая в свою очередь с давних пор находилась под контролем британского масонства и британской разведки. Короче говоря, если бы этот план был полностью реализован, разрыва дипломатических отношений со многими странами Европы, в т. ч. и особенно с Францией было бы не миновать, не говоря уже о более худших последствиях. Ведь под сильнейший ответный удар Запада подставлялось все славянство! Частично Коминтерн, правда, реализовал этот план, который, как и следовало ожидать, закончился грандиозным провалом и скандалом в Болгарии, потому как болгарская полиция, естественно, была заранее оповещена. Нестерович же подался в бега, но вскоре его выследили и отравили в одном из кафе германского городка Майнца. Ну а Франция после этого стала вполне сговорчивой, и предлокарнские интриги покатились к своему заранее запланированному финалу. Кстати говоря, этим же предложением Лондон явно пытался отвлечь резко возросшую активность Кремля и Коминтерна в Китае на более подконтрольные ей территории…

На локарнские успехи Великобритании Кремль ответил подписанием советско-германского Договора о нейтралитете и ненападении от 24 апреля 1926 г. Одновременно каким-то не к месту «светлым умам» в Москве пришла в голову идея о военно-политическом союзе между СССР, Китаем и Японией. И двух месяцев после этого не прошло, как заместитель министра иностранных дел Великобритании по разведке Локкер-Лэмпсон в июне 1926 г. провел в Лондоне секретную конференцию с участием прозападно настроенных представителей германской военно-политической элиты с целью разработки плана объединенного военного похода Запада на СССР при активном участии Германии. А к весне 1927 г., крайне обеспокоенная неугомонными попытками прорыва Москвы и Коминтерна в Китай и вообще в Азию, Великобритания начала яростно нагнетать обстановку везде, где только можно.

Надо отметить следующее — к тому моменту тот же Локкер-Лэмсон уже был послом Великобритании в Китае и предпринимал титанические усилия для осложнения советско-китайских отношений, что, к сожалению, ему удалось. Более того, тогда же в 1927 г. появился и знаменитый «меморандум Танаки», в котором четко были обозначены агрессивные планы Японии против СССР. Обстановка вокруг СССР, да и в самом СССР крайне резко осложнилась — уже открыто замаячила угроза войны с Западом и стала резко возрастать угроза военного же столкновения на Востоке, а в стране резко подняла голову оппозиция и начала разговоры о смене власти. Если коротко охарактеризовать последствия начавшихся в берлинском «политическом салоне» Радека интриг, то не прошло и десяти лет, как вместо провокационного в изначальной своей сути континентального блока Берлин — Москва-Токио (а в какой-то момент даже и с участием Пекина) Москва получила вполне реальную угрозу войны на два фронта — на Западе и Востоке.

Хороши все эти «умнейшие и хитрейшие головы в большой политике» — что это за сотрудничество, коли любая попытка его реализовать приводила к таким последствиям?!

О каком же диктате всему миру могли мечтать заговорщики в 30-е годы, когда уже 20-е ясно показали, что британская разведка сверхплотно сидит «на хвосте» еще только вынашивавшихся идей подобного типа?!

Т.е. изначально даже сама идея уже была обречена на провал, и, честно говоря, по большому геополитическому счету, на вполне справедливый, потому как так или иначе, но необходимо осознанно считаться с интересами других, возможно и неприятных по каким-либо мотивам, но жильцов и так плотно перенаселенной коммунальной квартиры под названием Земля…

30-е годы вполне убедительно доказали абсолютную справедливость такого вывода, в т. ч. и в отношении заговора военных во главе с Тухачевским, которые, судя по всему, так до конца и не осознали, что были игрушками в колоссальной по своим нега-тивнейшим последствиям геополитической игре, а судьба марионеток исторически всегда печальна…

Глава I

Где начало того конца, которым заканчивается начало?^[13]

«У нас в Англии есть поговорка: зачем лаять самому, если собака есть?..»^[14]

С октября 1939 г. по настоящее время никем не замеченным оставался фантастически уникальный парадокс. В тот год в мир глобальных провокаций на заранее заданную геополитическую тему с подачи британской разведки выпорхнули сразу две запредельно идиотские версии «дела Тухачевского».

Версия № 1: «У Эдуарда Бенеша, бывшего президента Чехословакии, тоже есть свои счеты к Сталину. Дело в том, что, когда в 1937 г. были расстреляны Тухачевский и крупные военачальники Красной Армии, Европа была настолько возмущена, что Сталину пришлось искать каналы, через которые он мог бы убедить европейские демократические правительства в том, что победитель Деникина и Колчака — нацистский шпион.

По указке Сталина в ОГПУ в сотрудничестве с Управлением разведки Красной Армии было состряпано досье, которое должно было свидетельствовать против этих высших командиров Красной Армии, для передачи его правительству Чехословакии. Эдуард Бенеш, видимо, счел, что он не вправе проверять эти свидетельства, учитывая возможную помощь Сталина Чехословакии.

Пусть теперь Бенеш припомнит это дело, пересмотрит свое отношение к характеру «свидетельств», изготовленных специалистами из ОГПУ, и решит, имеет ли он право продолжать молчать.

Теперь, когда стало ясно, что хуже способа бороться с Гитлером, чем замалчивание преступлений Сталина, нет, все те, кто впали в подобную ошибку, должны нарушить молчание. Из опыта последних трагических лет следует извлечь урок, что наступление тоталитарного варварства нельзя остановить путем стратегического отступления на позиции полуправды и фальши. Конечно, нельзя диктовать цивилизованной Европе, как ей защищать честь и достоинство человека, но я все же надеюсь, что все те, кто не хочет принять сторону Сталина и Гитлера, согласятся, что главным их оружием должна стать правда, а такие вещи, как убийство, должны быть названы своими именами».

Оригинально получается: сначала поставить к стенке военных, потом испугаться возмущения какой-то там Европы, затем искать каналы для убеждения оной в своей правоте, задним числом состряпать досье, едва ли не насильно всучить его Бенешу, наверное, для того, чтобы он разболтал бы, что-де Сталин ни в чем не виноват, но прав, и одновременно надеяться на то, что он же еще и поможет Чехословакии?!

Версия № 2: «Когда все элементы непостижимой головоломки в Красной Армии были соединены воедино, законченная картина выявила следующие факты:

1. Сталинский план с целью опорочить Тухачевского и других генералов начал осуществляться, по крайней мере, за 6 месяцев до так называемого раскрытия «заговора».

2. Сталин расстрелял маршала Тухачевского и его соратников как немецких шпионов как раз накануне завершения сделки с Гитлером после нескольких месяцев секретных переговоров.

3. Сталин умышленно использовал фальшивые доказательства, полученные из Германии и сфабрикованные нацистским гестапо, в ложном обвинении самых преданных генералов Красной Армии. Это доказательство было получено ОГПУ с помощью белоэмигрантских военных организаций за рубежом.

4. По заданию Сталина 22 сентября 1937 года в Париже был тайно похищен генерал Евгений Миллер, возглавлявший Российский Общевоинский Союз.

Этот дерзкий акт, который мировая общественность не связывала с чисткой Красной Армии, был совершен с целью ликвидации единственного внешнего источника информации как канала, через который гестапо предоставило ОГПУ ложное доказательство против руководителей Красной Армии».

Вдогонку версии № 2 послано «разъяснение» следующего содержания: «Суть новостей заключалась в том, что проект соглашения между Сталиным и Гитлером заключен и доставлен в Москву Канделаки, секретным эмиссаром Сталина в Берлине.

Давид Канделаки, выходец с Кавказа и земляк Сталина, официально состоял торговым представителем в Германии. В действительности он был личным посланником Сталина в нацистской Германии.

Канделаки в сопровождении Рудольфа (псевдоним секретного представителя ОГПУ в Берлине) как раз вернулся из Германии, и они оба быстро были доставлены в Кремль для беседы со Сталиным. Теперь Рудольф, который подчинялся Слуцкому по заграничной разведывательной службе, достиг такого положения с помощью Канделаки, что был направлен непосредственно с докладом к Сталину через голову его руководителя.

Канделаки добился успеха там, где другие советские разведчики оказались бессильны. Он вел переговоры с нацистскими лидерами и даже удостоился личной аудиенции у самого Гитлера. Истинная цель миссии Канделаки была известна пяти-шести человекам.

Сталин считал это триумфом своей личной дипломатии, так как теперь в течение многих лет он один мог контролировать ход развития Советского государства. Только немногие из его ближайших помощников знали об этих переговорах.

Наркомат иностранных дел, Совет Народных Комиссаров, то есть советский кабинет министров, и Центральный Исполнительный Комитет, возглавляемые председателем Калининым, не принимали участия в политической игре Сталина — Канделаки.

В апреле 1937 г., после возвращения Канделаки в Москву, Сталин был уверен, что союз с Гитлером дело решенное. В тот момент, когда шли переговоры с Гиглером, он уничтожал своих старых товарищей, объявив их немецкими шпионами. Он узнал, что в настоящее время Германия не представляет для него реальной угрозы. Путь для чистки Красной Армии был свободен».

И при всем при этом Сталин, оказывается, был настолько зловреден, что приурочил начало «миссии» Канделаки непосредственно к дате подписания Антикоминтерновского пакта, т. е. к 25 ноября 1936 г.

Парадокс в том, что в эту версию поверили, да еще как! Уже сколько десятилетий верят. Ведь нет ни одной антисталинской работы, где бы ни встречалась фамилия автора этого бреда. Как же, под ним стоит подпись «гордости» всей «прогрессивной общественности», «кумира» антисталинских «детей Арбата». Между тем ни Вальтер Германович Кривицкий, чья подпись «украшает» эту версию с октября 1939 г., ни, тем более, Самуил Гершевич Гинзбург — а ведь это одно и то же лицо — клиническим идиотом никогда не был, как, впрочем, и автором «своих» вышепроцитированных «мемуаров» под крикливым названием «Я был агентом Сталина».

Потому что лично, собственной рукой ничего не писал и лично не издавал никаких мемуаров! Гонорар получал, а вот писать ничего не писал! Ни Вальтер Германович Кривицкий, ни Самуил Гершевич Гинзбург, а в действительности нанесший в канун войны колоссальный ущерб советской разведке беглый предатель попросту не знал английского языка, на котором якобы написал свои мемуары. Вдова ближайшего друга Кривицкого — такого же беглого предателя Игнация Рейсса — и такая же, как и они, беглая предательница Элизабет Порецки, вам слово: «Кривицкий ехал в США и очень страдал от этого, поскольку ни язык, ни страна не были ему знакомы. Он завел в Штатах новых друзей, которые проявили заботу о нем, а после, когда Кривицкого уже не было в живых, и о его семье. Но именно среди них он познал глубину своего одиночества. Его новые друзья и посоветовали ему заняться журналистикой, а еще лучше написать воспоминания. «И тогда жизнь наполнится смыслом», — уверяли его. Он не мог писать по-английски и всю работу возложил на «негров», которым сообщил необходимую обширную информацию. «Негры» исказили ее с единственной целью — сделать книгу сенсационной. Он ничего не знал об американской прессе, потому что не читал ее. А шумиха вокруг воспоминаний «сталинского агента» поднялась изрядная. Его сотрудникам удалось добиться поставленной цели. Кривицкий не подозревал, что «негры» присвоили ему звание и степени, которыми он никогда не обладал, а также «вручили» пост шефа советской разведки в Европе. Он невольно позволил приписать себе поступки других людей, которые он никогда не совершал. Он позволил исказить многие факты, имена, названия мест.

В то же время в этой — весьма спорной — книге он умолчал о своих подлинных заслугах: например, он лишь мельком упоминает о раскрытии японского кода, за что его представили к высокой награде, которую он так и не получил. Кривицкий не упомянул, что это была самая опасная операция в нацистской Германии. Он отказывался напрасно рисковать жизнью людей, о которых упоминается в его воспоминаниях: ему было известно, что только за одно упоминание имени в подобной литературе можно ответить головой (забегая вперед, отметим, что предал он свыше 100 человек! — А. М.).

Но мемуарист так и не осознал, что делает ему больше чести, чем присвоение фиктивных заслуг. Чтобы успокоить свою совесть, он называл вымышленные имена убитых, но он не имел права приписывать себе их деяния».

Мне трудно сказать, чего в ее словах больше — бездонной глубины человеческого, нравственного и профессионального падения, или безбрежной фальши, наигранного сетования по поводу деятельности недобросовестных «литературных негров», или попросту злоумышленного нежелания признать, что предательство — оно и есть предательство, и сколько его ни оправдывай, как ни оправдывай, оно на века — предательство. У Мольера в «Тартюфе» есть отличные строки:

Одно только ясно сразу — даже на излете жизни, а выше цитировавшиеся мемуары Э. Порецки были написаны уже в конце ее жизненного пути, такие естественные для любого нормального человека, тем более для офицера разведки, понятия, как честь, долг, патриотизм, Родина, для нее, как и прежде для ее мужа и его дружка, были всего лишь пустым звуком. Теперь об объективности и достоверности этого источника, ибо на то есть особые причины. Дело в том, что ВТ. Кривицкий напрямую был причастен к физической ликвидации ее мужа — Игнация Рейсса, сбежавшего на Запад несколько ранее. Элизабет Порецки не только точно знала об этом, но и в связи с этим одно время испытывала особую неприязнь к Кривицкому, чего и не скрывала в своих мемуарах: «Наша старая дружба с Кривицким умерла, между нами кровь Людвига» (правильно — «Людвик», под этим псевдонимом И. Рейсе и работал в советской разведке. — А. М.).

Формально, уже только на основании одного этого факта можно было бы, по меньшей мере, хотя бы предположить, что Э. Порецки как бы мстит Кривицкому, расписав до мельчайших подробностей всю неприглядную и дурно пахнущую подоплеку происхождения его т. н. «мемуаров». Однако такое предположение следует немедленно отбросить, так как есть и объективные, независящие от слов Э. Порецки доказательства: Кривицкий всегда работал только в континентальной Европе, главным образом против Германии, в связи с чем его основным рабочим языком был немецкий (к тому же с австрийско-чешским акцентом — из-за места рождения и первичного освоения немецкого языка по месту рождения; кроме того, он владел также польским, фламандским языками и, естественно, идиш). Более того, в конце концов и сама Э. Порецки в итоге признала, что «с Кривицким отношения стали улучшаться еще до его отъезда в США».

Есть и другие свидетельства совершенно сторонних лиц, которые едва ли не на все сто процентов аутентично описывают всю грязь «истории» происхождения его т. н. «мемуаров», в т. ч. и называя по имени главного «литературного негра». Так что сомнений в объективности и достоверности того, как она описала «технологию» подготовки, его т. н. «мемуаров», нет.

Конечно, для окончательного и категорического вывода о том, что Кривицкий не имел никакого отношения к самой процедуре написания «своих» мемуаров, и вышеприведенных свидетельств может показаться мало. Но есть немало тому доказательств в тексте этих самых «мемуаров». Приведу часть из них.

Итак, например, Кривицкий бежал из НКВД, однако в тексте его «мемуаров» практически повсеместно — 259 раз! — фигурирует аббревиатура ОГПУ, а также ГПУ — 49 раз, а НКВД — всего 9 раз. Между тем, по состоянию на октябрь 1939 г., когда «мемуары» вышли в свет, НКВД как таковой насчитывал уже более пяти лет. Мог ли опытный разведчик-нелегал не знать названия своей же спецслужбы?

Или как можно было написать, что встречался с самим Ежовым, но называть его главой ОГПУ? Ведь Ежов никогда не был главой ОГПУ, он возглавлял только НКВД, и в 1936 г. пришел именно в НКВД, который был создан на базе ОГПУ еще летом 1934 г.

Или вот такой перл: «…весной 1937 г… с резидентом НКВД приехали в Москву… в ГПУ царило…» Выходит, что весной 1937 г. отдельно существовал НКВД, отдельно — ГПУ (а все это наряду с ОГПУ), воскресшим, оказывается, спустя почти полтора десятка лет после реорганизации. Конечно, это мелочи, но ведь они изложены в мемуарах разведчика-профессионала.

А чего, например, стоит его знание своей же собственной биографии? Между тем прямо в первой же строчке первой же главы его «мемуаров» приводится одна дата — 30 июня 1934 г., — в связи с которой «мемуарист» указывает, что в это время он работал в Разведывательном управлении Генштаба.

Несоответствие с фактами, собственноручно изложенными им в своей же автобиографии, очевидно, столь сильно покоробило редакцию издательства, что она тут же дала сноску — «В. Г. Кривицкий в это время работал в ИНО ОГПУ». То есть получается, профессиональный разведчик-нелегал не ведает о том, где и когда он работал.

Возьмем что-нибудь посложней, например, операцию по добыванию японских шифров, благодаря чему, он, видите ли, контролировал всю секретную переписку между Японией и Германией в 1935/1936 гг. по вопросу о заключении пресловутого Антикоминтерновского пакта. Даже для непосвященного в тайны разведывательной деятельности, но обладающего просто элементарно здравым умом, — это миф чистейшей воды. И прежде всего потому, что в любой разведке существует «железное» правило — все добытые шифры иностранных государств немедленно переправляют в Центр и только Центр организует дальнейшую работу с ними. Более того, для контроля шифропереписки, ведущейся средствами радиосвязи, необходимо иметь соответствующую аппаратуру перехвата. В 30-е годы прошлого столетия эта аппаратура была очень громоздкой и сладить с ней в условиях нелегальной резидентуры было абсолютно невозможно. Я уж не говорю о том, что по прикрытию он был владельцем небольшого антикварного магазина — антикварный магазин с «лесом» антенн для радиоперехвата?

Да и как он мог контролировать всю шифропереписку между Японией и Германией, если, во-первых, у него в руках оказались только японские шифры, которые были построены на использовании японского языка, которого он тоже не знал, как, впрочем, и часто употребляемого японцами английского, а, во-вторых, как он мог что-то контролировать, коли переписка велась между посольством Японии в Берлине и МИДом Японии в Токио, а он сам сидел в Голландии?!

Если подобные вопросы можно было бы задать ему самому, то он и сам бы удивился своим подвигам… Он действительно добыл книгу японских шифров и немедленно переправил ее в Москву…

Что же до шифров вообще, и японских в частности, так их, во-первых, не только он добывал, но и многие другие разведчики и агенты — это вообще одно из наиболее приоритетных направлений деятельности любой солидной разведслужбы. А, во-вторых, с конца 20-х — начала 30-х годов прошлого столетия и на Лубянке — знаменитый Спецотдел Глеба Бокии, и на Знаменке — тогда штаб-квартире прославленного ГРУ, преотлично наловчились раскалывать, в т. ч. и шифры Страны восходящего солнца, включая и т. н. «пурпурный» — один из самых сложных японских шифров того времени!

«Проконтролировав» всю секретную шифрпереписку между Японией и Германией — одно это утверждение уже натуральный бред, поскольку все проконтролировать невозможно, — гордящийся этим своим «достижением» «мемуарист» вместо общеизвестной даты подписания Антикоминтерновского пакта — 25 ноября 1936 г. — почему-то сначала использовал 10 марта 1936 г.?! Вот и спрашивается, ну что он там «контролировал», коли и этого-то не знал?!

Кстати, на т. н. «дипломатическую тему» это далеко не единственный прокольный «перл» — в другом месте т. н. «своих мемуаров» доблестный борзописец начертал, например, такое: «…как только Молотов и Риббентроп подписали протокол о заключении советско-германского пакта…»! (подчеркнуто мной. — A.M.)

Выходит, что даже изредка заглядывая в нечасто попадавшиеся ему на глаза газеты на знакомом языке, он, в строгом соответствии с известной поговоркой, видел только фигу — ведь на весь же мир было объявлено, что, во-первых, Молотов и Риббентроп подписали именно Договор о ненападении, а пактом он был назван прессой только в середине сентября 1939 г., а, во-вторых, что они подписали именно же Договор, а не протокол о заключении какого-то неизвестного пакта!

И вот так, уважаемые читатели, буквально в каждом абзаце, буквально в каждой строчке его т. н. «мемуаров».

Потому что он действительно ничего не писал сам — за него это сделал старый агент британской разведки, скандально известный в журналистских кругах русской эмиграции литературно-публицистический «папараци» Исаак /Айзек/ Дон-Левин, о котором и о «творениях» которого в тех же кругах той же эмиграции выражались более чем определенно: «От документа, пущенного в оборот Дон-Левиным, за десять километров несет такой фальшью, что нужно быть просто слепым или дураком, чтобы ее не заметить…»

С Божией помощью и мы не оказались ни слепыми, ни, тем более, дураками. На этом вопрос об «авторстве» Кривицкого-Гинзбурга считаю полностью закрытым — РАЗ И НАВСЕГДА! БЕЗОГОВОРОЧНО!

Но открытым остается вопрос о его причастности к «заговору маршалов» — иначе чего ради он полез бы морализаторствовать, да еще и в адрес экс-президента Чехословакии Эдуарда Бенеша…

Для измены Родине нужна чрезвычайная низость души^[15]

…Абсолютно непонятно, на каких основаниях, но упрямо считается, что побеги в 30-х годах XX века таких разведчиков, как В. Г. Кривицкий, А. Орлов и т. п., были якобы адекватной реакцией «убежденных борцов со сталинизмом» на развернувшиеся в 1937 г. репрессии.

Однако это в корне абсолютно ложная точка зрения, ибо факты свидетельствуют, что эти кочующие из одной антисталинской публикации в другую «бродячие борцы со сталинизмом», коего, кстати говоря, они и не шибко-то видели, поскольку большей частью пребывали за границей, стали предателями задолго до 1937 г. и бежали на Зацад отнюдь не во спасение своих шкур от «ежовых рукавиц» Лубянки.

Это было абсолютно сознательное, давно созревшее предательство по очень шкурным, крайне неприглядным мотивам!

Элизабет Порецки, вновь Вам слово. На одной из страниц своих мемуаров (хоть эта написала сама!) — «Тайный агент Дзержинского» (Кривицкий — тайный агент Сталина, этот — Дзержинского?! Даже по названиям очевидно, что не то чтобы на Россию, но и даже на СССР им было наплевать, они были только чьими-то агентами) — Элизабет Порецки при абсолютно четком и ясном указании на то, что нижецитируемый ею разговор состоялся в 1937 г., отмечает, что как-то в беседе со своим мужем, говоря о Кривицком, она заметила супругу, что «уже в течение двух лет он (т. е. Кривицкий. — A.M.) всегда отступал, когда приближался момент совершить решительный шаг» (так на «новоязе» предателей якобы благородно звучит самое гнусное из всех человеческих деяний — ПРЕДАТЕЛЬСТВО! — A.M.).

«Я была уверена, — продолжает далее беглая предательница, — что и сейчас он найдет иллюзорную надежду, которая еще на какое-то время, неопределенное, отсрочит разрыв с ними» (т. е. с Лубянкой, Кремлем, СССР. — A.M.).

А это означает, что на тот момент, т. е. на 1937 г., насчитывалось уже минимум два года, как они между собой обсуждали вопрос о предательстве, хуже того — это свидетельствует и о том, что коли два года уже шло обсуждение, то, следовательно, сама мысль о предательстве прочно сидела в их умах задолго до этого двухлетнего срока!!!

Т. е. выходит, что как минимум с 1935 г., если не раньше, они продумывали и обсуждали между собой механизм предательства!

Между тем и Рейсе, и Кривицкий принадлежали к когорте наиболее авторитетных и опытных профессионалов нелегальной разведки, а профессионалы такого уровня просто так на предательство не идут. Для этого еще надо как минимум трижды «созреть»: сначала до самой мысли о предательстве, затем дать ей вызреть в собственном сознании и укоренить ее, а затем уже и до фактического предательства дозреть.

Как это ни парадоксально, но именно так все было и в действительности — например, своего мужа, Игнация Рейсса, Э. Порецки выставила предателем и вовсе со стажем аж с 1919 г. А заодно и Кривицкого, ибо они были не просто земляками, но закадычными друзьями детства. То есть, по ее словам, выходит, что придя на работу в разведку в 1919 г., они уже были предателями или как минимум склонными к этому. Более того, прямо на титульном листе своих мемуаров она приводит следующий диалог со своим супругом: «В этой книге должен быть один очень важный персонаж… Может быть, самый главный герой.

— Кто же? — изумленно перебила я.

— Кто? — в голосе Людвига (т. е. ее мужа. — A.M.) была ненависть. — Феликс Эдмундович Дзержинский! Это он… Он… Я никогда не рассказывал тебе об этой встрече в его московском кабинете в девятнадцатом году! Мы были там все! Вся наша дружная компания из милого австрийского городка. Нет! — остановил себя Людвиг. — Книгу о нас не надо осквернять этим демоном… Ведь мы — его стая. Он выпустил нас из-под своего крыла на эту «грязную работу».

По прошествии более восьми десятилетий, последние из которых принесли весьма подробные знания о многом и о многих, в т. ч. и о «железном» Феликсе, вряд ли кому-либо придет на ум мысль о том, чтобы вылепить из него некое подобие ангела — все равно ведь не получится. Но вопрос именно в том, что если все всё так хорошо понимали, то, простите, зачем же так долго оставались на этой «грязной работе»? Что мешало, например, в те же 20-е годы или в начале 30-х годов попросту уйти с этой «грязной работы»? Или, на худой конец, тогда же бежать на Запад?

В первом случае в те годы вообще без каких-либо последствий обошлось бы, во втором — если не высовываться, то в принципе тоже без особых последствий, как-никак, но примеры тому есть, и немало. Но нет, все это время работа не казалась «грязной», ибо протекала в основном за границей, на казенные и немалые деньги — опять же, весьма приятный момент, особенно на фоне разрухи и проблем 20-х годов и трудностей первых пятилеток. И вот с такими-то мыслями в голове они, эти «борцы со сталинизмом», работали в нелегальной разведке, в святая святых разведывательной службы?!

В общем-то ответ на подобные вопросы дал еще сам Ф. Э. Дзержинский, когда в 1923 г. заявил К. Радеку: «Только святые или негодяи могут служить в ГНУ, но святые теперь уходят от меня, и я остаюсь с негодяями» (выделено мной. — A.M.).

И вот еще что очень характерно — сначала они работали в военной разведке — и тоже как нелегалы, и лишь затем, в 1931 г., все дружно ринулись в ИНО ОГПУ. В то время еще никто никого не принуждал — это будет потом, и то, если честно, все равно, при всех обстоятельствах, всегда и непременно интересовались личным мнением и с уважением относились к нему: уж слишком это тонкое дело — разведка, чтобы только голым насилием двигать кадры туда-сюда.

А ведь сам факт перехода из военной разведки в разведку Лубянки при тех, мягко выражаясь, изначально не отличавшихся каким бы то ни было подобием сердечности отношениях между двумя постоянно конкурировавшими ведомствами — в «шоколадном домике» на Знаменке никогда не забывали о грубых попытках «железного» Феликса еще на заре советской власти силой подмять под ВЧК военную разведку, — это не только просто странная, но именно настораживающая деталь их биографий по состоянию на 1931 год.

Во-первых, потому, что начало 30-х годов — время первого серьезного всплеска уже сориентировавшейся на силовое решение своих задач оппозиции в стране, в т. ч. и с участием военных. Уже в 1930 г. в отношении Тухачевского были получены первые серьезные данные о его заговорщической деятельности и с тех пор поток такой информации только нарастал.

Во-вторых, это тем более важно учесть, если вспомнить, что этот всплеск активности оппозиции сопровождался и активным установлением законспирированных контактов с различными кругами русской эмиграции и иными, не менее заинтересованными в перевороте в СССР силами, особенно с Троцким и его сообщниками.

В-третьих, в еще большей степени это важно учесть еще и потому, что в силу ряда объективных обстоятельств разведка Лубянки носила в те годы в первую очередь ярко выраженный характер внешней контрразведки — цели и операции этого типа и стиля были тогда преобладающими. Однако в том-то все и дело, что с позиций внешней контрразведки легче вступать в контакты с представителями различных заинтересованных в перевороте в СССР кругов и сил, не говоря уже о том, что и легендировать-то их тоже значительно легче, в т. ч. и т. н. «оперативной необходимостью».

В-четвертых, в свете всего этого очень трудно не обратить внимания на тот факт, что с 1 августа 1931 г. ИНО ОГПУ возглавил А. Х. Артузов — «ученик» Дзержинского и близкий друг Тухачевского еще со времен советско-польской войны 1920 г. Между тем Кривицкий и Рейсе также участвовали в разведывательных операциях во время той войны, находясь под общим командованием Тухачевского.

На одной из страниц своих мемуаров Э. Порецки указывает, что вернувшись в 1935 г. из Москвы, Кривицкий заявил ее мужу следующее: «Они нам не доверяют… мы нужны им, но они не могут доверять коммунистам-интернационалистам. Они заменят нас русскими, для которых революционное движение в Европе ничего не значит» (выделено мной. — А. М.).

Выходит, что все дело в том, что их начали заменять русскими, которым вполне справедливо и закономерно было наплевать на это самое «революционное движение в Европе», потому как не Россия для какого-то там «революционного движения» дармоедов из крикливой банды Коминтерна, и не советская разведка для этого «движения» дармоедов, а принципиально наоборот, что и было открыто провозглашено именно в 1935 г.

А вообще-то ничего не скажешь, уж очень хорош этот «интернационалист», если в штыки воспринял даже не сам факт, а еще только идею прихода в разведку представителей главного, государствообразующего народа России (СССР).

И поскольку во всем этом есть очень грязный подтекст, невозможно не отметить, что именно тогда, когда Кривицкий был в Москве в который-то-раз руководителем разведки Лубянки, т. е. главой Иностранного отдела Главного управления государственной безопасности Народного комиссариата внутренних дел СССР, был назначен именно еврей — с 21 мая 1935 г. руководителем ИНО стал Абрам Слуцкий, его первым заместителем — тоже еврей, Борис Берман, вторым заместителем — тоже еврей, Валерий Горожанин (он же Кудельский). Это уж потом, уже после побегов таких, как Кривицкий-Гинзберг, Рейсс-Порецкий, Орлов-Фельдбин и им подобных, начнут разбираться и, к сожалению, чрезвычайно круто со многими чекистами, в т. ч. и разведчиками, в т. ч. и евреями по национальности. Но никто и никогда не ставил задачу о поголовном изгнании евреев с Лубянки, в т. ч. и из разведки, — это произойдет только во времена хрущевской «оттепели», ибо именно при нем, в 1955 г. с Лубянки окончательно повыгоняли всех евреев.

Что же до описываемого периода, то достаточно вспомнить такие славные имена, как Наум Эйтингон, Борис Рыбкин, Елена Зарубина (урожденная Розенцвейг), Лев Василевский, Яков Серебрянский и еще многие и многие другие, носители которых своим героическим, самоотверженным служением Родине — России — золотыми буквами вписали свои великие имена в историю отечественной разведки. Да, им пришлось хлебнуть лиха, и в первую очередь из-за таких предателей как Рейсе, Кривицкий, Орлов и т. п. Но никогда, ни при каких обстоятельствах у них не возникало даже тени намека на те мысли, что издавна бродили в головах этих самых «борцов со сталинизмом». А уж сколько пострадало русских и представителей других национальностей в той же разведке — и говорить трудно.

Но все-таки, что же в конце концов привело его, Кривицкого (да и Рейсса тоже), к фактическому предательству? И при чем тут болтовня о недоверии к коммунистам-интернационалистам и вообще о революционном движении в Европе, от которой, как и от других «творений» Дон-Левина, за десять километров несет фальшью?

А оно вот в чем. 7 и 8 мая 1935 г. в Москве прошло беспрецедентное по своему значению совещание руководства военной разведки, созванное по инициативе Сталина. Одна из причин созыва заключалась в том, что в военной разведке произошел — еще в феврале 1935 г. — очередной крупнейший провал (известен по истории ГРУ как копенгагенский). Подобные провалы на протяжении 20-х — начала 30-х годов XX века носили «серийный» характер и не только в ГРУ, но и на Лубянке, и в Коминтерне. Всякий раз предпринимались вроде бы правильные меры по недопущению провалов, но не проходило и года, как происходил очередной провал.

В условиях надвигавшейся реальной военной угрозы подобная практика халатности, безответственности и элементарного несоблюдения самых элементарных правил конспирации в разведке окончательно вывела из себя высшее государственное и партийное руководство, которое и созвало это совещание и потребовало самым радикальным образом изменить положение к лучшему. Исходя из практики деятельности советского руководства, можно, не боясь ошибиться, говорить о том, что итоги и выводы, сделанные на совещании, касались не только военной разведки, но и ИНО ГУГБ НКВД СССР. Главный же итог совещания, касавшийся всех разведслужб, заключался в открытой постановке задачи о резком повышении роли и эффективности разведки в подготовке к отражению угрозы войны.

А среди главных итогов, затрагивавших тактику разведывательной деятельности, значилось категорическое требование (в который-то раз начиная с 20-х годов) прекратить использование в разведывательных целях членов иностранных компартий, особенно же вербовать их (кстати говоря, это требование не было выполнено на 100 % едва ли не до конца существования СССР). Логическим продолжением линии руководства СССР по подготовке к войне стало Постановление Политбюро ЦКВКП(б) от 15 мая 1935 г., гласившее:

А 21 мая 1935 г. Артузов навсегда покинул пост руководителя ИНО ГУТБ НКВД СССР и полностью сосредоточился на работе первого заместителя начальника военной разведки — С. Урицкого.

Именно после этого, судя по всему, своеобразного «момента истины», на все предложения о том, чтобы уже тогда совместно бежать на Запад, Кривицкий отвечал короткой фразой: «Ситуация для меня еще не созрела». На профессиональном языке любой контрразведки мира это означает, что объект, принявший принципиальное решение о предательстве, приступил к тщательной подготовке к побегу в самый крайний момент. А учитывая, что это профессионал высокого уровня — разведчик-нелегал, — то и подготовка к побегу будет заключаться в том, чтобы как можно больше скопить информации к моменту фактического предательства, потому что во все времена единственным пропуском при уходе к противнику является информация. Так оно и вышло потом — «интернационалист» «сдал» британской разведке свыше 100 разведчиков, агентов, доверительных связей и оперативных контактов, а также свыше двух десятков вспомогательных агентов, т. е. агентов инфраструктуры любой разведки — связников, курьеров, содержателей конспиративных и явочных квартир, телефонов, почтовых ящиков и т. д., нанеся тем самым беспрецедентно мощный урон советской разведке. И когда — перед самой войной!

…Вначале 1940 года по настоянию британской разведки В. Г. Кривицкий был перевезен из США в Англию, где его с большим мастерством, я бы даже сказал искусством, допросила одна из самых сильных контрразведчиц того периода — Джейн Арчер (МИ-5). Кстати говоря, вывезли его на британские острова отнюдь не случайно — еще в США он начал всерьез сдавать советскую агентуру и операции разведки представителям британской разведки, в лице действовавшего на территории США нью-йоркского разведывательного центра МИ-6.

Так вот Джейн вытряхнула из «интернационалиста» столько, что потом, когда с помощью выдающегося агента советской разведки — Дональда Маклина — ее доклад попал в Москву, там попросту за голову схватились. И было от чего — ведь, с одной стороны, он «сдал» громадное количество разведчиков, агентов, доверительных связей и оперативных контактов, но с другой — информация подобного рода по тогдашним правилам британской разведки оседала в «Комитете XX», который занимался агентурной работой с выявленными агентами иностранных спецслужб, нередко перевербовывая их. На счастье советской разведки, особенно же ее знаменитой «кэмбриджской пятерки», а ведь Кривицкий фактически навел на нее МИ-5, в «Комитете XX» всеми делами заправлял их ближайший друг — Виктор Ротшильд, также связанный с советской разведкой. В значительной мере именно благодаря ему «пятерка» отделалась более чем удачно и продолжила свою работу.

Однако все дело в том, что обычно, при возникновении подобных ситуаций, руководство преданной разведки по соображениям профессиональной безопасности априори обязано предполагать и расшифровку своей агентуры, и возможность ее перевербовки, и вброс в эти же каналы искусной дезинформации, короче говоря, все самое плохое, что может быть в разведывательной деятельности. Как правило, идут даже на временную консервацию агентуры и даже целых резидентур. Например, из-за выхода в свет «мемуаров» Кривицкого руководство советской разведки вынуждено было временно законсервировать мощную нелегальную резидентуру в США, которую возглавлял выдающийся разведчик-нелегал Исхак Абдулович Ахмеров (заместитель — Норман Бородин, сын известного Михаила Бородина), располагавший уникальной агентурной сетью, благодаря которой под плотным наблюдением находилась вся администрация президента США. Масштаб нанесенного Кривицким ущерба был настолько велик, что в известность был поставлен Сталин.

И если помнить об этом, то станет понятной одна из основополагающих причин, в силу которой он, Сталин, накануне войны проявлял повышенную недоверчивость к разведывательной информации. Особенно если она исходила из источников, попавших в поле зрения британской разведки. А ведь Кривицкий был не единственный предатель. В то время самой заинтересованной в столкновении СССР и Германии державой была Великобритания, а, соответственно, невозможно не понимать и того, что не учитывать этих обстоятельств Сталин не только не мог, но и не имел права. Отсюда и недоверие, но всегда с просьбой как можно тщательней все перепроверить…

Что же до того, когда же «ситуация должна была созреть», то вот тут-то и получается, что как одно из звеньев «двойного заговора», он и должен был оставаться на своем посту в Голландии в качестве именно одного из связующих советскую и германскую части заговора звеньев. Потому, что именно в Голландии нелегальный резидент советской разведки, а на самом деле предатель и заговорщик Вальтер Германович Кривицкий установил очень тесные связи с семьей экс-кайзера Германии Вильгельма II, который после отречения от престола и краха монархии еще в ноябре 1918 г. укрылся в голландском местечке Доорн.

Именно на Доорн замыкались многие линии связи антигитлеровски настроенных германских генералов, особенно же промонархически настроенной части, с представителями которых у Кривицкого были свои крепкие, хорошо налаженные связи. О них он не докладывал в Москву. Именно в Доорне, в прямой контакт с Кривицким вошли доверенные представители главнокомандующего сухопутными войсками вермахта генерал-полковника барона Вернера фон Фрича, являвшегося одним из наиболее принципиальных и последовательных сторонников идей генерала Ганса фон Секта о «восточной» ориентации. Именно Вернер фон Фрич в 1936–1937 гг. возглавлял промонархический заговор против Гитлера.

Однако, войдя в этот аристократический круг, — кстати говоря, ему, а также Рейссу неоднократно сообщалось личное указание Сталина всей разведке о необходимости срочно найти каналы для агентурного проникновения в аристократические круги, в частности, Германии, на что оба предателя пренебрежительно отмахивались — Кривицкий, вместо того, чтобы заниматься своим прямым делом, т. е. разведкой, занялся категорически запрещенным политическим интриганством. Он не только установил тесные связи с антигитлеровски настроенной оппозицией там, в Доорне, но и с некоторыми ее представителями занялся нелегальной политической деятельностью подрывного характера: готовил и размножал антигитлеровские памфлеты?! Естественно, не ставя об этом в известность Москву, Центр (кроме, конечно же, руководителей советской части «двойного заговора»), иначе с ним начали бы разбираться еще тогда, в 1936 г.!

Вы можете себе представить ситуацию, когда глава нелегальной резидентуры, не ставя в известность Центр и не имея на то никакого ни права, ни разрешения, начинает заниматься сугубо подрывной политической деятельностью, да еще и печатать и размножать памфлеты, направленные против главы, хотя и крайне недружественного, но государства, с которым у СССР совершенно официальные дипломатические отношения?!

Это уже не нарушение, хотя бы и грубейшее, а злостное, злоумышленное преступление!

И Кривицкий совершенно сознательно пошел на это тягчайшее для разведчика-нелегала, тем более главы нелегальной резидентуры, преступление, — когда представители фон Фрича обратились к нему с просьбой об издании антигитлеровского памфлета, он не только не отказал, но и принял самое деятельное участие в исполнении этой просьбы совместно с женами Вильгельма II и генерала Людендорфа (того самого, что пропустил «запломбированный» вагон с Лениным в Россию, а затем поднял на ноги Гитлера, чтобы в очередной раз, продемонстрировав свою патологическую тупость в политике, скатиться до антигитлеровской оппозиции…).

Однако, столь глубоко внедрившись без санкции и вообще какого бы то ни было ведома Москвы в ближайшее окружение экс-кайзера, Кривицкий неминуемо попал и под колпак британской разведки, которая с момента бегства кайзера из Германии в 1918 г. и вплоть до его смерти в 1940 г. ни на секунду не выпускала экс-монарха из поля своего зрения, так как он был не столько побежденным врагом, сколько очень опасным именно в силу близких родственных связей с британской королевской семьей (кузен короля Георга V) экс-монархом, а из-за своих колоссальных связей в мировом сообществе венценосных особ и высшей аристократии запросто мог нанести серьезный ущерб британской монархии.

А «пас» экс-кайзера и его ближайшее окружение, а также их связи как в Доорне, так и за пределами Голландии — особенно же в Германии и в Великобритании — не кто иной, как старинный, «закадычный» недруг Лубянки — печально известный еще с лета 1918 г. британский разведчик Роберт Брюс ЛОККАРТ.

Наряду с общеизвестными сведениями о Локкарте следует иметь в виду еще одно, куда более важное, чем даже все, что о нем известно, обстоятельство. Дело в том, что по данным высокопоставленного в прошлом сотрудника британской разведки Джона Колемана; Роберт Брюс Локкарт являлся членом знаменитого в закулисъе Запада, особенно же Западной Европы, «Комитета 300» — одного из самых могущественнейших в мире закулисных институтов подлинной, невидимой власти на Западе, исполняющего фактически функции «мирового правительства».

Насчитывающий уже не одно столетие «Комитет 300» объединяет в своих рядах наиболее влиятельных представителей деловой, особенно финансовой, политической, военной, культурной и научной элиты Запада, совокупная мощь которых может сокрушить любые государства мира. На протяжении всей своей истории «Комитет 300» традиционно управляется только представителями высшего эшелона правящей элиты Великобритании, в т. ч. и представителями британской королевской семьи. Локкарт же являлся одним из тех редчайших британских разведчиков, который был допущен в святая святых невидимой системы управления Западом (очевидно, как ученик выдающегося британского геополитика, разведчика, ученого Хэлфорда Маккиндера, также являвшегося членом «Комитета 300»).

И попасть под его колпак означало даже не столько попасть под колпак британской разведки как таковой, хотя и это уже чрезвычайное обстоятельство, сколько под невидимый колпак всевидящего ока самого «Комитета 300», который в 30-е годы XXвека был крайне заинтересован именно в сохранении Гитлера у власти в Германии как ударно-штурмовой силы Запада для броска на Восток в целях учинения очередной расправы с Россией, хотя бы и называвшейся тогда СССР. В то время членами «Комитета 300» с британской стороны едва ли не поголовно являлись участники пресловутой «Кливлендской группировки» («клики», как ее тогда называли) — яро пронацистски настроенные: Гарольд Бальфур — заместитель министра авиации, Кеннет Линдсей — депутат парламента, лорд Дунгласс (впоследствии лорд Хоум), герцог Гамильтон — главное действующее лицо с британской стороны в интриге по организации перелета Гесса в Англию, Джим Уэддерборн — заместитель государственного секретаря Великобритании по делам Шотландии, Р. А. Батлер — заместитель министра иностранных дел, лорд Лотиан — посол Великобритании в США, Оуэн О'Малли — посол Великобритании в Венгрии, лорд Галифакс — министр иностранных дел Великобритании в правительстве Н. Чемберлена, лорд Юстас Перси — влиятельный член партии консерваторов, сэр Сэмюэлъ Хор — опытнейший дипломат, но еще более разведчик, лично принимавший активнейшее участие в убийстве еще Распутина и организации т. н. «февральской революции» в России. Дж. Дж. Астор — владелец газеты «Тайме» и его супруга — Нэнси Астор.

Локкарт же не только выполнял информационные задания СИС и «Комитета 300» — у него, кстати говоря, долгое время была очень уникальная «крыша», ибо, с одной стороны, он использовал традиционное для британской разведки журналистское прикрытие, с другой же, возглавлял разведывательно-информационную службу одного из крупнейших в те времена международных банков — но и прежде всего «пас» наиболее видных деятелей Запада: от политиков и бизнесменов до деятелей культуры и прочих интеллектуалов.

Что же до его очень близких связей с семьей экс-кайзера и с самим экс-монархом, то в его функции одновременно входило, судя по всему, обеспечение упреждающей безопасности основного трафика особо конфиденциальной связи между Букингэмским дворцом и Гитлером. Именно по этому каналу, в частности, Гитлеру ясно дали понять, что он может преспокойно оккупировать Рейнскую область, куда он не имел права соваться, и даже объяснили, как это сделать, чтобы, паче чаяния, не втянуть Лондон в войну — как впоследствии выяснила уже французская разведка, Гитлер ввел войска в эту область, несмотря на особые опасения своих генералов, заведомо зная, что Англия никак не отреагирует, ибо сама же и намекнула, что это лучше всего сделать за день до вхождения в силу взаимоперекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи в отражении агрессии от 02.05. и 16.05.1935 г. По этому же каналу продвигалась в обе стороны и иная судьбоносная тогда для всего мира информация. И было бы удивительно, если бы британская разведка не «пасла» бы безопасность такого трафика связи. Кривицкий же, оказавшись, что называется, в струе самой что ни на есть золотой для любой разведки информационной жилы, пустился в печатание антигитлеровских памфлетов!

В 20-х-30-х годах Локкарт откровенно специализировался также и на отслеживании любых связей из СССР с заграницей, а опыт у него был немалый. Локкарт так же, как и Кривицкий, очень глубоко внедрился в семью и ближайшее окружение экс-кайзера и даже стал его частым гостем. Более того, он не только пользовался гостеприимством отставного монарха и его семьи, но и сам проявлял несвойственное англичанам радушие, принимая у себя в Англии часто приезжавших туда в 30-е годы с различными миссиями от различных, в т. ч. и антигитлеровски настроенных кругов, германских принцев — сыновей и внуков экс-кайзера, а также других высокопоставленных эмиссаров. Фигура Локкарта в середине 30-х годов XX века еще и тем зловеща, что именно в это время он был очень близок к будущему королю Великобритании — Эдуарду VIII, который тем и отличался, что был на редкость прогитлеровски настроенным монархом.

Но самое главное, конечно, в том, что Локкарт «пас» фактически главный трафик сугубо конфиденциальной связи между Гитлером и британским королевским двором, по которому фюреру передавались наиважнейшие для судеб мира сведения и мнения об истинной позиции Великобритании по различным актуальнейшим вопросам тогдашней современности.

Кривицкий же вместо того, чтобы максимально использовать столь редко выпадающий в жизни любого разведчика шанс и полностью оседлать столь уникальную «золотую жилу» в интересах своего государства, занялся подрывной политической деятельностью. Очевидно, судьбы «перманентной мировой революции» ему были куда дороже, чем судьбы мира и безопасности государства, гражданином которого он являлся и на верность которому присягал.

А теперь, в свете этих фактов, взглянем, на другой. В 1934 г. от одного из наиболее ценных своих агентов — Винцента Антоновича Илинича — возглавлявший тогда ИНО Артузов получил следующие данные: «…польской разведкой был добыт скопированный доклад английской разведки о том, что германское командование в лице генерала Хаммерштейна нашло в лице т. Блюхера человека, который опираясь на Германию, совершит переворот в СССР». Оставим за скобками факт упоминания фамилии Блюхера в такой связи — это предмет отдельного разговора.

Сейчас о Хаммерштейне, или, как он именовался в советских документах 20-х — 30-х гг. прошлого столетия, Гаммерштейне, точнее, Гаммерштейне-Экворде. Генерал этот был одним из активных участников антигитлеровского заговора еще в начальный период правления нацистов. Причем того заговора, идейная платформа которого заключалась в нехитрой формуле прусского коварства: пусть Гитлер сделает свое дело, а потом армия с ним расправится. «Сделает свое дело» — это значит пусть разобьет оковы Версаля.

И Гаммерштейн действительно полностью разделял такую платформу, которая, в общем-то, и господствовала в умонастроениях германского генералитета с начала 30-х годов. Еще в сентябре 1931 г. после четырехчасового общения с коричневым фюрером он сам же и заявил, что «Гитлер хочет, собственно, того же, что и рейхсвер; различие только в темпах» (в другом переводе этого же заявления Гаммерштейна, проистекающего из одного и того же источника, сие звучит так: «Мы хотим сделать это медленнее. А в остальном мы единого с ним мнения»). Между тем с представителями именно этой части германского генералитета еще летом 1932 г. Кривицкий как раз и установил доверительную связь от имени московских заговорщиков. И вот что особенно любопытно — произошло это сразу же после перевода Кривицкого в ИНО — тогда еще ОГПУ.

А ведь таких сообщений — о планирующемся заговоре военных в РККА — было немало, как, впрочем, и документальных данных о резко возросшем с начала 30-х годов интересе британской разведки к внутренней оппозиции в СССР, в т. ч. и военной. Однако доорнские «игрища» не могли не привести еще и к тому, что на фигуре Кривицкого зафиксировалось внимание не только британской разведки, но и к концу 1936-го — началу 1937 г. также и знаменитого абвера адмирала Канариса. Правда, формально считается, что «мемуарист» угодил под колпак еще и абвера из-за своего участия в организации контрабандных поставок оружия в Испанию после начала в этой стране Гражданской войны. Да, это так, и в февральском 1937 г. сообщении одного из ценнейших в то время агентов отечественной разведки — сотрудника гестапо Вилли Лемана (псевдоним — «Брайтенбах») — говорилось именно о том, что созданную Кривицким для этих целей подставную фирму в Гааге абверовцы обложили своей агентурой. Однако вряд ли это было главной причиной — таких подставных фирм по всей Европе советская разведка создала в то время немало, так что уследить за всеми было не под силу даже абверу.

Но даже если это и так и он действительно «попал под колпак» абвера в результате хитроумно расставленных сетей германской военной разведки,^[16] то все равно, абверовцы очень быстро вычислили бы круг его общения, в т. ч. и связи с ближайшим окружением экс-кайзера, ибо это не что иное, как обычные «альфа и омега» разведывательной деятельности. Ну а дальше, сами понимаете, что могло произойти…

Между тем в своих «мемуарах» Кривицкий вовсю хвастает тем, что он покупал оружие даже в нацистской Германии — как якобы он Опишет, в Гамбурге на продажу поступила партия слегка устаревших винтовок и пулеметов, которые продавались подешевле. И сразу же вопрос: а куда делись оставшиеся деньги — ведь он покупал по дешевке, а выдавали ему деньги как на новое оружие. И не это ли стало одной из главный причин, по которой он бежал на Запад? Ведь о массовых отказах оружия в бою быстро стало известно, и представители НКВД в Испании начали тогда разбираться с этой проблемой. Разбирался же, между прочим, не кто иной, как резидент НКВД в Испании и впоследствии тоже беглый предатель А. Орлов. Кстати говоря, это какое-то повальное явление у т. н. «борцов со сталинизмом» — они настолько были убеждены в необходимости борьбы со сталинизмом, что начинали ее, причем поголовно, с тривиальных краж. Рейсе украл 60 тысяч долларов, Кривицкий прикарманил несколько десятков тысяч франков, Орлов — 68 тысяч долларов. А ведь это были деньги тех самых рабочих и крестьян, за сокровенные чаяния которых они якобы боролись.

Дело тут вот в чем. Вопреки укоренившемуся в общественном сознании мнению о том, что абвер — это военная разведка, на самом же деле это и военная разведка, и военная контрразведка. Причем контрразведывательное направление деятельности было едва ли не абсолютно преобладавшим на протяжении 20-х — начала 30-х годов. В конце-то концов слово «абвер» по-немецки означает «защита». И лишь с приходом адмирала Канариса на пост главы этой спецслужбы в январе 1935 г. обе функции стали равноправными. Между тем в контрразведывательной структуре абвера существовал специальный отдел по наблюдению за связями и поведением высшего офицерского состава, т. е. генералитета.

И уж что-что, но такие контакты германского генералитета, тем более его промонархически настроенной части, а именно из этой-то среды и рекрутировались кадры антигитлеровского заговора в начале первой волны 30-х годов, были именно в центре внимания этого спецотдела абвера, поскольку многие генералы бывали в Доорне. Этот спецотдел тем более не мог пройти мимо таких контактов, если, с одной стороны, учесть, что для абвера не было секретом, что Голландия — «традиционное пастбище» британской разведки, а с другой — что достаточно частые контакты экс-кайзера и его ближайшего окружения с антигитлеровски настроенными генералами на фоне связей самого экс-монарха в различных кругах Великобритании и других стран и вовсе приобретали соответствующий негативный оттенок в глазах контрразведки абвера.

Естественно, что и для самого «хитроумного грека» — адмирала Канариса — также не было секретом, по каким каналам фюрер сносится с высшими кругами Великобритании, включая и правительство, и королевский двор, где проходит основной трафик этой сугубо конфиденциальной связи, и кто является основными курьерами между ставкой Гитлера и Лондоном. Он и сам частенько прибегал к услугам различных представителей германской аристократии в тех же целях, и к тому же едва ли не сразу после назначения на пост главы абвера организовал тайные каналы для связи и заочных консультаций с руководством британской разведки. Несмотря на то что это явится некоторым опережением событий в повествовании, тем не менее уже здесь можно отметить, что Канарис располагал едва ли не всей полнотой информации об антигитлеровском заговоре и весьма хитроумно «слил» большую ее часть англичанам, рассчитывая на получение соответствующих рекомендаций в отношении дальнейших действий. Благодарная британская разведка дальше, естественно, поступила по-своему «усмотрению» — Кривицкий был потрясен, узнав о том, что Гитлер повыгонял многих из тех оппозиционно настроенных генералов, с которыми он общался в Доорне. И вот что особенно удивительно — эти действия Гитлера оказались на удивление последовательными.

Короче говоря, к середине осени 1937 г. выбор у Кривицкого был весьма небогатым — или в лапы к абверу, либо в «объятия» англичан, потому как прознай Лубянка обо всех его доорнских и оружейных «художествах», то встреча с ее костоломами из числа таких же «интернационалистов», как и он сам, была бы неминуемо неизбежна. Его ведь и так вызвали в Москву после вышеупоминавшейся информации «Брайтенбаха», и только чудом он избежал подвалов Лубянки, а 22 мая 1937 г. улизнул из СССР. Навсегда.

6 октября 1937 г. по той же, уже проторенной его другом — Рейссом — тернистой тропинке Кривицкий ушел, успев, правда, посодействовать убийству своего друга. И свое предательство он оформил так же, как и Рейсе, переходом на сторону «беса мировой революции» — Троцкого.

В погоне за журнальной дракой…

Абсолютно непонятно, на каких основаниях, но до сегодняшнего дня считается, что «борец со сталинизмом» Вальтер Германович Кривицкий вынужден был скрыться из Европы в США, спасаясь от якобы охотившихся за его головой представителей НКВД. Однако это всего лишь легендирование подлинной причины его «выезда» в США.

Во-первых, за всю историю разведки, с седых библейских времен не было ни одного предателя, у которого едва ли не мгновенно и автоматически после предательства и побега не развивалась бы шизофреническая мания преследования — у страха глаза действительно велики…

Во-вторых, первое время, практически целый год после предательского побега он находился во Франции, где пописывал в троцкистских изданиях. Но если бы приказ о его ликвидации действительно был бы отдан и поступил бы зарубежным резидентурам и боевым группам, на что «он» (потому как не он, а Дон-Левин) открыто намекает и даже пытается утверждать, то вычислить его в Париже и вообще во Франции было, что называется, парой пустяков.

Все троцкистские издания, все звенья троцкистских организаций во Франции были плотно обложены агентурой НКВД, не говоря уже о нескольких группах разведчиков-нелегалов, автономно работавших по этому же направлению.

Тем более что Кривицкий вышел прямиком на сына Троцкого — Седова, который был под плотным постоянным наблюдением и контролем главного агента по разработке Троцкого и его ближайшего окружения — «Этьена» (в то время «Тюльпана»), он же Марк Зборовский. Кстати говоря, хорош же «профессионал», коли не мог заблаговременно сообразить, что к Троцкому и его родне соваться нечего — НКВД там все контролирует…

Так оно и произошло на самом деле — М. Зборовский действительно очень быстро установил место пребывания Кривицкого и сообщил об этом своим кураторам из разведки.

Так что чувствовавшим себя во Франции куда вольготнее, чем даже в родной Москве, летучим бригадам НКВД ничего не стоило, получи они и самом деле приказ о его ликвидации, сровнять беглого «борца со сталинизмом» с землей…

В тот момент там находились такие асы по осуществлению особо острых акций, как опытный разведчик-нелегал Афанасьев, знаменитый Яков Серебрянский, на счету которых к тому времени было уже немало успешно проведенных операций такого рода, не говоря уже о том, что Я. Серебрянский являлся к тому же руководителем Особой Группы при руководстве НКВД и подчинялся лично Ежову.

Короче говоря, если бы приказ действительно был бы отдан, то количество часов, отведенных Кривицкому для оставшейся жизни, можно было бы пересчитать по пальцам — пример при его же прямом содействии «замоченного» Рейсса лучшее тому доказательство…

Я уж не говорю о том, что даже профанация наблюдения за Кривицким и то была прекращена, едва Берия пришел к власти на Лубянке. Профанация потому, что было известно все: и где живет, и что делает, и с кем общается, но никаких серьезных действий против Кривицкого не предпринимали, а с 11 февраля 1939 г. прекратили даже и профанацию.

И в итоге-то выходит, что сказка о неких зловредных супостатах из НКВД — даже не сказка, а просто мгновенно лопнувший мыльный пузырь!

Да и как ему не лопнуть, если он изначально пребывал в «железных» тисках таких колючих вопросов, как, например: почему книга его т. н. «мемуаров» вышла именно в США, почему именно в октябре 1939 г., почему именно в предисловии содержится грубый, хамский «наезд»-шантаж экс-президента Чехословакии Эдуарда Бенеша, почему предатель выехал в США только в декабре 1938 г., а первые его журнально-газетные публикации появились только в апреле 1939 г., и т. д. и т. п.?

Итак, как это ни парадоскально, но после побега его легализация во Франции и получение американской въездной визы происходили на удивление легко, едва ли не как по маслу… Преспокойно обратился к министру внутренних дел Франции Дорма с просьбой о предоставлении политического убежища?! Получил не только убежище, но и даже личную охрану…

Затем Леон Блюм — явно изнывавший от скуки и безделья премьер-министр Франции — пустился во все тяжкие, ходатайствуя перед американским послом в Париже — У. Буллитом — о выдаче Кривицкому и его семье въездных американских виз, причем не оставил этого занятия, даже уйдя в отставку?!

В свою очередь, министр внутренних дел Франции столь нежную заботу о беглом предателе со стороны премьер-министра сдобрил еще и беспрецедентным заявлением о том, что-де Кривицкого никто и ничем беспокоить не будут?!

Как будто с каждым днем все сильней чувствовавшей нарастание нацистской угрозы Франции, а, соответственно, и ее спецслужбам, не о чем было поинтересоваться у беглого советского шпиона, работавшего по Германии?!

Ни главе французской контрразведки генералу Пайолю, ни знаменитому «Сюртэ Женераль» вообще, ни начальнику знаменитого 2-го Бюро Генерального штаба Франции (военная разведка) генералу Гоше, короче говоря, никому не было дела до человека, который так много знал о Германии!

Да, мне хорошо известно по истории спецслужб, что французская разведка и контрразведка не дремали — у первой только в абвере Канариса было не менее 10 агентов, а вторая пачками арестовывала нацистскую агентуру в стране: в 1935 г. — 35 агентов, в 1937 г. — 150 (впоследствии, в 1938 г. — 274, а за первые полгода 1939 г. — 300 агентов!).^[17]

Но ведь не настолько же они были удовлетворены всей получаемой о Германии информацией, чтобы вот так запросто отмахнуться от беглого советского шпиона, который специализировался именно по нацистской Германии?!

Не те традиции у разведки вообще, у французской в частности, чтобы столь пренебрежительно проигнорировать пребывание во Франции столь осведомленного человека. В мире разведок ни действие, ни бездействие ни при каких обстоятельствах не бывают случайными. А это означает, что французскую разведку очень убедительно попросили «не трогать Кривицкого». И попросить столь убедительно могла только британская разведка, потому как, во-первых, у нее имелись давние, еще со времен Первой мировой войны тесные контакты с французскими коллегами. Во-вторых, британская разведка лучше, чем французская контрразведка, знала об истинных масштабах проникновения советский разведки в госструктуры Франции, в т. ч. и в спецслужбы. Утечка секретной информации из различных госструктур Франции в середине 30-х годов прошлого века вообще была притчей во языцех.

…Например, как документально установила советская разведка еще в середине 1936 г., во время конфиденциальной беседы с британским послом в Берлине по вопросу о воздушном пакте и обмене техническими данными о ВВС Великобритании и Германии, Гитлер, выразив согласие на этот обмен с Англией, категорически отказался от аналогичного же обмена с Францией, мотивируя свой отказ тем, что все данные о ВВС Германии немедленно попадут в руки СССР. В этом он был прав…

Естественно, что вслед за утечкой не замедлила бы последовать и расплата — пример быстрой ликвидации перебежавшего к англичанам Рейсса был слишком свеж, чтобы его игнорировать…

В-третьих, именно в тот период британская разведка оказала французским коллегам неоценимую услугу: максимально использовав данные своей разветвленной агентурной сети, она составила и передала французской разведке и контрразведке очень длинный и подробный список действующей во Франции гитлеровской агентуры. Вот откуда у французской контрразведки столь внушительные успехи в борьбе с нацистскими спецслужбами во второй половине 30-х годов XX века. Естественно, что услуга за услугу — мы вам помогли, а вы не трогайте Кривицкого. Однако подобная просьба не являлась каким-то простым взаимозачетом услуг. Прежде всего следует принять во внимание то обстоятельство, что с начала 1937 г. в высших правительственных и военных сферах Франции активно действовал известный британский разведчик Кеннет де Курси, впоследствии герцог Грантмесниль-Лоррейн. Он был очень влиятельным, располагавшим мощными связями в различных, не исключая и королевского двора, кругах Великобритании лицом, был весьма близок с тогдашним заместителем главы британской разведки — знаменитым Стюартом Мензисом (впоследствии стал ее главой). Кеннет де Курси был убежденным сторонником идеи сближения Англии с Германией для совместной борьбы с СССР — в этом он видел возможность укрепления и сохранения Британской империи. Именно он первым сообщил Мензису, что в случае войны Франция воевать не намерена и подпишет с Германией мир. А Лондон, как это известно исстари, воевать любит, но только чужими руками и чужой кровью. И в то же время, в середине 30-х годов прошлого столетия во всех основных центрах силы в мире окончательно возобладала та точка зрения, что в грядущей войне победа будет на той стороне, к которой примкнут в качестве союзника США.

А президент США Франклин Делано Рузвельт, искусно укрываясь пресловутым в те годы американским изоляционизмом, не проявлял никакого желания, по крайней мере в то время, открыто солидаризироваться с политикой Великобритании по умиротворению Гитлера на британских принципах. Рузвельт откровенно выжидал наиболее выгодного для США момента, чтобы влезть в общеевропейские разборки и добиться американского же господства в Европе. Прислуживать же Лондону у него не было никакого желания.

Как документально установила советская разведка еще в конце января 1937 г., Великобритания с нетерпением ожидала именно войны и именно же не позднее 1938 г. Но вот оставаться один на один с Гитлером Лондону не особо хотелось — не для того он привел к власти этого коричневого фюрера и столь заботливо патронировал его агрессивным устремлениям. Договариваться же с Советами у Лондона и вовсе не было никакого желания, по крайней мере в то время. Надежды на США стали и вовсе призрачными, когда в октябре 1937 г. уже со вторым визитом (первый состоялся еще в 1936 г.) в неофициальном порядке Германию посетил знаменитый в те годы американский летчик полковник Чарльз Линдберг, восторженно относившийся и к Германии, и к нацистам. Линдберг являлся фактически символом влиятельнейшей в Америке изоляционистской организации «Америка — прежде всего», которая открыто призывала не лезть в европейские дела. А к его мнению в Вашингтоне тогда всерьез прислушивались. Великобританию же чрезвычайно беспокоил американский изоляционизм, вследствие чего именно в то время по рекомендации созданного еще в 1936 г. Объединенного Комитета по разведке МИ-6 начала осуществление мощной пропагандистской кампании в США с целью сломить влияние изоляционистов. Непосредственно эту работу вел нью-йоркский разведывательный центр МИ-6.

Именно в такое время объявляется Вальтер Германович Кривицкий и чуть ли не с порога предупреждает британскую разведку о возможности заключения между СССР и Германией договора, наподобие того, что впоследствии был заключен 23 августа 1939 г., причем со ссылками на некую тайную миссию Д. В. Канделаки. Естественно, что в МИ-6 были довольны — Кривицкий явно претендовал на роль Колумба, тем более на базе слухов, пущенных самой же британской разведкой. Но факт остается фактом, и не использовать подвернувшийся случай не в традициях британской разведки. Она настолько была рада этому случаю, что сначала даже не обратила внимания на то, что в одном из первых интервью Кривицкий открыто намекнул на наличие советской агентуры в британском МИД-е. Ее внимание привлекло обстоятельство, что в уста Кривицкого можно было вложить то, чего сам Лондон опасался пуще чумы и даже коммунизма — идею о советско-германском военно-геополитическом альянсе. А затем, развернув соответствующую пропагандистскую деятельность, как следует попугать подобной угрозой Рузвельта и сломить его изоляционизм.

Еще в первой главе подчеркивалось, что в соответствии с давней стратегией работы на упреждение угроз своей национальной безопасности, Великобритания и ее разведка пойдут на любые меры ради недопущения материализации такой угрозы. Именно в силу этих соображений и возникла с профессиональной точки зрения отличная идея использовать предателя в пропагандистской акции влияния, направленной на изменение изоляционистской позиции Рузвельта. И судя по всему, именно Кеннет де Курси первым или одним из первых подал идею на сей счет. Потому как явно не без его содействия Леон Блюм ходатайствовал перед американским послом в Париже о выдаче Кривицкому въездной визы в США. Вот, собственно говоря, почему Кривицкого «не трясли» и не опрашивали французские спецслужбы. Но это не значит, что британская агентура не работала с ним — в троцкистских и вообще эмигрантских кругах у МИ-6 было достаточно агентов.

То, что британская агентура работала с Кривицким еще во Франции, выясняется из одного малоприметного факта. Дело в том, что задуманную пропагандистскую акцию провести в Европе было невозможно и нецелесообразно. Потому как главным «ударным» моментом в ней должна была стать извращенная до неузнаваемости информация о т. н. «тайной миссии» советского торгпреда в Германии Давида Канделаки по организации якобы тайного сговора Сталина с Гитлером. Причем явно планировалось увязать воедино эти «переговоры» Канделаки с гитлеровским окружением, о которых, в силу их «секретности», знал весь мир, с репрессиями против высшего командного состава Красной армии по принципу, что репрессии якобы были прологом к этому якобы состоявшемуся сговору Гитлера и Сталина. И тем самым полностью завуалировать причастность британской разведки. Однако, на беду британцев, обедню испортил лично товарищ Троцкий — этот «красивый» замысел он по сути дела выболтал чуть ли не на следующий день после расстрела Тухачевского сотоварищи, да еще и задом наперед (Лев Давидович, конечно же, не хотел причинить вред британской разведке). Тогда в статье «Обезглавливание Красной Армии» (вот откуда одно из названий этого дела в журналистском обороте), руководствуясь своей патологически извращенной логикой, Троцкий запустил следующую мысль: он утверждал, что обвинения высших военных руководителе в сотрудничестве с Германией якобы преследовали важнейшие внешнеполитические цели — разрушить бытовавшее на Западе мнение о том, что «союз с Германией, независимо от ее государственной формы, считался аксиомой внешней политики Советского Союза». Этим пассажем Троцкий и в самом деле испортил британцам всю игру, потому как начни они делать какие-либо заявления от имени беглого предателя, тем более с использованием сильно искаженных данных о миссии Канделаки, то вместо требуемого эффекта получилось бы не только подтверждение выводов Троцкого, но и расписывание в собственной же причастности к сдаче «заговора военных» А вот этого-то британской разведке вовсе и не надо было. Это особенно стало понятно, когда с дружеским частным визитом в октябре 1937 г. Гитлера посетил недавно отрекшийся от престола британский экс-король Эдуард VIII, а вслед за ним на свидание с фюрером ринулся министр иностранных дел Великобритании лорд Галифакс. По итогам визитов, как свидетельствуют добытые советской разведкой документы, Гитлеру открыто было дано «добро» на агрессию в восточном направлении.

…Странное дело, почему-то никогда ни в одном исследовании с этим фактами, особенно же с визитом экс-короля Эдуарда VIII, не увязывается то обстоятельство, что буквально сразу же после его визита Гитлер созвал 5 ноября 1937 г. секретное совещание высшего военного командования, на котором впервые прямо объявил о своих планах по развязыванию новой мировой войны. Выходит, что экс-король привез ему соответствующее мнение соответствующих кругов?! В свою очередь, Галифакс приехал в Германию, будучи полностью в курсе того, что говорилось на этом совещании, особенно о выводах по его итогам, — в знаменитой в те годы папке под громким названием «Германская опасность», в которой, для использования руководством МИД Великобритании, концентрировались все наиважнейшие документы от всех специальных служб страны по германской тематике, была соответствующая информация и об этом совещании. Папка эта была очень интересная, и потому советская разведка регулярно заглядывала в нее. Более того, именно после этих визитов стала готовиться расправа с генералами Фричем и Бломбергом, которых уже в начале 1938 г. Гитлер выгнал, да еще и с какими скандалами, со всех постов…

Так что устраивать в Европе пропагандистскую шумиху насчет якобы тайного сговора Сталина и Гитлера на базе крайне искаженных данных о миссии Канделаки было явно не с руки. Тем более, если учесть, что во многих европейских изданиях появились весьма откровенные публикации, в которых прямо указывалась причина провала заговора Тухачевского — он планировал достичь с Германией континентального соглашения, ориентированного против Великобритании. Что, кстати говоря, соответствовало истине.

Ну а после того как Англия и Франция — эти «доблестные умиротворители» Германии XX века — столь блестяще прокололись с навсегда покрывшей их позором Мюнхенской сделкой с Гитлером, против которой, кстати говоря, крайне категорически протестовал Советский Союз (Сталин), даже тень намека на идею проведения вышеупомянутой пропагандистской акции в Европе становилась абсолютно нереальной. Однако после Мюнхена у англичан затеплилась надежда все-таки провести эту пропагандистскую акцию. Дело в том, что вопреки всем ожиданиям Лондона и вопреки всем его попыткам чуть ли не в прямом смысле взашей толкнуть Гитлера на Восток, из этого на тот момент ничего не вышло. После Мюнхена коричневый фюрер фактически вышел из повиновения. И под конец 1938 г. в донесениях британской разведки руководству страны с нарастающей силой зазвучала тревога — потрясенный невероятным успехом в Мюнхене, Гитлер стал всерьез помышлять о том, чтобы наконец-то разобраться с той же Англией, а заодно и с Францией за унижение Германии после Первой мировой войны.

В одном из аналитических документов британской разведки, который 25 января 1939 г. министр иностранных дел лорд Галифакс докладывал кабинету министров, так и говорилось, что «…в конце прошлого года (т. е. 1938 г. — A.M.) и в текущем месяце мы начали получать сведения, что мысли руководителей Германии обращены теперь в другую, опасную для нас сторону». А всего через три дня, т. е. 28 января 1939 г., тот же Галифакс секретно отписал президенту США Рузвельту: «Начиная с ноября 1938 г. появились признаки, со временем становившиеся все более определенными, что Гитлер наметил дальнейшие внешние авантюры на весну 1939 г…. Донесения показывают, что Гитлер, поддерживаемый Риббентропом, Гиммлером и другими, рассматривает возможность нападения на западные державы в качестве предупредительной операции, за которой последуют действия на Востоке».

Естественно, что один на один или даже совместно с той же Францией разбираться в кровавой драке со столь «любовно» выпестованным коричневым диктатором корыстно мудрым англичанам ой как не хотелось. Уж если и суждено таковому быть, то лучше всего это делать совместно с США, ибо после мюнхенской сделки с Советами было бы очень трудно договориться, хотя, как известно из истории, и в тех условиях Москва не захлопывала двери. А о том, чтобы США пристегнулись бы к британской колеснице, «добрая старая» Англия мечтала столь откровенно, что это не прошло мимо внимательных глаз советской разведки еще в начале января 1937 г. Однако как сдвинуть Рузвельта с этой мертвой для Великобритании позиции изоляционизма, как вынудить его сделать то, о чем он говорил еще в январе 1937 г. в конфиденциальной беседе со специальным представителем премьер-министра Великобритании сэром Рэнсименом? Поскольку конфиденциальной эта беседа была только для них, но не для советской разведки, то уже тогда, в конце января 1937 г., было известно, что в ответ на откровенное признание Рэнсименом того, что Лондон ожидает войны не позднее 1938 г., Рузвельт, в частности, ответил следующее: «Если произойдет вооруженный конфликт между демократией и фашизмом, то Америка выполнит свой долг».

Но более всего камнем преткновения было это самое «если», потому как на невинную овцу Великобритания после Мюнхена явно не тянула, к тому же после этого события ни один более или менее нормальный политический деятель на Западе не доверял правительству Н. Чемберлена и ему лично. А в США и вовсе существовал острый дефицит доверия к тогдашнему британскому правительству, в каждом действии которого и Рузвельт, и его ближайшее окружение с едва скрываемым возмущением усматривали попытку любым путем добиться односторонних выгод для Британской империи. А вот укреплял Рузвельта и его ближайшее окружение в этом не кто иной, как экс-президент раздавленной Гитлером под патронажем Чемберлена Чехословакии — Эдуард Бенеш. Он едва ли не каждый день встречался то с Рузвельтом, то с различными представителями его ближайшего окружения, особенно же с имевшим тогда колоссальное влияние и на президента лично, и вообще на администрацию Белого дома министром финансов Генри Моргентау. Естественно, что очень часты были и встречи с советским послом Уманским.

Именно в тот момент Бенеш был не только экс-президентом преданной Англией и Францией Чехословакии, но и до крайности оскорбленным той же Англией и человеком, и главой государства, отчего он и эмигрировал в США. Дело в том, что не без помощи Сталина ему стали известны на редкость нелестные характеристики Чехословакии, ее народа и его самого, которые британская дипломатия под одобрение лично Н. Чемберлена выдавала в канун Мюнхена. Не впадая в дипломатические изыски, британская дипломатия тогда вовсю оперировала такими определениями, как например, «чехословаки — самая свиноголовая раса», а Бенеш — выпускник трех престижнейших университетов Европы — «самый свиноголовый в своем стаде».

…Не следует думать, что Париж: сильно отставал от Лондона по части хамства — в одной из французских газет в первых числах мая 1938 г. было опубликовано не менее «лестное» для Праги выражение о том, что-де «кости одного французского солдатика стоят больше, чем все чехословаки вместе». И это Франция, которая была обязана защищать Чехословакию?!

Именно по этой причине Бенеш эмигрировал не в Англию, а в США, — в Лондон он вернулся только после 10 мая 1940 г., когда пало правительство Чемберлена, а премьер-министром стал Уинстон Черчилль.

К тому же и Сталин помог самому экс-президенту — советская разведка под расписку выдала ему на «мелкие расходы» 10 тысяч долларов США (большие тогда деньги), а также спасла людей из ближайшего окружения Бенеша и даже помогла вывезти архивы чехословацкого правительства.

Британская разведка прекрасно знала об этом — и у нее в окружении Бенеша была своя агентура, не говоря уже о том, что его всю жизнь «пасли» лучшие британские разведчики.

Но британская разведка знала еще и то, что Эдуард Бенеш еще со времен Первой мировой войны являлся ее агентом, в первую очередь, если по-современному, агентом влияния — в одном из секретных меморандумов известного в те годы британского разведчика-специалиста по психологической войне — Уикхэма Стида — он так и назван: агент британской разведки…

И вот теперь этот весьма исправно помогавший Великобритании и ее разведке в осуществлении многих политических и прочих интриг агент влияния чуть ли не с четвертьвековым стажем сотрудничества — с 1915 по 1939 г. — употребляет все свои силы и влияние фактически против Великобритании!

Как переломить ситуацию? Как заставить Бенеша помалкивать? Как максимально полно дезавуировать ценность всего того, что он наговорил Рузвельту, в т. ч. и с подачи советского посла Уманского, а следовательно, и самого Сталина? Как склонить Рузвельта к разочарованию в оценках европейской ситуации, выдававшихся Бенешем, в том числе и по согласованию с Уманским (британская разведка преотлично понимала, что это так)?

Как заставить главу Белого дома принять британскую точку зрения и открыто солидаризироваться с политикой Лондона? Как вообще расшатать саму основу, а если удастся, то и вовсе ликвидировать этот, в представлении Лондона, до нельзя некстати сформировавшийся дискуссионный клуб-трио: Рузвельт — Бенеш — Уманский?…

В высшей мировой политике, точнее, в высших мировых интригах есть только два способа решить подобные вопросы — либо убийство, либо неограниченный в грубости шантаж сверхубойным компроматом. Третьего не дано по определению…

На убийство Бенеш еще «не тянул» — даже гитлеровцы подобного не планировали, так что все подозрения пали бы сразу на англичан.

А вот на ничем не ограниченный в своей грубости шантаж сверхубойным компроматом — на это он определенно «тянул», во-первых, потому, что еще и сгодиться мог в дальнейшем — как-никак, но в мировой политике тех лет он был весьма крупной и значимой фигурой.

А во-вторых, и это самое главное, весь сверхубойный компромат был в руках британской разведки.

Потому что именно она, британская разведка, рекомендовала ему, Бенешу, передать Сталину всю поступившую в Прагу по агентурным каналам чехословацкой военной разведки информацию о заговоре советских военных!

… Чехословацкая военная разведка с момента получения информации о заговоре советских военных еще осенью 1936 г. немедленно проконсультировалась по этому вопросу с британской разведкой, благо за ней далеко и ходить-то не надо было — региональный резидент СИС, майор Гибсон, вообще подолгу сидел в Праге. К тому же в Злату Прагу часто наведывался и Р. Б. Локкарт, который на пару с другим известным британским разведчиком — Гарольдом Никольсеном (впоследствии стал известен как специалист по истории дипломатии) — вплоть до Мюнхена активно «пас» и Бенеша, и все челословацкоеруководство…

Именно на основании рекомендаций британской разведки Бенеш принял крайне опасное для себя и Чехословакии решение о передаче информации о заговоре Сталину.

Опасное, потому что очень трудно понять, чем же он и в самом-то деле руководствовался, принимая такое решение, — ведь не мог же он, опытнейший европейский политик, не понимать, что в итоге будет разрушена и без того достаточно хрупкая система советско-франко-чехословацкого союза о взаимопомощи от 1935 г., что и случилось ровно через год.

Впрочем, в еще большей степени он не мог и не передать, потому как в случае успеха «двойного заговора» Чехословакия и вовсе была бы раздавлена — Тухачевский и его главные подельники в этом вопросе были единодушны с германскими генералами, не говоря уже о том, что в тогдашних межгосударственных отношениях присутствовал также и достаточно болезненный территориальный вопрос о Закарпатской Руси. Короче говоря, все это сыграло решающую роль в выборе стратегии проведения пропагандистской акции влияния, в том числе и в итоговом выборе персоны Бенеша в качестве объекта шантажа для нападок со стороны некоего беглого предателя из советской разведки. А для самого последнего был предопределен «выезд» в США — на самом же деле, говоря профессиональным языком, «вывод» в Америку буквально вслед за Бенешем.

Суть же операции в итоге свелась к следующему: вызревший тогда замысел исходил из того, что единственной управой на Бенеша, могущей одновременно трансформироваться и в своего рода переломный момент в позиции самого Рузвельта — а это и была самая главная цель, — должен был стать вброс в общественно-политическую жизнь США крайне порочащих экс-президента Чехословакии сведений, которые сами по себе отворотили бы главу Белого дома даже от мысли доверять словам и комментариям Бенеша. Более того, учитывая особую опасность для Великобритании сложившегося дискуссионного трио Рузвельт — Бенеш — Уманский, удар явно планировался с двух сторон: как по самому Бенешу, так и по Уманскому, но в направлении Бенеша. Грубо говоря, вся эта задуманная англичанами операция должна была являть собой «двуликого Януса»: сочетать в себе все «достоинства» грязного доноса президенту Рузвельту на экс-президента Бенеша, а также на посла Уманского, и в то же время все «прелести» грубого шантажа лично Бенеша. Причем вброс должен был осуществляться при полном отсутствии каких-либо внешних признаков причастности «английской руки», от имени якобы авторитетного в силу своего прошлого статуса человека, ищущего спасения своей шкуры в «цитадели свободы» — США. Было учтено даже и то, что ближайшее и, подчеркиваю это вновь, имевшее колоссальное влияние на главу Белого дома окружение Рузвельта — это прежде всего влиятельнейшие евреи США (в первую очередь Генри Моргентау), а также то, что и посол СССР в США — Уманский тоже был евреем, как и Кривицкий. Но даже все это могло и не сработать, не знай англичане заблаговременно одной существенной детали, а именно, что Кривицкий с 20-х годов лично был знаком с Уманским, и что он, Кривицкий, точно знает о том, что Уманский тесно связан с органами госбезопасности СССР, в частности, с разведкой. Что, кстати говоря, соответствовало истине. И если вернуться к утверждению о том, что британская разведка начала работать с Кривицким еще во Франции, то выходит, что англичане заранее, т. е. до «вывода» Кривицкого в США, не только знали, что он лично знаком с Уманским, но и то, что предатель в курсе сотрудничества Уманского с советской разведкой, на чем и был сделан весь расчет пропагандистской акции влияния. Без точного и заблаговременного знания этого факта нечего было даже и думать о том, чтобы «выводить» беглого предателя в США, тем более для проведения такой крупной пропагандистской акции. Что же до самого Уманского, то, по отзывам очень авторитетных и близко знавших его лиц, он был «очень способным, эрудированным человеком, значение которого прекрасно понимало американское правительство, некоторые представители которого позволяли себе вести с ним неофициальные беседы… Когда министр финансов США Моргентау принимал его, то удалял стенографисток и переводчиков и обсуждение деликатных вопросов… шло один на один».

Естественно, что значение Уманского не только как посла вообще, но и прежде всего как личного доверенного представителя Сталина понимали и в Лондоне, в штаб-квартире британской разведки, и в ее нью-йоркском разведывательном центре. Именно поэтому опорочивание — по тексту «мемуаров» Кривицкого это смахивает на очень грубый донос — также и имени Уманского должно было стать одним из ключевых залогов успеха в запланированной МИ-6 операции. И логика здесь была проста: Уманский доверенное лицо лично Сталина, связан с органами госбезопасности СССР, т. е. с НКВД-ОГПУ, которое устроило такие жестокие репрессии, в т. ч. и против военных, он часто встречается с Бенешем, который тоже замешан в этом развязывании репрессий, так как именно он и передал информацию о заговоре Сталину, следовательно, Бенеш… сами понимаете. Тем более что частично это и впрямь соответствовало действительности. Надо сказать, «логика» эта сработала настолько эффективно, что когда Бенеш в 1940 г. приехал в Англию, то Черчилль весьма сердито и в лоб задал ему колючий вопрос: «Что, Сталину удобнее разговаривать со мной не напрямую, а через Бенеша?»

Вот так англичане допланировались до того, что в текст «мемуаров» Кривицкого воткнули сразу обе версии, причем версии № 1 был придан характер ударной, ибо она выполняла функцию грубого шантажа Бенеша умышленно искаженно поданным компроматом, а версия № 2 — несмотря на беспрецедентно дикое ее противоречие первой, выполняла роль якобы детального разъяснения. Однако же весь парадокс в том и состоит, что все получилось как в математике: минус на минус дал плюс, т. е. вышло так, что глупость версии № 1, помноженная на глупость версии № 2, дали в итоге гениальный результат — совершеннейший абсурд до сегодняшних дней почитается едва ли не самым достоверным фактом.

«Есть оружие пострашнеи клеветы: это оружие — истина!»^[18]

Как и следовало ожидать, даже при такой гениальной результативности пропагандистского эффекта буквально все предусмотревшая многоопытнейшая британская разведка со всей изначально предрешенной неминуемой неизбежностью прокололась именно на том, на чем просто-таки обречена была обязательно проколоться: на «почерке». И в стратегии замысла, и в тактике его претворения одно и то же — старинный британский метод осуществления любой пропагандистской акции влияния: амальгама, или, попросту говоря, наведение несуществующей тени на вроде бы якобы существующий плетень.

Вот версия № 1 — та, что содержалась в предисловии к «мемуарам» Кривицкого. Напомним ее схематично: сначала Сталин поставил военных к стенке, потом якобы испугался возмущения Европы (интересно, что Кривицкий в «мемуарах» приводит якобы факт, что Сталин сам же и произнес: «Европа все проглотит!»), затем ринулся искать каналы для убеждения этой самой Европы в своей правоте, задним числом приказал Лубянке и военной разведке состряпать досье с компроматом на Тухачевского сотоварищи, затем едва ли не насильно всучил это самое досье Бенешу якобы с расчетом, что тот с помощью этого досье оправдает его в глазах всей Европы. Ну а Бенеш, рассчитывая на возможную помощь Сталина Чехословакии, счел себя не вправе проверять эти доказательства.

Именно этот бред и выполнял ударную роль внезапного, ничем не ограниченного в своей беспрецедентной грубости шантажа экс-президента Эдуарда Бенеша. Потому как вопреки точному знанию истинной последовательности недавних событий, британская разведка все подала шиворот-навыворот, но тем самым полностью расписалась в том, что она целенаправленно и откровенно намекает Бенешу: мол, замолчи, а то всю правду выложим, и тогда точно не поздоровится. В результате МИ-6 высекла сама себя, как та самая унтер-офицерская вдова, потому что намекать таким образом могла только знающая все в деталях сторона. Я уж не говорю о том, что в число пороков Бенеша или Сталина идиотизм никогда не входил и за всю их жизнь не давал о себе знать даже призрачным намеком. Тот же Бенеш прекрасно знал правила политического «политеса» на межгосударственном уровне, в т. ч. и то, что в таких деликатных и щекотливых делах, как, например, предупреждение о заговоре высшего военного командования против центральной власти в могучем соседнем государстве, с которым, помимо тесных связей, был подписан еще и Договор о взаимопомощи в отражении агрессии, необходимо говорить только правду, все элементы которой выдержат самую дотошную проверку. Или вовсе не заикаться на такие темы, потому как в противном случае последуют прямые и крайне жесткие обвинения в грубейшем и откровенном вмешательстве во внутренние дела суверенного государства. Знал он и то, что в таких случаях крайне необходимо, хотя и в зашифрованном виде, но обязательно указывать источники, по крайней мере на подобие нашей известной формулы «по достоверным данным от проверенных источников соответствующих компетентных органов…», скрепляя такое послание личной подписью и печатью главы информирующего государства.

Абсолютно не идеализируя ни того, ни другого, нельзя также не отметить, что, во-первых, Бенеш прекрасно знал, что и кому он сообщает, т. е. что Сталин при любых обстоятельствах не поверит ни одному слову, пока сам не проверит все до последнего микрона, а, во-вторых, что Сталин так и сделал — проверил. Именно так все и было в действительности — не Сталин насильно вручил Бенешу досье, а именно Бенеш добровольно сначала передал устную информацию, а затем и подробное досье, также содержавшее чистую правду. Но при этом слегка перемудрил с зашифровкой подлинного источника, что частично объяснимо, так как даже в таких случаях никто и никогда не назовет подлинного имени одного из наиценнейших агентов своей разведки. Тем более что на его информации в предмюнхенский период держалась фактически вся безопасность Чехословакии. Сейчас имя этого агента известно и будет названо ниже.

8 мая 1937 г., т. е. за четыре дня до переворота — он был назначен на 12 мая 1937 г. под видом военных маневров, — Бенеш передал также и само досье с информацией, обоснованно компрометировавшей военных. Информация была заслушана на заседании Политбюро 24 мая 1937 г. — до этого также шла перепроверка всех данных, — и только 25 мая 1937 г. Тухачевский был арестован, а уже 26 мая без малейшего физического принуждения, ровным, спокойным почерком, с соблюдением всех правил орфографии и синтаксиса дал самые подробные письменные показания о заговоре, которые, из-за их содержания, даже самые оголтелые антисталинисты ну никак не могут писать на костоломов с Лубянки. Расстрелян он был в ночь с 11 на 12 июня 1937 г. Следов досье не найдено до сих пор: при Хрущеве очень основательно почистили архивы…

…Надо сказать и о перевороте под видом военных маневров. 10 мая 1937 г. Тухачевский обратился к начальнику военной разведки комдиву Л. Г. Орлову и приказал ему срочно прислать к нему ответственного работника, занимающегося германским направлением. К маршалу немедленно был направлен капитан Николай Григорьевич Ляхтерев,^[19] которому Тухачевский заявил, что готовится большая стратегическая игра и потому 11 мая к 11.00 ему нужны последние данные о состоянии вооруженных сил Германии. По плану игры, со слов Тухачевского, предусматривалось, что немцы могут включить в свою группировку до 16 танковых и моторизированных дивизий СС. 11 мая 1937 г. ровно в 11.00 утра капитан Ляхтерев со всеми материалами прибыл в приемную Тухачевского, где и узнал, что маршал только что получил назначение на пост командующего Приволжским военным округом и немедленно отбыл к месту новой службы в Горький (на самом деле это не совсем так, ибо 13 мая Сталин принял Тухачевского в Кремле).

Что следует сказать по поводу этих фактов? Во-первых, различные источники, в т. ч. и данные судебных процессов 1937–1938 гг., прямо сходятся именно на этой дате (иногда упоминается еще и 15 мая, но в таком сочетании — «переворот должен был состояться до 15 мая»). Это уже очень серьезно.

Во-вторых, комдив Орлов А. Г. был одним из участников заговора. Именно о нем, в бытность его военным атташе СССР в Берлине, агент британской разведки «Фил» в своем донесении от 10 октября 1936 г. сообщал помощнику британского военно-воздушного атташе полковнику Кристи, что на одном из приемов в Берлине между командующим сухопутными войсками вермахта генерал-полковником бароном Вернером фон Фричем (а именно он возглавлял тогда германскую часть «двойного заговора») и военным атташе СССР Орловым состоялся обмен тостами, во время которого последний заявил, что «армия СССР готова завтра сотрудничать с Гитлером, пусть лишь Гитлер, партия и германская внешняя политика совершат поворот на 180°, а союз с Францией отпадет. Это могло бы случиться, если бы, например, Сталин умер, а… Тухачевский и армия установили военную диктатуру» (выделено мной. — А. М.).

Даже если и считать, что Гитлера Орлов приплел из ложных соображений дипломатического этикета, то все равно это слишком рискованное заявление, тем более из уст высокопоставленного официального представителя вооруженных сил СССР. Да и визави при обмене тостами у него был еще тот — генерал Фрич был не только во главе заговора, но и ближайшим другом и единомышленником генерала Ганса фон Секта. Кроме того, несмотря на то что Фрич был категорически против политизации самого вермахта в нацистском духе, тем не менее у него у самого было весьма двойственное отношение к режиму — с одной стороны, он возглавлял антигитлеровский заговор, с другой же исповедовал мысль о том, что лично «Гитлер ниспослан Германии самим Провидением, и тут уж ничего не поделаешь». Судя по всему, Фрич все-таки исповедовал главную формулу германского генералитета — «пусть Гитлер сделает свое дело, а дальше армия обойдется и без него», но поскольку, находясь на посту главнокомандующего сухопутными войскам, он обязан был соблюдать хотя бы видимость лояльности по отношению к Гитлеру, то вслух он высказывал мысли наподобие вышеприведенной. Так что, приплетя к своему тосту еще и Гитлера, Орлов явно подстраивался под особенности личных взглядов Фрича.

В-третьих, особое недоумение вызывает формулировка сил противника в задаче стратегической игры. Речь идет об SS Verfugungstruppe — эсэсовских формированиях особого назначения. Однако по состоянию на май 1937 г. они не располагали такими силами, чтобы выводить в авангард наступления до 16 танковых и моторизованных дивизий. В 1937 г. в составе SS Verfugungstruppe насчитывалось три штандарта (полка), саперный штурмбанн и штурмбанн связи. Моторизированные дивизии появились в СС только перед нападением на СССР, и то их было всего четыре…

Говорить же о каком бы то ни было предвидении Тухачевского не приходится, т. к. он не предвидел и более элементарные вещи, являющиеся аксиомой при нападении с Запада. В частности, что белорусское направление станет одним из главных, хотя абсолютно точно знал по донесениям разведки, что командование вермахта откровенно увязывало успех блицкрига на Востоке именно с этим направлением главного удара.

Более того, генерал-полковник Фрич, как главнокомандующий сухопутным войсками вермахта, был достаточно категорическим противником этих подразделений SS Verfugungstruppe и не считал нужным даже планировать их участие в боевых действиях вермахта, тем более в авангарде наступления. И об этом Тухачевскому было прекрасно известно из донесений военной разведки — тщательное наблюдение за личными взглядами генералов иностранных армий на различные вопросы стратегии и тактики является одной из главных задач военной разведки. Так что вполне естественен вопрос — с какой такой стати Тухачевский выдумал такую формулировку для определения характера сил противника в стратегической игре. Это трудно понять, во всяком случае, с военной точки зрения. А вот с политической, заговорщической — она более чем объяснима: раз такие отборные войска, да еще и танковые и механизированные дивизии СС, то, естественно, и противопоставить им надо равнозначные войска, т. е. такие же отборные танковые и механизированные соединения РККА, причем как минимум в том же количестве. А вот это-то и есть самое что надо для успешного переворота — уж с 16-ю как минимум, если по логике задачи «игры», танковыми и механизированными дивизиями власть точно можно захватить, тем более что их командиры — все его ставленники. Ленин и вовсе с одной дивизией латышских бандитов удержался у власти, а тут — целых 16…

Естественно, что кроме самого факта ареста и расстрела Тухачевского и его подельников Кривицкий ничего физически знать не мог, тем более о досье — в момент передачи это было сверхсекретным делом, о котором знали только трое: Сталин, Молотов и Ежов, и только с 24 мая — члены Политбюро. Это потом о досье станет известно, и то в столь специфической ситуации, что иначе как по каналам британской разведки ни Кривицкий, ни, тем более, его писарь-папараци — Дон-Левин узнать не могли.

Дело в том, что уже в декабре 1937 г. — напоминаю, что Кривицкий ушел на Запад 6 октября, а из СССР убыл и того раньше — в соответствии с соглашением о сотрудничестве военных разведок Чехословакии и СССР от 1935 г., в Праге состоялась очередная встреча соответствующих делегаций. И вот на этом совещании произошло очень бурное столкновение делегаций по вопросу о репрессиях в отношении высшего командного состава РККА.

Первым получивший агентурные данные о заговоре и консультировавшийся по этому вопросу с резидентом британской разведки майором Гибсоном глава чехословацкой военной разведки полковник Франтишек Моравец и сопровождавшие его лица буквально накинулись тогда на советскую делегацию с крайне резкими обвинениями. Их суть сводилась к тому, что как можно было перерезать почти весь высший командный состав по обвинениям, которым-де весь мир не верит и считает ошибочными. Естественно, что советская делегация весьма сдержанно ответила — ведь весь компромат на Тухачевского сотоварищи поступил из Праги! Ну и уж совсем естественно, что едва ли не в тот же день британская разведка была полностью в курсе произошедшей на этой встрече перепалки.

…Этими нападками на советскую делегацию полковник Ф. Моравец по сути дела пытался отвести подозрения от своей службы. Он и после войны, уже на излете жизни написал в изданных в США мемуарах, что Бенеш никакой информации о заговоре ему, начальнику разведки, не передавал. А с какой такой стати глава государства должен что-то передавать начальнику разведки, когда, наоборот, начальник разведки для того и существует, как и вся его служба, для того, чтобы постоянно докладывать главе государства всю добываемую информацию…

Что же до всего мира, то обычно очень эффективная чехословацкая военная разведка тут дала серьезную промашку — главные персонажи высшей мировой политики того времени отнюдь не считали эти обвинения ошибочными, однако делали вид, что это так, потому как очень уж выгодно это дело — делать из другого чудовище…

Президент Рузвельт, например, получил от своего посла в Москве Джозефа Дэвиса — кстати говоря, очень умного, проницательного и очень хорошо информированного дипломата — секретную шифртелеграмму № 457 от 28 июня 1937 г. (в начале июля она была уже на столе Сталина) следующего содержания: «В то время как внешний мир благодаря печати верит, что процесс — это фабрикация… — мы знаем, что это не так, и, может быть, хорошо, что внешний мир думает так». Любопытно, что Дж. Дэвис завершил эту телеграмму такими словами: «Что касается дела Тухачевского — то корсиканская опасность пока что ликвидирована».

…Нельзя не воздать должное объективности и честности Дж. Дэвиса, в том числе и в связи с его принципиальной последовательностью в этом вопросе. В одном из ноябрьских номеров британской газеты «Санди экспресс» за 1941 г. была опубликована статья Дэвиса, и вот что он тогда писал (в кратком изложении газеты): «Дэвис заявляет, что через несколько дней после нападения Гитлера на Советскую Россию его спросили: «А что вы скажете относительно членов пятой колонны в России?» Он ответил: «У них таких нет, они их расстреляли». Дэвис пишет далее, что «значительная часть всего мира считала тогда, что знаменитые процессы изменников и чистки 1935–1938 гг. являются возмутительными примерами варварства, неблагодарности и проявлением истерии. Однако в настоящее время стало очевидным, что они свидетельствовали о поразительной дальновидности Сталина и его близких соратников».

После подробного изложения планов Бухарина и его сподвижников Дэвис отмечает: «Короче говоря, план этот имел в виду полное сотрудничество с Германией. В качестве вознаграждения участникам заговора должны были разрешить остаться на территории небольшого, технически независимого советского государства, которое должно было передать Германии Белоруссию и Украину, а Японии — приморские области и сахалинские нефтяные промыслы». Заявляя, что советское сопротивление, «свидетелями которого мы в настоящее время являемся», было бы «сведено к нулю, если бы Сталин и его соратники не убрали предательские элементы», Дэвис в заключение указывает, что «это является таким уроком, над которым следует призадуматься другим свободолюбивым народам»….

И в завершение исследования вопроса о природе происхождения версии № 1 хотелось бы отметить вот еще что.

Долгое время мне никак не удавалось дать более или менее вразумительное объяснение одному обстоятельству: с какой такой стати версия № 1 сопровождена совершенно несвойственной для стилистики пускай и бывшего, но ведь советского же гражданина, весьма пафосными, морализаторско-нравоучительными пассажами, да еще на грани нахального менторства? Списать на Дон-Левина — конечно, проще всего, но ответа все равно не получится, ибо сразу же возникает вопрос: а он-то с какой стати стал менторствовать, да еще и в таком духе, и к тому же после столь грубого шантажа Бенеша?

И вот когда вышла в свет книга О. Ф. Соловьева «Масонство в мировой политике XX века» — все встало на свои места. Оказалось, что все его менторство не более, чем прямая перекличка по смыслу и духу с известным майским 1939 г. посланием президента Рузвельта как могущественного заокеанского масона своим европейским собратьям. Вот всего лишь одна фраза из этого послания: «Лишь тот, кто смело отказывается отступать перед провокацией диктаторов, а, напротив, упреждает ее переходом в наступление, и сможет ее обуздать».

Откуда беглый предатель или тот же Дон-Левин могли узнать об этом послании? Ведь оно прошло по закрытым американским дипломатическим каналам и было посвящено острейшему тогда вопросу — о Польше. Послание было адресовано руководству одной из самых могущественнейших масонских лож континентальной Западной Европы — «Великий Восток Франции». А передал его руководству французских масонов лично посол США в Париже У. Буллит 25 мая 1939 г. Происхождение же послания таково. Еще 14 апреля (по европейскому времени уже 15 апреля) 1939 г. Рузвельт обратился с призывом к Гитлеру и Муссолини воздержаться от любых шагов, могущих привести к большой войне, дать обещание воздерживаться в течение десяти лет от нападения на перечисленные им 30 государств с одновременным созывом конференции для решения вопросов разоружения и спорных экономических проблем, а равно начать переговоры по установлению гарантий мира.

В характерной для них манере Адольф Гитлер и Бенито Муссолини «послали» призыв Рузвельта по известному адресу… 25 мая 1939 г. через посла США в Париже У. Буллита (кстати говоря, ярого приверженца Мюнхенской сделки) Рузвельт направил руководству французских масонов послание, суть которого сводилась к следующему (далее в изложении О. Ф. Соловьева): «По взаимной договоренности к послу отправился Груссье (А. Груссье в то время являлся Великим Мастером Великого Востока Франции. — A.M.). 29 мая он проинформировал о содержании беседы Совет ВВФ и руководство ВЛФ (ВВФ — Великий Восток Франции, ВЛФ — Великая Ложа Франции. — A.M.), уведомив об устном послании Рузвельта. Буллит якобы находился в состоянии сильного волнения и сразу же заявил, что президент следит с «очень сильной тревогой за развитием событий в Европе», ибо у него складывается впечатление о возобновлении натиска сил, толкающих на «возвращение к политике умиротворения».

Это и побуждает его обратиться к друзьям во Франции, считающих себя ответственными за бескомпромиссный курс обуздания диктаторов. Существо послания сводилось к следующему: «Поскольку Гитлер отклонил предложенное президентом посредничество, в нынешней фазе эволюции обстановки предпочтительно воздерживаться от публичных заявлений, а войти в прямой контакт с силами, несущими основную ответственность за происходящее в ближайшие месяцы».

Наступил исключительно серьезный момент, когда надо опасаться в конечном счете еще одного компромисса — в польском вопросе. «Такой компромисс за счет Польши стал бы очень серьезной ошибкой». По свидетельству президента, он дал понять еще в марте премьер-министру Великобритании Чемберлену, что продолжение его политики умиротворения приведет к отказу США от предоставления моральной, материальной и иной помощи. Он предложил действовать таким образом, чтобы конфликт с Гитлером сделался бы неизбежным. Как он же заверил Англию и Францию, в случае войны «США бросят всю свою мощь на весы демократических государств, сражающихся в Европе». Обещал он и «полную поддержку всем тем, кто готов противостоять действиям сторонников нового компромисса». Лишь тот, кто смело отказывается отступать перед провокацией диктаторов, а, напротив, упреждает ее переходом в наступление, и сможет ее обуздать».

Из текста протокола отчета о заседании Совета Ордена в помещении Великого Востока Франции от 29 мая 1939 г., подписанного тем же Груссье, важно еще одно предложение: «С учетом подавляющего материального преимущества и благоприятного стратегического положения демократическх стран у правительств Парижа и Лондона отныне не остается никакого повода для уклонения еще раз от Конфликта» («Конфликт» с большой буквы на масонском языке означает мировую войну. - A.M.).

Я специально столь подробно привел всю эту историю в силу следующих причин.

Во-первых, пользуясь случаем, еще раз наглядно проиллюстрировать всю изначально предрешенную обреченность на полный провал по вине лично и только Запада англо-франко-советских переговоров летом 1939 г. в Москве об организации коллективного отпора Гитлеру. Обреченность на провал, предрешенную особой позицией лично президента США. Мало того, что ни Лондон, ни Париж не только не намеревались всерьез договариваться с Москвой о коллективных мерах безопасности по предотвращению войны, а, наоборот, совершенно открыто взашей толкали Гитлера на агрессию против СССР, так ведь к тому же еще и со всей откровенностью выполняли масонский приказ Рузвельта сделать все, чтобы война непременно вспыхнула. Причем, и это очень важно учесть именно в данном случае, — Рузвельт в тот момент прекрасно знал, абсолютно точно знал, что Гитлер нападет на Польшу при любых обстоятельствах (кстати говоря, знал это и Сталин, в том числе и о том, что об этом же знает и Рузвельт).

То есть налицо прямое свидетельство того, что Запад со всей решительной принципиальностью нацелился на непосредственное развязывание Второй мировой войны — войны, у которой, не будь Договора о ненападении от 23 августа 1939 г., маршрут уже тогда, в сентябре 1939 г., был бы такой же, что и 22 июня 1941 г.

…Судя по действиям Сталина именно в этот период, он явно располагал соответствующей разведывательной информацией об этом послании Рузвельта: в масонских и высших правительственных кругах Франции агентуры хватало. Наряду с другой разведывательной информацией, эта явно стала одной из серьезнейших причин, побудивших Сталина начать подготовку к возможному подписанию Договора о ненападении. Дело в том, что именно 31 мая 1939 г., т. е. всего через два дня после упомянутого заседания Совета Великого Востока Франции, в Государственном архиве Октябрьской революции (ныне ГАРФ), входившем тогда в Центральное архивное управление НКВД СССР, было заведено дело № 27 в 612 фонде, в котором стали сосредотачивать различные материалы о неофициальных контактах с Германией фактически за последнюю к тому моменту четверть века, в т. ч. и данные о конфиденциальных каналах доведения информации до руководства Германии для оказания соответствующего влияния. В этом деле концентрировались материалы разведки, контрразведки, тайных обществ, внешнеполитического ведомства и т. д.

Во-вторых, обратить внимание на то обстоятельство, что придав концовке версии № 1 столь очевидно перекликающийся со смыслом и духом послания Рузвельта характер, британская разведка со всей очевидностью бросила вызов и самому главе Белого дома. Потому как и, в-третьих, из текста версии № 1, не говоря уже о самом содержании «мемуаров», с такой же очевидностью явствует, что под категорию диктаторов и тоталитарного варварства пером Кривицкого — Дон-Левина откровенно подводятся Сталин и СССР, в то время как Рузвельт совершенно однозначно имел в виду Гитлера и Муссолини (соответственно, Германию и Италию).

В-четвертых, этот незатейливый прием понадобился для того, чтобы под маской якобы демонстративного непонимания того, о каких диктаторах шла речь в послании, ненавязчиво навязать Рузвельту именно британскую версию этого самого «столкновения демократии и фашизма», т. е. вынудить его занять более откровенную антисоветскую позицию. Ибо в британском понимании «демократии» — это страны Западной Европы, главным образом сама Великобритания, а заодно и Франции, а «фашизм» — гитлеровская Германия и сталинский СССР.

В-пятых, следует особо подчеркнуть, что подобную ложь, как версия № 1, можно было запустить только в это время — в октябре 1939 г., т. е. после начала Второй мировой войны. Потому что формально война началась после 23 августа 1939 г., вроде бы вследствие подписания договора о ненападении между СССР и Германией, т. е. в столкновении демократии и фашизма виноват Сталин и его СССР, а, соответственно, США, как и обещали, должны теперь «бросить всю свою мощь на весы демократических государств, сражающихся в Европе». Чего, между прочим, глава Белого дома тогда вовсе и не собирался делать.

Именно из-за этого, невзирая на всю очевидность острейшего противоречия версии № 1, в глубь основного текста «мемуаров» была воткнута версия № 2, которая, между прочим, изначально была основной — на ней держался первоначальный замысел операции с «мемуарами», но в том-то все и дело было, что до 23 августа 1939 г. использовать ее было невозможно, так как не было самого существенного для нее факта — якобы факта якобы тайного сговора Сталина с Гитлером. И только сам факт подписания договора о ненападении «наконец-то» предоставил «мемуаристам» этот, с позволения, «факт».

Как никто другой в мире, британская разведка издавна прекрасно знает, что маятник европейских качелей равновесия исторически сложился так, что вслед за любыми договоренностями о дружбе, сотрудничестве или ненападении и нейтралитете какой бы то ни было страны, с Германией, в самые же кратчайшие сроки последует адекватная реакция в виде аналогичных договоров любой иной, посчитавшей себя ущемленной, страны, но, опять-таки, с Германией. За примерами далеко ходить не надо, они все прекрасно известны. Взять хотя бы только начало XX столетия: Россия сепаратно выходит из Первой мировой войны по Брест-Литовскому договору от 3 марта 1918 г. — по факту своей победы в этой войне Запад силой принуждает Германию подписать унизительный Версальский мир в 1919 г. В 1922 г. Советская Россия и Веймарская Германия подписывают знаменитый Рапалльский договор — Запад отвечает «духом Локарно», т. е. подписанием в октябре 1925 г. пресловутых Локарнских соглашений, суть которых сводилась к пакту о ненападении между Западом и Германией. В апреле 1926 г. СССР и Германия заключают двухсторонний договор о ненападении и нейтралитете — Запад последовательно с 1926 по 1932 г. осуществляет целую серию мероприятий по максимальной нейтрализации просоветской ориентации Германии, в частности втаскивает ее в Лигу Наций, полностью снимает военный контроль за действиями Германии, привлекает ее к участию в пресловутом Пакте Кэллога — Бриана (своего рода глобальное подобие Локарнских соглашений), в соответствии с принятым «планом Юнга», резко ослабляет бремя репарационных платежей для Германии и одновременно пытается втянуть Германию в организацию нового антисоветского похода на Восток. СССР добивается весной 1931 г. пролонгации договора от 1926 г. еще на пять лет — Запад предпринимает максимум усилий, чтобы не допустить ратификации протокола о пролонгации (он будет ратифицирован только в мае 1933 г., т. е. уже после привода Гитлера к власти). СССР избирает тактику подписания двухсторонних договоров о ненападении со всеми странами, граничащими с ним, перекрывая тем самым любые лазейки для организации агрессии против себя, и добивается очень значительных успехов на этом направлении — Запад приводит к власти в Германии Гитлера, который немедленно начинает рвать всю ткань международных отношений в Европе, в т. ч. и систему двухсторонних договоров о ненападении, пытаясь прорваться к границам СССР. Советский Союз, в свою очередь, начав с идеи Восточного пакта, доводит дело до подписания с Францией и Чехословакией перекрещивающихся договоров о взаимопомощи в отражении агрессии (1935 г.) — Запад переходит к тактике целенаправленного экономического «умиротворения» Германии и Гитлера, преследуя цель в кратчайшие сроки экономически поднакачать Германию и толкнуть ее на Восток. СССР пытается реанимировать резко ухудшившиеся с приходом Гитлера межгосударственные отношения Германии и СССР, в основном за счет активизации торгово-экономических связей — Запад активно противодействует этому всеми силами, и в повестку дня выдвигается принцип будущей Мюнхенской сделки.

Естественно, что вслед за Мюнхенской сделкой, целью которой было открыть магистральную дорогу Гитлеру на Восток, должен был последовать адекватный угрозе оборонительный шаг со стороны Москвы. Подчеркиваю, что логика европейского равновесия такова, а в то время была особенно такова, что 23 августа 1939 г. было абсолютно закономерным, предсказуемым в силу изначальной полной адекватности угрозе шагом Кремля, и обвинять за это Сталина значит не только открыто грешить против элементарной исторической истины, но и попросту опускаться до очень подлого подлога.

…Из истории дипломатии тех лет хорошо известно, что еще до Мюнхена послы многих государств забрасывали свои правительства телеграммами, в которых с разной степенью категоричности, но открыто указывали на то, что Мюнхенская сделка Запада неизбежно и в очень короткое время приведет к заключению соответствующего договора о ненападении между СССР и Германией, тем более что старый, от 1926 г., истек как раз в 1938 г…

Британская разведка, конечно же, историю знала, равно как и современность, и потому, как только Договор о ненападении от 23 августа 1939 г. стал реальностью, тут же, едва ли не в прямом смысле на следующий же день, устами одного из наиболее видных своих представителей, выдающегося геополитика, директора Лондонской школы экономики, члена «Комитета 300» Хэлфорда Маккиндера обвинила другого, не менее выдающегося геополитика, директора Института геополитики, и тоже разведчика Карла Хаусхофера в том, что последний якобы злоумышленно извлек из арсенала первого самые эффективные инструменты для расшатывания Британской империи.

В приступе имперского гнева британская разведка несла откровенную чушь: как будто Маккиндер не знал, что еще в конце XIX века отец тогдашнего премьер-министра Великобритании Джозеф Чемберлен открыто предупреждал, что Англия своей неуемной политикой против России вынудит-таки и последнюю, и Германию к какому-нибудь соглашению между собой. А заодно и Японию. К 1939 г. эта мысль Джозефа Чемберлена уже была канонизирована в статусе априорной аксиомы и в британской внешней политике, и в дипломатии, и в разведке, и, естественно, в геополитике правящих кругов Великобритании. В связи с чем она и фигурировала в тексте мартовского доклада КИМД, который цитировался еще в конце первой главы и к составлению которого сам же Маккиндер приложил свои же собственные руки.

Когда же Вторая мировая война по прямой вине Великобритании, Франции, США, не говоря уже о гитлеровской Германии, стала трагической и печальной реальностью, то вот тут-то британская разведка и сочла, что «настал тот день и час», и пустилась во все тяжкие с операцией «мемуары» Кривицкого. И опираясь на свой излюбленный, веками апробированный и отшлифованный метод «Амальгамы», точнее, целенаправленного наведения заведомо подло негодными средствами несуществующей тени на вроде бы якобы околоправдоподобно существующий плетень, предприняла массированную атаку и на общественное мнение, и на президента США, чтобы вынудить в конце концов главу Белого дома сойти с «мертвой» для Лондона позиции и открыто солидаризироваться с Великобританией, в т. ч. и прежде всего на антисоветской внешне, но по сути антироссийской основе. Именно этим и только этим объясняется наличие в «мемуарах» сразу двух не только запредельно идиотских версий, но и запредельно же по-идиотски противоречивших друг другу. Потому что только таким образом возможно было хоть как-то, но задвинуть куда-нибудь подальше Мюнхенский сговор, как прямой пролог и к 23 августа 1939 г., и к 1 сентября 1939 г., и, одновременно, на опережение, спихнуть всю ответственность за развязывание уже Второй в XX веке мировой войны на Россию, хотя бы и называвшуюся тогда СССР.

…Это вообще старинная «забава» британской разведки — после каждой устроенной Великобританией войны, тем более мировой, на кого-нибудь да спихнуть всю ответственность, особенно же на Россию. Например, после Первой мировой войны ее «историки в штатском» все 20-е и начало 30-х годов в поте лица занимались этой грязной работой, пик активности которой всегда полностью, до последнего микрона совпадал с очередной активизацией антироссийской деятельности Великобритании…

Но если Мюнхенский сговор явился не чем иным, как прямым и непосредственным прологом к 1 сентября 1939 г. (тем более в сочетании со злоумышленно выданными Великобританией т. н. «гарантиями безопасности» Польше, которые сами же британские специалисты по разведке считали «наиболее верным способом ускорить взрыв и мировую войну… подстрекали Гитлера»), адекватно-упреждающей реакцией на что и стала советская подпись под Договором о ненападении от 23 августа 1939 г., то прямым и непосредственным прологом к Мюнхенской сделке Запада с Гитлером явилась хитроумно организованная британской разведкой ликвидация «двойного заговора», в первую очередь и особенно его советской части, как представлявшей наибольшую, чрезвычайную опасность для Великобритании!

Парадоксом этой ликвидации является то обстоятельство, что она была переплетена с т. н. «экономическим умиротворением» Гитлера, т. е. с организацией резко ускоренной накачки военно-промышленного потенциала нацистов за счет ВПК, армии и военной инфраструктуры Чехословакии для последующего ускорения их броска на Восток. Именно этот парадокс очень длительное время являлся главным шлагбаумом на пути понимания подлинной сути «дела Тухачевского», хотя о самом т. н. «экономическом умиротворении», естественно, прекрасно известно всем историкам.

На протяжении десятилетий из поля зрения многих исследователей постоянно выскальзывала следующая взаимосвязь фактов. В мае — июне 1937 г. происходит ликвидация советской части «двойного заговора» (прежде всего в руководящем его звене), а 24 июня 1937 г. военный министр Германии генерал-полковник Бломберг подписывает директиву о подготовке к войне. В октябре того же года происходит частный визит в Германию экс-короля Великобритании Эдуарда VIII. 5 ноября 1937 г. Гитлер впервые широко оповещает своих генералов о планах завоевания мирового господства. 19 ноября того же года происходит визит министра иностранных дел Великобритании лорда Галифакса в Германию, во время которого фюреру откровенно выдается «добро» на агрессию в восточном направлении (кстати говоря, впервые эти данные были опубликованы еще при жизни Сталина в изданной еще в 1951 г. исторической справке под названием «Фальсификаторы Истории» — именно в этой публикации впервые были открыто продемонстрированы подлинные записи содержания секретных переговоров Галифакса с Гитлером). На рубеже 1937–1938 гг. происходит ликвидация военной оппозиции Гитлеру, который выгнал Бломберга и Фрича, да еще и с позором. 4 февраля 1938 г. Гитлер принимает на себя функции Главнокомандующего вермахтом, на 22 мая 1938 г., т. е. на следующий же день после истечения срока пролонгации Договора о ненападении и нейтралитете между СССР и Германией от 1926 г., назначается нападение на Чехословакию («план Грюн»). Оно не состоялось лишь по той простой причине, что предупрежденное тем же агентом чехословацкой военной разведки руководство страны объявило всеобщую мобилизацию, в результате чего, при вооруженном столкновении Чехословакии и Германии, чей вермахт еще был достаточно слаб в то время, от Гитлера вряд ли что-либо осталось, а Западу пришлось бы втягиваться в этот конфликт на стороне Чехословакии, да еще и в союзе с СССР. Премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен вводит пресловутый «план Зет» в действие и доводит дело до Мюнхенской сделки с Гитлером. И вот итог, сугубо военно-экономический итог в характеристике самого Гитлера (из его выступления 23 апреля 1939 г.): «Хочу, чтобы вы имели хотя бы некоторое представление о почти астрономических цифрах, которые дает нам этот международный арсенал, расположенный в Центральной Европе (т. е. Чехословакия. — A.M.). Co времени оккупации мы получили 1582 самолета, 581 противотанковую пушку, 2175 орудий всех калибров, 735 минометов, 486 тяжелых танков, 42876 пулеметов, 114 тысяч пистолетов, 1020 тысяч винтовок, 3 миллиона гранат, миллиарды единиц огнестрельных боеприпасов».

И это абсолютно не случайно, что именно Чехословакию, чей удельный вес на мировом рынке оружия составлял тогда 40 % и чей ВПК спокойно мог выпускать ежемесячно 1600 танковых и 3000 ручных пулеметов, 130 тысяч винтовок, 7 тысяч гранатометов, 200 орудий, десятки танков и самолетов, Великобритания со всей несвойственной ей «щедростью» сдала «в аренду» Адольфу Гитлеру. Только за счет Чехословакии он получил оружия и снаряжения в расчете на 45–50 дивизий. С момента захвата Чехословакии, т. е. с 1 октября 1938 г. и до 1 сентября 1939 г., только заводы всемирно известного концерна «Шкода», составлявшие основной костяк ВПК Чехословакии, произвели вооружений больше, чем весь ВПК Великобритании за этот же период, не говоря уже о мощной военно-инженерной инфраструктуре, доставшейся Гитлеру в непосредственной близости от советских границ.

…Кстати говоря, Сталин задолго до Мюнхена предвидел такой поворот событий. В интервью от 1 марта 1936 г. председателю американского газетного объединения «Скриппс-Говард Ньюспейперс» Рою Говарду, на вопрос последнего о том, «как СССР представляет себе нападение со стороны Германии? С каких позиций, в каком направлении могут действовать германские войска?», Сталин ответил следующее: «История говорит, что когда какое-либо государство хочет воевать с другим государством, даже не с соседним, то оно начинает искать границы, через которые оно могло бы добраться до границ государства, на которое оно хочет напасть. Обычно агрессивное государство находит такие границы. Оно их находит либо при помощи силы, как это имело место в 1914 году, когда Германия вторглась в Бельгию, чтобы ударить по Франции, либо оно берет такую границу «в кредит», как это сделала Германия в отношении Латвии, скажем, в 1918 году, пытаясь через нее прорваться к Ленинграду… Яне знаю, какие именно границы может приспособить для своих целей Германия, но думаю, что охотники дать ей границу «в кредит» могут найтись».

Конечно же, Сталин немного слукавил — он уже тогда прекрасно знал, какие конкретно «охотники» и какую конкретно границу сдадут «в кредит» Гитлеру, но таковы правила международного «политеса» — делать вид, что еще не догадываешься.

Столь же интересен и сам вопрос Роя Говарда, причем именно в полном объеме, так как он прозвучал в следующем виде: «Советский Союз опасается, что Германия и Польша имеют направленные против него агрессивные намерения и подготавливают военное сотрудничество, которое должно помочь реализовать эти намерения. Между тем Польша заявляет о своем нежелании разрешить любым иностранным войскам использовать ее территорию, как базу для операций против третьего государства. Как СССР представляет себе нападение со стороны Германии? С каких позиций, в каком направлении могут действовать германские войска?»

Менее чем через год после этого интервью, на фоне поступавшей к Сталину секретной информации о тайных переговорах между Берлином и Прагой, которые вели соответственно высокопоставленные сотрудники германского МИДа Альбрехт Хаусхофер (старший сын Карла Хаусхофера) и граф Траутмансдорф, с одной стороны, и президент Чехословакии Э. Бенеш — с другой стороны, по вопросу о т. н. урегулировании германо-чехословацких отношений (в центре внимания переговоров была проблема заселенных немцами Судет), на стол кремлевского владыки легла также секретная информация, но уже об итогах завершившихся в Германии командно-штабных учений вермахта, также как и вышеупомянутые переговоры, состоявшиеся в конце 1936-го — начале 1937 г. А в них говорилось, что «никакого точного решения относительно восточной кампании не будет найдено, пока не будет решен вопрос о создании базы для операций в самой Восточной Польше». Кстати говоря, точно такая же информация поступила в Лондон, о чем Сталин знал из той самой папочки под названием «Германская опасность», что имелась в МИДе Великобритании.

Отдавать же сразу Польшу Гитлеру Лондону явно не хотелось — ее приберегали для других интриг. Но как показывает анализ, именно в перекрестье этих двух информации и возникли истоки Мюнхенских соглашений 1938 г. и одновременно импульсы, подтолкнувшие британскую разведку к началу практической реализации операции по сдаче заговора военных на расправу с одновременным скидыванием всей ответственности на Сталина и якобы имевшую место нацистскую фальшивку…

Собственно говоря, именно этим-то и объясняется несколько необычная — через т. н. «экономическое умиротворение» — взаимосвязь между ликвидацией советской части «двойного заговора» и организацией Мюнхенской сделки Чемберлена с Гитлером при участии Даладье.

Но здесь следует иметь в виду то, что проявление этой взаимосвязи не есть результат какого-то особо коварного плана Лондона. Если, например, за тем же заговором британская разведка и впрямь давно следила с нарастающей тревогой, и действительно искала возможность разделаться с заговорщиками на свой лад, то вот сам повод воедино увязать и их ликвидацию, и ускорение милитаризации Германии за счет «сдачи в аренду» Чехословакии появился у Лондона относительно случайно.

Но там мгновенно смекнули, что можно извлечь из этого повода — январские 1937 г. ожидания Лондоном войны не позднее 1938 г. были отнюдь не случайными, ибо уже шла проработка вопроса о том, как максимально эффективно в интересах Великобритании использовать подвернувшуюся возможность. Высоколобые умы в Лондоне давно искали и повод, и возможность начисто вспороть мощный бронежилет внешней безопасности СССР, сотканные дипломатией Сталина из многочисленных перекрещивавшихся между собой как двухсторонних, так и многосторонних договоров о ненападении, нейтралитете, взаимопомощи и недопущению войны как средства решения международных споров. Этим «бронежилетом» были перекрыты все пути для агрессии против СССР с Запада. Более того, этот «бронежилет» выдержал также и натиск резкого скатывания значительного количества европейских стран к жестким националистическим, фашистским, тоталитарным и авторитарным режимам, которые, как по команде, охватили все подступы к СССР по периметру его западных, юго-западных, северных и северо-западных границ, а также ареалы его геополитических интересов на этих же направлениях.

Но даже при этих обстоятельствах до Мюнхена Гитлер ничего не мог сделать и хоть как-то приблизиться к советским границам. Однако весь парадокс в том и состоит, что повод, о котором пойдет речь, т. е. сам этот случай никогда не являлся секретом — он хорошо известен всем историкам, которые занимаются предысторией Второй мировой войны.

Другое дело, конечно, что его никогда не увязывали в таких взаимосвязях. Именно поэтому-то и получилось, что ложь версии № 2 из «мемуаров» Кривицкого гуляет по свету уже седьмое десятилетие, да еще и в статусе едва ли не достоверного факта.

Именно эта версия выстраивает в единое целое логически и хронологически никак не взаимосвязанное: подписание Антикоминтерновского пакта, якобы подыгрывание Сталина дуэту Гитлер — Муссолини, т. е. оси Берлин — Рим в ущерб Лондону — Парижу, безосновательное приурочивание начала т. н. «миссии» Канделаки к дате подписания Антикоминтерновского пакта, репрессии против высшего командного состава РККА. А из этой совокупности ненавязчиво делается сногсшибательный вывод о преднамеренной злоумышленности подписания Договора о ненападении от 23 августа 1939 г.

Если повнимательней приглядеться, то окажется, что налицо попытка доказать т. н. общественному мнению США, но прежде всего самому главе Белого дома и его ближайшему окружению, что якобы длительное время тайными, а также и кровавыми мерами осуществлялось сколачивание тройственного союза Берлин — Москва — Токио при одновременном намеке на квартет диктаторов, командующих в Берлине — Риме — Москве — Токио. То есть того самого геополитического альянса, которого по обе стороны Атлантики страшились пущего всего, как на этом, так и на другом свете, именно как того самого«последнего дня англосаксов», о котором говорил еще Гомер Ли. Именно поэтому сразу же после грубого шантажа Бенеша в предисловии к «мемуарам» Кривицкого первой идет «ударно-штурмовая» глава под названием «Сталин заигрывает с Гитлером», внутри которой роль «ударно-штурмовой» изюминки выполняет измышление о том, сак «мемуарист» Кривицкий расколол всю переписку между Токио и Берлином по поводу переговоров о заключении Антикоминтерновского пакта. Причем в самой этой байке роль также «ударно-штурмового», но «щекотунчика», исполняет вещание «мемуариста» о кознях Берлина и Токио в Китае и на Тихом океане.

А вот это уже «блюдо» сугубо для Белого дома — в тот момент его можно было раздразнить именно и только этим, и ничем иным. Англичане вообще, как никто иной в мире, ловко, с фантастическим искусством умеют точно выбирать наиболее болезненные «акупунктурные точки» на внешнеполитических «мозолях» дяди Сэма и незаметно надавливать на них, заставляя шевелиться прямые, как границы штатов, извилины американской политики. Дело тут вот в чем. На протяжении многих десятилетий убежденно считается, что Антикоминтерновский пакт был в первую очередь антикоминтерновским и антисоветским по своей направленности. Во всяком случае, в нашей историографии это практически повсеместное явление. На самом же деле — это всего лишь верхушка айсберга, ибо ни в Лондоне, ни в Вашингтоне, ни тем более в Берлине или Токио, не говоря уже о Москве, никто не заблуждался насчет истинной цели этого пакта. В действительности это был настоящий германо-японский геополитический сговор в первую очередь антианглосаксонского характера, т. е. антибританского и антиамериканского характера. Этот пакт являл собой продукт реализации идей Карла Хаусхофера, в связи с чем вовсе не случайно, что дорожку к этому пакту начал торить еще с осени 1933 г. именно сын Карла Хаусхофера — Альбрехт. А тот якобы основной по истории антисоветский и антикоминтерновский смысл ему придали ради того, чтобы раньше времени не вспугнуть Лондон и Вашингтон.

Однако, придав этому пакту конкретно антикоминтерновский характер, и Берлин, и Токио одновременно поднапустили и очень коварного туману насчет Москвы. Подписав пакт, обе стороны обменялись также и соответствующими дипломатическими нотами: в германской, представленной за подписью Риббентропа, в частности, говорилось, что: «В связи с подписанием Дополнительного секретного соглашения к Соглашению против Коммунистического Интернационала я имею честь сообщить Вам, Ваше превосходительство, что германское правительство рассматривает договора, существующие между германским рейхом и Союзом Советских Социалистических Республик, в частности Рапалльский договор 1922 г. и Пакт о нейтралитете 1926 г., как не утратившие силу и не противоречащие духу этого соглашения и вытекающих из него обязательств».

Японской же нотой, врученной Риббентропу послом Японии в Берлине, германское правительство было поставлено в известность о сохранении в силе подписанных ранее японо-советских договоров и соглашений. То есть по сути дела этими нотами обе стороны дезавуировали антисоветский характер и самого пакта, и секретного приложения к нему, но дезавуировав именно таким образом, не только четко обозначили их антизападную, антианглосаксонскую направленность, но и бросили тень на Москву, поскольку в таком случае очень легко было заподозрить, что подобное было осуществлено чуть ли не с прямого ведома самой Москвы. Более того, на фоне активно тогда циркулировавших по Европе слухов о т. н. «тайной миссии» Канделаки, расчетливо подпущенный германо-японский туман мог спровоцировать и Лондон, и Вашингтон на категоричную убежденность в том, что Москва и в самом деле каким-то образом замешана во всей этой истории, только не хочет пока показывать это. Естественно, что и Лондон, и Вашингтон достаточно быстро прознали и о самом факте обмена такими нотами, и об их содержании. Знала об этом и Москва, в т. ч. и о том, что об этом знают и Лондон, и Вашингтон. Нельзя исключать того, что именно этот факт стал самой последней каплей, переполнившей чашу терпения британской разведки, и так небезосновательно подозревавшей, что «двойной заговор» на самом деле «тройной заговор», т. е. с участием и Японии, после чего МИ-6 и спустила всю лавину достоверного компромата в отношении Тухачевского на голову Кремля. Однако не одну «собаку» съевшая на подобных интригах британская разведка задолго до подписания самого Антикоминтерновского пакта учуяла, что вся эта германо-японская возня с секретными переговорами отнюдь не только и даже не столько против СССР, сколько против Запада, прежде всего против Великобритании.

По добытым советской разведкой в середине 1936 г. секретным документам Великобритании видно, что уже к тому моменту Британский имперский комитет обороны озаботился проблемами подготовки к войне на Дальнем Востоке и проработкой планов войны с Германией.

Однако Имперский комитет обороны — не та организация, чтобы на пустом месте проявлять такую заботу. По своему он, конечно же, был прав, т. к. британская разведка располагала достоверными сведениями о том, что в первой половине 1936 г. в Германию с неофициальный визитом прибыл тесно связанный с правящей японской верхушкой и всевозможными тайными обществами Страны восходящего солнца, а также с самим Карлом Хаусхофером профессор Токийского университета Д. Мамо. Во время неофициальных переговоров с командованием германского ВМФ Мамо тщательно разъяснил германской стороне, что «цели Японии в Азии и на Тихом океане состоят в том, чтобы установить господство в Желтом море, захватить как минимум еще три китайские провинции, установить контроль над Бирмой, французским Индокитаем, а также захватить Австралию, что, по его словам, естественным образом предполагает предварительное создание крупных военных баз на Филиппинах, а затем и в самой Австралии». Более того, Мамо сообщил немцам, что, готовясь к схватке за колонии с Великобританией, японская разведка еще в 1935 г. добыла секретный план оборонительных сооружений британской военно-морской базы в Сингапуре.

Отсюда и вполне понятная теперь озабоченность Британского Имперского комитета обороны проблемами ведения войны на Дальнем Востоке.

И последнее в дальневосточной подоплеке «мемуаров» Кривицкого, а по сути в операции британской разведки по оказанию влияния на США. Дело в том, что на вышеуказанном британские интриги по поводу Антикоминтерновского пакта не завершились. К 1939 г. Лондон уже имел вариант «дальневосточного Мюнхена», а к 24 июля этого же года реализовал его в известном соглашении Арита — Крейги, которым, по аналогии с англо-японскими соглашениями начала XX века, откровенно подтолкнула Токио на вооруженное нападение на СССР на Халхин-Голе. Однако же после того как японская агрессия была отражена и в сентябре 1939 г. был заключен мир между СССР и Японией, соглашение Арита — Крейги приобрело ярко выраженную антиамериканскую направленность. Дело в том, что изначально по соглашению предусматривалось отвести угрозу возможного нападения Японии на британские владения на Дальнем Востоке, направив ее агрессию против СССР. Но как только этот номер с треском провалился, то «отвести угрозу» по-британски стало означать, что теперь ее направят в сторону американских владений, ибо повторно японцы уже не желали связываться с Советским Союзом. Соответственно, в условиях только что начавшейся по вине самой Великобритании Второй мировой войны любые намерения Лондона априори получить поддержку США требовали опережающего разъяснения сложившейся ситуации, в т. ч. и кто виноват в том, что под угрозой японской агрессии оказались американские интересы на Дальнем Востоке?

Ну а кто, по мнению Лондона, может быть виноват? Только Сталин — ведь это именно он «подыграл» Антикоминтерновско-му пакту, это он послал из-за этого Канделаки в Берлин, чтобы «тайно» сговориться с Гитлером, это именно он ради этого «тайного сговора» с Гитлером вырезал весь высший командный состав своих вооруженных сил и в итоге заключил-таки опасный для Запада Договор о ненападении с Берлином?! Соответственно, США обязаны встать на сторону Великобритании, поскольку связанная пактом с Германией Япония с этого момента будет с алчностью поглядывать на американские владения на Дальнем Востоке и вообще на Тихом океане, в чем опять-таки виноват Сталин?!

В этой «логике» Лондона заключалась прямая ставка на одну особенность позиции США по дальневосточным проблемам того времени: Рузвельт еще в январе 1937 г. объяснил Лондону, что пока не будут затронуты интересы Вашингтона в Азии, США будут нейтральны. Вот такой «логикой», свалив все в одну кучу, нахально все переврав и исказив до неузнаваемости, написанные британским агентом Дон-Левиным «мемуары» Крутицкого объясняли трагические события 1937 г.

А был ли мальчик?..

Абсолютно непонятно, на каких основаниях, но тем не менее с невероятным упрямством считается, что тайная миссия Канделаки — факт. Между тем никакой тайной, ни даже просто миссии Канделаки — не было. И это действительно факт.

Я очень хорошо понимаю, какую кривую ухмылку вызовет такое заявление, но повторяю — миссии Канделаки как таковой не было. Именно в том смысле ее не было, что никто не направлял Д. В. Канделаки в Берлин с тайной миссией для решения задачи найти пути для тайного сговора с Гитлером. В то же время абсолютной правдой является тот факт, что весной 1935 г. на должность советского торгпреда в Берлин прибыл старый знакомый Сталина — Давид Владимирович Канделаки. Но с какой стати следует его изначально зачислять в специально направленные для какой-то тайной цели тайные эмиссары Сталина?!

Торговый представитель СССР в Германии по должности, он просто обязан был в силу должностных функций не только и не просто контактировать, но именно налаживать нормальные деловые отношения со всеми, мало-мальски значимыми в деловых и финансовых кругах лицами пускай и нацистского, но государства, с которым тогда весь мир поддерживал официальные дипломатические отношения, в т. ч. и СССР. Но и из этого также не следует, что он прибыл туда в роли тайного эмиссара Сталина.

Если следовать этой «логике», то вообще любой из совзагранработников того периода — тайный эмиссар Сталина, включая дворников советских представительств за рубежом. Тем не менее легенде о некой тайной миссии Канделаки скоро исполнится уже 70 лет. Так в чем же дело? С какой стати совершенно банальная в своей тривиальности командировка превратилась в тайную миссию? С какой стати с этой якобы тайной якобы миссией столь упорно увязывают репрессии против военных?

Чтобы понять, что же на самом деле тогда произошло, а самое главное, как произошло, давайте отступим от времени начала его командировки всего на два года, т. е. к 1933 г.

Едва только Великобритания привела Гитлера к власти, как тут же началось резкое ухудшение германо-советских отношений при формально пролонгированном еще на пять лет Договоре о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г. (в апреле — мае 1933 г. состоялся обмен нотами о ратификации протокола о продлении от 1931 г.). За 11 месяцев только 1933 г. советское посольство в Берлине направило МИДу Германии 217 нот протеста. Иные посольства за всю историю своего существования не представляли ни одной такой ноты, а тут — целых 217. То есть по 20 нот ежемесячно, а за вычетом выходных и праздничных дней обоих государств фактически каждый день — нота протеста. Только за первую половину 1933 г. советский экспорт в Германию сократился на 44 %, то же самое происходило и в последующем, но в еще больших размерах. Аналогичным же образом резко сократился и германский экспорт в СССР. Торговое соглашение между Германией и СССР от 2 мая 1932 г. было объявлено гитлеровским правительством недействительным. А ведь торгово-экономические отношения СССР с Германией были едва ли не стержнем всей системы внешнеэкономических связей Советского Союза того времени. В то же время на проходившей в мае 1933 г. под патронажем Великобритании международной экономической конференции в Лондоне между представителями Англии и Германии совершенно открыто обсуждался вопрос о разделе между странами Запада, в первую очередь между первыми двумя, «обширного рынка на Востоке», т. е. СССР.

Тогда же, во время секретной встречи главы внешнеполитического отдела нацистской партии Альфреда Розенберга с министром иностранных дел Великобритании Дж. Саймоном и военным министром М. Хэлшем, обе стороны увлеченно обсуждали «план избавления Европы от большевистского призрака», предусматривавший присоединение к Германии Австрии, Чехословакии, значительной части Польши, включая и пресловутый «Данциге — кий коридор», Познань, Западную Украину, Западную Белоруссию, также Литву, Латвию и Эстонию, как плацдарм для германской экспансии на Восток. Если речь шла о призраке, то зачем, спрашивается, надо было секретно обсуждать такие вопросы, не говоря уже о том, что вообще нечего обсуждать внутренние дела суверенного государства без его участия в этом. Мало того, что обсуждали, так ведь еще и обсуждение откровенно смахивало на нижайшее испрашивание вассалом разрешения на агрессию у своего сюзерена.

А на стол Сталина тем временем ложились такие разведывательные донесения, как, например, следующее:

То же самое, но в еще более тревожном виде — и в последующем: сообщения подобного типа пошли, что называется, валом. 21 мая 1934 г. на стол Сталина ложится донесение из Лондона, в котором сообщалось о заявлении лорда Ллойда, посмевшего во всеуслышание произнести следующее: «Мы предоставим Японии свободу действий против СССР. Пусть она расширит корейско-маньчжурскую границу вплоть до Ледовитого океана и присоединит дальневосточную часть Сибири… Мы откроем Германии дорогу на Восток и тем обеспечим столь необходимую ей возможность экспансии. Это отвлечет от нас японцев и Германию и будет держать СССР под постоянной угрозой».

Великобритания пошла ва-банк, стремясь вместо не имевшего никаких предпосылок для возникновения даже в качестве предмета для предварительного обсуждения, но до умопомрачения страшившего ее якобы возможного геополитического трио Берлин — Москва — Токио, сконструировать подконтрольный ей дуэт Берлин — Токио, направленный против СССР.

Шквал подобных сообщений нарастал буквально не по дням, а по часам, и все более тревожным становилось их содержание.

Что делает Сталин? В ответ на поднятую нацистами и их западными покровителями тотальную не столько антисоветскую, сколько антироссийскую шумиху, Советское правительство уже в том же 1933 г. официально и прямо в лоб ставит перед Гитлером вопрос: остается ли в силе его заявление об экспансии на Восток, сделанное им еще в «Майн Кампф»? Гитлер вопрос проигнорировал. Тогда Советское правительство заявляет: «По-видимому, это заявление остается в силе, ибо только при этом предположении становится понятным многое в теперешних отношениях германского правительства с Советским Союзом».

В 1934 г., видя, что обстановка продолжает накаляться, Сталин делает очень серьезное, но и очень осторожное предупреждение и Западу, и Гитлеру, и заодно внутренней оппозиции в СССР. В нашей исторической науке почему-то никакого внимания не обращается на одну чрезвычайно важную для понимания событий 1937–1938 гг. работу Сталина. 19 июля 1934 г. Сталин обратился с письмом к членам Политбюро «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма», в которой буквально в клочья разнес одного из «классиков-основоположников» «научного коммунизма», в котором говорилось:

(Обратите внимание на этот пункт — ведь в сопоставлении с поступавшей к нему информацией о заговоре, в т. ч. и военных, ориентированном на ситуацию возникновения войны, это означает, что Сталин открыто предупреждает, в т. ч. и оппозицию, не говоря уже о Западе, что он хорошо все понимает, но именно поэтому-то и не допустит повторения 1917 г. — A. M.)

Не думаю, что у любого здравомыслящего человека могут появиться какие бы то ни было основания для предположения, что Сталину больше делать нечего было, кроме как спустя почти полвека критиковать «классика».

Как и любой другой в истории и современности нормальный государственный деятель высшего уровня, тем более творчески мыслящий и самостоятельно пишущий, Сталин прибег к исстари прекрасно известному, веками апробированному на высшем политическом уровне приему: путем анализа как самого исторического обстоятельства (факта), так и навеваемых им исторических параллелей с текущей современностью показать свою оценку современной ему мировой и внутренней ситуации, свое понимание глубинной сути происходящих на его глазах процессов. Прежде всего, это его реакция на красноречивое молчание Гитлера, вдохновленного агрессивным пособничеством Запада.

Во-вторых, это и откровенное предостережение Западу по принципу «я знаю, в чем тут дело, и потому не допущу повтора».

В-третьих, это также и предостережение всем своим политическим визави, в т. ч. и особенно из числа внутренней оппозиции, чтобы никто из них не рассчитывал на возможность повтора февраля и октября 1917 г.

В-четвертых, это еще и очередное подчеркивание того факта, что начавшееся несколькими годами ранее дистанцирование от ортодоксального марксизма и курса на т. н. «мировую революцию» не есть временная кампания, но суть постоянная и принципиальная политика впредь.

В-пятых, поскольку это было проделано в виде письма к членам Политбюро, то это в свою очередь означает, что Сталин прекрасно отдавал себе отчет в существующей постоянной утечке информации из Политбюро, в т. ч. и за границу, и в данном случае именно на нее-то и рассчитывал, что, кстати говоря, было вполне верным расчетом, ибо так быстрее дошло до ушей всех заинтересованных сил и лиц.^[21]

Так оно и вышло — оппозиция, например, не только услышала, но и ответила, правда, на свой лад — как убийством Кирова, так и откровенной консолидацией своих рядов. Запад, естественно, тоже не остался глухим, и уже в конце марта 1935 г. на стол Сталина легло очень серьезное, очень тревожное разведывательное сообщение — полная запись бесед об англо-германских переговорах, состоявшихся в Берлине 25 и 26 марта между Гитлером и министром иностранных дел Великобритании Дж. Саймоном. Именно на этих переговорах Гитлеру впервые после его привода к власти вполне официально был обещан «зеленый свет» в экспансии на Восток. Одновременно, т. е. также в марте 1935 г., из Берлина поступила копия доклада германского посла в Лондоне, в котором говорилось: «Сейчас достигнуто фактическое равенство прав для Германии в вооружениях на суше; задача германского руководства состоит в том, чтобы завершить это огромное достижение… Ключ к положительному решению находится в руках Англии». Германский посол был абсолютно прав — все ключи находились в руках Англии, которая не преминула воспользоваться ими сугубо в антироссийских (антисоветских) целях.

Так, в развитие Лондонского англо-французского коммюнике от 3 февраля 1935 г., в котором обе стороны заявили готовность окончательно отменить военные статьи Версальского договора (де-факто военный контроль был снят с Германии еще в январе 1927 г.), Лондон спокойно проглотил горькую пилюлю Гитлера, объявившего 9 марта 1935 г. о существовании в Германии военной авиации (кстати говоря, из 28 типов стоявших на вооружении самолетов 11 были английского и американского производства), а 15–16 марта — еще более наглые заявления о создании вермахта вместо рейхсвера, введении всеобщей воинской повинности и создании целой армии из 12 корпусов и 36 дивизий. Причем проглотил с таким удовольствием, что уже 8 апреля 1935 г. на конференции в Стрезе тот же Дж. Саймон высказался категорически против применения санкций к Германии в связи с откровенно грубейшим нарушением положений еще не отмененного Версальского мирного договора. Это «удовольствие» проистекало из весьма банальных, но очень важных обстоятельств: образовавшийся в результате целенаправленных действий Гитлера по разрыву торгово-экономических отношений с СССР вакуум сразу же заполнила… Англия (а также США): уже в апреле 1933 г. Великобритания заключила с нацистской Германией соглашение об угле, 10 августа 1934 г. — валютное соглашение, 1 ноября 1934 г. — торговое и платежное соглашения.

На языке МИДа Великобритании это называлось «экономическое умиротворение», причем именно во главу угла по настоянию экономического отдела МИДа Великобритании была поставлена задача экономическими методами не допустить опасного для Великобритании сближения Германии с Россией на почве экономического сотрудничества. Более того, из года в год в докладах британского МИДа, обычно именовавшихся «Экономический аспект внешней политики», эта задача не только приоритетно фигурировала, но и приоритетно жестко подчеркивалась как основополагающая.

Естественно, что, обладая всей информацией о вышеизложенном, большую часть из которой невозможно привести на страницах одной книги, Сталин разработал и начал реализовывать серию полностью адекватных, великолепно продуманных действий различного характера. Некоторые из них уже назывались выше, правда, без указания основополагающих причин, вызвавших их к жизни. Напомним, о чем шла речь: это и совещание с руководством военной разведки, это и Постановление Политбюро от 15 мая 1935 г. о подготовке к войне. Но это же и заключение соответственно 2 и 16 мая 1935 г. советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи в отражении агрессии.

Колоссальное значение в этой серии ответов Сталина занимает и созыв VII Конгресса Коминтерна — одна из самых серьезнейших попыток Сталина добиться от Коминтерна не болтологии о мировой революции, под шумок которой откровенно разбазаривались громадные денежные средства, и уж тем более не бездумных, приводящих к диким скандалам с зарубежным государствами различных подрывных акций, а именно тонкой, ювелирной работы в помощь многочисленным усилиям руководства страны.

Это и сентябрьские 1935 г. крупномасштабные военные маневры в Киевском военном округе, и еще очень и очень многое.

Для того, чтобы как можно объективнее разобраться в том, что и как делал Сталин, тем более в свете предстоящего подробного разговора о «миссии» Канделаки, приведу несколько нюансов, которые достаточно ярко проиллюстрируют фон, на котором возникла, а затем и развивалась легенда о миссии.

Прежде всего о том, что стояло за Постановлением Политбюро от 15 мая 1935 г., ибо мало того, что оно более 60 лет было неизвестно, так ведь и то, что лежало в его основе, — и по сей день неизвестно. Между тем это целый комплекс серьезных разведывательных данных, среди которых тематически следует выделить следующие:

1. Для пункта № 1 Постановления — шквал разведывательной и иной информации о бурной милитаризации, фактически гонке вооружений в Германии, среди которых опять-таки тематически и по значимости следует отметить следующие:

— информация о перестройке экономики Германии на военные рельсы, о мероприятиях по мобилизации промышленности и внешней торговли на время войны и т. п.;

— о начале производства новых видов вооружений, испытаниях новейших видов оружия, создании новых видов войск, о постановке на вооружение вермахта новых видов военной техники и оружия и т. п.;

— об усилении внутриполитического режима, обработке населения в целях его подготовки к войне и т. д.

2. Для пунктов №№ 2, 3 и 4 — разведывательные сообщения о мартовском совещании руководителей немецких «пятых колонн» в Европе, которое прошло и под непосредственным руководством Гиммлера.

Кстати говоря, реакция Сталина на эти данные была фактически мгновенной — по каналам Коминтерна немедленно было подготовлено издание разоблачающей нацистские происки книги «Коричневая сеть. Как работают гитлеровские агенты за границей, подготавливая войну». (Das Bravme Nets. Wie Hitlers Agenten im Ausland arbeiten und den Krig).

В книге подробно описывалась работа 48 тысяч всевозможных агентов нацистов (в основном агентов влияния различного уровня), приведены подробные списки, в т. ч. и непосредственно шпионской агентуры нацистов в различных странах Европы с указанием имен, адресов и функций. На фоне этих сообщений большое беспокойство у Сталина вызвал и прошедший по разведывательным каналам слух о том, что назначенный 1 января 1935 г. руководителем абвера адмирал Канарис вознамерился пригласить обратно на работу в разведку знаменитого руководителя германской военной разведки времен Первой мировой войны Вальтера Николаи. Фигура эта в разведывательно-политическом смысле была очень опасной — Николаи имел прямое отношение к работе с «ленинской гвардией» еще в период с 1915 по 1918 г., и вполне естественно, что его приход мог означать курс нового руководства абвера на расконсервацию агентуры из числа тех деятелей партии, что в свое время были в эмиграции за рубежом, а также тех, кто был завербован еще во времена германской оккупации по Брестскому договору, а то и вовсе до начала Первой мировой войны (в первой половине XX века у германской разведки это была очень характерная черта — вербовать агентуру на длительное оседание). Опасность такого поворота событий была еще и в том, что с 1934 г. в Москве появился новый посол Германии граф Фридрих Вернер фон Шулленбург, хорошо известный по предвоенной истории. Однако мало кому известно, что в первую очередь граф был одним из крупнейших и опытнейших германских разведчиков-русистов со специализацией на Закавказье. Возглавив дипломатическое представительство в Москве и осмотревшись, Шулленбург постепенно стал восстанавливать, в т. ч. и лично свои, ранее законсервированные агентурные связи. Как впоследствии установила советская контрразведка, список его агентуры точно совпадал со списком его же агентуры еще довоенных времен, который в свое время изъяла царская контрразведка.

Более того, наряду с этими данными, на стол Сталина попала информация и о том, что Гитлер лично предложил знаменитому британскому разведчику — известному Лоуренсу Аравийскому, он же Томас Эдвард Лоуренс — возглавить отдел диверсий абвера. Опасность же Лоуренса заключалась в том, что он был непревзойденным мастером как вообще по Востоку, в т. ч. и по сопредельным с СССР странам Востока, где советская разведка еще в начале 20-х годов часто напарывалась на его подрывные действия, так и выдающимся специалистом по организации внутренних бунтов, повстанческих движений именно среди населения восточных стран, особенно мусульманских. И попади он на службу в абвер, еще неизвестно, чем бы все кончилось. Однако 19 мая 1935 г., после того как он отправил телеграмму Гитлеру с выражением своего согласия, Лоуренс погиб в дорожной катастрофе, разбившись на мотоцикле…

Даже при столь беглом перечислении отдельных штрихов обстановки очевидно, что Постановление Политбюро было более чем обоснованно во всех своих пунктах.

Теперь вот о чем — о политико-пропагандистском противодействии нараставшей угрозе войны. Сталин и тут показал себя с самой лучшей стороны. Вряд ли широко известно, например, когда и при каких обстоятельствах советский историк, академик Евгений Викторович Тарле приступил к написанию своего самого знаменитого труда «Наполеон», а также, что тому предшествовало. А между тем он сел за работу именно с подачи Сталина и именно в конце марта 1935 г., и на одном дыхании, за несколько месяцев сотворил этот блестящий труд, который был немедленно издан.

Обычно те, кто знают об этом факте, как правило, несут и вовсе беспардонную чушь о том, что Сталин вознамерился в своих амбициях сравниться с самим Наполеоном. Но это заведомая ложь, потому как причина была совершенно в ином. Дело в том, что, во-первых, придя к власти, нацисты стали активно использовать давно известную всем историкам фальшивку под названием «Завещание Петра Великого».^[22] В нем великий Государь всея Руси якобы предначертал и обосновал планы России по установлению своего мирового господства. Кстати говоря, вышеупоминавшееся письмо Сталина от 19 июля 1934 г. — не что иное, как прямой и личный ответ Сталина на эти нацистские провокации с «Завещанием Петра Великого». Именно поэтому-то в письме, в частности, и шла речь о Константинополе.

Во-вторых, дело было еще и в том, что первым эту фальшивку в обосновании своей агрессии против России использовал именно Наполеон.

В-третьих, как и в свое время Наполеона, так и Гитлера с момента его привода к власти стали превозносить как «воскресшего Карла», т. е. как Карла Великого — основателя Священной Римской империи германской нации (последние два слова — с XII века), являвшегося фактически основоположником знаменитого «дранг нах Остен», т. е. «натиска на Восток».

Ну и, в-четвертых, чтобы вновь всем напомнить, чем кончил Наполеон, напав на Россию.

Вот обо всем этом и напомнила знаменитая книга Тарле, однако весь Запад, включая и Гитлера, сделал вид, что намека не понял. Это повторилось и в 1938 г., когда опять-таки с подачи Сталина Тарле в кратчайшие сроки написал и издал книгу «Нашествие Наполеона на Россию», что было прямым ответом Сталина на Мюнхенскую сделку Запада с Гитлером.

Но книга была рассчитана не только на Запад, но и на свою, внутреннюю оппозицию, поскольку, как известно, одним из главнейших элементов тактики и стратегии Наполеона всегда была откровенная ставка именно на внутреннюю оппозицию стран, на которые он нападал. Не говоря уже о том, что он впервые в мировой практике стал широко и комплексно использовать подрывную пропаганду, агентуру влияния, «пятые колонны», сочетая их комплексное применение с тривиальным военно-политическим шпионажем. И то обстоятельство, что подготовка предисловия к книге была поручена не кому-нибудь, а именно Карлу Радеку — одному из виднейших оппозиционеров того времени и единомышленнику Троцкого — более чем красноречивый факт, т. к. обойти эти особенности деятельности персонажа книги Радек физически не мог и не смог бы, но написав о них, фактически от имени ЦК ВКП(б), т. е. Сталина, в очередной раз предупредил оппозицию, в т. ч. и вояк, что наверху все видят, все понимают, а потому…

Нет никакого сомнения в том, что оппозиция прекрасно поняла этот намек, но, естественно, по-своему — именно с 1935 г. началась фактически тотальная консолидация ее рядов и более четкая ориентация на Запад, что очень хорошо видно по материалам всех основных процессов 1936–1938 гг.

И еще на эту же тему, но уже в порядке переходного мостика к теме «миссии» Канделаки.

Как правило, то, о чем сейчас пойдет речь, почему-то самыми белыми нитками пришивают именно к «миссии» Канделаки, хотя в действительности это вовсе не так. Речь идет о знаковом тогда событии — о правке Сталиным черновика статьи Тухачевского в марте 1935 г. Все, кому не лень, усердно пинают Сталина за то, что он посмел править текст такого «умницы», как Тухачевский. Какой тот был «умница» — об этом чуть попозже. Сейчас о том, что у тех, кто этим занимается, почему-то ни разу не промелькнула простенькая мысль: а зачем вообще Сталин поручил Тухачевскому написать ту статью? Почему он внес такие резкие правки в текст статьи, из-за которых и весь сыр-бор идет уже не один десяток лет? Вместо того чтобы спокойно разобраться, в чем тут дело, совершенно на пустом месте породили совершенно никчемную версию о том, что содержание статьи после правки обрело вид кнута, в то время как Канделаки поехал предлагать пряник. Я не случайно назвал эту версию никчемной, ибо ложью обозвать это просто нельзя — здесь очень тонкая манипуляция: статья была написана и опубликована в конце марта (31 числа) и касалась гонки вооружений и агрессивных планов Германии, но никак не экономического сотрудничества. Канделаки же только-только выехал из Москвы в тот момент, и какой эффект могла дать эта статья в плане реализации якобы поставленной ему тайной задачи найти пути для тайного сговора с Гитлером — трудно даже догадываться.

Ведь дело-то было совсем в ином, не говоря уже о том, что у Сталина мотивация всех его политических шагов — какие бы при этом они не принимали формы — всегда четкая, ясная, адекватная и потому легко устанавливаемая. И если отбросить т. н. конъюнктурные соображения, то немедленно же бросится в глаза тот факт, что статья готовилась, что называется, «дважды по горячим следам»:

во-первых, в тот момент в Москве уже было известно как о факте состоявшихся в Берлине 25–26 марта 1935 г. англо-германских переговоров, так и, естественно, об их содержании. Причем Тухачевский, как и Сталин, владел этой информацией сразу по трем каналам минимум — от наркомата иностранных дел, от военной разведки и от разведки Лубянки.

Во-вторых, как известно, сразу же после берлинских переговоров в Москву 28 марта прибыл член английской делегации на этих переговорах Энтони Идеи. Это был первый визит видного британского политического деятеля в Россию после октября 1917 г. Визит имел чрезвычайное значение и означал своего рода сенсацию.

Британское правительство направило Идена в Москву отнюдь не случайно — оно прекрасно осознавало, что на берлинских переговорах совершило беспрецедентную подлость по отношению к миру и безопасности в Европе, особенно в отношении СССР, откровенно согласившись с восточным азимутом гитлеровской экспансии. И Идеи специально приехал, чтобы прощупать реакцию Москвы на это обстоятельство. Кстати говоря, и сам факт визита носил по тем временам достаточно подловатый, но уж очень типичный для британской дипломатии характер. Дело в том, что прямые переговоры англичан и с Гитлером, и со Сталиным в обоих случаях на тот момент были впервые, т. е. тем самым Лондон демонстративно показал, что для него что Гитлер, что Сталин — все едино. И это в марте 1935 г.!

Всему высшему руководству страны, в т. ч. и Тухачевскому, хорошо была известна многозначительная реплика Сталина на околодипломатические маневры Идена. В ответ на его заявление о том, что Англия совсем маленький остров (это, очевидно, следовало понимать, как то, что от него мало что зависит), Сталин ответил следующее: «Да, маленький остров, но от него многое зависит. Вот если бы этот маленький остров сказал Германии: не дам тебе ни денег, ни сырья, ни металла — мир в Европе был бы обеспечен». В ответ Идеи как воды набрал в рот. А что ему оставалось делать — ведь Сталин был абсолютно прав, не говоря уже о том, что то же самое открыто писала и сама британская пресса.

Более того, Идену откровенно было заявлено глубокое понимание сути состоявшихся в Берлине англо-германских переговоров. «Сейчас было бы еще преждевременно сказать, в какую именно сторону Германия в первую очередь направит свой удар, — заявили Идену советские руководители. — В частности, вполне допустимо, и даже более вероятно, что первый удар будет направлен и не против СССР… Не забыла Германия и уроков истории, показывающих, что если удается иногда вторгнуться в пределы нашей страны, то не так легко там оставаться или без ущерба выбраться оттуда… Вообще, Гитлер, выдвигая в настоящее время на первый план восточную экспансию, хочет поймать на удочку западные государства и добиться от них санкции на его вооружение. Когда эти вооружения достигнут желательного для Гитлера уровня, пушки могут начать стрелять совсем в ином направлении».

Все это было известно Тухачевскому, как, впрочем, и то, насколько трудно согласовывалось коммюнике по итогам визита Идена, не желавшего хоть как-то обидеть Германию. Кремлю удалось-таки тогда дожать Идена, и коммюнике в итоговом, согласованном уже непосредственно на вокзале виде констатировало, что в сложившейся обстановке необходимо более, чем когда-либо продолжать усилия в направлении создания системы коллективной безопасности в Европе.

И вот зная все это, «умница-стратег» блестяще не прошел элементарный тест, который ему устроил Сталин, — в зависимости от того, что напишет и особенно как озаглавит, а в таком деле, как пропагандистская акция влияния, что и было на самом деле, тем более по «горячим следам», это имеет едва ли не решающее значение, — будет ясно, о чем же в действительности думает «умница-стратег», в отношении которого непрерывным потоком идет компрометирующая его информация.

Он и показал, что называется, собственноручно, о чем он действительно думает. Черновик статьи был озаглавлен «Военные планы Гитлера», которые он свел только к антисоветским. А это означало, что будущий маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский умышленно развел в разные стороны Гитлера и столь дорогих его сердцу «умницы-стратега» генералов рейхсвера, за две недели до этого преобразованного в вермахт.

И вот это была уже серьезная позиция, мимо которой Сталин пройти не мог. Потому что получилось, что руководство СССР выступает за коллективную систему безопасности в Европе, а какой-то кандидат в Бонапарты все сводит сугубо к антисоветским замыслам одного коричневого фюрера. А раз так, и поскольку Тухачевский выступал как сугубо официальное лицо, то выходило, что во всем виноват только лично Гитлер, а германские генералы тут ни при чем. То, что Гитлер виноват — никто и оспаривать не собирается, но разве есть какие-либо основания допускать мысль о том, что Тухачевский не понимал, что Гитлер без генералов в военной сфере ничего не сделает? Разве есть какие-нибудь основания предполагать, что Тухачевский не знал — хотя бы из той же разведывательной информации, — что генералы абсолютно единодушны с Гитлером в вопросах не только гонки вооружений, но и прежде всего внешней экспансии, в т. ч. и на Восток, и что единственная разница между ними только в вопросе о темпах реализации этих планов? Разве можно допустить мысль о том, что Тухачевский не понимал, что Гитлер к тому времени уже более двух лет являлся не только главой нацистской партии, но, прежде всего, главой германского правительства, а с 1934 г., после весьма странно ускорившейся смерти Гинденбурга, и вовсе стал абсолютным главой германского государства, и что в таком качестве он говорит и действует уже от имени всей Германии? Разве ему неведомо было, что военные планы Гитлера были не лично гитлеровскими, но всего нацистского руководства Германии, что они разделялись и германскими генералами, что впоследствии со всей однозначностью подтвердил и Нюрнбергский трибунал? Как он вообще мог ограничиться упоминанием одной только антисоветской ориентации военных планов, когда ни Гитлер, ни его генералы никогда не скрывали своего намерения разобраться со всеми обидчиками по Версалю, что означало только мировую войну, в водоворот которой всенепременно будет втянут и СССР? Разве он ничего не знал ни о берлинских, ни о московских переговорах и не понимал, что на них обсуждалось? Разве ему вообще неведомо было, что конкретно писал Гитлер в «Майн Кампф» — ведь как один из руководителей наркомата обороны он обладал всей полнотой доступа к любой разведывательной и иной информации по актуальным вопросам? И что же, выходит, что он ни разу не слышал и не читал о сугубо гегемонистских претензиях Адольфа Гитлера на мировое господство, что опять-таки означало только мировую войну, а не только вооруженный конфликт с СССР?!

Десятки таких вопросов можно было бы задать и найти на них вполне документальные ответы, причем не в пользу Тухачевского.

Поэтому, напоминая о знаменитых словах Наполеона о том, что «все должно иметь свой предел — даже ненависть», — т. е. в данном случае вполне объяснимая конъюнктурными соображениями ненависть многих антисталинистов к Сталину, — нельзя не отметить, что именно он, Иосиф Виссарионович Сталин, оказался многократно прав не только в том, что очень сильно откорректировал статью, но и в том, что внес очень резкую правку в ее содержание.

Прежде всего, это переделка самого названия на «Военные планы современной Германии», это и сильная перестановка смысловых акцентов — на то, что эти планы имеют не только и не столько антисоветскую направленность, сколько антизападную, в т. ч. и антифранцузскую направленность (именно в то время шли советско-французские переговоры о заключении договора о взаимопомощи в отражении агрессии, и необходимо было «дожать» французскую сторону, а Тухачевский, как известно, не был в восторге от предполагавшегося военного союза с Парижем — ему больше импонировал союз с Германией). Это, наконец, и вообще никем никогда не упоминаемая правка, связанная с тем, что Сталин внес в текст статьи именно ту самую цитату из «Майн Кампф», которой он еще в 1933 г. загнал Гитлера в угол.

Прошло уже очень много лет, ну не пора ли, полностью отрешившись от каких-либо пристрастий и конъюнктурных соображений текущего периода, хотя бы самому себе честно объяснить — так в чем же был не прав Сталин? Ведь весь ход последующих событий со всей трагичной убедительностью показал, что именно он-то и был прав — война была мировая, вторая по счету в XX веке. А мы все об «умнице-стратеге». Да этот «умница» и через год, по весне 1936 г. пропел ту же песню о разделении Гитлера от генералов, и в итоге сам себе подписал смертный приговор… в Лондоне.

Короче говоря, акция с публикацией откорректированной статьи Тухачевского удалась на славу — произвела настоящую сенсацию, а в Берлине вызвала резкое недовольство, вплоть до полуофициальных протестов, которые, впрочем, были запросто отклонены Москвой. Удалось дожать и французов — 2 мая 1935 г. договор с Францией был подписан, а 16 мая — и с Чехословакией. Гитлеру и его британским покровителям ясно дали понять, что СССР не сидит сложа руки, а все видит, все понимает, потому и предпринимает адекватные угрозе меры, почему, между прочим, и были проведены те самые знаменитые военные маневры в Киевском округе.

Кроме того, этими резкими правками, факт которых не скрывался, а наоборот, открыто был предан огласке через болтливого Карла Радека, Сталин со всей определенностью давал понять германским генералам, что более не следует рассчитывать на германофильство части советской военной верхушки, ибо он, Сталин, держит их под контролем и более не допустит, чтобы они совершенно неправомерно отделяли бы германских генералов от Гитлера.

Любопытно в этой связи привести один факт. По свидетельству В. М. Молотова, до 1935 г. Тухачевский побаивался и тянул с переворотом, а после, с 1936 г., начал торопить. С чего бы это? На одни инструкции Троцкого тут все не спишешь — уж не сообразил ли задним числом Тухачевский, что тест-то он не прошел? Естественно, что публикацией такой статьи с такими резкими правками преследовалась и цель подтолкнуть германское руководство на открытое официальное опровержение, чего, столь же естественно, не последовало, кроме отклоненных Москвой полуофициальных протестов. Однако сам факт публикации в центральной партийной газете «Правде», а не в официальной государственной «Известия», означал, что Москва пока оставляет двери открытыми для именно межгосударственного диалога, если, конечно, у Берлина сохраняется желание иметь нормальные межгосударственные отношения с СССР. И если так, то, пожалуйста, но без попыток делать ставку на советских германофилов, тем более в заговорщическом ключе. А чтобы, не раздражая весь остальной мир, начать нормализацию отношений с многовекового, традиционного, характерного для всего человечества приема, т. е. с нормализации торгово-экономических отношений, — вот именно для этого в Берлин и был направлен Давид Владимирович Канделаки. И уж если и усматривать в чем-то миссию, то вот он, реальный, без подделок смысл его банальной служебной командировки в Берлин — положить начало нормализации торгово-экономических отношений между двумя государствами, ранее вполне неплохо сотрудничавших именно на этой стезе. Именно поэтому Сталин и выбрал своего земляка и своего старого знакомого, чтобы в Берлине быстрее сообразили, что если торгпредом приехал человек Сталина, то, следовательно, все вопросы нормализации торгово-экономических отношений будут решаться по-сталински, в ударном темпе. Но в Берлине, к сожалению, дали совсем иную трактовку всему этому.

Секрет превращения достаточно банальной служебной командировки Канделаки в некую тайную миссию связан именно с этой «нацистской трактовкой». Во-первых, прежде, чем Берлин положительно ответил на запрос Москвы о назначении Канделаки новым торгпредом, все что надо и не надо сообразила узкая каста советских дипломатов-германофилов, которая с давних времен занимала руководящие позиции в Наркомате иностранных дел. Еще одну трактову дала каста западников иной ориентации. Да в принципе и соображать-то тут нечего было, ибо и так все было понятно, что Сталин специально направляет новым торгпредом своего земляка и давнего знакомого, чтобы тот незамыленным старинным германофильством профессиональных германофилов из числа советских загранработников посмотрел на ситуацию и определил, по мере возможности, что можно сделать для улучшения торгово-экономических отношений между двумя странами. Поэтому нет ничего удивительного в том, что нарком иностранных дел М. М. Литвинов воспринял это назначение без какого-либо энтузиазма. Каста есть каста, тем более что сам Литвинов был не из германофилов, а из англофилов. Тем более нет причин удивляться немедленной реакции отторжения со стороны дипсостава советского полпредства и торгпредства в Берлине. Она тем более неудивительна, если учесть, что по указанию Сталина Канделаки сразу же оказался под опекой разведывательных резидентур НКВД и ГРУ, что было оправдано, ибо в противном случае он долго входил бы в курс дела и обстановки.

Однако всем, кто хоть раз бывал в долгосрочной загранкомандировке хоть при Советах, хоть после, прекрасно известно, что за «любовь» царит между обычным персоналом загранучреждений и теми, кто находится под опекой разведывательных резидентур. А тут на это накладывался еще и сам факт, что это человек Сталина. Короче говоря, совершенно неудивительно, что одним из т. н. первоисточников слухов о «тайной миссии» Канделаки стали всяческие слухи и сплетни в самом полпредстве СССР в Берлине, а уж как они дошли до ушей соответствующих инстанций того же нацистского руководства, и вовсе не секрет: в любом государстве мира контрразведка внимательно слушает, что болтают в посольствах и торгпредствах других стран, а уж гестапо тем более слушало. Правда, все эти отчеты о прослушивании своевременно попадали в руки советской разведки, т. к. выше уже упоминавшийся агент советской разведки «Брайтенбах» весьма аккуратно и с давних пор отслеживал всю ситуацию вокруг советской колонии в Берлине. А к тому, что происходит в советских учреждениях в Берлине, прислушивались не только в гестапо, но и резидентуры главных европейских разведок, особенно же британской и французской.

Во-вторых, как это ни парадоксально, но частично миф о «тайной миссии» Канделаки родился в результате тривиального инициативного шпионажа Н. И. Бухарина: по свидетельству помощника американского посла в Москве (тогда им был тот самый У. Буллит, вскоре переведенный в Париж) — Оффи — именно «Коля Балаболкин» (так презрительно называл Бухарина Троцкий) в 1935 г. сообщил им обоим, что Сталин ведет секретные переговоры с немцами и «тянет в сторону союза с Германией». Между тем «Балаболкин» в то время был лишен доступа к секретной информации и сам знал только с чьих-то третьих слов, и, более того, был настолько пустобрех, что попросту не понимал, что подобие союза и так существовало — в виде пролонгированного Договора о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г.

В 1936 г. «Балаболкин» вновь настучал тем же американцам по этому же вопросу, а при выезде в том же году в Париж за архивом Маркса разболтался на эту же тему и в кругах русской эмиграции. А уж эта-то была нашпигована не только агентурой НКВД, но и всех основных разведок Европы, особенно английской, французской и германской. Трезвон пошел по всем разведывательным каналам.

В-третьих, и это самое главное — банальная служебная командировка Канделаки едва ли не мгновенно превратилась в некую «тайную миссию», не его, Давида Владимировича, усилиями якобы по выполнению поставленной ему задачи, а усилиями, предпринятыми по собственной инициативе лично министром финансов нацистской Германии — Ялмаром Шахтом. Именно он лично и по собственной, но наверняка согласованной с Гитлером инициативе, сделал первый шаг к тому, чтобы приезд нового торгпреда приобрел бы ореол тайной миссии. И что самое парадоксальное — ведь об этом самом наисущественнейшем моменте всей этой истории всем хорошо известно, но тем не менее все с невероятным упорством продолжают говорить о некой тайной миссии.

Ни для кого никогда не было секретом, что Шахт был не только выдающимся банкиром и финансистом, но и воистину гроссмейстером финансовых шахмат. И пока в рейхе пребывали в эйфории прихода к власти, он первым понял, что успех в области внешней политики Германии может быть достигнут только в том случае, если будет проведена молниеносная модернизация германских вооруженных сил с превращением их в полнокровную и мощную армию. Только в этом случае можно было рассчитывать, по его не раз высказывавшемуся мнению, на какой бы то ни было доход в будущем, т. е. на прибыли от войны.

Исходя из этого и понимая, что денег в рейхе нет, Шахт разработал гениальную аферу: с прямого согласия Сити и Уолл-стрита и при поддержке самого Гитлера, Шахт запустил на полную мощность механизм финансово никак неподкрепляемой накачки экономики Германии пустыми бумажками, получившими название «векселей МЕФО» — по названию специально созданной фиктивной компании «Металлургише форшунг-гезелъшафт». Именно этими-то векселями, которые было приказано принимать без ограничений при якобы годовой их доходности в 4 %, и оплачивалась вся гонка вооружений в Германии, модернизация и реорганизация армии, причем продолжалось это до 1 апреля 1938 г. В общем-то ничего нового в том не было — Ялмар Шахт сознательно повторял классическую и знаменитую аферу англичанина Джона Ло, с помощью которой Англия еще в начале XVIII века чрезвычайно сильно подорвала финансовую систему Франции, вышибив ее из разряда серьезных конкурентов в колониальном разбое.

Но в данном случае, использовав эту же схему, Шахт совместно с британскими и американскими финансистами, с одной стороны, вроде бы обеспечил максимальное финансирование гонки вооружений секретным путем, т. к. векселя МЕФО нигде в официальных отчетах не фигурировали, с другой же, с помощью изъятой таким образом по всей Германии кассовой наличности, финансировал, к большому удовлетворению западных воротил, массовые закупки за рубежом стратегического сырья, необходимого для военной промышленности, в основном в британских колониях. Но тем самым Шахт откровенно посадил всю Германию на иглу абсолютной, прямой зависимости Германии от Запада, в первую очередь от Великобритании.

Очень скоро, как истинный гроссмейстер финансовых шахмат, Шахт уже к весне 1935 г. сообразил, что появились первые грозные признаки того, что афера может лопнуть с таким треском, что и головы можно будет лишиться. К тому же и из Сити тоже дали понять, пока, правда, в мягкой форме, что недовольны поведением Берлина. В первых числах мая 1935 г. в деловой прессе Великобритании прозвучал следующий мотив: «Без Англии в качестве платежного учреждения и без возможности продлить сроки кредитов Германия не смогла бы осуществить свои планы… Снова и снова Германия отказывается от своих обязательств, публичных и частных, но она продолжала покупать шерсть, хлопок, никель, каучук, нефть, пока ее потребности не были удовлетворены, а финансирование закупок проводилось прямо или косвенно через Лондон». За все это Шахт расплачивался с Западом «векселями МЕФО». К маю 1935 г. Шахт понял, что до беды недалеко, и, как истинный гроссмейстер финансовых шахмат, решил сыграть на опережение. Вот тут-то как раз и получилось, что приезд нового советского торгпреда стал более, чем кстати, тем более, что приехал человек самого Сталина. Шахт решил сыграть на необузданном страхе Великобритании перед призраком возможного экономического сближения Германии и СССР, чего, как уже отмечалось выше, Лондон и впрямь опасался пуще чумы, и таким образом вышибить с Лондона как можно больше уступок в финансовой сфере. Именно поэтому-то он самолично и сделал первый шаг, и при первой же официальной встрече с Канделаки состроил вид, что он будет и впредь твердо держаться курса на углубление хозяйственных отношений с СССР, создав тем самым полностью ложное впечатление, что речь якобы идет о продолжении какого-то курса. Между тем встреча-то была первая, и следовательно, о каком таком продолжении он говорил — непонятно, а раз непонятно, следовательно, пойдут слухи, что и надо было Шахту.

Конечно же, ни эта встреча — первая по счету, — ни, тем более, первые заявления Шахта не остались без внимания всех заинтересованных сторон, особенно же Великобритании. Канделаки отбил соответствующую телеграмму в Москву, а британская разведка, представленная тогда в Берлине лучшими своими асами, полностью зафиксировала и факт встречи, и факт удивительных высказываний Шахта, тем более что тот дал специальную утечку. Вот так было положено начало мифу о якобы тайной миссии Канделаки. И он потому миф, что только 5 мая 1935 г. Канделаки было направлено первое, одобренное лично Сталиным указание о том, что и как делать в дальнейшем. Но именно это же и означает, что Москва подстроилась под реально возникшую ситуацию, а не специально создавала ее или искала ее, или способствовала ее возникновению. И хотя ни один из этапов этой «миссии» Канделаки, а в действительности миссии Шахта, не привел ни к каким практическим результатам, абсолютно мифическая легенда сложилась как бы сама собой и далее зажила автономной жизнью. Сейчас, по прошествии стольких десятилетий, чрезвычайно трудно определить, в чем из того, что будет названо ниже, был специальный умысел, но объективная реальность оказалась такова, что без едва ли не мгновенного сгущения атмосферы слухов и подозрений вряд ли могло обойтись.

Во-первых, сам контакт Канделаки с Шахтом произошел на фоне подписания Договора о взаимопомощи от 2 мая 1935 г. с Францией. При той утечке, которую умышленно допустил Шахт, сочетание этих фактов, к тому же на фоне пролонгированного два года назад советско-германского договора о ненападении и нейтралитете, самым естественным образом не могло не вызвать у Лондона подозрений в том, что происходит некая реанимация событий почти полуторадесятитлетней давности — помните, Рапалльскому договору 1922 г. предшествовало франко-германское Висбаденское соглашение от октября 1921 г. Тогда Ратенау из-за этого убили, а Ленина на редкость «своевременно» хватила кондрашка. Удивительного во всем этом ничего нет, ибо тогда фактически была создана некая геополитическая конструкция, которая не укладывалась в рамки интересов Великобритании. Примерно аналогичная ситуация создалась и в мае 1935 г. — Великобритания всерьез заподозрила то же самое.

Во-вторых, развитие этой ситуации дополнялось еще и подписанием сопряженного с франко-советским договором также и советско-чехословацкого договора от 16 мая 1935 г. Тут уж впору было заподозрить некое конструирование некоего трансевропейского геополитического альянса с участием стран Западной, Центральной и Восточной Европы, в котором Великобритания уже не сможет играть привычной для нее роли суперарбитра в европейских делах.

В-третьих, не могу категорически утверждать, что сознательно, именно в антироссийских, антисоветских целях, но свой вклад в укрепление подобных подозрений у Великобритании внес и Адольф Гитлер — 21 мая 1935 г. он внезапно для всего мира произнес свою пресловуто знаменитую речь о миролюбии, в которой предложил всем странам заключить с нацистской Германией договор о ненападении.

На таком фоне и без того, в представлении Лондона, якобы не беспочвенные слухи о какой-то тайной миссии Канделаки сами собой стали приобретать некое якобы убеждающе-зловещее значение.

В-четвертых, тогда же, в мае 1935 г., до Лондона доходят сведения о том, что «посредник Риббентропа, бывший торговец оружием в Китае советник японской администрации Южно-Маньчжурской железной дороги Ф. В. Хак встретился с японским военным атташе в Берлине генералом Осима и поставил его в известность о намерении германского правительства заключить союз с Японией».

И вот тут-то уже все окончательно смешалось в сильно раздраженных подозрениях Форин офиса и СИС — с этого момента там уже практически не сомневались, что все это звенья одной и той же цепи. Ну а дальше произошло то, что и должно было произойти — при содействии британской разведки и дипломатии по всей Европе покатился тайфун различных домыслов, слухов, сплетен, догадок и т. п., которыми до беспредела были забиты все информационные каналы разведок и посольств.

Причем в ряде случаев, за счет откровенно извращенной интерпретации отдельных аспектов отношений между СССР и Германией, всем этим слухам и сплетням придавался вид особой достоверности: например, в апреле 1937 г., после настойчивых просьб СССР, Германия наконец согласилась ходатайствовать перед Франко об освобождении захваченных франкистами в плен в ходе Гражданской войны советских граждан, а Кремль, в свою очередь, согласился на освобождение ранее арестованных германских граждан, чего добивался посол Шулленбург, и когда об этом стало известно в мире, то банальное взаимодействие в консульских вопросах было интерпретировано, с подачи Англии, как некое подтверждение гулявшим по Европе слухам о «тайной миссии» Канделаки. Короче говоря, все получилось ну прямо по Шекспиру:

Момент истины

Однако сговор все-таки состоялся, но не между Гитлером и его присными, с одной стороны, и Канделаки и Сталиным — с другой, а между британским правительством и коричневым фюрером. Формально это произошло на фоне якобы «тайной миссии» Канделаки, а на самом деле — вследствие миссии Шахта. И произошел сговор на стезе «экономического умиротворения» нацистской Германии.

Сразу же хочу особо подчеркнуть, что британская сторона пошла на этот сговор совершенно сознательно, преследуя одновременно сразу три комплекса целей.

Во-первых, ликвидировать именно советскую часть «двойного заговора», как наиболее опасную для Великобритании. Это должно было стать прямым прологом к резкому ослаблению военной мощи Советского Союза и, как следствие этого, прямым прологом к ликвидации системы перекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи от 2 и 16 мая 1935 г. и сопряженных с ними двухсторонних договоров этих трех государств. Главный удар в рамках этого комплекса целей предназначался по военной мощи СССР, опираясь на которую и была построена система этих перекрещивавшихся договоров. Логика в этом очень проста — выбей основу в этой конструкции, и рухнет вся система. Именно так все и произошло, причем если общий военный фон был создан руками французского Генерального штаба, то Праге была предоставлена сомнительная честь поучаствовать в провале заговора Тухачевского.

Во-вторых, при абсолютной внешней непричастности официального Лондона, не говоря уже о разведке, привести систему этих договоров к такому якобы объективному краху, когда бы он был обоснован на исходящих от французского Генерального штаба якобы объективных данных об ослаблении советской военной мощи. Это, в свою очередь, позволило бы ликвидировать в сознании высшего чехословацкого руководства даже тень намека на надежду на какую бы то ни было помощь Москвы и тем самым, загнав его в ситуацию полной безысходности, вынудить Чехословакию к безоговорочному согласию с будущей «мюнхенской» сделкой. Это было связано с тем, что предоставление помощи СССР Чехословакии по договору было обусловлено тем, что то же самое, но в опережение Советского Союза, сделает Франция. Поэтому-то и «организация» якобы объективного краха системы договоров должна была быть обоснована мнением именно французского Генерального штаба — мол, военная мощь СССР ослаблена, а потому нет смысла рассчитывать на нее и вообще принимать ее в расчет. Что же до того, почему «мюнхенская» сделка в данном случае стоит в кавычках, то здесь следует иметь в виду, что вопрос о месте совершения такой сделки в тот момент, естественно, не стоял — здесь подразумевается принципиальная сторона этой сделки как таковой. А то, что она произошла в Мюнхене, — так это всего лишь экспромт самого Гитлера.

В-третьих, в результате достигнутых «успехов» в первых двух случаях создать возможность для передачи «в аренду» («в кредит», если по Сталину) Гитлеру Чехословакии вместе с ее ВПК, накопленными уже вооружением и созданной вблизи советских границ мощной военно-инженерной инфраструктурой, т. е. проще говоря:

а) прорубить Гитлеру проход непосредственно к границам СССР с тем, чтобы он начал свой столь вожделенный для Лондона «дранг нах Остен»;

…В одном из донесений за 1937 г. личного агента гитлеровского посла в Лондоне И. Риббентропа — Джорджа Попова — с прямой ссылкой на слова самого Н. Чемберлена было написано следующее: «Для нас, конечно, было бы лучше всего, если бы Гитлер и Сталин сцепились и растерзали друг друга» (информация об этом по каналам «кэмбриджской пятерки» быстро дошла до Москвы; а передал ее одному из членов «пятерки» — Энтони Бланту — антинацистски настроенный германский дипломат в Лондоне Вольфганг фон унд цу Путлиц). И вот, чтобы это самое «лучше всего» скорее бы наступило, и была организована сделка в Мюнхене, улетая из которого с клочком бумаги в кармане, Н. Чемберлен прямо так и заявил Гитлеру: «Для нападения на СССР у Вас достаточно самолетов, тем более, что уже нет опасности базирования советских самолетов на чехословацких аэродромах». Естественно, что столь «трогательные» рекомендации» британского премьер-министра самому Гитлеру немедленно попали на стол Сталина в виде соответствующего разведывательного донесения….

б) осуществить фактически мгновенную и мощную военно-экономическую накачку милитаристских мускулов нацистской Германии. Но на этот раз без прямого участия британского капитала, ибо во второй половине 30-х годов это было уже чрезвычайно опасно для международного имиджа «доброй старой» Англии.

Технологически же сговор был осуществлен следующим образом. Выше уже подчеркивалось, что Ялмар Шахт был действительно выдающимся гроссмейстером финансовых и экономических шахмат. А быть таким гроссмейстером означает особое умение чрезвычайно тонко и точно выбирать политический момент для торгово-финансово-экономического торга на грани шантажа. Отлично понимая, что после введения в действие в конце августа 1936 г. меморандума об экономической подготовке к войне его блестящая афера с векселями МЕФО может не только лопнуть, лишив его головы, Ялмар Шахт, на фоне«исполнения Германией долга перед западной цивилизацией», выражавшемся в прямом пособничестве мятежу Франко в Испании вплоть до направления ему в помощь воинских контингентов (не говоря уже о других видах помощи), решился осенью 1936 г. предложить Лондону заключить между Великобританией, Францией и Германией широкое соглашение, в основе которого лежали бы французские уступки в колониальной и экономической областях. Момент для постановки такого вопроса был выбран на редкость удачно. Дело в том, что разгоревшаяся при активном содействии Англии, Франции, Германии, Италии и других западных стран Гражданская война в Испании с невероятной остротой обозначила целый комплекс глобальных проблем. Прежде всего, сам факт Гражданской войны в Испании, и тем более победа в ней Франко означали бы, что впервые с 1659 г. Франция теряет всякие гарантии безопасности тыла, т. е. со стороны Пиренейского полуострова. Автоматически это означало бы и начало утраты Францией как колониальной метрополии своих связей с колониями, а следовательно, и начало ее же извне ускоряемого падения и как великой державы, подпирающей «баланс сил» по-британски. Тем более что реальность угрозы такого развития событий в еще большей степени затрагивала саму Великобританию, которая с 1704 г. привыкла господствовать на Гибралтаре. А одержи поддерживаемый Гитлером и Муссолини Франко победу, это означало бы, что под прямую угрозу будет поставлена свобода мореплавания для британского флота. Перспектива и впрямь мрачная, особенно если учесть, что в этом случае свобода прохода через важнейший в системе общемировых морских коммуникаций Гибралтарский пролив, являвшийся одним из основных связующих Англию с ее колониями звеньев, будет прямо зависеть от находящегося под влиянием Берлина Франко. Хуже того, это означало бы и катастрофическую угрозу для свободы мореплавания в Атлантике, т. к. именно атлантическое побережье Пиренейского полуострова в буквальном смысле слова идеальное место для базирования оперирующих в акватории этого океана военно-морских сил и авиации.

Однако, с другой стороны, в том же Лондоне учитывали и возможные негативные последствия в случае победы республиканцев. В этом случае, рассуждали в Лондоне, при наличии в Испании правительства Народного фронта, поддерживаемого Москвой, получится, что фактически СССР контролирует этот важнейший в британском внешнеполитическом пасьянсе регион. Хуже того, «баланс сил» резко изменится, и ведущую роль в европейских делах будет играть Франция, которая будет поддерживаться Москвой. Следовательно, это будет означать не только кинжал, приставленный к спине любимого Лондоном Гитлера, но и прощание со всякими надеждами на то, что столь любовно выпестованный Лондоном фюрер когда-нибудь нападет на СССР. Но разве Гитлера привели к власти для того, чтобы потерять такие надежды?

Шахт блестяще учел весь этот пасьянс британских страхов и пустился во все тяжкие со своим предложением, поскольку тогда он считал самым важным получить доступ к источникам стратегического сырья, ибо как специалист видел, что ВПК Германии задыхается без этого — даже недавняя реоккупация Рейнской зоны в этом смысле мало что дала. Как документально установила советская разведка еще в январе 1937 г., Великобритания абсолютно точно знала об этой проблеме Германии, как, впрочем, и то, что Гитлер не готов к войне. Надо отдать должное факту того, что профессионалы из британского МИДа все-таки призадумались над тем, зачем Шахт вышел с таким предложением. Причина настороженности проистекала из того обстоятельства, что в Форин офисе прекрасно помнили, что когда Гитлера приводили к власти, он заявлял: «Дайте мне четыре года, и я буду готов к войне». Но прошло чуть менее четырех лет, и коричневый фюрер принимает новую программу экономической подготовки к войне, и тоже рассчитанную на четыре года («меморандум об экономической подготовке к войне» от 26 августа 1936 г.). Что он задумал? Да еще и выдвигая такие предложения через Шахта?

Пока профессиональные дипломаты настороженно молчали, на фоне только что образовавшегося «дуэта дуэтов» — т. е. спарки осей «Берлин — Рим» и «Берлин — Токио» — неожиданно восторженный интерес к этому предложению Шахта проявил формально далекий в тот момент от внешнеполитических дел канцлер казначейства, т. е. министр финансов Невилл Чемберлен, активно поддержанный главным в тот момент специалистом по «экономическому умиротворению» — главой экономического отдела МИДа Великобритании Ф. Лейт-Россом. Оба настояли не просто на встрече с Шахтом, а именно на неофициальной встрече для обсуждения его предложения. Не менее восторженный интерес к этому предложению Шахта проявил в то время военный министр Франции, а в недалеком будущем премьер-министр и соучастник мюнхенской сделки с Гитлером — Эдуард Даладье. Более того, Даладье стал напрашиваться на эту встречу.

…Между тем тот же Даладье 17 декабря 1936 г. на заседании комиссии по военным делам сената Франции как военный министр высказал слишком уж многозначительное замечание. Приняв участие в обсуждении вопроса о новой военной доктрине стран, в т. ч. и о роли нового тогда рода войск — танковых, будущий мюнхенский поделъник Н. Чемберлена заявил следующее: «…Никто никогда не видел, как действуют в боевых условиях пресловутые германские бронированные дивизии… Я допускаю, что этот вид оружия создан для ведения подвижной войны в равнинной местности. Возможно, при этом имелись в виду Украина, Польша, Чехословакия…» Комментарии излишни.

Но самое интересное в том, что в указанный момент Даладье уже знал о заговоре советских военных. Именно в декабре 1936 г. Бенеш проинформировал об этом сына премьер-министра Франции Леона Блюма, а тот — отца, который, соответственно, информировал Даладье как военного министра, коль скоро речь шла о заговоре военных в государстве, с которым у Франции был заключен договор о военной взаимопомощи в отражении агрессии…

Встреча Ялмара Шахта с Ф. Лейт-Россом действительно состоялась — это произошло в первых числах февраля 1937 г. на территории Германии в городе Баденвейлере и носила действительно неофициальный характер.

Однако для того, чтобы максимально точно понять, что же произошло на этой встрече, а без этого практически никогда не понять суть ликвидации советской части «двойного заговора» как прямого пролога к Мюнхену, важно тщательно учесть хотя бы основные элементы фона, на котором произошла их встреча.

Во-первых, это, прежде всего, сами испанские события и все, что было сказано о них выше.

Во-вторых, на рубеже 1936–1937 гг. между Германией и Чехословакией шли секретные переговоры консультативного характера на предмет возможного урегулирования острых проблем отношений между двумя государствами, прежде всего Судетской. «Гвоздем» же переговоров было обсуждение предложения Гитлера о том, что он, видите ли, готов уважать целостность Чехословакии в обмен на гарантии, что она останется нейтральной в случае германо-французской войны.

…Берлин тогда целенаправленно пытался вбить свой «осиновый кол» в систему перекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи от 2 и 16 мая 1935 г. Геринг, например, еще в 1935 г. заявил Муссолини: «Если бы германской политике удалось разрубить узел, связывающий Париж и Москву, это было бы, несомненно, очень большим у спехом»…

Переговоры вели: с германской стороны — Альбрехт Хаусхофер (старший сын Карла Хаусхофера) и граф Траутмансдорф, оба высокопоставленные сотрудники германского МИДа; с чехословацкой стороны — сам президент Чехословацкой Республики Эдуард Бенеш. Он вел их незаконно, т. к. в соответствии с вышеупоминавшимися договорами, уже только о самом факте предложения Германии начать такие переговоры он обязан был проинформировать и Париж, и Москву, и предварительно проконсультироваться с ними, что было прямо предусмотрено статьей 1 советско-чехословацкого договора. Обсуждать же за спиной официального Парижа, пусть и не столь порядочного и верного, как, возможно, тогда и хотелось бы Праге, союзника, такой «гвоздь» программы — прямое нарушение договора. Тем более если учесть, что по советско-чехословацкому протоколу к одноименному договору, в статье 2 прямо предусматривалось, что помощь СССР может быть оказана только после того, как в опережение Москвы то же самое сделает Франция. Об этих переговорах знали и в Лондоне, и в Париже, и в Москве (сотрудники ближайшего окружения Бенеша — Людмила Каспарикова и Яромир Смутный — были агентами советской разведки). Во всех трех столицах точно знали также и то, что на основании секретной директивы военного министра Германии Бломберга № WA 1186/35g K11 от 4 апреля 1935 г. германский Генеральный штаб разработал перспективный план нападения на Чехословакию под кодовым названием «Шулунг» (впоследствии трансформирован в план «Грюн»). Знала об этом и чехословацкая военная разведка — к описываемому периоду времени у нее уже был тот самый агент, который сообщил и о заговоре военных в СССР. Однако в начале февраля 1937 г. по прямому указанию Гитлера переговоры были прерваны.

В-третьих, заключение Антикоминтерновского пакта между Германией и Японией 25 ноября 1936 г. Антианглосаксонская, в т. ч. и антибританская ориентированность этого пакта, о чем говорилось выше, не была секретом для Лондона еще на стадии германо-японских переговоров. Ко всему прочему следует иметь в виду, что за месяц до подписания Антикоминтерновского пакта, ставшего как бы международно-правовым оформлением оси «Берлин — Токио», примерно аналогичным же образом была создана и ось «Берлин — Рим». По совокупности спарка этих «дуэтов» являла собой чрезвычайную угрозу для Великобритании, особенно же для ее морских коммуникаций, связывавших метрополию с колониями, т. к. в сферу деятельности этой спарки попадало до 90 % британских колоний и морских коммуникаций, связывающих с ними. И если бы спарка к тому же превратилась еще и в трио «дуэтов» («Берлин — Рим» — «Берлин — Токио» — «Берлин — Мадрид»), то роль Великобритании как великой державы была бы сведена полностью на нет.

В-четвертых, в конце 1936-го — начале 1937 г. в самой Германии проходили крупные командно-штабные учения командования вермахта, по результатам которых, как стало известным и советской, и британской разведкам, был сделан отчаянный вывод о том, что «никакого точного решения в восточной компании не будет найдено, пока не будет разрешен вопрос о создании базы для операций в Восточной Польше». То есть высшее военное командование Германии официально признало, что никакой агрессии на Востоке, тем более блицкрига — не получится. Перед Гитлером во всей остроте встал вопрос о плацдармах на ближайших же подступах к границам СССР, без чего «дранг нах Остен» остался бы обыкновенным мыльным пузырем. Однако дело тут еще и в том, что эти учения стали первыми в череде подобных, обладавшими также и ярко выраженным военно-экономическим характером. Наряду с генералами, в них впервые приняли участие боссы германского военно-промышленного комплекса — Бош, Феглер, Шпрингорум, Сименс, Крупп, Борзик и другие. На учениях детально отрабатывался вопрос о взаимодействии вермахта и экономики на период наступательной войны, прежде всего тот аспект этого взаимодействия, который касался соответствия экономических приготовлений требованиям наступательной войны. Собственно говоря, именно позицией капитанов германского ВПК и был в значительной мере обусловлен тот отчаянный вывод, который сделали генералы по итогам учений.

Все это послужило причиной того, что главнокомандующий сухопутными войсками вермахта генерал-полковник Вернер фон Фрич в январе 1937 г. отдал распоряжение о разработке детального плана нападения на Чехословакию — именно там-то можно было, рассчитывая на «пятую колонну» в лице судетских немцев, быстро завладеть и плацдармом для нападения на СССР, и конечно же мощным военно-экономическим потенциалом этой страны. План «Шулунг» в итоге был переделан в «план Грюн».

Данное обстоятельство не ускользнуло от внимания британской разведки, в информации которой на эту тему официальный Лондон глазами Чемберлена и Лейт-Росса усмотрел реальный предмет для торга с Берлином.

…Вообще же следует откровенно признать, что в целом Лондон вполне цинично наплевал на Чехословакию задолго до прихода Гитлера к власти и с тех же давних пор имел виды на Прагу, как на разменную монету в своих интригах. Еще 24 сентября 1930 г. знаменитый «король» британской прессы, тесно связанный как с правящей верхушкой страны, так и с британской разведкой, лорд Ротермир в своей газете «Дейли Мейл» писал: «Более вероятно, что с приходом к власти национал-социалистского правительства под энергичным руководством этой партии — Германия сама найдет способ немедленного исправления самых вопиющих несправедливостей… В результате таких событий Чехословакия, которая систематически нарушала мирный договор, как угнетением расовых меньшинств, так и уклонением от сокращения своих вооружений, может в одну ночь прекратить свое существование». За восемь лет до Мюнхена столь беспрецедентная прозорливость, когда даже Гитлер был всего лишь главарем одной из германских партий!

Нет, категорически нет! Это преднамеренное разглашение незавидной судьбы Праги в корыстных комбинациях Лондона на мировой арене. Более того, это умышленно заблаговременное наведение Гитлера именно на стезю т. н. «решения» чехословацкого вопроса через его Судетский аспект, как на один из магистральных коридоров прохода к границам СССР. И Гитлер с тех же пор все отлично понял — вся его «аргументация» по этому вопросу чуть ли не слово в слово повторяла британские «изыски» на эту же тему.

Но надо в этой же связи воздать должное и Бенешу. Этот и вовсе, убедившись в неизбежности именно такого поворота судьбы возглавляемого им государства, а произошло это еще в 1932 г., отдал очень любопытный приказ своим военным: через четыре года быть готовыми к войне и в качестве конечного срока поставил 1936 г. Сам этот факт достаточно убийственный — слишком уж откровенное знание будущего проглядывается в нем. Но если помнить, что Бенеш был не только старым агентом влияния на службе у британской разведки, но и опытнейшим масоном высоких степеней посвящения, то тогда ничего удивительного…

В-пятых, в начале 1937 г. умер знаменитый генерал Ганс фон Сект, оставив после себя на редкость сильно взбудоражившее все основные разведки мира, а также военные круги ведущих европейских государств завещание, главный вывод которого был выдержан в духе самого Бисмарка — «на Востоке врага нет», и, следовательно, Германия должна держаться за Россию, хотя бы и Советскую.

…Из донесения 7-го отдела ГУГБ НКВД СССР: «… VII Отделом ГУГБ НКВД получено от агента, связанного с германскими правительственными кругами, следующее агентурное сообщение: политическое и военное завещание генерала фон Секта было передано Гитлеру Бломбергом, причем в день похорон Секта. По условию Гитлер передал один экземпляр завещания Фричу (Сект прекрасно знал, что Фрич возглавляет заговор германских генералов против Гитлера и находится в контакте с руководством советской части «двойного заговора», потому и завещал один экземпляр передать Фричу. — A.M.). Завещание Секта держится якобы приблизительно в рамках его брошюры 1933 г. «Германия между Востоком и Западом». Сект заклинает в своем завещании Гитлера не относиться с предубеждением к русским вопросам и русским политическим и военным деятелям (очень интересный аспект. — A.M.), тогда, по твердому убеждению Секта, можно будет легко прийти к соглашению с Советским Союзом. Свою уверенность Сект обосновывает между прочим следующими тезисами:

1. У Германии нет общей границы с СССР;

2. СССР не имел ничего общего с Версальским мирным договором;

3. СССР не возражал против вооружения Германии, т. к. СССР в течение нескольких лет активно поддерживал германское вооружение;

4. СССР не требует от Германии никаких репараций;

5. СССР не является противником Германии в колон… (далее в документе пропуск. — A.M.)

6. Германия с внутриполитической точки зрения в данный момент меньше чем когда-либо опасается большевизма;

7. И Германия и СССР автархичны, поэтому у них больше общего друг с другом, чем с демократией;

8. Взаимоотношения Турции с СССР доказывают возможность самых интимных и наилучших отношений между Германией и СССР;

9. В течение долгих лет СССР находится в дружественных отношениях с Италией.

Сект требует, чтобы немцы как можно скорее улучшили отношения с СССР с тем, чтобы освободить Германию не только от опасности войны на два фронта, но и от опасности многофронтовой войны.

Эта опасность для Германии в данный момент неизмеримо актуальней, чем во времена Бисмарка и Шлиффена. Сект настойчиво предостерегает против союза с Японией, учитывая ее ненадежность, а также потому, что это повредит соглашению с Англией и Америкой и не даст завязать интимные отношения с Китаем. В кругах военного министерства содержание этого завещания встречено якобы почти с неограниченным одобрением»…

В-шестых, завещание Секта появилось на фоне резко усилившегося с осени 1936 г. просоветского брожения в вермахте, что зафиксировали многие разведки, в т. ч. в первую очередь советская и британская. Советская военная разведка именно в это время получила данные о том, что генералы Гаммерштейн-Экворд, Фрич, Рейхенау, Бек, Бломберг принадлежат к той группе германских генералов, которые хотели бы «по-хорошему договориться с Красной Армией». Аналогичную информацию получила и разведка НКВД.

Точно такой же информацией располагала и британская разведка. Более того, у британской разведки в тот момент скапливалось все больше и больше фактически неопровержимых данных о реальности угрозы едва ли не одномоментных военных переворотов в Германии и СССР, а с учетом развития обстановки в Японии вообще складывалось чуть ли не категорическое убеждение в том, что «двойной заговор» перерос в «тройной».

… Тут надо отдать должное британской разведке — она более чем любая иная разведка мира часто сталкивалась с проблемой двояких последствий попыток проекции военных (или даже боевых) навыков в сферу политики.

Ведь не секрет, что генералам, тем более прошедшим войны, куда легче решиться на подмену политики голым насилием и широко его практиковать как внутри своих стран, так и за их пределами. Тем более генералам, в умах которых бродят, по сути дела, «родственные» идеи: одни — за «мировую революцию», помехой которой считается Великобритания и вообще британский империализм, другие — озабочены идеей как следует поквитаться с той же Англией за позор и унижение Версаля, а заодно намерены претендовать на мировое господство, и, опять-таки, главная помеха — все та же Великобритания, третьи — и вовсе «восемь углов под одной крышей» задумали построить якобы как «сферу сопроцветания», и, опять-таки, одна из главных помех — та же Англия. И, не приведи Господь, размышляли в британской разведке и кое-где повыше, если все это реализуется на практике, то трем, а то и четырем и даже шести (т. е. германской, итальянской, японской, советской, испанской и португальской) военным диктатурам договориться между собой куда легче, тем более на антибританской основе. Тем более что генералы в силу своего специфического профессионального опыта вообще значительно свободней от всевозможных идеологических предрассудков, более способны к самостоятельным решениям, готовы к риску и союзу со всеми, кто может помочь им в достижении поставленных целей. Короче говоря, и в британской разведке, и в высшем эшелоне британской правящей элиты отнюдь небезосновательно со своей точки зрения узрели на горизонте ближайшего же будущего первые признаки реального восхода «Последнего Дня Англосаксов» по Гомеру Ли…

В-седьмых, на фоне всего вышеизложенного, особенно в последних двух пунктах, 29 января 1937 г. Канделаки, выполняя полученные в Москве инструкции, передал Шахту официальные предложения Советского правительства приступить к широкому обсуждению всех актуальных вопросов нормализации германо-советских отношений.

В-восьмых, едва ли не буквально день в день с действиями Канделаки и также на этом же фоне будущий практический реализатор Мюнхенской сделки — сэр Рэнсимен — в ранге специального представителя тогдашнего британского премьер-министра Болдуина выпытывает у президента США Рузвельта его позицию в отношении европейской ситуации. И чрезвычайно важно то, как он это делает — прямо в лоб заявляет Рузвельту, что-де Лондон ждет войны не позднее 1938 г., и тут же испрашивает, а будут ли США соблюдать свой нейтралитет, если «европейская война не может быть проведена без моральной и финансовой помощи со стороны США». Ай да Рэнсимен! Зачем в Вашингтон-то пожаловал? Откуда про войну знает, да еще и не позднее 1938 г., если даже само командование вермахта в это же время убеждено, что Германии не грозит опасность со стороны СССР и что вооружения СССР предназначены только для оборонных действий, а не наступательных? Можно только догадываться, что творилось в мозгу Рузвельта, когда он слушал пассажи Рэнсимена о войне на фоне мгновенно всплывшей в его памяти только что изложенной сути телеграммы его посла в Берлине — Додда (кстати говоря, копия этой же телеграммы попала и в Москву, дочь посла — Марта — была связана с советской разведкой). Не иначе, как «старая добрая» Англия опять что-то недоброе замыслила, план какой-нибудь, который должен вступить в действие аккурат сразу же по истечению пролонгированного срока действия Договора о ненападении и нейтралитете между СССР и Германией от 24 апреля 1926 г. А ведь этот срок как раз и истекал в мае 1938 г., и война тогда едва не разразилась (майская 1938 г. мобилизация Чехословакии). И именно тогда Лондон ввел в действие пресловутый «план Зет», приведший в итоге к Мюнхену, а затем и ко Второй мировой войне.

Опытнейший юрист и дипломат, не одну собаку съевший в сложнейших политических баталиях Рузвельт, как бы издеваясь над лондонским гастролером (кстати, очень сильно связанным с британской разведкой, что не было секретом для Вашингтона), ответил Рэнсимену, что «Америка прилагает усилия к тому, чтобы как можно дольше сохранять свой нейтралитет». Дальше Рузвельт заявляет, что «если произойдет вооруженный конфликт между демократией и фашизмом, Америка выполнит свой долг». Пойди пойми, о чем это он. Следующий пассаж Рузвельта и вовсе наверняка вызвал уныние Рэнсимена — президент заявил, что «если вопрос будет стоять о войне, которую вызовет Германия или СССР, то она (т. е. Америка. — A.M.) будет придерживаться другой позиции и, по настоянию Рузвельта, Америка сохранит свой нейтралитет». Но Рэнсимен не был бы британским политиком до мозга костей, если бы понимая, что и у США есть колоссальные геополитические интересы в мире, не дождался бы более или менее существенного ответа. И он прозвучал:«Если СССР окажется под угрозой германских, чисто империалистических, т. е. территориальных, стремлений, тогда должны будут вмешаться европейские государства, а Америка встанет на их сторону».

Как только это стало известно в Лондоне, там немедленно сделали очень простенький вывод — вот и нужно поставить СССР «под угрозу германских, чисто империалистических, т. е. территориальных стремлений», и тогда самая что ни на есть мировая война получится. Война, в решающем лобовом столкновении которой стенка на стенку вновь сойдутся Германия и Россия, пускай и называвшаяся тогда СССР.

В Лондоне очень точно рассчитали, ибо прекрасно знали, что думы о Хартленде (по этому вопросу см. стр. 332) обуревают Вашингтон в не меньшей, чем Великобританию, степени. Только для этого сначала надо одномоментно и очень резко ослабить военную мощь СССР, и в то же время быстро прорубить Гитлеру коридор к границам СССР, чтобы он открыто «продемонстрировал» эти самые свои «чисто империалистические, т. е. территориальные, стремления». И в связи с этим очень любопытен ответ Рэнсимена, который поддакнул Рузвельту, едва услышав от него насчет «империалистических, т. е. территориальных, стремлений» Германии. Рэнсимен пояснил, что «в основе каждого нападения фашистов или их вассалов на СССР будут лежать империалистические мотивы». Болтливый А. Розенберг за десять лет до этого прямо написал, что как «прирожденный враг России, Англия всегда заинтересована в создании на континенте государства, которое будет в состоянии задушить Москву». Оттого и привела Великобритания Адольфа Гитлера к власти в Германии.

В-девятых, в это же время, т. е. в январе 1937 г., и на этом же фоне французский Генеральный штаб, с подачи лично Даладье, вдруг запросил Советский Союз о возможной помощи Франции со стороны СССР в случае, если на нее нападет Германия. Целых два года Генеральный штаб Франции не волновался по этому поводу, даже в рамках уже заключенного и вошедшего в законную силу советско-французского договора о взаимопомощи в отражении агрессии, причем даже невзирая на майское 1935 г. согласие французского руководства начать переговоры между Генштабами двух стран, — и вдруг здрасьте! Этот запрос тем более покажется странным, если учесть, что никаких видимых причин для его направления именно в тот момент у Франции не было — советская разведка документально точно знала, что официальный Париж не менее точно знает, что Гитлер к войне не готов, и об этом своем знании на пару с Лондоном докладывали аж Вашингтону. Правда, впоследствии начальник легендарного «Дозьен Бюро», т. е. 2-го бюро Генштаба Франции (военной разведки) — генерал Гоше, не моргнув и глазом, запустил в оборот легенду о том, что в то время он агентурным путем добыл чуть ли не посуточный график гитлеровской агрессии в Европе, который, однако, никоим образом не нашел даже тени намека хоть на какое бы то ни было документальное подтверждение в захваченных союзниками в конце войны нацистских архивах. Следовательно, остается только следующее:

а) Париж точно знал о зондажных переговорах гитлеровских эмиссаров с Э. Бенешем — только там в тот момент всплывала, и то достаточно гипотетически на то время, тема возможной войны Германии с Францией.

б) Париж уже точно знал о заговоре советских военных, ибо такой запрос есть не что иное, как прощупывание по официальным каналам намерений другой стороны, а ведь в военных кругах Франции ни для кого не было секретом восторженное германофильство Тухачевского и его будущих под ельников, и что он, заместитель наркома обороны, отнюдь не в восторге от советско-французского договора о взаимопомощи. После того как французское руководство получило неофициальное предупреждение от самого Бенеша о заговоре советских военных, а это, как отмечалось выше, имело место еще в декабре 1936 г., по-иному расценить внезапный запрос французского Генштаба просто невозможно.

в) Париж, вне всяких сомнений, стал разыгрывать свою, отведенную ему каким-то конкретным замыслом Лондона «партию» в той части, о которой говорилось выше.

Еще более интересно и то, на каком фоне был направлен этот странный запрос. Поскольку Франция никогда не граничила ни с Россией, ни тем более с СССР, в ответе на запрос откровенно ожидалось пояснение мнения советской стороны о том, каким конкретно путем Москва планирует оказать помощь Парижу в случае необходимости. «Странным» образом именно в это же время и Лондон, и Париж, и даже Вашингтон буквально вцепились в официальную Варшаву, требуя от нее объяснений насчет того, есть ли у нее какие-либо соглашения с СССР, позволяющие в случае войны пропустить советские войска и авиацию через свою территорию. Обалдевшая от внезапного натиска западных стран Варшава отвечает, что, естественно, никаких таких соглашений нет — наверное, это был один из редчайших в то время случаев, когда не в меру заносчивая Варшава ответила честно. Но самое-то пикантное в том, что все эти запросы Запада к Варшаве почему-то оказались на опережение запроса Генштаба Франции.

17 февраля 1937 г. Советский Союз дал официальный ответ на запрос французского генштаба и указал в нем два варианта оказания помощи: 1) через территорию Польши и Румынии; 2) морским путем. Кроме того, в ответе содержались и иные предложения советской стороны, главным из которых было начать все-таки переговоры между двумя генштабами. В ответ Париж как воды в рот набрал. Зато чуть позже начальник Генштаба Франции генерал М. Гамелен проговорился: «Альянс с Россией в труднопредсказуемых условиях представляется нежелательным». А проговорился он именно в марте 1937 г., когда в СССР необратимый характер приобрело выкорчевывание заговора военных. В июне же 1937 г. тот же генштаб Франции вообще поставил точку в этом вопросе: «Всякое новое сближение Франции с Москвой привело бы с точки зрения безопасности к нулевому или даже отрицательному результату». Напомним, что 12 июня 1937 г. было опубликовано сообщение о состоявшемся суде над Тухачевским и K° и о немедленном приведении приговора в исполнение.

И потому вовсе неудивительно, что ровно через год, уже в преддверии Мюнхена, и французская пресса стала муссировать мысль, что «кости одного французского солдатика стоят больше, чем все чехословаки, вместе взятые». Вот так, шаг за шагом для Праги создавалась обстановка полной безысходности. Колоссальную роль в осуществлении этого поистине дьявольского плана Лондона играла упреждающая сдача заговора советских военных на расправу центральным властям СССР. Ибо именно в этом был залог успеха в решении задачи быстрого ослабления военной мощи СССР, но тем самым и в обеспечении Франции «нужными» аргументами при мотивировке отказа от сотрудничества с Москвой. Только это могло ликвидировать у Праги даже тень иллюзий на какую бы то ни было помощь от СССР, поскольку именно отказ Парижа от сотрудничества с Советским Союзом в военной сфере и означал полный крах системы перекрещивающихся договоров.

И надо воздать должное и самому Э. Бенешу, который собственными руками рыл могилу и для себя, и для возглавляемого им государства: вышеупоминавшийся запрос французского Генштаба, оказывается, был согласован с Генштабом Чехословакии, а вся военная верхушка этой страны в то время находилась под полным контролем самого Бенеша, как верховного главнокомандующего.

И, наконец, в-десятых, план, о котором уже было вскользь упомянуто, действительно существовал. Как документально точно установила советская разведка, в январе 1937 г. британский посол в США Линдсей проинформировал официальный Вашингтон о том, что между Лондоном и Парижем достигнуто соглашение о «совместном общем плане действий (так вдокументе. - A.M.) Англии и Франции», первый пункт которого, по словам Линдсея, гласил: «1. Будет сделана новая попытка достигнуть полного соглашения с Берлином». А вот пункт 3 этого же плана, со слов того же Линдсея, гласил, что СССР должен действовать в полном согласии с Лондоном и Парижем, т. к. «Москва должна ясно понять, что СССР не должен делать индивидуальных выступлений в области внешней политики, мешая этим выполнению планов своих демократических друзей тогда, когда ему это выгодно. Это повторялось слишком часто в связи с испанскими событиями, и напряженное положение, создававшееся вследствие этого, слишком опасно, чтобы позволить его повторение».

Слишком уж мудрено изъяснялся посол Его Величества, но суть понятна — Лондон до белого каления взбешен вполне официальными контактами Канделаки, слухи о «тайной миссии» которого множила сама британская дипломатия, игравшая в этом вопросе в четыре руки с британской разведкой. Более того, Москва, оказывается, должна понять, что она не имеет никакого права мешать «демократическим друзьям» изо всех сил толкать Гитлера на Восток?! Обратите внимание вот еще на что. Линдсей проинформировал об этом плане одновременно с визитом Рэнсимена к главе Белого дома. Что, усиленно подчеркивавший в беседе с Рузвельтом, что он прибыл в США именно как специальный представитель премьер-министра Болдуина, Рэнсимен не мог сам проинформировать президента об этом плане? Конечно же мог! Но ведь это была спланированная политическая акция по одурачиванию официального Вашингтона, в которой у Рэнсимена и Линдсея были свои, строго определенные роли. Один сообщает о совместном плане сделать новую попытку достигнуть полного соглашения с Берлином, другой — с порога объявляет, что Лондон ждет войны не позднее 1938 года, а в итоге совместными усилиями прощупать позицию США в отношении последствий задуманной Лондоном при участии Парижа сделки, вошедшей в историю как Мюнхенский сговор.

Короче говоря, для Лондона все было «слишком опасно, чтобы позволить повторение», и была предпринята «новая попытка достигнуть полного соглашения с Берлином». Вначале февраля 1937 г. состоялась та самая конфиденциальная встреча тет-а-тет в Баденвейлере между Шахтам и Лейт-Россо. Именно после этой встречи Шахта с Лейт-Россом Гитлер полностью отмел представленные Канделаки через того же Шахта предложения Советского правительства о нормализации советско-германских отношений.

…Британские историки, например, еще во время 50-летия тех событий демонстративно недоумевали — а зачем это Гитлер так поступил. Так посмотрели бы в архиве Форин офиса, да почитали бы отчет Лепт-Росса о встрече с Шахтом — к тому времени он уже был рассекречен, хотя о самом факте известно давно и он никогда не скрывался…

Именно после этой встречи Шахта с Лейт-Россом Адольф Гитлер начал заявлять, что получил из России вести о грядущем перевороте. Именно после этой встречи Шахта с Лейт-Россом Гитлер внезапно прервал германо-чехословацкие зондажные переговоры и более к ним не возвращался. Именно после этой встречи Шахта с Лейт-Россом, письменно сообщая первому о сделанном Гитлеру докладе по итогам этой встречи, министр иностранных дел Германии Константин фон Нейрат написал: «Если делам суждено развиваться к установлению абсолютного деспотизма, опирающегося на военных, то в этом случае мы, конечно, не должны упустить нужный момент, чтобы снова заиметь сторонников в России».

В другом варианте перевода того же самого текста это звучит так: «Совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться дальше в направлении абсолютного деспотизма на военной основе, то в этом случае мы, конечно, не упустим случая снова вступить в контакт с Россией».

Все это совершенно однозначно свидетельствует прежде всего о том, что сутью этой «новой попытки достигнуть полного соглашения с Берлином» являлся сознательно злоумышленный сговор Лондона с Гитлером против мира и безопасности в Европе.

Потому как по «результатам» встречи Шахта с Лейт-Россом можно, реконструировав общий ход торга, констатировать следующее:

— от имени британского правительства Лейт-Росс через Шахта ясно дал понять Гитлеру, что нет никакой необходимости нажимать на вопрос о колониальных и экономических уступках, если, конечно, Гитлер согласится с тем, что в порядке компенсации Великобритания (при участии Франции) поможет Берлину соответствующе выгодным для него образом урегулировать не только так сильно волнующую его проблему Судет, но в итоге получить прямой доступ к развитой индустриальной базе ВПК Чехословакии, к ее богатейшим арсеналам вооружений, к ее мощной военно-инженерной инфраструктуре в непосредственной близости от границ СССР.

Короче говоря, Гитлер снимает все свои колониальные и экономические претензии, а взамен, через некоторое время, получает Чехословакию со всем ее экономическим, военно-экономическим, военным и иным «приданым» в качестве плацдарма для нападения на СССР, ради чего, собственно говоря, Гитлера и привели к власти. Поскольку торг шел между двумя опытнейшими специалистами в области экономики, то и главный лейтмотив торга был чисто экономический.

— Одновременно, также от имени британского правительства, Лейт-Росс через Шахта ясно дал понять Гитлеру, что Лондон (и Париж) ожидают от него немедленного и серьезного аванса в знак согласия с таким, очень «дельным», на их взгляд, предложением, а в качестве аванса ему будет зачтено немедленное прекращение даже зондажных контактов:

а) с СССР — в формате Шахт — Канделаки, ибо Лондон всерьез опасался, что в преддверии истекающего через год с небольшим на тот момент пролонгированного срока действия советско-германского Договора о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 года в таком формате (Шахт — Канделаки) обе стороны до чего-нибудь крайне неприятного для Лондона да договорятся;

б) с Чехословакией — в формате А. Хаусхофер — Траутмансдорф — Э. Бенеш, и более к подобным действиям не возвращаться.

И, наконец, также от имени британского правительства, Лейт-Росс через Шахта ясно дал понять Гитлеру, что сделать такой аванс для него не должно составить какого-либо труда, если он к тому же примет во внимание, что по данным, которыми располагает Великобритания, в СССР вот-вот произойдет военный переворот и Сталина свергнут, а следовательно, нет никакого резона разыгрывать фарс с представителем Сталина Канделаки.

Этот аванс сделать тем более легко, явно намекнул Лейт-Росс, если Гитлер учтет также и то обстоятельство, что в случае переворота у Чехословакии не останется даже тени иллюзии на получение какой бы то ни было помощи со стороны Москвы по столь тревожащему Берлин договору от 1935 г., т. к. первоочередной гарант безопасности Чехословакии — Франция — не намерена затевать военное сотрудничество с большевиками в условиях надвигающейся непредсказуемой политической ситуации в СССР.

Если Гитлер поймет и воспримет эти предложения, то Великобритания вполне реально может поспособствовать «мирному» получению Берлином столь прекрасного для нападения на СССР плацдарма с богатейшими арсеналами вооружений и прекрасной военно-инженерной инфраструктурой.

Естественно, что Гитлер понял, и в итоге круг замкнулся именно там, где и должен был, по расчетам Лондона, замкнуться — на все той же стезе «экономического умиротворения».

Вот как был высечен подлинный пролог к мюнхенской подлости, коей, в свою очередь, как топором была прорублена прямая магистраль ко Второй мировой войне XX века.

А прямым прологом к Мюнхену стало заваливание при прямом содействии и Лондона, и Бенеша заговора военных в СССР, ибо только так можно было обвалить систему перекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи.

И вот на что в этой связи хотелось бы обратить особое внимание. Читатели, естественно, помнят, что «в-девятых» был упомянут руководитель 2-го бюро Генштаба Франции генерал Гоше. Основания к тому были и весьма серьезные.

Дело в том, что профессиональный военный разведчик генерал Гоше преднамеренно запутал ситуацию. Формально действительно факт, что 2-му бюро Генштаба удалось агентурным путем добыть очень важный документ — копию «Директивы о единой подготовке вермахта к войне». Подписанная военным министром Бломбергом (учеником и единомьшшенником генерала Г. фон Секта) директива действительно рассматривала пять вариантов войны:

«1. «Операция Рот» — «война на два фронта с центром тяжести на Западе» (т. е. против Франции. — A.M.)

2. «Операция Грюн» — «война на два фронта с центром тяжести на Востоке (из дальнейшего текста директивы вытекает, что речь идет о Чехословакии и, возможно, СССР. — A.M.).

3. «Особая операция Отто» — «вооруженная интервенция против Австрии» (любопытно в этой связи отметить, что аншлюс Австрии с Германией предусматривался Великобританией еще в 1916 году! — AM).

4. «Особая операция Рихард» — «военные операции в Красной Испании (подразумевалось использование контингента германских сухопутных войск в этой стране. - A.M.).

5. «Особая операция Рот — Грюн» с дополнением» — «Англия, Польша и Литва участвуют в войне против нас» (т. е. против Германии; речь шла в этом пункте о войне на два фронта — против Франции и Чехословакии. — A.M.).

Однако в том-то все и дело, что все варианты на тот момент носили всего лишь концептуальный характер (хотя и это уже было опасно), и, соответственно, никакого посуточного, помесячного, поквартального или даже погодового, и вообще никакого графика военных действий в директиве не было и быть не могло. Потому как вся «изюминка» этой директивы в содержании ее пункта «б», гласившем: «Быть в состоянии использовать для войны создающиеся благоприятные политические возможности. Это должно быть учтено при подготовке вермахта к возможной войне в мобилизационный период 1937/38 гг.». А центр тяжести самой этой «изюминки» директивы сосредоточился в следующем пассаже (надо подчеркнуть, что директива вышла за подписью военного министра, а это означает, что она была разработана, одобрена, согласована и разослана в войска с прямого ведома и по прямому указанию Гитлера): «Война на Востоке может начаться путем неожиданных немецких операций против Чехословакии. Предварительно для этого должны быть созданы политические и международно-правовые предпосылки»!

И самое главное: директива была подписана 24 июня 1937 г., а это, в свою очередь, означает, что у генерала Гоше не было никаких документальных оснований намекать в своих мемуарах на этот документ как якобы на серьезную страшилку, возникшую в начале 1937 г., из-за чего, мол, и последовал странный запрос Генштаба Франции в Москву, так как сам Гоше получил этот документ лишь осенью 1937 г. Ну, да и Бог с ним, с Гоше-то. Куда важнее для нашего расследования то обстоятельство, что «благоприятные политические возможности» расценены в тексте директивы именно как«создающиеся», т. е. на тот момент в настоящем времени, и что именно в силу этого они должны быть учтены «при подготовке вермахта к возможной войне в мобилизационный период 1937/38 гг.». Это и означает, что сговор британского правительства с Гитлером, осуществленный в рамках конфиденциальной встречи Лейт-Росса с Шахтом, действительно состоялся на основе британского предложения и что Гитлер принял все условия Великобритании, а также то, что обе стороны начали реализовывать достигнутые конфиденциальные договоренности. Иначе откуда бы взяться таким словам в тексте директивы, как, например, «создающиеся благоприятные политические возможности»?! А это уже в свою очередь означает, если вспомнить, что директива была подписана всего через 12 дней после официального сообщения о раскрытии заговора советских военных, суда над ними и расстрела, что под этими «возможностями» откровенно подразумевался разгром заговора в СССР.

Этот пассаж вышел явно не из-под пера Бломберга, потому как при сопоставлении всех деталей этой директивы получается, что военный министр нес самую что ни на есть чушь — сначала прямо говорит об агрессии (т. е. что война может начаться путем неожиданных немецких действий против Чехословакии) и тут же добавляет, что для этого еще «должны быть созданы политические и международно-правовые предпосылки». Но где вы видели агрессора, который нуждался бы в создании именно «международно-правовых предпосылок»? В пропагандистском обосновании — да, с этого начинаются все войны, но при чем тут «международно-правовые предпосылки»? Такое могло произойти только под прямым воздействием Гитлера, который, очевидно, довел до сведения своего военного министра суть достигнутых между Шахтом и Лейт-Россом конфиденциальных договоренностей. То есть речь шла именно о тех самых предпосылках политического и международно-правового характера, которые в период 1937–1938 гг. должны были, с одной стороны, быть созданы самой Великобританией — за счет провала заговора военных и ослабления военной мощи СССР, завалить также и систему перекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров, лишить Прагу даже тени иллюзий на помощь Москвы, и тем сами обеспечить условия для успеха юридического сговора, коим и стал Мюнхенский сговор. С другой — создаться т. н. «объективным путем», т. е. в результате истечения пролонгированного срока действия советско-германского договора о ненападении и нейтралитете от 24 апреля 1926 г., который как раз и истекал в мае 1938 г. (как раз на 22 мая, т. е. на следующий день после истечения срока действия договора, и было назначено военное нападение на Чехословакию; лишь всеобщая мобилизация в этой стране и недвусмысленная готовность СССР прийти на помощь Праге в одностороннем порядке сорвали нападение; именно после этого Чемберлен и ввел в действие свой пресловутый «план Зет»).

А теперь обратим особое внимание вот еще на что. Как уже говорилось, специальный представитель британского премьер-министра Болдуина — сэр Рэнсимен — в конце января 1937 г. в беседе с президентом США Рузвельтом заявил с порога, что Лондон ожидает войны не позднее 1938 г. Но если сами же немцы, т. е. руководимый лично Гитлером военный министр Бломберг своей подписью удостоверяет предположительную возможность войны на Востоке, в первую очередь против Чехословакии, датируя ее письменное высказывание только 24 июня 1937 г., а Рэнсимен об этом же говорит за океаном уже в январе 1937 г., то к какому выводу должен прийти любой непредвзятый исследователь, если:

а) между этими событиями факт конфиденциальной встречи Лейт-Росса с Шахтом;

б) а после этой встречи происходит разгром верхушки военного заговора в СССР?!

Ведь никогда не привлекало внимания то обстоятельство, что как сама директива, так и особенно выше детально проанализированные пассажи в ее тексте, появились уже через 12 дней после официального сообщения о расстреле Тухачевского и его подельников.

Сговор Лондона с Гитлером состоялся на основе британской схемы: провал заговора военных, в СССР, обвал системы выше неоднократно упоминавшихся договоров между СССР, Францией и Чехословакией, лишение Праги любых шансов на получение помощи Москвы под надуманными предлогами — и путь к Мюнхену открыт. И каждая из сторон пунктуально выполняла взятые на себя обязательства.

Но это всего лишь одна сторона медали, а вот и другая — все вышеизложенное одновременно означает, что до встречи Лейт-Росса с Шахтом в Берлине никто ничего не ведал о заговоре советских военных. То есть нацистская верхушка, включая и самого Гитлера, ничего толком не знала об этом заговоре, иначе сам Гитлер не стал бы заявлять, что он получил вести из России о грядущем перевороте. А столь осведомленный и информированный человек в нацистской иерархии 1937 г., как министр иностранных дел германии Константин фон Нейтрат, не написал бы того, что он написал Шахту в личном письме. Ведь хоть на немецком, хоть на русском языках само построение фразы свидетельствует о том, что фон Нейрат обращается к Шахту, как к лицу не только знающему о факте возможного военного переворота в СССР, но и первым проинформировавшему того же Нейрата (а он, соответственно, Гитлера) об этом факте, и потому, как само собой разумеющееся, в личной переписке с человеком, который сам первым сообщил об этой сногсшибательной новости, Нейрат и позволил себе такие обороты, как«если делам суждено развиваться к установлению абсолютного деспотизма, опирающегося на военных…» (в другом варианте — «совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться в направлении абсолютного деспотизма военных»).

Подчеркиваю, что так можно было писать только лицу, которое действительно не только знает, что к чему, но и с которым уже имелся предварительный разговор на эту же тему. А ведь Шахт отчитывается перед Нейратом за все свои встречи — хоть с Канделаки, хоть с Лейт-Россом. Это абсолютно точно. То обстоятельство, что нацистская верхушка действительно ничего не знала об этом заговоре, особо оттеняет концовка письма Нейрата: «…то в этом случае мы, конечно, не должны упустить нужный момент, чтоб снова заиметь сторонников в России» («в этом случае мы, конечно, не упустим случая снова вступить в контакт с Россией»). Переписка личная, конфиденциальная, ни Нейрату, ни Шахту опасаться некого и нечего. Более того, Нейрат употребляет местоимение «мы», что означает, что он мыслил в момент написания письма от имени всего тогдашнего руководства Германии, т. е. в первую очередь и от имени самого Гитлера. И это сущая правда, потому как на недоуменные вопросы посла Чехословакии в Берлине В. Мастны к члену германской делегации на зондажных переговорах с Прагой графу Траутмансдорфу о причинах внезапного прекращения этих переговоров граф ответил, что фюрер получил известие из Советского Союза о плане устранения Сталина и установлении военной диктатуры. Он подчеркнул, что в случае претворения этого плана в жизнь фюрер полностью изменит свое отношение к России и одновременно будет готов уладить все разногласия как в Восточной, так и в Западной Европе. То есть все сходится один к одному — и содержание письма Нейрата Шахту, и точка зрения фюрера на «известие из Советского Союза». Более того, сходится все и по времени: письмо (точнее, меморандум) Нейрата датировано 6 февраля, заявление Траутмансдорфа (изложенное в срочном донесении Мастны в Прагу) — 9 февраля 1937 г.

И в таком случае спрашивается, зачем Берлину нужно было сдавать Сталину весь этот заговор, пусть даже и по подложному компромату, как это утверждают все версии «дела Тухачевского», если и министр иностранных дел Германии от имени всего германского руководства, и даже сам Гитлер считают успех заговора хорошим случаем «снова заиметь сторонников в России», «полностью изменить свое отношение к России» и даже «урегулировать все разногласия как в Восточной, так и в Западной Европе»?!

Так вот в том-то все и дело, что никакого резона у официального Берлина и не было. Потому как ничего он не знал.

Отсюда и вывод: что бы ни гласили всевозможные версии об «успехе» нацистской провокации с подложным компроматом на Тухачевского и его подельников, ни нацистская разведка в частности, ни РСХА в целом, ни сам руководитель РСХА (Рейнгард Гейдрих) никакого отношения к этому делу не имели и не могли иметь, потому как самой такой операции ими не проводилось и даже не замышлялось. Потому что они попросту ничего не знали об этом. Не знали до встречи Лейт-Росса с Шахтом. И то, что это было именно так, подтверждает следующий факт: во всех версиях, где фигурирует якобы «озарение» Гейдриха мыслью о провокации (начиная с «версии Шелленберга»), оно обычно датируется декабрем 1936 — январем 1937 гг., как правило, концом января — началом февраля 1937 г. Именно это и означает, что такой датировкой пытаются скрыть подлинный источник информации о заговоре военных в СССР и точное время получения информации.

А ведь источник — британский, и все версии «дела Тухачевского» — тоже британские. С профессиональной точки зрения нельзя не отдать должное британской разведке (Лейт-Росс работал в теснейшем контакте с руководством германского отдела МИ-6). Дело в том, что, требуя во время торга Лейт-Росса с Шахтом соответствующего аванса со стороны Гитлера, англичане точно рассчитали, что, оказавшись вынужденным объяснять свои резкие повороты на 180° в контактах Германии с СССР (т. е. отказ рассматривать предложения, представленные Канделаки), а также внезапное прерывание переговоров с Чехословакией, Гитлер так или иначе проговорится, что он получил какие-то сведения из Советского Союза. И как только он проговорится, а это было неизбежно как в силу вышеуказанных причин, так и в силу его эмоционального характера, то с того момента виновником за провал заговора становится лично он, Адольф Гитлер, а уж как представить его вину — это уже дело британской разведки.

Конечно, никто и не помышляет о том, чтобы хоть в чем-то обелить Гитлера. Но правда и то, что он никакого отношения ни к заговору Тухачевского, ни тем более к его провалу не имел и не мог иметь, поскольку ничего об этом не знал.

И еще об одной пикантной детали из жизни британской разведки в тот период. Как только верхушка военного заговора в СССР была разгромлена, руководителю входившей в систему СИС британской воздушной разведки Фредерику Уинтерботэму было приказано немедленно порвать всякие личные контакты с нацистами, особенно с бароном Уильямом С. де Роппом, являвшимся личным двусторонним агентом влияния и британской разведки, и высшего нацистского руководства (Гитлера, Геринга, Гесса, Розенберга), длительное время обеспечивавшим активное функционирование прямого канала «горячей связи» между Уайтхоллом (т. е. британским правительством; на этой улице в Лондоне расположены правительственные учреждения Великобритании), Букингэмским дворцом (т. е. британской королевской семьей) и Гитлером. Почему?

Во-первых, ни одна разведка мира вот так запросто не рвет такие контакты, тем более на таком уровне, ибо это просто за пределами смысла, духа и логики разведывательной деятельности вообще. Между тем СИС в этом смысле до определенной степени — эталон, ибо она веками поддерживает всевозможные связи и контакты как с влиятельнейшими представителями правящих, так и оппозиционных кругов, не гнушаясь одновременно и отношениями с откровенными отбросами из разных стран.

Во-вторых, стыд — это и вовсе не по части Лондона, тем более что британская разведка по поручению своего же правительства всю Вторую мировую войну провела в безудержных сепаратных переговорах с нацистами об установлении сепаратного мира с Гитлером и ни разу не покраснела, даже тогда, когда откровенно приторговывала территорией Франции, естественно, за спиной Парижа, или когда призывала Запад объединиться с Гитлером и уничтожить Россию (секретный меморандум У. Черчилля «Об объединенной Европе» 1942 г.). А тут, в условиях мира, в ситуации нормальных дипломатических и иных отношений, когда все руководство чуть ли не лобызается с дорогим Гитлером, и вдруг такой категорический приказ? К тому же следует учитывать, что поскольку Уинтерботэм занимал высокий пост в иерархии британской разведки, приказать ему могли только сверху, а, следовательно, там, наверху, прекрасно знали и о самом факте существования канала Уинтерботэм — Ропп, и что он из себя представляет, т. е. какие влиятельнейшие силы обоих государств он связывает, и, наконец, какая конкретно информация продвигается по этому каналу в обоих направлениях. И если тот же Лейт-Росс в силу своего официального статуса высокопоставленного дипломата Великобритании не мог выйти за рамки намека, то по каналу Уинтерботэм — Ропп в Берлин ушла вся информация без каких-либо экивоков, причем, судя по всему, буквально в преддверии встречи Лейт-Росса с Шахтом. Но как только процесс разгрома верхушки военного заговора в СССР обрел черты трагической необратимости, лавочка под названием «Уинтерботэм — Ропп» была немедленно прикрыта. Типичнейшее проявление «почерка» британской разведки в упреждение опасности расшифровки при проведении особо острых акций влияния. И это было для СИС тем более важно, если учесть, что канал этот обслуживал и правительство Великобритании, и британскую королевскую семью. Британская разведка приняла мудрое решение, особенно если принять во внимание, какие же глобальные геополитические задачи решались в ходе этой операции. В части, касающейся главной темы нашего исследования, следует прямо признать, что британская разведка добилась более чем внушительного результата. Посудите сами:

— в крайне выгодном для Великобритании свете раздут миф о «тайной миссии» Канделаки, перепугавший едва ли не всю Европу своим мифическим результатом — якобы не только сближением, но и соглашением между Гитлером и Сталиным, и тем самым предотвращена, во всяком случае на время, нормализация межгосударственных отношений Германии и СССР;

— на фоне мифа о «тайной миссии» Канделаки целенаправленными усилиями британской разведки завален заговор военных в СССР и умышленно создано ложное впечатление о якобы имеющей место прямой связи между этими событиями (она в действительности была, но не такая, как ее представляют: Тухачевский и K° опасались, что нормализация межгосударственных отношений между Германией и СССР сведет на нет шансы для их переворота, потому-то они и стали со второй половины 1936 г. торопить с переворотом), и одновременно нанесен сильные ущерб советской военной мощи, прежде всего в плане ее международного престижа, за счет чего была завалена и вся система перекрещивавшихся советско-французского и советско-чехословацкого договоров о взаимопомощи в отражений агрессий, а в итоге — расчищен путь к Мюнхенской сделке;

— вынужденный той же британской разведкой сообщить Сталину достоверную информацию о заговоре, Бенеш столь же вынужденно делает это в обстановке невероятного переплетения всевозможных слухов, домыслов и сплетен. Более того, апофеозом такой обстановки становится якобы «получение из Советского Союза» Гитлером сведений о заговоре, и с того момента, кто бы и что бы затем ни делал, все вынуждены вертеться вокруг этого несмываемого клейма на Гитлере;

— положено стратегическое начало к реальному разжиганию Второй мировой войны, в т. ч. начато реальное прорубание будущего мюнхенского «коридора»;

— созданы все необходимые предпосылки для того, чтобы как только Москва предпримет в ответ адекватные угрозе соответствующие меры по обеспечению свой собственной безопасности, незамедлительно развернуть кампанию протестов с прямыми обвинениями Советского Союза в пособничестве нацистскому диктатору и вообще разжиганию мировой войны. Что и произошло во всей своей британской «красе» после 23 августа 1939 г., в т. ч. и при существенном содействий «мемуаров» Кривицкого.

Великий русский историк В. О. Ключевский однажды очень изящно съязвил по поводу т. н. общественного мнения на Западе:«На Западе каждая научная идея, каждое историческое впечатление при дрессировке ума и навыка превращается в убеждение, что в массе есть суеверие; причина — быстрое распространение, оборот идей». Вот именно это и происходит с «версиями по делу Тухачевского», начало чему было положено операцией британской разведки с «мемуарами» Кривицкого. Именно ими положено начало, в т. ч. и беспочвенной легенде о некой причастности нацистской разведки к «делу Тухачевского». Однако, как уже было установлено выше, ни нацистская верхушка вообще, ни особенно руководство нацистской разведки, прежде всего сам начальник РСХА Р. Гейдрих, тут ни при чем.

Тогда каким же образам, спрашивается, еще «Кривицкий» умудрился приплести к этому делу гестапо? В том-то все и дело, что его «литературный негр» — Исаак (Айзек) Дон-Левин приплел гестапо, что называется, до кучи: на фоне краткого упоминания дела о похищении советской разведкой генерала Миллера в Париже в одну кучу свалены и гестапо, и белоэмигрантские организации, и генерал Скоблин, и кружок А. И. Гучкова, и дочь последнего, и т. д. А это, между прочим, один из серьезнейших проколов британской разведки, который также почему-то никогда не привлекал внимания исследователей.

Начнем с генерала Скоблина — он же агент советской внешней разведки под псевдонимом «Фермер» (ранее «ЕЖ-13»). Но Николай Скоблин никогда не состоял в агентурных отношениях с нацистской разведкой и уж тем более никогда не был агентом-двойником. Это был честный и искренний патриот России, высокопрофессиональный разведчик — в Российском Общевоинском Союзе Скоблин сам возглавлял всю разведку и контрразведку, — который внес громадный вклад в обеспечение государственной безопасности СССР. Первой же о якобы имевшей место причастности нацистских спецслужб к похищению генерала Миллера из Парижа заговорила сама французская пресса прямо по «горячим следам». Причем мотивировка у французских газетчиков была на редкость примитивной — мол, генерал Миллер не проявлял должного рвения и почтения к Гитлеру, что, естественно, не могло не повлиять на его судьбу. Затем масла в огонь подлил большой «охотник до журнальной драки» Владимир Бурцев. В своих интеллектуальных пассажах на эту тему он ни на йоту не превзошел французских коллег по перу и тоже обвинил в похищении нацистов. Усмотрев в такой неожиданной на первой взгляд реакции французской и вообще зарубежной, в т. ч. и эмигрантской, прессы хорошую возможность начисто откреститься даже от тени намека на подозрения в свой адрес, некие «светлые головы» в лубянской разведке с санкции Ежова опубликовали в «Правде» статейку, в которой и вовсе объявили Скоблина агентом гестапо. Легенда о Скоблине — агенте гестапо — с того момента зажила своей автономной, до сих пор продолжающейся жизнью. Глупейшая, конечно, ситуация — честный агент, искренне и очень плодотворно сотрудничавший с советской разведкой, ни за что угодил в агенты гестапо. Однако у британской разведки был свой резон педалировать тему «Скоблин как агент гестапо», а следовательно, и «источник» подложного компромата на советских вояк. Это позволяло ей скрыть наличие у нее самой солидного досье как на советских заговорщиков, так и на самого Скоблина.

Во-первых, дело в том, что как руководитель разведки и контрразведки РОВС Скоблин действительно контактировал (по долгу службы) с представителями различных европейских спецслужб, в чем и была одна из главнейших непреходящих его ценностей как агента. Естественно, что СИС об этом знала.

Во-вторых, от внимания британской разведки не ускользнуло, что когда ранней весной 1936 г. Тухачевский, возвращаясь с похорон британского короля Георга V, завернул по пути в Москву еще и в Берлин, где встречался с германскими единомышленниками — рейхсверовскими генералами, а также с представителями белоэмигрантских кругов, то там же оказался и генерал Скоблин. Добытую информацию об этих встречах и содержании бесед Тухачевского Скоблин передал через германское коммунистическое подполье — члена КПГ Блимеля — в советское посольство. Очевидно, информация была настолько «горячей», что Скоблин не стал дожидаться возвращения в Париж, где у него была постоянная связь с советской разведкой. И столь же очевидно, что факт его контакта с представителями коммунистического подполья не остался незамеченным со стороны гестапо. Между тем в ближайших друзьях самого начальника РСХА Рейнгарда Гейдриха ходил один из наиболее эффективно действовавших в Германии того времени британских разведчиков, «журналист» по прикрытию — Батлер. Естественно, что поскольку визит в Берлин такого лица, как Тухачевский, оказался в центре внимания британской разведки, то совершенно не исключено, что в том числе и по каналу Гейдрих — Батлер Лондону стало известно и о высказываниях Тухачевского, и о том, что там был Скоблин, и, естественно, что он имел контакт с представителями коммунистического подполья, которые вслед за этим что-то сообщили в советское посольство.

В-третьих, полностью значение всей информации о Скоблине британская разведка осознала чуть позже — в конце лета 1936 г. Дело в том, что 12 июля 1936 г. британская разведка зафиксировала факт конфиденциальной встречи в доме одного из членов палаты общин британского парламента советского военного атташе в Великобритании К. Путны и генерала Скоблина. Путна в то время по указанию Тухачевского продолжал налаживать контакты с наиболее влиятельными кругами белой эмиграции. А в августе 1936 г. Путна уже был арестован. Чуть позднее, уже в феврале 1937 г., окружным путем — через чехословацкую военную разведку в Риге — британская разведка получила сведения о том, что Путна признан виновным в сговоре с германскими офицерами. Элементарное сопоставление всех фактов привело британскую разведку к единственному и верному выводу о том, что Скоблин — агент советской разведки. Когда же его имя всплыло в связи с похищением генерала Миллера, когда вся европейская, в т. ч. и белоэмигрантская пресса буквально с ходу завыла о причастности гитлеровских спецслужб к этому делу, стало очевидным, что Скоблин бесследно сгинул из поля зрения (последним его видел советский резидент в Испании и в скором будущем беглый предатель А. Орлов-Фельдбин, у которого оказалось даже золотое кольцо Скоблина — с убитого, что ли, снял?). Не воспользоваться такой уникальной ситуацией в своих интересах было бы актом отпетой глупости, на что СИС никогда не претендовала. И потому в оборот была запущена легенда о Скоблине, как о двойном агенте НКВД и гестапо, ибо это позволяло ей скрыть свою причастность к провалу заговора военных.

Теперь о наиболее убойном «гвозде» обеих «версий» Кривицкого — якобы имевшей место причастности гестапо к сотворению подложного компромата на Тухачевского и его подельников.

Сразу надо подчеркнуть, что поскольку речь идет о «версиях» Кривицкого, являющихся как бы «основоположниками» всей этой лжи, то в рамках этой главы будут затронуты только те аспекты, которые относятся к подоплеке истории происхождения этого мифа. Все остальное будет исследовано в связи с «мемуарами» Шелленберга — очередным «творением» британской разведки на эту же тему.

Еще в первой главе подчеркивалось, что «почерк» разведки при проведении операции — это родовое проклятье, ибо рано или поздно он непременно подведет. Именно это и случилось с т. н. «причастностью гестапо» к «делу Тухачевского» — потому как в который раз англичане прибегли к веками возлюбленному ими методу «Амальгамы».

Правда, если в отношении того же Скоблина этот метод сработал фактически в автоматическом режиме, то вот с «причастностью гестапо» дело обстоит чуточку сложнее. Дело в том, что весной 1937 г. имел место один факт, предшествовавший и особенно последовавший фон свершения которого позволил британской разведке целенаправленно привязать к этой истории еще и гестапо. И вот что характерно — даже спустя много десятилетий британская разведка по-прежнему «держала марку» по этому вопросу, вынудив перо профессора Лондонской школы экономических и политических наук Дональда Камерона Уотта вывести следующее: «Как бы ни развивались события на деле, чехословацкий источник свидетельствует о повторении в начале апреля (1937 г. — A.M.) сообщений о германо-советских контактах (речь идет о «миссии» Канделаки». - A.M.), что побудило посла Польши в Германии Ю. Липского обратиться за разъяснениями к К. Нейрату, а итальянского посла в Советском Союзе Россо — к Шулленбургу. Об этом же также сообщали послы разных стран. Эти донесения совпадали с действиями Геринга, который 7 апреля встретился в Берлине с Мастны. Содержание их беседы неизвестно, но Мастны немедленно выехал в Прагу, где 17 апреля был принят Бенешем. Президент Чехословакии направил сразу же главу чехословацкой тайной полиции К. Новака в Берлин, где он встретился с ведущей фигурой СД Мюллером.

Бенеш, получив информацию от Мастны, в период с 22 апреля по 7 мая имел четыре встречи с послом СССР. В них принял участие Крофт. На первой встрече Александровский отверг сообщение чехословацкой стороны как абсурдное. Но затем показанное досье поколебало его позиции. Видимо, это сыграло какую-то роль в том, что запрос МИДу Великобритании о выдаче визы Тухачевскому для поездки на коронацию Георга VI был отменен 4 мая. В качестве причины была названа болезнь Тухачевского».

Ничего не утверждая категорически и конкретно (попутно отметим, что многое перепутав), профессор как бы ненавязчиво выстраивает не имеющие друг к другу отношения события в один ряд и исподволь принуждает любого читающего к априорному восприятию всего этого «варева», как якобы имевшей место глубинной причинно-следственной связи между событиями. Ничего не подозревающий об элементарном подлоге читатель уже с третьего после только что процитированного абзаца начинает со следующих слов профессора: «Материал, который СД и Бенеш снабдили Сталина…» Ничего не утверждая и не объясняя, тем не менее утверждается, что-де «снабдили Сталина»…

Обратимся к британскому сборнику документов под названием «Germany and Chechoslovakia 1937–1938». На странице 40 читаем: «Прошлой весной, когда он (речь идет о весне 1937 г., он — это Бенеш. - A.M.) услышал об эмигрантском плане организации тайных убийств, он предложил чехословацкой полиции сотрудничать с немецкой полицией (гестапо)…» Это выдержка из донесения германского посланника в Праге Эйзенлора весной 1938 г.

А на странице 33 того же сборника с еще большим удивлением обнаруживаем, что никакой внезапности в тех контактах между чехословацкой и германской полициями не было. Тот же В. Мастны, по утверждению чиновников МИДа Германии, тогда же, в 1937 г., добросовестно настаивал перед руководством Чехословакии на удовлетворении просьбы германской полиции об установлении связи между ней и чехословацкими коллегами, вследствие чего два высших чиновника чехословацкой полиции все-таки приехали в Берлин. Причем, ссылаясь на самого Мастны, германские дипломаты подчеркивали, что чехословацкий посол добивался этого в течение нескольких месяцев. Элементарная проверка и весь этот «профессорский ряд» рухнул, как карточный домик. Ведь причина этих контактов была в следующем.

Во-первых, Бенеш был крайне озабочен в то время резко усилившейся активностью троцкистов в Чехословакии. И не потому, что на том настаивал Сталин, как это пытаются многие представить со ссылками на беглых предателей Рейсса и Кривицкого, а потому, что деятельность троцкистов резко осложняла и без того до крайности сложные отношения Праги с Берлином. Именно весной 1937 г. озабоченность Бенеша по противодействию троцкистам в Чехословакии сконцентрировалась на деле Антона Грилевича, который, спасаясь от нацистов, еще в 1933 г. бежал из Германии и обосновался в Праге. Грилевич руководил издательством, выпускавшим книги Троцкого, был официальным издателем «Бюллетеня оппозиции» и редактором журнала «Перманентная революция», органа немецких сторонников ГУ Интернационала (троцкистского. — A.M.). Пропагандистская деятельность возглавляемых Грилевичем троцкистов в Чехословакии вызывала резкое недовольство со стороны германских властей, т. к. своим острием она была направлена против Германии и нацистов. Вынужденный считаться с мощным и агрессивным западным соседом Бенеш, чтобы не дать повода нацистам вмешаться во внутренние дела Чехословакии, инициировал уголовное преследование Грилевича и в связи с этим приказал чехословацкой полиции вступить в контакт с германской полицией (именно полицией, которая — в 1937 г. — по факту структуры карательных органов Третьего рейха входила в состав гестапо) в целях получения необходимых материалов для выдворения Грилевича из страны. Это тем более объяснимо, если учесть, что штаб-квартира «Интерпола» тогда находилась в Берлине. В конце концов, продержав несколько месяцев под арестом, Грилевича выдворили в Австрию.

Во-вторых, по агентурным каналам своих спецслужб Бенешу стало известно, что Организация Украинских Националистов (ОУН) разработала план осуществления ряда политических убийств с тем, чтобы добиться создания т. н. Закарпатской Украинской Республики. Бенеш попал в трудное положение: с одной стороны, ОУН всегда пользовалась мощной поддержкой Чехословакии, где она и была создана, в т. ч. и поддержкой лично Бенеша. С другой — после того как еще 15 июня 1934 г. боевики ОУН по приказу абвера убили польского министра внутренних дел Бронислава Перацкого (который был категорически против гитлеровских притязаний на Данциг и данцигский «коридор»), а убийца — Мацейко — при помощи чехословацкой полиции укрылся в Чехословакии, Бенеш вынужден был отдать приказ о разгроме структур ОУН в стране (тогда были захвачены явки, множество документов, лица, причастные к ОУН). С тех пор отношения резко ухудшились — вышедшая из-под контроля Праги ОУН при поддержке своих новых хозяев в лице абвера наглела не под дням, а по часам. Однако управу на них можно было найти, только контактируя с германскими властями, на содержании которых и находилась тогда ОУН. Для Бенеша борьба с ОУН была тем более важна, что украинские националисты откровенно посягали на суверенитет и территориальную целостность Чехословацкой республики, президентом которой он являлся. Территории, на которые зарились оуновцы, входили тогда в состав Чехословакии. Германские же власти предлагали контакт между полициями двух стран в рамках того самого зондажного политического флирта осени 1936-го — начала 1937 г., о котором говорилось выше.

Все это имело смысл для Бенеша еще и потому, что над ним как дамоклов меч висела еще и проблема судетских немцев, также требовавших самоопределения и присоединения к нацистской Германии. Пронацистские организации судетских немцев не отличались спокойным нравом и, подстегиваемые из Берлина, все чаще шли на острые, в т. ч. и террористические мероприятия.

В каком-то смысле понять Бенеша можно и нужно — два мощных сепаратистских движения, управляемых из одного центра (Германии), да еще и резко антигерманская деятельность троцкистов для его маленького государства — это чересчур. Не говоря уже о периодически вспыхивавших т. н. шпионских скандалах между Прагой и Берлином, в т. ч. и при участии советской агентуры. Все это в определенной степени действительно требовало официальных контактов с германской полицией. Короче говоря, все это свидетельствует о том, что профессор Уотт, как и за пять с лишним десятилетий до него его же коллеги, попросту соврал. Но соврал, четко подстроившись под точно известный и достоверный факт — между чехословацкой и советской военными разведками действовало соглашение о сотрудничестве, в рамках которого происходил обмен разведывательной информацией, вот откуда корни этого самого «снабдили Сталина»…

А теперь настал черед «кружка Гучкова», или, как его обозвал наш «мемуарист», «питательной среды», в которой до кондиции доводились родившиеся в гестапо доказательства вины вояк, впрочем, лучше уж процитировать этот бред сивой кобылы: «Скоблин был главным источником «доказательств», собранных Сталиным против командного состава Красной Армии. Это были «доказательства», родившиеся в гестапо и проходившие через «питательную среду» кружка Гучкова в качестве допинга для организации Миллера, откуда они попадали в сверхсекретное досье Сталина».

Несмотря на то что это и в самом деле бред, анализировать придется на полном серьезе, ибо «кружок Гучкова» «мемуарист» зря приплел: во-первых, потому, что Скоблин никогда не был секретарем «кружка Гучкова», во-вторых, потому, что «кружок Гучкова», как, впрочем, и в первую очередь сам Александр Иванович, — это полностью подконтрольное британской разведке явление. Дело в том, что Гучков еще до февраля 1917 г. активно контактировал с британской разведкой при подготовке т. н. «февральской революции». С тех самых пор Гучков и числился в анналах британской разведки как информирующий агент влияния, а оказавшись в эмиграции, вообще скатился до банального шпионажа в пользу тех же бритов. «Кружок Гучкова» — наглядный пример действий британской разведки чужими руками, с чужого плацдарма и под чужим же флагом. Еще в самом начале своего эмигрантского периода по указанию британской разведки он связался с германскими разведслужбами и через них пытался протолкнуть один из планов Великобритании по организации вооруженного похода против Советской России. И делал это настолько бойко, что умудрился попасть в поле зрения французской контрразведки!

В 1923 г. именно через этот «кружок Гучкова» небезызвестный бес «перманентной революции» Лев Давидович Троцкий якобы пытался сговориться с Польшей о пропуске частей Красной армии на помощь германской революции. Однако, как тогда же абсолютно точно установила советская военная разведка, вся информация уходила прямиком британской разведке. Отчего Верховный Совет Антанты был полностью в курсе того, что в Москве замышлялось в связи с «германским октябрем». Вот в такой ипостаси А. И. Гучков и пробыл до самой своей смерти в 1936 г.

В-третьих, несмотря на то что внутри кружка Гучкова и впрямь имелся агент советской разведки — родная дочь самого Гучкова, Ариадна (Вера) Гучкова, по второму мужу Трэйл, — именно в 1936–1937 гг. она находилась в СССР и, соответственно, ничего существенного непосредственно из «кружка» своего папаши добыть не могла, тем более что со смертью в 1936 г. Гучкова и сам «кружок» приказал долго жить. А ведь именно на нее «мемуарист» более всего-то и тыкал пальцем.

И что в итоге осталось? Одна ложь и амальгама, амальгама и ложь. А ведь едва ли не весь мир поверил лжи за подписью «мемуариста» Кривицкого.

Постскриптум

В 9 часов 30 минут по вашингтонскому времени 10 февраля 1941 г. в антураже малоубедительного самоубийства в № 532 вашингтонского отеля «Бельвю» был обнаружен труп «мемуариста» Кривицкого. «Самоубийца» и впрямь попался какой-то малоубедительный: выстрелив себе в упор в висок из пистолета 38-го калибра и пробив навылет собственный череп, «самоубийца», оказывается, прежде, чем окончательно испустить дух, успел ликвидировать какие бы то ни было отпечатки пальцев на пистолете, попутно заляпав его рукоять отдельными пятнами крови, затем пошарить по полу, найти пулю и удалить ее из номера, а затем снять туфли и спокойно улечься на не застеленную кровать.

Самое любопытное в этом «самоубийстве» это то, что накануне совершенно в бодром расположении духа будущий «самоубийца» приобрел именно такой пистолет 38-го калибра и разрывные пули. Между тем на тот свет «мемуарист» отправился при помощи обыкновенной пули. Ведь если бы он выстрелил в висок разрывной пулей, то ему снесло бы полчерепа, чего в протоколе осмотра места происшествия за подписью инспектора полиции Бернарда В. Томпсона нет. Ну а раз так, то и вывод иной: не отправился, а был отправлен на тот свет. Причем не советской разведкой, потому как и во-первых, наблюдение за Кривицким, как уже отмечалось выше, было снято по распоряжению Л. П. Берии еще 11 февраля 1939 г. и с тех пор не возобновлялось.

Во-вторых, в связи с публикацией его «мемуаров» советская разведка вынуждена была срочно свернуть деятельность как «легальной», так и мощной нелегальной резидентуры во главе с прославленным асом нелегальной разведки Исхаком Абдуловичем Ахмеровым и его заместителем Норманом Бородиным. Дело в том, что в «мемуарах» на фоне обвинений в подрывной деятельности против США фигурировала ближайшая родня Ахмерова — руководящий деятель компартии США Эрл Браудер. В соответствии с элементарными правилами конспирации и безопасности нелегалов, по указанию руководства разведки Ахмеров и Бородин в срочном порядке вынуждены были покинуть США, законсервировав мощнейший агентурный аппарат, которым была плотно обложена вся администрация США.

Так что представлять «длинную руку Москвы» или попросту Лубянки было некому. Даже из Москвы послать было некого — один из самых опытнейших разведчиков-диверсантов, высококлассный профессионал по части особо острых мероприятий, знаменитый и легендарный Яков Серебрянский оказался под следствием, причем именно из-за предательства Кривицкого.

Приняв все это во внимание, учтем также и следующее:

во-первых, что со 2 сентября 1939 г. Кривицкий уже официально находился в контакте с представителями британской разведки в США — работу с ним вела резидентура МИ-6 в Вашингтоне и нью-йоркский разведывательный центр МИ-6;

во-вторых, что кроме британских разведчиков, а также Комиссии Конгресса США по расследованию подрывной деятельности, где он должен был выступить в очередной раз (выступление как раз и было назначено на 10 февраля 1941 г.), никто не знал его точного адреса места жительства, и тем более факта его предстоящего прибытия в Вашингтон;

в-третьих, что незадолго до самоубийства «мемуарист» получил письмо от какого-то знакомого, который еще в 1938 г. помог ему в Старом Свете после предательства и побега, в котором сей «доброжелатель» предупреждал, что в Нью-Йорке объявился один из бывших сотрудников Кривицкого, который, как впоследствии обычно очень глубокомысленно подчеркивала «вся прогрессивная печать», прибыл с «несомненным заданием» свести счеты с бывшим «шефом»;

в-четвертых, что все это по совокупности поневоле вынуждает обратить внимание именно на британскую разведку, ибо только она точно знала, кто и чем помог «мемуаристу» в момент предательства и бегства;

в-пятых, что весь антураж «самоубийства» — от письма с предупреждением, незафиксированное™ какого бы то ни было шума от выстрела при очень тонких стенах в отеле, наличия приоткрытого окна, на что полиция вообще не обратила никакого внимания до исчезновения пули и отсутствия отпечатков пальцев, — явно свидетельствует о чьем-то очень уж сильном желании навести все подозрения на Лубянку, то, очевидно, вряд ли найдутся основания, чтобы сомневаться в том, что перед нами «почерк» британской разведки в «чисто английском убийстве».

Все было сделано так, чтобы кто угодно поверил в «длинную руку НКВД и Москвы», якобы инсценировавшей самоубийство. Что и произошло со всей той неминуемой обреченностью, которая и была запланирована. Инсценировка самоубийства при ликвидации неугодных лиц — один из излюбленных, приемов британской разведки на протяжении веков. Она неоднократно прибегала к нему даже в конце XX века, в т. ч. ив отношении советских граждан. Так, по данным бывшего чрезвычайного и полномочного посла СССР в Великобритании В. И. Попова, за те шесть лет, которые он в 80-х годах прошлого столетия возглавлял посольство, три сотрудника советских учреждений в Англии покончили жизнь самоубийством. Однако, как показало патологоанатомическое исследование, проведенное по настоянию КГБ СССР, двое из них были отравлены, а одна — женщина — была доведена до невменяемости специальными психотропными препаратами до самоубийства. В свою очередь, предпринятая резидентурой КГБ в Лондоне проверка показала, что все трое встречались с представителями британских спецслужб.

Настоящее же имя убийцы Вальтера Германовича Кривицкого (Самуила Гершевича Гинзбурга) — Уильям Стефенсон, ближайший друг Уинстона Черчилля, канадский миллионер, бизнесмен, глава британского координационного центра по безопасности (представительство британской разведки в США в годы Второй мировой войны), размещавшегося в Эмпайр Стэйт Билдинг в Нью-Йорке. Именно он, Уильям Стефенсон по кличке «Бесстрашный», при содействии одного из ведущих «мастеров» резидентуры МИ-6 в Нью-Йорке по документальным фальсификациям — X. Монтгомери Хайда — организовал убийство Кривицкого и инсценировку под самоубийство.

Операция, которую они провели, не слишком отличалась интеллектуальным изыском. За месяц до убийства направили ему подложное письмо, которое затравленный страхом предатель показал ближайшему окружению (после смерти его письмо стало главным доказательством того, что «длинная рука НКВД» дотянулась до предателя и за океаном). А затем, дождавшись очередного вызова предателя для допроса в Комиссии Конгресса, убили его в номере гостиницы, использовав пистолет с глушителем, забрали пулю и через окно улизнули (или же приоткрыли окно для отвода глаз, а сами вышли через дверь). Все было сделано именно так, чтобы представить случившееся как сомнительное самоубийство, которое потому сомнительное, что, оказывается, его уже предупреждали о грозящей опасности, а убит он был прямо перед дачей показаний, что должно было и, естественно, тут же и навело на мысль, что тем самым ему хотели помешать выступить в Комиссии Конгресса. Но поскольку он был предателем из советской разведки, то кто в этот момент, по логике вещей, мог быть больше всех заинтересован в его убийстве? Конечно, НКВД — на то и был направлен весь намек.

Следует также отметить, что У. Стефенсон и X. Монтгомери Хайд не гнушались даже тем, чтобы подложными документами и откровенной фальсификацией дурачить самого президента Рузвельта (знаменитое дело о «боливийской фальшивке»). Так что в отношении какого-то там переставшего быть нужным предателя и вовсе не задумывались. Уильям Стефенсон отличался склонностью к особо резким действиям, в числе которых убийства были для него вполне обыденным делом. Его методы всерьез раздражали директора ФБР Эдгара Гувера, поскольку Стефенсон не считал нужным хоть как-то согласовывать свои действия на территории США с американской полицией, что нарушало положения англо-американского соглашения о сотрудничестве спецслужб. Однако «Бесстрашному» на все это было наплевать, ибо он пользовался мощнейшей поддержкой влиятельнейшего в Вашингтоне тех времен Уильяма Донована — впоследствии создателя Управления Стратегических Служб (УСС), предтечи ЦРУ. Именно поэтому, едва ли не с поличным хватая У. Стефенсона и его людей на различного рода преступлениях, глава ФБР Гувер вынужден был тут же пресекать любые попытки какого бы то ни было подобия тщательного полицейского расследования. Абсолютно точно так же произошло и при расследовании «самоубийства» Кривицкого: упоминавшийся выше инспектор полиции Бернард В. Томпсон едва ли не с порога заявил, что это самоубийство и что это сомнений не вызывает.

Ну и, наконец, последний вопрос — а в чем же был смысл ликвидации Кривицкого непосредственно для британской разведки?

Во-первых, все, что было возможно выжать из этого беглого предателя, МИ-6 выжала: от «мемуаров» до сотрудников и агентуры советской разведки.

Во-вторых, и это самое главное — своими показаниями в Комиссии Конгресса Кривицкий мог нанести серьезный ущерб политическим интересам официального Лондона и оперативным интересам самой МИ-6. Прежде всего потому, что при всей «дружбе» с США ни британское правительство, ни, тем более, МИ-6 не считали нужным делиться с американцами какой-либо информацией. Более того, ничего толком не ведавший, что же понаписал от его имени «литературный негр» Исаак Дон-Левин, на допросах в Комиссии Конгресса Кривицкий мог всерьез проговориться, потому как члены Комиссии разрабатывали свои вопросы к нему, опираясь на его же «мемуары». И вся эта неприглядная история с изданием «мемуаров», как акции британской разведки по оказанию влияния на администрацию США и лично Рузвельта в целях втягивания Америки в войну на стороне Великобритании, могла выплыть наружу с самыми непредсказуемыми для Лондона последствиями негативного характера.

Между тем единственное, что в тот момент нужно было Великобритании и чем в первую очередь и занимался У. Стефенсон — это поскорее втянуть США в войну против Германии на своей стороне, потому как Великобритания медленно, но верно шла к своей погибели в результате тотальной подводной войны, организованной гитлеровским подводным флотом: к весне 1941 г. на дне морском покоилась уже почти половина тоннажа британского торгового флота.

Именно поэтому беглому предателю и была отведена последняя роль — фактом своей смерти дать еще одно «убедительное» свидетельство того, что «демократия ведет смертельный бой с фашизмом» и гибнут ее люди, и потому долг США встать на сторону «демократии», т. е. Великобритании.

Великобритания в тот момент уже знала о «плане Барбаросса», а с лета 1940 г. по прямому указанию лично У. Черчилля вся британская разведка делала все возможное, чтобы поскорее разжечь общемировое пожарище войны (приказ У. Черчилля от 22 июля 1940 г.). А в таких интригах уже выжатый как лимон беглый предатель мог сильно повредить своими показаниями.

Но ни «мемуарами», ни своей смертью Кривицкий особой пользы не принес — Рузвельт был Рузвельтом, и вплоть до Пёрл-Харбора Америка оставалась нейтральной.

Ну вот, пожалуй, и все, что можно сказать о «деле Тухачевского» через призму операции британской разведки «Мемуары Кривицкого».

Глава II

«Мемуары» из могилы

«Узкая специализация в широком смысле слова приводит к широкой идиотизации в узком смысле слова»^[23]

Имея за плечами результаты предыдущего анализа, установить, что через 17 лет после операции «Мемуары Кривицкого» МИ-6 вновь допустила просчет — дело несложное.

Кривицкий не ведал ни того, что он «написал» в своих «мемуарах», и ни о шумихе, поднятой вокруг них. Но и Вальтер Шелленберг — бывший глава нацистской внешнеполитической разведки — также не знал, что же вышло в свет за его подписью, а уж о поднятой вокруг его «воспоминаний» шумихе и вовсе был лишен возможности догадываться. Ведь к моменту их выхода в свет — а произошло это в августе 1956 г. в Великобритании на английском языке — Шелленберг уже четыре с лишним года как пребывал в могиле!

Так же, как и Кривицкий, нацистский экс-обер-шпион отправился на тот свет при прямом участии британской разведки — это произошло 31 марта 1952 г. в клинике Форнака, что была в итальянском городе Турине. И что характерно, так же, как и Кривицкий, Шелленберг всего лишь за месяц до кончины тоже жаловался на слежку, установленную за ним британской разведкой.

Ни в том, ни в другом случае советская разведка никакого отношения к их смерти не имела. Тем не менее в обоих случаях англичане «выдержали марку»: если в отношении «самоубийства» Кривицкого до сих пор ходят совершенно беспочвенные слухи о якобы причастности к этому НКВД, то в отношении Шелленберга достоверно известно, что он скончался именно тогда, когда МИ-6 в очередной раз просаботировала настойчивое требование советской разведки предоставить наконец возможность допросить экс-шефа нацистской внешнеполитической разведки. Но тут того свалил-таки «ураганный рак печени…»

Самое интересное в медицинской части смерти Шелленберга заключается в том, что практически сразу же после войны англичане принялись активно его травить — находясь под арестом как военнопленный, он неоднократно на это жаловался. Более того, получив на удивление небольшой срок, Шелленберг еще в тюрьме едва не умер, пока его допрашивали американцы, — достоверно известно, что именно этого более всего и не хотели в британской разведке. Американские доктора поставили его тогда на ноги, и более или менее здоровым он вышел на свободу, однако менее чем через год англичане добили его. Конечно, сожалеть о кончине, пусть даже и преждевременной, одного из руководителей СД и СС, объявленных Нюрнбергским трибуналом преступными организациями, не приходится. Но все же, каковы англичане — чуть ли не всю войну вели с Шелленбергом сепаратные переговоры, а в дни мира прикончили его. Но ведь именно потому и прикончили в дни мира, что в это время он уже не нужен был: все, что можно было, из него выжали, а если он вдруг попадет в руки к русским, то возможны дополнительные осложнения!

Так что если тот же Кривицкий успел под конец жизни увидеть свои «мемуары», то Шелленбергу этого не было дано. Хотя и он в действительности никаких мемуаров не писал, не редактировал, названия им не давал, а, соответственно, и не менял, и уж тем более сам лично ничего не издавал. Все, что он успел якобы написать с середины мая 1945 г. — свыше 1000 рукописных страниц, — это всего лишь черновые записи адресованного британской разведке «отчетного доклада» по передаче «бесценного опыта» ведения разведывательно-подрывной деятельности, в т. ч. и особенно против СССР. Причем в основу «мемуаров» Шелленберга была положена его детальная, многостраничная автобиография, собственноручно написанная им по требованию британской разведки еще в период пребывания в плену. Между тем даже сами сотрудники МИ-6 (например, высокопоставленный и высококвалифицированный разведчик, политолог и историк Хью Тревор-Роупер) еще в конце 40-х годов XX века считали, что эта автобиография «не может быть использована как беспристрастный источник свидетельств».

К автобиографии были добавлены собственноручные показания Шелленберга на допросах, а на основе всего этого и были созданы «мемуары». Собственно говоря, именно поэтому «рукопись», попавшая в руки английского издателя, «находилась» в полном беспорядке. Но разве мог генетически педантичный и аккуратный немец, к тому же прошедший школу в спецслужбах Третьего рейха, столь бессистемно и хаотично излагать на бумаге свои мысли? Такое могло случиться только в одном случае — когда материал был понадерган из разных протоколов допросов и собственноручных докладов Шелленберга. Вот почему все то, что хорошо известно под названием «Лабиринт», есть не что иное, как результат тотальной перекройки и переделки этих «черновиков» в сочетании с крупномасштабными купюрами особо опасных для Великобритании и ее разведки мест. В результате разница между теми, настоящими, записями Шелленберга и тем, что в итоге было опубликовано, — принципиальна!

Если вкратце резюмировать вышесказанное, то налицо вновь факт широкомасштабного использования «литературных нефов». То есть все точно так же, как и в операции «Мемуары Кривицкого».

Тем не менее необходимо воздать должное МИ-6 — там прекрасно осознавали, что от «почерка» никуда не денешься. А потому на удивленье вызывающе, прямо в предисловии к «мемуарам» признано, что все то, что опубликовано под названием «Лабиринт», не есть нечто аутентичное черновым записям самого Шелленберга. Более того, не менее вызывающе продемонстрирована и «технология» подготовки черновиков к изданию в статусе «мемуаров». Расчет оказался точным — мало того, что никто на это не обращает внимания, так ведь еще и без малого полвека гуляющая по свету фальшивка едва ли не сразу обрела статус практически априорно достоверной: нет ни одного исследования по тому же «делу Тухачевского», где бы она не занимала лидирующее место во всей их доказательной базе! И это при условии, что еще за восемь лет до превращения показаний Шелленберга в «мемуары» в самой МИ-6 считали, что ни сам экс-обер-шпион, ни, тем более, его записки не могут быть использованы как беспристрастный источник.

Однажды, говоря об ответственности историков, Вольтер заметил, что «историк, который, дабы угодить какой-нибудь могущественной семье, хвалит тирана - трус, историк, намеревающийся запятнать имя доброго государя, — чудовище, сочинитель романов, выдающий свои выдумки за правду, — презренен».

А почему, собственно говоря, этому точному расчету не сработать, если без малого полвека в поле зрения исследователей не попадают, например, следующие обстоятельства.

Во-первых, первоначальным названием этой фальшивки было «Мемуары Шелленберга». Однако же ни один автор в мире в своих собственных, оригинальных, собственноручно изложенных письменных воспоминаниях не будет говорить о себе в названии собственной же книги в третьем лице. Как минимум должно было бы быть название «Мои воспоминания», а уж в подзаголовке вполне уместны разъяснения о том, чьи это воспоминания и о чем. Правда, следует отдать должное МИ-6, точнее Управлению специальных операций МИ-6, быстро сообразившему, что под таким (первоначальным) названием «мемуары» выйти не должны. Однако же, сменив название на нейтральное «Лабиринт», «сделали как всегда» потому, что название из одного, как пуля, стремительно врывающегося в сознание слова — характернейшая и типичнейшая черта всех особо важных пропагандистских «трудов» британской разведки на протяжении столетий: «Капитал», «Овод», «Лабиринт», «КГБ», «Ледокол» и т. д.

…Написанным агентом глобального интеллектуального влияния британской разведки Карлом Марксом «Капиталом» взорвали все человечество, которое практически полтора века провело в борьбе со всякими интернационалами и самоунизительными попытками избавиться от последствий этого взрыва. В оперативном подчинении Карл Маркс находился лично у британского премьер-министра Палъмерстона, который руководил им через особо доверенных лиц из числа масонов — куратором с этой стороны был знаменитый Джузеппе Мадзини, а также через сотрудников разведки — оперативный куратор Фридрих Энгельс и т. н. «интеллектуальный» куратор Дэвид Эккарт. Кстати, Сталин прекрасно знал об этой темной стороне происхождения марксизма — учения, которое «всесильно, потому что верно», и потому еще до войны неоднократно говорил советским ученым, что если они «на все вопросы будут искать ответы у Маркса, то попросту пропадут».

«Овод» — «евангелие» молодежного и международного терроризма, воспевающее откровенных бандитов, находившихся на службе лично у премьер-министра Великобритании Палъмерстона. Эта книга совратила с пути созидания не одно поколение молодежи в мире. А ведь, казалось бы, хрупкая женщина — Лилиан Войнич — писала об идеалах справедливости.

«КГБ» — особо острая акция массового пропагандистского влияния, осуществленная МИ-6 при активном использовании известного предателя Олега Гордиевского под занавес «холодной войны». Она нанесла очень серьезный урон престижу органов государственной безопасности нашей страны в переломный момент ее истории. Как известно, «технология» расправы с любым государством предусматривает оголтелые нападки «прогрессивной» или «демократической» общественности на органы безопасности, правопорядка и вооруженные силы в превентивном порядке.

«Ледокол» — мощнейшая акция консолидированного интеллектуального влияния в геополитическом противоборстве Запада с СССР (Россией). Огромные тиражи этой книги, особенно на русском языке, в самом буквальном смысле слова оболванили (именно в этом вся «соль» этой операции) сотни миллионов людей во всем мире, особенно в Восточной