Книга: Пресс-хата
Пресс-хата
Все имена, фамилии и прозвища главных действующих лиц вымышленные. Любые совпадения случайны.
1986
«Закрытая» тюрьма в одном из городов Европейской части СССР
13 декабря, 16 часов 45 минут
В запертом изнутри кабинете начальника «крытой» полковника МВД Фелицина Виктора Степановича сидели за столом двое: полковник собственной персоной и тюремный «кум»[1] – майор Афанасьев Александр Владимирович. Перед ними стояли до половины заполненная окурками пепельница, початая бутылка пятизвездочного армянского коньяка, две пузатые рюмки и тарелка с шоколадными конфетами. На стене прямо над головой Фелицина висели три загаженных мухами портрета: Ленина, Дзержинского и нынешнего генсека Горбачева. Поскольку Михаил Сергеевич попал в кабинетный «иконостас» сравнительно недавно, ему досталось от зловредных насекомых значительно меньше дерьма, нежели Владимиру Ильичу или Феликсу Эдмундовичу. Однако досталось! Особенно почему-то левому глазу. В результате казалось, будто последний глава КПСС где-то обзавелся внушительным темно-коричневым бельмом. Зимой смеркается рано, и за незанавешенным решетчатым окном пылало зарево мощных прожекторов, не оставлявших на тюремной территории ни малейшего темного закутка. Под потолком кабинета тускло светила лампа в насквозь пропыленном матерчатом абажуре. Оба властителя судеб населявших тюрьму многочисленных зеков с удовольствием потягивали коньяк, посасывали сигареты с фильтром и беседовали вполголоса. В воздухе плавали сизые клубы табачного дыма. В дальнем углу за шкафом скреблась обнаглевшая мышь...
Запертая изнутри дверь являлась предосторожностью отнюдь не излишней. Пресловутая горбачевская антиалкогольная кампания находилась в полном разгаре, доходя порой до откровенного маразма[2], а стукачей среди сотрудников исправительного учреждения, как водится, хватало с избытком. Заложат, глазом не моргнув! Желающих подсидеть начальство и соответственно продвинуться по служебной лестнице в правоохранительных органах – пруд пруди!
Друг друга же «кум» с «хозяином» не опасались. Слишком прочно были повязаны. И не только «огненной водой», а делами гораздо более серьезными!..
– Э-эх! – довольно крякнул Виктор Степанович, потребив вовнутрь очередную порцию горячительного, разжевав конфету и со смаком затянувшись «Космосом». – Благодать! Тем более запретный плод... вдвойне сладок, хе-хе! – Фелицин, не оборачиваясь, указал пальцем через плечо на лысину с родимым пятном, принадлежащую запечатленному на фотопортрете «выдающемуся перестройщику и плюралисту».
– Молод, ишь, шибко горяч. Потому дров и наломал, – хмуро проворчал «кум» Афанасьев.
– Это точно! – воровато зыркнув на дверь, горячо зашептал полковник. – Наломал – дальше некуда! Раиса-то Максимовна небось пить ему запретила, вот он и срывает зло на народе! По принципу: сам не гам и вам не дам!
– Моя стервоза тоже брюзжит, – вздохнул начальник оперативно-следственной части. – Денно и нощно пилит – алкаш, мол, трам-тарарам, никак не просохнешь... У-у-у, ведьма чертова! – В голосе майора зазвучала нескрываемая ненависть, округлое мясистое лицо налилось кровью, брови сдвинулись у переносицы, бесцветные глазки сузились, загорелись недобрым огнем. – У меня, может, работа вредная! На сплошных нервах! Без снятия стресса не проживешь, а у нее, дуры, всего-то забот – с подругами языком чесать!.. С-с-сучка крашеная! – желчно прошипел «кум».
– Вздрогнем? – предложил Фелицин, наполняя рюмки по-новой.
– Вздрогнем! – согласился Афанасьев, жадно проглотил коньяк и, не закусывая, продолжил торопливой скороговоркой: – Ты, Виктор Степанович, посмотри, что у винных магазинов творится: километровые очереди, давка, ругань, мордобой... У входов вынуждена дежурить милиция, иначе запросто свалка со смертоубийством начнется, как на похоронах Сталина[3]. Жуть! Беспредел!
– Верно! – подтвердил «хозяин». – Буквально тьма египетская. Хорошо у нас с тобой, так сказать, некоторые послабления в данном, хе-хе, смысле! Если родина-мать забывает порой верных своих сыновей, то уж лица заинтересованные – никогда!!!
Полковник имел в виду регулярные подношения от родственников некоторых осужденных как деньгами, так и натурой – в первую очередь сверхдефицитной в теперешние скорбные времена выпивкой. Упоминание о «послаблениях» заметно улучшило настроение начальника оперативно-следственной части.
Морщины на лбу «кума» разгладились, взгляд просветлел.
– Еще по маленькой? – лукаво подмигнул он.
– Однозначно! – хихикнул «хозяин», цепким, уверенным, годами отработанным движением хватая бутылку...
Когда она закончилась, Фелицин спрятал в сейф пустую посудину, извлек оттуда новую, полную, распечатал, плеснул в рюмки драгоценную влагу, чокнувшись с Афанасьевым, залпом выпил, рыгнул, зевнул и спросил с ленцой:
– Кстати, о птичках, Александр Владимирович, как там наши козлики[4] поживают?
– Как положено! Травку в стойле жуют! – ухмыльнулся майор.
– Скорее смолят![5] – трескуче рассмеялся полковник. – Двое, Джигит с Шашлыком, – отпетые наркоши. Плотно на иглу подсели, да и остальные дурью[6] не брезгуют. По крайней мере анашой!
– Правильно! Гы-гы-гы! Смолят! – зычным хохотом оценил шутку «хозяина» «кум». – Аж дым из ушей столбом валит! А блеют[7] друг на друга – заслушаешься! Главный по этой части – Чукча Неумытый, он же Лимон, но и прочие стараются. В меру умственных способностей!..
Речь шла о печально известной среди заключенных «крытой» камере номер 66, где обитали пятеро специально отобранных ссученных[8] уголовников. В их задачу входило прессовать тех, кто имел несчастье чем-то сильно прогневить всесильных в местном масштабе «кума» или «хозяина». Методы прессовки были самые разнообразные – начиная с массированного психологического давления и заканчивая зверским избиением, часто совмещаемым с изнасилованием. Попали козлы в «стойло» различными путями и по разным причинам. Общими являлись критерии отбора (крайняя степень подлючести и хорошая физическая подготовка), а также их дальнейшая участь, случись им угодить в обычную камеру или на зону. Там прессовщиков ожидала неминуемая лютая смерть. Подобных типов зеки не прощают, карают быстро и безжалостно: могут в сортире утопить, могут раскаленный добела железный прут в прямую кишку до упора загнать, могут неторопливо изрезать на мелкие кусочки. Если экзекуция происходит на промзоне, к примеру, в котельной или в гальваническом цеху, то сожгут заживо в печи или в ванну с кислотой кинут и т.д. и т.п. Впрочем, пресс-хатовских козлов отлавливали и на воле, где расправлялись с ними не менее жестоко. Правда, на свободе существовала пусть крохотная, но возможность как-то скрыться, запутать следы, а за колючей проволокой деваться некуда. Данное обстоятельство гарантировало безоговорочную преданность ссученных по отношению к тюремному начальству и готовность каждого на любые, самые запредельные паскудства. Прикажет, допустим, «кум» отца родного опустить – «Рады стараться!»... Собственную мать изнасиловать? «Пожалуйста, гражданин начальник! Исполним в лучшем виде! Только не выгоняйте из надежно запертого уютного стойла в волчью стаю! М-м-е-е-е!!!»
За верную службу прессовщики получали от хозяев сытую жратву (изъятую из продуктовых посылок обычным осужденным), сигареты, чай, водку, наркотики... Однажды Афанасьев обещал им по пьяной лавочке аж телевизор, но, протрезвев, передумал. «Обойдетесь! Без того поблажек более чем достаточно! Не хрена вас баловать!» – злобно-ядовитым по причине зверского похмелья тоном объявил обитателям пресс-хаты на следующий день опухший с перепоя «кум», и сейчас в кабинете начальника тюрьмы, вспомнив уныло-разочарованные рожи козлов, расплылся в преехиднейшей гримасе.
– Ты закусывай, Сан Владимирыч, закусывай, иначе развезет, – посоветовал ему Фелицин, наполняя рюмки по-новой. – Вона как тебя кривит!
– Да нет, Виктор Степанович, все путем. Просто вспомнил кое-что забавное, – заверил полковника майор, но все-таки, влив в глотку коньяк, взял с тарелки конфету.
– А бодаться твои подопечные, надеюсь, не разучились? – через минуту поинтересовался «хозяин», сосредоточенно ковыряя спичкой в зубах.
– Обижаешь, Виктор Степанович! – самодовольно осклабился «кум». – Я свое дело туго знаю! Не даю парнокопытным похудеть! Они у меня всегда в боевой форме, гы-гы!
– Ну и чудненько, – благосклонно кивнул Фелицин. – Рогатым предстоит ударно потрудиться во имя социалистической законности: Мамона с Лордом начисто обломать. Желательно опетушить[9]. В кратчайшие сроки!
– Что стряслось-то? – вяло полюбопытствовал Афанасьев.
– Начальник оперативно-следственной части, а не в курсе! – внезапно разозлился полковник. – Совсем мозги пропил?!
– Дак, Виктор Степанович, они лишь вчера с пересылки[10] прибыли. Не успела информация поступить! – испуганно заморгал майор.
– Твоя правда, – остыл Фелицин. – Извини. Погорячился. Проблема же заключается в следующем: эти орлы, как ты знаешь, фигуры в преступном мире чрезвычайно популярные. Мамон – вор в законе. Лорд – авторитет. Получили дополнительные срока, в том числе по пять лет «крытой», за почти удавшуюся попытку организации бунта в зоне. На суде Мамон возьми да брякни: «Вы, падлы, нас еще попомните! Обещаю!..» Лорд от последнего слова отказался, но глазищи у него были словно у волка, к прыжку изготовившегося. Прокурора в натуре мороз по коже продрал. И оба попали к нам! – после длинной драматичной паузы продолжил начальник тюрьмы. – Обстановка же среди нашего криминального контингента крайне нестабильная. Сам знаешь! Ропщут зечары на плохое питание, рукоприкладство надзирателей... Многие бесятся, что на работу их не выводят[11]. Заколебали, б...и, разными блатными выкрутасами, а теперь на работу, видите ли, желают! Хрен с прованским маслом! Здесь мое слово закон! Мое!!! – возвысил голос до крика полковник. – Сказал не пущу – значит, не пущу! – более или менее успокоившись и закурив сигарету, вместе с дымом выдохнул он. – В общем, не тюрьма, а пороховая бочка. И тут сразу двух потенциальных Пугачевых кидают. Представляешь последствия?
Афанасьев понимающе кивнул.
– Короче, во избежание возможных неприятностей надо ликвидировать угрозу смуты в зародыше, – подытожил «хозяин». – Опущенные Мамон с Лордом перестанут представлять собой какую бы то ни было опасность!
– Сделаем! – твердо пообещал «кум» и, немного поразмыслив, добавил: – Давай, Виктор Степанович, Вояку заодно прожарим!
– Это «афганец», который из новеньких? – уточнил Фелицин.
– Он самый, – подтвердил Афанасьев.
– Что, крупно накосорезил?
– Еще как! – перекосившись, словно черт на причастии, зашипел майор. – Сегодня утром я проводил с ним, с подлецом, вербовочную беседу. Пытался втолковать: «Ты, Константин, хоть и преступник по закону, но все ж офицер. Капитан-десантник. Кавалер двух орденов. Чего у тебя общего с грязными, пропахшими парашей урками? Лучше будем жить дружно. Ты мне кое-какие сведения, я тебе сгущенку, сигареты...» А он меня на х... послал прямым текстом да в лицо плюнул! Еле увернуться успел. Поначалу я гада в карцер законопатил, на пятнадцать суток. Но... пожалуй, карцера мало. В пресс-хату его, говнюка, а потом в петушатню[12]. Чтоб до конца срока кукарекал, сволочь! – Начальник оперативно-следственной части ощерил длинные желтоватые зубы. В глазах полыхнула безумная дьявольская злоба. В уголках рта запузырилась мутная слюна. Тюремный «кум» сделался удивительно похож на толстую взбесившуюся крысу.
– Прожаривай, коли так решил, – равнодушно согласился начальник тюрьмы. – Но только после Мамона и Лорда. Те гораздо круче твоего сраного капитанишки. Зададут хлопот нашим козлятам. А Вояка им на закуску пойдет. В виде бесплатного развлечения...
Пару минут властелины «крытой» молчали, думая каждый о своем.
– Когда начинать? – наконец деловито осведомился майор.
– Завтра вечером перед отбоем, – ответил «хозяин», разливая коньяк по рюмкам. – Твое здоровье! – поднял он свою рюмку.
– Твое! – откликнулся «кум».
Камера № 66
18 часов 15 минут
На первый взгляд пресс-хата ничем не отличалась от обычной пятиместной камеры. Три метра в ширину, пять в длину. Две двухъярусные кровати. Одна, напротив двери, у окна – одноярусная (лежбище пахана). Ближе к ней – стол. У входа – параша. Давным-давно беленный, изборожденный глубокими трещинами потолок, выкрашенные в грязно-зеленый цвет стены... На этом сходство заканчивалось. Стол был накрыт для ужина, и козлиное меню резко отличалось от обычного тюремного. Вместо синей баланды да черного, клейкого, плохо пропеченного хлеба – пышные белые булки, говяжья тушенка, сгущенное молоко, сало, колбаса, печенье. На запивку – сладкий, щедро заваренный чай. В центре – две пол-литровые бутылки водки. Вокруг стола расселись на табуретках ссученные, здоровые, мордастые, упитанные. Среди них особенно выделялся габаритами паханующий в пресс-хате Юрий Крылов (погоняло – Крыло), 1956 года рождения, получивший в свое время десятку за убийство. В прошлом Крылов активно увлекался тяжелой атлетикой и выглядел весьма впечатляюще – натуральный орангутанг, наголо выбритый и одетый в тюремную робу. По правую руку от него устроился Михаил Лимонов (Лимон), двадцативосьмилетний плотный, среднего роста каратист, погоревший на групповом изнасиловании девчонки-старшеклассницы. Напротив Лимона ласкал маслянистым взором бутылки самый молодой из присутствующих – Василий Клюйков (Клюка), смазливый, хлыщеватый типчик, двадцати лет от роду, загремевший за решетку по наипозорнейшей статье – 121-й часть 2 УК РСФСР[13]. На «боевом» счету Клюки значилось шесть мальчиков в возрасте от двенадцати до пятнадцати лет. «Уламывать» жертвы Клюйкову помогали навыки, приобретенные в секции вольной борьбы. Рядом с ним, подперев подбородок рукой, задумчиво попыхивал «беломориной» сорокалетний обрюзгший, с густой проседью в темных волосах и горбатым носом Николай Суидзе – бывший кунгфуист, патологический садист и наркоман, осужденный за зверскую расправу (со смертельным исходом) над собственной бабкой, по мнению Суидзе, прятавшей в чулке крупную сумму денег. Николаю не повезло – денег он не добыл, а срок схлопотал на полную катушку. Пятый козел – жилистый чеченец лет тридцати, Шамиль Удугов по кличке Джигит (некогда боксер-перворазрядник), запаздывал к ужину по «уважительной» причине: полулежа на одной из нижних шконок[14] и закатав до предела штанину, он старательно разыскивал на ноге вену[15], намереваясь сделать очередную инъекцию героина. Удугова осудили за многочисленные ограбления старушек-пенсионерок, в квартиры которых Джигит проникал под видом работника службы социального обеспечения. Ветераном пресс-хаты был Крыло, остальные – относительно новенькими.
– Не канителься, Шамиль! – поторопил чеченца пахан. – Долго ждать не станем. Начнем хавать без тебя!
– Э-э-э, брат, погоди! – заступился за родственную душу уколовшийся часом раньше Суидзе. – Видишь, мается человек! Вен почти не осталось, а без дозы ему хана!
– И охота вам этой дрянью ширяться[16]! – сварливо проворчал козлиный пахан. – Лучше стакан водки вмазать!
– На вкус и цвет товарищей нет, – философски изрек Лимон. – Йедем даз зайне!
– Чо-чо?! – изумленно вылупились Крыло с Клюйковым.
– В переводе с немецкого – «каждому свое», – важно пояснил отучившийся на журфаке МГУ Лимонов. – Такая надпись, однако, висела над воротами Бухенвальда.
«Однако» являлось излюбленным словечком Михаила, которое он к месту и не к месту постоянно вставлял в разговор, за что (по совокупности со врожденной неряшливостью) Лимонову до попадания на «службу» в пресс-хату зеки прилепили нелицеприятное прозвище Чукча Неумытый. Погоняло «Лимон» выпускник МГУ присвоил себе уже здесь, самостоятельно, сочтя более благозвучным. Правда, мыться-бриться Михаил по-прежнему не любил и разгуливал по камере с неизменной недельной щетиной.
– Интеллигент, блин, выискался! Профессор недоделанный! – скептически, но с заметной примесью зависти произнес пахан.
Канавший за «шестерку» Клюка угодливо хихинул. Между тем Шамиль нашел-таки относительно целую вену и вколол героин, после чего откинулся на подушку, блаженно шепча: «Ва-ах ха-ра-шо! Ва-ах ха-ра-шо!»
– Ну его в болото! Пока еще прокайфуется! – махнул рукой Крылов. – Давайте жрать, ребята, а то прям живот подвело!
Не заставляя себя долго упрашивать, ссученные жадно набросились на «кумовские» гостинцы.
– Однако густо сегодня, – пробурчал с набитым ртом Лимон. – Чегой-то Афанасьев так расщедрился? Даже водяру подогнал.
– Ты в натуре дурак или прикидываешься? – оскалил в подобии улыбки железные фиксы вожак козлиной стаи. – Неужто не знаешь – раз хаванина пообильнее и бухло в придачу – значит, ударная работа предстоит. Ин-тел-ли-гент! Ха! Пора бы спуститься с небес на землю. Иначе пайку из-под носа уведут да в парашу бросят!
Демонстрируя глубочайшее восхищение остроумием пахана, Клюйков заливисто заржал, хватаясь за бока, взвизгивая и брызжа слюной.
– Да знаю я, знаю! – поспешил оправдаться Михаил. – Вопрос, однако, чисто риторический!
– Ри-то-рический! Профессор, блин, кислых щей! – съехидничал Крыло, вызвав у «шестерки» Клюки новый приступ верноподданнического смеха.
– Ударно потрудиться – как? – умяв в одиночку две банки тушенки, флегматично поинтересовался Суидзе.
Крылов не ответил, поскольку в данный момент срывал зубами пробку с первой бутылки и, лишь разлив водку по трем стаканам (наркоманы спиртное не употребляли), веско сказал:
– Три ночи подряд! Начиная с сегодняшнего отбоя. Велено опустить вора в законе Мамона, потом авторитета Лорда... Последний на очереди какой-то капитан-«афганец». Воякой прозвали. Офицерик не внушает мне особых опасений. Трахнем в жопу, и всего делов, но первые двое... Гм! С ними придется попотеть!
Ссученные притихли, погрустнели. Они прекрасно знали, кто такиеМамон и Лорд.
Коронованный всесоюзной сходкой, Мамон (по паспорту Иннокентий Иванович Векшин) прославился в криминальной среде вспыльчивым нравом и невероятной жестокостью. Больше всего на свете он ценил свое почетное звание вора в законе, мог часами рассуждать о понятиях[17], буквально упивался властью над преступниками нижестоящих мастей[18] и не терпел ни малейшего инакомыслия. Попробуй возрази – мигом зубов лишишься. В лучшем случае. Тех, кто имел глупость крупно «огорчить» Векшина, ожидала неминуемая страшная смерть. Например, одному типу, мотавшему срок за мошенничество и заподозренному Иннокентием Ивановичем в стукачестве, заживо отрезали голову. Проштрафившихся чуть меньше пристяжь[19] Мамона либо избивала, делая неизлечимым калекой, либо опускала. Так, довольно известный рецидивист Юрка Окорок в наркотическом угаре взял да послал Векшина на х...[20]. «Не-е-ет, голуба! Ты пойдешь туда сам! В прямом смысле!» – со змеиной ласковостью прошипел в ответ Мамон. В тот же день Окорока силком опетушили.
Авторитет Лорд (в миру Олег Арсеньев) был не столь колоритен, говорил мало и вообще отличался скрытным, нелюдимым характером. Но попробуй перейди ему дорогу! Век жалеть будешь... если жив останешься! Ни дать ни взять матерый волк-одиночка!
Короче, перспектива столкнуться лоб в лоб с вышеуказанными людьми (подлинными легендами тогдашнего преступного мира) козлов отнюдь не вдохновляла.
– Не хера кукаться! – оглядев кислые морды подчиненных, грубо рявкнул козлиный пахан и, моментально сменив гнев на милость, принялся терпеливо втолковывать: – Я прекрасно понимаю ваши эмоции, ребята, и в принципе их полностью разделяю, но... вы забываете об одной существенной детали: Мамон с Лордом опасны там, в привычной стихии, в толпе сукачей, с благоговением внимающих каждому их слову, а здесь... Ха! Здесь бал правим мы и только мы! Один в поле не воин! Сила солому ломит! Отмахнуться им будет нечем. Прежде чем отвести на прожарку, вертухаи тщательно обшмонают обоих голубчиков, изымут все хоть мало-мальски годящееся в качестве оружия, а главное – на нашей стороне страх!
Да-да, страх, я не оговорился, – в ответ на изумленные взгляды ссученных погано ухмыльнулся Крыло. – Уж поверьте, людскую природу я изучил досконально, на многочисленных конкретных примерах. Как-никак восьмой год в пресс-хате чалюсь[21]. Опыт укрощения строптивых приобрел огромный! Итак, проведем небольшой экскурс в область психологии! Векшин, безусловно, круче вареного яйца. На зоне никто из нас и пикнуть бы против него не посмел и так далее и тому подобное. А теперь вопрос на сообразительность. Чего же все-таки боится суперкрутой Мамон? – Крылов обвел окружающих пристальным изучающим взором. Прессовщики, включая успевшего подсесть к столу Джигита, перестали жрать «кумовские» подачи и напряженно задумались. Николай Суидзе беззвучно шевелил пухлыми губами, Шамиль Удугов усиленно морщил лоб, Василий Клюйков нервно теребил пальцами мочки ушей, Михаил Лимонов, раскорячившись на табуретке и уткнув щетинистый подбородок в ладони, всматривался в голую стену над паханской шконкой.
– Наверное, потерять авторитет! Свалиться с пьедестала на самое дно, в грязь! – выдал наконец он.
– Молодец, интеллигент! В точку попал! – одобрил Лимонова Крылов. – Именно свалиться в грязь, – подчеркнуто повторил пахан ссученных. – Векшин знает, кудаего бросают, зачембросают и, можете не сомневаться, боится до потери пульса стать опущенным. Ведь ему хорошо известно, какпроизводятся подобные процедуры. Недаром по распоряжению Мамона и у него на глазах не одного мужика в «машку» превратили... Панический страх обладает свойством отуплять разум, парализовать волю, – выдержав эффектную паузу, продолжал поучать коллег пресс-хатовский старожил. – Следовательно, Мамон не сможет действовать хладнокровно и даже с моральной точки зрения дает нам все карты в руки, не говоря уж о чисто физическом перевесе. Работая Мамона, первоначальный упор делаем на разжигание в нем чувства страха и сбивание с панталыку, а дальше по обычному сценарию! Метелим, макаем харей в парашу, трахаем... Сломается вор, никуда не денется, хотя впоследствии наверняка повесится от позора. Впрочем, будущее Мамона мне до лампочки...
Крыло выпил залпом стакан водки, закусил толстым шматком сала, прикурил папиросу, несколько раз со вкусом затянулся и вновь заговорил лекторским тоном:
– Перейдем к Лорду. В отличие от Векшина, который весь на виду, Арсеньев может показаться загадкой, но не для меня. Он по натуре типичный волк-одиночка. Вам доводилось когда-либо бывать на настоящейохоте – положим, на тех же волков? Нет? А мне доводилось. Я видел вблизи глаза загнанного израненного волка. Помимо бессильной ярости, знаете, что в них? Отчаяние! Такой вполне способен вцепиться в глотку напоследок... если сумеет. Поэтому на Лорда надо набрасываться дружно, скопом, не давая опомниться, и бить, бить, бить!!! Бить до тех пор, пока Арсеньев не утратит человеческий, пардон, волчий облик, ну, а после... хе-хе! Здравствуй, розовая попка, и прощай[22]!
Приободренные козлы радостно и облегченно загоготали. Веселье ссученной кодлы представляло собой весьма гнусное зрелище. Михаил Лимонов захлебывался обильной слюной, визгливо взлаивал и громко портил воздух. Красный как рак Суидзе подавился куском колбасы и, опрокинув табуретку, бросился к параше блевать. Осужденный за мужеложство Клюйков аж трясся в похотливом предвкушении. Шамиль Удугов сладострастно постанывал, похрюкивал и причмокивал. Упоминание о «розовой попке» не на шутку возбудило Джигита, подобно Клюке, и на свободе любившего такого рода «развлечения». Впрочем, среди чеченцев это никогда не считалось большим грехом[23].
– Об офицеришке же, фамилию не помню, а погоняло Вояка, вовсе базарить не стоит, – терпеливо дождавшись, когда прессовщики успокоятся, подытожил козлиный главарь. – Он вообще новичок за решеткой. Сапог, блин, фуев! Не чета ни Мамону, ни тем более Лорду. Шваль! Года три назад мне довелось петушить в некотором роде его коллегу-прапора из конвойных частей Валеру Лебедовича по прозвищу Лебедь. Как щас помню спектакль! Он попался на поставке в зону наркотиков и на следствии, мудак, сдал с потрохами «хозяина» зоны полковника Буракова, который в том промысле солидную долю имел. Бураков, подмазав кого следует, выкрутился. Валере отломили пять лет. Но менты не простили ему излишней болтливости. Не удовольствовались одной посадкой. Клановая солидарность у них о-го-го!!! В результате передали нашему гражданину начальнику Фелицину ненавязчивую просьбу – отпидорасить языкастого прапора. Заходит Валера, значит, в камеру, а я как гаркну: «В позу, падла, иначе почки отобью!» Лебедь тут же спустил штаны и брык на четвереньки! К-к-кра-сота! Очень послушная «девочка» попалась! Мне даже не хотелось отдавать Леру обратно «куму»! Она так старалась, так старалась...
Ссученные снова заржали, а Крылов, устав разглагольствовать, потянулся за бутылкой. Лимонов с благоговением посмотрел на пахана.
«Однако голова! – уважительно подумал Михаил. – Есть чему поучиться!»
* * *
21 час 55 минут
Узнав, что его отправляют в пресс-хату, Мамон, изрыгая проклятия, бросился с кулаками на надзирателей, но был жестоко избит резиновыми дубинками, умело скручен и, сдавленно рычащий, согнутый пополам от боли в вывернутых руках, волоком доставлен к пункту назначения. Затолкнув Векшина вовнутрь, вертухаи с лязгом захлопнули дверь. Иннокентий Иванович – худощавый, среднего роста мужчина лет сорока пяти – немедленно прижался к ней спиной, затравленно оглядывая стаю прессовщиков. В глазах его застыл перемешанный с ненавистью страх.
«Однако психолог наш пахан незаурядный, – мысленно отметил Михаил Лимонов. – Проводя инструктаж, словно в воду глядел. Боится вор! Ох как боится!»
– Так вот ты каков, знаменитый Мамон! – с гадкой ухмылочкой произнес Крылов. – Милости прошу к нашему шалашу. Чувствуй себя, как дома. Гы-гы! Да, забыл предупредить: в кормушку[24] можешь не орать и из камеры не ломиться. Отсюда тебя по-любому до утра не выпустят. На сей счет имеется особая директива «кума»... Да не стесняйся, вор, присаживайся возле параши. Другого свободного места у нас, увы, нет.
– С-суки рваные!!! – прохрипел бледный до синевы Мамон. – Козлы позорные!!!
– Ничего не попишешь, должность такая! – с притворным сокрушением вздохнул пресс-хатовский пахан. – «Кум» приказал тебя опустить, и мы вполне в состоянии провернуть это дельце. Пристяжь твоя далеко, сквозь каменные стены да железные решетки не пробьется. Нас пятеро против одного. Ребята все крепкие, в прошлом спортсмены. Заломают однозначно! Н-да-а-а уж! Положеньице твое аховое, врагу не пожелаешь! Представляешь: сегодня зашел сюда вором в законе, а завтра утром выйдешь петухом!.. Силком не силком – какая братве разница! Опустили – значит, опустили! Бац – и нет авторитета! Тебе даже покончить с собой в настоящий момент нечем!
Векшин, стиснув зубы, молчал. Он понимал – козлиный вожак говорит правду. Сердце Иннокентия Ивановича сдавили ледяные тиски страха. Попасть с ходу в низшую зековскую касту ему, Мамону, столько лет безраздельно властвовавшему на криминальном Олимпе! Представить невозможно!..
«Если б я знал заранее, если б знал! – с безысходной тоской думал вор в законе. – Повесился бы от греха или на ментовский ствол бросился! А сейчас... и веревки под рукой нет, и ссученные не дадут! Вон какие мордатые, твари!!!» Векшин с трудом сдержал подступившие к глазам слезы. Как правильно предугадал старожил пресс-хаты Крылов, панический страх отуплял разум Мамона, парализовал его волю. Губы Иннокентия Ивановича чуть заметно дрогнули, на лице появилась печать обреченности. Внимательно наблюдавший за мимикой жертвы, Юрий Крылов хитро прищурился. «Пора переходить ко второй стадии», – мысленно решил он и вкрадчиво произнес:
– Знаешь, Мамон, сказать по правде, у меня нет ни малейшего желания тебя петушить! Ты же человек-легенда! Я в натуре восхищаюсь тобой! Матерью клянусь! Но... деваться-то нам некуда! Посуди сам: допустим, мы откажемся выполнять приказ «кума», Афанасьев рассвирепеет, пресс-хату расформируют, ребят разбросают по обычным камерам и... ты отлично понимаешь, чтотам произойдет! – Придав своей физиономии удрученное выражение, козлиный главарь горестно покачал массивной лысой угловатой башкой.
– А вдруг удастся договориться с Иннокентием Ивановичем? – дождавшись тайного знака от пахана, включился в спектакль Лимонов.
– То есть? – «удивился» Крыло.
– Мы посылаем Афанасьева на хер, а Мамон гарантирует нам неприкосновенность в дальнейшем, – пояснил Михаил.
– Гм-м, предложение, конечно, интересное! – задумчиво пробормотал пресс-хатовский пахан. – Ин-те-ре-сное! – нараспев повторил он вдруг и, гигантским прыжком подскочив к Векшину, загремел набатным колоколом: – Ты подписываешься[25], Мамон? Отвечай быстро! Подписываешься или нет?! Не тяни! Сейчас решается твоя судьба! Через несколько секунд будет поздно! Итак, да или нет?!
– Да! – выдавил ошалевший, запутавшийся в происходящем Иннокентий Иванович.
– Парни не расслышали! Скажи отчетливо: «Обещаю вам поддержку», – гулким басом настаивал вожак ссученных. – Ну говори, говори, говори!!! Решается твоя судьба! Промедление смерти подобно!
– Я обещаю вам поддержку, – послушно повторил окончательно выбитый из колеи Мамон, и в следующий миг тяжеленный кулак Крылова врезался ему в солнечное сплетение. Скрючившись в диком спазме боли, Векшин упал на пол.
– Видели, хлопцы?! – обернувшись к кодле, заорал пресс-хатовский пахан. – Коронованный вор в законе дает поддержку людям, работающим на «кума»!!! Стало быть, Кешка отныне не вор, а такой же, как мы!
Ссученные дьявольски загоготали, повскакивали со шконок и, словно стервятники на падаль, бросились на скорчившегося у дверей человека. Иннокентия Ивановича отволокли в центр камеры, сноровисто связали по рукам и ногам свернутыми жгутом простынями и принялись безжалостно избивать.
– Однако здравствуйте! – хрипло завывал Михаил Лимонов, усердно пиная Векшина под ребра. – Нашего полку прибыло! Ура-а-а!!!
– Вах, вах, кончылся вор! – гортанно выкрикивал Шамиль Удугов, норовя попасть Мамону непременно в пах. Крылов, скалясь в омерзительной гримасе, прицельно бил жертву по почкам. Шашлык с Клюкой визжали, как ведьмаки на шабаше, причем Суидзе, присев на корточки, яростно хлестал вора по лицу, а Клюйков неистово молотил его по затылку чулком, набитым песком.
– Ша! – спустя десять минут рявкнул Крылов. – Перерыв!
Козлы дисциплинированно отступили.
– Ты больше не вор... не вор... не вор, – склонившись к уху Мамона, гипнотически зашептал старожил пресс-хаты. – Ты сломался, Кеша! Сломался! Тебя конкретно опустили, опустили, опустили! Ты уже петух... петух... петух!!!
Мамон безразлично молчал. Истерзанное тело распирала страшная боль. В отбитой, замутившейся голове воцарилась абсолютная сумятица. Он утратил волю к сопротивлению, впал в прострацию, перестал отличать реальность от вымысла и в прямом смысле находился на пороге сумасшествия. Да и немудрено было!
Распаленный до предела страх, потом призрачная мимолетная надежда на благополучный исход и резкий, неожиданный переход к жесточайшему морально-физическому прессингу! Не у всякого психика выдержит! В общем, многоопытный прессовщик Юрий Крылов хорошо знал, что делает. Недаром он пользовался особым расположением «кума» Афанасьева.
«Созрел!» – заглянув в опустевшие глаза Мамона и гнусно торжествуя, подумал Крыло и приглашающе махнул рукой подручным. Ссученные подхватили Векшина под мышки, подтащили к двери, окунули лицом в парашу и спустили с бывшего вора штаны. Мамон не сопротивлялся.
Камера № 66
6 часов 15 минут утра
Вплоть до утра козлы по очереди глумились над сломленным Векшиным. В подробности вдаваться не стану, поскольку на дух не выношу порнуху и уж тем паче половые извращения!
В камере воняло потом, кровью, растревоженным содержимым параши... Пока одни ссученные «трудились» над несчастным Мамоном, другие покуривали анашу и периодически вступали в агрессивные перепалки то из-за наркотика, то из-за места в очереди. Суетливый «шестерка» Вася Клюйков даже получил по скуле от Удугова:
– Нэ лэзь впэред старших, щэнок!..
– Однако время! – в шесть утра сипло сказал Михаил Лимонов. – С минуты на минуту за ним придут! Юрий!
– Отбой! – покосившись на часы и удостоверившись в правильности заявления Михаила, скомандовал Крыло.
Иннокентия Ивановича оставили в покое. Лежащий около параши, бывший вор в законе производил удручающее впечатление: замершее в неестественной позе скрюченное, испоганенное тело, распухшее от побоев, перемазанное экскрементами лицо, стеклянный взгляд безумца... Пресс-хатовцы лениво переговаривались, с удовольствием вспоминая подробности ночной вакханалии.
– Ах, вах, ха-ра-шо! – сыто урчал Шамиль Удугов.
– Прекрасно порезвились! – сально хихикая, вторил ему Василий Клюйков.
Николай Суидзе, похабно причмокивая толстыми ярко-розовыми губами, словно наевшийся вурдалак, набивал пустую «беломорину» перемешанной с табаком анашой.
– Здорово ты просчитал психологию пассажира[26]. Буквально от «а» до «я»! – верноподданнически тараща выпуклые воловьи глаза и с хрустом почесывая небритые щеки, говорил Крылову Лимонов. Пресс-хатовский пахан расслабленно возлежал на шконке и самодовольно ухмылялся...
Вскоре дверь распахнулась. На пороге возникли два дюжих вертухая – прапорщики Геннадий Яковлев и Павел Барсуков.
– Забирайте свежеиспеченную «девочку», – фамильярно обратился к ним Крылов. – Заказ гражданина майора полностью выполнен. Хе-хе!
На лице Яковлева, до глубины души презиравшего ссученных, появилась брезгливая гримаса.
– Встать, дерьмо собачье, когда разговариваешь с надзирателем! – сквозь зубы процедил он. – Порядок, сука, забыл? Так я те живо напомню! – Геннадий многообещающе положил ладонь на подведенную к поясу резиновую дубинку. Крылов поспешно вскочил. Весь апломб козлиного главаря бесследно улетучился. Поджилки Юрия предательски затряслись. Грубо вылепленная противная физиономия посерела и покрылась мелкими бисеринками пота. Крылов боялся до желудочных колик малейшего проявления немилости со стороны любых тюремных властей. Пусть даже простых прапорщиков.
– Прости-и-ите, гражданин начальник! – испуганно проблеял он.
«Перетянуть бы гниду разок-другой дубинкой по гнусной харе! – мечтательно подумал Яковлев. – Чтоб кровью, падла, умылся! Да жаль, нельзя! Любимчик Афанасьева, в рот ему дышло!»
Барсуков, сохраняя невозмутимое спокойствие, легонько толкнул ногой Мамона:
– Вставай, пора уходить!
Векшин, шатаясь, поднялся.
– Летающая тарелка давно приземлилась? – мертвым голосом осведомился он. – Меня ждет братва из созвездия Альфа Центавра. Общий сходняк назначен на планете Сириус. Опаздывать не годится, а то вселенская катастрофа разразится.
Прапорщики переглянулись.
– Рехнулся урка! – шепнул Яковлев на ухо Барсукову. – Голову на отсечение даю!
– Может, косит? – усомнился Павел.
– Нет. Точно спятил! Посмотри ему в глаза!
– Да, Гена, ты прав! – немного поразмыслив, согласился Барсуков. – Но для экс-вора это, пожалуй, наилучший выход. По крайней мере не понимает, в когоего превратили!
– Тарелка приземлилась пять минут назад. Тебя, Иннокентий, дожидается. Пойдем быстрее, скоро старт, – с плохо скрытой жалостью сказал Векшину Яковлев.
– Идем, идем! – обрадовался сумасшедший и, заплетаясь ногами, первым вышел в коридор. Надзиратели последовали за ним. Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась.
– Борзеют менты проклятые! – благоразумно дождавшись, пока вертухаи удалятся на приличное расстояние, злобно гавкнул Крыло. – Ненавижу тварей легавых! Живьем бы зажарил всех до единого!
– Ты ж, Юра, сам на них пашешь! – сдуру ляпнул не блещущий интеллектом Клюка. – И мы... – Развить мысль Василий не успел.
Разъяренный пахан с размаху заехал молодому мужеложнику в челюсть. Пролетев без малого три метра, Клюйков приземлился задом прямехонько на парашу. Придурковатый Джигит согнулся в неистовом припадке хохота. Остальные члены ссученной кодлы наперебой вторили Удугову.
– Мастерский удар, – отсмеявшись сколько положено, льстиво заметил Лимонов. – Мяч угодил точно в сетку! Ты, Юра, натуральный чемпион! Высшая лига, однако!
Гнев падкого на лесть Крылова постепенно сошел на нет.
– Курнем травки на сон грядущий, – милостиво усмехнувшись, предложил он. – Вечером предстоит уделать Лорда. Задачка не из простых. Надо успеть хорошенько выспаться!
– Однако, верно, – подхалимски лыбясь, поддержал заслуженного прессовщика Михаил. – Шеф, как всегда, прав!!!
– Ладно, чмырь, слазь с параши! – затянувшись косяком, позвал мало-мальски очухавшегося Клюку Крылов. – Черт с тобой, молокосос! На первый раз прощаю!
Вжав голову в плечи, Василий робко подковылял к столу...
* * *
21 час 55 минут
Олег Арсеньев по прозвищу Лорд – поджарый, средних лет мужчина с мужественным волевым лицом и глубоко раздвоенным подбородком – шел в пресс-хату внешне спокойно, не заставляя надзирателей выкручивать себе руки. Берег силы для жестокой, последней в жизни схватки. Вместе с тем душа Олега стонала в отчаянии. «Афанасьев, пидор мокрожопый! – в волчьей тоске думал Лорд. – Сжил-таки со свету, крысеныш помойный! Расстарался, урод! Или нет, скорее Фелицина работа! Опасается бунта в «крытой», а потому хочет изначально обезглавить братву! Мамона ссученные вчера опустили. Бедняга конкретно сошел с ума. Наверное, в психушку поедет... Теперь решили взяться за меня... Ну ничего, выкидыши свинячьи! Живым не возьмете! Не надейтесь, б...и[27]! Зубами вас буду рвать, пока не сдохну! Эх, жаль, отмахнуться нечем! Заточку[28] вертухаи отобрали!
В пресс-хате Арсеньева уже ждали. Едва закрылась дверь, козлиная стая без предисловий бросилась на Олега. Как и предвидел козлиный пахан, Лорд оказал отчаянное сопротивление. В запале вырвавшегося вперед Удугова он молниеносно хлестнул обратной стороной ладони по глазам и, ухватив за воротник тюремной робы, резко притянул к себе, впечатав чеченца лбом в обитую железом дверь. Приглушенно ахнув, Джигит упал на колени. Клюйкова Олег на секунду «обезручил», содрав куртку с плеч до локтей, и жестоким ударом головы в морду отбросил мужеложника назад. Но, к сожалению, силы были слишком неравны. Арсеньева задавили массой. Подкравшийся сбоку Лимонов ловко набросил на него одеяло. Ссученные повалили Лорда на пол и, яростно воя, принялись избивать: топтали ногами, с разбегу прыгали на туловище, на лицо. Тем не менее Олег не сдавался. Из положения лежа он ухитрился достать Суидзе пяткой в пах. Шашлык пронзительно заверещал. Бешенство козлов достигло апогея. В ход пошли табуретки. В результате, когда они наконец, утомившись, отступили, Лорд представлял собой сплошное кровавое месиво: с переломанными костями, разбитой головой и бесформенной кашей на месте лица. Из черного провала рта, лишенного зубов, пузырясь, текла кровь. Олег умирал. Это было ясно с первого взгляда. Живыми оставалась лишь темно-синие напоенные ненавистью глаза.
– Вы все трупы! – неожиданно отчетливо произнес умирающий. – И смерть ваша будет страшна! Попомните мои слова! Суки!!!
– И-и-и! – дико взвизгнул Суидзе, табуреткой раскроив Арсеньеву череп. Тело Лорда, дернувшись, застыло.
– Упорный... волчара... попался! – выдохнул запыхавшийся Юрий Крылов, утирая рукавом взопревшую физиономию.
– Яйца мне отбил, зараза! До сих пор звенят от боли! – плаксиво пожаловался Шашлык.
– Ничего! Воздержишься месяцок от онанизма! – сострил Крыло.
Вопреки ожиданиям пахана, обитатели пресс-хаты не засмеялись. В ушах прессовщиков гремели предсмертные слова Арсеньева: «Вы все трупы, и смерть ваша будет страшна!» Суки отлично знали – покойный Лорд прав. Впереди у каждого из них маячат самые зловещие перспективы! Как за решеткой, так и на свободе. За всю историю советских тюрем почти никому из пресс-хатовских козлов не удалось избежать ужасающего возмездия. Обычно данная тема в камере номер 66 не затрагивалась, о грядущем ее постояльцы старались не думать, но сейчас... Сейчас затоптанный до смерти Лорд сумел всколыхнуть в гнилых душонках холуев «кума» Афанасьева тягостные дурные предчувствия. Наглые раскормленные рожи ссученных вытянулись, посмурнели. Конечности тряслись. По шкурам бегали мурашки озноба.
– Не бздите, архаровцы, – попытался расшевелить приунывшую кодлу Крыло. – Помните поговорку «Умри ты сегодня, а я завтра»? Так вот, сегодня скопытился Лорд, а завтра... Ха! Поживем – увидим! Авось сумеем благополучно выпутаться!
Утешение прозвучало не слишком убедительно. Во-первых, пресс-хатовский пахан не сумел скрыть некоторую дрожь в голосе. Во-вторых, его недавний прогноз «Здравствуй, розовая попка, и прощай» не оправдался ни на йоту! Арсеньев умер, но не сломался и даже мертвый, изуродованный до неузнаваемости больше походил на человека, нежели козлы. Соответственно репутация Крылова как неординарного провидца заметно пошатнулась.
Мрачный, насупленный Михаил Лимонов нервически почесывал давно не мытое тело. Николай Суидзе расстегнул штаны и, болезненно морщась, дул на ушибленные мужские принадлежности. Шамиль Удугов, хмуро сопя, ощупывал вскочившую на лбу лиловую внушительных размеров шишку. Василий Клюйков трусливо пошмыгивал кровоточащим носом...
– Слюшай, за труп нас нэ прывлэкут? – первым прервал затянувшуюся паузу чеченец.
– Не волнуйся, Джигит! – обрадовался возможности сменить тему Крыло. – Али ты новичок в «крытой»? Начальство традиционно списывает убитых на болезни: цирроз печени, сердечная недостаточность, туберкулез... У Лорда, правда, башка пополам расколота, но так ему пришьют диагноз «кровоизлияние в мозг». А кто проверит? Хоронить-то будут на тюремном кладбище, ночью, без свидетелей. Засыплют землицей – и усе! Шито-крыто! На эксгумацию да судебно-следственную экспертизу Арсеньеву рассчитывать не приходится! Любящий «кум» костьми ляжет, но из соображений гуманизма не позволит тревожить прах усопшего! Гы-гы!
Ссученные тихонько захихикали.
– Забьем пару косячков, парни! – продолжил развивать успех козлиный пахан. – Затем выспимся, отдохнем капитально, а завтра вечером Вояка! Бесплатное развлечение, хе-хе!
Обстановка в пресс-хате разрядилась. Шамиль Удугов принялся деловито начинять анашой две выпотрошенные «беломорины», остальные подсели ближе к столу.
– Эй, Клюка! – приказал «шестерке» Крылов. – Покличь вертухаев. Пусть заберут жмурика...
Карцер
20 часов 20 минут
Крохотная камера-одиночка. Бетонные пол и стены «под шубу». К левой от входа стене пристегнута на замок единственная «мебель» – лежак, который откидывали только на ночь. Температура воздуха не превышала нуля градусов. В углах и на потолке виднелись следы инея. Посреди карцера сидел на корточках ладно скроенный широкоплечий мужчина двадцати восьми лет от роду – бывший капитан воздушно-десантных войск Константин Иванович Дерюгин, получивший в тюрьме прозвище Вояка. Прикрыв серые глаза, он дремал. Изо рта капитана при дыхании шел пар. Константину снился Афганистан, вернее – тот последний жестокий бой в августе 1986 года. Именно за него Дерюгина «наградили» пятнадцатилетним сроком лишения свободы (первые пять лет на тюремном режиме). Жара, духота, пылища, пороховая гарь. Высоко в небе белесое, нещадно палящее солнце. Под ногами пожухлая желтоватая трава. Вокруг – грохот разрывов мин и гранат, беспорядочная трескотня выстрелов, яростные вопли обороняющихся «Аллах акбар!», матерная брань атакующих. Отряд спецназа ВДВ под командованием капитана Дерюгина штурмовал небольшой, но довольно грамотно укрепленный кишлак, где засела банда душманов, сутками раньше обманом заманившая в ловушку и поголовно уничтожившая отделение саперов из расквартированного неподалеку полка (согласно приказу командования они помогали «мирному афганскому населению» – разминировали территорию). Кишлак располагался у подножия горы, а посреди него на верхушке мечети засели пулеметчики-моджахеды, уже успевшие уложить наповал двух русских солдат. Невзирая на строжайшее распоряжение начальства «не трогать мусульманских святынь», Константин лично уничтожил пулеметное гнездо несколькими выстрелами из гранатомета, снеся заодно половину минарета. А что, спрашивается, капитану оставалось делать? Позволить грязным чучмекам дальше безнаказанно гробить его пацанов лишь ради того, чтобы сберечь молельню бородатых еретиков, которую они, кстати, сами же и подставили? Ну уж нет! Дудки!
Тем не менее это стало первым пунктом обвинения. А вторым... Подавив сопротивление духов и заняв селение, спецназовцы Дерюгина обнаружили в сарае тела недавно угодивших в засаду саперов. «Воины ислама» зверски надругались над убитыми – отрезали им головы, половые органы, вспороли и набили грязью животы. А с трех раненых заживо содрали кожу.
– Н-да-а-а! – оглядев жуткую картину, угрюмо протянул Константин. – Пленных взяли?
– Так точно, пятерых! – осевшим голосом ответил сержант Климов, тоже шокированный кошмарным зрелищем.
– Веди тварей сюда!
Зная о выкрутасах некоторых генералов-перестройщиков, успевших заразиться гнилостным горбачевско-сахаровским душком, Дерюгин не стал отдавать подчиненным «противозаконных» приказов. Он просто снял с плеча автомат и собственноручно расстрелял недобитых садистов...
– Слышь, капитан, а, капитан, – донесся из отверстия кормушки осторожный голос прапорщика Яковлева.
– Да? – подняв веки, откликнулся Константин.
– Подойди, дело есть.
Дерюгин неторопливо приблизился к двери.
– «Кум» Афанасьев люто на тебя обозлился, – взволнованно зашептал Геннадий. – Велел бросить на ночь в пресс-хату. Подонки там собрались редкостные! Клейма ставить негде! Не люди, блин, взбесившиеся гиены! Позавчера они опетушили вора в законе Мамона – бедолага в результате напрочь свихнулся, вчера забили до смерти авторитета Лорда. Сегодня твоя очередь. За тобой придут незадолго перед отбоем! – Яковлев повертел шеей, проверяя, нет ли поблизости посторонних. – Поверь, капитан, я искренне тебе сочувствую! – На лице прапорщика отразилось неподдельное сожаление. – У меня брат под Кандагаром погиб. В общем, хочу помочь! Давай так... Я принесу бритву или веревку. Ты симулируешь попытку самоубийства. Я буду наготове, подоспею вовремя, подниму тревогу!.. Тебя отправят в санчасть. Перекантуешься там недельку-другую, а дальше... дальше, даст бог, обойдется! – Геннадий выжидательно замолчал.
– Нет, не надо! – холодно улыбнулся Константин. – За заботу спасибо, но веревки с мылом ты лучше для прессовщиков приготовь. Им они больше понадобятся.
Пораженный прапорщик отступил на шаг. Происходящее никак не укладывалось в его сознании. Человек не боится пресс-хаты с пятью здоровенными, разожравшимися на «кумовских» харчах мерзавцами внутри?! Абсурд! Ведь одно лишь упоминание о злополучной камере номер 66 заставляет сжаться сердце любого самого крутого постояльца «крытки»! Вместе с тем Яковлев нутром почуял – «афганец» вовсе не хорохорится. Просто ему плевать с высокой колокольни и на «кумовскую» немилость, и на злобную свору дрессированных козлов. От бывшего спецназовца исходила мощная волна властной уверенности в себе. В серых глазах отражалось абсолютное презрение к надвигающейся опасности.
«Настоящий боец! – с уважением подумал Геннадий. – Будет драться до последнего! Не обращая внимания на численное превосходство противника. Не опасаясь ни смерти, ни увечий, ничего! Жаль, что такой классный мужик погибнет, превратится в окровавленный кусок мяса... или наоборот? Может, ссученным действительно вскоре позарез понадобятся веревки с мылом? В случае провала их миссии не отличающийся гуманностью майор Афанасьев запросто расформирует пресс-хату, без сожаления отдаст былых холуев на растерзание заключенным. Гм-м, судя по всему, подобный вариант не исключается. Ведь в конечном итоге побеждает не тот, кто сильнее физически, а тот, у кого крепче дух!»
– Ладно, как знаешь! – вслух сказал Яковлев. – Удачи тебе, капитан!
Дождавшись, пока надзиратель уйдет, Константин оборотился лицом на восток, истово перекрестился и начал шептать православные молитвы: сперва «Отче наш», потом своему ангелу-хранителю и наконец великомученику Дмитрию Солунскому[29]... Закончив, он снова перекрестился, с минуту постоял неподвижно и принялся не спеша разминаться...
* * *
Камера № 66
21 час 50 минут
В ожидании «бесплатного развлечения» ссученные возбужденно переругивались, распределяя второе, третье, четвертое и пятое места в очереди. Первое безапелляционно, не вступая в дискуссии, занял пахан.
– Нэ лэзь, малчышка! – рычал Шамиль Удугов на Васю Клюйкова, нагло вознамерившегося пристроиться вслед за Крыловым. – Иначэ зашибу! Вах!!!
– А я третий однозначно! – хрипло утверждал Михаил Лимонов. – Имею полное право.
– С какой это стати? – слюняво возмущался Николай Суидзе. – Оборзел?! По мордасам давно не получал! Или тебе стиль синьюцюань[30] продемонстрировать?
– Пошел на хер, кунгфуист сраный! – задиристо огрызался Лимон. – Школа киу-ка-шинкай[31] покруче твоих китайских выкрутасов! Двину по мозгам – мало не покажется!
– Чо-чо-чо?! – вскочив на ноги и растопырив пальцы, принял некую боевую стойку разъяренный Шашлык.
– Через плечо негорячо! Увянь, мудак! – стискивая кулаки, поднялся из-за стола Михаил.
– Ша! – свирепо рявкнул Крылов. – Прекращайте склоку, кретины! Пассажир на подходе! А вы тут, блин, базар устроили! Порядок очередности определите жеребьевкой. Кому моя идея не по душе, башку в натуре отверну!
Козлы мгновенно притихли и лишь злобно косились друг на друга. Вскоре дверь отворилась. В камеру зашел подтянутый плечистый мужчина с военной выправкой и окинул прессовщиков жестким пронизывающим взглядом. Лимонов, самый сообразительный из присутствующих, оцепенел. В серых глазах Вояки не было ни страха, ни отчаяния, ни даже ненависти. Только смертельный холод. У Михаила как-то сразу возникла ассоциация с остро заточенным лезвием казачьей шашки[32]. «Однако стремно!» – мелькнула в голове Лимона трусливая мыслишка. Он уже понял – с «бесплатным развлечением» связываться не стоит и лучше в целях собственной безопасности держаться от него подальше! Михаил страстно возмечтал сделаться невидимкой или хотя бы провалиться сквозь землю.
– Кто первый? – между тем спокойно осведомился Константин.
– Я! – вспомнив чмошного Валеру Лебедовича, гнусно осклабился пресс-хатовский пахан, плотоядно потирая ладони, встал со шконки и вразвалочку приблизился к «клиенту».
В следующий миг случилось непредвиденное. Не меняя невозмутимого выражения лица, Константин нанес два сильных молниеносных удара, слившихся практически в единое целое. Первый, необычный (не внешним, а внутренним ребром ботинка), пришелся в колено, второй – ребром ладони под небольшим углом к носу – по верхней губе. Нога козлиного главаря пошла на излом. Громко треснули сустав и рвущиеся сухожилия, но боли Крыло ощутить не успел. Потеряв сознание, он мешком рухнул на пол[33].
– Раз! – хладнокровно произнес бывший спецназовец и, не мешкая, обрушил железный кулак на челюсть подвернувшегося под руку Джигита. Хрустнула раздробленная кость. Бесчувственный чеченец упал прямо на поверженного пахана. – Два! – Нога Вояки врезалась в промежность растерявшемуся Клюке, навсегда лишив его мужского достоинства. – Три! – продолжил счет «афганец», перешагивая через корчащегося на полу, пронзительно, на одной ноте визжащего Васю и направляясь к трясущемуся от ужаса, начисто забывшему про «стиль синьюцюань» Шашлыку.
«Однако шухер!!!» – в панике подумал Михаил Лимонов, проворно прячась под шконку и забиваясь как можно дальше к стене. Уже оттуда он услышал грохот, произведенный свалившейся на стол увесистой тушей Суидзе, и заполошный крик очнувшегося Крылова:
– Гра-аж-да-не началь-ни-ки!!! На по-о-мощь! У-би-ва-а-а-ают!..
Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.
Первые числа декабря 1999 года.
Ближнее Подмосковье. Роскошный особняк олигарха Крымова
Утро
Накануне ночью один из влиятельнейших людей постперестроечной России, тесно связанный с кремлевской камарильей, сколотивший колоссальное состояние на бессовестном разграблении страны, олигарх (или, как дипломатично выражались прикормленные СМИ, «известный предприниматель») Семен Афанасьевич Крымов спал плохо. Грезилась олигарху невероятная жуть, а именно: к власти пришли так называемые «державники», Крымова незамедлительно отдали под суд и приговорили к исключительной мере наказания – расстрелу, вновь введенному в употребление наплевавшими на доносящийся с Запада истеричный масонский лай «державниками». В последний момент «вышак» заменили пожизненной каторгой, и сейчас, во сне, Семен Афанасьевич, обливаясь потом, орудовал киркой в душной каменоломне. От пыли и каменной крошки слезились глаза, грудь раздирал кашель, изможденное тело ныло от усталости, а сердце Крымова терзал животный ужас. Дело в том, что бывший финансовый воротила, ныне заключенный номер 666, за завтраком стянул пайку хлеба у некоего Сергея – психически неуравновешенного, скорого на расправу субъекта. Благодаря недюжинной по сравнению с остальными каторжниками физической силе Сергей (ни его фамилия, ни внешность, ни прежнее общественное положение во сне не фигурировали) канал в бараке за пахана. Семен Афанасьевич имел полные основания опасаться с его стороны жестокого возмездия, поскольку другой зек, в прошлом скандально знаменитый депутат Государственной думы по кличке Жирик, вроде бы видел, как Крымов воровал пайку, а если так, то однозначно заложит. В Думе Жирик продавался направо-налево за баксы. В лагере стучал всем кому ни попадя. Тоже, разумеется, не бесплатно! В качестве гонораров ему кидали объедки со стола, а иногда (в особых случаях) кусочек-другой сахара.
– Сдаст с потрохами, ублюдок кучерявый, коли засек! – в отчаянии шептал экс-олигарх, долбя киркой неподатливую скальную породу. – Стопроцентно продаст, сволочь, а беспредельщик Сережка непременно зарежет! О е-мое-е-е!!! Как же мне выкрутиться? Ка-а-а-ак?!
– Попался, крысятник[34] вшивый! – внезапно услышал Крымов грозный рык за спиной. Руки Семена Афанасьевича ослабели, ноги подкосились, кожа покрылась мелкими пупырышками озноба. Заключенный номер 666 медленно-медленно обернулся. К нему в сопровождении паскудно хихикающего Жирика приближался Сергей с заточкой на изготовку. Черты лица барачного пахана различить не представлялось возможным (плоский белесый овал на месте физиономии), зато самодельный нож был виден очень даже хорошо – большущий, тускло поблескивающий, острый словно бритва... С ревом «Получи расчет, падла!» Сергей прыгнул на бывшего олигарха, повалил его на спину, оседлал, придавил коленом впалый живот и, садистски урча, начал не спеша перепиливать ножом тощую шею.
Со сдавленным стоном Крымов проснулся, порывисто сел на постели, машинально схватился за горло и долго не мог прийти в себя, судорожно хрипя, вздрагивая и обводя уютную, изысканно обставленную спальню шальными выпученными, налитыми кровью глазами. По прошествии получаса он все ж таки успокоился, мысленно списал привидившийся кошмар на последствия недавно перенесенной простуды, но снова заснуть не сумел (едва закрывал глаза, начинала мерещиться проклятая заточка). В результате Семен Афанасьевич остаток ночи провел без сна: расхаживал взад-вперед по комнате, ругался вполголоса, временами морщился от ноющей боли в печени... В восемь утра, гораздо раньше, чем обычно, он распорядился подать диетический завтрак (жиденький чаек, рыбная котлетка, манная кашка), а затем принялся обдумывать план действий на ближайшие дни, сводившийся главным образом к нейтрализации тех, кто так или иначе мешал олигарху. Наиболее опасными на данный момент Крымову представлялись крупный бизнесмен Дмитрий Олегович Осипов и своеобразное исключение из правил – непродажныймолодой журналист Андрей Воронин. Эдакая «белая ворона» в огромной стае беспринципных газетно-журнальных писак, торгующих собой хуже последней шлюхи с панели. Деятельность Осипова вольно или невольно, но крупно мешала финансовым махинациям Семена Афанасьевича, а Воронин дерзнул начать самостоятельное журналистское расследование и, по «оперативным сведениям», вплотную подобрался к некоторым темным, воняющим кровью делишкам господина Крымова... Итак, первый непосредственно угрожал материальному благополучию денежного магната, а второй мог угробить надежды олигарха на вожделенную депутатскую неприкосновенность (Семен Афанасьевич баллотировался кандидатом в депутаты Государственной Думы третьего созыва). Конечно, репутация Крымова была достаточно замарана и без участия Воронина: при Примакове он получил повестку на допрос в генпрокуратуру (правда, после отставки Евгения Максимовича благополучно выкрутился), недавно ему отказали в выдаче въездной визы в Швейцарию... Однако разоблачения Воронина, подкрепленные кропотливо собранными документами, представляли серьезнейшую угрозу, чреватую если не тюремными нарами (при нынешних властителях Кремля уголовное преследование могущественного олигарха, пожалуй, исключалось), то уж сокрушительным провалом на выборах – точно! Короче, в целях самосохранения олигарху требовалось срочно обломать обоих.
С подачи Крымова пресса, радио и телевидение уже проводили беспрецедентную травлю Осипова. У Дмитрия Олеговича, как почти у любого отечественного бизнесмена высокого полета, имелось немало сомнительных штрихов в биографии, к которым можно прицепиться и, усердно потрудившись, раздуть до злодеяний вселенского масштаба.
Одновременно господин Крымов ненавязчиво дал понять супротивнику, откудаветер дует и чтонужно во избежание дальнейших злоключений предпринять, но тот, судя по некоторым признакам, хоть и испугался порядком, намеку олигарха не внял или не захотел внять, чем привел Семена Афанасьевича в совершеннейшее неистовство, особенно остро проявившееся сейчас, после тяжелой, дурно проведенной ночи.
– Сгною тварюгу поганую! – яростно захрипел господин Крымов, с размаху шарахнув об пол фарфоровую чашку с остатками слабо заваренного чая. – С дерьмом смешаю! Изведу! Кишки, блин, выпущу да на уши намотаю! Мать-перемать!!! – Далее олигарх разразился длинной грязной замысловатой тирадой. Матюгался «известный предприниматель» не менее пяти минут и, лишь относительно облегчив душу, оборотился мыслями непосредственно к Воронину... На журналиста тоже свирепо обрушились «демократические» СМИ, но, в отличие от Осипова, ничего особенного за «белой вороной» не числилось (недаром ведь она белая), и, кроме облыжной клеветы, ничего ему на голову вылить было нельзя. Господин Крымов отнюдь не являлся дураком (безмозглые олигархами не становятся), а потому отчетливо понимал: для успешной дискредитации человека нужно основывать нападки телевизионно-газетных прессовщиков на пусть крохотных, но фактах. В противном случае никто, кроме полных дебилов, в это не поверит. «Придется применить к Осипову с Ворониным крайние меры», – пришел к умозаключению Семен Афанасьевич, взял телефон и набрал мобильный номер своего пресс-секретаря, по совместительству высококвалифицированного специалиста по части различного рода «деликатных» поручений, в общем, сверхдоверенного лица Михаила Задворенко.
– В темпе, Мишка, лети ко мне! Имеется работенка! Смотри не задерживайся! – шуршащей скороговоркой выпалил олигарх, повесил трубку на рычаг и... ни с того ни с сего едва ли не воочию увидел картины недавнего ночного кошмара: каторжную каменоломню, украденную пайку хлеба, разгневанного властелина барачного масштаба, впивающуюся в шею заточку... Рыхлое тело Крымова обмякло, лихорадочно затряслось. Неряшливая пролысина на передней части вытянутого огурцом черепа покрылась густым, нездоровым, скверно пахнущим потом. «А вдруг сон вещий и все накануне виденное когда-нибудь да осуществится?! – панически подумал он, затравленно бегая по сторонам маленькими юркими глазками. – О ё-мое!!! Беспредельная страна! Не по законам живут! По понятиям! С них, с гадов, станется!»
Похожий на перетрусившую мышь, олигарх липкими мелко подрагивающими лапками взял со стола штопор, достал из стенного бара-холодильника бутылку нарзана, с грехом пополам откупорил, прижал горлышко к пересохшим губам, подергивая острым кадыком, сделал несколько жадных глотков и осторожно поставил бутылку на пол, рядом с креслом, на котором сидел. Прошла минута, другая, третья... Наваждение постепенно отступило. Семен Афанасьевич судорожно перевел дыхание, утер салфеткой мокрое личико и, дабы окончательно восстановить душевное равновесие, разбил вслед за чашкой тарелку из-под манной кашки. «Чушь собачья! Тылы у меня прочные! Хрен достанешь! Сон? Гм! Просто проклятая простуда подкузьмила! Вот и мерещится черт-те что!» – мысленно рассудил «известный предприниматель», а вслух изощренно выматерился...
* * *
Звонок Крымова застал господина Задворенко на приусадебном участке его загородного особняка и оторвал от излюбленнейшего развлечения: стоя на снегу возле обнесенного прочной металлической решеткой крытого вольера, «сверхдоверенное лицо» олигарха сладострастно наблюдало, как пятеро матерых свирепых овчарок рвут на куски первую из двух специально приготовленных для данной цели жертв – белую кошечку-подростка. Вторая жертва аналогичного возраста (более взрослый зверь мог ненароком выдрать глаза кому-нибудь из псов) – маленький рыжий пушистый котик жалобно мяукал в клетке у ног пресс-секретаря.
– Ату-у-у!!! Давайте, востроухие! Мочите кошару! – перекосивши лицо в дьявольской гримасе и обильно брызжа слюной, визжал Задворенко. – Так ее, та-а-ак!!! Мочи-и-и-ите! Щас следующую дрянь подброшу!
Выслушав шепелявое волеизъявление хозяина, «сверхдоверенное лицо» мысленно обругало Крымова последними словами за испорченное удовольствие, однако от пререканий благоразумно воздержалось, милицейским свистком подозвало молодого садовника по имени Шура и барски процедило сквозь зубы:
– Придержи до поры клетку. Не забудь накормить собак, иначе сам к ним на обед попадешь. Да, предварительно скажи Леньке-шоферу, пусть подготовит к поездке машину. Чего рот раззявил? Бегом, сопляк! У вас на двоих ровно полчаса!
Произнеся эту тираду, Задворенко косолапо протопал в дом, сбросил одежду, с отвращением поскоблил физиономию электробритвой, спрыснулся дорогим французским одеколоном, облачился в элегантный, пошитый в одном из лучших ателье костюм, набросил сверху шубу, выглянул в окно, удостоверился, что его указания исполнены точно в установленные сроки, надменно усмехнулся: «Отлично вымуштровал прислугу!» – и деловито направился к выходу...
* * *
В кабинете Крымова Задворенко больше ни капли не походил на надменного барина. Моментально, как природный хамелеон, поменяв обличье, он усердно лебезил и заискивал. Хотя пресс-секретарь пока молчал (высказываться здесь разрешалось только по разрешению хозяина), его глаза и мимика буквально кричали: «Драгоценнейший босс! Я предан вам до гробовой доски! Чего изволите? Слушаю и повинуюсь любому словечку!»
Семен Афанасьевич, напротив, казалось, совершенно позабыл недавние страхи и собственное жалкое состояние. Развалившись в кресле и закинув ногу на ногу, «известный предприниматель» источал безграничную вальяжную спесь. Теперь господин Крымов напоминал уже не перетрусившую мышь, а наглую самодовольную крысу. Гордо кивнув в ответ на почтительнейшее приветствие «сверхдоверенного лица», олигарх царственным жестом указал ему на стул у двери и важно зашуршал:
– Речь пойдет об Осипове с Ворониным. Обработка средствами массовой информации не принесла желаемого результата ни по одному из этих подлецов! Осипов, правда, напуган, но вредительскую деятельность до сих пор не прекратил! А Воронин вообще имеет дерзость огрызаться со страниц не подконтрольных нам изданий! У-у-у, морды беспредельные! – Зубы Крымова обнажились в хищном крысином оскале, масленые глазенки загорелись сатанинской злобой, на губах выступила пена... Задворенко съежился, втянул голову в плечи и приготовился к жестокой «порке», поскольку именно он координировал кампанию травли неугодных хозяину людей. Пресс-секретарь олигарха передавал прессовщикам из СМИ деньги, инструкции. Иногда самостоятельно стряпал «разоблачительные» статьи или (невзирая на крайнюю нелюбовь к телекамерам) выступал в некоторых «аналитических программах».
«Ой, что будет, что будет! – с ужасом подумал Задворенко. – Плохи дела! Сейчас ка-а-а-ак вздрючит! Мама родная!!!» Михаилу был прекрасно известен мерзкий характер «кормильца», слащаво любезного лишь с теми, кто сильнее, или перед широкой аудиторией зрителей. Со слугами же (тем паче наедине) Семен Афанасьевич являлся беспощадным, капризным деспотом, способным на любые самые дикие выходки в стиле распоясавшегося помещика-крепостника. Например, однажды, обозлившись на какую-то мелочь, Крымов взял да отхлестал Задворенко по щекам мокрой грязной половой тряпкой, которой пять минут назад мыли туалет. «Известный предприниматель» специально затребовал означенную тряпку по селекторной связи у домашних охранников. В настоящий момент Задворенко с трепетом ожидал не менее, а то и более суровой расправы, грядущей опалы и... Со страху он чуть не написал в штаны. Однако, к своему величайшему облегчению, «сверхдоверенное лицо» на сей раз ошиблось в предчувствиях. Семен Афанасьевич не стал «накручивать хвоста» холую, а, справившись со вспышкой бешенства, перешел прямиком к делу.
– Навостри уши, Мишка, да мотай на ус! – наставительно забулькал он. – Твоя задача – непосредственно, то есть физически наехать на гадов. Надеюсь, справишься, благо опыта предостаточно. Вместе с тем тебе не помешает вникнуть в ряд нюансов, дабы легче работалось. Короче, слушай внимательно. Я неплохо изучил их психологию. Каким образом? Ха-ха! Элементарным! Оперативная информация плюс личное наблюдение плюс... впрочем, неважно! Итак, сперва Осипов Дмитрий, блин, Олегович! – На мгновение невзрачная мордочка Крымова исказилась в гримасе ненависти. – Д-д-дмитрий Ол-л-легович-ч-ч!!! – с ядовитым шипением повторил он имя-отчество «супостата». – Димочка хренов! Трам-тарарам!!! – Исступленно проорав во все горло замысловатое ругательство, олигарх внезапно успокоился и вернулся к обычному своему пришепетывающему говорку: – Невзирая на весьма болезненные пинки со стороны прессы и телевидения, он пока крепится... И вместе с тем Дима напуган. Да-да, напуган. Ведь до него, несомненно, доходили слухи о моих мощных связях (я имею в виду даже не кремлевскую «крышу», а сам знаешь что) и соответственно незаурядных возможностях в различных, так сказать, областях! А знаешь, чего боится преуспевающий в материальном плане, привыкший к шикарной жизни Осипов? Потерять ее. Жизнь, стало быть! Сладкую, хи-хи, уютную, комфортабельную! А знаешь, почему Димуля до сих пор держался? – Олигарх хитренько подмигнул, выдержал театральную паузу и продолжил свистящим шепотом: – Раньше события развивались в привычной для него, то есть относительно законной атмосфере! Там он еще способен выкобениваться, но... когда игра перейдет в принципиально иную, образно выражаясь, «уголовно-прикладную» плоскость – Осипов однозначно сломается! Упорствует он только потому, что не верит, точнее – старается не верить в вероятность применения к его драгоценной персоне крайних мер, однако подсознательно боится их. Причем не просто! Панически!!! А подобного рода страх, к твоему сведению, обладает свойством тормозить мыслительные процессы, атрофировать волю к сопротивлению! Панический страх, Миша, наш главный союзник! – Крымов потер липкие ладошки, почмокал губами на упыриный манер и суетливо подытожил: – Следовательно, надо поставить Диму на грань жизни и смерти. Пусть воочию увидит костлявую. Пускай, сука, вдохнет запах могилы! Тогда неосознанный страх превратится в осознанный, достигнет нужной кондиции, парализует сознание Осипова, а дальше... Ха-ха, хоть веревки вей из засранца! Проведя необходимую обработку, дашь сломанному Димочке несколько документов на подпись – вон те, которые в конверте на столе. И все! Расписавшись там, он автоматически перестанет представлять из себя какую бы то ни было угрозу. Более того, сам окажется на коротком поводочке, в намордничке, ха-ха! Надеюсь, я доходчиво объяснил?
– Очень доходчиво, босс, – подхалимски лыбясь, поспешил подтвердить Задворенко. – Не извольте беспокоиться, обустроим в наилучшем виде.
– Молодец! – снисходительно похвалил холуя Семен Афанасьевич. – Перейдем ко второму объекту по имени Андрюшка Воронин. Молодой нахальный журналистик. Паршивец, кропает направленные против меня статейки. Поливает почем зря, не стесняясь в выражениях! Но это я еще могу как-нибудь стерпеть. Помнишь поговорку: «собака лает, караван идет»? Беда в другом – он начал вести самостоятельное расследование определенных нюансов моего бизнеса и довольно-таки преуспел, сучонок! Ухитрился раздобыть чрезвычайно опасные документы. Чрезвычайно!!!– Тут олигарх снова прервался и на протяжении полутора минут остервенело выплескивал из ощеренного, перекошенного рта зловонный поток непотребных ругательств. Задворенко, сохраняя на физиономии верноподданническую мину, терпеливо ждал, пока хозяин выскажется. Наконец, кое-как успокоившись, господин Крымов вкратце обрисовал психологический портрет Воронина: – Упрям, самонадеян, по натуре боец. В отличие от Осипова, терять ему особо нечего. (Судя по сведениям из достоверных источников, жизнью Андрюша не очень-то дорожит. Эдакий пофигист!) Значит, на испуг его не возьмешь. Поэтому придется пропустить мальчишку через крутую «мясорубку». Настолько крутую, чтобы болевой фактор вытеснил из его дурной башки мысли, надежды, убеждения... В общем, все! За исключением одного-единственного страстного желания – любой ценой прекратить мучения! Пусть воет, корчится, умоляет о смерти. Хи-хи-хи!.. Хи-хи-хи!.. Хи-хи-хи! – Гнусно кривляющийся, нервически подмаргивающий и пронзительно хихикающий «известный предприниматель» в настоящий момент как две капли воды походил на мелкого, отвратительного беса, сладострастно предвкушающего последствия очередной запланированной мерзости. – Хи-хи-хи!.. Хи-хи-хи!.. Хи-хи-хи-и-и! – Даже рожки вроде наметились на плешивой головенке, а ногти на потных волосатых пальчиках превратились в острые железные коготки. – Хи-хи-хи-и-и-и-и-!!!
Так продолжалось довольно долго. Задворенко не выказывал ни тени смущения. Он давно привык к подлинной, умело скрываемой от общественности сущности кормильца, да и сам по характеру мало чем отличался от Крымова.
– Твоя задача состоит из двух пунктов, – вдосталь насладившись мысленной картиной уготованных ненавистному журналисту нечеловеческих страданий, возобновил инструктаж «сверхдоверенного лица» Семен Афанасьевич. – Во-первых, изъять и передать мне из рук в руки собранные Ворониным материалы. Во-вторых, принудить Андрюшеньку поставить автограф под машинописным экземпляром восхваляющей меня обширной статьи, которую на следующий же день опубликуем в газете «Бизнесмен»[35]. Текст сварганишь самостоятельно, с учетом литературного стиля Воронина (предварительно добросовестно изучи его писанину). Вопросы есть?
– Никак нет! – преданно вытаращив глаза, пролаял Задворенко. – Вы, шеф, воистину гениальны! Я искренне восхищен вашей всеобъемлющей мудростью, потрясающей прозорливостью...
– Хорош петь дифирамбы, – брюзгливо оборвал «шестерку» олигарх. – Принимайся за работу. Сроки поджимают. На носу парламентские выборы. Проваливай восвояси. И возвращайся только с конкретными результатами... Да, кстати, Мишка, ни на секунду не забывай три вещи: на каком крючке ты у меня висишь, кто тебя е...т и кто кормит... Насчет второго – шутка, насчет остального нет. Пшел!!!
Задворенко проворно вскочил со стула, угодливо изогнулся и, задом отворив дверь, вывалился из кабинета...
Едва покинув апартаменты шефа, «сверхдоверенное лицо» олигарха мистическим образом преобразилось. Жалкая, раболепно сгорбленная фигурка распрямилась, сделалась солиднее, выше ростом, грудь выкатилась колесом, подбородок выдвинулся, глаза загорелись. Физиономия обрела прежнее начальственно-высокомерное выражение...
– Какого рожна бездельничаешь? – подойдя к своему новенькому «шестисотому» «Мерседесу» и случайно заметив крохотные пятнышки грязи на левом крыле, свирепо набросился Задворенко на двадцатилетнего шофера Леньку. – Пока я отсутствовал, ты мог помыть машину?! Мог, спрашиваю, или нет?
Не дожидаясь ответа, пресс-секретарь «известного предпринимателя» резко, без замаха ткнул Леньку кулаком в челюсть. Парень пошатнулся и, получив следующий удар носком ботинка в низ живота, с хрипом упал на снег.
– Свинья свиньей! – прорычал Задворенко. – В хлеву твое место, тварь! Хотя нет. Мои собачки давно не кушали свежей поросятины! Вот возьму тебя, неряху, да скормлю живьем песикам! Гы-гы-гы!
– Не надо! Умоляю, не надо! – в ужасе зарыдал шофер. Слова работодателя отнюдь не являлись пустой угрозой. Леонид отлично помнил, как полгода назад «сверхдоверенное лицо» Крымова до смерти затравило овчарками маляра Пашу Писаренко. Он приехал на заработки с «незалежной», доведенной правителями-националистами до полнейшей нищеты Украины, подрядился за грошовую плату обновить хозяйственные постройки в загородной усадьбе Задворенко, с работой справился успешно, но тем не менее чем-то не угодил вспыльчивому пресс-секретарю. В результате связанного Писаренко бросили в памятный читателю вольер, и злющие собаки растерзали бедолагу на части. То, что осталось от Паши, Михаил растворил в кислоте. Ни о каком уголовном расследовании речи, естественно, не зашло. Слишком большим могуществом обладал ближайший подручный «известного предпринимателя», да и кому, собственно, интересна судьба бесправного гастарбайтера? Мало ли их по стране бродит? Без регистрации, без прописки... Одним больше, одним меньше...
– По-ща-ди-те! – захлебываясь слезами, надрывался шофер. Тело его билось в истерике, глаза закатились под лоб. Задворенко наблюдал с садистской ухмылочкой.
– Ладно! – по прошествии пары минут «смилостивился» он. – На сей раз, так и быть, прощаю! Помни, сопляк, мою доброту! Но предварительно вылижи языком машину! В прямом смысле! Дабы впредь неповадно было лодырничать!..
Перепуганный, деморализованный Леня беспрекословно подчинился сволочному приказу хозяина-самодура.
– Старательнее лижи, старательнее! – сурово покрикивал на него Задворенко. – Чтоб, блин, сияло, как полуденное солнце! Активнее! Гы-гы-гы! Черт с тобой, недоносок, садись за руль! – вдоволь накуражившись, бросил наконец Задворенко, открыв дверцу «Мерседеса», плюхнулся на заднее сиденье, ткнув шофера кулаком в спину, буркнул: – Домой! – и, лениво щурясь, расслабился. Задание Крымова не представлялось Михаилу чем-то сложным или необычным. Ему уже неоднократно доводилось успешно справляться с подобного рода щекотливыми поручениями, когда на врагов олигарха не действовали «цивилизованные» способы давления. Пресс-секретарь «известного предпринимателя» обладал богатейшим опытом в данной сфере. Опытом, уходившим корнями в минувшее десятилетие. Ко временам бурной молодости «сверхдоверенного лица». Ведь на самом деле Задворенко не всегда был Задворенко! Тринадцать лет назад он носил фамилию Лимонов, отбывал срок заключения за участие в групповом изнасиловании девчонки-старшеклассницы, обитал в камере номер 66 «крытой» тюрьмы, расположенной в одном из городов европейской части бывшего СССР, под руководством тамошнего пахана Юрия Крылова (с благословения тюремного «кума» майора Афанасьева) ударно трудился в качестве козла-прессовщика. Трудился вплоть до появления в пресс-хате очередного «клиента» по прозвищу Вояка, встреча с которым, как помнит читатель, закончилась для ссученных весьма и весьма плачевно!
«Однако удачно я тогда выкрутился!» – вспомнив декабрь 1986 года, подумал Михаил, прикурил сигарету с ментолом и, посасывая ее, вернулся мыслями к тем роковым событиям...
* * *
За исключением забившегося под шконку Лимона, все прессовщики получили серьезные увечья: у Юрия Крылова была сломана нога в коленном суставе, порваны сухожилия; Василий Клюйков сделался абсолютным кастратом и лишь по чистой случайности не сдох от болевого шока; Шамиль Удугов в результате тяжелейшего сотрясения мозга стал умственно неполноценным, а Николаю Суидзе Вояка двумя сокрушительными ударами отбил печень и почки... На отчаянный вопль пресс-хатовского пахана: «Граж-да-не началь-ни-ки!!! На по-о-мо-ощь!!! У-би-ва-а-а-ают!!!» – явились (не слишком поспешно) прапорщики Геннадий Яковлев и Павел Барсуков. Бегло оглядев разгромленную пресс-хату, валяющихся на полу орущих, стонущих, искалеченных козлов, Яковлев громко, злорадно расхохотался, а Барсуков настороженно спросил Вояку:
– Где пятый? Пятый где? Неужто удрал?!
– Да нет, не волнуйся, отсюда не убежишь, – спокойно ответил тот. – Вон он, родимый, под нарами прячется!
– Вылазь, гнида! – рявкнул Геннадий.
Обмочившийся со страху Михаил выполз по-пластунски из-под шконки и тут же взвизгнул, ощутив хлесткий, болезненный удар резиновой дубинки вдоль спины.
– Это персонально от меня! – презрительно сплюнул Яковлев. – У-у-у, паскудыш!
Затем, коротко посовещавшись, надзиратели вызвали дежурного офицера. Вояку отвели обратно в карцер, четверых ссученных отправили в санчасть, а Лимонова оставили до утра на прежнем месте. Ночью Михаил не спал и, трясясь в животном ужасе, перебирал в уме разнообразные варианты своего дальнейшего будущего. Перспективы вырисовывались самые что ни на есть зловещие. Лимонов понимал – прессовщиком ему больше не бывать. Александр Владимирович не жалует неудачников, а следовательно... следовательно... О-е-мое!!!
17 декабря в 9 часов 30 минут в камеру ворвался разъяренный Афанасьев. Лимонов рыдал, ползал на коленях, целовал майору сапоги, умолял о пощаде, а захлебывающийся матерной бранью «кум» бешено пинал Михаила ногами в лицо и куда придется. В конце концов гнев начальника оперативно-следственной части малость утих. Он вспомнил о выдающихся заслугах Чукчи Неумытого в области стукачества и смягчился. В отличие от остальных, Лимонова перевели не в обычную камеру, а в «красную»[36], кстати, тоже пятиместную, уже полностью укомплектованную.
Михаил стал шестым как в прямом, так и в переносном смысле. Осужденные менты хоть и не убили бывшего прессовщика, но в первый же день опетушили, и остаток срока Михаил провел под нарами, отзываясь сразу на две клички: Однако, когда предстояло мыть парашу, стирать сокамерникам носки, нижнее белье или выполнять какую-либо иную грязную работу, и Лялька, если Лимонова собирались использовать в качестве петуха. Протекали дни, недели, месяцы, годы... Население камеры менялось. Кто-то отправлялся в лагерь, кто-то приходил на освободившееся место. Один лишь Однако-Лялька неизменно жил под нарами. Между прочим, Михаил остался в «крытке» по собственному желанию: когда в середине 1987 года у Лимонова закончился тюремный режим, он слезно упросил «хозяина» Фелицина не этапировать его в зону, хотя бы и в «красную». Расчет выпускника журфака был предельно прост: тут Ляльку пользуют пятиместной камерой, а в зоне будут всем бараком. «Не стоит кидаться из огня в полымя! Лучше спокойно досижу здесь», – мудро рассудил Михаил. Необходимо отметить, что гнилая, трусливая душонка Чукчи Неумытого-Лимона-Однако-Ляльки быстро приспособилась к создавшемуся положению вещей и даже не особенно им тяготилась. Больше всего на свете Лимонов боялся потерять жизнь и, в отличие от нормального человека, предпочитал смерти жалкое существование поднарного петуха... Помимо исполнения основных обязанностей опущенного, Михаил продолжал стучать «куму» на сокамерников и приблизительно раз в месяц получал от Афанасьева небольшие подачки: то пачку «Беломора», то кусок колбасы... Судьбой былых товарищей по пресс-хате Однако-Лялька, будучи закоренелым эгоистом, не интересовался. Только слышал однажды краем уха, что все они кончили чрезвычайно плохо... В конце 1988 года в жизни Лимонова произошло судьбоносное событие. На одноярусной шконке убывшего по этапу экс-прокурора Ивана Юрьевича Огурцова по кличке Огурец (под которой обитал Михаил) поселился тридцатилетний Феликс Купцов, в недавнем прошлом майор милиции, «сгоревший» на непредумышленном убийстве подозревамого в квартирной краже (переусердствовал, выбивая «чистосердечное признание»). Еще раньше Купцов служил в Афганистане, в спецназе ВДВ и владел приемами рукопашного боя если не лучше, то по крайней мере не хуже разгромившего пресс-хату Вояки, частенько грезившегося Однако-Ляльке в кошмарных снах. Зайдя в камеру, Феликс сразу провел сеанс всеобщего, как он выразился, «профилактического» мордобития и соответственно заделался паханом. Экзекуции избежал лишь Мишка-петух, своевременно юркнувший под нары. Купцов, кажется, это оценил. На протяжении последующей недели он внимательно присматривался к Михаилу, что-то прикидывая в уме, и однажды после отбоя, свесив голову со шконки, зашептал:
– Сволочь, конечно, ты голимая[37], но сволочь неглупая. Думаю, можешь пригодиться в дальнейшем. Чалиться тебе осталось чуть больше полугода. Я тоже долго не задержусь. Нюхом чую! Выйдем на свободу – поработаем вместе. В общем, так: на меня «куму» не стучи, поклянись в безоговорочной преданности навсегда, а я взамен обеспечу тебе более сносное житье в «крытке» и на воле помогу шкуру спасти, запутать следы. Есть на примете один влиятельный человечек с бо-о-ольшущими перспективами! Ну как, согласен?
Лимонов оцепенел. Прозорливость Купцова, в считанные дни раскусившего опытнейшую наседку[38], поразила Михаила до глубины души, а обещание «помочь на воле» через посредство некоего «влиятельного человечка» внушило определенный оптимизм. Выпускник журфака МГУ не был дураком и хорошо понимал, что если в «красной» камере он хоть под нарами, но существует, то на свободе ему кранты! Без вариантов! Бывшего пресс-хатовского козла урки в покое не оставят. Из-под земли достанут, на запчасти разберут!
– Согласен? – нетерпеливо переспросил Купцов.
– Да, да, да! – суетливо зачастил Однако-Лялька. – Буду верен до гроба! Клянусь!
– Вот и ладушки! – удовлетворенно проворчал Феликс, откинулся на подушку и захрапел...
На следующее утро он во всеуслышание объявил:
– Петуха без моего разрешения не трогать! Кто ослушается – полезет под нары сам. Вопросы есть?!
Вопросов не последовало. Осужденные менты успели в достаточной степени изучить крутой нрав новоявленного пахана...
На свободу Лимонов с Купцовым вышли одновременно. Михаил – «по звонку»[39], Феликс – благодаря знаменитой амнистии 1989 года[40]. Выполняя данное в тюрьме обещание, Купцов познакомил Лимонова с Крымовым. В то время Семен Афанасьевич официально числился научным работником, заведующим сектором крупного научно-исследовательского института АН СССР, а на самом деле являлся видным дельцом теневой экономики, членом тайной масонской ложи и американским «агентом влияния». С Купцовым его связывали давние, как впоследствии узнал Михаил, «мокрые» дела. К рекомендации Феликса «влиятельный человечек» отнесся с должным пониманием: разрешил взять Лимонова на работу подручным (по освобождении из мест заключения Купцов незамедлительно возглавил подпольную службу безопасности Крымова) и помог пресс-хатовскому козлу основательно запутать следы. Путем пластической операции Михаилу изменили внешность, сочинили новую биографию, сделали полный комплект подлинныхдокументов: паспорт, школьный аттестат, военный билет, диплом о высшем гуманитарном образовании и т.д. и т.п., вплоть до мелочей типа свидетельства о рождении. Все на фамилию Задворенко. Имя, удобства ради, оставили прежнее... Вживаясь в личину Задворенко, Чукче Неумытому-Лимону-Однако-Ляльке пришлось основательно потрудиться и в корне поломать смолоду устоявшиеся привычки. Он приучился регулярно мыться, бриться (правда, через «не хочу»), стал носить опрятную одежду (опять-таки с отвращением), прекратил к месту и не к месту вставлять в разговор прежде столь любимое словечко «однако»... Внутренняя же сущность свежеиспеченного гражданина Задворенко сохранилась в неприкосновенности. Как был подонком, таким и остался... Нелегальная служба безопасности Крымова занималась физическим устранением одних врагов Семена Афанасьевича и укрощением других. Купцов больше преуспевал в первом, а Задворенко (используя приобретенные в пресс-хате навыки) – во втором. С 1991 года начался стремительный взлет карьеры Крымова. С годами Семен Афанасьевич усмотрел в Михаиле немало ценных, с его точки зрения, качеств. Задворенко постепенно рос, набирал силу, влияние. К концу девяностых он полностью оттеснил Купцова на задний план. Михаил стал «сверхдоверенным лицом» Крымова (теперь уже общепризнанного олигарха), подмял под себя руководство службой безопасности, контроль за средствами массовой информации и прочее, прочее, прочее... Феликсу пришлось довольствоваться ролью рядового исполнителя. Одно время Задворенко подумывал даже, не «убрать» ли былого покровителя, а ныне опасного свидетеля от греха подальше, наладить за ним слежку, но в последний момент отказался от этой затеи. Нет, не из чувства благодарности, абсолютно не свойственного Михаилу...
Просто мокрушник Купцов нежданно-негаданно угодил на прочнейший крючок к Задворенко, чем, сам того не ведая, спас себе жизнь. Однажды он, решив подхалтурить на стороне, принял (естественно, через посредника) дорогостоящий заказ на «устранение» от заклятого недруга и вечного конкурента Крымова олигарха Г... Купцову предлагалось «стереть» довольно видную в России фигуру из числа давних приятелей Семена Афанасьевича. По условиям контракта ликвидация должна была выглядеть как самоубийство или несчастный случай. Феликс не подозревал, что «сверхдоверенное лицо» буквально обложило его «жучками» и что каждое произнесенное им слово скрупулезно фиксируется на аудиопленку. Получив авансом солидный гонорар, киллер спокойно взялся за работу, в которой, надо отдать ему должное, разбирался превосходно. Вскоре намеченная жертва благополучно скончалась от передозировки наркотиков. Якобы по собственной оплошности. О постороннем вмешательстве мало кто догадался[41]. На следующий после похорон день Задворенко дал прослушать убийце компрометирующие его записи и предложил:
– Либо ты, напрочь позабыв о прошлом, становишься моей «шестеркой» и больше не якшаешься с той «сводней», либо пленочка попадает прямиком к Крымову. Он, кстати, чрезвычайно расстроен смертью дружка. Выбирай!
Купцов предпочел первый вариант, а посреднику организовал «бесследное исчезновение». Попав в кабалу к Задворенко, Феликс стал «исполнять» не только «клиентов» Семена Афанасьевича, но и тех, на кого указывал личноМихаил, без согласования с шефом...
Купцова Задворенко использовал лишь для мокрухи. Прессовкой в рамках демократической «законности» занимались купленные с потрохами журналисты и телеведущие, а прессовкой более конкретной, так сказать «физиологической», – отдельная команда из четырех здоровенных субъектов, в прошлом спортсменов. «Сверхдоверенное лицо» выдрессировало их не хуже, чем овчарок в вольере. Иногда, в особо интересных случаях, Лимонов-Задворенко по старой козлиной памяти непосредственно руководил действиями прессовщиков. Иногда (по мелочам) лишь давал четкие инструкции, а затем выслушивал подробный доклад.
* * *
– П-п-приехали, х-х-х-хозяин! – запинающимся от страха голосом сообщил шофер Ленька.
Пресс-секретарь «известного предпринимателя» прервал воспоминания. Выбравшись из машины, он прошел в дом (по пути шутки ради отвесив смачного пинка зазевавшемуся садовнику) и по телефону вызвал на аудиенцию членов «отдельной команды» – Глеба Соскова, Эдуарда Шершнева, Семена Сиволапова и Валентина Флярковского. Потом Михаил приказал горничной подать кофе с коньяком, выпил подряд три чашки, закурил сигарету, развалился в кресле, водрузил ноги на стол и в ожидании появления подручных включил телевизор. С экрана лились потоки грязи. Предвыборная кампания в Государственную Думу находилась в полном разгаре. Слушая злобный визг телевизионных прессовщиков, козел со стажем снисходительно усмехался...
Сегодня сорокавосьмилетний бизнесмен, руководитель компании «Андромеда»[42] Дмитрий Олегович Осипов закончил рабочий день на три часа раньше обычного по причине крайней степени изнеможения. Вообще-то Дмитрий Олегович всегда отличался незаурядным здоровьем. Он не пил, не курил, хорошо играл в футбол, регулярно посещал плавательный бассейн, теннисные корты и выглядел гораздо моложе своего возраста – сухопарый, свежий, бодрый, подтянутый... Тем не менее в настоящий момент он ощущал себя дряхлым больным стариком и пребывал на грани нервного срыва. Сказывалось жуткое психическое перенапряжение последних двух месяцев. С подачи господина Крымова средства массовой информации шельмовали Осипова почем зря, не стесняясь в выражениях и неустанно обвиняя во всех смертных грехах. Открывая очередную газету, Дмитрий Олегович каждый раз узнавал о себе нечто новое, из ряда вон выходящее: то он, оказывается, едва ли не главный виновник августовского дефолта 1998 года, то замешан в скандале с отмыванием в зарубежных банках денег пресловутой «русской мафии» (главой которой одновременно является), то сотнями поставляет в азиатские бордели провинциальных доверчивых хохлушек, приехавших в Москву на заработки, то продал латиноамериканским террористам десяток ядерных боеголовок, то шпионит в пользу Ирака и т.д. и т.п. Поначалу Осипов пытался судиться с клеветниками, потом махнул рукой. Бесполезно! Плетью обуха не перешибешь! Даже если суд вынесет вердикт в его пользу и обязует пойманного за язык продажного писаку уплатить потерпевшему моральную компенсацию – толку ноль! Поклепы не прекратятся. Ведь по сравнению с гонорарами Семена Афанасьевича судебные штрафы – тьфу! Копейки! Дмитрий Олегович знал, чего именно добивается Крымов, но, стиснув зубы, держался, в глубине души надеясь: «Побеснуется да перестанет. Нельзя же бесконечно гробить огромные средства на алчных газетно-радио-телевизионных проститутов, не получая взамен ожидаемого эффекта! Семен Афанасьевич отнюдь не безрассудный транжира. Поняв бессмысленность дорогостоящей травли, он остановится в конце концов!..»
– Готовь машину, Витя, отправляемся домой, – устало сказал Осипов вызванному по селектору дюжему двадцатипятилетнему шоферу-телохранителю и мысленно добавил: «Наглотаюсь сильнодействующего снотворного, пораньше лягу спать, высплюсь как следует. Авось завтра полегче станет!»
У выхода из здания офиса Дмитрия Олеговича встретили двое незнакомых молодых людей спортивного телосложения.
– Федеральная служба безопасности, – раскрыв удостоверение, сухо представился один из них, с правильными чертами лица и расчесанными на аккуратный пробор светло-русыми волосами. – Вам придется проехать с нами для выяснения некоторых обстоятельств!
– Вот ордер на арест, – предъявив соответствующую бумагу, пробасил другой, широкоплечий, коренастый, с бульдожьей физиономией.
Тело хозяина «Андромеды» обмякло, в низу живота появился противный липкий холодок.
– Поедемте, – обреченно выдохнул он.
– Я с вами, – решительно заявил телохранитель Осипова Виктор Кутепов.
Дмитрий Олегович окинул парня долгим благодарным взглядом...
* * *
Арестовавшие Осипова «сотрудники ФСБ» в действительности являлись подручными Задворенко – Валентином Флярковским и Семеном Сиволаповым. На государственной службе они, конечно же, не состояли. Вместе с тем предъявленные ими документы были подлинными... Ну, может, почти подлинными. Могущественный олигарх Крымов имел неограниченные возможности снабжать своих людей любыми официальными бумагами. Рыночная демократия! Ничего не попишешь! Впрочем, я отвлекся.
Желание телохранителя сопровождать обреченного бизнесмена хоть и раздосадовало руководившего операцией русоволосого красавчика Флярковского, но не особенно удивило. Он заранее предусмотрел подобный вариант и должным образом подготовился. Задержанных провели к припаркованной неподалеку черной «Волге». Флярковский вежливо пропустил вперед Осипова, Кутепова и, когда последний садился вслед за шефом на заднее сиденье, Валентин будто бы невзначай чиркнул телохранителя заостренным краем металлического перстня на указательном пальце по правому запястью. Из крохотной ранки выступила капля крови.
– Осторожнее! – недружелюбно буркнул Кутепов.
– Ах, извините, извините! – устраиваясь рядом, расплылся в обаятельной белозубой улыбке Флярковский. – Я, честное слово, не хотел!
«Волга» плавно тронулась с места. Спустя две минуты лицо Виктора внезапно посинело. Он попытался вдохнуть воздух широко открытым ртом, но не смог. На миг в гаснущих глазах парня мелькнули понимание произошедшего, ненависть, бессильная ярость... Кутепов медленно поднял поцарапанную руку, затем уронил ее на колени, содрогнулся и застыл, запрокинув голову назад.
– Я знаю, чтоты собирался сказать напоследок, – с издевательской любезностью обратился к покойнику Флярковский. – Да-да, это контактный яд. Новейшая разработка! Смерть наступает быстро и вроде как от естественных причин. Не стоило тебе, дорогой, лезть в петлю вместе с работодателем! Ох не стоило! Однако... вольному воля!.. Прощай, дурачок!
Осипов замер в ужасе. Голова руководителя «Андромеды» налилась свинцовой тяжестью. Руки и ноги онемели. Лоб покрылся ледяным потом. Такого оборота событий Дмитрий Олегович никак не ожидал.
– М-ма-ма! М-ма-мочка!!! – с натугой выдавил он. Бульдогообразный Сиволапов придурковато заржал, дергая массивной башкой, брызжа слюной и утробно взрыгивая.
– Не отвлекайся от дороги, Сема. Шею сверну! – «ласково» предупредил напарника Флярковский и, устремив на Осипова ясные девичьи глаза, посоветовал: – А ты, лапуля, ежели не хочешь преждевременно скончаться, веди себя, как подобает хорошо воспитанным мальчикам, то есть не вякай, не делай резких движений, а лучше вообще не шевелись. Кстати, заранее предупреждаю: дверца с твоей стороны не открывается. Поэтому выпрыгнуть на ходу не получится. Понятно? – Для пущей убедительности Валентин поднес к лицу Дмитрия Олеговича отравленный перстень. Бизнесмен испуганно зажмурился.
– Правильно! – одобрил Флярковский. – И глаз не открывай. Вплоть до особого разрешения!
Попетляв по московским улицам, машина выехала на загородное шоссе и значительно увеличила скорость. Ничуть не смущаясь плотным соседством постепенно холодеющего трупа Кутепова, Валентин вынул из серебряного портсигара длинную тонкую сигарету, с удовольствием прикурил и лениво посмотрел в окно, за которым уже полностью стемнело. Насчет поведения коммерсанта он не беспокоился. Панический страх сковывал пленника надежнее любых цепей...
* * *
Памятуя слова Крымова о том, что «сроки поджимают», зная, как нетерпимо относится хозяин к тем, кто тянет с выполнением его приказов, заслуженный прессовщик Лимонов-Задворенко решил потрудиться ударными темпами, а именно пропустить Осипова с Ворониным через «мясорубку» в одну ночь, друг за другом, и утром радостно отрапортовать кормильцу о достигнутых успехах. За Осиповым он отправил Флярковского с Сиволаповым, за Ворониным – Шершнева с Сосковым. Обе группы действовали под одинаковым прикрытием (сотрудники ФСБ) и выехали одновременно. За время их отсутствия Задворенко успел и поработать, и «культурно развлечься». Сначала быстро сварганил на компьютере предназначенную для Воронина статью, а после скормил овчаркам давешнего рыжего котика, вдоволь насладившись агонией беспомощного зверька. Покончив и с тем, и с другим, он принялся нетерпеливо вышагивать по чисто убранному, освещенному яркими прожекторами двору. Щеки Михаила нервически подергивались, глаза непрестанно косились на часы. Задворенко не любил ждать и, хотя установленные им самим «сроки доставки груза» еще не истекли, клял нерадивых подчиненных на все лады.
– Олухи! Дармоеды! Суки драные! – желчно бубнил пресс-секретарь «известного предпринимателя». – Совсем, блин, нюх потеряли! Опухли, мерзавцы! Обурели в доску, гондоны штопаные! Я тут, понимаешь, мерзну, а они, твари, канителятся! Не потерплю! Всех сгною! Морды паскудам посворачиваю! Собаками затравлю!..
Первой вернулась группа, посланная за Ворониным. В начале седьмого вечера в ворота усадьбы вкатил коричневый джип с широкой черной полосой вдоль корпуса и остановился посреди ведущей к дому асфальтовой дорожки. Прекратив ругаться и погано заухмылявшись в предвкушении удовольствия, Задворенко двинулся навстречу. Из машины выбрались Шершнев с Сосковым, выволокли наружу бесчувственное тело журналиста и грубо швырнули на землю – прямо под ноги Михаилу. Рассеченная у темени голова Воронина подтекала кровью. Он не шевелился и не подавал признаков жизни. Белое неподвижное лицо с опущенными веками напоминало посмертную гипсовую маску какой-нибудь знаменитости.
– Сопротивлялся, гад! – опережая вопрос начальника, сообщил Эдуард Шершнев, плечистый угрюмый мужчина с узеньким лобиком, приплюснутым боксерским носом и болтающимися почти до колен чудовищными лапищами орангутанга. – Как выехали из города, уяснил, падла, что к чему, попробовал вырваться... Пришлось дать разок по кумполу!
– Убил, мудак? – недобро сощурившись, процедил пресс-секретарь олигарха. – Я вроде бы заказывал живого! Али у тебя, Эдик, с памятью проблемы? Мозги заплесневели? Дак мы их щас проветрим! Организуем в твоем дурном котелке вентиляционное отверстие. – Цепким хищным движением Задворенко выхватил из кармана новенький «браунинг». Громила мгновенно скукожился, побледнел.
– Ни-ни, шеф! Дышит! Просто оглушен малость! – трусливо пялясь на пистолет и мелкими шажками отступая назад, поспешно забормотал он. – Я ж легонько! С пониманием!
– С по-ни-ма-нием! – язвительно передразнил козел со стажем. – Ладно, кретин! Живи! Черт с тобой! А этого – в карцер. Пускай очухается сперва. Займемся им во вторую очередь. После Димочки!
Облегченно вздохнув, Шершнев взвалил на плечи не пришедшего в сознание Воронина, отнес в подвал, запихнул в маленький бетонированный чулан с железной дверью, предназначенный специально для подобных целей, и с лязгом задвинул тяжелый засов...
По прошествии получаса прибыла «Волга» с Осиповым. Сначала из салона извлекли труп Виктора Кутепова, затем похожего на сомнамбулу Дмитрия Олеговича.
– Жмурик пусть полежит на свежем воздухе, а «дорогого гостя» проводи в зал, – велел Флярковскому Михаил и шутовски раскланялся перед владельцем «Андромеды». – П-п-прошу, сударь!
* * *
Помещение, высокопарно названное Задворенко «залом», на самом деле представляло собой старательно оборудованную камеру пыток, располагалось в подвальном этаже и сразу вызывало ассоциации с дремучим средневековьем. В одном углу красовалась добротная дыба, в другом – «деревянная кобыла»[43], в третьем – железный крюк для подвешивания за ребра, в четвертом – закопченная жаровня с грудой раскаленных углей. Посредине стоял большой стол, на котором в аккуратном порядке были разложены гнусные атрибуты палаческого ремесла: трубки чревонаполнительные, тиски пальцедробительные, зубные сверла, иглы, щипцы, железные прутья и т.д. и т.п. Почетное место в центре занимал знаменитый «испанский сапог»[44]. В массивной лохани рядом со столом вымачивались плети. У левой от входа стены источала характерное зловоние ванна с серной кислотой. На противоположной стене виднелись намертво вделанные в бетон кольца-кандалы. Два предназначались для закрепления верхних конечностей жертвы, два – для нижних. Под потолком мертвенно сияли трубчатые лампы дневного света. В общем, Лимонов-Задворенко дал полный простор своей извращенной фантазии патологического садиста... По знаку Михаила подручные сноровисто сорвали с Осипова одежду, подтащили голое, влажное от пота тело к стене и закрепили руки-ноги в кольцах-кандалах. Задворенко вооружился электрошоковой дубинкой.
– Прошу вас, уважаемый Дмитрий Олегович, осмотреться вокруг, – тоном заправского экскурсовода, плохо вяжущимся с отвратительной гримасой торжествующего вурдалака, начал он. – Все собранные здесь предметы и приспособления служат одной-единственной цели – сбивать спесь с чересчур упрямых типов вроде вас! В зависимости от степени упрямства «клиенты» проходят по различным кругам моего домашнего ада, а наиболее упертые заканчивают жизненный путь там, – не поворачивая головы, пресс-секретарь олигарха указал пальцем на ванну с кислотой.
– Причем заметьте, господин Осипов, – пристально глядя на вздрагивающего в ознобе, полуживого от страха человека, неторопливо продолжал Задворенко, – погружение в кислоту производится постепенно: сперва по щиколотки, затем по колени... Ну и так далее! Ощущение, смею вас заверить, потрясающее! Ну-с, приступим! – «Сверхдоверенное лицо» Крымова коснулось электродами дубинки мошонки руководителя компании «Андромеда». Распятое на стене тело забилось, как вытащенная из воды рыба. Под сводами мерзкого подвала разнесся жуткий нечеловеческий вопль.
– Это только начало, дражайший Дмитрий Олегович! Всего-навсего маленький аванец! – гадко захихикал Задворенко. – Основные испытания ждут вас впереди!
– Что... т-ты... х-х-хочешь? – задыхаясь, прохрипел Осипов. – Ч-ч-ч-что-о?!
Не отвечая, Михаил пустил ток в живот бизнесмена, потом поочередно в локтевые, в подколенные нервы... И лишь спустя несколько минут, как следует насладившись страданиями несчастного, прошипел:
– П-п-п-покор-р-р-рности! Абсолютной п-п-п-покор-р-р-рности!!!
– Я готов, готов!!! – судорожно всхлипывал обезумевший от боли Осипов. – Н-не н-надо б-больше!!!
– Снимайте, – наморщив в раздумье лоб, с видимым сожалением распорядился Задворенко.
Флярковский с Сиволаповым ключами отомкнули кандалы, а бугай Шершнев ловко подхватил на руки ослабевшего коммерсанта, как собака палку, услужливо поднес и положил его к стопам заслуженного прессовщика.
– Подготовьте документы, – сквозь зубы распорядился Михаил и, пнув носком ботинка содрогающегося в рыданиях руководителя компании «Андромеда», рявкнул: – Встать, сука!!!
Дмитрий Олегович с трудом поднялся на ватные, непослушные ноги. Истерзанный болью, он впал в прострацию и фактически находился на пороге умопомешательства.
«Созрел!» – заглянув в стеклянные глаза Дмитрия Олеговича, со злобным удовлетворением подумал Задворенко.
Между тем Флярковский выложил на свободный край стола пачку бумаг, достал из нагрудного кармана пиджака дорогую импортную авторучку и вопросительно посмотрел на начальника. Пресс-секретарь «известного предпринимателя» коротко кивнул. Шершнев подвел зомбированного Осипова к столу, Флярковский сунул ему в ладонь авторучку и нежно заворковал:
– Подписывай, лапуля, подписывай! И сразу поедешь домой, баиньки! А трупик охранника мы в морг определим. Как умершего от гипертонии. Все будет чики-пики! Под-пи-сы-ва-а-ай!
Окончательно сломленный, почти ничего не соображающий бизнесмен начал послушно ставить автографы на документах, изобличающих его как иностранного шпиона, крупнейшего наркоторговца, отъявленного казнокрада, а также организатора целого ряда громких заказных убийств...
* * *
Андрей очнулся в темном душном каменном мешке, с грехом пополам принял сидячее положение и, сдерживая стоны, осторожно ощупал гудящую набатным колоколом голову со слипшимися от крови волосами. Сердце непродажной «белой вороны» переполняло перемешанное с яростью отчаяние. Невзирая на серьезное сотрясение мозга, он прекрасно помнил, как угодил в подстроенную Крымовым ловушку[45]. Андрей работал дома над очередной статьей, когда в дверь длинно, требовательно позвонили. Воронин находился в квартире один. Жена с трехлетним сыном вчера отправилась на неделю в Рязань, погостить у матери. Досадливо ругнувшись, журналист оторвался от печатной машинки, сунул ноги в шлепанцы и пошел отворять. На пороге стояли два незнакомых типа в свободной, не стесняющей движения одежде. Один – здоровенный, бритоголовый, смахивающий на гориллу. Другой – чуть помельче, рыжеволосый, с хитрой лисьей мордой.
– Фэ-эс-бэ! – грозно прорычал «горилла», тыча Андрею в лицо удостоверение. – Пройдемте!
– А ордер у вас имеется? – хладнокровно осведомился Воронин.
– Само собой! – заверил «лисья морда», сунув руку за пазуху и жестом фокусника извлекая оттуда сложенный пополам лист бумаги. – Вот, пожалуйста! Ознакомьтесь!
Андрей внимательно просмотрел документ. Вроде все в порядке. Бланк, печати – подлинные. Надлежащие подписи – где положено. Однако что-то в незваных гостях настораживало журналиста, внушало нехорошие предчувствия, создавало некий душевный дискомфорт.
К сожалению, что именно, Воронин понял, лишь когда машина свернула на загородное шоссе. Журналист наконец вспомнил – эту парочку он однажды мельком видел среди охранников господина Крымова на каком-то публичном мероприятии. Следовательно, амбалы работают не на государство, а лично на Семена Афанасьевича, удостоверения вкупе с ордером не более чем искусно выполненная липа и... К двум прибавив два, Андрей понял все! Он попытался, открыв боковую дверцу джипа, выпрыгнуть на дорогу, но сидевший рядом «горилла» опередил Воронина, треснув его по черепу огромным кулачищем с зажатым в нем свинцовым кастетом...
«Крымов! Тварь ползучая! Грязная, коварная мразь! – мысленно стонал журналист. – А я пустоголовый лох! Нет бы сразу опознать молодчиков Афанасьича! Отказаться с ними куда бы то ни было ехать! Послать громил на три буквы! Хотя... без толку! Взяли бы и на дому! Слишком здоровы ублюдки и наверняка изрядно поднаторели в подобных операциях! Слава богу, Татьяна с маленьким Колькой в отъезде! По крайней мере они не пострадают! А мне... мне, судя по всему, подошел финиш! Попытаются сломать, образно выражаясь, «поставить на колени» перед Крымовым!.. Если же не выгорит – убьют, а труп «бесследно исчезнет». Мало ли народу в нынешние времена пропадает! Итак, передо мной открыты только два пути: либо усердно лизать задницу олигарху, отрекаясь во всеуслышание от былых «заблуждений», либо помирать! Смерть, пожалуй, предпочтительнее... Лучше подохнуть, нежели, полностью утратив уважение к себе, влачить жалкое существование холуя! Страшно, конечно, но... ничего не поделаешь! Ничего!!!»
Снаружи послышались приближающиеся шаги. Загремел отодвигаемый засов. Дверь распахнулась. По глазам ударил свет, после кромешной тьмы показавшийся пленнику нестерпимо ярким. Андрей невольно зажмурился.
– Милости просим на презентацию! – с издевкой пропел молодой довольно приятный голос. – Извольте следовать за нами, сэр. Вам предстоит масса веселых развлечений!
«Ну, сволочи, держитесь! – медленно вставая, подумал Воронин. – Разомнемся напоследок!»
* * *
Поручив Шершневу отвезти сломленного, утратившего человеческий облик Осипова в Москву, Задворенко велел Соскову заняться трупом Виктора Кутепова (определить в морг и утрясти формальности), а Флярковского с Сиволаповым послал за «белой вороной», по расчетам Михаила, уже очухавшейся от шершневского нокаута. Выйдя из пыточного «зала», Валентин с Семеном деловито направились к чулану-карцеру, находящемуся в дальнем конце подвального коридора. Оба они долго занимались спортом (Флярковский – карате, Сиволапов – самбо), были абсолютно уверены в собственном физическом превосходстве над каким-то там журналистишкой и соответственно не ожидали от него никаких неприятных сюрпризов. Пригласив Воронина на «презентацию», Флярковский с любезной улыбочкой на чувственных губах немного отошел в сторону от дверного проема, давая жертве возможность выйти, и... в следующий момент получил хлесткий уракен[46] с разворотом в лицо. Удар пришелся точно в нос. Хрустнули смещенные хрящи. Оглушенный Валентин пошатнулся, однако второй удар ботинком в пах сумел все-таки заблокировать согнутым коленом. Поначалу опешивший Сиволапов опомнился, набросился на Воронина сзади и применил один из излюбленных милицией приемов – так называемую «ласточку»: просунув руки под мышки Андрею, сделал ладонями «замок» на затылке и резко, синхронно надавил ладонями на затылок вниз, а плечами под мышки вверх. Рыча от боли в вывернутых суставах, журналист согнулся. С пронзительным воплем «Ки-й-й-я-я-я-!!!» чрезвычайно дороживший своей внешностью Флярковский всадил в корпус Воронина жестокий угиро-геро[47] и, стремительно сорвав дистанцию, начал яростно крушить кулаками ребра хрипящего беспомощного человека...
– Ладно, хорош, – спустя минуту пробасил Сиволапов. – Босс велел оставить его живьем. Пригодного для процедур. Иначе нам с тобой не поздоровится! Кончай, говорю, дубасить!
Флярковский неохотно отступил и, бешено подвывая, принялся вытирать батистовым кружевным платочком текущую из расквашенного носа кровь. Великосветские манеры Валентина бесследно испарились. Изящно очерченные женственные губы ощерились в зверском оскале. В прозрачных голубых глазах красавчика Вали (так в редкие минуты благодушия называл Флярковского Задворенко) пылала багровая сатанинская злоба.
– С-с-сука!!! П-п-падла!!! Д-д-дерьмо-о-о!!! – с гадючьей ненавистью шипел он. – Ужо погоди, к-крутой! Дай с-срок! Ща-а-ас попадешь в пыточную! Там, б...дь, узнаешь, почем фунт лиха!!!
Флярковский с Сиволаповым сковали вывернутые назад руки журналиста милицейскими наручниками, сознательно затянув их до предела и, захлебываясь матерной бранью, поволокли Андрея в «зал»... Приблизившись к скорчившемуся, едва живому на вид Воронину, Задворенко вознамерился изречь что-нибудь подобающее случаю, но... вместо этого истошно завизжал! Собрав последние силы, Андрей врезал ему ногой в промежность.
– П-поломать гаду к-кости!!! – сквозь визг выхаркнуло «сверхдоверенное лицо» олигарха.
Флярковский с Сиволаповым похватали со стола железные прутья, повалили журналиста на пол и обрушили на него вихрь безжалостных ударов. Особенно свирепствовали мстящий за подпорченное личико красавчик Валя, а также лично подключившийся к экзекуции Михаил. Скуля от боли в ушибленных яйцах, он остервенело орудовал тяжелым хлыстом с металлическим шариком на конце. Зверское избиение продолжалось не менее десяти минут.
– Хватит, – заметив выступившую на губах жертвы кровавую пену – верный признак надвигающейся смерти[48], как опытный палач распорядился Задворенко. – Хмырь нужен нам относительно целым. По крайней мере пока!
Запыхавшиеся подручные послушно отошли в сторону. Михаил приготовился толкнуть надлежащую речь, но, внимательно присмотревшись к Воронину, вдруг осознал: «Слишком поздно! Перестарались!» Андрей походил на человека, извлеченного последним из-под обломков разрушенного землетрясением дома. Изуродованное, скомканное тело в разорванной одежде конвульсивно подергивалось. Вокруг него на бетонном полу образовалась большая, постоянно увеличивающаяся лужа крови. Журналист умирал. Это было понятно с первого взгляда. Живыми оставались лишь горящие ненавистью светлые глаза на превращенном в бесформенное месиво лице. Секунд пятнадцать прошло в полном молчании. Неожиданно глаза журналиста уставились в упор на Задворенко.
– Я ухожу, – странным, отрешенным голосом произнес Воронин. – Но ты тоже скоро сгинешь. Я вижу твою смерть. Она уже рядом и воистину ужасна. Будь проклят, козел!!!
По телу Андрея прошла длинная судорога. Последний раз изогнувшись, оно застыло в неестественной позе. Глаза потухли.
– Скопытился, падла! – растерянно пробормотал Сиволапов. Флярковский выразительно шмыгнул до сих пор кровоточащим носом. А Задворенко замер в оцепенении. Шкура пресс-секретаря «известного предпринимателя» покрылась с головы до пят обильным холодным потом. В поджилках обозначилась трусливая дрожь. Ему живо вспомнилось: 1986 год, пресс-хата и предсмертное обещание Лорда: «Вы все трупы. И смерть ваша будет страшна. Попомните мои слова, суки!» По слухам, все тогдашние прессовщики закончили свои дни быстро и мучительно. Все, кроме Лимона, выжившего под нарами в ментовской камере в качестве петуха Однако-Ляльки. Внезапно Лимонов-Задворенко затрясся словно в лихорадке. Михаилу почудилось, будто на мертвом лице журналиста Андрея Воронина проступили черты криминального авторитета Олега Арсеньева. Задворенко потряс головой. Наваждение исчезло, но скверные предчувствия сохранились. Ведь Лорд с «белой вороной» и впрямь очень похожи по характеру, по поведению... Оба предпочли смерть позору. Оба произнесли перед уходом в мир иной аналогичные по смыслу слова. Пророчество Лорда почти исполнилось. Из пятерых ссученных остался жив один Лимон... Пока остался!!! Может, теперь действительно пришел его черед? Михаила захлестнула тошнотворная волна паники. Пресс-секретарь «известного предпринимателя» съежился, как побитая шавка. Окружающие предметы раздвоились и поплыли перед помутившимися газами. В углах, на стенах, под потолком провонявшей потом и кровью камеры пыток начали возникать какие-то кошмарные, кривые рожи угольно-черного цвета. Они мерзко гримасничали, на мгновение исчезали и появлялись вновь. На сей раз в других местах. Подручные заслуженного прессовщика тоже чувствовали себя неуютно. Валентин нервно переминался с ноги на ногу, у Семена вздрагивали плечи. Томительно тянулись минуты...
– Рано журналист в ящик сыграл, – прервал наконец затянувшееся молчание Флярковский. – Задание-то мы фактически не выполнили! Ни компрометирующих материалов, ни подписи под заказанной шефом статьей... Ох и разозлится Семен Афанасьевич!
«Прав красавчик Валя! Прав на тысячу процентов! – по-собачьи лязгнув зубами, подумал Задворенко. – Крымов с меня скальп заживо снимет! В буквальном смысле! С него станется. Во-о-от откуда исходит реальная угроза! Вот, оказывается, что подразумевал Воронин, предрекая мне неминуемую гибель! Однако он просчитался. Да-да, про-счи-тался! Не учел мощи моего интеллекта! У меня есть шанс поправить положение! Надо лишь взять себя в руки и действовать, действовать, действовать!»
– Езжай на квартиру к Воронину, переверни там все вверх дном, хоть из кожи вылези, но добудь собранный им компромат! – более или менее совладав с эмоциями, вслух сказал Флярковскому Михаил. – Если же не справишься... Короче, сам понимаешь! Бе-е-е-е-гом!
Валентина как ветром сдуло.
– А ты, – обернулся к Сиволапову «сверхдоверенное лицо» олигарха, – ты займись трупом. В кислоте гада раствори! Чтоб, блин, следа не осталось!!!
* * *
Флярковский возвратился в середине ночи. По самодовольному выражению личика подчиненного Задворенко мгновенно понял: «С добычей». И точно: Валентин горделиво вручил начальнику десяток аудиокассет, запечатанный конверт с аббревиатурой на поверхности «С.А.К.» и, испросив разрешения отдохнуть, с достоинством удалился. Михаил поспешно уединился в кабинете, выборочно прокрутил на магнитофоне некоторые записи, наскоро просмотрел содержащиеся в конверте бумаги и с невероятным облегчением констатировал, что это и есть тотбеспокоивший хозяина компромат! Кстати, взаправду крайне опасный! Спрятав документы с кассетами в сейф, пресс-секретарь с чувством выполненного долга прошел в спальню, запер изнутри дверь и, раздеваясь ко сну, весело прошептал:
– Главное сделано! Компра в кармане. Семен Афанасьевич останется доволен, а статейка... Да шут с ней! Невелика потеря. Скажу: писака слаб здоровьем оказался. Не выдержал, мозгляк, интенсивной физиотерапии. Уж не обессудьте. Полагаю, Крымов не шибко опечалится. Даже напротив! Ведь, как говаривал один из вождей мирового пролетариата, нет человека – нет проблемы[49]. Хе-хе!
Радовался Михаил недолго. Едва щека заслуженного прессовщика коснулась подушки, настойчиво зазвонил телефон. Чертыхнувшись, Задворенко включил потушенный было торшер. Настенные часы показывали шесть утра. «Наверное, хозяин возжелал пораньше узнать результат», – решил Михаил, снял трубку и...
– Приветик, Чукча-Неумытый-Лимон-Однако-Лялька – или как тебя теперь там кличут! – услышал он сиплый, злорадный, смутно знакомый голос. – Нехорошо забывать старых друзей! Ай нехорошо! Забывать старых друзей! Ай нехорошо!
На Михаила словно вылили бочку ледяной воды. Сознание померкло. Тело лихорадочно затряслось. Трусы в одно мгновение насквозь пропитались мочой, а майка – зловонным потом.
– Од-днако к-кто в-вы?! К-кто? Ч-чего х-хо-ти-те?! Ну г-говори-т-те же!!! Г-г-гов-ворите!!! – давясь нервной икотой, проблеял он.
– Узнаешь позже. Я перезвоню! – проскрипел голос. Трубка запищала короткими гудками. С минуту Задворенко беззвучно хлопал побелевшими, пересохшими губами. Затем всех без исключения обитателей особняка разбудил длинный, дикий, режущий уши визг раненой свиньи...
Вы, наверное, удивитесь, но могущественного пресс-секретаря олигарха Крымова напугало до истерики ничтожнейшее существо, стоящее (вернее, валяющееся) на низшей ступени современного рыночно-демократического общества, а именно престарелый спившийся бомж по кличке Клоп. Оно, существо то есть, ютилось на городской свалке. Днем рылось в грудах мусора, выискивая объедки, пустую стеклотару, прочий хлам... Вечерами распивало с товарищами по несчастью дешевую «левую» водку, проклинало «буржуев-реформаторов», потом забывалось тяжелым сном в наспех сколоченной из обломков гнилых досок хижине, а утром пробуждалось со стонами, терзаемое кошмарным похмельем и, спотыкаясь, брело к соседям по помойке клянчить глоток одеколона «на лечение».
Правда, данное существо отнюдь не всегда было столь жалким. Вовсе нет! В восьмидесятые годы синюшник Клоп являлся персоной весьма значительной, для кой-кого так просто властителем жизни и смерти! Тогда он работал начальником оперативно-следственной части «крытой» тюрьмы, расположенной в одном из городов европейской части СССР, и звался не Клопом, а майором Афанасьевым Александром Владимировичем... Как ни парадоксально, падение Афанасьева началось с головокружительного карьерного взлета. В начале девяностого года он ушел с «крытки» на повышение, переехал в Москву, получил звание подполковника, солидную должность в центральном аппарате Министерства внутренних дел... При помощи эмвэдэшных коллег Александр Владимирович выгодно поменял провинциальную квартиру на столичную, трудясь на новом месте, строил грандиозные планы на будущее, но... спустя ровно тринадцать месяцев по приезде в Москву сгорел «синим пламенем». Афанасьева взяли с поличным при попытке захапать крупную взятку от... Впрочем, неважно! Того человека давно нет в живых... Шумную историю с грехом пополам замяли, уголовного дела на Александра Владимировича заводить не стали (отечественная милиция традиционно не любит выносить сор из избы), но со службы безжалостно вышибли, предварительно сорвав погоны. По прошествии еще месяца умерла от инфаркта жена. Бывший «кум» незамедлительно запил по-черному. Не с горя. Скорее наоборот, поскольку избавился от ненавистного антиалкогольного контроля «ведьмы чертовой», она же «сучка крашеная» (так обычно именовал благоверную Афанасьев). Постепенно Александр Владимирович пропил мебель, вещи... В общем все! В квартире остались лишь голые стены. А с началом знаменитой жилищной приватизации Афанасьев угодил в цепкие лапы охочих до алкашей риэлторов, потерял и сами стены. С тех пор он переселился на вышеупомянутую свалку, где органично влился в общину бомжей. Новичку с ходу вроде бы наобум прилепили прозвище Клоп (очевидно, бомжи инстинктивно, не отдавая себе отчета, почуяли подлинную внутреннюю сущность Афанасьева)... Клоп тщательно скрывал от окружающих свое «кумовское» прошлое, вполне обоснованно опасаясь жестокой расправы со стороны тех изгоев общества, кто ранее успел побывать в «местах не столь отдаленных». Александр Владимирович представлялся бывшим заключенным, с избытком натерпевшимся от «ментов поганых».
– Все потроха отбили, сучары! Всю жизнь навеки поломали! – хлебнув дрянной сивухи, слезливо жаловался он собутыльникам. – У-у-у, козлы позорные!!! Ненавижу!!!
...Так утекал год за годом. С момента выселения из квартиры Афанасьев ни разу не смотрел телевизора, не читал газет, не слушал радио... Все интересы Клопа сводились к добыче харча (в первую очередь «пол-литра насущного»). Он практически смирился со злодейкой-судьбой и, наверное, тихо-мирно закончил бы жизненный путь на все той же свалке, если бы не одно знаменательное событие, в корне изменившее дальнейшую участь бывшего «кума». Клоп-Афанасьев получил наследство! Умерший от пневмонии сосед по хибаре по прозвищу Паук (подлинного его имени никто не знал, да оно никого и не интересовало) перед самой кончиной завещал Клопу свое рабочее место. В отличие от рывшегося в отбросах Афанасьева, Паук трудился в несколько более комфортных условиях, а именно просил милостыню у входа в платный общественный туалет неподалеку от одного из московских вокзалов.
– М-ментам д-долю от-стегивай! – хрипя от удушья, напутствовал наследника Паук. – Не з-забудь наладить к-контакт с Витькой Комендантом. Он в с-сортире х-хозяин! В-вечный д-дежурный! С-стучит ментам, а ему п-поддержку д-дают. Не с-сорься с В-витькой, л-лучше п-подружись! А м-место дох-ходное. Н-не пож-жале-ешь!!! Х-р-р-р!!! – Засучив ногами в агонии, Паук испустил дух.
Без проволочек и без лишней помпы мертвеца закопали здесь же, на окраине свалки. Вечером того же дня Клоп отправился вступать в права наследования. Без особых проблем отыскав «доходное место», он спустился вниз, подошел к будке, у турникета в которой сидел влиятельный Витька Комендант, открыл рот, готовясь произнести заранее отрепетированную приветственную речь, и... остолбенел. Перед ним на пластиковом стуле восседал здорово постаревший, абсолютно облысевший, распухший от беспробудного пьянства, облаченный в изжеванный синий халат бывший «хозяин» «крытой» Виктор Степанович Фелицин.
– Здорово, начальник! – оправившись от изумления, вскричал Афанасьев. – Сколько лет, сколько зим!
– Здорово, Сашка! – присмотревшись к грязному оборванному бомжу и опознав в нем своего давнего соратника, обрадовался Фелицин. – Вот так встреча! Это надобно непременно обмыть!
* * *
Сдав «боевой пост» сменщице бабе Любе, Витька Комендаант радушно пригласил Клопа в крохотную каморку при сортире, где постоянно обитал (на его счастье, баба Люба, имевшая комнату в коммуналке, на туалетную жилплощадь не претендовала). «Хозяин» «крытой» опустился на дно общества еще стремительнее «кума». Подсиженный новым начальником оперативно-следственной части, он вмиг лишился работы, погон, служебной квартиры и отправился в Москву, к взрослой замужней дочери Веронике, но та папу не приняла. Дескать, самой тесно с мужем да с ребенком в двухкомнатной малогабаритке. Зять Володя оказался более гуманным. Он проявил определенную заботу о бездомном тесте и через посредство знакомого участкового капитана Кузнецова устроил Виктора Степановича в платный привокзальный сортир. Там разжалованный властитель зековских судеб разом обрел «и стол и дом»[50]. Десять часов в сутки он взимал плату со страждущих, подворовывая по мелочи, два часа чистил писсуары, драил унитазы, мыл полы, двенадцать часов отдыхал. Кроме того, дважды в неделю Фелицин подробно информировал участкового Кузнецова обо всех мало-мальских подозрительных личностях, замеченных им в туалете. Платили, ясный перец, негусто... тем не менее по сравнению с Клопом Витька Комендант существовал довольно сносно. В каморке было сухо, тепло, имелась мебель: фанерная тумбочка, заменявшая холодильник, сетчатая кровать с засаленным тюфяком, обшарпанный стол, пара табуреток... Для бомжа-алкоголика Фелицин вообще, можно сказать, роскошествовал – помимо пусть пропитанного специфическим запахом, но жилища, он обладал черно-белым телевизором и даже стареньким кассетным магнитофоном!
– Присаживайся! Выпьем за встречу! – предложил Афанасьеву Фелицин, хлопотливо доставая из тумбочки две бутылки водки, замызганные стаканы, полбуханки черного хлеба, банку килек в томате и перочинный ножик. – Кстати, спроворь закусь!
Афанасьев торопливо, порезав палец, вскрыл консервную банку, покромсал плесневеющий засохший хлеб.
– Ну, вздрогнем! – сказал бывший «хозяин».
– Вздрогнем! – охотно согласился бывший «кум», жадно проглотил спиртное, рукой выловил в жидкой томатной подливе кильку покрупнее и положил в рот.
– Хлебцем, хлебцем зажуй, – посоветовал Витька Комендант. – Иначе развезет.
Клоп послушно погрыз черствый кусок.
– Н-д-да-а-а... – завистливо протянул он. – Ты, Виктор Степанович, отменно устроился! Кра-со-та!
– Смотря с чем сравнивать! – печально-философски вздохнул Фелицин. – Смотря с чем! Все в мире относительно...
На протяжении полутора часов сослуживцы предавались ностальгическим воспоминаниям, «уговорили» одну бутылку, откупорили вторую. В процессе распития дежурный по сортиру включил телевизор, где вскоре началась информационно-аналитическая программа господина Задворенко.
– Смотри! – от волнения едва не расплескав стакан с водкой, вдруг воскликнул Афанасьев, тыча трясущейся пятерней в экран. – Лимон, мать его! Однозначно Лимон!!!
– Какой еще Лимон? – не понял Фелицин. – У тебя глюки, Саша? Белая горячка?
– Вовсе нет! – обиделся Афанасьев. – Я трезв, аки стекло! Ведущий... Задворенко, кажется, да? Так вот никакой он не Задворенко, а наш с тобой зек, в восьмидесятые годы мотавший срок за участие в групповом изнасиловании девчонки-старшеклассницы. Одно время козлил в пресс-хате... Ну, помнишь, номер 66 под руководством Юрки Крылова, а после ее расформирования еще кукарекал под нарами в «красной» камере. И постоянно стучал, стучал, стучал!.. Мишка Лимонов! Он же Чукча Неумытый-Лимон-Однако-Лялька... Правда, пластическую операцию сделал да мыться-бриться научился... Но меня не проведешь! Не-е-ет!
– Чушь! Ты просто спятил! – покрутил пальцем у виска бывший «хозяин».
– Ничего подобного! – пылко возразил бывший «кум». – Эту грошовую наседку я в любом обличье узнаю, и никакой камуфляж меня не обманет! Приглядись-ка повнимательнее: левое ухо чуть длиннее правого, на мочке крохотный резаный шрамчик (характерная примета Лимона!) плюс манера речи. Хоть Миша и не вставляет больше где ни попадя словечко «однако», но остальные нюансы сохранились в неприкосновенности. Не веришь? Сравни уши, сравни!
Фелицин пристально всмотрелся в наглую физиономию Задворенко, который в настоящий момент с пакостным упоением поливал грязью Евгения Максимовича Примакова.
– Точно! Левое больше правого... и шрам слегка заметен, – спустя минуту задумчиво промолвил он. – В придачу твое профессиональное чутье! Гм-м, ин-те-ре-сно! Очень даже интересно... Одного не пойму – какЛимонов умудрился трансформироваться в Задворенко (если он действительно Лимонов)?.. И еще – почему оборотня раскусил только ты и только сейчас?
– Отвечу по пунктам, – сладко сощурился Афанасьев. – Первое – изменить внешность (а заодно документы с биографией), вероятно, помог Мишке кто-то богатенький, кровно заинтересованный в его услугах. За бабки, знаешь ли, многое возможно... Между прочим, спонсор не просчитался. Гляди, как лает в телеэфире! Аж заслушаешься! Второе – я знал Лимона больше, чем кто бы то ни было! На протяжении целого ряда лет тесно-претесно с ним общался. Каждый миллиметр Мишкиной душонки досконально изучил. Я и увидел-то сперва ее, душонку, стало быть[51]! Лишь потом обратил внимание на характерную примету, не исчезнувшую вместе с прежней внешностью... Короче, других он может обмануть, но меня ни-ког-да! Наконец, третье – с 1992 года я ни разу не смотрел телевизор. Ни разу!
– Логично! – хорошенько поразмыслив, пробормотал Витька Комендант. – Но что нам с тобой даст сие потрясное открытие?
– Де-е-е-еньги! – хищно прошипел Клоп. – Ог-ро-о-омные деньги! Помнишь Олега Арсеньева по прозвищу Лорд, до смерти затоптанного в пресс-хате нашими парнокопытными?
Экс-начальник «крытой» утвердительно наклонил сально поблескивающую в свете электрической лампочки лысую голову.
– Так вот... – суетливо потирая заскорузлые от помоечной грязи руки, продолжал бывший «кум». – У Арсеньева остался младший брат Вадим. Жу-у-утко крутой тип! Ничего не боится: ни милиции, ни конкурентов, ни самой смерти... Одно погоняло Викинг[52] чего стоит. Сущий зверь! Ребята на свалке говаривали, будто бы он возглавляет сейчас одну из мощных криминальных группировок... Как думаешь, чтосотворит Викинг с тем, кто принимал непосредственное участие в убийстве его родного брата?
– Уж представляю! – мрачно пробурчал Витька Комендант, нервно теребя угреватый, испещренный красными прожилками нос. – Но не забывай, Саша, мы-то с тобой тоже замешаны! Да еще как! Команда прессануть Лорда поступила от руководства тюрьмы, то есть от нас! Викинг это прекрасно осознает. И будь уверен, не упустит шанса поквитаться с ненавистными «кумом» да «хозяином»! При первой встрече живьем зажарит! В лучшем случае... У-у-ух-х-х!!! – Дежурный по сортиру содрогнулся, побелел. Стакан выпал из его ослабевшей руки и со звоном разбился о плиточный пол.
– Ни хрена ты не понял! – досадливо поморщился Клоп. – Я отнюдь не собираюсь встречаться с Арсеньевым-младшим и требовать бакшиш за выдачу Лимона. Вовсе нет! Денежки выложит господин Задворенко за сохранение в тайне своего «героического» прошлого. Куда он на фиг денется! Раскошелится, сучонок! А разжившись звонкой монетой, мы снова в люди выбьемся! Собственный бизнес организуем! Поживем на широкую ногу! Ну, теперь уловил суть?
– Ага, – расплылся в щербатой улыбке Фелицин. – Шантаж!
– Именно, – подтвердил Афанасьев. – Лимон – последний оставшийся в живых из тогдашнего контингента пресс-хаты. Остальные после расформирования камеры прожили совсем чуточку! И мне, и тебе известны подробности их кончины... Короче, общий план таков – запишем на магнитофоне три кассеты: на первую и вторую надиктуем обращение к уркам, разоблачающее Лимона, на третью – красочное описание предсмертных страданий каждого прессовщика с небольшим послесловием, хе-хе! Первую и третью кассеты отправим псевдо-Задворенко. Пускай послушает на досуге. Вторую оставим ради подстраховки у одного надежного человечка. Есть таковой на примете. Если пидор попробует нас убрать (что, впрочем, маловероятно), кассета попадет прямиком к Викингу... Завершив все приготовления, звоним Лимонову-Задворенко с утра пораньше, поднимаем с кроватки и...
– Ты знаешь номер телефона? – перебил бывший «хозяин».
– Узнаем!– заверил бывший «кум». – Задачка, в сущности, нехитрая. Справимся! Мы ж, блин, не лыком шиты! Полжизни в органах протрубили!
– Верно, – пораскинув мозгами, согласился Фелицин. – Мастерство не пропьешь!
Полночи компаньоны возбужденно обсуждали нюансы намечаемой операции по раскулачиванию «бессовестно разбогатевшего козла», не забывая по ходу регулярно прикладываться к бутылке.
– Я-то недоумевал, куда изловчился слинять Однако-Лялька после освобождения? А он вона где! Уютно устроился, засранец! – периодически повторял крепко захмелевший Витька Комендант.
– Надеялся, не раскусят, хе-хе! – злорадно вторил ему пьяненький Клоп...
* * *
Раздобыть домашний телефон господина Задворенко на практике оказалось далеко не так просто, как предполагалось в ту пьяную ночь, и тем не менее в конечном счете подельники совместными усилиями добились желаемого результата. Ведь оба в прошлом являлись спецами высокой пробы и, невзирая на нынешнее жалкое положение, не утратили профессиональных навыков. Фелицин, в частности, умудрился задействовать капитана Кузнецова в качестве «слепого»[53] агента, а Афанасьев вообще развернул на полную катушку свои незаурядные, отточенные долгими годами практики оперативно-следственные таланты.
Сослуживцы управились в три дня (по ходу дела наведя справки и о Викинге). Первым итогом их бурной деятельности стал тот самый ранний звонок, заставивший «сверхдоверенное лицо» олигарха визжать резаной свиньей. Афанасьев же, заслышав трусливо-заикающееся блеяние: «Од-днако к-кто вы?! К-кто? Ч-чего х-хо-ти-те?! Ну г-говори-т-те же! Г-г-гов-ворите!» – окончательно убедился: интуиция его не подвела! Лимонов и Задворенко – одна и та же личность! Раньше у него все же мелькала иногда смутная тень сомнения. Повесив трубку вокзального телефона-автомата, он бегом вернулся с холодной улицы в теплый сортир и, захлебываясь от радости, передал Витьке Коменданту подробности беседы.
– Лимон пересрал конкретно! Можно переходить ко второй фазе! – в заключение констатировал Клоп...
Приблизительно через час после неожиданного шокирующего звонка Михаил, пережив первую волну паники, обрел наконец способность мыслить, вспомнил-таки, комупринадлежал сиплый голос, и мгновенно сообразил, чего намерен добиваться Александр Владимирович. Денег, денег и еще раз денег, грозя в случае отказа вбросить в уголовный мир разоблачительную информацию о пресс-хатовском козле Лимоне, замаскировавшемся под респектабельного господина Задворенко. Так что ж, заплатить? Дабы отвязался мент проклятый!.. Без толку! Не отвяжется! Афанасьев из той широко распространенной породы двуногих, которая чем больше получает, тем больше хочет.
Алчный «кум» будет высасывать из Однако-Ляльки деньги до тех пор, пока не разорит вчистую! И тогда, обозлившись на прекращение халявного финансового потока, сдаст с потрохами крутым дядям, доводящимся друзьями или родственниками людям, побывавшим в крыловской пресс-хате. Таких на сегодняшний день хватает. Причем многие из них обладают незаурядными возможностями. Они в лепешку расшибутся, но отомстят. В лучшем случае наймут опытного киллера. В худшем – изловчатся захватить живьем и... дальнейшее представить страшно! Значит, выход только один – уничтожить гадину на корню!
Необходимо отметить, что Лимонов-Задворенко предугадал дальнейшее поведение Афанасьева абсолютно верно. Если «кум» за длительное время плодотворного сотрудничества досконально изучил своего стукача, то и тот, будучи от природы неплохим психологом, видел начальника оперативно-следственной части насквозь.
– Напрасно ты меня опознал, гражданин майор! – проскрежетал зубами пресс-секретарь Крымова. – Не по плечу дерево рубишь! Раздавлю, блин, как таракана! Ща-а-ас я тебя вмиг отыщу, а Феликс ликвиднет! Суток, падла, не протянешь!
Не теряя попусту времени, «сверхдоверенное лицо» олигарха набрало мобильный номер тесно связанного с Семеном Афанасьевичем крупного эмвэдэшного чиновника и требовательно попросило в кратчайшие сроки навести подробные справки о майоре юстиции Афанасьеве Александре Владимировиче, в восьмидесятых годах работавшем начальником оперчасти «крытой» тюрьмы города «...»[54].
– Хорошо. Проверю по базе данных. Созвонимся во второй половине дня, – не задавая лишних вопросов, лаконично ответил «крупный чин».
Задворенко вздохнул с облегчением, но вскоре его сердце вновь захлестнула тревога, стремительно переросшая в панику. «Афанасьев далеко не дурак! – косолапо расхаживая по комнате и дробно стуча зубами, лихорадочно думал Михаил. – Прежде чем взяться за столь рискованное мероприятие, он как пить дать постарался обезопасить тылы. В глубокую нору, мерзавец, забился! Вряд ли удастся определить его точное местонахождение по милицейской базе данных. Ой-ей-ей!!! Что делать? Что делать?!»
Терзаемый дурными предчувствиями, пресс-секретарь Крымова представлял собой на редкость жалкое зрелище: помятая, зеленоватого оттенка морда со слюняво отвисшей челюстью, безумно выпученные слезящиеся глаза, потное мелко трясущееся тело... Михаилу грезились чудовищные картины. Вот зловредный «кум» подбрасывает братве разоблачающие Задворенко материалы, вот зловредные безжалостные типы изуверски пытают Лимона (как сам он пытал свои многочисленные жертвы), а затем предают ненавистного козла-прессовщика лютой смерти: варят в кипящем масле, поджаривают на медленном огне, заливают в глотку расплавленное олово и т. д. и т. п. Задворенко скулил, всхлипывал, протяжно стонал, дважды обгадил трусы «по-большому» и трижды «по-маленькому». Так продолжалось более четырех часов... В начале двенадцатого он все же немного очухался и, вспомнив о прямых служебных обязанностях, начал собираться в дорогу. Михаил поменял воняющее потом и испражнениями грязное нижнее белье, через силу привел в относительный порядок физиономию (поскоблил электробритвой, побрызгал одеколоном), надел костюм, проглотил тонизирующую таблетку, захватил упакованную в «дипломат» вчерашнюю добычу и, вызвав по селектору шофера Леньку, отправился в резиденцию шефа...
* * *
Сегодня Семен Афанасьевич выспался нормально, без кошмаров. Позавчерашний жуткий сон о драме в каменоломне он напрочь выбросил из головы (такого в принципе произойти не может! Все простуда, зараза, виновата) и в результате пребывал в бодром, уверенном расположении духа. Получив с рук на руки изъятый у покойного Воронина компромат, а также подписанные Осиповым документы, Крымов, не перебивая, выслушал доклад Задворенко о подробностях обработки обоих бедолаг, удовлетворенно покивал и прошуршал благосклонной скороговорочкой:
– Молодец, босяк! Славно потрудился. Правда, с журналистишкой перестарался... А впрочем, не беда! Черт с ним, с мудаком! Обойдусь без хвалебных статеек от его имени. Собственных «шестерок» предостаточно! Вот тебе, Мишка, на харчи, дабы, хи-хи-хи, не отощал! – Олигарх сунул холую толстую, перетянутую резинкой пачку долларов и добавил, подмигнув: – На закуску выполнишь одно несложное порученьице. Есть тут некий кандидат в депутаты Государственной думы. Патриот, блин! По одномандатному округу! Я пытался наладить с ним взаимовыгодный контакт, предложил мощную поддержку в период избирательной кампании (в обмен на абсолютную лояльность в будущем), а он, гад, указал моему представителю на дверь и прямым текстом заявил: «Настанет день – мы твоего Крымова на каторгу определим... если не расстреляем!» Представляешь, каков подлец? Я, конечно, посмеялся над придурком, но, честно сказать, обиделся и решил основательно проучить наглеца. Поначалу науськал на него средства массовой информации (травят, хи-хи, почем зря), однако теперь... думаю, телевизионно-газетной выволочки мало! Хамов надо жестче учить! – В маслянистых глазенках олигарха полыхнула демоническая злоба. На стянувшихся в трубочку губах показались пузырьки слюны.
– Отмудохать мудака до последней стадии. – Шелестящий говорок Крымова перерос в полушипение-полувизг. – Пусть не только согласится снять свою кандидатуру, но и на коленях ползает! Унижается! С плачем умоляет о пощаде! Работа, повторяю, несложная! – немного поостыв, продолжил «известный предприниматель». – Клиент – слабак, святоша малахольный! Из церкви буквально не вылезает, поклоны бьет, свечки перед иконами ставит! Монах хренов! Тьфу! С таким справиться – раз плюнуть! Можешь даже сам не возиться. Просто отправь к нему в гости своих архаровцев. Вот бумага с фамилией, с адресом. В настоящее время он на больничном. Живет один в загородном доме. Жену с детьми неделю назад отправил в санаторий. Данное обстоятельство, кстати, еще более облегчает задачу. Адрес выучишь наизусть. Бумагу сожжешь от греха... Ну все! Пш-ш-шел!!!
Выкатившись из апартаментов хозяина, Задворенко уселся в «Мерседес», буркнул шоферу «Домой!» и, стремясь отвлечься от по-прежнему угнетающих его мрачных мыслей, развернул сложенный вчетверо листок с фамилией и адресом «слабака-святоши».
Дерюгин Константин Иванович – было написано там. Далее следовали подробные объяснения, как удобнее проехать к дому несговорчивого кандидата...
* * *
Заслуженный прессовщик насторожился. Фамилия «слабака-святоши» показалась ему чем-то знакомой и на миг ассоциировалась с разгромившим пресс-хату страшным офицером-«афганцем». Изначально, как помнит читатель, козлиный пахан Юрий Крылов назвал подручным погоняло «бесплатного развлечения», а фамилию позабыл. Потом Лимонов был всецело поглощен проблемой собственного выживания. Ни «кума», ни тем более сокамерников он ни о чем не спрашивал и усердно «трудился» в качестве петуха, мечтая об одном: «Только бы не убили! Только бы не убили!!!»
Но однажды вечером лежащий под нарами Однако-Лялька уловил краем уха обрывок беседы осужденных ментов за распитием чифиря, обсуждавших именно тот случай и наперебой восхищавшихся поведением Вояки. Причем канавший за пахана бывший прокурор Огурцов упомянул фамилию человека, в мановение ока ставшего общепризнанным героем «крытой». Фамилия начиналась на «де» – заканчивалась на «ин». То ли Дерюгин, то ли Дерябин – Михаил толком не разобрал. Тем не менее он, обуянный безумной ненавистью к тому, кто разом поломал сытое, вольготное житие пресс-хатовского козла, на секунду утратил осторожность, позабыл об установленном Огурцом жестком правиле для Мишки-петуха: «От подъема до отбоя вылазить из-под шконки исключительно по команде или, если сильно приспичит, по нужде, предварительно испросив разрешение», – подвывая от злобы, высунулся наружу и... в следующий миг разгневанный экс-прокурор с ревом «На место, пидор!!!» с размаху зафутболил Лимонову ботинком в морду. Оглушенный Однако-Лялька, глотая кровавые сопли, уполз обратно...
– Дерюгин! Уж часом не тот проклятый Терминатор?! – цепенея в ужасе, прошептал Задворенко, но тут же отбросил это предположение, уверив себя: «Нет! Невозможно! Сто процентов из ста, что Вояку давно могильные черви сожрали! С таким характером долго не живут!» Задворенко был искренне убежден, что в подлунном мире выживают лишь наиподлейшие, типа его самого. «Вот Афанасьев действительно реальная угроза! – подумал пресс-секретарь Крымова. – Опасность номер один! У-у-у, чертов «кум»!
Всю обратную дорогу «сверхдоверенное лицо» Крымова ломал голову, как побыстрее да поэффективнее нейтрализовать гнусного шантажиста...
* * *
Вернувшись домой, Задворенко собрал на экстренное совещание Флярковского, Сиволапова, Соскова и Шершнева (после ударной ночной вахты утомленные прессовщики не разъехались по квартирам, а остались отдыхать в особняке начальника).
– Новый заказ, – продиктовав адрес указанной Семеном Афанасьевичем жертвы, хрипло пояснил Михаил. – Кандидат в депутаты Думы третьего созыва. Одномандатник... Фамилия – Дерюгин. Шеф говорил – легкая добыча. Святоша богомольный! Слабак!.. Поэтому управитесь самостоятельно. У меня других забот по горло... Операцию возглавишь ты, Валька. – Задворенко ткнул пальцем в грудь Флярковского. – Задача проста: отметелить до усрачки, отбить, к чертовой матери, весь ливер[55]! Растоптать морально, унизить, заставить умолять о пощаде, ползать на коленях и так далее и тому подобное. А также «добровольно» отказаться от участия в выборах! По исполнении доложить! Вопросы есть?!
– А ежели сдохнет невзначай? – робко поинтересовался Шершнев, вспомнивший о нагоняе, полученном за Воронина.
– Ты, Эдичка, никак последней извилины лишился? Трупы прятать разучился? – зловеще прохрипел пресс-секретарь Крымова, благодаря пережитым треволнениям похожий в данный момент на помесь вурдалака с сумасшедшим шакалом. – Али показать на твоем примере?! – Рука Михаила привычно нырнула в карман за пистолетом.
– Нет-нет, босс! Не надо! Я понял! – испуганно забормотал «горилла».
– Еще вопросы? – продемонстрировал присутствующим покрытые слюной клыки Задворенко.
Подручные благоразумно промолчали.
– Тогда чего расселись, дармоеды? – взвизгнул «сверхдоверенное лицо» олигарха. – Бе-е-е-егом!!!
Отпихивая друг друга локтями, прессовщики наперегонки бросились к дверям...
Едва Михаил остался в одиночестве, зазвонил телефон. Задворенко вздрогнул, зябко повел плечами, осторожно поднял трубку и услышал голос «крупного чина» МВД. С военной четкостью «чин» поведал пресс-секретарю известную читателю историю падения «кума» Афанасьева.
– Летом 1992 года он продал квартиру в Москве, а затем бесследно исчез. Наверное, помер от пьянства где-нибудь под забором или убит «черными риэлторами»[56]. По крайней мере, большео нем ничего неизвестно! – закончил рассказ эмвэдэшный осведомитель.
– Благодарствую! Сочтемся! – задушевно выдавил Михаил, вешая трубку на рычаг.
– Тупорылый мусор! – тут же заорал он, вскакивая с кресла и яростно пиная ногами окружающие предметы. – Ни-че-го неиз-вест-но!!! Чурбан с погонами! На что ты вообще годен, мент поганый?! – Под ударами взбесившегося Задворенко сорвалась с петель дверца антикварного шкафа красного дерева, раскололось огромное старинное зеркало в серебряной оправе, переломился пополам изящный журнальный столик с индивидуальной работы лаковым узором на полированной поверхности, взребезги разлетелся широкоэкранный японский телевизор... Телефон зазвонил вновь. «Наверняка Афанасьев!» – догадался Михаил. Бешенство Задворенко молниеносно улетучилось, уступив место тягучему липкому страху.
– Аль-ль-ль-ле! – трусливо проблеял он в трубку.
– Подъезжай на К...й вокзал, – сипло скомандовал «кум»-шантажист. – Автоматическая камера хранения. Ячейка номер 66. Код – 1986. Круглая железная коробочка. В ней маленький сюрприз. Тебе, Лимон, понравится! Перезвоню позже! – И трубка забибикала короткими гудками.
– Ы-ы-ы-ы!!! – гундосо завыл заслуженный прессовщик, с отчаянием глядя на телефон. – О-о-о! У-у-у-ы-ы! А-а-а!!!
* * *
Поорав минут пятнадцать, Задворенко постепенно затих, утер слюни, сопли и лично, не передоверяя никому столь щекотливое дело, съездил на вышеуказанный вокзал за «кумовской» коробочкой. Она представляла собой старую обшарпанную банку из-под леденцов. Внутри лежали две плохонькие аудиокассеты с нацарапанными на этикетках цифрами «1» и «2». Вернувшись обратно в усадьбу, Михаил заперся в кабинете на замок, дрожащей рукой вставил в суперсовременный заморский магнитофон кассету «1» и одеревенелым пальцем нажал кнопку «play».
«Физкульт-привет, родные мои уголовнички! – засипел из динамиков пропитой голос «кума». – С вами говорит бывший начальник оперативно-следственной части «крытой» тюрьмы города «...» Александр Владимирович Афанасьев. Хочу сделать вам щедрый подарок во искупление прошлых, так сказать, недоразумений. Многие из вас, без сомнения, знали о камере номер 66 нашей «крытки», то бишь пресс-хате, в которой пахановал ныне покойный Юрий Крылов по кличке Крыло. Помимо него, там обитали еще четверо, как вы изволите выражаться, ссученных: Михаил Лимонов (Лимон), Николай Суидзе (Шашлык), Василий Клюйков (Клюка) и Шамиль Удугов (Джигит). На их боевом счету немало славных деяний: они опустили вора в законе Иннокентия Векшина по прозвищу Мамон, забили до смерти авторитета Олега Арсеньева – погоняло Лорд и так далее и тому подобное. Перечислять «подвиги» крыловской кодлы – занятие долгое, нудное, да вы и сами в курсе. Поговорим лучше о другом. После расформирования пресс-хаты, в декабре 1986 года, Крылов, Суидзе, Удугов и Клюйков быстро получили по заслугам, а Лимонов – нет! Сумел ускользнуть! Вас наверняка по сей день тревожит неразрешимый вопрос: «Как же он, сволочь, ухитрился?..» Объясняю: сначала я за огромные достижения в сфере стукачества спрятал Лимона от братвы в «красной» ментовской камере, где он жил под нарами в качестве петуха Однако-Ляльки, продолжая, разумеется, активно стучать (об этом кое-кто из вас, возможно, слышал). Потом в 1989 году Лимон-Однако-Лялька освободился по звонку, и вы, господа, хорошие, невзирая на страстное желание поквитаться с ним, окончательно потеряли его из виду. Ай-яй-яй! Как обидно! Впрочем – ближе к делу. В начале своего обращения я обещал вам щедрый подарок. Хорошо! Вот он! Хватайте обеими руками!!! Истина такова: бывший прессовщик Мишка Лимон при содействии одного богатенького Буратины изменил внешность путем пластической операции, обзавелся новыми документами, сочинил фальшивую биографию и стал... кем бы вы думали? Угадайте с трех раз! Ладно, не буду вас томить: влиятельным, известным человеком, частенько выступающим по телевизору господином, хе-хе, Задворенко! Не верите? У меня есть уйма доказательств, но за отсутствием свободного времени приведу лишь одно, наиболее существенное. Снимите с Задворенко штаны! На левой ягодице у него здоровенное, нечувствительное к боли черное родимое пятно[57], напоминающее очертаниями перевернутый треугольник, – особая примета осужденного за групповое изнасилование Мишки Лимона (можете добыть по своим каналам соответствующую документацию). От этойприметы псевдо-Задворенко при всем желании не способен избавиться, разве что, хе-хе, отрезав себе полжопы. Ну-с, урки, прощевайте. Не смею больше отвлекать вас от трудов неправедных! Адью!»
Запись оборвалась. Несколько минут пресс-секретарь Крымова просидел, не шевелясь, буравя магнитофон диким, налитым кровью взглядом. Внутренности «сверхдоверенного лица» распирала едкая, удушливая злоба. Злополучное черное пятно на заднице (обычно и впрямь мертвое, бесчувственное) сейчасгорело огнем.
«Грамотно подставляет, выб...к обезьяний! – с запредельной ненавистью думал он. – Так называемая братва непременно заинтересуется откровениями бывшего «кума»! Особенно друзья или родственники типов, прошедших через пресс-хату! Выложив энную сумму ментам, они уточнят по ведомственным архивам особые приметы Михаила Лимонова, осторожно наведут справки у тех, кто мог видеть меня голым (допустим, в бане), – и кранты! Замочат однозначно! ...Или даже проверять не станут. Они ж не суд, в неопровержимых уликах не нуждаются. Не мудрствуя лукаво, рассудят следующим образом: «Афанасьев вычислил забившегося в тину Лимона, попробовал его шантажнуть, а когда у него не выгорело, сдал нам. В отместку». Да, скорее всего именно так все и произойдет! «Кум», блин, тварюга гнусная! Мусор сраный! В угол, сучара, загнать пытается! Надо не мешкая нанести упреждающий удар! Науськать на него мокрушника Феликса. Пусть отыщет пи...ка да принесет мне башку чертова шантажиста! Однако сперва узнаем, что записано на второй пленке. Вдруг она поможет выйти на след ублюдка? Ведь Афанасьев жаждет денег! При их получении он неминуемо засветится. Возможно, пленка ужесодержит хотя бы косвенные указания на местонахождение бывшего «кума»!»
Задворенко вставил в магнитофон кассету номер два.
«Приветик, Мишка, это опять я! – засипел злорадный голос Афанасьева. – Надеюсь, ты прослушал мое обращение к братве? Впечатляет, не так ли? Штанишки небось обкакал, петух гамбургский? Ну не плачь, детка, не плачь! Компра к уркам еще не попала. И не попадет... при определенных условиях. О них мы покалякаем чуть позже. А пока предлагаю твоему вниманию занимательнейшую историю. Только заранее прими двойную порцию валидола да надень сухие памперсы. Байка, уверяю, не для слабонервных. Готов? Начали!..
Первым подох Юрий Крылов, – после короткой, но многозначительной паузы мрачным, загробным тоном начал «кум». – Юрку прижучили прямо в тюремной больничке в ночь с 17 на 18 декабря 1986 года. Он лежал в шестиместной палате с загипсованной ногой. Остальные пациенты были ходячие. Очевидно, они и расправились с твоим паханом. Вероятно, по договоренности с медперсоналом. Точно не знаю, да, в сущности, оно и неважно. Главное, какрасправились! Крылова скрутили, вставили ему в пасть металлическую воронку и влили через нее в брюхо не менее литра серной кислоты. Представляешь Юркины ощущения? Жидкий огонь пожирает внутренности, а он, сердешный, ни рыпнуться, ни крикнуть не могет! Жуть, одним словом... Наутро врачи констатировали смерть от неожиданного обострения язвенной болезни. В свидетельстве о смерти написали дословно следующее: «перфорация язвы желудка»[58]. Сам читал. В принципе не столь уж далеко от истины...
Теперь Василий Клюйков. Вояка конкретно отбил щенку яйца. Клюка чуть не скопытился от болевого шока. Чудом выжил, но лучше бы сразу подох! В больничке постоянного места для Василия не нашлось. Клюйкову прописали амбулаторное лечение, которое ему, впрочем, не понадобилось. 20 декабря после отбоя обитатели камеры номер 43 (куда по расформировании вашей козлятни перевели Клюйкова) схватили Ваську в охапку, сунули головой в парашу и держали так до тех пор, пока он дерьмом не захлебнулся. Диагноз, гы-гы, «двухстороннее воспаление легких»!.. Спустя сутки наступила очередь Николая Суидзе, помещенного в камеру номер 25. Шашлыку забили кляпом рот, связали руки-ноги, спустили с Кольки штаны и посадили на швабру словно на кол. По слухам, мучился он долго. Стукачи доносили – часа три-четыре. По документам, причина смерти – «заворот кишок».
Но самое интересное произошло с Шамилем Удуговым. Он сумел прожить на четыре месяца дольше приятелей, зато кончил, пожалуй, хуже всех. В результате тяжелой черепно-мозговой травмы Шамиль рехнулся, возомнил себя основателем ислама пророком Мухаммедом и угодил в специальный дурдом для осужденных (ты знаешь, о чем идет речь). Джигита определили в корпус для буйнопомешанных. По иронии судьбы он попал в ту самую камеру-палату, где содержался опущенный вами Векшин. Мамон проводил ежедневно «межгалактический сходняк братвы» да гуманоидов зеленых простыней ловил. Тем не менее, завидев новоявленного пророка, Мамон на время обрел ясность рассудка, вспомнил все и... десять психованных урок во главе с Векшиным в прямом смысле слова разорвали Удугова на куски. Не пойму, как они умудрились, но факт остается фактом. Шамиля пришлось выносить из палаты по частям: туловище отдельно, голову с конечностями тоже отдельно... Вот так-то, Лимончик! – завершив рассказ, хихикнул «кум». – Теперича, сучонок, напряги фантазию и на основании вышеизложенного попробуй представить, какаясмерть грозит тебе самому! Потом подготовь пятьдесят тысяч долларов, засядь дома и не вздумай ни на шаг отходить от телефона. Дожидайся моего звонка! Адью, пидор!..»
Михаил кулем вывалился из кресла, на четвереньках уполз в дальний угол и скорчился там, истерично повизгивая. Поведанная Афанасьевым «занимательнейшая история» произвела шокирующее воздействие на измученный бессонной ночью мозг Задворенко. Комнату заполнили кошмарные призраки. Под потолком закружился лишенный штанов, нанизанный на швабру Суидзе с безумно выпученными глазами. Возле окна встал Крылов с сизой, искаженной в страшной гримасе рожей. Под мышкой он зажимал объемистую бутыль, а на вытянутых руках держал большой ватманский лист бумаги с багровыми аршинными буквами: «Больному прописана серная кислота. Ежесуточная доза – один литр». У письменного стола по-хозяйски расположился облепленный экскрементами Клюйков. Бесцеремонно смахнув на пол деловые бумаги пресс-секретаря «известного предпринимателя», Василий водрузил на полированную поверхность ржавую железную парашу и начал деловито извлекать оттуда кровоточащие части тела Шамиля Удугова. Голова чеченца вылетела из параши самостоятельно, зависла в воздухе напротив Клюйкова и принялась гортанно командовать: «Шэвэлысь, малчышка! Ыначэ зашэбу! Вах!!!»
Внезапно в коридоре послышались торопливые, спотыкающиеся шаги и сдавленные приглушенные голоса. Затем в дверь робко постучали. Галлюцинации мгновенно исчезли. Задворенко тяжело поднялся на ноги, утер рукавом залитый потом лоб, подошел к двери, плохо слушающимися пальцами с грехом пополам отпер замок, выглянул наружу и... оцепенел, разинув рот. У порога, стыдливо потупив глаза, сгрудились Флярковский, Сосков, Сиволапов, Шершнев. Все до одного – жалкие, униженные, подавленные... В измятой, перепачканной кровью одежде, с чудовищно распухшими от жестоких побоев синевато-лиловыми физиономиями.
– Ч-что?! Чт-т-то с-с-стряслось?! – заикаясь, пробормотал пораженный Задворенко.
– Д-дерюгин! – плаксиво пожаловался «горилла» Эдик. – Р-ру-ку м-мне покалечил, с-сволочь!!!
Владелец средних размеров частного предприятия по переработке молока, кандидат в депутаты Государственной думы третьего созыва Константин Иванович Дерюгин действительно являлся истинно верующим православным христианином. Он регулярно посещал храм, жертвовал значительные суммы на восстановление порушенных большевиками церквей, на строительство новых, на помощь обездоленным: одиноким пенсионерам, детям-сиротам, инвалидам... Однако вопреки убеждению господина Крымова Дерюгин отнюдь не был слабаком. Совсем напротив[59]! Если бы Семен Афанасьевич удосужился предъявить Задворенко фотографию «монаха хренова», то Михаила неминуемо хватила бы кондрашка. Прошедшие тринадцать лет мало изменили внешность офицера-«афганца» по прозвищу Вояка, в декабре 1986 года беспощадно разгромившего пресс-хату «крытой» тюрьмы города «...». Тогда разъяренный «кум» отправил Константина по-новому в карцер и велел надзирателям «измордовать» непокорного, но те дружно саботировали приказ начальника оперативно-следственной части. Одни, как, например, Геннадий Яковлев, из принципиальных соображений, другие – следуя элементарному инстинкту самосохранения, поскольку весть о страшной участи, постигшей пятерых здоровенных, откормленных козлов, в считанные минуты разлетелась по тюрьме... В 1989 году Дерюгин вышел на свободу по уже упоминавшейся ранее амнистии для воинов-интернационалистов, устроился на работу в промышленный кооператив, женился, завел детей. Трудился он не покладая рук и постепенно, с годами сумел открыть собственное дело. Константин Иванович относился к той относительно небольшой прослойке современных российских предпринимателей, которые не мошенничали, не грабили страну, а созидали. Продукция дерюгинского завода благодаря высокому качеству и умеренным ценам неизменно пользовалась устойчивым спросом у потребителей. Кроме того, бывший капитан спецназа ВДВ всегда оставался настоящимпатриотом России: не торговал принципами, не поддавался ни на посулы, ни на угрозы... В общем, не вилял хвостом, в отличие от некоторых широко известных политических деятелей. Выставляя за дверь посланца Крымова, он прекрасно понимал, чтопоследует дальше: сперва оголтелая травля в средствах массовой информации, затем (если не подействует) непосредственный «физический» наезд (из достоверных источников Дерюгин знал, к какимгрязным методам не брезгует зачастую прибегать олигарх). Поэтому Константин Иванович заранее отослал жену с детьми от греха подальше. По официальной версии – в ялтинский санаторий, а на самом деле – в Новочеркасск к своему старинному другу и потомственному донскому казаку Владимиру Николаевичу Найденову, с которым вместе воевал в Афганистане. В настоящее время полковник Найденов занимал довольно высокий пост в одной из военных служб и мог обеспечить семье Дерюгина должную безопасность. Сам Константин Иванович оставался на прежнем месте, продолжал вести избирательную кампанию, стоически выдерживал злобные нападки со стороны телевизионно-газетных прессовиков и без тени страха ожидал начала второй стадии «обработки». Хотя он и имел хорошую квартиру в Москве, но жить предпочитал за городом, на свежем воздухе, в добротном двухэтажном кирпичном доме, находящемся в тридцати километрах от столицы. Однажды в четыре часа пополудни Дерюгин, три дня не выходивший на работу из-за острого бронхита, услышал за окном рев мотора, выглянул во двор, увидел четверых самоуверенных молодчиков, неторопливо выбиравшихся из затормозившего у ворот новенького коричневого джипа с широкой черной полосой вдоль корпуса, мгновенно сообразил: «Ага, начинается!», перекрестился, мысленно прочел православную молитву и спустился вниз, на первый этаж, встречать непрошеных гостей...
* * *
Подручные Задворенко ехали за «легкой» добычей в приподнятом пакостно-игривом настроении. Всю дорогу они вдохновенно строили предположения, как именно будут изгаляться над «слабаком-святошей».
– От...им конкретно да заставим голым танцевать на крыше с пением «Аллилуйя»! Гы-гы-гы!!! – басовито ржал на заднем сиденье Эдуард Шершнев.
– Пускай отсосет у каждого по очереди, – скаля острые неровные зубы, предлагал бульдогообразный, склонный к половым извращениям Семен Сиволапов.
– Точно, точно! – с похотливой ухмылочкой на хитрой лисьей морде поддакивал Глеб Сосков. – Только сперва передние зубы ему камешком выбьем, дабы не куснул по случайности.
– Вы, ребятки, забываете о главном! – нежно мурлыкал сидящий за рулем руководитель операции, женоподобный красавчик Валя. – Шеф сформулировал основную часть работы дословно так: «Унизить, растоптать морально»... Еще раз подчеркиваю: рас-топ-тать!Ваши предложения, разумеется, в масть: и от...им, и зубы выбьем, и отсосать заставим, и голым на крыше спляшет. Но... для полноты картины святоша должен собрать в кучу свои иконы, молитвенники и так далее и тому подобное да собственноручно спалить во дворе у помойки. Вот это действительно явится для него страшенной трагедией! Хи-хи-хи-с-с-с!
Прибыв к конечной цели путешествия, прессовщики не спеша вылезли из машины. Валентин Флярковский двумя мощными пинками распахнул незапертые деревянные ворота, во главе кодлы важно прошествовал к дому и властно прижал палец к кнопке электрического звонка. Дверь отворил моложавый широкоплечий мужчина в теплом вязаном свитере, с правильными чертами добродушного приятного лица и спокойными серыми глазами.
– Чем могу помочь, молодые люди? – вежливо осведомился он.
– Разговор есть! – грубо рявкнул громила Эдик.
– Ладно! – улыбнулся краешком губ Константин Иванович. – Проходите в дом. Разговор, чувствую, предстоит серьезный, а у меня, извините, бронхит. Не хотелось бы долго стоять на холоде. Прошу!
Дерюгин посторонился. Подручные Задворенко расхлябанной походкой протопали в просторный светлый холл. Учтивое поведение «клиента» еще более убедило их в легкости предстоящей работы, а посему красавчик Валя вознамерился с ходу взять быка за рога. Он небрежно махнул рукой подручным и, когда те сноровисто, как шакалья стая, окружили Дерюгина, подбоченясь, заявил:
– Слушай сюда, хрен моржовый. Последнее время ты плохо себя вел! Тебя придется хорошенько проучить! Навсегда вышибить дурь из башки! Приготовься к суровому наказанию!
– Простите за любопытство, но как вы собираетесь меня наказывать? – с едва заметной иронией поинтересовался Константин Иванович.
Чувственные губы Флярковского растянулись в презрительной ухмылке.
– Сначала отмудохаем до полусмерти! – сплюнув на чистый паркет, начал перечислять он. – Потом заставим собрать в кучу да сжечь на помойке иконы с молитвенниками, а дальше х-р-р-р-р... – Выхаркнув воздух, Валентин согнулся пополам. Сложенные острием копья, железные пальцы Дерюгина молниеносно вонзились ему в солнечное сплетение. Следующий удар – коленом снизу, – разбив лицо, опрокинул красавчика Валю навзничь. Не успев осознать произошедшего, Семен Сиволапов с Глебом Сосковым рефлекторно кинулись на Константина Ивановича, причем Сосков попытался залепить «слабаку-святоше» маваши-гери[60] в ухо. Бывший офицер спецназа действовал стремительно и безжалостно. Перехватив на лету ногу Соскова, он толкнул ее на Сиволапова, лишив на мгновение обоих противников возможности двигаться, нанес Глебу хлесткий, сокрушительный удар подъемом ноги в пах[61], воздействуя жестким, профессиональным захватом на голову и руки оторопевшего Семена, развернулся вокруг оси, не разжимая захвата, наклонился, повалил Сиволапова на спину, ударил его затылком об пол, резким нажимом колена сломал ему пару ребер, а основанием кулака без замаха врезал промеж глаз...
Попавшие под горячую руку «слабаку-святоше» прессовщики представляли собой исключительно жалкое зрелище. Флярковский, задыхаясь, стонал и давился кровавыми соплями, Сосков, вереща на поросячий манер, извивался полураздавленным червяком, а Сиволапов, уронив на плечо залитую кровью морду, безмолвствовал в глубоком нокауте.
Всего на расправу с ними ушло не более восьми секунд! «Горилла» Шершнев, никогда прежде не видавший ничего подобного, замер мраморным изваянием. – Ты!!! – Серые глаза «святоши», в которых теперь сверкали холодные молнии, устремились прямо на Эдуарда. – Иди сюда!!!
– М-мэ-э-э! – проблеял перетрусивший громила, пятясь назад. – М-мэ-э-э!
– Иконы, значит, сжечь на помойке! – ледяным голосом произнес Дерюгин, приближаясь к Шершневу. – Кому же, позвольте узнать, принадлежит сия блестящая идея?!
– Им, им, им! – торопливо забормотал Эдуард, указывая на поверженных приятелей. – Я не хотел! Меня силком заставили!
– Да неужели? – прищурился Константин Иванович.
– М-матерью! М-матерью к-клянусь! – заикался трясущийся в ужасе «горилла». – Уг-грожали! Б-б-бабушку– старушку об-бещали уб-бить!
– Бабушку-старушку? Гм! Ну так накажи извергов! – с легкой брезгливой усмешкой предложил Константин Иванович. – Если тебя действительно силком заставили!
Эдик поспешно набросился на беспомощных товарищей и принялся усердно избивать их ногами. Дерюгин наблюдал за Шершневым с нескрываемым отвращением.
– Достаточно! – сказал наконец он. – Ты доказал свою правдивость. – Константин Иванович демонстративно повернулся спиной к Эдуарду.
«Вот он, шанс!» – с гнусным торжеством подумал громила, тихонько достал из кармана свинцовый кастет, размахнулся, целя Дерюгину в основание черепа, и, получив мощный уширо в печень, скорчился на полу.
– А ты коварный, подлый тип! – укоризненно покачал головой бывший спецназовец, подошел к скулящему от боли Шершневу, присел и коротким, почти незаметным постороннему глазу движением сломал кисть по-прежнему сжимающей кастет руки. Эдуард протяжно завыл.
– Встать! – не обращая больше на него внимания, приказал Дерюгин красавчику Вале. Тот кое-как поднялся на ватные, подгибающиеся ноги. Флярковского шатало из стороны в сторону. Перед помутившимися глазами плавали ярко-оранжевые круги. По вымазанным кровью щекам текли слезы.
– Кто вас прислал? – включив заранее припасенный диктофон, отрывисто спросил Константин Иванович. – Ну, живо! Если не хочешь добавки!
– Пресс-секретарь Крымова М-михаил З-задворенко! – с трудом шевеля распухшими губами, ответил Валентин.
– Цель?!
– З-заставить от-казаться от уч-частия в в-выборах, из-збить, ун-низить, р-растоптать м-морально...
– Это распоряжение Крымова? – уточнил Дерюгин.
– Да-да, но п-переданное ч-через З-задворенко, к-который н-непосредственно р-руководит всеми п-подобными ак-кциями...
Константин Иванович выключил диктофон.
– Замочить бы вас, мерзавцев, – задумчиво молвил он, – да мараться неохота. А ну пошли вон, выродки!!!
* * *
– Тэ-э-э-эк-с-с-с! – выслушав сбивчивый доклад наперебой сдававших друг друга прессовщиков, по-змеиному прошипел «сверхдоверенное лицо» олигарха. – Выходит, вы, падлы, не только с треском провалили возложенную на вас миссию, но в придачу выдали «клиенту» мое имя?
– Валька, Валька выдал, гад!!! – встретившись с горящим адским пламенем взглядом начальника, истошно заголосил Сиволапов. – Мы о вас ни слова, босс! Ни словечка!
– Взять красавчика! Надеть «браслеты»! – свирепо рявкнул Михаил.
Позабыв от радости о собственных травмах (нашелся-таки козел отпущения), Сосков с Сиволаповым навалились на Флярковского, сбили с ног, заломили ему руки за спину и защелкнули на запястьях наручники.
– Ноги! – прорычал пресс-секретарь Крымова. Сиволапов проворно скрутил лодыжки Валентина выдернутым из собственных брюк тонким кожаным ремешком. – Теперь отнесите паскуду в подвал, живьем, повторяю – живьемопустите его в ванну с кислотой и ждите там дальнейших распоряжений, – оскалившись по-вурдалачьи, скомандовал Задворенко.
– И-и-и-и!!! – дико завизжал Флярковский. – Ми-лень-кие!!! Род-нень-кие!!! Не на-а-а-адо!!! И-и-и-и!!!
Здоровой рукой Шершнев ловко запихнул ему в разинутый рот грязный скомканный носовой платок, Сосков с Сиволаповым подхватили мычащее, извивающееся тело и выволокли из комнаты. «Горилла» Эдик деловито последовал за ними... Жалея, что лишен возможности лично полюбоваться казнью (чертов «кум» велел не отлучаться от телефона), Михаил скрипнул зубами, грязно выругался, взял мобильную трубку и набрал номер Феликса.
– Срочно приезжай! – услышав сухое купцовское «але», истерично крикнул Задворенко. – Немедленно! Внакладе не останешься! Уверяю!
– Горящий заказ? – догадался киллер.
– Целых три! Не задерживайся! Тридцати минут на дорогу хватит?
– Да, – лаконично ответил Феликс, вешая трубку.
Михаил тяжело плюхнулся верхом на стул и с нетерпением вперился в настенные часы. Опытный мокрушник Купцов сейчас был нужен «сверхдоверенному лицу» олигарха как воздух. Убийце предстояло ударно потрудиться: убрать проклятого шантажиста Афанасьева, оказавшегося крепким орешком Дерюгина, а заодно опростоволосившихся Соскова, Сиволапова и Шершнева. Пресс-секретарь «известного предпринимателя» не жаловал неудачников...
* * *
Феликс Купцов, черноволосый кряжистый мужчина с пустыми рыбьими глазами, прибыл, как обещал, ровно через полчаса. Выслушав сбивчивый, порядком запутанный рассказ Лимонова-Задворенко о гнусных происках неожиданно выплывшего из прошлого «кума», он взял в руки обе кассеты, внимательно осмотрел и по очереди прокрутил их на магнитофоне. За все это время убийца не проронил ни слова.
– Ну, Феликс?! Ну?! Твое мнение?! – взволнованно обратился к нему Задворенко.
– Подождем звонка, – коротко ответил мокрушник, опустился в кресло и не спеша прикурил сигарету.
Томительно потянулись минуты. Михаил заметно нервничал, постоянно потел, ерзал на стуле, периодически вскакивал, бегал по комнате, натыкаясь на мебель, снова садился и снова ерзал...
«Боишься, сукин сын! – сохраняя непроницаемое выражение лица, злорадно думал Купцов. – Припекло петуха сраного! Вона как суетится! Ха-ха-ха! А между тем дельце-то выеденного яйца не стоит! Судя по всему, некогда всесильный «кум» Афанасьев является в настоящий момент спившимся бомжем! Эмвэдэшная справка – раз! Пропитой, не вполне трезвый голос – два! Наипаршивейшее качество кассет – три! Плюс многое другое... Лимона Афанасьев мог раскусить давным-давно, лишь посмотрев разок очередную аналитическую программу с Мишкой-пидором в главной роли. Ведь наш «гражданин начальник» знал Лимона о-о-очень близко! Стучал Мишаня, прямо скажем, как дятел. Тогда почему, спрашивается, Афанасьев решил взять Однако-Ляльку за пятнистую задницу только теперь? Уж не потому ли, что годами не приближался к телевизору, прозябая где-нибудь на помойке? Наверное, встретил кого-то из прежних дружков, глянул в экран, опознал замаскированного под Задворенко последнего оставшегося в живых пресс-хатовского козла да вознамерился разбогатеть влегкую... Опять же вокзал! Не там ли, часом, обитает разлюбезный «кум»? Вполне возможно! Грязному полупьяному бомжаре перемещаться на большие расстояния по городу довольно затруднительно. Силенок маловато, да и легавые запросто заметут... Гм, посмотрим! Если Афанасьев потребует оставить деньги в той же камере хранения – значит, я не ошибаюсь. В таком случае замочить «куманька» не составит труда!.. Ишь как вертится, педрила! Будто шило в жопу загнали! Впрочем, оно неудивительно! Попади кассета номер один к братве – ты, падла, ответишь за свои былые козлиные «подвиги» по полной программе! Ну побзди, побзди! Тебе, жадюге, полезно! На сей раз ты у меня на халяву не проскочишь! Даже не надейся, сучий хвост! А то привык, понимаешь, на дармовщину разъезжать!»
Наконец по прошествии полутора часов зазвонил телефон. Михаил нетвердой рукой снял трубку. Бесшумно поднявшийся Феликс приблизил ухо к мембране.
– Завтра! Пятьдесят тысяч долларов! Шесть утра! Тот же вокзал, та же ячейка, тот же код, – просипел на противоположном конце провода бывший «кум». – Понятно, Лимон?
– Д-д-да! – выдавил Михаил.
– Смотри без глупостей, иначе сам знаешь! – предупредил на прощание Афанасьев и дал отбой.
– Феликс! Феликс! – вцепился обеими руками в убийцу пресс-секретарь Крымова. – Вы-ру-ча-а-ай!!!
– Дело сложное, хлопотное, стремное, – вежливо высвободившись из объятий Задворенко, вновь устроившись в кресле и прикурив очередную сигарету, неспешно начал Купцов. – В принципе я могу с ним справиться, но при одном условии. – Тут киллер выдержал многозначительную паузу. – Ты обещаешь четко следовать моим рекомендациям!
– Г-г-говори!!! – выдохнул «сверхдоверенное лицо».
– Во-первых, помощники мне не нужны, – выпустил густое облако дыма Феликс. – Предпочитаю работать соло... Во-вторых, доллары в ячейку придется класть настоящие, а не «куклу», как ты наверняка собирался!
– З-зачем н-настоящие? – пискнул Михаил.
– «Кум» – тертый калач! Сто процентов, что он предусмотрел беспрецедентные меры предосторожности, – принялся вдохновенно заливать убийца. – Вдруг он исхитрится ускользнуть из-под наблюдения, обнаружит подмену, взбесится и... кассета моментально очутится у тех, кому, собственно, предназначена?
Задворенко болезненно передернулся и громко лязгнул зубами.
– Л-л-ладно! – заикаясь, пробормотал он. – А д-д-дальше?
– Дальше я выловлю шантажиста, отрежу ему голову и принесу тебе, – хладнокровно пояснил убийца. – Баксы оставлю себе, за труды. Надеюсь, твоя жизнь стоит пятидесяти штук?
Задворенко уперся подбородком в спинку стула, на котором по обыкновению сидел верхом, и напряженно уставился в стену напротив. В душе Михаила жадность боролась со страхом. Как правильно подозревал Купцов, он рассчитывал проскочить на халяву. С одной стороны, опасность, конечно, огромная, с другой – ах, до чего ж жалко расставаться с бабками, причем с такой внушительной «зеленой» суммой! Надо сбить цену вдвое... Нет, лучше впятеро! Задворенко уже собрался начать длинный нудный торг, но внезапно прямо перед ним возник в воздухе жуткий призрак – нанизанный на швабру Николай Суидзе с перекошенной в мучительной гримасе рожей! Возник на мгновение и тут же пропал. «Сверхдоверенное лицо» олигарха незамедлительно нагадил в штаны, а страх одержал решительную победу. «Черт с ним! – дрожа в ознобе, рассудил пресс-секретарь «известного предпринимателя». – Нехай, гад, подавится! Шкура в конце концов дороже!»
– Договорились, – со вздохом произнес он. – Деньги получишь сегодня же, однако... по старой дружбе сделай мне небольшое одолжение. Выполни бесплатно ерундовую работенку. Прямо здесь, в доме. По большому счету это даже не работа, а так, мелочь, развлечение! К тому же я подсоблю!
– Не понял? – приподнял брови убийца.
Задворенко поспешно поведал Купцову о планах устранения опростоволосившихся подручных. По губам Феликса скользнула злая усмешка: «У, чертов жлоб! Умудрился-таки хоть малька урвать на дармовщину! Пидор поганый! Ничего, настанет время! Кровью захлебнешься, петух поднарный! Дайте срок. Не все коту масленица!»
– Хорошо, – вслух сказал он. – Идем...
* * *
Шершнев, Сиволапов и Сосков терпеливо ждали волеизъявления начальства в подвальной камере пыток. В кислотной ванне плавали разъеденные останки еще не успевшего полностью раствориться Флярковского. Громила Эдик, стремясь притупить острую боль в сломанной кисти, прихлебывал из горлышка купленную по дороге «Смирновскую». Семен и Глеб с охами-ахами ощупывали многочисленные травмы, периодически со скрытой ненавистью косясь на Шершнева. От Эдуарда, как помнит читатель, им тоже перепало на орехи. Зашедший вместе с Задворенко в подвал Купцов (между прочим, неплохой психолог) сразу уловил настроение двух обиженных прессовщиков. Данное обстоятельство и предопределило дальнейшее развитие событий.
– Мы с Михаилом, посовещавшись, решили, что Шершнев вел себя не по-товарищески, – громогласно изрек киллер. – Избивал собственных корешей! Ай-ай-яй! Плохо! Не по-джентльменски! Разберитесь, парни, с предателем! Он ваш по праву!
Сиволапов и Сосков, садистски ухмыляясь, надвинулись на Шершнева.
– Не подходите, падлы! – завизжал «горилла», левой неповрежденной рукой хватая со стола железный прут. – Зашибу, в натуре!!!
Глеб с Семеном попятились в нерешительности.
– Слабо, да? – уяснив замысел Феликса, подначил прессовщиков Задворенко. – Ежели так, то придется скормить вас собачкам.
Угроза возымела действие. Обежав глазами помещение, Сосков с Сиволаповым стремительно бросились к лохани, вооружились плетьми с металлическими шариками на концах и, норовя зайти с правой стороны, принялись издали стегать Эдуарда. Затравленно воя, Шершнев безуспешно отмахивался слишком короткой железякой. Неравная схватка длилась недолго. Сиволапов изловчился попасть Эдуарду шариком точно в подбородок. Здоровенный громила с грохотом обрушился на пол, а торжествующие победители с урчанием набросились на бесчувственное тело и за пару минут затоптали насмерть.
– Молодцы! – скупо похвалил запыхавшихся прессовщиков Купцов, выхватил из-за пояса пистолет и четырьмя меткими выстрелами раздробил им коленные суставы. Подземелье заполнилось надрывными криками боли.
– Ты хотел развлечься, Миша? – с циничной усмешкой обратился к Задворенко Феликс.
– Д-а-а-а!!! – кровожадно прохрипел пресс-секретарь «известного предпринимателя», выбрал на столе прут поувесистее, косолапо подошел к стонущим, рыдающим взахлеб бывшим подручным и широко размахнулся.
В ночь, предшествующую получению первого валютного транша от Лимона-Однако-Ляльки, Клоп и Витька Комендант практически не спали. Дабы успокоить взвинченную нервную систему, а также на радостях: «Сломался, щенок! Пересрал! Аж заикался со страху!» – они усиленно потребляли вовнутрь горячительные напитки. Изначально подельники, естественно, не собирались напиваться. Фелицин предложил лишь «по маленькой для сугреву», но дальше, как водится у алкоголиков, пошло-поехало. В результате к шести утра оба лыка не вязали, мало чего соображали и представляли из себя наилегчайшую добычу. Оперативные таланты бывших «кума» с «хозяином» окончательно растворились в море дешевой сивухи. Правда, накануне вечером Афанасьев, будучи еще более или менее трезвым, предпринял некоторые меры предосторожности на случай провала и провел приватную беседу с надежным человеком, обязанным Клопу очень и очень многим. Дело в том, что, начав шантаж Задворенко, бывший «кум» гордо отказался от завещанного покойным Пауком доходного места у входа в сортир, великодушно уступив его сравнительно молодому, страдающему врожденным слабоумием бомжу Леониду Киселеву по прозвищу Млечный Путь (столь оригинальную кличку Киселев получил за вечное изобилие разнокалиберных синяков на унылой, непропорционально вытянутой физиономии). Клоп передал ему дубликат кассеты номер один, бумажку с подробными координатами Викинга и, давясь угарной отрыжкой, заявил:
– Ты, Ленька, и-ик, передо мной в неоплатном долгу! Я бескорыстно, и-и-ик, обеспечил твое будущее.
– Да-да, дядя Саша! Конечно! – тоненьким голоском евнуха подтвердил Млечный Путь.
– Ну так вот, и-ик, – покровительственно похлопал слабоумного по плечу Афанасьев. – Если со мной что-нибудь, и-ик, произойдет... пусть даже несчастный случай, ты отнесешь, и-ик, кассету по указанному в записке адресу. И место останется за тобой, и там, и-ик, вознаградят по-царски! Понимаешь, и-ик?
– Понимаю, дядя Саша, понимаю! Исполню, как велено! – пискляво заверил Леонид.
– А если не захотят, и-ик, выслушать, не допустят, и-ик, к Викингу, то скажи: «На кассете сведения об обстоятельствах гибели Лорда!» Запомнил? И-ик, молодец! Ну иди, и-ик, трудись!
На том они и расстались. Киселев отправился просить подаяние, а Афанасьев – пьянствовать с Фелициным...
В начале седьмого утра Клоп, пошатываясь, добрел до шестьдесят шестой ячейки, отпер дверцу, обнаружил внутри небольшой потертый портфельчик, приоткрыл, узрел пухлые перетянутые резинками пачки долларовых банкнот, восхищенно хихикнул: «Получилось!» – и вернулся обратно в сортир к Витьке Коменданту. Одуревший от спиртного, Клоп не обратил ни малейшего внимания на выряженного под сельского труженика Феликса Купцова с клеенчатой влагонепроницаемой сумкой в руках, который внимательно наблюдал за ним с противоположного конца пустынного холодного зала...
* * *
Заметив пьяненького, спотыкающегося «кума», убийца презрительно фыркнул: «Тоже мне шантажист! Дальше своего носа ни хрена не видит! Мудак спившийся!» Не выпуская «объект» из поля зрения, Купцов проследовал за Афанасьевым к туалету, дождался, пока подельники запрутся изнутри, вывесив на двери табличку «Санитарный час», воровато огляделся, убедился в отсутствии свидетелей, вскрыл отмычкой замок и спустился вниз. Афанасьев с Фелициным зачарованно глазели на доллары в портфельчике, хором издавая ухающе-хрюкающие звуки, выражающие, надо полагать, восторг по поводу удачно завершенной операции. Упоенные победой, они обратили внимание на Купцова, лишь когда тот приблизился почти вплотную.
– Э-э-э, мужик, тебе ч-чего, ч-чего? – испуганно забормотал Фелицин, загораживая спиной портфельчик. Не отвечая, мокрушник нанес два жестоких удара: Витьке Коменданту ребром ладони по горлу, а Клопу – коленом в низ живота. Оба бомжа мешками повалились на пол.
– Здравствуйте, граждане начальники! – с сатанинским злорадством произнес бывший обитатель «красной» камеры. – Свиделись наконец! Рад, искренне рад! Буквально восхищен! Действительность превзошла все ожидания! Я рассчитывал достать одного «кума», а тут в придачу «хозяин»! Собственной персоной! Хе-хе, ну прямо подарок судьбы! Впрочем, не будем отвлекаться: у меня, к сожалению, дефицит времени!
С этими словами он вынул из сумки острый туристический топорик, быстро, умело, ухитрившись почти не забрызгаться кровью, отрубил Афанасьеву и Фелицину головы, бросил их в сумку, положил сверху топорик, застегнул «молнию», прихватил заветный портфельчик, вышел из туалета, снова запер дверь и поспешно прошел к припаркованной на краю вокзальной площади скромной, неприметной серенькой «шестерке». Киллер сознательно не попытался выяснить местонахождение копии кассеты номер один, хотя на сто процентов был уверен в ее существовании. Поведение убийцы объяснялось просто: Купцов люто, до скрежета зубовного ненавидел Задворенко! Феликсу осточертело ходить в «шестерках» у бывшего поднарного петуха Однако-Ляльки, ко всему прочему жадного, капризного и истеричного. Открыто выступить против Михаила Купцов не смел (на слишком прочный крючок попал по дурости), но и заботиться о сохранности шкуры «сверхдоверенного лица» не собирался. Более того, Феликс страстно мечтал о скорейшей смерти Лимонова-Задворенко. «Надеюсь, дубликат без задержки попадет к адресатам! – заводя мотор, с мстительной радостью подумал он. – Недолго Мишке-пидору пановать осталось! У-у-у, козел вонючий!!!»
* * *
Зверски расправившись с не оправдавшими «высокого доверия» подручными, Задворенко оставил трупы валяться до поры в подвале: «Успеем прибраться! Невелика проблема!» Наглотался снотворного, лег в постель и забылся тяжелым, нездоровым сном. Пресс-секретаря господина Крымова донимали кошмары. Ему грезилось, будто в спальне прочно обосновались призраки былых соратников по пресс-хате. Привидения вели себя крайне бесцеремонно, если не сказать отвратительно. Рассевшийся на параше Клюйков разъезжал взад-вперед по полу, швыряясь куда ни попадя кусками протухшего кала. Крылов усердно поливал из пузатой бутыли мебель и ковры серной кислотой, грозя побрызгать на самого Михаила, ежели тот «посмеет вякнуть!». Расчлененный Шамиль Удугов завис в воздухе сразу в четырех углах спальни, причем голова матерно бранила «щенка Лимона», руки обдирали обои, ноги лягали зеркало, а туловище-обрубок беспрерывно извергало из соответствующих органов мочу и экскременты. Больше остальных досаждал «сверхдоверенному лицу» по-прежнему нанизанный на швабру Николай Суидзе. Он с завыванием кружился под потолком, время от времени пикировал задом на Михаила и норовил ткнуть концом швабры в мошонку... Задворенко плакал, скулил, слезно звал на помощь, но ни вскочить с кровати, ни даже шевельнуться не мог. Налитое свинцовой тяжестью тело наотрез отказывалось повиноваться хозяину.
– Не удерешь, Лимон!.. Ты наш! Навэкы наш! Скоро соединимся окончательно! – видя тщетные потуги Михаила, по очереди пронзительно взывали мертвецы...
Задворенко проснулся в начале восьмого утра вымотанный, разбитый, с больной головой. Он со стоном приподнялся, зажег торшер, подозрительно осмотрел комнату, не обнаружив никого из зловещих покойников, вздохнул с облегчением, включил селекторную связь и без обычного хамства, голосом умирающего лебедя велел прислуге приготовить кофе покрепче...
* * *
Купцов появился ровно в восемь, как всегда, молчаливый, с каменным неподвижным лицом.
– Ну, Феликс? Удачно прошло?! Каковы результаты? Получилось?! А? – ринулся к нему навстречу пресс-секретарь Крымова. Вместо ответа убийца отрыл сумку и поставил на стол две отрубленные головы с закатившимися в предсмертной муке глазами. У Задворенко перехватило дыхание от счастья. В течение целых пяти минут он не мог вымолвить ни слова, лишь сладострастно чмокал губами, плотоядно потирал ладони да косолапо расхаживал вокруг стола.
– Дорогие граждане начальники! Какая приятная встреча! – обретя наконец дар речи, юродски заблажил он. – Чегой-то вы с личика сбледнувшие, скучные, неразговорчивые? Или западло поздороваться? Ну, «куманек», отвечай! Не желаешь, родной? Ай-яй-яй! Абсолютно невоспитанный тип! А ты, «хозяин»? Тоже язычок проглотил? Тебя я, признаюсь честно, не ожидал здесь увидеть! Думал, «кум» в одиночку воду мутит, а вы, оказывается, по старой памяти на пару работали? Эк ты вляпался, голубь сизокрылый! Гы-гы-гы! Деньжат небось влегкую срубить захотел? По-ни-ма-ю! Однако промашечка вышла! Обсерились малость! Кончилось ваше время! Все!!! Поезд ушел! Ту-ту-у-у-у!!! Другие нынче порядки!!! Гы-гы! Похороню-ка я вас, граждане начальники, на помойке... Хотя нет! Пожалуй, сохраню в качестве сувениров. Замариную в стеклянных емкостях со спиртом, буду любоваться вечерами, прошлое вспоминать да... – Внезапно Задворенко осекся. В зеркале на мгновение возник Юрий Крылов с сизой искаженной мордой, поманил Михаила пальцем и исчез. «Сверхдоверенное лицо» олигарха посерел, пошатнулся, сделал несколько нетвердых механических шагов и плюхнулся задом на диван.
– Что с тобой? – флегматично поинтересовался киллер.
– Т-т-так, п-п-померещилось, – пробормотал Задворенко. – Н-нервы рас-с-шат-тались!
– Гм-м, бывает, – равнодушно заметил Купцов. – Ну, я пошел?
– Н-нет, п-постой! – судорожно замахал волосатыми руками Михаил. – Постой, – спустя десять секунд уже нормальным голосом повторил он. – Ты, прежде чем убить, допросил их?
– Конечно! – уверенно кивнул Феликс.
– И где дубликат кассеты номер один? Где?!
– А не было никакого дубликата, – безмятежно соврал убийца. – Афанасьев с Фелициным – бомжи, отбросы общества. Для них лишнюю кассету купить – неразрешимая проблема! Они и эти-то две еле-еле добыли! Последние копейки из сусеков выскребли. Знаешь, кем работал бывший «хозяин»? Дежурным по общественному туалету у К...го вокзала! Там, кстати, то есть в самом сортире, я и замочил обоих!
– Фу-у-у-уф! – У Задворенко отлегло от сердца. – Молодец, Феликс! Отлично потрудился! Теперь последний срочный заказ – и все!!! Отдыхай! Наслаждайся жизнью!
– Ты подразумеваешь Дерюгина? – догадался мокрушник.
– Ага! – подтвердил пресс-секретарь «известного предпринимателя». – Его, падлу! Пи...шь Флярковский выболтал мое имя. А потому необходимо устроить кандидатишке в депутатишки «самоубийство» или «несчастный случай». Сегодня же!!! Задача не из сложных.
– Ой ли?! – скептически поджал губы Купцов. – Разве не он отметелил в одиночку четверых твоих амбалов?
– Ну допустим, – нехотя согласился Задворенко. – Отметелил. Вероятно, ему просто повезло... Ладно, короче, сколько ты хочешь?
– Сто тысяч!
– Г-грабеж-ж-ж!!!
Не менее часа «сверхдоверенное лицо» олигарха ожесточенно торговался с убийцей и в конце концов согласился уплатить за устранение Дерюгина шестьдесят тысяч долларов наличными, но не авансом, а по выполнении задания. «У, чертов петух! Жлоб проклятый! Будет потом тянуть резину! Зна-а-аем! – с ненавистью подумал Феликс, покидая комнату. – Чтоб ты, пидор, поскорее сдох!»
* * *
Млечный Путь явился на рабочее место к сортиру в начале девятого практически одновременно с милицией, вызванной кем-то из бдительных граждан, обеспокоенных непомерно затянувшимся «санитарным часом». Затесавшись в моментально сбежавшуюся невесть откуда толпу зевак, Леонид терпеливо дождался, пока из туалета вынесут двое крытых носилок, опознал свесившуюся из-под брезента мертвую руку Сашки Клопа с хорошо знакомой татуировкой – якорем у основания большого пальца, нащупал в кармане кассету и добросовестно отправился выполнять последнюю волю покойного... К одиннадцати утра он благополучно добрался до расположенного в центре города, лучившегося респектабельностью офиса закрытого акционерного общества «Везувий»[62], где, по словам Клопа, должен был находиться некий Викинг, которому следовало передать кассету в обмен на «царское вознаграждение». Последний раз сверившись с написанным на бумажке адресом, Киселев толкнул темную полупрозрачную дверь с бронзовой ручкой.
– Куда прешь, синюшник? – преграждая ему дорогу, зарычал похожий на шкаф охранник в новеньком, с иголочки костюме. – Здесь тебе не распивочная! Проваливай!
– Я хочу встретиться с Викингом! – решительно пропищал Млечный Путь. Глаза «шкафа» настороженно блеснули.
– Нет тут таких! – буркнул он. – Уматывай, покуда цел!
– Мне известны обстоятельства гибели Лорда, – вспомнив наставления Клопа, заявил слабоумный Леонид. Переменившись в лице, мордоворот рывком за воротник втащил Киселева внутрь здания, грубо притиснул к стене, сунул в бок дуло пистолета и яростно прошипел: – Кем ты подослан, сука? Колись в темпе! На счет «пять» – стреляю! Раз, два, три...
– Кас-с-сета, – захныкал Млечный Путь. – Я должен передать Викингу кассету! Мне обещали, что он вознаградит по-царски! А вы, а вы... – Леонид горестно разрыдался. Охранник пристально вгляделся в слабоумного, задумчиво наморщил лоб, сунул пистолет обратно в кобуру, не выпуская воротника плачущего Киселева, зашел в застекленную будку у входа, толкнул Леонида на стул, набрал на телефоне местный номер и торопливо заговорил в трубку:
– Привет, Коль, к Вадику гость... Нет, не из братвы... И не барыга, и не мент... Просто какой-то придурковатый бомж... Я не пьян... И не рехнулся... Сейчас рехнешься ты. Почему?! Он упомянул об обстоятельствах смерти Олега. И погоняло Вадима правильно назвал!.. Ну слава богу! Дошло! Давай присылай кого-нибудь за ним... Да, не могу оставить пост!.. Сам дурак!.. Не канительтесь там... Все, отбой!..
– Не дрейфь, малахольный, – повесив трубку на рычаг, без прежней агрессивности обратился он к всхлипывающему, полуживому от страха Млечному Пути. – Если ты не врал, останешься жив-здоров. Вадим убогих не обижает!
Вскоре по мраморной лестнице спустились два дюжих молодых человека в таких же, как у «шкафа», костюмах, взяли Леонида под локти, в мгновение ока вознесли на второй этаж и завели в просторный светлый кабинет с узорчатым пушистым ковром на полу, изящной финской мебелью, огромным аквариумом до самого потолка, в котором важно плавали причудливые тропические рыбы, и широким, чисто вымытым, незашторенным окном с пуленепробиваемыми стеклами. В глубине кабинета за письменным столом сидел поджарый, средних лет мужчина в темном вязаном свитере.
– Оставьте нас, – оторвавшись от бумаг, негромко произнес он. Охранники безмолвно удалились. Внешне Арсеньев был очень похож на покойного старшего брата – те же мужественные волевые черты, тот же раздвоенный подбородок, те же синие глаза, но, в отличие от Олега, лицо Вадима уродовала печать какой-то дикой, варварской свирепости. Встретившись с ним взглядом, Киселев непроизвольно содрогнулся.
– Ты вроде болтал насчет кассеты? – не повышая голоса, спросил Викинг.
– Д-д-да! – пискнул Млечный Путь.
– Откуда она у тебя?
– Сашка... Клоп... просил... п-передать... если... его уб-бьют. – Хотя Вадим не проявлял признаков враждебности, Киселева колотила крупная дрожь, язык заплетался, по спине стекали ручейки пота.
– Значит, Клопа убили? – продолжал между тем расспрашивать Викинг.
– Д-д-да!
– И ты принес кассету?!
– П-п-принес!
– И что на ней записано?
– Н-не знаю! К-клянусь, н-не знаю!
– Гм-м, ну давай ее сюда. Послушаем. – Арсеньев-младший упруго поднялся из-за стола. – Ты присядь, отдохни пока, – предложил он Киселеву, указывая на кожаное кресло возле окна...
Викинг вернулся спустя час. Лицо Вадима побелело, на скулах катались желваки, губы сжались в узкую полоску, а синие глаза горели столь страшным смертельным огнем, что Млечный Путь едва не грохнулся в обморок.
– Выходит, Сашка Клоп сдох? – сквозь зубы переспросил Арсеньев-младший.
– И-и-и-и!!! – окончательно обезумевший от ужаса Леонид закрыл лицо ладонями.
– Не ссы, ты мне не нужен. Можешь идти! – глухо, словно сквозь вату, донесся до него мрачный голос Викинга.
Киселев робко поднялся и, втянув голову в плечи, попятился к дверям.
– Погоди, чуть не забыл, – вдруг, спохватившись, сказал Вадим. – Вот возьми. – Он вытащил из кармана и протянул Млечному Путю комок смятых сторублевых купюр. – Теперь свободен!
Выбежав сломя голову из офиса «Везувия», Леонид на одном дыхании промчался пять кварталов, потом остановился в первой попавшейся подворотне, отдышался, пересчитал деньги и, начисто позабыв недавние страхи, расплылся в широкой счастливой улыбке. Тысяча восемьсот рублей являлись для нищенствующего слабоумного бомжа Киселева действительно царским подарком!
Сегодня Константину Ивановичу впервые за много лет привиделась во сне картина из далекого тюремного прошлого. Он стоял посреди разгромленной пресс-хаты, вокруг валялись стонущие, покалеченные ссученные, козлиный главарь, широко разинув фиксатую пасть, призывал на помощь «граждан начальников». Неожиданно из-под паханской шконки выполз забившийся туда с самого начала пятый козел – лупоглазый, неряшливый, небритый. Он вынул из кармана черную гадкую крысу, опустил ее на пол, указал пальцем на Дерюгина и хрипло скомандовал: «Фас!» Крыса начала стремительно расти, в считанные секунды сделавшись высотой в холке под два метра. Оскалив острые зубы, чудовище двинулось на Константина, но вдруг замерло. Между ним и Дерюгиным возник прямо в воздухе огромный сияющий золотом православный крест. Крыса попятилась назад, жалобно завизжала, повалилась на спину, засучила лапами и издохла... Константин Иванович открыл глаза. Большие настенные часы показывали полночь. «А сон-то вещий[63], – поднимаясь с постели, подумал бывший спецназовец. – Крыса скорее всего посланный по мою душу убийца. Раз не сработал вариант номер два – «унизить, растоптать морально», значит, пресс-секретарь Крымова неминуемо прибегнет к последнему «мокрому» аргументу! Одного не пойму – при чем тут пятый, недобитый козел? А, ладно, разберемся!»
Быстро одевшись, Дерюгин на миг замер. В доме незримо ощущалось чье-то постороннее, враждебное присутствие. Более того: обострившийся до предела слух уловил отчетливый скрип половицы на первом этаже. «Крыса уже рядом», – понял Константин Иванович, ловко свернул рулоном матрац и накрыл его одеялом так, что в темной комнате создалась полная иллюзия, будто на кровати лежит укутанный с головой спящий человек. Затем, встав сбоку от двери, Дерюгин принялся поджидать убийцу. По прошествии двух-трех минут дверь осторожно отворилась. В спальню бесшумно проник кряжистый, среднего роста человек с бельевой веревкой наготове и напряженно уставился на постель. «Собирается имитировать самоубийство! – догадался Константин Иванович. – Набросит спящему петлю на шею, рывком затянет и подвесит бесчувственное тело, допустим, на люстре! В результате у жертвы ни ссадин, ни синяков... Следы борьбы в комнате отсутствуют. Милиция со спокойным сердцем закрывает дело[64]. Грамотный, мерзавец!»
Между тем незваный гость, так и не распознав подлога, крадучись, на цыпочках двинулся к кровати. Бывший офицер спецназа действовал решительно и молниеносно. Прыгнув сзади на убийцу, Дерюгин левой ладонью захватил запястье его правой руки, резко отвел назад, с силой рванул вверх, к затылку, а правым предплечьем нажал на локоть атакованной конечности. Громко хрустнуло вывихнутое плечо. Незнакомец согнулся, выронил веревку и сдавленно замычал. Развивая успех, Константин Иванович ударом ступни в подколенный сгиб поставил «кряжистого» на колени, отпустил захваченную руку и жестко, без замаха рубанул ребром кулака по артерии, питающей кровью мозжечок[65].
Массивная туша, моментально обмякнув, уткнулась лицом в пол. Нащупав пульс, Дерюгин убедился, что незваный гость жив, и, включив свет, сноровисто обыскал поверженного противника. Он обнаружил ключи от машины, паспорт на имя Купцова Феликса Владиленовича, 1958 года рождения, а также «ТТ» с полной обоймой и патроном в патроннике. Поразмыслив секунд пять, Константин Иванович извлек из пистолета все заряды, ссыпал их в карман, сунул туда же паспорт, уселся на стул, положил ствол на колени и в ожидании, пока незадачливый киллер очухается, неторопливо прикурил сигарету...
* * *
Произошедшее явилось для матерого мокрушника Купцова полнейшей неожиданностью. Памятуя об участи, постигшей ныне покойных Валентина Флярковского, Глеба Соскова, Семена Сиволапова и Эдуарда Шершнева, он, естественно, не считал Дерюгина слабаком. Вместе с тем убийца был безоговорочно уверен в своих киллерских талантах и ни на миг не допускал возможности осечки. Недаром в народе говорят: «Если бог решает кого-нибудь покарать, он лишает его разума!» Очнувшись, Купцов, медленно приподняв голову от пола, увидел вооруженного его собственным пистолетом Дерюгина, с натугой припомнил недавние события и заскрежетал зубами в отчаянии.
– Присаживайтесь, Феликс, потолкуем, – ровным голосом предложил Константин Иванович.
Охая от боли в вывихнутом плече, убийца с трудом принял сидячее положение.
– Задворенко прислал? – полувопросительно-полуутвердительно произнес Дерюгин.
– Да, – чувствуя бессмысленность любых запирательств, глухо отозвался Купцов.
Внезапно Константин Иванович вспомнил вещий сон об уцелевшем прессовщике, натравившем на него крысу-монстра, пристально всмотрелся в пленного мокрушника, чертами лица действительно чем-то напоминавшего крупного грызуна, и, обуянный смутным подозрением, требовательно, напористо спросил:
– Кто таков Задворенко на самом деле? Какое отношение он имеет к пресс-хате «крытой» тюрьмы города «...»? Ведь имеет, да? По глазам вижу, ты в курсе! Отвечай! Живо! Не упускай последнего шанса на спасение!!!
Убийца обалдел. Феликсу показалось, будто взгляд Дерюгина подобно рентгеновским лучам пронизывает его насквозь.
– Последний шанс! – подчеркнуто повторил Константин Иванович, направив дуло «ТТ» точно в переносицу Купцова.
– Хорошо, хорошо, не стреляй! – забормотал деморализованный киллер и поспешно выложил историю превращения пресс-хатовского козла Мишки Лимона в поднарного петуха Однако-Ляльку, а потом в «сверхдоверенное лицо» олигарха Крымова, скандально известного телеведущего господина Задворенко.
– Так вон оно в чем дело! – внимательно выслушав откровения Феликса, холодно рассмеялся Дерюгин. – А я-то гадал, отчего физиономия телепрессовщика Задворенко кажется мне столь знакомой! Где я раньше встречал эту шушеру? Оказывается, в тюряге! Шустро он тогда под нары юркнул! Гм-м, напрасно я пожалел Лимона! Пожалуй, стоило вытащить гаденыша из-под шконки и... по крайней мере поганый язык вырвать!
– Значит, ты тот самый Вояка? – ошалело вытаращился Купцов. – Черт подери! Знал бы раньше, не сунулся бы сюда ни за какие коврижки! Хотя... ты вроде обещал подарить мне жизнь в обмен на откровенность? Или... соврал? – В глазах убийцы отразилась смертная тоска.
– Нет, не соврал, – отрицательно покачал головой Дерюгин. – Раз обещал подарить... подарю! Но сначала ты организуешь мне встречу с Задворенко, то бишь с Лимоном-Однако-Лялькой. Заманишь козла в ловушку. Прямо сейчас! Сумеешь?
– Да, – поразмыслив с полминуты, утвердительно кивнул Феликс. – Дай телефон!
Не поднимаясь со стула, Дерюгин бросил ему на колени мобильную трубку. Здоровой рукой киллер набрал номер.
– Здорово, Михаил! – дождавшись задворенковского «але», возбужденно выпалил он. – Есть для тебя приятнейший сюрприз!.. Да, справился... Нет, пока жив! А вот почему... Дерюгин, в натуре, тот проклятый Вояка, разгромивший вашу пресс-хату! Отвечаю за базар!.. Конечно, допросил... с пристрастием! Тут, красавец, связанный валяется! В доме, кроме нас, никого... Желаешь подъехать? Лично пообщаться? Ха-ха, прекрасно понимаю твои эмоции! Сколько? Час?! Ладно-ладно, больше не трону! Он твой по праву! Мы в спальне на втором этаже! Все, жду!..
– Прискачет через час! – отключив телефон, преданно отрапортовал Дерюгину Купцов. – Козлик вне себя от счастья! Аж соплями захлебывается! Надеется сполна поквитаться с тобой за прошлое!
Константин Иванович окинул убийцу долгим изучающим взглядом, встал, прошелся по комнате, будто бы невзначай уронил пистолет на кровать, рядом с левой рукой Феликса, рассеянно повернулся к нему спиной, неторопливо сделал два шага прочь и проворно обернулся. Перекошенный в гримасе дьявольской злобы, Купцов остервенело давил пальцами на спусковой крючок разряженного «ТТ».
– Горбатого могила исправит! – с искренним сожалением произнес бывший спецназовец и, брезгливо сморщившись, страшным боковым ударом ноги в висок отправил гнилую душу мокрушника прямым рейсом в геенну огненную. Затем он наклонился, приложил палец к сонной артерии Феликса, удостоверился в отсутствии пульса, взвалил труп на плечо, вынес во двор, погрузил в багажник своей «Нивы», уселся за руль и отправился к расположенному в пяти километрах от дома водохранилищу. Затормозив возле того места, где обычно удили рыбу местные жители, Дерюгин извлек тело из багажника, бегом отнес к самой дальней от берега полынье, спустил мертвого киллера под лед, бросил следом пистолет, ключи, патроны, вернулся к «Ниве» и через десять минут был снова дома. Машины, на которой приехал Купцов, в ближайших окрестностях не наблюдалось. Очевидно, покойный Феликс предусмотрительно оставил ее подальше от усадьбы, дабы шумом мотора не спугнуть ненароком жертву. «Пес с ней, с таратайкой убийциной, – устраиваясь в спальне на втором этаже поджидать Задворенко, подумал Константин Иванович. – До утра все равно не достоит! Обязательно угонят да на запчасти разберут. Народ в округе ушлый, палец в рот не клади!
* * *
Узнав от Купцова о «пленении» Вояки, Михаил впал в состояние, сравнимое лишь с гнусным ликованием демона, исхитрившегося погубить праведную христианскую душу. Задворенко скакал козлом по комнате, брызжа слюной, выкрикивал бессвязный матерный бред, восторженно хрюкал, взвизгивал и смачно хлопал себя ладонями по бедрам. В правдивости убийцы «сверхдоверенное лицо» не сомневался ни на йоту. Еще вчера, увидав избитых до полусмерти подручных, пресс-секретарь Крымова вспомнил о событиях тринадцатилетней давности, а также о сходстве фамилий, на мгновение сам заподозрил нечто подобное, однако, угнетенный страшной опасностью, исходящей со стороны «кума»-шантажиста, не дал хода развитию этих мыслей. Тем более что, по мнению Лимона-Однако-Ляльки, Вояка вряд ли мог выжить в тюрьме «с таким характером». Но теперь, после звонка Феликса, все встало на свои места.
– Попался, который кусался! – придя в чувство после всплеска дикой сатанинской радости, злорадно прохрипел Михаил. – Отольются кошке мышкины слезки! Ох отольются!!! Ты, падла, будешь подыхать о-о-очень медленно, в кошмарных муках! Уж я постараюсь! Отведу душу на полную катушку!!!
Задворенко наведался в подвал, упаковал в чемодан разнообразные палаческие причиндалы (тиски пальцедробительные, сверла зубные, иглы подноготные, щипцы, крючья, острый изогнутый серпом нож для сдирания кожи и т.д. и т.п.), положил чемодан в багажник «Мерседеса», лично сел за руль (свидетели ни к чему) и, поскуливая от нетерпения, погнал машину к усадьбе Дерюгина...
* * *
Когда под окном зарычал по-хозяйски мотор задворенковского «Мерседеса», Константин Иванович затушил в пепельнице сигарету, спустился вниз, отпер замок и встал напротив входа. Вскоре дверь распахнулась настежь. В ярко освещенный холл ввалился возбужденный, запыхавшийся пресс-секретарь «известного предпринимателя» и тупо уставился на Дерюгина. Только спустя десять секунд Михаил осознал весь ужас произошедшего, побелел как простыня, затравленно мемекнул, уронил чемодан и потной трясущейся рукой вытащил из кармана памятный читателю «браунинг». Бывший офицер спецназа даже не стал применять против столь жалкого существа изощренные приемы универсальной боевой системы. Он просто (поворотом корпуса) ушел в сторону с траектории возможного выстрела, рубанул ребром ладони по кисти сжимающей оружие руки и съездил «сверхдоверенному лицу» кулаком по уху. «Браунинг» упал на пол. Оглушенный Задворенко тоже. Схватив заслуженного прессовщика за шкирку, Дерюгин отволок его подальше от входа, бросил в угол, вернулся к дверям, поднял пистолет, раскрыл чемодан и протяжно, изумленно присвистнул:
– Ну и ну! – с глубочайшим отвращением произнес Константин Иванович. – Богатая коллекция мерзостей! Любой маньяк-потрошитель от зависти загнется! Ты, оказывается, патологический садист типа афганских моджахедов или современных «борцов за независимость Ичкерии»! Придется тебя шлепнуть! Такие выродки не должны небо коптить!
– Не на-а-адо!!! – встав на колени и воздев руки к потолку, слезно взмолился Михаил. – Я исправлюсь! Матерью клянусь!!!
Дерюгин презрительно фыркнул, тщательно прицелился в голову Задворенко, но в последний момент передумал и медленно опустил ствол.
– Печать смерти на лице[66]! – еле слышно прошептал он. – Не стоит самому мараться... Подонок явно не жилец!
– А?! Чего вы говорите?! – встрепенулся пресс-секретарь Семена Афанасьевича.
– Не твое собачье дело! – отрезал бывший спецназовец. – Короче, так... Если хочешь выйти отсюда живым – надиктуешь на видеокамеру все, что знаешь о преступлениях Крымова. Не забудь и собственные подвиги. Или пристрелю. Выбирай!
– Я согласен, согласен! – поспешно залопотал Михаил. – Выложу все без утайки!
– Тогда пшел на второй этаж! Шевелись, сволочь!!!
Задворенко откровенничал не менее четырех часов. Ближе к утру «сверхдоверенное лицо» олигарха выдохся, уныло вякнул: «Больше ничего не знаю» – и умолк. Константин Иванович выключил видеокамеру.
– Убирайся! – отрывисто сказал он.
– Извините! Один-единственный вопрос! – набравшись смелости, пролепетал Михаил. – Зачем вам запись? Меня вы еще можете с ее помощью прищучить, но до Крымова гарантированно не доберетесь! Хоть по всем каналам телевидения данную кассету прокрутите! С Афанасьича по-любому как с гуся вода! Ведь были же прецеденты!
– Это сейчас, – неохотно ответил Дерюгин. – Я же работаю на будущее. Не век вам, вурдалакам, Россию терзать! Придет время – за все заплатите! А теперь убирайся! У меня, признаться, руки чешутся тебя замочить! – Константин Иванович потянулся к торчащему за поясом пистолету.
Не искушая больше судьбу, Задворенко пулей вылетел из комнаты, кубарем скатился вниз по лестнице, машинально подхватил по-прежнему стоящий в холле чемодан с пыточными приспособлениями, вывалился из дома, рывком распахнул переднюю дверцу «Мерседеса», плюхнулся на водительское сиденье, торопливо завел мотор и до отказа выжал газ...
Пресс-секретарь Крымова гнал машину на предельной скорости. Как ни странно, чудесное избавление от смерти совсем не радовало Задворенко. Сердце Михаила сжималось в дурных предчувствиях, а в салоне автомобиля вновь откуда ни возьмись появились призраки убиенных соратников по пресс-хате. Рядом с Задворенко вальяжно развалился Юрий Крылов с неизменной бутылью серной кислоты. Остальные угнездились позади. Правда, на сей раз привидения вели себя довольно смирно, даже голова Шамиля Удугова не материла «щэнка Лымона». Лишь от Клюйкова резко воняло нечистотами да Николай Суидзе досадливо кряхтел, постукивая концом швабры попеременно в заднее и боковые оконца. Очевидно, никак не мог устроиться с удобством – швабра мешала. Уже наполовину спятивший, Михаил старательно не обращал внимания на надоедливых мертвецов и втайне надеялся благополучно добраться до дома, но... В полутора километрах от особняка Юрий Крылов неожиданно навалился холодной тяжелой тушей на Задворенко. Тот испуганно ахнул, выпустил руль, по касательной задел бампер двигающегося навстречу джипа и врезался в фонарный столб. Капот «Мерседеса» смялся в гармошку, сам Михаил чудом остался цел-невредим, а призраки, злорадно хохоча, растаяли в воздухе. Из развернувшегося боком джипа с матерной руганью выскочили три здоровенных мужика, подбежали к виновнику аварии, с корнем вырвали покореженную дверцу и... замерли словно громом пораженные.
– Ешкин кот!!! Господин Задворенко! Вот так везение! – опомнившись, вскричал один из них со смутно знакомым Михаилу лицом и синим свирепым взглядом древнего варвара. – Ваня, Петя, вытаскивайте подлюгу из тачки да основную примету проверьте!
Две пары сильных рук бесцеремонно выбросили «сверхдоверенное лицо» олигарха на дорогу и грубо содрали с него штаны.
– Точно, есть пятно! В форме перевернутого треугольника! – удовлетворенно зарычал синеглазый «варвар». – Попался, козел пресс-хатовский!!! Ща-а-ас, падла, поквитаюсь с тобой за брата!!!
На затылок пресс-секретаря «известного предпринимателя» обрушился могучий кулак, и Михаил надолго потерял сознание...
* * *
Викинг наткнулся на Лимона-Однако-Ляльку по чистой случайности. Прослушав аудиокассету с посланием покойного «кума», он ни на секунду не усомнился в достоверности предоставленной Афанасьевым информации и воспылал неистовой жаждой мести. Весь день и большую часть ночи Арсеньев-младший провел в обдумывании различных вариантов отлова «козла поганого», выяснил заодно адрес Михаила, а ближе к утру, подстегнутый неясным предчувствием, сорвался с места и в сопровождении двух ближайших друзей поехал к загородному особняку Задворенко, сам толком не понимая зачем. Друзья, отлично изучившие буйный нрав Вадима, не возражали, хоть мысленно и ворчали. Когда же в покореженном «мерсе» нежданно-негаданно обнаружился Мишка Лимон собственной персоной, оба бандита мгновенно преисполнились благоговейным восхищением сверхъестественной прозорливостью лидера группировки, однако, зная, сколь люто ненавидит Арсеньев-младший все мало-мальски напоминающее подхалимаж, вслух своих восторгов не выражали.
– Смотри, Вадим, чемодан какой-то непонятный, – обследовав салон разбитой машины, низким, густым басом сообщил тот, кого звали Петей.
– Открой! – рыкнул Викинг.
– И-е-е-мое-е-е!!! – узрев содержимое чемодана, ошарашенно пробормотал бандит. – Мечта садиста! Ты только глянь, Вадим!!!
– Н-да уж! – рассмотрев при свете фар орудия пыток, задумчиво протянул Викинг. – Интересы у пресс-секретаря «известного предпринимателя» Крымова, прямо скажем, специфические! Небось очередную жертву истязать собирался, сука рваная... Впрочем, его арсенал нам очень даже пригодится! Применим содержимое чемодана к самому Лимону: и сверла зубные, и иглы подноготные, и тиски пальцедробительные, и щипцы, и прочий инвентарь...
– А потом? – полюбопытствовал Петя.
– Потом или привяжем за ноги к двум молодым березкам да разорвем пополам, или кожу заживо сдерем, или на медленном огне зажарим. В общем, сообразим в процессе! Давайте, пацаны, грузите козла в багажник. Надо отъехать подальше от Москвы, километров примерно за сто, в глухой лес, где нам никто не помешает. Умирать Лимону предстоит долго, не менее суток! Эта гадина мне сполна заплатит за зверское убийство Олега!
НЕ СТОЛЬ ОТДАЛЕННОЕ БУДУЩЕЕ
Места не столь отдаленные
Приговоренный Верховным судом к расстрелу, который в последний момент заменили пожизненной каторгой, заключенный номер 666, в прошлом могущественный олигарх Семен Афанасьевич Крымов, обливаясь потом в душной каменоломне, долбил киркой неподатливую скальную породу. Глаза слезились от пыли и каменной крошки, грудь разрывал сухой кашель, изможденное тело ныло от усталости, а сердце Крымова терзал животный ужас. Дело в том, что утром за завтраком зек номер 666 стянул пайку хлеба у пахановавшего в бараке бывшего телеведущего Сергея Д., субъекта злобного, психически неуравновешенного и скорого на расправу. Все бы ничего (крысятничал Семен Афанасьевич не впервой), да вот беда – его, похоже, засек некогда скандально известный думский деятель, а ныне заключенный номер 999 по прозвищу Жирик. В Думе Жирик продавался направо-налево за баксы, а в лагере стучал всем кому ни попадя. Тоже, разумеется, не бесплатно. В качестве гонораров ему кидали объедки со стола, а иногда (в особых случаях) кусочек-другой сахара. «Если засек, то однозначно заложит, мерзавец кучерявый! – в отчаянии думал экс-олигарх. – Как же мне выкрутиться? Ка-а-ак?! Ведь зарежет Сережка-беспредельщик! Стопроцентно зарежет, сволочь!»
– Попался, крысятник вшивый!!! – услышал Крымов грозный рык за спиной и, обмякнув со страху, медленно-медленно обернулся. По штольне двигался Сергей Д. с заточкой в руке. Позади барачного пахана маячил гнусно хихикающий Жирик. Тут зек номер 666 внезапно вспомнил давным-давно забытый сон, виденный им в начале декабря 1999 года. События тогдашнего сна и сегодняшней реальности совпадали с точностью до мельчайших деталей. Вот только подлинная личность Сергея во сне осталась невыясненной. Зато теперь... Тщедушное тельце Крымова покрылось мелкими пупырышками озноба. Бывший «известный предприниматель» хотел взмолиться о пощаде, напомнить неблагодарному Д., какую прорву долларов скормил он ему за «информационно-аналитические», а по сути телепрессовочные программы, но... не успел. С ревом: «Получи расчет, падла!» – Сергей прыгнул на бывшего олигарха, повалил его на спину, оседлал, придавил коленом впалый живот и, садистски урча, начал перепиливать ножом тощую шею...
* * *
Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, и Бог воззовет прошедшее.
Екклезиаст, 3, 15
1
Начальник оперативно-следственной части. В «крытых» тюрьмах чрезвычайно влиятельная фигура, фактически вторая по значению после «хозяина» – начальника тюрьмы. (Здесь и далее примеч. авт.)
2
Например, в те годы в отделения милиции спускали сверху специальные разнарядки: «выловить за день не менее такого-то количества пьяных». В результате вас элементарно могли задержать на улице, всего-навсего учуяв запах перегара. Существовали квоты на «выявление – искоренение» любителей спиртного и среди самих ментов. Так, по рассказу одного майора МВД в отставке, с его товарища сорвали погоны за распитие с коллегой бутылки шампанского в служебном кабинете по окончании рабочего дня (второй злоумышленник «счастливо» отделался строгим выговором с занесением в личное дело).
3
В 1953 году в результате массовой давки, возникшей на похоронах Сталина, по некоторым оценкам, было затоптано до смерти от одной до полутора тысяч человек.
4
Козел – заключенный, сотрудничающий с тюремной или лагерной администрацией.
5
Курят.
6
Наркотиками.
7
В данном контексте – доносят, стучат.
8
Ссученный – синоним термина «козел».
9
Изнасиловать.
10
Пересыльная тюрьма.
11
В «крытых» тюрьмах в то время существовали следующие нормы питания: если не работаешь – сидишь на пониженной пайке (в сутки четыреста граммов хлеба и черпак баланды), если выводят на работу – получаешь вечером дополнительные сто граммов хлеба. Кроме того, работающие имели возможность периодически отовариваться в ларьке, если не сами, то через осужденных с менее тяжелым режимом заключения. Таким образом, вывод камеры на работу считался большой привилегией, а невывод – суровым наказанием (подробнее см.: В.Пономарев, Е. Гончаревский. Записки рецидивиста. М., СПб.; 1997, с. 229 – 264).
12
Специально отведенное место в лагерном бараке или в тюремной камере, где живут опущенные зеки.
13
Статья за мужеложство в отношении несовершеннолетних. Предусматривала наказание до восьми лет лишения свободы.
14
Шконка – кровать, нары.
15
У закоренелых наркоманов вены настолько испорчены, что с каждым разом удачное введение в организм наркотика становится для них все большей проблемой.
16
Колоться.
17
Законах преступного мира.
18
Масть – та или иная уголовная каста. Высшая из них – вор в законе. Низшая – петух, то есть пассивный педераст, используемый заключенными в качестве бабозаменителя. Петухи бесправны, забиты и выполняют самую грязную работу.
19
Окружение авторитетного вора.
20
Это действительно смертельное оскорбление для каждого уважающего себя уголовника и уж тем более для вора в законе!
21
Чалиться – отбывать срок заключения. В данном контексте – обитать.
22
Крылов похабным образом переиначил отрывок из известной блатной песни «Мурка», который в действительности звучит так: «Здравствуй, моя Мурка, и прощай».
23
Мужеложство действительно распространено среди чеченцев. В отличие от России, там оно особо не осуждается.
24
Специальное отверстие в двери камеры, через которое заключенные получают пищу.
25
Подписаться – согласиться на предложение. В данном контексте «дать слово», отказаться от которого вор в законе по понятиям не имеет права.
26
В данном контексте – жертвы.
27
В данном контексте это не просто ругательство, а синонимы слов «козлы» и «ссученные».
28
Самодельный нож.
29
Великомученик Дмитрий Солунский в земной жизни был воином и почитается на Руси покровителем воинов. На иконах он изображается в доспехах, с копьем и мечом в руках.
30
Один из самых эффективных и опасных стилей кунг-фу (оно же ушу).
31
Довольно сильная школа карате. Правда, ее представители неважно работают руками и чересчур увлекаются «верхними» ударами ног, красиво смотрящимися со стороны, но не слишком эффективными в реальном поединке.
32
Ассоциация вовсе не случайная. Казачья шашка, пожалуй, самая страшная разновидность холодного оружия. Например, разрубить человека пополам (наискосок от ключицы до бедра) в былые времена мог каждый третий строевой казак, а уж снести голову – практически любой! За долгие века непрерывных войн казаки разработали изощреннейшую технику фехтования, которой пресловутое японское кендо в подметки не годится. О том, как рубились донские казаки, вы можете прочитать в романе Михаила Шолохова «Тихий Дон».
33
Верхняя губа – одна из наиболее уязвимых частей тела. В этом месте носовой хрящ срастается с черепной костью, а нервы расположены совсем недалеко от кожного покрова. Тот удар, который нанес Дерюгин, приводит к сотрясению мозга и потере сознания.
34
Крысятником на зонах называют заключенного, который обворовал другого заключенного, коллегу по несчастью.
35
Название вымышленное. Любые совпадения случайны.
36
В так называемых «красных» (камерах или зонах) в те времена содержались отдельно от прочих заключенных осужденные сотрудники милиции и прокуратуры.
37
То есть полная, абсолютная.
38
Стукача.
39
По окончании срока заключения.
40
В 1989 году была принята амнистия для «воинов-интернационалистов». Она касалась не только военнослужащих, получивших срок в действующей армии, но и тех «афганцев», кто совершил преступление уже на гражданке, после демобилизации.
41
Самые высококвалифицированные заказные убийства обычно выглядят как самоубийства или несчастные случаи.
42
Название вымышленное. Любые совпадения случайны.
43
Древнее орудие пытки, а именно – продолговатый кусок дерева с острыми углами, один из которых обращен прямо вверх. Пытаемого сажают на «кобылу» верхом, а к ногам привязывают груз, чтобы острый угол глубже вонзался в тело.
44
Специальное приспособление для постепенного раздрабливания костей ног. По форме действительно напоминает сапог.
45
При тяжелом сотрясении мозга у пострадавшего, как правило, наступает ретроградная амнезия, то есть он ничего не помнит об обстоятельствах травмы и предшествовавших ей событиях на ближайшем отрезке времени. Но бывают, конечно, и исключения.
46
Один из ударов карате. Наносится от себя внешней стороной сжатого кулака (иногда предплечьем). В данном случае Воронин значительно усилил удар разворотом корпуса в сторону атаки.
47
Пожалуй, самый мощный из «ножных» ударов карате. Наносится в бок или назад пяткой или ступней.
48
См.: Генрих Сансон. Записки палача. Луганск, 1993; т. 1, с. 157.
49
По одним сведениям, это широко распространенное в наши дни высказывание изначально принадлежит Сталину, по другим – то ли Ленину, то ли Троцкому. Впрочем, какая разница! Все они одним миром мазаны!
50
Выражение заимствовано из знаменитой басни И. А. Крылова «Стрекоза и муравей», а именно из следующей строфы:
Потемнело чисто поле,
Нет уж дней тех светлых боле,
Где под каждым ей листом
Был готов и стол и дом.
51
Надо отдать должное, некоторые «кумовья» действительно являются превосходными психологами. А если хорошо знаешь душу человека, то разглядишь ее под любой маской. Что и произошло в вышеописанной ситуации.
52
Викинги – древнескандинавские морские разбойники. Прославились исключительной воинской храбростью и не меньшей жестокостью. Не давали пощады врагам, но и сами ее не просили. Нападали не только на торговые суда, но и на прибрежные поселения. Они никогда не сдавались в плен, предпочитая умереть в бою. Дерзкие набеги викингов наводили панический ужас на всю тогдашнюю Европу.
53
«Слепой» агент – человек, которого спецслужбы (иногда милиция) хитроумно используют для достижения своих целей без его на то ведома и тем более согласия. «Слепой» агент даже и не подозревает, что он агент!
54
Задворенко, естественно, произнес настоящее название города, но мы его обозначим просто «...».
55
Жаргонное наименование внутренних органов человека.
56
«Черные риэлторы» – преступники, специализирующиеся на грабительском захвате и последующей продаже квартир. Действуют они следующим образом: через наводчиков (паспортисток, служащих жилконтор или сотрудников милиции) выявляют потенциальных клиентов – так называемых «енотов». Это одинокие алкоголики, старики или просто сильно нуждающиеся люди. Получив информацию о «енотах», «черные риэлторы» старательно обрабатывают жертву: входят в доверие, уговаривают подписать необходимые документы, а затем помогают «еноту» исчезнуть. Часто беднягу просто убивают (подробнее см. мою повесть «Нехорошая квартира» в сборнике повестей под общим названием «Развод лохов»).
57
Кстати, в средние века подобного рода пятна считались печатью дьявола. От обычных родимых пятен они отличались именно нечувствительностью к боли. Подозреваемому в сношениях с нечистой силой завязывали глаза и кололи в эти пятна, которых иногда бывало несколько, серебряными иглами. Причем испытуемый (если подозрения оправдывались) не мог сказать, куда его укололи и укололи ли вообще. (См.: Я. Шпренгер, Г. Инститорис. «Молот ведьм».)
58
Прорыв язвы через стенку желудка. На фоне острой внезапной боли происходит извержение содержимого желудка в брюшную полость. При отсутствии срочного хирургического вмешательства возможен смертельный исход.
59
Необходимо отметить, что господин Крымов абсолютно не знает нашей истории. На самом деле все лучшие русские воины и полководцы являлись глубоко верующими православными христианами. Некоторые из них даже причислены к лику святых, как, например, знаменитый Илья Муромец (вполне реальная историческая личность), крестивший Русь и наголову разгромивший хазарский каганат князь Владимир Красное Солнышко, князь Дмитрий Донской, князь Александр Невский... Всемирно признанный военный гений генералиссимус А. В. Суворов ни одного дела не начинал без молитвы, тому же самому учил своих солдат и за всю жизнь не проиграл ни единого сражения. Суворов побеждал везде и всегда, причем с минимальными потерями в личном составе. В частности, в период Итальянского похода Суворова в 1799 году на одного погибшего русского приходилось шестьдесят убитых французов. Выдающийся русский военачальник советской эпохи маршал Г.К. Жуков возил с собой по всем фронтам Казанскую икону Божьей матери (см. журнал «Русский дом», 1999, № 6, с. 10—11). Подобные примеры можно приводить до бесконечности.
60
Каратистский удар ногой сбоку. Наносится носком или подъемом.
61
Так называемый кэн-гери. Наносится от лодыжки снизу вверх в основном за счет разгиба колена.
62
Название вымышленное. Любые совпадения случайны.
63
Большая часть снов – естественное следствие возбужденного воображения человека. Некоторые – результат общения с потусторонним миром, часто инфернальным. Бесы либо врут с целью обольстить, ввести в заблуждение, либо измываются над уже принадлежащей им душой. Однако бывают и действительно вещие сны, от бога. Поэтому, согласно учению православной церкви, к снам нужно относиться осторожно – не принимать и не отвергать их. Тем не менее иногда вещий сон все-таки можно отличить от прочих. Дело в том, что нечистые духи способны принимать любое обличье, кроме православного креста. Таким образом, если вы видели во сне православный крест, значит, этот сон точно от бога! (Подробнее о христианском отношении к снам см.: «О сновидениях». М.; Издательство Московской патриархии, 1998.)
64
Подобный случай описан в моей повести «Бойцы», опубликованной в сборнике повестей с твердым переплетом под общим названием «Гладиатор».
65
Это очень опасный удар, приводящий к длительной потере сознания. Во многих случаях возможен смертельный исход.
66
У людей, которым предстоит скоро погибнуть насильственной смертью, действительно зачастую появляется на лице так называемая «печать смерти» (особое выражение лица, которое невозможно описать словами). Это могут подтвердить некоторые побывавшие на войне солдаты, а именно те из них, кто обладает от природы сложной, утонченной психикой. Подобный конкретный пример приводит участвовавший в чеченской войне 1994—1996 годов офицер спецназа ГРУ (см. журнал «Русский дом», 1999, № 3, с. 14 – 15).