На надавливание клапана акваматик отозвался сиплым шипением выпускаемого воздуха.

«Порядок», – Иннокентий отвернул вентиль до упора, поднял тяжелые баллоны и нацепил ремни на плечи.

Шланг с акваматиком на конце бросил за плечо, застегнул пояс, нацепил на лоб маску, поднял длинные черные ласты фирмы «Акванафт» и направился к урезу воды. Белый плотный песок не проваливался под голыми ступнями. Палатка синела на берегу, возле нее был свален немудреный скарб. На шее болтался алюминиевый номерок от камеры хранения, в которой он оставил документы и немного денег. Поэтому прятать особо было нечего, да и не от кого.

Начало лета. Иннокентий глубоко вдохнул теплый, пахнущий солеными водорослями воздух и плюхнулся в воду. На задницу. Вода еще не слишком прогрелась, поэтому его тело покрылось мурашками. Набежавшая волна легко подкинула его и снова оставила на песке. Бросив ласты в воду, он нацепил одну из них на ногу прямо в воде, чтобы не скрипела калоша, и потянулся за второй, которая плавала рядом. Теперь можно и нырнуть.

Он повернулся спиной к морю, чтобы плавники ласт не мешали идти, и двинулся назад. То есть вперед. В этом месте берег был пологий, уходящий вглубь медленно, но верно. Слева белел невысокий откос, вклинившийся в море отвесной стеной. Знатное местечко. Когда-то здесь, на месте современной Анапы, стоял древний город Горгиппия. Веков двадцать-двадцать пять тому назад. Даже представить себе это время было почти невозможно.

Иннокентий выбрал местом своего пребывания участок побережья в нескольких километрах от города. Понятно, что обнаружить здесь что-нибудь стоящее было гораздо сложнее, но район Анапы не представлял интереса для археологов. В том смысле, что раскопы становилось проводить все сложнее, так как Анапа стояла прямо на фундаменте древней Горгиппии.

Поэтому Иннокентий остановился здесь. Подальше от городского шума.

В древние времена почти по всему побережью Черного моря были раскинуты города, городишки и поселки. Так что и тут оставалась возможность наткнуться на какую-то древность.

Зайдя в море по грудь, Иннокентий опустил лицо в воду и взял в рот загубник. Несколько раз потянул в себя сжатый воздух, проверяя работу аппарата. Надел маску и снова опустил голову в воду. Мелкая рыбешка скользила у дна, разыскивая пищу. Он еще раз глубоко вдохнул и, бросив руки вперед, оттолкнулся от песка. Пузырьки выдыхаемого воздуха весело лопались на поверхности воды.

Пробравшая его на берегу дрожь сразу прошла, и все тело наполнила бодрящая свежесть. Иннокентий втянул в себя воздух через нос, чтобы маска плотнее прижалась к лицу, и медленно заскользил над дном.

Воздуха в баллонах должно было хватить минут на двадцать-тридцать; он забил их до двухсот атмосфер. Даже немного больше. Сперва песок был голый, словно коленка, потом стали попадаться одиночные осколки глиняных сосудов, некоторые из которых были покрыты черным лаком.

Они не привлекали его внимания. Это были маленькие кусочки обожженной глины, которые можно было всучить разве какому-нибудь провинциальному музею, у которого, как обычно, нет на это денег.

Пробороздив над дном, как летательный аппарат, в течение десяти минут, Иннокентий стал забирать правее, в сторону города. Здесь осколков стало больше, но они, по сути, его не интересовали. И вот в песке что-то тускло блеснуло. Иннокентий замедлил ход и, лениво двигая ластами, завис над заинтересовавшим его объектом. Кажется, здесь...

Слегка поводив рукой над песком, который, поднимаясь, начал падать белесой пеленой, он заметил на дне какой-то цилиндрический предмет.

Взяв его в руки, он всплыл на поверхность, чтобы как следует рассмотреть находку и не расходовать зря воздух. Снял загубник и маску. Разочарованию его не было предела. Он держал в руках свинцовую трубку, которую рыбаки используют в качестве грузила для сетей. Трубка была длиной сантиметров десять и около двух сантиметров в диаметре.

«Черт побери, надо же», – Иннокентий собирался бросить находку в море, но что-то заставило положить ее в болоньевый мешочек, прикрепленный к запястью руки. Он вдруг вспомнил, что на таких трубках лет сорок назад нашли древнегреческие и древнеримские письмена.

«Может, и здесь что-то будет», – подумал он, опуская трубку в мешочек. Он посмотрел на берег, до которого было около трехсот метров. Надев маску и зажав загубник акваматика, снова погрузился в светло-зеленую воду. Видимость была приличной: слой шириной в десять-пятнадцать метров просматривался прекрасно. Голубовато-зеленая вода усиливала резкость лежащих на дне предметов и увеличивала их в размерах.

«Если сегодня ничего не попадется, снова зря растрачу воздух», – подумал Иннокентий.

Ничего не стоящий на поверхности воздух, забитый в баллоны, приобретал большую ценность. Об этом тем более стоило подумать, что денег на прожитье оставалось в обрез.

Родившись неподалеку от Анапы, он еще в детстве переехал с родителями в столицу, где закончил археологический институт. Теперь он мог считаться «дикарем». Тем более что родственников в этом краю у него не было. За несколько лет археологической практики Иннокентий стал привычен к жизни в палатке. Разбив ее на берегу, он почувствовал себя как дома. До ближайшего населенного пункта было не меньше шести километров, поэтому никто из местных жителей сюда не забредал. Иннокентия это устраивало. Ему давно наскучило общение с приятелями и знакомыми, беспардонно вламывающимися в его одинокую комнату в Филевском парке.

До центра Москвы оттуда можно было добраться минут за тридцать.

Шлепнув ластами по поверхности воды, он снова погрузился на дно. Эти песчинки и редкие камушки, возможно, когда-то валялись под ногами древних. Представив себе двадцатипятивековое расстояние во времени, Иннокентий чуть не захлебнулся. Ага, что-то есть! Приблизившись ко дну, он поднял кругляшок, чем-то напоминавший монету. Это и была монета.

Только отчеканенная в далекой древности. Истинную ее ценность можно было установить лишь на берегу. Настроение тут же поднялось. Найденные вещички можно будет с большой выгодой спихнуть перекупщикам. Через несколько минут он нашел еще две монеты, одна из которых была явно горгиппийской или даже синдской. Да еще перстень с голубоватым камнем.

По некоторым сведениям, дошедшим из глубины веков, по соседству с древней Горгиппией располагался город Синдская Гавань. Только эти сведения не подтверждены современными раскопками. Кое-кто считает Синдскую Гавань и Горгиппию, то есть современную Анапу, одним и тем же местом. Вопрос не из легких. Иннокентию, впрочем, было на это наплевать.

То есть не совсем, конечно, наплевать. Знания по археологии позволяли ему устанавливать хотя бы приблизительную стоимость находок, так что перекупщикам не удавалось его облапошить.

Подобрав еще одну монету и почувствовав, что воздух в акваланге заканчивается, он выбрался на берег. И увидел, что возле его палатки стоит джип серо-зеленого цвета.

Сдернув маску и выплюнув загубник акваматика, он сел в воду и принялся стаскивать ласты. Несколько человек в легких одеждах направились от джипа к нему. Шли они вразвалку, не замечая ничего вокруг. Но Иннокентий тут же почувствовал селезенкой, что волнует их не прибой, а именно он.

«Черт вас принес», – ругнулся он, стаскивая ласты. В походке громил читалась угроза. Взгляды были еще красноречивее. На толстощеких мордах черным стеклом поблескивали очки, но даже короткого взгляда Иннокентию хватило, чтобы и через тонированную мглу уловить неприязненный напор спрятанных зрачков.

– Хау ду ю ду, ныряльщик, – на чистом русском произнес первый, который остановился так, что набегавшие волны почти касались его кожаных испанских туфель.

Эти туфли. Они были плетеные и коричневые. Из их прорезей торчали нестриженые ногти.

– Морнинг, – вежливо ответил Иннокентий, потому что было еще утро...

Он поднялся, стоя в воде, держа в одной руке «акванафты», а в другой – мешочек с находками.

– Иди-ка сюда, – поманил его к себе первый пальцем, похожим на вареную сардельку.

Теперь Иннокентий мог его хорошенько рассмотреть. «Мятый» бежевый пиджак с закатанными рукавами, из-под которых выглядывали гладкие белые руки с черной порослью. Легкие льняные штаны, почти белые, широкие, с отворотами. Кремовая рубашка. На запястье – дорогие, отсвечивающие серебром часы. Два сопровождавших франта парня были одеты примерно так же, только чуть скромнее. Штаны и пиджаки не такие мятые. Рубашки – серо-голубые. На ногах – что-то вроде греческих сандалий. Единственное, что их роднило, – это красные толстые морды и темные очки.

– Чего?

Выйдя из моря, Иннокентий бросил ласты на песок и принялся снимать акваланг.

– Ты откуда такой взялся? – растянул толстые губы в улыбке мордастый.

– Чего вам, ребята? – Иннокентий постарался спрятать мешок за спиной, но его жест был замечен.

– Вон того, – показал мордастый. – Дай сюда.

Иннокентий не без сожаления протянул мешок, прикидывая, что там могло быть находок на пару тысяч долларов. Да и то, если продавать здесь. В Москве же они потянули бы вдвое, а то и втрое дороже.

Монеты можно было спихнуть каждую долларов по триста, а перстень нужно было еще разглядеть. Но не получилось. Мордастый вывалил находки из мешка себе на ладонь и принялся их рассматривать. Двое других тоже склонили головы над его клешней.

– Что же ты, блядь такая, решил ограбить нас? – Мордастый поднял голову и пронизал Иннокентия убийственным взглядом.

Иннокентий знал, что занимается промыслом нелегальным, но эти парни совсем не походили на представителей правоохранительных органов, следящих за порядком на своей территории. Он не чувствовал своей вины, но вступать в пререкания было небезопасно. Все-таки их было трое.

– Может, договоримся? – неуверенно произнес он, поеживаясь, так как на воздухе было прохладно.

– Леха, – один из дружков мордастого посмотрел на своего предводителя. – Может, утопим гада?

– Погоди, Сальмон, – покачал головой Леха, – а вдруг парень правил не знает?

– Я ничего не знаю, – подтвердил Иннокентий. – Сколько ездил – ничего. А здесь вы. Если что, я готов поделиться.

– Делиться надо, – довольно кивнул Леха, – только думать раньше надо было.

– Так я первый раз.

– П...шь, друг, сам сказал, что ездишь давно.

– Раньше ездил, – поправил его Иннокентий.

Леха ссыпал побрякушки назад в мешок и затянул ремешок.

– В общем так, братан, – перевел он взгляд на Иннокентия. – На первый раз тебя прощаем.

– Хорошо, – обрадовался Иннокентий, протягивая руку за мешочком.

Но его ждало разочарование. Леха отдавать ему ничего не собирался.

– Не-ет, – его студенистое лицо скривилось от улыбки. – Этого ты не получишь. Это будет твоей платой за сегодняшний день.

– Да вы что, ребята?! – сделал попытку к сопротивлению Иннокентий. – Там же побрякушек на две тонны баксов, если не больше.

– Да? – толстомордый от удивления даже приподнял очки. – Ты что-нибудь в этом сечешь?

– Учился, – буркнул Иннокентий.

– Ученый, значит. Век живи – век учись. Ничего, следующий раз еще умнее будешь. С завтрашнего дня будешь отдавать половину от всех находок, понял? Скажи спасибо, что у нас хорошее настроение и мы тебе ребра не переломали. Пошли, покажешь, что у тебя в палатке, – добавил он.

Поняв, что все его труды пошли насмарку, Иннокентий ударился не то чтобы в панику, но в протест. Кровь в его жилах заиграла. Он не сомневался, что мордовороты прошмонают палатку и найдут и те несколько монеток, которые ему попались вчера и которые он не успел еще реализовать.

Сегодня нужно было забивать баллоны, а денег почти не осталось. Да это просто грабеж среди белого дня! Три красные насмехающиеся рожи поплыли у него перед глазами.

– Ну, чего стоишь? – с угрозой в голосе сказал Леха, видя, что Иннокентий не двигается с места. – Тебе помочь?

Он посмотрел на своих подручных.

Иннокентий не стал ждать, пока ему «помогут». Слабо отдавая себе отчет в своих действиях, он метнулся к Лехе. Левой рукой ухватил мешочек со своими находками, болтавшийся на его запястье, а голову вонзил в толстое брюхо братка. Леха успел только громко охнуть.

Иннокентий упал вместе с ним, но, перекатившись через голову, тут же вскочил на ноги, сжимая мешок с находками в руке. Лехины приятели, видно, не ожидали от Иннокентия такой прыти. Они на секунду замешкались, потом один из них наклонился к своему старшему товарищу, а второй сделал движение в сторону Иннокентия.

– Ну, сука, ты сам напросился! – рявкнул он и бросился на Иннокентия.

Только тот оказался проворнее. Он врезал приблизившемуся братку по яйцам и, разбежавшись, нырнул в воду. Проплыв под водой метров пятнадцать, вынырнул и оглянулся. По берегу с пистолетом в руке метался взбешенный Сальмон – тот, которому повезло больше остальных – и орал благим матом.

– Вернись, падаль, мы тебя все равно уроем! Сука потливая! Теперь тебе не жить! Ты на кого руку поднял, шваль?!

Леха и браток, которому Иннокентий зарядил в пах, видно, еще громко говорить не могли, хотя Леха пытался подняться на ноги. Его приятель лежал на песке, свернувшись калачиком, зажимая руками свои гениталии.

Сальмон передернул затвор пистолета, забежал по колено в воду и прицелился в Иннокентия, но Леха его остановил.

– Ты что, придурок, засветить нас хочешь? – проурчал он. – Опусти пушку.

– Леха, да он же... эта гнида... А-а-а... Все равно не уйдешь, говнюк! – заорал он, отчаянно размахивая пистолетом в воздухе.

Потом вдруг выбежал на берег, спрятал пистолет в карман и ринулся к палатке. Налетев на нее, принялся с остервенением кромсать ее ножом.

Не став ждать окончания представления, Иннокентий лег на грудь и поплыл в открытое море. Он запретил себе думать о том, что его ждет и как он выкрутится из создавшегося положения. Рассекая поверхность воды сильным движением рук, он плыл и плыл все дальше от берега. Эти простые движения и освежающая вода заставили его немного успокоиться. Проплыв несколько сотен метров, он перевернулся на спину и, раскинув руки, лег на воде. В чистом голубом небе розовато-белыми треугольниками плескались чайки. Изредка одна из них отвесно падала на воду и снова взмывала в воздух, держа в клюве мелкую рыбешку.

Теперь можно было спокойно подумать. Положение было аховое. Так сперва показалось Иннокентию. Он поднял голову и поглядел в сторону берега.

Серо-зеленый джип все еще стоял на том месте, где еще недавно была палатка. Теперь ее уже видно не было. Эти парни наверняка обнаружили те монеты, что он нашел вчера. «Дурак, – мысленно выругал себя Иннокентий, – нужно было хотя бы закопать их в песок».

Эти люди ведь могут дожидаться его до самого вечера... Не может же он плавать сутки напролет! Как назло, засосало под ложечкой – Иннокентий сегодня даже не позавтракал. Нет, нужно возвращаться. Только не на старое место, где его поджидали бандиты, а плыть за утес. У него еще есть немного денег, да и сегодняшние находки, которые удалось отобрать у бандитов, тоже кое-чего стоили.

Когда решение было принято, Иннокентию стало легче на душе. Оказывается, все не так уж и плохо. Он уже не думал о том, как он в одних плавках будет добираться до камеры хранения, что будет делать дальше. Кривая выведет. Куда-нибудь. Хорошо еще, что номерок от камеры хранения был у него на шее. Он проверил, на месте ли цепочка, и поплыл дальше.

* * *

Утес, за который Иннокентий решил перебраться, выступал в море метров на двадцать-тридцать и протянулся вдоль побережья примерно на сотню метров. Добраться сюда с берега было проблематично, если вообще возможно, так как от берега его отделял поросший густым лесом невысокий холм.

Так что братки вряд ли сюда проберутся на своем джипе. Да и не видели они, куда он направлялся.

Впрочем, место оказалось не совсем необитаемым. Еще издалека Иннокентий заметил у берега что-то вроде небольшого рыбачьего баркаса. Что он тут делал, было не вполне понятно, так как местность кругом была пустынной. Нащупав ногами дно, Иннокентий медленно пошел к берегу.

Он шел тихо, поэтому она его сразу не заметила. Прикрытая со стороны моря баркасом, на песке, подставив спину солнцу, лежала нимфа. Легкий золотистый загар ровным слоем покрывал ее стройное тело, только светлые пятки розовели, как мясо креветок. Тяжелые каштановые волосы падали на спину тяжелым каскадом. Как и положено нимфе, она была совершенно голой. Перед ней валялась какая-то книжица, страницы которой она переворачивала с томной грацией. Иннокентий невольно залюбовался незнакомкой.

Словно почувствовав его взгляд, нимфа лениво обернулась.

– Блин, нигде от них не скроешься, – без тени смущения произнесла она и снова принялась за чтение.

Иннокентий продолжал молча стоять, переваривая услышанное.

Нимфа ожила и заговорила современной прозой.

– Ну что, так и будешь стоять? – Нимфа как бы нехотя перевернулась на спину и села, опершись руками на песок.

Груди у нее были тоже что надо. Не слишком большие, но высокие, с темно-коричневыми кругляшками вокруг сосков. Черные волосы на лобке аккуратно пострижены в виде прямой полоски, заканчивающейся между ног. Немного подумав, она достала из-за спины книгу и положила ее на полоску. И рассмеялась своему запоздалому стыдливому жесту.

– Что это у тебя? – Едва шевеля пухлыми губами, она уставилась Иннокентию чуть пониже живота.

– Что? – Он посмотрел вниз и только теперь вспомнил, что сунул в плавки мешок с находками. – А это... – Он быстро выудил из плавок мешок и спрятал его за спину. – Так лучше?

– А ты ничего. – Нимфа беззастенчиво разглядывала Иннокентия. – Ладно уж, садись, раз пришел.

Она подвинулась, уступая ему место на тонкой хлопчатобумажной подстилке.

– Иннокентий, – слегка смущенно представился он, присаживаясь рядом. – Можно просто Кеша.

– Галина, – улыбнулась нимфа.

– А тебя что, тоже ограбили? – Он посмотрел по сторонам, ища ее вещи и не обнаруживая даже кончика пояска или туфли.

– Почему «тоже»?

– Потому что меня только что грабанули. Трое на серо-зеленом джипе, – уточнил он.

– Такие мордастые? – Галина поднесла ладони к своим бархатистым щекам.

– Ага, – кивнул Иннокентий.

– Это Леха, «шестерка» Хазара, – усмехнулась она.

– Ты их знаешь? – осторожно поинтересовался Иннокентий, сомневаясь: не вляпался ли он снова.

– Немного, – уклончиво ответила Галина. – Чем же ты им не угодил? – в свою очередь спросила она.

Решив, что скрывать все равно бесполезно, Иннокентий в двух словах изложил ей суть проблемы.

– Я мешок схватил – и в море, – закончил он, – потом лодку твою увидел.

– Так ты Лехе по яйцам залепил? – весело рассмеялась она. – Молодец! Теперь он из тебя шашлык сделает.

– Это мы еще посмотрим, – угрюмо произнес Иннокентий, – но сперва мне нужно как-то решить проблему с одеждой. Немного погреюсь, пойду погляжу, может, что-нибудь оставили.

– Вряд ли, – продолжая улыбаться, покачала головой нимфа, – ты их сильно огорчил, мягко выражаясь.

– Надеюсь, ты не собираешься меня заложить?

– Еще чего! – фыркнула она. – Сам-то откуда?

– Раньше жил в Анапе, довольно давно. Теперь здесь ни родных, ни знакомых не осталось.

Иннокентий вдруг уловил теплый аромат, поднимавшийся от плеча Галины.

Втянув ноздрями эту смесь нагретой солнцем кожи, соли и водорослей, он перевел взгляд на ее ничем не прикрытые груди. Они торчали совсем как вымя у козы, вперед и немного в стороны. Галина слегка поводила плечами во время разговора, а груди соблазнительно колыхались в такт ее словам. Иннокентий, стараясь не показывать своего любопытства, скользнул взглядом по плоскому животу, к тому месту, где лежала книга.

Галина все-таки заметила его интерес и, подняв голову, в упор посмотрела на Иннокентия. У нее были большие карие глаза с длинными ресницами, выгнутые дугой брови и прямой нос с тонкими крыльями. Она высунула язычок и провела им по пухлым губам, словно они у нее пересохли.

Иннокентий почувствовал зарождавшееся желание. Несмотря на перипетии сегодняшнего утра, долгое вынужденное купание и неожиданную встречу. Он ощутил знакомое напряжение в нижней части живота.

– Что смотришь? – Галина глубоко вздохнула, заморгала глазами и поправила рукой книгу, прикрывавшую черную полоску на лобке.

Иннокентию показалось, что она наконец смутилась. Это ее смущение еще больше возбудило его. Зарыв пятерню в копне каштановых волос, он притянул к себе ее голову и впился своим ртом в ее губы. Почувствовал на языке привкус соли.

К его удивлению, Галина не стала сопротивляться. Наоборот, она прильнула к нему, обвив его шею и торс сильными руками. Ее язык быстро задвигался у него во рту, щекоча десны и пробегая по зубам. Ее острые грудки с напрягшимися сосками скользили по груди Иннокентия. Не выпуская друг друга из объятий, они повалились на подстилку. Их соитие было страстным и быстрым, будто они долго-долго ждали встречи друг с другом, хотя познакомились лишь несколько минут назад. Иннокентий даже не успел до конца стянуть плавки, и они болтались где-то на коленях.

Галине же вообще нечего было снимать. Иногда это очень удобно. Книга, прикрывавшая ее лоно, свалилась сама собой в тот момент, когда Иннокентий потянул к себе ее голову.

Он бурно кончил, ощущая, что на нее тоже волнами накатывает оргазм.

Горячее тело девушки начало дергаться в конвульсиях, она вонзила в его спину острые ноготки и застонала, приподнимая бедра и водя ими из стороны в сторону. Потом расслабленно упала, закрыв глаза и блаженно улыбаясь. Иннокентий скатился с нее и лег рядом, раскинув руки в стороны.

Полежав несколько минут без движений, Галина поднялась на ноги и быстро пошла к воде. Иннокентий прищурился, наблюдая за ее крепкой фигурой, облепленной песком. Подождав, когда она нырнет в море, он натянул плавки и двинулся следом.

– Запомни, это ничего не значит, – сказала Галина, когда, выкупавшись, они сидели на берегу.

Слегка обсохнув, она подошла к лодке, достала и натянула вылинявший сарафан, который едва прикрывал ей бедра. Он свободно болтался на ней, отвечая на малейшее дуновение ветерка.

– А я и не думаю, – Иннокентий пожал плечами и улыбнулся.

– И не лыбься как идиот, – строгим голосом произнесла она.

– Пожалуйста, – он снова улыбнулся.

Она повела плечами.

– А ты неплохо трахаешься, – вдруг сказала Галина.

– Ты тоже.

– Еще раз предупреждаю, что это ничего не значит.

– Угу, – кивнул Иннокентий уже без улыбки. – Но помочь-то мне ты в состоянии?

– Смотря в чем...

– Не могу же я в таком виде появиться в городе. – Он окинул себя красноречивым взглядом и развел руками. – Впрочем, нужно еще поглядеть, может, Леха оставил мне что-нибудь из одежды.

– Сомневаюсь, – усмехнулась она. – После того как ты с ним обошелся...

– И все же посмотреть нужно.

– Поехали, – Галина поднялась, подождала, пока встанет Иннокентий, взяла подстилку и направилась к моторке.

Он направился за ней, но вспомнил про свои находки.

Полузакопанный мешочек торчал из песка рядом с тем местом, где они сидели. Галина уже стояла на корме. Он столкнул легкую посудину на воду и запрыгнул сам.

– Вон там, – показал Иннокентий на берег, когда они обогнули утес. – Кажется, они убрались.

Джипа на берегу не было. Галина умело направила лодку к берегу. Иннокентий первый спрыгнул с носа моторки и пошел к тому месту, где еще недавно была разбита его палатка. Ребята оттянулись на славу. Палатка и все ее содержимое было искромсано рассвирепевшими братками. Из самого крупного кусочка синего брезента можно было при желании сшить небольшую панамку на ребенка. Из располосованных штанов, еще довольно новых, не получились бы даже плавки. Алюминиевая походная посуда была помята так, словно по ней проехался танк. Посмотрев на следы автомобильных покрышек, Иннокентий понял, что был недалек от истины. Эти отморозки несколько раз проехались по месту стоянки на своем тяжелом джипе.

Правда, нигде не было видно аквалангов. Братки либо утопили их в море, ибо с толстостенными баллонами трудно было что-либо сделать даже при помощи джипа, либо взяли с собой. Зачем оставлять хорошую вещь?

– Да, дела... – услышал он за спиной голос Галины. – Видно, они сильно на тебя обиделись.

– Варвары, – презрительно бросил он, пытаясь отыскать найденные вчера монеты.

– Ты что-то ищешь?

– Так, мелочь.

Он перерыл все, буквально просеивая песок сквозь пальцы, но монеты как сквозь землю провалились. Парни знали, зачем он сюда приехал...

– Сволочи.

Иннокентий со вздохом направился к лодке. Усевшись на банку, он поставил локти на колени, а голову опустил на ладони.

– Не дрейфь, Кеша, – Галина зашла по колено в воду и встала рядом. – Думаю, у брата найдутся какие-нибудь штаны и майка.

Ну-ка, помоги.

Она налегла на лодку, пытаясь сдвинуть ее с места.

Иннокентий выскочил из лодки.

– У тебя что же, совсем ничего не осталось? – перекрикивая тарахтенье мотора, спросила она, направляя лодку вдоль берега.

– Немного денег и документы, – он показал на алюминиевый номерок, болтавшийся на шее. – В камере хранения.

– На что же ты собираешься жить?

– Нужно кое-что продать, – он показал мешочек с находками.

«Митридат старался использовать материальные богатства Боспора для борьбы с Римом. По словам Страбона, он получал с Боспора дань в размере ста восьмидесяти тысяч медимнов хлеба и двести талантов серебра, то есть семь тысяч двести тонн хлеба и четыре тысячи девяносто четыре килограмма серебра. На войны с Римом Митридат расходовал огромные средства. Но борьба его против Рима была неудачной. Во время третьей, последней войны, которая тянулась десять лет и закончилась поражением Митридата, правителем Боспора был его сын Махар.

В критический для Митридата момент Махар изменил отцу, перейдя на сторону римлян. Возвратившийся на Боспор через Кавказское побережье Митридат убил Махара и взял в свои руки правление Боспором. Митридат заключил союзы с вождями многих соседних с Боспором варварских племен.

С некоторыми он даже породнился, обручив с ними своих дочерей. Готовясь к новой войне с Римом, Митридат увеличил поборы с населения. Он стал набирать в армию рабов, чем вызвал недовольство торгово-рабовладельческой верхушки боспорских городов».

Отрывок из исторического труда прочно засел у профессора в мозгу.

Он без конца мысленно цитировал его. Что больше всего поражало его?

Финансовые возможности Митридата, его хитрая дипломатия, прагматический подход к вещам, его жестокость или упорство, с которым боспорский царь противостоял могущественному Риму?

Профессор даже шевелил губами, в который раз пересказывая самому себе текст. Он едва улавливал смысл происходящего. Прокопченное солнцем лицо его собеседника рассыпалось лежалой медной монетой.

Южное солнце нещадно шлифовало лысый череп мускулистого здоровяка лет сорока пяти. Его сирийская наружность бросилась бы в глаза, находись он даже на шумном воскресном рынке. А тут, в окружении молчаливых надгробий, его загорелая физиономия сияла ярким смуглым пятном и представлялась настолько живой, что стоявший с ним рядом высокий седовласый субъект всякий раз отводил глаза, когда хищный взгляд лысого собеседника подобно коршуну вгрызался в его плоское, обремененное тяжелыми очками лицо. В палящей немоте кладбища дятловой дробью звучал молоток угрюмого неразговорчивого скульптора, высекавшего розы на мраморе.

– Я это... вначале хотел ту тетку у Пашки на могиле поставить, – озабоченно морщил исполосованное мимическими морщинами чело лысый, – как ее...

– Деметру?.. – раздосадованно подсказал профессор.

– Вот-вот, Деметру, мать ее, – лысый раскорячил пальцы, – здорово бы было: баба будто бы в трауре, в платке, понимаешь...

– Под покрывалом, – скрывая раздражение, поправил его профессор.

– Какая разница! – сплюнул лысый. – Главное, видно, что ей жизнь не в кайф! Видишь, что-то ей не нравится. Только больно маленькая, блин... Размерчик не тот... От соседней могилки не будет видно... – Он вздохнул, буравя орлиным взором сосредоточенное лицо работающего рядом скульптора.

– Да это же эклектика какая-то! – фыркнул профессор. – К розам и ангелочкам лучше подошла бы фигура Девы Марии, тем более что это практически одно и то же.

– Это как сказать, – напуская на себя важный вид, возразил лысый и скосил глаза на своих телохранителей – флегматичного вида бугаев, лениво пережевывающих жвачку. – Ты же сам распинался:

Греция... крутизна... третий век до нашей эры!.. А теперь говоришь эк... эк... – мучительно вспоминал он произнесенное профессором слово.

– Эклектика.

– В общем, хреново, – перекосил морду Хазар. – Так и скажи. А я тебе говорю: если вещь клевая, то плевать мне на эк... эк... в общем, на все твое ученое фуфло. Пашка орел был! Сгинул, правда, по глупости, сам на пулю нарвался. Но это дело прошлое. А теперь самый черед о его комфорте позаботиться, о всех надлежащих ему почестях...

Я бы и бабу оставил, если бы такой мелкой не была. Но я по мелочам не размениваюсь! Пашка ведь не просто моим друганом был, мать его, он мне как брат, твою мать, умер как человек, пусть и лежит как им положено. То есть покойникам. Чего смотришь? – лысый неприязненно покосился на профессора.

Тот тоскливо пожал плечами. Он отваживался спорить с Хазаром, но переубедить авторитета было невозможно. И спор оборачивался скучной констатацией собственного бессилия.

Вспыхивающее серебряными бляшками море слепило глаза. С левой стороны пологими ступенями поднимался покрытый зеленой виноградной парчой холм. Крохотные домишки, уходившие за горизонт, терялись среди развесистых буков, обвитых плющом и лианами. Тонкие черные свечи кипарисов, выстроившихся траурным рядом, казалось, были глухи к солнечному свету, оставаясь непроницаемо прямыми и угрюмыми. Внизу же, в сотне метров от моря, покачивались на ветру заросли мушмулы. Ее большие, причудливо изрезанные листья сливались в единый малахитовый полог. К западу теснились понтийские рододендроны, вверх по склону взбирались папоротники, прячущиеся от солнца в густой листве старых грабов.

Но знакомый пейзаж не вдохновлял профессора. Его мысли были заняты иным.

– И все-таки... эта мраморная плита очень ценный экспонат... – задумчиво и безнадежно проговорил он.

– Вот пускай Пашка из того мира и любуется, – Хазар отогнул большой палец и тыкнул им вверх. – Знай, Паша, – теперь он задрал голову и простер руку в небо, – я тебя как родного любил. И вот, смотри, ничегошеньки не жалею, мать твою... А ты, блин, осел, башку под пулю подставил! Если б умней был, сидели бы мы с тобой у меня, на веранде, винишко потягивали, да на все это добро, – кивнул он в сторону плиты, – любовались. А теперь вот лежишь тут, – помрачнел Хазар, – без дела...

Он протяжно завздыхал. Оглядев свои туфли, медленно поднял взгляд на профессора. Тот неодобрительно молчал. Конечно, мраморная плита с барельефом четвертого века до нашей эры смотрелась монументальнее и роскошнее крохотной терракотовой статуэтки Деметры. Протома греческой богини плодородия датировалась третьим веком до Рождества Христова и была сама по себе примечательной вещицей. Но подобные статуэтки Деметры и ее дочери Персефоны, изображенных с накидкой на голове, со сложенными на груди руками, имели с исторической и эстетической точки зрения меньшую ценность, чем плита. Хотя для Хазара имело значение иное обстоятельство – плита превосходила статуэтку размерами.

– Эта баба, – Хазар снова наморщил лоб, – уж больно Пашкину мать напоминает! – показал он на Деметру. – Я и подумал: пусть на могиле стоит, как вечная память. Ну вроде мать его оплакивает... А она, сука такая, больно маловата! А Пашка правильным пацаном был, так ему и памятник нужен соответственный. Эх, Пашка-Пашка, ты ж мне братом был...

В голосе авторитета дрогнула надрывная струна, которая не могла, впрочем, обмануть профессора. Тот хорошо усвоил, что подобные проявления чувств у авторитета – часть перманентной игры.

– Деметра – греческая богиня плодородия. Она грустит оттого, что ее дочь Персефону похитил Аид, живущий в царстве мертвых... – хотел было разъяснить Арсений Адольфович, но Хазар бесцеремонно перебил его.

– Это уже киднепинг, – глухо рассмеялся авторитет, – это к нам не относится. Мы такими вещами не занимаемся. Разные там... ну, как они... не педики, а эти... – он выставил клешней руку и, растопырив пальцы, зашевелил ими, подыскивая слово.

– Педофилы, – вздохнул Арсений Адольфович.

– Ага, – мотнул головой Хазар. – Это не наши люди.

Профессор поморщился. Полным скорби взором смотрел он на драгоценную плиту, прислоненную телохранителями к ближней ограде.

На ней была изображена сцена загробного пира: мужчина возлежал на ложе, перед ним стоял столик, рядом сидела женщина, повернувшаяся к мужчине, в стороне – группа людей. Возле них находился алтарь, на котором возвышался сосуд. Здесь же застыл человек с приготовленным для жертвоприношения бараном. Вдали, в окне, виднелась голова лошади.

Пилястры с капителями по обеим сторонам рельефа ограничивали пространство, заставляя зрителя думать, что загробный пир происходит в храме или герооне, а главным персонажем является божество или возведенный в героический ранг умерший.

– Ты, Адольф, слишком глубоко копаешь, – усмехнулся кривым узким ртом Хазар, обращаясь к профессору. – Мы люди простые, нам ни к чему в тонкости вникать. Помни, зачем ты здесь... Объяснять мне должен, показывать... А уж с памятниками мы сами разберемся.

Ты же сам сказал: плита привезена из этой... как ее?

– Аттики, – разомкнул уста профессор.

– Во, – восторжествовал Хазар, – импорт, значит.

А эта, мать ее, Де...

– Деметра.

– Ага, – кивнул Хазар, – она отсюда, из здешних мест. Наши предки, забодай их комар, ее, эту Деметру, варганили. Те самые, чьи прапраправнуки сейчас «Анапу» глушат... – Он загоготал. – А я Пашке все лучшее хочу предоставить, пусть и посмертно. Ты вот думаешь: умер он, Пашка, и так сойдет... Поставим Божью Матерь – и ладно... – ткнул он мясистым пальцем в Деметру. – А эту дурь заморскую, – он кивнул на мраморную плиту с барельефом, – нашим дружкам москвичам или туркам загоним за хорошие бабки. Какой прок от такого шика жмурикам... Ведь так?

Холодные, посверкивающие зимним солнцем глаза авторитета заглянули в окаменевшее лицо Арсения Адольфовича.

– Я все понимаю, – продолжил после паузы Хазар, – ты – профессор, во всех этих костяшках да черепках лучше всех сечешь... Но и меня пойми, – притворно улыбнулся он, разыгрывая демократа, – я для Пашки ничего не пожалею. Правильно, Юрок?

Он бросил покровительственно-пренебрежительный взор на скульптора.

– Арсений Адольфович прав, – не согласился тот, отложив молоток и взявшись за резец, – с ангелами нужно поставить Деву Марию.

– Или Иисуса Христа, – сардонически усмехнулся Хазар и вдруг одним рывком расстегнул верхние пуговицы желтой, в черных перевитых стеблях, шелковой рубашки.

На его массивной потной груди висел золотой православный крест немалых размеров. Его-то Хазар и схватил. Но не это широко разрекламированное золото жгло зрачок профессора. Под крестом, на чуть более тонкой цепочке, сияла старинная серебряная монета. Опытный взгляд Арсения Адольфовича определил, что монета синдская, датируемая пятым веком до нашей эры.

Синды, которые были культурнее окружавших их народов Северного Причерноморья, чеканили монеты исключительно из серебра. Их продукция отличалась безупречным качеством чеканки. На лицевой стороне этой был изображен Геракл, одетый в львиную шкуру. У Арсения Адольфовича имелась аналогичная, только с изображением грифа, сидящего перед крупным зерном. Профессор бесконечно дорожил ею и тщательно прятал от чужих глаз. Арсений Адольфович не знал, кто поведал его новому покровителю о ценности, которую представляла синдская монета с изображением Геракла. Хазар постоянно носил ее на груди, как амулет, нимало не смущаясь тому обстоятельству, что соседство старинной языческой монете составляет православный крест.

– Думаешь, я в бога не верю? – Потрясывая крестом, Хазар переводил горящий взор со скульптора на профессора, что тоже было частью мизансцены. – Думаешь, мне влом Иисуса соорудить? Да я если захочу... – он осекся, повернувшись к плите. – Но что это будет за Иисус?! Нынешние каменотесы ни на что не годны!

Юра сцепил зубы. Внутри у него звучал стих Микеланджело:

Он весь день, как Отче наш, повторял эту строфу, успокаивая нервы.

Иначе бы взорвался, бросил молоток и наконец высказал спесивому лысому уроду, что он о нем думает. Да-да, он послал бы куда подальше кудлатых пухлых ангелочков, наплевал бы на пустоцветные розочки и дубовые ветви и без сожаления простился бы с неряшливо-помпезными надгробиями, от которых даже покойникам душно...

– Но ты сам сказал, – повернулся Хазар к профессору, – что эта плита – круче всех крестов и статуй! Или не так?

Арсений Адольфович пожал плечами.

– И потом я подумал: на хер спонадобились Пашке слезы-сопли на могиле? Пусть лучше у него на могиле бухают, – авторитет щелкнул себя по горлу указательным пальцем, – пусть весело ему будет! Мало того что его черви грызут, так еще плаксивых баб над ним ставить?! А эти, – он снова взглянул на античную плиту, – нормально время проводят. Вон и баран у них наготове. Вдарят, барана зажарят, песню споют... Не-ет, – с восхищенным уважением произнес он, – умели эти греки жить!

Юра с еще большей сосредоточенностью застучал молотком по зубилу.

Рука соскользнула. Он слишком сильно ударил. Большой кусок отвалился, сведя на нет многочасовую работу. Он чуть не вскрикнул от досады.

Но Хазар ничего не понял. Он был упоен собой и древними греками, к коим чувствовал все большую симпатию. Любые их побрякушки, которые откапывали в земле или находили в море, стоили столько, сколько мог потянуть грузовик патронов к «калашу» или сотня ящиков местного марочного вина.

Профессор мыслил другими категориями, бесспорно, более грандиозными, при всей их ностальгической окраске. Он стоял посреди обычного городского кладбища, но перед его внутренним взором, поднятый из-под земли силой воображения, вырастал древний «город мертвых».

Воображение соединяло в цельное полотно отдельные куски, отвоеванные у забвения неусыпными раскопками некрополя. Профессор закусывал губу, сокрушаясь о том, что не родился несколькими десятилетиями раньше.

И тогда слава Веселовского, ведшего раскопки горгиппийского некрополя, досталась бы ему. Он бы стал одним из первых, кто увидел скрытые во тьме курганов сокровища Древнего Мира. И если бы даже на его долю выпали раскопки того самого располагающегося в восьми с половиной километрах от Анапы кургана, который был разграблен, все равно его имя красовалось бы на страницах исторических монографий.

Да и этот разграбленный курган таил в своей глубине немало открытий.

Чего стоила только одна штукатурка с многоцветной росписью, выполненной в технике фрески! Сложенный из больших плит местного камня, склеп был сооружен в третьем веке до нашей эры. Роспись его потолка, имевшего полуциркульную форму, в подражание арке, воспроизводила цвет голубого неба, а на стенах были изображены крупные каменные квадры, из которых складывали ограды героонов – святилищ. В склеп вел длинный подземный коридор – дромос.

А что уж говорить о другом раскопанном кургане, находящемся к юго-западу от Анапы. В отличие от других его окружали ров и вал. В насыпи археологи обнаружили раскрашенную голову известняковой скульптуры, скорее всего Аполлона. Под насыпью имелись две каменные гробницы. Одна из них поражала своим богатством. В том числе была найдена чернолаковая ваза с рельефными украшениями, характерными для второго века до нашей эры. Археологи откопали также кожаную подошву от обуви и детскую поилку – маленький сосуд с носиком – гутус. В гробнице покоились останки девочки.

Было найдено более ста шестидесяти украшений – серьги в виде крылатых фигурок Эрота, цепочка, бусы, три перстня с самоцветами и египетский амулет – скарабей в золотой оправе, а также пантикапейская монета. Одна чернолаковая греческая ваза могла сделать нашедшего ее археолога сказочно богатым!

Арсений Адольфович почувствовал, как увлажнился его лоб и ладони.

Он негодовал и печалился по поводу найденных другими сокровищ, словно забыв, что в годы советской власти контроль государства над раскопками был абсолютным. Забывал он, палимый ненасытимой алчбой, еще и то, что в его доме хранились, заточенные в плен его жадных зрачков и тайных помыслов, не только чернолаковые вазы, терракотовые статуэтки, куски барельефов и монеты, но и золотые изделия. Греческие и боспорские.

Вид доставшихся другим или переданных государству богатств застилал его взор облаком. В этом облаке маячили куски исторических текстов, где каждая буква сияла оправленным в золото сердоликом.

«Геродот в пятом веке до нашей эры описал сцену похорон скифского царя. Бальзамированное тело умершего провезли по землям подвластных племен, которые присоединились к траурному шествию. После этого в особом районе, отведенном под царское кладбище, тело царя погребли в большой четырехугольной яме, опустив его на специальной подстилке.

По сторонам воткнули копья, которые должны были поддерживать настил из досок и камыша. В могилу положили одну из наложниц царя, предварительно задушив ее, а также слуг – виночерпия, конюха, повара, вестника и др. Сюда же опустили убитых лошадей и других домашних животных и поставили золотые чаши. После этого все вместе насыпали большой земляной холм, чтобы насыпь получилась как можно выше».

Профессора начинал бить озноб, когда он представлял себе полчища грабителей, которые ринулись в девятнадцатом веке на раскопки курганов. Они забивали шурфы, не зная точного расположения гробниц под курганами, проламывали перекрытия и иногда, не успев выбраться на поверхность через узкие лазы, оказывались вместе с награбленными сокровищами навсегда погребенными под комьями земли. Большинство курганов было разграблено, но некоторые все же уцелели и по сей день хранят свои тайны.

Голова у Арсения Адольфовича закружилась, едва он вообразил объемы неразграбленных сокровищ. На этот раз он сожалел, что молодость покинула его, что в его теле поселились слабость и недуги. Искривленный в ходе многочасовых бдений над научными текстами и расшифровками позвоночник не терпел больших нагрузок. Вот если бы у него был сын, наследник его помыслов и проектов! Он бы смог завещать ему не только жгучий интерес к курганам, но и скопленные на протяжении многих лет ценности!

– Жаль, не успел Пашка сделать сына! А жена... – Хазар презрительно выпятил нижнюю губу. – Разве можно бабам доверять?!

Арсений Адольфович перевел на него мутный взор, который все это время бороздил океан минувшего. Профессора одолевала скука. Солнце поливало кладбище жидким золотом, равнодушное к чаяниям долговязого седовласого человека и к тому обстоятельству, что сошедший в царство Аида мафиози не обзавелся наследником. Двадцать пять веков назад оно с таким же безучастным видом глядело на похоронные процессии боспорян, на погибающих в жестоких схватках скифов, греков и меотов, на процессии перед храмами, на заходящие в Синдскую гавань корабли. Спустя несколько веков оно также зевало, обливаясь желтым потом и наблюдая, как Горгиппия рушится под натиском пришедших с севера и востока варваров – готов, аланов, гуннов. А потом были еще Византия, генуэзцы, венецианцы, хазары, турки, русские...

Арсений Адольфович вспомнил, снова нырнув в прошлое – на этот раз тридцатилетней давности, – как, будучи студентом, принял участие в городских раскопках. Через весь город была проложена широкая и глубокая траншея. В бортах ее на одном и том же уровне был отчетливо виден слой пожарищ. Обгорелые перекрытия домов, обрушившиеся на полы помещений вместе с черепичными кровлями, разрушенные стены из сырцового кирпича, которые, выйдя из огня, приобрели оранжево-красный цвет, зола, угли.

История царства слиплась в черно-красный ком, уйдя под землю, отдав другим поколениям людей пространство, которое в дальнейшем тоже должно было осесть, чтобы, уйдя подобно семени в почву, вызвать к жизни новую цивилизацию. Не эта ли мысль была заложена в зародившейся в Ассирии и Египте легенде?

Хлопнувшие дверцы подъехавшего к кладбищу джипа остались по другую сторону сознания профессора. Но сухой и твердый звук автомобильной дверцы отразился на лицах Хазара и двух его телохранителей гримасами нетерпеливого ожидания. Хазар ждал возвращения с пляжа своих людей, а телохранителям было невыразимо скучно. Если профессор развлекался тем, что вспоминал пережитое и прочитанное, то такого запаса впечатлений у этих ребят не было. Вся их жизнь, если судить ее исходя из критерия духовной наполненности, могла бы уместиться на одной стороне монеты.

В то время как братки обратили взоры к проходу среди могил, где маячили светлые рубашки их товарищей, в глубине сознания Арсения Адольфовича критскими сокровищами со дна сгинувших эпох всплывали монеты, керамика, амфоры, найденные им в слое золы и камня. Он видел десятки разрушенных домов, остатки погибшей винодельни и плиты мощеных двориков. Гончарная печь, полная золы и углей, чье тепло по прихоти варваров было сметено всепожирающим пламенем пожарищ, таила в себе горшочек с ручками в виде стилизованных зверюшек, который гончар не успел вытащить. Это свидетельство прерванности спокойной жизни силой исторического масштаба (в лице варваров) отозвалось в душе студента Арсения пронзительной болью. Он видел себя откапывающим пифосы и амфоры, вернее, их осколки.

Вазы были раздавлены обрушившимися на них кирпичами и балками. И снова монеты – третьего века нашей эры, времени гибели Горгиппии.

– Ну, что вы на это скажете, уважаемый профессор? – Хазар держал на раскрытой ладони три серебряные монеты и одну медную, которые его подручные обнаружили в палатке Иннокентия.

Это были монеты времен правления Митридата Шестого Эвпатора. Сердце в груди Арсения Адольфовича подпрыгнуло, а потом слетело на дно желудка.

Имя Митридата всколыхнуло его отравленную ностальгическими воспоминаниями душу. Его глаза слезились, но и сквозь влажный туман видел он четкие рельефные изображения на лицевых сторонах серебряных дидрахм – голову Артемиды с бегущим оленем и голову юного Диониса с именем города в центре плющевого венка. Трибола хранила изображение Диониса с тирсом.

Медный тетрахалк, изъеденный проказой времени, являл голову Аполлона.

Медь по выносливости не шла в сравнение с серебром. Во влажной земле медные монеты, сильно окислившиеся, буквально рассыпались в руках.

Край монеты был волнообразно срезан, но изображение почти не пострадало.

Взгляд зачарованного профессора с трудом оторвался от монет и скользнул по лицам ухмыляющихся братков.

– Мы ему, короче, дали понять, что надо делиться, – докладывал излучающему довольство Хазару мордастый Леха. – Парень вначале заканючил, но мы его образумили, – хвалился он, – отдал все. Была там еще какая-то свинцовая трубка, мы ее не взяли – хрень какая-то.

– Вы не взяли свинцовую трубку?! – ужаснулся профессор.

– А чего, она тебе нужна? – пожал плечами Хазар.

– Эти трубки хранят письмена! Нужно немедленно ее найти! – От волнения профессор перешел на крик.

Хотя крик получился глухим и сдавленным.

– Мне всякие там каракули не нужны, – отмахнулся Хазар, – ты лучше на монетки взгляни. Стоящие?

– Не так чтоб очень, хочу вас разочаровать. Они, конечно, представляют определенную ценность в качестве исторических экспонатов, но возиться с ними предпринимателю такого масштаба, как вы, не стоит.

– Чего он тебе мозги пудрит! – встрял Леха. – Этот аквалангист нам сказал, что монеты стоящие, парень в институте учился...

Видели б вы его рожу, когда мы у него мешок отняли!

Леха засмеялся грубо и раскатисто. Братки вторили ему судорожным подростковым хохотом. Громкие возгласы выражали восторг и глумление. Братки сговорились не открывать всей правды своему начальнику, которому наверняка не понравилось бы то, что они так лопухнулись. А их надсадный гогот как раз и маскировал их досаду и озлобленность.

Профессор, почувствовав, что раскрыт, напрягся.

– Вздумал мне мозги е. ть, – надвинулся на него Хазар, – думаешь, если я в институте не учился, меня можно за идиота держать?

На вот, подавись, – он кинул профессору медную монету, – за труды. А серебро я себе оставлю.

Хазар для эпатажа, рисуясь перед своей тупоголовой гвардией, попробовал монеты на зуб. Братки снова разразились громким хохотом. Сплюнув, Хазар сунул монеты в портмоне, которое достал из карманов широких брюк.

– Ну, я эту суку достану, – скрежетал зубами расслабившийся неожиданно Сальмон, – из-под земли достану!

– Замолкни, – шепнул ему Леха.

Но Хазар услышал.

– Ты о ком? – строго спросил он, приковав к Сальмону горящий нетерпеливым любопытством взгляд.

– Да это он так... – неуклюже принялся было оправдывать товарища Леха.

– Затухни! – рявкнул Хазар. – Что за дела?

У него был собачий нюх, у этого авторитета.

– Да парень больно резвый попался, – вымученно улыбнулся Сальмон.

– Вы ж сказали, что образумили его... – Хазар вращал глазами, переводя взгляд с Сальмона на Леху и обратно.

– Уплыл, гнида, – раскололся не выдержавший пристального взгляда хозяина Сальмон, – сука паршивая!

– То есть?

– Ну, мы его шмонать стали, а он мешок с добычей у Лехи выхватил – и в воду. Но мы его палатку обшарили... Монеты нашли, палатку в клочья изрезали, баллоны отобрали – пусть теперь поплавает, – зло добавил он.

– И куда же этот хрен поплыл? – заинтересованно спросил Хазар.

– В море. Недолго ему осталось, – хмыкнул Леха. – Сальмон его бабахнуть из пушки хотел, чуть нас всех не засветил...

Раздосадованный отсутствием выдержки у Сальмона, а может, и подозревая последнего в желании подложить ему свинью и в недалеком будущем занять место командира, Леха решил выставить своего чрезмерно эмоционального товарища в невыгодном свете. Но Хазар вскинулся именно на Леху.

– С каким-то там дохляком справиться не можешь! – закричал он. – Если ты и дальше будешь ротозейничать, меня, Хазара, всякая шваль будет за равного считать!

Леха подавленно молчал.

– Всякий хлам будет монеты удить, барыши себе в карман класть, а Хазар – пошел на хрен? – вращал глазами авторитет.

– Мы... мы... – потерянно замычал Леха.

– Что вы? – брызгал слюной Хазар. – Что вы можете?

Парень вас кинул, в море уплыл! А ты мне тут эти жалкие монеты выкладываешь, думаешь, я от радости взорвусь! Представляю, что там у него в мешке было, если он плюнул на все и в море поплыл.

Глаза Хазара хищно сузились, словно он прикидывал в уме вес добытых Иннокентием сокровищ. Он замолчал, раскачиваясь всем корпусом из стороны в сторону. Потом отшвырнул носком туфли белый камень и снова посмотрел на Леху.

– Завтра проверьте этого нырялу, – едва расцепив губы, произнес он. – И если он еще плавает, притопите его.

– Я и предлагал, – неосторожно встрял Сальмон, довольный тем, что его истерический порыв, по сути, совпал с мнением шефа.

– Не убивать, кретин, – обернулся к нему разгневанный Хазар, – а запугать так, чтобы сам все нес. Мне лишние покойники не нужны – хватает разборок с ментами. Думаешь, у меня там свой человек, так он любую мокруху спишет?

Хазар переводил взгляд с Лехи на Сальмона. Его загорелое лицо излучало презрение. Он успокоился так же внезапно, как и вышел из себя. Только теперь, казалось, он заметил стушевавшегося профессора и равнодушно-сосредоточенного скульптора. Последний работал с прежним усердием. Создавалось впечатление, что он страдает глухотой – его скифская физиономия не выражала ни радости, ни досады, ни интереса, ни раздражения. Спокойный, как мрамор под его рукой, он трудился, опаляемый солнцем, не думая о цене своего труда.

– Пошли, – сделал Хазар резкое движение головой, обращаясь к своим телохранителям. – А вы, – глянул он на Леху и Сальмона, – проследите за работой. Я жду вас в восемь у себя.

И чтоб без глупостей!

Не удостоив скульптора каким-либо замечанием, по-бычьи склонив голову вперед, он пошел прочь. Телохранители двинулись за ним. У ворот их ждал, как всегда, униженно лебезящий сторож и «шестисотый» «Мерседес» черного цвета.

Цвета медного купороса, испещренная красными, белыми и зелеными квадратами, ваза с треском разбилась о плиточный пол. Галина невольно вскрикнула.

Иннокентий с удивлением посмотрел на разноцветные осколки. Вот что бывает, когда теряешь голову!

– Это ж моя любимая ваза! – воскликнула девушка.

Иннокентий пожал плечами.

– Купим тебе другую, – с оттенком оскорбительной беззаботности сказал он.

Галина высвободилась из его объятий и села на диване. Минуту она колебалась, потом в ее карих глазах отразился блеск лукавой мысли.

– Так ты поселишься у меня? Я включу стоимость вазы в квартплату.

– А ты не намерена хоть чуть-чуть ее снизить?

– Я беру по-божески, – брыкнулась Галина.

– Все хорошо у Гомера, но лучше всего о Киприде Молвил поэт, золотой эту богиню назвав.

Если с деньгами придешь, будешь мил, и тебя ни привратник Не остановит, ни пес сторожевой у дверей, Если ж без денег ты, встретит сам Цербер...

– Кто написал такую гадость? – с притворным негодованием спросила, надув губы, Галина.

– Антипатр Фессалонийский, – улыбнулся Иннокентий, – македонянин.

Галина пожала плечами и с усмешкой взглянула на Иннокентия. Темные камчатые занавески не могли усмирить поток солнечных лучей. Раскаленные желтые полосы пробивались под ними, пыльной патиной одевая бурую плитку.

В полуоткрытое окно вторгалось дыханье южного полдня, полное запахов нагретых пальм, камней и моря. В жарких волнах ароматов синими маяками пылали васильки, глянцевито поблескивала листва инжира, желто-бурые корневища аира вспыхивали камфорными бликами, фиолетово-розовые двугубные цветы шалфея чуть заметно подрагивали, возводя свою хрупкую радугу над деревенеющим стеблем.

– Если бы ты меня так не отталкивала, ваза была бы цела, – Иннокентий приподнялся и, обвив руки вокруг Галины, потянул ее к себе.

– Все равно я включу ее стоимость в квартплату, – упрямым тоном избалованного ребенка сказала она.

– Я поселюсь, согласен, но с одним условием – ты не дашь мне умереть со скуки.

Девушка погрузила пальцы в его светлые волосы и больно потянула у корней. Иннокентий поморщился. Галина рассмеялась, отпустила волосы и прижалась к Иннокентию. Между их потными телами не мог прокрасться и солнечный луч. Пот был липкий и горький, как сок одуванчика. Галина приоткрыла рот, и язык Иннокентия, подобно змею, пролез под ее разбухшее от упоительных игр нёбо. Девушка не сопротивлялась, но и не проявляла активности. После двух часов подобных забав она чувствовала себя огромным камнем на берегу, изнемогшим от ласк беспокойного моря. Пыл Иннокентия брал свое начало из тайников его подстегнутого опасностью тела. Ситуация, в которой он оказался, была чревата непредсказуемыми последствиями.

Страх, надежда, солнце и красивое тело девушки подстегнули его чувственность.

Его кровь, куда во время заплыва выплеснулось столько адреналина, требовала добавочной порции гормона.

– Я живу не одна, – привстала девушка, – с братом.

– Я понял. Но он уже взрослый мальчик и не будет за нами шпионить.

– Откуда ты взял, что я захочу и дальше спать с тобой? – нахмурилась Галина.

– У тебя нет другого выхода, – усмехнулся Иннокентий, – иначе ты лишишься выгодного постояльца.

– Ты много о себе воображаешь! – шутливо вспылила девушка.

Она «оседлала» Иннокентия, зажав коленями его бедра.

– Давай, покажи класс, – подначивал он ее, – всю жизнь мечтал потрахаться с амазонкой.

– Может, ты еще захочешь оттяпать мне правую грудь? – засмеялась обретшая второе дыхание Галина.

Она склонилась к Иннокентию. Ее глаза следили за рождением и угасанием мелких морщинок возле его улыбчивых глаз. Их лица, как две бродячих луны, затерялись в дебрях ее волос.

Девушка отстранилась, чувствуя между бедер его твердую плоть. Лицо ее стало каменистым, жестким, невнемлющим. Новое бурление страсти отрезало ее от мира. Она была обращена внутрь себя и, казалось, боялась упустить малейший отсвет нарастающего в ней желания. А потом все завибрировало: души, тела, стены комнаты и даже разросшиеся в дальнем углу сада кусты можжевельника. Чуткая хвоя вторила биению пульса, настороженно ловила каждое крохотное землетрясение в глубине сомкнутых бедер.

Темп увеличивался. Прислушивание к своим сокровенным глубинам уступило место вакхическому выплеску себя наружу, лишенному стыда совокуплению.

Качка обрушивалась в рывки, из убыстряющегося ритма рождался на миг хрупкий цветок объятия. Жгучая ярость сношения безжалостно сминала его, тела распадались, оставаясь по-животному слитыми лишь там, где слово «проникновение» становится плотским буквализмом.

Галина, как гимнастка, отклонялась назад, до тех пор, пока сохранялась возможность быть слитыми, потом снова нависала над Иннокентием, обдавая его лицо травянисто-соленым запахом волос. В один из таких моментов Иннокентий обхватил ее и перевернул на спину, оказавшись сверху.

Каштановые пряди девушки разметались по зеленому гобелену. Покрывало с дивана давно сползло на пол, оставшись лежать мягкой грудой на плитке.

Несколько резких толчков и их стоны слились в один радостный протяжный вопль. Сгустками прозрачного сока голоса исторгались из глыбы тел. Иннокентий упал на бок и перевалился на спину, широко раскинув руки. Диван многое повидал на своем веку. Не было нужды тратить силы на то, чтобы разложить его. С бесстыдным покорством шлюхи, он явил голым ногам и ягодицам обе свои потертые половинки, превратившись в тахту.

– Уф, – Галина не могла отдышаться.

Сердце в груди Иннокентия билось так, как будто он сорвался с Эльбруса.

– Значит, решено, – пользуясь его счастливой потерянностью, возобновила она деловой разговор.

– Я не знаю, сколько еще здесь пробуду и целесообразно ли мне селиться у тебя.

– Ты хочешь и дальше жить в палатке? – вскинула брови Галина.

– У меня нет палатки, ты же знаешь, – грустно улыбнулся Иннокентий, – снаряжения тоже нет.

– Тем более, – Галина согнула правую ногу и забросила на нее левую.

– Мне пока нечем тебе заплатить...

– Продай монеты, – хитро улыбнулась она, скосив на него глаза.

– Это займет определенное время. Жаль, была б моя воля, я бы оставил их себе, – вздохнул он.

– А меня все эти находки интересуют только как средство заработка, – отрезала Галина. – Зачем мне эти оболы и драхмы, если, продав их, я могу загорать на солнышке, съездить в Сочи, накупить гору тряпок?

– И это все твои интересы? – не мог скрыть разочарованной усмешки Иннокентий.

– Можно подумать, ты обременен чем-то более серьезным! – Галина надула губы. – Я вот копалась в огороде как-то, прошлась пару раз граблями и медный обол нашла. Полторы тысячи долларов! Все лето бездельничала, купалась, книжки читала... Это лето еще отдохну, а потом придется работу искать. Нет ничего более унылого, чем пахать с утра до вечера, – вздохнула она. – Тебе-то хорошо, ты – мужчина. Купил снаряжение и в одиночку – на берег. А мне одной никуда нельзя. Кругом – толпы сексуальных маньяков. А я девушка видная, – кокетливо повела она ресницами и вслед за этим громко рассмеялась, – мне себя беречь надо.

– Вовсе ты не похожа на невинную барышню, – усмехнулся Иннокентий. – Сама кого хочешь изнасилуешь!

– На что это ты намекаешь? На то, что я тебя сама в койку уложила? – Галина негодующе лягнула Иннокентия.

– Но ведь не противилась... – иронично подмигнул он.

– Потому что ты мне показался довольно безобидным, – Галина потянулась как кошка, – чем-то вроде маменькиного сынка. – За добродушную иронию она платила подтруниванием.

Иннокентий игриво ущипнул ее и взял с бамбукового столика сигареты.

Предложил Галине.

– Не курю, – она убрала со щеки прядь, липкую от морской воды и пота.

– Деньги экономишь?

– У меня нет богатых родителей, нет покровителей, нет спонсора.

Приходится зарабатывать самой, – Галина резко мотнула ногой, потом поднялась, желая перелезть через Иннокентия, но он удержал ее, – так что нечего меня подкалывать!

Она высвободилась из его усталых рук и, стараясь не наступить на осколки, прошла к узкому дубовому столу, зажатому между двух окон. На керамическом блюде аккуратной горкой были уложены жареные, посыпанные тертым чесноком ломтики баклажана. Здесь же стояли тарелка с домашней колбасой и сыром, ваза с фруктами. В бутылке из-под клубничного ликера розовело перелитое из бочонка вино.

– Не люблю розовое, но пить больше нечего, – поежилась Галина, плюхнувшись в кресло. – Может, поухаживаешь за дамой?

Иннокентий улыбнулся. Его выдержки хватило лишь на то, чтобы спуститься вслед за Галиной в погреб и достать дедовских времен бочонок. Они наполнили пустую литровую бутыль и поднялись в холл. На кухне и в столовой шел ремонт, поэтому вино и провизию решено было разместить на столе в гостиной. Едва Галина выставила на него принесенные из кухни яства, хладнокровие Иннокентия дало трещину. Он сорвал с девушки сарафан и овладел ею, прижав спиной к стене.

Теперь Иннокентий с новой силой почувствовал голод, первые спазмы которого сжали его желудок, еще когда он находился в море. Он переместился за стол, подставив стул из бамбука с продавленным сиденьем. Наполнив фужеры домашним вином, провозгласил тост, приведя цитату из Овидия.

– «О, проходили бы так чаще полудни мои!»

– Слова, достойные развратника, – усмехнулась Галина, держа фужер за ножку.

– А как же это: «Будешь читать – не забудь: в этом томике каждая буква создана в бурные дни мною на скорбном пути...»

Развратник имел ранимую душу...

Иннокентий неотрывно смотрел на Галину. Та небрежно улыбнулась углом рта.

– И тебе ли упрекать Овидия в разврате? Ты бы дала ему сто очков вперед, если бы жила в Древнем Риме, – поддел девушку Иннокентий.

Она молча толкнула его в плечо. Иннокентий едва не расплескал вино.

– Расскажи лучше, как ты живешь, чем занимаешься? – спросила Галина, когда они выпили во славу плотских утех.

– Ищу всякий хлам... – с притворным самоуничижением ответил Иннокентий.

– Знаю я, какой это хлам! – подмигнула Галина. – Не держи меня за простушку. Я знаю, сколько стоят синдские монеты, сколько – греческие, сколько те, что чеканили при Митридате, и те, что после...

В ее глазах светилось лукавство. Но, кроме лукавства, Иннокентий рассмотрел в них тонкий хищный отблеск. Драгоценный металл, уподобившись солнечному свету, пролился на лицо Галины и сузил ее зрачки в черную ниточку затаенной жажды. Точно так же солнце превращает кошачий зрачок в иглу, плавающую в жидком янтаре.

– Выгоднее, конечно, их продавать в Питере или в Москве. Только надо знать, кому предложить товар. Здесь все контролирует Хазар со своими охламонами. Так что если пойдешь куда-нибудь, не советую брать с собой монеты. Ты уже засветился, теперь они от тебя не отстанут.

– И ты приглашаешь меня поселиться у тебя? – удивленно дернул правой бровью Иннокентий. – Не боишься за свою безопасность?

– Немножко.

– Тогда прогони меня! – воскликнул Иннокентий.

– Тогда жизнь опять станет пресной, – простонала Галина.

– А ты любишь опасные приключения?

– Конечно, – повела плечами Галина, – жизнь начинаешь ценить только тогда, когда есть повод рискнуть ею.

– Думал-думал, кого ты мне напоминаешь, – насмешливо улыбнулся Иннокентий, – и понял! Философствующую гетеру Аспазию!

– А ты мне напоминаешь неблагодарного кретина, способного испортить настроение женщине, которая сделала его счастливым хотя бы на время, – хмыкнула Галина и потянулась к бутыли.

Иннокентий опередил ее, разлив вино по фужерам.

– Ну зачем же так скромно – «на время»? – продолжил он пикировку, – это не сообразуется с твоим гонором.

– А у тебя-то самого каков гонор! – Галина, кажется, больше не шутила. – Я даю ему кров, тепло собственного тела, – ее губы все же улыбнулись, – угощаю вином, предлагаю дары юга, а он... напрашивается на жирную оплеуху!

– Лишь бы ты меня не выгнала, дева! – шутливо взмолился Иннокентий. – Как, кстати, называется чудное местечко, где ты живешь?

– Маяковка, – промяукала Галина. – И все же, – она пристально смотрела на него, – ты ловко ушел от ответа: чем ты занимаешься?

– Пирожком я позавтракал, отломивши кусочек, Выпил кружку вина, – и вот за пектиду берусь я, Чтобы нежные песни петь нежной девушке милой.

– Гм.

– А я еще сегодня не завтракал, не говоря уж про обед! – разразился он театральной жалобой. – Нет, в отличие от веселого старца Анакреонта, я не слагаю песенок. Я есть то страшное чудовище, которое в народе именуют «черным археологом». Но я не злоупотребляю терпением моей страны, населяющих ее бюрократов, а также мафиози...

– А вот здесь я с тобой не соглашусь – ты уже злоупотребил терпением Хазара, – с оттенком злорадства возразила Галина.

* * *

Почувствовав спазм в области сердца, Арсений Адольфович с трудом сдвинул тяжелую атласную штору влево и распахнул окно. В глаза ему ударила зеркальная голубизна моря. Тонкая песчаная полоска казалась совсем белой. На нее лениво накатывали волны, одевая берег сероватой муаровой бахромой. Ветерок донес камфарное дыхание эвкалипта. Профессор ослабил узел галстука и, облокотившись на подоконник, замер у окна. «Спокойно», – прошептал он, пытаясь усмирить приступ давящего грудь отчаяния. На миг слезы заслонили от него пейзаж. Маячивший справа утес двоился, то слишком далеко забегая в море, то отшатываясь и норовя пропороть своим гребнем холмящийся берег. Море превратилось в жидкое серебро, на него не было мочи смотреть.

Арсений Адольфович отпрянул от окна и, чтобы не свалиться, сел в кресло.

Бюст Афродиты-Анадиомены стоял на каминной полке так же естественно, как если бы находился в понтийском храме этой богини или в жилище боспорян. Эта естественность отравляла сознание Арсения Адольфовича, казалась ему подозрительной. Может быть, впервые равнодушие бесценного предмета, покинувшего эпоху создавших и обживших его людей и чудом перенесшегося в безбожный мир коммерции и тотального невежества, вызвало у Арсения Адольфовича столь болезненную реакцию. Извлекаемые из-под руин, из древних залежей золы и камня произведения искусства до сего момента представлялись ему островками цивилизации и культуры, уцелевшими в разрушительной агонии времени. Теперь же в невозмутимом спокойствии богини ему мерещился ее сговор с этим самым временем, которое не уничтожило ее только потому, что богиня была готова прозябать в современных джунглях, заселенных не зверями, но варварами. Она украсит жилище одного из таких варваров, перейдя в разряд обычных интерьерных объектов, заняв место рядом со сделанными под старину часами, со столиками и креслами на изогнутых ножках, пародирующими стиль ампир, с пальмами в горшках и шкафами-купе.

Солнце скользило по лицу Афродиты-Анадиомены, заостряя свои блестящие иглы на участках, где сохранилась позолота. Арсений Адольфович встал с кресла, добрел до столика, где стоял чемоданчик из коричневой кожи, схватил валявшуюся рядом ткань – кусок серо-голубого габардина – и набросил на бюст.

Он не будет больше смотреть на эту изменившую канонам красоты и приличия богиню. Сердце сбавило свой неистовый темп, легкие почувствовали новый приток воздуха. Арсений Адольфович старался не глядеть на стеллажи с расставленными на них сокровищами, которые он отвоевал у времени и нынешних варваров. Целые, если не считать отбитых краев и ручек, и собранные по кусочкам амфоры и пифосы, глиняные статуэтки, изображающие сидящих женщин и актеров, добытые из курганных захоронений, расписные чернолаковые греческие сосуды, ваза с рельефными украшениями второго века до нашей эры, небольшая чернофигурная гидрия с нарисованной на ней передней частью быка, тянущегося к большому сосуду – лутерию, чернолаковая солонка и светлый глиняный сосуд для масла, лекиф с тремя пальметками, металлические изогнутые скребки – стригили, с помощью которых греческие атлеты счищали слой масла с приставшим к нему песком, – все, что услаждало глаз и амбиции профессора, теперь угнетало его.

Словно все эти предметы несли на себе тонны земли, пепла и лавы, из которых были добыты.

Все эти сокровища Арсений Адольфович хранил в ящиках вделанного в стену шкафа, которые запирались на ключ. Он выставил их на стеллаж, стремясь найти противовес ускользающей от него Афродиты. Профессор хотел убедить себя, что обладает достаточными ценностями, чтобы желать еще присовокупить к ним бюст богини. Но как только он окончил раскладку черепков и стригилей, силы покинули его.

Арсений Адольфович еще не добрался до сердцевины коллекции, намеренно как можно дольше сохраняя свой козырь в темных недрах шкафа. Бюст Деметры, мраморную головку Афродиты, терракотовую статуэтку этой же богини с голубем в руках, бронзовую статуэтку Посейдона Сосинея он берег на потом, решая выставить все эти прелести перед ликом лицемерной Афродиты-Анадиомены как упрек.

Он без конца любовался головкой Афродиты. Та была изображена с полузакрытыми веками. Кокетливое движение век богини затмевало для него косметические ухищрения современных женщин. Его осторожные пальцы досконально изучили овал ее лица, со всеми отметинами времени, со всеми царапинами и неровностями.

Он подолгу рассматривал фигурку Посейдона, играющее на бронзе солнце погружало его в транс. В его полуобморочном сознании вспыхивали радуги – одна другой ярче и цветистей. Он высвобождался из серого костюма, выпархивал, словно птица из порванных силков, и летел в Пантикапей.

Облаченный в хитон, смотрел он на величественные статуи Посейдона Сосинея и Афродиты Навархиды, установленные навархом Панталеоном.

Море плавилось на солнце, снежная белизна мрамора била в глаза. Кругом суетился не догадывающийся о грозящих ему испытаниях народ. Храм Посейдона, как и сам бог морской стихии, казался вечным.

Флот Митридата обуздывал коварных пиратов, мешавших торговле на Черном море. Посейдон Сосиней и Афродита Навархида хранили корабли от напастей, взирая с горы Митридат на понтийскую армаду.

«Митридат, Митридат...»

Имя понтийского царя отравленной стрелой проникло в мозг.

Яд пробежал по телу, заставив профессора резко выпрямиться. Его застывший взгляд медленно двигался по горе исторических документов, бумаг и книг, которые он беспощадным образом сгрудил, освобождая место для своей коллекции. Горечь досады затопила душу Арсения Адольфовича.

Сколько он ни бился над тайной Митридатовой казны – все впустую.

Он исследовал бездну документов и свидетельств, ездил в Грецию, Италию и Турцию, где дни и ночи рылся в архивах, стремясь разгадать тайну пропавших сокровищ. Он выдергивал из мрака обрывки писем, добывал из пепла лет исторические детали, складывал их, подгонял одну к другой, чтобы перед ним наконец заблистал хотя бы слабый огонек надежды. Он загорался и сдавался, неистовствовал и покорялся, отметал записи и свидетельства и снова бдил над ними, окрыленный какой-нибудь догадкой.

Так проходили годы. Арсений Адольфович, удивляясь собственному упорству, метался между веком Митридата и нынешним веком. Если бы его обследовал какой-нибудь психоаналитик, то отозвался бы о его мышлении как об импульсивно-компульсивном. Мысль профессора бежала по кругу, по замкнутому кругу.

Как ни было ему горько прощаться с Афродитой да и со многими другими находками, все эти огорчения лежали в верхнем пласте его сознания.

В глубине же слабо мерцал таинственный факел, освещавший выбитое в стене имя Митридата. При каждом его упоминании, при любом намеке на возможность разгадать злополучный секрет сокровищ пламя факела вспыхивало с новой силой, грозя расплавить мозг и душу профессора.

Вот и сейчас, обозревая горы бумажного хлама, испепеляемого на протяжении многих лет его недремлющим взглядом, он почувствовал в груди знакомое жжение. Нет, если так и дальше пойдет, он заработает инфаркт!

Думы профессора помимо его воли волнами омывали берег с названием «Митридат». Этот берег, подобно Вифинии или Каппадокии, лежал по ту сторону моря. На этой стороне мучился неразгаданностью древней тайны он, Арсений Адольфович Миллер, человек, для которого прошлое обладало большей реальностью, нежели современность.

Арсений Адольфович мрачно усмехнулся. При всей непохожести судеб, его и Митридата объединяла жажда могущества. Митридат добивался превосходства над Римом, Арсений Адольфович – превосходства историка, эрудиция и упорство которого заслуживали щедрого вознаграждения, например, Митридатовой казны. Профессор прятался за ширмой исторического интереса, чтобы не признаться самому себе, что прежде всего его интересует богатство и власть. И здесь он мало чем отличался от невежественного Хазара. Просто он, Арсений Адольфович, понял, что черпать золото и серебро можно из прошлого.

Он отказывался сравнивать себя с Хазаром, который незаконно сбывал найденные в раскопах древности через вице-мэра и отстегивал профессору определенную часть, зато с восторженным упоением проводил параллель между жизнью своей и Митридатовой. Митридат был умным, жестоким и подозрительным. Арсений Адольфович – здесь он готов был себя немного покритиковать – тоже не отличался добродушием, будучи при этом интеллектуалом. Митридат знал двадцать два языка, Арсений Адольфович – шесть, в том числе древнегреческий и латынь. Митридат не мог успокоиться, борясь за первенство на морях, в Греции и Малой Азии, и он, Арсений Адольфович, не знал покоя, разгадывая тайну царских сокровищ.

За три войны, которые он вел против Рима, Митридат, демонстрируя высокое полководческое искусство, побеждал таких римских полководцев, как Кассий, Маний Аквилий, Оппий. Он сталкивался с Луцием Лицинием Лукуллом и Корнелием Луцием Суллой, оказывая и тому и другому стойкое сопротивление. Даже после того, как в итоге третьей десятилетней войны его войска были разгромлены Гнеем Помпеем, Митридат не сдался, хотя и бежал к своему зятю, армянскому царю Тиграну Второму. Бежал лишь затем, чтобы залечить раны и собраться с силами для новых сражений.

Арсений Адольфович проявлял столь же завидное упорство и силу воли.

Митридат прославился не только как бесстрашный и опытный военачальник, но и как хитрый удачливый дипломат. Свою дочь он выдал замуж за армянского царя, а собирая войска для борьбы с Римом после победы в войне, спровоцированной проконсулом Лицинием Муреной, Митридат сумел создать коалицию из скифов, сарматов, фракийцев, германцев, а также пиратов-киликийцев.

Внимание Арсения Адольфовича сконцентрировалось на последнем периоде жизни Митридата. Этот период мог бы составить содержание возвышенной трагедии, повествующей о борьбе героя-одиночки против мощного многочисленного врага и предательства близких. И все же Арсения Адольфовича интересовал больше меркантильный аспект этого исторического действа. Его занимал вопрос о казне. Оставил ли Митридат сокровища у своего зятя или привез их с собой в Пантикапей? Или богатства пребывали в ином секретном месте? Были ли они разграблены, растащены или так и сгинули одним махом, пропали без вести?

Попав в привычное колесо, извечная мысль профессора вхолостую завращалась, не неся никакого разрешения. Он смежил веки. Наэлектризованные блеском неведомых сокровищ зрачки распались на миллионы светящихся точек. В затылке ухал тяжелый молот. Арсений Адольфович откинул голову на спинку кресла, представляя себе несметные сокровища, помассировал голову, но боль не затихала. Тогда он медленно поднялся, открыл ящик стола, достал пузырек с успокоительным. Приняв лекарство, снова уселся в кресло.

* * *

Серебряная монета жгла ладонь. На лицевой стороне была изображена голова не то бога, не то царя. На оборотной – рог изобилия с двумя звездами по сторонам. Галина сунула монету в карман рубашки.

Оглянулась. В дверях стоял неслышно вошедший в дом Иннокентий.

– Красивая монета? – с усмешкой спросил он.

– Что? – прикинулась, что не расслышала, Галина.

– Монета красивая?

Иннокентий подошел к Галине и, схватив одной рукой оба ее запястья, другой быстро достал из ее кармана монету.

– Да, ничего, – улыбнулся он, отпустив девушку и держа монету двумя пальцами. – Здесь голова Гелиоса, а здесь, – перевернул он монету, – рог изобилия со звездами Диоскуров.

Галина глаз не опустила. Она смотрела даже с вызовом.

– Лучшее средство защиты – нападение? – снова усмехнулся Иннокентий. – Прав был Аристотель: добродетель – удел немногих людей. Платон тоже был прав, говоря, что для того, чтобы набраться мудрости, нужно иметь досуг, то есть не работать. Но как совместить обе эти истины? Не противоречит ли одна другой?

– Что ты хочешь этим сказать? – напряженно глядела на него Галина.

Распотрошенный мешочек с находками лежал на столе.

– Ты решила предпочесть Платона, причем любым путем.

Ты не хочешь работать – и это для тебя главное. А то, какой ценой достичь этого, – ерунда. Можешь даже обворовать приятеля!

– Я просто посмотрела, – закусила губу Галина.

– И решила сунуть в карман? – недоверчиво качал головой Иннокентий.

– Ну, с кем не бывает! – театрально вздохнула она.

– Ты поэтому пригласила меня у тебя поселиться? Чтобы, дождавшись удобного случая, ограбить меня?

– Перестань драматизировать. Никто не собирается тебя выставлять вон. – Она подошла к Иннокентию и, задрав голову, безбоязненно посмотрела ему в глаза. – Оставайся. Ты принес базилик?

– Принес, целый ворох базилика. Странно, что ты еще про него не забыла, – насмешливо взглянул на нее Иннокентий.

– Ну так сними ведро с плиты и налей ванну, – лукаво улыбнулась Галина.

– А ты в это время займешься моим мешком?

– Нет, обещаю. Прости.

Она стыдливо потупилась. Иннокентий махнул рукой и пошел на кухню.

* * *

В проеме между мраморными колоннами на цвета слоновой кости стене подрагивают два темных силуэта. Картинка приближается. В тишине высоких покоев гулко звучат чьи-то шаги. Из охристого тумана выплывают профили – сосредоточенный, словно высеченный из камня профиль восточного деспота, и горбоносый, но при этом кажущийся более мягким, – молодого мужчины в хитоне.

Митридат Шестой Эвпатор (скрежеща зубами):

Помпей жаждет моей крови. Он уже празднует победу. Я потерял все свои владения.

Тигран Второй Армянский (стараясь держаться твердо): Ты можешь рассчитывать на мое гостеприимство.

Митридат: Ты говоришь так, как будто волен распоряжаться собой. Римляне не простят тебе твоего упорства под Тигранокертом.

Тигран (горькая складка залегла у его губ):

Это было тяжелое для нас поражение. Моя армия превосходила армию Лукулла в восемь раз. Но что это дало? Лукулл заставил меня кусать локти, посыпать голову пеплом. Он занял все возвышенности, атаковал мою конницу с тыла, разгромил пехоту. Но все же мы выстояли! А ты с твоим войском даже перешел в наступление! Лукулл действовал коварством и хитростью.

Но вспомни – забыв о ранах и потерях, мы собрали остатки войска и разгромили Лукулла под Артаксатой и отвоевали Понт и Армению.

Митридат (злобно): Теперь все по-другому. Греки против меня, боспоряне бунтуют... Я выдворен из Эгейского моря, скоро и на Понте не останется для меня места!

Тигран (желая ободрить тестя): Вспомни битву под Халкидоном. Семьдесят кораблей Рутилия Нудона были разгромлены, Рим плевался кровью!

Митридат: Все это прошлые дела. Нужно быть мальчишкой, чтобы не понимать, как изменилось мое положение. Я не собираюсь сдаваться, я скорее брошусь на меч, чем приползу на коленях к Помпею и запрошу мира.

Тигран (уже не скрывая подавленности): Тяжелая судьба ждет Армению.

Митридат (с суровой откровенностью): Мир невозможен.

Тигран (неуверенно): Отправь гонца к Фарнаку, возможно, он одумается...

Митридат (свирепо вращая глазами): Жаль, что я не убил его, как Махара!

Тигран: Ты еще вернешь себе Вифинию, Каппадокию и Пафлагонию...

Митридат (тая досаду): Я не тешу себя обманчивыми надеждами, хотя и не намерен отступать. Что толку вспоминать о былых победах? Сейчас самое время позаботиться о будущем.

Тигран: Ты окончательно решил ехать в Пантикапей?

Митридат: Да.

Тень на стене мечется, профиль Митридата исчезает, а вместо него на стене вытягивается темное пятно. Ковер заглушает шаги.

Тигран: А казна?

Митридат: Я уже позаботился об этом.

Тигран: В Колхиде и на Боспоре неспокойно. Может, оставишь ее у меня? Ты всегда сможешь забрать ее. Оставь ее у меня до лучших времен, возьми только необходимое.

Митридат (отрывисто): Мне понадобятся многие тысячи талантов, чтобы собрать войско и заплатить наемникам. Завтра я отправляю с казной Архелая. Он спрячет ее в надежном месте, до которого мне будет легче добраться, чем до тебя. Потом Архелай отправится в Боспор. У меня же еще есть здесь дела.

Тигран: Ты доверяешь ему?

Митридат (с горечью): Кому сейчас можно доверять?

Митридат, с рубиновой диадемой на голове, облаченный в белую, с пурпурной каймой хлену, схваченную на плече золотой застежкой, пересекает пространство между колоннами. Он застывает у золоченого кресла Тиграна. На мизинце Эвпатора, похожий на воды бушующего моря, сияет огромный сапфир.

На столике меж креслами сверкают серебряные кубки с хиосским вином.

Тигран: Не разумнее ли было бы оставить казну у меня?

Митридат (его мягкий тон не может скрыть напряжения):

Я ценю твою заботу, но уже все решил.

Тигран: Это будет Колхи?..

Арсений Адольфович вздрогнул от долетевшего до него с нижнего этажа шума. Грубое рявканье Хазара пробило защитную стену его сна.

Он выпрямился, протер глаза. Солнце клонилось к закату. Атласная штора чуть колебалась, превращенная угасающими лучами в оранжево-малахитовую лагуну. Сиреневые тени легли вдоль нее изрезанными берегами.

Арсений Адольфович поморщился от досады, устало поднялся.

Он и не заметил, как уснул. Море у самого горизонта клубилось фиолетовой дымкой. Ее прорезали стальные отсветы, скользя по поверхности моря. Охристой ватой неподвижно висели в небе маленькие облачка. Стоявшее под ними солнце брызгало в них жидким золотом, утяжеляя их снизу и превращая их верхушки в розовые рыхлые коконы, готовые просыпаться абрикосовым цветом. Кипарисы наливались густым изумрудом, оправленным в индиговый контур. Их печальная отстраненность особенно впечатляла на фоне жадных до света и веселых виноградников, чья яркая зелень все еще купалась в лучах, подобно тому, как дети на пляже, игнорируя строгие окрики родителей, продолжают плескаться в воде, даже посинев от холода.

Бесцеремонный стук в дверь заставил профессора вздрогнуть.

Он еще не пришел в себя. В глубине его сознания, выхваченные из унылой мглы пламенем камина, дрожали говорящие тени. Стук повторился. Арсений Адольфович поправил галстук и пошел открывать. В узком проеме показалась толстая морда Ника.

– Хазар зовет, – сипло сказал он.

– Иду, – ответил профессор, не узнав собственного голоса.

Накрытая куском габардина Афродита-Анадиомена не волновала больше профессора. В его ушных раковинах подобно плеску моря звучали таинственные отзвуки. Зачарованный, он даже не почувствовал вначале горечи разочарования, которая, едва он вышел из комнаты, накрыла его подобно морскому валу. Он не дослушал! Ему помешали!

Белые балясины прыгали перед Арсением Адольфовичем, когда он спускался по широкой лестнице на первый этаж. В уставленной копиями с античных статуй гостиной Хазар рассчитывался со скульптором.

– Где я могу тебя найти? – сурово спросил он. – Если что не так, нужно будет исправить...

Под черными изогнутыми бровями Хазара глаза его смотрели так, словно он был уверен, что «что-то не так». Юра спокойно выдержал подозрительный взгляд авторитета и качнул головой.

– Там правда все нормально? – обратился Хазар к Михаилу, наиболее благообразному телохранителю, какие у него когда-либо были.

Тот мотнул головой.

– С одним ангелочком пришлось повозиться, но в целом композиция удалась, – сказал Юра.

– На вот, – Хазар достал из раскрытого портмоне и сунул ему сотню долларов вдогонку выплаченному гонорару, – считай, что премия. Я для Пашки ничего не жалею, – оседлал он своего любимого конька.

Развить тему собственной щедрости ему помешало появление профессора.

– Все готово? – Хазар поднял на него строгий взгляд.

– Готово, – рассеянно кивнул профессор.

– Иди сюда, – поманил Хазар Арсения Адольфовича, – я тебе кое-что покажу.

Арсению Адольфовичу более всего хотелось, чтобы его оставили в покое, но перечить он не смел. Сотрудничество с Хазаром, хотя и таило в себе бездну разочарования, все же было очень выгодным. Поэтому Арсений Адольфович вслед за Хазаром подошел к стоявшему вблизи ниши низенькому столику на ножках в виде львиных лап. На столике покоился некий предмет, накрытый темно-красной материей. Хазар потянул за край, и взорам профессора предстала выполненная в сатирическом ключе скульптура женщины. Каждое из полушарий гигантской груди превосходило по объему как минимум в три раза ее голову. Едкая насмешка скульптора, однако, ускользала от восприятия Хазара. Он, по всей видимости, относился к изображению вполне серьезно.

– Ну как? – Хазар смеялся.

Зная о взыскательном вкусе профессора, он хотел над ним подшутить.

Но Арсению Адольфовичу было не до шуток. Он не дослушал разговор Митридата с Тиграном, он опять не узнает, где сокровища! Приглушенное негодование сделало его язвительным. И чтобы доставить себе удовольствие продемонстрировать свое превосходство, а заодно указать на эстетическую слепоту авторитета, профессор небрежно процедил:

– Сатира...

– Что? – не понял Хазар.

– Наши современные скульпторы только и могут, что насмехаться над женщиной. – Презрительно морща нос, Арсений Адольфович отошел от столика, в эту минуту равнодушный ко всей мировой скульптуре – античной и современной.

– Это как понимать? – Хазар почти негодующе смотрел ему в спину. – Да такие сиськи каждой иметь за счастье! Весь Голливуд стоит на ушах, бабы с ума посходили – силикон себе впрыскивают!

Да это же прикольно – такая голова и такие сиськи! Весело!

– Вот именно, – профессор обернулся, кривя рот в усмешке.

– А эти бабы, – Хазар тыкнул пальцем сначала в статую Афродиты, потом – в статую Психеи, – у них же одни жопы, титек вообще нет! Здесь, значит, мясо, – теперь он шлепал себя по ягодицам и бедрам, – а тут, – приставил он сложенные кольцом указательный и большой пальцы обеих рук к груди, – ни шиша! Чисто конкретное уродство! Ни хрена твои греки в красоте не понимали. Но приходится их держать, – ухмыльнулся он, – древность все же... Ладно, собирайся, – добавил он, вытащив из-под рубахи трубку мобильника, – к Кузьмичу поедем. И эту бабу рогатую не забудь...

Вице-мэр города – Сергей Кузьмич Пеньков – отдуваясь, вышел из сауны. Его заплывшее тело покрылось розово-белыми пятнами, отчего он стал походить на большого поросенка. Короткий вздернутый нос, прилепившийся на его раскормленном лице, усиливал это сходство.

Сисястая девица, сидевшая в комнате отдыха, вскочила и, взяв белоснежную простыню, накинула ее на плечи Пенькова. Нисколько не смущаясь, хотя из одежды на ней были только черные узенькие плавки, она улыбнулась Сергею Кузьмичу.

– Мартини, ром, коньяк? – раболепно спросила она.

– Мартини, – сухо кивнул Пеньков, не глядя на девицу.

Он закинул один край простыни на плечо на манер греческой туники и направился к шезлонгу, стоявшему у распахнутых настежь дверей, ведущих во внутренний дворик.

Казалось, его совершенно не интересовали прелести прислужницы, хотя она их старательно выставляла напоказ. Сергей Кузьмич с тайной любовью поглядывал на современную копию бегущего Гермеса, статуя которого возвышалась рядом с выходом во внутренний дворик. Еще одна статуя – оригинал, подаренный ему Хазаром, – была спрятана от посторонних глаз в спальне на втором этаже.

Девица взяла с мраморного столика конической формы фужер, в котором плавала зеленая оливка, и подала шефу. Тот сперва шумно опустился в шезлонг и только потом принял из рук девицы фужер.

– Машка, твою мать, а лед где? – грубо поинтересовался Пеньков.

– Простите, Сергей Кузьмич, – она бросилась к огромному холодильнику, стоявшему в углу комнаты, и нырнула в него, оставив снаружи только аппетитную задницу, рассеченную надвое тонкой полоской бикини.

Но Пеньков на нее не смотрел. Он повернулся к стоявшему рядом шезлонгу, на котором сидел начальник местной милиции. Тот был завернут в такую же простыню и потягивал из керамической кружки холодное пиво.

– Учишь их, учишь, – пробурчал Пеньков, – а они... А-а, блядство сплошное. Ты как считаешь, Валерий Иваныч?

Валерий Иванович Сошкин совсем не походил на начальника, тем более милицейского. Тем более без формы. Он был небольшого росточка, из-за чего страдал всю свою сорокалетнюю жизнь. Милиционер во все глаза пялился на Машу, вернее на ее зад, и не расслышал вопроса вице-мэра.

– Чего? – он повернулся к Пенькову, одним глазом все-таки посматривая на девицу.

– Ты что, спишь? – недовольно скривился Пеньков.

Он не стал слушать, что ему ответит милицейский начальник, а заорал благим матом:

– Машка, блядь такая, долго тебя ждать?

– Сергей Кузьмич, – томно проворковала она, – все готово.

Она в полупоклоне замерла возле Пенькова, едва не положив ему на голову свои трепыхавшиеся груди.

– Пшла вон, – он принял из ее рук фужер с мартини и барским жестом показал ей на дверь. – Хорошо, – сделав глоток, он снова устремил свой взгляд на статую Гермеса.

– Хорошо, – согласился Сошкин, провожая взглядом поводящую бедрами девицу.

– Теперь давай к делу, подполковник, – Сергей Кузьмич напомнил гостю, для чего тот к нему пришел.

– Не волнуйтесь, Сергей Кузьмич, – успокоил его Сошкин, – не будет никакого дела.

– А если Артеменко будет настаивать?

– Если Артеменко будет настаивать, то оно вообще затеряется, – сделав большой глоток пива, ответил подполковник.

– А может, стоит подумать о том, чтобы оно затерялось побыстрее, – настаивал Пеньков. – Знаешь ведь, как это мне руки связывает.

– Пока нельзя, Сергей Кузьмич, – покачал головой Сошкин. – Я, конечно, начальник, но... Могут быть комиссии, проверки всякие.

Пусть сначала все уляжется, а потом мы его так запрячем – ни один археолог не раскопает.

– Ты же знаешь, подполковник, кто тебя посадил на твое место.

– Вы, Сергей Кузьмич, – внутренне передернулся Сошкин.

– То-то, – кивнул Пеньков. – Если Артеменко меня скинет, то и ты долго на своем месте не задержишься, сечешь?

– Мы понятливые, Сергей Кузьмич, – устало произнес Сошкин.

Ему настолько обрыдло слушать наставления Пенькова, что он уже не рад был приглашению в сауну. Правда, здесь можно было на халяву напиться и нажраться, да еще на голых девок посмотреть (и не только посмотреть), но этот перестраховщик уже начинал действовать ему на нервы. Сошкин уже в который раз объяснял ему, что не допустит разбирательства дела в суде, а тот все бухтел и бухтел...

Сошкин тремя большими глотками допил пиво и поднялся. Скинул со своих плеч простыню.

– Пойду еще погреюсь, – улыбнулся он Пенькову и направился в парилку.

– Иди-иди, – со вздохом кивнул Пеньков.

Как только за Сошкиным закрылась дверь в парную, в проеме появилась Мария, держа в руках трубку радиотелефона.

– Вас, Сергей Кузьмич, – она протянула трубку шефу.

– Кто? – он недовольно посмотрел на секретаршу.

– Эдуард Васильевич, – негромко ответила она.

– Скажи, что меня нет, – Пеньков отрицательно покачал головой.

Сейчас ему совсем не хотелось видеть воровского авторитета.

– Вы ему назначили, – упрямо стояла на своем секретарша.

– Ладно, давай, – он нехотя протянул руку к трубке, продолжая в другой руке держать фужер с мартини. – Слушаю, – проговорил он в микрофон.

– Здравствуй, дорогой, все в порядке? – услышал он голос Хазара.

– Да, Хазар, можешь приезжать.

– Я тебе кое-что приготовил, кроме того, о чем мы говорили вчера.

Думаю, тебе понравится.

– Интересно, – хмыкнул Пеньков в трубку.

– Я буду через двадцать минут, – сказал Хазар и отключил связь.

– Через двадцать минут приедет Эдуард Васильевич, – сказал Пеньков секретарше, отдавая трубку, – пусть его проведут в гостиную.

– Хорошо, Сергей Кузьмич, – кивнула Маша и направилась к выходу.

Вышедший из парилки Сошкин успел увидеть, как она, вихляя задницей, идет с телефоном к стеклянным дверям. Он сглотнул слюну, которая едва не вытекла у него изо рта, и плюхнулся в шезлонг, прикрывшись простыней.

– Умеете вы себе людей подбирать, – мечтательно улыбнулся он, продолжая глядеть на секретаршу.

Вице-мэр сделал вид, что не расслышал его.

– Я тебя минут через десять оставлю ненадолго, – Пеньков допил мартини и поставил фужер на ручку шезлонга. – Ты уж извини, дела... Если хочешь, я пришлю двух-трех девочек – обслужат по высшему разряду.

– Хватит и одной, – Сошкин опустил глаза, предвкушая удовольствие.

– Да не тушуйся ты, будь как дома, – поднялся Пеньков.

Он скинул простыню и надел лазурный махровый халат, висевший на деревянной вешалке. Ему нужно было немного побыть одному.

Он вышел во дворик, распорядился насчет девочек для Сошкина и поднялся по наружной лестнице на террасу второго этажа.

Вскоре он увидел на дороге, ведущей к его загородной резиденции, серо-зеленый джип, за которым двигался черный «шестисотый» «Мерседес».

Охрана открыла ворота, и кортеж въехал на территорию.

* * *

Послание было адресовано некоему Семониду. Отправитель – начальник эргастерия Агесилай. Он извещал Семонида, что заказ его выполнен.

Далее шло перечисление утвари, изготовленной в керамической мастерской.

Кроме пифосов, амфор и лекифа, значился еще светильник. Некоторые из слов были полустерты, другие Иннокентий не смог перевести, так как изрядно подзабыл язык, но в основном содержание было понятно.

Иннокентий улыбнулся древним каракулям. Надо же, людей еще волновали такие мелочи, когда их город терпел одно нашествие степных кочевников за другим!

Разрезанная скальпелем свинцовая пластина, которую Иннокентий обнаружил свернутой в трубку на морском дне, лишилась своей вековой тайны. Чтение дезавуирует.

Иннокентий вышел в сад. Густой и неухоженный, посыпанные крупным гравием дорожки с висящими над ними лампочками. Иннокентий двинулся по одной из них, ловя слухом плеск воды и блаженное мурлыканье Галины. Из воды высовывалась только ее голова. Поверхность была изумрудной от свежих листьев базилика.

– Это омолаживающая ванна, – весело сказала она и шлепнула ладонью по воде.

Фонтан брызг взвился в воздух, обдав Иннокентия.

– Недурно устроилась.

Над ванной, затерянной в глухом углу сада, нависали ветви грецкого ореха и мушмулы. Виноградные лозы карабкались по стволам деревьев с упорством паразитов.

– Вот если бы тут была еще пальма с бананами! Тогда можно было одновременно принимать ванну и завтракать, – Галина мечтательно смежила веки и зевнула.

Иннокентий поднял взгляд, озираясь вокруг. Из окон соседней дачи, находящейся на возвышенности, вполне могли видеть это омовение. Хотя с точностью судить, стоя возле ванны, Иннокентий не мог. Не исключено, что листва деревьев делала Галину неуязвимой для любопытных глаз.

Дачи, располагавшиеся слева и справа, занимали равную с домом Галины высоту, к тому же были огорожены двухметровыми заборами, а значит, не могли служить наблюдательным пунктом скучающим соседям.

– Думаешь, кто-то следит за нами? – прочла его мысли Галина. – И тайно онанирует?

Она прыснула со смеху.

– А мне можно будет искупаться? – спросил он.

– Грей воду, мой дом лишен элементарных удобств, – смеясь ответила она.

– Я искупаюсь в твоей воде, что позволит мне узнать твои мысли.

Он подал Галине висевшее на ветке полотенце. Она поднялась из ванны, облепленная сиреневыми листьями базилика. Листья заскользили с ее мокрой кожи. Завернувшись в полотенце, Галина искала ногой шлепанец, когда до их слуха долетел скрип калитки. Галина на миг застыла от неожиданности. Через секунду они увидели хмурого молодого человека в синей футболке и голубых джинсах. Он стоял на дорожке и неприязненно разглядывал успевшего к тому времени плюхнуться в ванну Иннокентия.

– Знакомьтесь, – сделала попытку непринужденно улыбнуться Галина, – Валентин. Иннокентий. Валентин – мой брат, – обернулась она к Иннокентию, – Иннокентий – мой приятель, – объяснила она брату. – Он поживет у нас немного. Кстати, он повздорил с Лехой.

Выше среднего роста, угловатый, с темными вьющимися у шеи волосами, Валентин выглядел враждебно настроенным по отношению к миру подростком.

На его худом лице со впалыми щеками застыло напряженное выражение.

Черные глаза и нос с горбинкой добавляли его физиономии мрачной выразительности.

– Ну, – завернувшись в полотенце, Галина направилась к дому, – вы здесь пообщайтесь немного, мне нужно переодеться.

Оставив их, она ушла. На площадке перед ванной воцарилось напряженное молчание. Иннокентий не знал, что на уме у Валентина, и поэтому положение свое воспринимал как не вполне уместное. Он голый сидел в ванне, наполненной водой с базиликовыми листьями, а брат Галины стоял над ним, нервно поигрывая желваками. Он вдруг опустил взгляд на штаны и майку, валявшиеся перед ванной, которые Галина предложила пока поносить Иннокентию.

Снова поднял голову и пристально поглядел на развитые плечи Иннокентия, торчащие из воды.

– Галина дала мне твои вещички, – пояснил Иннокентий. – Леха всю мою одежду покромсал.

– Было за что? – как бы между прочим поинтересовался Валентин.

– Как сказать, – Иннокентий пожал плечами.

– Говори уж как есть.

Пришлось снова все рассказывать, теперь брату. Интересно, думал Иннокентий, он правда ее брат? Что-то не слишком похож. Собственно, какое ему дело? Даже если и не брат.

– Ты с ней спал? – кивнул Валентин в сторону дома, когда Иннокентий закончил рассказ.

– Она уже большая девочка, – Иннокентий поднялся и вылез из ванны, – сама может решать, с кем ей спать.

Оставляя на дощатом настиле мокрые следы, он натянул одежду прямо на влажное тело. Вот теперь легче. Теперь они были в равном положении, если что.

– Вот что, Иннокентий... – холодно произнес Валентин.

– Можно просто – Кеша...

– Значит, так, Кеша, – Валентин задумчиво глядел куда-то сквозь Иннокентия, – думаю, тебе лучше отсюда убраться подобру-поздорову.

– Ты что, выгоняешь меня? Это же неблагородно. Подумай сам, куда я пойду? У меня нет даже палатки.

– Это твое дело, – щуря глаза на заходящее солнце, покачал головой Валентин, – меня это не касается.

– Ну что, мальчики, поговорили? – У ванны появилась Галина.

В ситцевом платье в мелкий цветочек на тонких бретельках и мокрыми распущенными волосами, она напоминала теперь дриаду.

– Поговорили, – медленно сказал Иннокентий.

– Ты что, Валя, – она недовольно посмотрела на брата, – что-нибудь сказал ему?

– Если все, что он рассказал, правда, ему лучше отсюда уйти, и как можно скорее. Леха таких вещей не прощает. Если он или Хазар узнают, что этот, – Валентин кивнул в сторону Иннокентия, – у нас, будет плохо и нам, и ему.

– Никто ничего не узнает, – Галина покачала головой и взяла брата под руку. – И потом, где я еще найду такого жильца?

В наш район даже дикари не забредают. Все, решено, – она отпустила Валентина и, обняв Иннокентия за талию, увлекла в дом.

Иннокентию ничего не оставалось, как подчиниться. Тем более что он был не против.

– Чем он будет тебе платить? – Валентин тащился сзади. – У него же ничего нет. Он гол как сокол.

– Заработает, – не оборачиваясь, ответила дриада.

– А Леха? – не успокаивался брат.

– Леха ничего не узнает, если, конечно, ты ему не накапаешь.

В доме был накрыт стол. Розовато-красные помидоры, зеленые пупырчатые огурчики, редиска, переложенная веточками сизовато-зеленой кинзы и кудрявой петрушки, нарезанный толстыми кусками сулугуни, из которого сочилась белесоватая влага, пара колец домашней колбасы и ломти белого хлеба.

– Не хватает только вина, – Галина весело посмотрела на брата и протянула ему глиняный кувшин.

– Не волнуйся, – ободряюще взглянула она на Иннокентия, когда Валентин вышел из комнаты, – Валька только с виду такой суровый.

– Может, вам действительно лучше не рисковать? Ведь Леха, как я понимаю...

Она не дала ему договорить.

– Не хочу ничего слышать, – Галина притворно зажала уши, – ты остаешься, и все.

После таких уговоров пришлось остаться.

* * *

Пеньков недовольно покачал головой и спустился в гостиную, располагавшуюся в другом крыле П-образного здания. Провалившись в мягкое кожаное кресло, он стал поджидать авторитета. Тот вошел в сопровождении профессора.

На Хазаре были легкие светлые штаны и ярко-красная гавайская рубаха навыпуск. В руках он держал какой-то объемистый сверток. Профессор, как обычно, был во всем сером: серый костюм, светло-серая сорочка и темно-серый галстук.

– Не можешь ты без показухи, – нравоучительно сказал Пеньков, обменявшись с Хазаром рукопожатием.

– Не понял, – вскинул тот на него недоуменный взгляд.

– Ты же меня компрометируешь, Эдик. Для чего вся эта помпа:

«Мерседес», джип сопровождения? Тебя же вычислят как дважды два. Пронюхают журналисты – я ведь не отмажусь. И так у меня проблемы, да еще ты. Больше ко мне с таким кортежем не приезжай. И вообще, нужно встречаться где-то на нейтральной территории.

На яхте, например.

– Как скажешь, Сергей Кузьмич, – льстиво улыбнулся Хазар, – только ерунда все это. Кто докажет, что это я к тебе приезжал? Стекла же тонированные.

– При чем здесь стекла? Твои номера на всем побережье знают.

– Ладно, успокойся, Сергей Кузьмич, – заискивающе заглянул в лицо Пенькову Хазар, – посмотри лучше на это.

Он шагнул к свертку и сдернул с него покрывало. Под покрывалом оказалась деревянная статуя, выполненная в абстракционистской манере. Стройные ноги и чрезмерно узкая талия как бы подчеркивали огромные полушария грудей, отполированных и покрытых лаком. Каждая из них была в несколько раз больше головы, торчавшей над узкими остроугольными плечами. Ручки, одна из которых была закинута за голову, а другая опиралась на откляченную ягодичную мышцу, напоминали угловатые палки.

– Что это? – Пеньков, продолжавший до этого сидеть в кресле, выбрался из него и недоуменно уставился на скульптуру.

– Условное название «Памелла», – сказал Хазар, любовно оглядывая скульптуру. – Это подарок, – добавил он после некоторой паузы, – у тебя же завтра день рождения.

Хотя ты меня и не приглашаешь, а я все равно тебя поздравляю.

– Чего ты несешь, Хазар? – Пеньков возвел очи горе. – Ты же знаешь, у меня будут серьезные люди.

– А я, значит, не серьезный? – в голосе Хазара блеснули металлические нотки.

– Я не в том смысле, – поморщился Пеньков, – мероприятие почти официальное. Будут представители прессы. Подумай, что будет, если тебя здесь увидят. Да я после этого и недели на своем месте не продержусь. Господи, ну что за люди! – с досадой воскликнул он и снова плюхнулся в кресло.

– Ладно, Кузьмич, замяли, – отчаянно зажестикулировал Хазар, – дело твое. Только от подарка не отказывайся. Если не понравился, так и скажи.

Пеньков еще раз окинул быстрым взглядом скульптуру.

– Занятно, – он пожевал губами, стараясь не показать своего разочарования.

– Правильный пацан резал, – сказал Хазар, – он и Пашке надгробие сварганил. По моим указаниям, естественно.

– Спасибо за подарок, – кивнул Пеньков. – Кстати, насчет Пашки, – перевел он разговор в другую плоскость, – милиция работает в полную силу. Так что ты не дергайся, чтобы не травмировать общественность.

Лицо Хазара вдруг сделалось каменным, а глаза, напротив, забегали, словно пузырьки в газированной воде.

– Я Пашкиного киллера сам найду и на куски порву, – расширяя ноздри, сказал он.

– А я сказал, не суетись! – заорал Пеньков, подскакивая в кресле. – Мне и без тебя забот хватает! Все должно быть по закону, – снизив тон, добавил он.

– Как же, по закону, – Хазар расплылся в масленой улыбке, – кому ты говоришь? Короче, будешь смотреть, что я тебе принес?

Не дожидаясь ответа, он взглянул на профессора, все еще стоявшего у входа с чемоданчиком в руках.

– Покажите, Арсений Адольфович, – официальным тоном сказал он.

Профессор осторожно положил чемоданчик на мраморный стол рядом с креслом Пенькова и, щелкнув замками, дрожащими руками поднял крышку. Внутри чемоданчика на мягкой подстилке лежала небольшая скульптура. Бюст.

Женская голова, украшенная диадемой, с волосами, расчесанными на прямой пробор и собранными сзади в пучок. Покатые плечи, прикрытые хитоном, капризно сложенные губки, нежный овал лица... Арсений Адольфович бережно поднял бюстик и поставил его на стол, словно драгоценность. Впрочем, она и была драгоценностью. Чтобы получше рассмотреть скульптурное изображение, Пеньков поднялся со своего места.

– Золото? – Он с видом знатока обошел стол вокруг, внимательно глядя на старинное изображение.

– Бронза, Сергей Кузьмич, – поправил его профессор, – но следы позолоты сохранились, вот посмотрите.

– Так-так, – Пеньков почесал нос двумя пальцами, – ну и что?

– Афродита Анадиомена, то есть рожденная морем. Скорее всего, создана греческим художником Апеллесом, жившим в четвертом веке до нашей эры. Но, возможно, привезена из Сирии или других восточных провинций Римской империи.

– А что это у нее за рога? – Пеньков теперь всей пятерней чесал свой затылок.

– Это полумесяц и три пера мудрости, – пояснил профессор.

– Триппер, что ли? – перебил его Хазар, с улыбкой покачав головой.

– Такие перья мы можем видеть на головах египетских богов, – не поняв его, продолжал профессор. – Беса, Гарпократа, Исиды – богини земледелия. Наличие у Афродиты атрибутов Исиды или Изиды, как ее еще называют, показывает, что в Горгиппии, как и во всей Римской империи, распространились синкретические культы. Исида была самым популярным из божеств в Римской империи. Апулей, знаменитый автор «Метаморфоз», называет Исиду матерью природы, госпожой всех стихий, высшей из божеств, владычицей душ усопших, первой среди небожителей.

По всему побережью Средиземного моря Исида была любимой богиней моряков и купцов, покровительницей торговли и мореплавания.

Профессор на минуту замолчал, глядя на бронзовое изваяние. Так как все молчали, он заговорил снова:

– Апулей описывает праздник в честь Исиды, приуроченный к весеннему открытию навигации. Он повествует, что впереди процессии шли мужчины и женщины, одетые в белоснежные льняные одежды, потрясая цистами.

Далее шествовали жрецы. Первый из них нес золотую лампу в виде лодки, другие жрецы несли алтари, украшенные золотом, пальмовую ветвь с золотыми листьями и другие предметы культа, а также изображения богов...

– Да уж, – перебил его Пеньков, – золота у них было навалом.

– Это точно, – поддержал его Хазар.

– Так, я не понял, – Пеньков вскинул взгляд на профессора, – это Исида или Афродита?

– В принципе, это почти одно и то же, – наморщил профессор лоб. – Исида, Изида, Иштар, Астарта – все это разные названия одного божества. У римлян она называлась Венерой, а потом, когда попала в Понтийское царство, стала Афродитой, или Кипридой, так как считалось, что она родилась из пены морской и вышла на берег у острова Кипр.

– Слушай, – Хазар усмехнулся, тронув Пенькова за край халата, – это сколько же у нее кликух было, в натуре? Видать, основной дамочкой была. Так просто кликуху не получишь.

– Гомер донес до нас легенду о споре трех богинь, – продолжал вещать профессор, который почти не слышал, о чем говорят рядом с ним, – Геры – жены Зевса, Афины – его дочери и Афродиты. Они спорили из-за яблока с надписью «Прекраснейшей».

Так вот, Парис, к которому богини обратились, чтобы он разрешил их спор, отдал яблоко Афродите. Этот миф отражает отношение древних греков (ну, тогда они еще не были древними) к Афродите и свидетельствует об их преклонении перед красотой. В Анапе найдена надпись, вырезанная на камне, о сооружении в Горгиппии храма, посвященного Афродите. Местонахождение храма пока неизвестно, но, вероятно, он стоял вблизи агоры – главной площади города...

– Если баба красивая, я не спорю, это, само собой, классно, – перебил профессора Хазар, – только вот сиськи у этой богини совсем никудышные. То ли дело у Памеллы, – он с любовью поглядел на деревянную скульптуру, подаренную Пенькову.

– Кончай хохмить, Эдик, – Пеньков брезгливо высвободил халат. – Кстати, что это ты один, то есть, я хочу сказать, без телохранителей? Или никого теперь не боишься?

– Пацаны внизу, конкретные ребята, за меня кого хошь в клочья разнесут.

– Так пусть заходят, нужно предложить им выпить. Да и нам тоже не помешает промочить горло, – вице-мэр широким жестом показал в дальний конец гостиной, где на столе стояли бутылки с напитками, высокие тонкостенные стаканы, а в вазочках таяли кубики льда. – Мы ведь закончили? – он вопросительно посмотрел на Хазара. – Зайдешь через недельку, я покажу Афродиту своим зарубежным друзьям.

Тогда и обсудим цену.

– Лады, только не вздумай пудрить мне мозги, Кузьмич, – Хазар кивнул и подошел к двери, ведущей во внутренний дворик.

Он тихонько свистнул и поманил своих «телков», сидевших в шезлонгах у края бассейна. Не понимая, для чего они понадобились Хазару в таком вроде бы безопасном месте, они тем не менее живо поднялись и быстро направились в дом. Первым вошел Коля по кличке Ник – красномордый здоровяк в темных овальных очках с короткими прилизанными волосами и двухдневной растительностью на подбородке. Его пиджак слегка оттопыривался, скрывая спрятанный за поясом пистолет. За Ником в комнату проскользнул худощавый светловолосый Миша. Остроносый, в облегающей майке цвета индиго и обтягивающих джинсах, он был похож на молодого древнегреческого бога, сменившего тунику на современный наряд. Трудно было представить его в роли телохранителя, но на самом деле он отлично владел приемами восточных единоборств и попал к Хазару почти случайно. Когда его братки, прогуливавшиеся по набережной, зацепили Мишу, он несколькими ударами в голову и корпус отключил их, после чего спокойно пошел дальше. Хазар нашел его и предложил работу, на которую Миша, моргая голубыми глазами, немного подумав, согласился.

Ник и Миша, внимательно оглядывая пространство гостиной, встали у дверей, ожидая дальнейших указаний.

– Все в порядке, парни, – успокоил их Хазар, – Сергей Кузьмич хочет вас угостить.

Пеньков сам подошел к ним с добродушной улыбкой.

– Что будем пить? – переводил он взгляд с одного на другого.

– Минералку, – дуэтом ответили парни.

– Может, шампанского?

Парни отрицательно покачали головами.

– Короче говоря, выбирайте сами, – он по-барски показал в сторону стола.

– Ну, вперед, – подтолкнул их Хазар, который немного недоумевал, чем вызвана такая щедрость хозяина, а вернее, его гостеприимность.

Он тоже направился к столу, чтобы обеспечить себя выпивкой.

Пеньков присоединился к ним, прихватив заодно и профессора, который никак не мог наглядеться на Афродиту: с ней уже сегодня он должен был расстаться.

– Профессор, не стесняйтесь.

Пеньков вклинился между телохранителями Хазара.

– Вот минеральная вода. – Он поднял маленькую зеленую бутылку и подал ее Мише. – «Перье», между прочим. Тебе нравится «Перье»?

– Один хрен, – пожал тот плечами и взял бутылку, – главное, чтобы не теплая.

– Вот именно, один, – Сергей Кузьмич рассмеялся.

Гости разобрали напитки и расселись по диванам и креслам. Только профессор стоял у стола, не решаясь, что ему выбрать. У него рябило в глазах от разноцветных этикеток с иностранными названиями. Наконец и он что-то взял и устроился на краешке стула.

– Значит, говоришь, парни твои хоть куда? – обращаясь к Хазару, Пеньков уставился на его телохранителей.

– Зуб на холодец, – усмехнулся польщенный Хазар. – Хочешь посмотреть, как они бьются? Ник, Миша! – крикнул он своим телохранителям.

– Нет, нет, ну зачем же! – остановил его Пеньков. – Они же могут поранить друг друга.

– Ну и что, – помотал головой Хазар, – для этого я их и нанял.

– Это телохранители, – Пеньков выделил голосом первую часть существительного. – Они обязаны хранить твое тело, а не подставлять свое. Я почему их позвал, – Пеньков наклонил голову к Хазару, – у меня завтра день рождения...

– Это мы знаем, в натуре, только...

Вице-мэр не дал ему закончить.

– Никаких «только», – резко вставил он, – будет много людей, которых я не очень-то хорошо знаю.

– Ну, меня-то не будет, – обиженно пробубнил Хазар.

– Не о тебе речь, – мягким голосом проговорил Пеньков, – то есть ты понял, почему я тебя не могу пригласить. Так вот, неплохо было бы мне парочку телохранителей. На завтрашний день... и вечер...

– Так у тебя же есть, – непонимающе уставился на него Хазар.

– Конечно, есть, – томно вздохнул Сергей Кузьмич, – только не мешало бы еще парочку. Или хотя бы одного... – он краем глаза взглянул на Мишу. – Я тебе все компенсирую. Сколько ты им платишь в день?

Своим телохранителям Хазар платил не слишком много, поэтому сразу не ответил. Назвать настоящую сумму было глупо, сказать больше – могут услышать Ник с Мишкой. Поэтому Хазар отшутился:

– Они у меня не бедствуют.

– Дам сто баксов, – не раздумывая произнес Пеньков.

– Годится, – быстро согласился Хазар, решивший, что сможет на этом немного заработать. – Бери Ника.

– Нет, – покачал головой Сергей Кузьмич, – Ник не пойдет, слишком фактурный.

– Хочешь сказать, рожей не вышел? – грубо спросил Хазар.

– Знаешь, у меня будут солидные люди из высшего общества, – медленно проговорил Пеньков, – так что, в сущности, ты прав.

Я возьму Мишу, если ты не возражаешь.

– Он стоит дороже, – покачал головой авторитет. – Двоих таких, как Ник, уложить может. Голыми руками...

– Ладно – сто пятьдесят, – быстро согласился Пеньков, глядя на гладкие длинные бицепсы Миши. – По рукам?

– Договорились, – со смешанным чувством удивления и довольства кивнул Хазар.

Ему не особо хотелось расставаться со своим лучшим телохранителем, но и от навара он отказаться не мог. Сергей Кузьмич поднялся и подошел к купленному только что телохранителю.

– У меня завтра прием, придешь ко мне с утра, – склонившись к нему, сказал он. – Может, прислать за тобой машину?

Миша удивленно взглянул на Хазара и, увидев, как тот кивнул в подтверждение сказанного вице-мэром, ответил:

– Да я могу и сам доехать.

– Ну, зачем же, – улыбнулся Пеньков, приобнимая его за плечи, – ты только скажи, куда подъехать. А теперь я вас должен оставить, – вдруг сделавшись озабоченным, произнес вице-мэр.

В сауне отдыхал Сошкин, с которым нужно было еще договорить.

Здесь не было даже желобов для стока воды, а улицы извилисто взбирались на холм. Выщербленный камень под ногами щерился пучками проросшей травы. Вонь нечистот забивала запах моря. И лишь порой ветерок, забредавший в полумрак низких черепичных крыш, доносил тонкое благоухание эвкалипта и иссопа. Только этот аромат, почти неуловимый в густых испарениях канав, полных гнилостной влаги, ободрял спутников Архелая – молодых воинов Митридата. Идущая впереди них сводня ловко обходила грязные лужи, резко сворачивала за очередным поворотом, заставляя мужчин торопиться. Им попадались навстречу оборванцы и потаскухи.

Последние приподнимали покрывала и беззастенчиво призывали спешащих воинов разделить с ними их убогое ложе. Антипатр чуть отстранялся, Эвстах только ухмылялся. Жар плотской страсти был сильнее опасений за свою судьбу. Они терялись в догадках, почему Архелай повел их в бедный квартал, к дешевым шлюхам. Потому ли, что хотел избежать опасности, связанной с их появлением в богатых домах, где их мог кто-то узнать, или из-за своей склонности к пряной экзотике потных дикарок, позволяющих делать с собой все, что угодно, за обол?

Архелай приказал Антипатру и Эвстаху одеться в бедняцкие хитоны, накинуть на плечи накидки из грубой шерсти. Только спрятанное под ними оружие и кошельки выдавали в них состоятельных граждан. Архелай сунул старухе серебряный тетрахалк. Та жадно зажала монету в ладони и просила следовать за ней.

Беззубая карга свернула в очередной раз, и последовавшие за нею мужчины оказались в темном тупике. Треугольное пространство, в котором они находились, было зажато между серых стен. Вечерняя мгла мягкой кисточкой стерла все выступы, пушистым зверем свернулась в нишах и прогалах, превратив этот уголок в подобие войлочного мешка.

Они услышали женские голоса и смех. Сводня обернулась к ним. Мужчины не проронили ни слова, только Архелай подбодрил ее решительным кивком.

Старушечьи пальцы сдавили медное кольцо, задергали им, стуча в дверь, которая тут же открылась. В проеме возникла чья-то невнятная тень.

Дверь растворилась чуть пошире, и Архелай, стоящий рядом со сводней, увидел плоское лицо евнуха.

– Дай войти, Исидор, – сказала сводня.

Евнух посторонился, пропуская гостей. Помещение с низкими стенами освещалось висящим под потолком оловянным светильником. Миновав узкую комнатку, гости очутились в застеленном большим ковром зале. На расставленных по обеим сторонам ложах возлежали полуголые женщины. Ложи были отделены друг от друга небольшими столиками, на которых, кроме светильников, стояли чернолаковые кувшины с вином и глиняные стаканчики. На одном из сосудов была изображена голова менады в профиль, на другом – Поллукс и Леда, на третьем – сцена танца и самобичевания в честь Диониса.

Из таинственного помещения, отгороженного от зала плотной завесой из раскрашенной шерсти, вышла дородная, облаченная в длинное платье женщина. Ее волосы были убраны на римский манер, глаза сильно подведены, щеки покрыты толстым слоем белил.

– Приветствую вас, – низким грудным голосом произнесла она, обращаясь к посетителям. – Гости желают приятно скоротать вечерок?

Ее фамильярность более, чем убогий вид жилища, говорила о том, что изысканного пения и игры на кифаре посетители здесь не услышат.

– Мы хотели бы посмотреть товар, – в такой же вульгарной манере сказал Архелай, которого не смущала подобная обстановка.

– Прошу, – женщина сделала широкий жест рукой и направилась к стоящим слева ложам. – Можете называть меня Гермионой. А ну-ка, Тимо, покажи свои прелести, – обратилась она к прикрытой тонкой истертой тканью девушке с черными, как смоль, волосами и выступающими скулами скифки.

Девушка поднялась, отбросив полупрозрачную тунику. Под ней оказалось плотное смуглое тело. На лобке густо курчавились волосы, жесткие, как проволока.

Гермиона покосилась на мужчин. Архелай пожал плечами и перешел к другому ложу, на котором, подогнув под себя ноги, сидела тонкая, как статуэтка Изиды, девушка с каштановыми, собранными при помощи серебряного обруча волосами.

– Ификлея, – надменно улыбнулась хозяйка заведения, – поприветствуй гостей.

Девушка легко поднялась, простерла руки вверх, переплела их, раскинула, покрутила запястьями, грациозно присела, опустив при этом ресницы.

Архелай распахнул надетую на нее тунику. Под дымчатой тканью бледным золотом светилась юная плоть.

– Беру ее, – сказал Архелай.

Девушка старательно улыбнулась, демонстрируя ровные зубы.

– Это самая дорогая гетера, – одобрительно кивнула Гермиона.

– Договоримся, – буркнул Архелай.

Антипатр выбрал светловолосую меотку Гелиодору, Эвстах – пышногрудую тяжеловатую сарматку Архедику. Каждую пару провожала лично Гермиона.

В этот вечер она получила щедрую плату за услуги.

Оказавшись в тесной комнате, на потолке которой дрожало охристое пятно от светильника, а в углу, на низкой подставке стояла черная гидрия с изображенной на ней сценой омовения у источника, Архелай сбросил с себя накидку. В ее полы завернул он снятые с пояса кошелек и кинжал.

На столике возле ложа он нашел лекиф и глиняный кувшин с вином. Поднял его и сделал несколько жадных глотков. Поморщился. Девушка, нагая и покорная, лежала на зеленом покрывале. Меж ее торчащих грудей мерцали голубые бусы из халцедона. Матово-голубое свечение камня оттеняло светлую желтизну гладкой кожи. Архелай скинул хитон и припал к чуть подрагивающему девичьему телу.

Хрупкая и беззащитная на вид, Ификлея выказала себя в любовных забавах страстной и неукротимой вакханкой. С неутихающей похотью тигрицы отдавалась она Архелаю. Без устали дарила она ему плотоядную дрожь и сок своего тела. Из соседних комнат, из-за тонких перегородок и занавесок доносились до них сладострастные вопли. Антипатр жалобно стонал, Эвстах ревел как бык.

Почувствовав жажду, Архелай поднялся на ложе.

– Дай мне воды, – приказал он Ификлее.

Пить гадкое вино он не хотел. Девушка налила из гидрии воду в керамическую чашу и протянула воину. Осушив две чаши подряд, Архелай откинулся на подушки. Ификлея смочила губы в кислом вине и горячей тенью скользнула на постель. Архелай жадно обнял ее.

* * *

Угловая комната, которую предоставила Иннокентию Галина, ему понравилась.

Хотя он и не был привередливым, привыкнув в походах довольствоваться самым малым, но кто же откажется от комфорта?

Комната была маленькой, квадратной и от этого выглядела больше своих настоящих размеров. Высокие потолки придавали ей еще больший объем.

Два прямоугольных окна, выходивших на север и северо-запад, давали много света, но не позволяли горячему южному солнцу слишком сильно ее нагревать, и поэтому ночью там было прохладно.

Вообще-то он сперва решил, что будет спать с Галиной, но она, то ли не захотев нервировать брата, который за ужином косо поглядывал на Иннокентия, то ли еще по какой причине предложила ему спать отдельно.

Собственно, на большее он и не рассчитывал, хотя и надеялся. До сих пор его ноздри шекотал запах Галины, а ладони как будто снова ощущали ее гладкую кожу и упругие груди.

– Это моя спальня, – сообщила она ему, собрав с тахты простыни и постелив новые.

– А ты разве со мной не останешься? – Он попытался обнять ее за талию, но она выскользнула из его объятий.

– Перебьешься, – коротко ответила Галина, выходя из спальни.

Иннокентий никогда не страдал от бессонницы, засыпая одинаково и в своей питерской комнатке, и в палатке посреди поля, но в этот вечер, только опустив голову на подушку, он просто провалился в черную бездну.

Видимо, сказалась дневная нервотрепка. Зато утром он поднялся с первыми лучами солнца. Он не совсем понимал, что его разбудило. Казалось, в доме стояла полная тишина, но в то же время тонкий слух Иннокентия улавливал какие-то шуршащие звуки. А может, это ему только померещилось или приснилось? Снаружи вовсю горланили птицы, легкий ветерок нес с моря прохладный соленый воздух, который залетал в открытые окна, загороженные лишь деревянными жалюзи.

Увидев на подоконнике какую-то тоненькую брошюрку, он машинально взял ее и раскрыл на середине. Ему было интересно, что читает Галина.

«...МИТРИДАТ ШЕСТОЙ ЭВПАТОР (132-63 гг. до н. э.), царь Понта в Малой Азии и ярый противник римской экспансии на Ближнем Востоке.

Около 115 лет до н. э. Митридату удалось свергнуть свою мать Лаодику, которая в 121–120 гг. до н. э. убила его отца Митридата Пятого Эвергета и захватила власть. После подавления войсками Митридата восстания боспорских скифов (107 г. до н. э.) царь Перисад V передал ему власть в Боспорском государстве. В зависимости от Митридата оказались почти все греческие города на Черном море. Он покорил также Малую Армению и Колхиду. Благодаря дружеским отношениям с племенами варваров...»

Он перелистнул еще несколько страниц.

«...При последнем царе Спартокидов Перисаде Пятом напор скифов на европейскую часть Боспора был так силен, что, не будучи в силах оказать скифам сопротивление, боспорская правящая верхушка во главе с Перисадом решила обратиться за помощью к могущественному понтийскому царю Митридату Шестому, прозванному Эвпатором (т. е. „знатным“ или „благородным“). Он владел землями к югу от Черного моря.

Митридат послал в Крым военную экспедицию во главе с полководцем Диофантом, который одержал там победу над скифами и, приехав на Боспор, начал переговоры с Перисадом Пятым о передаче им власти Митридату...»

Все это было Иннокентию известно. Он знал, как во времена своего могущества был силен Митридат. Закрыв книжку, он положил ее обратно на подоконник.

Сунув руку под подушку, достал мешочек с монетами и перстнем и высыпал все на ладонь. Сегодня ему нужно попытаться продать хотя бы одну монетку.

Не самую дорогую. Пожалуй, вот эту и эту, он отобрал две монеты, которые отнес к началу первого тысячелетия. Примерил перстень, который оказался ему впору, и оставил его на руке. Две монеты второго века до нашей эры снова спрятал в мешок.

Он оделся, сунул выбранные монеты в карман штанов и поискал, куда бы припрятать мешочек с оставшимися. Не найдя ничего лучшего, сунул его в щель между шкафом и стеной.

Спустился вниз. Кажется, все спят. Подойдя к холодильнику, он перекусил остатками вчерашнего ужина: два куска сыра, хлеб, помидоры. Что еще нужно молодому человеку? Разве что умыться... Собираясь выйти во двор, он заметил в прихожей еще одну дверь, которая вчера не попала в поле его зрения. Толкнув ее (она оказалась незапертой), Иннокентий увидел крутую каменную лестницу, ведущую в полуподвальное помещение.

Заинтересовавшись, Иннокентий стал спускаться вниз, не особенно заботясь о соблюдении тишины. Он же не делает ничего предосудительного, только посмотрит...

Внизу лестница упиралась еще в одну дверь. Та со скрипом отворилась, и взору Иннокентия открылось довольно занимательное зрелище, если не сказать таинственное. Комната представляла собой помещение чуть больше спальни, из которой Иннокентий только что вышел, только с низким потолком. Все стены были затянуты темно-синей тканью. В левом дальнем углу высилось что-то вроде старинной подставки на одной ножке. В нескольких сантиметрах над ее круглой поверхностью висел стеклянный шар размером с небольшую дыню. Подойдя ближе, в полумраке комнаты Иннокентий заметил, что он не парит, а покоится на изящном треножнике. Вкруг него были расставлены три свечи в высоких бронзовых подсвечниках. Еще один подсвечник, но уже с семью свечами, стоял у задней стены. Свет, падавший сверху из окошка, проходил сквозь шар, отбрасывая на стены замысловатый узор.

На самих же стенах висели круглые картины с изображениями знаков Зодиака.

В центре комнаты, чуть дальше к задней стене, где Иннокентий заметил еще одну дверь, стоял круглый стол, покрытый черной бархатной скатертью, спадавшей до самого пола. Вокруг стола расположились стулья с мягкими сиденьями и спинками, обтянутыми красным шелком. У них были позолоченные резные ножки, а спинки сверху украшены золотыми головками грифов.

На столе высился еще один стол, тоже круглый, только меньшего размера.

Верхняя часть этого столика была разделена на сектора, в каждом из них красовалась буква русского алфавита. Кроме того, в этом же ряду были начертаны два слова: «да» и «нет».

На приставленной к боковой стене медицинской кушетке валялась какая-то белая тряпка. Иннокентий поднял ее и принялся рассматривать. Тряпка оказалась чем-то вроде копии древнегреческого пеплума с большой золоченой застежкой. Что-то во всем этом было так не похоже на простую современную жизнь, что Иннокентий застыл на какое-то мгновение под впечатлением увиденного.

– Как ты сюда попал? – услышал он сзади резкий окрик.

Пеплум выскользнул из его рук и упал к ногам.

– Было не заперто, – обернулся он и увидел Галину.

Ее грудь прикрывало бикини, а на бедрах были короткие бежевые шорты.

– Нечего тебе здесь делать, – она ринулась к нему и, оттащив за руку, захлопнула дверь.

У Иннокентия не было никаких сомнений насчет того, для чего предназначена эта тайная комната.

– Спиритические сеансы? – спросил он, очутившись с Галиной на маленьком пятачке перед дверью.

– Тебе какое дело?

Галина была так близка и желанна, что он обхватил ее за талию и привлек к себе. Она еще пахла базиликом, смешанным с заходящим солнцем, а ее соски неожиданно напряглись и уперлись в грудь Иннокентию...

– Просто так...

Он попытался поймать ее губы, но она вывернулась из его объятий и оттолкнула его двумя руками.

– Отстань...

– Да что с тобой?

– Ничего, – она замотала головой, отчего ее незабранные волосы тяжелыми волнами растеклись по загорелым плечам. – Зачем ты суешь нос не в свое дело?

– Ничего я не сую. Дверь была открыта...

– Это не значит, что надо туда заходить.

– Ты веришь в духов?

– А если и так?

– Пожалуйста, только... – Иннокентий замялся, – ...просто я не думал...

– А думать надо! – резко заявила Галина. – Хотя бы иногда.

– Ты неправильно меня поняла, – попытался выкрутиться Иннокентий. – Сюда я зашел случайно. Мне наплевать, что ты делаешь в этой комнате с какими-то там духами, просто ты мне нравишься.

– А ты мне нет, – она наклонила к нему голову. – Лазаешь везде, словно сыщик.

– Хватит тебе, – у Иннокентия пропало всякое желание обнимать ее, – я ничего никому не скажу, если тебя это волнует.

– Меня волнует другое, – она тяжело дышала, и ее едва прикрытая грудь вздымалась морской волной. – Я тебя пускаю в свой дом, предлагаю пищу и ночлег, себя, в конце концов! – повысила она голос. – А ты, ты...

– Обещаю, больше не буду, – просто сказал Иннокентий, зная, что искренность всегда помогает выпутаться из сложных ситуаций.

Правда, настоящее положение он не считал слишком уж запутанным, хотя, с другой стороны, неизвестно, как его воспринимала Галина. Она стояла, прислонившись спиной к злополучной двери, готовая отразить любую атаку.

Она была похожа на гарпию, статую которой Иннокентий видел на одном из московских зданий. Он уже не помнил, где именно, но сейчас это не имело никакого значения. Гарпия, она гарпия и есть – с острыми клыками и горящими глазами.

– Ты куда-то собрался? – Галина немного смягчилась.

– На базар.

– Вот и иди, – она выудила из карманов шорт ключ, вставила его в замочную скважину и два раза повернула.

– Теперь успокоилась? – спросил Иннокентий.

Зря, наверное, спросил. Галина снова завелась.

– Иди отсюда, если хочешь остаться, – выпалила она и пошла наверх.

Иннокентий побежал следом.

– Я скоро приду, – он догнал ее перед выходом во двор, – если ты не возражаешь. Возможно, с деньгами.

– Это уже лучше, – вздохнула Галина. – Ты на меня не обижайся, – она повернулась к нему, – просто я плохо спала.

– Я не обижаюсь, – честно признался он, – я вообще ни на кого не обижаюсь.

– Что, прощаешь все и всем? – резко спросила Галина. – Может, ты Иисус?

Иннокентий понимал, что она чем-то расстроена, и ее нужно как-то успокоить, и потом все-таки он и правда зашел в комнату, куда его никто не приглашал.

– Во-первых, – спокойно произнес он, – я ни с кем особенно не общаюсь, поэтому никто не собирается меня обижать, а во-вторых, когда меня пытаются обидеть специально, я думаю, не сам ли я в этом виноват? Знаешь, так проще жить, хотя если подумать, то жизнь штука не простая.

– Знаю, – кивнула Галина.

– Если хочешь, я никогда не буду спрашивать про эту комнату.

– Это такой бизнес... Как-нибудь потом расскажу. Ты бы съел чего-нибудь перед уходом, – совсем по-домашнему добавила она.

– Уже съел, – улыбнулся Иннокентий.

– Быстрый мальчик, – Галина рассмеялась и вышла во двор.

Там он увидел Валентина. Тот, одетый в одни только сиреневые плавки, стоял возле сарая и нажимал ногой на какой-то прибор, внешним видом напоминавший кузнечные мехи. Возможно, это и были мехи, потому что из узкого отверстия, которыми они заканчивались, валил густой белый дым. Где-то в походах Иннокентий видел дымарь, которым пчеловоды окуривают ульи, так вот эти мехи чем-то его напоминали, только были несколько больше. Подойдя ближе, Иннокентий понял, что ошибается. Это был явно не дымарь, так как дым совершенно не имел запаха. Никаких пчел он бы не смог отпугнуть. Да и нигде на участке Иннокентий не заметил ни одного улья. Спрашивать о предназначении странного прибора он не стал, так как Валентин, подняв голову, одарил Иннокентия полупрезрительным взглядом. Точно такой же взгляд он бросил и на сестру. Она остановилась рядом с Валентином, явно намереваясь о чем-то его спросить, а Иннокентий пошел к калитке, все же поприветствовав Валентина кивком. Тот проводил его неприязненным взглядом, снова занявшись выпусканием дыма.

– Дай мне дидрахму, и узнаешь много интересного о пришельцах. – Седая сводня заискивающе улыбалась.

Гермиона словно окаменела. Ее похожее на студень лицо покрылось коростой немоты и презрения.

– Я скажу тебе такое, что дидрахм покажется тебе оболом – так мало я прошу в сравнении с тем, что хочу сообщить тебе.

– Что же ты хочешь сказать мне? – Гермиона бросила на старуху пренебрежительный взгляд.

– Дай вначале монету, – не сдавалась сводня.

– Ты, Леофила, совсем обнаглела! – усмехнулась Гермиона.

– То, что я скажу, заслуживает целой горсти дидрахм...

Глаза старухи горели молодым огнем. Это черное пламя на миг оживило застывшие черты Гермионы.

– Я дам тебе драхму, – хозяйка достала из-за пояса кошелек из свиной кожи.

Серебряная монета исчезла в бесформенном тряпье старухи. Ее лицо пересекла судорога удовольствия.

– Это богачи, – доверительно сказала Леофила, – у них под накидками тугие кошельки.

Гермиона слегка приподняла насурьмленные брови.

– Верь мне, – горячо зашептала старуха, – Леофила никогда не ошибается.

– Я и сама поняла, что это не плебеи, – со значением произнесла Гермиона. – Спасибо, Леофила, можешь идти.

Сводня поклонилась хозяйке и поспешила убраться. А Гермиона позвала Исидора.

– Беги к Пантелеймону, скажи, у меня к нему срочное дело. Я жду его не позднее полуночи.

Евнух молча кивнул и вышел из дома.

* * *

До города было довольно далеко, так что, шагая бодрым шагом, Иннокентий размышлял об увиденном в доме. Все, что там происходило, казалось ему по меньшей мере загадочным. Странная комната в полуподвале, резкая перемена в отношениях к нему Галины и этот клубящийся, ничем не пахнущий дым...

Что бы это могло значить? Наличие в доме предназначенной для спиритических сеансов комнаты он еще мог как-то объяснить. Мало ли сейчас людей, стремящихся постичь тайны прошлого и будущего! Почему бы и Валентину с сестрой этим не интересоваться? Когда-то, еще учась в институте, он кое-что читал... Папюса, например.

Иннокентий встряхнул головой, отгоняя от себя навязчивые мысли. Вероятно, это Галина на него так действует. Она действительно была хороша. Овальное лицо, прямой, почти что греческий нос, уши, напоминающие морские раковины, рассыпанные по плечам волосы... Только фигура несколько не соответствовала греческим канонам. Даже небольшие утолщения на животе не могли придать ей сходства с Афродитой. Галина была все-таки более субтильной и в то же время какой-то агрессивной, чего не было в облике древнегреческой богини.

Идя вдоль берега, Иннокентий замечал, что по приближении к городу морская вода становилась все грязнее, а появлявшиеся на берегу люди совсем не походили на греков начала прошлого тысячелетия.

Вернее, позапрошлого. Как-никак шел второй год двадцать первого века...

Все они, за редким исключением, были больше похожи на объевшихся бананами обезьян.

Повеяло дымком шашлыка, который жарили в металлических мангалах предприимчивые азербайджанцы и армяне, стали появляться лотки торговцев фруктами и овощами. Пока что Иннокентий не мог себе позволить этих маленьких радостей. Что, впрочем, его не сильно расстроило. Кажется, дела его складываются не так уж плохо, как это могло показаться вначале. Что, в принципе, случилось? Ну, потерял он кое-какое снаряжение, палатку и немного вещичек. Пару довольно ценных монет. Но ведь жив-здоров, руки-ноги целы, а все остальное – дело наживное. Леха со своими прихвостнями – «шестерки» какого-то Хазара – навряд ли станут его специально разыскивать. Все, что он хотел, – сдать пару монет за полцены, чтобы можно было купить новое снаряжение и палатку и переехать подальше от Анапы. Возможно, к Новороссийску или Геленджику. Там уж его точно никто не достанет.

* * *

Насвистывая, Иннокентий шел по побережью. На крутом берегу между пляжем и морским вокзалом, под белой балюстрадой набережной, были отчетливо видны пятна золы и сажи. Древняя жизнь открывалась перед ним как на ладони. Над разрушенными очагами древнейших зданий лежали ровные полы построенных позже домов, а еще выше над ними – ряды вымосток, мусора и следы очагов. Раньше, лет двадцать назад, после шторма на этом месте можно было обнаружить вымытые волнами древние монеты, обломки глиняных сосудов и мраморных плит, а иногда даже статуэтки из бронзы и глины, куски глиняных статуй. Прекрасные греческие вазы, каменные плиты с рельефными фигурками, разнообразные монеты, бусы и амулеты анапчане находили при рытье ям во дворах собственных домов. Галина не лгала, когда сообщила о найденной в огороде монете.

В давние времена Анапу окружала крепостная стена, огораживающая город живых, а вне ее лежал город мертвых, или некрополь, то есть кладбище.

Сейчас Иннокентий входил в древний город-государство, основанный греками в Северном Причерноморье.

Он вспомнил о мифах и сказаниях об аргонавтах, совершивших на корабле «Арго» поход в Колхиду за золотым руном, об Ифигении – дочери царя Агамемнона, которую тот должен был принести в жертву Артемиде и которую богиня, заменив на алтаре ланью, унесла в Тавриду (нынешний Крым), о годах владычества Ахилла на острове Левка в устье Дуная и о блужданиях Одиссея в стране киммерийцев, древнейших обитателей Северного Причерноморья.

Огромный солнечный шар, от которого слепило глаза, уже полностью выкатился из-за горизонта. Щедро разбрызгивая свои лучи по загаженным пляжам и утопая в густой растительности, покрывающей вздымающиеся неподалеку от моря горы, он толчками поднимался все выше и выше.

Первым делом Иннокентий взял деньги и документы в камере хранения.

Как все-таки он дальновидно поступил, оставив их здесь. Не бог весть какие деньги, но все же... Теперь на базар. Найти нумизматов, узнать, кто интересуется древними монетами, договориться о цене.

Когда Иннокентий появился на городском рынке, торговля была в разгаре.

Пройдя через овощные и фруктовые ряды, он вышел в дальний конец площади, где разложили свои товары торговцы книгами, марками, открытками и всякой мелочовкой. Здесь было менее оживленно. Интересующиеся как-то вяло передвигались по рядам, а продавцы так же лениво глядели на них через стекла солнцезащитных очков. Выбирая, к кому бы обратиться, Иннокентий заметил средних лет мужика в голубой бейсболке, перед которым на раскладушке были разложены книги, открытки, значки, медали и ордена.

Мужик лениво сосал сигарету, выпуская дым через пышные, пшеничного цвета усы. Посматривая по сторонам, он сидел на маленьком раскладном стульчике и немного оживился, когда Иннокентий остановился перед его раскладушкой.

– Чем интересуемся? Книгами, значками?

– Нет, – Иннокентий покачал головой, – мне бы нумизматов найти. Что-то я не вижу ни одного.

– Вы что, сегодня все сговорились, что ли? – пожал тот плечами. – Ты тоже не местный, наверное, – мужик смотрел на Иннокентия из-под козырька бейсболки.

– Почему не местный?

– Потому что не знаешь, что нумизматы два раза в неделю собираются, – пояснил мужик. – Завтра приходи, и не так рано. У них чего только нет. Найдешь все, что тебе нужно.

– Да я не купить, – с сожалением покачал головой Иннокентий, – мне продать нужно. Может, посмотришь? – Он полез в карман за монетами, но мужик сделал отрицательный жест рукой с зажатой в ней сигаретой.

– Я в них ничего не понимаю. А ты, если хочешь продать, покажи свои железяки вон тому парню, – он ткнул пожелтевшим от никотина пальцем куда-то в сторону овощных рядов. – Он тоже нумизматов сегодня искал.

– Вон тот, что ли? – Иннокентий увидел невысокого парня неопределенного возраста.

Ему с одинаковой долей вероятности можно было дать и двадцать пять, и на десять лет больше. Его лицо украшала восточного типа черная бородка, светло-серые, как издали показалось Иннокентию, глаза смотрели как-то безвольно и незаинтересованно. Он торговался с продавцом помидоров, накладывая сочные крепкие плоды в пластиковый пакет. Несмотря на довольно жаркую погоду, парень был одет в костюм и сорочку с широким немодным галстуком.

– Этот, этот, – кивнул мужик, – с самого утра здесь вертится.

Поблагодарив мужика, Иннокентий направился к парню с бородкой. Тот как раз расплачивался с торговцем помидорами. Подождав, когда он отойдет от прилавка, Иннокентий шагнул ему навстречу.

У парня был довольно благообразный вид, так что Иннокентий сперва решил представиться. Тот как-то испуганно поглядел на Иннокентия, моргая небольшими, глубоко посаженными глазами.

– Юрий, – сказал он после минутного молчания, – только...

– Слышал, ты интересуешься монетками, – сразу пояснил Иннокентий, – у меня есть кое-что.

– А-а, – обрадовался Юрий, – это хорошо. А то я уезжаю скоро, хотел себе что-нибудь прикупить.

Юрий, получив гонорар от Хазара за надгробье его подстреленному приятелю и изваяние для вице-мэра под названием «Памелла», решил, раз уж он оказался в таком месте, где древние монеты буквально валяются под ногами, сделать небольшой бизнес. Купить по дешевке монет, чтобы потом с выгодой перепродать их в Питере. Таким образом, его гонорар мог бы увеличиться раза в два при самом неудачном исходе. Но он тоже попал не в торговый день и очень этому огорчился. Можно, конечно, было подождать до завтра, но когда человек что-то решает сделать, то перестроиться бывает непросто. Поэтому Юрий, как человек суеверный, решил, что Иннокентия ему послало провидение, но как человек осторожный, все же решил прозондировать почву.

– Хочешь посмотреть? – спокойно спросил Иннокентий.

– Давай отойдем в сторонку, – Юра перехватил пакет с помидорами в другую руку и сделал несколько шагов к кованому забору, ограждавшему территорию рынка.

– Пошли, – согласился Иннокентий.

Они встали возле забора лицом друг к другу, и Иннокентий, сунув руку в карман, выудил сперва одну монету. Юра долго крутил ее в руках, рассматривая с обеих сторон, проводил по лицевой стороне подушечками пальцев, пытаясь определить подлинность. Кое-что он в этом понимал – все-таки окончил Академию искусств, но боялся ошибиться. Пропальпировав таким образом обе монеты (вскоре Иннокентий протянул ему и вторую), он долго переминался с ноги на ногу, не решаясь спросить о цене.

– Ну так что, будешь брать? – Иннокентия уже начала раздражать эта нерешительность. – Продаю по дешевке. В столице на этом можно неплохо заработать. Просто мне деньги нужны.

– Похожи на настоящие. – Юра поднял на Иннокентия свои серые глазки.

– Еще вчера они лежали на дне морском.

– И как же они попали к тебе?

– Не бойся, я их не украл.

– Ты что, нырял за ними?

– Нет, они сами ко мне приплыли. Давай сюда, – Иннокентий почти вырвал у Юрия монеты и, сунув их в карман, собирался уйти, но парень с бородкой остановил его.

– Погоди, – ухватил он Иннокентия за локоть, забыв про помидоры, пакет с которыми остался валяться в пыли. – Может, я тоже смогу найти такие.

– Ты? – снисходительно окинул его довольно субтильную фигуру Иннокентий. – Попробуй.

Надо, конечно, было бы оставить в покое этого нерешительного парня и прийти завтра. Если бы он знал! Иннокентий чувствовал, что теряет время. Но порой человек оказывается намагниченным обстоятельствами, и не в силах сопротивляться их роковому гипнозу.

– Я могу быть твоим помощником, – с горящими глазами быстро проговорил Юрий.

– Да не нужен мне никакой помощник, – Иннокентий пожал плечами.

– Ты научишь меня нырять. Ты не смотри, что я такой невзрачный, – торопливо говорил Юра, – я целыми днями киянкой работаю. Это только кажется, что я не справлюсь. Я очень выносливый.

– Да у меня и аппаратуры-то нет, – задумчиво произнес Иннокентий.

– Купим аппаратуру, – заморгал короткими черными ресницами скульптор, – деньги есть.

Он достал из кармана небольшую пачку долларов, показал ее Иннокентию и быстро спрятал назад. «Почему бы нет, – подумал Иннокентий, – если подворачивается такой случай, грех от него отказываться».

– В принципе, это можно обсудить, – сказал он.

– Вот ты где, ныряльщик, – услышал он сзади издевательский голос и почувствовал, как на его плечо легла чья-то тяжелая потная ладонь.

Где-то он этот голос уже слышал, причем совсем недавно. Он резко обернулся и увидел ухмылявшуюся рожу Лехи. «Вот черт!» Иннокентий опустил плечо, чтобы освободиться от неприятного захвата, но Леха держал крепко.

Рядом с ним стояли двое его подручных: Сальмон и второй, имя которого Иннокентий не знал. Оттеснив Юрия, они обошли Иннокентия сзади и встали у него за спиной, отрезая путь к отступлению. Все складывалось как нельзя хуже. С трех сторон его окружали решительно настроенные братки, а с четвертой – высился забор, ограждавший территорию рынка.

Парни явно были обижены вчерашним его поведением, поэтому у Иннокентия не было никаких сомнений в отношении их намерений. «Сейчас будут бить», – мелькнуло в мозгу.

Но парни, видимо, сперва решили покуражиться. Они растягивали удовольствие.

– Долги нужно отдавать, – насмешливо заметил Леха.

– Нужно, – поддакнул ему Сальмон.

– Обязательно, – добавил третий.

Они сужали круг, в котором очутился Иннокентий, подходя ближе и ближе.

Со стороны это могло показаться встречей старых приятелей. Почти все щерились в дурацких улыбках, расширив руки для объятий. Только вот было очень сомнительно, что они окажутся дружескими.

– Договоримся, ребята... – начал было Иннокентий, но его грубо прервали:

– Раньше надо было думать.

– Сколько я вам должен? – Иннокентий скосил глаза налево, потом направо, определяя, где стоят Лехины помощники.

– Много.

– Знаешь, что мы с тобой сделаем? – Лоснящееся от жира лицо Лехи расплылось в глупой широкой улыбке. – Ты у нас рыб будешь кормить. Но сперва попьешь соленой морской водички.

Он продолжал крепко держать Иннокентия за майку, которая и так дышала на ладан.

– А ты вали отсюда, – Леха пренебрежительно посмотрел на Юрку, стоявшего поодаль и ничего не понимавшего.

– Быстро давай, – Сальмон, который стоял к Юрке ближе других, резко присел, несмотря на свою комплекцию, и расставил руки, чтобы припугнуть скульптора.

Юрка резво отскочил назад, но не ушел, а продолжал наблюдать за происходящим.

– Кому сказали?! – Второй браток сделал несколько шагов в его сторону.

После такого вопроса, зная братковские нравы, Юрка не стал больше задерживаться. Он подобрал свой пакет с помидорами и двинулся к выходу.

Воспользовавшись некоторой рассеянностью Лехи и его команды в этот момент, Иннокентий понял, что должен действовать. Он слегка присел, увлекая за собой впившуюся в его майку Лехину ручищу, и тут же ударил по ней снизу двумя кулаками.

– Сука! – заорал Леха, бросаясь на Иннокентия, но тот, крутнувшись на месте с выставленной вперед ногой, сделал ему подсечку.

– Бляд-д-дь, – Леха всей своей массой грохнулся на дорожку.

Подняться быстро он не мог, но зато пока еще был в состоянии отдавать приказания. – Сальмон, Малыш, уройте гада! – заорал он голосом кастрата.

«Ага, значит, второго зовут Малыш», – успел отметить про себя Иннокентий.

Он уже выпрямился, не забыв зарядить носком мягкой теннисной туфли в живот валявшемуся Лехе. Но в мягкой туфле была нога, поэтому тот отрубился капитально. Он зашелся в судорожном вздохе, прижимая руки к животу и суча ногами, как младенец. Странная картинка промелькнула перед мысленным взором Иннокентия: весивший не меньше центнера Леха на ручках у мамы, которая сует ему в пасть огромную сиську... Впрочем, все это длилось не больше мгновения.

Теперь, когда реально действующих противников осталось двое, стало немного полегче. Соотношение из трех к одному превратилось в два к одному. Правда, и эти два стоили еще парочки обычных гавриков. Иннокентий бы предпочел с ними не связываться. Он и постарался как можно быстрее покинуть неприятное местечко. Метнулся в сторону, но путь ему преградил Малыш. Он стоял в полуприседе, с расставленными руками и чем-то напоминал борца сумо.

Обогнуть его, не рискуя попасть в расставленные руки, было нереально.

И Иннокентий кинулся прямо на него. Малыш обрадовался, когда увидел, что дичь сама идет, и уже начал сжимать свои мощные объятья, когда коленка Иннокентия врезалась ему в промежность.

Иннокентий услышал или, вернее, почувствовал какой-то неприятный чавкающий звук, и Малыш, закатив к небу глаза, стал заваливаться на спину.

– У-у-уй, ма-ама, – услышал Иннокентий почти у самого уха, когда свалился вместе с ним на землю.

Его лицо оказалось прямо на влажной щеке Малыша. В нос ударил терпкий запах пота и кожи. Иннокентий брезгливо поморщился, оттолкнулся от грузного тела и перекатился в сторону. Как раз вовремя. Сальмон был уже рядом и с разбегу плюхнулся на него всей массой. К счастью, Иннокентий успел поменять местоположение. Вследствие этого Сальмон попал на своего приятеля. Малыш еще раз охнул под его тяжестью, сжимая ладони рук толстыми ляжками.

– Не уйдешь, паскуда! – Сальмон выбросил руку в сторону и успел ухватить Иннокентия за многострадальную майку возле пояса.

Иннокентий, извиваясь как уж, попытался высвободиться, но все его усилия оказались тщетными. Сальмон держал его так, словно от этого зависела его жизнь. Развернувшись, Иннокентий несколько раз ударил его по запястью. Тот руку не разжимал. Он подтягивал к себе Иннокентия, шаря по земле второй рукой. Еще одно мгновение – и тогда ему уже не вырваться. Что будет дальше, можно было даже не гадать.

Братки разделают его под орех, если вообще оставят в живых. Конечно, здесь они с ним разбираться не станут. Отвезут куда-нибудь в горы или, скорее всего, на море. Там уж оттянутся на полную катушку...

Продавцы и покупатели, позабыв о торговле, наблюдали за дракой издалека, не рискуя приближаться к дерущимся. Как назло, не было ни одного хоть самого завалящего стража порядка, который мог бы прийти Иннокентию на помощь. Когда они нужны, их днем с огнем не сыщешь. Приходилось выкручиваться самому. Сальмон умудрился встать на карачки и силился схватить Иннокентия свободной рукой. В последний момент, когда Сальмон почти поймал его, Иннокентию удалось вывернуться так, что его ноги оказались у самой груди его противника. Тут уж он постарался: выпрямил ноги с такой силой, что они чуть не по колено вошли в грудь Сальмона.

Лоскут майки остался в руке братка, а он сам, перекатившись назад через голову, врезался в Малыша.

Взревев, как стадо бабуинов, напуганных слонами, Малыш с несвойственной для такого громилы прытью вскочил на ноги и, озверело вращая глазами, уставился на Иннокентия. Потом мотнул головой, словно отгоняя назойливых мух, и двинулся вперед.

– Конец тебе, конкретно, – прошипел он.

Не став дожидаться обещанного конца, Иннокентий ринулся к забору.

Он уже был почти на самом верху, когда почувствовал на лодыжке железную хватку монстра. Тот тяжело, со свистом сопел, будто у него воспалились гайморовы пазухи, и тянул ногу на себя. Вцепившись в стальные прутья решетки, Иннокентий что было сил тянул ногу назад. «Интересно, – мелькнуло в голове у Иннокентия, – если его не остановить, он мне и ногу вырвет к чертовой матери?» А Сальмон продолжал молча тянуть ногу на себя, смешно подпрыгивая, чтобы поймать и вторую щиколотку Иннокентия. Впрочем, для последнего смешного в этом было мало. Он же не какая-то ящерица, отбрасывающая хвост, чтобы спастись бегством! Нужно было что-то срочно предпринять. Еще раз потянув Сальмона на себя, Иннокентий свободной ногой ударил громилу в лоснящуюся рожу.

Кажется, попал. Пятка угодила куда-то в район переносицы. Раздался омерзительный хруст ломающейся кости и хрящей, и Иннокентий почувствовал в ногах долгожданную легкость. Он из последних сил подтянулся на руках и перекинул гибкое тело через верх ограждения. Свалившись вниз, тут же поднялся на ноги. Та, на которой висел громила, кажется, немного повреждена. Но это сейчас не самое страшное. Главное, он вырвался из рук этих уродов, которые сделали бы из него отбивную.

Кинув взгляд на место побоища, Иннокентий не поверил своим глазам.

Неужели это все сделал он один? Три жирных борова ворочались в пыли и, кажется, не собирались его преследовать. Но один из них уже почти поднялся и с ненавистью смотрел через решетку на Иннокентия. Это был Леха. Перелезть через забор ему было не по силам.

– Ты – покойник, понял? – злобно прорычал он.

– Пока еще нет. – С трудом, но Иннокентию удалось улыбнуться.

Во всем теле ощущалась такая усталость, словно он целую ночь разгружал трюмы кораблей. Причем вручную.

Скрипнув зубами от злости и невозможности отомстить обидчику, Леха вдруг что-то вспомнил.

– Пистолет! – заорал он и метнулся к Сальмону.

Сальмону сейчас было не до пистолета. Он качался из стороны в сторону и тихо подвывал. Между его рук на гравий падали крупные капли крови, вытекавшей из раскуроченного носа. Леха толкнул его в плечо коленом, так что тот, продолжая выть, завалился на бок, и принялся шарить по карманам его пиджака. Не став дожидаться, пока Леха вытащит пистолет и еще сдуру начнет из него палить, Иннокентий, слегка прихрамывая, рванул вдоль ограды.

– Стоять, паскуда, пристрелю! – услышал он за спиной надрывный голос Лехи.

– Щас, только шнурки поглажу, – буркнул Иннокентий себе под нос и, пробежав еще несколько метров, стал продираться сквозь кусты к морю.

Неожиданно земля ушла у него из-под ног, и он кубарем покатился под откос. Как выяснилось, он свалился с небольшого уступа. Зато теперь он был вне досягаемости. Густая стена кустов закрывала его от братков.

Поднявшись, Иннокентий проверил, все ли у него цело. Ощупал локти, колени, повертел головой, запястьями, ступнями. За исключением нескольких царапин, полученных во время падения, слегка нывшей стопы и разорванной майки, все было в порядке. Просто удивительно, что он так легко отделался!

На месте были даже монеты и документы. Не став далее искушать фортуну, он резко развернулся и зашагал прочь от рынка. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как из-за кустов ему навстречу выпрыгнул какой-то человек. Иннокентий от неожиданности отпрянул в сторону, подумав, что это кто-то еще из Лехиных подручных, но понял, что ошибся. Облегченно вздохнув, он посмотрел на своего нового знакомого.

– Ну и чего ты за мной бегаешь?

– Видел, как ты с этими... разделался, – Юра улыбался широкой открытой улыбкой, держа в руке пакет с помидорами.

– Пошли отсюда, – кивнув ему, Иннокентий снова двинулся вперед.

Они старались идти по окраинам, где их труднее было бы обнаружить, реши Леха затеять погоню. Хотя, здраво рассуждая, ему и его дружкам было сейчас не до бега с препятствиями.

Час спустя Иннокентий и Юрий набрели на палатку шашлычника со столиками на открытом воздухе. Она стояла в тени большого грецкого ореха, разлапистые листья которого давали хоть и не густую, но вполне достаточную тень.

Шашлычник – маленький черноусый азербайджанец – с готовностью налил им вина из большого кувшина и усадил за зеленым пластиковым столиком. Пока доходил шашлык, Иннокентий выпил пару стаканов хорошего крепляка. Юра пил гораздо меньше, потягивая вино маленькими нервными глотками.

– Смотри-ка, – ткнул он пальцем в Иннокентия, – у тебя майка порвалась.

– Хорошо, что кости целы. – Иннокентий заправил майку в штаны. – Но все равно, не мешает купить новую. А мне еще за квартиру платить, – задумчиво добавил он.

– Майка – не проблема, – сказал Юра, – могу одолжить. Лучше скажи, сколько стоит оборудование для обследования дна?

– Акваланги, акваматик, ласты, маска, – начал перечислять Иннокентий. – А ты что, серьезно думаешь заняться поиском древностей?

– Ты ведь занимаешься, – пожал плечами Юра и почесал бородку. – Давай сделаем так: я беру на себя расходы на снаряжение, а ты учишь меня нырять.

– Нужно подумать, – Иннокентий не стал сразу соглашаться, хотя предложение было заманчивым.

Завтра он все равно попытается спихнуть монеты, чтобы расплатиться с Галиной за жилье. Не будут же Лехины братки караулить его круглосуточно на рынке! У них, наверное, и другие дела имеются.

Азербайджанец-шашлычник подал два огромных шампура с шипящими на них огромными кусками свинины. Юрка достал помидоры из пакета.

– Пригодились. – Он принялся выкладывать на стол сочные ярко-красные плоды.

Скульптор снимал комнату неподалеку от городского кладбища. Плотно пообедав, он пригласил Иннокентия к себе, чтобы обсудить все детали предстоящего мероприятия. Выпив еще стакан вина, Иннокентий прилично захмелел, поэтому не стал больше отнекиваться и согласился на предложение, сделанное его новым приятелем. Договорившись встретиться на следующий день с целью приобретения подводного снаряжения, он простился со скульптором и отправился домой. Юрка не обманул, поэтому теперь Иннокентий щеголял в новой ярко-зеленой майке с нагрудным карманом.

Галине Иннокентий не стал ничего объяснять. Только сказал, что случайно порвал майку, зацепившись за кусты. Уточнив, что скоро с ней расплатится, поднялся к себе в комнату и плюхнулся на кровать.

– Вот тебе еще драхма, – скупо улыбнулся Архелай, протягивая Гермионе монету.

Точно такую же он подарил прыткой Ификлее.

– Девчонка меня порадовала, – самодовольно усмехнулся он.

– Жду опять вас к себе, – в знак услужливости склонила голову Гермиона и приторно улыбнулась.

– Не мог бы твой раб проводить нас? Эти улицы нам незнакомы, а на дворе ночь, – Архелай глянул на Гермиону и перевел взгляд на своих спутников.

– Не изволь волноваться, – Гермиона щелкнула пальцами.

Занавес дрогнул, и рядом с хозяйкой появился точно выросший из темноты евнух. Архелай, Антипатр и Эвстах первыми покинули публичный дом. За ними в ночь вышел плосколицый евнух. Гермиона выправила пламя в светильнике и стала ждать. Кровь густыми пучками торкалась в виски.

Архелай и его спутники были довольны. Стоя в ожидании евнуха, они открыто делились впечатлениями, весело зубоскаля.

– Ну как твоя Архедика? – спросил, посмеиваясь, Антипатр у Эвстаха. – Ты не задохнулся под ее тучной плотью?

– А тебя случайно не проткнула твоя длинная меотка своими острыми ключицами? – ухмылялся Эвстах.

– Не знаю, как твоя сарматка, а моя Гелиодора не дала мне ни минуты отдыха! – воскликнул Антипатр. – Она была легка и неутомима. Твоя Архедика же, наверное, лежала, как корова, ожидая, – презрительно улыбнулся он, – когда ты расправишь складки на ее толстом животе и найдешь вход в спрятанный в них грот!

– Зато пещера у моей Архедики влажная и мягкая, словно опущенный в оливковое масло куст самшита, – нараспев произнес Эвстах.

– А моя меотка – легкая ладья, плывущая по шумным волнам Понта, позолоченного закатом!

– Не знаю, как ваши девчонки, а моя – так просто огонь, – вмешался пренебрежительно улыбающийся Архелай. – Где этот раб?

Словно услышав его нетерпеливый возглас, в проеме двери возникла сутулая фигура раба. Его щуплое тело, угловатую худобу которого только подчеркивал висящий на нем мешком хитон, освещал факел – кусок просмоленной веревки. В лиловом мраке улицы рваным парусом плескалось золотое пламя.

Судорожно скачущие блики затрепетали на бурой глади канав, потом скользнули по стене, выхватив на мгновение угол черепичной крыши, и снова побежали по выщербленому тротуару, заливая неровный камень лоснящейся медью.

Услышав за спиной какой-то шорох, Архелай оглянулся. Он не заметил вжавшейся в стену тени. Его рука нащупала рукоятку кинжала. Раб шел спокойно, держа факел перед собой. Архелай и его спутники следовали за евнухом, по-прежнему обсуждая достоинства и недостатки гетер. Их смех звучал в ночной тишине подобно кимвалам.

– Тихо! – Архелай снова обернулся.

Евнух остановился.

– Почудилось, – махнул рукой Архелай.

Компания снова двинулась по узкой, бегущей под гору улочке. Угольно-черные, на мглистой стене мелькнули быстрые силуэты, слившись у поворота в сплошное смоляное облако. Антипатр и Эвстах продолжали добродушную перебранку, Архелай, сделавшись серьезным, сосредоточенно молчал.

Он думал о гонце, отправленном к Митридату. Завтра им, верным воинам царя, предстоит опасное путешествие к берегам Боспора. Задание Митридата было выполнено. Оно было сопряжено с определенными жертвами. Воины, сопровождавшие обозы с царским добром, были все как один отравлены.

Этого требовала тайна, которой Митридат желал окутать место, где он, Архелай, схоронил казну. Антипатр и Эвстах, бывалые воины, беспрекословно подчинились приказу. Как бы души их ни восставали против убийства подчиненных им солдат, приказ Митридата был священен. Они были готовы к самоотречению во славу царя Митридата. И последний, будучи подозрительным и чертовски хитрым, сделал правильный выбор, послав Архелая и его людей прятать сокровища.

Архелай почувствовал на своем лице дуновение Морфея. Самое лучшее средство заснуть – это ласки опытной красавицы.

Перед его внутренним взором возник корабль, дожидавшийся их в бухте.

Архелай думал о новой войне против Рима, о том, что, возможно, погибнет в этой войне. Голоса Антипатра и Эвстаха в его ушах сливались в гул, напоминающий отдаленный шум прибоя.

И тут вдруг что-то случилось с факелом. Он выскользнул из руки раба и плюхнулся в лужу. Пламя описало в воздухе короткую кривую, зашипело, подпалило мутную гладь воды, прежде чем окончательно смирится с поглотившей его бурой жижей. В тот же миг на Архелая и его спутников сзади налетели какие-то люди. Они подкрались так неожиданно, что Архелай только успел схватиться за кинжал, когда почувствовал острое твердое пламя, прошивающее его внутренности. Увидел перекошенное от боли лицо Антипатра. Эвстах успел увернуться. Но, сбитый с ног разбойниками, свалился в лужу.

Мокрая накидка облепила ему лицо. И в этот момент двое навалившихся на него людей синхронно ударили его ножами. Он глухо вскрикнул. Архелай еще успел заметить справа от себя упавшего навзничь Антипатра, а над ним – вырванное из тьмы внезапным появлением луны неузнаваемое лицо раба. Плоское и ничего не выражавшее до последней минуты, оно вдруг задергалось, как физиономия мима, вихляющегося на площадных подмостках. Словно размытые туманом нос, глаза и губы неожиданно рельефно выступили из мрака, подобно вызволенному из безликой глыбы усилиями мастера изображению. Гримаса выражала корысть и злорадство.

Сознание Архелая гасло. И вот уже лицо евнуха снова стало плоским и неразличимым. Беззвучно упало оно монетой в черную щель ночи. Колени у Архелая подогнулись, и он, не замечая раздирающих его тело клинков, медленно осел на грязный камень. Он не видел, не слышал, как враги, глумясь и ругаясь, рылись в его кошельке, как вытирали кровавые клинки о его накидку.

– Это Гермионе, – раздался в темноте чей-то сиплый голос.

– А это нам, – вторил ему тенор.

Монеты маленькими солнцами горели в ночи, звонкой дробью выстреливая в ее черный бархат. Звяк, звяк, стук, стук...

Дверь слабо вздрагивала под быстрыми ударами костяшек пальцев.

Арсений Адольфович едва не вскочил с постели. На лбу крупными каплями выступила испарина.

Атласная простыня, которой он укрывался, скатилась на пол. Подушка дыбилась далеко в изголовье, между тем как он клубком свернулся в центре огромного ложа. В комнату, дырявя острыми лучиками плотные шторы, прорывался солнечный свет.

Арсений Адольфович чувствовал странное напряжение в бедрах. Казалось, штаны сатиновой пижамы ему малы. Он потрогал их сверху и обнаружил выпиравшую из них плоть. Его член набух, как у молодого.

– Профессор, – звал его елейный голосок за дверью.

Арсений Адольфович, испытывая досаду и смущение, сел на кровати. У него предательски дрожали ноги, а вздутая плоть не хотела опадать.

Он наскреб на тумбочке очки. Нацепил их трясущимися руками.

– Кто там? – прохрипел он, не скрывая гнева.

– Ваш завтрак, – донеслось до него из-за двери.

– Оставьте в столовой, – недовольно сказал он.

– Это распоряжение Эдуарда Василича, – пропела прислуга. – Он обеспокоен вашим отсутствием.

– Я скоро спущусь.

– Возьмите завтрак, – настаивала девица.

«Этому конца не будет!» От раздражения профессор закусил губу и направился к двери. Он прислонился к косяку, прикрывая таким образом буйство в штанах, и отпер дверь.

– Давайте, – он протянул руки, полагая, что приборы стоят на подносе.

Но девица, смело переступив порог комнаты, вкатила поблескивающую никелем, вместительную тележку. Она остановилась только у столика, куда стала выгружать прикрытую ослепительной крышкой тарелку, кофейник, кувшинчик со сливками, стакан с апельсиновым соком, вазочку с джемом, плошку со сливочным маслом, тарелку с виноградом и абрикосами и корзиночку со свежеприготовленными тостами. Она крутила своей шарообразной задницей, едва прикрытой коротким подолом цветастой мини-юбки.

– Яичница с беконом, – девица оглянулась и чуть заметно подмигнула Арсению Адольфовичу.

Он же со смешанным чувством неловкости и легкого возбуждения наблюдал за эротическими движениями женского крупа. Сладострастные образы ночных сновидений встали перед ним во всей своей обжигающей отчетливости.

– Архедика, – неожиданно для самого себя простонал он и на заплетающихся ногах двинулся к девице.

Та все еще стояла нагнувшись, словно специально возбуждая профессора.

Услышав его восторженно-истерический возглас, она лишь чуть повернула голову, скользнув лукавым взглядом по его искаженному лицу, и с какой-то садистской неспешностью стала поправлять салфетку. Ее круглая задница ходила при этом невинном занятии из стороны в сторону.

Арсений Адольфович вдруг обрел незнакомую легкость. Его смущение тонкой струйкой утекло в горячий песок любовной грезы. Он безбоязненно, орудуя как под действием наркотика, притянул к себе девицу, взяв ее за талию обеими руками. Его мучительно-долгая эрекция «уперлась» в пышные ягодицы. Профессор затрясся от одолевшей его похоти, издал еще один сладострастный стон, его правая рука, отклеившись от девичьей талии, лихорадочно нащупала резинку штанов и потянула вниз. И тут подозрительно молчавшая все это время девица развернулась к нему лицом, осела на колени. Напряженный член профессора уперся ей в нос.

Арсений Адольфович застыл истуканом, глядя, как крупные яркие губы заерзали по его твердому органу. Несколько ловких движений – и он запрокинул голову, отдаваясь обволакивающей неге. Теперь он дрожал, как кипарис, по которому проходил ветер. Окончательно осмелев, он уперся ладонью девушке в затылок. От ее волос поднимался елово-дымный аромат, заставлявший вибрировать его воскресшую для ласки плоть.

Прислужница была мастерицей. Она не торопилась, работала ровно и спокойно, умело чередуя апогейные виражи и паузы, во время которых Арсений Адольфович изнемогал от желания настолько, что ему становилось дурно. Сознание его затмевал ночной мираж, ему чудилась сочная Архедика. Девица как могла растягивала удовольствие, но нарастающее томление Арсения Адольфовича в конце концов прорвалось ей в рот клейкой белой волной. Девица невозмутимо сглотнула и сально улыбнулась, приподнимаясь с колен.

Арсений Адольфович обалдело пялился на нее. Облизнув языком свои чувственные губы, прислужница уселась в кресло и, разведя колени, стала ласкать себя рукой между ног. Она была без трусиков. Арсений Адольфович потерял дар речи.

– Вон, пошла вон! – вдруг закричал он. Едва утихли спазмы оргазма, к нему вернулось трезвое представление. – Я... я... ты... вы... – его душило возмущение и отчаяние.

Девица продолжала свое бесстыдное занятие, глядя на ошеломленного профессора маслянистыми глазами.

– Пшла вон! – грозно заурчал он.

Девица растянула губы в полупрезрительной усмешке. На ее живой мордочке появилась гримаса разочарования. Она сдвинула ноги, кокетливо поднялась с кресла и шагнула к профессору. Ощутив весь ужас происходящего и неуместность собственного желания, Арсений Адольфович отбежал к стене.

Девица прыснула со смеху, но вовремя успокоилась. Взгляд профессора выражал страдание и ненависть.

– Ухожу, ухожу, – хитро улыбнулась она и, открыв дверь, вскоре исчезла за ней, напоследок насмешливо шевельнув округлыми бедрами.

Отдуваясь и костеря собственную распущенность, Арсений Адольфович плюхнулся в кресло, в то самое, где минуту назад девица устроила свой бесстыдный цирк. Вспомнив про это обстоятельство, он вскочил как ужаленный, словно гобелен все еще хранил сексуальный аромат дивы в цветастой мини-юбке.

Он переместился на кровать, лег, натянув простыню до самого подбородка.

По телу по-прежнему пробегала дрожь. Но это уже был не трепет плотской горячки, а озноб стыда. Он закрыл глаза и вдруг вспомнил о последнем эпизоде своего сна.

«Значит, Архелай погиб!» – эта мысль пронзила его раскаленной иглой. До сего момента он не находил свидетельств о том, что кем-либо найдена казна Митридата. Если сон не соврал, сокровища были спрятаны Архелаем в надежном месте. Арсений Адольфович не верил в мистику, он отказывался посещать спиритические сеансы, к которым пристрастился его покровитель – Хазар. Тот, заслышав о якобы спрятанной казне, раз в неделю навещал за городом какого-то экстрасенса, мечтая выпытать у него тайну захоронения богатств.

Профессор судорожно откинул простыню. Его лицо резко изменилось. Оно словно усохло, стало узким и бледным. Но на нем лихорадочным блеском горели глаза. Арсений Адольфович натянул вельветовый халат и, не взглянув на завтрак, спустился в холл. Хазар в легком халате сидел на веранде и лакомился фруктами. Перед ним на круглом столе со стеклянной столешницей в высоком стакане золотился мартини. Литровая бутыль была наполовину пуста. Стаканы с мартини стояли на полу рядом с белоснежными шезлонгами, в которых грелись на солнце две пышногрудые девки (одна из них навещала профессора в его комнате). В нескольких метрах от шезлонгов, блистая ослепительной лазурью на фоне ядовито-зеленой травы и немного выцветших шапок пальм, слабо трепетала вода бассейна. Девицы загорали топлесс, в связи с чем Арсений Адольфович замялся. Справа и слева на веранде дежурили телохранители, равнодушно взирая на прелести раздетых прислужниц.

На лице Хазара стыло томное довольство пресыщенного восточного деспота.

Он лениво переговаривался с девицами, изредка проводя ладонью по отполированной загорелой голове. Заметив профессора, Хазар сделал девицам быстрый знак. Прислужницы нехотя прикрылись полотенцами.

– Что-то ты сегодня заспался, Адольф, – хихикнул Хазар. – Позавтракал?

Арсений Адольфович не мог сдержать досады. Его лицо исказила судорога нетерпения.

– Вы сегодня едете к гадалке? – стараясь говорить ровным голосом, спросил он.

– А что? – Хазар, который изрядно съехал в кресле, выпрямился.

– Я поеду с вами.

– Ты же не веришь во всю эту чепуху? Ведь ты так говорил о сеансах?

– Я передумал. – Профессор пошел к лестнице.

Он поднялся в свою комнату, чтобы привести мысли в порядок. Хазар переглянулся с девицами. Те отбросили полотенца и задергались в безмолвном смехе.

– Цыц! – рявкнул Хазар, хотя глумливый девичий хохот его вовсе не раздражал, просто он при малейшей возможности желал демонстрировать свой непререкаемый авторитет.

* * *

– Дух Митридата Шестого Эвпатора, мы просим тебя, явись! – Звучное контральто перетекло в надрывное придыхание.

Ожидание сидящих за столом людей повисло в наступившей тишине робко пульсирующим сгустком затаенного дыхания, обморочного восторга, душевной сумятицы, веры и сомнений. Минута тянулась бесконечно долго, словно влекла за собой неподъемную глыбу вечности. На конце этой пуповины затрепетали складки мглистого покрывала. Потом видение исчезло.

– Дух Митридата Шестого Эвпатора явись, явись, умоляем тебя... – артистично простонала Галина.

Новая волна безмолвного ожидания хлынула в недоступную посторонним глазам и шуму комнату.

– Плотнее соедините пальцы... Аура слишком слаба, – не поднимая глаз от черной бархатной скатерти, сказала Галина.

Ее голос разрывался между мольбой и приказом.

Хазар, профессор и двое парней-телохранителей сдвинули растопыренные пальцы лежащих на столе рук. Для этого Хазар и Ник чуть наклонились друг к другу. Арсений Адольфович, настроенный вначале весьма скептически, подпал под обаяние грудного голоса экстрасенши. Кроме всего прочего, на него, как и на остальных участников спиритического сеанса, подействовал ее сосредоточенный, отрешенный вид и наряд. Темные волосы Галины крупными кольцами падали из-под полога сверкающей всеми цветами радуги накидки, между бровями сиял серебряный круг с оттиснутой на нем саламандрой. Галина таинственно закатывала глаза, ее бледный рот исторгал утробные звуки.

– Плотнее, – оцепенело повторила она.

Гости повиновались. При этом Хазар больно ткнул пальцами в руку профессора.

Тот поморщился, удержавшись от недовольного возгласа.

– Дух Митридата Шестого Эвпатора, подай знак, хочешь ли ты сегодня выйти к нам? – как опытная декламаторша, проурчала Галина и закатила глаза.

Потом опустила их, сделавшись невнемлюще-потерянной для окружающего мира. Хазар чуть заметно косился на профессора.

Тот смотрел прямо перед собой. По его лицу нельзя было определить – чает ли он явления духа Митридата или мается ожиданием завершения действа.

– Ду-у-ух Митридата Шестого Эвпатора, – голос Галины разливался бурным потоком, и только ей было ведомо притаившееся на его каменном дне отчаяние. – Явись! Явись!

Присутствующие услышали невнятный гул – словно ветер сипел в щелях между рамами. Дверь распахнулась, как от удара ноги. В комнату ворвалось настоящее цунами. Глухой ковчег полуподвального помещения оказался игрушкой природных сил. В него клубами летел белый дым, как будто где-то наверху пробило трубу парового отопления. Профессор даже дернулся.

Постепенно напор воздушной массы ослабевал, и в центре облака, словно материализуясь из дымных волокон, возникла груда светлой ткани, под которой угадывался громоздкий силуэт. Полы пеплума живописно пенились, пока не опали гигантским веером калов.

– Дух Митридата, – запрокинула голову Галина, – ты здесь, перед нами?

– Да-а-а, – раздалось в тишине.

Казалось, это говорят стены, казалось, их обивка превратилась в скопище микрофонов, распространяющих дыхание бездны. Торжественно и печально звучал голос явившейся тени. Профессор потер пальцами запотевшие стекла очков.

– Не двигайтесь! – Галина стала еще бледнее, ее лицо выражало предельное напряжение. – Согласен ли ты ответить нам? – обратилась она к духу.

– Да-а-а, – глухо, точно растеряв всю свою голосовую мощь, простонал призрак.

– Вы слышали? – прошептал склонившийся к Хазару Арсений Адольфович.

– Тс! – ответил Хазар, меча в профессора гневные взгляды.

– Тень не может говорить! – настаивал профессор.

– Заткнись, Адольф, – Хазар бесцеремонно толкнул его локтем в бок.

Галина набрала в легкие воздуху.

– Где зарыл ты свою казну?

Несмотря на усилия, на этот раз голос ее прозвучал с металлической неестественностью. Силуэт затрепетал, словно этот вопрос вызвал к жизни поток воздуха, грозивший унести призрак в иной мир.

– Мне нелегко, – рухнули в безмолвие жалобные слова тени, – нелегко понять...

– Что понять? – не отступала Галина.

– Я не зарывал казну, – сдавленно произнес призрак.

– Зарыл! – приглушенно воскликнул Арсений Адольфович.

Хазар едва не прищемил ему руку локтем. Он был взбешен несдержанностью своего консультанта.

– Меня тревожит Марий Флакк! – с горечью воскликнул призрак. – Мало того что на меня наседает Сулла, так еще этот выкормыш олигархов!

Я должен подготовиться к битве... Я сражусь с Суллой под Херонеей.

Греция навсегда останется моей! Римляне – безмозглые варвары, хоть и называют варваром меня, италийцев, сарматов, аланов и скифов.

Их потуги на мировое господство – прах в сравнении с греческим величием!

– Чушь какая-то! – снова не удержался профессор. – Если это на самом деле дух, он должен знать все, что случилось с человеком при жизни.

Все это Арсений Адольфович произнес вполголоса, на одном дыхании, пылая негодованием.

– Нас дурят самым бесстыдным образом, – шепнул он скривившемуся от недовольства Хазару.

– Вспомни, где сокровища? – гнула свою линию Галина.

Она слышала возмущенные реплики профессора, но старалась их игнорировать, сосредотачиваясь на сеансе. Но последняя фраза Арсения Адольфовича задела ее за живое. Дело в том, что последний шептал громко, так, чтобы его услышала и сама экстрасенша, и участники действа.

– Я требую тишины, – сказала Галина не терпящим возражения тоном, подобно судье на заседании суда, – иначе...

– Тихо! – с грозным предупрежденим глянул на профессора Хазар.

Телохранители были несколько растерянны. Они привыкли потакать своему хозяину. Весьма критически – все странное у братков вызывает неразмышляющее презрение – относясь к этой «чертовщине», но видя, что Хазар ею интересуется вполне серьезно, парни не заметили, как поддались чарам темноглазой спиритуалистки. Разоблачение профессора вызвало у них понятное недоумение. Они бросали на своего хозяина быстрые вопросительные взгляды, которые только усиливали досаду Хазара.

– Он говорит о Второй Митридатовой войне, – совсем осмелел Арсений Адольфович, – а это примерно восемьдесят восьмой год до нашей эры. Опять же говорю: дух должен знать все...

– У-у-у-у... – мучительно и негодующе замычала тень.

– Он сердится, – Галина обвела горящим взглядом присутствующих. – Я требую тишины! Иначе он уйдет!

– Полная белиберда, – не сдавался настырный профессор, – что это за рев?

Хазар пребывал в замешательстве.

– Спрашивай! – прошипел он, стараясь урвать время.

Галина кивнула.

– Где зарыта твоя казна? – гулко простонала она.

– Я не могу тут оставаться!.. – воскликнул было профессор, но Хазар зажал ему ладонью рот.

– Ты, в натуре, все портишь, Адольф! – прошипел он.

Ослепленный яростным несогласием, Арсений Адольфович укусил Хазара.

Тот взвыл и едва сдержался, чтобы не садануть профессору промеж глаз.

– Тихо! – крикнула Галина. – Он уходит!

Наступила мгновенная тишина. Все обратили взоры к подрагивающим в дыму очертаниям призрака. От копошащейся ткани разбегались волны сиплого дыхания.

– Прошу тебя, дух Митридата Шестого Эвпатора, останься! – умоляюще проговорила Галина.

– Дух не должен говорить, – стоял на своем взбешенный всеобщим невежеством профессор. – Он может вещать через медиума, а сам болтать не может!

– Адольф, ты повторяешься, – Хазар стиснул зубы, чтобы не двинуть Арсению Адольфовичу локтем в живот.

Он смотрел на отпечаток профессорских зубов на своей ладони, почти забыв про призрак.

– Где казна? – требовательно воскликнула Галина.

– Нам нужна тень Архелая, а не Митридата, – поняв, что сопротивляться бесполезно, профессор ограничился деловым советом.

Хазар удивленно вскинул брови.

– Пусть спросит у Архелая! – шептал Арсений Адольфович Хазару.

– Ты меня достал... – процедил тот.

Галина сидела изнемогшая и потерянная. Ее глаза неподвижно смотрели в дверной проем, где вихлялись клочья дыма и беспомощно барахтался уставший от распрей живущих призрак.

– Пусть Митридат спросит у Архелая, – упорствовал Арсений Адольфович.

– Все всегда было замечательно, пока ты тут не появился, – грубо сказал профессору Хазар и, скривившись в презрительной гримасе, посмотрел на своих телохранителей.

Те словно обронзовели. Их лица, и без того не слишком выразительные, превратились в слитки металла. Они боялись выдать свои настоящие чувства.

А их чувствами были тотальное непонимание, досада, уважение к шефу, презрение ко всяким интеллигентам, желание, чтобы все поскорее закончилось, и сонливая уверенность в правоте и благе простых житейских вещей.

– Как он спросит, – все же нашелся Хазар, – когда этого самого Архелая нет в помине?

– Дух Митридата Шестого Эвпатора, – Галина задействовала внутренний резерв выносливости, – скажи нам, где спрятана казна?

– Моя казна при мне, – заученно повторил призрак.

– Архелай послал к нему гонца с посланием, в котором сообщалось о месте захоронения сокровищ, – снова заерзал Арсений Адольфович. – Она нам здесь мозги пудрит!

– Не хочешь сидеть, иди к черту, – Хазар, казалось, вот-вот сцепится с профессором.

– Пусть спросит, не в Колхиде ли зарыта казна... – не обращая внимания на резкий тон авторитета, завыл Арсений Адольфович.

– Спроси, не в Колхиде ли добро? – обратился к экстрасенше Хазар, утомившись от своего соседа.

И здесь вдруг магический дым начал убывать...

Поднявшийся над морем ветер добрался и до ближних холмов. Хлопнула оконная рама, Иннокентий проснулся. Нога все еще побаливала, но не так, как днем. Иннокентий потянулся. Имевшая место на базаре «тренировка» давала о себе знать. На каждое движение тело отвечало тупой мышечной болью. Иннокентий зевнул. В доме царила странная тишина, которую только усугубляли звучавшие в саду голоса.

Иннокентий прислушался, выглянул в окно. И тут же быстро убрал голову – на лавочке под развесистой грушей сидели Сальмон и Малыш. У Сальмона нос был залеплен крест-накрест белым пластырем. Они курили и то и дело сплевывали на землю. Иннокентий испытал неприятное сосание под ложечкой. Для чего пожаловали эти «гости»? Уж не вычислили ли они его?

Он отошел от окна, теряясь в догадках, чего ждать от визита братков.

Дернул за ручку двери. К его удивлению, она оказалась заперта. Это еще больше насторожило Иннокентия. Он вспомнил недовольство Валентина, его косые взгляды, его строптивость и осуждение. А что, если братки, пронюхав, где он поселился, приехали за ним, а Валентин выдаст им его? Он вполне может это сделать – достаточно вспомнить его недружелюбное поведение. Даже заступничество Галины, если она вообще захочет его спасти, не даст никакого результата.

Странная семейка! Причудливое поведение Галины, сначала разделившей с ним постель, а потом вдруг ставшей равнодушной, если не враждебной, так поразило Иннокентия. Он, конечно, знал о непостоянстве женского нрава, о сумасшедших капризах и интрижках, к которым прибегает прекрасная половина человечества, если хочет чего-то добиться. Но в данной ситуации эта странность Галининого поведения могла заключать в себе подвох.

Полный дурных предчувствий, он снова выглянул из окна. Стену дома оплетал дикий виноград. Но как вылезти из окна так, чтобы сидящие во дворе братки его не заметили?

Оставалась единственная возможность – быстро перебраться по виноградным лозам за угол дома и там уже спуститься во двор.

Иннокентий взял мешочек с ценностями. Повесил его себе на запястье и влез на подоконник. Он повернулся лицом к комнате, спиной к двору и, уцепившись обеими руками за толстенную виноградную лозу, осторожно вылез из окна. Накаты ветра, шевелившего листву в саду, сравняли легкий шум от этого движения с шелестом деревьев. И братки бы ничего не заметили, если бы не донесшийся из дома дикий крик.

Сальмон и Малыш вскочили. Их взгляды беспокойно метнулись к двери, а потом скользнули по стене. В этот момент Иннокентий уже перенес за угол правую ногу, ловя пальцами упругие ветви.

– Это он! – заорал Сальмон. – Стой, гад! – Он бросился к дому. – Не уйдешь, сука!

Иннокентий перелез на торцовую часть дома и, путаясь в зеленой сети винограда, уже видел за забором до боли знакомый джип, переливающийся под лучами заходящего солнца оттенками морской глубины.

– Ну я эту падлу... – Сальмон побежал за дом, в то время как Малыш замер в замешательстве.

Его распирало от желания последовать за своим товарищем, и в то же время нужно было узнать, что стряслось в доме. Увидев Сальмона, достающего из-за пояса пистолет, Иннокентий повременил прыгать на землю...

* * *

Воздух в дверном проеме становился все более прозрачным. Галина с трудом расцепила сомкнутые от страха зубы.

– Он уходит! – отчаянно крикнула она.

Тень действительно подалась назад, норовя оставить присутствующих ни с чем.

– Это розыгрыш! – Профессор с необыкновенной прытью вскочил из-за стола и кинулся к двери.

Между тем призрак запутался в складках пеплума. Арсений Адольфович, которому разоблачительная страсть придала невиданную скорость и ловкость, врезался в «тень». Ту отбросило к стене. Профессор обеими руками впился в «дух Митридата Шестого Эвпатора».

– Живой! – осатанело взвизгнул Арсений Адольфович, захлебываясь от восторга.

Хазар и оба его телохранителя встали из-за стола. Они застыли на месте, беспокойно переглядываясь. Профессор же, вцепившись в пеплум, тянул его на себя, комично подпрыгивая. Хазар кивнул Нику. Тот поспешил к Арсению Адольфовичу и пойманной им тени.

И тут из-под пеплума выскользнул бледный молодой человек в засученных по колено бежевых штанах.

– Валька! – тупо и как-то икающе заусмехался Леха. – Ну и голосяра у тебя!

Галина привстала от волнения, прикрыв рот ладонью. Колени у нее задрожали, и если бы не находящийся рядом стул, куда она, млея от ужаса, опустилась, она бы рухнула на пол. Галина почувствовала, как холодный липкий пот струится под мышками и по спине.

Ее брат тем временем высвободился из рук профессора и, оттолкнув его, перепрыгнул через стол и выбежал из комнаты. Помогая себе руками, он стал неловко взбираться вверх.

– Валька! – крикнул Ник, устремляясь за молодым человеком вверх по лестнице. – Сучье отродье!

– Поймайте его! – рявкнул Хазар, делая знак Лехе.

Тот закрыл рот и ринулся из комнаты. Арсений Адольфович стоял у нижней ступеньки лестницы и как сумасшедший потрясал пеплумом, который остался у него в руках.

– Живой, живой, – придурковато бормотал он.

Леха грубо отстранил профессора, протискиваясь к лестнице.

– Адольф, иди подыши воздухом, у тебя крыша поехала, – пренебрежительно сказал Хазар.

– Чушь, все чушь, – повизгивал довольный собой Арсений Адольфович, – я говорил, что это дешевый балаган.

– Иди наверх, Адольф, – Хазар бесцеремонно вырвал у него из рук пеплум.

Профессор непонимающе завращал глазами.

– Поднимайся, – отчетливо и грозно произнес Хазар, – подожди меня в машине.

Арсений Адольфович попятился, пока не наткнулся спиной на холодную подвальную стену.

– Я же оказался прав! – с обидой простонал он.

– Молодец, умная башка, – ухмыльнулся Хазар, – давай вали отсюда...

Профессор стал медленно, то и дело оглядываясь, взбираться по лестнице.

Хазар терпеливо дождался, когда он скроется из виду.

– Ну, – повернулся он к занявшей оборонительную позицию у стены Галине, – ничего не хочешь сказать, ведьма гиблая?

Галина молчала, глядя на авторитета расширенными от страха глазами.

– И что мне с тобой прикажешь делать? – надвигался на нее Хазар.

Он шел неторопливо, криво усмехаясь и комкая пеплум. Потом вдруг скомкал ткань и бросил Галине в лицо. От неожиданности она вздрогнула. Пеплум упал к ее ногам.

– Вздумала маскарад устраивать? Сколько же я тебе, падла, бабок переплатил! А ты меня, сука, дурачила? И братана своего втянула! Или это он, говнюк, подсказал тебе? И заговорил-то не своим голосом. Ты его научила?

Хазар бешено вращал глазами. Галина косилась по углам, словно в одном из них находился вход в спасительный туннель.

– Да я тебя за такой цирк на мелкие кусочки порежу, а братану твоему хрен оторву и рыбам брошу. Смотри-ка, вырядилась!

Он вжал Галину в стену, но перед этим сорвал с ее головы радужное покрывало. Ее лицо опалила душившая его злоба. Расширив ноздри, Хазар медленно втянул воздух, словно обнюхивал Галину и, сдерживая себя, провел ладонью по лысому черепу.

– Ну, что будем делать? – со скрытой злобой спросил он. – Позабавимся?

Он высунул влажный язык и провел им по лицу дрожавшей от страха девушки.

– Соленая, – констатировал Хазар.

Он собирался провести языком по другой ее щеке, но Галина, собрав остатки сил, пихнула его ладонями в грудь. Такой наглости он от нее не ожидал. Споткнувшись о стул, Хазар потерял равновесие. Он беспомощно хватался руками за воздух. Не найдя опоры, он шмякнулся на копчик и ударился затылком о стол, за которым проводили лжеспиритический сеанс. Галина перепрыгнула через Хазара и бросилась к двери. Выскочив наружу, она захлопнула дверь и метнулась наверх.

Навстречу спускался Малыш.

– Что за дела? – Увидев экстрасеншу, он остановился и удивленно уставился на нее. – Что за шум, в натуре? – Он медленно наступал на Галину, чуя что-то неладное.

– Там Хазар, – нашлась она, – ему стало плохо...

– Ну-ка, пошли, – Малыш оказался хитрее, чем она думала.

Схватив ее за руку, он потащил ее за собой вниз. Открыв дверь и увидев распростертого на полу Хазара, Малыш кинулся к нему, волоча за собой Галину.

– Что с ним? – Браток буравил Галину подозрительным взглядом. – Говори.

Схватив хозяйку за подбородок, он с силой начал ее трясти.

– Не знаю, – попыталась она высвободиться.

Малыш, перестав трясти Галину, но продолжая держать ее за руку, наклонился к поверженному шефу.

– Эй, Хазар... – Он похлопал авторитета ладонью по щеке. – Ты чего?

Глаза Галины лихорадочно бегали по стенам и полу комнаты.

В двух шагах от себя она заметила тяжелый семисвечник. Он валялся на полу, у самой стены. Пока Малыш хлопал по щекам шефа, Галина присела и, дотянувшись, схватила семисвечник свободной рукой:

– Не дергайся!

Малыш повернулся к ней, и тут на его голову обрушился сильнейший удар.

Галина успела встать и с высоты своего роста опустила основание подсвечника на голову сидящему Малышу. От изумления он широко распахнул глаза, разжал руку и завалился набок, словно сноп соломы. Хорошо, что падать было невысоко. Малыш мягко повалился на своего шефа, прикрыв его, как настоящий телохранитель, своим грузным телом.

А вот теперь нельзя было терять ни секунды – рассудила Галина.

Она бросила семисвечник, как ошпаренная выскочила из комнаты и захлопнула за собой дверь. И два раза повернула ключ, торчавший в замочной скважине.

Хотя бы насчет этих двоих теперь можно было не беспокоиться. Верхняя дверь была приоткрыта, и Галина, тяжело дыша, выглянула в холл.

* * *

Держась за оплетавшие дом виноградные лозы и выступы дома, Иннокентий двигался по карнизу, рискуя каждую секунду свалиться в объятия Сальмона.

Тот, видя, что Иннокентию никуда не деться, держал его на мушке «тэтэшника» и усмехался.

– Давай, давай, ныряльщик, – ехидно подбадривал он его, – теперь нырять придется носом в землю.

Он осторожно потрогал свой нос, залепленный пластырем, и поморщился.

– Прыгай, поц! – заорал он, выходя из себя. – Все равно никуда не денешься. Земля-то, конкретно, круглая. Я, блин, был уверен, что скоро тебя найду!

Прижимаясь к стене, Иннокентий посмотрел вниз, туда, где стоял Сальмон, и сделал еще несколько маленьких шагов.

– Здесь невысоко, прыгай. – Сальмон стволом «тэтэшника» провел сверху вниз. – Всего метра четыре. Давай не бойся. Поговорим с глазу на глаз, а то ты все время уплываешь или убегаешь. Теперь никуда не денешься, обезьяна.

– На себя посмотри, – огрызнулся Иннокентий, делая еще пару шагов.

– Что ты сказал, придурок?! – снова завелся Сальмон. – Слазь быстро, а не то я тебя обтрясу как грушу.

– Попробуй, – снова буркнул Иннокентий, думая, как ему выбраться из этой ситуации.

На этот раз он, кажется, влип основательно. Он видел Малыша, Сальмон стоял под домом и ждал, когда он свалится, и неизвестно, сколько человек находились в доме. Правда, если удастся как-то скрыться из поля зрения Сальмона, можно рвануть по кривым улочкам поселка и скрыться в раскинувшихся за ним виноградниках. Там его уж точно не догонят. И вообще, нужно побыстрее сматываться из этой дыры, где на него скоро будет объявлена настоящая охота. Впрочем, охота уже началась. Не рискуя стрелять, Сальмон стал подбирать с дорожки кусочки гравия и швырять их в Иннокентия.

– Что, падла, не нравится? – загоготал браток, когда один из камней угодил Иннокентию в руку.

«Если так будет дальше продолжаться, – подумал Иннокентий, – он действительно меня обтрясет. Еще одно такое попадание, да еще в голову...»

К счастью, до следующего окна оставалось совсем немного. Он сделал эти несколько шагов под градом камней, обрушенных на него Сальмоном.

Камни ударялись в деревянную стену рядом с Иннокентием и отскакивали вниз. Сальмон, промахиваясь, злился еще больше. Он снова подбирал камни и опять метал их вверх. Браток настолько увлекся этим занятием, что не думал о том, что происходит в доме, куда делся Малыш и что за шум доносится изнутри.

Деревянные жалюзийки на окне открывались наружу. Убедившись в том, что они не заперты, Иннокентий открыл одну створку и, едва не свалившись на землю, протиснулся в соседнюю комнату. Перевалившись через подоконник, он рухнул на кровать, стоявшую под окном. Увидев, что его обидчик исчезает, Сальмон завыл, как раненый зверь.

– Все равно не уйдешь, – завопил он. – Малыш, Малыш! – принялся орать он. – Держи его!

Браток озирался по сторонам, ища поддержки. Сальмон оказался в сложной ситуации: если он побежит в дом, этот ныряльщик снова вылезет в окно и скроется, если же останется здесь, тот может пробраться через входную дверь. Сальмон рванул к углу дома, потом снова вернулся назад.

– А-а, сволочь... – Пометавшись так с полминуты, он все же решил бежать в дом.

* * *

Валентин, преследуемый Ником и Лехой, выбравшись из подвала, где проводился спиритический сеанс, сперва метнулся к выходу. Помедлив какое-то мгновение, он решил, что с голыми руками ему от братков не уйти, тем более что Галина осталась в заложницах, а на улице еще два охранника. Конечно, сколько их точно – он знать не мог, так как перед прибытием Хазара уже прятался в дальней комнате в полуподвале. Но обычно авторитет приезжал на двух машинах, так что прикинуть было не сложно.

В спальне на втором этаже под кроватью лежала старая двустволка, поэтому он и ринулся наверх. Ник стремительно несся за ним. Он хоть и был тяжеловат для бега, но на коротких дистанциях вполне мог составить конкуренцию Валентину. Тот все же достиг двери спальни первым.

Прошмыгнув внутрь, он захлопнул дверь, задвинул щеколду и бросился под кровать.

– Открывай, пидор, – в дверь посыпался град ударов.

Ник и подоспевший Леха барабанили в нее кулаками и ногами. В это время открылось окно и в комнату кто-то ввалился.

Иннокентий закрыл окно. В дверь ломились.

– Открывай! – орали из-за двери.

Иннокентий приблизился к двери – она была заперта. На секунду он перевел дыхание. Когда же обернулся, в грудь ему уперся ствол ружья.

Лицо человека, который держал руку на курке, было белым, как мел.

Иннокентию сперва показалось, что это привидение. Но ружье-то было настоящим. Наконец он понял, что это Валентин, только лицо его было вымазано белой краской. Валентин тоже узнал его.

– А, это ты, – он опустил ружье и сел на кровать.

– Это ты меня запер? – уставился на него Иннокентий.

– Да, – кивнул тот.

– Зачем?

– Потом расскажу, – Валентин показал на дверь, – сейчас нужно решать, что делать будем.

– Что это у тебя с лицом?

– Это? – он провел ладонью по щеке.

На руке остался слой грима. Дверь уже трещала под натиском двух здоровенных тел. Щеколда ходила ходуном. Еще немного – и дверь слетит с петель. Валентин взвел курки и направил стволы на дверь.

– Отойди-ка в сторонку, – кивнул он Иннокентию.

Это было интересно. Значит, Валентин на его стороне. А Галина?

– Где сестра? – Иннокентий шагнул в сторону.

– Внизу, у Хазара.

– А это кто? – Иннокентий показал на трещавшую дверь.

– Это его шавки – Леха и Ник.

– Ты их знаешь?

– А кто их здесь не знает?

– Ты хочешь в них стрелять?

– Нам отступать некуда, – решительно покачал головой Валентин, – все равно нам крышка.

– Сколько их?

– Внизу было трое, не считая профессора.

– Двоих я видел во дворе, значит, минимум шестеро, – подвел неутешительный итог Иннокентий. – Будем вместе отбиваться. Если они меня поймают, мне тоже крышка. Погоди-ка. – Он быстро огляделся по сторонам и увидел два крепких деревянных табурета.

Поднял один и поставил его рядом с дверью. Второй взял в руки и забрался на первый.

– Я беру на себя второго, – кивнул он Валентину.

– Ладно, – только успел согласиться тот.

Щеколда не выдержала напора. Дверь распахнулась, и в спальню ввалился Ник. Не удержав равновесия, он рухнул на пол. Его голова оказалась прямо перед ногами Валентина. Тот ловко крутанул в руках ружье и опустил на нее приклад. Ник дернулся и остался лежать. Перед его глазами поплыли радужные концентрические окружности, тело обмякло, двигаться не хотелось.

Несмотря на боль в затылке, ему стало вдруг так хорошо, что расхотелось шевелиться.

Леха, стоявший за дверью, совсем озверел, видя, как издеваются над его товарищем.

– Ну все, сынок, – зашипел он сквозь зубы, – щас я из тебя дух вышибу.

Он засучил рукава льняного пиджака и, набычившись, шагнул в спальню.

Шел он не торопясь, сверля глазами Валентина, который застыл под его взглядом, как кролик перед удавом. Он даже забыл про ружье. Держа его в руках стволом вверх, Валентин прижимал его к груди, словно хотел защититься от надвигавшегося на него монстра.

Иннокентий хорошенько прицелился и, подняв табурет повыше, грохнул им Леху по башке. Кадр из «Республики Шкид»! Леха застыл на какое-то мгновение, потом обернулся и удивленно взглянул на Иннокентия.

– Ку-ку, – Иннокентий повторил удар, которого Леха уже не выдержал.

Табурет остался цел, а Леха, продержавшись на ногах еще целую секунду, плавно стек на пол.

– Давай веревку, быстро, – Иннокентий спрыгнул с табурета.

Его слова оживили Валентина. Тот вскочил на ноги и тут же извлек на божий свет несколько кусков крепкого шпагата. Они связали бесчувственных братков, чтобы те никуда не ушли без их разрешения, и сели на кровать.

Сальмон сильно нервничал. Обежав дом и беспрепятственно достигнув входной двери, он заглянул внутрь. Сверху кто-то тарабанил в дверь, но сейчас его беспокоило другое. Кроме этого шума сверху, никого не было видно и слышно. Куда все подевались? Он оглянулся и увидел профессора, стоявшего рядом с джипом. Тот как-то странно себя вел. Он безмолвно шевелил губами и жестикулировал, словно разговаривал с кем-то невидимым.

– Где все? – Сальмон подошел к профессору.

– Казну спрятал Архелай, Архелай, – шептал Арсений Адольфович, – потом его убили. Только он знал, где спрятана казна Митридата Эвпатора.

– У тебя что, Адольф, крышу снесло? – Сальмон покрутил пальцем у виска и, поняв, что от профессора ничего не добьешься, вернулся к дому.

Шум сверху прекратился. В доме стояла такая тишина, что Сальмону стало не по себе. Он метнулся в подвал, где обычно проходили сеансы, и нос к носу столкнулся с Галиной.

– Где шеф?

– Там, – Галина машинально показала вниз.

Сальмон посмотрел на полутемную лестницу, ведущую в полуподвал.

– Где все остальные? – Ему показалось подозрительным поведение Галины.

Обычно шеф выходил первым, за ним двигались телохранители. Гадалка же оставалась внизу еще некоторое время. Теперь шеф, как она говорит, остался внизу, а она почему-то здесь. И какая-то растрепанная.

– Иди покажи, – он направил на нее ствол пистолета.

– Не могу, – Галина умоляюще улыбнулась и схватилась руками за живот, – мне нужно пи-пи.

– А ка-ка тебе не нужно? – Сальмон ядовито усмехнулся, отстранил Галину и решительно направился вниз.

Он успел сделать только несколько шагов, как дверь позади него захлопнулась.

– Ты что делаешь, сука?! – заорал он и бросился наверх.

Сальмон понял, что лопухнулся, но было уже поздно. Тяжелая дверь была закрыта на засов. Он подергал за ручку, но дверь даже не шевельнулась.

На Сальмона вдруг накатила такая злоба, что он перестал отдавать себе отчет в своих действиях. Он направил ствол пистолета на дверь и нажимал на курок до тех пор, пока в магазине не кончились патроны и затвор не застыл в заднем крайнем положении.

– Урою, падла! – заорал он. – Лучше открой, хуже будет!

Он изо всех сил принялся барабанить в дверь рукояткой «тэтэшника».

– Эй, Сальмон, братан, – услышал он вдруг снизу слабый голос Малыша, – открой, братан!

* * *

Галина пробежалась по первому этажу и, никого не обнаружив, взлетела на второй. Дверь в спальню Валентина была распахнута, из нее доносились знакомые голоса. Все еще тревожась, она на цыпочках подошла к косяку и осторожно заглянула внутрь.

Иннокентий с Валентином возбужденно переговаривались. Они говорили о ней, о необходимости ее спасти. Валентин хотел бежать с ружьем вниз и во что бы то ни стало отбивать сестру, Иннокентий просил его не торопиться и прикинуть, как лучше это сделать.

На полу, связанные по рукам и ногам, валялись Ник и Леха.

Галина перешагнула порог. Ее душил нервический смех.

– Галька! – обалдело воскликнул увидевший ее Валентин.

Иннокентий тоже просиял.

– Чем вы тут занимаетесь? – усмехнулась она, подавив в себе судорожную икоту.

– Думаем, как тебя вызволять, – сказал Иннокентий.

– Где Хазар?

– В подвале, – хитро улыбнулась Галина, – а с ним еще парочка его ребят.

– Это ты их укатала? – восторженно спросил ее брат, зная о ее нраве сорвиголовы.

– А кто же еще?! – с ироничным вызовом воскликнула Галина. – Ты-то смотался, бросил меня наедине с этим похотливым монголом!

– И как ты отбилась? – с восхищением смотрел на нее Иннокентий.

Валентин чуть прикусил губу, его мучил стыд.

– Хазара толкнула, и он грохнулся затылком о стол, другому дала семисвечником по башке, третьего заперла, – весело доложила Галина, гордая собой.

– И что же теперь нам делать? – испуганно завращал глазами Валентин. – Хазар с нас живых не слезет.

– Надо вызвать милицию, – простодушно предложил Иннокентий.

– Ага, – насмешливо закивала Галина, – у Хазара тут все схвачено, за все заплачено. Милицию! Ну ты и умник!

– Говорил тебе, это когда-нибудь плохо кончится! – с досадой произнес Валентин. – На хрен было с этими братками связываться?

– Говорил, говорил, – беззлобно передразнила его Галина.

– Что теперь об этом думать? И потом, дорогой мой братец, если бы ты был пошустрее и сам бы зарабатывал на жизнь, а не жил эпизодическими подачками Хазара, мне не пришлось бы устраивать этот спектакль!

– Ты работал на Хазара? – изумленно посмотрел на Валентина Иннокентий.

– Присматривал за такими одинокими ныряльщиками, как ты, – откровенно сказала Галина, обиженная на брата за его трусливый демарш.

– Так это ты меня заложил этим скотам? – вспыхнул Иннокентий, кивнув на лежавших без движения Леху и Ника.

– Не время болтать, – решительно заявила Галина, – нужно драпать. Пойду переоденусь и соберу кое-какую мелочовку. А ты иди умойся, страшно на тебя смотреть, – сказала она брату. – Только не подеритесь.

Она лукаво улыбнулась и отправилась на первый этаж.

– Скотина! – Иннокентий налетел на Валентина, повалив его на пол.

Валентин выронил при падении ружье. Иннокентий уселся на парня, зажав коленями его узкое тело. Грим с лица Валентина точно сошел, обнажив злобный румянец.

– Пошел ты, – физиономия Валентина дергалась от бессильного бешенства. – Хочешь бить – бей!

– Тебя не бить, а придушить надо! – процедил Иннокентий.

Его рука машинально сдавила Валентину горло. В дверях появилась смеющаяся Галина. Она, конечно, дико переживала из-за случившегося, но старалась выскользнуть из оков парализующего страха и переключиться на активное действие.

– Ну-ка слезь с него! – приказала она Иннокентию. – А ты, Валька, успокойся!

Иннокентий был в растерянности.

– Слезай, тебе говорят! – закричала Галина. – Надо удирать, а не разборки устраивать. Тем более мы теперь в одной лодке!

Эта реплика отрезвляюще подействовала на Иннокентия. Он выпустил шею Валентина и поднялся. Валентин сел, злобно косясь на своего обидчика.

– Вставай, хва дуться, – Галина с досадой и нежностью смотрела на брата. – Получил – так тебе поделом.

– Какого хрена ты ляпнула?! – дрожа от гнева, взглянул на сестру Валентин.

– Чтоб не зазнавался и не обвинял во всем меня, – хихикнула Галина. – От денег, которые Хазар платил за наш цирк, ты ведь не отказывался...

Она переоделась в джинсовые шорты, грудь ее прикрывал легкий белый топик. На ногах – парусиновые туфли, в руках – пустой рюкзак.

– Не мешайте мне складывать вещи. Скоро уже эти козлы очухаются, а мы все еще здесь! – Валентина снова исчезла.

– Ладно, забыто, – вытравляя из себя обиду, сказал Иннокентий.

Но Валентин все еще бычился. Он уже поднялся с пола и, подобрав ружье, крутил его в руках.

– Что вы решили? – деловито спросил Иннокентий. – По-моему, нужно делать ноги.

Сердитый Валентин равнодушно пожал плечами, говорить он не желал.

Вскоре в комнату с собранным рюкзаком вошла Галина.

– Куда мы? – поднял на нее глаза Иннокентий.

– Можно было бы через виноградники, в шести километрах отсюда село, где живет наша бабка, но...

– На лодке надо, – перебил ее обретший дар речи Валентин.

– Я и хотела сказать, – насупилась Галина, – но ты вечно меня перебиваешь.

– Пусть он идет куда хочет, – кивнул на Иннокентия Валентин.

– Тебя никто не спрашивает, – возразила Галина, – нам сейчас лучше держаться вместе.

– Это вам лучше держаться вместе, – с язвительной усмешкой взглянул на сестру Валентин.

– А ты пойдешь один? – недоверчиво усмехнулась Галина. – Что ж, так нам будет даже лучше – остаться наедине, правда, Кеш? – Она провоцирующе улыбнулась немного смущенному Иннокентию.

– Ну так как? – спросил тот, поднимаясь с табурета.

– Я с вами, – мрачно процедил Валентин.

– В этом я не сомневалась, – обворожительно улыбнулась брату и Иннокентию Галина.

Ее трясло от нервного возбуждения, но она старалась держать себя в руках. Несмотря на свое мужество, она нуждалась сейчас и в Иннокентии, и в Валентине. Иннокентий почувствовал это и, чтобы приободрить смелую, но хрупкую девушку, обнял ее за плечи. Но Галина, не желая раздражать брата, мягко высвободилась из объятий. Валентин только ехидно усмехнулся, чуть склонив голову набок.

Они спустились во двор. Валентин задержался перед этим на кухне – смыл грим. Он нес рюкзак и ружье, Иннокентий – мешочек со своими находками.

– Спички не забыла? – через губу спрашивал Валентин. – А нож, а паспорта, а деньги?

Галина отрицательно качала головой, искоса поглядывая на своего угрюмого брата.

– И книжку прихватила? – криво усмехнулся Валентин.

– А что, я ее должна бросить? – огрызнулась Галина.

– Я и смотрю, рюкзак тяжелый! – пробормотал Валентин.

– Книжка весит не больше трехсот граммов, так что не ври...

– А «сидюшники» мои взяла?

– Зачем они тебе? – хихикнула Галина.

Из дома доносился утробный рев и грохот. Иннокентий рассмеялся.

– Все-таки здорово мы их!

– Нам еще это ох как аукнется, – вздохнула Галина.

За калиткой в жидких сумерках тускло мерцали бесхозные джип и «шестисотый» «Мерседес». Вид у них был покинутый. Рядом с ними топтался что-то бормотавший себе под нос профессор.

– Неплохая тачка, – кивнул на джип Иннокентий.

– Угнать хочешь? – язвительно откликнулся Валентин.

– Почему сразу угнать?

– Потому что у Вальки плохое настроение, – лукаво улыбнулась Галина.

– Арсений Адольфович? – Иннокентий пригляделся и узнал в профессоре своего научного руководителя.

– Ты его знаешь? – удивилась Галина.

– Ну и что с ним делать? – хмыкнул Валентин, оборачиваясь к своим товарищам. – Он же нас сдаст с потрохами.

Профессор был не в себе, он беззвучно шевелил губами, таращась на вышедших из калитки.

– Здравствуйте, Арсений Адольфович, – улыбнулся Иннокентий, – приятная встреча. Какими судьбами?

Тот непонимающе хлопал глазами.

– Вы меня не помните? – Иннокентий подошел ближе.

Арсений Адольфович щурил глаза, пристально вглядываясь в его лицо.

– Кеша? – изумленно пробормотал он.

– Он самый, – рассмеялся Иннокентий. – Неужели я так изменился? Хм... Не ожидал вас здесь увидеть.

– А вы куда? – по-дурацки спросил профессор Галину и Валентина.

– Прогуляться вышли, – ответил за них Иннокентий. – А вы какими судьбами?

– Я работаю в Анапе, – Арсений Адольфович растерянно смотрел на своего бывшего ученика.

– И я тут работаю, – подхватил Иннокентий.

– А где Эдуард Василич? – снова заморгал глазами Арсений Адольфович.

– Он отдыхает, просил его не беспокоить, – иронично улыбнулся Иннокентий.

– Отдыхает? – Профессор был не только растерян, но и подавлен.

– Именно, – шутливо кивнул Иннокентий, – а вам лучше сесть в машину и подождать его.

Валентин направил на опешившего от такого издевательского тона Арсения Адольфовича ружье.

– Идите, – сказал Иннокентий.

Профессор попятился к джипу.

– Чего ты с ним носишься, как с писаной торбой, он работает на Хазара, ворует и продает, – воскликнул Валентин.

– Заткнись, – одернул его Иннокентий.

– Быстрей, – Валентин сверкнул глазами.

Он наступал на Арсения Адольфовича с двустволкой наперевес.

– Но, Кеша... – промямлил профессор, – ты же... почему ты бросил аспирантуру?

– А почему вы уехали из Москвы? Нас обоих позвала романтика, не правда ли?

Иннокентий распахнул дверцу джипа, кивая на пассажирское сиденье рядом с водительским. Арсений Адольфович неловко взобрался на подножку.

– Садитесь, – тихо, но решительно произнес Иннокентий, в то время как Валентин четко наставлял на профессора двустволку.

– Но эта обманщица... она... – Арсений Адольфович, вместо того чтобы сесть на сиденье, спрыгнул с подножки, устремляясь к Галине.

Но, поскользнувшись на камне, рухнул в пыль. И взвыл от боли.

– Ну как же вы так неосторожно! – Иннокентий поспешил к лежавшему на дороге Арсению Адольфовичу.

– Нога, – простонал тот, хватаясь за колено.

Иннокентий помог ему подняться.

– Чего он с ним церемонится? – раздраженно спросил Валентин у сестры.

Арсений Адольфович не мог идти самостоятельно, у него жутко болела коленка. Иннокентий дотащил его до джипа.

– Помоги, чего стоишь? – крикнул он Валентину.

Иннокентий прислонил поджимающего ногу Арсения Адольфовича к корпусу машины. Валентин нехотя поплелся к джипу. В то время как Иннокентий, забравшись в салон, держал протестующего Арсения Адольфовича за подмышки, втягивая его внутрь, Валентин заталкивал профессора снаружи, двигая его ноги.

– Больно! – заорал вдруг профессор, но все было уже закончено.

Дверь за ним захлопнулась.

Оставив профессора, беспомощно клянущего подлую обманщицу, приятели двинулись к морю.

– Так ты его знаешь? – искоса посмотрела на Иннокентия Галина.

Она заметила, что он погрустнел. Державшийся до встречи с профессором бодро и по-деловому, Иннокентий вдруг замкнулся, помрачнел.

– Знаю, – скрывая досаду, ответил он, – я был одним из его любимых учеников. Он научно руководил мной до тех пор, пока мы не поссорились. Он придрался к какой-то мелочи, я вспылил... Он стал зажимать меня, мстя за проявленное неуважение. А все-то неуважение заключалось в научных разногласиях, которые он воспринял как покушение на собственную персону.

– Идиот какой-то, – пренебрежительно вздернула плечи Галина.

– А ты с ним цацкался, – вторил ей брат.

– Ну вы-то вообще – особый случай! – язвительно усмехнулся Иннокентий. – У вас ни к кому нет уважения!

– Про какое уважение он говорит? – заговорщически посмотрел на сестру Валентин. – Сам бедного дядю в тачку запихал, а еще про какое-то уважение талдычит!

– А что же, я должен был допустить, чтобы он побежал освобождать Хазара? – возмутился Иннокентий.

– Давайте замнем, – со вздохом предложила Галина, чувствуя, что страсти опять накаляются.

– Так-то лучше, – одобрительно кивнул Иннокентий.

– Пошли, а то ребята и без профессора скоро дверь выломают.

– И что тогда будет? – судорожно усмехнулась Галина.

– В море утопят, – мрачно процедил Валентин.

Миновав узкий проход меж одноэтажными ветхими домами, больше похожими на сараи, они спускались к морю по пыльной тропинке, стиснутой меж зарослями дикой айвы и мушмулы. У подножия невысоких деревьев трепыхались папоротники. От нагретых репешка и аниса поднимался одуряющий аромат. К нему примешивалось прохладно-пряное дыхание эвкалипта. Им в спины несся сиплый собачий лай, перемежающийся с гаснущей перебранкой птиц.

Справа засверкала серебристо-сиреневая гладь крохотного лимана.

По его берегам рассыпала свои ветви с мелкими листочками ольха. Внизу, подобно положенному на сизую скатерть хрусталю, сияло ленивой рябью море. Иннокентий уже различал вдалеке утес, у которого состоялось их с Галиной знакомство. Он оглянулся – холмящиеся виноградники чуть поблескивали под последними лучами, кипарисы темнели, домики и редкие коттеджи погружались в обволакивающий округу лиловый туман.

Сквозь малахитово-серую ткань неба проступили эпизодические звезды.

Еще полчаса – знал Иннокентий, – и густые накаты сумерек поглотят окоем. Ночь оденет пологие склоны в черный, смутно бронзовеющий скафандр. И только море, тяжело дыша и вяло перекатываясь, будет шевелиться во мраке огромной распластанной медузой. Пока же оно зеркально полыхало на западе и смешивало свою рассыпчатую сепию со слоистой облачной мглой на севере.

– Надо поторапливаться, – нахмурился Валентин.

– Надо, – зевнула Галина, дергая на ходу листву папоротников.

– Ты хоть представляешь, как мы будем теперь жить, и главное – где? – нервно спросил Валентин.

– Понятия не имею, – пожала плечами Галина.

Они были уже у пристани. Несколько лодок покачивались на волнах. Валентин взял у Галины рюкзак и первым прошел по шатким мосткам к лодке. Он кинул рюкзак и ружье в моторку, сошел сам и протянул руку сестре.

Следом за Галиной в лодку погрузился Иннокентий. Валентин отвязал посудину и оттолкнулся от пристани. Потом пересел на корму.

Глухо и надрывно заурчал мотор, толчками выдыхая сизую гарь. От носа лодки полетели острые белые треугольники рассекаемых волн.

– В Рубановское? – равнодушно осведомилась Галина.

– А куда ж еще! – сделал резкое движение головой Валентин.

Сальмон, услышав призыв Малыша, бросил долбать дверь и спустился вниз.

– Малыш? – заорал он. – Ты там?

– Здесь, здесь, – раздался глухой голос Малыша, – открывай, что ли.

Сальмон почти на ощупь нашел дверную ручку и ключ, который Галина оставила в замочной скважине. Дрожащими руками он повернул ключ и отщелкнул язычок замка.

– Где Хазар? – Сальмон вошел в комнату, где, освещаемый двумя свечками, горевшими в дальнем углу, на полу лежал Хазар.

– Чего это с ним?

– Я думаю, об стол долбанулся, – Малыш с тревогой поглядел на шефа.

– Живой?

– Кажись, дышит. Нужно его отсюда вынести.

– Эта сучка дверь заперла, – Сальмон ткнул пальцем куда-то вверх.

– Дверь не проблема, – пожал плечами Малыш, – только голова болит.

– Чего?

– Не знаю, – Малыш пожал плечами, – на меня как будто кирпич свалился, в натуре.

– Нет здесь никаких кирпичей, – Сальмон поглядел на потолок.

Потом, опустив взгляд вниз, увидел семисвечник. – Вот он, твой кирпич, – показал он на него пальцем, – так тебя канделябром оглоушили?

– Су-ука, – прогнусавил Малыш, прикладывая руку к голове, – я сразу въехал, что она шефу по ушам ездит. Только его разве переубедишь?

Словно услышав его, Хазар застонал и вяло приподнял руку.

– Шеф, – склонился над ним Малыш, – ты живой?

Сальмон помог Малышу усадить Хазара на стул. Тот стонал и держался за затылок. Братки замерли по обеим сторонам от шефа.

– Где она? Где эта потаскуха?

– Заперла нас с той стороны, мать ее, – Сальмон с досадой покачал головой.

– Так отопри, – пробурчал Хазар.

Он еще раз прижал руку к бритому затылку и посмотрел на ладонь.

– Я эту падаль на куски порву.

– Я тоже, шеф, – кивнул Малыш.

Сверху послышались глухие удары в дверь. Сальмон пытался ее выбить.

– Где все остальные, Ник, Леха? – Хазар начал приходить в себя и не верил, что девица с братом могли так ловко разделаться с ним и его телохранителями.

– А черт их знает! – Малыш пожал плечами.

– Уроды, зря лавашки на вас трачу! Иди, помоги ему.

Хазар поморщился от шума, производимого Сальмоном.

На верхней площадке лестницы было слишком тесно, чтобы выламывать дверь совместными усилиями, поэтому Сальмон и Малыш, напрягая плечи, долбили в дверь по очереди. Больше, конечно, Малыш, так как из-за покалеченного носа каждое движение давалось Сальмону с трудом.

Оставшись в полуподвале один, Хазар еще не мог адекватно реагировать на ситуацию, но все же кое-какие мысли в его лысом черепе вертелись.

Он не мог понять, как два человека (он еще не знал об участии в драке Иннокентия), причем один из которых – девица, могли вырваться из лап его телохранителей.

«Да они ни на что не годны, – накручивал себя он, слушая доносящиеся сверху редкие удары, – даже дверь не могут выломать!

Дохляки, пидарасы несчастные, ублюдки. А эта экстрасенша тоже хороша, – он вдруг перекинулся на Галину, – столько времени мне по ушам ездила! Нет, это ей еще зачтется. Я ей ноги-руки поотрываю!»

* * *

Иннокентий видел, как изменилось лицо Галины. Опьянение легкомысленной отвагой прошло, звон победных литавр стих, оставив ее наедине с безрадостными мыслями. Она уже не следила за тем, какое производит впечатление, уже не хотела казаться лихой амазонкой или казачкой. Солнце скользило по ее ключицам охристой кистью, а Галина хмуро глядела на бурлящую воду, избегая смотреть в сторону оставленного дома.

Лодка развернулась и поплыла вдоль берега.

За кормой раскинулось необозримое водное и небесное пространство.

Закатное солнце цеплялось за малейший гребень. Ближе к горизонту, где море лоснилось отутюженным шелком, оно разливалось по серебристо-фисташковой поверхности расплавленной медью и пурпуром, кончиком теплого рыжего языка ласкало зеленые склоны. Шарящие в небе лучи широкими пыльными полосами скользили за дальние холмы, затмевали бледные звезды, превращая их в розовато-млечные точки.

– Как Хазар оказался у вас? – задал резонный вопрос Иннокентий.

Шум мотора заставлял напрягать голос. Валентин бросил предупреждающий взгляд на сестру и щелкнул тумблером. Вспыхнули огоньки – по правому борту зеленые, по левому – красные.

– Какая разница? – приподняла она плечи.

– Если уж мы, как вы сказали, в одной лодке, то я имею право знать, – настаивал Иннокентий.

– Ничего ты не имеешь, – криво усмехнулся Валентин.

– Перестань кочевряжиться, – одернула брата Галина, – нужно уметь ладить с людьми, а не кидаться на них, словно они – вечные твои враги.

Валентин прореагировал на замечание сестры новой ухмылкой.

– Слушай, что старшие говорят, – насмешливо улыбнулся Иннокентий. – Ну так что? Вы хотели меня сдать Хазару? Снова ты настучал? – недружелюбно посмотрел он на Валентина.

Тот ответил Иннокентию издевательским кивком и скривил рот. Но Иннокентий не мог видеть этого – наступающая темень размывала очертания лиц и предметов. Не помогали даже бортовые огни.

– Хазар приехал на спиритический сеанс, – выпалила Галина, боясь, как бы между парнями не вспыхнула очередная ссора.

– Что-о-о? – рассмеялся Иннокентий. – С каких это пор братки интересуются загробным миром?

– С тех самых пор, как какой-нибудь профессор, вроде твоего пидора, – вставил Валентин, – начинает накручивать разным авторитетам мозги.

– Каким же образом? – недоумевал Иннокентий.

– Хазар помешался на Митридатовой казне... – снисходительно пояснила Галина.

– Митридата Эвпатора?

– Ага, – усмехнулся Валентин. – А Галька решила на этом разжиться. Заделалась медиумом...

Он глухо засмеялся.

– Мало того, что дурила разных клушек, так взялась за Хазара. – Валентин сплюнул в чернеющую воду.

Плевок отнесло далеко назад.

– Возвращала мужей, любовников, снимала порчу? – Иннокентий тоже развеселился.

– И такое бывало, – вторила ему звонким смехом Галина, – но намного большую выгоду приносило общение с духами умерших. Тетки постоянно выспрашивали у своих дорогих покойников, где те спрятали ту или иную вещь, деньги, изменяли ли они им при жизни, догадывались ли об их собственных изменах...

– А это-то зачем? – изумился Иннокентий.

– Ну, представь, приходит богатая размалеванная тетка, которую вдруг прошибло чувство вины. Если я говорю, что нет, ничего ваш покойный супруг-бизнесмен, которому прострелили висок, потому что не хотел делиться, не знал, верил вам безгранично, так же безгранично любил и лелеял в мыслях ваш драгоценный образ, тетка успокаивается, улыбается, смотрит на меня сквозь слезы благодарности и кладет на стол зеленую купюру...

– Какая ты жестокая! – тряхнул головой Иннокентий.

– Наоборот, – томно промурлыкала Галина, – я очень добрая, настоящая филантропка!

– Жадная, – принялся подначивать сестру Валентин, – корыстная лгунья...

– А ты, значит, выступал в роли духа? – Иннокентий смотрел на смутную тень, в которую превратился сидящий ближе к корме Валентин.

– Да-а-а, – раздался величественный утробный голос.

А следом – чуть сипловатый и в то же время мальчишески звонкий смех. В размытом тьмою свете бортовых огоньков было видно, как дергается Валентин.

– Он умеет говорить разными голосами, – подсказала Галина.

– Ничего себе дуэтик! – рассмеялся Иннокентий. – К каким, однако, мошенникам я попал!

– Нечего строить из себя невинного младенца. Сам-то ты чем занимался все это время? Отлавливал монеты и продавал.

– Каждый зарабатывает как может, – сказала Галина.

– А что это за история с казной? – полюбопытствовал Иннокентий.

– А ты разве не знаешь историю Митридата? Ты же вроде на историческом учился, – спросила Галина.

– Знаю, но конкретно о казне ничего не слышал...

– Якобы Митридат перед тем, как погибнуть, зарыл где-то свои сокровища. Их до сих пор не нашли. Узнав об этом, Хазар прямо-таки свихнулся, – усмехнулась Галина. – Может, и не было никакой казны...

– Ну, казна-то была, – возразил Иннокентий, – вот только не была ли она разграблена после смерти Митридата? Это вопрос...

– В любом случае твой профессор – уверена, что это именно он запудрил Хазару мозги – полагает, что казна где-то спрятана.

– А ты, значит, сыграла на корыстолюбии Хазара... – качнул головой Иннокентий.

– Хватит меня подтыривать, – оскорбилась Галина. – Как хочу, так и живу.

– Арсений Адольфович – умный человек, опытный и дотошный исследователь, – задумчиво произнес Иннокентий, – он не может ошибаться. Что, если казна действительно где-то запрятана?

– А по-моему, все это чушь, – встрял Валентин. – Все уже раскопали, а казну не нашли! И профессор твой – свихнувшийся пидор.

– Сразу видно, что ты не археолог, – иронично заметил Иннокентий. – И потом, выбирай выражения, здесь дама...

– Зато ты у нас – светило... – огрызнулся Валентин. – А эта дама – моя сестра. Если ты ее трахнул пару раз, это еще не значит, что ты у нее теперь в кавалерах. Видели и не таких!

– Замолчите! – надрывая голос, крикнула Галина. – Вы мне надоели.

– По-моему, у твоего братца ярко выраженный инцестуальный комплекс... – не мог удержаться от колкости Иннокентий.

– Что-о? – не понял не шибко начитанный Валентин.

Галина презрительно отвернулась и надолго замолчала. Непонятное для Валентина слово юркнуло в ночь, убаюканную плеском волн. Иннокентий пожалел о своем замечании. Не стоило опускаться до споров со злобным подростком, ревнующим свою сестру!

* * *

Посидев какое-то время в джипе и не дождавшись ни Хазара, ни его телохранителей, профессор открыл дверку и, сильно припадая на левую ногу – он шел не разгибая больного колена, – захромал к дому. Никого не увидев, а только услыхав грохот долбящих в дверь телохранителей, он подошел и отодвинул щеколду. Малыш, который в этот момент наносил очередной удар, вылетел наружу и, едва не сбив профессора с ног, кубарем пролетел до входной двери.

Арсений Адольфович едва успел отпрянуть. При этом он чуть не свалился и глухо взвыл. Он с недоумением уставился на поднимавшегося на ноги Малыша.

– Твою мать, – ругался тот, отряхивая костюм, – ты что, раньше открыть не мог?!

– Так я же не знал... и потом, у меня травма. – Профессор жался к стене.

– У-у, придурок, – замахнулся на него Малыш.

– Где остальные? – вышел в холл Сальмон и уставился на Арсения Адольфовича. – Свободно, Хазар! – не дождавшись ответа, крикнул он вниз.

Эдик поднялся, держась рукой за затылок.

– Проверьте здесь все, – кивнул он и поморщился от боли.

Зная взрывной характер шефа, телохранители тут же бросились выполнять приказание.

– Где эти гребаные родственнички? – Хазар посмотрел на профессора, стоявшего в сторонке.

– К морю пошли все трое.

– Как трое, кто еще?

– С ними был... Ке... молодой человек, – профессор почему-то не стал называть имени своего бывшего студента.

– Давно ушли?

Профессор растерянно пожал плечами.

– Что же ты, Адольф, такой... – Хазар замялся, подбирая нужное слово, но потом махнул рукой. – А-а, блядство, – добавил он.

Арсений Адольфович хотел было заикнуться о своей травме, но со второго этажа в этот момент спустились посланные на разведку телохранители. Они сопровождали Ника и Леху. Те шли, виновато опустив головы, понимая, что такого промаха шеф им не спустит. Но тот, видимо, решил отложить наказание на более подходящее время.

– Пошли, – бесцветным голосом сказал он и показал в сторону гостиной.

Все расселись по стульям и диванам, ожидая разноса.

– Ну, рассказывайте, – не предвещавшим ничего хорошего тоном произнес Хазар, устроившись в кресле и закурив сигарету.

Пока он выслушивал сбивчивые доклады подчиненных, лицо его становилось все мрачнее и мрачнее. Когда все закончили, он поднялся и сказал коротко и в то же время емко:

– Козлы!

– Мы их достанем, шеф, – начал было Ник, но Хазар осадил его:

– Заткнись. Значит, так, – распорядился он, – Леха, эту халабуду, – он обвел красноречивым жестом гостиную, – снести к чертовой бабушке. Все, я жду в машине. Пошли, Адольф.

Он поманил профессора и, сверкнув громадной шишкой на лысом затылке, вышел с ним во двор. Профессор беспомощно ковылял за ним.

– Что это с тобой? – недовольно поморщился Хазар.

– Упал, – наконец-то пожаловался Арсений Адольфович.

Но Хазар, чуткий только к собственным несчастьям, да к тому же находившийся в дурном расположении духа, только пренебрежительно хмыкнул и издевательски брякнул:

– Осторожней надо...

Леха, несмотря на трещавшую от удара табуретом голову, принялся за дело оперативно. Трое других братков тоже принимали в этом участие.

Они обнаружили в пристройке три двадцатилитровые канистры. Одна была пустая, а две другие – под завязку заполнены бензином. Леха распорядился бензин из одной канистры разделить на две. Когда это было сделано, он сам взял еще одну полную и тщательно залил весь дом сверху донизу.

– Все готово, шеф. Поджигать? – доложил он Хазару.

– По машинам, – скомандовал тот.

Сам подошел к джипу, достал из тайника под передней панелью ручную гранату и, дождавшись, пока все рассядутся, выдернул чеку.

– Нате вам, бляди, – он швырнул гранату в окно, быстро вернулся и запрыгнул на заднее сиденье «мерина». – Погнали.

Машины рванули с места, а позади прозвучал взрыв. В небо взлетели осколки черепицы, из окон повылетали стекла. Двухэтажный дом вспыхнул, как сухая солома. Минуты через две раздались еще два сильных взрыва: в пристройке рванули полупустые канистры с бензином.

Кровля рухнула в течение первых десяти минут. Столб огня и сверкавших на фоне темнеющего неба искр свечой поднимался вверх. Весь охваченный пламенем, дом сгорел в течение часа. Остались стоять только несколько полуразрушенных взрывом каменных стен первого этажа. Три пожарные команды прибыли на место, когда на пепелище догорали последние балки перекрытия. К счастью, ветер стих, и пламя не перекинулось на соседние постройки.

Иннокентий смотрел на воду. От горящих на носу и по бортам лодки огоньков стелился по волнам розовато-зеленый свет.

Вода казалась припорошенной мелкими, сливающимися в один переливчатый мираж блестками. Волны перекатывали тонны мельчайшей цветной пыли, а вдали, там, где море чуть искрилось во мраке, под агатовой гладью таилась цепенящая бездна. Но лодка смело разгоняла сон морской поверхности, ощупывая ее беспокойными лучами. Ветер обливал лицо холодящей свежестью, трепал волосы.

По берегу потянулась сеть из дрожащих огоньков. Проплывали мимо поселка, находящегося километрах в двух от Маяковки.

Тарахтение мотора и изрядное расстояние, которое они успели проплыть, помешали им услышать взрыв на берегу. Зато в сгустившихся сумерках они увидели полыхавшее в черном небе зарево.

– Что это? – вздрогнула Галина.

– Пожар, – Валентин привстал с банки, вглядываясь во тьму.

– Рядом с нами, – обмирая от страшного предчувствия, сказала Галина.

– Может, это наш дом? – звонким от волнения голосом выкрикнул Валентин.

– Вполне возможно, – вставил Иннокентий.

– Неужели это наш дом? – ужаснулась Галина.

– Не факт, но вполне возможно, – прикусил губу Валентин.

Воцарилось молчание. Все трое пялились во мрак, словно могли точно определить, что там пылает вдали.

– Нет, не может быть! – запротестовала Галина. – Не полный же идиот Хазар.

– Это как сказать, – усомнился Валентин. – Вспомни, дорогая сестричка, что мы с ним сделали.

– Но он же не может вот так... – Галина растерянно умолкла.

– Чего гадать! – вмешался Иннокентий. – Когда тучи разойдутся, надо будет съездить, посмотреть.

Остаток пути прошли молча. Им попадались встречные лодки, разбрызгивающие по морю свет носовых и бортовых огней.

Ветер доносил клочья тарахтящих звуков. В темном небе плескались мглисто-серые и лилово-синие архипелаги облаков. Сквозь их густую паутину пробивались звезды. Кое-где, в прогалах меж облаками, сверкали крупные голубые и желтые точки, луна силилась разорвать сковывающую ее поволоку. Ее правый бок уже виднелся у облачной кромки. Еще минута – и она вышла во всей ослепительной красе, превратив окружающий мрак в изумрудное кружево.

Белый луч скользнул по сосредоточенному лицу Галины. Она поймала на себе взгляд Иннокентия и слабо улыбнулась. «Искал романтики, – подумал Иннокентий. – Вот ты ее и нашел! В компании авантюристов плывешь по ночному морю, словно аргонавт! Но где твое золотое руно?»

* * *

Джип, а за ним «шестисотый» «мерин» на предельной скорости мчались к городу. Сигналя встречным и обгоняя попутные машины, их водители давили на газ, мало заботясь о соблюдении правил дорожного движения. Они срезали углы на поворотах, выезжали на встречную полосу, только чудом избегая аварии.

Сидя в машине, Хазар снял с пояса мобилу и набрал знакомый номер.

Взрыв дома подействовал на него успокаивающе.

– Значит, так, Федя, – Хазар взглянул на часы на приборном щитке, – я через пять минут буду в порту, чтобы «Елена» была наготове.

– Куда на ночь глядя, Эдуард Василич? – забеспокоился капитан яхты.

– На восток, – коротко бросил Хазар и отключил мобильник.

Через несколько минут обе машины, скрипя резиной на повороте, влетели в порт. Оставив автомобили на стоянке, команда Хазара погрузилась на белоснежную двухпалубную «Елену» – моторно-парусную яхту водоизмещением двенадцать тонн. Два дизельных двигателя, хоть и жрали по двести литров солярки в час, зато позволяли ей развивать скорость свыше тридцати узлов. Надраенные стойки лееров, утки и другие металлические детали сияли отраженным светом, падавшим от портовых фонарей.

Шурик – один из матросов, загорелый веснушчатый парень – убрал трап и отдал швартовы. На мачте загорелся бело-лунный ходовой огонь, и яхта стала медленно отчаливать от пристани. Оставив своих телохранителей на шканцах, Хазар поднялся в ходовую рубку, где его встретил капитан.

– Так куда идем, Эдуард Василич? – поправил он белоснежную фуражку с крабом и крутанул пальцами кончики длинных казацких усов.

– Пройдемся вдоль побережья, – Хазар махнул рукой в сторону Новороссийска.

– Близко к берегу не могу, Эдуард Васильевич, – взроптал было капитан, но Хазар ему договорить не дал.

– Пойдешь. А не пойдешь, я тебя уволю.

– Это же нарушение.

– Я отвечаю, – отрезал Хазар.

Он взял морской бинокль, висевший в рубке, и приложил окуляры к глазам.

«Елена» утюжила побережье уже около двух часов, когда у Хазара на поясе залился причудливой мелодией мобильник. Он вышел из рубки, свистнул Леху и передал ему бинокль. Только после этого взял трубу.

– Ты что же это, гад, делаешь? – узнал он возмущенный голос Пенькова.

Хазар не помнил, чтобы кто-нибудь к нему так обращался, поэтому опешил.

– Ты чего это, Кузьмич, – повысил голос он, – минералки обпился?

– Думаешь, – продолжал вице-мэр, – ты у нас самый крутой, все тебе позволено? А если я тебя сдам со всеми потрохами?

Во избежание лишних ушей Хазар спустился по трапу на нижнюю палубу и прошел на корму. Поняв, что Пеньков чем-то недоволен, он сбавил тон.

– Да объясни ты толком, Кузьмич.

– Это я тебе должен объяснять, я? – Пеньков прямо заходился в неистовстве. – Может, лучше ты мне объяснишь, на хрен тебе понадобилось дом взрывать?

– А-а, ты об этом? – понял Хазар. – Доложили уже.

Так ведь никто ничего не видел.

– Как же, «никто не видел»! – орал Пеньков. – Да ты там больше двух часов провел!

– Ну и что, – Хазар пожал плечами, словно Пеньков стоял рядом, – дом взорвался, когда я уже уехал.

– Ты что, в отказ пошел? – заверещал вице-мэр.

– Тихо, тихо, Кузьмич, – успокаивал его Хазар, – я не отказываюсь. Был там, да. Так получилось. Одна сука меня достала.

Ездила мне по ушам, потом моим ребятам... А, что там базарить! Ты уж замни там, ладно? А я в долгу не останусь, ты меня знаешь.

– Что значит «не останешься»? – Пеньков сбавил обороты, но решил сразу же расставить все точки над i. – Как ты вообще себе это все представляешь?

– Ну там, в натуре, бензин взорвался, то да се, что ты, не знаешь, что ли? – принялся объяснять Хазар. – А с меня за это какая-нибудь безделушка древняя. Что-нибудь вроде той Афро... блин, как ее... ну, рогатой бабы... Идет?

– Ладно, – тяжело вздохнул Пеньков, – попробую что-нибудь сделать.

– Хазар, там, кажись, их посудина, – прибежал на корму Леха.

– Век буду благодарен, Кузьмич, – закончил разговор Хазар.

– Не надо век, лучше сразу, – поправил его Пеньков и положил трубку.

* * *

Крохотная пристань встретила их ровным плеском волн. Три лодки, трепыхавшиеся у мостков, выглядели в темноте не так убого, как днем. Впрочем, троим путешественникам не было до них никакого дела. Ребята сошли на берег.

Село Рубановское располагалось меж двумя пологими холмами. Старые дома лепились один к другому. И только на юго-восточной его оконечности начиналась современная застройка – несколько коттеджей с ондулиновым покрытием крыш, башенками, колоннадами и гаражами. Коренное население ютилось в более или менее ветхих домишках, жило огородом и рыбалкой.

Кое-кто ездил на работу в Анапу, но таких набралось бы человек пять – не больше. По склонам холмов росли буки и дубы. Два местных шинка снабжали население дешевым вином и виноградным спиртом. Некоторые из сельчан сдавали на лето свои хибары туристам-дикарям. По своему этническому составу население представляло смесь из казаков, украинцев и выходцев из солнечных республик. Но тон все же задавали казаки.

– Сейчас расспросы начнутся, – недовольно пробурчал Валентин.

– Если, конечно, бабуся дома, а не у Микулы, – усмехнулась Галина.

– Кто это, Микула? – поинтересовался Иннокентий.

Так или иначе он был связан с этим беспокойным семейством и его волновало все, что в нем происходило.

– Фраер один местный, – скривил рот Валентин, – старику под восемьдесят, а он у себя в хате настоящий гарем устроил.

– Не понял, – с недоумением сказал Иннокентий.

– Увидишь, поймешь, – небрежно бросил Валентин и прибавил шагу.

Они прошли по относительно широкой дороге до развилки, где одиноко вскинул тонкую шею колодезный журавль, и свернули налево. В окнах домов горел свет, кое-где стекла были подсвечены экранами телевизоров, из-за забора одноэтажной деревянной постройки неслись пьяные раскаты казацкой песни. Внезапно песня смолкла, и два шатких мужских голоса затеяли перепалку. Шаги ребят то и дело возбуждали собачий лай.

Порой громыхала входная дверь, на миг белела чья-то размытая сумерками фигура и снова исчезала в черном зеве кирпичных или деревянных стен.

Кривыми каланчами торчали в ночи два фонарных столба. Они давно бездействовали – поселок утопал в первозданном мраке.

– Так и есть! – сердито воскликнула Галина. – Ее дома нет.

– Пошли к Микуле, – без энтузиазма предложил Валентин.

Ребятам пришлось пойти в обратном направлении. Меж темными купами деревьев и устремленными к небу стрелами кипарисов Иннокентий различал во тьме агатовое море. Он было похоже на крышку рояля или на притихшего хищника. Затаившись в берегах, море в каждую минуту грозило возмущением.

Не зря его прозвали Черным. В бурю оно чернеет, вода становится грязно-чернильной, словно со дна поднимаются тонны осевшей за века пыли.

– О чем задумалась? – спросил Галину Иннокентий.

– Нетрудно догадаться, – капризно пожала она плечами. – Если на самом деле взлетел наш дом, это означает, что мы бомжи.

– У вас нет страховки?

– Ты что, издеваешься? – вмешался по-прежнему враждебно настроенный Валентин. – У нас что тут, Испания или Кипр?

– Но страховые-то компании и у нас есть, – не сдавался Иннокентий.

– «Эй, моряк, ты слишком долго плавал, я тебя успела позабыть...» – стал фальшиво напевать Валентин в знак протеста.

– Нам не по карману страховки, – качнула головой Галина.

Иннокентий не хотел спорить. В конце концов, страховать имущество или нет – индивидуальное дело каждого.

– Кроме того, что наглый, он еще и занудный, – не оценил его деликатного решения притушить спор Валентин.

– Я бы на твоем месте не выступал, – пригрозил Иннокентий. – Фонарей нет, море, лес...

– На что это ты намекаешь? – полез на рожон Валентин.

– Замолчите! – нервно взвизгнула Галина. – Нашли время...

Валентин зашаркал дальше. За ним шел Иннокентий. Галина держалась сзади.

– Дома, старый черт, – Валентин чуть притормозил, вглядываясь в горящие окна стоявшего на отшибе дома.

За домом Микулы возвышались новомодные коттеджи.

– А вы не боитесь, что Хазар нас здесь найдет? – спросил вдруг Иннокентий.

– Волков бояться – в лес не ходить, – ответил Валентин.

Они были уже у калитки. Из дома неслось дружное пение.

– Хоровой кружок, – сдавленно хихикнул Валентин.

– Только прошу тебя, не выступай! – взмолилась Галина, с упреком взглянув на брата.

– Ну что ты, – ядовито откликнулся он, – я буду паинькой.

Он затарабанил в дверь. Никакой собаки! Только с дальних рубежей долетел до них заунывный лай четвероногих охранников, да со стороны коттеджей огласил округу рык породистой твари.

– Стучи громче, – порекомендовала Галина.

Валентин едва не вырвал калитку с корнем. Она была ветхой и держалась на честном слове.

– Зачем ему вообще нужна калитка? – раздраженно проговорил он. – Как будто есть что охранять!

– Невест своих бережет, – язвительно откликнулась Галина.

Иннокентий заметил на ее губах насмешливую неодобрительную улыбку.

– Иду-у-у, – донеслось до них.

Со стороны дома зашаркали шаги. Рыхлая тень устремилась к калитке.

– Кто здесь? – настороженно спросил старушечий голос.

– Мы к бабе Сене, она здесь?

– А где ж ей быть, – ехидно ответила старуха.

– Ну так мы можем войти, она нам очень нужна!

– А-а-а, – старушенция всматривалась в лица пришедших сквозь колья невысокого забора. – Галка... Валька...

– Да, – кивнула Галина.

Калитка отворилась с заиндевевшим, как старческие мозги, скрипом.

Больше похожим на всхлип. Его перекрыл, впрочем, стенающе-казацкий хор дрожащих голосов.

– Поем, – усмехнулась щуплая старушка, – пошли за мной, – скомандовала она и с грацией марионетки заковыляла к дому.

Справа маячила цепь сараев, слева – банька. Из сарая доносилось ночное копошение спящих и потревоженных животных. Рядом корявой тенью застыли грубо сколоченные козлы.

– У нас все дружно, – без особой веры в то, что говорит, сказала старушка.

Валентин и Галина обменялись на ходу иронически понимающими улыбками.

Загромыхала дверь, Иннокентий чуть не упал, споткнувшись о слишком высокую ступеньку. Старушка же с сатанинской прямо-таки ловкостью взобралась на крыльцо и прянула в сени.

– Ксенья, встречай, внуки твои... – крикнула она, открыв дверь, ведущую из сеней в горницу.

В уши Иннокентию ударила надрывная волна старинной песни: «Ой, Коля да ходе-броде...» В сенях было полно разношенной пошарпанной обуви. В лицо пахнуло ароматным дымом. Его медленные накаты заглушали притаившуюся в старом дереве гнилостную истому. Из сеней, разувшись, ребята вслед за старушкой прошли в горницу.

Высокая беленая печь ровным выступом вдавалась в узкое пространство, отделяющее сени от жилой комнаты. Под ноги Иннокентию легла полосатая дорожка. Полы если и красились, то несколько десятилетий назад. Грубые, хотя и тщательно вымытые доски широкими ребрами выходили из-под войлочной дорожки. Справа темнел прогал «ванной комнаты». Умывальник, два ведра и несколько полок. Протиснувшись между печью и этим банным уголком, Иннокентий, Галина и Валентин проникли наконец в горницу.

Им открылась чудная в своей буколической архаике картина: на старом-престаром диване сидел белобородый патриарх Микула, по углам, кто – на кровати с панцирной сеткой, кто – на низких табуретах, кто – на колченогих стульях, – его «невесты». Все старухи с возрастным промежутком в пять-десять лет, кроме одной – относительно молодой сухощавой бледнолицей женщины с маломощной грудью и выступающими в вырезе широкой ситцевой кофты ключицами. На головах у старух пестрели платки, юбки длинными куполами расходились от их потучневших талий.

И только сопровождавшая ребят старушка поражала своей подвижной худобой и беспокойным выражением морщинистого лица. Размером с кулачок, это лицо мигало, как маяк в ночи, изборожденное всеми мыслимыми и немыслимыми эмоциями.

Среди старух своей колоритной внешностью и таким же ярким нарядом выделялась полнотелая статная дама – именно так хотелось ее назвать. Она лениво посасывала трубку. Дым этой трубки проникал в сени, от него недовольно морщилась худая молодуха, но «дама» игнорировала неудобства, которые причиняло окружающим ее курение.

Ее похожие на облака в ясный погожий день локоны усмирялись обручем из скрученного жгутом сатинового платка, испещренным оранжево-сиреневыми узорами в виде кашмирских «огурцов». Тяжелые длинные пряди совершенно свободно рассыпались по округлым покатым плечам, руки до локтей были скрыты широкими, в форме колоколов рукавами. Бледно-карминного цвета платье доходило ей до щиколоток, не оставляя никакой возможности выделить взглядом отдельные части ее огромного тела. На шее у бабуси висело несколько рядов длинных разноцветных бус, спускавшихся на ее спрятанный под бесформенным платьем живот. Овальные чеканные серьги отяжеляли ее и без того отвисшие мочки. Но, пожалуй, интереснее всего было лицо бабуси – горбоносое, спокойное, одновременно благожелательное и грозное, хитрое и добродушное, лицо старой гадалки. Эта монументальная «дама» сразу же приковала внимание Иннокентия. Ее фактура и наряд на время затмили хозяина дома – казака Микулу.

Равный сединой гадалке, он сидел, чинно наблюдая за своим «гаремом», и лишь иногда включался в коллективное пение. Появление гостей заставило всех умолкнуть, и жильцы с некоторым недоумением наблюдали за молодой порослью. В этом недоумении сквозило сковавшее всех напряжение и даже неприятие.

Микула был при всех регалиях – орденах, медалях, в казацком кителе, потертом на локтях. Над его белой головой, на белой стене, словно неся дозор, на ребят смотрели жестокоглазый Николай Второй, недовольный Сталин и густобровый Брежнев. В углу, на двух полочках, мерцали темными окладами иконы. Большой блестящий самовар на белой, украшенной вышивкой скатерти был центральным звеном композиции.

Он примирял иконы с портретом Брежнева, развешенные повсюду вымпела и грамоты – с матово белеющими за стеклами пузатого буфета-шкафа слониками и птичками.

Похотливые глаза Микулы излучали лукавый интерес.

– Ну, заходьте, – поднялся он, направляясь к гостям.

Он крепко пожал руки парням, плотоядным взором оглядел сверху донизу Галину. Покачал хитро головой и пошел на свое место.

– Микул, ты на красных девок не заглядывайся, – нервически хохотнула одна из старух, сидевшая у низкого окна на табурете, – стар ужо.

– По нем не видно, – усмехнулась бойкая старушенция, которая открывала гостям калитку.

Тощая «молодуха» беспокойно ерзала, то и дело заставляя сетку кровати жалобно скрипеть. Ей явно был неприятен визит ребят. Впрочем, другие женщины тоже не проявляли радости или радушия. Больше всего на свете дорожили они своим строго регламентированным местом в этом доме и ревностно оберегали «покровителя» от посторонних соблазнов.

– Баба Сеня, – обратилась Галина к гадалке, – мы за тобой.

Баба Сеня подняла на внучку свои плутоватые голубые глаза, вынула трубку изо рта.

– А я занята, – грудным глуховатым голосом произнесла она без всякого сожаления. – Что за черт вас принес? И никакая я тебе не баба Сеня, а Ксения, понятно?

Иннокентий был не готов к такому приветствию.

– Понятно. Давай дома поговорим, – миролюбиво предложила Галина.

– Идите, я приду через час, – резко сказала баба Сеня, – а если не приду, ночуйте без меня.

Она снова затянулась. Валентин повернул голову, чтобы баба Сеня не могла видеть его язвительно-разочарованную физиономию.

– Как-то ты не так нас встречаешь, – покосилась на бабусю Галина.

– А как я должна вас встречать? Заваливайтесь в любое время, когда вам угодно. А это кто еще? – критически оглядела она Иннокентия. – Хахаль твой? – она ткнула в него рукой, в которой держала трубку.

– Мой, – сухо кивнула Галина. – Ну так дашь ключи?

– Возьми, – баба Сеня сняла с пояса связку и бросила на стол. – Да смотри, чтобы в доме порядок был!

– Ладно, – Галина подошла к бабе Сене.

– Что случилось-то?

Она бросила на девушку испытующий взгляд.

– Потом расскажу, – Галина взяла ключи.

– Только и вспоминаете о Ксении, когда у вас что-то случается, – с упреком проговорила баба Сеня. – Ну, иди.

Она сделала выпроваживающий жест. Не успели они выйти в сени, как в спины им ударило взвинченно-пронзительное: «Да ты лети-и-и, стре-е-е-ла...»

В доме бабы Сени веяло прикладной эзотерикой. Иннокентий улыбнулся, убедившись в тонкости собственного чутья. Баба Сеня была местной гадалкой.

Кое-кто звал ее ведьмой. Кроме всего прочего, она обладала способностью привораживать неверных мужей, снимать порчу и сглаз. В общем, располагала всем комплексом услуг, которые входят в репертуар экстрасенсов мелкого и крупного значения, заполоняющих рекламные страницы газет причудливыми объявлениями.

Одноэтажный дом бабы Сени был тем не менее просторным, в нем легко дышалось, и это несмотря на всякие амулеты, развешенные там и сям, на облако травных запахов, пропитавших стены, на темную мебель и багровую скатерть на столе.

– Она у вас всегда такая? – не выдержал Иннокентий, который все еще находился под властным обаянием бабы Сени.

– Какая? – с вызовом спросил Валентин.

– Любит командовать, – пояснил Иннокентий.

– Почти всегда, – ответила Галина, вынимающая из шкафа белье, – характерец что надо!

– Так это у вас семейное – ворожба? – Иннокентий иронически смотрел на Галину.

– А чего ты такой любопытный? – вздернул плечи сидевший у стола Валентин.

В чашках остывал разлитый Галиной чай. Кроме чашек, на столе стояли вазочка с вареньем, тарелки с конфетами и печеньем.

– Я-то что, – улыбнулась Галина, – вот баба Сеня – настоящий маг!

– Ксения! – с шутливым упреком крикнул Валентин. – Никакая она не баба Сеня!

– Ах, извините, – сделала комичную рожицу Галина.

– Ее ведьмой раньше звали, чуть не сожгли на костре... – усмехнулся Валентин, – а теперь она гадалка и целительница.

– Ну, насчет костра ты загнул! – не поверил Иннокентий.

– Но в общем он прав, – поддержала брата Галина.

* * *

Хазар взял у Лехи бинокль и торопливо поднял на уровень глаз.

– Ты знаешь их шаланду?

– На ней Валька время от времени ходит, – ответил Леха. – Да, кажись, она это. С синей полосой.

Хазар приказал застопорить машины и отдать якоря. Красавица яхта замерла в четверти мили от берега.

Профессор сидел в шезлонге на нижней палубе. Не то спал, не то предавался каким-то своим мыслям с закрытыми глазами.

С борта яхты спустили резиновую моторку. Хазар шепнул что-то Лехе, и тот принес из каюты какой-то сверток. На моторку погрузились с кормы.

Ее нижняя часть спускалась почти к самой воде. Хазар с Ником сели на носу, Леха по правому борту, а Малыша посадили за моториста. Через несколько минут моторка ткнулась носом в прибрежную гальку.

– Ну, смотри, это она? – Хазар спрыгнул на берег и подошел к мосткам, у которых были привязаны лодки.

– Точно она, – кивнул Леха, выбравшийся следом за Ником. – Только где их здесь искать? – Он посмотрел на поселок. – Не все же дома обшаривать.

– А мы никого искать не будем, – усмехнулся Хазар и кивнул на лодку. – Давай ставь свое устройство. Только запрячь получше, чтобы никто ничего не заметил.

– Не проблема, шеф. – Леха вернулся в моторку, забрал сверток и по мосткам перешел на лодку с синей полосой. – Малыш, иди посвети, – позвал он с собой приятеля.

Тот выбрался из моторки и, прихватив с собой карманный фонарик, сел на корму рядом с Лехой. Минут двадцать Леха возился с лодочным мотором.

– Сюда свети, придурок, – время от времени обращался он к Малышу.

– Ну, скоро ты там? – Хазар, меряющий шагами мостки, нетерпеливо посмотрел на Леху.

– Шесть секунд, шеф, – уверенно произнес Леха, – и все будет в лучшем виде.

Минут через пять он действительно прикрутил последний винт и удовлетворенно обтер руки. Выбравшись на мостки, поманил за собой Малыша.

– Чего расселся? Поехали.

– Ну что? – Хазар посмотрел ему в глаза.

– Поставил на три минуты, чтобы верняк, – кивнул Леха.

– Прокола не будет? – подозрительно глянул на него Хазар.

– Обижаешь, шеф, я с этими игрушками почти два года занимался.

– Тогда все. Возвращаемся.

– А разве ждать не будем? – с сожалением спросил Леха. – Фейерверк бы посмотрели.

– Обойдешься без фейерверка, – осадил его Хазар, взглянув на часы.

* * *

Баба Сеня все же явилась. Ее властный стук в дверь заставил Иннокентия вздрогнуть.

– Чего калитку не закрыла? – недовольно спросила она Галину.

– Так мы ж тебя ждали... – растерянно ответила та.

– А если воры? Я могла и не прийти, – усмехнулась баба Сеня.

Ребята сидели за столом, клюя носом над чашками с чаем. Они были слишком взволнованы тем, что с ними произошло, чтобы заснуть. Все же усталость давала о себе знать. С осоловелыми лицами, кое-как поддерживая общий разговор, они зевали, но не шли в постель. Галина постелила парням в спальне, решив, что сама с бабой Сеней будет ночевать в горнице.

Ленивое перебрасывание фразами было ширмой, за которой притаились их многочисленные тревоги. Теперь, когда вечерние эмоции немного улеглись, наиболее отчетливой стала угроза расправы со стороны Хазара. К тому же Галина беспокоилась из-за дома. Валентин хранил молчание, иногда вступая в беседу – с единственной целью поддеть сестру и сказать что-нибудь язвительное в адрес Иннокентия. Последний сдерживался как мог, понимая, что не время обострять обстановку.

– Какие тут воры, ба? – зевнул в который раз Валентин.

– Я те не ба, усек? – выплеснула на него свое раздражение баба Сеня.

– Да хватит тебе фрейлейн из себя разыгрывать! – не вынес ее самодовольной спеси Валентин, которому все эти одергивания казались способом привлечь к себе внимание.

– А ну-ка пшел вон! – крикнула баба Сеня. – Щенок!

– Ксения, ну давайте все миром решим, – деликатно вмешался Иннокентий. – Мы устали, Валентин несет черт знает что...

– А ты кто такой, чтобы так о моем внуке говорить? – неожиданно вскинулась на Иннокентия баба Сеня.

– Он – мой парень! – гордо воскликнула Галина, вскочив со стула.

– Ой ты, парень! Что же мне теперь, в сенях ночевать? – ухмыльнулась баба Сеня.

– Никто не говорит, чтобы тебе в сенях ночевать, – Галина снова села и закусила от досады губу, – но если у тебя настроение не то, так нечего его другим портить.

– Не нравится, скатертью дорога, – в очередной раз взбрыкнулась баба Сеня. – Сколько вы у меня не были? Два года уж! А тут явились!

– Ба... то есть Ксения, – преодолев отвращение к этому маскараду, поправился Валентин, – мы ж работали, времени всегда в обрез...

– Ага, – стоя посреди горницы руки в боки, баба Сеня насмешливо кивала головой, – ни одного выходного, ни одного отгула!

– Ладно, мы виноваты, но... – застопорилась Галина.

– Вижу, хреновы ваши дела, – мрачно усмехнулась баба Сеня, – для этого и гадалкой быть не надо.

– Ты нам лучше погадай, – попросила Галина.

– Экая ты быстрая! – качнула своей большой седой головой баба Сеня. – А чаю попить?

– А покрепче у тебя ничего нет? – заискивающе улыбнулась Галина.

– Ага, стресс снять нужно, – поддержал сестру Валентин.

– Ишь ты какой бойкий! – повела плечами баба Сеня. – Стресс у него!

Она развернулась на сто восемьдесят градусов и вышла в сени, где стоял старинный, оклеенный немецкой пленкой холодильник. Вскоре она появилась, неся в руках большую, с узким высоким горлышком бутыль, наполовину наполненный прозрачной жидкостью.

– Спирт виноградный, – усмехнулась она, опуская посудину на стол.

Потом полезла в сервант за рюмками. Достав, посмотрела на свет.

– Протри, – сказала она Галине. – Там, – кивнула она в сторону кухонки, – полотенце. В холодильнике поройся, авось найдешь чего. А ты, если солений хочешь, в погреб слазь, – посмотрела она на Валентина.

Валентин нехотя поднялся и вместе с Галиной пошел к выходу.

– Значит, ты Галькин хахаль, – пристально вглядывалась в Иннокентия бабуля. – С каких времен?

– Мы познакомились недавно, но у нас это очень серьезно, – привел Иннокентий первую же банальность, которая пришла ему в голову.

– Серьезно? – недоверчиво качнула головой баба Сеня.

Кряхтя, она поднялась со стула, на который уселась, как только принесла бутыль, и открыла ящик серванта. В ее руках блеснула металлическим блеском круглая плоская жестянка с синей импортной этикеткой. Она поставила ее на стол, сдвинув чашку Валентина, и снова водрузила свои неохватные ягодицы на сиденье стула. Иннокентий, оставшись наедине с бабулей, испытал даже страх, но постепенно, видя, как светлеет ее лицо, успокоился. Физиономия бабы Сени и вправду стала напоминать лик блаженного, когда она немного дрожащими пальцами открыла металлическую коробочку, и в нос Иннокентию прянула струя благородного табачного запаха.

– Голландский, – с достоинством произнесла бабуля, – я на такие шалости денег не жалею. Слава богу, люди за добро платить не разучились. Тут у нас местный один в Анапе в фирме работает, так он мне табачок этот подарил. Я с него сглаз сняла, а то все не везло парню...

Баба Сеня вздохнула, со значением посмотрела на Иннокентия.

– А ты не простой парень, – помедлив, сказала она, – по глазам вижу. Умный... себе на уме, то есть... Какой профессии?

– Историк и по совместительству археолог, – улыбнулся Иннокентий.

– Столичный небось, по выговору вижу, – не спускала с него своих пронзительных голубых глаз баба Сеня.

– Столичный, хотя родился неподалеку отсюда, – улыбнулся Иннокентий.

– Вон оно как, – вздохнула баба Сеня. – А я всю жизнь здесь прожила... И ты, значит, отдыхать сюда или на работу приехал?

– Совместить и то, и другое, – ответил Иннокентий.

– У нас тут были одни такие, – сказала баба Сеня, глубоко затянувшись и выпустив струю дыма в потолок, – ныряли, чего-то все искали. Молоко у соседки моей брали, ко мне приходили... Узнали, что гадалка тут живет... Да...

Она качала головой, держа трубку в руке, и сейчас была похожа на старую цыганку.

– Ты на Гальку не рассчитывай, – неожиданно проговорила она, – она девка шалая. Сегодня – один, завтра – другой. Красивая...

Баба Сеня снова завздыхала. В этот момент в горницу вошла Галина.

– А мы тут о тебе шепчемся, – обратила на нее свой пронзительный взор баба Сеня. – Я говорю, чтобы он, – кивнула она на Иннокентия, – ставку на тебя не делал.

– Это почему же? – с вызовом спросила Галина.

– Непутевая ты, – усмехнулся Иннокентий.

– А ты-то сам путевый? – вскинулась на Иннокентия баба Сеня.

Ругать внуков она считала своей прерогативой. Если кто-то другой, даже поддакивая ей, замахивался на критику ее милых деток, она становилась на дыбы.

– А что это такое вообще – «путевый, непутевый»? – с обидой воскликнула Галина.

– Путевый – это тот, на кого положиться можно, – снисходительно, пыхтя трубкой, пояснила баба Сеня.

В комнату вошел Валентин, несущий две полуторалитровых банки с соленьями.

В одной были баклажаны, в другой – огурцы.

– А вот и внучек, – глухо хихикнула баба Сеня. – Ставь сюда банки, открывай. Ключ в буфете. А ты помоги, чего сидишь, как принцесса, – строго глянула она на Галину. – И мать у нее была непутевая, – продолжала она прерванную тему, – я от нее женихов палкой отгоняла. А что толку? И погибла оттого, что муж-скотина приревновал да и ножом пырнул. Галька тебе не рассказывала? – обратилась она к Иннокентию.

– Я никого резать не собираюсь, – решительно произнес Иннокентий и посмотрел на Галину. – Вообще все споры нужно решать цивилизованным способом.

– Кровь-то у тебя что молочко – бледнехонькая, – неодобрительно отозвалась баба Сеня, – а вот у Гришки кровь была не то цыганская, не то молдаванская. А, – махнула она рукой, – все одно: что цыгане, что молдаване. Одним словом, горячие люди. Любят и ненавидят до смерти!

Глаза ее восхищенно блеснули.

– Что ты такое ужасное говоришь, баба Сеня, – с подъедом сказал Валентин, который уже открыл банки и предоставил Галине право выкладывать на тарелку дары погреба. – А в казаке Микуле случайно нет цыганской крови?

– В нем скорее кровь восточного паши, – усмехнулась Галина, язвительно вторя брату.

– А вам какое дело? – нахмурилась баба Сеня. – Какая в нем кровь?! Я живу как хочу. Сегодня к Микуле иду, завтра – к Ивану.

– Да никто у тебя такого права не отнимает, – Галина с укоризной посмотрела на бабулю.

– Я где-то читал статью, что казаки являются потомками евреев...

– Бред какой-то! – вспыхнула баба Сеня.

– Там приводятся разные аргументы, в том числе и лингвистический.

Например, герой Шолохова – Мелехов. Так вот, на древнееврейском «мелех» это царь.

– А-а, вот, значит, откуда у казаков такой жуткий нрав! – рассмеялась Галина.

– Да, они многое взяли от кочевников. Евреи ведь это все равно что берберы, – улыбнулся Иннокентий.

– Слышал бы тебя Микула! – прыснула со смеху баба Сеня.

Между тем Галина расставила на столе тарелки, протерла рюмки, а Валентин наполнил их спиртом.

– Тебе не рано ли? – иронически взглянула на внука баба Сеня.

– Мне уже восемнадцать, – с достоинством произнес он.

– Ну так за что пьем? – спросила Галина.

– За то, чтобы ситуация, в которой мы оказались, разрешилась наилучшим для нас образом! – провозгласил Иннокентий.

– Ну ты и затянул! – поморщилась баба Сеня и торопливо опрокинула в себя рюмку.

– А все-таки, ба... – начал было Валентин.

– Я тебе не ба! – одернула его баба Сеня.

– Ну ладно, – отмахнулся он. – Зачем ты к Микуле ходишь?

– Он жить меня к себе зовет, – хитро сощурила свои голубые глаза баба Сеня.

– А ты? – заинтересованно спросила Галина.

– А я в уме прикидываю: надо мне это или нет, – поигрывая округлыми плечами, усмехалась баба Сеня.

– Да это не для тебя – быть десятой или двадцатой в этом гареме! – воскликнул Валентин.

– Я если буду, то первой, – гордо сказала баба Сеня.

– А все эти старухи? – любопытствовала Галина.

– А что они? Микула шашку начищает, а они воду носят, дрова пилят, блины пекут, картошку копают, грядки пропалывают, хату моют... – ухмылялась баба Сеня.

– А ты там чем заниматься будешь, если к Микуле уйдешь? – вытаращил глаза Валентин.

– Чем занималась, тем и буду, – резко ответила баба Сеня.

– Да зачем тебе все это нужно? – непонимающе взглянула на бабку Галина.

– А что со мной случится – кто позаботится? Вы – далеко, умру, и не вспомните! – дала она волю накопившейся обиде и разочарованию.

– Ты ж никогда не хотела с нами жить, когда тебя еще мама звала, – попеняла ей Галина.

– А на кой черт мне в ногах у нее мешаться было. У нее что ни день – любовь! А мне покой нужен...

– Думаешь, Микула тебе покой обеспечит? – с лукавым недоверием спросил Валентин.

– Малы вы еще, чтобы бабку свою судить! – быстро свернула спор баба Сеня. – Наливай, чего зенки таращишь? – строго глянула она на Валентина.

Он наполнил рюмки. Они выпили. Потом еще и еще. Захмелевшая баба Сеня смягчилась.

– Ну, что натворили, пострелята?

– Наехала на нас местная братва, – вздохнула Галина, – мы и удрали. Мы у тебя пару деньков поживем, ладно?

– Нехай, живите. Только правила в этом доме я устанавливаю, – сдвинула она на переносице брови.

– Может, погадаешь? – умоляюще посмотрела на суровую бабку Галина.

– Карты неси... в серванте...

Галина покопалась в ящиках и достала потрепанную колоду. Потом стала убирать со стола. Наконец баба Сеня раскинула карты. Некоторое время она сосредоточенно изучала их, покачивая при этом головой, не замечая присутствующих. Ее толстые сухие пальцы скользили по цветному карточному вееру туда-сюда. Галина и Валентин тревожно переглядывались, напряженно следя за выражением бабкиного лица. У Иннокентия слипались глаза.

Он не то чтобы не верил в гадания и ворожбу, просто не испытывал к ним интереса.

– Много хлопот предстоит, – разжала губы и вскинула на внуков глаза баба Сеня, – и многие из них – пустые... опасность и тревога, слезы... Казенный дом опять же... Любовь с червонным королем, – она хитро скосила глаза на Иннокентия. – Нечаянная радость, дорога, хлопоты... Смерть, – выдохнула она, – смерть и слезы. Видишь, – кивнула она Галине и ткнула пальцем в пиковые семерку, шестерку и восьмерку. – Неприятность, морока, – она показала глазами на пикового короля, – дурное известие.

Галина не отрывая глаз смотрела на пикового валета и даму.

– Дурное известие заставит плакать, – продолжала бабка. – А вот тут выпадает богатство... – Она с нежностью смотрела на карты бубновой масти. – А в конце – разлука...

Смешав карты, баба Сеня грузно встала со стула.

– А теперь по койкам, – прогнусавила она, – пошли, Галька.

Ночь была бездыханной, если не считать доносящегося с берега бриза.

Но и его рассеивала дубовая листва, и до дома бабы Сени долетали лишь тонкие, похожие на газовую вуаль, обрывки морского воздуха. Около четырех сквозь полог ночи стали пробиваться первые лучи спящего солнца.

Это не были снопы света, просто ткань неба стала высветляться на востоке, и это разжиженное мерцание потихоньку заполняло весь купол. Тьма отслаивалась от предметов, собиралась у моря, потом откатывалась к дальним холмам и горам, пряталась в ложбины и неглубокие ущелья.

Валентин открыл глаза. По белому потолку стелились светлые утренние тени. Он осторожно приподнялся, взглянул на затылок спящего Иннокентия.

Тот лежал на левом боку и неслышно дышал – так крепок был его сон.

Валентин спустил ноги на коврик, поднялся, стараясь максимально смягчить скрип панцирной кроватной сетки. На спинке стула висела его одежда.

Он нацепил майку, продел ноги в шорты и юркнул в горницу.

Баба Сеня всхрапывала во сне и даже что-то бормотала. Сквозь ее губы вылетали булькающие звуки.

Валентин прокрался к рюкзаку, расстегнул его, не сводя глаз с лежавшей навзничь и закинувшей голову высоко на подушку сестры, достал документы.

Нашел свой паспорт и деньги, сунул в карман шорт. В сенях обулся и, стараясь не скрипнуть дверью, вышел во двор.

За несколько минут, что он бесшумно шнырял по дому, еще больше рассвело.

Валентин затворил за собой калитку и отправился к морю. По дороге он передумал и двинулся в обратную сторону – к проходящей за поселком дороге.

Ему было невмоготу ждать два дня, чтобы узнать, что случилось с их домом. Он решил сам все разузнать и сегодня же сообщить сестре. К тому же он был сыт по горло этим выскочкой Иннокентием! Обида и сладкое чувство собственного одинокого безумия заставили его щеки вспыхнуть румянцем.

* * *

– Завтракать, черти! – донеслось до Иннокентия из горницы.

Сквозь сонливую поволоку в его сознание проклюнулось ощущение реальности.

Он пошевелился, открыл глаза, зевнул и аппетитно потянулся. И увидел умытую, причесанную Галину. Но не успел он сказать «доброе утро», как ее младенчески свежее лицо перекосилось от страха.

– Где Валька? – воскликнула она.

А он и не заметил исчезновения ее милого братца, так тот ему надоел!

Иннокентий свесил ноги и недоуменно пожал плечами. Ни слова не говоря, Галина вылетела из спальни и, не замечая сердитых возгласов бабы Сени, выскочила во двор. Двор был пуст. Галина вернулась в дом и, полная тревожных предчувствий, бессильно опустилась на табурет.

– Удрал? – насмешливо прогундосила баба Сеня.

– Дурак! – Галина от досады кусала губы. – Куда он пошел?

– Наверное, в Маяковку, – Иннокентий вышел из спальни.

На столе в тарелках остывали вареники с вишней.

– Его же поймают! – Галина опять вскочила.

– Он парень шустрый, – пожал плечами и зевнул Иннокентий.

– Тебе-то, конечно, все равно, – с откровенной неприязнью проговорила Галина.

– Нет, не все равно, – резко сказал Иннокентий и пошел умываться.

– Что же делать? – тревожилась Галина.

– Придет, – махнула рукой баба Сеня, – никуда не денется.

– Ты его не знаешь, он может натворить разных глупостей!

– Уж я-то его не знаю! – почувствовала себя задетой за живое баба Сеня. – Я его, между прочим, нянчила, и тебя тоже.

Ну, конечно, ты забыла о такой мелочи!

– Не время сейчас говорить об этом! – взвизгнула Галина и заметалась по дому.

Она нашла в сенях ружье. «Слава богу, – подумала Галина, – хоть ружье оставил!» Она вернулась в горницу, залезла в рюкзак.

Баба Сеня неодобрительно косилась на нее.

– Бесенок! – качала бабуля головой. – Сроду он таким был. Нелюдь какая-то, смотрит исподлобья, дичится, как будто от волчицы рожден. Да волка и то можно приручить, а этого сорванца – ни за что. Язык дерзкий свой никогда не прикусит...

– Паспорт взял, деньги. – Галя считала оставшиеся купюры. – Вот мерзавец!

– Это ты верно, – усмехалась баба Сеня.

Иннокентий окончил утренний туалет и сел к столу. Баба Сеня налила ему из кувшина молока, приоткрыла кастрюлю с дымящейся картошкой.

– Нет, я картошку не буду, спасибо, – улыбнулся Иннокентий, – а вот вареничков – с большим удовольствием.

Галина глядела на него с ненавистью. Он же намеренно демонстрировал полную беззаботность. Конечно, он волновался за Валентина – тот вполне мог привести на хвосте бандитов. Но показывать своих эмоций не хотел. Не желал потакать Галине.

– И ты можешь вот так спокойно есть? – округлила она свои красивые зелено-карие глаза.

Иннокентий жевал вкусные вареники, запивая молоком.

– И тебе советую, – невозмутимо ответил он. – Надо поддерживать свои силы.

– Я ж сказала – умный! – откликнулась довольная такой рассудительностью баба Сеня. – Нет, не пара она тебе.

С ума сведет – кончишь в сумасшедшем доме.

Она сочувственно закивала, глядя на Иннокентия, но он, наученный опытом, не стал поддакивать изменчивой в своих суждениях бабе Сене, опасаясь накликать на себя ее недовольство.

– Я еду в Маяковку, – решительно сказала Галина. – Ты – как хочешь!

– Казачка! – со смесью восхищения и презрения воскликнула баба Сеня. – Вся в мать.

– Я с тобой, – Иннокентий спешно прожевал очередной вареник и поднялся.

– Ксения, пусть ружье у тебя побудет, мы потом заберем...

– Поешь хоть, человек дело говорит, – баба Сеня горько вздохнула.

– Некогда, – Галина уже стояла у двери.

– Когда ждать-то? – баба Сеня, пряча обиду под маской равнодушия, смотрела на непоседливую внучку.

– Скоро, – был ответ.

Иннокентий догнал Галину во дворе.

– Что ты ко мне привязался? – крикнула она.

– Сами вы ко мне привязались, – неумело парировал Иннокентий. – Мне вся ваша семейка...

– Ну так и оставь нас в покое!

– Только не надо на мне срываться, – Иннокентий распахнул перед Галиной калитку.

– Никто и не срывается, – она побежала по дорожке.

Он едва поспевал за ней.

– Какой же он эгоист! – негодовала Галина. – Взял и сбежал. Как будто я ему девочка какая – за ним гоняться!

Все нервы издергал!

– Успокойся.

– Вот гад, вот сволочь, – продолжала возмущаться Галина, спускаясь по дороге к берегу моря. – Неужели трудно было подождать? Ведь договорились, что поедем завтра, все вместе.

А теперь оставил нас без средства передвижения.

Впрочем, в ее словах Иннокентий слышал больше не раздражение, а беспокойство за судьбу брата. И он даже немного ревновал ее к нему, думая, что о нем она бы так переживать не стала.

– А лодка-то на месте, – сказал он, выйдя следом за ней на прибрежную полосу.

Они остановились, заметив, что в лодке кто-то копошится.

Две мужские фигуры деловито рассаживались на банках, совершенно не замечая, что их уже увидели.

– Ну-ка, стойте, эй! – закричала Галина и бросилась к мосткам. – Это моя лодка!

Мужики, сидящие в лодке, разом повернули голову на крик и засуетились. Один подсел к мотору, а другой быстро развязал линь, за который посудина была привязана к мосткам, и оттолкнулся руками от просоленных досок.

– Стой, – Иннокентий обогнал Галину и выбежал на мостки. – Все равно не уйдете.

Но было уже поздно. Мягко покачиваясь на волнах, лодка медленно удалялась от берега. Мужик, который отталкивал лодку, сел на весла и принялся быстро грести, а второй пытался завести мотор. Что-то у него не получалось. Он раз за разом дергал ремень, мотор чихал и никак не хотел заводиться.

Галина с Иннокентием растерянно смотрели на лодку, не зная, что делать. Прошла минута. Иннокентий стащил штаны и майку и бросился с мостков в воду. Конечно, пытаться вплавь догнать лодку на море было затеей, обреченной на неудачу, но Иннокентий не думал об этом. Нужно было что-то предпринять, и он выбрал первое, что пришло ему в голову. Рядом стояли еще две лодки, но неизвестно еще, был ли бензин в их баках.

Нужно было сперва это проверить, а каждая потерянная минута все увеличивала расстояние между беглецами и берегом.

Он вынырнул и, делая сильные гребки, поплыл следом за похитителями.

Мотор все еще чихал, но вдруг, выпустив большой клуб дыма, затарахтел на повышенных оборотах. Теперь можно было и не пытаться. Иннокентий прекратил грести и, держась на воде, смотрел, как лодка быстро удаляется в море.

– Ну, суки, я вас все равно достану, – погрозил он кулаком в сторону лодки. – Чтоб вас разорвало, – добавил он и поплыл к мосткам.

Не успел он сделать и нескольких гребков, как вдруг по морю прокатился сильный взрыв. Иннокентий обернулся и увидел на месте лодки огненно-водяной столб, который через секунду начал опадать. Щепки, банки, куски человеческих тел, канистры, детали двигателя, треснутые весла, все, что было в лодке или являлось ее оборудованием, медленно, как в замедленной съемке, валилось теперь вниз. Иннокентия подбросило волной, расходящейся от центра взрыва, а потом накрыло с головой.

Сверху что-то еще продолжало падать, и он прикрывал голову руками, чтобы хоть как-то защитить себя. Наконец все стихло. Волна, поглощенная берегом, плескалась так, словно ничего и не произошло.

– Что это было? – Галина встретила его на берегу.

– Кажется, кто-то сильно хочет от нас избавиться, – предположил Иннокентий, стряхивая с себя воду. – Мне даже кажется, что я знаю кто.

– Хазар? – догадалась Галина.

– Ты поразительно догадлива, – невесело усмехнулся он.

– Нужно срочно предупредить Валентина.

Она развернулась и быстро пошла вдоль берега.

– Погоди, – Иннокентий схватил свою одежду и кинулся следом.

Он догнал ее метров через пятнадцать. Ухватил за локоть и развернул к себе лицом.

– Я не против, чтобы предупредить Валентина, – выдохнул он, – но сперва нужно все обдумать. Сначала скажи мне, как, по-твоему, он думал добираться до Маяковки, если лодка была на месте?

– Здесь можно найти попутку, – Галина вырвала руку и пошла дальше.

Натянув штаны и майку, он снова догнал ее.

– Не дури, – он зашагал рядом, – сперва мы должны разобраться в ситуации. Если Хазар пытается от нас избавиться, так как мы сильно ему насолили, лучше бы, чтобы он думал, что мы уже на том свете. Лодка-то взорвалась. Слава богу, что без нас. Но Хазар-то этого не знает. Пока он будет пребывать в неведении, мы что-нибудь придумаем.

– Знаешь, – она вдруг резко остановилась и повернулась к нему лицом, – ты можешь думать сколько тебе угодно, а я пойду в Маяковку.

– Мне тоже нужно в ту сторону, – примирительно сказал Иннокентий, – заодно и в Анапу заглянуть не мешает. Ну так как, – он пригладил рукой мокрые волосы, – будем защищать себя вместе?

– Ладно, пошли, – согласилась Галина.

* * *

Попутка действительно попалась довольно быстро, и уже через десять минут они выходили на окраине Маяковки. До дома Галины решили добираться берегом моря. Спустились вниз и пошли по побережью. Было пустынно до странности. Обычно в это время то тут, то там попадались рыбаки или хозяйки, загорелые непоседливые пацаны или не менее непоседливые девчонки.

Когда до дома оставалось минут пять ходьбы, в воздухе повис запах гари. Даже соленый ветер с моря не мог его ни унести, ни заглушить.

До Иннокентия и Галины донеслись приглушенные голоса. Галина пошла быстрее. Иннокентий пытался ее немного задержать, чтобы самому разведать обстановку, но она не захотела его слушать. Оттолкнув его, рванула вверх по узкой тропинке, той самой, по которой они вчера так поспешно ретировались.

Случилось то, чего Галина больше всего боялась. На месте их дома осталось только пепелище. То, чего не поглотил огонь, довершили пожарные. Их машин здесь уже не было, зато стояли два милицейских «уазика», черная «Волга» и «уазик» пожарной охраны. По мокрым угольям и обгоревшим кускам деревянных балок ходили какие-то люди с сосредоточенно-заинтересованными лицами. Вокруг пожарища собрались любопытные. Это их голоса услышали Иннокентий и Галина на подходе к дому. Вернее, к тому, что от него осталось.

Галина остановилась, со слезами на глазах глядя на пожарище. Иннокентий встал рядом и обнял ее за плечи. Он не знал, что сказать. Да и не был уверен, что нужно что-либо говорить. Увидев хозяйку сгоревшего дома, толпа сперва замолчала, а потом загудела еще сильнее. От группы специалистов, бродивших по пожарищу, отделился небольшого роста человек и направился к Галине с Иннокентием.

– Сошкин Валерий Иванович, – представился он. – Мне сказали, что вы хозяйка этого дома, – он со вздохом сожаления обвел рукой угли.

Только вот в его голосе сожаления не было. Или так: было сожаление, но не потому, что дом сгорел и Галина осталась без жилья, а по чему-то другому.

– Я хозяйка, – Галина вытерла слезы.

– Что же вы так, гражданочка, – снова вздохнул Сошкин, – оставляете в сарае горюче-смазочные материалы? Хорошо еще, что никто не пострадал. Мы ведь думали, что есть человеческие жертвы. Слава богу, обошлось.

– Почему вы думаете, что это бензин? – сглотнув слюну, спросила Галина.

– Да здесь и думать нечего, – Сошкин пожал плечами. – Вон начальник пожарной охраны, его эксперты. Если желаете, можете получить экспертное заключение. Через недельку... Дом был застрахован?

– Нет, – Галина покачала головой, ища глазами Валентина, но того нигде не было видно.

– Это плохо, – Валерий Иванович поймал ее взгляд, – как же так?

– Как, как? Вот так, – не выдержала Галина. – А в сараях у нас все бензин держат. Можете сами проверить. И никогда не взрывался.

– Да не расстраивайтесь вы так, – Сошкин потрогал ее за локоть, но она отдернула руку, – я думаю, город что-нибудь сможет для вас сделать. У вас есть здесь родственники или знакомые, у которых вы бы могли временно остановиться?

– У нее никого нет, – встрял в разговор Иннокентий.

Он через силу сдерживал свои эмоции, видя, куда клонит Сошкин.

– А вы, собственно, кто? – тот удивленно скосил на него глаза.

– Это мой друг, – ответила Галина.

– А документики у друга имеются? Очень хотелось бы посмотреть.

– С кем имею честь? – неприязненно поглядел на него Иннокентий.

Понимая, что перед ним человек, облеченный властью, он все-таки хотел прояснить ситуацию.

– Вообще-то я начальник милиции, – с вызовом произнес Сошкин, – так что предъявите.

«Не хватало еще нарваться на самого начальника», – подумал Иннокентий, доставая паспорт.

– Та-ак, Бугельский Иннокентий Борисович... – протянул начальник, раскрыв документ. – Да вы у нас не зарегистрировались...

Нарушаете...

– Я только вчера приехал, – соврал Иннокентий.

– Билеты имеются?

– Я их выбросил, мне отчитываться не перед кем.

– А вот это зря, – покачал головой Сошкин, – теперь у вас нет оправдательных документов.

– Обещаю, что непременно зарегистрируюсь, – криво улыбнулся Иннокентий.

– Нужно зарегистрироваться в течение трех суток. Вы где остановились? – продолжал допрашивать Сошкин.

– Пока нигде, – пожал плечами Иннокентий, – собирался вот у Галины... Но теперь даже не знаю.

– Отдыхать, значит, приехали?

– Можно и так сказать.

– Когда собираетесь обратно?

– Я вам тогда сообщу, – небрежно кивнул Иннокентий.

– Только не нужно хамить, молодой человек, – неприязненно посмотрел на него начальник, – можно и в отделение проехать для выяснения вашей личности.

Он все-таки вернул паспорт Иннокентию, видимо, посчитав, что ситуация не слишком подходит для того, чтобы разбираться с приезжим.

– Валерий Иванович, посмотрите, – позвал его кто-то с пепелища.

– Ну что же, – вздохнул Сошкин, – нужно работать.

Он еще раз окинул взглядом Галину с Иннокентием и, оставив их одних, отправился на зов. Иннокентий спрятал паспорт в карман, и его взгляд случайно упал под ноги. Он наклонился и поднял свинцовую трубку. Почти такую же, какую обнаружил на дне моря. Он понятия не имел, как она могла здесь оказаться, и принялся ее с интересом рассматривать.

– Это грузило я нашла на огороде, – услышал он голос Галины, – когда копалась на грядке.

– А как же оно попало сюда? – машинально спросил он. – Отсюда до дома не меньше пятидесяти метров.

– Не знаю, – пожала она плечами, – я положила его на подоконник в своей комнате на втором этаже, собиралась отдать Вальке.

Там оно и лежало.

– Ты уверена, что это именно оно?

– Конечно, – кивнула Галина, – вон еще след от лопаты остался.

– Наверное, выбросило взрывной волной, – предположил Иннокентий.

К Галине обратился мужчина, вместе с Сошкиным осматривающий место трагедии:

– Гражданочка, можно вас на минутку?

Он увлек ее на пепелище и показал сгоревшую канистру из-под бензина.

– Вот видите, – со вздохом произнес он, – когда хранишь такие вещи в сарае, может случиться всякое.

– Оставьте меня в покое, – она развернулась и быстрым шагом пошла в сторону моря.

Сунув находку в карман, Иннокентий двинулся за ней следом. Хоть ему и нужно было встретиться со скульптором, но не мог же он оставить ее одну в таком состоянии! Да еще Валентин пропал... Да еще эти хазаровские отморозки, которые могли появиться в любую минуту... Неизвестно было, чего от них теперь ожидать. Успокоились ли они, взорвав дом и лодку?

Скорее всего, нет. Ведь, заминировав лодку, они надеялись, что взорвутся ее пассажиры. Не могли же они предположить, что лодку попытаются угнать! А если так, то наверняка захотят снова осуществить свое намерение.

Галина прошла к мосткам и села на краю, опустив ноги в воду. Иннокентий пристроился рядом. Немного помолчав, он сказал:

– Нам нельзя здесь оставаться.

Галина ничего не ответила. Вдруг сзади на них упала чья-то тень. Иннокентий резко обернулся, опасаясь, что это кто-то из хазаровских братков, но увидел Валентина. Он стоял с хмурым выражением лица и глядел на море.

– А-а, это ты...

– Нет, это моя тень, – мрачно пошутил он.

– Где ты был? – Галина кинула на него короткий взгляд. – Знаешь, что произошло?

– Видел, – лаконично ответил Валентин.

– Да нет, ты не все видел, – ехидно заметила сестра. – У нас теперь и лодки нет.

– То есть как? – растерянно спросил он.

– А вот так.

Галина стала рассказывать ему об утреннем происшествии. Иннокентий чувствовал себя немного лишним. Он выудил из кармана свинцовую трубку и ключи с брелоком, на котором был маленький перочинный нож, и принялся разгибать свернутый в трубку листик свинца. Так и есть, какое-то послание.

Делая усилия, чтобы вспомнить древнегреческие слова, он читал, и его лицо все больше просветлялось. Вернее, сперва на нем выразилось недоверие, перешедшее через удивление в радость. Эта радость была сродни радости ученого, сделавшего великое открытие. В принципе, это и было открытие.

Причем такое, которое могло сделать последующую жизнь Иннокентия веселой и беззаботной. Примерный текст послания в переводе с древнегреческого был такой:

«Царю Митридату Архелай желает здравствовать.

Двадцать лучших твоих телохранителей отправлены в царство Аида по твоему распоряжению. Со мной остались только Антипатр и Эвстах, которых ожидает та же участь. Казна твоя, которую ты приказал спрятать, уезжая от зятя твоего Тиграна Армянского, уже в оговоренном месте. Это озеро в двенадцати стадиях от побережья моря, примерно на полпути до Пантикапея.

Там есть пещера, имеющая два выхода. Тот, который ведет на сушу, я приказал засыпать валунами. Надеюсь, что меня ничто не задержит, и тогда я буду в твоем дворце в Пантикапее через двое суток после того, как ты получишь мое послание».

Иннокентий читал и перечитывал и не верил своим глазам. Может, это подделка? – спрашивал он себя и тут же отвергал эту мысль. Ну кому в голову может прийти изготавливать такие подделки? И потом Галина сказала, что нашла ее в огороде. Он скосил глаза на девушку. Они с братом сидели на мостках, молчаливые и задумчивые. Нет, это явно подлинник.

Все говорит за это. И цвет, и качество свинцовой пластинки, и способ, которым сделана надпись. Кое-что Иннокентий в этом понимал.

«Так-так, – лихорадочно принялся рассуждать он, – где же это место? Пантикапей – это ясно, это нынешняя Керчь.

Там была ставка Митридата Эвпатора. Где жил Тигран Армянский, его зять? Логично было бы предположить, что в Армении. Но это не совсем так. Границы нынешней Армении и Армении первого века до нашей эры, а именно об этом времени идет речь, совершенно не совпадали. Столицей Армении была, кажется, Артаксата. Значит, на полпути от Артаксаты до Пантикапея. Это примерно район современных Сочи, Адлера и Гагры – отсюда километрах в трехстах. Ничего себе райончик – километров пятьдесят по побережью! Но есть же и другие приметы, например, озеро со скалой в двенадцати стадиях от побережья. Стадий был равен ста семидесяти-ста восьмидесяти метрам, значит, двенадцать стадий составляют около двух километров в переводе на метрическую систему.

Это уже кое-что. Можно будет расспросить местных жителей.

Только вот там ли еще клад? – задавал он себе вопрос. – Ведь прошло столько времени. Гонец, который вез Митридату это послание, наверняка погиб. Иначе как бы оно оказалось на огороде Галины? Архелай, который был военачальником Митридата Эвпатора, возможно, и добрался до своего царя и сообщил ему о месте нахождения казны. Но, как известно, у Тиграна Митридат был всего раза два, и то перед самой своей кончиной, перед тем как бросился на меч. Это случилось, когда его собственное войско во главе с его сыном Фарнаком подняло мятеж против его царской власти. Митридат просто не успел бы забрать свою казну. Архелай же, единственный знавший о местонахождении казны, тоже мог не добраться до Пантикапея: время было смутное. Кстати, в источниках после шестьдесят третьего года до нашей эры его имя, кажется, не упоминается. Значит, шанс, что сокровища все еще в пещере, велик».

Иннокентий широко улыбнулся и снова поглядел на брата с сестрой. Подумал о том, что одному ему с этим делом не справиться. И потом, трубку все-таки обнаружила Галина. Только вот стоит ли их посвящать в подробности?

Когда они найдут казну, тогда можно будет ее поделить, там явно хватит на всех.

– Чего радуешься? – услышал он и заметил, что Галина тоже смотрит на него. – Да тебе-то что, – со вздохом добавила она, – у тебя же дом не сгорел и лодка не взорвалась.

– Ребята, – шепотом произнес он, – кажется, я нашел казну Митридата Эвпатора.

– Нам сейчас не до шуток, – Галина покачала головой.

– Мы это уже где-то слышали, – скептически добавил Валентин.

– Да нет, точно, – убежденно сказал Иннокентий. – Знаете, что это?

Он покрутил перед носом Галины свинцовой пластиной.

– Это грузило, которое я нашла на огороде, только непонятно, зачем ты его развернул.

– На таких грузилах, как ты его называешь, древние греки писали письма. Из пластинки получался такой свинцовый свиток.

– У тебя, кажется, уже был один такой, – заметила Галина.

– Такой, да не такой, – с придыханием ответил Иннокентий. – Это послание одного из лучших военачальников Митридата Эвпатора своему царю. Ему он поручил спрятать свою казну, как я понимаю, чтобы она не досталась его сыну Фарнаку, который строил против него козни.

– Погоди-ка, – более заинтересованно спросил Валентин. – Кто против кого строил козни, чья казна и кто ее прятал?

– Козни против своего отца – Митридата – строил его сын Фарнак, – быстро пояснил Иннокентий. – Митридат же поручил своему военачальнику Архелаю спрятать казну. Здесь даже довольно точно указано место. Это примерно в трехстах километрах отсюда.

– В Сочи, что ли? – усмехнулся Валентин.

– Не в самом Сочи, – покачал головой Иннокентий. – Чуть дальше от побережья.

– Дай-ка взглянуть, – Валентин протянул руку.

Понимая, что тот ничего не разберет в древнегреческих каракулях, Иннокентий с улыбкой протянул ему пластину. Тот действительно покрутил ее в руках, пытаясь разобрать текст, даже попробовал на зуб и положил на ладонь.

– И ты думаешь, что вот так запросто обнаружил послание, в котором говорится, где спрятана казна Митридата? – недоверчиво произнес он.

– Ну, во-первых, нашла его твоя сестра, а я только подобрал, когда после взрыва дома трубку выбросило из окна, – Иннокентий мечтательно смотрел на море. – Во-вторых, в жизни все случается, тем более что как раз на этом месте располагалось древнее Боспорское царство. Так что вполне логично, что трубка обнаружилась именно здесь.

Вероятно, с гонцом, которого Архелай отправил с посланием, что-то случилось, но свиток тому удалось куда-то спрятать. Единственное, что меня интригует, как трубка оказалась в верхнем слое земли?

– Эту землю Валька вынул с глубины около двух метров, – сказала Галина, – когда копал яму под туалет. Помнишь, Валь? – Она посмотрела на брата. – Потом он ее раскидал по всему участку, чтобы куча земли не портила нам ландшафт. Наверное, так трубка и попала наверх.

– Это многое объясняет, – кивнул Иннокентий. – Значит, мы на верном пути. Думаю, вы не откажетесь составить мне компанию в экспедиции?

– Выходит, баба Сеня правильно нагадала? – усмехнулся Валентин.

– Раскатал губенки! – поддела его Галина, все еще сердитая на него за его самовольную отлучку. – Не забудь, что она еще говорила про пустые хлопоты и смерть.

– Хватит меня пугать, – отбрыкнулся Валентин.

– Ну так вы согласны? – Иннокентию действовала на нервы эта завязавшаяся перепалка. Что он, в конце концов, нянька им?

– А что нам еще остается делать? – с отчаянием в голосе сказала Галина. – Дом сгорел, лодку взорвали, этот охламон, – она любя шлепнула братца ладонью по затылку, – пропадает ни свет ни заря!

– Тогда нам нужно все обдумать, – Иннокентий почесал макушку пятерней. – А прежде всего надо отсюда сматываться.

Солнце полировало их загорелые лица и плечи. Море подрагивало серебром, ярко синея у берега и бледнея у горизонта. Две яхты – одна под белым, другая – под полосатым красно-зеленым парусом – летели по волнам.

– Для начала мне нужно увидеться с одним человеком, – сказал Иннокентий, когда они, поднимая облако пыли, зашагали по направлению к трассе.

– С кем еще? – недовольно спросил Валентин.

– Дельный человек, он нам пригодится, – ограничился кратким определением Иннокентий.

– Теперь ты будешь изображать из себя героя! – поморщился Валентин.

– Знаешь что, оставайся-ка ты тут... – не выдержал Иннокентий.

– Где тут? – язвительно усмехнулся Валентин.

– Если он не пойдет, – кивнула Галина на брата, – я тоже никуда не пойду.

– И тебе не нужны сокровища Митридата? – ехидно произнес Иннокентий.

Он знал, что Галина принадлежит к племени авантюристов и скитальцев, как и он сам. Иннокентий был уверен, что она не сможет устоять перед соблазном отправиться на поиски казны. И все-таки испугался. Что он будет делать, если эта капризная девчонка вдруг и вправду останется с братом и никуда не пойдет? А почему он так волнуется? Он что, на самом деле любит эту эгоистку?

– Погоди, – к удовольствию Иннокентия, Галина остановилась посреди дороги, – Валька прав: сперва объясни нам, что это за человек и зачем он тебе нужен?

– А кто будет финансировать экспедицию? – поглядел на нее в упор Иннокентий. – У вас много денег осталось? То-то и оно. А нам еще нужно добраться до Сочи или даже дальше, отыскать место, где Архелай спрятал сокровища. Между прочим, на это может уйти целый месяц. Вы подумали, что мы будем есть, где спать? А оборудование для поиска: металлоискатель, например? Думаю, могут пригодиться и акваланги. Все это денег стоит.

Галина молчала, не зная, что ему ответить.

– Питаться сейчас можно подножным кормом, – вставил Валентин, – спать под каждым деревом.

– Замечательно, – рассмеялся Иннокентий, – лопату нам одолжит баба Сеня, а акваланги и металлоискатель заменим на драные тапочки и старинный утюг...

– Он над нами смеется, – вспылил Валька. – Пошли отсюда.

Схватив сестру за локоть, он увлек ее в сторону Рубановского.

– Галя! – крикнул Иннокентий им вслед.

Она остановилась, несмотря на то, что Валька продолжал ее тянуть за собой.

– Ну что?

– Ты идешь с ним?

– Мы будем у бабы Сени, – скрывая сожаление, ответила она, – нужно собраться, предупредить бабушку. А ты сходи к своему приятелю и возвращайся. Дорогу найдешь?

– Не маленький, – буркнул Иннокентий и пошел в другую сторону.

Ему было немного обидно, что Галина предпочла ему брата, но все же он посчитал, что так будет правильнее. Хазару труднее будет найти их у бабки. А в Анапе, в сущности небольшом городке, они могут нарваться на него в любой момент. Один-то он как-нибудь выкрутится, если что...

С такими мыслями он тормознул проезжавшую мимо попутку.

Юрка ждал его дома. Он не скрывал своей радости по поводу появления нового друга. Расплывшись в широкой улыбке, он крепко пожал ему руку и с надеждой посмотрел в глаза.

– Ну как? – нетерпеливо поинтересовался скульптор. – Все как договорились?

– Дай попить, – Иннокентий устроился на стуле рядом с окном, за которым торчали могильные кресты и памятники с красными звездами.

Юрка принес ему какой-то желтоватой жидкости, которую налил из полуторалитровой пластиковой бутылки.

– Квас, – пояснил он, когда Иннокентий с сомнением глянул на напиток, – самодельный.

Квас оказался холодным и ядреным и слегка отдавал дрожжами. Но Иннокентий выпил его с удовольствием. Поставив стакан на подоконник, он приступил к изложению дела.

– Понимаешь, – издалека начал он, – все немного меняется.

– Ты передумал? – насторожился Юрка.

– Да нет, – улыбнулся Иннокентий, – просто подвернулось более выгодное дельце. Как ты относишься к поискам кладов?

– Разве их еще не все нашли? – недоверчиво произнес скульптор.

– Клады прятали в разные времена, и сами они тоже были разными.

Вот взгляни, – он высунул из-под футболки, оттянув ее трикотажную горловину, странный медальон на толстой нитке – тускло и серовато поблескивающую пластинку.

Юрка с любопытством дотронулся до нее пальцем. Потом придвинулся к Иннокентию и стал вертеть в руках тонкий прямоугольничек. Обнаружив на нем надписи, он удивленно посмотрел на товарища.

– Я ничего не понимаю, – пожал он плечами. – Это какая-то криптограмма?

– Все гораздо проще, – покачал головой Иннокентий, – это письмо одного из лучших военачальников Митридата Эвпатора. В нем он докладывает царю, что спрятал его казну в условленном месте. При этом все, кто знал о месте, были убиты. А их было почти две дюжины.

Если прикинуть, сколько может нести один человек, то получается, что вес сокровищ должен быть около полутонны. Представляешь, сколько это в денежном выражении? А если учесть, что каждая монета или ювелирное изделие середины первого века до нашей эры имеет еще и историческую ценность...

– И сколько же это получается? – Юрка округлил глаза и расширил ноздри.

– Много, – выдохнул Иннокентий.

– И я получу половину? – с азартом спросил Юрка, выпуская медальон.

– Нет, – Иннокентий покачал головой.

Скульптор недовольно сморщил свое маленькое лицо.

– Ты получишь четвертую часть, как каждый член нашей экспедиции, – медленно проговорил Иннокентий, – плюс...

Юрка замер, ожидая продолжения. – ...плюс возмещение расходов, которые пойдут на финансирование экспедиции.

– А далеко нужно ехать?

– Не очень, – покачал головой Иннокентий, – триста-четыреста километров.

– Четыре-пять часов, – прикинул скульптор. – Вроде немного... А конкретнее ты сказать не можешь? Я бы хотел знать поточнее.

– В свое время узнаешь, – решительно произнес Иннокентий, и в комнате воцарилось молчание.

Он уже было подумал, что зря связался с этим скульптором, но тот снова заговорил:

– Хорошо, я согласен, – рубанул он воздух ребром ладони.

– Погоди соглашаться, – усмехнулся Иннокентий, – там еще придется немного полазить по горам, а может, и понырять, как тебе хотелось.

– Тем более согласен, – Юрка расплылся в улыбке. – Только мне через пару месяцев в Питер нужно.

– Управимся быстрее, – успокоил его Иннокентий, – а теперь пошли. Спихнем монеты, которые я тебе предлагал, чтобы я тоже смог внести свою лепту.

* * *

Чтобы не светиться самому на базаре, опасаясь, что его могут засечь люди Хазара, Иннокентий устроился за столиком небольшого кафе на открытой террасе, а торговать монетами отправил Юрку, убедив его, чтобы отдавал их за полцены, если найдется покупатель. Он с удовольствием потягивал холодное белое вино из тонкостенного стакана, когда появился скульптор.

– Вот, – Юрка с улыбкой выложил на стол пять зеленых сотенных бумажек и устроился на соседнем стуле.

– Ух ты, – удивился Иннокентий, когда пересчитал деньги, – я и не рассчитывал на такую сумму.

– Я своего не упущу, – с достоинством ответил Юрка. – Когда будем покупать оборудование?

– Оборудование можно будет найти поближе к месту, – Иннокентий спрятал деньги в карман, – а пока я тебя познакомлю со своей девушкой и ее братом.

Он и сам не заметил, как назвал Галину своей девушкой.

* * *

«Уазик», у которого открывались только форточки и в котором было душно, как в железном гробу, высадил Галину с Валентином на развилке, в трех километрах от Рубановского. Расплатившись с водителем, они пошли по пыльной дороге, обсуждая по пути предстоящие планы. Валька нервно доказывал сестре, что Кеша собирается их надуть.

– Ну, пойми, – бурно жестикулировал он, – какой дурак за так просто будет тебе говорить, что обнаружил казну Митридата?!

Разве бы ты так сделала? Или, например, я? – тыкал он себя в грудь большим пальцем.

– Кеше нужны помощники, – рассеянно глядя себе под ноги, отвечала сестра, – а на кого здесь он еще может положиться?

Кроме того, насколько я знаю, казна Митридата Эвпатора – это не десяток медных монет. Там на всех хватит.

– Он собирается привести какого-то своего дружка, – продолжал пылить Валька. – Как это тебе нравится?

– Это его дело, письмо-то обнаружил он.

– Но трубку нашла ты, а я ее откопал, – упрямо твердил Валька.

– Ну и искал бы сам свои сокровища, раз такой умный, – мягко осадила его Галина.

– Ха, – только и мог сказать Валентин на справедливое замечание сестры.

Его упрямые брови сошлись на переносице. Он шел, гордо подняв голову, не глядя по сторонам. Дорога впереди разветвлялась, к селу вела та, что убегала вправо. И тут сзади послышался отчетливый звук мотора.

Ребята машинально оглянулись. В нескольких десятках метров от них полз ослепительно отсвечивающий на солнце знакомый зеленый джип.

– Хазар! – испуганно крикнул Валька.

Галина растерянно остановилась – прямо-таки приросла к месту. Валентин тронул сестру за руку.

– Бежим!

Они сорвались с места, как два спринтера. Но, к их величайшему несчастью и удивлению, навстречу им из-за поворота выехал «Мерседес».

Ребята заметались. Потом рванули через поле. Вылезшие из джипа Сальмон и Малыш поскакали за ними вдогонку. Из «мерина» медленно выбрался самодовольно улыбающийся Хазар, за ним выпрыгнул Леха.

– Как думаешь, догонят? – ухмыльнулся Хазар.

– Обязательно! – Глаза Лехи сверкали злым азартом.

Галина отставала, Валентин же мчался, как спугнутый охотником заяц.

Он все время оглядывался на сестру, но скорости не сбавлял.

– Стрелять буду! – Сальмон выхватил пистолет и пальнул в воздух. – Стой, паскуда!

Бабахнувший в широком поле выстрел был похож на быстрый раскат грома.

Сальмон не унимался, но теперь он стрелял не вверх, а по убегавшим рядом с ними. Галина, изнемогая от усталости и страха, рухнула в пшеницу.

У нее просто подкосились ноги. Валька, увидев, что сестра исчезла, остановился. Туша Малыша нависла над лежавшей Галиной, как вздыбленная скала. Его дурацкая рожа радостно ухмылялась.

Над ним стояло огненное солнце, словно его злобный союзник.

Оно слепило и жгло, расплавленным серебром падая на глаза.

– Подь сюды, сучий выблядок, – поманил пальцем Валентина Сальмон. – Понял, никуда вам не деться, в натуре? Сеструха твоя конкретно в дерьме. Так что иди, а то ей хуже будет!

Валентин пошел Сальмону навстречу – выбора у него не было.

– Вставай, шлюха, чего разлеглась? – Малыш носком кроссовки ткнул Галину. – Давай быстрее, Хазар долго ждать не любит.

Галина села, ощупала лодыжку. Сердце в груди стучало, как набатный колокол. Она ничего не соображала – мозг был парализован страхом расправы. Ничего хорошего, никакого снисхождения от людей Хазара Галина не ждала. Она попробовала подняться – безрезультатно. Нога была потянута. Галина скрюченными от страха пальцами помассировала лодыжку.

Снова попыталась встать на ноги. И снова повалилась в пшеницу.

– Валька, – надрывно крикнула она, оседая в сухое золото колосков, – беги!

Но Валька, загипнотизированный, шел к Сальмону.

– Чего орешь, дура! – Малыш скривился от язвительной неприязни.

Потом нагнулся, уцепил Галину за локоть и резко поднял. Она взвыла от боли.

– Не трогай ее, урод! – заорал Валентин.

Он видел перекошенное лицо сестры, слышал ее дикий вопль, но ничего не мог поделать. Малыш держал Галину за талию, обхватив своей огромной волосатой ручищей, больше похожей на медвежью лапу. Девушка чувствовала исходящий от его потной громады пульсирующий жар.

Хазар со смесью спесивого довольства и нетерпения наблюдал за происходящим.

Леха крикнул своим громилам:

– Давайте их сюда!

Малыш, по-прежнему обнимая Галину, поволок ее к машинам. Она запрыгала, кривясь от боли и почти смирившись.

Как странно: если вблизи взглянуть на смерть, она не пугает. Вот когда издалека думаешь о ней, она страшит, угнетает, вселяет ужас. По телу пробегает холодный озноб, сердце норовит выпрыгнуть из груди. Когда же на смерть смотришь в упор, когда чувствуешь, что ее не миновать, забываешь о жизни, состояние полного бездействия и бессознательной готовности вынести все до конца завораживает, обездвиживает, нейтрализует страх, сожаления, воспоминания, тревоги, сомнения, отчаяние.

Галина была точно в трансе. Она не думала о брате, об Иннокентии, еще меньше – о кладе. Она вообще ни о чем не думала, подобно гибкому колосу повиснув на руках Малыша.

Сальмон скрутил руки Валентину. Тот закусил губу, глядя, как Малыш тащит его сестру. От солнца ломило виски, пот струился по телу, сердце било в грудь с оглушительной силой. У Валентина заплетались ноги.

– Как наша крошка? – насмешливо спросил Хазар, глядя на обмирающую от жары и слабости Галину.

– Окейно, – улыбнулся во всю ширь своей бестолковой морды Малыш.

Сальмон привел Валентина.

– Ну что, пугало? – глумливо произнес Хазар. – Как тебе такая раскладка: мы вас сейчас берем, сажаем на яхту, увозим в море и там спокойно от вас избавляемся?

Валентин вздрогнул.

– Да ты не боись, – рассмеялся Хазар, – чуток помучаем и спустим рыбам на корм. Это только сначала будет больно, потом – ничего не почувствуете. Да, совсем забыл! У нас ведь на корабле будет женщина. А это, сам догадываешься, что означает. Это означает, – с видимым удовольствием вещал он, – что мы все ее по очереди трахнем. А еще лучше, после того как трахнем, заставим тебя трахнуть ее. Не будешь?

Хазар подошел почти вплотную к Валентину и взял его за подбородок.

– А мальчик-то смазливый! – захохотал он. – Не трахнуть ли нам и его? А что, – смеясь, добавил он, – устроим этакую групповушку!

Валентин попытался вырваться, чем вызвал у Хазара приступ оглушительного веселья.

– Не, ты смотри, он еще что-то возражать пытается!

Хазар отпустил Валентина и согнулся пополам, истошно хохоча. Это был занятный спектакль. Валентин с ненавистью смотрел на корчащегося в пароксизме дикого хохота авторитета.

– А ты тоже ничего. – Хазар успокоился и приблизился к Галине. – Как она тебе? – поднял он глаза на Малыша. – Хочешь?

Тот флегматично пожал плечами.

– Хочешь, по глазам твоим блядским вижу, что хочешь! – сердито воскликнул Хазар.

Валентин подумал, что авторитет, пожалуй, пьян.

– Ну и везенье! – Хазар прыгал на месте, то и дело опуская голову и снова ее задирая, точно пума или окончательно слетевший с катушек паяц. – А вы-то небось думали, что не свидимся!

– Хазар, давай их на яхту заберем, там и покуражимся, – скромно предложил Леха.

– Заткнись, хренов подсказчик! – взревел Хазар. – Учить меня вздумал. Как ты, девочка, себя чувствуешь?

Теперь он, глядя в упор на Галину, теребил рукой ее взлохмаченные темные пряди.

– У, какая строптивая, – присвистнул он, погружая пальцы в ее волосы все глубже, все болезненнее, – жаль отправлять тебя рыбам на съедение, но ничего не могу поделать. В тачку их! – энергично скомандовал он.

Малыш подхватил Галину и поволок ее к джипу. Сальмон повел переставшего сопротивляться Валентина к «мерину». Едва они расселись, автомобили тронулись. «Мерин» медленно развернулся на не слишком широкой дороге, джип пристроился сзади, и вскоре вся кавалькада стала спускаться к морю.

У мостков плескались дети – мальчики лет десяти и совсем маленькая девочка. Они с любопытством уставились на выгружавшихся из машины людей. Малыш вывел Галину, которая по-прежнему не могла ходить, Сальмон мертвой хваткой держал Валентина. Хазар с Лехой вывалились из «мерина» и пошли к мосткам, где, кроме трех лодок-гулянок, была привязана резиновая моторка. В ней их ждал Шурик – матрос с яхты.

Хазар с Лехой первыми сошли в лодку. За ними последовали Малыш с Галиной и Сальмон с Валентином. Едва все расселись, лодка резво взяла старт, направляясь к маячившей неподалеку яхте. Белый парус чуть золотился на солнце, море бурно катило волны, словно ему передалось напряжение момента.

Валентин смотрел на Галину, та – на него. В его взгляде не было привычного недовольства, упрека, жалобы, просьбы. Глаза Валентина впервые за такое длительное время выражали любовь. Спокойную, обреченную, глубокую. Галине хотелось плакать. Берег стремительно отдалялся, лодка несла их навстречу гибели. Ее взгляд спрашивал: что же с нами будет?

Валентин ничего не отвечал, его чувство к сестре было по ту сторону от этой трагической ситуации.

Капитан сделал вид, что ничего не замечает. Хазар молча прошел в каюту.

Туда же отвели Галину и Валентина.

– Ну как вам моя посудина? – поинтересовался Хазар. – Недурна, правда?

– Что вам от нас нужно? – еле расцепил запекшиеся губы Валентин.

– Заткнись, выродок! – рявкнул раздраженный Хазар.

– Здесь я задаю вопросы!

Галина замерла на кожаном диване, Малыш сидел рядом.

– Ну что, щенки, поняли, с кем имеете дело? – ухмыльнулся Хазар, полный чувства превосходства.

Он сделал жест рукой. Леха поспешил открыть бар, достать коньяк. Он наполнил пузатую рюмку на треть драгоценным напитком и передал Хазару.

– Ну так что, приступим? – Хазар поднял на присутствующих горящие злым озорством глаза. – Как тебе эта телка, Леха?

Леха встал и плотоядно облизнулся. Развинченной походкой он подошел к дивану и медленно опустился на него. Потом положил руку Галине на колено. Она вздрогнула, попыталась сбросить эту тяжелую лапищу, но Леха только еще сильнее вдавил пальцы в округлую коленку.

– Снимай штаны и приступай к делу, – скомандовал Хазар, с садистским интересом наблюдая за взбешенным и отчаявшимся Валентином. – Подожди, – обратился он к нему, – и твоя очередь придет, вдуешь ей по самую сурепку.

Леха приспустил резинку «бермудов». Он встал, рывком поднял девушку с дивана, придерживая за талию. Его рука потянулась к «молнии» на ее шортах. Галина оттолкнула его, но, не удержавшись, упала на диван.

– Помоги ему, – приказал Малышу Хазар.

Валентин дернулся, стремясь освободиться из объятий Сальмона, но тот еще больнее заломил ему руки.

– Резвый, в натуре! – ухмыльнулся он.

Малыш поднял Галину, держа ее сзади под мышками. Она попробовала его укусить, но тут же получила затрещину от Лехи. Он рванул «молнию» на ее шортах, едва с корнем не выдрав замок. Потом принялся стягивать их. Галина ударила его коленом. Тот только улыбнулся, поймал ее за ноги и резко дернул на себя. Малыш поддерживал девушку сзади, Леха же, притянув ее на себя, схватил Галину за ягодицы, протиснувшись между ее бедер.

Валентин кусал губы от бессильного бешенства.

– Не смейте, свиньи! – истошно заорал он, укусил за руку Сальмона и бросился на Леху.

Но Сальмон опередил его, налетев сзади и сшибив с ног. Оба рухнули на паркетный пол. Валентин отбивался как мог, кусался, хрипел, плевался, царапался, но Сальмон был сильнее. Хазар недовольно наблюдал за неравной схваткой. Когда Сальмону удалось скрутить Валентина, Хазар гаркнул:

– Уведи его на хер в другую каюту, он испортит нам развлечение!

Сальмон вытолкал Валентина из каюты.

– Ну, долго еще ждать? – сластолюбиво улыбнулся сменивший гнев на милость Хазар. – Или мне помочь?

Леха оглянулся на шефа. Шорты болтались у Галины на икрах. Она путалась в них, и потому у нее не было никакой возможности задействовать ноги, чтобы оказать сопротивление. Она дергалась, но Малыш крепко держал ее сзади.

– Давай же! – рявкнул Хазар.

Он забыл о коньяке, нагревающемся в рюмке, готовый сорваться с места и сам овладеть Галиной. Леха схватился рукой за трусики Галины. Те предательски треснули.

Между тем Сальмон впихнул Валентина в каюту, находившуюся напротив каюты Хазара. Валентин не удержался и полетел на пол под грубый хохот братка.

– Позови Хазара, – Валентин обернулся, – позови его! – душераздирающе завопил он. – Я должен ему что-то сказать!

– Чего еще, щенок, ты можешь сказать? – недоверчиво усмехнулся Сальмон.

Он достал из-за пояса пистолет и, победоносно помахивая им, пригрозил:

– Только дернись еще – пришью на месте!

– А разве вы и так нас не пришьете? – мрачно усмехнулся Валентин. – Я дело говорю, зови Хазара. Он тебе только спасибо скажет.

Сальмон недоверчиво ухмылялся. Он думал, что это очередной трюк со стороны этого юркого гаденыша.

– Речь идет о сокровищах Митридата, – нетерпеливо воскликнул Валентин, – о настоящих сокровищах!

Сальмон еще больше засомневался.

– Зови, тебе говорят. Он же тебя повесит, если узнает, что ты лишил его такой возможности заработать, – упорствовал Валентин.

Сальмон пребывал в растерянности ровно минуту. Потом все же отправился за Хазаром, заперев на ключ Валентина.

– Хазар, там это чмо что-то сказать тебе хочет, – шепнул он на ухо Хазару.

В этот момент, отбросив трусики Галины, Леха спустил штаны и намеревался овладеть девушкой. Та визжала, чем вызывала у Хазара все новые приступы клокочущего смеха.

– Слышь, – Сальмон возобновил попытки привлечь к себе внимание Хазара.

Леха на миг отвлекся. Галина изловчилась и укусила его в руку. Он взвыл, заматерился. Хазар был в гневе.

– Что ты, бля, с этой шалавой справиться не можешь! – взорвался он. – Давай ее на диван. Я вам всем покажу, как надо со всякой швалью разговаривать.

Хазар оттолкнул Сальмона.

– Тебе, блин, сказали – стереги этого урода!

Малыш обвил упиравшуюся Галину за талию, швырнул на диван.

Галина вскрикнула от боли, сжалась на диване, плотнее сомкнув ноги.

– Он о сокровищах говорит, – Сальмон, точно приклеенный, находился все время рядом с авторитетом.

– Пошел ты! – отмахнулся Хазар.

Он подошел к дивану, похотливо рассматривая полуобнаженную девушку.

– Этого, как его... ну, царя, о котором все профессор талдычит, – продолжал Сальмон, склонившись к уху Хазара.

– Что еще за бред? Очередная подстава? Эта мразь, – кивнул он на скукоженную на диване Галину, – уже однажды пробовала мне мозги запудрить.

– А вдруг что-то важное, – не отступал Сальмон.

– Ладно, – махнул рукой Хазар, – эта сука никуда от нас не денется. Леха, без меня не начинать. Я скоро.

Вслед за Сальмоном Хазар вышел из каюты.

– Ну, что еще? – презрительно взглянул он на сидящего на полу Валентина.

Тот, казалось, пребывал в прострации. Он неторопливо поднялся.

– Я хочу заключить сделку, – сказал Валентин. – Вы отпускаете нас, а взамен я раскрываю тайну сокровищ.

– Каких сокровищ? – недоверчиво сощурился Хазар.

– Ты ведь знаешь о Митридатовой казне...

– Ну и?.. – топнул ногой заинтересовавшийся авторитет.

– Сначала поклянись, что отпустишь нас, – решительно произнес Валентин, упрямо сдвинув брови.

– И ты поверишь моему слову? – ухмыльнулся Хазар.

– Я знаю, что слову авторитета можно верить. К тому же у тебя не останется выхода, – дерзко заявил Валентин.

– Ты не загоняйся! – прикрикнул на него Хазар. – Ладно, отпущу. Но если ты снова вздумаешь мне мозги морочить...

Он угрожающе зыркнул на Валентина.

– Рассказывай, – приказал и устроился на диване, закинув ногу на ногу.

– Этот ныряльщик, ну тот, которого я вам заложил...

– А-а-а, снова он. Твоя сеструха, видно, снюхалась с ним, – усмехнулся Хазар.

Валентин хотел было возразить, но решил скрыть свои чувства. Он едва сдерживался, зная, что происходит в соседней каюте.

– Ну, чего молчишь? – воззрился на него Хазар.

– Можно говорить при нем? – Валька покосился на Сальмона.

– Можно, – на секунду задумавшись, кивнул Хазар.

– Значит, так, – сглотнув липкую слюну, начал Валька. – Кеша нашел трубку, свинцовую трубку, – пояснил он, – у нас часто такие находят. Когда он ее развернул, там оказалось древнее письмо, адресованное Митридату. Вам не надо объяснять, кто такой Митридат?

– Если ты опять вздумал морочить мне голову своим Митридатом, – с угрозой в голосе проговорил Хазар, – я из тебя шашлык сделаю.

– Никаких заморочек, – понизив голос, сказал Валька, – трубка подлинная, я сам видел.

– Ну и?.. – нетерпеливо произнес Хазар.

– Военачальник Митридата, которого тот отправил спрятать свои сокровища, пишет, что его поручение выполнено. Казна спрятана в оговоренном месте. Там даже есть какие-то координаты, по которым Кеша вычислил местонахождение клада. Он взял нас с сестрой в помощники, пообещав долю от прибыли.

– Дальше, – Хазар весь напрягся и слушал не перебивая.

– А что дальше? – Валька пожал плечами. – Мы должны были выйти на место в течение ближайших дней. Если вы ничего не сделаете с сестрой и отпустите нас, я обещаю, что, когда мы найдем клад, я дам вам знать каким-нибудь способом.

Хазар задумался. Не то чтобы он сразу же поверил словам парня, но крутившееся в последнее время вокруг него имя Митридата запало ему в душу. Он и верил, и не верил. Собственно, что он потеряет, если отпустит этих родственничков? Если они не приведут его к кладу, он их снова схапает и тогда уж покуражится вволю. А потом отправит на корм крабам. Впрочем, если приведут, он сделает то же самое – нельзя оставлять в живых таких свидетелей. У каждого своя судьба.

У этих – вот такая невеселая, – решил он. Если парень не врет, а в таких ситуациях обычно не врут, он станет владельцем огромного состояния. Если же врет, что он, Хазар, теряет?

– Так ты говоришь, что сам видел это письмо? – спросил он.

– Видел.

– И что же там написано?

– Не по-нашему написано, – вздохнул Валька, – но Кеша знает древнегреческий, он учился.

– Шеф, – встрял в разговор Сальмон, стоявший на часах у дверей каюты, – чего с ним валандаться? Заластать этого ныряльщика, отобрать письмо, и вся недолга.

– А переводить ты будешь? – криво усмехнулся Хазар.

– Зачем я? – набычился Сальмон. – Зря, что ли, ты профессору деньги платишь?

– Нет, – покачал головой Хазар, – профессор не пойдет.

Ты что, не знаешь, как он нам пытается баки втирать? И потом, лишние свидетели в таких делах ни к чему.

– Тогда вытряси все из ныряльщика, – продолжал Сальмон.

– Да заткнись ты, ей-богу, – осадил его Хазар. – Есть такие люди, которые молчат, как партизаны на допросе. Вдруг этот Кеша из таких? Что ты тогда будешь делать?

– Всадить ему пару иголок под ногти – небось заговорит, – пожал плечами Салмон.

– Цыц, – прикрикнул на него Хазар и снова повернулся к Валентину. – Значит, говоришь, на днях собираетесь выходить?

– Собирались...

– Ладно, – помолчав минуту, выдал Хазар, – тогда сделаем вот так...

Солнечный диск часа два как перевалил за полдень, когда Иннокентий со своим новым приятелем подошел к калитке дома бабы Сени. К его удивлению, калитка оказалась запертой. Ничего не подозревая, он постучал. Соседские собаки огласили округу бешеным лаем, но из дома никто не вышел.

– Странно. – Он повернулся к Юрке, стоявшему позади него с рюкзаком за плечами, в который сложил необходимые в походе вещи. – Они же отправились домой...

Юрка стоял молча, выпятив губы. Иннокентий просунул руку за калитку и отодвинул щеколду. Пройдя к дому, он убедился, что там действительно никого нет.

– Наверно, у Микулы. – Он вышел на дорогу и, поманив за собой скульптора, направился в местный гарем.

Баба Сеня оказалась там, но ни Гали, ни Валентина не было.

– Мы же расстались несколько часов назад, – недоумевал Иннокентий, – они давно уже должны были приехать.

– Не знаю, соколик, – баба Сеня сегодня, видно, была в хорошем расположении духа. – Как вы с утра ушли, так никого и не было.

– А вы были дома? – продолжал допытываться Иннокентий.

– А чего мне дома делать? – улыбнулась она. – Как тебя покормила, сразу сюда отправилась. Здесь веселее.

– Странно, – пожал плечами Иннокентий, – что-то не нравится мне это.

– Знаешь, соколик, – заметила баба Сеня, – сегодня за околицей стрелял кто-то.

– Кто? – вскинул на нее настороженный взгляд Иннокентий.

– Да кто ж его знает? – передернула она плечами и поправила пышную шевелюру. – Только одно тебе могу сказать, Галька девка непутевая, оставил бы ты ее лучше.

– Ладно, это я сам решу, – не слишком вежливо ответил Иннокентий.

– Ты, парень, не ершись, – одернула его бабка, – а если некуда податься, так вот тебе ключи от дома. Никуда твоя Галька не денется.

Иннокентий схватил ключи, развернулся и быстро пошел к морю. Юрка едва за ним поспевал.

– Что-нибудь случилось? – спросил он, хотя и сам чувствовал, что что-то не так.

– Пока не знаю, – сцепив зубы, ответил Иннокентий.

На берегу никого не было. Только чайки горланили над водой, подгоняемые порывами ветра. Иннокентий не знал, что он хотел найти здесь, на берегу.

Если Галины с ее недоверчивым братцем нет у бабы Сени, то почему они должны быть тут? Он не мог ответить на этот вопрос, а просто вглядывался в горизонт, словно хотел найти ответ где-то вдалеке. Большие и маленькие яхты бороздили морские просторы, катера рассекали пенистую поверхность.

Просидев на берегу до тех пор, пока солнце почти коснулось горизонта, Иннокентий поднялся.

– Пошли, – повернулся он к Юрке. – Может, они уже дома.

Дома их снова не оказалось. Отперев дверь, Иннокентий с Юркой вошли внутрь. Какое-то неприятное чувство шевелилось в груди у Иннокентия.

С одной стороны, он знал о подстерегавшей их всех опасности в лице братков Хазара, но с другой стороны, ему казалось, что здесь те их найти не могут. Тем более что лодка взорвалась, и Хазар наверняка считает их погибшими. Поэтому в нем ядовитыми змеиными кольцами сжималась ревность. Только вот к кому? И на этот вопрос не находил он ответа, отчего на душе становилось еще тоскливее. Чтобы немного отвлечься от дурных мыслей, решили поесть. Достав из холодильника нехитрую снедь, они сели за стол.

* * *

Надувная оранжевая, с желто-черной полосой вдоль борта, лодка ткнулась в гальку носом рядом с мостками. Рулевой Шурик заглушил мотор.

– Вылазь, – Сальмон с усмешкой подтолкнул Валентина в спину.

Тот выбрался из лодки и подал руку сестре. Она опасливо покосилась на сопровождавшего их Сальмона и вышла на берег. Сальмон вышел тоже и, закатав штаны, оттолкнул лодку. Все еще не веря столь чудесному избавлению, Галина, прихрамывая, направилась в сторону поселка. Валентин придерживал ее за талию.

– Не понимаю, – вздохнула она, – почему они нас отпустили?

– Не все ли равно, почему, – пожал плечами Валька. – Главное – мы на свободе.

– Все это так, – недоумевала она, – но все-таки...

Что-то здесь не так.

– Лучше бы было, чтобы они изувечили тебя и скормили рыбам? – повысил голос Валентин.

– Ну что ты говоришь?! – развела она руками. – Просто я хочу понять.

– Неужели тебе не все равно? – сорвался он на крик.

– Не ори на меня, – Галина высвободилась из его объятий.

– Не сердись, – Валька приобнял ее за плечи, – просто я пообещал им, что мы никому ничего не расскажем и не будем заявлять в милицию.

– Ты им это пообещал? – Она остановилась, пытаясь поймать его взгляд. – А ты меня спросил?

– Нет, ты точно ненормальная. – Он опустил голову, стараясь не встретиться глазами с сестрой. – Если бы я им этого не сказал, что бы с нами было?

– И они тебе поверили?

– Раз отпустили, значит, поверили, – угрюмо проговорил он и философски добавил: – В конце концов, не так-то просто убить человека.

– Ха-ха, – нервно рассмеялась она, – только не для таких людей, как эти отморозки. Для них убить человека – что плюнуть.

– Ну, знаешь, – он развернулся и пошел дальше, – всегда-то ты чем-то недовольна.

– Я довольна, я рада, я просто прыгаю от счастья, – она с трудом догнала его, – но я все равно не понимаю.

– Тогда вернись назад, – Валька обернулся и зло посмотрел на сестру, – и расспроси их.

– Хватит ерничать, – бросила она.

Разговор начал заходить в тупик, но тут показалась знакомая калитка.

Галина поняла, что дальше расспрашивать брата бесполезно. Он был таким же упрямым и своевольным, как она, и если уж замыкался в себе, то из него клещами нельзя было вытащить ничего путного. Решив отложить расспросы на более подходящее время, она открыла дверь и вошла в дом.

– Ну, куда вы пропали? – Иннокентий вскочил из-за стола и бросился навстречу Галине. – Что с тобой? – Он заметил, как она хромает. – Садись.

– Ногу подвернула, – она опустилась на стул, который ей предложил Иннокентий. – Дайте чего-нибудь перекусить, – жалобно улыбнулась она, – потом все расскажем.

Иннокентий познакомил их с Юркой, и все снова уселись за стол.

– Я бы выпила чего-нибудь, – призналась Галина. – Валька, сгоняй в погреб.

Тот не заставил себя ждать, и вскоре на столе нарисовалась бутыль с виноградным спиртом. Валька разлил напиток по стаканам.

– Так что же все-таки случилось? – Иннокентий не сводил с Галины тревожных глаз.

– Братки Хазара нас заластали – вот что! – с оттенком обиды ответил за сестру Валентин.

– Каким образом? – недоумевал Иннокентий.

– На подходе к Рубановскому, – угрюмо сказала Галина.

Ее била нервная дрожь, и Иннокентий заметил это.

– И они вас отпустили?

– После того как поиздевались, – мрачно усмехнулась Галина.

Иннокентий с еще большим напряжением взглянул на девушку.

– Но все-таки отпустили, – продолжал Иннокентий.

– Блин, какой ты тупой! – не удержался от оскорбительного возгласа Валентин.

– А сам-то ты давно острым стал? – неприязненно посмотрел на него Иннокентий.

– В общем, Хазар покуражился и потерял к нам всякий интерес, – закончила Галина.

Они выпили спирта. По жилам растеклось обжигающее тепло.

Взор Галины смягчился, а вот Валентин еще больше приуныл. Он сидел, уставясь в пол, и покачивался, точно марионетка в руках пьяного дремлющего кукловода.

– Странно, – задумчиво проговорил Иннокентий.

– Что странно? – вскинул на него темные глаза Валентин.

– То, что они вас вообще отпустили...

– А ты бы хотел, чтобы мы маялись в плену? – скривился Валентин.

– Перестань на него наезжать, – одернула брата Галина. – Что ты к нему цепляешься?

Валентин замолчал с непримиримым видом. Ребята выпили еще.

– Сильно не напиваться, – усмехаясь скомандовал Иннокентий.

– Раскомандовался! – недовольно пробурчал Валентин.

Третья рюмка была для всех последней. Иннокентий деловито произнес:

– Давайте собираться. Доедем до Анапы, а оттуда на маршрутном такси или автобусе доберемся до Сочи.

– Зачем нам тащиться в Анапу, – пожал плечами Валентин, – если мы можем прямо отсюда поехать в Сочи?

– Ага, – насмешливо закивала Галина, – знаешь, сколько мы будем тут голосовать?!

Она встала, тряхнула головой, укоризненно взглянула на брата.

– Пошли. У нас все собрано, – подняла она на Иннокентия глаза.

Она нашла оставленный в горнице рюкзак и подала Валентину. Выйдя за калитку, группа направилась к дому Микулы. Галина отдала ключи бабе Сене.

– Бегите к Олегу, – сказала баба Сеня, – он вроде должен был в Анапу ехать.

Олег был местный бизнесмен, работающий в Анапе. Он критическим взором обозрел путешественников, но не отказал. Через полчаса ребята уже высаживались на окраине Анапы.

Вдоль берега пыльной лентой тянулась трасса. Выложенный из необработанных камней парапет зарос диким виноградом и плющом, над ним поднимались абрикосовые деревья, выше – эвкалипты и кипарисы, закрывающие холмистый горизонт. Справа плескалась отороченная разлапистыми пальмами расплавленная синь моря. По трассе, точно перегревшиеся на солнце туристы, лениво ползли автобусы и автомобили. Все – перенасыщенные тупым, одуревшим от жары народом.

– Здесь мы тоже ни хрена не поймаем, – бубнил Валентин.

Они запаслись водой и едой, купив несколько бутылок пепси, минералки и пакет с гамбургерами. Потом битый час стояли на обочине, глотая пряный запах эвкалиптов и соленый бриз, доносившийся с моря, пережевывая свои впечатления и даже не пытаясь заговорить об интересующем их всех деле. И тут из-за поворота, точно едва справляющийся с волнами и ветром серфингист, вылетела громыхающая маршрутка. Иннокентий поднял руку с оттопыренным пальцем. Маршрутка, наполовину заполненная людьми, остановилась, обдав ребят облаком сухой прокаленной пыли.

– В Сочи? – уточнил Иннокентий.

– Не видишь, что ли? – шофер, плечистый усатый брюнет с короткими волосами, в расстегнутой до пупа рубашке, ткнул в приставленную к окну табличку.

– Садимся, – Иннокентий обернулся к товарищам.

Он подсадил Галину, сел сам. За ними прыгнули Валентин и Юрий. Едва за ними шваркнула дверь, как они почувствовали дурноту. В салоне старого «рафика» было душно как в гробу, и это несмотря на открытый в потолке люк! Напротив пожилая женщина с истерической поспешностью обмахивалась веером. Рядом с ней сидел пузатый пенсионер, протиравший лысину гигантским платком. В ногах у них стоял старый саквояж. Дама в панаме с загнутыми полями, худая, с претенциозным видом, морщила лоб и вытягивала губы, ловя редкие дуновения бриза, забиравшегося в маршрутку сквозь люк. Молодая мама с тревожно озиравшейся по сторонам девочкой лет шести тоже изнемогала от жары, то и дело поднося к губам бутылку с пепси и ероша потные детские волосенки.

Маршрутка неслась во весь опор, вздрагивая на ухабах. Казалось, она вот-вот развалится. В окно Иннокентий видел широкую песчаную полоску пляжа с синими зонтиками и лежаками. Отдыхающие, похожие с такого расстояния на блох, рассеялись по всему берегу. Примерно половина из них рассекала густую белую пену, выглядевшую отсюда мыльным сливом из стиральной машинки старого образца. С равными промежутками мелькали зеленые клумбы с венчающими их пальмами.

Дорога сделала крюк, парапет исчез, и вместо него вверх стала взбираться красноватая почва, из которой порой торчали огромные корни сосен.

Мелькали бледно-розовые цветы мальвы, сплошной изумрудной стеной стоял можжевельник, яснели аметисты фиалок. Но пассажирам было не до созерцания красот природы. Маршрутку здорово трясло, головы едва не стукались о потолок, жесткие рессоры и жара не оставляли ни малейшей возможности предаваться приятным думам и мечтам.

Дурацкие призывы и рекомендации, больше похожие на приколы, которые «разнообразили» убогую обстановку салона, действовали на нервы.

«Тише назовешь остановку, дальше от нее проедешь», «Не грохочи дверью, не дома!», «Тишина – залог успеха», «Три часа страха, и ты – на месте, стоимость иллюзиона – сто рублей».

Галина со смесью раздражения и насмешки косилась на эти причудливые надписи. Валентин смотрел в окно, рискуя вывихнуть шею. Юрий пялился на молодую маму с ребенком. Очевидно, его внимание привлекли пышная грудь мамаши и ее крепкие руки. Спертый воздух, казалось, не производил на него никакого впечатления. Иннокентий глянул на этого суперспокойного невысокого паренька. Перехватил его быстрый, несколько напряженный взгляд. Юрий, глазея на статную мамашу, нет-нет да и косился на Галину.

Иннокентий, опасаясь встречаться с Галиной глазами, все-таки посмотрел на нее. Она сидела с отсутствующим видом, глядя куда-то в сторону – грустная, терпеливая, с развевающимися от каждого дуновения волосами, с острыми ключицами и красивыми загорелыми ногами.

Глупо, конечно, но Иннокентий ее захотел. Желание посетило его в тряской маршрутке, где мутило от жаркого дыхания людей и раскаленных стенок, где сидел враждебный Валентин и тихий, но настороженный скульптор.

Иннокентий вспомнил минуты их первой близости – на пляже, потом дикое соитие в доме. Ему казалось, что с тех пор прошла целая вечность, что речь шла о любовном пыле других людей, что той Галины, покорной и страстной, не существует. Печаль отразилась на его лице. Он встретился взглядом с Галиной. Она едва заметно улыбнулась. Валентин тут же поймал отсвет этой улыбки и окатил Иннокентия молчаливым презрением. Иннокентий отвернулся, делая вид, что интересуется пейзажем.

Водитель вез пассажиров как дрова. Через полтора часа в Туапсе была первая остановка. Люди имели возможность выйти из машины, подышать воздухом, попить водички. Сам шофер, неразговорчивый малый, утолял жажду у придорожной палатки. Ребята тоже выбрались наружу.

Общий характер пейзажа не изменился. Справа темной голубизной сияло море, слева поднимались покрытые дубовым лесом склоны. На спуске к морю выгорали под солнцем терпкие травы – череда, чистотел, пастушья сумка, хмель, репешок, васильки. Глянцевито блестели под лучами продолговатые листья магнолий, оплетенные омелой пирамидальные тополя выстроились в небольшую шеренгу, давая подобие тени. Беседка торговца напитками, шашлыком и пиццей представляла собой увитые диким виноградом колья и закрепленные на них три рейки. Мангал стоял в двух метрах от беседки, так что расположившиеся за тремя пластиковыми столами путешественники могли наслаждаться и прохладой, и сладким едким дымком, поднимающимся над шампурами.

– Зря столько с собой набирали, – покосился Валентин на сверток с бутербродами, – лучше бы шашлыку поели!

– А ты уверен, что у тебя хватило бы времени прожевать его? – возразила Галина.

Не успела она это произнести, как шофер зычно, с мизантропическим видом скомандовал: «Трогаемся!» Едва успев проглотить по бутерброду, ребята встали со стульев.

Остальные пассажиры тоже поспешили занять свои места в маршрутке.

В Туапсе высадилась дама в панаме. Но на ее место села грузная особа лет сорока в очках, с отвисшей до живота грудью и тройным подбородком.

Нимало не смущаясь своего дряблого тела, женщина носила цветастый сарафан, открывающий полспины. В руках у матроны была большая сумка из кожзаменителя. Заняв свое место, она стала бесцеремонно всех разглядывать.

Особенно досталось Галине. Дама косилась на ее загорелые ноги, на ее плечи и грудь так, словно Галина была виновна в воровстве.

Вскоре, правда, тетке стало уже не до гляделок. Ее так трясло и подбрасывало, что она клацала зубами при каждом особенно сильном толчке и вираже.

Галина переживала свое недавнее пленение. По ее лицу то и дело пробегали тени. Губы дрожали, глаза ввалились. К огорчениям примешивалась усталость, и даже возбуждение, вызванное известием о спрятанных сокровищах, не могло ее растормошить. Валентин нервно кусал губы. Поездка за сокровищами не выглядела пока приятным путешествием или возгоняющей к сердцу адреналин авантюрой.

Даже Иннокентий на какое-то время утратил чувство реальности – не потому, что у него голова шла кругом от письма Архелая Митридату, а потому, что он все меньше ощущал свое присутствие в мире. Ему казалось, что все происходит не с ним, лица друзей выглядели чужими – размытыми пятнами. Может, так влияла духота?

* * *

– А вдруг этот лох нас кинет? – настороженно спросил Леха.

– И что? – с оттенком издевки усмехнулся Хазар. – Мы что, его найти не сумеем? Уж тогда ему не жить – это точно!

Раздался злорадный смех.

– Этот гаденыш может любой финт выкинуть, – продолжал сомневаться Леха. – Ты вспомни, как они с сеструхой нам мозги крутили.

– Ну и поплатились хатой, – самодовольно парировал Хазар. – Нет, мы на них нагнали страху – можешь поверить старому волку.

Если что, они – покойники. Вот только нужно быть начеку, следить за маячком.

– А может, нужно было сразу у них эту маляву отобрать? – спросил Леха. – На фиг все на последний день оставлять? Всякое может случиться.

– Что-то ты уж слишком мнительным стал, – поддел Леху Хазар. – Я ж тебе объяснял тысячу раз: чтобы быть в полной уверенности, что казна Митридата там-то и там-то, нам нужно только следить за маячком и вовремя вмешаться. Вот если бы я греческий знал...

– Или хотя бы я, – простодушно сказал Леха.

– Ты-ы? – недоверчиво усмехнулся Хазар. – На тебя тоже надежда плохая – продашь, не дорого возьмешь...

– Ну ты, шеф... – обиженно пробормотал Леха.

– Ладно, расслабься, – ухмыльнулся Хазар, – пока все идет как надо. Если бы, конечно, Адольф не был такой свиньей, если бы не юлил, цен не занижал, тогда можно было бы взять у этих лохов письмо и сунуть ему под нос: на, мол, читай-переводи. Но этот хрыч наверняка ведь что-нибудь не так переведет, и тогда – прощай денежки! И потом, если начать суетиться, если тревогу поднять, засветимся же! Может, ты хочешь, чтобы я с Пеньком поделился? На хрен это надо!

– А если это липа, если Валька просто так о сокровищах ляпнул, чтобы мы их отпустили. Он – хитрый жук!

– Говорю же тебе, тупая башка, – возвысил раздраженный голос Хазар, – никуда они не денутся. Они знают, с кем имеют дело. Вздумали меня дурить, дома лишились! Это только первый этап...

Все я сделал правильно, в наших интересах. Чего нам корячиться, пыль поднимать? Сделаем все чики-чики. Пусть эти выродки едут спокойно в Сочи, найдут казну, а мы потом тихо их накроем со всеми денежками.

Подожди-ка... Они уже в Анапе. – Он следил за пульсацией красной лампочки на карте Краснодарского края. – Ну и...

Голос Хазара в динамиках расплылся в трескучее облако.

Дослушав разговор до конца, Сошкин посмотрел на Пенькова.

– Не зря мы с ними работаем, не зря, – удовлетворенно произнес он.

– Это что же получается, – заметил Пеньков. – Хазар, этот выблядок сучий, нас кинуть решил? Как я понял, письмо у той девки с парнем, у которых Хазар дом взорвал? Ну, стервятник!

Меня, значит, просит дело замять, а сам за моей спиной вздумал в свои игры играть. Ты-то знаешь этих брата и сестру?

– Знаю, видел, когда на место выезжал, – кивнул Сошкин. – Ничего у Хазара не получится, – он покачал головой, – с такой техникой...

– Техника на грани фантастики, – Пеньков передернул плечами, – был бы толк. Вы что, хотите так все это дело оставить?

– Зачем же, Сергей Кузьмич, – возразил Сошкин, – не для того мы аппаратуру устанавливали... Сегодня же передадим в Сочинское отделение, они их схватят тепленькими.

– Погоди, – остановил его Пеньков, – зачем хватать? Пусть проследят их до места.

– Правильно, Сергей Кузьмич, – быстро согласился Сошкин, – пусть до места проследят.

– Нет, блин, – спохватился Пеньков, – так не пойдет. Не надо сочинской милиции...

Он задумался. Сидел с напряженным подрагивающим жирком лицом, с выпученными глазами, которые, казалось, вот-вот прожгут дыру в иранском ковре.

– Надо самим все сделать, – обратил заговорщический взор к Сошкину Пеньков, – отобрать письмо, если это, конечно, не лажа, и заняться вплотную поисками. Переводчика я найду. Потом с парнем что-нибудь случится... Случайно случится какой-нибудь случай, – криво усмехнулся он и многозначительно глянул на Сошкина. – Ежели мы не добудем письма, есть риск, что нас опередит Хазар или вмешается кто-нибудь из местных. А нам это надо?

Сошкин отрицательно покачал головой.

– То-то и оно, – продолжал рассуждать Пеньков. – Самое верное – взять письмо, пока эти самоучки не высадились в Сочи.

– А самих их?

– Пусть в отделении посидят, там из них всю дурь выбьют, – жестко проговорил Пеньков. – Ну, Хазар, сучий потрох! Прав я был, что ему не доверял, ой как прав! – качал он головой. – Нет, с этими бандюгами всегда надо ухо востро держать. Чуть не проследишь – хлопот не оберешься! Нельзя с ними договариваться, никаких мудрых законов эти чмо не признают.

– Какие законы, – презрительно усмехнулся Сошкин, – всегда они будут нам чужими. Только и думают, как своих, с позволения сказать, партнеров наколоть. Есть еще один способ – конкретно на Хазара наехать. Как миленький все отдаст...

– А ты уверен, что у него на нас компромата нет? – с усмешкой посмотрел на Сошкина Пеньков. – Он же нас, родной, за собой потянет.

– Да, дело щекотливое, – вздохнул Сошкин.

– Вот что, Валера, давай ребят поднимай. Пусть трассу прочешут и этих самородков мне сюда... нет, пусть их в отделение доставят.

А уж я с ними поговорю.

– Лады, – Сошкин взялся за рацию.

Пеньков же поднялся с кресла и прошелся по холлу, слыша, как Сошкин отдает приказ. Он задумчиво остановился перед грудастой скульптурой, подаренной ему Хазаром. Потом взял со столика в нише колокольчик. Раздалось настойчивое позвякивание. В просторную комнату вошел высокий накачанный парень в белой футболке и черных легких брюках.

– Убери эту дрянь, – кивнул Пеньков на «Памеллу», – куда хочешь. Чтоб я этот мусор больше не видел!

Парень молча поднял статую и понес к выходу. Пенькову стало на душе чуть комфортнее, словно он избавился от агента Хазара, следящего за ним в его собственном доме. Прошаркав к креслу, он снова опустился в его мягкое нутро.

– Готово, – доложил подобострастный Сошкин. – Они их найдут. Я дал на них ориентировку.

Пеньков поднял высокий тонкостенный стакан с безалкогольным коктейлем – пепси, лед, клюквенный сок, ломтик лайма. Охладивший его тучное тело глоток был как никогда сладок. В голове крутилась одна мысль: сколько же в этой казне ценностей? Он догадывался, что немало. Сердце начинало тоскливо ныть. Он не мог даже мысленно допустить, что сокровищами завладеет кто-то другой, что ему ничего не достанется. Неожиданно он вспомнил об Артеменко, копавшем под него, Пенькова. Нет, никаких слухов не должно просочиться, иначе – прощай карьера!

От одного этого допущения Пенькову сделалось не по себе.

Он сделает все возможное и невозможное, чтобы никто ничего не узнал.

В силах ли он осуществить то, что задумал, Пеньков не спрашивал себя.

Блеск Митридатовой казны слепил его близорукие глаза, застилал сияние дня. Руки подрагивали, словно он выпил накануне лишнего. Так недолго и инфаркт заработать! – со страхом подумал он, вытирая со лба испарину. Осушив стакан с коктейлем, немного пришел в чувство. Сошкин незаметно наблюдал за шефом.

Пеньков встряхнулся. Все под контролем, он всем руководит.

Не стоит так нервничать. Сделав глубокий вздох, вице-мэр резко произнес:

– Чтоб комар носа не подточил!

– Будьте спокойны, Сергей Кузьмич.

Раздолбанный «рафик» не выдержал бешеной гонки. Где-то на полпути между Лоо и Дагомысом его двигатель начал чихать. Водила с остервенением давил на педаль акселератора, пытаясь спасти положение, но машина, дернувшись напоследок несколько раз, замерла на обочине.

– Приехали, твою мать, – водила ударил ладонями по рулевому колесу.

Пассажиры стали тоскливо переглядываться, никому не светило жариться на трассе неизвестно сколько. Тем временем водитель выбрался наружу и открыл капот. От раскаленного двигателя поднимался пар. Иннокентий тоже вышел из душной машины и подошел к водителю.

– Надолго, шеф? – поинтересовался он, подозревая, что встали основательно.

– Сейчас поедем, – без особой уверенности сообщил водитель.

Он начал ковыряться в двигателе, достал какие-то инструменты, что-то отворачивал, подкручивал отверткой регулировочные винты на карбюраторе, потом садился за руль и пытался крутить стартер, но двигатель категорически отказывался запускаться.

Остальные пассажиры один за другим тоже покинули душный салон. Иннокентий отошел в сторонку и присел на обочине дороги, глядя на море. Рядом пристроился Юрка, с другой стороны села Галина. Валька подошел после всех и встал напротив.

– Ну что, так и будем сидеть? – переводил он быстрый взгляд с Иннокентия на Юрку.

– До Сочи осталось километров десять, – прикинул вслух Иннокентий. – Что ты предлагаешь?

– Ну не сидеть же здесь до морковкиного заговенья. – Валька пожал плечами. – Можно поймать машину.

– Может, этот тип скоро починит свой драндулет... – предположила Галина.

– Сомневаюсь, – презрительно фыркнул Валька.

– Предлагаю немного подождать, – Иннокентий покосился на водилу, – а потом действительно ловить тачку. Никакого резона париться тут у нас нет.

Юрка присоединился к его мнению.

Минут через двадцать Иннокентий поднялся. Подойдя к водителю и посмотрев на его перепачканные маслом руки, он понял, что дело дрянь.

– Ну что, – он вернулся к своим спутникам, – тронулись?

Валька с Юркой достали из салона рюкзаки, а Иннокентий, отойдя в сторону от сломанного «рафика», принялся голосовать.

В это время мимо них на большой скорости промчался милицеский «УАЗ».

Он двигался в сторону Сочи, но вдруг, пролетев сотню метров вперед, остановился и стал медленно сдавать назад. Он остановился метрах в двадцати от Иннокентия, из машины выбрался мент в форменной рубашке с коротким рукавом и направился к нему. Какое-то нехорошее предчувствие зашевелилось в груди Иннокентия.

Мент с погонами лейтенанта подошел почти вплотную, цепким взглядом ощупывая лица путешественников.

– Куда путь держим? – спросил он после того, как козырнул и представился.

Иннокентия насторожил тот факт, что мент был из Анапы. «Это ведь не его епархия», – подумал он.

– В Сочи, – сказал он вслух, не став скрывать цели своего путешествия.

Галина с братом и Юркой стояли рядом, следя за разговором.

– Из Анапы? – как бы между прочим поинтересовался мент.

– Из Анапы, – кивнул Иннокентий.

– Разрешите посмотреть ваши документы?

– А что случилось, мы что-нибудь нарушили? – встрял Валентин.

– Не знаю, – мент зачем-то потрогал рукой кобуру, – предъявите, пожалуйста, паспорта.

По опыту зная, что в таких ситуациях лучше не спорить, Иннокентий вынул из кармана паспорт и протянул его милиционеру. Тот паспорт взял и посмотрел на остальных.

– Вы тоже, – с иезуитской улыбочкой добавил он.

Он долго рассматривал паспорт Иннокентия, переводя взгляд серых глаз с фотографии на лицо владельца, потом паспорт вернул и принялся так же долго разглядывать паспорта Юрки, Галины и Валентина.

Все это казалось Иннокентию каким-то плохим сном, но он-то прекрасно осознавал, что это самая настоящая реальность.

Наконец сероглазый мент вернул все паспорта, еще раз козырнул и пошел к стоявшему в отдалении «уазику».

Иннокентий проводил его взглядом. Тот забрался в салон и начал объясняться с водителем. Потом Иннокентию показалось, что он говорит по рации, то и дело кивая на них.

Ждать дальше не имело никакого смысла.

– Уходим. Быстро! – резко произнес Иннокентий, подхватил под руку Галину и, перейдя дорогу, двинулся к зеленевшим на склоне холма виноградникам.

Видимо, Валентин и Юрка тоже почуяли неладное, поэтому без споров и расспросов подхватили рюкзаки и двинулись следом.

Галина даже забыла про свою больную ногу. Иннокентий тянул ее за собой, и она бежала, не оглядываясь, почти не хромая. Валька с Юркой, хоть и были нагружены рюкзаками, неслись следом как олени. Они высоко поднимали ноги, перескакивая через камни и небольшие кусты, перепрыгивая через канавки, и вскоре нагнали Галину с Иннокентием. Виноградники были совсем рядом, когда сзади донеслось:

– Стоять, стрелять буду!

На ходу обернувшись, Иннокентий увидел, как, доставая из кобуры табельный пистолет, лейтенант пересекает дорогу. Следом за ним припустился водитель милицейского «уазика». Он был меньше ростом своего начальника, и бежать ему было труднее. Впрочем, как показалось Иннокентию, он не особенно и старался.

– Бежим, бежим, – Иннокентий потащил Галину дальше.

Она покорно следовала за ним, так и не успев понять и поинтересоваться, в чем же, собственно говоря, дело. Юрка на окрик мента чуть было приостановился, но, видя, что его товарищи уже скрылись в зарослях виноградника, кинулся за ними. Рюкзак хлопал его по пояснице, пот стекал градом по лицу и по всему телу. Он несся, как сайгак по степи, высоко подпрыгивая и оборачиваясь на бегу.

– Стоять! Стоя-ать! – неслось сзади.

Никто не обращал на крики никакого внимания. Нет, неправда. Обращали.

Все пассажиры злополучной маршрутки, вытянув шеи, глазели на разворачивающуюся на их глазах погоню. Даже водитель, бросив свой очумевший двигатель, таращился во все глаза на склон холма. Беглецы, правда, уже скрылись среди виноградных лоз, а вот менты один за другим только еще приближались к виноградным шпалерам. Лейтенант вытащил пистолет, передернув затвор, поднял руку с оружием вверх.

– Стой, кому говорю?! – орал он.

Неожиданно его нога попала в канаву, и он, вскрикнув, повалился набок. Перевернулся на ходу через голову, попытался вскочить, но тут же снова упал. Согнувшись пополам, бросил пистолет и схватился за щиколотку. Было ясно, что он подвернул ногу. Зрители облегченно вздохнули. Почему-то симпатии всех были на стороне убегавших. Возможно, потому, что они ехали в одной машине, возможно, что просто к ментам у всех жителей России и СНГ предвзятое отношение, но только «болели» все однозначно за беглецов. Водитель «уазика» с показной расторопностью подлетел к своему начальнику, корчившемуся на земле, и стал бегать вокруг него.

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, – приговаривал он, – как же вы так неосторожно-то?

– Давай, Локтев, давай за ними, – сморщившись от боли, проговорил лейтенант, – нужно их догнать.

– А вы как же, товарищ лейтенант? – Локтев не двигался с места. – Вам же помощь нужно оказать. Я сейчас за аптечкой сгоняю, там у меня бинт есть и йод.

– Идиот! – заорал лейтенант. – Давай быстро за ними!

С меня же Сошкин шкуру сдерет!

– Как же можно, товарищ лейтенант? – Водитель не трогался с места. – Давайте лучше я вашу ногу посмотрю. Никуда они не денутся. Объявим их в розыск, схватим тепленькими... Ну-ка, ногу покажите...

Я ведь кое-что в этом соображаю.

– Какой же ты тупой, Локтев! – Поняв, что спорить с ним бесполезно, лейтенант отпустил лодыжку. – На, смотри. Ты же понимаешь, Локтев, это не наш район. Сошкин велел найти этих четверых, хотя разговор, кажется, был о троих, и доставить в горотдел. Что они такого натворили, я не знаю, но ты же в курсе, Локтев, что со мной сделает Сошкин. Это же зверь, не человек! Маленький, как ты, а сколько злости! Он же с меня с живого теперь не слезет. Ой, блин, поосторожнее! – вскрикнул лейтенант.

– Сейчас, сейчас, Игорь Петрович. – Водитель стащил с ноги начальника башмак. – Сейчас наложим тугую повязку.

Бинт есть, есть в аптечке.

Оставив лейтенанта лежать на склоне, он неторопливо, основательно так, пошел к машине. Пассажиры с интересом наблюдали за происходящим, хотя самое интересное уже, конечно, было позади. Водитель маршрутки вытер руки промасленной ветошью и снова погрузился в нутро двигателя.

Милицейский водитель добрался до служебной машины, нашел аптечку и с бинтом вернулся к своему обездвиженному начальнику.

– Там рация надрывается, Игорь Петрович, – доложил он, вскрывая пакет с бинтом.

– А-а, теперь уже все равно, – махнул рукой лейтенант, – накладывай свою повязку.

Водитель ловко сделал перевязку и помог лейтенанту подняться.

– Пистолет, – показал он на валявшееся в стороне оружие.

Подняв «макаров», водитель затолкал его в лейтенантскую кобуру.

– Можно идти, товарищ лейтенант.

– Пошли, – сморщился тот от боли, попытавшись наступить на ногу.

– А вы ее подогните, – посоветовал водитель.

Опершись на плечо подчиненного, лейтенант поскакал к дороге.

– Это что, преступники были? – подала голос тетка с тройным подбородком, когда лейтенант прыгал мимо стоявшего на приколе «рафика». – Чего же они такого натворили? Сперли чего-нибудь?

Девица мне сразу показалась подозрительной...

Лейтенант ничего не ответил и, поддерживаемый своим водителем, проковылял к «уазику», где надрывалась рация. Он с трудом устроился на переднем сиденье и снял трубку.

– Пятый слушает, товарищ подполковник, прием.

– Ну что, лейтенант, как успехи, взял их? – услышал он искаженный радиопомехами голос Сошкина.

После того как лейтенант доложил ему, что обнаружил беглецов, тот считал, что дело в шляпе. Когда же лейтенант сообщил, что операция сорвалась, тот взорвался.

– Какого же хрена, лейтенант?! – заорал он в рацию. – Да знаешь, что я с тобой за это сделаю?!

– Догадываюсь, – буркнул лейтенант. – У меня травма, товарищ подполковник!

– Какая, к черту, травма? – бесился Сошкин. – Они у тебя в руках были. Как же ты, растяпа, смог такое допустить? Да я тебя... Пойдешь на перекресток, рядовым регулировщиком, мать твою!

Я тебе устрою сладкую жизнь! Ты у меня, говнюк, не рад будешь, что на свет родился. Где они, где? – вдруг он сбавил тон. – Куда они делись-то?

– Ушли через виноградники, товарищ подполковник, – заикаясь, ответил лейтенант, – а я ногу подвернул.

– Ты что же, один на задержание поехал?

– А кого еще брать-то? Нет же никого. Кто же думал, что они деру дадут.

– Ну, блядство, ну, скотство, ну, паскудство! – снова начал неистовствовать Сошкин. – Давай координаты, еще группу отправлю.

Лейтенант быстро сориентировался на местности и доложил.

– Хотя нет, не нужно группу, – вроде как сам себе сказал Сошкин. – Придется с сочинскими связываться. Ах как ты меня подставил, лейтенант, как подставил!

– Виноват, товарищ подполковник, исправлюсь.

– Конечно, виноват, еще как виноват, – бурчал начальник милиции. – Ладно, оставайся на месте, я с тобой позже свяжусь.

Рация замолкла, и лейтенант с облегчением вставил трубку в аппарат.

– Слышал? – покосился он на Локтева.

– Зверь, – сочувственно проговорил тот.

* * *

Иннокентий несся по широкому проходу между виноградными рядами, лихорадочно высматривая место, где бы можно свернуть в сторону. Такого места он не находил. Шпалеры казались бесконечными. В одном месте он все-таки заметил дыру, через которую можно было перебраться в соседний ряд.

Проскользнув туда, он подал руку Галине. Следом в дыру протиснулся Валька, за ним – Юрка. Все были с раскрасневшимися лицами, по которым ручьями стекал пот.

– Чего бежим-то? – Юрка удивленно посмотрел на Иннокентия и, достав носовой платок, вытер лицо.

– Так надо, – коротко бросил тот и помчался дальше.

Не было сейчас времени объяснять свои нехорошие предчувствия. Все равно бы никто не понял. Он и себе бы не смог сейчас объяснить, почему к ним привязались менты. Но какое-то чутье, может быть, интуиция подсказывали ему, что нужно бежать. Нужно избавиться от ментов, чего бы они там ни замыслили. У него было подозрение, что эта проверка документов и попытка их задержать как-то связаны с письмом на свинцовой пластинке.

Как о письме стало известно, он, конечно, даже не догадывался, но сомнение по поводу счастливого освобождения Вальки и Галины начало грызть его изнутри. Иннокентий отгонял от себя эти навязчивые мысли, но они снова откуда-то появлялись, терзая его. Хотя, если что-то о казне знает Хазар, при чем тут менты? Да они все там повязаны. Так уж и все? Ну, если не все, то почти все. А Юрка? Не мог ли он сболтнуть чего лишнего? Но кому и когда? Эти обрывочные мысли нисколько не прояснили ситуацию. Менты были из Анапы, значит, ниточка тянется оттуда. Каким образом они пронюхали о планах Иннокентия и его товарищей, было все равно непонятно, поэтому Иннокентий сосредоточился на дороге.

Виноградник наконец-то закончился. Впереди уходила вниз небольшая лощина, покрытая зарослями лиан и кустарников, а на другой ее стороне начинался лес.

– Нам туда, – показал он в сторону зеленых крон, которые могли бы их спасти, быть для них естественным укрытием.

Но чтобы добраться до леса, нужно было пересечь пару сотен метров открытого пространства.

Придерживая Галину за руку, он начал осторожно спускаться, постоянно ожидая, что вот-вот из виноградника выскочат менты, направят на них пистолеты и прикажут остановиться. Интересно, будут ли они стрелять?

Мы же ничего предосудительного не совершили, успокаивал он себя, но все равно считал, что стрелять менты будут. Значит, придется повиноваться.

Остановиться, сдаться? Они были уже внизу, а погони все еще не видно.

Да и крики затихли где-то далеко, еще в начале виноградника. Все равно нужно уходить.

И чем быстрее, тем лучше. Документы у них проверили, паспорта вернули.

Кому там они чего кричали, это еще доказать нужно. Он начал подниматься вверх по склону, таща за собой Галину. Как ни странно, она даже не упоминала про поврежденную ногу.

– Может, отдохнем? – не выдержал Валентин.

– До леса доберемся и отдохнем, – строго сказал Иннокентий.

– Ты у нас тут главный? – взвился Валентин.

– Считай, что так, – решил больше не спускать наглецу Иннокентий. – Все-таки интересно, почему вдруг менты нами заинтересовались?

Они стояли в глубине лощины, окруженные зарослями шиповника. Голубое небо опрокинутой чашей висело над ними, кое-где выбеленное ярким солнцем.

От кустов исходил горьковато-сладкий аромат. Море исчезло из вида, и они были затеряны среди оглушительной зелени южного края.

Иннокентий хмуро и пристально смотрел на Вальку.

– Чего ты на меня уставился? – вспыхнул тот.

– Как-то странно, – размышлял вслух Иннокентий, – зачем им понадобилось сначала ловить вас, а потом отпускать?

– Ты что, меня в чем-то подозреваешь? – продолжал артачиться Валентин.

– Хлопцы, давайте-ка сначала до леса доберемся, а потом поговорите, – предложил молчавший до того Юрка.

Иннокентий кивнул и первым стал выбираться из лощины, по-прежнему ведя за собой Галину. Но как только они шагнули в тень дубовой листвы, устная битва продолжилась. Ребята уселись прямо на землю, подогнув под себя усталые ноги. Галине предоставили пенек.

– Не иначе как ты посвятил Хазара в наше дело, – настаивал Иннокентий.

– А это еще доказать нужно, – передернулся Валентин. – Думаешь, я не знаю, чем это чревато – трепаться Хазару?

Оскорбленный, он презрительно хмыкнул и уставился на море, которое синело внизу, ленивое и спокойное.

– Мне тоже показалось странным, что нас отпустили на все четыре стороны, не в правилах Хазара это, – выразила сомнение Галина.

– А ты что, хотела париться на яхте? – с вызовом спросил Валентин.

– Я не о том, чего я хотела или не хотела, – резко произнесла Галина, – я о другом...

– Как бы то ни было, если ты действительно все рассказал Хазару, я должен знать, что именно ты... – Иннокентий не отрывал от лица Валентина испытующего взгляда.

– Да пошел ты! – крикнул тот. – И ты тоже хороша, – гневно посмотрел он на сестру, – совсем свихнулась с этим ныряльщиком!

– Заткнись! – взвилась Галина.

– Сами стали допытываться, как инквизиторы... – усмехнулся Валентин.

– Ладно, пусть это будет на твоей совести, – Иннокентий подумал, что не время выяснять отношения. – Нужно решить, что делать дальше.

Про себя он порадовался тому обстоятельству, что Валентину, кроме того, что старт в поисках сокровищ приходится на Сочи, ничего не известно.

Все-таки он правильно сделал, что не стал посвящать друзей во все подробности.

– А как мы можем решить, – язвительно проговорил Валентин, – если не знаем, куда нам надо?

– И хорошо, что не знаешь, а то бы нас уже там ждали, – поддел его Иннокентий.

– Я сразу понял, что связываться с тобой – дело гиблое, – скривился Валентин.

Он перевел недовольный взгляд на сестру.

– Ясно одно, – продолжал Иннокентий, – соваться в Сочи не стоит. Там нас вмиг сцапают. Будем двигаться параллельно берегу, но на достаточно большом расстоянии, дойдем до Молдовки, а там видно будет.

– Рискованно, – покачал головой Юрка.

– А что ты предлагаешь? – посмотрел на него Иннокентий. – На море нас может ждать Хазар, в Сочи – менты, которые с ним, по-моему, заодно. Так что ничего другого нам не остается, как только пробираться дикими тропами...

– А если подняться к Шахе и рвануть через заповедник? – предложил Юрка.

– Не надо усложнять...

– Но так было бы безопаснее, – Юрка обозрел присутствующих, ища у них поддержки.

Но ни Галина, ни Валентин не высказывались ни за, ни против. Они смутно представляли себе, где находится Кавказский заповедник и река Шахе.

– Это еще как сказать, – не согласился с Юркой Иннокентий, – заповедник охраняется, там можно запросто напороться на егерей. Попробуй, объясни им, что ты в заповеднике проездом...

Иннокентий усмехнулся.

– В Молдовке тоже полно всякого народа толчется, – горячо возражал Юрка. – Всякие историки, археологи, зеваки...

– Все это лучше, чем егеря, вооруженные и на лошадях, – решительно сказал Иннокентий.

– Чего ты с ним споришь, – приунывший Валентин позволил себе очередное язвительное замечание в адрес Иннокентия, – он же у нас все решает сам.

– Если он на самом деле уверен в том, что говорит, – поддержала Иннокентия Галина, – чего упрямиться?

– Давайте больше не распыляться, – гнул свою линию Иннокентий. – Идем на Молдовку. Но все-таки нам необходимо на время спуститься в Сочи. У нас нет снаряжения.

– Вот и иди в Сочи сам, – неприязненно глянул на Иннокентия Валентин.

– И пойду. Мы с Юркой пойдем. А вы будете нас ждать в условленном месте. Ну, отдохнули, по коням! – скомандовал он, и ребята поплелись за ним.

Пахло желудями и сырой землей. Лес густел, поднимался все выше и выше.

По тяжелой дубовой листве пробегал несмелый ветерок. То там, то здесь переливчато звенели птицы, прыгая с ветки на ветку. Пройдя километра три, ребята расположились на привал. Галина достала из рюкзака пакет с бутербродами и бутылку с пепси. Закусив, они продолжили путь. Постепенно подъем сменился ровной поверхностью, а потом перешел в спуск. Лес поредел, и перед путешественниками открылся вид на зеленую долину.

На горизонте поднимались сиреневые горы, у их подножия лежали виноградники.

Кое-где маячили кипарисы.

Ребята спустились к виноградникам. Естественным ограждением стояли пирамидальные тополя. А дальше проходила колючая проволока. На врытом в землю плакате значилось: «Научно-экспериментальное хозяйство „Заря“.

Валентин присвистнул.

– Что делать будем? – обернулся он к сестре.

Та вопросительно взглянула на Иннокентия.

Красавица-яхта «Елена» качалась на рейде Анапского порта.

На юте, развалясь в шезлонге, сидел Хазар, покуривая длинную коричневую сигарету. Рядом с ним на столике были расставлены бутылки с алкогольными и прохладительными напитками, подтаявший на солнце лед в серебряном ведерке, в многоярусной вазочке были насыпаны орехи и изюм, в хрустальном блюде янтарем и яшмой светились персики, абрикосы, виноград. На коленях у Хазара лежал небольшой плоский приборчик с жидкокристаллическим дисплеем, где на карте Краснодарского края пульсировала небольшая зеленоватая точка. Точка показывала местонахождение Валентина, которому Хазар приказал нацепить радиомаяк. Другая пульсирующая точка обозначала местонахождение и координаты Лехи, которому Хазар тоже повесил маячок.

Теперь он мог, находясь на большом расстоянии от берега, контролировать передвижение и беглецов, и своих так называемых сотрудников. Он изредка опускал глаза на дисплей, а потом снова закатывал их к голубому небу.

По правую руку от Хазара в таком же шезлонге сидел Миша – его телохранитель. Потягивая тоник со льдом из тонкостенного фужера, он внимательно глядел по сторонам: как бы кто не потревожил покой его шефа. Хотя кто бы мог здесь его побеспокоить? Но Миша старался.

Или старался показать, что старается. Профессор, которого Хазар тоже взял в путешествие – так, на всякий случай, – лежал на постели в своей каюте и игнорировал компанию.

Хазар делал маленький глоток из бокала, в котором плескалось виски с содовой и позванивали кубики льда, брал из многоярусной вазочки дольку хорошо поджаренного орешка кегеву и томно вглядывался в морскую даль. Он представлял себя этаким принцем, шейхом из сказок Шахерезады, повелителем морей.

Правда, вчера его блаженство было нарушено банальным звонком сотового телефона. Ну не было при Шахерезаде сотовых телефонов! Да и вообще, со связью было туговато. Разве что гонец примчится из-за тридевять морей... Но гонец, в конце концов, мог и подождать, а вот телефон ждать не будет. Голос Лехи был похож на скрябанье ножом по тарелке.

Подробности разговора застыли в мозгу острыми крючками.

– Да, да, – Хазар ленивым движением снял с пояса легких белых брюк мобильник, – слушаю.

– Леха здесь, – доложился его первый помощник.

– Чего там у тебя? – Хазар все-таки ждал новостей.

– Дело швах, шеф, – Леха явно нервничал, – не знаю, что делать.

– Говори толком, урод.

– Короче, только что базарил с Локтем по трубе, он сказал, что этот козел Сошкин послал взять ныряльщика и его команду, – на одном дыхании произнес он.

– Суки, – выругался Хазар, – они что, в курсе, зачем мне понадобились эти недоноски? Ах ты, Пенек, мразь такая!

– От Пенька и был такой приказ, в натуре, так Локоть сказал.

Сошка без Пенька ни шагу самостоятельно не сделает.

– Знаю, – поморщился Хазар и на некоторое время замолчал.

Гнев не давал ему возможности разжать губы. Он бушевал в глубине его неспокойной души. Как могла просочиться информация о сокровищах к Пеньку?! Кто его предал? Кто проболтался? Струна ожидания не выдержала и лопнула в его груди. От одного предположения, что Пеньков вытрясет все самое важное и ценное из ныряльщика, он взмок. А если этот человек-амфибия окажется стойким и упорным, что им помешает просто отобрать у него письмо на пластине? Тогда всему делу конец. Ему, Хазару, ничего не достанется.

– Где они? – через пару минут спросил он.

– Кто, наши беглецы? Ушли в горы через виноградник. Лейтенант пытался их преследовать, но подвернул ногу. Теперь они, наверное, далеко.

– Ага, – Хазар опустил взгляд на экран дисплея, – я их вижу. И тебя, кстати, тоже, – Хазар взял со стола физическую карту района и сравнил ее с показаниями дисплея. – Они в горах, в лесу, так что пока не дергайся. Кажется, идут вдоль побережья в сторону Молдовки.

Сковывающий его могильный холод рухнул тысячью развалившихся позвякивающих звеньев. Хазар глубоко вздохнул – слава богу, Сошкин остался с носом. Эта новость в условиях тотального невезенья была слабым, но все же утешением.

Горечь предательства кипела в нем, превращая кровь в медный купорос.

Нет, так этого дела он не оставит!

– Так чего делать-то? – произнес в трубку Леха.

– Суки! – взвился Хазар. – Что вы со мной делаете?

Убогие парнишки. Я вас в порошок сотру.

Он схватил бутылку дорогого виски и швырнул ее в море. Леха этого не видел, но почувствовал гнев хозяина.

– Я вас размажу всех, как клопов по стене, – продолжал неистовствовать Хазар. – Как вы могли их упустить?

– А мы чего? – попытался возразить Леха. – Мы их только что увидели. Даже не их, а ментов...

– У тебя одни менты на уме! – орал Хазар в трубку. – Ты своей головой думать можешь? Она у тебя для чего, сука?

– Кончай, Хазар, – попытался остановить его Леха, – мы на месте, чего делать-то?

Хазар велел Лехе и находящимся под его надзором браткам срочно прибыть домой.

* * *

Джип, за рулем которого гордо восседал Сальмон, катил по трассе, обгоняя прочие автомобили. Не говоря уж об автобусах и маршрутках. Хотя его гордая поза была все же вымученной. Руки все еще дрожали, в горле чувствовалась сушь, результат пережитого волнения. А волноваться было от чего. Хазар устроил им грандиозный концерт, подозревая всех и каждого в предательстве, пока не приказал проверить каждый уголок в своем доме. Обнаружив подслушивающие устройства во всех комнатах и в санузле, он пришел в еще большее бешенство, обрушившись на подручных с новыми обвинениями в шпионаже. Леха резонно возразил ему, что, мол, он и без «жучков» все знал, так что конкретно ему устанавливать подслушивающую аппаратуру у них не было никакой надобности. Да, за профессором они наблюдают, но только при помощи видеокамеры. Но Хазар и сам об этом знает.

Хазар на минуту задумался, дико вращая глазами, а потом вдруг разразился гневной тирадой в адрес Пенькова. Дело в том, что ментовский осведомитель Хазара Локтев доложил, что Сошкин кинул их на поимку беглецов. Локтев недоумевал, зачем Сошкину понадобились какие-то парни с девкой. Хазар сразу все просек и устроил сцену своим браткам, подозревая всех и каждого в измене.

Поняв, что его план по тихой поимке искателей сокровищ или, вернее, слежке за ними, провалился, он долго неистовствовал, хрипел, брызгал желчью, ворчал, потом впал в апатию. Несколько рюмок водки встряхнули его. Он приказал своим подопечным собираться в путь. Сам он думал отплыть на яхте и подойти к Сочи. Его утешало только одно – маячок исправно функционировал. Локтев рассказал, что разыскиваемым удалось скрыться, чему Хазар тоже порадовался. Он даже состроил рожу воображаемому Пенькову.

– Педик вшивый, – рокотал он, – вздумал со мной тягаться. Да если он хоть пикнет – не видать ему повышения.

Я его в порошок сотру!

Арсений Адольфович застал последние корчи Хазара. Он пребывал в тягостном, или, может быть, наоборот, в счастливом неведении. Импульсивный нрав Хазара не был для него откровением, но все же он в страхе отпрянул, когда Хазар набросился на него. Авторитет упрекал профессора, что толку от того, как от козла молока, наговорил много обидных вещей, так что Арсений Адольфович поспешил к себе наверх, где предался тоскливым раздумьям о судьбе ученого в наше непростое время.

Хазар же негодовал на профессора только потому, что тот был лжив и корыстолюбив. Если бы не его алчность, он, Хазар, спокойно бы отобрал письмо у этих желторотых авантюристов и сам бы вел поиски сокровищ, ни от кого не завися.

Сальмон вспоминал перекошенное от ярости лицо шефа и невольно вздрагивал.

Малыш погрузился в молчание, один Леха строил из себя Джеймса Бонда, этакого неунывающего оторвягу.

– Теперь Хазар с ума сходить будет, пока не отроет этот чертов клад, – процедил он. – Чую, ляжет все это дерьмо на наши плечи.

– Да-а, – оживился Малыш, – Хазару лучше не попадаться на глаза в такое время.

– Прямо сплю и вижу, как мы за этими лохами по лесам бегать будем! – криво усмехнулся Сальмон.

– И еще менты на хвосте, – вздохнул Леха. – Раньше все было тип-топ, а теперь мы с ними – как кошка с собакой.

– Не повезло Мише, – завистливо улыбнулся Сальмон, – представляю, что там Хазар на яхте выделывает.

– Михей у него в любимчиках, как и у Пенька, – ухмыльнулся Леха. – Слыхал, что он от него просил?

– Кого? – Сальмон обернулся.

– Да Пенек – Мишку, – хохотнул Леха. – Вот умора! Мне Мишка рассказал, когда вернулся от этого педика. Миша, говорит, ты такой красавчик, трахни меня, пожалуйста.

– Да ты чего? – заржал Малыш, трясясь всем своим громадным телом. – Ну а он чего?

– Отказался, гад, – весело произнес Леха, – расстроил папашу. Только Хазар ему велел в следующий раз согласиться, он хочет заснять его на видео, чтобы иметь на Пенька компру. Тогда уж он будет посговорчивей. А то взялся на Хазара голос повышать. Говорит, чего это ты дом поджег? А кто его поджигал? Он сам загорелся. Сами видели, сколько там бензина было... – он снова захохотал.

– Хватит ржать, – остановил его Малыш, почему-то заинтересовавшийся подробностями, – ты толком говори. Что, Пенек Мишку опять к себе вызывает?

– В натуре, – кивнул Леха, – запал Пенек на нашего Мишу чисто конкретно.

– И как же он его пытался совратить?

– Ну, пригласил его в спальню, как бы показать новые находки.

Хазар же ему подбрасывает иногда...

– Ну и?.. – нетерпеливо ерзал на мягком сиденье Малыш.

– Чего, ну и?.. – Леха посерьезнел. – Куда-то пропал, потом появился в голубом атласном халате. Распахнул его, а там ничего, представляешь? Мишка говорит, такие телеса...

– Ну и вздрючил бы старого педрилу, – встрял Сальмон.

– Вот Хазар ему и говорит: следующий раз вдуешь ему по самые помидоры. Мы это дело на видео, и Пенек у нас на крючке, въезжаешь?

– Еще бы, – отозвался Сальмон. – Тогда Хазар станет почти самым главным в Анапе. Да что там почти, – усмехнулся он, – считай, самым главным.

– А если мы еще денежки этого... Митридата найдем, – Малыш раскраснелся от предвкушения, – это же сколько бабок, ума не приложу!

– Ну, положим, с умом у тебя напряженка, – вставил Леха, – но это тебе и не нужно, – примирительно добавил он, – тебе и мускулов хватает. Зачем тебе думать?

– Ты что же, хочешь сказать, что я дурак, что ли? – напрягся Малыш.

– Да расслабься ты, – обернулся к нему Сальмон, – будут бабки, будут телки, чего еще нужно? Я себе такую же яхту, как у Хазара, куплю. Классная посудина! – Он блаженно закатил глаза. – Представляешь, я в белом костюме выхожу на палубу, а там шлюхи длинноногие, жопастые, грудастые... – Он сглотнул плотоядную слюну.

Хотел продолжить свои фантазии, но тут на горизонте появилась злополучная маршрутка, которую описал Локоть. Чуть дальше впереди стояли два милицейских «уазика». Возле них сгрудились менты, что-то бойко обсуждая.

Один из них был с перебинтованной лодыжкой. Он стоял рядом с машиной, оперевшись на крыло, и чего-то объяснял краснощекому менту с погонами капитана.

Сальмон затормозил, несколько метров не доезжая до маршрутки, возле которой уже никого не осталось, кроме самого водителя. Леха достал трубу и набрал номер. Долго никто не отвечал. Потом он увидел, как от группы ментов отделился человек небольшого роста и проковылял метров на двадцать вперед. Когда он достал из кармана телефонную трубку, в трубе Лехи щелкнул контакт.

– Локоть, чего там у вас? – спросил Леха, вглядываясь вперед.

– Ты не мог другое время выбрать? – огрызнулся Локтев. – Не видишь, у нас планерка?

– Кончай, блин, трындеть, Локоть, – Леха был настроен категорично. – Чего там у вас? Где парни с девкой? И что это за собрание?

– Это сочинские, – пояснил Локтев. – Парни с девкой от нас сдернули в сторону виноградников, лейтенант ногу подвернул, теперь на их поиски бросится вся сочинская ментовка.

– Ого, – передернул плечами Леха, – это нам не в кайф. Кстати, шеф велел тебе бабульки передать.

– Только не сейчас, Леха, ты что! – выдохнул в трубку Локтев. – Даже не думай об этом. Потом. Сейчас сочинские отвалят, потом и мы двинемся, а бабки как-нибудь вечерком мне завези, если не трудно.

– О’кей, Локоть, как-нибудь... – Леха отключил трубку. – Блядство. – Он повернулся к Сальмону. – За этими придурками будет теперь вся сочинская ментовка гоняться. Нужно что-то придумать.

– Да чего тут думать-то, – Сальмон пожал плечами, – трясти надо.

– Все бы тебе трясти, – вздохнул Леха и набрал номер шефа, чтобы доложить ситуацию.

Иннокентий вернулся к проволочному ограждению, держа в руках срезанные сучья. Он протянул один Валентину, другой – Юрке, а третий оставил себе. Ребята просунули сучья в прорехи колючки и принялись разводить их в стороны. Это заняло какое-то время. Галина уныло созерцала работу трех парней.

– А в обход как-то нельзя? – Вид развороченной колючей проволки наполнил ее безотчетным страхом.

Словно это было не проникновение на участок экспериментального хозяйства, а побег из концлагеря. Наконец образовался сносный прогал. Первым на территорию хозяйства вполз своим змееподобным телом Валентин. За ним последовал Юрка, третьей должна была стать Галина. Она с опаской посмотрела на Иннокентия, пожала плечами, выражая сомнение в целесообразности предприятия, и влезла в дыру. Иннокентий проник на территорию последним.

Насколько хватало глаз, рядами шли виноградные шпалеры. Бесконечные зеленые ряды подвязанных лоз тянулись до самого горизонта. Справа, на холме возвышался дубовый лес. Деревья, со стволами, обвитыми ломоносами, сассапарилями, плющом, казалось, не пропускали света. Сплошной изумрудной стеной стояли эти великаны.

– Не пойму, чего здесь может быть секретного, – усмехнулся Валентин.

– Ну как же, – возразил Юрий, – здесь проводят всякие там скрещивания – одних сортов винограда, например, с другими.

А ты на своих подошвах можешь принести заразу... – ...и тем разрушить планы тех, кто отдает селекции свои лучшие годы, – шутливо подхватила Галина.

– А ты, – зыркнул на Юрия, как всегда, обиженный Валентин, – не можешь принести каких-нибудь возбудителей?

– Конечно, могу, я же не стерилен, – глухо рассмеялся Юрий.

– А вы уверены, что мы правильно движемся? – поинтересовалась Галина.

– А как еще мы можем двигаться? – улыбнулся Юрий, потихоньку вживающийся в группу.

– Можно определить по солнцу, – веско сказал Иннокентий. – Нам нужен северо-восток. Что мы и имеем, – он замер на месте, глядя на расплавленный в лазури солнечный шар.

– Ага, – Юрий тоже задрал голову.

– Странно все же посреди дикой природы видеть такие ровные ряды...

Кто все это высаживал, прививал, растил? – восхищенно удивлялась Галина.

– На земле чудаков хватает, – пренебрежительно отозвался Валентин.

– Ну почему чудаков? – не согласилась Галина. – Только потому, что ты привык бездельничать и результат чужой работы тебя нервирует?

– Ничего меня не нервирует, – огрызнулся Валентин.

– Зачем опять ссориться? – с недоумением взглянул на брата и сестру Юрка.

– Это нас развлекает, – усмехнулся Валентин. – Кругом одно и то же, сплошная скука... Надо же как-то себя взбадривать!

Он бросил заговорщически-влюбленный взгляд на сестру, но та холодно проигнорировала его. Валентин надул губы и замкнулся. Иннокентий старался не думать об этой странной двоице – брате и сестре. Он решил выкинуть Галину из головы. Что он в ней нашел? Смутьянка, умеющая прикинуться иной раз ласковой кошкой! Он и не таких видывал. И потом, кто поручится, что между ней и Валентином не было сомнительной близости?

Эта парочка заслуживает усиленного внимания со стороны лучшего из мировых психоаналитиков.

Он скосил глаза на шагающую рядом Галину. Солнце трепетало в ее прядях, вспыхивая на мягких темных сгибах пушистыми искрами. Свет одевал девичью фигуру, и она казалась почти бестелесной. На ум Иннокентия пришли давно забытые строки «Ангел пробегает сквозь вспышку света...».

Нет, это наваждение. Солнце, море, дикая природа, приключения... В холодной финно-угорской дымке Петербурга непрочное очарование южных красот рассеется, он забудет Галину... А если он откопает казну Митридата?

Как сложится его жизнь? Что будет с Галиной? Он с трудом оторвал взгляд от ее парящего в солнечных лучах тела. Чуть оглянулся назад и тут же наткнулся на настороженно-внимательное лицо Валентина. Тот, без сомнения, следил за ним, ревностно и враждебно. Иннокентий презрительно усмехнулся, так, чтобы Валентин видел эту адресованную ему гримасу.

И все же, критически оценивал себя Иннокентий, он не должен опускаться до уровня этого нервного подростка.

Понемногу ландшафт справа стал меняться. Вдалеке плотной изумрудной стеной встал сад. Ливанские кедры и эвкалипты соседствовали в нем с соснами и папоротниками. Слева раскинулась апельсиновая роща.

– Красота! – щурился Юрий.

Обогнув последний участок виноградных зарослей, ребята вышли на довольно широкую дорогу, которая вела к апельсиновой роще.

На восточной оконечности сада-дендрария они заметили синий домик.

Рядом еще две небольшие постройки. Машинально они ускорили шаг. И тут услышали за спинами резкий собачий лай. Иннокентий оглянулся.

Из дома выскочил какой-то человек, по всей видимости, сторож.

Его опережала целая свора собак. Сторож что-то зычно выкрикивал, но из-за расстояния слова различить было невозможно, хотя ни для кого не являлось тайной, что звучала команда остановиться. Раздался выстрел.

В растопленном воздухе он прокатился осколками дальнего циклона. Собачий рык, порой поднимавшийся до дикого диссонирующего визга, шаровой молнией катился вслед убегавшим нарушителям порядка. От него, как от огненного шара, то и дело отделялись более быстрые зигзаги гневного лая.

– Быстрее, – скомандовал Иннокентий, хотя все и без того, повинуясь инстинкту самосохранения, рванули по дороге.

Галина снова начала прихрамывать. Она отставала. Иннокентий схватил ее за руку.

– Не могу, – заныла она, – нога болит.

– Понимаю, но выхода нет, – вскричал он, разгоряченный бегом.

– От собак не уйдешь! – задыхаясь от отчаяния, воскликнул Валентин.

Сторож между тем палил и палил. Настроен он был решительно, потому что стрелял не в воздух, а целил в беглецов.

– Ст-о-ой! – донесся до ребят истошный вопль.

Они ворвались в рощу, как стадо мустангов, уходящих от погони ковбоев.

Никто не желал, чтобы на него набросили лассо. Собаки приближались, их свирепый лай звучал в нескольких шагах.

– Садитесь на корточки все, приказываю! – оглушительно крикнул Иннокентий и рванул Галину за руку, так, что она осела на землю. – На собак не смотреть!

Юрий с Валентином переглянулись. Валентин вскинул глаза на апельсиновое дерево, но, очевидно, прикинув, что забраться на него у него времени нет, и кинув на землю рюкзак, сел на корточки. Юрий последовал его примеру. В этот момент раздался очередной выстрел, и все автоматически пригнулись. Тут-то как раз и вылетела неугомонная собачья стая. Увидев сидящих на корточках людей, собаки как будто бы растерялись. Лай, как по мановению волшебной палочки, смолк, уступив место озадаченному повизгиванию. Огромный рыжий пес, по-летнему вылинявший, с клоками жухлой шерсти на боках, обнюхал Галину. Девушка от испуга зажмурилась, трясясь как осиновый лист. Если бы не железная хватка Иннокентия, она бы не выдержала этого тщательного собачьего изучения, вскрикнула, вскочила, побежала и... оказалась бы во власти рассвирепевшего пса.

– Тс-с, – прошипел Иннокентий, привлекая шепотом другого кобеля – черно-белого, гладкошерстного, с торчащей меж задних ног «шишкой».

Пес ткнулся пару раз влажным черным носом Иннокентию в плечо, потом застыл, внимательно глядя на него. Еще две собаки, обнюхав рюкзаки, тихо сели возле них, в прямом соседстве с Юрием и Валентином. Псы пребывали в нерешительности, но в любую минуту эта их растерянность могла обернуться приступом злобы.

Сколько еще пришлось бы им сидеть в неудобных позах – одному богу известно, если бы не появление астматически покашливающего седого краснолицего старика в форменной фуражке, из-под которой выбивались пышные вихры.

– Ну, суки! – сверкал он глазами. – Что, сдрейфили?!

– Убери собак, папаша, – спокойно сказал Иннокентий и услышал возле себя сдержанный злобный рык.

– Хорошо, Мороз, – похвалил черно-белого кобеля сторож.

Странное имя было у этого недремлющего четвероногого охранника. В таком климате, на такой широте назвать пса Морозом означало проявить глубокое, поистине народное чувство юмора. А из этого следует, заключил Иннокентий, что с мужиком можно договориться.

– Ладно тебе, – Иннокентий попробовал привстать, но тут же был заново «усажен» грозным рычанием. – Что мы, преступники, что ли, что ты по нас стреляешь и псов на нас натравливаешь?

Мужик злорадно скалился, сдвинув фуражку на затылок и вытирая пот со лба тыльной стороной руки. Белые клочья усов свешивались до самого подбородка, закрывая углы рта и верхнюю губу. Старикан был очень даже похож на Ницше, что не преминул отметить про себя Иннокентий. Так он его и окрестил, мысленно, конечно. В руках у него двумя темными стволами лоснилось начищенное ружье.

Что касается немецкого занудства и дотошности, в этом Иннокентий не ошибся. Сторож не спешил проявлять гуманизм и понимание. Ему явно доставляла удовольствие эта двусмысленная и довольно опасная ситуация.

– Какого хрена забрались сюда? – сипло гаркнул он и закашлялся.

– Мимо шли, решили путь сократить, – признался Иннокентий.

– Вот я вас ментам сдам, им и объяснишь, как сюда забрел и зачем, может, они вам и поверят, – он недобро усмехнулся. – Фу, Мороз, Найда, иди сюда...

Он поманил одну из замерших в сторонке собак – черную, со смешной козлиной бородкой суку, похожую статью на догиню. Собака покорно погрузила свой мокрый нос сторожу в ладонь.

– Ух ты, моя девочка, – бурчал сторож. – Фу, Рекорд, – прикрикнул он на рыжего кобеля, который продолжал испытывать Галинины нервы.

Приструнив своих четвероногих друзей, сторож приказал нарушителям следовать за ним.

– Эк вы меня напугали, – качал он головой, – даже рацию не прихватил. А ты как думал, – посмотрел он на Иннокентия, – у нас тут цивилизация, мать ее... И вертолет вызвать могу, если надо...

Такая перспектива удручила парней. Галина вообще поникла. Она сконфуженно семенила вслед за Валентином, который от бессильного бешенства прямо-таки скрежетал зубами.

– Сейчас мы установим и причину, и следствие, – скалился довольный своим ремеслом сторож, – а то шляются тут разные...

Читать-то умеете? – Он остановился и вскинул на идущих за ним ребят безжалостные серые глаза в оплете глубоких морщин. – Тут, брат, экспериментальное хозяйство, а вы заразу разносите...

– Дядь, может, подобру отпустишь? – взмолился Валентин, упрятав на дно души злобу и раздражение.

– Ага, – сардонически усмехнулся непреклонный сторож, – отпущу... Если я всех нарушителей отпускать стану...

Он покряхтел, словно жаловался на невозможность поступить иначе – не таким вот зверским способом, вызвав ментов и сдав им по неосторожности проникших на запретную территорию людей.

– А может, договоримся? – Иннокентий пошарил в кармане, многозначительно улыбнувшись мужику.

– Взятка? – сердито сдвинул свои кустистые брови неподкупный сторож. – При исполнении служебных обязанностей?..

«Дело дрянь», – огорчился Иннокентий. Они наткнулись на не берущего взятки служащего, а это могло означать лишь одно – он сдаст их ментам. А в их положении это было равносильно провалу операции. Иннокентий встретился взглядом с Валентином.

В глазах последнего не было той застарелой вражды, которая придавала их отношениям взрывоопасное напряжение. Валентин, судя по выражению его глаз, тоже оценил ситуацию и понял, что нужно действовать быстро и решительно, но избегая ошибочных шагов и поспешности.

Сутулая спина сторожа вела их к домику. Бежать было бесполезно и даже опасно – их окружала натасканная свора псов, а у мужика было ружье. Стрелял он хоть и не метко, но смело, да к тому же, исходя из его жесткой несгибаемости и отсутствия желания поладить, ждать мягкости и понимания от него не приходилось.

Взвесив все это, Иннокентий решил, что разумнее будет пройти с ним в его избушку, а там уж, все тщательно прикинув, начать действовать.

Как бы ни был тверд и кровожаден сторож, Иннокентий все же не терял надежды с ним договориться. Если мужик не берет денег, может, он просто так, от нечего делать проявит себя как добрый человек и, покуражившись, точно барин-самодур, отпустит их восвояси.

Сторож не закрывал рта. Советы, речения, бесполезные рекомендации, солдафонские шутки, – все это пришлось выслушать ребятам, пока они не оказались перед синим домом. Две прилепившиеся к нему постройки были сараями, где дремали на насестах куры и похрюкивали в загоне свиньи. Над колодцем висело оцинкованное ведро. Две конуры, от которых тянулись к дому толстые цепи, имели весьма зачуханный вид. Крохотный огородик был треугольной формы.

Опередив всех, Мороз начал жадно лакать из грязной алюминиевой миски.

Сторож толкнул ногой деревянную дверь и замер на пороге, пропуская пойманных нарушителей.

– Давайте шустрее, – ухмылялся он, показывая почерневшие от табака и кариеса зубы, – сколько вас ждать?

Миновав сени, ребята прошли в «залу». Обстановка была уныла и бедна до слез. Зато на столе, в углу, стояла бутылка со спиртом и лежала на газете домашняя закуска – колбаса, помидоры, огурцы, банка со шпротами.

В мозгу Иннокентия мелькнула задумка. Может, выманить «Ницше» на откровенный разговор о его злосчастной судьбе? А за этим делом распить бутылочку, всучить все-таки несколько баксов и мирно распрощаться с гостеприимным хозяином?

– Рассаживайтесь, гости дорогие, – со смаком рассмеялся одышливый старик, – будьте как дома.

Он сгреб со стола рацию, которая была скрыта за газетным листом. Внутри у Иннокентия все похолодело. Галина сидела на табурете ни жива ни мертва. Валентин, картинно забросив ногу на ногу, расположился на обитом дерматином диване. Юрка примостился рядом. Он сидел не поднимая глаз. И лишь шальные взоры Валентина скользили по лицу Иннокентия.

Валька требовал ответа: что делать? Его поза являла беззаботность, но напряженные губы говорили о переживаемом им волнении.

– Зачем торопиться? – не выдержал шуршания газеты и высокомерной ухмылки сторожа Иннокентий.

– А чего откладывать? – приподнял плечи сторож. – Или ты, хлопец, думаешь, что у меня только и забот, что с вами тары-бары разводить?

С ядовитой иронией посмотрел он на дрожащую Галину. Потом перевел тяжелый пригвождающий взгляд на Валентина. Тот кусал губы, но демонстративно смотрел в сторону. Его презрительная гримаса совсем не понравилась мужику.

– Вишь ты, какие мы гордые! – хмыкнул он и повертел в руках рацию.

– Ну мы же не какие-то там злоумышленники, – продолжил свои жалкие увещевания Иннокентий. – Вы же должны понимать.

– Мне понимать не велено, велено охранять, – старик упрямо сдвинул брови.

Иннокентий вспомнил отрывок из рассказа Кафки об убогом житии железнодорожного смотрителя. Его позабавил эпизод, посвященный приезду проверяющего чиновника. Сначала чиновник держался чопорно и хмуро, словно подозревал смотрителя во всех мыслимых и немыслимых грехах, но когда закрывал регистрационный журнал, не обнаружив ни одной погрешности, превращался в другого человека. Смотритель поил его водкой, и они ночевали на одной постели, несколько часов кряду едва ли не в обнимку лежа на вонючих овечьих шкурах. Утром проверяющий нацеплял на опухшую физиономию прежнюю маску и шел на станцию. Смотритель провожал важного начальника, делая вид, что не пил с ним всю ночь и не разговаривал по душам, а потом приходил домой и, допив оставшуюся водку, заваливался спать.

Нет, этот «Ницше» был вовсе не похож на того скромного, немного угрюмого и нелюдимого, но в душе доброго смотрителя!

– Вам бы в полицаи, дядя, цены б вам не было, – зло поддел старикана раздосадованный Валька.

– Ты меня учить будешь, щенок?! – возопил дядька. – Ну погоди!

Он снял трубку с рации и надавил на кнопку связи.

– Первый, Первый, я Пятый, прием...

Иннокентий сорвался с места и, вырвав у старика трубку, зажал его голову локтем.

– А-а-а, – заорал тот, – убивают!

– Никто тебя убивать не собирается, – подскочили Валентин и Юрка.

Быстро сообразили какую-то веревку и связали смотрителю руки.

Положили его на диванчик и расселись по стульям и табуретам.

– Лучше отпустите, хуже будет, – голосил «Ницше», – я на вас собак спущу!

– Хуже не будет, дядя, – спокойно сказал Иннокентий, – мы тебя по-хорошему просили...

– Да вы же, гады, на территорию экспериментального хозяйства...

Не имеете права...

– Ты еще вспомни сталинские времена, дядя, – усмехнулся Иннокентий.

– Что вы с ним собираетесь делать? – озабоченно спросила Галина.

– А чего с ним делать, – шутливо вскинул брови Валька, – на мясо его.

Дядя шутки не понял.

– Вы что, христопродавцы, убийцы, – задыхался от гнева он, – я же верой и правдой...

– Заткнись, – прикрикнул на него Иннокентий. – Шанс тебе давали...

– Да я внук Сталина, – выдал вдруг «Ницше», – вы еще пожалеете...

– Чего? – уставился на него Юрка, который был чувствителен ко всякой мистике и к большевистской пропаганде после того, как окончил Глазуновскую академию.

– Да, да, – закивал дядя, – мои бабушка с дедушкой жили в Курейке в тысяча девятьсот пятнадцатом году. Вернее, одна бабушка, дед тогда на фронте был.

– А при чем здесь Сталин? – резонно задал вопрос Иннокентий.

– А при том, – продолжал «Ницше», – мой дед тогда на германском фронте был, а известный политссыльный Иосиф Джугашвили находился как раз в той самой Курейке. Тогда они с моей бабкой и сблизились. Он был совсем один, понимаете? Без семьи, без близких ему по духу людей, в темноте, в холоде... В окружении чужих людей. Тогда-то вот моя бабулька, добрая душа, его пожалела, а что ей оставалось делать-то? Она была настоящей русской женщиной. Приголубила его, сиротку, несчастного грузина, оставшегося... Эх, да что вам объяснять... – вздохнул «Ницше».

– Нечего его слушать, он зе крейзи, не видите, что ли? – вставил Валька. – Идти пора.

– Погоди, – вдруг встрепенулся Юрка, – а если это правда?

– Что правда? – скривился Валька.

– Ну, что он внук Сталина... – предположил Юрка.

– Ну и что, – Иннокентий пожал плечами, – нам-то что с того? Убираться надо подобру-поздорову, пока он собак не спустил или ментов не вызвал.

– А правда, там же собаки, – справедливо заметила Галина, показав на дверь.

– Что-нибудь придумаем, – Иннокентий подошел к двери, открыл ее и двинулся в сени. Снаружи было слышно глухое собачье рычание.

Он вернулся в дом, попытался открыть окна. Одно из них поддалось.

В горницу ворвался теплый летний ветерок.

– Будем уходить здесь, – сказал он.

– Ты с ума сошел, – заявил Юрка, – там же собаки.

Думаешь, они не доберутся до окна?

– Не успеют, – Иннокентий застыл посреди комнаты и изложил приятелям свой план.

– Ну, не знаю, – Юрка пожал плечами. – Я собак, например, боюсь.

– Я тоже, – робко добавила Галина.

– А ты? – Иннокентий поглядел на Вальку.

Тот немного подумал и согласился принять участие в предложенной Иннокентием авантюре.

– Можно попробовать, – кивнул он.

– Хорошо, – Иннокентий пошел в сени, – действуй по моей команде.

Он вышел в сени и слегка приоткрыл дверь. Тотчас на дверь бросилась вся свора псов. Они с грозным рычанием и лаем кинулись на Иннокентия, пытаясь просунуть в щель морды, царапая дверь здоровенными когтями.

– Собачки, собачки, – еще больше раздражал их Иннокентий, подавая голос, – попробуйте меня достать.

С собачьих морд начала падать пена, настолько они были возбуждены.

Они бросались на дверь, словно она была самым ярым их врагом, пытаясь, конечно, добраться до Иннокентия. Он придерживал дверь от мощных толчков, не давая злобным тварям проникнуть внутрь. Со страхом он думал о том, что будет, если они все-таки смогут проникнуть в дом. Так продолжалось несколько минут. Доведя несчастных животных до истерического состояния, он распахнул входную дверь и метнулся в горницу, одним движением закрыв за собой ведущую туда дверь.

– Давай, – подал он команду Валентину.

Вся свора четвероногих кинулась за Иннокентием. Он снова оставил щель между дверью и косяком. Собаки просто изнемогали от бессильной ярости.

Они ворвались в сени и стали теперь бросаться на вторую дверь, мешая и отталкивая друг друга. Каждая псина хотела первой добраться до своего обидчика. Сени сотрясались от грозного рычания, перемежаемого дикими завываниями.

В это время Валентин тихонько выскользнул в окно и, прихватив валявшуюся неподалеку сучковатую палку, начал прокрадываться вдоль стены дома к двери. Сердце у него прыгало в груди от страха, но остановиться он уже не мог. Если бы собаки его учуяли или обратили внимание на шуршавшую под его ногами траву, они наверняка разорвали бы его в клочья.

Но они были слишком заняты Иннокентием. От их истошного лая стены дома буквально вибрировали. Галина подошла к окну и выглянула наружу.

В этот момент ее брат как раз заворачивал за угол. «Осторожно», – хотела крикнуть она, но лишь прошептала это слово. Если собаки ее услышат, Вальке несдобровать. Тем временем он был уже почти рядом со входом в дом. Держа палку наперевес, хотя она вряд ли спасла бы его от собак, вырвись они наружу, он на подгибающихся ногах шагнул к двери. Валька слышал грозное рычание и скрябание мощных когтей по двери, ведущей в горницу. Последние несколько шагов он преодолел одним рывком. Захлопнув дверь, воткнул палку в землю и упер другой ее конец в дверную ручку. Теперь собаки опомнились. Оставив в покое Иннокентия, они бросились на Вальку, но было уже поздно. Они бросались на дверь, впиваясь клыками в мягкую обивку и вырывая из нее клочья ваты, но не могли ничего сделать.

– Готово, – оседая под дверью, крикнул Валентин.

Иннокентий услышал его и закрыл свою дверь на засов.

– Ну вот, – удовлетворенно сказал он, глядя на своих спутников и на смотрителя экспериментального хозяйства, – теперь можно идти.

– Стоять, – заверещал смотритель, – вы от меня так не отделаетесь.

– Тихо, дядя, – прикрикнул на него Иннокентий, – чего расшумелся? Придется тебя к стулу привязать для надежности.

– Вы не имеете права, – пытался возразить тот, но понял, что с ним церемониться не будут, и как-то сразу сник.

При помощи Юрки Иннокентий усадил «Ницше» на стул и примотал к спинке веревками. Проверив узлы, остался доволен.

– Ну что у вас тут? – в окно заглянул Валька.

Запертые в сенях собаки продолжали бесноваться.

– Сейчас идем, – удовлетворенно произнес Иннокентий.

На столе зашипела рация.

– Пятый, Пятый, ответь Третьему.

– Соседи вызывают? – Иннокентий покосился на смотрителя.

– Тебе какое дело? – огрызнулся тот.

– Ничего, подождут, – заметил Иннокентий, передавая Валентину рюкзак через окно.

– Все равно далеко не уйдете, – злобно заметил «Ницше».

– Ну, это мы еще посмотрим, – не оборачиваясь, ответил Иннокентий.

Он подал Валентину второй рюкзак, помог перебраться через подоконник Галине и сам выбрался наружу. Последним вылез Юрка. Нужно было срочно сматываться отсюда, пока кто-нибудь из соседей этого «внука Сталина» не освободил его и его злобных тварей.

* * *

Остановив запыленный джип рядом с двумя другими автомобилями, стоящими на стоянке у придорожного кафе, Леха, Сальмон и Малыш выбрались из машины. Покачивая головами, разминая затекшие шеи, они вместе двинулись к одноэтажному зданию, расположенному в полутора километрах от Молдовки.

Рядом стояла палатка шашлычника, на которую Сальмон ткнул толстым крючковатым пальцем. Под тентом на открытой террасе сидели несколько крепких парней, неприветливо поглядывая на вновь прибывших. Проходя мимо, Леха только презрительно хмыкнул: мол, мы тоже крутые.

Заказав обед, они вышли на террасу и устроились за свободным столиком, откинувшись на спинки желтых пластиковых стульев.

– Ну и долго нам здесь придется куковать? – недовольно поинтересовался Малыш, смачно сплюнув на пол.

– Хазар сказал ждать здесь, – Леха лениво пожал плечами, – значит, будем ждать. Тебе-то не все равно? Это лучше, чем по горам за этими придурками бегать.

– Да я ничего, – Малыш повел плечами, – только вон те типы мне что-то не нравятся. Чего они на нас пялятся?

– Не заводись, Малыш, – поморщился Леха, – они скоро уезжают. Видишь, уже пепси допили.

Но Малышу, видимо утомленному долгой дорогой от Анапы, хотелось размяться.

Тренажерного зала с «железом» рядом не было, зато были эти путешественники. Их тоже было трое, и они не внушали ему доверия.

Все в белых рубашках с коротким рукавом, в темных легких брюках, они походили на бизнесменов средней руки. У каждого на поясе болтался сотовый. Сотовые почему-то раздражали Малыша больше всего. Один из парней был с черными короткими волосами и большим мясистым носом, похожим на картофелину, другой был блондином с длинными, забранными в хвост волосами, а третий особо ничем не выделялся, разве что небольшим ростом и тонкими губами. Но смотрели они что-то слишком уж нагло.

Так, во всяком случае, показалось Малышу. Особенно пристально смотрел в их сторону блондин.

– Ты чего, решил в гляделки поиграть? – Малыш выпятил нижнюю губу и расширил маленькие, заплывшие жиром глазки.

Блондин то ли не понял, что он обращается именно к нему, то ли просто не обратил на него внимания, достал сигарету и молча закурил, переглянувшись со своими товарищами.

– И не кури здесь, не видишь, ветер на наш столик все несет, – громче произнес Малыш.

– Остынь, – прошипел ему Леха, но было уже поздно.

– Какого хрена ты здесь куришь? – Малыш уже поднимался со своего места.

– Ладно, посмотрим, – улыбнулся Лехе Сальмон, – пусть маленький развлечется.

– Черт с ним, пусть развлекается, – Леха махнул рукой и принялся ждать, как будут разворачиваться события.

Он не сомневался, что в случае чего придется встревать в потасовку, если, конечно, она начнется, но был уверен, что сила на их стороне.

С этими троими они справятся легко. Какие-то доходяги. Тем более курят.

Малыш уже был рядом с соседним столиком.

– Тебе чего, толстый? – блондин развернулся вместе со стулом, продолжая нагло смотреть на Малыша и пускать дым кольцами.

– Щас я тебя поставлю, – Малыш поигрывал бицепсами. – Ты что, глухой, не слышишь, что я сказал?

– Я тебя щас сам поставлю, урод, – презрительно хмыкнул блондин, и Леха сразу врубился, что они нарвались.

Таким тоном мог разговаривать только очень уверенный в своих силах человек.

– Пошел вон, – блондин вынул изо рта сигарету и плюнул на сандалии Малыша.

Тот еще не въехал, что не на того напал, и размахнулся, чтобы выбить блондину мозги с одного удара. Тот, не вставая с места, резко поднял ногу, и носок дорогого ботинка врезался Малышу в пах. Малыш мгновенно забыл, что он собирался сделать с этим наглецом, и быстренько схватился обеими руками за свои орехи. Недолго думая, блондин толкнул его ногой в мощную грудь. Малыш отлетел к своему столику, плюхнулся на пятую точку и застыл, медленно вращая глазами. Наглец повернулся к столику и как ни в чем не бывало продолжал курить. Он даже не поднялся со стула!

Леха и Сальмон вскочили почти одновременно. Теперь уже отступать было поздно. Они рванули к столику, за которым сидела троица в белых рубашках, готовые смести их с лица земли вместе со стульями. На их пути уже стояли коротко стриженный брюнет и тонкогубый коротышка. Лехе попался брюнет. Он вмазал ему с правой в голову, но тот успел пригнуться, нанеся серию ударов по корпусу. Стальной пресс Лехи выдержал эти удары.

Теперь Леха действовал осторожнее. Показав, что собирается еще раз ударить справа, он двинул левой, целя опять же в голову. Перехватив его руку, брюнет сделал короткий шаг в сторону, и Леха, перелетев через столик, приземлился почти у стены кафе.

Сальмон принял боксерскую стойку и наступал на коротышку. Он не сомневался, что завалит этого тонкогубого первым же ударом. Нужно только попасть.

Вот он уже совсем близко. Коротышке никуда не деться. На кого ты письку дрочишь?! – успел подумать Сальмон, до того как получил сзади сильнейший удар по почкам. Выгнувшись назад, он опустил руки, и тут же коротышка нанес ему удар в солнечное сплетение и, когда он, согнувшись пополам, хватал ртом воздух, добил его ребром ладони по толстой шее.

Все произошло настолько быстро, что никто из Лехиной команды не успел толком ничего понять. Откуда-то появились омоновцы в бронежилетах, и уже через несколько минут Леху, Сальмона и Малыша с защелкнутыми на запястьях браслетами заталкивали в милицейский «уазик».

* * *

Ваня бросил прощальный взгляд на пенную кромку у берега, на голубые и красные зонтики, шезлонги, лежаки, голые загорелые тела и вышел через аккуратную калиточку за пределы платного нудистского пляжа, успев состроить глазки охраннику в темно-синей форме. Развинченной походкой Ваня направился к обсаженному пальмами бульвару, вдыхая соленый ветер с моря и щуря даже сквозь черные очки «Пьер Карден» свои продолговатые дерзкие глазки. Издалека он был похож на марионетку.

Картинно выставляя худые ноги, Ваня лениво дефилировал мимо идущих к пляжу людей в шортах, майках и купальниках. Его взгляд порой задерживался на каком-нибудь привлекательном мужском теле, но быстро соскальзывал, при этом его чувственные губы чуть надувались, словно Ваня был разочарован.

На правой щиколотке у него посверкивал рокерскими металлическими бляшками широкий чернокожаный браслет. На мизинце левой руки тускло блестел плоский серебряный перстень с надписью на английском языке. Ваня был одет очень даже демократично – в джинсовые бриджи с живописными дырами на ляжках и коленях и красную майку без рукавов, на которой красовалось нервически-скандальное: «fuck off!» Несмотря на свои педерастические замашки и тридцать лет, Ваня в душе оставался вредным мальчишкой. На ногах Ваня носил очень стильные кожаные сандалии – без задников, на плоской подошве, которые держались в основном на ступне за счет колечка, куда продевался большой палец. На плече у Вани болтался модный матерчатый рюкзачок.

Он лениво приблизился к стоявшему в ряду прочих иномарок роскошному лазурному лимузину. Из машины выскочил накачанный смуглолицый парень с крупным носом и бритвенно-тонкими губами. Рубашка едва не лопалась на его мощном торсе.

Ваня насмешливо и даже презрительно наморщил свой длинный острый нос.

Громила распахнул перед Ваней дверцу. В жесте качка не было, впрочем, уничижительного желания угодить или как-то выказать свое расположение.

Скорее, он делал это из-под палки.

– Я поеду на такси, – капризно заявил Ваня и улыбнулся, демонстрируя свое превосходство.

– Черкес предупредил... – начал было парень.

– Отъебись, – Ваня томно повел плечами и, сделав грациозный разворот всем своим тощим и гибким корпусом, пошел прочь, чуть шаркая своими сандалиями без задников.

Он двигался так, как двигаются модели по подиуму. Его нисколько не смущала такая женственность, наоборот, он порой даже излишне подчеркивал гибкую плавность движений. Особенно четко вышагивал Ваня тогда, когда был чем-то взбешен или раздражен.

Лимузин медленно ехал вдоль тротуара. Носатый парень сидел впереди, рядом с шофером, и безуспешно пытался завлечь гордо шагающего Ваню.

– Черкес просил, чтобы ты приехал к нему... – не таким ледяным тоном, как минуту назад, произнес парень.

– Еся, отъебись, – жеманно, гнусавя и подергивая плечами, ответил Ваня.

Он чуть косил своими глубоко посаженными, скрытыми под очками глазами в сторону лимузина. Прохожие с любопытством разглядывали этого меланхоличного юношу, пренебрегающего такой шикарной тачкой.

– Доеду сам, – Ваня манерно вертел головой, так что она казалась закрепленной на шарнире.

Впрочем, все его тело, которое, мнилось, вот-вот рассыпется от собственной легкости или просто растает в воздухе, вихлялось, как шарик на нитке.

– Ну так что ему передать, – терял терпение Иосиф, – ты будешь или нет? Он пока дома...

– Прекрасно, – игриво грассируя «р» на французский манер, Ваня расслабленно кивнул. – Но мне нужно зайти на рынок...

– У Черкеса, что, жрачки нет? – грубо спросил Иосиф.

– У него, может, и есть, а у меня в холодильнике шаром покати, – томно вздохнул Ваня и пошел быстрее.

– Так что ему передать?

– Так уж и быть, приду, – Ваня на миг обернулся, согнул руку в локте и мягко махнул кистью.

Иосиф сплюнул, саркастически усмехнулся и приказал шоферу жать на газ. Лимузин цвета морской волны понесся по дороге, обгоняя более скромные машины, привлекая внимание прохожих и водителей.

Ваня любил демонстрировать независимость от своего покровителя. И хотя этот покровитель исправно платил за его услуги, купил ему оригинальную квартирку, которую Ваня опять же на французский манер называл studio, тщательно ударяя на последнем слоге, изящный мотоцикл «Кавасаки», оплачивал все его дорогие заскоки, клубные тусовки и путешествия за рубеж, Ваня упорно дистанцировался от Черкеса. И тогда его собеседник, наслышанный о том, что Ваню содержит Черкес, недоумевал, не придумали ли это завистники – таким независимым и разборчивым выглядел Ваня.

Он действительно зашел на рынок, купил небольшую треску, потому что позволял себе только рыбу (паровую), фрукты, орехи, овощи и минеральную воду, и, раскачиваясь всем телом, побрел к вилле Черкеса.

Белостенная вилла возвышалась на живописном пригорке, откуда открывался на море царский вид. Дом имел плавную конфигурацию, отвечая концепции «перетекающего пространства». Черкес настолько дорожил мнением Вани, который вел на сочинском телевидении передачу «Монстры мировой моды», что полностью доверился его фантазии. Правда, пригласил опытного архитектора ему в помощь. Интерьер тоже создавался по совету Вани, и Черкесу пришлось отказаться от красивого антиквариата, например, стола времен Павла Первого, старинных чеканных люстр, столика из гарнитура графа Орлова и дедовских домотканых ковриков. А все потому, что Ваня восхищался конструктивизмом и модернизмом. Гостиная в новом доме Черкеса была экипирована всяческими новейшими техническими приборами, имела строгие, но при этом не жесткие очертания, была оформлена в одной цветовой гамме. Черные вазы, имевшие форму греческих, но без каких-либо рисунков, прекрасно смотрелись на фоне бежевой мебели и стен.

Ванная комната выглядела мини-дворцом, с обитым розовым шелком стенами, с розовой плиткой и розовым шкафчиком для полотенец. Она была данью давнего увлечения Вани однотонными шелками. Черкес поначалу не мог привыкнуть к такой «бабской» обстановке, но потом смирился, видя, как приятно Ване бывать в этой чудо-комнате. Ваня от нечего делать дарил Черкесу туалетную воду и соль в изящных флаконах, так что мраморная поверхность столика, стоявшего возле овального зеркала, все менее просматривалась под многочисленными коробочками и пузырьками.

Ваня сбросил с плеча рюкзак и, сопровождаемый Иосифом, прошел прямиком в ванную. Черкес сгорал от нетерпения, плескаясь в розоватой пене.

Его широкая волосатая грудь тяжело дышала, черные глаза, похожие на горные провалы, метали молнии. Но, увидев Ивана, он, не желавший показывать, как тает перед этим вечным подростком, все же не мог сдержать радостной улыбки. Клыки Черкеса, однако, имели такую заостренную форму, что эта улыбка больше напоминала хищный оскал вампира.

– Почему сразу не приехал? – с притворной строгостью спросил Черкес.

– Я был занят...

– По пляжу шлялся? – Черкес надменно поднял подбородок и, щуря глаза, глядел на Ваню.

– Ну перестань, – Ваня встал и развинченной походкой прошел к столику. – О, новая водичка... Кто подарил?

Голос его чуть дрогнул. От ревности. Он держал в руках черный флакон Тьерри Мюллера, в то время как его глаза шныряли по столику в поиске новых парфюмерных причиндалов. Не найдя таковых, он отвинтил на флаконе пробку в виде звезды и опрокинул горлышко на подушечки пальцев. Провел ими по запястью. Поставил флакон на место и стал быстрым движением подносить и убирать руку от носа.

– Чудный аромат, роскошный, – щурился он от удовольствия, скрывая легкую обиду.

– Одна баба подарила, – вздохнул Черкес. – А у нее есть вкус...

– Так это же бабские духи, в натуре, – пренебрежительно хмыкнул Ваня.

– Ничуть, просто ты ничего не понимаешь...

Ваня снова вздохнул и примостился на кушетке, обитой розовым, в мелкий белый цветочек, гобеленом. Гобелен был прохладным, и Ваня от наслаждения смежил ресницы. Черкес поудобнее устроился в ванне. Потом укоризненно посмотрел на Ваню.

– Почему сотовый не носишь? – резко спросил он.

Ваня иронично улыбнулся, по-кошачьи потянулся и, поднявшись с кушетки, посмотрел на покровителя ясными глазами Изабеллы Росселини.

– Не хочу, чтоб нарушалось мое инкогнито, – чувственно облизнул он нижнюю губу.

– Чего? – нахмурился Черкес.

– Послушай, Вахо, – нежно взглянул Ваня на Черкеса, – я ведь и так никуда не денусь. Что-то ты в последнее время стал нетерпелив.

К тому же я – сторонник минимализма...

– Что-о? – раздраженно переспросил Черкес.

– А-а! – Ваня разочарованно и вяло махнул одной кистью. – Ну это термин такой для обозначения стиля жизни. Вещей должно быть мало, они должны быть дорогими и так далее...

– Как у моего деда в доме? – усмехнулся Черкес. – У него что ни вещь – музейная редкость.

– Да нет, – вздохнул Ваня, дивясь про себя тупости Черкеса, – я же на пальцах объясняю... Речь даже не о вещах, а о стиле существования.

– У тебя все сложно, – Черкес шлепнул ладонью по воде, – мыться будешь?

– Я, пожалуй, в свою студию пойду, – Ваня изучал свои наманикюренные ноготки, – приму душ, посмотрю какого-нибудь Бертолуччи или Антониони...

Перед мысленным взором Вани возникла его уютная квартирка.

Внутренний дворик с пальмами, со стоящим у стены «Кавасаки», небольшая, но комфортная гостиная, где на столе с ножками в виде фигурок египтян голубеет небьющееся французское стекло и горят свечи, спальня, где, скрытый от чужих глаз желтовато-шафранным пологом, низко над полом покоится застеленный синим бельем матрас, лежащий на деревянной, снабженной маленькими колесиками основе, ванная комната, облицованная черным кафелем, с модерновой полкой для шампуней и кремов, стилизованной под винтовую лестницу с никелированными балясинами, с круглой глубокой раковиной, подобно ванне снизу заключенной в плотное кольцо черного кафеля.

– Это ты называется – пришел?

– А ты вечером приезжай... с водочкой, – зевнул Ваня. – Скучно здесь.

– Во Франции веселей было?

Полгода назад Черкес, уступая настоятельным требованиям Вани, отпустил его одного на Лазурный берег. Можно себе представить, что творилось в его дикой необузданной душе, пока Ваня там забавлялся.

– А как замечательно было... – мечтательно закатил глаза Ваня. – Помнится, я арендовал старенький «Пежо», на сиденье – магнитофон и бутылка холодного «Шабли».

В ушах – Эллингтон, а сам я еду в Ниццу на джазовый фестиваль.

Представляешь, живьем услышать Нину Симон?

Но Черкес думал о другом. Он вспоминал те полные нервной тревоги дни, когда он умолял, приказывал Ване забыть эту идею, выкинуть из головы! Он даже готов был облачиться в джеллабу, покрыть на арабский манер голову светлой тканью, лишь бы угодить Ване, который в течение долгого времени приставал к нему с этой глупой затеей. И вот, едва Ваня собрался на Ривьеру, Черкес унизился до того, что согласился выступать в роли арабского шейха. Ваня, будучи натурой неугомонной и артистичной, любил всяческие розыгрыши. Черкес же в силу традиций, воспитания и дикой своей жизни, был настроен враждебно к подобным забавам. Как он ни изощрялся в просьбах, сколько ни кричал, ни грозил, Ваня был непреклонен. Только на Ривьеру и только один! Черкес в итоге плюнул, скрепя сердце дал добро. Но только после того, как Ваня пригрозил порвать отношения с ним.

– Слушай, на пляже банзай полный, – жеманно говорил Ваня, – деньги нагло предлагают... Или ты трахни, или тебя трахнут...

– Кто? – вскипел Черкес.

– А один мне вообще едва морду не набил, – не слушая Черкеса, продолжал Ваня. – Я, говорит, с зоны, – он рассмеялся тонким птичьим смехом, – с зоны... Словно это дает какое-то право свои законы везде устанавливать!

– Кто такой? – у Черкеса заходили желваки. – Я ему глаз на жопу натяну...

– Да расслабься, – томно выгнул спину Ваня и залюбовался своим отражением в зеркале. – Я ему просто сказал, мол, все понял, все о’кей... Знаешь, как на таких кретинов это действует?

Они теряются, не знают, что делать. Надо, Вахо, психологом быть, понимаешь?

В этот момент музыкально запиликал мобильник Черкеса. Тот оставил его на столике. Ваня грациозным жестом поднес к уху плоскую серебристую «Нокию».

– Слу-ша-ю, – растягивая слога, пропищал он.

– Дай трубу Черкесу, – приказал злой голос.

– А помягче, – сделал рожицу Ваня.

– Дай сюда, – Черкес слегка обтер и протянул руку.

– Ну и козлы твои дружки, – Ваня танцующей походкой подошел к ванне и небрежно передал трубку покровителю, – никакого такта...

– Да, – грозно сказал Черкес. – Что?

– Хазаровские здесь, – доложили ему. – Чего они тут забыли – я не знаю. Если они тебе нужны, подгребай к РОВД. Мы их больше держать не можем. Оружия при них не нашли, наркотиков тоже...

– Как же вы их взяли?

– Они на наших оперов нарвались в Молдовке, – хмыкнул абонент, – но им даже хулиганку трудно было предъявить, наши их в один момент заластали.

– А ты не можешь их на старый винный склад отправить? – поморщился Черкес.

– Сделаем, – ответил абонент, – только с тебя будет причитаться...

– Какой ты жадный, Валера, – презрительно произнес в трубку Черкес, выбираясь из ванны, – я и так тебя, кажется, не обижаю. О’кей, – он передал трубку Ване.

Тот секунду помедлил, томным жестом взял трубку и положил ее на столик.

– Мне нужно ехать, – Черкес с сожалением окинул стройную фигурку своего бойфренда. – Если хочешь, можешь подождать меня здесь.

– Ну уж нет, – фыркнул Ваня, – я хочу домой, отвези меня.

– Отвезу, – кивнул Черкес, растираясь розовым махровым полотенцем, – только ты жди меня. Смотри, никуда не уходи.

– Да куда мне ходить, Вахо? – Ваня краем глаза косился на мускулистую фигуру Черкеса. – Ты же знаешь, я почти никуда не выбираюсь.

– Знаю, знаю, – Черкес накинул розовый шелковый халат, – то на пляж, то на дискотеку, то на базар. Я тебе продукты через день отправляю, – укоризненно добавил он.

– Какие это продукты? – поморщился Ваня. – Твои уроды не умеют выбирать овощи. А фрукты! Какое дерьмо они мне вчера привезли... Я все спустил в унитаз. Приходится все делать самому, – с притворной горечью сказал он.

* * *

Продержав хазаровских братков в КПЗ до утра, их вызвали к дежурному.

Усадили рядком на старую деревянную скамью, перед фанерной стойкой.

Из-за стойки выглядывал дежурный офицер. Толстый и круглолицый, он и сам напоминал своих подопечных, сидевших напротив него. Только у капитана под носом топорщились густые соломенные усы.

– Ну что, хлопцы, отдохнули? – весело поинтересовался он.

– Какого черта, капитан, – хмуро зыркнул на него Леха. – За что нас задержали?

– Как то есть «за что»? – Капитан привстал из-за стойки, оперевшись на нее руками, поросшими рыжеватыми густыми волосами. – А нападение на сотрудников милиции при исполнении служебных обязанностей?

Это от пяти до восьми тянет. Скажите спасибо, что они на вас отказались писать заявление. А то бы куковать вам как минимум пятерину. Так что не выдрючивайтесь, забирайте вещички и катитесь куда глаза глядят.

Он принялся выкладывать на стойку отобранные у братков вещички: мобильные телефонные трубки, ключи, деньги, документы, записные книжки, ручки и другое барахло, изъятое при досмотре.

Леха с дружками поднялись и начали рассовывать вещички по карманам.

– Мы что теперь, свободны? – Он поднял взгляд на капитана, писавшего что-то в журнале.

– Практически да, – кивнул тот.

– Что значит «практически»? – не понял Леха.

– Вам еще нужно будет проехать кое-куда, – торопливо проговорил капитан, – для проведения следственного эксперимента.

– Так нас в чем-то обвиняют? – Леха немного разбирался в юридических тонкостях.

– Не хочешь ехать, так и скажи, – вспылил вдруг капитан, – останешься здесь еще на трое суток.

– Ладно, не шуми, – миролюбиво улыбнулся Леха, – если нужно – съездим.

– А где наша машина? – задал резонный вопрос Сальмон.

– В порядке ваша машина, – успокоил его капитан. – Кстати, нужно заплатить за стоянку.

– Сколько? – Сальмон полез в карман за деньгами.

Расплатившись и получив квитанцию от дежурного, они продолжали стоять у стойки. Тут в дежурку вошел еще один офицер, с погонами старшего лейтенанта.

– Ну что, – словно не замечая присутствующих, он посмотрел на капитана, – готово?

– Забирай, Валера, – кивнул капитан.

– Пошли, – старлей показал рукой на выход.

– Погоди, – вспомнил вдруг капитан.

Он заставил их расписаться в протоколах задержания и только тогда позволил уйти. Леха двинулся за старлеем, Сальмон и Малыш потянулись следом. Выйдя на крыльцо, Леха достал трубку и хотел отзвониться Хазару, чтобы сообщить о происшествии, но старлей остановил его.

– Успеешь, – коротко сказал он, и в его голосе послышались металлические нотки.

Лехе это не понравилось, но телефон он повесил на пояс. Джип стоял прямо перед отделением, перед ним пристроился милицейский «уазик», возле которого толпилось человек пять омоновцев. Леху со товарищи усадили в их собственный джип на заднее сиденье, старлей сел вперед, на пассажирское сиденье, а за рулем устроился небольшого росточка сержант. В «уазик» набились менты с автоматами, и небольшая колонна тронулась.

– Куда едем-то? – Леха тронул старлея за плечо.

– Узнаешь, – усмехнулся тот, – в свое время.

Предводительствуемый «уазиком», серо-зеленый джип неторопливо проследовал по центру города и направился к Молдовке. Леха немного успокоился. Теперь стало ясно, что их везут к тому самому злополучному кафе, где Малыш так неудачно выступил на блондина. Но, не доезжая нескольких километров до Молдовки, «УАЗ» свернул направо и поехал в гору. Леха снова начал волноваться.

– Не, в натуре, куда путь держим? – Он снова тронул старлея.

– Руки! – одернул тот Леху. – Говорю тебе, скоро узнаешь.

Колонна забирала все дальше от города и наконец остановилась перед воротами большого бетонного строения, напоминающего старый ангар.

– Мы чего здесь делать будем, в натуре? – Теперь уже Леха разволновался не на шутку.

– Сидеть! – прикрикнул на него старлей и выбрался из машины.

Дверцы «УАЗа» распахнулись, и оттуда выскочили омоновцы.

Направив стволы автоматов на джип, они замерли неподалеку. Поняв, что сопротивляться нет никакого смысла, Леха сделал вид, что успокоился.

Ворота распахнулись, и джип, сопровождаемый автоматчиками, вполз внутрь ангара. В такой ситуации Лехе еще бывать не приходилось. Он напрягал мозги, пытаясь понять, что происходит, но придумать ничего не мог.

Сержант тем временем выбрался из-за баранки и пошел к выходу. Автоматчики опустили стволы и вышли следом за ним.

– Эй вы, – Леха тоже выскочил из машины, – какого черта вы нас сюда привезли?

Тяжелые стальные ворота, обитые деревом, захлопнулись перед самым его носом.

– Вот блядство! – Леха схватил мобильник и принялся набирать номер шефа.

– Да, – услышал он недовольный голос Хазара.

– Шеф, это я.

– Сука, ты почему не звонишь, – заорал тот, – почему на звонки не отвечаешь?!

– Я не мог, в натуре, – закричал в ответ Леха, – вчера нас менты заластали в Молдовке, а потом отвезли куда-то за город.

– Я тебя убью, скотина! – орал Хазар. – Как это они вас взяли?

Леха ответить не успел, потому что в воротах открылась небольшая дверца, и в ангар зашли несколько человек в гражданской одежде. Первым шел мужик лет сорока с орлиным носом и резким взглядом больших черных глаз.

– Опусти, – негромко произнес он и показал на телефон.

Его приятели, направив на Леху и его товарищей стволы короткоствольных автоматов и пистолетов, встали полукругом.

– Леха, але, куда ты, на хрен, делся? – кричал Хазар, но тот уже его не слышал. Его рука безвольно упала вниз.

– К стене их, – приказал главный.

Откуда-то появились наручники, которые защелкнулись на запястьях Лехи, Сальмона и Малыша. Их подвели к бетонной стене, из которой торчали стальные скобы, и приковали к ним.

– Готово, Черкес, – доложил один из помощников старшему.

«Черкес, – пронеслось у Лехи в голове, – лидер одной из крупнейших сочинских группировок».

Несмотря на то что в ангаре было довольно душно, в груди у него похолодело.

Распахнулись ворота, и в ангар плавно въехал зелено-голубого цвета лимузин. Потом ворота снова закрылись. Опять стало сумрачно. Свет поступал только из небольших окон, находящихся под самым потолком ангара.

Черкес, с не предвещавшей ничего хорошего улыбкой, подошел к прикованным к стене пленникам и внимательно осмотрел каждого из них.

– Ты старший? – остановился он перед Лехой.

– Ну, я.

– Зачем вы здесь?

– Так, отдохнуть приехали, – сказал Леха первое, что пришло в голову.

– А что, в Анапе отдыхать нельзя?

– А здесь пляжи лучше, – соврал Леха.

– Ты мне мозги не компостируй, – свел на переносице брови Черкес, – какого черта делаете на моей территории?

– Мы же ничего такого, Черкес, – оправдывающимся тоном произнес Леха, – просто остановились пообедать, а нас менты заластали.

– Как зовут? – вроде бы смягчился Черкес.

– Я – Леха, это Сальмон и Малыш, – кивнул он на своих приятелей. – Мы с Хазаром работаем.

– Это я уже знаю, – буркнул Черкес, – я тебя спросил, зачем вы здесь? Только отвечай правду.

– Я же сказал, Черкес, – повторил Леха, – хочешь, позвони Хазару.

– В гробу я видал твоего Хазара, – передернулся Черкес. – Мелкий воришка. Я его в бараний рог согну. Говори, что вы тут делаете?

– Просто пообедать...

Черкес сделал неуловимое движение головой, которое все же заметил его помощник. Сам Черкес подошел к своей изумрудно-голубой тачке и забрался в салон, где работал кондиционер. Его помощник сделал знак троим бойцам, которые положили оружие на бетонный пол и подошли вплотную к прикованным пленникам. Сперва они били их просто руками.

Били по корпусу, голове, рукам и ногам. Те сопротивляться не могли, а если бы и могли, то не стали бы. Понимали, что одно лишнее движение – и они трупы. У Лехи то и дело звонил мобильник, но взять его не было никакой возможности. Их обрабатывали минут пятнадцать. Когда бойцы Черкеса устали, он снова выбрался из своего шикарного лимузина.

Теперь он подошел сначала к Малышу. Молча поглядел на него и поморщился, видя, как из угла губы стекает тонкая струйка крови. Потом сделал шаг к Сальмону. Тому досталось больше других. Из его покалеченного многострадального носа капали тяжелые красные сопли. Черкеса аж передернуло.

Он не любил вида крови.

– Ну что, – замер он перед Лехой, – будешь говорить?

– Скажи ему, – прогнусавил Сальмон, – они же нас здесь закопают.

– Он прав, – кивнул Черкес, – говори.

Леха молчал. Он понимал, что Сальмон, наверное, прав. Что если он не расскажет сейчас Черкесу о цели их визита, то, скорее всего, живыми им из этого ангара не выбраться. Но что будет, если он все расскажет?

Что с ними сделает Хазар? Но Хазар был далеко, а Черкес вот он, рядышком.

Тем не менее сомнения разрывали Леху на части. В какой-то момент он смирился с тем, что придется выложить все начистоту. Ведь если этого не сделает он, все равно выбьют из Сальмона или из Малыша. Но старший-то он, Леха. Поэтому и спрос с него. И сейчас, и потом, когда ему придется предстать перед Хазаром. Если придется... Лучше бы он ничего не знал!

Тогда и говорить бы ничего не пришлось.

– Ну, чего ты молчишь? – услышал он голос Черкеса.

– Мы просто отдохнуть... – снова соврал Леха.

Черкес тяжело вздохнул и снова отошел в сторону. К хазаровским браткам подошли его бойцы. Они встали в боевые стойки, готовые в любую секунду выполнить приказ хозяина.

– Не надо, – вдруг раздался голос Сальмона, – не бейте, я все скажу.

– Сука, – облегченно процедил сквозь зубы Леха, понимая, что своим признанием Сальмон спасает его.

– Говори, – Черкес подошел к Сальмону.

Его гвардия расступилась, освобождая ему место.

– У одного фраера, – шмыгая носом, начал Сальмон, – есть старинная записка. Я ее не видел, говорят, она свинцовая.

– Хорошо, – ласково проговорил Черкес, – продолжай.

Теперь Сальмон заговорил быстрее, стараясь ничего не пропустить и выражаться как можно яснее. Правда, получалось у него это не слишком удачно.

– Короче, там написано о кладе, который спрятан где-то неподалеку отсюда. Точнее я не знаю. Их трое, с ними еще одна баба. Мы должны были следить за ними и забрать клад, когда они его найдут.

– Что за клад?

– Казна какого-то древнего царя до нашей эры.

– И как же вы за ними следили из кафе? – удивленно поднял черные брови Черкес.

Сальмон замолчал. Проговориться еще и о маячке значило бы навлечь на себя гнев Хазара. Но он и так уже его навлек на свою голову.

– У одного из их группы радиомаяк, – прогнусавил он. – Хазар видит, куда они двигаются и говорит нам. Так что мы должны только ждать.

– Неплохо придумано, – похвалил Черкес. – И где же они сейчас?

– Сейчас не знаю, – покачал головой Сальмон, – мы на связи почти сутки не были.

– А вчера, где они были вчера?

– Подались в горы, немного не доезжая Дагомыса. У них маршрутка, на которой они ехали, загнулась.

– Как думаешь, – Черкес обернулся к своему помощнику, – где они могут быть сейчас?

– Это смотря куда они направлялись... – пожал тот плечами. – Если в горы, то где-нибудь у границы Кавказского заповедника, если в сторону Сочи, то могли уже добраться до города...

– Почему они не поехали дальше по трассе? – Черкес перевел испытующий взгляд на Сальмона.

– Я же говорю, у них маршрутка сломалась. Их чуть наши менты не заластали. Но ребята от них сдернули в горы.

– Значит, идут в сторону города, – сделал вывод помощник Черкеса.

– Думаю, ты прав, – кивнул он. – Одно меня волнует: слишком уж много народу за ними охотятся. Небось, большие сокровища? – Он снова поглядел на Сальмона.

– Хазар сказал: на всех хватит, – подтвердил тот.

– Ну, раз Хазар сказал, – весело рассмеялся Черкес.

Он резко развернулся и пошел к своему лимузину.

– Поехали, – сказал он, забираясь в салон.

– А с этими что, в расход? – показал на пленников его помощник.

Черкес остановился и на секунду задумался.

– Не нужно, – он брезгливо поморщился.

Потом вернулся и вплотную подошел к Лехе.

– Скажешь своему гребаному Хазару, – зло прошептал он, – чтобы на моей территории больше не появлялся. Понял?

– Понял, – сглотнув слюну, ответил Леха.

– Если встречу его или кого-то из вас, – он сделал выразительный жест, проведя ребром ладони по горлу. – Отпустите их.

Еще не веря своему счастливому освобождению, Леха облегченно вздохнул.

Он косился на братков Черкеса, снимающих с них наручники, все еще ожидая, что их сейчас расстреляют или просто перережут им глотки.

Но ничего такого не произошло. Видимо, Черкес посчитал, что Хазар и сам с ними расправится, узнав об их предательстве. Он уселся на заднее сиденье лимузина, и тот, почти неслышно урча мощным двигателем, выплыл из ангара. Команда Черкеса вышла следом за лимузином, устроилась в двух джипах, поджидавших их за воротами, и отчалила.

Иннокентий подгонял ковылявшего сзади Валентина. Тот огрызался. Проявивший понимание в момент особождения из сторожки, он снова хотел казаться независимым.

– Я устал, – говорил он с надменным выражением лица.

– А если этот усач вызовет по рации вертолет? – обеспокоенно спрашивал Иннокентий.

– Так скоро он не освободится, – упирался Валентин, еще более замедляя шаг.

Расстояние между ним и следующим за Галиной Юркой все возрастало. И он даже не пытался сократить этот разрыв. Они, правда, уже покинули запретную зону. Но кто мог знать, что взбредет в голову сторожу. Вполне возможно, что он уже освободился с помощью своих верных питомцев и накапал ментам! Они прошли не более двух километров, и хотя снова вошли в лес, основания для беспокойства были. Тем более что впереди уже брезжил просвет. Меж сплетенными кронами пробивались ослепительные солнечные лучи. Листва смягчала их, так что кустарники и трава были осенены довольно густой тенью.

– Давайте отдохнем, – заныла Галина, – у меня нога болит.

– Как раз доедим бутерброды и облегчим рюкзаки, – вторил ей Валентин. – Не станет этот козел вызывать ментов, да если и вызовет – думаете, им охота гоняться за нами по лесам?

– Не знаю, – пожал плечами Иннокентий, – погнались же они за нами из Анапы? А мы ведь ничего не нарушали, никого не убили, не ограбили... Думаю, это как-то связано с сокровищами.

– Да чего думать-гадать, – отмахнулся Валентин, – главное, не попадаться им на глаза.

– Тогда прибавь шагу, – усмехнулся Иннокентий.

Привал устроили на лесной опушке. Иннокентий поддался уговорам Галины.

Быстро проглотили бутерброды и отправились дальше. С горы открывался великолепный вид на расстилавшуюся у ее подножия долину. Вдалеке маячило село. К нему вилась, резко выделяясь белизной на фоне пышной зелени, дорога.

– Давайте остановимся, дух переведем? – Валентин кивнул в сторону села.

– Да-а, – улыбнулся Юрка, – вид живописный!

– Этот участок нужно пройти как можно быстрее, – гнул свою линию Иннокентий.

Долина, поросшая дубом и буком, утыкалась в растянувшийся вдоль горизонта хребет, напоминавший крепостную стену. Две особенно высоких горы походили на донжоны. Если бы у путешественников не ныли ноги, если бы они не тревожились душой, они бы, без сомнения, залюбовались бы открывшимся ландшафтом. Но и Иннокентий, и Галина, и Валентин, и Юрка изнемогали от усталости и беспокойства.

– А мы правильно идем? – спохватился Валентин.

– Правильно, – иронично взглянул на него Иннокентий.

Между тем по небу растянулась кипенно-белая паутина облаков. Словно клочки газовой вуали висели эти воздушные волокна.

Лиц путешественников коснулся более резвый, чем доселе, ветерок.

– Ну наконец-то, – облегченно вздохнула Галина, – может, жара поутихнет...

– Жди, – недоверчиво усмехнулся Валентин.

Село раскинулось вокруг небольшого озерца, затаившегося среди огромных дубов.

– Искупаться бы! – загорелись глаза Валентина.

– Ты же сам сказал, что нам лучше держаться подальше от кого бы то ни было, – возразил Иннокентий.

– Я говорил, подальше от ментов, не путай, – скривил рот Валентин. – Или ты думаешь, что кто-нибудь из жителей сразу настучит на нас?

– Береженого бог бережет, – откликнулся Иннокентий.

– Ничего оригинальнее не придумал? – с видимым удовольствием подковырнул его Валентин.

– Давайте условимся раз и навсегда, – Иннокентий остановился и обернулся к товарищам, – решения принимаю я.

Валентин с ироническим негодованием присвистнул.

– У каждого есть, конечно, свое мнение, – продолжал, проигнорировав злую насмешку Иннокентий, – и я его буду по возможности учитывать.

Но что касается кардинальных решений – право выбирать, что лучше для всей команды, что хуже – принадлежит мне!

– Только не строй из себя Наполеона, – с вызовом сказал Валентин, – я, например, не считаю тебя выше, чем я.

– Я не говорю, кто выше, кто ниже, – резко ответил Иннокентий, – кто не согласен, пусть уходит.

Он многозначительно посмотрел на смутьяна. Валентин улыбнулся так, словно его укусила ядовитая змея, и отвернулся.

– Хватит вам ссориться, – вмешалась Галина, – я тоже считаю, что нужно как можно быстрее снова оказаться в лесу. Успеем еще искупаться...

– Запела, – качнул головой оскорбленный Валентин.

Все уже снова шагали по проложенной меж виноградных кущ и дубов дороге.

Постепенно легкие облака, теснимые ветром, улетали куда-то назад, а с востока караваном потянулись крупные курчавые «барашки».

Ветер усилился. Теперь он трепал волосы ребят, зарывался в виноград, шевелил листву дубов. Село осталось далеко позади, а долина не думала кончаться.

– Ну и марафон, – усмехнулся Валентин.

– Еще немного, и будет лес, – Юрка выставил руку вперед и показал на затянутые в зеленый бархат горы.

По мере их продвижения дубовый лес уступил место пицундским соснам.

Ребята уже различали, что лес на горе – сосновый. Приносимые ветром облака, казалось, не успевали проплывать, они бестолково цеплялись друг за друга, прямо-таки на глазах обрастая серовато-лиловой бахромой. Теперь это были уже не острова, а целые архипелаги, слоистыми полосами пересекавшие небо. Самые дальние накрывали верхи гор и долину синим мглистым пологом, ближние – клубились и пенились, словно коктейль из молока и полыни. Зелень, игравшая под лучами солнца всеми оттенками изумруда и малахита, потускнела.

Когда ребята добрались до подножия, облака окончательно сгустились, поднялся сильный ветер. Стволы сосен откликнулись на его бурную ласку протяжными стонами. Ветви жалобно поскрипывали, словно прося пощады.

Поднимаясь выше и выше, путешественники все глубже проникали в густоту леса, таким образом становились все менее уязвимыми перед накатами ветра. Валентин то и дело таращился вверх, словно боялся, что какая-нибудь верхняя ветка не выдержит напора ветра и, обломившись, упадет ему на голову.

– По-моему, будет дождь, – Юрка на миг замер и тоже поднял глаза.

Он вытащил из рюкзака миниатюрный радиоприемник и вставил в уши похожие на черные таблетки наушники. Ничего стоящего не услышав, он снова положил приемник в рюкзак.

– Только дождя нам не хватало! – огорченно воскликнула Галина.

Красноватая здешняя почва от дождя становится скользкой, как каток.

А если дождь идет сутки-двое, ее поверхность размывается, и она, похожая на мокрую глину, забивается в сандалии, кроссовки, облепливает ноги и не дает ни малейшей возможности двигаться. Но пока под ногами было сухо, в воздухе только еще веяло дождем. Едва Галина подумала о том, что их ждет в случае, если начнется дождь, потемневшее небо, проглядывавшее в прогалах между крон, рассекла ослепительная молния. Она ударила с такой силой, что Галина вскрикнула. Но это было только начало. Небо заявляло о серьезности своих намерений многократными разрядами.

– Черт, – ругнулся Валентин, – давайте, в конце концов, остановимся.

– А как ты потом будешь идти, когда под ногами каша будет? – воскликнула Галина.

– Она права, – поддержал ее Иннокентий, – нужно идти, пока можем.

– Ни хрена тут не размокнет, – небрежно пожал плечами Валентин, показывая на кусты понтийского рододендрона. – Такая густота!

Первые капли проникли под полог леса. В эту минуту раздался дикий надсадный треск. Молния попала в самую высокую сосну, и ее верхушка, задымившись, как кратер вулкана, полетела вниз, сбитая мощной небесной артиллерией. Валентин метнулся к Галине, которая замерла на месте, оглушенная быстрым ударом молнии. Иннокентий бессознательно сделал то же самое. Оба парня одномоментно столкнули ее с опасного места и проволокли метра на три. Горящая и дымящаяся верхушка падала прямиком на нее. Все трое, обжигаясь об острые кусты, рухнули на землю. Рядом грохнулась тлеющая верхушка сосны.

Юрка со страхом смотрел на нее. Первым в себя пришел Иннокентий.

– Ты в порядке? – спросил он лежавшую ничком Галину.

Валентин сел, сгреб к себе рюкзак, которым едва не придавил сестру.

Он сидел на земле, тараща глаза на ветку, а в небе грохотал гром.

– Галка, – снова повернулся он к сестре, – ты как?

Иннокентий помог Галине подняться. Она прижалась к нему, как маленький ребенок. Валентин был слишком напуган, чтобы как-то прореагировать на это объятие.

– Ни хрена себе! – покачал он головой.

Он задрал голову, вычерчивая глазами траекторию падения скошенной верхушки. Ему на лицо упали капли теплого дождя. Пробившись сквозь игольчатую зелень сосен, они покрыли его лоб и подбородок дрожащим перламутром. Грянула еще одна молния, заставив всех вздрогнуть и посмотреть вверх. На этот раз обошлось без надлома дерева. Между тем дождь трепыхался в кронах и ветках, все глубже погружаясь в зеленую гущу. Он уже капал ребятам на затылки.

– Пошли, – скомандовал Иннокентий, обнимая Галину за плечи.

Лицо Валентина передернулось от обиды. Страх улегся, и все его внимание теперь было приковано к касающимся друг друга телами, руками и головами Иннокентию и Галине. Но от колкости он воздержался, очевидно, был слишком подавлен.

Ребята заторопились, подгоняемые дождем.

– Говорил, надо было в село зайти, – прорвало Валентина спустя несколько минут, – сидели бы, вино потягивали!

Ему никто не ответил, все торопились, словно могли опередить грозу.

Шум ливня – а это был не дождик, а именно ливень – разбивал тишину леса, наполняя его шорохом веток и воды.

Молнии все еще метались по небу, но их испепеляющие зигзаги отодвинулись к долине. Следом за их лихорадочным шнырянием припускался гром. Шум ливня сровнял землю с небом, наполняя воздух запахом мокрой листвы и почвы.

– Да-а, – неожиданно остановился Иннокентий, – думаю, нам не стоит выходить из леса.

– Мы тут все равно промокнем, – пожал плечами Юрка.

– Нам только простуды недоставало! – вздохнула Галина.

– Скажи спасибо, что тебя не долбануло то дерево, – усмехнулся Валентин.

– Даже костер не разведешь! – продолжал Юрка.

– И кругом никакого жилья! – вторил ему Валентин.

– А как вы думали, денежки просто так достаются? – решил приободрить всех Иннокентий.

– Как смешно! – хмыкнул Валентин.

Ливень усиливался. А тут еще лес начал редеть. Галина, повязавшая себе было на голову джемпер, отбросила эту затею.

Все понимали, что им не удастся «выйти сухими из воды». Небо все больше смыкалось над их головами. Они вышли на опушку, над которой висели синие клубы низких туч. Почти голое пространство преодолели бегом. Галина хромала, Иннокентий почти тащил ее на себе. Он едва не поскользнулся на мокрой траве. За опушкой снова был редкий лес.

Ребята уже промокли. Пряди волос липли к вискам, одежда – к телу. Тропинка не пошла под гору, а просто резко оборвалась. Склон навис над небольшим логом. Справа склон был более пологим, поэтому ребятам не пришлось прыгать. Они просто скатились.

Иннокентий поймал Галину, Валентин помог Юрке. Грязные, мокрые, они с надеждой обернулись к логу. Внутри было хоть и не тепло, но сухо. Иннокентий первый подполз к логу и забрался в него.

– А здесь ничего, – радостно объявил он.

Его голос на миг прорвал шумовую завесу ливня.

– Туда все равно рано или поздно потечет вода, – проницательно сказал Валентин.

– Но пока-то не течет!

Он выбрался, осторожно спустился к ребятам.

– Я больше не могу, – Галина съежилась и дрожала.

– Ну так пошли, – Иннокентий потянул ее за собой.

В лог они заползали как змеи. Чертыхаясь и вздрагивая, Галина скатилась в объятия Иннокентия. За ними последовали Юрка и Валентин.

Сняв с плеч рюкзаки, они сели прямо на землю. Галина жалась к Иннокентию, сидя на корточках. Валентин стоял на коленях. А над убегавшим вниз склоном колыхалась влажная мгла. Гора казалась островом, внизу, в долине, плавали сизые тучи, наливаясь чернильной густотой.

– Надо выкопать небольшой ров, – Иннокентий мягко отстранился от Галины.

– И чем мы будем копать?

– Нужны какие-нибудь палки...

Иннокентий попросил Юрку достать из рюкзака нож. Он спрятал его в кармане брюк, вылез из логова и стал взбираться по мокрому склону, цепляясь за траву. Трава была слишком короткая, а земля – скользкая, так что, сколько ни царапал он локтями размокшие кочки, никак не мог забраться. Наконец он изловчился и, разбежавшись – при этом рискуя навернуться и сломать руку, ногу или ребро, – преодолел опасный подъем. На самом верху он упал и вгрызся зубами в клочок травы.

Потом заработал руками, вылез и оказался под сосновым пологом. Проверил, не вывалился ли у него из кармана нож. Нож был на месте.

Он вернулся спустя несколько минут. Вручил товарищам срезанные сучья.

Несмотря на ливень, они дружно вылезли из «берлоги» и заработали.

Рыли они в течение долгого часа. Не обращая внимания на то, что на них не осталось ни одной сухой нитки, они копали и копали как заведенные.

– Не знаю, сколько эта херня продлится, – Валентин открыл рот и тут же поморщился – в рот попала вода.

– По всей видимости, долго, – кивнул Иннокентий.

Закончив свой нелегкий труд и обезопасив себя от затопления хотя бы на какое-то время, парни вернулись в лог, где дрожала от холода Галина.

– Надо посмотреть, что в рюкзаках, – сказал Иннокентий.

Сохранился один непромокший джемпер. Иннокентий взял его из рук Валентина и протянул Галине. Та вопросительно округлила глаза.

– Парни, давайте отвернемся, – с усмешкой предложил Иннокентий.

«Что это вдруг на нее нашло? Откуда такая стыдливость? И это несмотря на извиняющие обстоятельства. Хлещет ливень, а она стесняется снять мокрую майку и надеть джемпер!» – иронично, даже с оттенком раздражения, подумал он.

После того как Галина сняла майку и надела джемпер, Валентин продолжил копаться в рюкзаке. Юрка исследовал свой рюкзак. Он долго и напряженно возился с радиоприемником, но, обнаружив, что тот существенно не пострадал и восстановив связь с миром, успокоился.

Спички-то наличествовали, а вот горючего для костра не было.

– Давай спалим твою книжку, – с притворной жесткостью предложил Валентин, – в ней еще остались сухие страницы.

Книжка, которую прихватила с собой Галина, покоробилась от воды. Да, в ней действительно были сухие страницы, но что дало бы то крошечное недолговечное пламя?

– Фигушки! – Галина вцепилась в книгу.

Иннокентий заинтересовался: что же это за такой драгоценный том?

– Дай-ка посмотреть, – протянул он руку к Валентину.

Тот отдал ему книжку. «Античная лирика», – прочитал он на обложке.

– Страница, строчка, – энергично проговорил он, обращаясь к Галине.

– Сто восемнадцать, четвертая сверху... – улыбнулась она.

– Я загадал, что нас ждет, – Иннокентий стал листать разбухший том, преодолевая клейкую липкость страниц. – Ага...

Предоставь все воле божьей – боги часто горемык, После бед к земле приникших, ставят на ноги опять, А стоящих низвергают и лицом склоняют ниц...

– Здорово, – восхитилась Галина.

– Ничего «здорового» тут нет, – пессимистично процедил Валентин.

– Это кто же написал? – спросил имеющий тягу к энциклопедическому образованию Юрка.

– Архилох, – Иннокентий возвратил книгу Валентину. – Я так думаю, – добавил он, – что ночевать придется тут, поэтому нужно позаботиться о костре.

После недолгого препирательства за дровами отправились Иннокентий с Юркой. Помогая друг другу, они выбрались на пригорок, где росли сосны, и принялись искать сухие ветви. Не сразу, но все же им удалось добыть достаточное количество. Скинули вниз, а потом в несколько приемов подтащили к пещере. Основную часть затащили внутрь, а из оставшихся веток Иннокентий начал разводить костер. Он устроил его так, чтобы на него не падали струи дождя, а дым бы не заносило в лог. Костер разгорелся не сразу. Пришлось извести не меньше половины коробка спичек, прежде чем затлелось несколько тоненьких веточек. Постепенно он подкладывал более толстые хворостины, и в конце концов пламя с веселым потрескиванием начало расходиться. Сушняк хоть и промок от дождя, но еще не насквозь, поэтому ветки быстро подсыхали и горели довольно ровно. Настроение у всех сразу улучшилось. Рядом с костром воткнули колья, на которых развесили мокрую одежду. А когда подкрепились консервами, стало совсем даже неплохо.

Но за ночь ливень размыл сооруженные ребятами укрепления. Струи воды, стекавшие в логовище сначала как бы с опаской, вскоре ринулись туда проворными ручьями. Вода весело хлюпала, потом угрожающе подобралась к путешественникам. Первой что-то неладное почувствовала Галина. Едва она открыла глаза и шевельнулась, как следом за ней проснулся Иннокентий.

Они сидели в луже воды. Заворочался Валентин. Юрка же, полный снов, навеянных ему шумом дождя, этим безостановочным копошением в воздухе водных струй, спал как убитый. И это несмотря на то, что сидел он куда в большей луже, чем Иннокентий и Галина.

– Подъем, – бесцеремонно толкнул его в плечо Валентин.

Юрка распахнул свои узкие скифские глаза. Мгновение он не мог понять, что происходит. Потом весьма спокойно взглянул на свои непроницаемые для влаги часы.

– Полвосьмого, – зевнул он.

– Приехали, – разочарованно прогнусавил Валентин. – Что делать будем?

– Надо идти, – сказал Иннокентий, – от этого дождя нигде спасенья нет.

Как бы то ни было, ливень чуть стих, но все же молотил по земле и листве деревьев с прежней настойчивостью. Просто чуть поредел. Ребята, чертыхаясь и жалуясь на погоду, выбрались наружу.

– Уж лучше под дождем, чем в грязной луже, – ежась, проговорила Галина.

Они стали спускаться по размытому склону, образовав что-то подобно цепи – крепко держась за руки. Ноги скользили, а вскоре размокшая земля нагло стала забираться в сандалии и кроссовки, так что им казалось, что они идут босиком.

– Настоящий потоп, – вздохнул Юрка, когда образовавшие цепь ребята, устав поддерживать равновесие, остановились, чтобы перевести дух.

Серая пелена застилала небо и округу. Сквозь это мутное текучее стекло угадывалась лежащая меж гор небольшая долина. А дальше опять вырастала тускло-зеленая, с терпким сизым оттенком гора.

– Здесь и потеряться недолго, – криво усмехнулся Валентин.

Путешественники возобновили движение, рискуя всякий раз оступиться, поскользнуться и потянуть за собой товарищей.

– Нет, если будет какое-нибудь еще село по соседству, – морщился от падавшей на его лицо воды Валентин, – я в нем остановлюсь – плевать я на все хотел!

Склон делал плавный поворот направо. Впереди медленно вырастал естественный горный парапет, загораживая долину. Ребята покорно свернули – что им еще было делать. Нисхождение заняло все утро. Но и когда они были близки к подножию, дождь не прекращался. Он наотмашь бил по листве, шарил в зарослях самшита и лавра. Скрываться в лесу – будь он даже густ и высок, не было никакого резона. За ночь все так пропиталось влагой, что растущие под сенью сосен кустарники не оставили бы никакой возможности остаться сухим. Они росли с такой плотностью, что, пробиваясь через них, ребята непременно бы промокли.

Так что путешественникам не оставалось ничего иного, как выходить на открытое пространство.

Где-то к обеду они вышли на узкую грунтовую дорогу, тянущуюся от побережья в горы. Дождь все не прекращался, но ветер немного стих, поэтому идти было не так уж холодно.

– Нужно сворачивать, – заявил Валентин, – надоело шляться по бездорожью.

– Не забывай, зачем мы идем, – сказал Иннокентий, хотя и сам понимал, что нужно где-то немного обсушиться и пополнить запасы продуктов.

– Я-то не забываю, – возразил Валька, – только чем дальше мы идем, тем больше я сомневаюсь, существует ли вообще этот таинственный клад.

– А ты не сомневайся, – с усмешкой ответил Иннокентий. – И потом, как я понимаю, все равно ведь вам идти особенно некуда. Или я ошибаюсь?

Напоминание о взорванном доме взбесило Вальку.

– Это все из-за тебя, – закричал он и стал тыкать в Иннокентия пальцем. – Если бы не ты, ничего бы такого не случилось.

– Хватит дурить, – усмехнулся Иннокентий, – я, что ли, водил Хазара за нос?

– Да пошел ты! – фыркнул Валька.

Иннокентий поглядел на Галину, у которой по слипшимся волосам стекали ручейки воды.

– Впрочем, найти какое-то жилье нам бы не помешало, – вздохнул он. – Может, удастся раздобыть жратвы и какие-нибудь дождевики. А то мы бродим как мокрые курицы.

– Это я, что ли, курица? – вспыхнула Галина.

– Мы все как курицы и петухи, – встрял Юрка. – Давайте лучше решим, куда идти?

– Пошли вниз, там обязательно будет поселок или что-то вроде того, – все еще с гонором предложил Валька.

– Вверх безопаснее, – заметил Иннокентий, – там тоже обязательно будет какое-нибудь жилье.

– Вот и иди вверх, – Валька забросил за плечи рюкзак, который снимал, чтобы передохнуть, – а я пойду вниз.

Он решительно зашагал в сторону моря.

– Ладно, пошли, – пришлось согласиться Иннокентию.

Они не сделали и сотни метров, как за поворотом дороги появился черный, отполированный дождем джип «Ниссан Патрол». Он стоял на обочине дороги, таинственный, как египетский саркофаг. Сквозь его тонированные стекла невозможно было различить, есть кто в салоне или машина пуста.

Было такое ощущение, что мощный джип просто не мог дальше проехать по скользкой дороге. Но ведь вниз-то он спуститься мог. А он стоял тут, одинокий, как корабль в океане.

– Что-то мне это не очень нравится, – остановился Иннокентий.

– Чего ты все пугаешься? – Валька презрительно пожал плечами, даже не замедлив хода.

И снова Иннокентию, Юрке и Галине пришлось идти следом. Не могли же они бросить одного этого вздорного мальчишку!

Когда они проходили мимо «Ниссана», Иннокентий попытался заглянуть внутрь салона, но ничего не увидел. Неожиданно распахнулась передняя дверца, и на дорогу выбрался крепкий парень. Это был настоящий качок.

Его бицепсы выпирали через тонкий обтягивающий джемпер, а на лице играла не предвещавшая ничего хорошего ухмылка.

– Стоять, – приказал качок и выудил откуда-то вороненый пистолет «ТТ».

Это был веский аргумент, поэтому все замерли на месте от страха.

– Кто такие? – парень продолжал допрос.

– Туристы, – опомнился первым Иннокентий, – мы здесь путешествуем.

– Что-то не слишком вы похожи на туристов, – недоверчиво покосился на него качок. – Не про вас ли говорил Черкес?

Как говорится, на ловца и зверь бежит, а?

Он внимательно и в то же время насмешливо оглядел промокшую четверку.

– Мы не знаем никакого Черкеса, – покачал головой Иннокентий, – ты нас с кем-то путаешь.

– Может, путаю, а может, нет, – небрежно улыбнулся качок, – а ну, давай в машину, там разберемся. Сейчас пацаны из деревни вернутся, – поглядел он наверх, где за поворотом терялась дорога, – сразу и тронемся. Они же там вас ищут.

– Не нужны нам никакие пацаны, – попытался возразить Иннокентий, – и нечего нас искать. Я говорю, ты нас с кем-то путаешь.

– Ух ты, какой разговорчивый, – качок напрягся так, что сморщилась кожа на лбу. – Давай в машину, быстро, вместе со своими приятелями. И с приятельницей... – Он сально улыбнулся.

Иннокентий инстинктивно заслонил Галину собой.

– Никуда мы не поедем, – твердо сказал он, чем разозлил накачанного парня.

Тот сделал несколько шагов к нему и ткнул стволом пистолета ему в грудь.

– А это мы сейчас поглядим. – Он взвел курок и, раздувая ноздри, в упор посмотрел на Иннокентия.

Ситуация казалась критической. Иннокентий не понимал, чего от них понадобилось какому-то Черкесу, но он почти не сомневался, что качок прав, и ищут они именно его, Иннокентия, и его друзей. Вероятно, все это было связано с сокровищами Митридата. Непонятно только, как об этом могло узнать столько народа? Начиная с ментов и заканчивая этими отморозками. Иннокентий ни секунды не сомневался, что если они попадут в лапы братков, то они наверняка вытрясут из него всю информацию.

Если бы он был один – тогда другое дело, тогда можно было еще сопротивляться. Но с ними была Галина. Если они пригрозят с ней расправиться, он выложит им все. Тогда – прощай мечты о безбедной старости, о путешествиях по миру... И все из-за этого тупого ублюдка, расставившего ноги и держащего его на мушке? Он еще и улыбается, гнида! На Иннокентия накатила такая волна злобы, что он больше уже не раздумывал.

– Ладно, – кивнул он, – пошли.

Качок разомлел от своей силы. Это-то его и сгубило. Иннокентий поднял колено и что было сил всадил его между ног стоявшему перед ним кретину.

Одновременно он ударил обеими руками по пистолету справа налево, чтобы этот чудик не пристрелил его с испугу. Уже сгибаясь от чудовищной боли, парень все же успел надавить на курок. Выстрел эхом отразился в горах, и его можно было принять за раскат грома. Пуля вонзилась в дорогу неподалеку от джипа.

– Уй, блин... – еле слышно выдавил из себя качок, выпуская пистолет из ослабевших рук.

Галина, прикрыв рот руками, чтобы не закричать, глядела на происходящее широко раскрытыми глазами.

Когда голова парня опустилась достаточно низко, Иннокентий сделал шаг назад, чтобы было удобнее, и врезал ему ногой по физиономии. Рисковать было нельзя, нужно было сделать так, чтобы он не скоро очухался и не успел их скрутить. Из носа качка брызнула кровь, смываемая струями дождя, а сам он, издав еще один стон, завалился набок и остался лежать на дороге.

Быстрее других, как ни странно, опомнился Юрка. Он неуклюже подскочил к распростертому на дороге телу и схватил пистолет.

– Мамочки, что теперь будет? – прошептала Галина.

– Уходить нужно, – заторопился Юрка, – пока он не очухался. А здорово ты его, – восхищенно добавил он и с восторгом посмотрел на Иннокентия. – Где научился?

Объяснять было некогда. Качка оттащили в сторону, чтобы не мешался на дороге, и Валька, оглядываясь, стал спускаться вниз.

– Погоди, куда ты? – остановил его Иннокентий.

Он подошел к джипу и заглянул в салон.

– Прокатимся? – посмотрел он на товарищей. – Ключи на месте.

Долго уговаривать никого не пришлось. Уже через минуту в машину забросили рюкзаки и расселись сами. Иннокентий устроился на водительском сиденье.

Отлично отрегулированный двигатель завелся с пол-оборота. Правда, развернуться на узкой дороге оказалось не так-то просто. Все же и этот маневр Иннокентию удался.

– Теперь будем путешествовать на машине? – весело произнес Валька.

– А ты сам-то как думаешь? – посмотрел на него Иннокентий.

– А мне думать не нужно, – пожал плечами Валька, – ты же у нас самый умный. Вот ты и думай.

– Хорошо, – кивнул Иннокентий, – раз ты согласен, сделаем так. На первом же перекрестке, если он будет, бросим машину и пойдем пешком.

– Это еще зачем? – недовольно поинтересовался Валька.

– Ты что, не видишь, что ли, – встряла в разговор сестра, – за нами половина Краснодарского края гоняется? Если мы будем на машине, нас вычислят в два счета.

Иннокентий бросил на нее благодарный взгляд за то, что она вбивает такие простые истины своему братцу. Юрка тоже не спорил. Идти так идти.

Стеклоочистители работали на полную катушку и едва справлялись с потоками падающей с неба воды. Хляби разверзлись. По дороге тоже лились потоки.

Она сделалась скользкой, как расплавленное масло. Джип шел на первой передаче, и Иннокентию с большим трудом удавалось удерживать его от заноса. Было удивительно, как в такую погоду сюда добираются люди.

А ведь дожди в этих краях не редкость. Неожиданно на одном из особо крутых поворотов машина пошла юзом. Иннокентий работал рулем и педалями, стараясь вновь обрести сцепление с грунтом, но джип несло прямо. Передний мост он включил сразу же, как только начал разворачиваться, но даже четыре ведущих колеса не помогали. «Ниссан» медленно, но верно тащило к обрыву. На лбу Иннокентия выступила испарина. Он представил, что с ними будет, если ему не удастся сладить с машиной. Упасть с высоты нескольких десятков метров означало погибнуть. На кой черт они вообще сели в эту дурацкую машину?!

Он надавил на педаль акселератора, и ему показалось, что джип начал слушаться руля. Он поставил колеса параллельно направлению движения, уловил момент и начал медленно отворачивать от пропасти. Кажется, получилось. До края дороги оставалось не больше десятка метров, когда тяжелая машина наконец стала управляемой. Правая нога так и тянулась к педали тормоза, но это бы наверняка ухудшило положение. Тогда бы их никто не смог спасти. В салоне стояла напряженная тишина. Все понимали, чем могла закончиться эта поездка. Галина, сидевшая сзади, с такой силой вцепилась руками в переднее сиденье, что у нее побелели пальцы.

Она зажмурила глаза, приготовившись к самому худшему, но не кричала, не дергалась, понимая, что этим только будет нервировать водителя.

Юрка уперся обеими руками в приборную панель, словно пытался остановить приближение пропасти. Даже Валька затих, сидя рядом с сестрой.

Есть! Колеса все-таки зацепились за дорогу. На обочине было немного камней, они-то и спасли ситуацию. Да еще умение и выдержка Иннокентия.

Прошуршав шинами по самому краю обрыва, «Ниссан» ушел влево.

На прямом участке дороги Иннокентий медленно сбавил скорость и плавно остановил джип. Ноги в коленях дрожали, все тело было мокрым от пота.

Он откинулся на спинку сиденья и облегченно вздохнул.

Иннокентий позволил себе лишь короткую передышку: времени на отдых не было. Дружки качка могли вернуться и броситься в погоню. Хоть они и были пешком, но в такую погоду да на горной дороге, напоминавшей каток, они могли бы состязаться в скорости с медленно плетущимся джипом.

В какой-то момент Иннокентий даже пожалел, что не оставил «Ниссан» на своем месте. Раздосадованные оплошностью своего приятеля, они бы точно свалились в пропасть. Впрочем, это было не более чем предположение.

Попетляв по горному серпантину пару километров, Иннокентий свернул с дороги вправо и повел машину по бездорожью к небольшой рощице. По относительно ровной, хотя и скользкой, поверхности «Ниссан» шел вполне прилично. Загнав джип в лес, Иннокентий заглушил двигатель.

– Пусть думают, что мы возвращаемся назад. Это может ненадолго сбить их с толку.

Юрка с Валькой снова надели рюкзаки, и все двинулись в обратном направлении, то есть к цели своего путешествия.

Если она вообще существовала, эта цель...

* * *

Хазар сидел после ужина в своей каюте и потягивал коньяк, закусывая его дольками лимона, посыпанными сверху сахарной пудрой и кофейным порошком. По иллюминаторам яхты барабанил затянувшийся дождь, а у него было неплохое настроение. Даже несмотря на то, что братки Черкеса, этого мужлана, отмудохали Леху и его команду. Сперва он, конечно, вспылил. Даже хотел прикончить Сальмона, выдавшего тайну митридатовской казны, но потом остыл. Пусть Черкес думает, что он, Хазар, испугался и вернулся в свою Анапу. Еще посмотрим, кто кого. Время от времени Хазар кидал взгляд на дисплей, чтобы убедиться, что маячок исправно посылает сигналы. У него есть неоспоримое преимущество, он знает, где находятся эти искатели сокровищ. Поэтому ему остается только ждать.

Сокровища, если, конечно, они вообще существуют, найдутся, и тогда он наложит на них лапу. А Черкес останется с носом. Хазар растянул губы в презрительной усмешке. Его и без того узкие глаза превратились в щелочки.

Протянув руку к столу, он нажал на спрятанную под столешницей кнопку.

В каюту почти мгновенно вошел Миша.

– Позови профессора, Михаил, – попросил он телохранителя.

Тот молча кивнул и вышел за дверь. Вскоре дверь снова распахнулась, и на пороге, каммингсе, как он называется на море, возникла сутулая фигура Арсения Адольфовича.

– Садись, Адольф, – Хазар показал на свободное кресло. – Давай коньячку выпьем. Возьми там себе рюмку. – Он махнул в сторону шкафа.

Профессор достал себе пузатую коньячную рюмку и устроился в кресле.

Хазар наклонился к столу и налил ему.

– А что, Адольф? – После того как они выпили, Хазар снова сузил глаза. – Эта казна Митридата, она действительно существует?

– Точными сведениями на этот счет история не располагает, – уклончиво ответил профессор.

– А чем она вообще располагает, твоя история?

– Эдуард Васильевич, – официальным тоном заявил профессор, – вы не могли бы разговаривать со мной в другом тоне?

– Чего, чего? – Хазар округлил глаза.

– Я попросил бы более вежливого к себе обращения, – выдавил профессор.

– Ты чего это загоняешься, Адольф? – Хазар даже привстал с кресла и поставил рюмку на стол. – Не забывай, кто тебе дает работу и кормит тебя. А разговариваю я с тобой так, как ты того заслуживаешь.

Думаешь, я не знаю, что ты прикарманиваешь мои находки с раскопов?

Я закрываю глаза на твои шашни с секретаршей, которая отсасывает у тебя, и я еще должен с тобой вежливо базарить? Да ты меня обкрадываешь прямо на глазах!

У профессора отвисла челюсть. Он и предположить не мог, что Хазару известно о его коллекции. А он, оказывается, все знает! И про секретаршу тоже. Это было ужасно!

– Это достояние нашей страны, – пробормотал профессор.

– Кончай, Адольф, – поморщился от раздражения Хазар, – нечего из себя целку-то строить. Я пока еще из ума не выжил. Мозги будешь компостировать кому-нибудь другому, понял?

Арсений Адольфович вяло кивнул.

– Вот так-то, – Хазар вновь наполнил обе рюмки. – Ты, Адольф, не юли и будешь жить как у Христа за пазухой, – нравоучительно добавил Хазар. – Знаешь, зачем я тебя взял с собой?

Профессор отрицательно помотал головой.

– Тут у одного поца малява появилась, – начал Хазар. – Говорят, что отправлена самому Митридату.

– Эвпатору? – профессор вытянулся в струнку.

– Митридату, я тебе говорю, – повысил голос Хазар, досадуя на непонятливость профессора. – Малява на свинцовой пластинке, – пояснил он. – Как ты считаешь, может такое быть в натуре?

– В принципе? – переспросил профессор.

– В натуре, в принципе, – кивнул Хазар. – Так может или нет?

– Если это действительно так и такой документ существует на самом деле, то это редчайшее событие. Для того чтобы подтвердить его подлинность, нужно провести тщательную экспертизу, – волнуясь как мальчишка, заявил профессор. – Необходим спектральный анализ, хорошо бы провести проверку на радиоактивность...

– Ну ты загнул, Адольф, – усмехнулся Хазар. – А на глаз не можешь?

– Могу, – вздохнул профессор, – но не гарантирую.

А где эта пластина? – напряженно глядя на Хазара, спросил он.

– У Кеши, – Хазар кинул взгляд на дисплей, – у одного ныряльщика. Да ты его, наверное, видел, когда он из дома этих родственничков убегал.

– Но где он ее нашел? – не выдержал профессор.

– Откуда я знаю? – Хазар поднял рюмку, сделал маленький глоток и положил на язык дольку лимона. – Но у меня есть один фраер, который может мне эту пластину добыть. Ты сможешь ее прочитать?

– Прочитать? На древнегреческом?

– Не знаю, на каком они там писали.

– Древнегреческий я хорошо знаю, – сглотнул слюну профессор. – Когда будет послание?

– Я должен быть уверен, что ты переведешь все правильно, а не будешь крутить мне мозги.

– Ну что вы, Эдуард Васильевич, как можно?

– Можно, можно, – лениво махнул рукой Хазар. – Ладно, иди. – Он безапелляционно показал на дверь. – Завтра перетрем все подробнее.

Профессор послушно поднялся с кресла и поплелся к выходу. Перед самым его носом дверь распахнулась, и в каюту заглянул Ник.

– Шеф, – он показал назад большим пальцем, – там капитан говорит, шторм усиливается, нужно с якоря сниматься.

– Пусть снимается, – согласился Хазар, – только далеко от этого места не отходит.

Около восьми вечера, основательно поплутав по размокшим дорогам и бездорожью, Иннокентий, Галина, Валентин и Юрка достигли берегов неведомой им реки. Она была вспученной от дождя, серой, бурливой и враждебной.

Создавалось впечатление, что она течет с самих небес. Ее русло проходило меж двух скатистых подъемов, а гора, с которой в безудержном потоке свергалась ее кипучая, пузырящаяся лента, оставалась спрятанной в густой мгле цвета голубиного крыла. Русло преграждали огромные валуны, по берегам лепился зеленый кустарник. Вспененная вода, кипя белым бешенством – как будто она только и делала, что протестовала против сковывавшего ее произвола гор – на чуть более пологом участке, к которому как раз и вышли путешественники, стелилась быстрой пенной стремниной, словно принявший горизонтальное положение распластанный водопад. А спускаясь ниже, одевалась серой поволокой. Было непонятно, падает ли дождь с неба, или это река посылает вверх разгневанную энергию своих струй.

– И как нам туда перебраться? – Валентин глотал дождь. – Нужно быть сумасшедшим или каскадером.

– Река-то, видно, неглубокая, – сказал Иннокентий, всматриваясь в бурлящую воду. – К тому же есть валуны.

– А если не удержишься? – продолжал Валентин. – Как попрет – костей не сосчитаешь...

– Да что костей, – подхватил Юрка, – захлебнешься вмиг.

– Впечатление, что она неглубокая, может быть обманчивым.

– Конечно, – согласился неохотно Иннокентий, – из-за ливня она вспухла...

Он вопросительно посмотрел на Галину, потом перевел взгляд на Юрку и Валентина.

– Но вечно же торчать мы здесь не можем! – воскликнула девушка.

– Надо рискнуть, – просветлело лицо Иннокентия, – тем более у нас есть веревка.

Юрка снял рюкзак, поставил его на скользкие камни.

– А ведь еще пара дней такого дождичка – и нас ждет настоящее наводнение! – покачал он головой.

– Тем более нельзя медлить, – решительно произнес Иннокентий.

– Единственный плюс во всей этой чертовщине, – улыбнулась Галина, – что нас не будут по такой погоде искать.

– А это немаловажно, – энергично сказал Иннокентий. – Я пойду первым, кину веревку. Ты, Юрка, будешь держать тот конец, а Валька с Галиной будут перебираться, крепко за нее держась. Все понятно?

– Нет, это самоубийство, – покачал головой Валентин. – Видно же, что река поднялась! Ты что, плыть вздумал и нас за собой тащить? Ты-то, может, и выплывешь, ты – профессионал, а мы точно утонем. Зачем мне сокровища, если, разыскивая их, я сдохну, как пес?

– Ты ему давала в детстве книжки про приключения читать? – с усмешкой повернулся Иннокентий к Галине.

– Давала, – ответила она.

– Тогда, Валя, ты должен знать, что ничего просто так не дается.

Назови мне хоть одного авантюриста, который бы не рисковал жизнью?

Иннокентий обернул веревкой талию. Юрка нацепил на плечи рюкзак. Иннокентий, сопровождаемый испуганно-напряженными взорами товарищей, направился к руслу. Едва он погрузил ногу в воду, как тут же ощутил ее дикую энергию, готовую его снести, как сухое дерево. Юрка шел за ним, не зная, надеяться ему или отчаиваться. Иннокентий сделал еще один шаг по каменистому дну и погрузился по пояс. Еле удержался за веревку и быстро вылез из воды.

– Нет, так не пойдет, – вздохнул он.

– Я ж говорил! – торжествовал Валентин.

– Что же нам делать? – отчаивалась Галина.

– Нужно искать другое место для перехода, – Иннокентий сцепил зубы.

– Пошли вниз, – предложил Валентин.

– Нет, – покачал головой Юрка, – там река разливается шире, а плыть по ней невозможно.

– Нужно подниматься, – согласился Иннокентий.

Взбираться вверх было страшно неохота, но другого выхода не было.

– На кой черт нам в глухомань забиваться? – роптал капризный Валька. – Думаете, там где-то будет узкое место? Так можно полжизни ходить...

– По крайней мере посмотрим, – сказал Иннокентий, – вдруг повезет...

– Вдруг только дети бывают, – язвительно пошутил Валька.

Подъем вдоль русла требовал отойти от берега. Выше топорщила горбатую спину коричнево-серая скала. Крутой склон, спускавшийся к шипящей реке, не оставлял возможности для ходьбы. Путешественники взошли на его вершину, обойдя с северо-западной стороны. Отсюда открывался более полный вид на реку. Они могли уже различать в тумане не вершину, но верхнюю часть горы, откуда бежала эта строптивая речка. Да, действительно чуть выше по течению река образовывала более опасную, но узкую стремнину.

Взбираться еще выше не имело смысла – там поток рушился с силой водопада. Под тонким вибрирующе-бурлящим слоем воды темнели спины коварных валунов. Ширина реки здесь была не больше четырех метров.

Довольно крутой склон не был предназначен для осторожного спуска.

По нему нужно было бежать или, вернее, скользить, пока нога не ступит на еще более опасный, затаившийся меж мелькающих струй валун. А потом прыгать на другой камень – и так пока не доберешься до противоположного берега.

– Я чувствую себя не готовым к такой физкультуре, – прикинул в уме все «за» и «против» Юрка.

– Это только кажется... – упрямо возражал Иннокентий.

– Можно запросто поскользнуться, – вздыхал скульптор.

– Какого черта сюда карабкались? – вмешался Валька.

– У нас нет выбора, – поморщился Иннокентий, – более удачного места не найти. Давай рюкзак, – сказал он Юрке. – Итак, я разбегаюсь, останавливаюсь посреди реки и ловлю тебя... – строго посмотрел он на Галину.

Она вздрогнула.

– Ты тоже разбегаешься и прыгаешь, – ободряюще улыбнулся ей Иннокентий, – и так далее, – обвел он взглядом ребят.

Не оттягивая это важное мероприятие, он действительно заскользил по скале. Раз, два, три – и он уже перелетает на второй валун.

Здесь, чуть покачиваясь и стараясь не смотреть на бешено проносящуюся воду, ожидает он Галину.

– Ну! – его понуждающий возглас тонет в шуме земной и небесной воды.

Галина запретила себе смотреть по сторонам.

– Не дури, – попытался удержать ее Валентин.

Но Галина уже побежала по склону. Перед ней прыгает река. Струи дождя мешают рассмотреть камень, на который она должна приземлиться. Раз, два... Ее почти ловит, едва не рухнув вместе с ней в воду, Иннокентий.

Затем он перескакивает на другой берег, снимает с плеч рюкзак, протягивает ей руки. Она делает шаг, еще – и оказывается ни жива ни мертва в его крепких объятиях. Выпустив девушку, Иннокентий возвращается на середину реки, проделав те же прыжки, но только в обратном направлении.

Юрка решил не тянуть, видя, как ловко справилась с маневром девушка.

Не очень ловко оттолкнувшись, он тем не менее не промахнулся. А потом с одного валуна запрыгнул на второй, и – мимо страхующего Иннокентия – на третий, четвертый, пока не добрался до берега.

Настала очередь Валентина. Он самонадеянно улыбался, хотя в груди притаилась досадная неуверенность. За плечами, впрочем, не особенно отяжеляя их, висит рюкзак. Валентин заскользил по склону, потом прыгнул на первый валун и закачался, прыгнул на второй... Нога съехала с камня, и он упал в воду, судорожно хватаясь руками за валун. Иннокентий поспешил ему на помощь. Он лег на ближайший камень и протянул Вальке обе руки.

Валька барахтался что есть мочи. Положение Иннокентия было также далеко не прочным. Камень своей изломанной твердью вгрызался в грудь и живот.

И все же он не хотел сдаваться. С берега раздался крик. Галина металась, как тигр в клетке. Юрка безуспешно старался ее успокоить. Она то дико распахивала, то закрывала ладонями глаза, то вдруг сжимала пальцами виски, бледнея и едва не теряя сознание.

Иннокентий резким движением достал из кармана нож. Для этого ему понадобилось отцепить одну руку Валентина. Тот издал испуганный вопль, еще судорожнее хватаясь за Иннокентия. Но последний все же вырвал руку. Нажал на кнопку – вылетело лезвие. Он перезал лямки рюкзака, и полная документов, ценных монет, долларов сумка отчалила от валуна, уносимая бурным потоком. Валентин с такой надрывной поспешностью снова ухватился за Иннокентия, что едва не вышиб из его руки нож. Иннокентий сделал мощное усилие, вытягивая трепыхавшегося Вальку. Тот выполз на валун, отдуваясь и харкая водой.

Истошные крики на берегу стихли, но когда Валька и Иннокентий добрались наконец до берега, Галина, бросившись в объятия брата, разразилась судорожным рыданием. Валентин только несмело и как-то потерянно улыбался, гладя сестру по голове. И все это происходило под проливным дождем...

И только когда путешественники стали взбираться по примыкавшей к руслу реки горе, углубляясь в сосновый лес, вспомнили об уплывшем рюкзаке.

– Что же теперь делать? – с тревогой восклицала Галина.

– Что и раньше – идти к цели, – спокойно сказал Иннокентий.

– Но теперь у нас нет ни денег, ни документов, – продолжала отчаиваться она, – вдруг нас кто остановит? И на что нам покупать еду?

– А ты у кого собралась покупать еду? – иронично посмотрел на нее Валентин.

После своего спасения он некоторое время молчал, видимо, снова и снова переживал опасный момент. Или просто чувствовал себя ущемленным. Теперь же вся его спесь и язвительность вернулись к нему.

– Кругом только горы и леса, да еще эти мерзкие речушки... – бубнил Валентин.

– С паспортами или без, – резонно заметил Иннокентий, – нам все равно нельзя нигде появляться...

– У меня есть немного денег, – встрял Юрка.

– Сколько это, немного? – спросила Галина.

– Пятьсот рублей, – доложил скульптор. – Эх, знать бы... Я все, что заработал, ну почти все... матери в Темрюк послал. На что же мы будем покупать оборудование?

– Какое оборудование? – насмешливо поинтересовался Валентин.

– Придется отложить покупку, – пожал плечами Иннокентий, – да и вообще целесообразнее сначала на месте выяснить, что к чему, а потом об оборудовании беспокоиться. Тем более что в Сочи появляться опасно.

– Так я все-таки не пойму, – озадаченно произнесла Галина. – Нас что же – и менты, и бандюги ищут?

– Выходит, что так, – усмехнулся Иннокентий, – причем и анапские, и сочинские...

– Так что забудь о паспортах, – хмыкнул Валентин, повернув голову к сестре.

– Вот монеты жалко, – вздохнул Иннокентий.

– Да что ты о них жалеешь! – плутовато улыбаясь сестре, воскликнул Валентин, – мы же скоро миллиардерами станем!

Он язвительно рассмеялся.

– Может, и станем, – кивнул Иннокентий. – Если, конечно, ты не будешь ныть...

– Кто это ноет? – заносчиво произнес Валентин.

– Ну когда вы наконец успокоитесь! – крикнула Галина.

* * *

Отправив своих ребят на поиски кладоискателей, Черкес не находил себе места. Не было никакой уверенности, что те вдруг обнаружатся или как-то иначе дадут о себе знать. Правда, кое-какие сведения поступали.

Например, сторож научно-экспериментального хозяйства «Заря» сообщил начальству о проникновении на территорию посторонних, которых задержать не удалось. Начальство, естественно, доложило ментам, а там у Черкеса были свои люди. Ну, не совсем свои, а такие, которых он подкармливал с руки, так сказать. Короче говоря, примерный путь этих кладоискателей Черкес представлял. Поэтому и направил на их поиски бригаду, которая должна была преградить им дорогу. Сочинские менты, правда, тоже занимались поисками путешественников, но им было от их поимки ни горячо, ни холодно, поэтому они больно-то не суетились.

Тем более что неожиданно пошли дожди. Кому охота мокнуть?

Бригада же Черкеса, он не сомневался, сделает все, как он скажет. Ребята были вымуштрованы не хуже, чем в армии. Черкес любил, когда ему подчинялись беспрекословно. Отправив своих людей на поиски, сам он вызвал водителя и сказал, что едет к своему дизайнеру. Иосиф – водитель-телохранитель – молча кивнул, понимая, что это надолго.

По дороге Черкес заехал в супермаркет, где набрал дорогой водки по пять сотен за бутылку, свежих фруктов, бельгийского шоколада и конфет. Иосиф помог донести фирменные пакеты до лимузина и погрузить их в багажник. К студии Вани подъехали, когда еще не стемнело. Дождь, правда, лил сплошным потоком, но можно было разобрать, что день еще не кончился.

Держа огромный черный зонт над головой шефа, Иосиф проводил его до входа.

Черкес сам надавил на кнопку. Несколько минут никто не отвечал, потом в динамике переговорного устройства раздался томный голос Вани.

– Кто-о? – спросил он, хотя прекрасно видел Черкеса на экране маленького цветного монитора.

– Вахтанг.

Щелкнул электронный замок, и Черкес вошел в прихожую. Иосиф передал ему пакеты и, держа зонт, поплелся в машину.

Черкес прошел в гостиную, где по стенам струился рассеянный свет, падающий с закрепленной на потолке панели, и играла негромкая музыка.

– Джимми Саммервиль, – улыбнулся Ваня, запахивая шелковый халат золотисто-коричневого цвета. – Нравится?

– Пошли на кухню, что ли? – Черкес приподнял пакеты.

– Что это, водочка? – манерно улыбнулся Ваня.

– И водочка тоже, – кивнул Черкес и пошел на кухню.

– Ужасно, – Ваня уже его не слушал, – такой ливень!

Теперь это надолго. Прощай мой загар, прощай лето!

– Ну, лето-то еще не кончилось, – Черкес принялся выкладывать продукты на стол.

– Знаешь, что я придумал, – заявил Ваня, закатив глаза к потолку, – неплохо бы осенью съездить на Ибицу. Представляешь, там дискотеки с мыльной пеной. Все танцуют, танцуют, и вдруг, откуда ни возьмись, мыльная пена! Потрясающе! А какая там погодка... песок... солнце... Утром выходишь с дискотеки и – на пляж...

Черкес напрягся.

– Ты же только недавно приехал, – он опустился на мягкий уютный диванчик, – и потом, здесь погода тоже скоро наладится.

Не вечно же будет лить этот дождь.

– Ты что, – Ваня вскинул на него уничижительный взгляд, – разве у нас погода? Разве у нас пляжи? У нас же вода зеленая.

– А тебе не все равно, какого цвета вода? Давай рюмки, – сказал Черкес, отвинчивая пластиковую пробку с бутылки.

– Да она же у нас грязная, – всплеснул руками Ваня.

– Ты хочешь, чтобы я подцепил какую-нибудь заразу? Ты этого хочешь? – его голос взлетел чуть ли не до визга.

– Нет, нет. Конечно, нет. – Черкес боялся этих Ваниных истерик. – Я подумаю, что можно сделать.

– Да что здесь думать, – понизил голос Ваня, – это же совсем не дорого. Я же не прошу тебя снять мне номер в «Лейнсборо»...

– Это еще что? – настороженно взглянул на него Черкес.

– «Лейнсборо» – это отель, – как о само собой разумеющейся вещи сказал Ваня, – самый дорогой в Лондоне.

Викторианская эпоха, арочные окна, газовые рожки, швейцар в зеленой ливрее у входа. Стоимость номера – пять тысяч четыреста английских фунтов за сутки, – добавил он совершенно безразличным тоном.

– Ни хрена себе! – присвистнул Черкес. – Это за что же такие бабки? Наверное, роскошный отель?

– Ничего особенного, – Ваня достал маленькие рюмочки и поставил их на стол.

– Тогда за что башлять? – Черкес наполнил рюмки.

– В старину в здании размещались больница и самый большой в Лондоне морг, – Ваня опустил голову и направил взгляд своих ясных глаз на Черкеса. – Поэтому владельцы отеля объясняют высокие цены тем, что там больше привидений, чем в любом другом отеле. Гарантировано по одному-два на каждый номер. Это самые дорогие в мире привидения.

– Зачем тебе понадобились привидения? – Черкес поднял рюмку.

– Да я вот тоже думаю, что лучше поехать на Ибицу, – Ваня закатил глаза и устроился на диванчике рядом с Черкесом. – Это недалеко. И не так дорого.

– Деньги не главное, – вздохнул Черкес, – опять ты от меня сбегаешь. Мне снова придется общаться с моими бойцами.

Он наполнил рюмки холодной водкой и подал одну Ване.

– Да, твои бойцы не подарок, – согласился тот. – Но это ведь недели на две, не больше.

Он опрокинул рюмку и потянулся к спелому гранату. Отковырнул несколько зернышек и бросил в рот.

– Кстати, Вахо, – договорившись об отдыхе на Ибице, Ваня решил переменить тему, – тебя, кажется, что-то волнует в последнее время?

– Волнует, волнует, – согласился Черкес, – наклевывается большая рыба. Представляешь, – он восхищенно посмотрел на Ваню, – казна древнего царя Митридата.

– Да? – вяло переспросил тот.

– Да, – Черкес снова налил водки, – это громадные деньги. За ними охотятся четыре каких-то лоха, которых я должен найти.

Сегодня отправил своих на поиски.

– Сокровищ?

– Лохов.

– Это далеко отсюда? – Ваня сделал вид, что заинтересован.

– Как раз не очень, – Черкес покачал головой, – но дело в том, что они, кажется, движутся к абхазской границе.

Если они попадут в лапы Ике, тогда все пропало.

– Твой зятек промышляет торговлей оружием, – Ваня снова выпил и потянулся за зернышком граната. – Зачем ему какие-то лохи, как ты говоришь?

– Ираклий торгует не только оружием, – Черкес опрокинул в себя рюмку. – На торговле людьми он тоже неплохо наживается...

Если у этих лохов имеются родственники, с них можно запросить по несколько сот «зеленых» за каждого.

– Неплохо, – поддержал разговор Ваня, – а если родственников нет?

– Если нет, тогда, – Черкес энергичным жестом провел ребром ладони себе по горлу, – Ираклий долго с ними не канителится.

– Какой он жестокий, – картинно вздохнул Ваня. – Ты почему не наливаешь, Вахо?

– Сейчас, – Черкес поднял бутылку, но тут на поясе у него «заиграл» мобильник. – А, черт, – он поставил бутылку на стол, – нигде покоя нет.

– Да не нервничай ты так, – Ваня провел ладонью по его коленке.

Черкес благодарно кивнул и поднес трубку к уху.

– Алло, – резко произнес он. – Кто?.. Где?.. Сейчас.

Я выйду, побазарить нужно, – извиняющимся тоном обратился он к Ване.

Тот лениво повел плечами: мол, мне-то что? Продолжая держать мобильник в руке, Черкес поднялся и пошел к выходу. Не было его минуты три.

Когда же он вернулся, лицо его было красным, как панцирь у вареного рака.

– Эти козлы их упустили, – сквозь зубы выдавил он, – пойду разберусь с ними.

– Вернешься?

– Постараюсь.

– Тогда позвони, возможно, меня не будет.

– То есть как? Ведь дождь...

– Прошвырнусь по ночному городу... забегу на дискотеку... Дождь – это хорошо. Не так жарко.

– Возьми мобильник, – уже уходя, добавил Черкес.

Дождь прекратился так же неожиданно, как начался. Конечно, сначала он медленно затухал, сизая небесная мгла потихоньку разветривалась, и все с надеждой смотрели вверх, стремясь уловить признаки улучшения погоды. Ветер, усилившийся за последние три часа, разогнал пасмурную завесу, и теперь в небе плавали все еще тяжелые, большие, но все-таки не тучи, а облака. Их сиренево-серые днища нависали над самыми верхами пицундских сосен. Кое-где даже стало пробиваться солнце.

Капли дождя и вовсе исчезли. Лес источал пряный сосновый аромат, усиленный прошедшим дождем. Южная природа, с ее непременным, как кажется людям, желанием радовать их, снова вступала в свои права.

Но человек устроен так, что едва ослабляет свое давление одна проблема, перед ним во весь рост встает другая.

Нужно было подумать о хлебе насущном. Желудки сводило от голода. В дубовых лесах попадаются опушки, заросшие дикой малиной, но под пологом пицундской сосны если что и можно было искать – так это грибы. Что путешественники и делали. Эти активные поиски позволяли им продолжать путь. Их усилия были вознаграждены. Полведра маслят на всю ватагу, конечно, было не бог весть что, но в таких условиях ребята порадовались бы и одному грибу. Сделали привал. Юрка полез за спичками. Они чудом сохранились в сухом виде, хотя коробок был все же слегка затронут влагой. Юрка протянул его Иннокентию. Посудины не было, поэтому решили зажарить маслята на шампурах, срезали ветки и прутики. Галина насадила грибы на импровизированные шампуры, сложила в сторонке. Иннокентий разжег костерок, и, когда образовались угли, каждый взял в руки по два шампура, протянув их над тлеющей чернотой костра. Сами по себе душистые, маслята, овеянные сладким дымком, несказанно благоухали и так и просились на язык. После первой партии маслят пришла очередь второй. Насытившись, ребята прилегли прямо на траве. Они и не заметили, как уснули. Их разбудил разочарованный, если не отчаянный вопль Юрки.

В то время как все уже смежили ресницы и предавались сладким грезам, а кто-то просто провалился в тягучее забытье, Юрка занялся рюкзаком.

Спустя некоторое время он обнаружил существенный убыток. Правда, после того как утонул рюкзак Валентина, этот ущерб выглядел мелким недоразумением.

Но все же на те пятьсот рублей, которые самым плачевным образом отпотели в кармашке рюкзака, можно было что-то купить – хотя бы из снеди.

Красноватая купюра буквально растаяла у Юрки в руках, стоило ему чуть неосторожно потянуть. Она распалась на несколько кусочков – мокрая, беспомощная, ненужная. И он, забыв о том, что его товарищи спят, утомленные переправой через реку да и вообще изнурительно-однообразным ливнем, издал этот разбудивший всех вопль.

– Что случилось? – удивленно посмотрел на него Иннокентий, который вдруг решил, что по такой погоде им в погоню выслали вертолет.

– Деньги... – Юрка держал в руках размокшие частицы пятисотрублевки, и лицо его было полно такой скорби, словно это был порванный чек на миллион долларов.

– Фу-ты, – пренебрежительно отозвался Валька, который был вообще не слишком расположен к скульптору, полагая, что тот – сподвижник Иннокентия – его злейшего врага.

– После того как мы потеряли столько гринов и древних монет, эти пятьсот рублей – фигня, – философски высказалась Галина.

Она зевнула и снова опустила голову на сцепленные замком руки. Перед ней в разливавшемся, но пока еще робком свете чуть подрагивали кроны сосен. Она сама не зная чему улыбнулась и закрыла глаза. Лицо Юрки дергалось от досады.

Он был так поглощен этой размокшей купюрой, что не обращал внимания на то, какое комичное производит впечатление.

– Черт с ней, – как ни было забавно отчаяние приятеля, Иннокентий хотел его ободрить, – на нее все равно ничего не купишь.

Юрка молча выкинул мокрые кусочки и отвернулся. Казалось, он сглатывает слезы. Это невольно натолкнуло Иннокентия на мысль о скупердяйстве скульптора. Или это было наивным стремлением бедного трудяги любой ценой сохранить заработанный рубль? Не став раздражать Юрия, Иннокентий снова лег на траву. И вскоре уснул. Природа давала передышку – грех было ею не воспользоваться. К тому же ночью он спал плохо и только под утро забылся тяжелым сном, но был разбужен просочившейся в логово водой.

К вечеру путешественники вышли на вьющуюся серпантином дорогу.

Под ногами лежал раздробленный желтоватый камень, по крутым склонам взбирался мелкий кустарник, по сторонам пыльно зеленел подорожник.

Вдалеке справа, за плавной линией гор посверкивало серебристой крошкой море. Глубоким изломом вниз уходило ущелье. Нависающий над дорогой каменистый склон не давал возможности видеть, что впереди. Пока путешественники, следуя за изгибом дороги, не поворачивали, у всех было ощущение, что им грозит оказаться в тупике. Они спускались все ниже по опоясавшей гору дороге, не успевшей просохнуть от ливня, пока не наткнулись на палатку торговца шашлыками. Каменистая дорога сменилась асфальтовой, но никакого транспорта на ней видно не было, если не считать двух припаркованных автомобилей – «шестерки» и «десятки».

Под выгоревшим тентом за пластиковыми столиками сидели кавказской внешности мужчины и уминали шашлык, запивая его красным вином и коньяком.

Эта мирная картина, словно вырванная из течения городских будней, предстала удивленным взорам путешественников странным анахронизмом.

Такое чувство возникает перед примитивистскими и в то же время романтическими полотнами Пиросмани. Не хватало еще, чтобы кто-то из этих спокойно вкушающих мясо кавказцев запел какую-нибудь пронзительно чистую или, наоборот, плавную, как изгиб девичьего бедра, песню. На мгновение путешественники обомлели. Могли ли они догадываться, что в этой богом забытой дыре, на высоте никак не меньше двух тысяч метров их ждет такая картина?

И тут их сознание пронзила одна и общая на всех досада. Все вспомнили о размокшей пятисотке. Вот тут-то все и поняли отчаяние Юрки. Запах шашлыка перебил в одну секунду аромат съеденных некоторое время назад грибов. Ребята снова испытывали жгучее чувство голода.

Но на что они могли надеяться, на кавказское гостеприимство?

Едва ребята попали в поле зрения обедающих, как взоры последних обратились к облаченной в шорты и тонкий джемпер Галине. Конечно, ей не мог не льстить такой дружный и явно симпатизирующий интерес, но она слишком хотела есть, чтобы обращать внимание на такую мелочь.

– Ну хоть воды-то дадут, – пробурчал Валентин.

Вид у путешественников был потрепанный, и хотя сами кавказцы не отличались изяществом и особой чистотой в одежде, все же их черные и мятые брюки, их расстегнутые до пупа турецкие рубашки производили куда более солидное впечатление, чем мохрястые шорты и вылинявшие майки сошедших с гор «туристов».

У мангала стоял колоритный плотный кавказец. Его загорелое лицо украшали густые усы. Нос был не просто горбатым, а напоминал клюв грифа. Глубоко посаженные глаза так и шныряли по лицам ребят. Поварская куртка пропиталась потом. Заляпанный кровью животных и жиром фартук, казалось, не стирался месяцами. Но зато он гордо топорщился на брюхе.

– Водички не найдется? – обратился к нему Иннокентий.

– Туристы? – с некоторой настороженностью спросил он.

– Ага, – скривился Валентин.

– Не похоже, – с лукавым прищуром констатировал кавказец.

– Ну вообще-то не туристы, – начал объяснять Иннокентий, – а скорее археологи.

– Археологи? – куда более заинтересованно переспросил торговец.

Иннокентий кивнул.

– Держим путь в Колхиду...

– И что же вы там хотите отыскать? – еще более оживился кавказец.

– Всякие разные древности, – с усмешкой сказал Иннокентий, изнемогая от поднимавшегося от шампуров сладкого и едкого дымка. – В основном связанные с царем Митридатом Эвпатором.

– У нас в Армении таких древностей – полные бурдюки! – распираемый гордостью, воскликнул кавказец.

– Так Митридат два раза бывал у своего зятя Тиграна Армянского! – вторил ему Иннокентий.

– Ты и Тиграна знаешь? – с радостным удивлением произнес торговец.

– А как же мне такую личность не знать! – Иннокентий восторженно закатил глаза.

– Ну ты молодец. Армен меня зовут, – представился кавказец. – Идите за стол, сейчас все будет...

Ребята застыли в недоумении. Первым к столу двинулся Валентин, которому было все трын-трава. За ним пошла Галина, которая все еще оглядывалась на дядьку в грязном фартуке. Последний же как-то загадочно посмотрел на Иннокентия и поспешил укрыться в небольшом ларьке. Иннокентий озадаченно пожал плечами и вместе с Юркой отправился за свободный стол. Посетители, услышав радостные возгласы, которыми сопровождалась короткая беседа между Иннокентием и торговцем, теперь все свое внимание обратили на него.

Едва рассевшись по местам, ребята стали свидетелями волшебного превращения торговца-замарашки если не в принца, то в опрятного радушного хозяина.

Облаченный в новую куртку, в свежевыстиранный фартук, он шел к ребятам с подносом, на котором на тарелках были разложены шампуры с мясом, помидоры, болгарский перец, огурцы. А кроме того, стояла бутылка армянского коньяка и пять небольших стаканчиков.

– Ах вы, мои археологи, – с чудовищным акцентом залебезил он, ставя поднос на стол, – сколько же вы шли? Тиграна, я ли не знаю Тиграна...

Он обернулся к посетителям, с чуть насмешливым интересом наблюдавшим за сценой.

– Он Тиграна нашего знает! – похвастался он. – Понимаете?

Все закивали. Кивки сопровождались гулом, вздохами и энергичной кавказской речью.

– Давайте выпьем за Тиграна, – хозяин разлил коньяк по стаканчикам.

Путешественники все еще недоверчиво переглядывались.

– Нико, – обратился торговец к одному из посетителей, костлявому парню лет тридцати, – отвезешь потом моих гостей, куда те пожелают?

– Если не очень далеко, – без особого энтузиазма отозвался Нико.

– Ну, – торговец поднял стаканчик, – давайте.

Коньяк обжег горло благодатным огнем, теплом растекся по жилам.

– В грозу попали? – облизал толстые губы торговец.

– Вымокли все, – тряхнул головой Валентин.

– Вай-вай, – сочувственно покачал головой торговец. – Да-а, тут у нас такое бывает часто... Небо синее, солнце, а потом как накатит...

– Давайте и мы еще накатим, – предложил Валентин.

– Зачем торопишься, – укоризненно взглянул на него кавказец. – Нико отвезет вас... Успеете. Ты мне вот о Тигране расскажи – что знаешь?

Иннокентий как раз прожевывал особенно большой кусок. Он поднял указательный палец вверх: мол, минуту! Торговец радостно закивал. А дальше пошла тихая, неспешная, расширяющая горизонт исторического видения беседа о Тигране Армянском. Галина слушала как зачарованная, Юрка тоже подпал под обаяние давних времен, не говоря уже о кавказце. Только Валька хладнокровно уминал шашлык и перец, то и дело подливая себе коньяку.

– Пей-пей, – закивал кавказец, – еще принесу...

Иннокентий рассказывал красочно, приводя бесчисленные детали, изображая разных исторических персон. Он то сводил брови на переносице, то заплетающимся языком лепетал какие-то извинения, то холодно вещал, то торжественно восклицал и иронически посмеивался.

Трапеза растянулась часа на три. Нико предложил свои услуги, но хозяин, которому не хотелось прощаться с Иннокентием, просто махнул рукой.

Валька было дернулся, но Галина осадила его.

– Ну и сидите, – обиженно пробормотал он.

Они и сидели, пока их не накрыли погожие сумерки.

* * *

Гостеприимный Армен, вдохновленный рассказами Иннокентия, был рад предоставить им свой дом на любое время. Естественно, ни о каких деньгах не было и речи.

– Приходи, – говорил он слегка заплетающимся языком, – живи сколько захочешь.

Валька готов был последовать за ним хоть сейчас.

– А что? – поглядывал он на сестру. – Хоть переночуем нормально.

Но Иннокентий был против. В поселке, где жил радушный хозяин шашлычной, наверняка были еще люди, которые могли рассказать о присутствии Иннокентия и его друзей. А дальше информация могла просочиться и к ментам, и к Хазару. Уж лучше еще немного пожить бродячей жизнью. Зато будет спокойнее. Он как мог объяснял Армену, что им необходимо идти и что, возможно, они заглянут на обратном пути. Тот сперва обиделся, но вскоре понял, что дело есть дело. Тогда он отправился в свою палатку и вынес ребятам в дорогу провизии.

– Вот, Кеша-джан, – поставил он рядом со столиком большущую сумку, – здесь немного вина, сыр, то да се... Только не обмани, – он снова опустился на стул, – поговорим о Тигране...

– Поговорим, Армен, – поблагодарил его Иннокентий, – обязательно поговорим. И спасибо тебе большое.

– За что «спасибо»? – всерьез удивился Армен. – Это вам спасибо, что помните историю наших предков...

В общем, прощались еще почти полчаса, взаимно благодаря друг друга.

Наконец, когда уже совсем стемнело, путешественники тронулись дальше.

Иннокентий на минуту задержался и вернулся к палатке.

– Армен, – негромко поинтересовался он у хозяина, – мы ищем озеро километрах в двух от побережья. Ты ничего о таком не слышал?

– Здесь у нас нет, – Армен с сожалением покачал головой.

– Жаль, – вздохнул Иннокентий.

– Есть там, – Армен махнул волосатой рукой на юго-восток, – за Псоу, только это уже Абхазия. Вам действительно нужно туда?

– Скорее всего, – кивнул Иннокентий. – Это далеко отсюда?

– Тогда переночуем у меня, – схватил его за руку Армен, – завтра я вас отвезу в Гагры, а оттуда несколько часов ходу. Проезжей дороги туда нет, – пояснил он, – озеро в горах. Там только пастухи да бандиты.

– Бандиты? – переспросил Иннокентий. – Какие бандиты?

– А-а, шваль всякая, – поморщился Армен, – работать не хотят, мирно жить не хотят. Да-а, – тоскливо протянул он, – до чего мы дожили... Ладно, пошли, – его рука опять потянула Иннокентия.

Тот с трудом высвободился из объятий хлебосольного армянина, снова объяснив, что им нужно идти.

– Ладно, заходи, – вздохнул тот, – всегда буду рад.

– Спасибо, Армен.

Иннокентий догнал приятелей, когда они уже сворачивали на узенькую тропинку, вьющуюся у подножия скалистой горы.

– Никак не распрощаешься со своим новым другом? – подколол его Валька.

– Распрощался, – Иннокентию не хотелось вступать в новые пререкания.

– Лучше бы мы остались, – снова заныл Валька, – куда поперлись в ночь?

– Я уже, кажется, все объяснил, – бросил Иннокентий. – Для тупых повторять не собираюсь.

– Ну, конечно, мы такие умные, – презрительно бросил Валентин, прибавил шаг и пошел следом за сестрой.

– Чего ты все никак не успокоишься? – Галина слегка повернула к нему голову.

– Сколько можно лазить по этим горам? – сказал Валька. – Какого черта он нас водит за нос, как Иван Сусанин? Почему он не расскажет все как есть? Куда мы идем? Мне уже все это начало порядком надоедать.

Если ты втюрилась в него и готова тащиться хоть за тридевять земель – пожалуйста, а меня увольте.

Иннокентий невольно слушал его стенания.

– Не хочешь идти, можешь остаться, – вставил он.

– Конечно, – презрительно бросил Валька, – бросить сестру на произвол судьбы. Чтобы ты ее продал в рабство!

– Чего ты несешь, парень? – Иннокентий повысил голос. – Ты за свои слова отвечаешь?

– Я-то отвечаю, – приостановился Валька, – а вот ты, похоже, – нет.

Шедший впереди Юрка, который к тому же безропотно тащил единственный оставшийся рюкзак, немного разрядил ситуацию:

– Здесь, кажется, есть неплохое местечко.

К этому времени полная луна выплыла из-за редких облаков и молочно-белым светом освещала дальние вершины гор, покрытые густой растительностью, и ближайшие кусты, растущие по краю скалистого обрыва. Слева от тропинки горы поднимались почти отвесно, но в одном из выступов, расположенном на небольшой горизонтальной площадке, было видно овальное отверстие.

– Давайте посмотрим, – предложила Галина.

Скользя по осыпавшимся камням, Иннокентий поднялся на площадку и заглянул внутрь. Дальше двух метров ничего не было видно. Осторожно ощупывая ногой почву под ногами, Иннокентий продвинулся в глубь пещеры и достал коробок спичек, позаимствованный у Армена. Дрожащее пламя осветило довольно большое внутреннее помещение площадью около десяти квадратных метров. Потолок пещеры, посреди которой можно было свободно стоять в полный рост, плавно переходил в стены. Пол был ровным, только кое-где лежали небольшие россыпи мелких камней.

Было сухо и безветренно.

– Давайте сюда, – он выглянул наружу, – здесь можно неплохо устроиться.

Встав на краю площадки, он помог взобраться наверх Галине, подав ей руку. Следом Юрка закинул туда рюкзак и тоже при помощи Иннокентия залез на площадку. Валька от помощи принципиально отказался. Рискуя скатиться вниз, он самостоятельно вскарабкался наверх и гордо посмотрел на Иннокентия.

– Ну, показывай, что тут у тебя?

Иннокентий никак не прореагировал на его очередной выпад и шагнул в пещеру. Запалив сразу несколько спичек, он пригласил всех войти.

– А здесь очень даже ничего, – обрадовалась Галина.

– Шикарно, – согласился с ней Юрка, – можно и непогоду переждать, если, конечно, снова начнется дождь.

– Небось в доме у Армена было бы лучше, – Валька смахнул рукой камешки и уселся на пол. – Здесь не очень-то мягко.

– А я так устала, что и тут усну как убитая, – улыбнулась Галина.

– Завтра я объясню вам, куда мы идем, – Иннокентий уронил догоревшие до пальцев спички на пол. – До цели нашего путешествия осталось уже немного. А теперь давайте устраиваться.

Он снова запалил несколько спичек и поднял их кверху.

– Ты нас «завтраками» уже несколько дней кормишь, – недовольно проговорил Валька, доставая из рюкзака вещи. – Почему завтра, а не сегодня?

– Так мне будет спокойнее, – отрезал Иннокентий.

Больше никто вопросов не задавал. Пришлось потратить еще несколько спичек, чтобы все могли более-менее устроиться, и наконец все забылись сном после тяжелого дня. Даже Валентин больше не проронил ни слова.

Вскоре Иннокентий услышал, как тот засопел.

Валька долго прислушивался к ровному дыханию спящих. Кого не было слышно – так это Галины. Она спала как мышка. Ему в детстве, да и потом, когда им порой приходилось спать бок о бок, казалось, что она не дышит. Один раз он даже испугался, растормошил сестру и, только когда она открыла удивленные глаза и обиженно надула губы, убедился, что она жива. Вот и теперь были различимы лишь спокойные вдохи и выдохи Иннокентия и прерываемое иногда легким бульканьем и бессознательным мычанием сопение Юрки.

В пещере было довольно прохладно, но не это лишило Вальку сна. В его голове билась и рвалась наружу, к действию, одна заветная мысль. Валька целый час убеждал себя, что спасает себя и сестру. Вот она спит, ничего не ведая, а на него, как на мужчину, возложена огромная ответственность.

И главное, эта неблагодарная ведь потом будет трактовать его поступок как предательство чистой воды! Он содрогался не от перспективы совершить предательство, а от неправедного суждения о нем сестры.

Как все же странно устроен мир! Жили они на берегу, никого не трогали, зарабатывали, как могли. А что им оставалось делать, когда они в юном возрасте лишились родителей! И вот в их жизнь вторглось холодное дыхание северного ветра. Сначала разоблачение на спиритическом сеансе, потом еще этот Кеша... Вернее, сначала Кеша, а потом разоблачение... Или именно он, Кеша, и виноват был в этом дурацком разоблачении? Все как-то пошло вкривь и вкось, едва он у них появился. И кого надо благодарить за этого умника? Ее, родную сестренку. Ради забавы она способна пренебречь не только предосторожностями, но и им, Валькой! Неблагодарная, трижды неблагодарная! И дура к тому же!

За что же он ее любит? Валька вздохнул. В голову лезли всякие нелепицы.

Это он укачивал себя – как дитя в колыбели. Вернее, не себя, а сверлившую его мысль. Но она, точно разбуженная змея, не хотела засыпать. Она ворочалась, кусала себя за хвост и готова была впиться ему в горло.

Ну а если он выкинет этот чертов маячок, что тогда будет?

Хазар рано или поздно найдет их и отвинтит головы. Это Кеше-то все равно, умотает в свой Питер – поминай как звали. А им придется расхлебывать кашу, которую он заварил.

Валька привстал, сел на жестком ложе. Впившийся ему в ягодицу камень заставил его еще больше возненавидеть спящего Иннокентия.

Дрыхнет себе – и никакого ему дела до его, Валькиного, неудобства.

И душевного, и физического. Ну так получай! Валька решился. Он тихо подполз к Иннокентию. Тот спал, свернувшись калачиком, одна его рука покоилась у Галины на талии. Это обстоятельство лишь прибавило Вальке решимости и злости. Он осторожно сунул руку Иннокентию в карман. Валька проследил, в каком кармане у того лежит нож. Глаз у него наметанный!

С тонким металлическим шелестом вырвавшееся на свободу лезвие заставило его вздрогнуть от испуга. Он затаил дыхание. Никто не проснулся, а Иннокентий даже не пошевелился. «Лучшего момента не представится», – торкало в виски.

Валька еще ближе придвинулся к Иннокентию. Протянул левую руку к его груди. Палец его уперся в свинцовую табличку.

Да, конечно, Хазар будет недоволен – слишком рано все завершилось.

Но он, Валентин, принесет ему табличку и тем самым прекратит эту дурацкую игру. Во всяком случае, он освободит и себя, и сестру от Хазара. Тот сам займется поисками и оставит их в покое. Он ведь обещал. И он, Валентин, тоже обещал. Он держался сколько мог. Больше он не в силах терпеть этого выскочку-археолога.

В пещеру вползал ровный, окрашенный розоватыми отблесками свет. Все было очень хорошо видно. Да, это та самая пластина, ошибки быть не может. Именно ее давал ему в руки Иннокентий. Валька тихонько, стараясь не дышать, зажал шнурок между двумя пальцами и полоснул по нему лезвием.

Осторожно снял пластину и почти бесшумно опустил в карман штанов.

– Ты чего? – услышал он шепот Иннокентия и увидел его полуоткрытые глаза.

От этого вопроса Валька вздрогнул так, словно рядом разорвался артиллерийский снаряд. Взгляд Иннокентия упал на тонкое блестящее лезвие, и он, Иннокентий, тут же заподозрил неладное.

– Чего тебе нужно? – Он привстал, оперевшись локтем о каменный пол, и с его шеи соскользнул разрезанный шнурок.

– Ничего мне от тебя не нужно, ни мне, ни Гальке. Оставь нас в покое, – Валька вдруг сильно толкнул Иннокентия в грудь и, вскочив на ноги, бросился к выходу.

– Стой, дурак! – Пока Иннокентий поднимался, Валька уже выскочил на площадку перед пещерой.

– Что случилось? Погоня? – Юрка с Галиной проснулись от неожиданных криков.

– Твой чудный братец стащил у меня пластину, – на ходу бросил Иннокентий и кинулся следом за Валькой.

В принципе, пластина была ему не нужна. Он и так помнил текст наизусть.

Мог бы прочитать его слева направо и наоборот. Просто ему не хотелось, чтобы этот парень выкинул какую-нибудь штуку. Вообще-то он уже выкинул.

Выбежав из пещеры, Иннокентий увидел, как Валька кубарем скатился с верхней площадки, где сейчас замер он сам, и, поскальзываясь и рискуя каждое мгновение свалиться в пропасть, побежал по узенькой тропке в сторону моря. Он все время оглядывался, чем еще больше увеличивал этот риск. С одной стороны тропинка, по краю которой кое-где попадались чахлые кустики, чудом державшиеся корнями за отвесные склоны, обрывалась глубоким ущельем, на дне которого, метрах в пятидесяти внизу, журчал маленький ручеек. Сейчас же, после проливного дождя, ручеек превратился в быструю реку, с шумом перекатывающую бурные воды через валуны.

– Стой, Валька! – Иннокентий соскочил с верхней площадки на тропинку. – Ничего я тебе не сделаю. Если тебе нужна эта пластина, могу подарить.

Но Валентин, казалось, ничего не слышал. Даже окрик сестры, которая выбралась из пещеры и умоляла его остановиться, на него не подействовал.

– Останови его. Пожалуйста! – в отчаянии крикнула она Иннокентию.

– Попробую. – Иннокентий, соблюдая возможные предосторожности, помчался следом за парнем.

Он нагнал его у самого поворота тропинки и сумел ухватить за ворот рубашки.

– Стой! – Они оба упали, едва не скатившись в пропасть.

Иннокентий навалился на него всем телом, но Валентин, который был более худым, отчаянно отбивался.

– Пусти меня, гад! – Он змеей выворачивался из Кешиных рук: – Все равно не удержишь!

Глаза его горели адским огнем, он даже пытался кусаться – лишь бы вырваться на свободу.

– Да затухни ты, дурень, кому ты больно нужен?! – Иннокентий схватил его за отвороты рубахи и тут почувствовал подушечками пальцев какой-то странный предмет, напоминавший булавочную головку.

Только немного крупнее. Он и подумал, что это булавка. Отвернув воротник, чтобы убедиться в этом или опровергнуть это предположение, он увидел миниатюрный радиопередатчик. Несколько раз он видел такие в кино.

Такие или наподобие, но сейчас он почти не сомневался, для чего предназначен этот приборчик.

– Ну ты, Валя, и сволочь, – ухватив брата Галины одной рукой за горло, со злобой произнес он. – Так вот почему Хазар тебя так быстро отпустил. Оказывается, тут нет никакой тайны: обычное предательство!

Иннокентий на секунду ослабил хватку, обдав Вальку презрительным холодом.

Валентин вдруг утроил свои усилия. Ему хватило этой секунды, чтобы перехватить инициативу. Он вцепился Иннокентию в кисть обеими руками и, вывернув запястье, оттолкнул его от себя. Иннокентий чуть не взвыл от боли. К тому же от толчка он ударился затылком об острый камень, и на мгновение у него потемнело в глазах.

Валька крутанулся ужом и вскочил на ноги. Снова было бросился бежать, но тут уж не повезло ему. Наступив впопыхах на круглый камень величиной с куриное яйцо, он потерял равновесие и полетел к обрыву. Он пытался как-то замедлить падение, но было слишком поздно, он был на самом краю пропасти, где удержаться было практически невозможно. Из-под его ног посыпались мелкие камушки, и земля стала уходить из-под него.

Сделав невероятное усилие, Валька успел схватить за ствол чахлый кустик, и казалось, что сможет спастись, но куст не выдержал. Вся нижняя половина Валькиного корпуса уже была над пропастью. Свободной рукой он, ломая ногти, впивался в землю.

Придя в себя, Иннокентий метнулся к обрыву, обдирая колени и локти, распластался в падении на самом краю, чтобы протянуть руку, но его ладонь схватила лишь воздух. Жалкие корни куста мелькнули у него перед глазами и... уже нельзя было ничего поделать.

– А-а-а! – услышал он быстро удалявшийся крик Валентина.

Потом, через несколько мгновений, ему показалось, что он услышал стук ударившегося о валуны тела. Рискуя сам свалиться с кручи, он посмотрел вниз. Изломанное безжизненное тело крутил и увлекал по течению бурный поток.

Ему почудилось, что он видит все это во сне. Так потрясло его неправдоподобие этой трагической ситуации. Он смотрел на темную точку, двигавшуюся по реке, и не мог поверить в происходящее.

– Где он? – подлетела Галина.

Иннокентий обернулся к ней. Галина дико таращилась на него, остолбеневшего, потерявшего дар речи.

– Он упал?! – вырвался у нее истерический вопль.

Лицо ее нервически дернулось и окаменело. В глазах застыл ужас. Не думая об опасности, она подскочила к обрыву.

– Черт! – ринулся к ней Иннокентий.

Он схватил ее за плечи и оттащил от края пропасти.

– С ума сошла! – испуганно воскликнул он.

– Сам ты сошел! – она резко выдернула руку, за которую Иннокентий продолжал ее удерживать. – Он... он...

Губы у нее дрожали, на глаза навертывались слезы.

– Что с ним, он погиб? – заорала она и, сжав виски ладонями, как затравленное животное, глянула Иннокентию в глаза.

– Он сам виноват, – с трудом проговорил Иннокентий, – дурак...

Он вздохнул и бессильно опустился на камни.

– Боже, боже... – скулила, словно раненая собака, Галина. – Как же это случилось? Ты... это ты... Это ты вынудил его... Валька! – отчаянно взвыла Галина. – Ты ненавидел его, желал ему смерти!

Она перестала качаться и теперь надвигалась на сидящего на земле Иннокентия.

Он медленно поднялся.

– Что ты говоришь! – крикнул он. – Да если бы я хотел его смерти, я бы не стал спасать его на реке!

– Тогда спас, а теперь угробил! – заладила свое Галина.

Она налетела на него точно шквал ветра и принялась ожесточенно колотить его в грудь своими острыми кулачками. Он крепко обнял ее, трясущуюся от злобы и желания зарыдать. Галина дернулась, но Иннокентий оказался сильнее. Он еще сдавил ее тело, так что ее голова вжалась ему в грудь.

Он почувствовал, как разжались готовые укусить его зубы, как содрогнулось тело девушки, а потом ощутил, как быстро намокает от ее горючих слез рубашка.

Подошедший к ним Юрка, который все это время растерянно наблюдал за ними со стороны, не раскрывал рта. Он встретился глазами с Иннокентием.

Тот прочитал во взгляде приятеля сочувствие. Между тем плач Галины сменился неистовыми рыданиями. Иннокентий ослабил хватку, и она опустилась на камни, не в силах больше стоять. Иннокентий и Юрка сели рядом.

– Чертовы сокровища... – стонала Галина, – если бы не они... Валька был бы жив!

– Если бы не его характер... – Иннокентий умолк, понимая, что Галина не в том состоянии, когда прислушиваются к разумным доводам.

– И зачем ты только появился! – сквозь слезы девушка с ненавистью и упреком смотрела на Иннокентия.

Юрку она упорно не замечала.

– Никто не заставлял его прыгать с обрыва, – последние слова задели Иннокентия, и выдержка ему изменила. – Он украл у меня пластину по заданию Хазара... Вот почему тот вас отпустил – он прицепил Вальке маяк, и Хазар досконально знал наш маршрут. И сейчас знает, где мы находимся...

Все это Иннокентий произнес на одном дыхании. Рыдания смолкли. Теперь Галина тихо лила слезы и качала головой, словно не соглашаясь с тем, что сказал Иннокентий.

– Врешь! – прорычала она, и ее глаза мгновенно высохли, наполнившись свирепой ненавистью. – Ты врешь!

Она поднялась, шатаясь, и пошла к пещере. Потом вдруг застыла на месте, оглянулась и глазами сумасшедшей уставилась на Иннокентия.

– Все вы врете, вы заодно! – крикнула она и заковыляла к пещере. – Я с вами не пойду, вы – убийцы!

Иннокентий с Юркой двинулись за ней. Они снова услышали душераздирающие рыдания. В пещеру войти не решились и только молча переглядывались, стоя у входа.

– Валька-а-а-а... – ревела Галина. – Валька-а-а-а...

Что же я теперь буду дела-а-ать? – причитала она.

– Нужно ее как-то успокоить, – тихо сказал Юрка.

– Надо, – без энтузиазма согласился Иннокентий.

Он исповедовал мнение, что человека успокаивать не надо, нужно просто ему дать время, чтобы он сам успокоился. Тем более что-то объяснять девушке, склонной во всем обвинять его и видеть в нем едва ли не врага и тайного ненавистника, было задачей не просто пустой, но заведомо проигрышной. Мрачные мысли шевелились у Иннокентия в мозгу.

Он думал, что Галина никогда не простит его, что она для него навсегда потеряна. И даже если она смягчится или сделает вид, что смягчилась, если даже захочет и дальше быть с ним, тень Валентина вечно будет стоять между ними. Но ведь она должна была все видеть...

Юрка тоже повесил голову. Он плохо знал Галину, а потому не предполагал, как к ней подойти. Он ждал каких-то действий от Иннокентия, но, видя, что тот пребывает в растерянности, решил не вмешиваться.

Чуть только рыдания утратили свою неистовую силу и протяжность, приятели все же рискнули показаться в пещере. Галина сидела в дальнем конце, обхватив колени руками и положив на них голову. Ее глаза смотрели в каменный пол. Она и вовсе прекратила плакать, только порой редкая слеза стекала по ее грязной от соленых разводов щеке.

– Ты опять будешь говорить, что он сам виноват? – подняла она на Иннокентия неприязненный взгляд.

– Ничего я говорить не буду. – Он сел рядом, потрепал ее рукой по плечу. – Но как бы то ни было, думаю, тебе не стоит уходить. Мы продолжим путь... Тебе негде жить, а в Питер, полагаю, ты со мной не поедешь...

Галина сделала гримасу. Но, услышав про Питер, она потеплела.

– Я проклинаю эти сокровища, – дрожа всем телом, пробормотала она. – А ты мне продолжаешь капать на мозги!

– Мы не должны сдаваться, – упорствовал Иннокентий. – Иначе грош нам цена.

– Тебе легко говорить – ты не любил Вальку! – с обидой воскликнула она.

– Да, не любил, признаюсь, но не желал ему смерти...

Они тронулись в путь, когда на Юркиных часах обе стрелки сошлись на одной цифре – двенадцать. Галина была удручена и неразговорчива, Иннокентий и Юрка хранили молчание. Галина не убежала, не бросила друзей. И это Иннокентий считал своим скромным достижением.

Значит, она ему поверила. Несмотря на все оскорбления и показное недоверие.

Они медленно продвигались к границе с Абхазией. Взбираясь все выше и выше, они недоумевали: сколько же продлится этот подъем.

Около четырех сделали привал недалеко от тисовой рощи. Миновав ее, чуть спустились по склону, а потом дорога снова повела их вверх. Они вошли в дубовый лес, оплетенный змеиным маревом лиан. Ломоносы, сассапарили, обвойник источали знойную влагу. Продираясь сквозь это чадящее зеленое облако, друзья растеряли остатки сил и снова расположились на привал.

Галина дала волю чувствам. Ни о какой еде никто не думал – все были слишком подавлены. Даже Иннокентий, не питавший к Валентину дружеских чувств, ощущал какую-то странную пустоту. Он привык с кем-то спорить, не соглашаться, противоречить, что-то отстаивать, а в наступившем молчании образовалась незаполнимая брешь.

Поднявшись еще выше, они снова увидели сосновый лес. Сосна не знала себе равных по взбиранию на кручи. Несмотря на большую высоту, путешественники больше не видели море – мешали несколько параллельно идущих горных цепей.

Напоминавший лавандовые заросли закат поверг их в печаль.

Галина сокрушалась о брате, Юрка тихо сочувствовал ей, а Иннокентий ощущал себя лишним в этом покойном соразмерном мире, где солнце, нисходя, одевает горы в яркую фиолетовую тень, а небо при этом тлеет и расплывается, как воск декоративной сиреневой свечи.

Такого заката Иннокентий никогда не видел. Он был таким же неспешным, как и на море, но выдержан в единой гамме, и потому от него веяло каким-то гармоничным смирением. А когда душа пребывает в сумятице, когда ее неволят грустные думы, великолепие морских закатов порой повергает в ужас. Дивишься собственной серости и незначительности.

В горах, где чувствуешь себя более оторванным от мира, чем на берегу или среди водной пустыни, тебя посещает печаль, глубокая, как ущелье, безмолвная, как горная вершина. Ты равен миру, его вечернему покою, и это равенство, как достигнутая цель – причем достигнутая единственно благодаря твоему присутствию на определенной высоте, – будит в тебе умиротворенную грусть с тонким отзвуком сожаления.

Солнце не щадило никого – ни многочисленных туристов, едущих в Гагры или Пицунду на раздолбанных «пазиках», ни абхазцев и грузин с тележками, груженными разным барахлом, ни самих пограничников.

Видимо, солнце так напекло головы последним, что они (и с той, и с другой стороны) стояли как попало, половина – в штатском, половина – в камуфляже. И кавказцы, и русские, казалось, были спаяны негласной тайной, а именно – «скромной» уверенностью, что это их вотчина и здесь законы устанавливают они.

Порядок прохождения границы был беспорядочным. Пограничники выборочно проверяли документы, без конца дублируя друг друга, отпуская обидные шуточки по адресу абхазских крестьян-горлопанов, отвечавших парням в камуфляже с бесшабашной смелостью, а порой и с бесцеремонной наглостью.

Кое-кого мурыжили в течение полутора часов, других пропускали, едва заглянув в их документы, у третьих паспортов вообще не спрашивали.

Этот процесс своей непредсказуемой логикой посеял бы панику в любом иностранце. Но у здешних жителей не вызвал даже слабых эмоций. Эта порода граждан отличалась мрачным и вязким фатализмом и, если было бы нужно, простояла бы в очереди полдня без видимого возмущения.

Иннокентию, Галине и Юрке не повезло больше всех. Они даже не успели добраться до будки на абхазской стороне с простой вывеской «Регистрация».

Русские пограничники задержали их, лишенных документов, с подозрительно облегченным багажом, покрытых дорожной пылью, с дерзкими глазами, насмешливо-отчаянного выражения которых они так и не сумели скрыть.

Их тщательно обыскали. Иннокентий подумал, как вовремя он решил избавиться от пистолета, который Юрка до сих пор таскал в своем рюкзаке.

В нагретом домике нечем было дышать, но это, кажется, никого не волновало.

Парень в камуфляже, с насупленными бровями и щетинистым подбородком, записывал их данные в журнал. Иннокентий назвался другим именем, не испугавшись строгого предупреждения сержанта «не врать». Парень грозил навести самые подробные справки о каждом из них. Даже чары Галины, сколько она ни улыбалась парням, не могли смягчить их закаленных сердец.

Конечно, ребята рисковали, но у них не было выбора. Они отважились еще и потому, что видели, как многие туристы переходят границу без предъявления документов. И каким бы это ни было парадоксальным предположением, но Иннокентий, как только их задержали, сразу подумал, что это происки Хазара или ментов.

– Слишком велико совпадение, – шепотом говорил Юрий, не соглашаясь с ним.

– Тогда почему одни проходят, а другим – от ворот поворот? – недовольно спросила Галина.

В этот момент сержант связался с кем-то по рации, не заботясь о том, слышат ли его задержанные. Он говорил недолго, но его короткие реплики подтвердили догадку Иннокентия.

– Мы попали, – покачал он головой, – задержали нас не случайно. Подозреваю, что даже если бы у нас были паспорта, нас все равно бы здесь оставили.

– Эта затея с самого начала была обречена, – поморщилась Галина.

Она сдвинула брови, сцепила пальцы, склонила голову.

Иннокентий понял, что она думает о брате. Он перевел взгляд на пищущего в журнале сержанта. Тот почувствовал его взгляд, вскинул глаза. В них не было ни тени симпатии. Ничего, кроме холодного интереса.

Иннокентий решил ни о чем не просить и не спрашивать сержанта.

– И что же мы будем делать? – тихо сказал Юрка.

– Ничего. Думаю, нас будут допрашивать на предмет сокровищ, – пожал плечами Иннокентий.

В маленьком оконце он видел медленно продвигающуюся очередь – старые маршрутки, тележки, люди. Над пыльной дорогой гордо возвышались темные кипарисы. Пограничники, теребя автоматы, позевывая, проверяли документы. Одних пропускали, другим приказывали отойти в сторону.

С толстой абхазкой, брызжущей слюной, вообще не стали разговаривать, резко отстранив ее с дороги – мол, жди, когда тобой займутся.

На душе скребли кошки. Может, права была Галина, говоря, что не стоило связываться с этими сокровищами? Интересно, существуют ли они, или результатом стольких преодоленных препятствий явится разочарование.

Да о каком преодолении он говорит! Вот они сидят, пойманные, беззащитные, словно кролики. А их судьба в руках этого хмурого сержанта с пронзительными глазами.

– Но из нас троих только тебе известно, где они, – вспомнила Галина. – Где пластина?

– Я же говорил, она упала...

«Вместе с твоим братом», – хотел он добавить, но замолчал.

– Нет у меня пластины... ты плохо слушаешь...

– Извини, – капризно надула губы Галина, – но мне простительно.

Она многозначительно взглянула на Иннокентия. Ему стало стыдно.

– А ты помнишь, где находится это место? – с интересом спросила Галина, чем вызвала на губах Иннокентия ироничную улыбку.

Он был прав – Галина та еще авантюристка и не намерена сдаваться. Только вот удастся ли им выпутаться?

Время текло с утомительной медлительностью.

– Пошли, – сержант вошел в домик и мотнул головой в сторону двери.

– Куда? – Иннокентий поднялся, глядя на него в упор.

– Сейчас узнаешь, – таинственно и как-то отстраненно улыбнулся сержант.

Он замер рядом с дверью, ожидая, пока задержанные выйдут наружу. Здесь было лишь немного свежее. Солнце снова пекло, как обреченное.

Сержант, поигрывая автоматом, повел их в сторону гор. Это Иннокентию показалось странным. Что там могло находиться? Почему к ним привязались пограничники? На эти вопросы он не находил ответа, хотя смутно догадывался, с чем это связано. Они прошли примерно полкилометра вверх по довольно узкой тропинке, пока не остановились у небольшого деревянного домика.

– Куда он нас ведет? – потихоньку спросила Галина у Иннокентия.

– Не знаю, – честно признался он, – только все это мне не нравится.

– Мне тоже все это кажется подозрительным, – прошептал Юрка, который слышал их разговор.

– Только не нужно делать резких движений, – предупредил их Иннокентий, – возможно, тогда нам удастся выкарабкаться.

– Ты думаешь, это связано с тем, за чем мы направляемся? – Галина тронула его за локоть.

– Это более чем вероятно, – кивнул он, – только вот пластину у меня не нашли, – улыбнулся он, – поэтому и чувствуют себя не в своей тарелке.

Галина снова замкнулась, вспомнив, что пропажа пластины связана с гибелью ее брата. Или, наоборот, гибель ее брата была обусловлена пропажей пластины. Собственно, теперь это не имело никакого значения.

Пограничники их в чем-то подозревают, но у них нет никаких доказательств.

Если бы их задержали просто потому, что у них не оказалось никаких документов, их бы просто продержали до выяснения личности, как говорится, а потом отпустили. Но у них только спросили фамилии. А теперь привели куда-то в горы. Это настораживало не только Иннокентия.

Хазар нажал на «отбой» и перевел дух. Прекрасный план, который он так быстро и легко придумал, рухнул на глазах. Дохлый Валька валяется в горах, а беглецы вообще пропали из поля зрения. А тут еще Пеньков на хвосте. Конечно, он воспользуется ситуацией, и он, Хазар, не получит ни шиша, все достанется этому гребаному педерасту!

Хазар встал с шезлонга и едва сдержался, чтобы не зашвырнуть сотовый далеко в море. Вместо этого он опустил его на столик и злобно посмотрел на следящего за каждым его движением Михаила.

– Сука Пенек, – свирепо прорычал он, – хочет меня надуть. Только ничего у него не выйдет.

Он спустился в каюту. В кресле дремал Арсений Адольфович. Во сне он шевелил губами, его тяжелые, цвета пергамента веки то и дело вздрагивали, ему отвечал быстрым подергиванием кончик длинного носа. Хазар сел напротив и с нескрываемым презрением уставился на профессора. Каждая прожилка на профессорском носу раздражала сейчас Хазара. Ему надо было выплеснуть гнев, а лучшей кандидатуры, чем Арсений Адольфович, на яхте не было. Если бы не прохиндейство последнего, пластина была бы у него, Хазара, и он спокойно, не посвящая в это дело Пенькова, овладел бы кладом.

Несколько минут Хазар с мстительной яростью пялился на спящего профессора, потом топнул ногой. Арсений Адольфович засопел, втянул воздух носом, вздрогнул и открыл глаза. В них Хазар прочел боязливое удивление. Арсений Адольфович выпрямился в кресле, поправил съехавшие очки и, приняв деловитый вид, уже без испуга взглянул на авторитета.

– Пластина исчезла, – нервно начал Хазар, – нет ее. Твои услуги мне больше не нужны. Отправляйся в Анапу, Адольф.

Ты сам все испортил. Если бы я тебе доверял, не пришлось бы мне сейчас торчать тут на яхте...

Арсений Адольфович замер в изумлении.

– Не по...ни...маю, – запинаясь, пробормотал он.

– А я тебе объясняю, – повысил голос Хазар, – пластина с письменами тю-тю. Так что можешь отправляться в Анапу.

– Но ведь клад существует... – Арсений Адольфович с недоумением и обидой глядел на Хазара.

Его осанка утратила гордую прямизну. Он снова растекся по креслу.

Но в его позе не было ни спокойствия, ни вальяжности. Слова Хазара будто прибили его к земле, лишили его тело твердого стержня.

– Понятное дело, – хмыкнул тот. – Только ты мне не нужен. Искать я его буду один, усек?

– Но ведь вам понадобятся консультации, – выпрямился было Арсений Адольфович.

– Не понадобятся, – пренебрежительно усмехнулся Хазар. – Мотай в Анапу. Ник тебя ссадит на берегу. Ясно? Собирай манатки.

Авторитет резко поднялся. Вид у него был мрачный и решительный.

Арсений Адольфович растерянно заморгал.

Просить что-либо у этого грубого человека он считал ниже собственного достоинства, но и просто так лишиться возможности приобщения к сокровищам Митридата он не мог. Раздираемый противоречиями, он тоже встал с кресла.

– Я не шучу, – в ту же секунду обернулся к нему Хазар.

Дверь за ним закрылась, а Арсению Адольфовичу все еще казалось, что он видит хмурое лицо авторитета. Так, когда долго смотришь на освещенные ярким солнцем предметы, а потом закрываешь глаза, под веками все еще бушует огненный свет.

Арсений Адольфович задумался. Такого исхода он не предполагал.

Все его надежды, мечты, планы были сметены одним движением руки. Да кто он вообще такой, этот авторитет? Тупой мужик, ничего не понимающий в истории! Благодаря ему, Арсению Адольфовичу, он стал шевелить мозгами, заинтересовался раскопами.

Профессору стало нехорошо. Он вышел из каюты. Голос Хазара долетал из каюты напротив. Арсений Адольфович почувствовал прилив дикой злобы. Он очутился на юте, бессильно опустился в шезлонг. Скосил глаза на сотовый. Рука его вдруг потянулась к телефону. Он долго не размышлял, решение пришло само собой.

– Алло, добрый вечер, могу я поговорить с Артеменко Сергеем Тарасовичем?

– Представьтесь, пожалуйста, – раздался мелодичный голос.

– Профессор Арсений Адольфович.

– По какому вопросу? – спросила секретарша.

– Дело первостепенной важности, – взволнованно произнес Арсений Адольфович. – Сергей Тарасович меня знает, скажите, что звонит профе...

– Одну минуту.

Вскоре Арсений Адольфович услышал бодрый голос мэра.

– Слушаю.

– Сергей Тарасович, вас беспокоит... – начал было профессор.

– Я узнал вас, Арсений Адольфович, чем могу помочь?

– Понимаете... в это трудно поверить... – дрожал у профессора голос, – это так неожиданно, я понимаю...

– А если покороче? – с легкой усмешкой сказал мэр.

– На протяжении многих лет я старался выяснить, где спрятана казна Митридата Эвпатора. И вот мне удалось... вернее, не мне...

– Кто такой этот Митридат? – с юмором отозвался мэр.

– Боспорский царь... Так вот обнаружилась пластина с указанием места, где она захоронена. Казна имеет колоссальную ценность.

– Могу себе представить, – с некоторым недоверием произнес мэр.

– Сергей Тарасович, это важная историческая находка, – горячо говорил профессор, – ее можно сравнить с раскопами в древней Трое. Вам не надо объяснять, что для государства это...

– Что-то я не совсем понимаю, – проговорил мэр, – где же эта находка? Вы нашли казну Митридата?

Арсений Адольфович почувствовал спиной чей-то пристальный ненавидящий взгляд.

– Кому это ты звонишь, Адольф?

Профессор вздрогнул и обернулся. Трубка вывалилась у него из руки и грохнулась о палубу. Злобно ухмыляясь, перед ним стоял Хазар. Чуть позади – Михаил и Ник. Последний подобрал трубку и отключил телефон.

– Значит, так ты меня благодаришь? – глаза Хазара сузились от бешенства. – Я догадываюсь, кто такой Сергей Тарасыч, – авторитет сардонически усмехнулся. – Решил настучать, Адольф?

Что же ты раньше мэра не известил о казне, о том, какое значение она будет иметь для государства? Не успел? Ты, Адольф, хитрый жук, это я давно понял. Как только ты усек, что сокровищ тебе не видать как собственных ушей, заверещал о государственном значении... Артеменко звонил? Нет? А может, да?

Профессор как заведенный качал головой из стороны в сторону.

– Ну ты и гнида, Адольф! – ярился Хазар. – Так ты мне отплатил за мою заботу о твоей гребаной науке? Сколько ты монет притырил? Ладно, я тебя простил. Но ты все никак не успокоишься. А знаешь, что Хазар делает с предателями?

Авторитет резко развернулся и подошел к Михаилу. Быстро расстегнул его наплечную кобуру и достал оттуда «макаров». Схватив пистолет, направил его на профессора.

– Думаешь, не выстрелю? – рявкнул он.

Наслаждаясь страхом, застывшим в глазах профессора, он снял пистолет с предохранителя.

– Эдуард... Васи... – испуганно лепетал профессор, отступая, пока не уперся ягодицами в борт.

– Прыгай, Адольф, – рассмеялся Хазар. – Казна Митридата, мудила, уплыла от тебя... Ха-ха, – затрясся он в истерическом хохоте.

Арсений Адольфович смотрел на Хазара, как на буйнопомешанного.

– Прыгай, не слышал, что шеф приказал? – презрительно взглянул на него Ник.

Арсений Адольфович замотал головой, пялясь на телохранителя.

– Не хотел на лодке кататься, – усмехался успокоившийся Хазар, – теперь, брат, вплавь давай...

– Но я не умею плавать, – растерянно пробормотал профессор.

– А меня это не е..., – гаркнул Хазар и снова засмеялся.

Потом вытер выступившие на глазах слезы ладонью и покрутил пистолетом.

Профессор стоял неподвижно.

– Ну, – кивнул Хазар Нику и Михаилу, – выкиньте его за борт.

– Нет, вы не пос...ме... ете, вы не мо...же...те... – заикался Арсений Адольфович.

Как затравленное животное, обернувшись, смотрел он на спокойное бескрайнее море. И тут раздался выстрел. Устав от этой затянувшейся сцены, Хазар с плотоядным наслаждением нажал на курок. Профессор, выпучив глаза, замертво упал на палубу. Хазар сделал второй выстрел – в голову Арсению Адольфовичу.

– Уберите эту мразь. Ноги – в таз с бетоном и – рыбам на корм, – со злобной мстительностью выпалил он и, презрительно сплюнув, пошел в каюту.

Нику и Михаилу ничего не оставалось, как выполнить приказ хозяина.

* * *

– Ну и дела! – усмехнулся Артеменко, кладя трубку спутникового телефона и окидывая тучную фигуру сидящего перед ним Пенькова ироническим, немного лукавым взглядом. – День ото дня не легче...

В ушах у него все еще звучали длинные тоскливые гудки.

– Что на него нашло? – лениво пожал он плечами.

Ерзавший в кресле все это время Пеньков немного успокоился и теперь смотрел на начальника незамутненно ясным взглядом, вот только подрагивающий подбородок выдавал его недавнее волнение. Он всегда немного терялся перед этим уравновешенным, знающим себе цену человеком, принадлежавшим к той категории начальников, о которых в народе говорят: «Строгий, но справедливый».

Сухопарый, высокий, с седыми усами, с проницательным взглядом серых глаз, Артеменко, казалось Пенькову, был сделан из стали. Особенно качества своего начальника склонен был преувеличивать Пеньков, когда замышлял или проводил какую-нибудь аферу. Вот и сейчас, пристыженный пронзительным взглядом Артеменко, он хоть и овладел своими чувствами, все же испытывал определенный дискомфорт.

– А ты не знаешь, что это за история? – напрямик спросил мэр Пенькова.

– Какая история? – изумился тот.

– Звонил один профессор, некий Арсений Адольфович, – не сводил с Пенькова Артеменко своих пытливых глаз, – говорит, что знает, где спрятана казна Митридата.

Пенькову, разумеется, не надо было объяснять, кто такой Митридат и что за казну имеет в виду мэр. Сергей Кузьмич в течение этого оборванного на самом интересном месте разговора более всего на свете хотел покинуть этот кабинет.

А теперь вот решил разыграть полное неведение.

– Я знаю этого профессора, – продолжал Артеменко, – дельный человек, хороший специалист. Но он вроде к Хазару подался... Или я не прав?

Пеньков сделал непроницаемое лицо, хотя щеки его стали розоветь.

– Вроде того... – вздохнул он.

– А ты разве Хазара не знаешь? – приподнял свои густые темные брови мэр.

– Ну почему же... – усмехнулся, чтобы скрыть растерянность Пеньков, – наслышан.

– Только-то? – многозначительно прищурил правый глаз Артеменко.

– Кто его не знает...

– И дел у вас общих нет? – недоверчиво взглянул на своего подчиненного мэр.

– А с чего бы нам иметь общие дела? – с легкой обидой и недоумением пожал плечами Пеньков.

– Ты вот что, тезка, мозги мне не пудри, – лицо мэра приняло жесткое выражение. – Тебя все время видят с ним вместе, ты систематически появляешься у него в доме, разве этого недостаточно?!

– Это наговоры, – сделал попытку оправдания Пеньков.

– Глупости, – повысил голос мэр, – вас видели не только работники мэрии, но и журналисты. Ты забыл, что на носу выборы?

Ты хочешь все испоганить? Не забывай, что, водя дружбу с такими людьми, ты тем самым всю администрацию под удар ставишь! Журналистам, сам ведь знаешь, палец в рот не клади!

– Все знают вашу репутацию, – неумело польстил Пеньков.

– При чем тут репутация! – со скрытой горечью сказал Артеменко. – Люди, они ведь как думают: «Раз замы мэра – дерьмо, значит, и сам мэр – негодяй». Они не разделяют, судят всех скопом.

Или ты полагаешь, что простые обыватели станут эту ситуацию анализировать, вдаваться в подробности. Каждая твоя махинация... молчи, уж я-то знаю!

Пеньков сделал протестующий жест и открыл было рот, но мэр пресек его очередную попытку возразить.

– Если честно, жду, когда ты уйдешь, – сурово посмотрел на Пенькова Артеменко. – Но это не значит, что мне все равно, чем ты занимаешься. И потом, что это еще за личные контакты с Сошкиным?

– Никаких личных контактов... – Пеньков почувствовал в области сердца неприятную саднящую пустоту. – Только деловые отношения.

На лбу вице-мэра выступила густая испарина. Он достал платок и приложил к голове.

– У меня есть надежные осведомители – иначе нельзя, – чуть более сдержанно продолжал мэр. – Так что ты от меня так просто не ускользнешь.

– Да я и не собираюсь, – изобразил на лице незаслуженное страдание Пеньков.

– И правильно делаешь, – оптимистично подытожил мэр. – Ну, рассказывай, что за казна?

– Так я не в курсе, – сделал удивленное лицо и при этом развел руками Пеньков.

– Ну да, – пронзил его недоверчивым взглядом Артеменко. – Жаль, конечно, что профессор, как рыба с крючка, сорвался, – глухо рассмеялся он, – но ты-то ведь должен знать... Не выдумал же он все, не страдает же он галлюцинациями! Тем более что у тебя с Хазаром добросердечные отношения.

– Да нет у меня ничего такого с Хазаром, – горячо запротестовал обливающийся потом Пеньков. – А этот профессор... между нами... – доверительно понизил голос вице-мэр, хотя в этом не было никакой необходимости, – форменный псих. У него с головой не в порядке, он одержим...

– А говоришь, с Хазаром не знаешься, – с насмешливой укоризной покачал головой Артеменко. – До меня дошли слухи, что ты отсебятиной занимаешься, вкупе с Сошкиным. Все ловишь кого-то...

Сергей Кузьмич мученически улыбнулся.

– Что это еще за сведения?! – изображая обиду, спросил он.

– Ты вот что, будь поаккуратнее. Я за тобой присматривать буду.

Ну иди, у меня еще есть дела...

Артеменко напоследок улыбнулся своей настораживающе лукавой улыбкой.

Пенькову ничего не оставалось, как встать с кресла и покинуть кабинет.

По пути до своего кабинета и позже, когда, нервно закурив, он опустился в крутящееся черное кресло, он размышлял о том, как могло получиться, что профессор позвонил Артеменко и почти все ему выболтал. Пеньков проанализировал ситуацию и понял, что в погоне за мифическими сокровищами может утратить то единственное, чем пока обладает – местом у кормушки, возможностью и дальше обделывать свои темные делишки. Кроме того, он рассчитывал если и не стать новым мэром, то занять место в городской думе. И все же мифические сокровища манили его своим блеском.

Он закурил другую сигарету, затушив окурок в пепельнице, а решение, как быть, как совместить свое положение чиновника с охотой за сокровищами, так и не пришло. Он морщил лоб, кривил рот, что-то бубнил себе под нос, но так и не смог выбрать линию поведения. В раздражительном замешательстве прибыл он домой, где посвятил ночь активному возлиянию.

* * *

В небе уже несколько минут барражировал вертолет, словно выбирая место для посадки. Иннокентий тревожно выглянул в окно и, ничего не увидев, поглядел на сержанта-пограничника. Тот не подавал никаких признаков волнения. И, как оказалось, зря. Но не из-за вертолета.

Спустя примерно полчаса после того, как сержант провел их в горную избушку, расположенную на опушке леса, дверь в нее распахнулась, и на пороге возник огромный парень с седой бородой и автоматом Калашникова в руках. Сержант было схватился за свой, но не успел даже передернуть затвор.

– Остынь, – парень направил на него ствол «АКСа» с укороченным прикладом. – Не узнаешь? – он весело посмотрел на пограничника.

– Ираклий? – удивленно произнес тот, и в ту же секунду в маленькую комнатку ворвались еще несколько человек в черных шапочках, натянутых на лицо, с прорезями для глаз и рта.

У всех у них в руках было оружие. Они бесцеремонно скрутили путешественникам руки и вывели на середину комнаты.

– Куда их, Ика? – спросил один из нападавших.

Они совершенно не обращали внимания на пограничника, который продолжал сидеть с автоматом в руках.

– Забираем, – парень с бородой кивнул в сторону выхода.

– Что значит – забираем? – Иннокентий попытался высвободиться, но получил тычок кулаком под ребра.

– Не нужно дергаться, – сказал Ираклий, растягивая губы в улыбке, – тогда с вами ничего плохого не случится.

Что оставалось делать, когда даже страж порядка не предпринимал никаких действий, чтобы воспрепятствовать бандитам. Принадлежность нападавших к бандитам никаких сомнений не вызывала. Хоть на некоторых из них и была камуфляжная форма, выглядели они как-то разболтанно: разная обувь, разнокалиберное оружие, никаких знаков различия. Впрочем, знаки различия на камуфляжной форме встречаются довольно редко.

– Брось, – Ираклий подошел к сержанту и замер рядом с ним на расставленных ногах.

Тот аккуратно положил свой автомат на пол и протянул вперед руки.

Ираклий снял с пояса наручники и защелкнул их на руках пограничника.

– Ну, чего ждете? – обернулся он к своим подчиненным.

Те торопливо вытолкали Иннокентия, Юрку и Галину за дверь. Один из них шел впереди, указывая дорогу, другие сопровождали их сзади. Бежать не было никакой возможности.

Да Иннокентий и не рискнул бы сейчас бежать. Боевики действовали с такой решимостью, что не было никакого сомнения, что они, не задумываясь, применили бы свое оружие, сделай кто-нибудь из ребят попытку к бегству.

Как это было ни странно, но пленников вели в направлении российско-абхазской границы.

Группа состояла из двадцати человек – загорелых, волосатых людей, с поросшими щетиной лицами, с жестокими глазами и орлиными носами.

Половина из этих вооруженных оторвяг, как только отряд вошел в буковый лес, сняли свои черные шапочки, а на голову по-пиратски повязали такие же черные платки. Сам Ираклий походил скорее на восточного пашу, чем на абхазского или грузинского парня, решившего вступить на большую дорогу. У него был аккуратный нос, полное лицо, глаза, напоминавшие две вялые маслины, неспешная, полная достоинства, походка.

Пленники занимали в процессии центральное место. Сзади, спереди и с боков их окружали спокойно шествующие боевики. Они, понятное дело, общались на своем наречии, гортанно-отрывистые звуки вырывались из их диких глоток, глаза плотоядно посверкивали, брови то взлетали на медные лбы, то хмуро сдвигались на переносице.

«Тенгиз... Зура... Нодар...» – это все, что могли различить пленники. Дальше шла неразборчивая быстрая речь. Едва кто-то из ребят – Юрий или Иннокентий – притормаживал, чтобы спросить о своей участи, кто-либо из бородатых брюнетов бесцеремонно толкал стволом автомата их в спину и кивал, издавая какие-то кровожадно-зычные звуки.

Со связанными руками, в сопровождении двух десятков вооруженных людей, путешественники не могли думать ни о каком побеге. Они и не думали, а только без толку ломали головы над тем, как так получилось, что русские или наполовину русские пограничники выдали их бандитам? В голове у них мелькали обрывки из новостных телепрограмм, где рассказывалось о похищении людей, об их пленении, об уводе в рабство, выкупах, о том, в каких условиях пребывали захваченные в течение многих лет.

Галина внутренне сжималась и холодела. Она была наслышана о горячей необузданности жителей Кавказа и опасалась не только за свою честь, но и за свою жизнь. Ее пугали мрачные, по-дикарски красивые лица бандитов, их резкая речь и то непроницаемое равнодушие, которым они, словно с дружного согласия, окутывали их, пленников, присутствие.

Никто не заботился о том, устали ли они, могут ли идти, не хотят ли есть. С тупым безразличием, с которым захватчики угоняют у порабощенного местного населения скот, гнали бандиты пленников через буковый лес.

Их грубые ботинки подобно гусеницам танков врезались в желтовато-красную почву, оставляя смутные отпечатки.

Пленники косились по сторонам, как будто в кустах могли скрываться жаждущие освободить их омоновцы. Но лес расступался перед ними провалом в полную неизвестность.

– Куда нас ведут? – Иннокентий быстро затормозил и успел повернуться к косому бородатому парню в платке.

Лицо того передернулось от досады и неприязни.

– Иди, – пробурчал он и ткнул стволом «калаша» Иннокентию в грудь.

– За нас платить некому, – Иннокентий повернулся к нему спиной, но продолжал разговор.

– Рот закрой, – оборвал его косой широкоплечий парень.

– Чушь какая-то, – восклицал Иннокентий, – у нас ничего нет. Если вы думаете...

Новый болезненно злобный тычок стволом автомата между лопаток заставил его умолкнуть. Он посмотрел вперед, вправо, где шел предводитель вооруженной шайки. Тот о чем-то разговаривал с несущим «калаш» наперевес мужиком с солидным брюшком, обмотанным поясом с патронами.

– Бесполезно, – прошептала Галина, – от этих скотов ничего не добьешься.

Иннокентий опасался смотреть в ее испуганное и при этом замкнутое лицо. Но теперь взглянул. Галина была смертельно бледной, дрожала, точно ее била лихорадка. Чтобы как-то сдержать эту боязливую тряску, она шла, обхватив руками плечи, будто стоял мороз. Шедший за ней конвоир со шрамом на правой щеке сластолюбиво косился на ее шевелящиеся под тонкими шортами ягодицы. Иннокентия пронзила боль от сознания собственного бессилия. И следом вскипела в душе дикая злоба. Но куда он мог дернуться?

Он буравил ненавидящим взглядом обтянутые камуфляжем спины бандитов, словно мог прожечь в них дыру. Только угрюмые захватчики никак не реагировали на эти горящие взоры.

Привал был коротким и молчаливым. Он ничего не прояснил в участи Иннокентия, Галины и Юрки.

Они долго шли по горному склону, пока не вышли к узкому ущелью, через которое вел старинный навесной мост. Вершина соседней скалистой горы терялась в облаках. Склон опоясывала каменистая дорога. Солнце выбелило камни, и те пыльно белели, похожие на обыкновенную щебенку. А сам склон, по которому взбирались редкие сосны, отливал свинцовой серостью. Напоминавшие рифленые створки уступы сросшимися бивнями гигантских мамонтов вырастали из глубокой щели. Здесь склоны не просто росли, а вершины возвышались. Окружающие горы сдвигались, как стены первобытной темницы, завораживающе пялясь в забредающих сюда людей маячившими внизу каньонами.

Перейдя мост, банда с пленниками вышла на вьющуюся по склону дорогу.

Следующие полчаса, точно слетевший в разверстую бездну камень, бесследно растворились в солнечной крошке. Монотонный путь отдавался в затылке болью, вызывал сонливость. Но бандиты, видимо, привыкли время от времени совершать такие однообразные переходы. Они все так же с унылым упорством шествовали по дороге, и только когда добрели до поворота, за которым дорога неожиданно превратилась в тропку, перестроили свои ряды. Теперь они шли гуськом. Иннокентий видел впереди себя плечистую фигуру бандита со шрамом и то и дело мелькающий затылок Галины.

Слева почти отвесно поднималась серая стена, справа гулкой синевой воздуха манила бездонная пропасть.

«Вот и вся романтика», – с горечью подумал Иннокентий.

Постепенно дорога расширилась, а вскоре пошла вниз. В уютной лунке, образованной сходящимися склонами гор, лежало небольшое село. За ним серебрилось озеро, похожее на ленивого карася. Над его чешуйчатой поверхностью завороженно дремала ольха. Над красными и белыми домами, оплетенными плющом и виноградом, росли развесистые буки и дубы, рвались в небо темные стрелы кипарисов. Вверх по склону бежали виноградники.

Вечернее солнце, все еще горячее и буйное, окрашивало конусообразную крышу церкви в тусклую медь.

Казалось, до села рукой подать. Но путь до него занял не меньше двух часов. Так что когда банда вступила в его пределы, округу уже поливали фиалковые сумерки. Они вот-вот должны были оборваться в черную южную ночь, пока же цвели на порыжевшей терракоте крыш, янтарными змейками вплетались в оплетающий веранды и стены плющ, придавали озеру студенистую плотность и ртутный блеск.

В представлении Иннокентия кавказское село, тем более затерянное в горах, было чем-то однородно-глухим, пасторально-идилличным, волшебно избежавшим издержек цивилизации в виде социального неравенства, ненависти и зависти, блуда и мятежей. Но его взгляды претерпели резкую перемену, едва он очутился среди стен такого вот образчика патриархальной старины.

И хотя почти все дома, несмотря на размеры, были двухэтажными, с верандами, с двориками, однако и сюда, в этот богом забытый уголок, просочилось неравенство.

Их вели по витым улочкам, полным звуками затихающего дня. В одном дворе устало цокала наковальня, из другого долетало сонное блеяние баранов, в третьем раздавался отчетливый костяной стук – мужчины играли в нарды.

Сквозь сетку рабицу проглядывали темные силуэты игроков, сидящих на террасе, под густой зеленью виноградных лоз.

– Заза, Каха! – приветствовал Ираклий игроков.

Те отозвались зычными возгласами. Видимо, вооруженные бандиты ни у кого здесь не вызывали не то что страха – удивления! На скамеечке сидели три колоритных старикана – в бурках и сванских шапочках.

На ногах – чорохи. Двое из них облокачивались на толстые палки с испещренными узорами набалдашниками. Ираклий почтительно поздоровался с ними. Они же, зорко следя за проходящей колонной, ответили ему равнодушно и сдержанно и даже не полюбопытствовали, что это за новых людей привел Ираклий.

На вторых этажах, в сводчатых нишах, оплетенных виноградом, мелькало порой внимательное женское лицо, но не более того. Вооруженные бандиты, очевидно, считались здесь мирными трудягами, возвращавшимися домой после напряженного дня.

Навстречу им попались два узкоплечих мальчишки. Они весело спускались с пригорка, о чем-то переговариваясь между собой. Один из них что-то совсем уж по-родственному сказал Ираклию, другой засмеялся в ответ на шутливое замечание косого бандита.

Вот она, идиллия! – мелькнуло в возмущенном мозгу Иннокентия.

Деревенский гул вбирало в себя спокойное, быстро чернеющее небо. Иннокентий ничего не понимал. Люди были здесь похожи на скалы и деревья – сонное спокойствие и полное отсутствие интереса! Ему чудилось, что все это происходит во сне. Там иногда бежишь и не можешь убежать, говоришь, а тебя никто не слышит, вопишь, а все только удивленно улыбаются.

Дом, куда привели пленников, находился на пригорке. Подобно замку возвышался он над селом. С другого конца деревни вровень с домом высилась церковь. Кованые ворота распахнулись перед бойцами, словно их ждали.

Навстречу вновь прибывшим вышел неказистый пухлый грузин.

– Здравствуй, Дато, – улыбнулся ему Ираклий.

Дато медленно поклонился и пропустил гостей в дом. Двор поразил Иннокентия своими размерами и романтической запущенностью. Из-за стен дома поднимались кипарисы, чуть поодаль, вплотную придвинувшись к высокому забору, рос эвкалипт. Обморочно сладкий запах жарящегося на мангале мяса обжег гортань. В увитой плющом беседке суетились женщины.

Бойцы рассредоточились по саду. Кто-то пошел к беседке, кто-то сел за стол под старыми грушами, кто-то расположился на скамейке возле дома.

– В сарай, – скомандовал Ираклий косому парню в платке.

Он кивнул на пленников. Косой, прихватив с собой парня со шрамом, повел пленников к сараю. К Ираклию, от которого не отходил низенький грузин, вышла облаченная в черное платье женщина. В сумерках Иннокентий лишь заметил, как неодобрительно сверкнули ее глубоко посаженные глаза и застыл в судорожной улыбке тонкий рот.

Как только задвинулся тяжелый засов, Иннокентий обнял Галину.

Ту била дрожь, а теперь еще ее тело раздирали на части долго сдерживаемые рыдания, которые, прорвавшись наружу, заставили Иннокентия еще плотнее стиснуть руки.

– Успокойся...

Юрка опустился на солому. В сарае пахло бараньими шкурами, сыром и эвкалиптовой настойкой. В крохотную амбразуру под самым потолком падал тусклый лунный свет. Робкой зеленоватой полосой спускался он к полу. Юрка прислонился спиной к деревянной стене и закрыл глаза.

В голове шумело, от разочарования саднило затылок.

– Это еще не конец, – услышал он делано спокойный голос Иннокентия.

«Чушь», – с горечью подумал Юрка.

Мигающая точка на экране дисплея пробудилась с раннего утра.

Хазар не спал, его мучила бессонница. Он сидел на юте, где ласковый ветерок обдувал его лысый череп, лакал коньяк и следил за перемещениями своих подопечных. Какую все-таки люди придумали умную штуковину! Ты сидишь в нескольких километрах от берега (а мог бы еще дальше) и спокойненько наблюдаешь за происходящим от тебя на таком большом расстоянии. Как все-таки правильно, что он связался с ментами. Нет, не продался, конечно, просто решил с ними немного поиграть. Все они у него в руках. Пляшут под его дудку. Ну, не все, конечно, но до этого недалеко. Как только он накопает компру на Пенька, запляшут они у него! Хазар улыбнулся и сделал малюсенький глоток коньяка. Положил на язык тонкий ломтик лимона с сахарной пудрой и кофе. Замечательно!

Точка на дисплее неожиданно метнулась куда-то к западу. Что, они решили изменить направление? Хазар уставился в дисплей. Даже рюмку с коньяком, которую грел в руках, поставил на стол. Точка на какое-то время замерла на одном месте, потом медленно двинулась в обратном направлении.

«Ничего не понимаю», – Хазар помотал головой.

Что-то ищут? Может, уже нашли? Это было бы замечательно. Тогда нужно готовить команду быстрого реагирования. Во главе с Лехой.

Или лучше отправиться самому? Уж он-то не позволит этому Черкесу с собой шутить! Хотя тот даже и не догадывается, что он следит за всем со своего наблюдательного пункта.

Педераст хренов! Думает, никто не догадывается о его пристрастии к мальчикам! Ха-ха!

Он оглядел спокойный горизонт, слегка затянутый розовыми облаками, и снова опустил взгляд на дисплей. Мигающая точка находилась в районе обозначенного на карте ущелья. Туда ведь не так просто пробраться.

Точка двигалась еще некоторое время, следуя за изгибами ущелья, а потом замерла на одном месте.

Прошел час, потом еще один, а точка оставалась на прежнем месте. Хазару это очень не понравилось. Не могли они вернуться назад после ночевки и устроить новый привал. Суки! И как назло, он не может все проверить на месте из-за этого Черкеса. Собственно, что ему Черкес?!

Неужто он его боится? Еще посмотрим, кто кого. Придется, правда, поделиться, но к этому ему не привыкать. Не с Черкесом, конечно, делиться. Он сидел, глядя на неподвижно мигающую точку еще часа полтора, потом вынул мобильник и набрал номер.

– Сергей Кузьмич, – спросил он, – ты не спишь?

– Какого черта, Эдик? – спросонья процедил вице-мэр. – Ты не появлялся несколько дней.

– А теперь появился, – хрипло произнес Хазар. – Ты ведь знаешь о наших беглецах? – без предисловий сменил он тему.

– Сошкин не может следить за ними на чужой территории, – отрезал Пеньков.

– Конечно, – съязвил Хазар, – они даже задержать их не смогли.

– Чего тебе нужно? – Пеньков был раздражен.

– Могу предложить тебе сделку, – выдавил Хазар. – Я знаю, где они находятся.

– Где? – голос Пенькова в трубке напрягся.

– Просто так? – поддел его Хазар.

– Сколько?

– Я отдам тебе половину.

– Ты меня веселишь, – через силу рассмеялся Пеньков.

– Ладно, – быстро согласился Хазар, – получишь две трети. Это очень много.

– Из них я должен буду отдать половину, посчитай, сколько мне останется?

– Столько же, сколько и мне, – быстро скалькулировал в уме Хазар. – Так что, по рукам?

– О’кей, – согласился Пеньков, решив, что все равно надует этого бандита. – Где они?

– Так ты согласен на мои условия?

– Да, я же сказал.

Хазар глянул на дисплей и назвал точные координаты.

– Высылай вертолет, и как можно быстрее, – сказал он. – Я постараюсь быть где-то поблизости.

– Ты мне не понадобишься, – буркнул Пеньков, – так что сиди спокойно.

«Как же, сиди спокойно», – пробормотал Хазар, отключив мобильник.

* * *

Осведомитель сообщил Черкесу о задержании интересующих его личностей, когда он ехал в своем «Линкольне». Рядом с ним, потягивая мартини, сидел Ваня, еще не отошедший от ночной оргии.

– От твоего мобильника уши режет, – нервно произнес он, полулежа на подушках.

– Секунду, Ваня, – Черкес быстро нажал на кнопку.

– Это я, – осведомитель не представился, но Черкес узнал его и так.

– Слушаю, давай быстрее.

– Наши погранцы их задержали. Ни паспортов, ни других документов...

– Я сейчас буду, – Черкес отключил трубку. – Мне нужно съездить на границу, – поднял он черные глаза на Ваню.

– Если ненадолго, то я с тобой, – Ваня решил, что ему не повредит небольшая доля развлечений.

Он понятия не имел, что собирается делать Черкес на границе, но представлял, что это может быть занятным.

– Может, отвезти тебя в студию? – нерешительно предложил Черкес.

Не зная, как там сложится ситуация, он не хотел нервировать тонкую Ванину натуру.

– Я хочу с тобой, – Ваня остался непреклонен.

– Ладно, поехали, – Черкес назвал адрес водителю и позвонил своим браткам, велев немедленно прибыть туда же.

* * *

Хазар долго не мог успокоиться. Его бесила эта зависшая на одном месте точка, бесила алчность Пенькова и необходимость сотрудничества с этим продажным чинушей. Весь день он находился в угнетенном состоянии духа. Его депрессия прерывалась иногда вспышками бессильной ярости, и тогда он кричал, ругался, стонал. Потом затихал и проваливался в ожидание, тупое, бесконечное, тягостное. Чтобы хоть как-то возобладать над Пеньковым, он слушал и заставлял Михаила снова и снова повторять рассказ о пребывании того в чертогах вице-мэра.

– Пидор вшивый, – громогласно рычал он, – ну и пидор...

Он качал головой, презрительно усмехался, смеялся, но точка на дисплее не хотела двигаться. И тут позвонил Пеньков.

– У меня есть кое-какая информашка, – сразу заговорил вице-мэр. – Один из погранцов на абхазской границе доложил, что этих лохов было не четверо, а трое. Два мужика и баба.

– Но их было четверо, – тупо смотрел на карту местности Хазар.

– Один с бородой, другой – белобрысый, ну и девка... – продолжал Пеньков. – Границу они перешли, но их сцапали какие-то шакалы из местных... типа работорговцев...

– Черт, – не удержался Хазар. – А при них случайно не было свинцовой маленькой пластины с греческими письменами?

«Где же Валька? Почему он застрял на одном месте?» – крутилось у Эдуарда в мозгу.

– Нет, ничего, кроме пожитков. Да-а, не все так просто, – урчал в трубку Пеньков, – придется лишний раз напрячься, чтобы разыскать их.

– А может, это и хорошо, – задумался Хазар, – если они и впрямь у работорговцев, значит, с теми можно договориться...

– Не знаю, – равнодушно ответил Пеньков. – Подожди-ка...

Мне звонят по другому телефону... Не отключайся.

Хазар сидел, прижав сотовый к уху, и смотрел на сереющую воду. По серебристой поверхности скользили быстрые розовые блики, вдали маячила узкая кромка берега.

«Если Валька решил наколоть меня и выбросить маяк, то почему он не со своими друзьями? Какого черта он вообще застыл на месте? Может, уже украл пластину и заблудился на обратном пути?»

Хазар поморщился. Все складывалось не самым лучшим образом.

От Вальки, как оказалось, не было толка. Те, кого он, Хазар, разыскивал, попали в плен. Где теперь их искать? Он прикусил губу от нетерпения.

Пеньков не торопился подавать сигнал. Наконец в трубке проклюнулся его сипловатый баритон.

– Мои люди обнаружили труп в горах, – сказал он. – Его прибило к берегу... Парень лет восемнадцати...

– Пластины при нем не было? – взволнованно прохрипел Хазар.

– Не-ет, пластины не было, но маяк был. Ты его послал?

В ответ Хазар выматерился.

– Не надо было самодеятельности проявлять, – нравоучительно обмолвился Пеньков. – Если бы ты был умнее, нам бы не пришлось теперь разыскивать этих уродов.

– Начать с того, что твои менты не могли...

– Хватит, – отрезал раздраженный Пеньков, – во всем ты виноват.

Хазар сцепил зубы и передразнил Пенькова. Михаил, дабы хоть как-то поддержать шефа, изобразил на лице веселый восторг. Хазар сделал недовольную гримасу.

– Жди моего звонка, – процедил вице-мэр, – сам ничего не предпринимай, а то опять в лужу сядешь.

– Добрый вечер, Нана, – поцеловал сестру Ираклий, – мы ненадолго.

– Ты всегда так говоришь, – недоверчиво усмехнулась Нана и поправила на лбу черную косынку, которую носила в знак траура по убитому мужу, и траур этот должен был быть едва ли не вечным. – Дато сказал мне, что ты придешь... Как видишь, я готовлю ужин.

– Спасибо, – Ираклий скосил глаза на Дато.

– Ты знаешь, что дед не хочет тебя видеть, – тревожным голосом продолжала Нана.

– Я не задержусь. Но у меня к тебе есть просьба... – Он строго посмотрел на сестру. – Завтра... я надеюсь на это... должен приехать Вахо, будь с ним ласкова.

– Вахо? – изумилась Нана. – Что ты задумал? И почему он должен приехать?

– За столом посидим, вина попьем и разойдемся... – уклонился от прямого ответа Ираклий, – все же он наш родственник.

Между тем бойцы освежались после дороги сухим вином, которое достал из погреба Дато. Парни помогли ему отрыть огромный, на двести литров, квеврис. Женщины наполнили стеклянные и глиняные кувшины и поставили на стол, под грушами. Бойцы, рассевшись по лавкам, пили стакан за стаканом, закусывая холодными ломтиками жареных баклажанов, натертыми чесноком, домашним сыром и колбасой.

– Пойдем в дом, – направился к крыльцу Ираклий.

– Так зачем приедет Вахо? – с опаской спросила Нана.

– Дело одно утрясти надо, – раздраженно произнес Ираклий. – Или это не мой дом? – вскинулся он. – Может, вообще не приедет... Хотя должен... – лукаво сощурил он глаза.

– Это твой дом, как и мой, но дедушка не одобряет твоих дел, – мягким голосом, словно уговаривая, сказала Нана.

Они вошли в гостиную. Под потолком горела украшенная чеканкой серебряная люстра, по форме напоминающая основательно приплюснутый с полюсов шар, с отходящими вверх и в стороны трубками. С этих «бурдючных горлышек» свисали вытянутые колокольца. Такие же колокольца, прикрепленные к кожаным веревочкам, спускались с днища лампы, едва ли не касаясь расшитой восточной вязью сине-черной скатерти, накрывающей поверхность резного овального стола. За ним, в каменной нише, верхняя часть которой плавно и рельефно выступала из стены, были сложены дрова. Камин, или, как его называют, бухар, придавал комнате уют, как, впрочем, и стоявшие вдоль стен персидские диваны с мутапами – длинными, плотно набитыми подушками, с которых свисали золотистые кисточки. Над камином висел домотканый узорчатый коврик.

На резном шкафу с перламутровой инкрустацией замер изящный сванский светильник из олова в окружении тонкошеих серебряных ваз. Полки шкафа украшала черная грузинская керамика – вазочки, чайники, чашки.

Под ногами пушился персидский ковер. Высокая комната казалась ниже из-за обилия висящих на стенах тушетских войлочных ковриков и японских гравюр.

Ираклий устало опустился на диван. Нана выдвинула гнутый венский стул и устроилась на нем.

– Дедушка все хворает, совсем не встает...

– А куда так поздно пошел Георгий? – перевел разговор на другую тему Ираклий.

– На озеро...

– И ты разрешаешь? – осуждающе взглянул на сестру Ираклий.

– С тех пор как умер его отец, он стал взрослым, – горестно вздохнула Нана.

По ее лицу пробежала тень.

– Меня беспокоит Вахо...

– А я тебя не беспокою? – вскинул на сестру черные глаза Ираклий.

– Вы оба не даете мне покоя... Почему никак не начнете лучшую жизнь? – Нана со смесью нежности и укоризны смотрела на брата.

– Лучшая жизнь нас ждет на небе, – усмехнулся Ираклий.

– Ой, сомневаюсь я, что вас ждет лучшая жизнь... Столько вы дел натворили... Дедушка грозится проклясть тебя.

– Не надо, сестра, – поморщился Ираклий, – лучше не думай об этом. Вахо сам знает, что делает. Что бы о нем ни думали, он – мужчина.

– Я слышала, что он... – она не успела договорить.

– Мало ли что говорят, – мягким жестом осадил сестру Ираклий.

– А ты, – вздохнула она, – занимаешься все тем же...

Это же люди, они такие же, как мы.

– Замолчи, – покачал он головой, – это не твое дело.

– Знаю, – покорно кивнула она, – но дедушка...

Словно в ответ на ее слова из дальней комнаты раздался сухой настойчивый стук. Она поднялась и направилась по анфиладе в глубь помещения. Через некоторое время вернулась, толкая перед собой инвалидную коляску.

В ней, словно на троне, восседал древний старец. Его голову покрывала сванская шапочка с кисточкой, худое лицо было изборождено морщинами.

Серая кожа, как у мертвеца. Только большие карие глаза в складках морщин светились жизнью.

– Дедушка Леван, – Ираклий привстал с дивана и низко склонил голову.

Дед принял приветствие как должное.

– Садись, – махнул он рукой, – а ты, – он взглянул на внучку, – налей мне вина.

– Но, дед, – Нана стояла в нерешительности.

– Налей, я сказал, – безапелляционным тоном заявил он.

Нана кинула взгляд на брата и двинулась к столу. Подняла кувшин и наполнила граненый стакан. Леван принял стакан дрожащей рукой и поднес ко рту. Осушив его наполовину одним разом, он посмотрел на Ираклия.

– Это мне помогает, – улыбнулся он. – Как у тебя с Вахо? – безо всякого перехода спросил он.

– Вахтанг сам по себе, – Ираклий пожал плечами, – он не маленький.

– Когда вы наконец помиритесь? – Дед снова приложился к стакану. – Все-таки вы родственники.

– Это старая история, дед, ты знаешь, – смутился Ираклий. – Не я первый все это затеял.

– Мне сказали, что ты снова взялся за старое, – Леван снова сменил тему без всякого перехода.

Он протянул стакан, чтобы Нана опять его наполнила. Она молчаливо повиновалась.

– Мы всегда этим занимались, дед, – угрюмо произнес Ираклий, – тебе это известно не хуже меня.

– Молчи, щенок! – Леван повысил голос. – Я тебя не раз уже предупреждал, добром это не кончится. Найди наконец себе работу, достойную мужчины.

– Ну чем, чем я здесь могу еще заниматься, дед? – Ираклий поднял на него вопросительный взгляд.

– Мог бы стать чабаном, как я, или кузнецом, как твой отец, – Леван взял стакан с вином, который наполнила Нана. – Чем не работа?

– Это не по мне, – Ираклий поднял руки, направив ладони в сторону деда, – ты же знаешь...

– Ничего я не знаю и знать не хочу, – перебил его дед, – что это за люди?

Он опять с удовольствием припал к стакану с вином.

– Люди как люди, – пожал плечами Ика, – не все ли равно?

– Я хочу, чтобы ты их отпустил, Ика, – заявил Леван, – немедленно.

– Но это невозможно, дед, – огорченно взглянув на Левана, Ираклий поднялся с дивана и нервно заходил по комнате. – Мои люди... Что я им скажу?..

– Не мельтеши, – Леван сделал короткое движение головой, – сядь на место.

Он с удовольствием сделал глоток вина и надолго замолчал.

Нана с тревогой наблюдала за разговором мужчин. Леван допил вино и протянул стакан внучке.

– Воевать, – наконец произнес он, – мужское занятие. Но когда ты выступаешь против вооруженного противника. Ты же берешь в плен мирных жителей! Это недостойно мужчины.

– Не говори так, дед, – Ираклий попытался встать, но дед одним жестом усадил его на место.

– Молчи, сосунок, – он презрительно покачал головой, – никто не скажет, что ты добыл славу в сражении, никто. Поэтому отпусти их.

– Хорошо, – Ираклий поднялся, – я подумаю.

* * *

Вахтанг прибыл на КПП часа через два после того, как ему позвонили.

По дороге его нагнали два джипа сопровождения с боевиками. Его лазурный «Линкольн», мягко качнувшись на рессорах, остановился неподалеку от контрольно-пропускного пункта. Он вышел из машины, оставив Ваню смотреть телевизор на заднем сиденье, и двинулся вдоль очереди, которая покорно жарилась под палящими лучами солнца.

– Где? – Он вошел в будку и, не здороваясь, обратился к дежурному офицеру.

– Понимаешь, Вахо, – тот вышел на улицу и отвел его в сторону, – накладочка вышла.

– Чего ты мне мозги пудришь, – поморщился Вахтанг, – говори яснее.

Когда тот рассказал ему о налете Ираклия, брови Вахтанга сошлись на переносице.

– Ну я ему устрою, – сплюнул он сквозь зубы. – А вы, блин, – через секунду спросил он, – вы-то куда смотрели? Небось получили с него по полной программе?

– Ты что, Вахо? – офицер-пограничник старался не глядеть ему в глаза. – Ты же его знаешь. Налетел как коршун, только его и видели.

– Знаю, – кивнул Вахтанг, – знаю... И вас знаю тоже...

Иосиф – начальник вахтанговских боевиков – стоял в пяти шагах от своего шефа, готовый ринуться по его приказу куда угодно.

После разноса, устроенного Вахтангом, когда они упустили путешественников, он старался ловить каждое его движение. Если бы Вахтанг приказал, он бы, не раздумывая, разодрал в клочья этого офицера, который чем-то расстроил его начальника.

– Набери мне Ику, – повернулся к Иосифу Вахтанг.

Тот быстро схватил с пояса телефонную трубку и набрал две цифры, которыми был закодирован номер зятя Вахтанга. Услышав длинные гудки, протянул трубку начальнику.

Вахо, не прощаясь, отошел от пограничника, чтобы тот не мог слышать их разговора, и поднес трубку к уху.

– Здравствуй, родственник, – с гонором произнес он, когда в трубке щелкнуло соединение. – Опять переходишь мне дорогу?

– А, Вахо, – как ни в чем не бывало отозвался Ираклий, – рад тебя слышать.

– Знаю, что врешь, но все равно спасибо, – отозвался Вахо. – Как твой дед?

– Твоими молитвами, – процедил Ираклий. – Что-то случилось? Кажется, ты чем-то расстроен? Кто посмел обидеть нашего несравненного Вахтанга?

– Не юродствуй, Ика, – процедил Вахо, – ты все прекрасно знаешь.

– Мамой клянусь, не знаю, – честно удивился Ираклий.

– Ты сегодня забрал трех человек с КПП.

– А-а, вот ты о чем, – с усмешкой отозвался Ираклий. – И что?

– Они мне нужны.

– Зачем?

– Это не имеет значения.

– Ладно, не хочешь, не говори, но просто так отдать их никак не могу. У меня обязательства перед моими людьми. Если они так тебе нужны, уступлю по дешевке, как родственнику.

– Сколько? – после некоторого молчания, сдерживая ярость, спросил Вахо.

– Для тебя – по двадцать тысяч за голову. Согласись, это совсем не дорого.

– Ты с ума сошел, Ика, – прохрипел в трубку Вахтанг. – Во-первых, мне не нужны все, а во-вторых, ты слишком зарываешься.

– Не хочешь – не бери, – Ираклий понял, что информация, переданная ему верным среди пограничников человеком, точна: Вахтанг заинтересован в пленниках. – Я отдам их другому.

– Нет, я беру одного, – тая злобу, сказал Вахо.

– В розницу будет дороже, сам понимаешь, – почти издевался над ним Ираклий.

– Сколько? – Вахтанг не выдержал и сорвался на крик.

– Сорок за голову.

– Я убью тебя, шакал!

– Попробуй.

– Ладно, я согласен, – Вахтанг сбавил тон, понимая, что криком ничего не добьешься. – Где они?

– У меня, конечно.

– Когда я могу приехать?

– Ты всегда желанный гость в моем доме.

– Он еще не твой, пока дед жив.

– Ты прав, – вздохнул Ираклий. – И все равно я тебя жду.

– Мы едем к Ике, – Вахтанг повернулся к Иосифу.

– Прямо сейчас? – переспросил тот.

– Нет, мудак, через неделю! – гаркнул на него Вахо.

– Понял, шеф. Вызывать вертолет? – напрягся Иосиф.

– Ты же знаешь, что на машине туда не проехать, – Вахтанг вздохнул, стараясь не расплескать распиравшую его злобу.

– Где он сядет? – снова спросил Иосиф.

– Да мне насрать, где он сядет, – заорал на него Вахо, – я хочу, чтобы через двадцать минут я поднялся в воздух.

Дрожа от раздражения, он вытер со лба пот и вернулся к лимузину, в котором мощный кондиционер исправно охлаждал воздух. Иосиф опередил его и открыл перед ним дверцу.

– Пошел вон, – Вахтанг забрался в машину и сам захлопнул за собой дверцу.

Сбросив мягкие кожаные шлепанцы и закинув ноги на сиденье, Ваня потягивал мартини со льдом из высокого тонкостенного стакана и пялился в «ящик».

– Куда ты пропал? – покосился он на Вахтанга.

– Мне нужно к Ике, – не ответил тот на его вопрос.

– Я с тобой, – Ваня залпом допил мартини и поставил стакан на откидной столик, – мне там нравится.

Брать с собой Ваню Вахтангу не хотелось. Он не мог поручиться, что Ираклий не выкинет какой-нибудь номер.

– Может, я лучше прикажу отвезти тебя на дискотеку? – мягко предложил он.

– Какая дискотека в такую жару? – Ваня поднял пушистые ресницы. – Я хочу в горы. Там прохладно, хорошее вино, сыр...

– Вина я тебе привезу, обещаю.

– Не хочешь брать меня с собой – не надо, – Ваня надул губы, – я пойду пешком. Думаю, Ираклий мне не откажет.

Это ведь ты с ним не в ладах...

Зная Ванино упрямство, Вахтанг скрепя сердце согласился.

– О’кей, – улыбнулся он, – раз ты хочешь.

– Спасибо, – Ваня многозначительно улыбнулся ему в ответ.

Через пятнадцать минут, прервав на некоторое время движение автомобилей, «Ми-8» опустился прямо посреди трассы. Водители автомобилей недоуменно смотрели, как из лимузина и двух джипов вышли какие-то люди и, пригибаясь к земле под напором ветра, который гнали вращавшиеся лопасти, погрузились в салон. Трап поднялся, захлопнулись люки, и тяжелая машина поднялась в воздух. Ваня смотрел вниз через иллюминатор на становящиеся игрушечными машины и сверкающее море.

– Куда ты, Георгий, опять на озеро? – Леван уставился на мальчика, сидевшего на стуле и болтавшего ногами, обутыми в чорохи.

Перед дедом на круглом столике, похожем на фантазию сказочника – таким тонконогим и изящным он был, – стояли неизменная бутыль в оплетке и стакан.

– На озеро, дедушка.

Георгий, кудрявый мальчик со смышленым лицом, кивнул.

– А что ты слышал про людей, которых привел твой дядя?

– Они в сарае, и Нодар носил им еду сегодня утром, – мальчик зевнул и соскочил со стула.

– Вот шайтан, – неодобрительно покачал головой Леван, – никак не поймет, что это нехорошо... А что будет, если мы их освободим? – он приковал к мальчугану внимательный взгляд.

– Дядя обидится, – по-взрослому сказал мальчик, – он не любит, когда вмешиваются в его дела.

– Почему я его не проклял! – в сердцах воскликнул огорченный Леван.

– Он продаст их и получит много денег, – с жестокой беззаботностью рассмеялся мальчик.

– Откуда ты знаешь? – сдвинул брови старик.

– Так многие делают, – пожал плечами мальчик.

– И ты считаешь, это хорошо? – возмутился Леван.

– Не знаю, – зевнул Георгий, – мне пора идти, а то Тимур скажет, что я не джигит – не умею держать слово.

– Подожди, – строго посмотрел на правнука Леван, – скажешь, что я тебя задержал, – старик сделал ударение на личном местоимении.

Мальчик снова пожал плечами и с неохотой сел на стул.

– Это не дело джигита – торговать людьми, – нравоучительно начал дед. – Никогда не верь тому, кто скажет тебе, что это не так. И дядя твой, хоть я и не должен так о нем говорить с тобой, поступает дурно. Но если я умру и никто не скажет тебе, что это дурно, откуда ты узнаешь, что это дурно?

Георгий закатил глаза. Он любил деда и готов был слушать его часами, когда тот рассказывал про джигитов, про свою молодость, какой бы она печальной ни была. Но нотации и поучения своенравный мальчик не терпел.

– Жаль, что нет в живых твоего отца, некому тебя научить...

– Но у меня есть дядя, он смелый и сильный, – в глазах Георгия блеснуло восхищение.

– Шайтан он! – выплеснул свою ярость дед. – Крадет людей, продает их, как овец! И это ты называешь смелостью и силой? Это хорошо, по-твоему?

Мальчик скис. Он боялся прогневить деда, но был с ним не согласен.

Многие его товарищи, и прежде всего Тимур, одобряли дело, которым занимался Ираклий. Этот промысел, да и жизнь, которую вел Ираклий, окружал ореол романтики, и для детских сердец беспокойное существование боевиков и их ратные «подвиги» заключали в себе опасное искушение.

– Сколько их? – спросил Леван.

– Трое, одна женщина, – спокойно ответил мальчик.

– А ты откуда знаешь? – Леван пронзил мальчугана пристальным взглядом.

– Нодар говорил Тенгизу, что она красивая и он хочет ее оставить себе, потому что дядя продаст только одного человека, а с остальными он пока не знает, что делать.

– Вот негодяи! – костлявая рука Левана машинально сжалась в кулак, у него заходили желваки. – А ты хитрый, Георгий...

Он немного успокоился и лукаво посмотрел на внука.

– А давай попробуем переиграть твоего дядю, моего внука?

– Как? – удивился мальчик.

– Отпустим пленников на свободу. Понимаешь, мне скоро в могилу... А душа моя предстанет перед всевышним на суде. В могиле будет тлеть мое тело, но дух свободен. И ему держать ответ перед богом.

И вот спросит меня создатель: «Что ты сделал на земле хорошего, какое благо дал людям?» И что я ему отвечу? Что позволил твоему дяде воровать людей? Это ты, маленький и несмышленый, не знаешь, как это плохо, а я никак не могу втолковать это тебе!

– Но дядя рассердится, – округлил глаза Георгий.

– Да что ты заладил одно и то же, – Леван метнул в правнука гневный взгляд. – Тебя что больше волнует: рассердится ли Ираклий, или то, что благодаря твоему упрямству мне придется гореть в вечном аду?

Георгий растерянно захлопал глазами.

– Что важнее для тебя – злость Ираклия или мои вечные муки? – еще больше заострил ситуацию дед.

Мальчик опустил глаза. Он скользил взглядом по узору тушетского коврика, мысли его рассыпались, подобно этим тканым цветам и извивам.

И он никак не мог собрать их воедино.

– Если я буду кричать, – сосредоточенно и скорбно продолжал Леван, – то и до тебя дойдет мой крик...

– Хорошо, – вздохнул пронятый Георгий, – я согласен. Но как это сделать? На сарае висит замок...

– Нужен ключ.

– Он у Нодара, – задумался мальчик.

– Значит...

– Я достану ключ, – с готовностью пообещал Георгий.

* * *

Ранним утром, когда еще солнце не показалось из-за гор, пленникам принесли холодную еду. Замок на дверях сарая звякнул, и в дверях появился человек со шрамом.

Иннокентий узнал в нем Нодара, одного из главных приспешников Ираклия. Он молча вошел в полутемный сарай, который освещался небольшим оконцем, вделанным под самым потолком, и поставил на земляной пол блюдо с провизией и кувшин с молоком.

– Можете поесть, – кивнул он на блюдо.

Он развернулся и собирался уйти, но Иннокентий остановил его.

– Послушай, – ринулся он к нему, – что вы с нами собираетесь делать? Вы что, взяли нас в заложники?

– Вроде того, – Нодар замер у двери. – Не волнуйся, если все будет хорошо, завтра мы от тебя избавимся.

– Что значит «избавимся», – подскочил к нему Иннокентий. – Вы меня убьете?

– Зачем убивать, дорогой, – со страшным акцентом произнес Нодар, – просто мы получим за тебя выкуп.

– Выкуп? – остолбенел Иннокентий. – Кто собирается заплатить за меня выкуп?

– Тот, кому ты нужен, – лаконично ответил Нодар.

– А как же мои друзья? – Иннокентий показал взглядом на Юрку и Галину, сидевших в углу сарая.

– Может, убьем, – спокойно пожал плечами Нодар, – если никто не сможет их выкупить.

– То есть как это «убьем»?! – крикнул Иннокентий и вцепился боевику в горло обеими руками.

Тот резко ударил его ребрами ладоней под ребра, отчего Иннокентий тут же осел на землю.

– Не дергайся, щенок, – беззлобно сказал Нодар, – здесь мы хозяева.

– Я заявлю на вас в милицию, – прохрипел Иннокентий, с трудом выпрямляясь.

Нодар неожиданно рассмеялся.

– Заявляй.

– Бесполезно, – махнул рукой Юрий, когда за вышедшим боевиком закрылась дверь и лязгнула щеколда.

– И что же нам, – вскочила Галина, – вот так сидеть и ждать, когда из нас сделают шашлык?

– А что мы можем? – понуро пробурчал Юрий.

– Давайте для начала поедим, – Иннокентий, чувствуя, что, если не возьмет себя тут же в руки, сойдет с ума, присел рядом с подносом.

Молоко, баклажаны, сыр, лаваш.

– Тебе-то хорошо, – с неожиданной язвительностью сказал Юрий, – за тебя попросят выкуп, а нас просто выбросят на свалку.

Галина метнула в Иннокентия испуганный взгляд.

– Нетрудно догадаться, кому ты понадобился, – усмехнулся Юрка. – Тем, кто ищет этот чертов клад. Они знают, что только тебе известно, где он спрятан.

– И ты мне завидуешь? – с вызовом спросил поднявшийся с соломы Иннокентий.

– Думаешь, он останется в живых? – раздраженно спросила у Юрки Галина. – Они будут его пытать, а потом пристрелят.

– А нас просто зароют под кустом или вообще оставят гнить под открытым небом, – с горькой усмешкой процедил Юрка.

– Как будто он сам выбрал свою участь! – вспылила Галина. – Или ты предлагаешь ему, – оттопырила она большой палец и ткнула им в Иннокентия, – все нам рассказать.

– Зачем? – мрачно ухмыльнулся Юрий.

– Ну, если, например, Кеша будет молчать под пытками, я или ты скажем бандюганам, где клад, и тем самым спасем свои жизни... – Галина бросила на Юрия насмешливый и одновременно провоцирующий взгляд.

– Ничего такого я не имел в виду, – глухо сказал Юрка.

Он понял, что перегнул палку, но обида на судьбу распирала его, и он перевел разговор в несколько иную плоскость.

– Думаю, неспроста на нас валятся все беды. – Он скользнул осторожным взглядом по Галине.

Та подумала о брате, конечно, и лицо ее сделалось угрюмым и отрешенным.

– О чем ты? – вопросительно взглянул на скульптора Иннокентий.

– Этот клад и дорога к нему прокляты, – заявил Юрка, втайне наслаждаясь эффектом, который произвели на ребят его слова.

Иннокентий удивленно приподнял брови, а Галина, которая что-то хотела до этого сказать, снова сомкнула губы.

– Ничто не дается просто так, – возразил Иннокентий, – тем более сокровища.

– Нет, здесь что-то свыше, – упорно не соглашался Юрка. – Почему, думаете, все складывается таким образом, чтобы мы теряли товарищей, попадали то в лапы полоумного сторожа, то сюда – в сарай? Значит, что-то неладно с этим кладом. Вы что, не улавливаете параллели? – с легким возмущением спросил Юрка. – Нам нужно было давно похоронить эту идею.

– Какого ж черта ты пошел с нами? – резко произнесла Галина. – Знаешь, что для меня самое страшное? Смерть моего брата! – гневно выпалила она. – А погиб он из-за этих сокровищ!

– И я о том же... – открыл было рот Юрка.

– И ты думаешь, что я теперь остановлюсь? – продолжала на повышенных тонах Галина. – Он, значит, погиб, а я позволю этим ублюдкам, – сделала она энергичный жест, обозначая им захвативших их боевиков, – праздновать победу?!

– Я предлагаю, пока не поздно, оставить эту затею...

– Думаю, что уже поздно, – усмехнулся Иннокентий.

– Вы – два сапога пара, – поморщился скульптор.

– Пусть так, – кивнул Иннокентий, – мы действительно во многом схожи. И прежде всего в том, что идем до конца...

– И куда же вы пришли? – с иронией взглянул на Галину и Иннокентия Юрий.

– Туда, куда и ты, – нашлась Галина.

Она и Иннокентий не могли не рассмеяться – к досаде Юрия.

– Мы ведь обычные воры, – тяжело вздохнул он, – а бог не терпит...

– Какой такой бог? – с гонором спросила Галина. – Тот, который позволил Хазару спалить наш дом, а потом забрал моего брата?

В своем бунтарском пафосе против небес Галина походила сейчас на Иова, бросающего упреки Яхве. Глаза ее горели, она, казалось, забыла об общем бедственном положении и всю свою энергию сосредоточила на отстаивании собственного мнения.

– Если бы не эти сокровища, твой брат был бы жив, – противоречил Юрка.

– Брось! – Гримаса отвращения пересекла лицо Галины.

– Мы хотим присвоить себе то, что принадлежит государству, – не отступал Юрка.

– То бог, то государство, – несмешливо передернула плечами Галина. – Ты уж как-то определись с инстанцией.

– И что такое государство? – усмехнулся Иннокентий. – Те самые менты, которые лижут зад Хазару?

– Есть и другие люди, – убежденно сказал Юрка.

– Твоя наивность меня умиляет, – ухмыльнулась Галина.

– Я знаю таких, – настаивал Юрка.

– Интересно, – недоверчиво уставился на него Иннокентий.

– Например, мэр Анапы Артеменко, – гордо произнес Юрка.

– А ты откуда знаешь? – с иронией спросил Иннокентий.

– Про него так говорят... да я и лично его знаю... он хотел заказать памятник... – Юрка замялся.

– Чего ж не заказал? – добродушно усмехнулся Иннокентий.

– Я не прошел по конкурсу, – честно ответил Юрка.

– У господина мэра и нашего Микеланджело разное художественное видение, – поддела Галина Юрия и вслед за этим рассмеялась.

– Ты уж совсем жестоко, – покачал головой Иннокентий и с шутливой строгостью взглянул на все еще смеющуюся девушку.

– Пускай не болтает чепухи, – с оттенком насмешливого презрения сказала Галина и села возле подноса с едой. – Я проголодалась.

– Это еще мягко сказано, – улыбнулся Иннокентий.

Он не скрывал удовольствия от мысли, что Галина с ним заодно.

Это счастливое обстоятельство почти вытеснило из его сердца страх и беспокойство за участь свою и ребят.

– С вами бесполезно разговаривать, – уныло проговорил Юрий.

– Ну так и не говори, – с жестоким задором рассмеялась Галина.

– Это у нее нервное, – с извиняющейся улыбкой посмотрел на Юрия Иннокентий.

– Догадываюсь, – скульптор присоединился к товарищам, которые уже пробовали молоко.

* * *

Солнце шпарило по горам, виноградникам, свергало в озеро тонны расплавленного золота, но в доме старого Левана царил прохладный полумрак, и только в столовую сквозь белый тюль пыльными полосами пробивались лучи. Ждали гостей, а потому с самого раннего утра в доме суетились женщины. Нана пригласила двух родственниц, которые, впрочем, и вчера встречали бойцов Ираклия. Но сегодня должен был приехать Вахо, и потому все готовили с особенным тщанием, чтобы никто не мог сказать, что Леван не умеет принимать гостей. И хотя дед сердился на Ираклия за то, что тот позорил его фамилию таким недостойным промыслом, как вооруженный грабеж и похищение людей, он не мог изменить сложившимся традициям.

Женщины толкли в старинных ступах зелень – кинзу, петрушку, базилик, резали лук, чеснок, отваривали стручковую и красную фасоль, ставили на огонь курицу, жарили говядину, ибо четыре основных блюда всегда готовила Нана: сациви, лобио, чахохбили и цванили. И как всегда – мамалыгу. Нана только сомневалась: успеет ли остыть сациви, ведь это холодная закуска. Она пихала в мясорубку очищенные грецкие орехи, потому что не было времени толочь их в ступе, и мысленно сервировала стол. Горы зелени, крупные куски помидоров, огурцов, перья зеленого лука, гранаты, виноград, персики, яблоки – все это видела она разложенным по блюдам и вазам. Дом наполняли запахи мяса, чеснока и трав.

– Майя, режь сыр, – командовала Нана.

Она любила подавать мамалыгу на тарелках, вонзая в нее несколько ломтиков овечьего сыра.

Леван сидел в своей инвалидной коляске на террасе, обозревая округу. На тахте развалился Ираклий. Георгий еще не вернулся с озера.

Леван в течение часа уговаривал Ираклия отпустить пленников, не навлекать на его дом проклятия, но Ираклий остался непреклонным, хотя не резко заявлял об этой своей непреклонности, а лишь уклонялся от прямых ответов.

Устав, Леван отчужденно замолчал.

Ираклий озабоченно взглянул на часы. Потом быстро поднялся с тахты.

– Прошу тебя, будь радушным с Вахо, – сказал он и вышел с террасы.

Он сел за длинный стол, накрытый белой скатертью, под навесом из виноградных лоз. По тяжелым гроздьям пробегали робкие солнечные лучи. Женщины выставляли кушанья на другой стол, тот, над которым нависали кроны старых груш. Конечно, Ираклий с удовольствием бы продемонстрировал гостям столовую, ее ковры, резные буфеты, богемский хрусталь и саксонский фарфор, все, чем он облагородил этот живописный дом. Но слишком уж было жарко, да к тому же Вахо все это видел, а выпендриваться перед его подчиненными Ираклий считал ниже своего достоинства. Тенгиз и Нодар расставляли стулья, принесенные из столовой. Увидев Ираклия, они поспешили к нему.

И в этот самый момент воздух напрягся от вертолетного гула.

Все, кто был во дворе, запрокинули головы. Машина приближалась со стороны каньона. Отсюда она была похожа на неистово жужжащую муху.

– Только без глупостей, – сверкнул глазами Ираклий, и Тенгиз с Нодаром дружно кивнули.

* * *

Геликоптер Вахо, зависнув на несколько секунд над скалистой площадкой в нескольких сотнях метрах от дома Ираклия, начал медленно опускаться.

Ветви окрестных деревьев согнули свои макушки под сильным воздушным потоком, который гнали вертолетные лопасти. Мягко коснувшись земли, «Ми-8» качнулся и замер. Винты все еще продолжали вращаться, когда открылся люк, и из темного отверстия спустился трап, и на его ступенях появился Вахо.

Он был в легкой льняной рубахе с коротким рукавом и свободных штанах, тоже льняных. Рубаха была расстегнута почти до пупа, открывая мощную волосатую грудь. Он улыбался. Предчувствовал, что сумеет договориться со своим зятем и наставить ему рога. Условно, конечно.

Следом за Вахо из кабины вертолета выбрался Ваня. Его субтильную грудь обтягивала черная блестящая маечка с узкими лямками, красные штаны от Версаче с оттопыренными карманами красиво облегали тонкие ноги.

Шедший сзади Иосиф попытался поддержать Ваню за локоть, когда тот покачнулся на трапе, но тот решительно и брезгливо отдернул руку.

Шестеро выдрессированных боевиков Вахо, оставив оружие в салоне вертолета, выбрались следом за своим начальником. Навстречу Вахо не спеша шел Ираклий с распростертыми объятиями.

– Какими судьбами, дружище?! – Он улыбался, но в уголках его тонких губ застыло презрение.

Покосившись на Ваню, он шагнул к Вахо и крепко пожал ему руку.

– Добро пожаловать. Мой дом – твой дом.

– Я же говорил, – Вахо тоже лукаво улыбался, – что пока еще не твой. Где Леван?

– Дома, где же еще, – Ираклий пожал плечами. – Ты же знаешь, он не может ходить. А то непременно бы встретил тебя прямо у трапа. Ждет не дождется. Ты ведь его любимчик.

Ираклия сопровождали Нодар с Тенгизом, другие боевики поджидали гостей неподалеку от места, где был накрыт стол. Ираклий покосился на Ваню, который в этом обществе выделялся, как павлин в стаде гусей.

– Это Ваня, мой дизайнер, – Вахо слегка смутился, представляя своего любовника.

– Знаем, слышали, – поддел родственника Ираклий. – Прошу к столу.

Винты вертолета завершали свое вращение, когда нестройная процессия направилась к дому Ираклия.

Сразу заводить разговоры на интересующую тему было не принято, поэтому говорили о чем угодно, только не о цели визита. У дома Вахо увидел деда в коляске и почтительно с ним поздоровался, спросив о здоровье.

Ваню он также представил в качестве дизайнера, пояснив, что тот помогает ему обставлять дом и делать внутреннее убранство.

– Он что же, где-то учился? – полюбопытствовал Леван.

– Да, – кивнул Вахтанг, – в Париже и Лондоне...

– Значит, у тебя дом на европейский лад? – Леван сузил внимательные карие глаза.

– Можно и так сказать, – согласился Вахо, – но ковры и другие реликвии я, конечно, сохранил.

– Похвально, похвально, – кивнул дед.

– Вахо! – дождавшись, пока дед закончит говорить, к Вахтангу кинулся Георгий.

Он запрыгнул на него и обхватил за мускулистую шею тонкими ручонками.

– Здравствуй, Георгий, – Вахо взял его под мышки и поднял высоко над головой.

Потом несколько раз подкинул в воздух, снова поймав его.

Ваня косился на своего дружка, занимавшегося с мальчиком, и то и дело посматривал в сторону, туда, где за высокими дубами сверкало горное озерцо. Георгий тоже смотрел на разодетого худощавого незнакомца, как на диковинную птицу. Ваня отметил про себя по-мальчишески худую, но складную фигурку Георгия, его дерзкий взгляд и цепкие руки. Наконец приветствия были завершены, и всех пригласили к столу.

Гостям дали выпить холодного вина. Рассевшись за столом, они наслаждались благоуханием деревьев и легким ветерком, скользившим в кронах.

– Я думал, ты нас будешь чачей угощать, – с притворным удивлением сказал Черкес.

Он сидел рядом с Ваней, окруженный своими охранниками. Головорезы Ираклия чинно, словно и не были боевиками, расположились за столом.

Леван сидел во главе стола и недружелюбно косился на гостей. Женщины выставляли на стол блюда с кушаньями.

– Чачу потом будем пить. Нам нужна ясная голова, – скупо улыбнулся Ираклий.

Он, конечно же, слышал об извращенном пристрастии своего родственника, но не ожидал, что Вахо притащит с собой этого разодетого, как девка, щенка. Действительно, Ваня в обтягивающих красных брюках и блестящей майке (скорее годной для дискотеки, чем для подобного застолья) выглядел весьма экстравагантно. К тому же Ираклию не понравилась та легкая небрежность, с которой Ваня поздоровался с хозяевами и с ним лично. Ваня едва взглянул на этого хмурого седовласого человека в камуфляже и не выразил никакого почтения по отношению к старому Левану. Ираклия раздражала также интимная манера, с которой Ваня то и дело припадал к Вахтангу, и его женственно томные улыбочки.

Маленькому Георгию Ваня тоже не понравился. Мальчик пялился на этого худого вихляющегося скомороха со смесью презрения и враждебного интереса.

Недоуменными глазами смотрел он и на Черкеса. А того, казалось, ничто не смущало. Вахо держался уверенно и даже высокомерно. На самом деле он немного нервничал: во-первых, из-за Вани, а во-вторых, из-за сделки.

Последняя была результатом хитрости и наглости Ираклия, ведь если бы не его действия, Вахо бы вообще здесь не оказался. Он бы взял пленников у пограничников и, сидя в своем роскошном европейском жилище, ждал, когда его бойцы выпытают тайну клада.

Наконец стол был готов. Женщины замерли в сторонке. Нана села поодаль на низкую скамеечку. Все выжидательно посмотрели на Левана. Тот наслаждался артистической паузой и не торопился переходить к застолью. Заметив, что Вахо становится все больше не по себе, старик снисходительно и довольно улыбнулся.

– Ну, гости дорогие, – медленно проговорил он, поднимая стакан, – настал черед выпить за этот дом, давший нам, хозяевам, и вам, гостям, приют.

Таков был традиционный первый тост. Все подняли стаканы.

– А где мой кубок? – сдвинул брови Вахо.

Леван укоризненно посмотрел на Нану. Та побежала в дом и вскоре явилась с кубком из оленьего рога, с серебряной чеканкой по краям. Она протянула его Вахо. Тот передал его Дато. А Дато наполнил кубок вином.

И тогда уже Черкес встал во весь рост и поднес кубок к губам. Ваня восхищенно наблюдал за покровителем, и тот, заметив горевший в его глазах восторг, ответил ему немного лукавой благодарной улыбкой. После первого тоста, едва опустили кубки на стол и снова наполнили их терпким вином, последовал второй тост – за хозяев. Потом – за женщину этого дома и так далее. Когда каждым участником застолья было выпито примерно по три бутылки вина, кроме сыра и зелени, которыми они закусывали, в ход пошли сациви, лобио, цванили. Ваня щурился от наслаждения, уминая кушанья, каждое из которых источало свой особый аромат.

– Так ты согласен? – хитро прищурил глаза Ираклий.

Леван не расслышал его слов, но по напряженному выражению лица Вахо догадался, что родственники решили серьезно поговорить. Леван считал, что время для подобной беседы не пришло, да и вообще он резко отрицательно относился к тому, что классическое застолье превращается в деловую встречу. К тому же нравственно ему претила идея торговли людьми. А потому он поднял дрожащей рукой свой стакан. Нана привстала.

– Дедушка, тебе хватит... – осмелилась она ему сделать замечание.

– Молчи, женщина! – скрипуче рявкнул он. – Давайте выпьем за мир и дружбу, за гостеприимство и... – он подыскивал слово, – интернационализм, – с трудом выговорил он.

Оба родственника поморщились.

– Оригинал, – насмешливо прошептал Вахтангу Ваня.

Ваня тоже захмелел. Его миндалевидные глаза игриво поблескивали, губы разъезжались в жеманную расслабленную улыбку. Вахо с легкой неприязнью посмотрел на Ваню. Ему было стыдно – за Ваню перед Леваном и Ираклием, за Левана и Ираклия – перед Ваней.

Возражать Левану никто не стал, и хотя все с легким недоумением переглядывались, все же выпили. Ираклий бросил в сторону Левана осторожный взгляд и тихо произнес:

– Сорок пять, если берешь одного.

– Совсем обнаглел, – с ненавистью глянул Вахо. – Сорок ровно, и не вздумай мне очки втирать!

– Что ты, родственник, разве я тебя когда-нибудь обманывал... – Ираклий сдержанно улыбнулся.

– Ты, абрек, всегда перебегаешь мне дорогу, чтобы погреть руки на комиссионных, – криво усмехнулся Вахо.

– Сорок пять, Вахо, цены растут, – не отступал Ираклий.

– Наглость твоя не знает границ, – в груди Вахо закипала бешеная злоба.

– Что для такого богатого человека, как ты, лишних пять тысяч?

Ты живешь во дворце, а я скитаюсь по горам. Моим людям надо есть, нам надо оружие... – растягивая слова, сказал Ираклий.

– Это твои проблемы, – хмыкнул Вахо.

– Давай не будем устраивать скандал из-за каких-то пяти тысяч, – предложил Ираклий.

– Скандал хочешь устроить ты, – усмехнулся Вахо, – из-за каких-то пяти тысяч.

– Я забочусь о сестре и о Георгии. Мальчику нужна отцовская забота...

– И ты заменил ему отца? – презрительно посмотрел на родственника Черкес. – Не пойму, когда же ты все успеваешь?

– Мое последнее слово – сорок пять, – отрезал Ираклий. – Хочешь, бери, хочешь, нет.

Между тем Леван уныло и даже сердито наблюдал за внуком и его зятем.

Бойцы подливали себе вина, поглощали еду и, казалось, не обращали внимания на своих начальников. Только Иосиф и Нодар ловили каждое слово и при каждой обидной реплике внутренне напрягались.

– Давай поладим на сорока двух, – вздохнул подавивший в себе на время ярость Вахо, – все равно никто тебе больше за него не даст.

Ираклий молчал. Нана подошла к Левану. Тот, захмелев, уже дремал.

– Дедушка, попрощайся с гостями, – медоточиво произнесла Нана, – тебе надо прилечь.

На этот раз Леван не стал сопротивляться. И как только с помощью Ираклия Нана переложила его на кровать, к нему в спальню прибежал возбужденный Георгий.

– Ну что, – заговорщически улыбнулся тут же взбодрившийся Леван.

– Я знаю, где ключ, – прошептал мальчик.

– Ай, молодец! Как же тебе удалось это узнать?

Георгий таинственно улыбался.

– У Нодара? – гадал Леван.

Мальчик отрицательно покачал головой.

– В буфете. Мать однажды запирала меня в сарай... чтобы я не бегал с Тимуром, а делал уроки. У нее всего три ключа... Один она дала Нодару, два лежат в буфете.

– Какой смышленый мальчик! – похвалил правнука Леван. – Можешь пока сходить на озеро, – уголками губ улыбнулся он.

– Вау, – Георгий подпрыгнул от восторга.

– Не смей произносить при мне такие слова, – нахмурился прадед.

– Ладно, дедушка Леван, не беспокойся.

Георгий выбежал из дома и помчался по каменистому склону в сторону больших ветел, нависших над озером. Радостные крики, которые он издавал, заставили всех сидящих за столом обратить на него внимание. Георгий размахивал над головой полотенцем и с гортанными криками вприпрыжку бежал к озеру.

– Пойду тоже сполоснусь, – Ваня тронул за локоть Вахтанга. – Вода, должно быть, прохладная.

– Сиди, – сквозь зубы прошипел Вахтанг, но Ваня уже встал из-за стола и вихляющей походкой ленивого сибарита вышел за ворота.

Он предвкушал наслаждение от прохладной воды горного озера, от полутени, бросаемой ветлами, от мерцающих на поверхности озера солнечных бликов.

Вахо было дернулся, чтобы пойти следом, но правила приличия заставили его опуститься на свое место. Пир был в самом разгаре. Выйти из-за стола значило смертельно обидеть хозяев. И хоть Вахтанг совсем не любил своего родственника, даже больше того, думал, как бы от него избавиться, он не посмел встать и уйти следом за Ваней. Хватало уже того, что он осмелился привезти его вместе с собой. Ика и его телохранители и так поглядывали на Вахо исподлобья. Они, конечно, старались не придавать этому факту особого значения, но в глубине души у них бурлил гейзер, который с каждым мгновением становился все полноводнее.

Ираклий глазами показал Нодару, чтобы проследил за Георгием, но тот и без его указания незаметно выбрался из-за стола. Сделав вид, что отправился по каким-то делам в дом, он крадучись направился к озеру.

– Георгий, ты умеешь плавать? – Ваня остановился на берегу озера, глядя на шустрого мальчишку, который пробовал воду голой ногой.

– Умею, – мальчик зашел в воду по колено и через несколько секунд нырнул, рассекая голубовато-зеленую рябь.

Вскоре он вынырнул и поплыл, рассекая воду мелкими саженками.

– Ты красиво плаваешь, – крикнул Ваня, любующийся открывшейся ему картиной.

– Ираклий меня научил, – Георгий вернулся к берегу. Весь покрывшийся гусиной кожей – из-за холодной воды.

– Гляди, у тебя мурашки, – улыбнулся Ваня, – вон еще одна побежала, – неудачно пошутил он.

– А ты можешь переплыть озеро? – с вызовом спросил Георгий.

– Я не умею плавать, – Ваня опустился на полотенце, брошенное Георгием на камни.

– Не умеешь? – мальчик серьезно поглядел на Ваню.

– Как же так?

Он сел рядом с Ваней, дрожа всем телом.

– Поэтому мне нравится, как плавают другие, – улыбнулся Ваня. – Сплаваешь для меня еще раз?

– Конечно, – Георгий подумал, что не такой уж плохой этот парень, приехавший вместе с Вахо.

– Только сначала согрейся, – Ваня провел ладонью по покрытой мурашками коже Георгия.

Его рука показалась тому теплой и нежной.

– Нэ трогай малчика, – из-за спины раздался суровый голос Нодара.

Расправив широкие плечи, он быстро спускался к озеру. Рубаха на его груди была расстегнута, и жесткие клочки волос торчали наружу.

– Какого черта? – Ваня небрежно повернул голову назад. – Чего надо?

– Ты, мерзкий ублюдок, – громовым голосом прорычал Нодар, – думаешь испортить нашего пацана?

– Да пошел ты, козел, – Ваня состроил презрительную гримасу и отвернулся.

– Как ты меня назвал? – Нодар подскочил к Ване, одним движением поставил его на ноги и повернул к себе лицом.

– Ты сильный, – Ваня растянул губы в усмешке, – но дурак. Обидно.

Он протянул ладонь с длинными тонкими пальцами, чтобы погладить Нодара по щеке, но тот с силой оттолкнул его от себя. Ваня на несколько метров отлетел назад. Наткнувшись на Георгия, как на препятствие, он опрокинулся на спину, упал и остался неподвижно лежать на берегу.

– Дядя Нодар, – заорал Георгий, – что ты делаешь? Ему же больно! Я Ике пожалуюсь.

Он кинулся к Ване, обхватил его тонкой рукой за шею и попытался поднять.

Но Ваня даже не пошевелился.

– Вставай же, поднимайся, – тянул его Георгий, – он больше не посмеет. Не бойся его.

Ваня уже ничего не боялся. Он ударился затылком о большой круглый камень, лежавший на берегу. Когда Георгию удалось немного сдвинуть его в сторону, он увидел, что на камне остались следы крови. Кровь продолжала течь из рассеченной головы, оставляя на камнях карминно-красный след.

– Ваня, вставай, – Георгий еще не понимал, что произошло.

Он тащил его за руку, но Ваня не подавал никаких признаков жизни.

Нодар заглянул лежавшему на камнях Ване в глаза. Сразу все поняв, он оттащил мальчика от трупа.

– Пошли отсюда, – сжав Георгию руку, поволок он его за собой к деревне.

До мальчишки, видимо, тоже дошел смысл произошедшего. Он дернулся так, как будто его руку сжимали чугунные тиски. Нодар не удержал его, и Георгий помчался к дому.

– Он убил его, убил! – вопил он, растирая по щекам градом катившиеся слезы. – Это дядя Нодар его убил.

– Кого? – Вахо вскочил, словно его подбросила мощная пружина.

Следом за ним, предчувствуя неладное, медленно поднялся Иосиф. Подчиненные Вахо, сидевшие за столом, опустили стаканы с недопитым вином и тоже выпрямились.

– Ваню, – глотая слезы, ответил Георгий. – Нодар его толкнул на камень.

– Сейчас разберемся, – Ираклий попробовал разрядить взрывоопасную обстановку.

Он поднял руки ладонями вниз, призывая всех к спокойствию. Но Вахо уже ничего не видел. Он бросил уничтожающий взгляд на Нодара, перескочил через уставленный явствами стол и как молодой конь помчался к озеру. Иосиф, кивнув своим бойцам, неторопливо пошел следом.

Люди Ираклия недоуменно уставились на своего предводителя. Тот перевел тяжелый взор на Нодара.

– Я и толкнул-то его вполсилы, – передернул тот плечами, – он сам упал. – Он гладил Георгия по коленке.

– Ты убил его, убил! – вопил, бегая вокруг стола, Георгий.

– Он мертв? – сделав стеклянные глаза, спросил Ираклий.

– Да, – кивнул Нодар.

– Урод, – Ираклий схватил лежавший на столе кинжал, которым отрезал куски мяса, и, шагнув к Нодару, всадил длинное лезвие в живот своему телохранителю.

Оно вошло без всякого сопротивления по самую рукоятку. Нодар закатил глаза и медленно начал оседать на землю.

– Вахо этого не простит, – Ираклий уже забыл про умирающего Нодара и смотрел на своих бойцов. – Тенгиз, – обратился он к своему помощнику, – пусть женщины спрячутся в доме. Возьми оружие и будь с людьми наготове.

– Женщины и так в доме, – пожал плечами Тенгиз.

Одним движением руки он построил своих людей вдоль стены дома и стал каждому объяснять его задание. Когда, убедившись в смерти своего любимчика, Вахо стремглав помчался к вертолету, где было оставлено оружие, люди Ираклия уже заняли круговую оборону. Конечно, силы были неравными.

У Вахо вместе с Иосифом было только семь боевиков, тогда как Ираклий располагал почти полутора дюжинами бойцов минус Нодар. Правда, Вахо был в таком возбуждении, так кипел злобой на своего родственника, что готов был в одиночку разорвать в клочья роту спецназа.

Расхватав автоматы, спрятанные в салоне, люди Вахо замерли рядом с винтокрылой машиной.

– Мне нужен Нодар и Ираклий, – Вахтанг бросил короткий взгляд на Иосифа. – И этот лох, за которого Ираклий хотел содрать с меня сорок пять кусков. Мы возьмем его бесплатно, – криво усмехнулся он.

Как это было ни странно, но он не забыл о цели своего путешествия.

Иосиф молча кивнул, взял двух человек и повел их в обход, рассчитывая зайти Ираклию в тыл. К тому же с обратной стороны был ближе сарай, в котором держали пленников. Но Тенгиз предвидел такой маневр противника.

Годы службы в спецназе во многих районах планеты, где шли боевые действия, кое-чему его научили. Он выставил в тыл четырех человек с автоматами и гранатами, остальные же заняли оборону на подходе к дому со стороны озера. Ираклий облачился в бронежилет и присоединился к своим боевикам.

Сжимая в руках автомат Калашникова, он спрятался за стволом огромного дуба, росшего неподалеку от дома. Георгия отправили в дом вместе с женщинами. Он прошел в дальнюю комнату и присел на пол рядом с каталкой Левана.

– Это Нодар, – он все еще шмыгал носом, – он толкнул Ваню, и тот ударился головой о камень.

Леван опустил руку и погладил правнука по голове.

– Не плачь, – вздохнул он, – не надо.

– Я не плачу, дедушка Леван, – Георгий снова подобрал сопли, – просто Ваню жалко. Что он ему сделал?

– А что сделали те люди, которые заперты в сарае? – в свою очередь спросил старик.

В это мгновение прозрачный горный воздух разорвали протяжные автоматные очереди. Вахтанг не стал долго раздумывать и с оставшимися боевиками пошел напролом. Держась на правом фланге, он поставил своих людей в цепь и короткими перебежками приближался к дому, за которым спрятался ненавистный родственник. Навстречу им полетели гранаты. Настоящие, а не со стола. Одного человека Вахтанга легко ранило осколками, другому разворотило живот. Но остальные упорно приближались к дому.

– Сука! – орал Вахтанг. – Я тебе все припомню! Ты мне ответишь за свои грязные делишки!

– Пошел ты! – Ираклий ответил ему короткой автоматной очередью.

Вахо упал в траву и в ответ нажал на спусковой крючок. Хоть он и был возбужден, но осторожности не потерял. Он стрелял одиночными, стараясь как можно тщательнее прицелиться. Оставшиеся с ним два боевика тоже были опытными солдатами. Они короткими перебежками продвигались к дому, стреляя и на ходу и из положения лежа, когда замирали за очередной кочкой или валуном. Благодаря их стараниям около полудюжины боевиков Ираклия были ранены. Те, кто был в состоянии передвигаться, ползли к дому, чтобы укрыться там и сделать перевязку, тех же, кто был без сознания, тащили туда здоровые бойцы.

Видя, что несет потери от противника, численность которого гораздо меньше, Ираклий стал выходить из себя.

– Огонь, сволочи, огонь! – вопил он, стоя в полный рост, под прикрытием дуба. – Дайте гадам прикурить.

Он сорвал с пояса гранату, вырвал чеку и метнул ее в нападавших. Бросок получился неудачным. Или слишком удачным для нападавших. Во-первых, граната попала прямо в руки Вахтангу, который ее ловко схватил, а во-вторых, детонатор еще не сработал, и Вахо оставалось время, чтобы метнуть ее обратно. Что он и сделал. Только кинул он ее не в Ираклия, а в скопление его боевиков, которые в этот момент затеяли перегруппировку.

Прогремевший над горами взрыв поднял столб земли и камней. Когда же пыль осела, боевики Ираклия недосчитались еще нескольких человек убитыми и ранеными.

– А-а, шайтан! – Ираклий дрожал от бешенства, видя, как погибают его люди.

Иосиф с двумя боевиками в это время был уже в нескольких метрах от задней стены дома. Последние несколько десятков метров они продвигались по-пластунски, скрываясь за кустами самшита. Их ждали, но они выскочили одновременно и так быстро, что все равно это стало неожиданностью для Тенгиза и его боевиков. Они только успели передернуть затворы, как по ним ударили автоматные очереди. Двое сразу свалились замертво, даже не успев понять, в чем дело, еще один упал, зажимая на руке рваную рану, из которой хлестала кровь. Тенгиз же рухнул на землю прежде, чем пули попали в него. Подняв автомат над головой, он пустил длинную очередь, водя стволом из стороны в сторону. Но боевики Иосифа уже скрылись в траве. Теперь численный перевес был на их стороне. Они неспешно стали расползаться, обходя Тенгиза со всех сторон.

Тот опасливо поднял голову, пытаясь оценить сложившуюся ситуацию, но тут же над ним просвистели пули. Он снова уронил голову, прижавшись щекой к каменистой почве, поросшей редкой растительностью, и попытался отползти назад. Но теперь очереди не переставая били с трех сторон.

Тенгиз все-таки решил побороться за свою жизнь. Выбрав момент, когда все автоматы замолчали, он, вытянув вперед руки, в которых сжимал оружие, резко откатился в сторону. Вскочив на колено, выпустил несколько коротких очередей, помня, откуда по нему стреляли. Это был довольно умный прием, но боевики Иосифа тоже не сидели на месте. Они постоянно сужали кольцо, обходя Тенгиза. Как только он предпринял свою попытку и поднялся над травой, очередь, выпущенная из автомата Иосифа, пробила его грудь. Едва не потеряв равновесие, хотя уже был при смерти, Тенгиз посмотрел в сторону, откуда прозвучали выстрелы, и попытался повернуть туда ствол своего автомата. Это ему удалось, но надавить на курок уже не было сил. Из уголка запекшегося рта потекла струя красно-коричневой крови, руки выпустили оружие, и Тенгиз завалился набок, как раненый зверь. Когда Иосиф осторожно, продолжая держать его на мушке, подошел к нему, то увидел, что тот лежит с открытыми глазами, устремленными в небо.

Боевики Иосифа встали рядом со своим командиром. Смерть на войне, конечно, привычное дело, но, во-первых, это была не совсем война, а скорее разборка двух враждующих группировок, а во-вторых, не так уж часто удается заглянуть смерти в глаза. Зрелище не для слабонервных, нужно сказать. Иосиф наклонился и закрыл врагу глаза.

Пока они стояли над поверженным Тенгизом, раненый боевик слегка пришел в себя и, подняв автомат, направил его на группу.

– Ложись! – заорал Иосиф, заметив его первым, и упал на землю. За ним плюхнулись его товарищи. Пользуясь телом Тенгиза как бруствером, на который он положил ствол автомата, Иосиф выпустил в стрелявшего короткую очередь. Несколько пуль попали в голову, буквально срезав верхнюю часть черепа. Стрелявший выпустил оружие, вскинул руки и упал на траву.

– Подъем, – скомандовал Иосиф, но встал только один из его подчиненных.

Другой так и остался лежать на пыльной земле.

– Посмотри, что с ним, – приказал он подчиненному.

Когда солдат перевернул своего товарища на спину, они увидели, что на его запотевшей майке в районе сердца расплылось темное кровавое пятно.

– А-а, блин, – Иосиф провел ладонью по лицу сверху вниз, стирая пот, усталость и отчаяние.

– Ладно, Зура, пошли, – кивнул он оставшемуся в живых, – потом все сделаем, как положено по обычаю.

Предпринимая все меры предосторожности, они направились к сараю, где были заперты пленники. До него оставалось не больше пятидесяти шагов, и пока они добирались, им никто не помешал. С другой стороны дома, правда, судя по выстрелам, продолжался ожесточенный бой, но у Иосифа было другое задание. «Вахтанг должен справиться сам», – подумал он, подбираясь к двери.

Сарай оказался добротным сооружением, выстроенным из толстых пластин, толщиной миллиметров шестьдесят. Дверь, на которой висел огромный амбарный замок, тоже внушала уважение своими габаритами.

– Э-эй, есть там кто? – Иосиф прижался щекой к щели между дверью и грубо отструганным косяком, почерневшим от времени.

– Кто там? – услышал он сдавленный мужской голос.

– Свои, – ответил Иосиф, усмехнувшись про себя. – Сидите тихо, сейчас мы вас выручим, – добавил он. – Где ключи?

– Нодар приносил нам пищу, – ответил Иннокентий, не подозревая об истинных намерениях Иосифа, – ключи были у него.

– Ну-ка попробуй, – приказал Иосиф Зурабу, кивнув на замок.

Тот подскочил и несколько раз ударил по замку прикладом «АКСа».

Замок глухо звякнул, но не хотел поддаваться.

– Бесполезно, кончай, – покачал головой Иосиф, – только приклад раздолбишь. Пошли лучше поможем пока Вахо.

С противоположной стороны дома раздавалась беспорядочная стрельба.

Она то затихала, то набирала силу. Иосиф вернулся к трупу боевика Ираклия, у которого на поясе висели две гранаты, и снял их. Зураб отстегнул запасной магазин, проверил его и заменил свой полупустой на полный. Потом, махнув рукой, Иосиф поманил Зураба за собой. Они пригнулись и короткими перебежками направились туда, где гремели выстрелы.

Зайдя врагу в тыл на расстояние броска гранаты, Иосиф показал Зурабу рукой, чтобы тот сместился немного в сторону.

Спрятавшись в траве, он положил перед собой гранаты и, по очереди выдернув из них чеку, метнул в тыл боевикам Ираклия. Гранаты еще не взорвались, когда Зураб начал поливать врагов из автомата. Они повскакивали, неожиданно услышав за спиной выстрелы, и тут разорвались гранаты.

Несколько человек были смертельно ранены, другие получили осколочные ранения в руки и ноги. Сам Ираклий, занимавший оборону несколько в стороне, не пострадал.

Правда, две пули, выпущенные Зурабом, попали ему в грудь, но прошли через бронежилет по касательной. Одна даже пробила кевларовые пластины и чиркнула по коже, но большого вреда не причинила. Ираклий тут же развернулся и послал длинную очередь в ответ.

Вообще, он оказался в трудном положении. Почти все его боевики выбыли из строя, за исключением четырех-пяти человек, еще отбивавшихся от наседавших бойцов Черкеса. Поэтому он принял решение отойти. Издав короткий пронзительный свист, он начал отступать к небольшому лесочку, зеленевшему метрах в ста вправо от дома. Продолжая отстреливаться, его люди потянулись за ним.

Из банды Черкеса осталось в живых пятеро, считая и его самого. Так что теперь силы сравнялись. Черкес не стал преследовать Ираклия, остановив начавшуюся было атаку, понимая, что из-за деревьев их могут перестрелять как куропаток. Призвав к себе Иосифа, он похвалил его и приказал принести с берега озера тело Вани.

Иосиф не стал возражать, хотя помнил, что нужно еще добраться до путешественников, запертых в сарае. Поэтому он не стал напоминать о них Вахо. Прихватив с собой двух боевиков, он направился на озеро, по пути обшарив карманы Нодара, тело которого лежало рядом с праздничным столом. Большую связку ключей он нашел у того на поясе. Выбрав два, которые, по его мнению, больше всего соответствовали амбарному замку, он снял их со связки и сунул себе в карман.

* * *

– Тебе страшно, дедушка Леван? – Георгий сидел рядом со стариком на маленьком табурете, прислушиваясь к выстрелам, звучащим за стенами дома.

– Только дурак ничего не боится, – вздохнул старик. – Нужно быть смелым, чтобы суметь справиться со своим страхом.

– А ты думаешь, я могу справиться? – Поняв, что страшно не только ему, Георгий расправил грудь.

Несколько пуль ударили в дом, выбивая из нижнего кирпичного этажа осколки камня.

– Ты сможешь, – старый Леван погладил его по голове сухой морщинистой рукой. – Ты говорил, что знаешь, где лежат ключи от сарая, – напомнил он ему.

– Знаю, – кивнул с готовностью мальчик. – Принести?

– Мне кажется, он может нам сегодня понадобиться...

Георгий быстро поднялся и побежал по анфиладе в другое крыло дома.

Когда он вернулся минут через пять, в его руке был зажат большой медный ключ.

– Вот, – он с улыбкой разжал ладонь и показал его деду.

Леван слышал, что огонь за окнами дома постепенно стихает, поэтому и послал Георгия за ключом. Когда выстрелы совсем прекратились, он посмотрел на Георгия. Тот внимательно глядел на него, понимая, что сейчас что-то должно случиться. Действительно, Леван подкатил коляску к окну и посмотрел на улицу. Увидев, что боевики Ираклия кучкуются рядом со столом, он кивнул Георгию:

– Поехали.

Георгий подошел к каталке сзади и налег на нее всем телом. Старик помогал ему, вращая колеса руками.

– Не туда, – поморщился он, когда Георгий направил его к главному входу, – пойдем через черный ход.

Георгий развернул каталку и стал толкать в противоположную сторону.

Задняя дверь никогда не запиралась. Мальчик подошел к ней, толкнул плечом и вернулся к каталке.

– Вперед, – скомандовал старик.

Мальчик не без труда перекатил каталку через порог и покатил к сараю.

Увидев мертвого боевика, он показал на него Левану.

– Не смотри, – старик покачал седой головой. – На, – он вынул из кармана ключ и протянул Георгию. Тот подбежал к сараю и вставил медный ключ в отверстие замка.

С противоположной стороны дома доносились гортанные возгласы, среди которых отличался голос Черкеса, убивавшегося по своему убитому любимчику.

Конечно, такое проявление чувств было недостойно мужчины, но Вахтанг не мог сдержать себя.

Георгий напрягался, стараясь повернуть ключ в замке, но тот не поддавался.

– Никак, – он с сожалением взглянул на Левана.

Тот покачал головой и подкатился по хрустящему щебню к двери, ведущей в сарай.

– Дай-ка я попробую.

Взяв у мальчика ключ, он не без усилия несколько раз провернул его в замке.

* * *

– Ну и что будем делать? – слыша ожесточенную перестрелку за стенами сарая, спросил Юрка.

Спросил как бы в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь.

Но Иннокентий понял, что его вопрос был адресован скорее ему, нежели Галине.

– Нужно как-то выбираться отсюда, – Иннокентий поднялся с пучка соломы, на котором сидел рядом с Галиной, и принялся обшаривать углы сарая.

– Что ты ищешь? – подала голос Галина.

– Что-нибудь тяжелое и прочное, – продолжал обыскивать сарай Иннокентий.

– Да эти двери даже пушкой не прошибешь, – Юрка встал и тоже принялся осматривать сарай.

– Может, попробовать через крышу? – предложила Галина.

– А почему бы нет? – Иннокентий пожал плечами и посмотрел вверх, где метрах в трех от пола темнели мощные стропила. – Только нужно добраться до них. Если кровля не такая прочная, у нас есть шанс. А вот это уже кое-что, – он поднял с земляного пола большой кованый гвоздь.

Гвоздь скорее походил на шпигрь с широкой круглой шляпкой и длинным четырехгранным стержнем. Подойдя к двери, он вставил его в щель между дверью и косяком и попытался ее расширить. Напрягая все свои силы, он в течение нескольких минут расшатывал дверь, но все его усилия оказались тщетными. Дверь как висела на крепких кованых петлях, так и осталась. Кеша опустился на пол и прислонился спиной к стене. Вдруг ему показалось, что с наружной стороны раздались голоса.

Юрка их тоже услышал и приник к щели.

– Наверное, вернулись эти... – прошептал он, не зная, как назвать людей, которые обещали их освободить.

– А если они такие же, как Ираклий? – Галина тоже приблизилась к двери.

– Тихо, – Иннокентий зажал в руке шпигрь, приготовившись использовать его как колющее оружие, если их освободители окажутся не лучше тех, кто их похитил.

Прижавшись спиной к деревянной стене, он показал, чтобы его приятели встали с другой стороны. Они так и сделали. В этот момент щелкнул замок, звякнула щеколда и дверь распахнулась. Иннокентий скосил глаза на проем и увидел седоволосого старика в кресле-каталке, а рядом с ним мальчишку лет десяти-двенадцати. Он удивленно смотрел на них, опустив свое заржавленное оружие.

– Джигит, джигит... – Старик заметил шпигрь в его руке и усмехнулся.

– Вы кто? – изумился Иннокентий.

– Это не важно, – покачал головой старик. – Если не хотите, чтобы вас продали, лучше уходите. Здесь несколько дорог, но можно идти и по бездорожью, так будет безопаснее. Сначала вниз, к морю, потом направо, через границу.

– Спасибо, отец, – торопливо поблагодарил Иннокентий незнакомого освободителя.

– Хватит слов, уходите, – недовольно ответил старик.

– Пошли, – скомандовал Иннокентий друзьям, поманив их во двор.

Когда те вышли, он закрыл дверь на щеколду, вставил замок и повернул ключ. Вынув его, протянул старику.

– Мы вас никогда не забудем, – выдохнул он.

Инвалид забрал ключ и махнул рукой: мол, проваливайте. Мальчишка, стоявший рядом с коляской, не сводил с беглецов внимательных глаз.

– И тебе спасибо, – улыбнулся Иннокентий.

Больше не задерживаясь, троица двинулась на восток. Юрка, увидев мертвого боевика, сперва поморщился, потом его что-то привлекло. Он остановился и, наклонившись над ним, начал копаться у него на поясе.

– Юрка, скорее, – шепотом позвал его Иннокентий.

– Сейчас, – скульптор действительно вскоре догнал Кешу и Галину, сжимая что-то в руке.

– Что ты там взял? – Иннокентий на ходу обернулся.

– Вот, – Юрка улыбнулся и показал маленькую черную телефонную трубку в водонепроницаемом корпусе. – Пригодится.

– Интересно, кому ты будешь звонить?

– Кто знает? – торопливо следуя за Иннокентием, скульптор пожал плечами.

Пригибаясь к земле, короткими перебежками, они преодолели первые несколько сотен метров, пока не решили, что можно идти в полный рост. Теперь их уже не могли увидеть люди Ираклия, которые все еще были в лесочке с противоположной стороны дома.

Поддерживая Галину, Иннокентий почти бежал, чтобы уйти как можно дальше, пока их никто не хватился.

* * *

Воспользовавшись передышкой, Черкес созерцал тело Вани, которое положили неподалеку от стола и накрыли покрывалом. Горячая кровь Вахтанга жаждала отмщения. Но убийца Вани лежал здесь же неподалеку с кинжалом в животе, поэтому Вахо вскоре успокоился. Вернее, взял себя в руки.

– Приведи мне этих, – он позвал Иосифа и кивнул в сторону сарая.

Достав ключ, тот кинулся исполнять приказ шефа. Каково же было его удивление, когда, отперев замок, он никого в сарае не обнаружил. Вместе с двумя помощниками он обшарил в сарае каждый уголок, и только когда убедился, что сарай пуст, как барабан, вернулся к Черкесу.

– Никого нет, – пряча глаза, доложил он.

– Как нет? – снова взвился Черкес. – Что ты мне голову морочишь?

– Полчаса назад я сам с ними говорил через дверь, – с недоумением произнес Иосиф.

– Где же они? – взорвался Вахо, хватаясь за автомат.

– Не горячись, Вахтанг, – Иосиф сжал кулаки. – Может, это Ираклий?

– Ика! – заорал Вахтанг в сторону леса. – Ика, выходи, стрелять не будем.

Он демонстративно поставил автомат на предохранитель и опустил его на землю.

– Выходи, Ика! – Он поднял вверх пустые руки.

Своим бойцам он тоже приказал сложить оружие. Минут через пять, после непрерывных воплей Черкеса, недоумевающий Ираклий показался на опушке леса.

– Перемирие, Ика, – увидев родственника, обрадовался Черкес.

Все еще подозревая Черкеса в какой-нибудь подставе, Ираклий медленно пошел к дому. Опустив стволы автоматов вниз, но держа пальцы на спусковых крючках, четверо его боевиков потянулись за ним. Вскоре напряжение спало. Ираклий понял, что родственник не шутит. Самому ему тоже не слишком-то хотелось продолжать кровавую бойню, в которой и так погибла большая часть его людей. Теперь все сгрудились возле стола.

– Я не приказывал его убивать, – Ираклий покосился на худое Ванино тело. – Нодар за это ответил, – перевел он взгляд на тело своего бывшего заместителя.

– Знаю, Ика, – кивнул Вахо, – только меня теперь волнует другое.

Ираклий поднял на него недоуменный взгляд.

– Твои пленники, – пояснил Черкес, – куда ты их спрятал?

– В сарай, – лаконично ответил Ираклий.

– Там их нет.

– То есть как? – Ираклий кинулся за дом.

Убедившись, что родственник прав, он быстро вернулся.

– Сбежали, гады, – Ираклий смачно выругался и схватился за свою седую бороду. – Ну ничего, далеко не уйдут.

Тут же начался объединенный военный совет. Решали, куда могли направиться беглецы и как их лучше заманить в ловушку. Договорились, что пойдут несколькими группами по два-три человека, чтобы перекрыть как можно больше дорог. Сам Вахо вместе с Ираклием решили отправиться на вертолете и контролировать передвижения своих боевиков с воздуха. Но сделать им это помешали. Как только боевики разбились на группы и уже собрались двинуться на поиски, в небе появился вертолет.

Сделав круг над селением, вертолет завис над местом сбора, и из кабины высунулась голова Хазара.

– Падаль! – перекрывая звук двигателей, завопил Черкес. – Я же тебя предупреждал, чтобы ты не появлялся на моей территории!

Он поднял автомат и выпустил по вертолету длинную очередь. Сверху ответили автоматным огнем. Стоявшие внизу боевики попадали на землю, стараясь найти какое-нибудь укрытие. Быстрее других опомнился Ираклий.

Не обращая внимания на огонь с вертолета, он метнулся к дому. Через пару минут выбежал с автоматом, к которому был прикреплен подствольный гранатомет. С вертолета, похоже, заметили это. Заложив крутой вираж, геликоптер ушел в сторону, а выпущенная Ираклием граната просвистела мимо.

– А-а, шайтан, – Ираклий принялся перезаряжать гранатомет.

Встретив сопротивление, Хазар решил не рисковать, а вывести из строя вертолет противника. Он приказал пилоту зависнуть над «Ми-8» и сбросить на машину несколько гранат. Серьезного ущерба они, конечно, не принесли, но осколки повредили хвостовой винт и надолго вывели вертолет из строя.

– Дай-ка мне, брат. – Видя, что его вертолет в опасности, Черкес выхватил у родственника гранатомет, который тот уже успел перезарядить, и, тщательно прицелившись, выпустил гранату по вертолету Хазара.

Тот как раз завис над землей, сбрасывая гранаты, поэтому, несмотря на то что Черкес стрелял с большого расстояния, его граната тоже попала в цель. Снаряд угодил в основание рабочего винта. Пилот тут же поспешил увести машину из-под обстрела, но было уже поздно: вертолет потерял управление. Винт еще поддерживал его в воздухе, но обороты резко падали.

– Что случилось? – закричал Хазар в микрофон переговорного устройства, повернувшись к пилоту.

– Падаем, – лаконично ответил тот, пытаясь выправить машину.

– Сажай, – приказал Хазар.

– Куда? – пилот нервно оглядел вздымавшиеся внизу вершины гор и небольшие леса.

Да он и не мог управлять тяжелой машиной. Все, кто находился в салоне вертолета, схватились за сиденья так, что побелели костяшки пальцев.

Ник и Михаил переглянулись, Леха посмотрел на Сальмона и Малыша, у которых от страха глаза полезли на лоб. Жить хотелось всем. Машину тащило к морю, и она каждую секунду могла зацепить колесами за верхушки деревьев. Каким-то чудом пилоту удалось найти микроскопическую площадку, на которой не было никакой растительности. Он отключил двигатели и перевел винт в режим обратного вращения. Тяжело ударившись о землю, машина накренилась набок и замерла на краю обрыва.

* * *

Иннокентий буквально тащил за собой Галину. Юрка, бурча что-то под нос, старался не отставать. Падая и снова поднимаясь, все трое шли напролом, рискуя забрести в тупик. Но Иннокентий решил, что лучше попасть в тупик, чем в лапы бандитам. Поэтому, придерживаясь направления на юго-восток, они как сумасшедшие неслись подальше от злополучного горного селения.

Но не успели ребята пройти и пары километров, как со стороны селения донесся шум вертолетных двигателей. На несколько минут все остановились, спрятались за густыми кустами.

Что же это, вертолет отправился на их поиски? Ребята услышали автоматные очереди, перемежающиеся разрывами гранат. Вертолет приближался.

Но с ним что-то явно было не в порядке. Он не кружил над горами, выслеживая беглецов, а летел на бреющем полете, едва не натыкаясь на вершины гор. Через несколько секунд выше в горах раздался тяжелый удар, и все стихло.

– Кажется, это не за нами, – облегченно вздохнул Иннокентий, – можно идти дальше.

– Не идти, а бежать, – пробормотал Юрка, – ведь ты несешься как горный козел. Хоть бы девушку пожалел, она уже давно выбилась из сил.

– Ты с козлом-то поосторожнее, – предупредил его Иннокентий, – а девушка еще успеет отдохнуть, когда мы будем в безопасности. Ведь правда? – посмотрел он на Галину.

– Конечно, – мужественно кивнула она.

Снова сорвались с места и почти бегом продолжили свой путь.

– Куда ты нас ведешь? – На одном из коротких привалов Юрка подсел к Иннокентию. – Не пора ли пробираться к побережью и возвращаться в Анапу? Или ты все еще хочешь найти эту гребаную казну?

Эти мифические сокровища, которых, может, и не существует вовсе. Мы уже несколько раз едва не погибли. Нас задержали пограничники, брали в плен бандиты, за нами почему-то гоняется милиция, Валентин, в конце концов, погиб. А все из-за тебя! Зачем только я согласился пойти с тобой! Теперь у нас нет даже еды. Мы просто подохнем здесь с голода, если нас снова кто-нибудь не схватит. Тогда нас будут пытать, пока мы не выдадим тайну. А ее знаешь только ты.

Иннокентий ничего не ответил. Он поднялся, взял за руку Галину и упрямо продолжал двигаться к намеченной цели.

Он был уверен, что она уже близка.

* * *

Гладкая, зеркальная поверхность озера, появившегося перед глазами беглецов, когда они вышли на опушку небольшой рощицы, была такой неожиданностью, что Юрка даже вскрикнул от удивления.

– Вот это да! – восхищенно произнес он, позабыв об усталости, о голоде, о том, что за ними могут гнаться бандиты.

Галина, держа за руку Иннокентия, тоже замерла, пораженная открывшейся картиной. Овальное озеро, расположенное в кратере потухшего вулкана, действительно производило неизгладимое впечатление. Один его край почти упирался в отвесную скалу, из которой выступал утес, деливший озеро на две неравные части. По краям озера там и сям росли живописные деревья и кустарники, словно посаженные рукой неведомого садовода.

Берега озера, покрытые мелкой белоснежной галькой и песком, круто спускались к прозрачной воде, которая бликовала на солнце, словно драгоценный камень.

– Это оно, – восхищенно сказал Иннокентий.

– Кто? – не поняла Галина.

– Не кто, а что. – Иннокентий не отводил взгляда от поверхности воды. – Озеро. ТО САМОЕ озеро, где Архелай спрятал казну Митридата Эвпатора.

– Не может быть, – Юрка посмотрел на Иннокентия, стараясь понять, не шутит ли он.

– Мне даже кажется, – медленно произнес Иннокентий, – что я знаю, где спрятаны сокровища. Вон там, – он показал на врезавшийся в гладкую поверхность озера утес.

– У нас же нет водолазного снаряжения и денег нет, – сразу сменил тон Юрка. – Как же мы их достанем?

– Для начала можно обследовать и без снаряжения. Ведь у воинов Архелая тоже его не было.

– Ты говорил, что они прятали казну со стороны суши, – напомнил ему скульптор.

– Но ведь они знали и о втором входе в пещеру, – возразил Иннокентий. – Значит, могли туда попадать и со стороны воды.

– Что же мы стоим? – Галина схватила Иннокентия за локоть.

Троица двинулась вниз по склону и минут через пятнадцать уже расположилась лагерем на берегу озера. Впрочем, лагерем, это сильно сказано, ведь у них почти ничего не было, кроме телефонной трубки, болтавшейся у Юрки на поясе.

– Наконец-то можно выкупаться, – Галина быстро скинула с себя всю одежду и бросилась в воду.

Иннокентий покосился на Юрку и заметил, что нагота Галины не оставила того равнодушным. Юрка делал вид, что не смотрит, но было видно, как он косит глазами.

– Может, нам тоже смыть дорожную пыль? – предложил Иннокентий и начал раздеваться.

Вскоре все трое плавали в прозрачной, как хрусталь, прохладной воде. Юрка, правда, снял только рубаху, постеснявшись раздеваться при Галине. Он прыгнул в воду прямо в штанах, забыв про телефонную трубку. Когда он выбрался на берег и вспомнил про телефон, то снял его и попробовал набрать первый пришедший в голову номер. Телефон, корпус которого был в водонепроницаемом футляре, исправно функционировал.

Довольный Юрка снова прицепил его к поясу.

Следом из воды выбрались Иннокентий с Галиной. Она быстро натянула одежду и села греться на солнышке.

– Ну и что будем делать? – поинтересовался Юрка.

– Если сокровища здесь, то они вон в том утесе, – Иннокентий показал на выступ, врезающийся в озеро.

– Тогда пошли, – Галина встала на ноги.

Обойдя озеро с севера, ребята устроились под деревьями, росшими на берегу почти вплотную к отвесной скале.

– Скорее всего тут располагался вход в пещеру.

Иннокентий показал на огромные валуны, сдвинуть которые могли бы только сразу несколько сильных мужчин, да и то, используя какие-то специальные приспособления.

Естественно, нечего было и пытаться откатить их в сторону.

Немного согревшись, Иннокентий объяснил, что он собирается делать.

Нужно было обследовать подводную часть утеса, чтобы выяснить, не располагается ли где-то под водой второй вход в пещеру. Спустя несколько минут он осторожно вошел в воду. Она была довольно холодной, видимо, на дне озера били родники. Впрочем, это тоже выглядело не слишком правдоподобно, ведь из озера не вытекал ни один ручеек. Возможно, что существовали какие-то подземные ручьи, выбиравшиеся на волю где-нибудь ближе к морю. Иннокентий не стал об этом долго размышлять. Вдохнув несколько раз полной грудью, как делают подводные пловцы, чтобы провентилировать легкие, он погрузился в воду и стал методично обследовать скалу на глубине. Вода была такой прозрачной, что позволяла видеть все на расстоянии четырех-пяти метров. Так что, погружаясь на два-три метра в глубину, он мог заметить вход в пещеру, если таковой существовал на расстоянии метров семи от поверхности воды.

Окружность утеса по урезу воды составляла около сотни метров.

Так что пока Иннокентий добрался до середины, он основательно продрог.

Пришлось возвращаться на берег и довольно долго отогреваться под солнцем.

– Был бы хотя бы гидрокостюм, – произнес он, стуча зубами от холода.

– А еще ласты, маска и акваланги, – поддел его скульптор.

– Ты бы мог тоже заняться поисками, – повернулся к нему Иннокентий. – Начинай с противоположной стороны.

– Я готов, – согласился Юрка, входя в воду.

Он снова остался в штанах и при телефоне.

– Ты что, собираешься разговаривать с рыбами? – усмехнулся Иннокентий, глядя на его наряд.

Но тот только пожал плечами. Его упрямство стало немного раздражать Иннокентия. Но он ограничился только этим коротким замечанием и тоже полез в воду.

– И я, – поднялась Галина. – Я тоже пойду.

– Может, останешься на берегу?

– Почему это я должна быть в стороне от поисков сокровищ? – заявила она. – До сих пор мы держались вместе.

Она оттолкнулась от скалистого берега и прямо в шортах и тонком джемпере нырнула в воду.

– Ладно, пошли, – пришлось согласиться с ее доводами Иннокентию, когда она вынырнула рядом с ним.

Подводный вход в пещеру отыскался гораздо быстрее, чем мог предположить Иннокентий или его товарищи. Как только он нашел выщерблинку, от которой стоило продолжать поиски, и погрузился в воду, как тут же заметил в стене на глубине трех метров отверстие, края которого были покрыты водорослями. Отверстие было диаметром чуть больше человеческого роста.

Выпустив из легких немного воздуха, Иннокентий погрузился глубже и застыл напротив. Ткнувшись внутрь, он понял, что ему не хватит воздуха, тем более что он не знал, как далеко может вести этот лаз. Он вынырнул на поверхность и, ничего не говоря товарищам, снова провентилировал легкие. Глубоко вздохнув, опять погрузился на глубину. Нужно было рассчитать свои силы таким образом, чтобы кислорода в легких хватило на обратный путь, если лаз ведет в тупик. Иннокентий экономил силы, поэтому пробирался по лазу, легко отталкиваясь от стенок руками.

Метров через семь-восемь лаз начал сужаться. Иннокентий хотел было уже повернуть обратно, но вдруг ему показалось, что впереди забрезжил какой-то свет. Конечно, это могло быть ошибкой. Может быть, это рыба блеснула серебристой чешуей или выходы слюды светились отраженным светом. Но он почему-то решил, что близок к цели. Не раздумывая, он сделал два мощных гребка и продвинул гибкое тело вперед. Теперь он знал, что не ошибся. Лаз кончился, а сверху вода блестела тусклым солнечным светом. Воздух в легких кончался. Если бы он ошибся, у него не было бы никаких шансов выбраться наружу обратным путем. Он начал подниматься вверх и вскоре оказался на поверхности воды. С жадностью глотая воздух, Иннокентий осмотрелся. Он находился в маленьком подземном озерце метров десять в диаметре. Кверху поднимались крутые своды пещеры.

Сама она была довольно большой, так что в дальнем ее углу была еще часть суши размером с баскетбольную площадку. Откуда-то сверху, наверное, через расщелину, в пещеру падал рассеянный солнечный свет. Он достигал дна пещеры, но все ее пространство осветить был не в силах.

Скользя по камням, Иннокентий торопливо выбрался на берег. Там, в дальнем углу пещеры, что-то было. Какие-то округлые предметы, напоминавшие отполированные временем валуны. Отряхивая с себя воду и дрожа всем телом от холода и возбуждения, он подошел к дальней стене. Нет, это не валуны. Слишком уж упорядоченно они лежали. Он дотронулся рукой до одного из них, и вниз посыпалась истлевшая труха. Но под трухой было что-то плотное. Смахнув с одного валуна остатки трухи, в которую превратилась шерстяная ткань, Иннокентий понял, что перед ним большой глиняный горшок. Он встал на цыпочки и сунул в него руку. Наткнулся на что-то твердое, гладкое и прохладное, похожее на камни. Он зачерпнул рукой верхний слой камней и едва не вскрикнул от восторга. Разжав руку, он как зачарованный смотрел на переливающиеся рубины, изумруды и сапфиры. Камни были на удивление большими, таких Иннокентию еще не приходилось видеть. Он положил их на дно пещеры рядом с ногами и снова залез рукой в кувшин. После того как выгреб несколько пригоршней драгоценных камней, он наткнулся на что-то металлическое. Ниже лежали золотые украшения. Еще ниже – старинные монеты, покрытые патиной. Другие сосуды Иннокентий проверять не стал, рассудив, что и они битком набиты драгоценностями.

Целую минуту, забыв обо всем на свете, Иннокентий пребывал в трансе.

Он верил и не верил. Верил потому, что перед ним, вернее, у его ног, лежала внушительная кучка камней, и эта кучка была лишь малой толикой сокровищ. И не верил потому, что мысленно обозревал пространства и препятствия, которые ему пришлось преодолеть, и все никак не мог понять, как ему удалось избежать смерти.

Нужно было сообщить радостную весть товарищам, а он все стоял, расширенными от удивления – не от жадности – глазами глядя на переливающиеся камни. Усилием воли стряхнул он с себя это восторженное оцепенение.

И отправился обратно. Он даже не заметил, как, пробравшись по подводному лазу, очутился в озере. Рядом с ним с вытаращенными глазами плавала Галина. В двух метрах от нее барахтался Юрка. Его глаза тоже были полны страха.

«Есть!» – хотел было крикнуть Иннокентий, но звук застрял у него в горле. Теперь он и сам видел, чего так испугались его друзья.

В сопровождении нескольких человек по берегу, ухмыляясь, шел Хазар.

Его люди были вооружены, и все они, без сомнения, готовы были пустить в ход пистолеты и автоматы. Хазар узнал беглецов, поэтому его лицо светилось такой радостью.

– Мы пропали, – простонал Юрка.

– Они нас прикончат, – поддакнула Галина.

Решение созрело мгновенно.

– Быстро, ныряем, – Иннокентий показал пальцем вниз, – там вход в пещеру. Наберите побольше воздуха. Каких-то десять метров, и вы выплывете в пещере. Вот здесь, – он уточнил место.

Галина ухватилась за его идею, как утопающий за соломинку. Она быстро сделала несколько вдохов и погрузилась в воду. Сквозь прозрачную воду Иннокентий следил за ней.

– Давай, – приказал он Юрке, когда ноги Галины исчезли в отверстии пещеры.

– Я плохо плаваю, я же предупреждал, – заныл он.

– Скорее, еще секунда – и мы пропали, – зло прошептал Иннокентий.

Выпучив глаза, как выброшенная на берег рыба, скульптор набрал в легкие воздуха и нырнул следом за Галиной. Хазар был уже рядом с утесом, когда в воду погрузился Иннокентий. Иннокентий помог выбраться Галине, потом, опередив Юрку, протянул ему руку. Отдуваясь и трясясь от холода, ребята скорчились на каменистом дне пещеры. Галина припала к Иннокентию, пытаясь согреться теплом его тела. Юрка, словно атлет, распрямил корпус и крутил руками. Потом, высоко задирая ноги, пробежался. Все свои движения он сопровождал бодрыми возгласами «уф! ух!». Но возгласы тут же стихли, как только он наткнулся на кучку камней.

– Пошли, – обнимая Галину за плечи, Иннокентий потянул ее к сокровищам.

Они увидели Юрку, стоящего перед кучкой блестящих камней на коленях.

Тот выкатил глаза, потеряв дар речи. Он только беззвучно шевелил губами, словно читал молитву или заклинание.

– Ну как? – усмехнулся, усмирив на миг озноб, Иннокентий. – Впечатляет?

– Это же... – как полоумный глянул на него Юрка.

Галина зажала рот правой рукой, а левой сделала широкий обводящий жест, показывая на припорошенные трухой амфоры.

– Да, это сокровища, – с улыбкой подтвердил Иннокентий. – Давайте посмотрим, что в других сосудах.

Казалось, они забыли о близости Хазара и его головорезов. Юрка и Иннокентий совместными усилиями приподняли другую амфору и, опустив ее набок, стали выгребать оттуда кольца, монеты, ожерелья, диадемы, браслеты, лекифы, серебряные подсвечники, тарелки, кубки. Галина присела, осторожно, словно сокровище должно было рассыпаться у нее в руках, взяла золотую диадему. Тяжелая, со множеством цепочек и подвесок, диадема явно была царской. Девушка приложила ее ко лбу.

– Ну как? – лукаво улыбнулась она парням.

Те оторвались на миг от выгребаемых ими сокровищ и оба посмотрели на Галину.

– Неплохо, – сказал Иннокентий. – Но она не очень изящна. Примерь лучше это...

Он протянул ей жемчужный браслет. Удивительно тонкая работа!

Галина приняла украшение и надела на руку. Жемчуг мягким свечением лег на ее смуглую кожу.

– Эта вещица стоит целое состояние, – с замирающим от восторга и благоговейного страха сердцем сказала Галина.

– Она тебе идет, – улыбнулся Иннокентий.

Он опустил взгляд на разворошенные сокровища.

– А вот и сережка! – он поднял, раскопав в залежах золота и серебра, жемчужную подвеску. – Посмотри, какое четкое изображение.

Это Артемида, видишь, лук и стрелы, а на браслете еще и олень...

Галина разглядывала браслет.

– А вот второй сережки я что-то не вижу, – задумчиво обронил Иннокентий, роясь в куче драгоценностей.

Галина вставила в ухо найденную им сережку.

– Но зато есть ожерелье! – воскликнул Иннокентий.

С тонкой нити из белого золота свисали бесчисленные подвески с жемчужинами.

Их величина нарастала по мере приближения к центру. Самая большая из них легла на грудь Галине на равном расстоянии от ключиц, застыв перламутровой каплей выше ложбинки меж ее мягко выступающих под мокрым джемпером полушарий.

– А ты говорил, зачем нам эти сокровища... – усмехнулся Иннокентий, глядя на Юрку.

Тот сидел на полу, низко склонившись над сосудами и украшениями, звякая монетами, и блеск его глаз мог затмить любые камни.

– Нет, так нельзя, – вдруг поднялся скульптор. – Я говорил и был прав...

Его глаза лихорадочно горели. От раздиравших Юрку противоречий у него стали дергаться веко и угол рта.

– То есть? – иронично взглянул на него Иннокентий.

– Мы смотрим на эти камни, на это золото и не можем ими владеть, – задыхаясь от досады, выдавил он. – Как ты собираешься все это везти? Сокровища достанутся Хазару, – удрученно добавил он.

– И правда, – Галина сняла с руки браслет, а с шеи – ожерелье.

– Мы сами привели сюда бандитов, – поморщился Юрка, – нам нужно было какое-то время тут не появляться... выждать.

– Бегать по горам? – с вызовом спросила Галина.

– А что ты предлагаешь? – неодобрительно покосился на нее скульптор.

– Если кто-нибудь из хазаровских здесь нарисуется, я звездану его вот этим, – Галина подняла и потрясла в воздухе серебряным лекифом. – Или вообще скинем им на головы эти амфоры – мало не покажется!

Ее глаза сверкали молодым задором.

– Это не выход, – заныл Юрка. – Точно, на этих сокровищах проклятие.

– Что ты заладил? – недовольно взглянул на него Иннокентий.

– Это все потому, что мы хотели присвоить их... – не унимался скульптор.

– Я тебя что-то не пойму, – встал в позу Иннокентий. – О чем ты больше сожалеешь: о нашей алчности или о том, что сокровища нельзя вывезти? Если бы их можно было как-то переправить поближе к Анапе, ты бы закрыл глаза на наше и свое корыстолюбие.

– Ты, Юрка, прав в одном, – вмешалась Галина, – нам ничего не достанется.

– Мы не раз выпутывались из подобных ситуаций, – возразил Иннокентий.

– Такой у нас еще не было, – возразил Юрка.

– Что же нам делать? – упавшим голосом спросила Галина.

В эту секунду вода в озерце заволновалась, и над ее поверхностью появилась голова Сальмона. Выбравшись по пояс на берег, он вытащил из-за пазухи пистолет.

– Что, суки, – отфыркиваясь, спросил он, – решили спрятаться?

Галина не стала дожидаться, пока он пустит оружие в ход, подскочила к нему и с размаху опустила ему на голову лекиф. Сальмон на секунду застыл, выпустил из рук оружие и медленно опустился в прохладную воду.

– Ты убила его! – заорал Юрка.

– А ты хотел, чтобы он нас угробил? – спокойно спросила Галина. – Надо что-то делать.

– Я помню телефон Артеменко, – пробормотал скульптор.

– Кто это? – Иннокентий поднял на него глаза.

– Мэр Анапы, хороший человек, я ему памятник собирался делать.

– Ты его знаешь?

– Встречался пару раз...

– Тогда остается одно, – подытожил Иннокентий, – нужно звонить.

Юрка выхватил телефон и набрал номер.

– Будешь говорить? – он протянул трубку Иннокентию.

– Сначала ты, – покачал он головой.

– Алло! Алло! – Юрка прижал трубку к уху.

Поговорив несколько минут и заставив секретаршу соединить его с шефом, он протянул трубку Иннокентию.

– Сергей Тарасович на проводе.

– Добрый день! – Иннокентий выхватил трубку. – Вы меня не знаете, но, может быть, вы знаете профессора Арсения Адольфовича.

– И что? – прозвучало в трубке.

– Меня зовут Кеша, Иннокентий, я нашел казну Митридата Эвпатора. Если вы нам срочно не поможете, она окажется в руках бандитов.

Это баснословное сокровище. Золото, драгоценные камни, монеты...

– Вы это серьезно? – Мэр, казалось, не совсем понимал суть дела.

– Серьезнее не бывает! – оборвал его Иннокентий. – Если вы не будете на месте через полчаса, все пойдет в тартарары.

– На каком месте? – заинтересовался мэр.

Иннокентий в двух словах объяснил ему, где они находятся.

– Вы действительно не шутите? – Артеменко вспомнил недавний звонок профессора.

– Я не шучу! – резко заявил Иннокентий. – Здесь нужна команда спецназа.

– Хорошо, ждите.

Артеменко положил трубку.

* * *

Два вертолета в камуфляжной окраске выплыли из-за вершин гор как два воздушных шара. Они накатились на группировку Хазара и взяли ее в тиски. Вертолеты зависли в воздухе, как бы ища посадки, и из их нутра на тонких тросах посыпались бойцы спецназа. Все в защитной форме, с шапочками, закрывавшими лицо.

– Бросить оружие!

Сопротивляться никто не стал. Да и глупо бы было пытаться противостоять двум десяткам хорошо обученных, вооруженных до зубов десантников.

Через несколько минут все было закончено. Скрученные хазаровские бойцы сидели на берегу, а десантники обшаривали окрестности. Ничего не обнаружив, их командир подошел к своему начальнику.

– Никаких сокровищ, мать иху.

В эту минуту над поверхностью озера показалась голова Иннокентия.

– Сюда, клад здесь...