Глава 1

– Опять ужасы? – спросил Вербин, разламывая булочку над пластиковым стаканчиком дымящегося кофе.

Он уже собирался поднести ее ко рту, но остановился на полпути.

– Ты к зеркалу подойди, – посоветовал сидящему напротив, откусил и уже с набитым ртом пробурчал: – На добермана похож. После вязки.

Машинально послушавшись совета, Макаров с трудом выбрался из-за стола и подошел к висевшему на стене зеркалу.

Вербин был прав. Вид ни к черту. Красная от лежания на столе щека, взъерошенные волосы и глаза, еще не отошедшие ото сна. Мутные, как само кабинетное зеркало.

– Опять она?

Не отвечая, Макаров вернулся за стол.

– Что по делу Вирта? – глухо спросил он, пытаясь прийти в себя и бессмысленно перекладывая на столе бумаги. После перемещений листок с сообщением от агента оказался свернутым в трубочку в канцелярском наборе, а письмо матери переместилось в алфавитную книгу задержанных районных негодяев.

Внимательно проследив за всеми пертурбациями на столе Макарова, Вербин дал еще один дельный совет:

– Саша, ты уже маму на ходу теряешь. Сначала очнись, потом и о делах поговорим. Булочку будешь? У меня их три.

– Что по делу Вирта? – упрямо повторил Макаров, стряхивая с себя остатки кошмара.

Разочарованно отложив в сторону булочку и с жалостью глянув на остывающий кофе, Вербин полез обеими пятернями в карманы костюма – за сигаретами и блокнотом.

– Есть новости. Старушка напротив видела мужика в кожаной куртке, который в день убийства Андрея Вирта выходил из его квартиры.

– Что за фразеологизм – «старушка напротив»? Там что, еще было несколько старушек вокруг мужика в кожаной куртке? – Макаров взял кофе и с удовольствием приложился к стаканчику.

– Не ерничай, Саша, – с укором заметил Вербин. – Ты прекрасно понимаешь, о чем речь. «Старушка напротив» – значит соседка, чья дверь расположена напротив квартиры Вирта.

– А я и не ерничаю. – Спокойный Макаров был как всегда неумолимо логичен. – Я спрашиваю, потому что во время осмотра и опроса свидетелей я не заметил на двери напротив дверного «глазка».

– Я и не говорил, что соседка видела его в «глазок». Она спускалась по лестнице от своей знакомой, с которой она уже шестой год подряд переживает кошмар в «Санта-Барбаре». Услышав, что у Вирта открылась дверь, она приостановилась и глянула, перегнувшись через перила. Из квартиры бизнесмена вышел мужик, осторожно прикрыл за собой дверь и, стараясь не топать, спустился. Кофе оставь…

28 мая 2001 года в квартире известного бизнесмена Вирта было совершено тяжкое не только по статьям Уголовного кодекса, а по общечеловеческим меркам преступление. Мать Андрея Вирта приехала к нему домой, чтобы поздравить с Днем пограничника. Хотя бывшему стражу рубежей Родины за неделю до упомянутого события стукнуло сорок, мама обязательно поздравляла сына с праздником. В семье обычного ветерана погранвойск этот праздник ознаменовывается скромными поздравлениями. Те, кто побесшабашнее, надевают на полысевшие головы зеленые дембельские фуражки, натягивают дембельские кители и совершают броуновское движение по городу. От новогодних елок их отличает только то, что елки не умеют пить и драться с милиционерами. Но праздник погранвойск проходил в семье Вирта совсем иначе. Это был лишний повод собраться за столом с норвежской семгой, олениной и губами лося за рюмкой-другой «Хеннеси» и потолковать за жизнь.

А жизнь Андрея Вирта била ключом. После армии устроенный тестем на работу в таксопарк, Андрей колесил по городу, сшибал левый рубль и приторговывал дефицитной в ночное время водкой. Через год появились новенькая «ВАЗ»-»копейка», мебель и прочее. Деньги пошли шальные, как и вся его жизнь. Проституток Вирт подбирал на дорогах в качестве клиенток. Что такое для таксиста начала восьмидесятых червонец? Копейка. Ровно столько и стоило получить триппер. По этой же таксе лечение триппера стоило несколько копеек. Гораздо дороже обходилась ругань с женой. И если жена по своему малодушию эти дела как-то еще терпела, то нахождение в семье триппероносца не смог вытерпеть тесть – начальник таксопарка.

– Теперь на дорогах е…ть будут тебя, – прекрасно понимая реальность будущего, предсказал он зятю.

И последний остался без работы, квартиры и жены. Но с новенькой «копейкой». В другой таксопарк Вирта не взяли – работа тестя. Он принялся искать место, где его всегда окружали бы друзья, работа была бы «блатная» и о куске хлеба задумываться бы не приходилось.

Должность, включавшую все вышеперечисленные условия, он нашел уже через месяц – два года трудился в качестве хлебореза в колонии общего режима на Урале. Загремел он на «общак» после квартирной кражи. Со звонком он вышел, но этот звонок оказался лишь звонком на перемену. Через полгода прозвенел второй, на следующий урок. Пять лет «строгача» в Красноярском крае за очередное «хищение личного имущества», после которых Вирт еще полгода ходил и обнюхивал себя, убеждаясь, что пихтовый запах кедровой делянки выветрился навсегда.

Наступили девяностые, а с ними – новые возможности. Теперь уже Вирт по-глупому не попадался. Сколотил бригаду, но не строительную. Виртовские отморозки шерстили рынки, кооперативы, кустарей, а бригадир со смехом вспоминал свою «копейку», притормаживая новенький «мерсачок» около ресторанов и бросая ключи мальчикам при стоянках. «Стрелки»-перестрелки, «разводы», «толковища», и вскоре сами собой нарисовались головокружительные перспективы. Среди братвы стали ходить разговоры о том, что город крупный, мол, беспредел в стране и среди братвы, и не пора ли, в натуре, собирать «воров» для коронования нашего? Базары базарами, и беспонтовые речи «бригадных» и слушать бы никто не стал, если бы такие же мысли не бродили в головах самих воров.

И был день…

Под Анапой, на территории чудной по красоте турбазы, среди трелей певчих птиц, вдруг зазвучала милая южным краям речь.

– Дело правильное, братва, – говорил представитель из Ставрополья, – беспредел повсюду. В зонах «воры» толковые страдают, режут их, как скот. Ссученных словно специально плодит воля. Молодняк отмороженный, лишь рожки прорежутся, сразу бодаться. Старших не уважают, против «закона» прут, свои порядки устанавливают. Администрация с «хозяином» их под себя подбирает, и нас же прессуют ими. Грамотно. А все почему? Да потому, что на воле порядка нет. В стране бардак, рулить некому, отморозков развелось пруд пруди, и подобрать их некому. Вот город Слянск, к примеру. Сколько у тебя в городе, Вирт, «бригад» неприкаянных мотается?

– Около тридцати, – подумав, ответил Вирт.

– Во, бля! А сколько из них в «общак» вносит или просто братву на зонах «греет»?

– Половина.

– Понятно, да?! А, люди уважаемые, вам понятно? – обратился к сидящим вор из Ставрополья. – Половина! А остальные что? Деловые, что ли?

– А что ж ты у себя порядок не наведешь? – нахмурился Веня Поп из Орловской области.

– А как он его наведет?! Он кто сейчас? Власть ему не дана нами, а примени он ее, мы же у него за это и спросим.

Долго еще шли пересуды, и все уже близилось к тому, чтобы разрешиться положительно, но закончилось все буквально за пять минут и совсем не положительно. Во всяком случае, для Вирта, который месяцем раньше внес в «общак» сто двадцать тысяч долларов. От себя. Для всех – благой жест, а для Вирта – какая-никакая, а подмога в деле нынешнего собрания. А закончилось это так. Выслушав всех, встал доселе молчавший старый вор Степной.

– Слушаю я вас и удивляюсь. И поражаюсь тому, как меняются времена и во что превратился «закон». Раньше, если ты хоть день работал за зарплату али трудодень, али с бабой в сельсовете тебя власть зарегистрировала, и базара такого бы не стояло. Кто ж тебя, душевного, «коронует», ежели ты на власть горбатился и она тебе, вору, копейку за труд подавала, как нищему? Да мыслимое ли это дело было?! Да лилось ли крови столько тогда среди воров?! Упаси тебя господи к вору пальцем прикоснуться! Упаси господи, чтобы вор на «кичу» попал не за кражную статью! «Забакланился» хоть раз по «хулиганке» – пиши пропало. Сшибут «корону», как рога с коровы! Не западло нам тогда одно было – когда немец, сука, к нам полез да матерей наших с отцами убивать стал, на фронт пойти. А чтоб в мирное время служить – пиши пропало. А сейчас вы что сотворить хотите? Уважаю «толковище» я и соглашусь со всем, что решено будет, но право голоса имею и этим правом воспользуюсь. – Степной повернулся к Вирту. – Ты чем до первой ходки занимался? Как хлеб добывал и с кем делился?

Зная авторитет Степного и других старых «воров», Вирт понял, что дело его худо.

– Молчишь? Знаю почему. Вину свою чуешь. Блядовозом ты, браток, работал да спиртным спекулировал. Государство тебе за твое пресмыкательство перед ним деньгу платило да премиями поощряло. Не так? Я-то, старый, перед «толковищем» справочки навел нужные, что за птица к нам летит. С администрацией твоей на работе побеседовали людишки…

«Старый хер!.. – помертвел от ненависти к тестю Вирт. – Убью, падла!»

Воры как-то сразу посуровели.

– А служил ты где, брат? – И, уже обращаясь к остальным присутствующим: – Да господь с ним, если уж времена такие поганые пошли, что и бывшие пионеры да комсомольцы ворами становятся, да и служивые тоже! Бог с ним! Но ты-то где служил?

– На границе, – ответил Вирт.

А когда догадался, о чем речь, остолбенел от ужаса.

– Ты же сам говорил, – как-то уже неубедительно встал на защиту Вирта ставропольский, – что страну защищать не западло…

– Не западло, когда враг душит и спасения нету. А он границу защищал. Да, защищал. Но погранвойска, братва, это войска КГБ! Вы что сотворить с воровским миром хотите?! Сталинских лагерей вы не знаете! НКВД, КГБ – одним миром они, братва, мазаны.

На том и порешили. Это был первый и последний раз, когда Вирт присутствовал на сходке воров. А через несколько лет он стал президентом довольно крупной компании по продаже горюче-смазочных материалов. Между тем он не забывал и про прежние дела, держа под неусыпным оком приличную группировку, занимающуюся вымогательствами у риэлтерских, строительных и транспортных фирм.

…28 мая 2001 года мама Андрея Викторовича Вирта, главы ОАО «Сибмас», пришла к нему в гости в квартиру 6 дома 10, расположенного на улице Береговой, и, зайдя в открытую входную дверь, а следом – в комнату, потеряла сознание.

Вирт лежал на полу в луже собственной крови. Все бы ничего – все убиенные лежат в луже собственной крови, и ничего удивительного в том нет. Кровь, она такая же жидкость, как и всякая другая, и обладает свойством вытекать вследствие нарушения оболочки сосуда. Но в данном случае оболочка была не нарушена, а просто разрушена. Такое с человеком мог сделать только уссурийский тигр. Но поскольку до уссурийской тайги было далековато, а тигры в Слянске не водятся, то следственно-оперативная группа была вынуждена признать, что с жертвой все-таки поработал человек. Лицо трупа и его тело были обезображены, и складывалось впечатление, что все увечья носили прижизненный характер.

Так закончил свой жизненный путь Андрей Викторович Вирт.

Была лишь одна деталь, которую при осмотре места происшествия не смогли заметить ни следователь – молоденькая девушка-лейтенант из прокуратуры, ни опера, ни эксперт. На эту деталь обратил внимание лишь начальник «убойного отдела» областного ГУВД Александр Макаров. И в то время, пока следователя рвало в ванной, а ребята из районного отдела, посвистывая, рассматривали на стенах шестикомнатной квартиры картины Шилова и иконы XVI века, Макаров подошел к столу, на котором стояли нетронутыми приготовленные к празднику яства, и наклонился. Скрываясь за выступающим краем тарелки, лежал маленький бесцветный камень. Саша катнул его пальцем в свою сторону и, подняв на уровень глаз, произнес:

– Перов, ты, кажется, хвастал, что у тебя дед – ювелир?

Он сунул камень в карман.

– Разберемся…

Больше ему здесь делать было нечего. Теперь интерес представляли лишь результаты поквартирного обхода и экспертизы…

– Не оставлю я тебе кофе, – ответил Макаров. – У тебя есть еще пакетик.

– Нету, – с честными глазами соврал Вербин. – Я один покупал.

– Не лги всуе. Ложь отталкивает от человека окружающих. Купил три большие булочки и к ним один пакетик кофе? Кстати, ты булочку обещал.

– Ну, слава богу! – обрадовался Вербин. – Теперь вижу, что проснулся! Жор его пробрал… Так вот, о мужике… Бабушка, а ее зовут Маргарита Николаевна, описывает человека среднего роста, сорока—пятидесяти лет, волосы с проседью, глаза, говорит, то ли серые, то ли зеленые, коричневая куртка прямого покроя, черные брюки – «джонсы», под курткой серый свитер. Все.

– Это все она рассмотрела, перегнувшись через перила? Сколько у нее было времени? Секунда?

– Я тоже на этом заострил внимание. Показалось, что старушка играет в полицейского Круза. Но она все объяснила. Оказывается, она тридцать два года работала вахтером в женском общежитии. Сечешь? Она любого кобеля, раз увидев, сто лет помнить будет. Хоть представляешь, что такое женское общежитие?

– Во сколько закончилась сегодня серия «Санта-Барбары»?

– Как и всегда, в семнадцать ноль-ноль.

– Труп обнаружила мать Вирта в восемнадцать часов. Или что-то около этого… – Макаров задумчиво посмотрел на старшего опера. – Судмедэксперты утверждают, что смерть Вирта наступила между семнадцатью и восемнадцатью часами.

– Все по времени сходится.

– Или почти все.

– Что ты имеешь в виду?

– Сколько нужно времени, чтобы изувечить труп да еще успеть покопаться в вещах жертвы?

На этот раз Вербин удивился по-настоящему. Макаров вынул из кармана куртки камень и положил на стол перед подчиненным.

– Что это?

– Отвечаю: камень. Предугадывая последующие вопросы, объясняю. Камень, по всей видимости, драгоценный. А раз так, то он обязательно должен быть алмазом, потому что я, хоть и не геолог, могу точно сказать, что в квартире криминального авторитета Вирта прозрачный камень мог называться только алмазом. Не думаю, что его могли заинтересовать другие камни, схожие по строению с алмазом, но не имеющие его свойств. Точнее – его цены. Вирт не геолог, Вирт – бандит.

Вербин изумленно посмотрел на начальника:

– Когда ты успел все рассмотреть?!

– Зато я не успел рассмотреть картины на стене, – многозначительно проговорил Макаров. – Кстати, по иконам и живописи выдали ориентировку в райотделы и в область?

– Выдали, – смутился Вербин. – Зато я не забираю вещдоки с места преступления.

– А это не вещдок, и в данном случае помочь этот алмаз может только нам, а не следователю.

– А как потом объяснять его отсутствие в деле? Когда убийца даст полный расклад?

– Вот когда, друг Вербин, ты задержишь и расколешь убийцу, жена Вирта вспомнит, что вместе с мусором после уборки, возможно, выбросила в помойное ведро и какой-то камень. Ей, собственно говоря, до этого будет? А во-вторых, как следователь объяснит присутствие в вещдоках этого камня? Почему она его изъяла в качестве вещественного доказательства? Потому что ей майор Макаров сказал, что камень лежал на столе? Тогда нужно изымать еще и столовое серебро со стола, потому как оно наверняка ворованное, и сервиз «Мадонна», да заодно поинтересоваться, откуда у Вирта контрабандная белужья икра. Девчонка и так без году неделя работает, не хватает, чтобы ее еще из-за дурака Макарова куда подальше списали.

– Как будто ты не знаешь, кто в прокуратуре главный…

– А ты отдавал камень на экспертизу? – поинтересовался Вербин и, глядя в лицо Макарова, сам и ответил. – Нет, я думаю… Тогда с чего ты взял, что камень – алмаз?

– Я сам провел экспертизу.

– Ты что, ювелир?..

Вместо ответа Макаров подошел к стенному шкафу, вынул из него молоток, положил камень на подоконник и с размаху опустил молоток на бриллиант. На молотке и подоконнике остались едва заметные вмятины. Камень лишь скатился на пол и глухо застучал по паркету.

– Вот и вся экспертиза… – кряхтя, поднял его с пола Александр. – Итак, что мы имеем на данный момент? Убийца, возможно, человек с психическими отклонениями. Ненавидел Вирта – два…

– Почему?

– Непонятно слышать этот вопрос именно от тебя, учитывая обстоятельства. Напомнить картину в квартире Вирта? Такие увечья наносятся не в качестве самозащиты и не ради заказного убийства.

– Я имею в виду, что они могли поссориться за столом и…

– …второй разделал Вирта, как тушу на рынке? Из-за чего же так можно поссориться? А, Вербин? – Макаров посмотрел на часы. – Черт, к начальнику опаздываю!.. Боюсь, я переживу сейчас то же, что Вирт! Слушай и записывай!

Вербин завис над блокнотом, а Макаров, шагая по кабинету, рубил короткими негромкими фразами.

– Первое. Опросить жену Вирта на предмет опознания камня. Второе. Дать ориентировку по «нарисованному» соседкой мужику в коричневой куртке. Третье. Пошлешь Старикова по психиатрическим лечебницам. Пусть выяснит обо всех, кто выходил из них за последний месяц. Понимаешь, Серега, Вирта искать не нужно было, он был всегда на виду и замочить его можно было в любой момент! А замочили именно 28 мая! И замочили так, словно копили злобу сто пятьдесят лет! Понимаешь?! Значит, этот убийца не просто выжидал, его что-то держало… Или кто-то держал. Второе – вернее… Четвертое. Пошлешь Саморукова в УИН. Пусть сделает выборку всех недавно освободившихся из мест заключения, кто был связан с Виртом местами лишения свободы. Не перебивай! – остановил Макаров движение Вербина. – Знаю, что дурацкая задача. Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… Но делать что-то нужно. И делать надо срочно. Потом будет поздно. Я чую это… Все. Я к начальнику, а ты – к экспертам. Просмотри все экспертизы до последней, понял? И еще, Сергей… Зайди к этой девчонке, к следователю… Не подвести бы ее нам с тобой.

Глава 2

Ночь длинна.

Мальчик вышел из дома, и его тут же окутала пелена утреннего, пахнущего георгинами тумана. Он знал этот запах. Его девочка высаживала георгины около дома каждое лето на аккуратной, обложенной белыми кирпичами клумбе.

Он подошел к ним и провел рукой по влажным цветам. Из клумбы георгинов, словно узник из цепей, с шумом выбилась птица и, громко хлопая крыльями, унеслась прочь. Мальчик почувствовал, как по его теплой после постели спине волной пробежала омерзительно холодная волна страха.

«Не бойся, ты же мужчина», – вспомнил он слова отца.

«Впереди темно», – подумалось ему.

«Не бойся», – сказал он сам себе и сделал шаг по почти черной на фоне всего серого тропинке.

Он шел домой.

Грязное, слюнявое, отвратительно пахнущее существо в плаще, перепачканном спермой, повалило девочку на пол прихожей.

От его дыхания ее стошнило, но он не давал ей повернуться на бок. Он разорвал на ней майку и, скуля, стал ронять ей на грудь капли слюны…

Она задыхалась, пытаясь повернуться, она выбивалась из сил, но он держал ее, бешеными, почти желтыми гепатитными глазами пожирая ее грудь…

Повизгивая от восторга, он пытался хоть что-то сделать свободной рукой со своим членом. Глядя в стекленеющие глаза девочки, он добился лишь очередной порции слизи в свою грязную ладонь с узловатыми пальцами. Он мог насладиться только этим, но превратить девочку в женщину он не мог. По той простой причине, что для этого нужен мужчина.

Стараясь не терять ни капли и без того секундного оргазма, он впился в обнаженную маленькую грудь своими зубами. И лишь почувствовав во рту вкус железа, он, продолжая рычать, скатился с нее и задышал, как подыхающая лошадь – редко и шумно.

Мальчик уже подходил к дому, а в прихожей дома девочки грязный человек в плаще достал из кармана складной нож…

* * *

Мальчик подошел к дому, с тревогой вглядываясь в очертания крыльца. Если на ступеньках лежат свежие газеты, значит, родители еще не приехали.

«Никогда ничего не бойся, – говорил ему отец, – ведь ты же мужчина».

Все началось два года назад, когда после ежедневных избиений одноклассниками мальчик однажды пришел домой, размазывая сопли по лицу. Оказывается, как выяснил отец, его даже не били. На него просто пошел с кулаками наперевес заводила всех драк и гроза школы – пацан, по два года отучившийся в четвертом и пятом классах. И мальчик испугался. Он сильно испугался…

И это видели все в классе.

Отец забрал мальчика из школы и перевел в другую, частную. Родители переехали в коттедж, и школа была в двух шагах от дома.

«Не бойся и никогда ничего не проси», – учил его отец.

Они с отцом в течение недели приводили в порядок пыльный, захламленный подвал дома. Чистили, мыли, скоблили с утра до вечера. Трудились до тех пор, пока отец однажды вечером, бросив в угол мокрую тряпку, не сказал:

– А вот теперь можно и делом заняться.

Что такое дело, мальчик не знал, поэтому молча выполнял все, что требовал отец, – таскал в подвал выструганные тут же, во дворе, доски, песок и инструменты. Отец в работе заводил сам себя и этим непонятным пока сыну энтузиазмом заражал мальчика. Однажды мальчик не выдержал и спросил, надеясь, скорее, на общий ответ, нежели на обстоятельный. Старший в семье мужчина посмотрел на него как-то устало (сказывался возраст – мальчик был поздним ребенком, а в пятьдесят трудно жить жизнью тринадцатилетнего) и ответил, словно отчитываясь перед госприемкой за созданное творение:

– Это ринг. Здесь мы исключим канаты. Никаких канатов. Их не бывает в жизни, а бывает наоборот – не на что опереться спиной. Здесь, в наиболее освещенном углу, будет размещен мешок. Это место хорошо еще и тем, что мешок будет висеть у несущей стены. Со временем песок в мешок будет добавляться, а это не очень благоприятно может сказаться на конструкции дома. Ну и, наконец, «железо». Ты доволен?

Мальчик промолчал.

– Ты боишься?

Мальчик не отвечал.

– Запомни на всю свою жизнь, сынок: никогда никого и ничего не бойся и никогда ничего ни у кого не проси. Особенно милости.

И положил подростку на плечо свою тяжелую руку…

Газет на крыльце не было.

Это значит, что родители уже приехали домой. Это значит, что его ждали большие неприятности. Отец никогда не ругался и не кричал. Он просто очень переживал. Мальчик был у него первой и последней надеждой. Пять лет назад они с женой решили завести второго ребенка. Врачи не отговаривали отца, но и не проявляли уверенности в благополучном исходе дела. А все дело в этой проклятой подлодке…

Служба отца на флоте закончилась после пожара на подводной лодке в море Лаптевых. Они все выжили, но из всех членов экипажа, решивших после этого завести детей, все благополучно завершилось лишь у отца мальчика. Дети остальных либо рождались мертвыми, либо умирали спустя некоторое время. Это все проклятая подлодка!..

Мать была моложе отца на двадцать лет, поэтому решение вопроса о рождении брата зависело только от отца, и он решился. Брату было отмерено жизни двадцать секунд. В родильную комнату был срочно приглашен отец, и врач поставил перед ним дилемму, которая напополам разрезала его сердце. В течение ближайших трех-четырех минут либо должен умереть ребенок, либо при дальнейших родах может умереть его жена. А имел ли право он, врач, ставить человека перед таким выбором?.. Не должен ли был он сам, пожилой и очень умный врач, просто спасти женщину и не заставлять отца своим словом казнить ребенка? Но он сделал то, что сделал.

Отец мальчика сказал просто:

– Спасите ее. Пожалуйста…

Он был военным моряком. И не знал, как просить. Даже сейчас…

И мальчик остался с отцом и матерью. Этот тринадцатилетний мальчик.

Мальчик рассмеялся.

Он вдруг вспомнил: время сейчас слишком раннее, любой почтальон предпочтет повернуться на бок в своей постели, нежели встать в четыре часа утра. Откуда на крыльце могли взяться газеты? И как могут сейчас быть дома родители, если ближайшая электричка из города прибывает в шесть часов семнадцать минут?

Они не узнают, что мальчика не было дома всю ночь!

Он в книжке читал, что от любви теряют голову. Может, это любовь? Ведь они с девочкой настолько потеряли голову, что не смогли даже сообразить элементарного.

Мальчик рывком сдернул со своего крепкого, загорелого тела футболку и стал делать разминку перед домом. Спать он все равно уже не сможет. От мысли о том, что он сейчас сможет уснуть, он снова рассмеялся.

Еще минута, и он нырнул в подвал, откинув в сторону крышку тяжелого люка.

Боксерский мешок, не привыкший к тому, чтобы его дубасили в начале пятого утра, возмущенно заскрипел вбитой в потолок петлей. Это был уже не тот мальчик, что спустился сюда два года назад. Это был сильный, уверенный в себе и чуть нагловатый «по-подростковому» юноша. Разорванный мешок латался за это время три раза. А полгода назад срослись кости на носу того дегенерата, из-за которого мальчик от страха описался в штаны. Тогда это все видели. Мальчик нашел его в той старой школе. И это тоже все видели. А кто не видел, тому рассказали…

Ну, вот и все. Последний удар…

Мальчик вышел на улицу и с удивлением отметил, что за то время, пока он боксировал, на улице стало совсем светло. Он стоял на площадке перед домом и сматывал с рук эластичные бинты. В шесть часов в деревне напротив, через речку, включают громкоговоритель, и первые звуки гимна страны возвещают о том, что наступил новый день. Но радио молчало, значит, нет и шести.

Внезапно он услышал торопливые, неровные шаги. По тропинке кто-то двигался. Мальчик стал сматывать бинты медленнее, вглядываясь в заросли, прикрывающие дорожку.

По тропинке шел человек в сером плаще. Его раньше мальчик никогда не видел в городке, очевидно, это был чей-то гость, стремящийся уехать на той же электричке, на которой приезжают его родители. На шесть семнадцать.

Мальчик, зажав бинты в кулаке, сделал шаг к калитке и зацепил ногой металлическую лейку. Она, звякнув, упала на бок…

…человек резко обернулся…

…и облила ногу мальчика охладевшей за ночь водой.

Была всего секунда, но ее хватило мальчику, чтобы понять одну простую вещь. Он смотрел в глаза человеку, а тот бегал глазами по лицу мальчика.

Отец говорил на ринге, что уверенный в себе, спокойный человек всегда смотрит в глаза. А человек-трус и зверь отведет взгляд и даже при общении будет бегать глазами. Мальчик это знал и без отца. Два года назад он редко кому смотрел в глаза при разговоре. Он боялся рассердить такой наглостью более сильного духом или физически сверстника.

И сейчас мальчик знал: человек в мятом плаще боялся.

В деревне, что через речку, хрипло затрещав, заработал громкоговоритель. По радио звучал гимн страны…

* * *

Макарова разбудил гимн.

Он что, забыл вчера выключить настенное радио?

Александр чертыхнулся. Уже целый год дает себе клятву обрезать эту проклятую, никому не нужную дурацкую радиоточку! Слушать по радио, собираясь на работу, сколько надоили молока в том и в том районах и сколько хлеба собрано, было истинным самоистязанием. По местной радиоточке с шести утра передают итоги урожая, посева и рейтинг свинарок и скотоводов. Интересно, те, кто проводил сюда эту радиоточку, вправду были уверены в том, что жителям центра города, а в особенности Александру Макарову, начальнику отдела по раскрытию убийств областного ГУВД, будут интересны факты увеличения производства поросят от одной свиноматки?! Такие бездари и жующие чужой хлеб типы, как Макаров, знают, что килограмм свинины в городе стоит семьдесят рублей, а батон хлеба– шесть пятьдесят.

Покопались бы эти макаровы в землице, узнали, сколько на самом деле стоит батон хлеба.

Но Макаров не хотел копаться в земле. Он копался «на земле». Копался в человеческих пороках, подлости, грязи. Той грязи, которая остается после отвратительных дел рук человеческих.

Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить жену и дочь, он выскользнул из-под одеяла и босиком прошел на кухню. Убрав звук, он вернулся в спальню и осторожно сел на кровать.

Потирая рукой шею, он думал о том, что если бы не это радио, ему бы удалось соснуть еще часок. Теперь же ни за что не заснуть. Вздохнув, он нашел в полумраке тапки, накинул на плечи халат и отправился в ванную.

День начался.

Свежевыбритый и окончательно проснувшийся после душа, он успел зайти на кухню как раз вовремя – начинала хрипеть кофеварка. Многие предметы в доме напоминали Макарову о его службе в милиции. Вот эта кофеварка – ценный подарок от руководства областного ГУВД за задержание группы гастролеров, промышлявших в городе убийствами. Электробритва – за раскрытие убийства бизнесмена. Его, Макарова, хотя бы спросили, чем он бреется. А Макаров всю жизнь брился станками. И вообще, когда ее вручали, Сашу даже покоробило. Неужели у него такой свинский вид, что ему дарят электробритву? Ну, кофеварка – понятно. Хоть и вторая. Первую подарили по итогам полугодия непосредственно перед вручением второй. Посмотрели с Танькой на две кофеварки, рядом стоящие, да и оставили себе ту, что получше. А первую Таниной матери подарили на день рождения. Жена ему еще сказала: «Если опять чего-нибудь раскроешь и кофеварку вручат, давай ее племяннице подарим, она все купить мечтает». Макаров сказал, чтобы она со своим «если» больше не лезла. Шутя, конечно, сказал. Но в приметы верил. И больше всего ненавидел «если». А особенно – «если раскроешь». Никогда не зарекался, никогда ничего не обещал, ничего не просил и никому, кроме жены, не верил. Обмануть его было практически невозможно, а если и удавалось, то ненадолго.

Макаров не обещал, Макаров делал. Зная его сдержанность, к нему никто никогда не обращался с просьбами. Достаточно было при нем заговорить о своих проблемах. Если проблема не выходила за рамки принципов Саши и ее решение было ему по силам, он был готов отдать последнюю рубашку. Обладая просто феноменальной памятью, он мог запросто забыть о своем дне рождения. О чужих датах он не забывал. Особенно если это даты из биографии людей, с которыми ему пришлось столкнуться по долгу службы.

Приготовив бутерброды жене и Маше, он уже на ходу допил из чашки остатки кофе, поперхнувшись гущей, и стал обуваться.

– Во сколько ждать, Саш?

От неожиданности Макаров резко поднял голову.

– Напугала… Я думал, ты спишь.

– Проснулась. Тут проснешься… «Серега! Этих двоих к нам, возьмешь у следака разрешение в СИЗО на третьего!»

Александр покраснел. Минуту назад он разговаривал по телефону с Вербиным и был уверен, что его никто не слышит.

– Да тихо, тихо ты говорил! – Таня улыбнулась. – Я просто уже не спала.

Приобняв мужа, она прикоснулась губами к его щеке.

– Удачи тебе, сыщик…

Вербин вывел свою «шестерку» из гаража и, махнув рукой соседу, чтобы тот закрыл их общий гараж, стал медленно пробираться между домами. Рядом была школа. «Убойный» опер был из тех дорожных раздолбаев, которые обязательно наедут на один из концов металлического прута, если он будет валяться на проезжей части. День к вечеру, а еще не сбито ни одной собаки. Значит, это не день Вербина. Когда Макаров с Вербиным ездили вместе и Вербин был за водителя, то даже спокойный Александр не выдерживал.

– Да выключи ты на хер эти гребаные щетки!!! Какого хера они у тебя болтаются?!

– Случайно включил.

– И что, не видишь этого?! Они уже с минуту машут!!!

Но дети – это другое. Как-то по молодости, еще будучи простым опером на «земле» районного РОВД, Сергей так же выезжал из гаража и чуть не наехал на ребенка. Точнее – не он наехал, а ребенок, выбежав из кустов, бросился на капот его машины. Шестилетний малыш отделался парой синяков и легким испугом, а Вербин после этого не мог сесть в машину даже для того, чтобы загнать ее обратно в гараж. Это сделал все тот же сосед. И потом месяц Сергей не подходил к гаражу. Макарову надоело постоянно ездить за рулем, он дал Вербину телефон одного (точнее – одной) психолога, и уже вскоре старший опер гонял по городу, как Шумахер на Гран-при Великобритании. Но все равно во дворах и при знаке «дети», нужно это или не нужно, Вербин ехал медленнее, чем гуляют влюбленные пары.

С Макаровым судьба познакомила их весьма своеобразно. Они были представлены друг другу для прохождения дальнейшей службы в качестве начальника и подчиненного в не совсем подходящем для этого месте. В туалете ночного кафе «Сингапур». К этому моменту Макаров был назначен на должность начальника отдела и на следующий день должен был прибыть в областное ГУВД для представления. А Вербин, будучи старшим опером этого же отдела, в ожидании вновь назначенного начальника временно исполнял его обязанности. До того исторического момента они никогда в жизни не видели друг друга. Сергей зашел вечером в кафе от нечего делать. Сидел и пил сок, посматривая по телевизору под невысоким потолком матч «Сельта» – «Валенсия». Никого не трогал. До той поры, пока к нему не подошел знакомый бармен и не сказал, что с него «трясет» бабки с применением пистолета, похожего на «бластер», какой-то мент. Мент сейчас ждет его, бармена, в туалете с сотней рублей. Вербин допил сок и пошел разбираться. Спустившись в подвал, где был туалет, он увидел молодого человека лет двадцати в форме капитана милиции. Мгновенно поняв, что перед ним такой же «мент», какой он, Вербин, профессор математики, и помня про «бластер», Сергей выдернул из кобуры «ПМ».

Можно было, конечно, представиться, как положено, попросить прояснить ситуацию насчет «сотни», но на Вербина что-то нашло. То ли вспомнил, что сам он капитана получил в тридцать, то ли оружие в чужих руках играло для него роль красной тряпки, но Сергей заорал:

– На пол, сука! Быстро, б…! Руки за голову!

И старший опер вытащил из-за пояса лежащего разбойника в маскарадном костюме газовый «майами».

Теперь, чтобы было понятно, откуда над головой Вербина раздался гром в виде крика «Бросай оружие! на пол! милиция!», поведем сюжет параллельно.

Вечером Макаров и Таня, уложив Машку, решили погулять по городу. Они ходили, не выбирая маршрута, пока не дошли до кафе с экзотическим названием «Сингапур».

– Зайдем? – спросила Таня.

– Мне вообще-то рано вставать… – вяло возразил муж.

– Зайдем на минутку! – взмолилась Таня. – Выпьем по бокалу пива. Я знаю это кафе. Мы здесь выпуск из института отмечали группой.

Саша согласился.

Махнув бармену, чтобы тот подошел к столику, Макаров спросил у жены, где здесь туалет. Выяснив, пошел.

Картина, которая предстала его взору в уборной, никак не отвечала требованиям добропорядочного заведения. На полу в луже мочи валялся капитан милиции, а над ним завис какой-то небритый тип в штатском. В одной руке тип держал пистолет, а в другой оружие, похожее на ручной миномет.

– Милиция! Бросай оружие! – ответило Александру туалетное эхо голосом Вербина, и Макаров увидел направленный теперь уже на него ствол.

Оба милиционера нырнули за выступы в стене.

Еще большую пикантность ситуации придал вопль лежащего «капитана»:

– Братва, не стреляйте друг в друга!

После этого вообще стало непонятно, кто есть кто.

– Ты из какого РУВД? – спросил из-за простенка Вербин, держа наготове оба пистолета.

– Я не из РУВД, – ответил из-за другого простенка Макаров. – Я начальник отдела по раскрытию убийств областного ГУВД.

– Вот хитрый пряник, а?! – возмутился Сергей. – Это я начальник этого отдела! Ты кого наколоть хочешь, рожа?! Считаю до трех, и ты выходишь с поднятыми руками!

«Капитана» на полу охватил ужас. До сих пор он не видел ни одного удостоверения, а последние фразы говорили о том, что он лежит между двумя вооруженными сумасшедшими и до перестрелки осталось ровно три секунды.

– Пацаны… – взмолился он. – Можно я уползу?

– Я тебе уползу! – рявкнул небритый. – Эй! Ты, там! Выходить будешь или как?

И тут Макарова осенило.

– Как фамилия начальника ГУВД?

– Ну, Смыслов, – раздалось из-за стены.

– А как фамилия бывшего начальника отдела по раскрытию убийств?

– Ну, Петровский…

– Хер загну! – разозлился Макаров и вышел из укрытия. – Выходи. Я Макаров, новый начальник отдела…

Покидали кафе они уже втроем. Таня хохотала как ненормальная, а Макаров с Вербиным, выпив по стакану водки после знакомства, уже говорили о чем-то о своем.

И вот сейчас Сергей Вербин ехал к вдове Андрея Вирта. В его кармане лежал алмаз. Откуда этот камень в квартире Вирта? Как он был связан с жизнью покойного и как мог быть связан с его смертью? На эти вопросы теперь предстояло ответить вдове.

Вербина разбудил сегодня Макаров. У Саши помимо курения была еще вредная черта характера, которая многим не давала спать. Если ему приходила в голову дельная мысль, то ее проверка редко терпела до начала рабочего дня. Версия проверялась мгновенно.

Вербин свернул на улицу Береговую и уверенно повел машину к дому вдовы Вирта. По привычке оставив «шестерку» у соседнего с нужным адресом дома, он бодрым шагом подошел к подъезду и у самой двери замедлил шаг. На лавочке сидели самые желанные источники информации для любого опера – приподъездные бабушки. Если их разговорить, можно стать обладателем бесценной информации.

Вербин, покручивая ключи на пальце, быстро осмотрел бабушек, убедился в том, что никто из них не видел его сутки назад на осмотре, присел на лавку напротив и закурил. Сейчас было глупо задавать старушкам вопросы, так как с момента обнаружения трупа Вирта только об этом разговоры и были. Оставалось лишь слушать. На всякий случай он посмотрел на часы и успокоился – в его распоряжении было еще около полутора часов. А бабки, естественно, все до единой были главными свидетелями убийства. Единственный, кого они не видели, так это убийцу. Впрочем, у каждой на сей счет была своя версия.

– Надеждины дружки и пришили муженька, – говорила одна. – Мыслимое ли дело – по девкам мотаться.

– Да и она еще та шалава, – возразила другая. – Андрей как уедет по командировкам, так она и давай мужиков в дом таскать. Ни стыда у бабы, ни совести.

– Знаем мы его командировки. За три дня до… прости господи… из командировки приехал, ага! В этом, как его, макроавтобусе, с мужиками такими же беспутными, с десяток баб приволок. Я-то видела из окна!

– А может, это Надька его жизни лишила?

«Вот это уже версия», – подумалось Сергею. Только «Надька» вряд ли смогла бы справиться со своим стокилограммовым мужем.

– Нет, – возразила молчавшая до сих пор старушка. Она сидела, положив руки на костыль, и задумчиво глядела куда-то вдаль. – Надежда здесь ни при чем. И дружки ее тоже. Это за Аллу ему смерть пришла.

Вербин насторожился.

– Что за Алла? – довольно бесцеремонно, как и положено среди старушечьего «домового комитета», громко спросила одна из бабок. – И чего ж ты, Петровна, милиции ничего не сказала?

– Некогда мне, – вдруг заявила старушка с костылем и медленно поднялась. – Недосуг. Зять с дочкой должны скоро приехать. Пойду приберусь…

«Зять с дочкой», – отметил про себя Вербин. – Не «дочка с зятем», что было бы логичнее для матери, а именно– «зять с дочкой». Уважает мужиков, значит, старая. Но, судя по виду, – настоящих мужиков. Уж больно строга… Вербин – вперед!»

Пропустив Петровну, он шагнул в подъезд за ней.

– Вам помочь? – скорее из желания на самом деле помочь, нежели из-за повода завязать разговор, предложил Сергей.

– Помоги, коли добрый человек…

– Я добрый, – подтвердил Вербин, помогая старушке преодолевать ступени. – Я… адвокат. Да, адвокат.

Опираясь на его руку, старушка прошла еще один пролет и тихо произнесла:

– Адвокат… Да от тебя дежурной частью за версту несет…

– Как это – «несет»?.. – изумился Вербин и даже потянул носом.

– Вот-вот! – подтвердила бабушка. – Даже нюхаешь, как легавая. Мент ты.

Вербин остановился, старушка тоже.

– Ну, мент, – согласился Сергей. – Это что, плохо? Хуже, чем бандит?

– А сейчас не поймешь – кто мент, кто бандит. Ты давай веди меня, коли вызвался! Что встал, как вкопанный? И не тяни носом, как пылесос… Одеколоном от тебя пахнет, одеколоном. По Вирту пришел? Пошли ко мне, поговорим…

– К вам же зять с дочкой должны приехать? – спросил Сергей, чуя, как впереди, на правильно выбранной им дороге, начинает мелькать огонек.

Открывая дверь и забирая у Вербина костыль, старушка проворчала:

– Месяц уже, окаянные, не едут. И один бог знает, когда приедут…

Квартирка, несмотря на скромность обстановки, была чистой и ухоженной. В углу – непременная лампада с рушником и пара икон. «Одна старая, вторая – из нынешних, церковных, по сто рублей, – мгновенно определил Сергей. – «Троеручица» середины XIX века и «Владимирская Пресвятая Богородица» чеканки местной церкви, не иначе».

– Ты кто будешь, мил человек? – спросила старушка, внося в комнату из кухни чайный набор.

– В отделе по раскрытию убийств работаю, мать, – признался Сергей.

– Вот так-то лучше. А то – адвокат… Ну, а меня Клавдией Петровной зови. Солдатенкова я. По мужу – Киреева. А позвала я тебя на улице вот зачем…

– Как это – позвали? – не понял Вербин. – Вы мне слова не сказали!

– Я вас, ментов, за километр чувствую. Знала, что за мной попрешься. Поэтому и сказала про Аллу. А нет никакой Аллы… Не в том дело.

– Что-то больно обидные слова вы говорите, мамаша! – оскорбился Вербин. – «Мент», «мент»… Я – сотрудник милиции.

– Нет, ты – мент, – упрямо возразила Клавдия Петровна, наливая в чашки дымящийся чай. – Причем – поганый. Как и все вы. Моего мужа да сына по тюрьмам и лагерям замотали до гробовой доски.

«Ах, вон оно что… – подумал Вербин. – Сейчас старая опоит зельем да шарахнет дореволюционным утюгом по башке. И будет тебе итог оперативно-розыскной деятельности. И напишут в некрологе: геройски погиб при выполнении служебного долга. Тьфу!..»

– Ну, я-то, предположим, здесь ни при чем!

– Все вы «при чем»… Из одного помета.

– Мать, я очень занятой человек, – устал от разговора Вербин. – Если вы хотели со мной поговорить, то говорите…

Глава 3

Опер «убойного» отдела Игорь Стариков возвращался из Центральной психиатрической лечебницы в подавленном состоянии духа. Когда Вербин передал ему распоряжение Макарова – отработать все психлечебницы в городе на предмет выявления связи: Вирт – убийца – псих, Игорь понял сразу, что по сложившимся в отделе традициям «лучшее» опять досталось ему.

Решив зря не бить лапы, он поехал туда, где формируется информация о всех поступивших, содержащихся и отпущенных психбольных, – в ЦПЛ. Представившись там и объяснив цель визита, он был препровожден во временно пустующий кабинет психолога. Поиск необходимой информации у главврача должен был занять добрых полчаса, и Стариков, взяв со стола учебник по психиатрии, приготовился терпеливо ждать.

Где-то на восьмой странице в дверь постучали. Стариков, в белом халате на плечах (иначе не пропускали через приемный покой), сказал: «Да, да».

В кабинет вошел мужик лет сорока в пижаме и, ни слова не говоря, сел на стул по другую сторону стола. Стариков молча смотрел на него, не выпуская из рук учебника. Поняв, что перед ним стационарный пациент, он на всякий случай скользнул взглядом по столешнице на предмет обнаружения шила, ножниц или совдеповского килограммового дырокола. Он успокоился, убедившись, что единственное оружие, которым ему могли нанести увечье, были две скрепки в канцелярском наборе. Больше в наборе ничего не было.

Бросив на Старикова виноватый взгляд, мужик в пижаме плаксиво проскрипел:

– Она меня не любит…

– Кто? – опешил опер.

– Я понимаю, доктор, что отрываю вас от дел, – быстро заговорил мужик, посмотрев на учебник в руках Старикова, – но от этого зависит моя судьба! Вы должны помочь мне повлиять на нее. Она загубит свою и без того разбитую жизнь.

Стариков молчал.

– Вы поможете мне?

– Понимаете, в чем дело… – начал Игорь. – Я не тот, за кого вы меня…

– Ерунда! – решительно отрезал мужик. – Вы скромны, как и всякий специалист своего дела. Нам с вами приходится скрывать свое истинное лицо среди всей этой бездарности. Меня заставляют пить таблетки! А вы знаете, что я с ними делаю? Когда сестра уходит, я вытаскиваю их изо рта и отдаю соседу по палате! Он ест все! Я вам говорю это, потому что вы не похожи ни на одного из этих врачей. Так вы поможете мне?

– В чем?..

– Убедить Марианну.

– Какую Марианну?

– Из соседнего блока. Мы решили обвенчаться, но в последний момент она заявила, что желает венчаться только в церкви.

– Ну, – несмело возразил Стариков, – в общем-то, только там и венчаются…

– Бред. Нас сможет обвенчать здесь батюшка. Вы благословите нас?

– Во имя отца и сына.

– Спасибо! – горячо заговорил пациент и, внезапно подмигнув Старикову, бросил взгляд через плечо. – Вам воздастся! Ищущий да обрящет…

И вышел из кабинета.

Игоря словно прибило к стулу внезапно просветлевшим взглядом мужика и его последними словами. Попытку понять, что произошло, пресек главврач, занеся в кабинет несколько пухлых папок. Кладя их на стол перед Стариковым, он мимоходом бросил:

– Что здесь делал Русенков?

Секунду помедлив, Игорь объяснил:

– Странный тип. Зашел в кабинет и стал разговаривать со мной, как с врачом.

– Просил обвенчать? – улыбнулся доктор, доставая сигареты из кармана халата.

– Точно. А вы откуда знаете?

– Он здесь три месяца. Его жена погибла у него на глазах под поездом. Страшная вещь… Тут же нервный срыв и – к нам. Иногда бывают периоды просветления, но это ненадолго. – Доктор выпустил струю дыма. – Жена его все просила обвенчаться в церкви, да так и не допросилась… Вот то, что вы искали. Здесь три дела бывших пациентов. Отпущены под присмотр родственников – соответственно второго, семнадцатого и девятнадцатого мая. Вас, как я понимаю, интересует вероятный убийца?

Осторожный Стариков промолчал, и врач расценил это как допустимую форму общения.

– Если это так, то одного из троих придется исключить. Ему семьдесят лет, и его увезли дочь с мужем на кресле-каталке. Крученков и Марин, впрочем, тихие больные с вялотекущей шизофренией. Им лень муху от лица прогнать. Это то, что я могу сказать без малопонятной вам медицинской терминологии. Мое мнение как врача – ваши поиски в этом направлении будут безрезультатны. Чем могу еще помочь?

Больше помочь было нечем. Отксерокопировав на всякий случай все три карточки пациентов с их установочными данными, Стариков вернул дела главврачу, попрощался и, попросив не провожать, вышел из кабинета. Не пройдя и десятка шагов, он вернулся.

Врач удивленно вскинул брови:

– Что-нибудь забыли?

– Я хотел спросить. Скажите, доктор, где работал Русенков, перед тем как случилось… В общем, перед тем как попасть к вам?

Главврач, раздавливая в пепельнице сигарету, прищурился и усмехнулся.

– Не все в милиции пьют водку, оказывается… Это бывший ваш коллега, Игорь Алексеевич. Русенков работал в уголовном розыске Мурманска.

– Почему вы сразу не сказали?

– А вы спрашивали? Могу вас заверить, общих тем вам уже не найти.

Выходя из ворот лечебницы, Стариков почувствовал на спине чей-то взгляд. Резко обернувшись, он успел рассмотреть за упавшей занавеской лицо больного по фамилии Русенков…

– Сергей, что у тебя? – спросил Макаров, дождавшись, пока будут прикурены все сигареты и раскрыты все блокноты присутствующих.

Вербин поерзал на стуле, обдумывая, с чего начать. Прикуривал дольше всех и старательнее всех.

– Интересная складывается ситуация.

– Это я понял, увидев Вирта, – мягко перебил Александр. – Жена опознала камень?

– Жена – нет.

– Ты не тяни кота за хвост, – вклинился Миша Саморуков – самый молодой и самый энергичный опер в отделе Макарова. – Давай быстрее, есть хочется. Обед через полчаса…

Доклад Вербина продолжался полчаса…

«Мать, я очень занятой человек, – сказал я. – Если вы хотели со мной поговорить, то говорите. А если вы решили по поводу отсидки вашей родни выразить свое «фе» всей милиции в моем лице, то я пошел». Старая посмотрела на меня, как на гадюку, и говорит: «Уж больно скор ты. Как понос».

В кабинете все подавили улыбку.

– Ну, ну, – поощрил Вербина Макаров.

– «Сиди, – говорит, – пей чай и умней. Мой муженек всю жизнь хаты «обносил», а вы его на пятом десятке жизни только и слотошили». Тут я маленько погорячился и не в тему пошутил: «Видно, неплохо слотошили, мать, если тебе уже скоро семьдесят, а муж еще не вернулся». «Дурак! – это она мне. – Дурак! Он умер в своей постели три года назад». В общем, слово за слово – разговор завязался. И услышал я одну очень интересную историю, произошедшую как раз в день убийства нашего незабвенного Андрея Викторовича Вирта. Только случилось это не между семнадцатью и восемнадцатью часами, как утверждают эксперты, а часом раньше…

– Сергей, – перебил Вербина Макаров, глянув на часы, – что я в тебе ценю, так это умение выделять главное из подробностей…

– Тут главное понять! – воскликнул Вербин. – Понять все с самого начала!

– Есть хочется, – напомнил Саморуков.

– Так вот…

…Клавдия Петровна вытерла пыль с комода, с фотографий мужа и, вздохнув, отнесла тряпку в ванную. Там она долго держала ее под струей теплой воды. Сейчас она отожмет ее и положит в комнате на батарею, чтобы завтра повторить эту немудреную операцию – протирание пыли в квартире. Годы берут свое, уносят молодость, прежние интересы, но остаются привычки. Все, что осталось у старой женщины, – это следовать им и каждый день ждать в гости дочку с зятем. Когда-то она была такой же, как они, – забывала об обещаниях и жила одним днем. Что для дочки поездка к матери из соседнего района города? Потеря времени, дочерний нудный долг, не больше. А что этот приезд для нее, Клавдии Петровны? Ни с чем не сравнимая радость увидеть родного человека. Но, похоже, и сегодня она останется одна, наедине со своими воспоминаниями и мыслями о дочери.

Клавдия Петровна бросила взгляд на настенные часы. Странно, но, когда был жив муж, они ломались чуть ли не каждый месяц, и тогда он садился за стол и долго их чинил. Это было неотъемлемой частью их медленной, спокойной жизни. Но лишь костлявая забрала мужа к себе, часы словно ожили. Они тикали, и ничто не нарушало их хода, словно металлический механизм понимал, что ремонтировать его больше некому. Часы да она – вот все, что осталось от семьи, которая распалась в далеком пятьдесят четвертом году, когда они с мужем, тогда еще молодым и крепким, уехали на Север, оставив новорожденного сына в приюте. Время тогда было холодное да голодное.

Сейчас часы показывали без четверти четыре. Клавдия Петровна глянула в окно. Соседки уже около двух часов сидят на лавочке и не собираются расходиться. Вздохнув еще раз, старушка взяла с кухонного стола ключи и направилась к выходу. Может, зять с дочкой приедут и она встретит их на улице?

Заперев дверь на один замок – кому нужно старушечье барахло, – Клавдия Петровна стала спускаться вниз. Это всегда доставляло кучу хлопот. Лифт капризничал, как пьяный слесарь: хочу – работаю, не хочу – не работаю. Находясь в квартире, она за четыре часа ни разу не услышала, как натянулись, громыхнув, тросы, значит, можно не утруждать себя тем, чтобы нажимать кнопку. Потеря времени.

Между вторым и третьим этажами она услышала, как хлопнула входная дверь. Кто-то вошел в подъезд. Но удивительно! – старушка даже остановилась – не было слышно шагов. Уже почти дойдя до почтовых ящиков, она с замиранием сердца услышала шорох за трубой мусоропровода…

Медленно ступая по ступеням, Клавдия Петровна скосила взгляд в сторону шахты. Из-за трубы торчала пола серого грязного плаща. Пола подрагивала, словно хозяин плаща находился в треморе. Так дрожит кошка, перед тем как кинуться на воробья.

«Бомжи проклятые!.. – стараясь отогнать от себя страх, подумала Клавдия Петровна. – Что здесь-то ему нужно?!»

Когда проходила мимо шахты, ее неувядаемый с годами слух уловил едва различимое в тишине подъезда дыхание. Что-то было в этом дыхании настолько отталкивающее, что старушка, собравшись с силами, постаралась побыстрее спуститься вниз. И лишь вдохнув полной грудью уличного воздуха, она успокоилась и почти сразу забыла о своем не очень приятном спуске с лестницы.

Она вспомнила об этом лишь спустя десять минут, когда вновь увидела этот плащ…

Распахнулась дверь подъезда, и, держа воротник плаща у самого лица, вышел человек. Этот грязный серый плащ… И…

Клавдия Петровна, повидавшая на своем веку всякое, почувствовала, как ее обдало морозом. Не поднимая с колена руки, она перекрестилась на уровне живота.

На нее глянули мутные желтые глаза. И цвет тех глаз определить было невозможно – лишь желтый, ядовитый белок и черный, расширенный до предела зрачок. Человек только провел взглядом по Клавдии Петровне, но она мгновенно почувствовала тяжесть внизу живота и холод на сердце…

– Клава, что с тобой? – озабоченно закудахтала старушка, сидящая напротив. – Маша, достань немедля нитроглицерину!

Отмахнувшись, Клавдия Петровна встала.

– Должно, давление. Пойду до дому.

Подъем занял в два раза больше времени. Уже подходя к своей квартире, она услышала то, чего не слышала, когда спускалась: на лестничной площадке едва слышно звучала музыка. Ответ мог быть только один. В одной из квартир до конца не прикрыта дверь. Любопытство перебороло страх. Клавдия Петровна поднялась на этаж выше своей квартиры и с удивлением обнаружила, что приоткрыта дверь в квартиру ее бесшабашного соседа – Андрея Вирта. Собственно, она удивилась не самому факту открытой двери – в этой квартире часто бывала открыта дверь, и из нее, беспокоя по ночам соседей, раздавались громкие разговоры и звучала музыка. Гости в квартире Вирта не переводились. Было удивительно другое – дверь была незаперта, а внутри, не считая музыки, которая, кстати, к моменту подъема старушки на этаж стихла, была тишина.

И она вошла…

Клавдия Петровна не помнила, как добралась до своей квартиры. Она не помнила, как легла на диван и взяла в руку телефонную трубку. Очнувшись, она так и не смогла восстановить хронологию событий – она собиралась звонить в милицию или вызывать «Скорую»? Звонить в милицию нужды уже не было – вся площадка была заполнена милиционерами. Каменея от ужаса увиденного, она не сказала тогда милиционерам ни слова. Перед ее глазами, смешиваясь одна с другой, стояли две картины – истерзанный труп соседа и серый грязный плащ, исчезающий за углом дома. И посредине этого страшного наброска горели глаза цвета тухлого яичного желтка…

– Другими словами говоря, – подытожил Стариков рассказ Вербина, – бабка видела убийцу?

– Этого никто не говорил, – парировал Сергей. – Она лишь видела мужика, который пошатнул ее нервную систему. Из этого не следует, что он – убийца и нам следует принципом розыска избрать желтые глаза и серый плащ.

– Стоп, ребята, – как всегда к месту вмешался в разговор Макаров. – Но эксперты уверяют, что смерть наступила не ранее семнадцати часов. Как я понял из твоего рассказа, старушка видела труп около шестнадцати? Не в цвет.

– В том-то и заключается самое хреновое… – Вербин поерзал на стуле. – Когда Клавдия Петровна видела Вирта, он был еще жив. Кто-то «сделал» его так мастерски, что тот мучился еще около часа. Это не убийство, товарищи оперуполномоченные. Если верить нашему УК, это не что иное, как причинение тяжких телесных повреждений, повлекших за собой смерть. Смешно, правда?

– Нет, не смешно. – Макаров вздохнул и полез в карман за сигаретой. – Все равно это будет квалифицировано как убийство. Бабке никто не поверит, а телу Вирта – да. Однако я вас поздравляю. Последнего маньяка в области задерживали пять лет назад. С почином… А откуда вообще взялся в доме этот Вирт? Соседи что говорят?

– В 1997-м, перед самой смертью мужа Клавдии Петровны, переехал к ним в дом какой-то парень лет тридцати пяти. Парень своей жизни не скрывал. Жены дома нет – он туда с бабами. Потом стало наоборот. Видно, бабе его надоело на это блядство смотреть. Он отсутствует – она мужика в дом. Несколько раз друг друга ловили, били о головы посуду, но почему-то жили вместе. Наверное, что-то держало.

– Любовь, – подсказал Саморуков. – Только любовь.

– Интересное кино получается. – Макаров до конца выслушал эту историю, но что-то в ней не вязалось воедино. Либо Вербин чего-то недосказал, позабыв, либо он сам что-то пропустил.

– А за что сидел муж старушки? – спросил Стариков.

– В девяностом его по восемьдесят девятой за кражу госимущества хотели приземлить, но переквалифицировали на сто сорок четвертую, и дед честно, до звонка, оттарабанил три года.

Макаров наконец понял, что его беспокоило в рассказе Вербина.

– Сергей, мне послышалось или ты на самом деле говорил, что старуха тебе счет предъявила за мужа и сына? Мол, по лагерям всю жизнь мотались?

– Я тоже слышал, – подтвердил Игорь.

– Тогда нескладуха. – Александр положил сигарету в пепельницу. – Дед сидел всего три года, и то на закате жизни. А сына она вообще в пятьдесят четвертом потеряла. Так за какие такие лагеря ты перед ней оправдывался?

Вербин поморщился.

– Понимаешь, Сань… Короче, ей год назад сообщили, что сына ее живым видели.

– Кто сообщил?

– Говорит – умерли они уже. В Волгограде жили. Соседи той бабки, которая работала в приюте и приняла сына.

– Фигня какая-то! – взорвался голодный Мишка Саморуков. – А они, в свою очередь, откуда узнали, что это их сын?

– В восьмидесятом, когда в Москве стали готовиться к Олимпиаде, начали там чистку среди криминала и бродяг. На одной из квартир в перестрелке один из оперов вогнал пулю в череп бандюка. Того бандюка опознали потом как найденыша одного из детских домов Москвы. Приехал он из Волгограда, где жил. При нем были какие-то бумажки на имя Киреева Тимофея Андреевича. Этот Тимофей, хапнув лбом пулю, по жизни слегка расслабился. Короче, выжил, но только телом. Мозги отстегнулись напрочь. Определили его в местную клинику как безнадежного. А через два года приехал какой-то спец из Слянска, то есть из нашего города, – пояснил непонятливым Вербин, – и привез Киреева сюда. Еще через год Тимофей преставился. Это было уже в восемьдесят третьем.

Макаров молчал долго.

– Что по камню?

Притухший было Вербин снова ожил.

– А вот по камню все гораздо интересней! Камень старый. – Услышав смех Старикова, он пояснил. – Ну, я имею в виду не возраст алмаза, конечно, а время его огранки! Сейчас так камни не гранят. Я был у мужика одного – он антиквариатом на Луговой заведует, так он в свой «глаз» зыркнул на бриллиант, капнул чего-то и с ходу мне предложил пятьдесят тонн «зеленых». Я чуть не продал.

– Не понял, – поморщился Макаров. – Объясни.

Сергей вынул из кармана камешек и положил на стол перед сослуживцами.

– Вот и я не понял, пока он мне не объяснил. Так алмазы гранили лет сто назад. Сейчас другие технологии и методы. Камень явно из коллекции чьего-то прадедушки. Начало двадцатого века.

– Да, черт… – удивленно усмехнулся Макаров и положил камень в карман. – На самом деле, интересно. А вдова не объяснила наличие бриллианта в квартире?

– Объяснила. Если это можно назвать объяснением. Первый раз, говорит, вижу.

Выслушав рассказ Старикова об экскурсии в психиатрическую лечебницу, Макаров отправил его в Информационный центр ГУВД проверять картотеку на связи Вирта. Следом из кабинета был отправлен Саморуков – продолжать «делать то, не знаю что» – выборку освободившихся из мест заключения лиц, так или иначе общавшихся с Виртом в колонии. Это была работа на «совпадение», как называл такое бессмысленное на первый взгляд мероприятие начальник отдела. Только по зонам, в которых отбывал наказание Вирт, таких людей были сотни. Саморуков обладал одним важным, по мнению Макарова, качеством. У него была какая-то собачья интуиция. Собака, еще не учуяв, чувствует подходящего к дому хозяина. Так и Саморуков, даже не понимающий порой, как это происходит, тем более не могущий это сформулировать, из тысячного выбора безошибочно тыкал пальцем в искомое. И только потом начинал обосновывать этот выбор. Не стоит путать это с тыканьем пальцем в небо, ибо ошибался Миша очень редко. Таким качеством не обладал сам Макаров и по-хорошему завидовал Саморукову, справедливо полагая, что у того все еще впереди. Просто так, в двадцать пять лет, не попадают работать в отдел по раскрытию убийств…

Разослав подчиненных, Макаров остался наедине с Вербиным.

– Сергей, я тебя хотел попросить…

– Говори, – тут же согласился тот, вытаскивая из пачки очередную сигарету.

– Я сейчас пойду выбивать командировку в Москву. Попробую связаться с МУРом по поводу этого Тимофея Киреева. А ты мне напиши какую-нибудь «шкурку» по Тимофею, чтобы было чем перед генералом мотивировать. Подробно ничего излагать не нужно. Просто придумай что-нибудь, чему можно поверить. И вечером еще поговорим.

– Ты об этом хотел попросить?

– Нет… В восемьдесят четвертом году на территории микрогородка Арманский была зверски убита девочка. Начальник того райотдела, естественно, давно на пенсии. Найди его и оперов, которые работали по этому делу. В общем, Серега, расспроси как следует…

Вербин некоторое время смотрел на начальника, потом ответил:

– Хорошо. Сделаю.

Макаров посмотрел другу в глаза.

– Пора заканчивать с этим…

– С чем? – Вербин выждал максимум необходимого для ответа времени. – Саша?

– С тем, что я постоянно вспоминаю.

Глава 4

Ночь длинна.

Он раскрыл нож и, склонясь на четвереньках над телом застывшей в судороге девочки, приблизил его к худой загорелой спине…

Резать было настолько приятно, что он закатил глаза и в истоме заурчал. Девичья плоть, вспарываясь, почти не давала крови на месте разреза…

Она раскрывалась перед ним, как покорная девственница перед неотвратимостью судьбы.

Человек помнил, как его учитель, работая при нем, бормотал вполголоса какие-то слова. Учитель вскрывал телам головы, а те дергались в конвульсиях. А еще, перед тем как резать головы ножом, учитель вкалывал в вены лежащих бурую жидкость, и они уже не могли кричать. Они лишь раскрывали от боли рот, но не издавали ни звука.

Сделав несколько неловких движений на коленках, он подполз к голове девочки…

* * *

– Саша! Где ты?!

Он с трудом разжал мокрые от пота веки.

Жена смотрела на него с ужасом.

– Где ты сейчас, Саша?! Боже мой…

Макаров с трудом опустил ноги на пол и потянулся непослушной рукой за висевшим на спинке кровати полотенцем.

– Сколько времени, Танюша? – пробормотал, уткнувшись в него лицом.

– Три… Три пятнадцать.

– Поспал…

– Опять? Девочка?

Он кивнул головой.

– Саша, пойдем к врачу… Такое невозможно терпеть постоянно. Ты сойдешь с ума! Я сама с тобой пойду, чтобы не сбежал! Пошли завтра к врачу!

– Спишут…

– Но с этим нужно что-то делать! Это нужно как-то лечить!

– Такое никто не лечит. Это нужно убить.

Он нащупал ногами тапочки и перебросил полотенце через плечо.

– Душ в три пятнадцать. Что может быть круче? Только душ в два пятнадцать…

Таня смотрела ему вслед и чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Эти приступы начинались с мужем с приходом мая и заканчивались в конце лета. Словно кто-то невидимый ночью дергал за веревочки и хохотал от удовольствия, глядя, как молодой, крепкий мужчина лишается рассудка. Один раз тайком они сходили к бабке, известной в округе как целительница всех недугов. Макаров молча вытерпел все, что она вытворяла над его головой, а после всех этих «очищающих» мероприятий пришел домой и полночи не спал в ожидании кошмара. А когда уснул, через час Татьяна была вынуждена его разбудить из-за страха, что он проснется на рассвете сумасшедшим.

К врачам он идти отказывался. Психология – наука весьма относительная при уровне образования современных врачей. Попробуй заговори с этими психологами о своих проблемах! Им ведь тоже надо план давать. Как в ментовке. «Палочная» система. Раскрыто – столько-то, предотвращено – столько-то, задержано – столько-то. А врачам в поликлинике МВД только подкинь тему! Там лечат? Там фиксируют. Татьяна раз пошла в эту поликлинику как член семьи сотрудника МВД. Нет женщин, у которых бы не было чисто «женских» проблем. Вот и пришла Таня с этими проблемами к гинекологу. Та ее осмотрела и сказала: «Варикоз, расширение, не вздумай рожать, будет летальный исход». – «У кого?» – «У всех. Тебе, милая, полный покой нужен». Таня с ревом домой. Макаров, узнав, куда она ходила на консультацию, выматерился вполголоса, взял ее за руку и отвел в платную частную клинику. Месяц Танька пила какие-то капельки, а еще через десять месяцев родила Машку. Здоровая девчонка родилась. Вот тебе и варикоз с летальным исходом. Но Макарова затащить к какому-нибудь известному психологу было невозможно. «Мои мозги – на то и мои, чтобы один я в них копался. А это все пройдет…» И все дела. Вот только не проходило это…

Макаров стоял под упругими струями теплой воды и по привычке искал плюсы в раннем пробуждении. В актив можно было зачислить лишь тот факт, что на бритье, завтрак и дорогу до ГУВД ему предоставлялось четыре часа, хотя при нормальном раскладе на все достаточно было бы и часа.

Переговорив с начальником, Саша решил изменить тактику. Действительно, какой смысл лететь в Москву, если можно сделать банальный запрос на Петровку, 38: в какой клинике числился больной с установочными данными на Тимофея Киреева, куда он был перенаправлен и по чьей инициативе? И второй вопрос: при каких обстоятельствах был ранен вышеуказанный фигурант и не проходил ли он ранее по оперативным данным МУРа?

По привычке приготовив завтрак на троих, Саша без аппетита прожевал свою порцию и отправился в любимое место в квартире – оборудованный своими руками кабинет. Четырехкомнатная квартира ему досталась от родителей. Отец, моряк-подводник, умер шесть лет назад. Последствия радиационного излучения при пожаре на субмарине все-таки оказали свое влияние на, казалось, бессмертный организм этого человека. Мать пережила мужа на два года, оставив сыну и его семье квартиру и старенькую «семерку». И если в квартиру Макаров вложил всю душу, перепланируя ее в течение трех лет, то к машине у него душа как-то не лежала. Выезжали с Таней да Машкой раз в неделю куда-нибудь за город или к теще.

Кабинет – гордость Макарова. По всем трем стенам от пола до потолка тянутся стеллажи с книгами. Среди них стоят три рамки, в них красуются его грамоты за призовые места по стрельбе и боксу на первенствах УВД и отцовская с уже пожелтевшими от старости парусами модель фрегата.

Лампа. Свет. Компьютер.

Лист бумаги.

Жирная полоса маркера поперек. Надпись слева: «Глупые вопросы». Справа: «Подходящие ответы».

Своим, понятным только ему почерком он написал: «Чей камень найден в квартире убитого?» – «Убийцы».

Не «катит». Зачем идти на такое преступление с бриллиантом стоимостью в полсотни тысяч долларов? Оставленный для ментов след. А если убийце наплевать? Наплевать, что его поймают? Может, он на самом деле псих? Меняем направление.

«Камень – Вирта».

Тогда почему его не забрал убийца? Не заметил? Ответы такие, и их можно смело записать. Первый – камень не является предметом преступления. Убийца шел причинять жертве мучения, а не преследовать имущественный интерес. Второй – камень был не один, их было много. Этот случайно закатился под тарелку, и убийца в суете его не заметил. Первый ответ подразумевает, что разговор идет все о том же психе. Второй не исключает этого же. Можно просто убить владельца камней, а не мучить.

Макаров почесал затылок и полез в стол за лупой.

– Камень, камень… Старой огранки… Что я смотрю-то?! – Макаров откинул лупу. – Специалист!..

Он дотянулся до телефона.

После восьмого гудка трубка прохрипела леденящим, словно из подземелья, голосом Вербина:

– Макаров… это ты?..

– Спишь? – Этот вопрос нужно было вписать слева на листе под № 1.

– Нет… Телевизор смотрю… – после паузы прохрипела трубка.

– Сергей, завтра…

– Сегодня…

– Да, сегодня. В общем, на работу не приезжай. Направляйся сразу в архив УВД и выясни, не проходили ли где по сводкам похищенные бриллианты. И второе. По каким еще ориентировкам в городе и области проходили приметы: серый плащ, человек лет пятидесяти на вид. Понял? Если в УВД ничего не найдешь – сам думай, где перепроверить.

– Все?

– Да. Спокойной ночи.

– Ага… Спасибо… И тебе того же.

Он положил голову на исписанный лист бумаги и закрыл глаза.

Через десять минут в кабинет вошла Таня и, стараясь шагать бесшумно, подошла к стеллажу, наклонилась и вынула из гнезда телефонную вилку.

* * *

Сторож базы «Сибирьдальпромрыба» допил оставшиеся в бутылке после бдительного дежурства полстакана водки, закусил подсохшим огурцом и вышел на свежий воздух. Смена заканчивалась через час, и можно было побродить меж складов, подумать о том, как прекрасна жизнь, как он после смены забежит в гастроном, купит еще бутылочку и дома разговеется. Мысли эти радовали.

Почувствовав позывы внизу свитера, он свернул за дальний от входа склад и, расстегнув брюки, прицелился в куст сибирской конопли. Процесс облегчения застопорился на полпути, когда мутный глаз сторожа рассмотрел босую, перепачканную кровью человеческую ступню. Впопыхах окропив обе брючины, сторож развернулся и бросился в сторожку – отдельно стоящий строительный вагончик. Там был телефон.

Сторож начал соображать рационально только тогда, когда схватил трубку и набрал 02.

«А что ты делал, сторож хренов, когда на охраняемой тобой территории резали человека?!» – прогремел над ним милицейский вопрос.

«А на хера нам нужен такой сторож, из-за которого у нас с ментами рамсы начинаются?!» – громом проревел над ним бас Пети Самарского – хозяина всех складов.

«Стоп, – сказал сам себе сторож и покосился на осиротевшую после выпитого бутылку «Пшеничной», – а не показалось ли мне чего?»

К складу он приближался очень медленно, словно боясь разбудить того, кто уже никогда не проснется.

Человеческая нога не исчезла, не испарилась. Она продолжала светлеть на фоне земли и серых кустов конопли.

Сторож сделал еще шаг и обомлел.

Прямо перед ним, на грязной земле, залитой за годы существования базы мочой сторожей и грузчиков, лежала обнаженная девочка тринадцати-четырнадцати лет. Ее длинные светлые волосы кровавыми клоками были словно ветром отброшены в стороны, открывая чудовищные увечья, которые может нанести только человек…

Окаменевший и в мгновение ока протрезвевший сторож машинально перевел взгляд на лицо девочки, и его рот исказился в судороге. У девочки не было лица. Содранная с лица кожа, отрезанные нос и губы…

Сторож, пятясь, зацепился ногой за ржавый автомобильный обод колеса и рухнул на землю, не сводя остекленевших от ужаса глаз с девочки.

Ему в лицо смотрели пустые окровавленные глазницы.

– Макаров здесь? – спросил Столешников, едва войдя в кабинет.

– Нет. Да и рано еще. Тебя тоже подняли? – Игорь сидел за столом и курил сигарету.

– А звонили ему? – не унимался Столешников.

– Звонили, да никто не отвечает. Может, это и к лучшему…

– Ты на месте уже был? – Столешников, казалось, состоял из одних вопросов.

– Тебя жду. Готов? – Стариков задержал руку с сигаретой над пепельницей.

– Поехали.

Игорь погасил окурок и поднялся.

– Подольше бы Саша не приезжал… – вполголоса пробормотал он.

Дальше отдела это не распространялось, но все в отделе знали о проблеме Макарова. Человек, не боявшийся никого и ничего, глядевший ежедневно в лицо смерти, страдал нечеловеческой мукой от того, что когда-то, семнадцать лет назад, не смог уберечь от страшной смерти девочку – свою ровесницу…

– Кто обнаружил труп? – спросил Макаров Старикова, рассматривая тело и что-то чиркая в своем блокноте.

– Сторож. В пять утра пошел обход территории осуществлять…

– Игорь, ты можешь человеческим языком разговаривать?! «Обход осуществлять»…

– А что, «делать» – лучше, что ли? – В голосе Старикова не было обиды. Он догадывался, что начальник опять всю ночь не спал, оттого и раздражительность.

– Проще выражайся. Как оно есть. Сторож проснулся в пять утра от того, что захотелось поссать, завернул за угол и увидел труп. Обмочился и позвонил в милицию. А его ты больше слушай! Он тебе еще расскажет, как убийцу с чулком на голове и с топором в руке пытался задержать, но тот ушел, гад. Дальше!

– А дальше все, как ты рассказал. С той только разницей, что, по его словам, находясь на противоположном конце базы, он услышал шум и прибежал к источнику его возникновения…

– Тьфу ты!..

– В смысле – сюда прибежал, на шум, – поправил сам себя Игорь. – И увидел труп.

– Прокуратура в дороге?

– Да, – ответил подошедший со спины Макарова Саморуков, – минут через десять будет на месте. Районная группа на заявку прилетела и сразу сориентировалась – отзвонились в ГУВД и прокурору.

К Александру подошел дежурный опер района.

– Ты уж извини, Саш, что стрелки перевели. Понятно, сюда следаку прокурорскому ехать нужно, а не нашему. А вас из ГУВД подняли. Да и случай аналогичный прошлому. Ты ведь занимаешься?

– Что ты, мой золотой Витенька, извиняешься, как в детском саду? Не сейчас, так через час бы подъехали. Кстати, «розыскникам» по без вести пропавшим звонили насчет девочки?

И, не дожидаясь ответа, повернулся и пошел к сторожке.

– Должно быть, нет…

– Я как услышал – сразу бегом к складу номер восемнадцать! Сначала подумал, что опять мальчишки двери ломают. Там шоколад хранится. А потом крики раздались. Я – еще быстрее. Подбегаю – поздно! Как увидел, что творится, – бегом звонить в милицию.

– Не убегался, спринтер?

– Чего? – не понял сторож.

– Я спрашиваю – не уморился всю ночь бегать? – надавил Макаров, глядя прямо в глаза сторожу.

Саморуков и Стариков, подперев плечами противоположные стены вагончика, понимающе молчали. Бык дерется – козел не лезь.

– Я честно говорю, – пожал плечами сторож.

– Ты свое «честно» к жопе прибей и всем, кроме меня, показывай. Кровь на трупе уже черная, засохшая, а это говорит о том, что смерть наступила часов десять назад. На теле уже пятна трупные проступают, а ты меня тут фуфлом кормишь! Может, тебя встряхнуть немножко для просветления памяти? Какие ты тут крики два часа назад мог слышать, алкаш?

Сторож уже понял, что переборщил с «показаниями».

– Женские…

– Так. – Макаров повернулся к выходу. – Этих двоих я никогда не оставляю наедине с людьми. Это всегда заканчивается печально для тех людей. Но, коли разговор не клеится…

– Ошибся я, наверное!

– Так. – Саша снова развернулся к сторожу.

– Ссать захотелось в пять часов, пошел к складу, а там…

Макаров посмотрел на покрасневшего Старикова.

– В общем, наврал я. Боялся, что с работы выгонят. Меня посадят за дачу ложных показаний?

– Как на базу еще можно проникнуть, кроме центрального входа? Если окажешь помощь следствию, замолвлю за тебя словечко перед генеральным прокурором.

– Пошли покажу!!! Я тут все знаю! Третий год сторожу…

* * *

Вербин регулярно отзванивался в течение дня, поясняя Макарову, что он то в архиве УВД, то в картотеке Управления исправления наказаний, то почему-то на квартире доктора исторических наук Муромова, о котором Макаров представления не имел совершенно никакого. Приехал он лишь к пяти вечера. Рубашка на нем была мокрая, он безостановочно обмахивался промокшим насквозь носовым платком. Рухнув на стул в кабинете Макарова, он бросил перед собой жестом фокусника истрепанный ежедневник.

– Пивка бы сейчас. С литр!

Саша пронизывал друга взглядом, пытаясь понять, удался трюк с архивом или нет. Но пробить взглядом матерого Вербина – все равно что дятлу пробить железобетонную опору моста.

– Не томи. – Это прозвучало как угроза.

– Пива, говорю, хочу. Пойдем, Макаров, в парк, по бутылочке зальем? А еще лучше – в розлив. Ты любишь, Макаров, пиво в розлив?

Александр молча поднялся, проверил наличность в бумажнике и взял со стола ключи.

– Да я и сам предложить хотел. В центральном пиво лучше, а в том, что за управой, – народу меньше. Так куда?

– А мы возьмем в центральном и перейдем дорогу. И там, за управой, мы будем почти в одиночестве пить хорошее пиво.

– Под окном начальника ГУВД…

– Первый раз прятаться, что ли?

Через полчаса два офицера милиции сидели под деревом в пятидесяти метрах от стены областного ГУВД и нарушали статью Кодекса об административных правонарушениях – «Распитие спиртных напитков в общественном месте». Хотя общественным это место можно было назвать с большой натяжкой. Ни один нормальный человек не полезет в эти кусты по причине их непроходимости и колючести. К тому же ментовка – рукой подать. Таким образом, небольшая лужайка среди кустарника за зданием ГУВД являлась самой экологически чистой зоной в городе. Тут никто не гадил и не мусорил. Здесь иногда и размышляли о существе бытия за бутылочкой пива Макаров с Вербиным.

– Ну, так что с архивом? – напомнил терпеливый Александр.

– Слушай… – Вербин открывал бутылку ключом от кабинета. – А почему ты решил архив проверить?

Макаров почувствовал, как у него теплеют ладони.

– Накопал что-то?..

– Накопал? – Сергей приложился к бутылке и в три глотка ополовинил емкость. – Кха!.. Накопал? Когда я тебе скажу, что я накопал, ты маму потеряешь!..

Глава 5

А буквально за час до приезда Вербина из кабинета Макарова вышла молоденькая девушка – следователь прокуратуры. Вряд ли она предполагала, закончив юрфак и устроившись на работу в прокуратуру, что ей чуть ли не ежедневно придется описывать и переворачивать с боку на бок пахнущие кровью и нечистотами трупы, допрашивать людей, превративших живую плоть в мертвую, и в ответ на вопрос «почему вы это совершили?» слышать ответ «черт его знает, так получилось». Однако кабинетная работа – не для следователя прокуратуры. Понимая это, Макаров, матерый оперативный волк, пошел на хитрость.

– Алло, здравствуйте! Следователя Бородулину можно пригласить к телефону? А, это вы?! Извините, не узнал. Я вот по какому поводу… Вы в ГУВД когда собираетесь? Сегодня? Замечательно! А я вот из кабинета вырваться не могу. Может, зайдете на пару минут, когда приедете? Вот и отлично! Я вас жду…

Этот разговор был утром, а в три часа дня Бородулина была уже у Макарова. Поговорив о перспективах раскрытия и о том, стоило ли сводить в единое производство дела убийства Вирта и пока неустановленной девочки, как это велел сделать прокурор, Александр перешел к тому, зачем, собственно, и добивался встречи.

– Виктория, вам нравится то, чем вы занимаетесь? Я спрашиваю так потому, что знаю: самое трудное – это начать. Следователями, как и оперативниками, не рождаются. Ими становятся. И то, что они переживут на первых порах становления, отложится у них на всю последующую жизнь. Вам, конечно, легче было бы, если бы пришлось расследовать дело о взятке или, скажем, о превышении кем-нибудь своих служебных полномочий. Потом, понемногу набираясь опыта, перейти к более сложным в физическом и психологическом плане делам. Но вышло так, как вышло. Первым своим делом вы получили дело маньяка. Вы уверены, что справитесь?

– Да, – взглянув в глаза Макарову, ответила девушка.

Ему это понравилось. Люди, смотрящие в глаза, – уверенные в себе люди. Не самоуверенные, а уверенные в себе. Между двумя этими понятиями – пропасть.

– Вика, будут… еще смерти. Я уверен в этом. Если мы будем… – он чуть было не сказал «блевать в ванной», но вовремя спохватился, – …если мы будем сидеть сложа руки. От вашего профессионализма зависит половина нашей общей работы. Если в нашей цепи выпадет по любым причинам хоть одно звено, будет беда. Этих смертей будет еще больше. Если вы чувствуете, что не справитесь, я выйду на прокурора области. Я смогу убедить его отдать дела более опытному следователю…

– Я справлюсь, – перебила его следователь.

– Тогда – партнеры? – улыбнулся Макаров и протянул ей руку.

– Партнеры! – обрадовалась она.

Уже выходя, она остановилась у двери.

– Скажите как опер… Установлено, что смерть девочки наступила около девяти часов вечера. Какой смысл был перетаскивать тело через забор ночью и подбрасывать его на базу? Ведь это огромный риск – перемещать тело ночью. Обычно маньяки оставляют жертву на месте насилия. В нашем случае неманьяк так уродовать не будет. Почему же он стал перемещать труп? Значит, это не просто маньяк, а изувер, действующий с каким-то смыслом. Я права?

Макаров внимательно посмотрел на девушку. Кажется, она действительно справится…

* * *

– Что же ты мне такого расскажешь? – настороженно глядя на «собутыльника», спросил Макаров. Его только что открытая бутылка еще дымилась пивными парами. Но он про нее, казалось, забыл.

Вербин старательно допил пиво, катнул бутылку, как шар боулинга, в куст и достал сигарету.

– Я буду очень краток. Сорок камней весом по три карата каждый из коллекции графа Муромова исчезли в неустановленном направлении в вихре революционных преобразований начала столетия. Таким же неустановленным путем указанные камни обнаруживаются в 1978 году в коллекции одного из антикваров Харькова. После того как сотрудники местного УГРО получают на эту тему оперативную информацию, камни вновь исчезают. В квартире антиквара совершена высококвалифицированная кража. Опера не успели буквально на пару часов. Понятно, что антиквар молчит как рыба: в семьдесят восьмом сообщить о том, что у тебя украли алмазы, – чистое безумие. Можно было намотать срок самому себе. Но информация пролетела, и опера начали отработку. Все держалось только на словах, без официальных заявлений, поэтому оперативный интерес сыскарей в этом направлении потихоньку угас. С тех пор известны лишь две вещи. Камни были – раз. Второе – к разбою причастен некто Степной, в то время гастролер без определенного места жительства. В ИЦ есть информация, что существует «законник» с таким погонялом, но где он и чем живет сейчас, если еще живет, – неизвестно.

Макаров сидел спокойно. Информация Вербина не несла в себе ни сенсации, ни подсказки. Просто всплыла история камней – не более того. Что тут удивительного? Раз есть камни, значит, должна быть и их история. Он продолжал молчать, придерживаясь своего старого правила: никогда не перебивай человека, который пытается связать свой рассказ в логично выстроенный домик. Пусть закончит, подумает, вспомнит, добавит и скажет: «Все». Все вопросы – после «все».

– Что ты ее держишь, как микрофон? – Вербин показал глазами на бутылку в руке Макарова.

Тот послушно отпил пару глотков.

– Так вот, дальше. Я на всякий случай протянул родословную этого самого графа Муромова. Очень интересный факт – его внук живет у нас в городе, иногда читает в университете лекции по истории. Доктор наук. Но пьет, как сантехник. Оказался еще тем старичком! Пришлось сбегать за бутылкой «Арарата» в близлежащий гастроном. Убытки учти при начислении премии. Если она будет.

– Кофеварку получишь, – пообещал Макаров.

– На хрен она мне сдалась?! – возмутился Сергей. – Дома две стоят, глаза мозолят, а кофе молотого купить не на что. Чайком пробавляюсь… Так вот, Муромов после третьей рюмочки рассказал, что камешки его деду сам батюшка-государь Александр Второй подарил. А знаешь, кем был граф Владимир Муромов? Жизни тебе не хватит, чтобы догадаться: тайным советником Московской сыскной полиции. Знавал самого Андрея Дмитриевича Путилина. Тот занимал аналогичную должность в петербургской полиции. Вот так бывает – Путилина знает каждый уважающий себя мент, а Муромова – нет… Так, если пиво не хочешь, то отдай его мне!

– Щас! – возмутился Макаров и приложился к бутылке. После услышанного ему на самом деле нужно было промочить горло. Все начинало складываться в какую-то схему, но в какую именно и где зацепка – он не понимал.

– Кстати, Муромова на всякий случай в тридцать восьмом зацепили по статье 7-35 да на пять лет в Караганде «приземлили».

– Это что за статья такая? – удивился Саша. – Про пятьдесят восьмую слышал, а вот про 7-35…

– Объясняю – «Связь с преступным миром». Кстати, жалко, что ты мне алмаз не дал. Показал бы я деду для опознания. Говорит, у него есть описание этих камней, и еще он может поднять в каких-то ихних исторических архивах фамилию мастера. Короче говоря, чувствую я неподдельный интерес деда к камешкам. Может, хочет помочь нам их найти, а потом, как это сейчас модно, – унаследовать? У него мозги еще варят как надо! Помнит все, чуть ли не по дням.

– Мы не камни ищем. Завтра созвонись с ним и забей «стрелку» для опознания. Может, хоть здесь след какой потянется.

– Уже забил. Завтра в одиннадцать ждет. – Вербин вздохнул. – Теперь ты коньяк покупаешь…

– Он что, алкоголик?! – возмутился Макаров.

– Нет, алкоголики столько не живут. Но выпить рад. После второй стопки его речь ручейком в уши течет.

– Может, это после твоей второй стопки его речь тебе в уши ручейком побежала?

– Нет, Саша, – не обиделся Вербин, – ты не прав. Знаешь ведь сам – меня и двумя бутылками не свалить, а уж двумя стопками… Кстати, дед мемуары пишет и какую-то работу о развитии оружейного дела на Руси.

– Все?

– Все.

Макаров поднялся с травы и аккуратно, чтобы не звякнула, положил свою бутылку рядом с бутылкой Вербина.

– Завтра вместе поедем. Который час?

– Без пяти шесть.

– Пошли, сейчас ребята подтянутся…

Закинув в рот по таблетке заранее припасенного «Рондо», Макаров и Вербин миновали на входе сержанта с «кипарисом» у бедра и стали подниматься по лестнице ГУВД…

Саморуков и Стариков были уже в кабинете. Они поздоровались за руку с Вербиным, которого не видели со вчерашнего дня, и Стариков сообщил:

– Саш, там внизу, в дежурке, пэпээсники мужика приволокли, подходящего по ориентировке, с Береговой. Пока его поднимать не стали, тебя ждем.

– Напрасно не стали, – возразил Макаров, перекатывая языком раздирающую слизистую оболочку рта таблетку. – Я что, запретил бы вам это? Миша, давай сюда этого гражданина…

Гражданин являл собой точно описанный Маргаритой Николаевной, соседкой покойного Вирта, объект. На вид сорок пять лет, среднего роста, едва заметная седина, коричневая куртка, «джонсы». Согласно рапортам двух сотрудников патрульно-постовой службы, данный гражданин был задержан в квартале от дома Вирта полчаса назад.

Макаров показал на него глазами Саморукову и Старикову – «поработайте», а сам сел в стороне и закурил.

Опера разместились так, чтобы после их вопросов человеку, отвечая, пришлось вертеть головой то вправо, то влево – элементарный прием, чтобы сбить подозреваемого с толку. После этого Саморуков стал крутить в руке часы, а Игорь защелкивать и снова открывать наручники. Это тоже не добавляет допрашиваемому ни уверенности, ни возможности сосредоточиться.

– Где живете? – спросил Стариков.

– В городе, – ответил задержанный.

– В каком? – поинтересовался Саморуков.

– В этом.

– Тогда, наверное, нужно адрес сказать? – заметил Стариков. – Вас ведь не в Суринаме задержали?

– Я на улице Ломоносова живу. В доме номер семьдесят.

– Еще бы квартиру узнать… – попросил Саморуков.

– Восемь.

– Все правильно, – объявил Стариков. – Все сходится. Квартира номер восемь.

– Что сходится? – спросил мужик. – Что может сойтись?!

– Может, вам дать бланк и вы нас допросите? По всем правилам? Вы будете спрашивать, а мы отвечать. И когда мы захотим что-либо узнать, вы нам скажете: «Может, вы рот закроете, поскольку здесь спрашиваю я?»

Мужик понял и обмяк, решив дожидаться разгадки тайны своего задержания.

– Как давно вы знаете Вирта?

– Какую вирту?..

– Андрея Вирта, – уточнил Стариков. – Вы ведь двадцать восьмого мая последний раз с ним виделись?

Макаров понял, что Игорь прокололся. Не нужно было называть число. Если мужик знает Вирта и поймет, что его «прижали», он назовет любое число до двадцать восьмого. И тогда все будет в порядке. Можно будет «крутить» его дальше с надеждой на перспективу. А сейчас он будет «бодаться» до последнего, уверяя всех в том, что Вирта он не знает, потому что на него пытаются повесить убийство, а не знакомство.

– Понятия не имею, о ком вы говорите. Я не знал никого с фамилией Вирт…

«Стоп!» – сработало в голове у Саши…

– А почему – знал, а не – знаю? – Он вонзился глазами в переносицу мужика.

– Не знал до этого момента. Впоследствии, может быть, узнаю. – Тот смело поднял глаза на Макарова, но почти сразу отвел.

– Тогда что вы делали в его квартире двадцать восьмого мая?

– Назовите адрес! Я много где бываю. Может, и был где-то двадцать восьмого мая, но я необязательно должен знать, кто там проживает.

– То есть? – удивился Саморуков.

– Вы кем и где работаете? – уточнил вопрос Макаров.

– Я опросом общественного мнения занимаюсь. От мэрии города. Вы вообще понимаете, что мое задержание и все эти разговоры незаконны? Я ведь буду жаловаться.

– Ваше полное право, – согласно кивнул головой Вербин. – За пять лет работы в этом отделе я не помню ни одного, кто бы уходил из этого кабинета без подобного обещания. Отдел все еще стоит, а я продолжаю в нем работать. Недавно звание генерал-полковника получил.

Макаров написал на блокнотном листке: «Срочно тащи сюда М.Н. для опознания» и незаметно передвинул записку Вербину. Тот скосил глаза, поднялся и вышел.

Через две минуты он уже выводил свою «шестерку» на дорогу и размышлял, пропуская мелькающие мимо него машины: «Санта-Барбара» закончилась или еще нет? Если нет, то старая не поедет. А если проявить настойчивость, та поедет, но из злости сделает все наоборот: коли мужик тот, она его не признает, а коли не тот – скажет, что он. Возраст, блин… Капризные все.

Глава 6

К исходу дня стали совершенно очевидны три вещи. Во-первых, труп девочки перестал существовать как неустановленный. Истерзанным ребенком оказалась жительница того же района, в котором было совершено убийство Вирта. Имя тринадцатилетней Евы Милешиной вписалось кровавой строкой в список жертв садиста. В семь вечера девочка вышла из дома и направилась к подруге. В двенадцать часов ночи родители забили тревогу. Идиот помощник дежурного райотдела не принял заявку родителей о пропаже ребенка. «Сейчас все они такие. Нагуляется и придет. Вот если и завтра не появится, тогда приходите. Мы ее запишем, заполним все карточки, зарегистрируем дело…» К этому времени Ева Милешина была уже мертва. Она так и не была выставлена в розыск как без вести пропавшая. Родители опознали ее в морге по шраму на руке. Трехлетняя Ева нечаянно уронила себе на локоть горячий утюг. Отец рассказывал розыскникам, что она так тогда плакала…

Во-вторых, объект Маргариты Николаевны остался ею неопознанным. Защищая закон, обязательно где-то его нарушишь. Так и сделал Вербин. Вместо официального опознания он привез свидетельницу в ГУВД, подвел к открытому кабинету и в щелку показал задержанного. Если бы Маргарита Николаевна сказала – «он», можно было бы смело проводить законное опознание. Но она посмотрела в просвет на мужика, прищурившись опытным взглядом бывшей вахтерши, потом протерла рукой глаз и заявила опешившему Вербину:

– Ты че такой бестолковый? Я же сказала – у того глаза серые были! А у этого – карие!

– Вы что, в глаза ему смотрели с четвертого этажа на третий?! – рассердился Вербин. – Смотрите хорошо!!! Все тут – куртка, седоватый, «джонсы»! Что еще надо?

– Вот бестолочь, а! – не унималась та. – Я же сказала – глаза серые!

– Но вы же еще говорили – «то ли серые, то ли зеленые»! А может, то ли карие?! Куртка, «джонсы»!..

– Не он.

Вербин плюнул. После такого «опознания» было бы дико приглашать следователя для опознания официального. Он отвел бабку в «дежурку» и попросил отвезти ее домой. Вскоре ее привезли на «Жигулях» с мигалками прямо к дому, и остаток вечера она гордо рассказывала соседкам, как ее привлекли органы для расследования убийства.

После этого Макаров велел Старикову «зарядить» за мужиком «наружку» и провести полную оперативную установку по домашнему адресу.

И, наконец, третье.

В деле появился некий фигурант по кличке Степной. Как бы ни развивались в дальнейшем события – он прямо или косвенно замешан в истории с камнями, образец которых Макаров обнаружил рядом с трупом. Камни старые, история старая, а труп – только что образовавшийся. Кто он такой, этот Степной?

И есть ли смысл связывать воедино всю полученную информацию?

Сорокапятилетнего Матвеича, не связанного с домом, как и с остальной частью Слянска, пропиской, в этом доме тем не менее знали все. Матвеич был бомжем и ничуть из-за этого не переживал. Будучи когда-то отменным слесарем на «Сибмашстрое», он неплохо зарабатывал, имел семью, машину и дачу. На этих шести сотках с удовольствием трудились жена и сын, пока последнего не забрали в армию. Через два года сын приехал из Чечни и еще через год пополнил коллектив колонии общего режима. Случай, в общем-то, банальный. Шел с девчонкой через парк, троих граждан-одногодков разочаровало выражение лица Димки. Полудебильный разговор: ты откуда? – ты кто такой? – дай закурить – почему не куришь? – а может, ты педик? – закончился сотрясением мозга, переломом двух рук и одной ноги. Суд усмотрел превышение какой-то обороны, про которую Димка в Чечне и слыхом не слыхивал, и по второй части этой статьи его «приземлили» на четыре года. С этого момента все для Матвеича пошло кувырком. Он запил. Сначала – от обиды за сына. Потом продолжил пить по необходимости. Потом развалился завод. Потом ушла жена, и, убедив Матвеича в том, что ей с сыном, когда тот вернется, нужно будет где-то жить, а с Матвеичем это уже невозможно, она (с согласия слесаря) оформила квартиру на себя и исчезла в неизвестном направлении. А Матвеич остался. В подъезде своего дома. Один. Но потом, к его изумлению, все стало как-то меняться. Однажды, когда он сидел под лестницей первого этажа и пересчитывал добычу – собранные на его «территории» емкости из-под пива, водки и вина – и прикидывал, хватит ли этого на бутылку «белой» и полбуханки хлеба, дверь в подъезд отворилась, и с шумом ввалилась компания. Во главе этой компании был Верник, Верников Анатолий – он жил в двенадцатой квартире. Этот сорокадвухлетний мужик вместе с холодным облаком с улицы затащил за собой двоих парней и троих девиц. Компания весело хохотала и почти валилась с ног от выпитого. По привычке Матвеич сжался и стал почти прозрачным. «Новых» нервировать не стоит – дорого обойдется. Но одна из девиц вдруг удивленно спросила, ткнув в бывшего слесаря пальцем:

– Ой, а кто это?

Верник нахмурил брови и уставился на бомжа.

– А-а! Да это наш Матвеич!

Тому стало не по себе. Ведь могут и побить… Надежду вселил все тот же Верник.

– Отстаньте. Он тут живет.

– А чтой-то он здесь живет? – пьяно покачиваясь, спросила одна из «дам».

Вместо ответа Верник толчком направил их на верхний этаж в направлении своей квартиры и, повернувшись к Матвеичу, с улыбкой спросил, доставая из кармана шикарной куртки бумажник:

– Матвеич, «Пассат» мой постережешь? – И протянул еще ничего не понимающему бомжу сотенную.

Бывший слесарь сконцентрировал свое внимание на купюре, подсчитывая эквивалентный ей заработок на сборе бутылок. Считал он неплохо, поэтому почти моментально осведомился:

– Андрюша, кого поссать покараулить? Ты только скажи. Я – махом.

Верник от души рассмеялся, засовывая деньги в руку Матвеича.

– Не поссать, а машину мою, «Фольксваген»! Стоит у подъезда.

– Андрюша, без вопросов…

Со следующего дня жизнь бывшего слесаря стала входить в новую колею. Неожиданно начальник ЖЭУ предложил Матвеичу одну из кладовок в подвале дома, где тот жил. А потом и небольшую подработку – уборку снега перед домом. Жильцы подъезда, хорошо зная Матвеича, и без того были рады его почти безвозмездной помощи в ремонте квартир, поддержании чистоты и порядка в подъезде. От каждого понемногу – этого вполне хватало бывшему квартиросъемщику из этого подъезда. Довольно скоро Матвеич сделал у себя в подвале ремонт, и благодаря его умелым рукам появилась неплохая по нынешним бомжовским меркам квартира. Жильцы несли ему пустые бутылки и мелочь. Поэтому Матвеич не переживал, что был бомжем.

Он был почти счастлив, попав из грязного, пахнущего мочой подъезда в затхлый, но теплый подвал, где имелась даже кровать (подарок Верника), когда раздался этот проклятый крик…

Это был не крик – вопль ужаса…

Мужской голос почти не был мужским… Когда Матвеич работал на заводе, в цехе одного из мужиков прижало воротами, и он умирал почти минуту, пока его ребра ломал автоматический запор. Ему никто не мог помочь, и от понимания этого и от крика умирающего Матвеич чуть тогда не сошел с ума.

Но этот крик…

Матвеич приподнялся на топчане и прислушался. И, хотя больше не слышно было ни звука, в его ушах стоял этот вопль. Он подошел к двери каморки.

Тихо.

Матвеич отворил дверь и пошел к лестнице, ведущей наверх, в подъезд.

Две ступени…

Четыре…

Его ухо уловило какие-то чавкающие звуки. Бывшему слесарю стало жутко.

Матвеич, как под гипнозом, продолжал подниматься по лестнице…

Вот она, полоска света в подъезде. Матвеич сам ввинчивал лампочки и следил, чтобы их не выкручивали хулиганы.

Первое, что он разглядел, были кроссовки Верника. Ноги подергивались и слегка елозили по полу. Округлившимися от ужаса глазами бомж увидел густую лужу крови, расплывавшуюся под ногами.

Он сделал шаг вперед, и, когда ему открылась вся картина, он остолбенел, не в силах более двигаться.

Благодетель Верник лежал на спине и в агонии сучил ногами. Его лица видно не было, потому что на его животе сидел кто-то и что-то делал, закрывая лицо спиной, обтянутой серым плащом… Что именно происходило, Матвеич не знал.

Внезапно сидящий на Вернике замер и, помедлив, резко обернулся.

На Матвеича смотрели почти желтые глаза, подернутые пеленой безумия. С перекошенного рта вязкой ниткой свешивалась слюна.

Сидящий на Вернике встал и сделал шаг навстречу бомжу…

Но тот не смотрел на него. Матвеич, как замороженный, уперся взглядом в пустые окровавленные глазницы, в которых раньше светились пьяным весельем глаза Верника…

Неизвестный сделал еще шаг вперед, и на его лице появилась улыбка.

Где-то на втором или третьем этаже хлопнула входная дверь и раздался стук ведра о бетонный пол. Матвеич взмолился, чтобы тот, со второго или третьего этажа, скорее нес бы свое помойное ведро. Ну, скорее же!..

Неизвестный, услышав то же самое, что и бомж, стер с лица гримасу, быстрым шагом прошел мимо Матвеича и растворился в темноте улицы.

Когда он проходил мимо, бывший слесарь почувствовал, как его обдало знакомым, но еще непонятным и страшным запахом.

Он вспоминал этот запах еще три часа, уже сидя в кабинете районных оперативников и тупо глядя в трещину на стене их кабинета. Его спрашивали: «Зачем ты убил Верника, сука?», а он молчал и вспоминал, вспоминал…

Прозрение пришло неожиданно. Он вспомнил запах лишь тогда, когда в кабинет зашел некто по фамилии Макаров в сопровождении двоих крепких парней.

Тот запах был запахом свежевыкопанной ямы…

– Водка есть? – спросил Макаров, рассматривая сидящего на стуле в состоянии анабиоза мужика.

– У меня только «местная». Будете? – Молоденький оперативник с уважением разглядывал уверенного в себе представителя областного ГУВД.

– Да не мне… – поморщился Саша. – Ему налей полстакана. Иначе мы в гляделки до утра играть будем.

Матвеич, словно воду, медленно выпил водку и поставил стакан на край стола. Ничего пока не изменилось. Пять ментов продолжали стоять над бомжем из пятого подъезда дома на улице Сакко и Ванцетти.

Внезапно Саморуков шагнул к нему и наотмашь ударил ладонью по щеке. Голова мужика качнулась в сторону, но когда она вернулась в исходное положение, в глазах Матвеича уже зажглись искорки разума.

– Отошел? – сочувственно поинтересовался безжалостный Мишка.

По глубокому выдоху все поняли, что отошел.

– Что произошло? – Макаров придвинул себе стул и по-ковбойски сел на него верхом напротив слесаря.

– Да что произошло! – воскликнул один из молодых оперативников. – Завалил он Верника!

Стариков повернулся к районным операм.

– Вышли.

– В смысле? – спросил один из них, прекрасно понимая, что им сказали.

– Я сказал – вышли, – еще тише, но более угрожающе проговорил Игорь.

Когда за ними закрылась дверь, Александр снова спросил:

– Что произошло?..

… – Как выглядел?.. Лет пятьдесят, наверное, седина есть… Рожа такая гадкая, мерзкая. Перекошенная какая-то… Слюни текут. Ростом вот с него будет. – Матвеич показал пальцем со сломанным ногтем на Старикова. – Бля буду, как вспомню – жить не хочется… Глаза такие желтые, как у желтушника…

– Во что был одет?

– Плащ серый, измятый весь. Только плащ заметил. Может, и на него бы не обратил внимания, да полы так странно торчали в разные стороны, словно картонные. Грязный, наверное, плащ-то…

Саморуков хотел было спросить, видел ли бомж какое-нибудь оружие в руках убийцы, но, глянув на Макарова, осекся на полуслове. На лице начальника отдела выступила испарина.

Саша, чувствуя, как начинает учащаться пульс на висках, достал из кармана платок.

– Брови белесые, бесцветные, губы тонкие? Подбородок острый? Верхняя губа чуть выдается над нижней?..

Матвеич вскинул на Макарова удивленный взгляд.

– Точно…

Опера, привыкшие ко всяким «закидонам» своего шефа, не вмешивались. Они молча разместились, как на насестах, на столах районных оперативников.

– Лет пятьдесят, говоришь?.. – Саша задумался. – Точно, лет пятьдесят. Все правильно…

* * *

Немного поговорив с районными оперативниками, Макаров велел «притормозить» Матвеича до утра, установить его личность, прошлое и затем отпустить на все четыре стороны. Он понимал, что после его отъезда молодые, еще не видевшие горя парни будут продолжать трясти слесаря на признания во всех тяжких и, возможно, принудят даже написать какую-нибудь явку с повинной. Этим документом потом можно будет смело подтереться. Но такова уж суть этих неопытных парней. Макаров давно миновал этот период работы опера, когда желаемое выдаешь за действительное и так сам себя уверяешь в своей правоте, что, когда приходит момент истины, наступает разочарование. Опера делятся на тех, кто безболезненно минует этап становления, становясь мудрее и опытнее, и на тех, кто зацикливается на этом, находя в подмене аргументов основу своей работы. Когда двадцатитрехлетний Саша Макаров впервые переступил порог райотдела в должности оперуполномоченного уголовного розыска, то с удивлением заметил, что простыми операми «на земле» трудятся сорокалетние мужики. Они не лезли в дела друг друга, редко видели свои семьи, пили в кабинетах водку и разговаривали о футболе. Они почти не пьянели и после бутылки «белой» просыпались на кабинетных стульях по малейшему зову дежурного, чтобы выехать на очередную «заяву».

Первый месяц, находясь в стажерах у матерого опера Николая Семеновича Пикалева, Макаров ненавидел весь свет.

Первое, что сделал Пикалев, – это попросил Сашу написать на листке бумаги план предварительного допроса подозреваемого, а проще – «раскола». «Мне не нужны подробности. Я хочу знать, что ты будешь делать с дядькой, на которого у тебя ничего нет, кроме твоей уверенности в его причастности. Пиши – первое, второе и так далее. Можешь не торопиться. Работай до обеда».

Пикалев появился в обед. Завел в «дежурку» какого-то мужика, заварил себе чай и сел за стол.

– Написал?

– Да. – Саша протянул ему исписанный лист.

Николай Семенович не спеша пил чай и косил глаз на листок. Прочитав, встал и снова направился к чайнику.

– Можешь этим листом жопу вытереть.

Это была рецензия.

От возмущения Сашка едва не задохнулся. Четыре часа творческой вдумчивой работы!..

Пикалев вернулся на место.

– Вот что ты пишешь? «Расспросить, что фигурант делал на момент совершения преступления. Есть ли у него алиби». – Он отхлебнул из стакана. – Тебе на кой хер нужно его алиби? Ты что, адвокат? И что значит – «расспросить»? Ну, скажет он тебе, что на момент совершения грабежа он находился в противоположном конце города. Дальше что?

– Выяснить.

– Милый мой, это в фильмах на протяжении семи серий опер ищет похитителя скрипки Страдивари. Уточняет, выясняет. Все правильно. Но в фильме не показывают, как начальник «уголовки» дерет его за остальные «скрипки». Фильм закончился, и опер остался молодцом. А тебя будут драть всю жизнь, и этому фильму ужасов не будет конца.

– Так что же делать?

– Написать первым пунктом плана – «расспросить Семеныча», то есть меня. Что жулик хочет, разговаривая с тобой?

– Скрыть истину.

– «Скрыть истину, выяснить изначальное»… Попроще, пожалуйста!

– Обмануть.

– Нет! Обмануть – это слишком просто. Это – посмеяться и разойтись в разные стороны. Он стремится во что бы то ни стало тебя нае…ть! А ты что должен сделать?

– Его нае…ть.

– Нет! Ты его должен обмануть. Ты должен работать легко, смеясь. Понял?

Сколько Сашка ни мучился, он не мог выдавить из себя воспоминания о том, чтобы в школе милиции речь шла о чем-то подобном. Молодой Макаров растерялся.

– В одном случае из десяти у тебя есть на человека четкая оперативная информация, – продолжал Пикалев. – Еще в двух случаях – бабка сказала на лавочке. А в семи случаях из десяти у тебя ничего нет на жулика. Вообще ничего, кроме твоей уверенности! Но ты знаешь, что «темняк» повесил именно он! Он, и никто иной. Запомни, Сашка, твой авторитет опера будет заключаться не в количестве почетных грамот и не в сумме премии. Ты будешь считаться классным опером только тогда, когда где-нибудь в соликамских лагерях встретятся два зека и один из них скажет другому: «Вот Макаров меня нае…л, а?! Если бы не он, гулял бы на свободе!», а другой ему ответит: «Это Макаров из Слянска, что ли? Да, сука еще та…» Вот тогда ты можешь сказать себе, что ты состоялся.

Пикалев снял трубку аппарата и коротко бросил:

– Заведи моего.

Через минуту в кабинете сидел на стуле тридцатилетний парень и пощелкивал суставами пальцев.

– Ну что, Выхриков, – спросил Пикалев, процеживая чай через зубы, – не было печали, да черти накачали?

Пока Николай Семенович сплевывал попавшую в рот заварку в урну, некто Выхриков зачем-то рассказывал о том, как он провел выходные за городом, окучивая грядки на огороде умершей бабушки.

Пикалев проплевался и достал папиросу.

– На хрена ты мне это рассказываешь?

– А о чем еще говорить? О погоде? С тобой как начнешь о погоде разговаривать, разговор заканчивается нарами. Больше я с тобой о погоде говорить не буду.

– Ты что думаешь, я тебя сюда привел о погоде или грядках говорить? Я тебя уже сутки ищу. Я сам с тобой больше о погоде говорить не собираюсь. Теперь у нас разговор будет конкретный.

– О чем? Я ведь завязал, ты знаешь.

– Не дави на меня. Я знаю другое. Об одной чудной квартире, в которой недавно побывал вор Выхриков. Но глупый Выхриков понятия не имеет, что в тот момент, когда он из этой квартиры выходил, его видели два ясных глаза. Это было как раз в середине сентября, когда Выхриков что-то окучивал на огороде бабушки. Что ты окучивал в середине сентября, Выхриков? Озимый редис?

– Я огород в порядок приводил!

– Выхриков, с твоими двуми ходками по сто сорок четвертой после третьей будет почетное звание «опасный рецидивист». Я могу сейчас перейти с хорошего разговора на плохой. После этого ты сразу оказываешься в камере и выходишь из нее уже с руками за спиной. Я вызываю свидетеля, делаем официальное опознание, протоколируем, допрашиваем и закрываем. Тебя. Больше у тебя шансов нет. Пойдешь в суд за полным отказом. А по этой теме тебе дадут на всю катушку. И за рецидив, и за отказ помогать следствию, и за отсутствие раскаяния.

Пикалев потушил папиросу.

– Есть другой вариант. Ты знаешь, что в каждом деле есть организаторы, есть исполнители, есть пособники и свидетели. Если перестанешь дуру гнать, разрешу написать явку с повинной. Потолкую со следаком, в суд меня все равно вызовут, так я и там словечко замолвлю за тебя. После двух ходок вряд ли условным отделаешься, но ведь есть разница – три года получить или семь? И есть разница – своими ногами в суд прийти или месяца четыре шконарь парить?.. Минуту даю, Выхриков. Отсюда ты все равно уже не выйдешь. Через минуту либо рассказываешь мне про «хату», либо я сам тебя запираю в «хату». И забываю о тебе. Потом – стучи не стучи в дверь с просьбой поговорить со мной, как в прошлый раз, – будешь сидеть. Я о тебе забыл. Время пошло.

Парень мялся. Его лицо перекашивала судорога. Он уже не мог думать.

– Ну? – спросил Пикалев, отрывая взгляд от настенных часов.

– Квартира восемь. На Речной…

– Я знаю. Давай я ничего клещами из тебя вытягивать не буду?

– Двадцать второй дом. Куртки и магнитофон еще у меня…

Отведя парня в камеру, Пикалев вернулся с большим журналом. В милиции он называется КУП – книга учета преступлений.

Пикалев начал листать страницы.

– Так… Десятого сентября… Одиннадцатого… Так… Изнасилование… Грабеж… Гараж… Кража… Кража… Не то. Ага, вот. Кража. Квартира 8, дом 22, улица Речная. Гражданка Власова – потерпевшая.

Пикалев с грохотом захлопнул КУП.

– Вот тебе, студент, и скрипка Страдивари. В точку.

– Я не понял, – удивился тогда Макаров, – у вас что, информации не было на Выхрикова, что ли?..

– Какая на хрен информация?! – отмахнулся Пикалев, унося журнал в «дежурку». – Я его по дороге в отдел случайно зацепил.

Макаров вспомнил этот случай, представив, как двое желторотых оперов сейчас пытаются вытрясти хоть что-то из Матвеича. Нет, не горит у них в глазах тот огонек, какой горел когда-то в глазах Николая Пикалева. Тот огонек, который старый опер сумел зажечь в глазах тогда еще юного Макарова. Числиться опером и быть им – не одно и то же. Это на протяжении долгих месяцев вдалбливал в мозг Александра его наставник. Он сумел заразить подопечного вирусом любви к своей работе.

Кто учит сейчас этих пацанов? Сами себя.

Саша подумал, что уже почти два года не был на могиле Николая. Опер погиб четыре года назад, при задержании девятнадцатилетнего сосунка, когда тот пытался снять с девчонки старенькую песцовую шапку. Наркоман-отморозок выстрелил из обреза двенадцатого калибра в лицо безоружному менту.

«Надо заехать», – подумал Саша…

* * *

– Надо заехать или нет? – уже почти кричал в машине Стариков, прикоснувшись рукой к плечу Макарова.

Александр очнулся от забытья, развернулся с переднего сиденья к Старикову.

– Прости, Игорь, что ты сказал?

Стариков вздохнул.

– Саша, я говорю – давай в психушку заедем к этому Русенкову? Душа у меня что-то не на месте. Такое впечатление, что он не больной вовсе. Я, скорее всего, шнягу гоню, поскольку такое маловероятно, но мне кажется, что мужик что-то сказать хочет и боится.

Макаров посмотрел на часы.

– Хорошо.

Двадцать минут спустя машина оперов остановилась у входа в лечебницу, прямо перед запрещающим знаком с пояснением: «Кроме машин ЦПЛ».

– Вы? – откровенно удивился главврач, увидев входящего Старикова со товарищи. – Что-то нашли интересное в карточках?

– Нет, мы по другому поводу. Хотели бы побеседовать с Русенковым.

Врач удивился еще больше.

– Он на процедурах. А зачем он вам?

– Вам же сказали – побеседовать, – уточнил Саморуков.

– Нет проблем. Кабинет психолога по-прежнему свободен. Вы помните дорогу?..

…Русенков смотрел в стену невидящим взглядом и твердил, что «она погубит свою жизнь». Главврач делал все возможное, чтобы переключить бывшего мурманского милиционера на другую тему, но тот оставался неумолим.

– Нам бы обвенчаться…

Врач повернулся к Макарову, безошибочно угадав в нем старшего.

– Он вам еще нужен?

Стариков и Саморуков, обреченно вздохнув, встали, ожидая того же от Александра. Но тот, едва подрагивая ресницами, застопорил свой взгляд на лице Русенкова.

– Я еще поговорю с ним.

Врач, а следом и опера понимающе покинули кабинет.

– Будет толк? – спросил Стариков Мишку.

– Я вообще не понимаю, какого черта мы сюда приперлись. Ты тоже, психолог… Я чувствую, душа не на месте… Зато у этого душа на месте.

– Как вас зовут?

Русенков продолжал смотреть в стену.

– Я знаю, что вы не сумасшедший. Что вас здесь держит?

– Далось ей это венчание…

– Чего вы боитесь?

Молчание.

– Вы сказали – «ищущий да обрящет». Что вы имели в виду?

Макаров снова посмотрел на часы.

– Знаете, у медиков есть такой профессиональный принцип – никогда не подвергай сомнению диагноз, поставленный больному коллегой. У нас, ментов, если вы понимаете, о чем я говорю, тоже есть принцип – всем, чем можешь, помоги коллеге, идущему по следу преступника. Если вы забыли этот принцип, тогда нам разговаривать не о чем.

Саша встал и пошел к двери.

– Метагексоэпам-два… – раздалось за его спиной.

Макаров резко обернулся и чуть не утонул в глубине осмысленного взгляда Русенкова.

– Что вы сказали?!

Он шагнул к больному.

– Что вы сказали?!

Русенков поднял совершенно разумный взгляд на милиционера.

Дверь распахнулась, вошел главврач.

Макаров изумился перемене, какая произошла в этот момент во взгляде Русенкова. Тот же стеклянный взгляд, бессмысленные, как у Пьеро, приподнятые вверх брови.

– Извините, ему пора отдыхать. Он из категории тех, кому не рекомендуется заниматься логическими размышлениями. Это – если простым языком, без медицинских терминов. Русенков – человек не для бесед.

– Нам бы обвенчаться…

Следуя по коридору за Макаровым, главврач поинтересовался:

– Он вам что-нибудь сказал?

– Вы же сами заявили, что этот человек не для бесед. Им бы обвенчаться.

– В вас произошла какая-то перемена, поэтому и спрашиваю. Я психиатр…

Макаров остановился и усмехнулся:

– У любого, кто не связан профессиональной деятельностью с психически больными людьми, в душе будут перемены. Я ведь только что разговаривал с психом. Прощайте.

Он шел по коридору и бормотал одними губами, чтобы не забыть:

– Метагексоэпам, метагексоэпам…

Уже в машине, скрывшись за тонировкой стекол, он быстро достал блокнот и записал: «Метагексоэпам. Главврач. Дела Рус-ва в Мурманске».

Глава 7

– Теперь давайте раскладывать по полкам все, что имеем.

Макарову уже надоело топтаться на месте. Более непонятного дела он не встречал за всю свою карьеру сыщика. В процесс включаются новые действующие лица без всяких на то оснований. Как могут быть связаны единым умыслом преступника убийства криминального авторитета Вирта, ученицы средней школы и нувориша Верникова? Пока ответа на этот вопрос не было. Если в городе орудует маньяк, то почему он действует вопреки всем известным мотивам поведения, известным сыску? Пока непонятно.

– Сергей, какого цвета были глаза жертв? Одинаковое прошлое? Одинаковый цвет волос? Одна манера говорить? Связь между ними?

Даже здесь опереться не на что.

Как больной Русенков, «человек не для бесед», может знать про какой-то метагексоэпам? Кто он? Почему под ногами путается главврач и почему при нем Русенков косит под дебила?

– Ты спрашивал у экспертов, Игорь, что такое этот, как его… метагексоэпам-два?

– Спрашивал, – доложил Стариков. – Они сказали, что это – каша, мед, говно и пчелы в одном слове.

– Спасибо, – поблагодарил Макаров подчиненного за исполнительность. – Сейчас иди и делай запрос на сотрудника УВД города Мурманска Русенкова Антона Антоновича. Все-все-все. «Хочу все знать!» Захватил еще в юности такой киножурнал? Михаил, что по запросу в Москву?

– Ждем-с.

В конце стола зашевелился, словно пробуждаясь, Вербин.

– Сегодня проверил все ориентировки за год по области. Человек в сером плаще нигде не отсвечивал.

– Да… А что насчет социального работника из мэрии в «джонсах»?

– «Наружка» его пасет. Раз молчат, значит, ничего выдающегося не происходит. Будем ждать письменного ответа. Может, там что прояснится.

– Понятно…

Макаров тяжело вздохнул.

У него в юности было такое же ощущение при прыжке с парашютом. Когда стоишь перед вечностью и не на что опереться.

– Сергей, через полчаса нужно двигаться к мемуаристу Муромову.

– А ты коньяк купил?

– По дороге купим.

В тот момент, когда Александр и Сергей поднимались по лестнице дома, где жил доктор Муромов, в квартире мемуариста происходило следующее.

Муромов барахтался на кровати, пытаясь вывернуться из-под подушки, которая тяжким грузом давила ему на лицо. На коленях, в изголовье мемуариста, стоял человек в коричневой кожаной куртке и с силой давил на эту подушку. С удовлетворением почувствовав, что барахтанье стало носить конвульсивный характер, он удвоил усилия, желая побыстрее закончить с этим делом.

И тут произошло непредвиденное. В дверь раздался звонок. Человек вспомнил, что не запер изнутри дверь, а лишь прикрыл ее, и мысль об этом разом изменила его планы. Оставив на голове жертвы подушку, он выскочил на балкон.

Четвертый этаж дома «сталинской» постройки. Прыжок вниз означал смерть, прыжок вверх, с целью дотянуться до балкона верхнего этажа, означал то же самое, только с большей высоты…

– Что это он не открывает? – забеспокоился Вербин.

– Спит, наверное.

– Он сказал, что просыпается в семь и садится за мемуары.

– Ага, – неопределенно хмыкнул Макаров, разглядывая этикетку на бутылке «Дербента».

Вербин толкнул дверь, и она неожиданно открылась. Ни слова не говоря, опер вынул «ПМ» и осторожно вошел в квартиру. За ним проследовал Саша. Его вид, с пистолетом в одной руке и бутылкой коньяка в другой, был несколько нелепым, но отвлекаться на то, чтобы избавиться от бутылки, не было времени.

Вербин рывком перевалил свое тело через порог комнаты и за секунду оценил ситуацию в квартире.

– Саша! Займись дедом, я – к балкону!

Балкон был пуст. Глянув вниз, он не обнаружил никаких признаков жизни или смерти на асфальте. Потом повторил движение человека в кожаной куртке – быстро поднял голову вверх. Не стоило даже думать о том, что можно дотянуться до балкона пятого этажа.

– Не на крыльях же он отсюда вылетел! – в сердцах рявкнул он в комнату.

А там, стащив старика на пол, Макаров делал ему искуственное дыхание. Саша уже понял, что тот будет жить. Пульс прощупывался, наконец появилось и прерывистое дыхание.

– Давай, давай, старик! – подбадривал его Макаров, продолжая давить толчками на седую, впалую грудь. – Сейчас коньячка хапнем по маленькой! «Дербент», Кизляр, выдержка три года! Сорок два градуса! Как в сказке будешь!..

– Ушел, сука… – со злостью выдавил Вербин, входя и отмахиваясь от надоедливой тюлевой занавески. – Или улетел. Хер поймешь.

Некоторое время глядел на трудившегося в поте лица Макарова, потом добавил:

– Хорош прессовать-то его!

– Посмотри… у него… лекарства… на тумбочке, – продолжал работать руками Александр.

– А я в них разбираюсь? Валокордин, реланиум… Влей лучше пару капель коньяку в рот!

Наконец дыхание старика стало ритмичным, и Макаров, поднявшись с пола, коротко приказал Вербину, показывая на кучу пузырьков и таблетных упаковок:

– Дай нашатырь! Вон он стоит!

В это время, этажом ниже, двое братьев Мартемьянц, семи и девяти лет, воспользовавшись отсутствием взрослых, играли в полицейского и бандита. Игра заключалась в стрельбе из пистолетов, заряженных пистонами, друг в друга. Братья умело скрывались за складками местности полногабаритной квартиры и постоянно спорили, кто из них был убит первым. После компромиссного решения быть убитыми по очереди младший из Мартемьянцев вдруг обратил внимание старшего на необычное явление, происходящее за их окном. Балкон братьев был на другой стороне дома, поэтому они прильнули к окну.

Прямо перед ними, зацепившись руками за край балкона четвертого этажа, висел мужик.

Такого они не видели никогда в жизни. Мужик не звал на помощь, не пытался подтянуться и снова залезть на балкон. Он просто висел, словно в этом был какой-то смысл.

Братья открыли окно. Видение не исчезло. Живой мужик в коричневой кожаной куртке спокойно висел, зацепившись руками за край балкона. Когда открывалось окно, он вздрогнул, но, увидев детей, немного успокоился.

– Дядь, а дядь, – обратился к нему старший Мартемьянц, – пожарных с лестницей позвать? У нас телефон есть.

Мужик молчал.

– Может, дяденька глухой? – спросил младший.

– Не знаю, – сознался старший и заорал: – Дядя!!!

Мужик зашипел на них, как гусь.

– Он немой, – понял старший. – Поэтому не может позвать на помощь. Дядя!!! Вам позвать пожарных? А милицию?

– Кто там орет? – спросил Макаров Вербина, вливая в рот пенсионера полрюмки коньяку. – Ну-ка, глянь.

Вербин вернулся через мгновение.

– Пацанва какая-то. Где-то…

– Может, он нас не видит? – спросил младший.

– Видит, но не слышит.

– Поэтому не понимает.

– И сказать ничего не может. Он глухонемой, – заключил старший.

– Надо привлечь его внимание.

– А как? – спросил старший Мартемьянц и тут же ответил на свой вопрос: – Нужно в него что-нибудь кинуть. Легкое.

– Гвоздь подойдет?..

– Что с вами случилось? – спросил старика Макаров, едва тот стал проявлять признаки осмысленных действий. – Кто на вас напал? Вы знаете его?

Муромов уставился на Макарова немигающим взглядом.

– Вы кто?

– Начальник отдела по раскрытию убийств Макаров.

– Вот дожили, а?! – внезапно стал восхищаться старик. – Убить еще не успели, а начальник уже здесь! Молодца! Не зря в НКВД с конца тридцатых кадры готовить стали!

– Мой коллега Вербин был у вас вчера, – пояснил Саша.

– Здорово, дедуль, – поздоровался Сергей. – Как здоровье?

– А, Серега! – улыбнулся старик одними губами. – Какое может быть здоровье? Бессонница, хандра…

– Душат частенько… – добавил Вербин. – Кто был здесь? Знаешь, нет?

– Если б знать! Налетел, падла, как коршун! Если б я не спал, я б ему, суке, показал старую закалку!

– Ладно, – успокоил разбушевавшегося доктора наук Макаров. – Из-за чего вас хотели убить? Сами подумайте – вчера к вам приходит сотрудник милиции и расспрашивает про дела давно минувших дней. У вас сегодня с ним назначена встреча, и, опоздай мы на полминуты, вы были бы убиты. Так кто это мог быть? С кем вы разговаривали после ухода Сергея?…

– Он на гвозди не откликается.

– Молчит, – согласился старший брат. – Принеси-ка мне дротик от дартса…

– Может, в милицию позвонить?

– А вдруг он не хочет, чтобы кто-то милицию звал? Неси дротик…

– С кем разговаривал? Да ни с кем! Кому нужен такой старый пень, как я?! Впрочем…

За окном раздался страшный крик, как-то нехорошо удаляющийся вниз.

Вербин и Саша метнулись на балкон.

– Черт!.. – вырвалось у Макарова. – Это тот самый! Социолог из мэрии!

К крику корчившегося на асфальте человека в кожаной куртке добавилось несколько вскриков проходивших мимо женщин. Около пострадавшего мгновенно стала собираться толпа.

– Откуда он упал?! – Изумлению Вербина не было предела. Он смотрел вверх, не понимая, как такое могло случиться.

– Откуда упал?! Куда ты смотришь?! Он висел, зацепившись за балкон! Ты балкон как проверял?! Пока это наш единственный свидетель!!! Вызывай «Скорую» и опергруппу!!! Быстро! Я – вниз!

Не чувствуя своей скорости, Саша миновал все лестничные пролеты и выбежал на улицу. Расталкивая зевак – «в сторону, милиция!», он прорвался сквозь толпу и присел над мужчиной в коричневой куртке.

У того из ушей текла кровь, и по его мутнеющим глазам Саша понял, что через мгновение все будет кончено.

– Кто вас послал к Муромову? Кто вас послал?

Еще несколько конвульсивных движений, и из горла упавшего хлынула кровь.

– Бесполезно, – услышал Макаров позади себя. – Он упал практически вниз головой. Непонятно, как он еще столько жил.

За спиной Саши стояла женщина лет тридцати.

– Я врач. – Посмотрев на мужчину, она констатировала: – Все. Он умер.

В бедре погибшего торчал черный дротик от увлекательнейшей игры дартс. Впрочем, его обнаружат только при осмотре, когда через десять минут прибудет вызванная Вербиным бригада «Скорой помощи».

* * *

Оба оперативника сидели в квартире Муромова, и на фоне неунывающего историка их вид более подходил под определение «депрессия». Старик, которого всего несколько минут назад едва не лишили жизни, обещал помочь им чем только сможет – так он расстроился из-за переживаний Макарова и Вербина.

А тем было от чего переживать. Из реально существующих действующих лиц этой страшной и непонятной истории лишь двое могли пояснить хоть что-то. Гражданин, которого только что отвезла в морг местная «труповозка», и Муромов. Если быть откровенным, то Макаров не ставил ни на одного из них как на лицо, могущее определить ключевое направление расследования. Настолько нелепой была связь между ними и совершенными убийствами. Одно было ясно наверняка. Едва Вербин посетил старика Муромова, как над жизнью того нависла смертельная опасность. Восемьдесят лет старик жил и не думал, что помрет, задавленный собственной подушкой. Всего лишь из-за появления на полчаса в его жизни старшего оперуполномоченного Вербина…

Если за Сергеем не следили, что маловероятно, то организатором покушения на Муромова вполне можно считать самого старика. Только его связь с кем-то после отъезда Вербина могла подтолкнуть неизвестного к решительным действиям.

– Кому же я звонил? – Старик напрягал память. – Нет, ребята… Разрази меня гром, если я вру, но я не звонил никому. После отъезда Сереги я соснул с полчасика и сел за мемуары. За пятую главу. Она называется «Выжить, чтобы жить». В ней будет описана моя трагическая судьба в годы «чистки». Понимаете, в конце тридцать шестого года…

– Я прочту, – пообещал Макаров и потер пальцами лоб. – Значит, вы не звонили никому?

– Слово доктора наук.

– Верю, – с сомнением кивнул Макаров, глядя, как доктор наук заливает в рот, как в воронку, треть стакана сорокадвухградусного «Дербента». – Ну, а вам-то звонили?

Муромов крякнул, как подстреленный чирок, поставил стакан на прикроватную тумбочку и разочарованно уставился на Александра:

– Обижаешь. Мне звонят каждый день! Товарищи по партии, те, кого еще сохранила жизнь, консультанты по написанию мемуаров, ну и просто знакомые.

Макаров с Вербиным переглянулись.

– Хорошо… Тогда давайте вспомним, кто вам вчера звонил. Вспоминать начнем с того, кто позвонил первым после отъезда Сергея.

– Пожалуйста. Примерно в пять вечера звонила медсестра. Она живет неподалеку. Мира Евдокимовна – старая знакомая моей покойной супруги, поэтому ежедневно справляется о моем самочувствии.

– Дальше, – поощрил его Вербин.

– Около семи позвонил Сташевич.

– Кто есть Сташевич? – по-военному поинтересовался Макаров.

– Выпускник Оксфордского университета, поляк по национальности, мой хороший знакомый. Помогает в написании истории возникновения огнестрельного оружия.

– Принято, – согласился Сергей. – Вспоминаем дальше.

Старик наморщил и без того перепаханный годами лоб, и Макарову подумалось: если дед не может вспомнить, с кем он вчера разговаривал по телефону, то что он может писать в своих мемуарах про «дела минувшие»? Судя по трудам Волкогонова и академика Поляка, разложенным на письменном столе, старик Муромов вспоминал не совсем своими мозгами.

– Дед, – Вербину надоело смотреть на кошмарную маску напряжения на лице Муромова, – что ты сидишь, как Кутузов в Филях? Пробки вышибло что ли? Кто тебе после оксфордского поляка звонил?

Пенсионер хлопнул себя по лбу.

– Ну конечно! Вспомнил! Витольд Пацифеев звонил!

– Кто такой Витольд Пацифеев? – стоически продолжал допрос Макаров.

– Ученик мой. Я тогда в медицинском институте историю преподавал, а он был моим лучшим студентом! И как я мог забыть?..

Вертикальные морщины воспоминаний сменились горизонтальными морщинами досады.

– Где работает Пацифеев?

Старик открыл было рот, но вдруг в комнате раздалась оглушительная трель телефонного звонка. От неожиданности Вербин вздрогнул и, глядя на Макарова и бормоча что-то невнятное, полез в карман за сигаретами.

– Да! – заорал в трубку Муромов. – А-а! Здравствуй, здравствуй! Слушай, у меня такая неприятость сегодня вышла! Кто-то меня задушить хотел, а потом этот человек упал вниз, когда милиция приехала!

Все это старик успел произнести на одном дыхании, так что времени у Макарова было ровно столько, чтобы рывком дотянуться до телефона и обрушить на рычаги свою ладонь.

– Кто звонил?! – рявкнул Вербин, роняя сигарету изо рта.

– Да Витольд и звонил! – заверещал пенсионер. – Я как раз вам трубку хотел отдать!

– Кто такой этот Пацифеев, черт меня подери?!

– Главврач ЦПЛ! Центральной психиатрической лечебницы! Самый мой способный и старательный ученик!

Макаров побелел.

– Сергей, срочно вниз. Пусть труп везут не в морг, а в реанимационную палату первой попавшейся больницы! У входа в палату поставить опера в гражданке, пусть отслеживает все контакты. Врачам настрого запретить передачу какой-либо информации. Бегом!

Не успела за Вербиным захлопнуться входная дверь, Макаров присел около кровати Муромова и отодвинул в сторону бутылку коньяка.

– Я хочу знать все про камни вашего деда и кому вы могли о них рассказывать совсем недавно. Совсем недавно – это ничтожный период в предмете, который вы изучаете: около года-двух назад. Не забывайте, что вы – мой должник…

Глава 8

Некоторое время в квартире Муромова царила гробовая тишина, прерываемая лишь звяканьем горлышка бутылки о край рюмки. Это растроганный собственными воспоминаниями старик подливал себе коньяка.

– Это все? – прервал молчание Макаров. Услышав утвердительный ответ, повернулся к Сергею. – Квартиру под контроль. Поставьте сюда до вечера участкового.

Вербин, глядя на стремительно уменьшающееся содержимое бутылки, поднял глаза на Муромова. Поднявшись с табурета, подошел к окну.

– Что такое метагексоэпам?

Старик искренне изумился:

– Понятия не имею. Насколько хватает моего образования, это набор несовместимых друг с другом названий.

Стукнули двери. Это оперативники подняли на этаж участкового, закончившего опрашивать граждан по факту падения неустановленного мужчины. Пора было возвращаться в отдел.

В Управлении их ждало сразу два сюрприза.

Мишка выяснил, что Степной – это кличка вора в законе Степенко Ивана Максимовича. Ему шестьдесят восемь лет. Но самое ценное в полученной Саморуковым информации было то, что в 1978 году Степной был задержан харьковскими инспекторами уголовного розыска по подозрению в краже личного имущества из квартиры местного ювелира. В списке похищенного числились какие-то шубы, дубленки и две тысячи рублей. Естественно, в заявлении о краже ни слова не говорилось о каких-то бриллиантах. Но это не главное. Важен уже тот факт, что кража в Харькове – не вымысел. А что касается заявления… По тем временам ювелир подобным заявлением мог запросто подвести себя под «вышку». Но у сыщиков была своя информация, и они «грузили» потерпевшего именно на алмазы. Очевидно, инспектора перестарались с «загрузкой», потому что ювелир через пять дней забрал заявление со словами: «Шубы я нашел, вспомнил, что дядьке в Киев их отправил на реставрацию, ничего у меня не похищено, произошла ошибка». Стало совершенно ясно, что именно Степенко совершил ту квартирную кражу. Что еще было понятно, так это то, что Степной, когда его «манежили» два месяца харьковские розыскники, не «сдал» местонахождение бриллиантов. И теперь нужно быть дураком, чтобы не понять третье. Камней в том месте Степной не нашел, какой-то ловкач разыскал камни быстрее самого Степного. И что за события сейчас происходят? Камни возвращаются к тому, кто их похитил в далеком 1978-м? Где алмазы? Там, где Степной? Значит, там и незваный, судя по всему, гость Вирта.

Второй сюрприз преподнес Стариков, подав Макарову ответ коллег из МУРа.

В восемьдесят втором году Тимофей Киреев был передан из московской психиатрической больницы в город Слянск. Его забрал… доктор Пацифеев.

У реанимационной палаты 2-й городской клинической больницы в коридоре на стуле сидел и откровенно скучал молодой оперуполномоченный уголовного розыска Максим Залесский. Мало того, что у него дел по горло на территории, так его еще отправили непонятно зачем стеречь какого-то не до конца разбившегося жульмана. Упал с какого-то дома. Ну, и черт бы с ним! Но начальник «уголовки» после разговора с кем-то из ГУВД сказал: «Едешь, садишься, стережешь; как только кто-либо начинает проявлять к палате или пациенту излишнее внимание, мгновенно связываешься по рации с райотделом и предпринимаешь все меры к задержанию подозрительных лиц».

На второй час сидения у палаты перед Максимом Залесским предстал неизвестный мужчина.

– Здравствуйте. Я из областного ГУВД. В каком состоянии пациент?

– Лежит.

– Контакты были?

– Нет. Я никуда не отлучаюсь.

– А через окно палаты? Я же просил, чтобы окно тоже было под наблюдением!

Максим растерянно пожал плечами.

– Пойдемте в палату. – Строгости прибывшего не было предела.

Едва Максим успел прикрыть за собой дверь, как мужчина резко развернулся, схватил его рукой за воротник рубашки и рывком переместил к кушетке с больным. В лоб опера уперся холодый прибор для бесшумной стрельбы.

Выстрела Залесский уже не слышал.

Не теряя времени, неизвестный поднес пистолет к голове опутанного проводами и умершего еще несколько часов назад человека и трижды нажал на спуск. Проплевавшись, пистолет выпустил из ствола тонкую струйку сизого дыма.

В тот момент, когда на кафельном полу скакала последняя, третья, гильза, «сотрудник областного ГУВД» аккуратно положил «вальтер» на грудь дважды убитого за день пациента и вышел из палаты.

* * *

– Ломать этого козла, без базара! – свистяще бормотал вполголоса Вербин, пешком поднимаясь на восьмой этаж к квартире Пацифеева.

По неписаным оперским правилам один идет пешком, второй поднимается на лифте. Пренебрежение этим правилом может вылиться в погоню стрельцов за Буншей из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию». Каждый оперативник хоть раз в жизни на этом обжигался.

Одна группа захвата во главе со Стариковым, состоящая из четырех бойцов СОБРа, уже наизнанку выворачивала психлечебницу на предмет обнаружения ее руководителя. Вторая – Макаров и Вербин – прибыла на квартиру главврача. Ввиду последних событий назрела острая необходимость поговорить с Витольдом Пацифеевым. И не просто поговорить, а поговорить после его задержания, с последующим арестом. Уж в причастности-то Пацифеева к покушению на убийство Муромова и в связи с этим к гибели покушавшегося Макаров уже не сомневался. И еще непонятным, едва различимым сквозь года курсивом пролегла связь между главврачом ЦПЛ, событиями давно минувших дней и событиями последней недели.

Вербин всего на пару секунд позже поднялся на этаж, чем напарник.

– Запыхался, что ли? – Макаров, улыбаясь, смотрел на друга.

Вот эта дверь, за которой, возможно, находится человек, могущий дать ответы на многие вопросы. Оценив ее беглыми взглядами, сыщики поняли, что понятия «ломать» или «выбивать» несовместимы с качеством этой двери. Во-первых, она была бронированная, во-вторых, двойная. Вбить ее внутрь квартиры можно было только танком, как следует разогнавшись. Макаров, посмотрев на коллегу, полез в нагрудный карман пиджака.

– Килограмм гексогена с собой? – поинтересовался Сергей.

– Вы, Вербин, в милитаристическом угаре, – заметил Саша, извлекая отмычки. – Мыслите, как Чингисхан.

Через пять минут Макарову удалось открыть оба замка. Полдела было сделано, и Вербин потянул на себя тяжелую дверь. Оставалась вторая…

Происшедшее в последующие пять минут могло принести Оскара за самую ужасную сцену года, если бы это было в кино. Но это случилось не в Голливуде, при свете ламп, а в полумраке лестничной клетки в одном из домов города Слянска.

Второй двери не было.

Из темноты квартиры, на уровне головы Вербина, раздался тяжелый рык, и навстречу операм бросилось что-то, напоминающее вороного коня. У этого «коня» были вершковые зубы, красные глаза и мерзкое влажное дыхание…

Сбив с ног Сергея, животное рывком наклонило свою огромную башку к его горлу.

Стоящий позади Макаров двумя мощными ударами в шею животного сумел отвлечь его, и Вербин, судорожно кашляя, перехватил башку зверя руками.

– Не лезь ему в пасть! – орал Саша, продолжая пинать зверя.

– Стреляй… – хрипел Вербин, из последних сил удерживая в нескольких сантиметрах от своего лица оглушительно клацающие клыки.

Но стрелять было нельзя. Через мгновение два стокилограммовых тела – сыщика и животного – сплелись в такой яростной борьбе, что Макаров уже перестал различать, где свой, где чужой. Но нужно было что-то делать. Вербин не мог выдержать долго. Сергей был на волосок от смерти…

Громко матерясь, Саша перескочил через дерущихся и оказался в квартире, за спиной животного, склонившегося над теряющим силы Сергеем. В миллионные доли секунды вспомнив все, чему научился за пять лет, занимаясь греко-римской борьбой, Макаров обхватил чудовище сверху за грудь, стоя оторвал от бетонного пола и произвел классический прием – «бросок прогибом». Взревев от непосильной ноши, Саша перебросил животное через себя и упал на спину.

Медлить было нельзя.

Он почти на четвереньках выскочил на лестничную клетку, где лежал Вербин, и захлопнул дверь. Это было очень своевременно, ибо едва он успел подпереть спиной дверь, как почувствовал мощный удар и заходящийся в ярости вой.

– Ты как?.. – тяжело дыша и еще не оправившись от шока, спросил Саша поднявшего голову друга.

– Надеюсь, это был не Пацифеев?..

– Нет, Серега. Это была его собака…

– Собака?! – возопил Вербин. – Это – собака?! Это слонопотам какой-то!!!

– Это мастино неаполитано. Щенок стоит три «штуки» баксов.

– Что? – рявкнул Вербин, стирая собачьи слюни с воротника рубашки. – Заплатить, чтобы купить или чтобы у тебя его забрали?!

Кажется, он начал понемногу приходить в себя.

– Что за шум? – раздалось из-за дверей соседней квартиры. – Уходите с богом, иначе милицию вызову! Воры проклятые! Я видела, как вы там ковырялись! Все, милицию вызываю!

– Зови всех ментов сюда! Только давай быстрей! – попросил Вербин невидимую гляделку. – Пусть захватят гранатомет и две пары чистых штанов!

– Нужно срочно идти в квартиру. – Саша достал оружие. – Если он там, то может запросто уйти. Поднимайся.

– Да как он уйдет с восьмого этажа?! Резиновый он, что ли?

– Бестолочь! – рассердился Макаров. – В этих типах домов лоджии спарены! Он просто перелезет в соседнюю квартиру и выйдет из другого подъезда! Хорошо, если в квартире никого не будет. Ему теперь на все наплевать!

Вербин мгновенно поднялся.

– Короче, открывай дверь, – нарушая субординацию, он стал подавать команды Макарову, – а я эту суку валить буду!

Александр и глазом не успел моргнуть, как увидел своего зама с пистолетом в руке. Взявшись за дверную ручку, Макаров не удержался от яда:

– А когда ты успел рассмотреть, что это – сука?

– Давай, давай! Сейчас я с этой скотиной за свой испуг рассчитаюсь!..

Саша рывком распахнул дверь…

Выстрел…

Второй…

Пятый…

Макаров, с ужасом глядя на не желающее умирать животное, поднял свой «ПМ»…

Теперь выстрелы хлопали дуплетом.

После того как на дымящихся пистолетах сыщиков отскочили назад затворы, обозначив вылетевшие гильзы последних патронов, чудовище, продолжая рычать, вытянулось и застыло. С трудом вдыхая задымленный кислым запахом пороха воздух на лестничной площадке, оперативники ринулись в уже никем не защищаемую квартиру.

Макаров, загнав в ствол патрон нового магазина, пинком распахнул дверь большой комнаты. За его спиной слышался звон разбитого стекла. Это Вербин ворвался в просторную гостиную.

Стараясь не мешать друг другу и одновременно быть друг у друга на глазах, опера обошли все жилые и нежилые помещения пятикомнатной квартиры врача. Уже проверяя шкафы и заглядывая под диваны и кровать, они понимали, что опоздали. Обе лоджии и балкон, все форточки на окнах были заперты изнутри. Витольд Пацифеев, может быть, и кудесник психиатрии, но он не Дэвид Копперфильд, чтобы исчезать через стены. О том, что они опоздали, а не пришли рано, говорили разбросанные по всей квартире вещи, бумаги и еще не остывший корпус монитора компьютера. Пацифеев настолько ясно понимал нависшую над ним опасность, что забыл даже свои золотые часы «Полет» на комоде под зеленый мрамор. Судя по всему, он наспех собрал самое необходимое и исчез.

– Кажется, наиболее интересное будет в компьютере, – сказал Саша, авторучкой переворачивая вещи, выброшенные из шкафа.

– Было, – после паузы проговорил Вербин, глядя куда-то под стол. – Было. Насколько я, конечно, понимаю в компьютерах…

Макаров рывком встал и подошел к столу.

Под столом лежал разломанный процессор. Саша слабо разбирался в оргтехнике, но даже ему было понятно, что среди груды изувеченных плат и разорванных ударами ноги проводов не хватало главного – «жесткого» диска. Вместе с ним исчезла вся информация компьютерного обеспечения Пацифеева.

– Он не взял в спешке часы и пачку долларов в прикроватной тумбочке, – задумчиво пробормотал Сергей. – Но скорее бы подох, чем оставил нам информацию на компьютере. Может, наши «ботаники» что-нибудь восстановят? Витька-очкарик, тот, говорят, от нечего делать в базу данных нью-йоркского полицейского участка залез…

– Все, что твой Витька-очкарик сможет здесь восстановить, так это – тетрис! – Саша не выдержал и с досадой толкнул ногой процессор. Тот, глухо хрустнув пластмассой, отъехал в сторону.

Пацифеев исчез. Растворился в воздухе, испарился!..

Уже неважно, как он это сделал. Главное, теперь Пацифеев знает, что его ищут. Он знает, что ему грозит, а потому будет осторожен, как рысь. И теперь все нужно начинать сначала.

С одной только разницей.

Теперь Макаров знал, кого надо искать.

Глава 9

– Слушай, давай выйдем из этой псарни! – предложил Вербин. – Форточки открыли, окна распахнули, а вонь, как в зоопарке. Как он жил с этим мутантом?

Они сидели в креслах и курили. Макаров с удовлетворением отмечал внутри себя какой-то подъем. Бывает наоборот. Уже не раз они сидели с Вербиным, так куда-то и не успев. И Макаров чувствовал тогда, что внутри него образуется вакуум. Вроде бы минуту назад душу захлестывал азарт, чувство близкой победы, но… проходила эта минута, и он ощущал, как его покидает все, что недавно переполняло. Пустота, одна пустота…

Это не потеря уверенности в себе и не разочарование в собственных силах. Он начинал снова, опять ошибался, сбивался с пути, но все равно добивался своего. В это время он становился одержимым. Он не замечал себя, окружающих, забывал про сон, пищу. Его переставал интересовать окружающий мир. Ему нужен был лишь один человек в нем. И Саша не успокаивался, пока не находил его.

Но сейчас все было не так.

Он сидел в кресле и улыбался уголками губ. Он поймал нить. Из какого клубка она тянется, было уже не столь важно. Достаточно того, что появилось первое звено в цепи совершенно непонятного плетения.

– Хочешь выйти? Ну, выйди. Посиди около собачки, пока собратья не приедут.

– Да я не про собачку говорю! – сразу взвился, как воздушный змей, Вербин. – Я балкон имею в виду.

Макаров запаха не замечал. Ему было не до него.

– Смотри, брат Вербин, какая картина вырисовывается. Три убийства. Все ясно как божий день – дело рук одного человека. Точнее – недочеловека, но нас лирика не задевает. Мы не эксперты душ человеческих. Пусть над этим психиатры головы ломают. А нам сейчас понятно одно – почерк тот же во всех трех случаях.

– Все просто. В городе появился маньяк, которого мы должны поймать. Доктор Пацифеев каким-то образом связан с этими убийствами. Но он сбежал. Поэтому нам нужно поймать и его. – Вербин встал, подошел к мебельной стенке и стал перебирать бумаги. – Сведем их друг с другом…

– И они пошлют тебя к такой-то матери. И что за выражение такое – «поймать»? А, Серега? Ловят блох. Сколько раз тебе говорить об этом? И потом, я еще не сказал главного. Во всем нужно искать связь. Преступление без мотива – это кража у самого себя. И когда ты разговариваешь с «клиентом», ты должен знать мотив его поведения.

– Ага, – неопределенно пробормотал Вербин, заинтересованный какими-то фотографиями.

– А теперь скажи, Вербин, случайно или нет, что именно Пацифеев находит в Москве Киреева и забирает его к себе в клинику, в Слянск? Не слишком ли много совпадений для одной истории?

Вербин стоял как вкопанный, держа у своего лица фотографию, и молчал.

– Вербин!

Тот повернулся.

– Я спрашиваю – не слишком ли много совпадений?

– Много…

Сергей стоял напротив Макарова и не решался к нему подойти.

– Что ты замер, как лань перед водопоем? Дослушать хочешь или нет?

– Хочу.

– Так вот, Сергей. В документах значится, что в восемьдесят втором году Пацифеев Киреева Тимофея забрал, а в восемьдесят третьем тот скончался. Так?

Вербин послушно кивнул головой.

– Помнишь, я тебе рассказывал… – Макаров замялся, почувствовав, что начинает волноваться. – Там, в городке… В восемьдесят четвертом? Девочка…

Вербин молчал.

– У нее… В общем… У нее тоже было изуродовано все лицо. И я думаю… Я уверен, что это было первое убийство.

Сергей медленно подошел к столику и положил перед Макаровым фотографию.

Саша перевел на нее взгляд и почувствовал, как леденеет его спина.

С фотографии на него смотрело лицо человека, уходящего по тропинке мимо дома.

Человек обернулся и посмотрел на Макарова…

Человек чего-то боялся…

– Переверни… – тихо попросил Вербин.

На обратной стороне карточки остро заточенным карандашом было написано: «Т. Киреев, 17.04.86 г.».

– Он жив, – так же негромко произнес Сергей и пошел встречать прибывшую на место происшествия оперативную группу РУВД и следователя Бородулину.

– Кого же тогда расстреляли в январе восемьдесят пятого? – совсем уже тихо спросил Вербин, наклоняясь над Макаровым.

В квартиру входила опергруппа районного отдела.

* * *

– Ты был там? – спросил отец.

Мальчик молчал, не веря в происходящее.

– Ты был у нее дома в эту ночь?

Мальчик не отвечал.

– Позвольте, я сам поговорю с вашим сыном? – попросил мужчина в сером костюме.

Отец отрешенно отшатнулся в сторону и сел на стул около окна. Его нижняя челюсть вздрагивала, как при рыданиях, но отец не плакал. Он смотрел в окно, выходящее на площадку перед домом. Еще два часа назад мальчик разминался на ней. Перед тем как спуститься в спортзал.

– Скажи, Саша… Тебя ведь Сашей зовут?

Мальчик кивнул головой, и после этого мужчина в костюме придвинул свой стул ближе к стоящему подростку.

– Саша, нам очень важно знать – во сколько ты сегодня ушел из дома той девочки. То, что ты там был, нам известно. Ты забыл там вот это. – Мужчина протянул мальчику кепку с длинным козырьком. – Это ведь твоя кепка, Саша?

Мальчик боялся. Мужчина пугал его своим спокойствием. Кажется, он знал про мальчика все.

– Да, это моя кепка.

– Вот и хорошо. Саша, когда родители девочки вчера вечером уезжали, а это было в девять часов, ни тебя, ни кепки они не видели. Значит, ты пришел позже. Правильно? Во сколько ты пришел в дом девочки?

– Я не помню.

«Почему отец так переживает? Ведь это я ее любил, а не он? – подумал мальчик. – Это я должен переживать», – убеждал он себя, и ему хотелось умереть прямо сейчас.

– Я не помню… – едва слышно выдавил мальчик, чувствуя, как на глаза навертываются сменившие шок слезы, а к горлу подкатывает ком, из-за которого трудно дышать.

Господи, неужели он должен это помнить?!

– Саша, – мужчина в сером костюме не собирался заканчивать разговор, – девочка умерла. Ей помогли умереть. Ты был там этой ночью. Что мы должны подумать в связи с этим?

– Достаточно! – прервал его отец. – Вы сами понимаете, что ребенок не смог бы этого сделать! Или очень хочется быстро найти первого попавшегося, вместо того чтобы разыскать убийцу?

– Мы задаем вопросы, которые должны задать в обязательном порядке. Мальчик там был. Но его никто ни в чем не обвиняет. Нам нужна его членораздельная речь. А если он будет продолжать молчать, то мы будем продолжать задавать вопросы. И чем дольше это будет продолжаться, тем вопросы будут менее приятны.

– Сын… – Отец повернул к мальчику серое лицо. – Расскажи им правду, какой бы она ни была. Я ведь учил тебя ничего не бояться. Не бойся и правду говорить. Иначе будешь мучиться потом всю жизнь.

Мальчик посмотрел в глаза мужчине.

– Я был там этой ночью.

– Так, – оживился тот. – Очень хорошо, Саша. Чем вы там занимались?

Мальчик молчал.

– Говори! – неожиданно громко скомандовал отец.

– Мы там… – Мальчик не знал, как это сказать. Отец велел говорить правду, а правда была в том, что они с девочкой целовались всю ночь, позабыв о сне и обо всем, что их окружало. Он не знал, как это сказать…

– Ну, ну… – подбодрил его мужчина.

– Мы целовались…

– Ага… – Мужчина повернулся к отцу. – Мы будем вынуждены взять для проведения экспертизы кровь вашего сына. И во сколько ты ушел от нее?

Последний вопрос был задан мальчику.

– Около пяти утра.

– Откуда ты знаешь, что было около пяти утра?

– Наши родители приезжали из города на электричке в шесть семнадцать. Когда я кончил заниматься в зале, я поднялся наверх, и в этот момент по радио стали передавать гимн.

– В каком зале? – не понял мужчина.

– В своем. Я занимался около часа. А вышел в шесть. Значит, начал я около пяти, сразу как пришел.

– Подожди, – улыбнулся мужчина, – но ведь ты мог заниматься в зале и сорок минут, и полтора часа, правильно? Я так понял, что часов у тебя не было…

– Мой комплекс занятий рассчитан ровно на один час. Я его выполнил полностью.

– У тебя есть нож?

– Перестаньте! – снова вмешался отец. – У каждого мальчишки есть нож!

– Ну, хорошо, – согласился мужчина. – Тогда, Саша, покажи мне свой нож, и я уйду. Как только вы понадобитесь, мы вас вызовем.

Он вызвал молодого парня в джинсовой рубашке и приказал ему забрать нож мальчика. Потом парень что-то долго писал на листе бумаги и заставил отца подписать. После этого двое соседей тоже поставили свои подписи.

Все ушли.

Отец сидел у окна, упершись лбом в кулаки. Он молил бога об одном – чтобы жена, решившая ехать на электричке двумя часами позже из-за болезни бабушки, опоздала еще на два часа.

Мальчик вышел и, не чувствуя своих ног, пошел к дому девочки. Он даже не знал – хочет идти или нет. Ноги сами вели его к дому с георгинами, возле которого стояла серая машина с синей мигалкой на крыше.

Он подошел к машине в тот момент, когда из дома выносили что-то, накрытое белой простыней, насквозь пропитавшейся черной кровью.

Мальчик узнал эту простыню. Он запутался в ней сегодня утром.

Сглотнув комок, мальчик сказал себе – не бойся и шагнул к носилкам.

Никто из стоящих рядом не успел среагировать на его движение.

Мальчик сжал угол простыни в кулак и откинул ее…

Глава 10

– Сашка! – не на шутку перепуганный Вербин тряс Макарова за плечо.

– Что с вами?

Александр поднял глаза.

Перед ним стояли Сергей и Вика Бородулина.

– Ничего… – Макаров потер лицо руками. – Заснул, наверное.

– Во нервы у мужика, – услышал он позади себя.

Витя Перов. Опер районного УВД. Последний раз Макаров видел его на базе, при осмотре трупа девочки.

– Ты, Саш, прям как Терминатор. «Привалил» в подъезде мутанта и спишь, как ни в чем не бывало! Это же умудриться нужно – найти именно ту «хату», где такое чудовище живет. Я таких собак в жизни не видел.

Коротко рассказав Виктории о происшествии и обо всем, что с ним связано, «убойники» спустились вниз и сели в «шестерку» Вербина.

Уже вставив ключ в замок зажигания, Сергей на секунду замер и резко повернулся к Макарову. Саша перехватил его взгляд и словно прочитал его.

– Русенков…

– Быстро в ЦПЛ! – скомандовал Вербин и, выполняя свой же приказ, рванул машину с места.

Складывалось впечатление, что в лечебнице все вымерли.

Больные не ходили по коридорам, санитары, очевидно, находились рядом с больными. Исключение составляла лишь молоденькая медсестра. На ее шее красовалась массивная металлическая цепь с кулоном, на котором красовался рак – знак Зодиака. Она подметала осколки битого стекла. От зеркальной двери с табличкой «Главврач» осталась лишь табличка. Но и та валялась на полу.

– А где все? – спросил Вербин, с недоумением заглядывая в пустой кабинет и прислушиваясь к тишине.

– В реабилитационной, – ответила сестра, оценивая взглядом Сергея.

– В какой?..

– А что со всеми одновременно случилось, что потребовалась всеобщая реабилитация? – взял вожжи в свои руки Макаров.

– А вы откуда? – прищурилась девушка.

– Из милиции, – просто ответил Вербин. – Из милиции мы.

– Не надо два раза говорить. Я работаю здесь, а не лечусь. А что касается реабилитации, так это вы у своих коллег спросите. Больным сейчас недели две нужно будет, чтобы психику стабилизировать до нормы.

– Ладно, – отрезал Саша. – Где больной по фамилии Русенков?

– Так ваши его и увезли. Этот, ненормальный… Как его? Стариков, что ли? Он и увез.

– Куда увез? – ошарашенно спросил Макаров, от удивления не понимая существа своего вопроса.

– Вы меня спрашиваете?!

– Пойдем! – сказал Саша Сергею и направился к выходу.

По ходу движения он рассматривал на дверях кабинетов отпечатки подошв спецназовских ботинок и слушал болтовню Вербина и молоденькой медсестры.

– А вы учитесь где? В медицинском? Ну надо же! У меня сестра там учится! А вы Рак по знаку Зодиака? Нет? А почему кулончик носите? А вы работу во сколько заканчиваете? Можно было бы посидеть где-нибудь… Сестра говорит, что медики обычно в «Сингапуре» отдыхают…

Макаров улыбнулся, услышав про «Сингапур».

Да и врал Вербин. Нет у него сестры.

– Хороша дивчина? А, брат Макаров? – игриво подмигнул Александру Вербин, выворачивая руль на стоянке ГУВД.

– Вот ты и прояви все свое обаяние. Узнай, чем занимался в лечебнице Пацифеев. Что-то она должна была видеть. Коллектив больницы, как и любой другой коллектив, – маленький колхоз, где все про всех все знают. Буду выделять тебе время для конспиративных встреч.

Когда Макаров и Вербин вошли в свой кабинет, то замерли на пороге. Картина, на самом деле, была не совсем обычной. За столами сидели Стариков и Саморуков, а на столе Макарова сидел… Русенков. Все трое пили чай с булочками. Больной Русенков закатал рукава пижамы до локтя, чтобы было удобнее, и черпал столовой ложкой смородиновое варенье прямо из банки. Он смотрел на Макарова смеющимися глазами и болтал одной ногой.

– Знаешь, что было самое трудное все эти три месяца? – спросил он, обращаясь к Александру. – Не угадаешь. Не курить! А под блаженного прихериваться – это два пальца переплюнуть. У меня по актерскому мастерству всегда «отлично» было. Как-никак четыре года в ленинградском институте театра, музыки и кино – это не шутка…

– Что здесь происходит? – обалдело спросил Вербин.

Русенков облизал ложку, соскользнул со стола и подошел к руководству «убойного» отдела ГУВД Слянской области.

– Ну, вы и мудаки, мужики.

– Не понял?! – взревел Вербин, шагнув к Русенкову. – Это ты – кому?! Я в этом кабинете только одного мудака вижу!..

Русенков вернулся к столу и вынул из пачки Старикова сигарету.

– Три месяца! Три месяца!.. И все – коту под хвост! «НАМ БЫ ОБВЕНЧАТЬСЯ»… «МАРИАННА, ЛЮБОВЬ МОЯ!»… Тьфу, бля!!! Четыре экспертизы на невменяемость прошел, два курса шоковой терапии, мать-перемать!.. И я понял, что все рухнет в один момент, когда первый раз увидел ваши физиономии в ЦПЛ! Такие, как ты, Макаров, получив один раз по носу, обязательно полезут туда же во второй раз!

– Что здесь происходит? – Вербин из всех сил старался сохранять спокойствие и поглаживал свой огромный кулак. Если бы в кабинете сейчас не было почему-то совершенно спокойного Макарова, то после первого же удара голова психа вылетела бы в форточку. Ни один психически больной в мире еще не называл Вербина нехорошим словом.

– Кто ты? И – откуда? – спросил Саша, не дожидаясь ответа на вопрос Вербина.

– Зотов Антон Владиславович, – представился человек в пижаме. – Российское отделение Интерпола. А вы, наверное, Мурманск задрали, как хорек курицу, своими запросами, да? «Кто такой бывший мент по фамилии Русенков»? А там все ровно.

– Точно, – подтвердил Стариков, беря со стола распечатанный конверт. – Ответ пришел. Был у них такой сотрудник уголовного розыска.

– У вас есть какая-нибудь одежда? – Зотов потрепал за воротник свою пижаму. – Я, понимаете, не надеялся на столь быстрое выздоровление, поэтому не запасся подходящими вещами.

– Найдем, – пообещал Макаров. – Так чем же заинтересовал Интерпол товарищ Пацифеев? Я смотрю, он просто нарасхват.

Через полчаса Зотов, Макаров и Вербин, сидя в небольшом кафе у ГУВД, потягивали пиво из высоких стаканов.

– Господи, три месяца без сигарет и пива! – периодически восклицал Зотов, прерывая свой рассказ. После выяснения личности экс-больного через отделение Интерпола соблюдение режима секретности не имело смысла, и разговор протекал так, будто эти трое были знакомы полвека. За Зотовым должна была прийти машина, и для обмена мнениями было еще около часа.

– Три месяца назад из Германии поступила информация, что в частную клинику некоего Штилике, в Бремен, поступают из России человеческие органы и ткани. Проверка «по низам» немецких сыскарей показала, что единственной документацией, подтверждающей данный товарооборот, являются чеки, выписанные на имя Пацифеева. В течение последних трех лет сумма на счету Пацифеева в центральном банке Франкфурта-на-Майне возросла с пятисот дойчмарок до одного миллиона четырехсот тысяч. Немецкие коллеги проделали оперативный эксперимент и ввели в штат клиники Штилике своего человека. Единственное, что удалось за полтора месяца «вычислить», это факт поставки органов из России. Все. Дорога привела в тупик. Решили идти от источника. Так появляется сумасшедший Русенков. В УВД Мурманска формируются документы, и дело отправляется в архив. Теперь если вдруг кто-то из окружения Пацифеева будет «пробивать» через свои каналы Русенкова в Мурманске, ничего не подозревающий сотрудник информационного центра поднимет его дело из архива и подтвердит.

– А зачем было создавать легенду именно милиционера? – спросил Вербин. – Слишком сложно.

Макаров ответил за Зотова:

– Затем, что «Русенкову» придется совать свой нос в ЦПЛ туда, куда не нужно. И рано или поздно он на чем-нибудь проколется. А так будет проще объяснить – как-никак бывший сыщик, привычка заниматься сыскной деятельностью, даже будучи сумасшедшим. Подкорка…

– Все правильно… – кивнул головой Зотов. – И за три месяца я скормил больным около трех сотен таблеток и порций микстур, лечился на самых современных аппаратах, периодически беседовал с психологом – тупым, как молоток. И горд тем, что специалисты самой высокой пробы меня не раскололи! Я понял одну вещь. Чтобы ты в клинике выглядел больным, нужно вести себя совершенно раскованно и обыкновенно. Как дома с женой. Весь смысл в том, чтобы постоянно «под акцентом» держать тему своего пребывания. Нам бы обвенчаться… – неожиданно промямлил «Русенков», и Макаров с Вербиным почувствовали, как у них екнуло где-то под сердцем. – Что, звякнуло под ложечкой?! – Зотов расхохотался. – Мужики, я был самым перспективным студентом ЛГИТМиКа!

– Пошел ты… – в сердцах проговорил Вербин и приложился к стакану.

– То-то и оно, что я пошел и зашел уже так далеко, что оставалась еще неделя, и можно было бы всю эту клинику Пацифеева «ломать» как источник незаконной поставки за рубеж человеческих органов. Если я не ошибаюсь, доктор специализировался на глазках?

– У беды глаза зеленые…

– Там всякие были. И зеленые, и карие. Мне удалось проникнуть в холодильник. Санитары чуть не «спалили», проклятые… Так вот, я уже поздравлял себя с успешно проведенной операцией, как появляется вот этот кадр. – Зотов показал пальцем на Старикова. – В принципе я сам виноват. Жаба задавила меня, думал – кто-то параллельно решил, не надевая пижамы, увести у меня из-под носа мое дело. Пошел на разведку. Через минуту понял – Игорьку здесь ловить нечего. Пусть уж простит меня… Но вместо покоя пришла тревога – я почувствовал, что Пацифеев взял меня «на карандаш». Вот тут началось самое тяжелое. Вы не знаете, что такое шоковая терапия? После второго сеанса я почти сутки выходил из анабиоза, как растение. Пацифеев, он ведь спец довольно высокого класса. Третий сеанс. Я отлично понимал, что он меня просто разума лишает. Будет еще лучше, если я вообще в морг перееду. Короче говоря, скоро мне уже и «косить» не нужно было. Дурак дураком был. Только было Пацифеев отстал от меня, тут ты, Саша, появляешься со всей своей братвой. Кстати, «метагексоэпам» проверил? – Зотов расхохотался. – Ты не обижайся, Саша, я просто не хотел, чтобы ты мне мешал. А что касаемо этого «метагексоэпама»… Нет такой хреновины в природе! Думал так – сейчас заглотит мужик тему и начнет ее обсасывать со всех сторон! А когда выяснит, что его псих самого дураком выставил, плюнет и больше здесь не появится!

Зотов сделал пару глотков и посмотрел на Макарова как на безнадежного.

– Но тут я ошибся. Хотя понять мне это нужно было еще тогда, в наше первое свидание. «Поколол» ты меня, коллега, профессиональнее любого психиатра. Это я по взгляду твоему понял. Не веришь никому по жизни, да? Ну, да ладно… И вот уже знакомый мне Стариков с четырьмя собровцами вломились в лечебницу. Не знаю, как сейчас чувствуют себя больные, но как выглядят шестеро охранников, отважно вступивших в схватку, я предполагать могу. Досмотреть это сражение до конца мне не дал все тот же Стариков, который с успокаивающим криком: «Русенков, не бойтесь, мы вас обвенчаем!» схватил меня в охапку и поволок к выходу. Наверное, спасать. Потом мне долго пришлось твоим парням объяснять, что я никакой не сумасшедший. Кстати, ты бы провел со своими подчиненными занятия, Макаров. А то они решили меня проэкзаменовать, и в ходе экзамена я стал сомневаться в их профпригодности. Ты им скажи, что Вторая мировая началась не двадцать второго июня, а первого сентября, и не сорок первого, а тридцать девятого. А то они так обрадовались, услышав новые для них даты! Видимо, убедились, что я все-таки сумасшедший… Короче говоря, засрали вы мне, братцы, все дело, – закончил повествование Зотов.

– Надо знать, перед кем дураком прикидываться, а перед кем – нет, – набычился Вербин. – Нам тут без Интерпола вредителей хватает…

– Да не в этом дело, – вздохнул Зотов. – Послезавтра Пацифеев должен был заключить очередную сделку с клиникой Штилике. Вот тогда и нужно было его «хавать». Могли бы вы и подождать пару дней, черт вас побери! А апельсин бы пополам поделили…

– Извини, старина, – возразил Макаров. – Нам не до дележа.

За разговором пролетело еще четверть часа. К кафе подъехала черная «Волга». Из нее вышел и замер в позе ожидания неопределенного возраста человек в очках и костюме.

– За тобой «люди в черном» прибыли, – сообщил Вербин и кивком показал Зотову на вход.

Тот встал, попрощался и дружески спросил Александра:

– Ну что, Саша? Теперь – кто вперед?

– И не надейся. «Вперед» буду я. Только апельсином я с тобой не поделюсь.

– Ладно, пошутили. – Лицо Зотова сразу стало серьезным. – Если что – звони. Одно дело делаем… Однако сейчас все равно разборки по ЦПЛ начнутся, так что, думаю, увидимся еще не раз.

– Удачи тебе, Антон.

* * *

Макаров уже достал ключи перед дверью своей квартиры, как вдруг передумал. Вынул из кармана мобильник и набрал номер. Он услышал, как в квартире зазвучала трель. К телефону подошла Таня.

– Да?

– Это я.

– Привет. Ты совесть имеешь, Макаров?

– Что случилось?

– А ты не знаешь?! Сегодня десятилетие нашей свадьбы!

Саша обмер. Он забыл!..

– Ты думаешь, я могу про это забыть?! Я уже еду домой!

– Да уж, постарайся побыстрее! Пока свечи на столе не сгорели дотла…

– Танюша, через десять минут буду!

– А ты сейчас где, Макаров?.. – с подозрением спросила жена.

Но он ее уже не слышал. Засовывая в карман «Моторолу» и стараясь не топать по лестнице, спустился вниз. Уже вдохнув воздух улицы, он стал на ходу вспоминать, где находится ближайший ночной киоск, торгующий цветами.

Глава 11

Пацифеев покинул свою квартиру за десять минут до прихода туда Макарова и Вербина.

Он кинул у порога:

– Марти, охраняй!

И закрыл на замки наружную дверь.

Когда усаживался за руль своего «Форда», он не думал уже ни о чем, кроме одного – как можно скорее покинуть этот город. Он был богат. Его ум и руки будут приняты с восторгом в любой клинике Европы…

Он был во взвинченном состоянии, поэтому ему не приходило в голову, что фамилия Пацифеев отныне будет синонимом слова «человекоубийца». И в любой стране мира человек с такой фамилией будет немедленно задержан и передан в руки правосудия. Он еще не понимал, что ему нет места ни в этом городе, ни в стране, ни за ее пределами. Им сейчас руководило одно – чувство самосохранения. Он гнал свою машину по улицам города, проскакивал нужные перекрестки, возвращался и снова ехал не туда. Он нервничал.

В брошенной на заднее сиденье сумке лежало несколько самых необходимых вещей, диск памяти из компьютера, загранпаспорт и международное водительское удостоверение с его фотокарточкой, но под чужой фамилией. Заградский Вратислав Петрович. Так теперь звали бывшего главврача Центральной психиатрической лечебницы города Слянска.

Поняв, что ему нужно успокоиться, Пацифеев остановил «Форд» рядом с уличным кафе.

Несмотря на лимит времени, ему было просто необходимо выветрить из организма избыток адреналина. Он переступил черту, за которой поспешность в действиях означала крах всего задуманного. Врач, исцели себя сам…

После того как в его руки случайно попали бриллианты и он удостоверился в их истинной стоимости, жизнь для него приобрела двойной смысл. Двойной по значимости. Такой удачи он не ожидал. Он предполагал, что рано или поздно торговле человеческими органами, отправляемыми профессору Штилике, придет конец. Одновременно с этим начнется его преследование со стороны закона. И тогда придется спасаться бегством. К этому он был готов и не испытывал страха. Но алмазы, принесенные ему тварью, усилили чувство жажды жизни и обострили ощущение опасности. Вот поэтому сейчас ему был необходим короткий тайм-аут. Пусть это будет час, пусть полтора. Он будет сидеть и думать до тех пор, пока не восстановятся пульс и давление.

Он уже совершил ошибку, не подумав как следует. Этой ошибкой было то, что он дал задание этому придурку социологу.

Пацифеев познакомился с ним год назад. Увидев в этом человеке огромное желание жить не по средствам и готовность исполнить любую грязную работу за хорошее вознаграждение, он присматривался к нему некоторое время, выгуливая социолога у себя на даче, знакомя там с девочками и потихоньку подпитывая деньгами.

По долгу службы этот социолог был вхож во все квартиры в городе, и ему было хорошо известно, где проживают люди одинокие, беспомощные, которых по инициативе фонда социальной защиты можно было бы определить в ЦПЛ. А дальше – дело техники, точнее – рук Пацифеева. Клиника профессора Штилике не бедствовала…

За деньги социолог готов был сделать все что угодно. Случай воспользоваться этим представился очень скоро. Когда Пацифеев получил из рук своего «творения» камни, он тут же направил в квартиру жертвы своего должника. Тому лишь оставалось подтвердить, что Вирт умер. Но гонец не знал, что его увидела соседка, и спасли его лишь ее невнимательность и возраст. А Пацифеев, поняв, что все идет своим чередом, уже продумывал дальнейшие пути использования работника социальной сферы, попавшего к нему в кабалу.

Перекатывая на ладони камни и любуясь миллионами их отражений в свете электрического камина в своей комнате, главврач вдруг с ужасом вспомнил, что его преподаватель по истории Муромов как-то рассказывал ему о драгоценных камнях, подаренных его деду царем. Не долго думая, Пацифеев проверил камни у старого ювелира Якова Горштейна и убедился в том, что алмазы, принесенные ему тварью, – наследство Муромова. А ведь старик хвалился и описанием этих камней, и знанием их истории. Алмазы, имеющую такую историю, невозможно продать незаметно даже за рубежом. Будет шум. По этому шуму милиция сразу определит продавца камней. И тогда убийство, совершенное сумасшедшим отморозком, повиснет на нем, Пацифееве. И тут Пацифеев совершил ошибку, даже две.

Он позвонил Муромову, что сразу стало известно Макарову после неудавшегося покушения. А ведь до этого момента у оперативника и повода не было задумываться о том, какую фамилию носит главврач ЦПЛ. Да и само покушение. В стиле комикса…

Вот к каким последствиям приводит поспешность в действиях. Одна радость – после трех выстрелов из пистолета в голову горе-социолог вряд ли назовет его фамилию.

За то время, что он сидел в кафе, бывший главврач успокоился.

Все в порядке. Все под контролем.

Кафе пустовало. Лишь у самого входа ворковали над полупустыми пластиковыми стаканами пива двое юношей. Одного взгляда дипломированного психиатра Пацифеева было достаточно, чтобы понять: юноши знакомятся.

Пацифеев с грустью подумал о том, что еще вчера у него были грандиозные планы на будущее, а сегодня он сидит в охламонском кафе с дебильным названием «У дороги» и лицезреет прелюдию педерастов.

Он отвернулся от молодых людей и шумно выдохнул через нос.

Минутная стрелка уже зашкаливала на две минуты за границу отведенного им самому себе времени.

Ладонь одного юноши легла на руку другого…

Пацифеев достал сигарету и щелкнул зажигалкой.

Ребятки что-то по очереди шепнули друг другу на ушко и рассмеялись.

В кафе зашли двое.

Первый сел у входа, а второй медленно стал приближаться к столику врача, стоящему в глубине скромно обставленного зала.

Пацифеев сразу все понял. Это не милиция. Те будут либо следить, причем незаметно, профессионально, либо задерживать без лишних разговоров. А эти двое зашли для того, чтобы выждать удобный момент и предъявить чьи-то требования. Не свои – Пацифеев был в этом уверен. Таким «быкам» он дорогу перейти не мог – слишком велика разница в социальной значимости сторон. Значит, кто-то их сюда послал, значит, за ним следят не минуту и не две. Работа со Штилике здесь ни при чем – это очевидно. Вывод прост – алмазы. Кому-то понадобились его алмазы…

Врач спокойно опустил взгляд и обшарил глазами поверхность пластикового стола. Вариант был бы просто идеальным, если бы он наткнулся взглядом на «беретту». Еще лучше – на скальпель. Но стол держал на своих хлипких ножках лишь вымытую, но не протертую пепельницу да пачку сигарет «Мальборо» самого врача.

Когда до Пацифеева остался шаг, подошедший вынул руку из кармана. Раздался характерный щелчок выбрасываемого лезвия ножа, и врача неприятно поразила мысль, что его просто хотят зарезать, как барана.

Кто эти люди? От кого они?

В душе Пацифеева не было ни страха, ни сомнения.

Он был и психиатр, и хирург высочайшего класса. «Ты, недоносок, знаешь ли, на кого поднял нож?! На почитаемого в Европе мастера скальпеля! В твоем взгляде, подонок с ножом, читается взгляд твари — сгори он в аду…»

Вот что пробежало молнией в голове Пацифеева.

Он встал, затушил сигарету и, не глядя, выкинул к лицу незнакомца правую руку.

От неожиданности тот лишь слегка приоткрыл рот и больше его не закрывал. Боль пронзила парня. Но страшнее нее оказалось понимание того, что с ним сейчас происходило. Тот, кому он должен был воткнуть нож в сердце, встал и спокойно вставил ему в глаз большой палец. Внутри что-то лопнуло, и он почувствовал, как по его щеке, соскальзывая с руки стоящего перед ним, стекает глаз. Его собственный глаз…

Крик ужаса разорвал легкие парня.

А тот, что был уже в нем, повернул руку ладонью вниз, зацепил пальцем его череп изнутри и пригнул к столу.

Крик перешел в какой-то сиплый свист и прервался так резко, что у всех находящихся в кафе перехватило дыхание. Оставшийся без глаза и признаков жизни киллер-неудачник рухнул на пол, перевернув на себя столик с непротертой пепельницей и пачкой «Мальборо».

На глазах двух геев врач прошел с ножом в руке к сидевшему в остолбенении второму человеку. Удар в голову. Еще удар… Едва заметными движениями сделал на шее второй своей жертвы два проникающих надреза и спрятал нож в карман.

Сидящий перед ним раскрывал, как рыба, рот и шевелил выпученными белками глаз.

Геи, окаменев и тесно прижавшись узкими плечами друг к другу, словно две девственницы на мужском стриптизе, слушали, как человек, над которым они всего минуту назад смеялись, наклонился к немому и шептал:

– Главное правило любой собаки: сначала нюхай, потом гавкай. Гавкать с перерезанными голосовыми связками ты уже не сможешь. Но зато по-прежнему сможешь писать. Так вот, напиши человеку, который вас сюда послал, всего одно слово: «Жди».

Пацифеев вернулся к перевернутому столику, перекинул ремень сумки через плечо, поднял сигареты и вышел вон.

Еще три минуты назад он думал лишь о том, как добраться до границы, минуя ловушки милиционеров. Была надежда на то, что они и вовсе ничего не узнают о камнях. Исчезновение из ЦПЛ при известных обстоятельствах – не есть факт совершенного преступления. Пока раскрутится маховик бюрократической системы и приведет в движение рычаги поиска, будет поздно. Но с появлением двух гонцов от неизвестного хозяина ситуация изменилась. Теперь для уничтожения Витольда Романовича не нужно никакой раскачки. Он присвоил то, что ему не принадлежит. Самое удивительное то, что эти двое наверняка знали – алмазы при нем. Иначе не стали бы так нагло пытаться лишить его жизни. Все только начинается.

Пацифеев бросил сумку на заднее сиденье «Форда». Три минуты назад были лишь сожжены мосты.

Теперь же не просматривалась и дорога впереди.

Заехав за плотную шеренгу расположенных за кафе гаражей, Заградский Вратислав Петрович сжег паспорт и водительское удостоверение на имя Пацифеева.

Дороги вперед не было. Было лишь направление движения с разделительной полосой…

* * *

Виктория Бородулина аккуратно уложила в пухлое дело несколько протоколов допросов и заперла его в сейф. Взяв со стола сумочку, еще раз окинула взглядом кабинет – все ли выключено, нет ли чего лишнего на столе. Хотя она никогда ничего не забывала, это вошло у нее в привычку. Вика давно поняла одну важную вещь. Можно забыть что-либо в суматохе дня – не сделать звонок, например. Всего и не упомнишь. И необязательно помнить о каждой мелочи отдельно. Просто нужно в конце рабочего дня задержаться на пару минут и подумать обо всем не сделанном за день. Таким образом, вспоминать придется всего один раз.

Она вдруг подумала, что ее шеф Зинченко может завтра запросить дело на проверку, а в нем находятся еще не подшитые и не внесенные в опись материалы. Разноса не будет, но носом прокурор ткнет обязательно.

Взять дело домой и привести в порядок?

Нет, лучше завтра пораньше встать, прийти на работу и все сделать до прихода Зинченко.

– Пока! – кивнула она дежурившему в прокуратуре сержанту милиции.

Сержант улыбнулся ей в ответ и проводил взглядом стройную фигуру. Когда за девушкой захлопнулась тяжелая дверь, он вздохнул и подумал:

«Интересно, она замужем или нет? Завтра прозондирую… Впрочем…»

Сержант еще немного подумал.

«А зачем ждать завтра? У меня под охраной дубликаты ключей от всех кабинетов, а в ее кабинете наверняка можно отыскать ее домашний телефон. И адрес. В ежедневниках всегда пишут домашние адреса и телефоны. Не носит же она с собой ежедневник!»

Сержант проверил помещения. Все правильно, Бородулина вышла последней. Еще немного подождав, он запер входные двери и подошел к узкому шкафу. После самарского пожара было принято решение дубликаты ключей от всех кабинетов сдавать под охрану сотруднику милиции, дежурившему ночью в прокуратуре, и над столом охранников прокуратуры появился этот шкаф, более похожий на пенал. За створками было около трех десятков вбитых гвоздей, на которых висели ключи с жестяными брелоками. Найдя нужный брелок с выбитым номером «24», сержант улыбнулся. Ему не терпелось покопаться в ее столе.

Он уже поднялся на второй этаж, как вдруг вернулся обратно. Поставил телефон на максимальную громкость. Вот теперь – можно идти.

«Если будут спрашивать – почему долго не подходил, скажу, что был в уборной… Нет! Скажу, что делал обход здания».

В кабинете едва заметно пахло туалетной водой. От этого запаха желание пошарить в ее столе только усилилось…

Бланки, бланки… Зачем им столько?

Расческа. Уже ближе…

Зеркало, помада. Сержант вывинтил тубус. Запах…

Он уже забыл, зачем пришел. Его волновал сам процесс.

Ага! Вот и ежедневник!

Сержант раскрыл его на первой странице и скис. Несмотря на анкетный смысл страницы, он не узнал ни ее домашнего адреса, ни телефона. В верхнем углу аккуратным почерком было выведено: «Бородулина В.». Все.

Дальнейший обыск стола ничего не дал.

Сержант разочарованно вздохнул, еще раз понюхал помаду и направился к двери.

Вдруг он резко остановился и взглянул в дальний угол кабинета. Что-то привлекло его внимание, и он некоторое время еще не мог понять, что именно. Наконец понял.

Из замочной скважины тяжелого советского сейфа, пережившего всех прокуроров области, начиная со времен разоблачения культа личности, торчал ключ.

Иногда не помогает даже самое простое правило. Иногда безопаснее вспоминать о каждой мелочи в отдельности, нежели обо всех на пороге кабинета…

Бирка с надписью на сейфе «При пожаре выносить в первую очередь!» предполагала полное уничтожение огнем всего, что находилось в кабинете, ибо сдвинуть этот сейф можно было только бульдозером.

Первое, что попалось на глаза любопытному сержанту, было толстое, листов в двести, уголовное дело. Он напряг зрение, и его губы забормотали в мертвой тишине здания прокуратуры:

– «…по факту убийства гр. гр. Вирта А.В., Милешиной Е.М., Верникова А.С.»

В половине второго ночи он закончил «знакомиться с делом» и перевернул предпоследнюю страницу. Между ней и корочкой дела лежал листок. По мере того, как он углублялся в его изучение, им овладевало странное беспокойство. Наконец он захлопнул дело и задумался.

Разницу между понятиями «преступление светлое» и «преступление темное» он знал. Первое – с установленными злодеями, второе – с не установленными. В «изученном» им деле отсутствовали какие-либо фамилии подозреваемых. Это давало основание предполагать, что преступление «темное». Опера их называют «темняками». Но вот последний, исписанный убористым почерком и не подшитый в дело лист в одну секунду превращал преступление «темное» в преступление «светлое».

Из головы сержанта милиции Шумерова мигом испарились мысли о симпатичной девушке. Наружу рвался только один вопрос.

СКОЛЬКО?

Сколько денег ему, сержанту Шумерову, может дать человек, указанный в документе, за то, что он передаст ему этот документ?

Судя по фамилии и содержанию листка, он даст сержанту Шумерову много денег.

Сержант взял в руку листок и подошел к копировательному аппарату. Поскорей бы тот нагрелся, мать его!..

Ш-ш-ш. Ш-ш-ш.

Вот она, еще теплая копия.

Дело – в сейф, ключ – в скважину, второй – на место, в шкаф, на гвоздь под номером «24».

Копия еще не остыла и приятно грела тело под рубашкой.

* * *

– Откуда я знаю, сколько времени мне нужно? – удивился Макаров, исключив в вопросе излишнюю эмоциональность.

Исключив – потому что он стоял в кабинете начальника ГУВД перед его хозяином. Саша знал, что придет срок и этот момент настанет. Он больше расстраивался не из-за того, что Смыслов «драл» его за каждое раскрытие, над которым работал начальник «убойного отдела», а из-за бессмысленности этих вызовов к себе. От таких накачек не менялось ничего, лишь добавлялось нервозности в работе. Смыслов ничего не предлагал и не советовал. Он задавал риторические вопросы и требовал дать на них четкие ответы.

Его вопрос сейчас: «Сколько вам нужно времени, чтобы вы задержали маньяка?» по своему образу, подобию, а также смысловому содержанию был абсолютно адекватен вопросу: «Когда Жириновский выступит в Думе с инициативой принятия закона о запрещении месячных у женщин РФ?».

– Вы отвечаете, как постовой милиционер! – Смыслов бросил очки на стол. – А меня Москва долбит: когда? когда? когда? Мне что, тоже так отвечать – «откуда я знаю»?!

– Товарищ генерал-майор, Москве станет легче, если я скажу – месяц?

– Ме-е-ся-яц?!

– Я только предположение высказал…

– Ты знаешь, куда пойдешь работать со своими предположениями?! Опером в райотдел!

Дальше все шло по известному Макарову сценарию. Ему был гарантирован карьерный скачок с назначением на должность инспектора по делам несовершеннолетних или опера по борьбе с угонами автотранспорта. У Смыслова, очевидно, именно эти должности являлись показателем того, как низко может пасть сотрудник милиции. Сначала Александр думал, что в молодые милицейские годы Смыслова кто-то из этих служб перешел ему дорогу. Каково же было удивление Макарова, когда он, будучи командированным во Владивосток, откуда и был назначен на должность начальника ГУВД Слянской области Смыслов, сидя за стаканом с местными операми, узнал, что в молодости Смыслов был и инспектором ИДН, и опером по угонам. Таким образом, генерал подчеркивал, что восстал, как птица Феникс, из пепла, а если проще – вылез из грязи в князи. Макарова сия чаша миновала. Он работал в уголовном розыске на линии раскрытия общеуголовных преступлений, а потом – на линии «тяжких». Смыслов хотел кинуть ложку дегтя в бочку меда Макарова. Мол, не забывай, кем ты можешь стать, ежели я сменю милость на гнев.

Спор с генералом ГУВД приравнивался по смыслу к рубке топором бронзового памятника, поэтому, когда начальник опять «отправлял» его на новые должности, Макаров лишь молчал и рассматривал узор ковра под ногами. По его подсчетам, «распятие» должно было закончиться через несколько секунд вопросом:

– Когда я увижу реальные результаты?

И ответом Макарова:

– Полагаю, на следующей неделе доложу вам о результатах.

И хотя более неопределенный ответ придумать невозможно, Смыслов успокаивался и поднимал со стола брошенные в начале разговора очки.

Однако окончание этого разговора несколько отличалось от всех предыдущих. Смыслов после заключительной фразы Александра вдруг опять снял очки и, поморщившись, как от зубной боли, посоветовал:

– И брось ты эти версии с причастием воров в законе к такого рода преступлениям…

Макаров опешил.

– Не понял?..

– Все ты понял. Оставь в покое головной воровской корпус. Ты не того уровня. Не ты на них сыпал пыльцу девственности, не тебе и сдувать. Ищи настоящего убийцу. Каждый день будешь докладывать мне лично. Понял?

– Понял. Не сдувать с воров в законе пыльцу, докладывать вам лично.

Смыслов зло посмотрел на Макарова:

– Иди.

– Есть.

В дверях Александр обернулся.

– Виктор Сергеевич, а с чего вы взяли, что в деле каким-то образом звучало имя хоть одного вора? Я никаких бумаг не писал, с делом я знакомился, там ничего нет про «законников». Я что-то не пойму…

– Не врубай дурака, Макаров. У тебя своя информация, у меня своя. Все, свободен.

Саша в полном недоумении прошел весь коридор третьего этажа.

«Никто из моих проболтаться не мог. Зинченко? Глупость несусветная! Старик не из продажных. И кого он считает полным дебилом, так это Смыслова. Исключено! Бородулина? Черт!.. Может быть. Девчонка неопытная, ей и сознательную гадость делать не нужно, просто позвонит какой-нибудь Смыслов, она в разговоре и ляпнет. Не корысти ради, а пользы для. Сейчас разберусь со своими, а там и в гости к прокурорским работникам можно будет съездить. Что-то мне все это перестает нравиться…»

Глава 12

Вербин, уже привычно ориентируясь в обстановке, достал из буфета рюмки и поставил на прикроватный столик. С хрустом свинтив пробку с бутылки азербайджанского коньяка, разлил. Как обычно, себе – на палец, старику – полную. Поскольку рюмки были тридцатиграммовые, Вербин не чувствовал угрызения совести из-за того, что спаивает пожилого человека. Этот пожилой человек пил не пьянея. При этом он еще и укорял Вербина в скупости.

– Что-то, Серега, ты не слишком меня жалуешь в последние дни, – жаловался Муромов. – Начал с «Арарата», а заканчиваешь азерботским пойлом.

– Да ладно вам! – возмутился оперативник. – «Пойло»… Я себе такое пойло на день рождения не позволяю.

– Ты бы вместо этой «конины» бутылочку белой прихватил. А, Серега?

– Не пойду никуда! – запротестовал Вербин. – Поговорим, там видно будет. Я, между прочим, при исполнении.

– Ну, с богом… – Ветеран от науки опрокинул содержимое рюмки в рот и дернул кадыком. – Подай-ка лимончик…

«Точно, алкаш, – мысленно согласился с Макаровым заместитель. – Причем – конченый. Как он столько лет прожил и не кашляет?! Это ж с ума сойти! Тут лишнюю рюмку раз в месяц переберешь, потом три дня, как замороженный! Ну, алкаш, попробуй мне опять пургу мести!»

Вербин с яростью выплеснул коньяк в рот. Пережевывая лимон и судорожно корчась от кислоты, он положил на кровать алмаз.

– Дед, что это за камень?

– Где ты его взял?

– Еще налить?

– Давай.

Не желая больше глядеть на движения иссохшего кадыка, Вербин отвернулся. Подождал и повторил вопрос.

– Не могу сказать точно, тут нужен специалист с чемоданом своих причиндалов, но в свете последних наших разговоров смею предположить, что это один из камней моего деда.

– То есть точно сказать не можешь?

– Как я могу сказать точно, если ни разу в жизни не видел бриллиантов деда Владимира?

– И все-таки за что вас хотели убить?

– Я устал, – вдруг заявил осовевший Муромов. – Мне нужно отдохнуть перед написанием очередной главы мемуаров.

Вербин поморщился и тоскливо посмотрел в окно. Он почувствовал непреодолимое желание взять старика двумя пальцами за шею, пригнуть к кровати и не отпускать до тех пор, пока тот не сознается, что в этой жизни он – пустое место. Идет драгоценное время, а Вербин тратит его на бестолковые разговоры со стариком. Ладно бы просто голову морочил, но он еще и пытается составлять график общения. А его древнее бормотание нужно непременно на карандаш, и обязательно – под роспись.

И тяжким грузом висели три… нет, Сашка прав, наверное, четыре «темняка» без перспектив. Четыре загубленные жизни.

Сергей встал и подошел к балкону, с которого недавно свисал, как окорок на складе, убийца-недоучка.

– Ну, ладно… Их бин пошел домой.

– Простите? – не понял Муромов.

– Ничего. Это я так, о своем. Желаю успехов в напряжении памяти при написании муромаров.

Вербин оторвался от окна и направился к двери.

– Сереженька, когда придешь в следующий раз? – с неподдельным интересом поинтересовался доктор. – Мне здесь одному боязно. Моей жизни, как я понял, угрожает опасность, а я совсем один в квартире. Кстати, мне нужно будет ни в коем случае не забыть отразить это в последних главах работы…

– Советую убрать все подушки. Впрочем, сейчас делают проще – вязальную спицу в ухо. Вскрытие покажет.

– Что ты такое говоришь, Сереженька?! – засуетился старик. – Выстави ко мне охрану!

– Я вам что, начальник федеральной службы охраны, что ли? – Вербин, выходя, громко хлопнул дверью.

Из глубины лестничной клетки навстречу ему шагнули двое молодых оперуполномоченных из «уголовки» района. Квартира Муромова была под круглосуточным наблюдением и охраной.

– Мужики, – Вербин достал сигарету и прикурил, – стеречь этого хрена, как невесту лучшего друга в последнюю ночь перед свадьбой. Если поймете, что вашей или его жизни угрожает опасность, стреляйте без всяких разговоров. Впрочем, что я вам говорю банальные истины? В школе милиции хорошо учились?

Услышав положительный ответ, Сергей удовлетворенно кивнул головой и стал спускаться вниз.

Сам он, очевидно, в той же школе учился не очень хорошо, так как не усвоил одного важного правила: когда спускаешься по темной лестнице, внимательно смотри вниз и по сторонам. Между лестничными пролетами первого и второго этажей Вербин почувствовал мощный удар по голове, и на него опустилась темнота…

Дома «сталинской» постройки…

Сколько в их подъездах ненужных монументальных колонн и совершенно бесполезных в плане домостроения закутков…

Вербин очнулся и понял, что ползет по грязной лестнице подъезда вниз. Зачем? Он попытался открыть глаза. Но веки, залитые густой кровью, лишь непослушно растягивались, удерживаясь слипшимися ресницами. От этих потуг выражение лица оперативника становилось глупым и бессмысленным. И беспомощным…

Он ползет, но почему его руки и ноги не шевелятся?..

Сергей потерял сознание.

Он не полз. Его волокли.

* * *

– Вика, это важно. Нужно вспомнить, кому ты говорила о возможной причастности к делу вора в законе Степного. Это очень важно. Возможно, именно от этого зависит, появятся в городе новые ужасные трупы или нет.

Макаров кривил душой. От следователя Бородулиной это вовсе не зависело. Но ему нужна была правда.

– Александр Николаевич, для меня все трупы ужасные… Как вы их делите?

– А вот так и делю, Вика. После стольких лет работы я делю трупы на ужасные и неужасные. Как и характеры живых людей. А еще я делю живых людей на сволочей и порядочных. И, если честно, мне как профессионалу сейчас вовсе не интересно, кто меня предал. Это я выясню потом. Обязательно выясню. А сейчас мне нужно знать объем информации, которую получил неизвестным нам путем известный нам фигурант.

Неожиданно Макаров встал. Подошел к сейфу и качнул его рукой.

– Вика, твой сейф?

– Мой.

– Когда в него последний раз заглядывала?

Автоматический вопрос. Дежурный.

– Вчера вечером… Когда дело в сейф укладывала.

Вот так из бесполезного и дежурного вопроса возникает истина.

– Где сейчас твой ключ от сейфа?

А вот это уже на самом деле бесполезный вопрос. Макаров даже не смотрел на то, как Бородулина в отчаянии вытряхивает из сумочки содержимое. Зачем ему было любоваться этим зрелищем, если ключ был перед ним. Он торчал из замочной скважины металлического ящика.

– Вика, принеси мне, пожалуйста, книгу выдачи ключей от кабинетов. Там внизу, у ментов. Меня интересует вчерашнее число. Впрочем, стоп, не неси книгу. Глупость сказал. Подойди, спроси у охранника что-нибудь про гравитацию и в этот момент посмотри, кто в сегодняшнюю ночь дежурил в прокуратуре. Из ментов, я имею в виду. Кстати, вчера же Димка дежурил?

– Ой, Александр Николаевич… Да откуда я их знаю-то?! Сидел какой-то, лет двадцать пять на вид…

– Ну, хорошо, не в службу, а в дружбу, посмотри. И – обязательно про гравитацию. Пока он потолок глазами сверлить будет, всю книгу наизусть выучишь…

«Вот и я не знаю, Вика, кто вчера дежурил. И ты не знаешь. Хоть это пока радует»… Посмотрев вслед Бородулиной, Саша вынул пачку сигарет.

* * *

Вечер тих и спокоен. Все идет как надо. Десять минут назад от площади Ленина отчалил серый «Крайслер» старика в сером костюме, чья фамилия была записана в документе из уголовного дела. Сержант милиции Шумеров шагает по улице и размышляет над выбором. Либо сейчас уговорить классную телку Бородулину на ужин при свечах в кафе «Сингапур», если еще застанет ее в прокуратуре, либо отложить это на завтра, а сегодня оттянуться в том же кафе и отвалить домой с бутылкой «Абсолюта» под мышкой и не менее классной, чем Бородулина, девочкой. Проблема не из простых. Но тем она и приятна. Все дело в пятистах долларах, которые покоятся в кармане сержанта Шумерова.

Что наша жизнь? Игра.

Пятьсот долларов сержант Шумеров заработает в отделе охраны при РУВД каторжным трудом за полгода. А не очень большое время пребывания его, Шумерова, в кабинете Бородулиной на те же полгода вперед обеспечило его денежным содержанием, при котором не нужно задумываться о том, где брать деньги на оплату общежития, девок и жратвы на полгода вперед.

«Мать моя, – думалось Шумерову, – неужели я не мог дойти до этого чуть раньше?..»

У него же все ключи под контролем!

«Боже, какой дурак!.. Ведь у него в руках ключи не только от кабинета Бородулиной! А, как говаривал в фильме Жеглов, «за любую бумажку на твоем или моем столе любой преступник полжизни отдаст»! Мать моя… Где же он раньше был?»

Эти размышления закончились у сержанта милиции Шумерова, едва он вошел в подъезд.

Удар в челюсть опрокинул несостоявшегося мультимиллионера в угол лестничной клетки. Явственно почувствовав запах мусоропровода, в который мочились малолетки, иногда забегающие в ходе футбольных баталий в подъезд, Шумеров попытался встать, но второй удар, более сильный, вновь опрокинул его на спину. Возле мусоропровода застоялась лужа мочи. И сейчас она медленно впитывалась в ткань джинсовой куртки. Той самой, в которой сержант Шумеров собирался соблазнять следователя Бородулину.

– Если я ошибся, я тебя извиню, – раздался над сержантом спокойный голос. – О чем ты разговаривал со Степенко? Только быстро, сынок, у меня мало времени.

– С каким Степенко? – сопротивлялся Шумеров. – Я ему ничего не говорил!

Это был страшный сон.

– Разве я спросил о том, что ты ему сказал? – вопрошала тень. – Я знаю, что ты ему сказал. О чем вы разговаривали, придурок? О чем он тебя просил?

– Истиный крест – ни о чем! Не бейте меня больше…

– Не упоминай о святом всуе, рожа козлиная! Я тебя спрашиваю – о чем вы говорили?

– Да ни о чем!.. Кха!..

Снова этот проклятый удар в челюсть.

– Я отдал ему ксерокопию служебной записки какого-то Макарова. А вы кто?

– Ее автор.

Шумеров догадался, что его сейчас будут бить еще сильнее.

– Что тебя еще попросил сделать Степенко?

– Выкрасть уголовное дело.

– Что?! Я не ослышался? Тебя, ублюдка, просили выкрасть из сейфа прокуратуры уголовное дело?!

– Я этого не сделаю! Клянусь!

– Да уж, конечно, не сделаешь! – Тень взяла сержанта милиции Шумерова за горло. – Я этого не позволю! Ты хоть догадываешься о последствиях того, что сделал? Думаю, нет. А теперь слушай внимательно. Завтра, по приходе на работу, ты напишешь заявление об увольнении. Если не сделаешь этого, то я напишу другую бумагу. А вот тогда года три-четыре в колонии общего режима тебе обеспечено. А что там с тобой сделают, ты знаешь. Это мой подарок тебе.

Тень встала.

– И последний вопрос. Чем с тобой расплатился Степенко?

– Пятьсот долларов США. Вот они…

– Сэ-Шэ-А? Америка, что ли? Надо было ему канадскими тебе заплатить. Вот бы ты побегал по разменникам… Дай сюда, козел!..

Не каждому сержанту милиции предоставляется возможность полюбоваться зрелищем горящих десяти пятидесятидолларовых купюр. Тень вышла из подъезда, а сержант Шумеров остался лежать в луже мочи перед пеплом сгоревших купюр.

Глава 13

Мишку в семь утра разбудил щенок. Он делал это каждый день. И именно из-за этого опер Саморуков никогда не опаздывал на работу. Мишка вставал, шел к холодильнику, по привычке матерясь, и выкладывал в миску двести граммов творога. Так было положено. Следующая кормежка была в час дня.

Миша вывалил творог в миску и услышал трель звонка.

«Сто процентов – Макаров».

Это был не Макаров.

– Мишка… Помогай… Улица Селезнева, дом двенадцать…

– Серега, где ты?!

– Второй подъезд… Все, Мишка, больше не могу говорить…

Мишка выскочил из квартиры, забыв погладить щенка.

Такси…

Где такси?!

Мимо Мишки ехала «восьмерка».

– Стоять!!!

На водителя больше подействовал пистолет, нежели удостоверение сотрудника милиции.

– На Селезнева, понял?!

– Я-то понял, – среагировал водитель. – А у тебя диарея, что ли?

– Диарея, диарея! На Селезнева давай!

Легче всего раскрываются четко продуманные и хорошо спланированные преступления. Над ними удобнее мыслить сыщику. Он опирается на свой опыт, знания и уверенно идет к намеченной цели, просчитывая наперед действия противника.

Но очень тяжело работать, когда действует дилетант без плана или человек без мотива. В этом случае трудно ответить на основной вопрос сыщика – ЗАЧЕМ? Иначе говоря – невозможно установить мотив преступления. Когда будешь знать – ЗАЧЕМ, узнаешь и – КТО. И дело останется за малым – найти преступника.

В этом деле были убийства, были и очевидные подозреваемые, но Макаров не мог увязать все это воедино. Не было того самого – ЗАЧЕМ?.

В душе Александра росла тревога за Вербина. Он исчез, его не было уже семнадцать часов. Такого не случалось раньше никогда.

Нет ничего тяжелее, чем мысли о худшем.

«Хоть бы ты забухал… – вертелось в голове у Макарова. – Хоть бы…»

Все придуманные Макаровым «хоть бы» никак не укладывались в семнадцать часов.

– Саш, может, он бабу какую, это… – высказал предположение Стариков, сидящий рядом на сиденье машины. У него самого голова пухла от версий.

– Семнадцать часов?! – вскрикнул Макаров. – Даже слонам на это двух часов хватает!

– Может, он нескольких… – вздохнул Игорь и, натолкнувшись на тяжелый взгляд начальника, вжал голову в плечи. – Согласен, согласен…

Впрочем, баба ли, выпивка ли, а искать нужно было даже там, где искать не стоило.

– Возьми, – Макаров, не отрываясь от дороги, протянул Игорю «Моторолу». – Звони Саморукову домой, на работу, звони снова Вербину домой, звони районным операм, в «дежурку». Начинай опять всех обзванивать. А мы с тобой сейчас едем сначала в дурдом – там девчонка одна есть симпатичная, а потом – к Муромову…

* * *

Вербина посадили на стул и застегнули на запястьях его же наручники.

– Может, ему руки назад? – спросил один. Было ясно, что из троих, стоящих рядом со стулом, он далеко не главный.

– Не нужно. – А этот голос мог принадлежать только старшему из всех. Не по возрасту, так по положению.

Несколько ударов по щекам Вербина не возымели никакого результата. Он сидел, бесчувственно уронив подбородок на грудь.

– Принеси ведро воды, Домовой. Будем отливать. Как в западных фильмах. Там после душа просыпаются сразу. Сейчас проверим.

Домовой, это третий, ранее молчавший, пошел куда-то в угол и забренчал эмалированной емкостью.

– Беня, полведра хватит?

– Неси, может, и хватит.

На Вербина обрушился поток воды.

Над его головой раздался смешок Бени.

– Значит, лажу в боевиках гонят! Пленный не плюется и не фыркает. Неси еще воды.

Беня вынул из кармана телефон.

– Алло! Иван Максимович? Да, да, я это… Плохо дело. Клиент неровно дышит. Нет, мы на Селезнева, в двенадцатом… Пока ничего… Понял… Понял… Ну, вы же знаете… Хорошо. – Закрыл крышку и бросил телефон на стоящую рядом металлическую кровать с замызганным матрацем. – Ну-ка, Домовой, лей воду! А ты, Смык, дуй наверх и ищи провод. Если наш парень не «отольется», используем план номер два! – Беня хохотнул.

Смык ушел по лестнице вверх и прикрыл за собой дверь.

На голову сидящего без признаков жизни Вербина обрушился целый водопад ледяной воды. Кровь смылась с его лица, и лишь тоненькая струйка осталась на подбородке.

– Я сам, бля, уже мокрый весь! – возмутился Домовой. – Может, он откинулся?

– Дурак, что ли? Он же дышит! Ладно, пойдем перекурим наверх, пока Смык провод у кого-нибудь отрывает.

Едва за ушедшими закрылась дверь и щелкнул замок, Сергей открыл глаза. От дикой боли в голове он едва смог приоткрыть глаза. Тусклая лампочка под низким потолком показалась ему ярким прожектором. Четыре стены, комната три на три метра, в углу – кровать. Все. Еще был залитый водой пол, который качался… Качался так, словно грозил опрокинуть комнату набок.

Но Вербин шел и шел, с трудом преодолевая проклятые полтора метра до кровати…

Он слышал звук предмета, брошенного одним из бандитов на кровать, и все время, пока за этими тремя не захлопнулась дверь, молил лишь об одном. Он молил о том, чтобы хозяин телефона забыл его взять с кровати…

Садиться он не стал, хотя все плыло перед глазами и хотелось не только сесть, а просто рухнуть лицом вниз на этот истертый до блеска матрац. Садиться нельзя. Останется мокрый след и они поймут, что Вербин вставал…

Сергей задрал край матраса и стал вытирать о его низ руки.

– Беня, Смык, Домовой… – Драгоценное время уходило, но телефон тоже нельзя брать мокрыми руками… – Иван Максимович, сука ты такая… Селезнева, двенадцать…

Самым трудным было набрать номер. Цифры на маленьких кнопочках расплывались, как в тумане.

Мишка, ты же всегда в это время кобеля своего кормишь… Творогом… Кальцинированным.

Сергею даже не пришло на ум, что с того времени, когда его ударили по голове, и до того, как он очнулся в багажнике машины, могла пройти вечность. Он просчитал по времени лишь тот момент, когда машина аккуратно завернула за дом и остановилась. Ему тогда подумалось, что если это жилой дом, то они встали у второго подъезда. Судя по помещению, это был подвал. Селезнева, 12 – это жилой дом, Вербин это знал. Значит, подвал второго подъезда дома двенадцать по улице Селезнева…

У него едва не перехватило дыхание, когда он услышал голос Саморукова:

– Товарищ Макаров, я уже выхожу на улицу с пистолетом под мышкой!

– Мишка… Помогай…

…Вербин сел на стул в тот момент, когда стала открываться дверь.

– О! – радостно вскрикнул один из вошедших. По голосу Сергей понял, что это Домовой. – Случилось чудо. Беня, а водица-то наша, оказывается, живая.

Вернулись все трое. Теперь Сергей знал, кто из них кто. Вот этот, с мотком провода на руке – несомненно, Смык. С Домовым разобрались, поэтому тот – в кожаной жилетке поверх черной рубашки с золотым узором – Беня.

– Это не водица живая, – возразил Беня. – Это капитана Вербина хер убьешь. С прибытием на большую землю, товарищ капитан.

– Вы кто, ребята? – шевельнул языком в пересохшем рту Вербин. – Сантехники, что ли?

– Вот сука?! – возмутился Смык, разматывая провод. – Издевается, падла ментовская!

Беня расхохотался и уважительно посмотрел на Сергея.

– Молодец. Разговариваешь – значит, живой. Шутишь – значит, соображаешь. А потому, думаю, и разговор у нас получится.

Вербин недоуменно перевел взгляд со Смыка на Беню.

– Про унитазы разговор будет?

– Дай я этой бляди по башке ведром врежу! – попросил разрешения Домовой.

– Не нужно. – Беня кончил улыбаться. – Сейчас не нужно. После разговора врежешь. Нам еще поговорить нужно кой о чем. Смык, что там у тебя с проводом?

Вдруг Сергей с холодом в груди вспомнил, что не сказал Мишке про подвал. Назвал лишь адрес и подъезд!..

Он отдавал себе отчет в том, что оставшийся отрезок его жизни зависит от того, как долго он сможет «разговаривать» с этими отморозками. А еще от того, насколько крепки их нервы. Через двадцать-тридцать минут «разговора» Домовой получит от Бени «добро», и все закончится…

А выдержит ли он сам те двадцать—тридцать минут?..

Провод был размотан.

Смык со знанием дела вставил два оголенных конца в позеленевшую от сырости и времени розетку, а два других выставил перед собой «козой».

Вербину на мгновение представилось, что вот именно сейчас все для него может и закончиться.

– Ну что, капитан Вербин, вы кончили придуриваться? – спросил Беня и закурил сигарету. Кинул пачку Домовому, и через секунду комната заполнилась дымом. – Будем разговаривать?

– Конечно, будем, – согласился Вербин, не сводя глаз с провода. – Было бы о чем.

– О, не сомневайся! Тема есть. Вопрос первый такой. На какой стадии расследования находится сейчас дело по убийству Вирта?

Вербин наморщил лоб.

– Парни, вы из прокуратуры, что ли? Из отдела по надзору за милицией?

– Ты че, мент, совсем ебакнулся? – почти шепотом спросил Смак, готовый к электрической атаке.

Беня вздохнул и присел на корточки перед Вербиным.

– Да нет, братан, с ним все в порядке. Он дуру гонит и время тянет. Думает – вдруг, откуда ни возьмись, помощь прилетит. Так, капитан?

Он внимательно посмотрел в глаза Вербину, после чего повернулся к кровати. Подошел и взял телефон. Он рассматривал его и крутил в руке, словно видел впервые.

Черт, руки сухие!..

Сергей незаметно поднял скованные руки к голове и провел ладонями, словно разминая больную голову, по мокрым волосам. Движение было рассчитано точно. Придурковатые Смык и Домовой ничего не поймут, а Беня стоит к нему спиной.

Подойдя к Вербину, Беня взял руки опера и перевернул их ладонями вверх. С них капнула вода. Успокоившись, он сунул телефон в карман и вытер свои руки платком. Однако по его взгляду чувствовалось, что он корит себя за неоправданную глупость.

– Смык, потрогай его…

Озарение пронзило больную голову Вербина, как молния.

– Стой! – заорал он. – Это вы ебакнулись, а не я! Ты на пол посмотри, урод недоделанный! Ты в школе учился?! Вы же по воде ходите, мучители, еп вашу!!! – Боль от крика врезалась в голову Сергея. – Сейчас договоримся про уголовные дела до того, что после семинара здесь четыре трупа образуется…

Беня округлил газа:

– Стой, Смык!!! Выдерни! Выдерни этот гребаный провод из розетки!

Выигрыш по времени составил еще минуту, пока «братва» приходила в себя после пережитого. Вербин никогда еще не испытывал счастья от понимания того, что его сейчас будут бить. Уж чего-чего, а побои он перенесет любые. Если захотят убить – все равно убьют. А если станут пинать лишь для боли… Это не так страшно. Главное, около его плеча уже не было этого провода.

– Сразу волтузить будете или вначале спасибо скажете? – осведомился он.

– Спасибо, – поблагодарил Беня и тут же произнес, отходя к кровати: – Приступайте…

Яркая вспышка в левом глазу отключила Вербина. Очнулся он уже на полу. Смык и Домовой, усердно пыхтя, обрабатывали его ногами. Боль толчками разливалась по всему телу. Опять удар в голову…

Теперь Вербин очнулся, сидя на стуле. Перед ним двоилось Бенино лицо.

– Что вы знаете о Степенко? Что вы знаете об Иване Максимовиче Степенко?

– Мужики, я не понял… Вы сантехники… из прокуратуры?

– Продолжайте!

От страшного удара в грудь Вербин опрокинулся на спину вместе со стулом и ударился затылком о бетонный пол…

Открыв глаза, он увидел всех троих, сидящих на кровати. Они курили. Смык и Домовой вытирали со лба пот. Картина называлась «Короткий перекур в середине тяжелого трудового дня».

– Посадите его на стул, – приказал Беня. – И вылейте на голову ведро воды. Кажется, он меня не видит.

Пока его поднимали с пола, Сергей понял, что у него сломано несколько ребер, рассечены обе надбровных дуги. Про разбитый затылок и сотрясение мозга говорить не приходилось.

Вода, смывая кровь с лица, снова стекла на пол.

– Вербин, не молчи. Если все скажешь, я тебя отпущу. В смысле – останешься здесь, а мы уйдем. Но только не молчи, иначе ты просто умрешь. Что вы знаете про Степенко и каким боком пришиваете к делу? Что тебе сказал Муромов? Что вы уже накопали по этому делу? Это все, чем я интересуюсь. Это же так просто – взять и ответить… – Вдруг у Бени просветлел взгляд. – Слушай, может, тебе денег дать? Сколько ты хочешь? Пойдешь на сделку?..

…Пусть говорит… Говори, говори… Сколько уже времени прошло?..

… – Ну, так как?

– Сколько?.. – спросил Вербин, не открывая глаз.

– Пять «штук» хватит? – оживился Беня.

– Десять… – пробормотал Сергей.

– Хорошо, пусть – десять! – согласился тот. Он согласился бы и на сто тысяч. Или – на триста. Мертвому Вербину все равно некуда будет тратить эти деньги.

– И польский паспорт… – разрушил Вербин планы Бени.

– Ах ты, сука… – почти бесшумно выдавил тот из себя. Это был не голос, а какой-то свист. – Сука поганая…

Одним движением он выхватил из кармана складной нож.

– Ты этого хотел?! Этого?!

Вербин почувствовал, как его руки подтянули по полу за наручники и прижали вниз. Раздался щелчок ножа.

– Этого?!

Сергей почувствовал ужасную боль в левом мизинце и хруст кости…

Сил кричать не было. Сознание уходило куда-то вниз, как песок в песочных часах…

Глава 14

– Приехали. – Водитель резко, как лошадь перед барьером, остановил «восьмерку» у первого подъезда дома по улице Селезнева.

Мишка вылез и осмотрелся.

Прикол, в натуре!.. У второго подъезда, словно на автостоянке, беспорядочно припарковались серая «Газель», две черные «Волги» и белая «Шкода». Они стояли так, что не оставалось сомнений – все вышедшие из машин зашли во второй подъезд.

– Ребятки, сколько же вас там?.. – пробормотал Саморуков и, как бык на тореадора, пошел на дверь.

«Серега, в какой же ты квартире? Мать моя… Так, спокойно, Саморуков, спокойно… Главное – угадать. Не промахнуться… Стоп! Оп-почки, а это что такое? Ага! Это следы крови. Куда они ведут? В подъезд. А это что? А это – следы размазанной крови, ведущие в подвал. Конечно, подвал! Какой я идиот! Он в подвале!»

Мишка вынул «ПМ» и стал мягко спускаться вниз, ощущая запах сырости и вонь от трупа давно сдохшей в подвале кошки.

Еще шаг, и он услышал голоса. Он позволил себе потерять секунд десять, которые, по его мнению, теперь уже ничего не решали, и прижался к шершавой стене…

… – Выживет или нет?

– Я не доктор…

Дальше Мишка слушать не стал.

Пинком выбив дверь, он влетел в подсобку подвала.

– Милиция! На пол, суки!

Уже произнося первое слово, он понял, что из этого подвала его вынесут только на носилках и в черном полиэтиленовом мешке. В девятиметровой комнате находилось человек шесть. Трое из них были в одинаковых черных куртках «пилот» и черных свитерах, двое или трое – в костюмах. При появлении неожиданного гостя они проявили фантастическую ловкость: едва Мишка распахнул дверь, они уже держали его под прицелом.

– На пол!!! – повторил упрямый Саморуков и выстрелил в забитое фанерой оконце под потолком.

– Не стрелять! – скомандовал стоящим один из тех, кто носил костюм. – Не стрелять! Это свой, мать его… Миша, опусти «волыну»!

Саморуков опешил. Больше всего на свете ему хотелось именно стрелять, но кто-то из находившихся в подвале знал его фамилию и назвал «своим».

– Миша, это я, Зотов! Да опусти ты «пушку», ради бога!

– Зотов?! Интерп…

– Я, я!

Саморуков медленно, словно не доверяя, вкладывал «ПМ» в подмышечую кобуру, и люди напротив, как в зеркальном отражении, повторяли его движения.

– Где Серега, Антон? Он мне позвонил и назвал адрес…

Стоящие по кивку Зотова слегка расступились, и опер увидел страшную картину…

Вербин лежал на полу и хрипло дышал. Его лицо представляло собой сплошную опухшую кровавую маску. На нем не было живого места. Закрытые веки, залитые кровью, мелко вздрагивали…

Вербин, этот могучий Вербин, одного вида которого боялся весь бандитский мир города, лежал, как кукла. Кукла, растерзанная жестоким ребенком.

Мишка почувствовал, как к горлу подкатывает ком…

– Кто?..

Зотов подошел к оперу и приобнял его за плечо.

– Они тоже здесь. – И повернул Саморукова направо.

Только сейчас Мишка понял, что затрудняло его дыхание. Запах сгоревшего пороха. Дым от него стоял под потолком сизыми слоями и резал глаза.

В углу лежали трое.

Один из них, в черной кожаной жилетке и черной рубашке, полулежал, упершись головой в стену. Казалось, он с удивлением рассматривал пулевое отверстие меж своих глаз. Его жилетка в трех или четырех местах была разорвана, и клочья кожи топорщились из дырок, как маленькие ежики. Мертв был и второй, что лежал на его ногах. Рубашка его побурела от крови. Он смотрел в потолок и зачем-то сжимал в ладони ручку эмалированного ведра.

Третий лежал рядом и скулил, как собака. Сучил ногами, словно пытался растереть что-то меж колен. В отличие от своих друзей, с которых не сводил глаз, он понимал, что такое настоящее счастье. Это когда в течение трех секунд раздается около двадцати выстрелов, а ты остаешься живой. Это – как помилование при неудавшейся попытке расстрела. Две пули пощадили Смыка. Одна попала ему в руку, вторая в бедро.

– Убью, гад!!! – неожиданно для всех заорал Мишка и оттолкнул в сторону интерполовца.

Его едва успели скрутить. Выпущенная им пуля превратила в пыль половину кирпича в сантиметре от головы раненого.

Под свинячий визг Смыка Зотов пытался успокоить Саморукова, который рвался из рук трех «пилотов»:

– Мишка, нельзя! Он нужен нам! Придет время – он за все ответит! Успокойся, черт возьми, пока я тебе промедол не вколол!!!

Опера, обессиленного, посадили на кровать, но он встал и, как лунатик, медленно пошел к Вербину. Встав перед ним на колени, он вдруг снова пришел в себя.

– Врачи!!! Где врачи?!

– Едут уже. Мы ему обезболивающее ввели…

– Он будет жить?

– Я не доктор, Миша…

Саморуков уткнулся взглядом в руку Сергея.

– Где… где его палец?..

– Они отрезали его…

Мишка уже ничего не слышал. Он не слышал, как в подвал вбежали медики. Его оттолкнули, он сел на пол. В лужу воды, перемешанной с кровью…

Он сидел и тупо наблюдал за тем, как врачи укладывают Вербина на носилки и надевают на его лицо пластмассовую маску. Сергея стали выносить из подвала, Мишка упрямо поплелся за носилками. Вербина стали погружать в чрево медицинского «Форда», он полез за ними. Его остановили, он снова полез. Он не видел ни Макарова со Стариковым, трясших его за плечи, ни рыдающую Бородулину…

Он стоял и смотрел, как удаляется машина «Скорой помощи», увозящая заместителя начальника отдела по раскрытию убийств Сергея Вербина…

Глава 1

В один из последних июньских дней в кабинете капитана милиции Булгакова в городе Заболоцке раздался телефонный звонок. Булгаков отвлекся от написания справки по краже бензопилы из садоводческого общества «Заболотка», вздохнул и поднял трубку:

– Слушаю…

– Здравствуйте, вас беспокоят из ГУВД города Слянска. Макаров моя фамилия. Майор Макаров. С кем имею честь говорить?

– Со старшим оперуполномоченным уголовного розыска города Заболоцка капитаном Булгаковым.

– Очень приятно. У нас тут проблема небольшая. По нашим сведениям, в ваш город прибыл неделю, может, десять дней назад один гражданин. Но вы сами понимаете – информация на то и информация, чтобы ее проверять… Как вас зовут?

– Андрей Васильевич.

– Андрей Васильевич, человек этот нам очень нужен! Вы не могли бы по своим каналам «пробить» его местонахождение? Вам там, на месте, удобнее. Если, конечно, не трудно…

– Да почему – трудно?! Одно дело делаем… Проверю, как смогу. Давайте установочные данные.

– Заградский Вратислав Петрович. Это все.

– Мощно… – усмехнулся Булгаков. – Ну, хорошо. Через пару дней перезвоню. Устроит?

– Устроит. Вот еще что. Случится так, что обнаружите его, – ни в коем случае не подходите к нему. Никак не дайте ему понять, что обнаружили его. Он очень опасен. Лучше сообщите мне, и я с группой прибуду. Но если все-таки он поймет ваши намерения, попытайтесь его взять. Только не в одиночку.

– Устроим. Ваш телефон?

Булгаков записал данные и телефон Макарова и положил трубку.

* * *

– Макаров, сынок, знаешь, сколько мне до пенсии осталось?

– Никак нет, товарищ генерал-майор!

– Ровно полгода. Без недели.

Саша молчал.

– Ты хочешь, чтобы меня выкинули как собаку из-за одной сраной бумажки, которую написал где-то в туалете какой-то майор?!

Макаров покраснел.

– Во-первых, я себе плохо представляю, как можно писать в туалете, если только в слове «писать» ударение стоит не на первом слоге, а во-вторых, я не «какой-то» майор, а майор российской милиции. Начальник отдела по раскрытию убийств. Я понимаю, что до вашего звания мне очень далеко, но все-таки попрошу вас подбирать выражения.

– Ну, так ты им не станешь, этим самым целым майором! Будешь инспектором по малолеткам!

– Или опером по «угонам». Но перед этим я все-таки отправлю эту бумагу в Москву. Если не служебной почтой и за вашей подписью, так обычной, в почтовом конверте. А на вопрос из Москвы – почему я такой идиот, я отвечу, что начальник ГУВД отказался отправлять эту информацию. Сколько вам до пенсии осталось?

Александр пошел ва-банк. Он понимал, что допускает очевидное хамство, что после этого он может стать просто безработным, а не опером по «угонам», но речь шла о человеческих жизнях. О жизни и здоровье Сереги, на которого Смыслову было наплевать по той простой причине, что до пенсии осталось полгода без недели.

Масштабы уголовного дела вышли за пределы области. Ситуация кризисная. В любой момент может произойти ужасное – на свободе свихнувшийся убийца и живодер Пацифеев. Следующие капли крови могут упасть на землю где угодно – в Питере, Саратове, Москве… В конце концов подонков задержат, но сколько еще людей будет предано мучениям? И куда потянется ниточка? В Слянск. Саша не боялся за свою карьеру: после случившегося с Вербиным его перестали интересовать звезды и должности. Ему просто нужно было во что бы то ни стало найти убийцу. Но сколько еще прольется крови? Имеет ли он право зажимать информацию в области, если Пацифеев за ее пределами, а след маньяка так и не найден? Нет, не имеет. И уж кто в большей степени должен быть заинтересован в решении этого вопроса, так это Смыслов. Понимает ли генерал это?

Нет. Не понимает.

– Сопляк!!! Ты понимаешь, с кем разговариваешь?! Ты на кого клык оголил?! – Смыслов перешел на свистящий шепот. – Я тебя, сучонка, сегодняшним же приказом уволю!.. По статье!..

Макаров подошел поближе и почти беззвучно сообщил:

– А я продам свою машину и на вырученные средства пошлю в Генпрокуратуру двух проституток, которые тебе минет делали в бане, на «слете шишкарей», по случаю празднования Дня города. Помнишь, на обкомовских дачах дело было? В сентябре прошлого года? В Генпрокуратуре сейчас очень трогательно относятся к подобным вещам.

Смыслов, выпучив глаза, опустился в кресло.

Откуда этот подонок знает?!

Макаров наклонился над столом.

– Думаешь, блефую?.. «А что наш масик такой дряблый? Женушка масика расшевелить не может? Масик как хочет?». Масик, бля! Тьфу!… – Александр смачно сплюнул в начальственную урну и отступил на шаг. В его глазах снова светилась покорность и уважение к старшим. – Так подпишете бумагу или нет, товарищ генерал-майор? Или мне попозже зайти, когда вы освободитесь?

Глава 2

Пацифеев не мог уехать, не изменив своей биографии. Саша был в этом уверен. И вот когда он понял, что Витольд Романович исчез из города, он отправился с Саморуковым в… морг ЦПЛ. Расчет был прост до глупости.

Сколько больных умерло в лечебнице за последние три года? Тридцать восемь.

Сколько из них мужчин? Семнадцать.

Какое количество из них имело возраст от пятидесяти до шестидесяти лет? Девять.

Сколько из них носящих славянские фамилии? Семь.

Холостые есть? Двое.

Это, конечно, было только предположение. Но достаточно весомое. Пацифеев не мог знать заранее, когда ему придется перестать быть «Пацифеевым». Может быть, завтра, а может, через год. Поэтому вряд ли он подбирал себе паспорт на свой год рождения. Плюс-минус три года. Естественно, он искал славянина и, само собой, холостого. Не хватало еще встречи с вдовой!

После первой же проверки произошло то, что на языке оперов называется «выстрел», или «в цвет». Отправленный на железнодорожный вокзал Стариков привез сенсационную новость. 21.06.2001 года в 20.00 от Центрального железнодорожного вокзала города Слянска отошел пассажирский поезд Слянск – Заболоцк, уносящий во втором купе четвертого вагона некоего гражданина Заградского.

Заградский Вратислав Петрович был одним из тех двоих, с чьими данными отправился Стариков на вокзал, а Саморуков – в аэропорт.

Повезло Старикову.

Игорь приехал в ГУВД с этой новостью за двадцать минут до того, как в районном отделе внутренних дел города Заболоцка капитан Булгаков сел за стол в своем кабинете, чтобы написать справку по краже из садоводческого общества «Заболотка» бензопилы…

Написав справку, Булгаков вышел на крыльцо райотдела и размял затекшие плечи. Прикуривая, исподлобья посмотрел по сторонам. Нужно было с чего-то начать поиск фантома Заградского, а с чего – он пока не знал. Решение появилось из-за кустов, не успел Андрей выкурить и половину сигареты. Раздвигая ветви, на дорогу вышел вор Кислый, попавшийся на мелкой краже, но пока гулявший на свободе.

– Кислый, ко мне! Амнистию хочешь?

Кислый насторожился. Ничего хорошего ждать от этого опера не приходилось.

– А че сделать?

– Сообразительный. Короче, в городе находится некто… – Булгаков достал из кармана блокнот. – Некто Заградский Вратислав Петрович. Нужно найти и сообщить о месте его нахождения.

– Нектоградский?

– Идиот… За-град-ский! Вра-тис-лав! Пет-ро-вич! Повтори.

– Заградский Владислав Петрович. Че тут повторять?

Булгаков вздохнул и полез за ручкой.

– Ты, Кислый, как Буба из Одессы. Пишу тебе на бумажке… Если в течение суток найдешь – амнистия.

– Начисто?

– Гадом буду, – пообещал Булгаков. – И не лезь там на рожон, а то башку оторвут.

Через секунду Кислый уже косолапил по одному ему известному маршруту.

Глава 3

Остаток дня Александр со своей группой провел, занимаясь бестолковой работой. Горожане, не на шутку встревоженные появлением в Слянске нового «потрошителя», проявляли чудеса наблюдательности и исполнения гражданского долга. Из всех районов, с периодичностью в полчаса-час, поступали звонки – «видели человека в сером плаще». Патрули рассекали дороги города и привозили в дежурную часть райотделов всех подозрительных. Саша с коллегами был вынужден мотаться из райотдела в райотдел для «отработки» сообщений. Им приходилось вести разговоры со всеми, кто доставлялся в серых одеждах. Тут были и мужики в серых костюмах, и подростки, оттенки свитеров которых хотя бы отдаленно напоминали серый цвет, и работники ЖЭУ в серых фуфайках. Понятно, что ничего общего с подозреваемым эти люди не имели, но реагировать на инициативу граждан было нужно.

На улицах стало заметно меньше беззаботной детворы, подростки ходили группами, а женщины и вовсе не выходили из дома без мужского сопровождения. Лишь бездомным собакам была безразлична людская настороженность. Они бегали повсюду, стараясь обеспечить себя более-менее сносным пропитанием и общением с сородичами.

Одна из таких собак, испуганная машиной с синей полосой на борту, отскочила в сторону от подъезда дома, прижавшись к решетке подвала. Она наблюдала за тем, как двое людей в форме разговаривают у подъезда с «кормилицами» – старушками на лавочке. Собака давно заметила в руке одной из них хлебную корочку, поэтому не торопилась убираться прочь. Нужно выждать момент, когда уйдут эти опасные на вид люди, тогда, виляя хвостом, можно будет приблизиться и в обмен на преданный и несчастный взгляд получить корочку, которая наверняка припасена для этой цели.

Но люди уходить не торопились. Они все что-то спрашивали. Из подвала, через вентиляционную решетку, потянуло теплом. На улице сгущались сумерки, холодало, поэтому собака, нежась, легла и прижалась боком к решетке…

Внезапно она почувствовала запах, перебивший все остальные. Это был запах получеловека-полуживотного, и собака в беспокойстве встала, прядая ушами. Она знала запах человека, ей был знаком запах животного, но чтобы так пахло существо… Она со страхом отпрянула от решетки. Это был запах поврежденного разума. Запах, который собаки ненавидят всем своим существом. Он несет боль и смерть.

– Иди сюда…

Поджав куцый хвост, собака повернула голову к решетке. Сквозь ее прутья на нее смотрели ужасные желтые глаза.

– Кс, кс… – раздалось из подвала.

Леденея от ужаса и забыв о корочке хлеба, собака затрусила прочь. Она еще долго бежала, взъерошив холку и поджав хвост, подальше от этого опасного места, пахнущего живодерней…

Булгаков для начала проверил все нелегальные конторы – «Сдаем комнаты, квартиры на час, на сутки». Потом переместил свое внимание на гостиницы.

Их в городе было три. Наибольший интерес в данном случае представляла гостиница «Восток». Проживал здесь самый разношерстный люд.

За сто долларов тут можно было приобрести подержанный «ТТ» со спиленным номером, за пятьдесят – поставить «липовую» визу в паспорт, а за три – поймать триппер. Во дворе гостиницы на совещания собирались братские сообщества, а в подвале круглосуточно функционировал катран. Здесь выигрывали и проигрывали машины, дачи и зоны влияния. Одним словом, гостиница «Восток» была самым настоящим притоном.

Именно сюда направился в первую очередь Андрей Булгаков.

– Андрю-ю-юшенька! – пропела восьмидесятикилограммовая администраторша. – Чтой-то забыл ты нас совсем!

– Анна Степановна, здравствуйте. Сколько проституточек сегодня по номерам распустили?

– Честно сказать?

– На пять можете сказать меньше.

– Две. Честно.

– Малолеточки-цветочки?

– Боже сохрани! Я сама мать!

– Регистрационную книжечку, будьте любезны… – Булгаков протянул руку к амбарной книге. Взяв ее, стал листать в обратном порядке. – В каких номерах девочки, говорите?

Заградский, Заградский, Заградский, Заградский…

– Андрюшенька, – заговорщицки зашипела администратор, – может, коньячку бутылочку с собой прихватишь? Мне тут поднесли ребята…

Просмотрев книгу, Булгаков положил ее на стол.

– Я, Анна Степановна, взятки исключительно щенками лабрадора беру.

Выйдя на улицу, Булгаков зашагал к отделу.

Гражданин Заградский Вратислав Петрович проживает на третьем этаже гостиницы, в триста втором номере.

– Слянск? ГУВД? Это из Заболоцка беспокоят! Старший оперуполномоченный Булгаков. Как соединиться с Макаровым? На совещании? А когда освободится? Понятно… Передайте ему – пусть срочно свяжется с Заболоцком… С За-бо-лоц-ком! Он знает, с кем.

Ровно через минуту Булгакова ждал сюрприз. Этот был расслабляющим. В кабинет оперативника вошел вор Кислый. Он сообщил следующее: Заградский Вратислав Петрович проживает в частном секторе, на территории соседнего райотдела.

Опер опешил. Или он, Булгаков, ошибся в гостинице, или Кислый гонит шнягу с целью скорейшего обретения свободы. Отослав преданно глядящего ему в глаза Кислого домой, Андрей сел в недоумении на стул.

В любой момент позвонит этот Макаров. Что ему говорить?

Упрямый коллега из соседней области не заставил себя ждать.

– Алло… Макаров? Тут вот какая катавасия получается…

Выслушав историю до конца, трубка спросила:

– Все?

– Все… – растерялся Булгаков, не привыкший к таким поворотам.

– В общем, так, Андрей! Приеду послезавтра утренним поездом, на месте и разберемся. Договорились?

– Конечно! – обрадовался Булгаков. Ему Макаров был уже почти как родной. – Я расписание узнаю и встречу. Как тебя узнать?

Трубка некоторое время молчала, потом Булгаков услышал:

– В форме майора милиции, с портфелем и гитарой.

– С какой гитарой?.. – опять растерялся заболоцкий сыщик.

– С семиструнной! Андрюха, ты чего как маленький? – В трубке раздался смех. – Встанем мы с ребятами втроем на перроне, в сторонке, да будем курить! Ты что, мента среди толпы не вычислишь, что ли?

Что может быть вкуснее котлет, приготовленных женой? Макаров за разговором с Таней не заметил, как тарелка опустела.

– Ой, Саша, уже три часа! Мне же завтра, то есть уже сегодня, вставать в половине седьмого! Кошмар! Опять синяки под глазами будут…

Уже войдя с женой в спальню, Саша сказал:

– Танюша, я назавтра командировку выбил…

– На сколько? – Таня отрешенно вздохнула.

– На три дня.

– Значит, на неделю. – Таня выключила светильник. – Целуй меня и давай спать.

Макаров сомкнул усталые ресницы и прижался к жениному плечу.

– Куда?

– В Заболоцк… Заболоцк… На три дня… Булгаков звонил… – ответил он, засыпая.

Глава 4

В том, что резня – дело рук маньяка, Александр не сомневался. «Почерк» один и тот же, безумная фантазия человека, держащего в руке нож. Но действия любого маньяка имеют свою логику. Если он убивает в подъезде, то делает это всегда. Если ему по душе потрошить жертвы в квартирах, то он будет делать это именно в квартирах, а не в лесу. Слянский потрошитель резал всех, на кого упал взгляд. И там, где жертва подвернулась под руку.

Такие действия не вписываются в схему поведения маньяка. Он потому и называется так, что одержим манией. Но нет мании просто убивать. Всегда важен определенный ход событий при убийстве. Последовательность действий. Может, в этом и заключается смысл определенного хода событий? Вырезать глаза и продырявить на жертве всю одежду, а где это будет происходить – не так уж важно?

На этом можно было бы и остановиться, если бы опять не возникла необходимость задать себе вопрос: а при чем здесь тогда Пацифеев, торговля человеческими органами и бриллианты?

Ходьба по кругу. Все можно объяснить по отдельности, но связать все воедино было невозможно. Выпадало какое-то звено.

За этими размышлениями и застал его голос Саморукова:

– Саша!

Обернувшись, Макаров увидел, что Мишка сидит, зажав рукой нижнюю половину трубки. Самого звонка и предварительного разговора Александр не слышал. Он до того вымотался в последние дни, что внутри него включался некий эконометр, берегущий жизненную энергию, – если он думал, то отключался слух, если принимал пищу, то помимо вкусовых рецепторов в работу не включался ни один орган восприятия действительности.

– Саша, звонят из Кировского района. Пять минут назад видели пожилого мужика в сером плаще, ведущего за руку мальчика пяти-шести лет.

– Машину на выезд. – Макаров встал так резко, что захрипел отодвинутый в сторону обшарканный стул. – Все вниз.

Дважды повторять было не нужно – в этом отделе никогда и никому ничего не говорилось дважды. Тот, кто без слов не понимал, что от него требуется, работал в других отделах ГУВД.

– Где конкретно их видели? – Александр перегнулся назад через спинку сиденья.

– Женщина сказала, что мужчина вел мальчика за руку по направлению к клубу имени Фрунзе.

– Черт! – вырвалось у Старикова. – Это здание полуразрушено еще в прошлом году. Катакомбы сплошные, безлюдно, спрятаться есть где. Кажется, мы «в цвет» попадаем.

На обочине стояла женщина. Рядом с ней, лениво разметав лохматые лапы, лежал огромный сенбернар. Судя по всему, женщина позвонила в милицию и теперь встретила сотрудников у дороги, ведущей к клубу, чтобы те не проехали мимо.

Женщина показала рукой в сторону клуба. Саморуков, видя перед собой разбитую строительными машинами дорогу, сбросил скорость. Это позволило Александру услышать последние слова женщины:

– …грязный, а мальчик совсем маленький!..

Опера выскочили из машины, как только дальнейшее движение стало невозможно – дорога была перепахана гусеницами тяжелых бульдозеров, сносящих клуб. Впрочем, нужды ехать дальше не было – до ближайшей полуразрушенной стены здания было не больше тридцати метров.

Продираясь сквозь огромные, с человеческий рост, кусты «беспонтовой», как ее окрестили местные наркоманы, конопли, сыщики выбрались к фасаду клуба и без лишних слов рассредоточились по направлениям. Тут можно было начинать с любого отверстия в стене. Клуб уже год носил дурную славу – тут совершались различного рода разборки между малолетками, произошло одно убийство и два изнасилования. Если верить словам женщины с сенбернаром, именно сюда повел неизвестный мальчика.

Макаров осторожно ступал по битому кирпичу, слушая каждый иной звук. Едва слышимое шуршание раздавалось справа и слева, но это были Стариков с Саморуковым…

«Только бы не опоздать. Может, выстрелить в воздух? Если мужик здесь, то он наверняка решит быстро смотать удочки. В сумерках он легко уйдет. Да черт с ним, лишь бы мальчик…»

Тишину вечера разорвал выстрел!..

…и крик Старикова:

– Стоять, сука!

Следом раздался истерический детский крик, переходящий в непрерывающийся плач.

Теперь уже было все равно.

Макаров, слыша, как отлетают слева кирпичи – Саморуков молча несся на выстрел, как тигр ринулся в проем двери.

Глухая комната.

Пришлось вернуться и с высоты второго этажа прыгнуть на груду щебня. Если бы это были битые кирпичи, перелом был бы обеспечен. Саша спиной соскользнул от верха кучи до самой земли и услышал крик Игоря:

– Саня! Он справа от тебя, в трех метрах!!!

Макаров молниеносно развернулся и увидел прямо перед собой оскаленный рот и выпученные, горящие желтоватым огнем глаза!

На Макарова навалилось все…

Арманский поселок…

Труп девочки на базе…

Черный разрез на горле Вирта…

Он всем телом рванулся к ненавистному лицу.

Левая нога, скользнув по куску штукатурки стены, сорвалась, и Саша, ударяясь локтями о камни, рухнул как подкошенный.

– Б…ь!!! – задыхаясь от туманящей глаза боли, выдохнул Макаров. – Мишка! Возьми эту тварь!!!

По осыпающемуся на него щебню он понял, что Саморуков со Стариковым прыгнули тоже…

Пытаясь следовать за ними, Саша встал, но резкая боль в ноге снова повалила его в пыль. В ярости на свою беспомощность Макаров лежал на куче щебня и со страшной силой, сдирая в кровь руку, бил кулаком по безразличной к его гневу куче щебня…

Мишка с Игорем вернулись через несколько минут.

– Он ушел, Саша…

Александр сидел на кладке кирпичей и курил. Он никак не отреагировал на сообщение друзей. Он долгих семнадцать лет шел к этому моменту, а когда он настал, между ним и врагом встал смешной, размером с тарелку, нелепый обломок стены…

– Миша, иди к машине, дай сообщение всем патрулям. Приметы знаешь. Игорь, пошли искать ребенка…

Целых четверть часа они потратили на то, чтобы отыскать мальчика в темноте страшных комнат когда-то увеселительного заведения. К поискам подключился вернувшийся Саморуков, и они, по очереди заглядывая в каждое помещение, заваленное мусором, звали:

– Мальчик! Мальчик!

Его нашел Макаров. Откинув в сторону огромный кусок рубероида, закрывающий почти весь угол небольшой комнаты, он увидел маленький комочек, сжавшийся в углу. Поняв, что его обнаружили и домик уже не играет роль убежища, мальчик тихо завыл. Он выл тоненько и безнадежно, как маленький одинокий волчонок в норе, которую пытается разрыть медведь-шатун.

– Не бойся, малыш. – Морщась от боли в ноге, Саша присел рядом.

Приглядевшись как следует, он увидел, что шортики мальчишки, держащиеся на модных помочах, насквозь мокры…

Потянув ребенка к себе, Макаров почувствовал, насколько тот скован страхом.

– Не бойся… Никогда ничего не бойся, малыш…

Взяв мальчика на руки, он вынес его из здания. Подошли Мишка и Игорь.

– Мать моя… – пробормотал Стариков. – Он описался… Тварь!..

Отворачивая лицо, он пошел к машине.

– Что это у него в руке? – спросил Саморуков.

Саша посмотрел на руку ребенка.

Сжав маленький кулачок, тот держал в руке подаренную конфету. Он сжимал ее так крепко, что сквозь бумажный фантик и тоненькие пальчики выдавилась густая коричневая масса…

Глава 5

Пацифеев проклял все на свете.

План: приехать в Заболоцк, где его никто не знает, с единственной целью – не светиться, как уличный фонарь, переждать пару месяцев и уехать еще дальше – рушился как карточный домик. Среди трех гостиниц города попалась та, где такой план практически неосуществим.

Все началось с ужина.

Пацифеев разместился в триста втором номере. Сумку выгружать он не стал – неизвестно, что произойдет через час. Наскоро принял душ и, уже растираясь насухо полотенцем в комнате, склонился над наручными часами, лежащими на тумбочке. Время – двадцать сорок пять – и чувство голода подсказали ему, что не мешало бы спуститься вниз в ресторан и поужинать. Сесть так, чтобы было видно всех и не бросаться в глаза самому.

Главврач надел светло-серую сорочку, натянул в тон белые брюки и вышел из номера. Ресторан встретил его весельем, свойственным провинциальным увеселительным заведениям. Со сцены наштукатуренная до безобразия местная примадонна исполняла «О чем поет ночная птица» группы «Воскресение». Пацифеев сел за столик у входа, спиной к окну. Через пять минут перед ним материализовался официант и поинтересовался, что гость желает из горячего. Из горячего Пацифеев пожелал отбивную из телятины с картошкой фри. Он заказал двести граммов водки в графинчике и стакан апельсинового сока. С этого момента конспирация главврача начала лопаться.

Даже в гостиничном ресторане новый человек интересен, если гостиница находится в городе, насчитывающем пятьдесят тысяч жителей. Приезжего в Заболоцке видно сразу, и интерес к нему не пропадет, пока с ним не поговоришь и не выяснишь – кто он, откуда, зачем приехал.

На столе еще не появились заветные «двести», могущие снять напряжение, а за столом уже возник незнакомец в футболке и спортивных брюках. На нем были сандалии на босу ногу. Пацифеев обратил на это внимание, потому что визави сел так, словно хотел зажать весь стол между колен.

– Девок надо?

Пацифеев сначала даже не понял, что вопрос обращен к нему.

– Что?

– Девок, говорю, надо?

Пацифеев рассматривал собеседника, как врач, пытающийся найти у больного каплю разума.

– Нет.

– А мальчиков?

– Нет.

– А чего надо?

– Поужинать спокойно.

Незнакомец повернул голову через плечо и заорал через весь зал:

– Вени-и-ик!!!

Через секунду у стола возник уже известный Пацифееву официант.

– Это Веник. Но это не имя. Его зовут Веня. Он официант.

– Я знаю, – сообщил врач.

– Веня! Ужин – гостю!

– Уже готовится, – отрапортовал официант.

– Уже готовится, – повторил парень, словно Пацифеев был глухой. – Иди, Веник. В Заболоцк приехал?

Этот вопрос снова адресовался Пацифееву, и тот слегка растерялся. Было совершенно очевидно, что он приехал в Заболоцк.

– Да. Или это не Заболоцк?

Незнакомец расхохотался.

– Во, прикольно! Смешно сказал! – И повернулся в зал. – Братва! Айда сюда! Здесь мужик прикольный! Свой парень!

Пацифеев обалдело наблюдал, как его столик заполняется десятком коротко стриженных молодцев. Он пришел в ресторан перекусить, чтобы его никто не видел и не слышал…

– Вени-и-и-ик!..

Через три часа потерявшего разум от выпитого Пацифеева братва занесла в номер и, пока он лежал на кровати, словно в кошмаре слушая бред про «трахнутых телок» и «вышибленные баксы», стриженые пили и орали. Около двух часов ночи братва ушла, оставив Пацифееву ящик пустых бутылок и несколько опорожненных шприцев. Главврач с трудом встал со своей лежанки, добрался до ванной и сунул голову под холодную воду. Это немного помогло, и он позвал горничную. Уже около трех часов Пацифеев лег в разобранную постель в чистом номере.

Через десять минут раздался стук в дверь.

Пришлось встать и открыть. На пороге возвышался тридцатилетний парень, и, судя по его внешнему виду, он не состоял в заболоцком симфоническом оркестре. Пацифеев размазывал свой мутный взгляд по его спортивному костюму и никак не мог понять причину его прибытия.

– Братва говорит – ты один в городе и тебе нужно оружие. В Заболоцке без него нельзя. Ты, говорит братва, парень хороший, поэтому я предложу тебе «ТТ» всего за двести пятьдесят баксов.

– Какой «ТТ»? – ошалело спросил Пацифеев, пытаясь хоть немного увлажнить пересохший после внезапного праздника рот.

– Китайского производства. Если хочешь, можем проверить прямо сейчас, в номере. В подушку пару раз шмальнем.

– В чью подушку?..

– Твою. Да ты не ссы. Пойдем покажу… – Пришедший мягко отстранил врача, встал посреди комнаты и попросил. – Закрой дверь, а то администраторша опять вонять будет.

Он полез куда-то за пояс и вынул пистолет.

– Вот, смотри – исправный и пристрелянный.

В номере Пацифеева раздались два оглушительных выстрела, а из продырявленной подушки вылетело одинокое перо.

– Видал? Ну как, берешь?

Протрезвевший главврач сглотнул внезапно прихлынувшую слюну. Нужно было что-то решать, пока им не заинтересовалась местная милиция.

– Сколько?

– Двести пятьдесят. Если хочешь – возьми за триста, а я тебе дам дисконтную карту. Бумажку со своей росписью. С этого момента будешь покупать в Заболоцке стволы со скидкой в десять процентов.

Пацифееву было все равно, что ему дают, лишь бы гость побыстрее ушел. Рассчитавшись, врач принял от незнакомца «ТТ», запасной магазин к нему и бумажку, на которой было написано: «Морик. 10 %». Проводив гостя и сунув пистолет под кровать с твердым намерением утопить его утром в первом попавшемся водоеме, Пацифеев опять разделся и лег.

Через двадцать минут его дверь снова стала сотрясаться от ударов. Проматерившись вполголоса, решив утром же выехать из этой гостиницы, врач открыл дверь. В проеме стояли двое каких-то отморозков в спортивных костюмах.

– Тебе Морик дисконтную карту давал?

– Давал.

– Покажи. – Изучив каракули на бумаге, незнакомец качнул головой. – Все правильно… Заноси.

К великому ужасу Пацифеева, второй с трудом оторвал от пола баул, занес к нему в номер и стал выкладывать из него автоматы.

– «АК-47». Десять штук по пятьсот баксов. Итого – пять тысяч. Со скидкой – четыре тысячи пятьсот долларов. Все честно.

– Ребята, Морик меня, наверное, неправильно понял…

Еще полчаса ушло на разговоры о том, что нехорошо «кидать» партнеров по бизнесу, что «уж коли договорились, так надо выполнять условия контракта», что «десять «АК-47» на дороге не валяются» и прочее. В конце беседы Пацифеев сказал, что его подельники еще не подвезли необходимую сумму, пообещал все решить через две недели и выпроводил бродячих торговцев.

Спать ему уже не хотелось.

В восемь утра ему пришла в голову другая мысль.

Именно здесь, в этой клоаке, его никто не станет искать. Гостиница, как и город, живет своей жизнью, и сейчас не происходит ничего из ряда вон выходящего. Завтра его уже будут воспринимать как своего, а раз так – перестанут обращать на него внимание. Он остается.

Приняв такое решение и успокоившись, Пацифеев растворил в стакане воды две таблетки «алка-зельтцер», выпил и разобрал сумку. Он остается. Будет жить здесь столько времени, сколько понадобится для подготовки его окончательного исчезновения. Макаров не дал ему этого времени в Слянске, он найдет себе время в Заболоцке. Счета в Германии по-прежнему были. На имя Заградского Вратислава Петровича. Загранпаспорт на это же имя лежал в кармане. Нужна была передышка, чтобы решить – с какой точки стартовать. Понятно, что международный аэропорт в Заболоцке построят нескоро и на поезде из Заболоцка не уедешь в Германию, однако нужно было сделать так, чтобы Макаров хотя бы на месяц потерял его из виду. Средства для этого были.

Беспокоило другое. Еще две недели назад профессор Штилике должен был получить две почки и перевести на имя Заградского тридцать тысяч долларов. Очередные тридцать тысяч. Но судьба распорядилась так, что почки вместо клиники Штилике сейчас наверняка находятся под присмотром милиции. Охота началась нешуточная. И еще в Слянске осталась эта тварь… Макаров не дурак, он быстро выведет следствие из причины. Самое страшное, что тварь потерялась из виду. Если бы найти, можно было бы не беспокоиться.

«Я бы сам ему глаза вырезал… – металось в голове Пацифеева, – и вот тогда бы точно вы, ребята из макаровской команды, в «непонятку» попали. Нужно срочно звонить Штилике. Предупредить профессора. Если доберутся еще и до него, то на сцене как пить дать появится Интерпол. А вот чего мне совсем не нужно, так это международного розыска».

Пацифеев отдавал себе отчет в том, что в розыске федеральном он уже значится. Его портреты расклеены на каждом щите «Их разыскивает милиция». Любой мент посчитает в радость надеть на него наручники и привести в райотдел по месту службы, чтобы зарегистрировать на себя задержание преступника, находящегося в общероссийском розыске. А как же… За это могут дать премию в несколько сотен рублей или повысить по службе. А что еще нужно доблестному милиционеру?

Пацифеев усмехнулся.

– А еще доблестному милиционеру нужно денег!..

Бывший главврач ЦПЛ с разочарованием подумал о том, что жизнь полна парадоксов. Как легко было договариваться со Смысловым, и на какую стену он наткнулся, встретившись с Макаровым. Смыслов, конечно, не знал, чем занимался Пацифеев, но чем бы тот ни занимался, все было тихо и спокойно. А Макаров…

Пацифеев вспомнил глаза сыщика, когда тот обшаривал взглядом помещения и сверлил зрачками Русенкова. Насквозь… Пацифееву был знаком этот взгляд. Им обладал он. Видеть человека насквозь – способность далеко не каждого психиатра. И тем более сыщика.

«Ищешь ты меня, ищешь. Знаю. Вот интересно, сколько тебе нужно было бы дать денег, чтобы ты увел дело в другую сторону и «заглухарил»? Сто тысяч? Триста? Пятьсот?»

Пацифеев признался себе, что легко отдал бы сейчас половину своего состояния в германском банке, исчисляемого суммой в восемь цифр, лишь бы Макаров согласился пойти на попятную…

Гостиничная братва предлагает все что угодно, от презервативов до гранатометов. Ребята не могут вести себя так дерзко, не будучи уверены в своей безнаказанности. Значит, как и везде, у местных бандюков есть свои люди в заболоцкой милиции. Вот о чем стоит поговорить и за что заплатить. А не за десять «АК-47». Нужен свой человек, носитель информации. Человек, любящий хруст купюр и доброкачественную жизнь.

«Сегодня будет деловой ужин при свечах», – решил Пацифеев, накидывая на плечи легкую куртку. Нужно срочно идти звонить Штилике по международной связи, а на улице, кажется, накрапывает дождь.

Зонты Пацифеев презирал.

Очень скоро ему пришлось убедиться в том, что ситуация хуже, чем он предполагал. На переговорном пункте главпочтамта его соединили с клиникой Штилике так быстро, что стало не по себе. Отчего-то Пацифеев сразу почувствовал неладное. Секретарь Генриха Штилике, прекрасно узнав голос Пацифеева, осведомилась, кто беспокоит профессора, и попросила перезвонить через час – профессор отдыхает. И тогда ему стало ясно, что Штилике, а соответственно и он сам под колпаком местной полиции. Дело в простом. Звонишь в клинику Штилике и спрашиваешь, как его здоровье. Если все в порядке, секретарь соединяет с Генрихом, где бы тот ни был. Такова договоренность. Разумеется, если «все в порядке» с делами, а не со здоровьем профессора. Штилике болен раком. Настал момент, когда впервые секретарь, милая фрейлейн Эмма, сообщила по телефону, что дело швах и она «под контролем». Пацифеев повесил трубку и вышел из кабинки.

Он поднял воротник куртки и шагнул на улицу. Теперь ему почему-то стало спокойно. Словно рухнула стена, в которую он упирался с момента первого посещения Макаровым ЦПЛ в Слянске. За свои деньги в Германии он не волновался. Старик Штилике, даже если его и расколят, знает только номера счетов, на которые переводил гонорары. Если же полиция проверит эти счета, то там будут числиться по три марки на каждом. Просто через неделю после каждого перевода Пацифеев посредством банковского уведомления снимал деньги с этого «запаленного» счета и разбрасывал по банкам Бремена, Ростока, Штутгарта. Таким образом, если Штилике и даст признательные показания в отношении его, то практически невозможно будет доказать, что Пацифеев действовал из корыстных интересов. Так, три-четыре марки на конверты для писем. А наши следователи сразу превращаются в монумент над протоколом, когда выясняется, что в действиях подозреваемого отсутствует корыстный интерес. Тогда ради чего это делалось? – стоит в их глазах вопрос. Конечно, ради науки и здоровья людей. Ради чего еще может работать врач? Обижаете, гражданин начальник…

Пацифеев искал магазин, специализирующийся на продаже оргтехники, и человека, разбирающегося в компьютерах так же, как он в строении человеческого глаза. Уже порядком вымокнув, он заскочил под козырек офиса со скромным названием «Мир компьютеров». Через минуту продавец-консультант, работающий в магазине за проценты от продаж, понял, что нужно Пацифееву, и заскакал вокруг врача, как кочет. Бывший главврач ЦПЛ заплатил по курсу ММВБ пятьдесят тысяч сто двадцать семь рублей и получил в руки компактный ноутбук IBM.

– Всего два килограмма двести граммов! – радостно сообщил консультант, словно по внешнему виду Пацифеева было понятно, что он собирается восходить с компьютером на Эверест.

Глядя, как продавец распахивает перед ним дверь на выходе, Пацифеев сделал на лице озабоченную мину и поинтересовался:

– Слушай, приятель, у меня мобильник забарахлил. Где ближайший магазин сотовой компании?

– «БиЛайн»? «GSM»? – моментально среагировал продавец.

– У меня «GSM».

– На Пушкина. Это сразу за углом, через два дома в сторону увеличения номеров. Спасибо за покупку! Мы верим, что наш компьютер послужит вам гарантией наших дальнейших…

Не желая утруждать себя выслушиванием бреда человека, только что заработавшего рублей триста—четыреста, Пацифеев шагнул под морось, подворачивая пакет так, чтобы в него не залилась вода.

Приблизительно то же самое произошло в магазине «Мобильные системы». Только там продавцы были более сдержанны и менее учтивы, из чего Пацифеев сделал вывод, что в Заболоцке больше пользуются мобильниками, нежели компьютерами. Оно и понятно. Разница в цене – раз, потребность в пользовании – два. Сунув «Эрикссон» в карман куртки, главврач вышел из магазина. На этот раз дверь ему никто не открывал и не расшаркивался.

Летнее кафе притягивало под свой матерчатый купол только потому, что шел дождь. Посетители разместились за столиками и от нечего делать, пережидая все усиливающийся дождь, заказывали пиво и кофе с пирожными. Пацифеев сидел один за столиком и листал местную двадцатиполосную газету – единственный печатный разносчик рекламной информации в Заболоцке. Изучив цены на автомобили и видеотехнику, Пацифеев углубился в раздел «Разное». «Ремонтирую печатные машинки»… «Делаю переводы с фарси»…

Пацифеев криво усмехнулся. Фарси…

«Шью на дому»… «Непьющий костоправ ищет работу»… «Приворожу любимого»…

Вот оно. «Специалист по программному обеспечению выполнит работу на ваших условиях». Пацифеев поднял со столика «Эрикссон» и набрал номер. Ответили лишь спустя полминуты.

– Я вас слушаю.

– Я по объявлению. Вы специалист в области оргтехники? – Главврач, удерживая маленькую трубку одной рукой, второй пытался достать из кармана сигарету и закурить.

– В общем, да.

– В «общем» и я специалист. Мне нужен профессионал. – Наконец удалось прикурить, и Пацифеев выпустил под купол кафе сизую струйку дыма.

– Что вас интересует?

– Давайте встретимся. Где вам удобно? Я сейчас нахожусь на улице Пушкина, в каком-то кафе. Тут разливают пиво «Толстяк» со вкусом прокисшего «Жигулевского» и не протирают столики.

– А! – В трубке послышался смех. – Это рядом с магазином «GSM»! Да?

– Совершенно верно. Вы подойдете?

На том конце замялись.

– Понимаете… Я месяц назад попал в аварию и сейчас нахожусь в инвалидном кресле. Врачи говорят, что ничего страшного, через полгода я снова встану на ноги, но пока… А вас не затруднит самому прийти?

Пацифеев согласился. Какая ему разница? На работу к больным он не торопится, погони за ним нет. Встреча у инвалида была бы самой удобной. Вот только «светиться» не хотелось…

– А мы родных не побеспокоим?

– Ну, что вы! Я один живу. Раньше со мной сиделка постоянно находилась, но сейчас дела идут на поправку, так что я один управляюсь. Соседка раз в три дня приходит – мусор вынести да продуктов принести…

– А кофе у вас есть? – усмехнулся Пацифеев, сворачивая газету.

Он шел по улице, морщась от назойливых капель, и вспоминал тот день, когда получил от твари алмазы. Открыв на стук дверь, он впустил в квартиру человека в сером плаще.

– Ты сделал это? – глядя в желтые с красными прожилками глаза, спросил врач.

– Да! Да!.. – хохоча, закивал головой, как лошадь, пришедший. – Он дохлый, учитель!.. Я вынул у него глаза. Мне нужны новые глаза! Вы обещали…

Врач брезгливо сглотнул слюну и, стараясь не смотреть на него, приказал:

– Садись. Сейчас будешь есть.

Человек в сером плаще в сладостном ожидании пищи стал яростно расчесывать свой заросший седой щетиной подбородок. Опустившись на пол прямо в прихожей, он задрал брючину и начал чесать ногу.

– Он дохлый, учитель. Дохлый, как морская свинка. Я у него вынул глаза. Вы обещали мне сделать новые…

В ванной комнате, задыхаясь от слепой ненависти к пришедшему, кидалась на дверь собака. Она готова была разорвать в клочья тварь.

Пацифеев вернулся из кухни с большой тарелкой гречневой каши с мясом. Глотая слюну и мотая головой, человек встретил взглядом еду. Взяв тарелку из рук врача, он, сидя на полу, стал брать грязными руками пищу и засовывать в рот.

– Я опять сделал это… – чавкая, промычал он.

Врач, глядя на творение рук своих, стоял над чудовищем и думал, что делать дальше. Несмотря на интеллект шестилетнего ребенка, тот очень чутко улавливал мысли и настроения. Он заподозрил бы неладное, заговори Пацифеев с ним в резком тоне или просто подумай о причинении ему вреда. Сидящий на полу человек мог уловить нотки опасности, и тогда могло произойти худшее. Он был послушен и предан, но чувство самосохранения у него было сильно выражено, как у животного.

– Я сыт. Я сыт, – дважды сказал он и стал подниматься на ноги. – Учитель, подарок, подарок!

К великому изумлению Пацифеева, он полез рукой в карман. Врач ожидал увидеть что-нибудь вроде отрезанного языка или пениса очередной жертвы, но тот достал из уже стоящего коробом плаща маленький замшевый мешочек и положил в пустую тарелку, которую продолжал в недоумении держать врач.

– Подарок! Я принес подарок!

Развязав тесемки, Пацифеев высыпал на ладонь прозрачные камни величиной с горошину. Их было около пятидесяти, может, чуть меньше. Свет, зажженный доктором в прихожей, отражался от камней миллионами искр. Они играли на камнях, фиолетовые, розовые, желтые… Человек стоял перед Пацифеевым, с оскалом наклонив голову. По его подбородку текла слюна. Он ожидал похвалы за подарок. Так просит похвалить за сотворенное доброе дело ребенок или щенок, выполнивший простую для него команду.

– Где ты это взял?..

– Морская свинка! Я убил свинку!

– Я спрашиваю, где ты взял это?

– Свинка сидел и смотрел стекляшки, когда я пришел! Я убил свинку. Подарок учителю!

Пацифеев пребывал в ступоре. Через мгновение он понял, что тварь нужно похвалить, иначе доброе расположение может смениться обидой и как следствие – яростью. Тогда придется делать укол, но после инъекции из него вообще ничего невозможно будет вытянуть.

– Молодец! Молодец, хорошо… Ты взял это у свинки?

Лицо человека просияло. Учитель его похвалил, значит, ему понравились стекляшки, похожие на капли воды.

Пацифеев немного подумал. Тварь убил жертву и забрал камни. Что это за камни – пока неясно. Пацифеев с натянутой улыбкой взглянул на человека. Его нужно переодеть, иначе скоро его просто заберут в милицию за внешний вид и… Черт его знает, что там могло случиться! Пара-тройка трупов ментов – это ладно, другое дело, если он начнет что-нибудь бормотать и показывать дорогу к его, Пацифеева, квартире.

Но тот переодеваться не хотел. Он словно прирос к плащу за эти годы. Хотя…

Пацифеев еще раз посмотрел на чудовище.

Хотя, может быть, на самом деле прирос. Ладно! В его квартире еще не было чесотки или чумы. Каждый раз Пацифеев мыл пол с хлоркой после ухода твари.

– Ты молодец, – снова похвалил врач. – Сейчас можешь идти. Но перед тем, как уйти, скажи своему учителю, что ты должен делать.

На лице того появилось сосредоточенное выражение.

– Я не должен попадаться людям на глаза…

– Правильно, молодец. А сейчас иди к себе и поспи. Ты должен спать.

Пацифеев открыл дверь, выглянул, желая избежать ненужных встреч с соседями, и выпустил тварь. Вернувшись в квартиру, он также выпустил охрипшую собаку и, стараясь не пускать ее в прихожую, стал набирать воду в таз.

Один из камней он в этот же вечер отнес знакомому ювелиру. Тот посмотрел камень на свет, повертел его под микроскопом и вернул Пацифееву. Потом снял очки и тут же предложил за камень семьдесят тысяч долларов.

– Просто у меня больше нет, – пояснил он. – Но если сможешь перебросить «слезу» через границу, то получишь в два раза больше, и в окно своей виллы будешь любоваться волнами Атлантического океана. Если тебя возьмет за задницу милиция, то в свое окно ты увидишь только Северный Ледовитый.

Пацифеев решил не рисковать. Бриллианты он спрятал в надежном месте. Вернуться за ними будет никогда не поздно. Главное, что они есть.

А потом произошло непредвиденное. Чудовище исчезло. Его не было на привычном месте в подвале брошенного дома в соседнем районе, где он облюбовал себе жилище. Он не приходил кормиться и принимать инъекции. Через несколько дней Пацифеев узнал о событиях, взбудораживших весь город. Сомнений в том, чьих рук это дело, у врача не было. Теперь оставалось одно – найти свое детище и сделать ему последнюю инъекцию. Наполнить шприц бурой жидкостью и увести тварь туда, где больше не будет мук. Но тот что-то почувствовал, и Пацифеев понял, что теперь даже ему угрожает опасность. Впрочем, почему – «даже ему»? Вот как раз ЕМУ – в первую очередь.

Чудовище почувствовало опасность. И исчезло…

Дверь открылась, и Пацифеев, хоть и готовился к этому, был удивлен. Было странно наблюдать за тем, как по квартире перемещается молодой человек на инвалидной коляске. У него это получалось так ловко, что бывший главврач вскоре забыл о том, что парень – инвалид. Квартира заранее представлялась ему убогой и неухоженной, как все квартиры, в которых проживают люди с ограниченными возможностями. Однако удивился он и тогда, когда вошел в комнату. Довольно дорогая мебель, аппаратура, телевизор Toshiba с диагональю семьдесят два сантиметра, два компьютера последней модели – все это произвело сильное впечатление на гостя. В дополнение ко всему врач отметил, что в квартире идеальная чистота и порядок. Все вещи лежали на своих местах, и ничто не беспокоило взгляд. Парень был аккуратен и педантичен.

«Что ж, мне такой и нужен», – отметил про себя Пацифеев и подошел к стене. Пока он разглядывал висящие там дипломы за рационализаторские предложения и победы в конкурсах программистов, молодой человек успел приготовить на кухне кофе и попросил врача зайти и забрать чашки.

– Неудобно на коляске с чашками в руках… – смущенно пояснил он.

Едва Пацифеев разместился с кофе в кресле, он тут же поинтересовался:

– Так в чем ваша проблема?

Врач улыбнулся и вынул из кармана куртки целлофановый сверток. Он только успел его развернуть, как парень отметил:

– «Жесткий» диск. В коридоре лежит сверток, очень напоминающий ноутбук, завернутый в полиэтиленовый пакет. – Молодой человек тоже усмехнулся. – Вы хотите, чтобы я перекачал информацию с этого диска в память вашего ноутбука?

Пацифееву оставалось лишь продолжать удивляться. Умные люди отличаются тем, что им ничего не нужно объяснять.

– В какой срок вы это сделаете, и сколько это будет стоить?

– Стоить это будет немного – двести долларов. Вопрос в другом – информация конфиденциальная?

– Что вы! – воскликнул Пацифеев. – Если бы информация представляла собой тайну, разве я стал бы обращаться к специалисту через газету? Вы ведь все равно ее прочитаете, не так ли?

– В общем, да. – Парень виновато улыбнулся. – Я ведь должен буду контролировать ход процесса…

– Вот видите. Какая уж там тайна… Значит, двести долларов?

– Да. Я меньше не могу брать, поверьте. Мне нужно лечиться, а лечение стоит огромных денег. Возможно, придется делать еще одну операцию, и, скорее всего, за рубежом. Так что, извините… У меня не так много заказов, а жить хочется.

– Да, – согласился Пацифеев. Вздохнул и снова подошел к стене. – Жить хочется… Когда зайти?

– Завтра, с утра! – оживился парень, поняв, что клиент дает «добро». – К девяти подходите, будет готово. Можно, конечно, сегодня поздно вечером…

– Нет, нет, – успокоил Пацифеев. – Я не тороплюсь. Завтра так завтра.

Глава 6

Пацифеев приехал к программисту к девяти утра. Парень сидел в своем кресле перед монитором и с интересом разглядывал картинки из «Плейбоя».

«На операцию деньги ему нужны… – с сомнением подумал врач. – На порнуху по Интернету «филки» спускает».

– Мне Интернет-фонд программистов оплачивает. – Как бы читая мысли клиента, оправдался парень. – Итак, работа сделана. Прошу убедиться.

Пацифеев «вошел» в компьютер, сделал несколько операций. Действительно, все в порядке. Приняв от инвалида свой диск, он задумчиво посмотрел на монитор чужого компьютера.

– А у тебя компьютер постоянно включен?

– Практически – да. Интернет – это моя жизнь.

– Ну что ж, спасибо. Вот твои двести долларов. – Пацифеев положил на столик для оргтехники две купюры. – Кофе выпьем еще?

– Пожалуйста!

Довольный парень укатил на кухню.

Где гарантия, что этот инвалид не скопировал информацию по лабораторным опытам? Есть ли уверенность в том, что его не заинтересовали результаты неизвестных ему медицинских исследований? Никаких гарантий. Такие люди, как этот хакер, живут продажей информации. У одного украл – другому продал. Плюс подработка на разработке программ и починке компьютеров. Он украдет информацию, даже если она ему совершенно сейчас не нужна. Смысл жизни таких людей – собирать ненужный на первый взгляд хлам, чтобы потом подороже его продать. И не трепись, что тебе, парень, нужна операция. Все твои операции уже далеко позади. У тебя паралич с детства. Скорее всего – ДЦП.

«Я уйду, а ты станешь просматривать мои записи и ломать голову над тем, кому бы их продать», – думал Пацифеев, и его рука полезла в карман.

– Тебе помочь, сынок?

– Да, если можно, заберите чашки.

Пацифеев вошел на кухню, вынимая из кармана инсулиновый шприц. Подойдя к программисту сзади, он воткнул ему иглу под лопатку, через ткань футболки. Тот удивленно вскрикнул и поднял на врача испуганные глаза.

– Сейчас боль пройдет. Сейчас…

Вынув иглу, Пацифеев спрятал шприц в карман, вылил кофе из одной чашки, оставив в другой, поставил чашку в сушилку и вернулся в комнату. Отвертку долго искать не пришлось – она лежала рядом с двумя сотнями долларов. Доллары – в карман. Зачем они теперь нужны программисту? Там, куда он ушел, денег за вход не берут. Развинтив компьютер, он вынул диск памяти. Снова свинтил и вытер кухонной тряпкой все поверхности, которых мог касаться сегодня и вчера. Оставались дискеты.

Возможно, на какую-то из них тот и переписал информацию?

Пацифеев собрал все дискеты, какие нашел, в полиэтиленовый мешок, еще раз огляделся и осторожно, стараясь не шуметь, вышел из квартиры.

Через десять минут, переходя мост через Заболотку, он сбросил в воду мешок с дискетами и диском памяти из компьютера инвалида-программиста.

Пацифеев шел в гостиницу. У него сегодня было очень много дел.

Вчера вечером в гостиничном ресторане он встретился с Мориком. Тот был человеком дела и сразу спросил, что тому нужно. Пацифеев объяснил в двух словах, что нужен «свой» мент в РОВД и за встречу с ним он готов заплатить. Морик немного подумал, встал из-за столика и отошел к группе немолодых мужчин, распивающих коньяк с лимонным соком. Пацифеев потягивал из высокого стакана пиво и искоса наблюдал за Мориком.

Наблюдали и за ним. Бросая косые взгляды в сторону столика с коньяком, он то и дело натыкался на чей-нибудь блеск глаз. Вероятно, Морику удалось в чем-то убедить мужчин, потому что один из них словно нехотя встал, кинул на стол салфетку и в сопровождении все того же вездесущего Морика направился к врачу.

Сев без разрешения на стул напротив Пацифеева, он некоторое время молчал, с интересом наблюдая, как его визави пьет пиво.

– Если ты мент, то твои дети не смогут даже найти твою могилу, чтобы плюнуть на нее.

Пацифеев поставил стакан на стол.

– Сейчас ты мне скажешь, что я влез в мужские игры, не подумал о последствиях, и что моя шкура будет висеть у тебя на стене в качестве предостережения всем, кто тебя решил «поиметь». Да? Может, к делу перейдем? Или дальше в страшилки играть будем?

Мужчина некоторое время удивленно разглядывал Пацифеева, потом неожиданно расхохотался.

– Неплохо. Смело сказал. Надо записать.

– Я уже давно никого и ничего не боюсь, – заметил врач. – Не тот возраст, чтобы в штаны писать при виде крутых деловаров. Ты знаешь, что мне нужно. Я готов заплатить.

– Сколько?

– Когда я покупаю на базаре дыню, цену мне называет продавец.

– Ты не на базаре.

– Но я и не дыню покупаю.

Мужчина улыбнулся.

– Ты мне нравишься.

– Это понятие относительное, – сразу ответил Пацифеев. – Я тебе нравлюсь, потому что я при деньгах. Если бы их у меня не было, то в лучшем случае ты просто не стал бы со мной разговаривать. А в худшем меня пристукнули бы твои гоблины. Я их в зале девять человек насчитал.

– Десять, – коротко бросил тот. – Со мной всегда ходят десять человек. А что касается денег – тут ты прав. С чего бы именно мне ты нравился? Короче, земляк, завтра в пять часов вечера ты мне заплатишь за этим столиком пять «тонн». «Зеленых», разумеется. Потом за этот же столик к тебе подсядет человек. С ним и потолкуешь. Дальше не мои дела.

– А если ты меня «кинешь»? Подсядет ко мне какой-нибудь… корефан Морика и начнет передо мной ушами прядать?

– Меня зовут Моисей. И я давно не «кидаю» дедушек, не писающих в штаны перед деловарами. Возраст не тот.

Мужчина встал и ушел на свое место. Через минуту он уже, как ни в чем не бывало, пил «Хеннеси» и больше ни разу не посмотрел в сторону Пацифеева.

«Что я теряю? – подумал врач. – Только пять «штук» баксов. Что выигрываю? Дело».

Зайдя в номер с ноутбуком под мышкой, он скинул куртку и сразу же приступил к делу. Открыл свою программу и ввел пароли на все файлы. До двенадцати часов он сидел перед узким монитором, щелкал клавишами, думал, исправлял и вводил новые данные. Мозг должен работать. Он придерживался этого правила неукоснительно. Если невозможно сделать большее, то нужно делать то, что под силу сейчас. Мозг должен трудиться, создавать новое, изменять и усовершенствовать старое.

Ровно в двенадцать Пацифеев снял с переносицы тонкие очки для чтения, в которых постоянно работал и на компьютере, и почувствовал, как в его живом и здоровом теле вспыхнуло желание. Он, уже не думая ни о чем другом, слегка вспотевшей рукой снял трубку телефона и набрал номер из трех цифр. Это был звонок, посредством которого исполнялось любое желание в этой гостинице. Через пять минут в номер Пацифеева привели ту, кого он просил, – семнадцатилетнюю девочку в коротеньком летнем платье, с пухлыми губами и взглядом, полным смущения и покорности.

Даже не дождавшись, когда за сопровождающим закроется дверь, он подошел к девочке и одним движением сорвал с ее плеч тонкую материю. Она от неожиданности вскрикнула, и ее испуганный взгляд взорвал внутри врача вулкан адреналина. Он поднял ее на руки и с размаху бросил на кровать. Взметнувшееся опахалом платье оголило стройные загорелые ноги, и Пацифеев, почти рыча, бросился на проститутку…

Девочке, очевидно, сказали, что придется ублажить пожилого дядьку, и она была настроена на разговоры, лапанье руками по телу, размазывание слюней по ее плечам и, если получится, – пять-шесть фрикционных движений внутри себя. Это не самый сложный заказ. Хуже, когда в номере двое или трое…

От неожиданности и боли ей стало страшно. Он переворачивал ее на кровати, мял руками, насиловал так, как ее не насиловали два года назад на берегу реки. Их было восемь человек, но даже тогда ей не было так больно, как сейчас…

Он делал с ней все, что хотел. Юное тело было податливо как воск и в то же время упруго и тем соблазнительно. Он снова и снова входил в нее, потеряв чувство меры и реальности. Девочка уже не кричала. Она находилась в полубессознательном состоянии. Он работал над ней, как над резиновой куклой, пытаясь затушить внезапно появившееся желание…

Откинувшись на спину и ощущая ручьи пота, бегущие по животу и заросшей груди, он влажной ладонью вытер лицо и склонился над девочкой. Встретившись с ним взглядом, она застонала. Искусанные в кровь от природы красивые припухлые губы превратились в бесформенные участки материи, ноги, раздвинутые на ширину всей кровати, были покрыты царапинами и начинающимися проявляться синяками. Девочка была изнасилована, если такое определение можно применить к проститутке с двухгодичным стажем.

Пацифеев с трудом оторвал ее от кровати.

– Довольно. Хватит лежать. Иди умойся.

Она послушно, но с трудом встала и, не одеваясь, пошла в ванную. Вернувшись, она обнаружила рядом с лифчиком и трусиками, брошенными на кресло несколько часов назад, стодолларовую купюру.

– Но вы уже расплатились с охранником… – робко шевеля бесформенными губами, произнесла она.

– Это тебе. Купи себе новое платье. А сейчас одевайся и пошла вон отсюда!

Желание было удовлетворено. Больше снова ничто не мешало думать и действовать. Закрыв за девочкой дверь, Пацифеев посмотрел на наручные часы. Он забыл снять их, когда стал разминать руками, словно тесто, тело девочки…

Половина пятого. Пацифеев подошел к зеркалу и посмотрел на свое обнаженное тело. Крепкое и загорелое, оно могло дать сто очков вперед любому тридцатилетнему мужику. И силы еще остались…

Последние двадцать минут он потратил на душ и одевание. Он был за нужным столиком ровно за две минуты до указанного Моисеем срока.

Тот тоже не заставил себя ждать, что вселило в Пацифеева некоторую уверенность в благополучном исходе мероприятия.

– Принес?

Врач подвинул к севшему рядом газетный сверток.

Моисей вложил пакет во внутренний карман пиджака и так же коротко бросил:

– Жди.

Пацифееву пришлось ждать всего несколько минут, и нетрудно было догадаться – это время ушло на проверку содержимого свертка, а нужный ему человек уже находился в ресторане. Мужчина лет тридцати пяти вышел откуда-то из-за спины врача и, не сводя глаз с лица Пацифеева, аккуратно сел на то место, что еще несколько минут назад занимал Моисей. В отличие от того, он был добродушен и разговорчив. Очевидно, это въевшаяся черта характера всех продажных, ибо главное в их деле – заинтересовать, чтобы заплатили.

– Здравствуйте, – поприветствовал он Пацифеева. – Моисей сказал, что вы меня искали.

– Не конкретно вас, а человека, способного помочь мне на выгодных для обеих сторон условиях.

– И что же это за условия, если не секрет?

– Какой уж тут секрет… Для начала я хочу посмотреть на ваше служебное удостоверение.

– Может быть, тогда лучше перейдем в менее людное место? – предложил неизвестный.

Они поднялись в номер к Пацифееву.

– Старший оперуполномоченный уголовного розыска капитан милиции Ожегов Олег Вадимович, – прочитал Пацифеев, изучая сквозь очки внутренности служебного удостоверения. – Ну что ж, а я – Заградский Вратислав Петрович. Вот теперь – здравствуйте.

У него в номере оставалось еще немного кофе в маленькой стеклянной банке, поэтому он на правах хозяина стал готовить его, попутно разъясняя Ожегову суть дела. Он объяснял, стараясь быть осторожным в словах, однако вскоре понял, что осторожность – мера излишняя.

– Понимаете, Вратислав Петрович, – нисколько не смущаясь, словно речь шла о рыбной ловле, сказал капитан, – дело, в котором вы просите меня помочь, очень хлопотное и опасное для меня. Также оно требует определенных материальных затрат…

– Если бы это было дело простое, – перебил его Пацифеев, – вряд ли вы понадобились бы мне. А что касается затрат и вознаграждений…

Врач специально сказал «вознаграждений» вместо «вознаграждения». Дополнительные стимулы порождают большее усердие.

– …то можете не сомневаться в их значимости. Вы получите то, что хотите. Сколько вы хотите сейчас, предварительно согласившись мне помочь?

Пацифеев стоял спиной к Ожегову и протирал стаканы. Элементарная проверка на вшивость. Деловой человек сейчас должен отказаться от денег. Деловой человек не возьмет их до тех пор, пока не выполнит хотя бы часть обещанного. Рвач и пустобрех не откажется от аванса, которого еще не заслуживал. Если это произойдет, Пацифеев даст ему сто долларов и забудет про него. Это– лажа, а не «канал». «Свой» мент на уровне продажного гаишника на КПП. Толку от таких людей никакого. Одно лишь желание качать бабки на халяву, подкармливая клиента «дезой». Закончив протирать стаканы, Пацифеев был уже готов сунуть руку в карман за сотенной, но Ожегов заставил его обернуться.

– А я вам скажу, когда деньги будут мне нужны. За квартиру у меня, слава богу, уплачено, за телефон – тоже.

– Ваше право.

– А почему вы решили, что Макаров приедет в Заболоцк? В России много других городов. Вероятность его появления именно здесь очень мала.

Вот чего-чего, а раскрывать тайну превращения Пацифеева в Заградского врач не собирался. Он вообще мало что сообщил Ожегову. Задача была простой – если Макаров появляется в Заболоцке, то Пацифеев сразу же должен узнать об этом, и, кроме того, он должен владеть ситуацией внутри РОВД относительно всех мероприятий, направленных против его безопасности. Все. Понятно, что такой объем информации породил у Ожегова массу вопросов, поэтому Пацифеев решил сразу поставить все точки над «i».

– Олег Вадимович, я сказал вам все, что мог сказать. Этого вполне достаточно, чтобы вы работали. Зачем вам знать тонкости, о которых вас потом могут спросить, и моя безопасность будет под угрозой?

На том и порешили. Напоследок, уже не боясь ошибиться, Пацифеев вручил-таки сотню не отказавшемуся от этого Ожегову.

Глава 7

– Ну, как добрались? – вопрошал Булгаков, занося в свой кабинет дополнительные стулья для прибывших из Слянска коллег, встреченных им на вокзале.

– Нормально, – ответил Макаров.

При последней фразе он выразительно посмотрел на Старикова. Тот успел взять адреса трех спутниц с обещанием пригласить на массовку в фильме «Зятья».

– Так, ребята, жить будете в гостинице «Центральная», с администратором я уже договорился. – Андрей сел за телефон и принялся крутить диск. – Сейчас позвоню, скажу, что приехали.

– А там сколько номера стоят? – поинтересовался Мишка. – А то у нас командировочных-то…

– Какие деньги?! – возмутился Булгаков. – Ничего страшного не случится, если в одном номере трое ментов бесплатно поживут недельку. Вы ведь на неделю?

– Нет, Андрей, – вздохнул Макаров, – нужно раньше управиться. У нас дома дел невпроворот. Проверим твою информацию, и домой. Так что там за нюанс, о котором ты говорил по телефону?

– Вот смотри… – Булгаков положил трубку на рычаги и распахнул папку из кожзаменителя.

Оперативники взялись за свои стулья и со скрипом сгрудились вокруг стола Булгакова.

– Я проверил гостиницу «Восток» и выяснил, что гражданин Заградский Вратислав Петрович прибыл 22 июня сего года. Вот уже неделю он живет там, никуда не выезжая. Приходит, уходит, снова приходит, но ночует всегда в гостинице. Это первое. А теперь самое интересное. Тот же самый гражданин Заградский Вратислав Петрович прописан у нас по адресу: улица Менделеева, дом 17. Частный сектор.

– Почему «тот же самый»? Может, полный тезка? – сразу спросил Макаров.

– Слишком много совпадений. Ты звонишь мне из Слянска, просишь проверить фигуранта. Я его нахожу именно в Заболоцке, но в двух местах. И ты частенько встречал чешское имя Вратислав в связке с русским Петровичем, да еще с польской фамилией Заградский?

– Согласен. Скорее всего – один и тот же человек. Оперативную установку на Менделеева делал? – спросил Саша и тут же смутился. – Извини, Андрей… Совсем забыл, что я не в Слянске, а мои проблемы тебе ни к чему. Заработался.

– Ерунда, – отмахнулся Булгаков. – Установочку я действительно не делал. Но можем сделать вместе. Как отдохнете, можем приступать.

– Мы уже отдохнули, – заявил Макаров. – Так что, если часок есть свободный, начнем прямо сейчас.

В дверях райотдела они столкнулись с молодым мужчиной в костюме. Тот окинул взглядом всю группу и спросил Булгакова:

– Ты куда, Андрей?

– Все, Олег, отработался я. В ФСБ меня забирают. Утверждают, что продаю криминальным структурам оперативную информацию. Если что, на суде выступишь в мою защиту?

Тот недоуменно рассматривал всех по очереди.

– Да ладно, не мочись. Это свои ребята, приехали из Слянска. Поедем на озеро, рыбку половим, монастырь им наш покажу…

Уже выйдя на улицу, вполголоса произнес, щурясь на солнце:

– Скользкий тип. Как с ним в паре сработаешь, так прокол. Аура у него какая-то… Отрицательная.

– Как фамилия? – машинально, скорее по привычке все «добивать» до конца, нежели из необходимости, полюбопытствовал Макаров.

– Ожегов. Олег Ожегов… Ну, с чего начнем? С гостиницы или с адреса?

– Давай с гостиницы, – предложил Стариков и посмотрел на Макарова в ожидании поддержки. – Там все-таки «живой» Заградский. А в адресе… Придем, а там окна досками заколочены. Один черт – в гостиницу идти.

– Вот с адреса и начнем, – подумав, сказал Саша. – Чтобы в него не возвращаться.

Кто знает, как развернулись бы события дальше, если бы Макаров согласился со Стариковым. Никто не застрахован от ошибок. Для Макарова, как и для всех остальных, кто был с ним, шансы разыскать Пацифеева что на улице Менделеева, что в гостинице были равны. Поэтому они совершили ошибку и пошли в совершенно бесполезный для них семнадцатый дом на улице Менделеева. Этот адрес вор Кислый узнал до безумия просто. Заплатил пять рублей в справочном бюро и через пять минут получил адрес Заградского.

Больной шизофренией Заградский Вратислав Петрович, одна тысяча девятьсот сорок седьмого года рождения, до отправки в Слянскую Центральную психиатрическую лечебницу проживал именно здесь, в Заболоцке. Здесь и был прописан. Возможно, сюда бы он и вернулся, если бы не умер в ЦПЛ города Слянска два года назад.

Но это сыщики узнают лишь спустя несколько часов.

Витольд Романович Пацифеев настолько привык к спокойному времяпрепровождению за компьютером, в гостиничном ресторане и в исторических местах Заболоцка, что, казалось, это будет тянуться вечно. До тех пор, пока он, Пацифеев, не примет решения уехать. Кажется, его фокус с перевоплощением удался. Так ему думалось.

В один из последних дней июня он поехал на автобусе в центр города. Немного побродив и истратив тридцать рублей на шашлык, он вышел на набережную, купил булочку и спустился к воде. И стал кормить уток.

За этим занятием его застал телефонный звонок. У Пацифеева екнуло где-то под сердцем, и он, бросив остаток булочки в воду, полез рукой в задний карман брюк. Там находился «Эрикссон», номер которого знал только один человек в этом городе. Ожегов.

– Вратислав Петрович, я не знаю, по чью душу прибыли трое человек из милиции города Слянска, но то, что пять минут назад они вышли из нашего РОВД, – это факт.

Пацифеев посмотрел по сторонам и снова прижал крошечный телефон к щеке.

– А Макаров был среди них?

– Не знаю. Они выходили из здания с нашим сотрудником. Куда они последовали – я тоже не знаю. В контакт с руководством, насколько мне известно, они не вступали, поэтому трудно что-либо выяснить, пока я их не увижу. Как выглядит Макаров?

– Лет тридцать пять на вид. Русые волосы, рост около ста восьмидесяти, крепкий, на лбу шрам около двух сантиметров, похожий на…

– Он здесь, – перебил Ожегов, вспомнив одного из троих со шрамом на лбу.

– Спасибо, – поблагодарил врач. – Если появятся новости – звоните сразу же.

Вот оно… Черт! Черт, черт!..

Как он, сука, догадался?!

Уже не было времени на то, чтобы попрощаться с утками.

Гостиница – компьютер – «ТТ», спрятанный в противопожарном рукаве в красном коридорном ящике, – автомобильная трасса. Все это молнией промелькнуло в голове Пацифеева.

Такси!..

Вестибюль гостиницы: меня никто не спрашивал?..

Сумка, вещи, компьютер, пистолет!..

Сдавать ключ, а тем более рассчитываться за гостиницу нельзя. Пусть сидят и ждут моего возвращения…

Уже отойдя на достаточное расстояние от гостиницы, Пацифеев успокоился. Найдя в переплетении улиц тихий тенистый дворик, он сел на лавку. Здравые мысли возвращались к нему, как вода во время прилива.

Он не может бегать вечно. Ему не вынести этой гонки. Вскоре в какой-нибудь подворотне или очередной гостинице Макаров задержит его, как мелкого воришку. Его, Пацифеева Витольда!..

Поставив сумку на лавку, врач вынул из нее бумажный сверток. В этом свертке находился «ТТ», купленный у Морика. В глазах Пацифеева, едва оружие коснулось его ладони, появился хищный блеск. Так блестели его глаза, когда он со скальпелем в руке приближался в лаборатории ЦПЛ к испытуемому. Что еще?..

Ах, сумка…

– Сумку мы оставим в камере хранения вокзала, – прошептал в каком-то экстазе Пацифеев, засовывая пистолет за ремень брюк. – На вокзале… Там ведь должна быть камера хранения?.. Обязательно должна быть…

Убить врага. Того, кто идет по его не успевающим остывать следам, думая так же, как он, Пацифеев. Убить Макарова. Как скрыться, если даже колдовской план перевоплощения в Заградского разгадан этим сумасшедшим ментом?!

– Он сумасшедший… – продолжал шептать Пацифеев, вызывая недоуменные взгляды прохожих. – Да, сумасшедший… Это я как врач говорю. Нормальный человек не способен думать так, как он… Это какая-то ненормальная способность делать предположения, аналогичные другому разуму. Такие, как Макаров… Жена его, шутя, не испугает, спрятавшись дома за дверным косяком. Потому что этот ублюдок обязательно проверит – не спряталась ли за дверным косяком его жена?.. Это я как врач говорю…

Открыто зайдя на вокзал, Пацифеев протаранил всех, кто стоял в очереди в камеру хранения, и пробрался к сухонькому старичку, выдававшему жестяные номерки.

– Сумка, – глухо прогудел Пацифеев. – Одна штука. До завтрашнего вечера.

– Очередь нужно соблюдать! – возмутилась женщина с десятком коробок, перемотанных скотчем. – Я вот уже два часа стою!!! До седых волос дожил, а что такое совесть – не узнал! В очередь, говорю, командировочный!

Пацифеев молча повернул к ней голову. Его зрачки, размером с острие булавки, настолько реально вонзились женщине в переносицу, что на мгновение она даже почувствовала, как ей в голову воткнули две раскаленные иглы. Ее крик прекратился, притихла и толпа.

– Сумка, говорю. До завтрашнего вечера, – тихо повторил врач.

– Вот вам нумер, молодой человек. С вас пятнадцать рублев, – скороговоркой прозвенел старичок со знаком «Почетный железнодорожник» на стареньком синем кителе. Отмахав по жизни восемьдесят два года, он всех называл «девушками» или «молодыми людьми». Пацифеев принял жестяной кругляк во влажную ладонь и выбрался на улицу.

Убить. Убрать любой ценой. Только в отсутствии на земле человека по фамилии Макаров Пацифеев видел свою безопасность. Он даже не задумывался над тем, что по его следу может пойти другой «Макаров».

Узнать местонахождение райотдела Ожегова, а именно там появилась группа из Слянска, не составило для бывшего главврача ЦПЛ никакого труда. Ожегов был на месте, в своем кабинете. Заодно Витольд Романович узнал еще одну новость. После двухчасового отсутствия группа вернулась в РОВД и сейчас находится там.

– Я успею, – улыбнулся Пацифеев, отключая телефон.

– У вас когда ремонт последний раз делали? – спросил Стариков, разглядывая интерьер кабинета Булгакова.

– В РОВД, что ли? – отвлекся от беседы с Макаровым Андрей. – Никогда. Откуда деньги-то? Раз в год «мелких» в кабинеты загоняем, они потолки белят да пол и окна моют. А что?

– Ты Андропова-то сними со стены, – посоветовал Игорь. – Неактуально. Особенно в сочетании вон с той бутылкой из-под водки, что в урне лежит.

– Да пусть висит! – отмахнулся Булгаков. – Там, за портретом, дыра в стене, до самых кирпичей…

– Итак, – вклинился в бестолковый разговор Макаров, – что мы имеем? Мы имеем тот факт, что гражданин Заградский прибыл в совершеннейшем здравии туда, где он зарегистрирован много-много лет. Нельзя сказать, что его любят истосковавшиеся по нему соседи, но то, что они его отлично помнят, – это точно.

– Я бы тоже помнил человека, если бы он двадцать лет назад за мной с топором бегал, – веско заметил Саморуков, продолжая ковырять носком ботинка плинтус, находящийся в состоянии полураспада.

– Отсюда вывод – Пацифеев приехал в Заболоцк на свою «историческую родину». План его понятен. За двадцать лет человеческая память стирается, хиреет. Приехав в Заболоцк, он сможет постепенно убедить всех, что он и есть исцелившийся от безумия Заградский. Как это грамотно сделать – психиатр Пацифеев знает. Он обоснуется в Заболоцке, а дальше… Если честно, черт его знает, что он собирался делать дальше!..

Саша бросил авторучку на стол. Она возмущенно звякнула о столешницу и покатилась к краю. То же самое произошло бы и с мячиком, если бы его аккуратно положили на пол булгаковского кабинета. Кабинет был кривой и имел форму неправильного параллелепипеда.

– Ему компьютер нужен, – неожиданно буркнул Саморуков, который уже почти добился своего – плинтус стал отходить от стены. – Ему нужен компьютер и Интернет. В Заболоцке он задерживаться не собирается. Ему необходимо подбить базу под отъезд за рубеж. Зотов говорил что-то про клинику Штилике в Германии. Он обязательно свяжется через Интернет или с ним, или с кем-нибудь еще в Германии. Его деньги за кордоном, так чего же ему делать в этом… Заболоцке? Он просто выжидает. А сюда приехал… Вы же менты, братцы! Неужели непонятно, зачем он сюда приехал? У нас в стране сейчас как? «Документики предъявим»! Предъявит он свой документик где-нибудь в Сызрани… Ты вот, Стариков, как сызранский мент, что бы делал, если бы на улице тебе гражданин предъявил документ с заболоцкой пропиской? Заинтересовался бы! Какого хрена житель Заболоцка делает в Сызрани? Наверняка – гексоген привез. Давайте-ка его проверим! Проверяем. Гражданин Заградский состоит на учете в психоневрологическом диспансере города Слянска. Вот я бы после этой проверки гражданина Заградского вообще из рук не выпустил! Звоним в Слянск – такого-то знаете? А как же, он у нас носит фамилию Пацифеев и находится в федеральном розыске за серию убийств! Вот те и нате, хрен в томате! Съездил Пацифеев в Сызрань… А здесь он спокойно показывает прописку и еще возмущается – «вместо того, чтобы бандитов ловить, у честных местных граждан документы проверяете!». Это же понятно…

Плинтус сдался и затрещал. Упрямство Саморукова оказалось тверже дерева, которое полтора столетия не могли разрушить никакие катаклизмы. Вслед за треском плинтуса раздался звук осыпающейся со стены штукатурки. От потолка оторвался кусок засохшего цемента и рухнул под ноги Старикову. На этом последствия вандализма Саморукова не закончились. Из отверстия под потолком, где крепилась пластовидная люстра, раздался шорох, и люстра стала быстро наполняться песком и голубиным пометом. Наконец, смотанные электриком провода не выдержали, люстра качнулась и с грохотом рухнула под ноги оперативникам. Все молчали, глядя на песок и перемешанные с ним стеклянные осколки.

– Хорошая люстра была… – задумчиво произнес Булгаков. – Я ее изъял на квартирной краже. Пять лет висела… Барко-о-ов!

В кабинет зашел молодой опер и с недоумением стал разглядывать мусор на полу.

– Чего?

– Приведи из камеры мелкого хулигана какого-нибудь. Пусть здесь уберет. Люстра почему-то упала, блин…

Пока в кабинете наводили порядок, опера вышли на крыльцо и закурили.

– Мишка прав, – заключил Макаров. – Об этом нужно было подумать с самого начала. Впрочем, по времени мы все равно не проиграли. А вот с компьютером – мысль интересная. Я только одного боюсь. Как только Пацифеев выйдет на Штилике, по телефону или через Интернет, он сразу поймет, что там дела плохи. С профессором коллеги Зотова, однако, поспешили. У них на случай провала наверняка подача сигнала предусмотрена. Не могли интерполовцы подержать Штилике «под контролем» до того момента, пока они с Пацифеевым в Германии сделку оформят!..

– Да ты что?! – деланно возмутился Саморуков. – У них же это такое ЧП – торговля человеческими органами! Нужно быстрее всех подозреваемых хапать и ртом и попой, пока те не скрылись! Вы имеете право хранить молчание, вы имеете… Ни хрена эти выродки не имеют! Все, на что они имеют право у нас, – это право на бесплатного бестолкового адвоката из консультации, который не поможет, а срок добавит! Не из каких-то соображений, а по глупости!

– Ну ладно, ладно! – остановил его Макаров. – Чего разошелся-то? Кабинет уничтожил, на крыльце молнии мечешь… Сейчас вообще ментовка рухнет, и свобода нас встретит…

Макаров не договорил.

В сорока метрах от них, в кустах акации, раздался выстрел, и рядом с головой Макарова просвистела пуля. Она ударилась в мраморную колонну и, срикошетив, ушла в небо. Крошки мрамора рассекли Мишке лицо, но он не замечал крови. Откатившись за укрытия, которые были поблизости, опера беспорядочно защелкали табельными «пээмами».

– В Заболоцке это в первый раз! – крикнул Андрей из-за бочки с песком. На бочке так и было написано – «ПЕСОК». Именно эта надпись заставляла многих, кто проходил мимо РОВД, заглядывать в бочку. Так устроен человек…

Макаров высунулся из-за колонны и дважды выстрелил по кустам.

– Мишка! Он живой нужен!

Саморуков вскочил и бросился к кусту. Трое оперативников, опустошая магазины, прикрывали его бег. Из кустов один за другим прозвучали еще два выстрела. Мишка упал на землю и откатился в сторону.

– Из «ТТ» лупит! – в запале прокричал Стариков.

Видя, что до кустов Саморукову остается не более десяти метров, Саша отбросил в сторону пустой магазин и, перезаряжая на ходу оружие, бросился на помощь другу.

В этот момент на крыльцо выбежал начальник РОВД и встал, как памятник.

– Что здесь происходит, мать вашу?!

– Здесь, бля, стреляют!!! – заорал Стариков, бросился к седому майору и сбил его с ног. – Пистолетик есть?!

Макаров с Мишкой, держа перед собой стволы, вломились в кусты. Саморуков на всякий случай трижды выстрелил перед собой ниже пояса, туда, где должны были находиться ноги стрелка.

– Не стреляй! – приказал Макаров, которому были не видны действия Саморукова.

В кустах никого не было. Стрелявший исчез.

Выбежав из кустарника, Макаров тут же стал отдавать все необходимые распоряжения. Майор стоял перед ним и послушно кивал головой, хотя не имел ни малейшего понятия о том, кто перед ним стоит. Первое, что пришло ему в голову, – проверка из Управления. Еще он думал о том, что вряд ли ему дадут медаль за то, что на вверенный ему РОВД средь бела дня совершаются вооруженные нападения.

– Операцию «Перехват» по городу, быстро! Он мог быть на машине! Операцию «Кольцо»! Пусть патрули перекроют все улицы, прилегающие к райотделу! Весь личный состав отдела вооружить – и на улицу! Приметы нападавшего: рост около ста восьмидесяти, на вид около пятидесяти пяти лет, волосы зачесаны назад, с сединой, глаза серые, нос с горбинкой, на левой надбровной дуге – едва заметный шрам от рассечения! Вперед, майор, командуй же, ради бога!.. – Макаров оглянулся к оперативникам. – Вы – со мной!.. Майор, гильзы в кустах заберите и пулю в стене! Две рикошетом ушли!..

Пробегая мимо злополучных кустов акации в сторону улицы, ведущей в город, Стариков со злостью пнул лежавшую в траве смятую жестяную банку.

– Вот сука!.. Что бы было, если бы он стрелять умел?! Из «ТТ» на сорок метров шмалять – одно удовольствие. Это из этой… – он потряс на бегу «макаровым», – только застрелиться без промаха можно…

– Как ты его рассмотреть успел? – тяжело дыша, спросил Булгаков. – Я его вообще в кустах не видел!

– А мне не нужно было его рассматривать. Я знаю, как выглядит Пацифеев…

Глава 8

Вербин не успел просмотреть и половины журнала «Медведь», как услышал шаги в коридоре. Если это дежурная медсестра, то ему несдобровать – на просмотр телепередач и чтение больному Вербину был наложен запрет. Людям с сотрясением мозга прописывается пирацетам и глюкоза внутривенно, но никак не активное восприятие глазами журнальных сексапильных девиц и просмотр по больничному Sony «Бандитского Петербурга». Вербин с быстротой, не свойственной тяжелым больным, свернул журнал и спрятал его под матрац.

Но это была не медсестра. В палату, осторожно открыв дверь, словно за ней скрывался дракон, заглянул Перов – опер из райотдела. В одной руке он сжимал огромный апельсин, второй придерживал сползающий с плеч белый халат. Он воровато оглянулся, из чего Вербин сделал вывод, что опер находится в больнице не совсем законно, и как уж проскользнул в палату.

– Ты где халат похитил? – безошибочно поинтересовался Сергей.

– Тихо! – зашипел Перов. – Я здесь инкогнито. Халат у сеструхи взял, она в гастрономе работает. Когда осмотр?

– Минут через сорок.

– Успею. Короче, Макаров звонил. У них в Заболоцке стрельба была. Какой-то урод вашу группу из «ТТ» обстрелял прямо у райотдела.

– Как они?.. – Вербин оторвал голову от подушки.

– Нормально все. Саморукову щеку мраморной крошкой оцарапало… Что с вашей бандой случиться может? – Перов осекся, вспомнив, где он находится. – Все в порядке, Сергей.

Вербин положил голову на подушку, но с его лица не сходила тревога. Сколько он уже в больнице? Десять дней. Если бы не постоянная боль в пальце, вернее, на том месте, где он был еще десять дней назад, Вербин давно бы покинул стены больницы. Его давила постоянная забота врачей о его здоровье, эти уколы и масса запретов. Курить нельзя, читать нельзя, телевизор – боже упаси… А какого дьявола еще делать-то в этой больнице?! Лежать, как овощ? «Да, лежать! – грозно приказала ему три дня назад старшая медсестра. – Лежать и не шевелиться! По подвалам нужно меньше лазить». Чтобы его не поймали с поличным, Вербин взял за правило курить не в туалете, а в палате, открыв окно.

– И это еще, Серега… – Перов замялся.

– Что? – Сергей, еще даже не приняв информацию, почувствовал, как сжалось сердце.

Что-то случилось. Перов здесь не за тем, чтобы накормить его апельсином.

– У Сани дочь пропала.

– Что?! – У Вербина перед глазами вспыхнули два фиолетовых фонаря. – Что значит – «пропала»?!

– Утром жена Макарова ее в магазин отправила, за хлебом…

– Ну?! Хватит, б…, сопли жевать!!! Что дальше?!

– Уже четыре часа прошло, а ее нет. Татьяна всех родителей обзвонила, думала, может, девчонка по подругам пошла. Бесполезно, ни у кого ее нет. Она, в смысле – жена Макарова, в управу позвонила, а там ее отфутболили в наш райотдел…

– Они в курсе были, чья она жена?! – Вербин был похож на огромного, взъерошенного воробья. – Они, в управе, в курсе, чья Машка дочь?!

– Все они в курсе. Дежурный по Управлению тут же Смыслову доложил, а тот велел заявление перенаправить в наш райотдел, по территориальности. Тот стал упираться, мол, группу собирать надо, а генерал давай слюни метать – у нас, говорит, все равны. И, мол, по закону заявление гражданки Макаровой должны принять в районном отделе по месту жительства. И вообще, говорит, четыре часа – не срок. Вот, дескать, сутки пройдут, тогда можно и без вести пропавшей Макарову объявлять. У нас, конечно, на это мнение болт положили. Весь райотдел уже час территорию перепахивает…

– Мне… – У Вербина пропал голос. – Мнение?! Коты помойные! Раздевайся.

Теперь дар речи покинул Перова.

– Раздевайся, я сказал! – Вербин рывком сорвал с себя пижаму. – Отдохнешь от мирской суеты.

– Серега, мне это…

Вербин его не слушал. Он вынул из-под подушки бумажник с удостоверением, проверил наличие денег, забрал у Перова еще двести рублей и стал натягивать его джинсовую рубашку.

– Почему жена плохо кормит? У меня сейчас кнопки на животе на «выстрел» пойдут!

– Я как-то не рассчитывал…

– Хорошо еще, что штаны на тебе как на швабре болтаются! Мне они как раз. Одним словом, врачи пусть меня не теряют. Какой ты смешной в пижаме…

Маша сидела на горячей пыльной трубе. Вокруг была лишь темнота и сырой запах подвала. От ужаса она не могла плакать. Она боялась даже дышать. Девочке казалось, что если она произнесет хоть звук, то тот, кто сейчас находится в двух метрах от нее, придет в ярость и сделает ей больно.

А тот, кто был недалеко от нее, грузно и сипло дышал. Его не было видно в темноте подвала, но его отвратительный запах вызывал у девочки тошноту и страх. Она чувствовала, что на нее смотрят, и от этого девочке хотелось превратиться в такую же горячую трубу, лишь бы ее не было видно.

Как случилось, что она оказалась здесь? Она не помнила. Все произошло настолько быстро, что она не успела даже испугаться. Магазин, тетенька-продавец дала сдачу, она прошла через соседний двор, успев махнуть Пашке-однокласснику, вошла в подъезд… И вот тут что-то произошло. Кто-то грубый, плохо пахнущий, но страшно сильный зажал ей рот сухой холодной ладонью и оторвал от земли. Перед ее округленными от ужаса глазами проносились ступени, уходящие вниз, становилось все темнее и холоднее…

Потом кто-то посадил ее на горячую трубу и привязал руки к какому-то металлическому вентилю. Она могла закричать в любой момент, чтобы позвать на помощь, но страх сковал ее руки и ноги, лишил голоса…

Девочке хотелось увидеть хотя бы полоску солнечного света. Тогда бы ей было легче. Но ее окружали темнота и тишина. И лишь недалеко, всего в двух метрах от себя, она слышала чье-то прерывистое дыхание.

Ей было очень страшно. Так страшно, что хотелось умереть, хотя она и не представляла, что это такое. Сейчас ей просто думалось, что умереть – это не слышать отвратительного, пугающего свиста из чьих-то легких, выбраться из этого ужасного подвала и увидеть папу…

– Папа-а-а… – безмолвно прошептали губы девочки, и по ее щеке пробежала слезинка…

– Не реви, Таня… Я найду ее. У тебя обезболивающего нет дома? – Вербин держал в руке перевязанную ладонь, и лишь по дергающемуся веку можно было догадаться, что его мучит боль.

Он доехал на такси до Макаровых и, выходя из машины, задел изуродованным Беней пальцем за дверцу. Повязка тут же набухла от крови, и боль пронзила руку. Еще жутко болела голова, и, чтобы посмотреть по сторонам, приходилось ее поворачивать – глаза отказывались двигаться самостоятельно. Боль током била в мозг от одной только попытки посмотреть вправо или влево.

– Есть, Сережа… – Таня, размазывая по лицу слезы, встала и распахнула дверцу холодильника. – Есть кетанол в таблетках, есть пенталгин в ампулах.

– Шприцы есть?

Вербин сгреб здоровой рукой ампулы с одноразовыми шприцами и встал со стула.

– Где ключи от вашей машины?

Уже выходя из квартиры, обернулся.

– Таня, не переживай. Хотя глупо, конечно… Глупо сказал… Возьми себя в руки. И Сашку пока не тревожь звонками. Он далеко, а я – рядом. Еще ничего не случилось… В какой магазин она пошла? Дай Машкину фотографию!

– Ты разве не знаешь, как она выглядит? – глядя сумасшедшими глазами на Вербина, произнесла Таня.

– Это не для меня, Танюша, – как можно мягче сказал он. – Я прекрасно знаю, как выглядит Маша…

Бак был полный, и Вербин облегченно вздохнул. Кое-как, помогая себе ногой и локтем левой руки, он закрыл гараж и сел за руль. Он еще плохо представлял, как будет управлять машиной одной рукой, но точно знал, что будет.

До магазина, который назвала Таня, было не более двухсот метров.

«Обед», – гласила табличка. Через стекло были видны три продавщицы и двое мужиков, очевидно, грузчиков, сидевших за большим столом. Звукоизоляция была отменной, но по лицам работников магазина было видно, что они очень весело проводят время отдыха посреди рабочего дня. Вербин постучал в стекло. На него посмотрели, как на пробегающую мимо собаку, и продолжили разговор.

Вербин постучал сильнее, чувствуя, что теряет драгоценные секунды.

Двое грузчиков посмотрели на него, и по движению губ одного из них Вербин понял, что его послали очень далеко.

Вербин врезал по толстому стеклу ладонью и сорвался на крик:

– Быстро дверь открой, волк фанерный!!!

Один из грузчиков встал и решительно направился к двери. Туда же подошел и Вербин. На лицах у обоих светились одни и те же мысли. Грузчик пинком распахнул дверь.

– Ты че, сука, долбишься?! Обед, бля! Читать не умеешь, дятел раненый?!

Читать Вербин умел. А еще он умел снимать порчу с пораженных гневом. Здоровая правая рука опера со свистом рассекла воздух, и сидящие за обеденным столом услышали неприятный, чавкающий звук. В проеме коридора они увидели промелькнувшее тело коллеги. Тело, беспорядочно болтая руками и ногами, влетело в подсобку. Там раздался грохот металла, в коридор выкатились две пустые бутылки из-под пива, и, наконец, все стихло. В торговый зал вошел мужик с подвязанной на груди левой рукой и коротко спросил:

– Кто до обеда стоял в хлебном отделе и кто сидел за кассой?

Ответом было молчание.

Вербин вынул из кармана удостоверение.

– Я из милиции. Пропала девочка. Вот она. – Он положил на стол, между нарезанной колбасой, огурцами и селедкой, фотографию Маши Макаровой. Она держала на руках котенка и весело улыбалась с грязного стола. – Кто ее видел?

– Я ее помню, – ответила одна из продавщиц. – Она в хлебный отдел выбила девять семьдесят. Батон хлеба и три булочки.

– Верно, – добавила вторая. – А я ей подала.

– С ней кто-нибудь был?

– Нет, одна была. В магазине ни с кем не разговаривала.

– Откуда такие точные воспоминания? – подозрительно прищурился Вербин, чувствуя, что его решили «прокатить». Пусть побыстрее мент свалит…

– На ней джинсовый комбинезончик был, как на моей дочери. «Джи Гей». На лямочках.

Вербин на секунду задумался.

– А до ее появления в магазине ничего странного не было? Может, приходил кто-нибудь, скандал какой-нибудь?

– Нет, до вашего прихода в магазине никаких происшествий не случилось, – сразу ответила одна из продавщиц.

– Нет, было дело… – неожиданно выдавил, как видно, через силу второй грузчик. – Шатался тут один урод.

– Какой урод? – Вербин молниеносно развернулся в его сторону. – Где он шатался? Как выглядел? Чем интересовался?

Вопросы сыпались как горох. Вербин был не в служебном кабинете, и разыгрывать спектакли и комбинации времени не было. Он сейчас думал только о Маше Макаровой.

– А он ничем не интересовался. – Грузчик вытянул из кармана «Приму» и прикурил. Вербин молча вынул из его кармана вторую сигарету и тоже приложился к огоньку. – Чмо такое… В плаще каком-то сером, глаза дикие…

Вербин едва не выронил изо рта сигарету.

– … походил по магазину, на прилавки посмотрел. Я думаю – не иначе бомж пришел чего утащить. Цыкнул на него, а он так посмотрел на меня, что похмелье прошло.

– Вспомнила! – воскликнула продавщица из хлебного отдела. – Вспомнила я его! Урод страшный. Глаза желтые, руки грязные, плащ уже колом стоит. Такие плащи лет двадцать назад носили. Смотрел, смотрел на хлеб, аж слюни потекли, как у собаки. Меня чуть не вырвало…

– Достаточно, – прервал Вербин. То, что он сейчас узнал, было самым худшим из всего, что можно было ожидать. – Этот человек точно до девочки приходил в магазин?

– Точно! – решительно заявила продавшица. – Он как отвалил, так я девочку и увидела. Сразу на комбинезончик внимание обратила, а про урода и забыла…

– Куда пошла девочка после магазина, конечно, никто не видел?

Конечно, никто не видел.

Сергей оставил машину Макаровых у магазина и пошел пешком к их дому.

«Где же ты шла, Маша? По асфальтовой дорожке идти дальше. Через двор – быстрее. Наверняка, мама сказала тебе, что дома нет хлеба и булочек к чаю… Дело было перед завтраком, значит, разгуливать у тебя времени не было – мама стала бы ругаться. Попробуем пройти через двор…»

Вербин пошел по протоптанной тропинке.

Во дворе, около стандартной полукруглой лестницы, раскрашенной в самые дикие цвета, рубилась на деревянных шпагах ребятня. Вербин вспомнил, что по телевизору уже второй день демонстрируют фильм про мушкетеров. Все мальчишки были одного возраста, и этот возраст подходил под Машин.

– Здорово, пацаны! – по-свойски приветствовал их Вербин.

– Курить есть? – Один из сражающихся вышел из боя.

– А ты видел, чтобы мушкетеры курили?

– А я уже не дерусь. Боярский тоже курит, когда не в фильме.

– А ты откуда знаешь?

– По телеку показывали.

Вербин, придерживая руку, присел перед пацаном.

– На мороженое дам. – Он протянул мальчишке десятку. – Ты Машу Макарову знаешь?

– Машку-то? Как не знать, если в одном классе учимся!

– Ты видел ее сегодня?

– Утром видел. – «Мушкетер» ковырялся пальцем в носу и поглядывал в сторону битвы.

– Она одна шла?

– Одна, с булками… Вон, смотрите, Гришке снова глаз выкололи! Мать опять его хлестать будет шлангом от стиральной машины!

– Ага. А за ней никто не шел?

– Не-а. Гришка, пойдем за мороженым! Ты все равно ни фига уже не видишь…

– А какой дорогой она к дому пошла?

Указав Вербину нужное направление, побитые «мушкетеры» иноходью стали удаляться в сторону коммерческого киоска.

Сергей, уже зная, что на верном пути, зашагал к дому Александра. До него оставалось метров пятьдесят. Если Машу похитили, то это не самое лучшее для этого место. Рядом с домом располагалось двухэтажное здание, на первом этаже которого был опорный пункт охраны общественного порядка. Чуть в стороне – огороженное место для выгула собак. Там днем и ночью кто-нибудь прохаживается с четвероногим другом. Площадка не пустует ни минуты. Если воровать ребенка в этом месте, то можно быть уверенным, что тебя видели с десяток свидетелей. Нет ни пресловутых гаражей с кустами, ни мрачных подворотен. Элитные новостройки, ничего лишнего. Все лишнее в виде тех же гаражей и овощехранилищ находится под землей.

Под землей…

– Под землей, мать его, урод проклятый! – вырвалось у Вербина. – Ты жив, тварь, проклятие Макарова!..

Опер сорвался на бег и стал приближаться к дому. Три подъезда в доме. Три подвала… Только бы успеть.

Три подвала.

Я успею.

Девочка сидела на трубе, и с каждой минутой ей становилось все страшнее. Она беззвучно плакала, стараясь ни единым звуком не потревожить того, кто сидел неподалеку и, с жадностью чавкая, пожирал хлеб и булочки. Она его по-прежнему не видела, но ее детское воображение рисовало страшную картину: чудовище сейчас доест хлеб и примется за нее. Девочке очень хотелось, чтобы хлеб не заканчивался. Она помнила, как однажды в детском лагере один мальчик на спор решил съесть целый батон хлеба без воды. Он съел несколько кусков и не смог дальше жевать, но друзья подбадривали его, и он решил доесть. Он ел батон несколько часов, она помнила это.

Она знала, что папа ее найдет. Он может все. Он не испугается чудовища и убьет его. Только бы он успел, пока не кончился хлеб…

Через джинсовую ткань комбинезона жег ноги жар от горячей трубы, но она молчала, стараясь не обратить на себя внимание. Не бойся, – говорил ей отец.

Никогда и ничего не бойся. Нет ничего, что смогло бы напугать мою дочь.

Девочка верила отцу, он никогда ей не лгал, но сейчас ей было по-настоящему страшно. Она не видела того, кто схватил ее в подъезде и утащил в этот ужасный подвал, поэтому и не воспринимала его как человека. Это был кто-то, кто хотел, чтобы она напугалась.

Он желал, чтобы в глазах ребенка загорелся животный ужас. Он не видел глаз девочки, но точно знал, где они находятся. Поэтому, вонзая сломанные зубы в уменьшающийся с каждой минутой батон, он неотрывно глядел в одну точку, чувствуя, как внутри него начинает закипать волна гнева…

«Господи, какой я дурак! – разозлился Вербин. – Три подъезда, три подъезда… Подъезд всего один! Макаровский! На хрена тащить ребенка силой в чужой подъезд, если в свой она зайдет сама?! Остается надеяться на то, что местные опера не шмонали подвал. Если – нет, и Машка будет там, головы им поотрываю! Господи, как болит рука…»

Сергей, чувствуя, как от боли в растревоженной ране начинает плыть под ногами асфальт, прижался плечом к стене дома и вынул шприц. Сломав головку ампулы и порезав при этом палец, он набрал жидкость.

– Пресвятая богородица… – прошептал внезапно ставший набожным Вербин. – Только дай силы не потерять сознание…

Он страшно боялся уколов, и сейчас, глядя на жутко блистающее острие иглы, не верил, что сможет себя уколоть. Вспомнив о девочке, он не раздумывая всадил иглу в предплечье левой руки. К боли в обрубке пальца добавилась боль от лекарства.

– Вот это обезболивающее!.. – возмущенно прошипел опер, выдергивая шприц.

– Совсем, сволочи, обнаглели! – раздалось прямо перед ним.

Вербин поднял мутные, залитые потом глаза и увидел перед собой расплывающийся силуэт женщины.

– Уже средь бела дня на улице колются! Сейчас милицию вызову! – решительно рявкнула пятидесятилетняя мадам и вернулась в подъезд.

– Давай, давай, вызывай… – шептал Вербин, пытаясь в темноте подъезда отыскать дверь, ведущую в подвал. – Давно пора…

С каждым шагом вниз становилось темнее и темнее. Когда Сергей понял, что дошел до самого низа и стоит на полу подвала, его окружила густая, как деготь, и тревожная темнота.

Тихо и темно.

Сергей щелкнул зажигалкой.

– Маша!..

Девочка слышала, как чудовище доело хлеб и роется в пакете. Она слышала рядом с собой влажное дыхание. Что с ней теперь будет? Хлеб закончился…

Вдруг она услышала шаги. Девочке сначала показалось, что это прошел кто-то по улице, рядом с ее головой, но потом она поняла, что ошиблась. Кто-то спускался в подвал.

Папа?! Она знала, что он за ней придет! Он не побоится ничего!

– Маша!.. – услышала она.

Что делать? Если закричать, то это может взбесить чудовище, и оно ее не пощадит. А так оставалась надежда, что, наевшись хлеба, оно уберется прочь. Но если не закричать, тогда чудовище убьет человека, который пришел к ней на помощь.

– Дядя Сережа!!! Я здесь!!!

Она слышала, как с животным рычанием в непроглядной темноте схватились двое. Она слышала удары и вздрагивала при каждом из них, прижимаясь плечом к шершавой стене. Дерущиеся не произносили ни слова. Тела сплетались в борьбе, сыпались удары. Казалось, этому не будет конца. Девочка не выдержала и заплакала вслух, навзрыд. Истерика, копившаяся в ней все эти часы, вырвалась наружу. Она не могла больше терпеть. Ей хотелось кричать и визжать. Она кричала так, что Вербин перестал понимать, где находится враг. Он ориентировался лишь по отвратительному дыханию, раздававшемуся то справа от него, то слева.

Удивительно, но как только Маша закричала, Сергей почувствовал прилив сил. Визг девочки выключил все рецепторы организма и блокировал боль. Если бы он видел сейчас горло врага, он вгрызся бы в него зубами. Но Вербин не видел ничего. Взревев как тигр, он бросил свое тяжелое тело наудачу, вперед, и чуть не закричал от радости, когда почувствовал в руках чью-то шею.

– Сдохни, тварь!.. – цедил он сквозь стиснутые зубы, сдавливая железной хваткой начавшее агонизировать горло. Тело врага еще безвольно висело, зацепившись руками за плечи Вербина, но его кадык дергался вниз-вверх, пытаясь найти положение, при котором можно будет впустить внутрь глоток воздуха.

Отвращение, вызванное этими судорожными усилиями, окатило Вербина. Сжав из последних сил горло противника, он вместе с ним стал падать на пол. Последнее, что услышал Сергей, был хруст позвонков под его ладонями…

– Дядя Сережа! – кричала Маша. – Дядя Сережа! Дядя Сережа!

Истерика сменилась ступорным шоком. Девочка твердила одно и то же, глотая слезы и напрягаясь всем телом.

– Дядя Сережа! Дядя Сережа!..

Маша Макарова продолжала кричать, пока в подвал, в сопровождении пятидесятилетней дамы, возмущенной тем, что Вербин кололся прямо у стены дома средь бела дня, не спустились двое милиционеров с фонарями. Освещая площадку перед собой и разглядывая округлившимися от ужаса глазами маленькую девочку, привязанную к трубе центрального отопления, и два безжизненных окровавленных тела перед ней, один из сержантов не выдержал:

– Мать моя, что здесь произошло?..

Вскоре к двум телам добавилось третье. Женщина не выдержала и рухнула под ноги служителям закона.

– Дядя Сережа! Дядя Сережа! – слышал Вербин, поднимаясь над этим криком. Он улыбался, потому что это был уже не крик ужаса, а зов. Маленькая девочка Маша звала его и просила остаться. Ему было легко и спокойно, боль ушла так же неожиданно, как исчезли тревога и страх…

Когда он открыл глаза, то понял, что улыбается. Над ним склонились лица заведующего хирургическим отделением и нескольких медсестер. Они были в марлевых повязках, но Вербин понял по глазам, что они улыбаются ему в ответ.

– В последующем, Вербин, когда вас снова потянет в подвал, указывайте точный адрес.

– Если б каждый раз знать точный адрес…

Он не договорил. Он уснул, зная, что проснется счастливым…

Глава 9

Когда Пацифеев понял, что промазал, он понял и другое – останься он еще на полминуты, по нему не промажут. Поэтому он, нажав на спусковой крючок еще два раза, бросился прочь. Вокруг были люди, он спрятал «ТТ» за пояс брюк и выбежал из тесного дворика.

Пробежав по узким улочкам полквартала, он перескочил кирпичный забор с выложенными цифрами «1901» и… оказался на площади, почти в центре города. Глядя по сторонам, он искал решение. Он нашел его, как только увидел чугунную крышку канализационного люка.

– В говно, господин Заградский! – с нервной усмешкой скомандовал он себе и стал отрывать из пазов вросшую в них крышку.

Время шло, а крышка не поддавалась. Понимая, что его сейчас задержат при весьма комичных обстоятельствах, он взревел и с треском распахнул люк. Проявляя чудеса акробатики, Пацифеев подлез под крышку люка. Она с шумом захлопнулась в тот момент, когда через каменную стену перепрыгивали несколько милиционеров с пистолетами в руках.

Вниз вела лестница. Судя по шуму воды внизу, ее высота составляла около трех метров. Больше всего бывшего главврача беспокоило то, насколько глубока эта подземная река нечистот. Осторожно спускаясь по прогнившим от времени металлическим скобам, Пацифеев жалел, что у него с собой нет фонарика. Однако с таким же успехом можно было жалеть, что у него с собой нет веревки, противогаза и карты подземных коммуникаций. Во всяком случае, он был по-прежнему жив и не пойман.

Он шагал по колено в холодной воде, стараясь дышать ртом. Пусть ему придется пройти пятьсот метров до следующего люка, пусть – километр. Он пройдет. Он дождется вечера, купит себе новую одежду, возьмет сумку из камеры хранения и уберется из этого города. Но прежде… Мысль об убийстве Макарова не покидала его ни на минуту. Пацифеев шел и думал о том, что если он не уберет со своей дороги Макарова, то ему придется шагать вот так, по колено в дерьме, остаток жизни. А Пацифеев собирался жить вечно.

– Он что, сквозь землю провалился?! – Булгаков вытер влажный лоб.

После гонки опера напоминали призеров олимпийского марафонского забега. Уже через десять минут «чистки» прилегающей к райотделу территории Макаров понял, что Пацифеева им не найти. Все эти «перехваты» и «кольца» – пустая трата времени. Через час, а точнее – через пятьдесят минут операция «Перехват» будет отменена, как того требуют инструкции, а «кольцо» ликвидируется само собой. Придут в «дежурки» отделов города очередные «заявы» от потерпевших, и сотрудники займутся своими привычными делами. Саша еще некоторое время ходил по безлюдной площади, водя за собой, как утиный выводок, Саморукова, Старикова и Булгакова, потом посмотрел на часы и махнул рукой – «пошли назад».

– Игорь, съезди с Андреем в гостиницу, проверь там все «от» и «до». Сколько «Заградский» там жил, распорядок его дня, может, старичок вещи какие оставил. Хотя, конечно, никаких следов там ты не найдешь. Он наверняка даже «пальцы» свои со стульчака в сортире стер. Но главное, Игорь, – выясни, с кем он вступал в контакт. Он не мог там жить больше недели и ни с кем за это время не заговорить. Расспроси горничных, администратора…

Оставшись наедине с Саморуковым, Макаров закурил и почувствовал, как дрожат пальцы. Только сейчас до него стал доходить смысл произошедшего четверть часа назад.

– Что ты обо всем этом думаешь? – Саша бросил сигарету под ногу и растер ее подошвой. Дым еще некоторое время выходил едва заметными струйками с его дыханием.

– Я думаю, тебя сейчас хотели «убрать». Кто-то небезосновательно уверен в том, что ты многое можешь.

– Почему именно меня? Вы со Стариковым, если разобраться, чисто технически гадостей ему делаете гораздо больше, чем я.

– Пацифеев прекрасно понимает простую истину – плести сеть гораздо труднее, чем забрасывать ее в море. И, как видно, дела у него не так уж хороши, если он решился на стрельбу в полусотне метров от ментовки.

– Может, его Зотов параллельным курсом «давит»? Что-то давно наш парень из международной полиции не появлялся на авансцене. Если информацию не просит, значит, своей хватает.

– Если честно… – Мишка отщелкнул в сторону окурок. – Если честно, Сань, мне этот межпланетный мент вообще не нравится. Его тактика – «гусь свинье не товарищ». Когда ему что-то нужно, он с радостью нами попользуется. А так мы ему даром не нужны. Крутой? Да круче меня в этой жизни только поросячий хвост! Я же не ворочу рыло от общего дела! А этот три месяца в психушке парился, чуть самого дураком не сделали, а он еще и с рекламацией – грубо сработали, теперь давайте сотрудничать… Пусть гуляет. Пока я добрый.

Мишка помолчал и добавил:

– Единственное, за что я ему благодарен, так это за Серегу. Не окажись он там быстрее меня, неизвестно, чем бы все закончилось…

Услышав о Вербине, Макаров улыбнулся. Чем, интересно, он сейчас занимается? Саша готов был поставить сто против одного, что тот втихаря покуривает в окно, прислушиваясь к шагам в коридоре, так же тайком почитывает журналы скабрезного содержания и подбивает какого-нибудь мужика в палате на поход за пивом. Макаров знал, что самому Вербину идти за пивом будет лень.

– Пойдем, Миша, по городу пройдемся, – предложил Александр. – Ориентировки на вокзалы и посты ГИБДД разосланы, так что остается только ждать. На вертолете Пацифеев вряд ли смоется из Заболоцка, на подводной лодке – тоже.

Выйдя на улицу, Макаров остановился и спросил:

– Если бы ты сейчас был на месте Пацифеева, что бы стал делать в первую очередь, а что – во вторую? Я спрашиваю, поскольку уверен, что на «раздачу» в первую очередь мы не успеваем. Нам нужно понять, что он постарается сделать сразу, чтобы вычленить это и выбросить. Нам нужно поспеть к его действиям второго плана. Так – что?

Саморуков тяжело вздохнул и посмотрел на кроны деревьев.

– Смотри, Саша, некоторые деревья уже желтеют…

Макаров развернулся и зашагал по дороге.

– Вот, и я про то же. Ни хрена мы с тобой не бабушки Марпл. Ничего мы не знаем и ничего предполагать не можем. Пока опять не обстреляют.

– Где он может вещи свои хранить сразу после того, как сбежал из гостиницы? – вдруг пробормотал идущий позади Мишка. – В камере хранения, где же еще… Он сейчас на вокзал направится, заберет шмотки с диском и постарается свалить из города. Это же очевидно… Я знаю, из-за чего деревья желтеют, Саня! Я понял! От жары, черт побери! На вокзал поедем? Эй, фьюи-и-ить!..

Около оперов, повизгивая тормозами, остановилась желтая «Волга» с шашечками на бортах…

Пацифеев уже минут сорок брел по зловонному низкому коридору, пытаясь в каждом закутке рассмотреть желанную полоску солнечного света. Он шел и с удивлением отмечал, что слабеет с каждым шагом. Сначала он отнес это за счет скопления в канализации сероводорода. При длительном вдыхании ничтожных доз может в конце концов наступить отравление организма. Поэтому его шаг стал шире, а движения – быстрее. Нужно выбираться из этого гиблого места, иначе может произойти странное: человек с многомиллионным состоянием скончается в зловонной жиже человеческого дерьма. Подумав о том, что вдобавок его даже не найдут, ибо он пойдет на корм крысам, бывший главврач заволновался.

Действительно, как он не подумал о крысах?! Их же здесь должны быть мириады! А он до сих пор не имеет понятия, где выход из этой самой длинной в мире могилы! Пацифеев на мгновение потерял самообладание и повернул назад, но, пройдя с десяток шагов, остановился. За сорок минут пути он прошел столько подземных поворотов и перекрестков, что попытка найти люк, в который он залез, представлялась безумием. Нужно идти вперед! Должен же где-то быть следующий проклятый колодец!

Он отшатнулся от стены и, рассекая коленями жижу, побрел дальше. Ему становилось все хуже и хуже. Очень хотелось курить, но присутствие все того же сероводорода не позволяло чиркнуть зажигалкой. Вполне вероятно, что после первой искры из-под колесика во всем городе подлетят на сотню метров вверх чугунные крышки канализационных люков. Да чтоб они сейчас подлетели!.. Глотнуть свежего воздуха, скинуть зловонную одежду и броситься в реку…

Он разбежится, будет мчаться по мелкоте, стараясь поднимать в воздух тысячи брызг, и наконец рухнет в освежающую прохладу реки. Балтийское море – самое свежее море в мире…

Почему – Балтийское?.. Город Заболоцк стоит не на берегу Балтийского моря. До моря тысячи километров…

Пацифеев открыл глаза и понял, что сидит у стены, почти по горло в воде.

– Проклятье!.. – прохрипел он и стал подниматься на ноги.

Это ему удалось, и он стоял, глядя, как сбегает вниз, звонко капая, вода с его одежды. Он останется здесь навсегда! Сначала он задохнется, потеряет сознание, теперь уже – окончательно, потом наступит остановка дыхания, сердца, пройдет еще несколько минут – и умрет мозг. За сутки крысы превратят его тело в обескровленный кусок мясных лохмотьев. Через двести лет его истлевший скелет обнаружит милиция будущего и возбудит по этому факту уголовное дело. А буквально через пару дней его сумку изымут из камеры хранения все те же проклятые менты, найдут там информацию на диске – смысл всей его жизни да бриллианты, которыми он, как Киса Воробьянинов, не смог воспользоваться. Не считает государство господина Пацифеева продавцом камней! Нет, не считает! Оно считает, что господин Пацифеев – вор!

– И правильно считает! – заорал Пацифеев и расхохотался.

Эхо понесло его дикий хохот по тоннелю, трансформируя его в конце пути в совиный гогот. Пацифеев хохотал, вращая безумными глазами. Через некоторое время он стал понимать, что тоннель этого желает. Коридоры подземной канализации поддерживали его и поощряли на дальнейшее сумасшествие, пропуская через невидимый усилитель его хохот. Вскоре все закоулки тоннеля зазвучали на разные голоса. Они хихикали, как гиены, ухали, как совы, и выли, как шакалы…

– А-а-а!!! – заорал Пацифеев, чувствуя, что уходят последние силы и вскоре случится то, о чем он только что со страхом думал.

Он рухнул в воду на колени, не замечая уже ни отвратительного запаха, ни могильного замкнутого пространства.

А-а-а… – послышалось за его спиной.

Витольд Романович с трудом поднял голову и устремил взгляд, полный надежды, вперед.

Эхо… Почему оно уходит только назад?..

Не вставая на ноги, бороздя подбородком воду, он стал продвигаться вперед. Он полз, чувствуя под ладонями слизь дна, сдирая в кровь колени и задыхаясь от вони. Он двигался с упрямством безумца. Желание жизни перехлестнуло все остальные – страх, беспомощность, слабость. Он полз до тех пор, пока не ударился лбом обо что-то металлическое, выступающее из стены. Пацифеев не чувствовал боли, хотя кровь из раны уже залила его правый глаз. Стена…

Это конец? Только не для Пацифеева. Он, радостно рыча, поднял руку и ухватил предмет, о который он только что рассек лоб. Скоба! Скоба, черт ее подери! А это?.. Он поднял руку и нащупал точно такую же, на высоте тридцати сантиметров. Лестница…

Витольд Романович обессиленно провел рукой по спутавшимся, взлохмаченным волосам.

– Это лестница… Лестница… Путь наверх…

Он собрался духом и стал по ней подниматься. В его мозг сейчас долбил только один вопрос – хватит ли у него сил поднять чугунную крышку?

– Я смогу… – заверил он себя. – Я выберусь из этого дерьма.

Упершись головой в люк, он вдруг что-то вспомнил и улыбнулся, посетовав на свою память. Как он мог забыть об этом, даже потеряв сознание?!

– А потом доберусь до тебя, сука…

Глава 10

Морик, переговорив по мобильному телефону с Моисеем, сунул аппарат в карман и вышел из гостиничного ресторана. Привыкший к безопасности, он бодро прошагал через зеркальное фойе, ногой распахнул входную дверь и стал вприпрыжку спускаться по лестнице. Он достал из кармана ключи от черного BMW, припаркованного у самого входа, и нажал на кнопку брелока.

После нажатия случилось то, что вовсе не должно было случиться после отключения сигнализации. Морика подхватили сзади сильные руки, оторвали от земли и легко внесли в большой автомобиль, стоящий неподалеку от его BMW. Морик дико вращал глазами, пытаясь понять причину такого нахального нарушения закона гравитации. Про сам закон он, разумеется, ничего не слышал, его поражало другое: впервые в жизни после нажатия на кнопку его ноги оторвались от земли. Он рухнул в кресло в заднем отсеке автомобиля и переводил взгляд с одного лица на другое.

– Успокойся, – властно приказал ему сухонький старичок, сидящий впереди. – Не суетись, внучек.

Морик послушно успокоился и тут же вспомнил, что он все-таки Морик, а не хрен собачий.

– Что здесь, бля, творится?! За такой испуг можно и в глаз получить!..

Тотчас же кулак одного из двух верзил, сидящих по обеим сторонам от старичка, молнией сверкнул огромной золотой «печаткой» в полумраке машины. Печатка сверкнула так быстро, что Морику она показалась сплошной золотой полосой. Потом эта полоска светилась в его глазах целый день. Ночью Морик тоже не мог спать. Закроет единственный открытый глаз – а там полоса, блистающая тяжелым желтым светом…

Но это будет потом, а сейчас Морик тонко подвывал, держась обеими ладонями за правую сторону лица, и выслушивал нотации проклятого деда.

– Кто ж так с дедушкой разговаривает, внучек? Рази можно? Я ж лет на сто старше тебя буду! Тебя пригласили, как уважаемого человека, с предложением заработать хорошие деньги, а ты беззащитного старичка матом кроешь. Рази можно?

Морик перестал выть и уставился на старика единственным глазом. Второй успел заплыть так, что не было видно даже щелки.

– Под кем ходишь, внучек? Кто «папка» у тебя?

Голова Морика гудела от удара, но слова «заработать» и «хорошие деньги» он всосал, как сухая губка – влагу.

– Под Моисеем.

– Николенька, кто у нас такой – Моисей?

– Из местных, – ответил тот, что был за рулем. – Полгорода «крышует». По «поняткам» правит верно, в беспредел не ударяется. В «общак» вносит исправно.

– Это хорошо, – заочно похвалил Моисея старичок. – Значит, и люди у него добрые… Внучек, ты домой как прибудешь – пописай на тряпочку и к глазу приложи. Верное средство. А сейчас скажи, милок, денежку заработать хочется?

Морик молчал. У него чуть не вырвалось – «себе в глаз нассы, козел старый», но он вовремя спохватился.

– По глазу вижу, что хочешь, – неправильно прочитал мысли Морика старик. – А инвалидушкой в молодые годы трудно жить. Обычно – как? Коли в жисть босяцкую ударился, тут одно из двух – либо богатый, либо инвалид…

Морик понял одно. Либо ему сейчас дадут денег, либо изуродуют, а заплывший глаз – это задаток.

– А че делать-то? – осторожно спросил он, понимая, что ему сейчас придется кого-то продать. Тем не менее выбор он уже сделал. Ему хотелось выйти из автомобиля если не с деньгами, то хотя бы просто выйти.

– Добрый разговор, – поддержал его дед. – А вопрос простой – где сейчас можно найти товарища по фамилии Пацифеев? Если такого не знаешь, то скажи, где можно найти господина Заградского? Они тут проездом, господа эти. Внучек, только говори быстрее, иначе тебе еще лет двадцать придется писать на тряпочку.

– Это седой такой, высокий? Волосы назад зачесаны, крепкого телосложения?

– Ты что, милок, потерпевший, что ли? Какого хрена ты мне его описываешь? Я тебя спрашиваю – где найти Пацифеева или Заградского!

– Он здесь, в гостинице живет. «Тэтэшку» у меня зачем-то купил… Я его с Моисеем познакомил, а тот его на мента «нашего» в управе вывел. Этот Заградский деньги большие за информацию платит, похоже, боится чего или готовится к чему…

Старичок обратился к верзилам.

– Ребята, проверьте гостиницу. От чердака до подвала. Если его здесь нет, я хочу знать, где он… А тебе внучек, вот что скажу. Возьми-ка телефон, по которому ты только что в ресторане калякал, и вызвони мне Моисея. А пока вот тебе тысяча долларов. И расписочку мне напиши. Люблю расписки, эх, люблю… Потом человечек чуть что – на дыбы встанет, мол, братва, да я с этим старым делов никаких не имел!.. А я тут же – раз! – расписочку… Сколько шальных мальчишек на этом погорело…

Морик понял, что его «застругали», как Буратино.

– А если не напишу?..

– Глазик-то проходит, нет? Как придешь – обязательно на тряпочку пописай.

Морик нацарапал на листке бумаги слово «РОЗПИСКА» и поднял глаз на старика:

– А на кого писать-то?

– Степной я. Законник. Слыхал, внучек? Вот так… Степной. Через «е» пиши, мурзилка…

Выйдя из машины и снова увидев солнце, Морик стал успокаиваться. Конечно, Степной – дядька серьезный, за него весь блатной мир словечко замолвить может, да и расписка у него в кармане, но где еще пересекутся их пути с Мориком? Да еще так пересекутся, что понадобится эта расписка. А расписка эта… Ох уж, и гадская расписка! Получается, чувак из мира криминала взял с вора в законе деньги за то, что помог ему! Да за это на любом сходняке на колени поставят и презервативы на уши натянут!

– Ох, ты и па-а-адла… – бормотал Морик, затягиваясь сигаретой в салоне своей «бээмвухи». – И скольким же ты так уже жизнь испоганил, интересно?

Он еще сидел около получаса, куря одну сигарету за другой, поминая «добрым» словом Степного и думая о дальнейших перспективах. Ход его мыслей прервал стук ногтя по стеклу. Морик посмотрел в окно, и у него окончательно испортилось настроение. У машины стоял Булгаков и с ним еще какой-то фраер.

– Что за день сегодня такой?.. – вполголоса бормотал он, выбираясь из-за руля.

– Что ты там за заклинания шепчешь, Мориков? – поинтересовался Булгаков, усаживаясь на капот автомобиля.

– Оружия нет, наркотиков нет, взрывчатых веществ нет, ничего не знаю, – отчеканил Морик и захлопнул дверцу.

– Мориков, как правильно произносится твоя фамилия: Мориков или Чмориков? Я вот сколько с тобой ни общаюсь, никак запомнить не могу.

– Мо-ри-ков, – сжав зубы, произнес тот. – Савелий Алексеевич.

– А скажите мне, Савелий Алексеевич, когда в последний раз вы видели гражданина Заградского? И, если, конечно, не секрет, при каких обстоятельствах?

«Они че, сговорились сегодня, что ли?»

– Вчера видел. Если вы про того Заградского, который постоянно пристает ко мне с просьбой продать ему пистолет. Будто я бандит какой-то…

– Конечно, Савелий Алексеевич, вы не бандит. Вы только учитесь. Будьте любезны, обопритесь на этот капот руками и раскорячьте ноги как можно шире. Я вас немножко потрогаю.

– Вы петтингом, случайно, не болеете, Андрей Васильевич? – спросил Морик, поворачиваясь спиной к операм и расставляя ноги. Заодно он косился на вход в гостиницу – было бы неприятно, если бы кто-нибудь из знакомых заметил его в этой позиции.

– Петтингом, Савелий Алексеевич, не болеют. Им занимаются. А трогаю я вас исключительно из меркантильных соображений. С информацией сейчас туго. Народ потерял веру в милицию. А я вдруг в ваших карманах найду что-нибудь не совсем законное? Тогда, чтобы не привлекать вас в очередной, по-моему, – уже в четвертый раз к уголовной ответственности, я вступлю с вами в торг и поменяю свою информацию на вашу свободу. Мы, подонки, всегда так делаем… – разговаривал, как с недоношенным ребенком, Булгаков, вычищая карманы Морика. – Ой, а что это, Савелий Алексеевич?

На капот «BMВ» упала перетянутая резинкой пачка пятидесятидолларовых купюр.

– Это мои доллары, – сделал заявление Морик. – Год копил. В кино не ходил, мороженого не ел, на обедах экономил.

– А покупал-то где? – осведомился Стариков, разворачивая веером купюры.

– В обменных пунктах города, – убедительно произнес Морик, продолжая опираться на капот. – С паспортом, конечно. Справки, к сожалению, потерял.

– Что у вас за суки в «обменниках» работают, Андрей? – возмутился Стариков. – Они в течение года продавали едва не умершему от голода гражданину Морикову доллары с одинаковыми серийными номерами!

– Что?! – Морик крутанулся ужом и воткнулся носом в руки Старикова.

– Какая неприятность… – «огорчился» Булгаков. – Гражданин Мориков задержан сотрудниками милиции с фальшивыми денежными знаками другого государства. Я знал, Мориков, что ты рано или поздно опять сядешь, но почему-то думал, что либо за вымогательство, либо за торговлю оружием. Мне и в голову не могло прийти, что ты «вспотеешь» на такой хренотени, как фальшивые баксы. Какая глупость…

– Клянусь, я не знал, Василич! Гадом буду последним! «Кинули» меня, волки ужасные! Я не при делах! Ты же знаешь – я «липой» сроду не занимался! Вот су-у-уки!..

– Еще какие, – подтвердил Стариков.

– Да я не про вас! – отмахнулся Морик. – Есть тут шкуры…

– Игорь, не в службу, а в дружбу… – попросил Булгаков. – Зацепи двоих понятых.

– Не надо понятых! – взмолился Морик. – Это же срок, Василич!

– Нет, а ты что хочешь, чтобы мы тебя с долларами дальше гулять отправили? Или забрали их себе?! Сейчас оформим, как положено, а там, Савелий Алексеевич, будет видно – дело начинать «шить» или в сейфе материал закрыть. До поры.

Когда с официальным изъятием было покончено и понятые отпущены, Стариков, глядя в одиноко и тускло блистающий глаз Морика, спросил:

– Чем здесь интересовался Заградский?

– На Моисея через меня вышел.

– Кто такой Моисей? – спросил Булгакова Игорь.

– Авторитет местный. Вот таких, как этот, пригрел и их руками жар загребает.

– И о чем он просил Моисея?

Морик думал. Соврать с ходу уже не получилось, а раз так, то Булгакову врать вообще не стоит. Хуже будет. А Булгаков источник информации ни при каких обстоятельствах не «сдаст» – Мориков знал это.

– На нашего человека в вашей «конторе» выходил.

Опера окаменели. Они знали, что информация такого характера в руки оперативника может попасть только раз в жизни.

– На кого? – глядя себе под ноги, тихо спросил Булгаков.

Морик взял с капота пачку сигарет и закурил.

– На кого? – повторил Андрей.

– На Ожегова…

Булгаков, посерев лицом, пнул камешек и провел по крышам домов пустым взглядом. Стариков, поняв ситуацию, продолжил допрос:

– И вышел?

– И вышел, – зло подтвердил Мориков, жадно затягиваясь дымом. – Куда теперь? В камеру?

– Уговор дороже твоих фуфловых денег. Гуляй пока. Один черт, скоро «впалишься». – Булгаков смахнул с капота протокол изъятия и доллары. – Последний вопрос, Мориков… Ты Заградскому «ТТ» продал?

– Нет, конечно.

– Твой «ТТ» сегодня по нам долбил, как в тире. Оружие пристреливать нужно, Чмориков.

– Не продавал я ему ничего! Задрал меня сегодня ваш Заградский!!!

– Так вот, когда его задержат, я из него за этот «ТТ» все кишки выдавлю. А когда он подпишется под тем, что ему пистолет ты толкнул, я возьмусь за тебя. И к этому уголовному делу еще вот это добавится. – Булгаков потряс перед его носом пачкой долларов. – Так что, когда ты после следующего срока выйдешь на свободу, я буду уже на пенсии карасей удить. Вали отсель!

Опера быстрым шагом пересекли улицу и остановили попутную машину. Некоторое время ехали молча, потом Булгаков устало выдохнул:

– Есть хочется…

– Сейчас Макаров нас накормит, – пообещал Стариков, знавший норов своего начальника. – Давай заскочим по пути куда-нибудь и наберем жратвы. Потом по ходу работы жевать будем. Если сейчас не купить – весь день голодный проходишь. А Макаров с голоду никогда не умрет. Нам хлеба не надо, работы давай…

Машина остановилась на «красный», и водитель начал отстукивать на руле ритм мелодии, льющейся из магнитолы. Опера сидели и лениво смотрели в окна. Вдруг Стариков похлопал Булгакова по плечу:

– Слышь, Андрей, смотри! Вон люк, видишь? Крышка то опускается, то поднимается! Вылезть, что ли, кто-то не может?

– Канализация у нас древняя, – пояснил Булгаков. – Вместе с римской ее провели… Сантехники под землей и днюют, и ночуют. То там прорвет, то здесь. Летом постоянно воды нет. Все испытания проводят. Горводоканал это, Игорь, работает…

– А может, бомжи?

– Может, и бомжи, – согласился Андрей.

Крышка поднималась все выше и выше. Вот она, наконец, откинулась вовсе, но разглядеть человека, появившегося из-под земли, Старикову не удалось. Водитель рванул на «зеленый». Стариков обернулся, но сзади ехал троллейбус, загораживая весь обзор.

– У нас, в Слянске, тоже перебои с водой. – Игорь вздохнул и добавил: – С горячей. Да и хрен с ней. Все равно на работе ночуем. Что, подъезжаем?..

Пацифееву только с пятой или шестой попытки удалось приподнять тяжелую, приросшую к люку крышку. Еще столько же сил понадобилось, чтобы перевернуть ее и освободить проход. Яркий солнечный свет резанул по глазам, и врач прикрыл их ладонью. Он понятия не имел, в какой части города находится, силы оставили его, и он, поднявшись на дрожащих ногах еще на две ступени, отвалился на траву.

«Слава богу, что это – не проезжая часть…» – успел подумать он и потерял сознание.

Глава 11

– Гля, кажись, очухался!

– Не, это просто рука с живота соскользнула…

Голоса доносились до Пацифеева, как из тумана. Он приподнял голову и открыл глаза. Перед ним стояла серо-голубая мутная стена и два расплывчатых силуэта. Он профессионально оценил свое физическое состояние, заодно вспоминая – где он и что с ним недавно произошло. Истощение, тошнота, возможно – отравление, потеря крови… – он искал симптомы и их связь с происшествием. «Какая потеря крови? Я ранен?! Что было? Была темнота, нечем дышать, запах… Канализация! Я шел по канализации, уходя от преследования! За мной по пятам шел Макаров, будь он проклят!.. Но почему чувство потери крови? Я ведь не ранен! Где я?.. Кто эти люди?»

Он застонал и перевернулся на живот.

– Я же говорю – очухался!

Пацифеев сел и сфокусировал перед собой взгляд.

– Где я?

– В заднице! – захохотал один из стоящих перед ним. – В заднице этого города и этой жизни! Ты, старичок, в нашей скромной келье.

Наконец Витольду Романовичу удалось прояснить сознание, а вместе с ним и все органы чувств. Он понял, что сидит на грубом дощатом полу какого-то жилища. В помещении находились два матраца, ящик из-под водки, поставленный на попа, и невероятное количество предметов, чье присутствие здесь не поддавалось никакой логике. Несколько старых полуразобранных телевизоров, труба от граммофона, банки, бутылки, связанные в пучки алюминиевые заготовки для табуретов и новые топорища. Надо всем этим, подпирая затылком крышу, возвышалась оторванная от постамента бронзовая статуя пионера, дудящего в горн. Сам горн был отбит безжалостной рукой неизвестного Пацифееву вандала, и вместо него жители «кельи» вставили в длань пионера пустую бутылку из-под водки «Зверь». Пацифееву подумалось, что либо он сходит с ума, либо он уже в преисподней. Витольд Романович остановил свой блуждающий взгляд на собственниках недвижимости и, как следует их рассмотрев, успокоился. Это были не архангелы и не бесы. Перед ним стояли граждане Российской Федерации, не отягощенные проблемами уплаты налогов и не получающие субсидий от государства, – лица без определенного места жительства.

– Слушай, мы с приятелем сначала, как тебя у люка увидели, хотели оставить тебя там, но потом это… нечаянно посмотрели в твоих карманах… Ну, чтобы паспорт найти да домой отнести. А там баксы. Вот мы и решили, что ты от ментов таришься, а значит – свой парень. Может, и деньгами нам поможешь или еще чем…

Речь бомжа не изобиловала грамотностью, но Пацифеев понял сразу – он ушел от Макарова. Хоть на день, на час, но он его опередил. Он провел рукой по карману рубашки и проверил его содержимое. Доллары были на месте – двадцать сотен, перетянутые тонкой резинкой. Бомжи оказались на редкость порядочными жуликами. Он поднял левую руку к другому карману, чтобы посмотреть, уцелели ли его очки в золотой оправе, и едва не лишился чувств от боли, пронзившей все тело.

– Эй, эй! Осторожней! У него «грабля» прострелена, а он ею машет, как теннисист! Мы тебя перевязали как могли…

Пацифеев понял, откуда у него симптомы, которые встречаются при потере крови, но он никак не мог вспомнить, при каких обстоятельствах его ранили из огнестрельного оружия в коридорах канализации.

– Макаров… Все-таки зацепили, суки.

– Братва?

Пацифеев промолчал – вступать в диалог с оборванцами у него не было ни малейшего желания.

– Значит – менты, – уверенно произнес второй.

Обоим бомжам было лет по сорок, они были одинаково грязные, одинаково заросшие и без носков. Перед Пацифеевым крутились два китайских спортивных костюма с пузырями на коленях и рукавах да две пары стоптанных сандалий. Бомжи всячески старались угодить гостю в надежде на щедрое вознаграждение.

– Со мной был пистолет? – прежде подумав о целесообразности этого вопроса, спросил Витольд Романович. Пистолет ему был сейчас нужен как воздух. Что будет дальше, врач не знал, но был уверен, что без стрельбы не обойдется.

– Нет, пистолета не было, – огорчились бомжи.

Значит, оружие сгинуло в дерьме налогоплательщиков города Заболоцка, и достать его оттуда уже не представлялось возможным.

– Ладно… – К Пацифееву вернулось чувство опасности и способность рационально мыслить. – Вот вам триста долларов. Сейчас идете в ближайший магазин мужской одежды и покупаете порядочный костюм. Нужно объяснять, что такое «порядочный костюм»? Это пиджак с брюками. Еще купите рубашку. – Пацифеев подумал о ране и добавил: – Желательно – бордовую или черную. Там же купите туфли сорок третьего размера, тоже черные. После этого идете в аптеку и покупаете… Бумажка и карандаш имеются?..

Когда бродяги с деньгами и запиской уже почти вышли из лачуги, Пацифеев с отвращением подложил под голову какую-то грязную сумку и окликнул их.

– Два вопроса. Первый: где расположена ваша «келья»?

– Недалеко от железнодорожного вокзала. Рядом с колодцем, где тебя нашли.

«Это хорошо, что недалеко…» – подумал Пацифеев и криво улыбнулся.

– И второй вопрос – где пионерский горн?

– А… Это мы с приятелем его отбили да на пункт приема цветмета сдали. Руки, падла, не отбиваются, придется пилить. Короче, через два часа вернемся. Можно, мы пожрать чего возьмем да выпить? Трубы дымят сил нет…

– Валяйте… – разрешил Пацифеев и закрыл глаза.

Когда в руках бомжей оказалось триста долларов, это было для них еще не так впечатляюще. Но когда они поменяли их на рубли, у них перехватило дыхание. Восемь с лишним тысяч рублей!.. Это не то что «всего» триста долларов. Такую сумму они не держали в карманах никогда в жизни. Первой мыслью, пришедшей им в голову, была мысль о том, чтобы «свалить» с «филками», бросив свою лачугу и расслабляющегося в ней мужика на произвол судьбы. В этом случае совесть их была бы чиста. Они спасли беглого от ментов, обогрели, перевязали, сохранили ему деньги и взяли за это самую малость. Они заработали эти триста баксов честно и…

Вот тут они одумались. Первым доводом был тот факт, что у спасенного осталось еще тысяча семьсот «зеленых». Второй довод – «келья». У бомжей вся городская территория разбита на свои зоны влияния, где можно спокойно собирать металлолом, пустые бутылки, попрошайничать и подворовывать. Если они сейчас потеряют свою территорию и уйдут на чужую, они будут на положении изгоев, а их место займут другие. Довод третий – «филки» закончатся очень быстро. Так есть ли смысл мельчить? Выпив по бутылке пива у ближайшего коммерческого киоска, повеселевшие друзья взяли курс на салон мужской одежды HUGO. Зайдя в зеркальные двери, они вылетели оттуда через восемь секунд, сопровождаемые пинками охранника в малиновом пиджаке. В этом салоне не продавалось ни одной вещи, которая стоила бы дешевле ста долларов. Наглые продавцы почему-то решили, что у друзей нет ста долларов.

Неудача не сломила бомжей. Костюм серого цвета с зеленоватым оттенком они купили на ярмарке у цирка. Как и просил седоватый мужик – пятьдесят второй размер, рост четвертый. Там же купили туфли и черную рубашку. После этих непривычных для них манипуляций они зашли в аптеку и протянули фармацевту записку раненого. Просмотрев список, тот почесал подбородок, подозрительно глянул на друзей, раздумывая, звонить в милицию или нет. Судя по профессионально написанным на латыни названиям лекарств и инструментов, кому-то требовалась операция после ножевого или, возможно, огнестрельного ранения. Но, решив не быть чересчур придирчивым (что, наркоманам шприцы тоже не продавать?), он отбросил прочь сомнения и выложил на стол требуемое.

– Восемьсот семьдесят пять.

– Рублей?! – опешил один из бомжей – второй ушел за пивом.

– Нет, португальских эскудо, – невозмутимо ответил фармацевт. – Если, конечно, они у вас есть.

Расплатившись, ошарашенный бомж вышел из аптеки и залпом осушил протянутую ему бутылку. Последний раз он покупал в аптеке аспирин лет пятнадцать назад и отдал за него восемь копеек.

– Он нас разорит!

– Сколько осталось?

– Две тысячи триста двадцать пять рублей.

– Не все так грустно. Сейчас в гастроном, и – домой. Еще пивка?..

Когда двое товарищей из «службы спасения» прибыли к раненому, они были в стельку пьяны. Из выделенной суммы у них оставалось тринадцать рублей, и они громко выясняли, кто из них за батон колбасы и три бутылки водки заплатил две с лишним тысячи рублей. Дождавшись, пока компаньоны разопьют очередную бутылку и упадут там, где сидели, Пацифеев принялся священнодействовать. Наполнил один шприц ультракаином, второй антисептиком, вынул тонкий металлический зонд и приготовил пластырь с бинтом. Положил все это перед собой на кусок развернутой марли и некоторое время сидел, перебирая пальцами, как баянист. Пацифеев был слаб, он знал, что может потерять сознание в любой момент, но ничто не могло остановить его в желании помочь себе. Врач, исцели себя сам…

Витольд Романович сжал зубами резиновый жгут, надел тонкие медицинские перчатки и опрокинул на ладони недопитый бродягами стакан. Водка разлилась по перчаткам, издавая специфический запах. Именно этот знакомый запах зажег огонек в глазах врача, и он, не задумываясь, вогнал себе в плечо, рядом с раной, пять кубов ультракаина…

Он сидел, как китайский болванчик, на грязном полу лачуги, мутными глазами глядя перед собой в одну точку. Его левое плечо было туго перебинтовано, рядом с ним в беспорядке валялись окровавленный зонд, куски ваты, марли и несколько опустошенных одноразовых шприцев.

– Шейте!.. – с кривой усмешкой скомандовал он несуществующему ассистенту и стал подниматься с пола. Перед глазами плыло и двоилось, но он не переставал усмехаться. Он вынул из полиэтиленового пакета купленный бомжами скальпель и, фыркая, как кошка, и беззвучно хохоча, приближался к спящим. – Не-е-т, старичок, твоя печень мне не нужна, она увеличена – цирроз… Это я как врач тебе говорю… Но вот почки у тебя в порядке… Профессор, вам почки нужны?!

Внезапно он пришел в себя. Поняв, что стоит на коленях перед одним из бомжей со скальпелем в руке, он отшатнулся. Он терял над собой контроль. Пацифеев подошел к «своему» месту и нашел в пакете последнее, что заказывал в аптеке, – флакон с нашатырем. Несколько раз вдохнув пронзившие мозг пары, он окончательно очнулся.

Еще минут пятнадцать ушло на то, чтобы переодеться и собрать в пакет использованные препараты и инструменты. Этот пакет должен исчезнуть с лица земли. Там его кровь и отпечатки. Макаров пойдет на них, как волчара на раненую овцу, а значит, нужно пакет сжечь или закопать…

В последний раз окинув глазами спасительное жилище, Пацифеев собрался было уходить, но что-то его остановило. Он стоял и, наморщив лоб, смотрел на хронических бомжей. К вечеру, очнувшись, они допьют водку. А потом, уже плохо соображая, выйдут на улицу, расспрашивая у прохожих, куда пошел раненый мужик. Они так будут идти, желая его разыскать, точнее, не его, а его деньги, пока их не загребут в медвытрезвитель. Там они «сольют» всю информацию, и через пару часов некто по фамилии Макаров будет владеть ею в полном объеме…

– Нет, не будет. – Лицо Пацифеева исказила гримаса ненависти, и он достал из пакета шприц и десяток ампул ультракаина.

Он успокоился только тогда, когда ввел в сердце каждого из бродяг по десять кубов лекарства. Те лишь слабо пикнули, когда в их грязные груди входила длинная тонкая игла. Алкоголь для них сыграл роль хлороформа.

– Спасибо этому дому… – шептал Пацифеев, выходя из вонючей лачуги на свежий воздух.

Глава 12

Выслушав Булгакова и Старикова, Макаров вынул из пачки сигарету, но через мгновение скомканная и неприкуренная сигарета полетела в урну булгаковского кабинета.

– У него пейджер есть?

– У Ожегова? – уточнил Андрей. – У нас у всех есть пейджеры. Сотовая компания расщедрилась.

– Могла бы и на мобильники расщедриться, – влез в разговор Саморуков.

– Я видел Ожегова сейчас в отделе. Скинь ему, Андрей: «Получите гонорар за повесть в месте заключения договора. Заградский». Как только этот сучонок вывалится из отдела, поведем его на вашей машине. Интересно, куда он нас приведет?

– Рискованно, – заметил Мишка. – Он мог минуту назад разговаривать по телефону с Пацифеевым. Или просто возьмет и сам перезвонит ему.

– А у нас выхода нет! – усмехнулся Саша. – Топорно, согласен, но кто предложит что-нибудь более изощренное? Есть чем заменить номера на «Жигулях»?

Этот вопрос был адресован Булгакову. Тот подумал и ответил:

– За отделом «Тойота» уже полгода парится. Хозяина «замокрили», а родственники в Германии. Я вот никак ее номер вспомнить не могу, а почему Ожегов помнить должен?

Еще десять минут – и оперативники отъехали от райотдела на белой милицейской «шестерке» с номерами машины почившего хозяина. Прижавшись в тени стоящего рядом с отделом дома, Булгаков посмотрел на часы.

– Созвонился он с Заградским или нет – Ожегов все равно должен куда-то сквозануть из кабинета. Либо поедет за грязными деньгами, либо засуетится и начнет обсасывать ситуацию в поисках ее разрешения. В любом случае он должен покинуть отдел. Это не то место, где хорошо думается менту с запачканными руками.

– И в любом случае нам придется брать его за хобот, – добавил Макаров. – И чем быстрее, тем лучше. Он в состоянии гамбита, мы – цейтнота.

– А попроще? – ехидно сощурился Стариков. – Для вящей восприимчивости…

– Попроще… – вздохнул Саша и посмотрел на часы. – Если проще, то ситуация такова: ему сейчас необходимо совершить дерзкий поступок, чтобы выпрямить хотя бы на время нависшую над ним опасность, а нам на это некогда смотреть. Это, конечно, произойдет в том случае, если он успел связаться с Пацифеевым. А если нет… Кончаем гадать – объект появился в дверях отдела.

– Да, – кивнул Булгаков. – И, похоже, он едет не за гонораром…

Ожегов сразу увязал воедино свой разговор с Заградским и перестрелку у отдела. Больше всего на свете ему сейчас хотелось, чтобы время, как кинопленка, промоталось назад и остановилось на том моменте, когда к нему подошел Моисей и сказал:

– Старина, нужно помочь хорошему человеку. Он окажет спонсорскую помощь милиционеру, оказавшему ему услугу. Ну, на бумагу там, на перья, на иголки, чтобы дела сшивать…

Если бы это произошло, то Ожегов достал бы свой табельный «ПМ» и все восемь раз выстрелил бы в голову Моисея. В этом случае «отмазаться», «отписаться» перед прокурором было бы легче, чем «распедалить» ситуацию сейчас. В такое дерьмо, в какое он попал, он не попадал за все семь лет работы в уголовном розыске. Один раз «чистильщики» из Службы безопасности ГУВД хотели зацепить его за взятку – не получилось. И даже РУОП пыталось взять сыщика из райотдела за задний карман брюк. «Вымогательство»! Мужик потом сказал: «Я ему, Ожегову, должен был пять тысяч долларов, а отдать не мог сначала, поэтому липовое заявление в РУОП написал». РУОП потом интересовалось, конечно, откуда у оперуполномоченного Ожегова при зарплате в две тысячи двести рублей пять «косарей» баксов? Но успокоилось, узнав, что ему их одолжила гражданка М. из торгово-закупочной фирмы «Водолей». Та подтвердила: «Я ему их одолжила, чтобы выручить малознакомого ему гражданина». Не подкопаешься. У нас законом не запрещено одалживать пять тысяч долларов малознакомым людям.

Но сейчас… Ожегову было хорошо известно, что ему будет за то, что он предал коллегу. И не просто предал, а подвел к сектору обстрела. Когда он разговаривал с Заградским, ему и в голову не могло прийти, что благодаря его, Ожегова, безобидной информации придурок Заградский откроет стрельбу, как на полигоне. Поэтому, когда запищал пейджер и на зеленом экране высветилась фраза о «гонораре», неглупый опер Ожегов сразу понял, что события вышли из-под контроля и развиваются не по его сценарию. Он только одного не мог понять – как эти слянские «убойники» вышли на него, да еще так быстро. Моисей его сдать не мог. На нем такое количество безобразий в городе, «закрышованных» Ожеговым, что «раскол» опера означал для Моисея верную посадку. Тогда кто? Морик. Хитрая крыса Морик, который «и нашим и вашим»! И у мусоров на подсосе, и у Моисея под мышкой.

Ожегов стер сообщение и обхватил голову руками. Заградский, сука ты такая… Он взял трубку телефона и набрал номер. Заградский молчал. Его мобильник, лежащий у колонны в городской канализации, верещал нудной трелью, отпугивая серых крыс…

Дураку понятно, что сообщение на пейджере – подстава. Они хотят, чтобы Ожегов приехал в гостиницу, поднялся в номер Заградского – вот тут-то они его и повяжут. Не тот масштаб, ребята…Нужно было придумать что-нибудь поковарнее. «Гонорар за книгу»… Мальчишки.

Ожегов снял трубку и снова стал набирать номер. Дважды крутанув диск, он на мгновение оцепенел и быстро положил трубку на рычаги. Идиот! Сам-то что творит?! Слава богу, что Заградский не подключился к связи! Слава богу, что номер Моисея не набран до конца! Сам ведь мент, а какие ляпсусы допускает?! Ожегов разозлился на себя и смахнул со стола авторучку. Главное сейчас – выйти из отдела и успокоиться. И не забыть взять из сейфа запасной магазин к «ПМ»…

Выйдя из отдела, он пересек улицу и подошел к ларьку. Попросив продавщицу открыть бутылку пива, Ожегов зашел во двор и сделал несколько больших глотков. Главное – успокоиться и не «поплыть». Расслабиться и превратиться в безвольный холодец означает одно: «шконка» в спецкамере – суд – «красная» спецколония.

– Стоп, стоп… – забормотал Ожегов с закрытыми глазами. Пиво приятно разлилось внутри, поднимаясь наверх расслабляющей волной. Чувство опасности слегка притупилось. – Еще ничего не случилось. Что у них есть на меня? У них есть Заградский и Морик. И еще – Моисей. Он – не в счет. Так можно начать сомневаться в самом себе. Моисею легче просто закатать меня под асфальт. Остаются двое. И если бы меня «сдавал» сейчас Заградский, он ответил бы на звонок и нежным голосом пригласил в гостиницу. Просто – в номер, а не в «место заключения договора». – Ожегов отпил еще. – Слишком длинно и непонятно. Мы ведь и в номере разговаривали, и в ресторане… Промазали, мальчишки. Блефуете. Хотите узнать, куда я вас поведу? Заградский не у них. Значит – Морик. А еще меня «пасут»… – Ожегов допил бутылку и забросил ее в кусты. – «Ведут» уже сейчас…

Он улыбнулся странной улыбкой и, поднимаясь с лавки, исподлобья окинул взглядом улицу. Пара бомжей на погребе, белая «шестерка» с незнакомыми номерами, мужик с ребенком на улице… Хренотень какая-то. Тем не менее где-то вы есть. Куда же вас «отвести»? Да туда же, куда и ищеек из СБ ГУВД полгода назад! В проходной двор на Тихих Прудах.

Закуривая сигарету, он оценил реакцию всех попавших в его поле зрения…

…Макаров положил руку на колено Андрею.

– Не заводи – в момент «просчитает»!..

…и не спеша направился в арку длинного, похожего на клюшку дома. Расчет был прост. Один раз это уже сработало. Опера из Службы безопасности ГУВД, ведшие наружное наблюдение за Ожеговым, проследовали за ним до трехэтажного дома сталинской постройки и, убедившись, что тот зашел в подъезд, закурили и стали ожидать его возвращения. Они могли бы ждать его год, если бы через сорок минут один из «чистильщиков» не догадался зайти в подъезд. Вторая входная дверь этого подъезда вела на соседнюю улицу. Ожегов тогда ушел вместе с переписанными деньгами бизнесмена, и ничего доказать ему не представилось возможным. Бизнесмену деньги вернули из кассы ГУВД, после чего в СБ Управления несколько изменилась штатная структура…

– Канифолить им мозги можно до бесконечности, – бормотал Ожегов, следуя от одного дома к другому, – но от этого ничего не меняется. Заводить их на Тихие Пруды – и сразу к Морику. Засранец ссученный…

Он подошел к подъезду нужного дома на улице Тихие Пруды, поднял голову куда-то вверх, на уровень то ли второго, то ли третьего этажа, и длинно свистнул…

– Андрей, кто здесь живет? – удивленно спросил Макаров.

– Понятия не имею. Это не мой район. Здесь Ожегов пашет. А вообще… – Андрей сдвинул брови, глядя, как Ожегов заходит в подъезд. – Дом старый, в таких обычно новые русские квартиры откупают да бедняки живут, кому жилье в наследство осталось. А потом в их квартиры все равно новые русские заезжают…

– Прям как у нас, – ухмыльнулся Саморуков. – И почему их тянет в эти квартиры с прогнившими за пятьдесят лет трубами, квадратными лестничными клетками, проходными дворами?

– Как ты сказал? – повернулся к нему с переднего сиденья Макаров. – Проходными дворами? Ну-ка, гений, сходи в подъезд!

Саморуков выскочил из машины и засеменил к подъезду, в который зашел Ожегов. На ходу он бурчал что-то про кару за неразумную инициативу и тяжесть носимого им креста. Через мгновение он выскочил из подъезда. Его лицо уже не носило печать незаслуженных страданий. Мишка, блестя возбужденными глазами, махал Булгакову – «объезжай дом!». У Макарова опять заныло внутри от чувства невозвратимо упущенного…

…Ожегов, быстро усаживаясь в «девятку» пойманного частника, коротко приказал:

– Королева, сорок.

Это был домашний адрес Морика. Ожегову почему-то казалось, что тот должен быть сейчас дома. Во всяком случае, первое, что сделал бы Ожегов, окажись он на месте Морика, это собрал бы самое необходимое и умчался куда подальше. Мысль о том, что тот это уже сделал, ему в голову не приходила. Интуиция. А что может быть важнее для опера, чем его интуиция?..

– И что мы теперь будем делать? – в сердцах спросил Андрей, сбрасывая скорость.

Макаров молча смотрел в окошко. Он думал.

– Где живет Морик?

– Королева, сорок, квартира сто девятнадцать. – Булгаков посмотрел на Макарова. Он с первой минуты их знакомства понял, кто здесь заказывает музыку.

– Тогда на Королева, сорок. И давай быстрее, Андрюха!

Разговор с Моисеем не занял более десяти минут. Когда авторитет Заболоцка понял, что за человек сидит перед ним, с его лица сползла улыбка пренебрежения, и он почувствовал внизу живота тянущие позывы. Это произошло спустя минуту после того, как криминальный авторитет города Заболоцка Моисей произнес до безумия глупую фразу:

– Слушай, старый пердун, если ты и дальше будешь задавать мне вопросы о положении дел в городе и намекать непонятно на что…

В его шею тут же впились пальцы одного из телохранителей «старого пердуна», а затем последний, положив на язык таблетку но-шпы, вздохнул и запил ее минералкой.

– Сынок, не расстраивай меня. Сейчас глупость сделаешь, потом всю жизнь жалеть будешь. Я – Степной.

Вот тут Моисей и понял, что понос – страшная вещь. Он извинился и около десяти минут пытался расколоть унитаз ресторанного туалета своим страхом. Рядом с кабинкой, давя в себе отвращение, стояли двое людей Степного и терпеливо ждали, когда закончатся самопроизвольные выстрелы кишечника господина Моисеева. А в это время в глубине ресторана, где им разрешила присесть охрана Степного, жались плечами друг к другу десять человек, чей рост был не ниже ста девяноста сантиметров. Происходящее казалось им страшным сном. Они, охрана «хозяина», сидят, как дрессированные мыши, в углу, их хозяин в туалете, а на лицах сидящих в ресторане – ни страха, ни уважения.

Наконец Моисей возвратился в зал.

– Тебе кто нужен, я так и не понял – Заградский или опять Морик?

– Сынок, в общем-то, они мне оба нужны. Но в первую очередь, конечно, Заградский. Ты случайно не знаешь, где сейчас Заградский и где твой Морик?..

– Понятия не имею. Могу лишь предполагать. После стрельбы у мусорни им обоим очень не хочется передвигаться по городу на виду у всех.

– Что за стрельба? – удивился Степной.

– Я свел через Морика своего человека из органов с Заградским, по просьбе последнего. Сразу после их встречи кто-то обстрелял опергруппу из Слянска. Подозреваю, что это дело рук Заградского.

– Здесь опера из Слянска? – нахмурился вор. – Впрочем, этого следовало ожидать. Слушай, какой ты к чертям собачьим авторитет, если у тебя под носом беспредел творят? Совсем уже тронулись умом – ментов валить?! Или ты не знаешь, что после этого обычно происходит? Если не знаешь, я тебе объясню. Сразу после этого у всей братвы резко падает гемоглобин в крови. Власти «лотошат» всех подряд, кого надо и не надо. Ты идиот, а не авторитет! Углем тебе торговать, а не городом править!

– Степной, я понятия не имел, что этот приезжий делать будет! Он просто просил свести его с моим человеком!

– Ну, свел? – насмешливо посмотрел вор на побледневшего от страха Моисея. – А если бы этот приезжий «ссученным» оказался? А еще хуже– мусором? Головой нужно не только жрать, а еще и думать. Хотя бы – иногда. Цепей понавешали на шеи, «Мерседесов» понапокупали, пальцы так торчат, что за косяки цепляются! Мафия… Значится так, милок. Сутки я тебе даю. Найдешь мне и Морика своего, и Заградского. Как ты это будешь делать – твои проблемы. Если лоханешься – сшибу я с твоей бестолковой головы картонную корону. Риэлтором станешь, будешь хижинами торговать. А прознаю, что в воровские дела лезешь, – пуп на лоб натяну, чтобы с мохеровым галстуком на шее ходил.

Моисей побелел, как саван.

– Не потей, – посоветовал Степной. – Сутки начались минуту назад. Официант! Принеси, родной, котлетку рыбную и картошечку-толчонку. Только не соли…

Глава 13

Морик даже не стал выключать двигатель «BMВ». Хлопнув дверцей, он птицей взлетел по лестнице на третий этаж. Отперев квартиру, он лишь прикрыл дверь. Времени было мало, его нельзя было тратить на ненужные мелочи. Он выхватил из шкафа большую спортивную сумку и стал набивать ее вещами, даже не думая, что ему нужно, а что нет. Когда сумка наполнилась так, что на ней едва застегнулась молния, он бросил ее к порогу и достал из шкафа вторую. Вытряхнув из нее спортивную форму и мяч, он стал наполнять и ее. Когда вторая сумка отлетела к двери, Морик выдвинул из комода ящик и занялся набиванием карманов своего кожаного пиджака документами, пачками долларов, марок и рублей. Когда и с этим было покончено, он оперся руками о комод, вспоминая, что можно захватить еще.

– Лыжи не забудь, – как гром среди ясного неба раздался голос за спиной.

Морик, моментально вспотев, резко крутанулся на месте. Перед ним стоял Ожегов и неприятно держал руки в карманах. Мориков уже сбился со счета, вспоминая все разборки, какие чинили с ним сегодня. Менты, «законники», опять менты.

– Что тебе нужно?!

– Далеко собрался? И как быстро собрался! Наверное, решение собраться пришло очень неожиданно. Так неожиданно, что даже «бээмвуху» не заглушил и дверь не закрыл. Неаккуратно…

– Что тебе надо?! Мне некогда! – визжал Морик, однако трогаться с места не решался.

– Кто тебя так напугал, бедняжка? – Ожегов стал прохаживаться по комнате, не выпуская жертву из поля зрения. – Милиция? Нет, не думаю. Ты бы ко мне обратился. Братва? Вот это вернее. А может, ты от меня бежишь? Точно! – крикнул он, ткнув пальцем в грудь не на шутку испугавшегося Морикова. – Точно! Ты от меня бежишь, потому что в городе начался шухер из-за стрельбы. Черт меня подери, ведь это я дал наколочку на слянских милиционеров! И кто меня об этом попросил? Морик! Хренов Морик, который подставил меня, как проститутку на «общак»! И когда тебя стали щипать со всех сторон, ты понял, что нужно испаряться, пока еще этот Ожегов не появился. Но я появился и вижу, что вовремя. Морик, сейчас два человека знают, кто направил на группу из Слянска идиота Заградского. Это ты и сам Заградский. Как ты думаешь, что мне делать в данной ситуации?

Всем нужен был Заградский. Но Ожегов вряд ли явился затем, чтобы узнать его местонахождение. Ожегов пришел разобраться с лишним свидетелем. Действительно, о нем известно только двум людям, которые могут вывести компетентные органы на причину стрельбы у райотдела. Это он, Морик, и этот отмороженный приезжий про фамилии Заградский. Морик почувствовал ужас.

– Слушай, Ожегов, я ничего не знаю. Я буду молчать, как немой! Ты видишь – я собираюсь навсегда смотаться отсюда! Клянусь, меня никто не найдет! Зачем тебе на себя «мокруху» вешать?! Кто я такой?! Я маленький человек! Если я спокойно уеду, меня и искать-то никто не будет! Дай я смотаюсь, а, Ожегов?..

Тот ехидно смотрел на шевелящиеся губы Морикова и наконец сплюнул на ковер, прямо ему под ноги.

– Ты идиот! Ты хоть представляешь, на кого я вывел стрелка благодаря тебе?! Это Макаров! Макаров из ГУВД Слянска! Он и тебя, и меня, и всех, кто ему понадобится, выкопает из-под земли! И сейчас он у меня за спиной. Я не удивлюсь, если он уже подъезжает к твоему дому! «Спокойно уеду»… Куда ты уедешь? На чем? На своем модном «BMВ»?! Или у тебя в загашнике есть тачка, которую не угнали из Германии?

– «BMВ» не в угоне!!! – взвился Морик.

– Ты бабушке своей об этом расскажи! Бабушке девяностолетней, на которую машина оформлена! Представляю Агафью Митрофановну за рулем!.. В розыске за Интерполом твой «BMВ»! Да не в этом дело… Не собираюсь я «мокруху» на себя вешать. Ты с ума сошел, Мориков? Ты, не найдя выхода из обрушившихся на тебя неурядиц, решил свести счеты с жизнью и выстрелил себе в висок из этого пистолета. – Ожегов достал из кармана пиджака никелированный браунинг и стал приближаться к нему. – Как в фильмах говорят? «Он слишком много знал»…

– Не подходи!!! – завизжал Морик. Страх смерти придал ему силы, и он стал быстро озираться в поисках предмета, подходящего в качестве оружия. Он знал, что с расстояния Ожегов стрелять не станет, – любая экспертиза докажет, что Морик не мог застрелиться, держа пистолет в полутора-двух метрах от себя. – Я орать буду!

Однако до «фильма» ситуация явно недотягивала. Ожегов никогда никого не убивал. Он не мог бы даже отрубить голову курице. Ожегов предавал друзей, торговал своей совестью, но выстрелить в живого человека было выше его сил. Ирония судьбы – законченный подонок с пистолетом в руке, не могущий оторвать ножку кузнечику.

По сценарию любого фильма давно миновал психологический момент устных разборок. Ожегову уже следовало выходить из дома Морика, подняв воротник пиджака и засунув руки в карманы. За своей спиной он должен был оставить лужу крови и жертву с недоуменным взглядом.

Все было не так, как должно быть, и постепенно у догадливого Морикова стала увеличиваться надежда на спасение. Он понимал, что сейчас нужно смотреть Ожегову в глаза. Тогда мент вряд ли выстрелит. Он боится.

– Ожегов, вспомни о деньгах, которые тебе платили. У тебя ведь должна была накопиться внушительная сумма? Неужели ты хочешь одним нажатием на курок лишиться всего, что тебе досталось с таким трудом? Заградский смылся, и его вряд ли найдут! Он не из тех, кто попадается. А мне какой смысл тебя «сдавать»? Чтобы срок себе намотать? Ты вроде взрослый мужик, а рассуждаешь, как…

Внезапно у подъезда раздался шум двигателя подъехавшей машины и визг тормозов. Захлопали дверцы. И Ожегов, и Морик стояли у окон, поэтому сразу прижались лбами к холодному стеклу. Сверху было хорошо видно, как к подъезду подходят трое здоровых парней из личной охраны Моисея.

– Только этих красавцев здесь не хватало… – пробормотал Морик. – Если сейчас, Ожегов, не смотаемся – вот прямо сейчас! – то эти ребята не станут думать столько, сколько ты! Валим отсюда, убийца!.. У меня есть ключ от чердака.

Ожегова тошнило от самого себя. Пришел, напугал Морика, рассказал ему все, что знал, и сейчас убегает вместе с ним по голубиному дерьму от троих дебилов Моисея. Это как-то не укладывалось в его план.

– Морик, они сейчас все равно на чердак полезут, – заметил он, кряхтя и перепрыгивая через какую-то пыльную балку. – У твоего «BMВ» двигатель включен!

– Это им показалось, блин!.. – в азарте крикнул тот. Подойдя к чердачной форточке, он высунул руку с автомобильным брелоком наружу и нажал кнопку…

– Он дома, – прикуривая, сказал один из охранников Моисея.

– С чего ты так уверен? – спросил второй, вынимая из протянутой пачки сигарету.

– Движок на тачке включен. Торопится, сука. Ничего, сейчас пацаны его выволокут за ноздри…

– Какой движок? – недоуменно повернулся к нему напарник.

– На «бээмвухе» его.

– Ты че, зема, в шары долбишься? Какой движок? На какой «бээмвухе»?

– Ну вот же! – Сидящий за рулем ткнул пальцем в припаркованный у подъезда «BMВ» и осекся. – Во, бля! Он же только что дымил!

– Возьми отпуск у Моисея, – посоветовал ему друг. – Полежи под пальмами…

– Япония, блин! – восхищенно воскликнул Морик, пряча брелок с ключами в карман. – Автоворы подогнали. «Крузер» угнали, черти, а «сигналку» мне спихнули. Дистанционный прогрев двигателя… Подожди, сейчас я от этого подъезда ключ достану.

Перевернув всю квартиру, заглянув под кровати, во все ниши и шкафы, люди Моисея в недоумении переглянулись.

– Если он не в унитазном бачке, то его нет в квартире, – заметил один из них.

– Может, к соседу ушел попросить чего? – предположил другой, по кличке Рамс. – Хата-то открыта была.

– Ага, – съязвил тот, чья версия про бачок была, по его мнению, более вероятна, – зашел к соседу, чтобы попросить его цветы поливать.

– Здесь и цветов-то нет… – разочарованно протянул третий, по кличке Бойкот. – Слышь, Рамс, что там за тачка к подъезду подкатила.

Рамс глянул вниз и обернулся с паникой на лице:

– Братва, там Булгаков со своей мусорней подъехал! Гогу с Мартыном уже вяжут!

– Валим отсюда, пока не поздно! Во, бля, подставы! Что за жисть такая несправедливая! – запричитал Бойкот, шагая к выходу последним. – Но где этот ханурик?..

Едва «шестерка» оперов въехала во двор, Булгаков в какие-то тысячные доли секунды сориентировался и принял единственно верное решение.

– Мужики, это люди Моисея, а это – «BMВ» Морика! Здесь что-то не все в порядке! «Ломайте» их, быстро! Я – наверх!..

Выскочив из машины, Стариков и Мишка бросились к стоящему рядом с иномаркой Морика джипу «Террано». Сидящий за рулем детина мгновенно оценил ситуацию, быстро раскрыл дверцу джипа и рухнул на асфальт, не забыв заложить руки за голову. У второго, смакующего сигарету, судя по его реакции, опыта общения с антимафиозными ведомствами было недостаточно: увидев мчащегося на него Саморукова, он зачем-то стал лихорадочно поднимать стекло. Так можно защититься от бешеной собаки, но не от Мишки. С ревом подлетев к джипу, он обрушил свой локоть на стекло дверцы. Каленое стекло, взорвавшись тысячью осколков, залетело внутрь салона. Пассажир закрыл лицо руками, догадавшись, что ему сейчас будут делать больно. Мишка обхватил его одной рукой за шею, а второй стал лапать дверь в поисках ручки. В «Ниссане-Террано» он еще не ездил, поэтому ручка никак не находилась. Видя, что Стариков уже выворачивает первому руки, а он все не может вынуть второго из машины, Мишка разозлился и стал вытаскивать мужика весом в центнер через разбитое окошко. Это было похоже на то, как если бы кошку вытаскивали из подвала за хвост через дырку диаметром в пятак. Те же визги и те же усилия. Наконец Саморукову удалось совершить невозможное – поцарапанный браток рухнул ему под ноги. Доставая наручники, Мишка слышал крики с другой стороны машины:

– Не бей по лицу, сука!!! Я только позавчера фиксы фарфоровые вставил!

Подтащив задержанных друг к другу, Игорь и Мишка двумя парами наручников связали их в плотный комок. Два дяди, ростом около двух метров каждый, сидели на земле и не могли понять, чьи ноги у них на плечах и как это получилось. Через минуту их шок прошел, и посыпались угрозы и запугивание «крутыми» адвокатами.

– Какой у тебя может быть адвокат, дурак?! – наклонился над одним из них Стариков. – У тебя может быть только прокурор! Сиди молча, пока я еще пару узлов не завязал!..

Рамсу, Бойкоту и Шилу долго прятаться между седьмым и восьмым этажами, за шахтой лифта, не пришлось. В отличие от своих друзей, завязанных на улице в шкотовый узел, они успели избавиться от пистолетов, сбросив их в мусоропровод. Поэтому, когда Макаров попросил их выйти из-за шахты и не дергаться, они послушно это сделали. Сцепив всех троих двумя парами наручников, опера вывели их на улицу.

– Это что? – ткнул Булгаков пальцем в сидящих на земле Гогу и Мартына. – Задержание «по-слянски»?

– Это больше похоже на скульптурную композицию «Самсон, раздирающий пасть мальчику, вынимающему занозу», – заметил Александр. – Размотать-то их сможете, или придется ногой по улице катить?

Кое-как разместив задержанных в джипе и служебных «Жигулях» с липовыми номерами, оперативники дождались, когда появится вызванный из райотдела «уазик» с двумя операми, и колонной двинулись в сторону отдела милиции. Никаких иллюзий относительно целесообразности засады у «BMВ» и в квартире Морика Макаров не питал, однако пока остается хоть один шанс, его нужно использовать.

– Ребята, посмотрите, пожалуйста, баки под мусоропроводом, – подумав, попросил Макаров.

Еще через три часа, пока Гоге и Мартыну следователь «шил» дела за незаконное хранение огнестрельного оружия, Рамса, Бойкота и Шило отпустили, предварительно изъяв у первого удостоверение журналиста газеты «Вечерний Заболоцк», а у второго – удостоверение сотрудника КГБ СССР, выданное ему, если верить записи, в октябре 1975 года. Непонятно, кто и как вручал дважды судимому Бойкоту удостоверение сотрудника КГБ, если в октябре 1975 года Бойкот существовал в виде шестого месяца беременности своей мамы. Сначала следователь хотел «сшить корочки» еще для пары уголовных дел, но, когда снял с удостоверения Рамса корочки и прочитал на красном переплете фразу золотым тиснением – «Журналист из России», вздохнул и понял, что ничего тут не сошьешь. Дурак – он и в Африке дурак. А на пожелтевшей фотокарточке сотрудника КГБ вообще была какая-то лысая голова, даже отдаленно не напоминающая череп Бойкота. Одним словом, «откатали» их пальцы для дактилоскопической картотеки и вышибли из отдела. Прыгнув в покалеченный джип, братки поехали на «разбор» к Моисею, а минутой спустя с «засадных» мероприятий вернулись двое оперов и привезли в трех целлофановых пакетах две «беретты» и один «кольт» сорок пятого калибра. С оружия эксперты моментально «сняли пальцы» и запустили в компьютер для идентификации. К вечеру Рамс, Бойкот и Шило, в суматохе бегства из квартиры Морика забывшие протереть платками пистолеты, уже находились в местном розыске. А еще через сутки, после посещения следователем прокурора района, они попали в розыск федеральный. Но это будет только через сутки, около двенадцати часов, когда в городе Слянске, в больничной палате, проснется от шума Сергей Вербин…

– Кличка?

– Гога, – нехотя ответил задержанный.

– Грузин, что ли? – поинтересовался Макаров, вытянув под стол ноги. – Тогда почему нос картошкой? В детстве пенальти пробили?

– Не грузин я, – пробормотал Гога, рассматривая торчащие из-под стола туфли опера. – Фамилия – Гоголев.

– А-а… Что ты делал у дома Морикова?

– А кто это?

– Морик? Это тот, к кому вас послал Моисей.

– А кто такой Моисей?

– Вор, организатор криминальной группировки, преступник, из-за которого «приземляют» таких недоумков, как ты.

– Я не знаю такого, – упрямо твердил Гога.

– Кстати… – вкрадчиво вмешался в разговор Булгаков. – Ты знаешь, что на последней «ходке» Моисею на зоне чуть в рот не дали?

– Ну, не дали же… – растерянно выдавил Гога.

– А ты говоришь – не знаю такого. – Макаров улыбнулся голливудской улыбкой.

– Я пошутил, Гога. – Улыбка Булгакова, напротив, была милицейской – растянутые до ушей, плотно сжатые губы. – Я же тебе еще у машины говорил, что ты – дурак.

– Гога, – продолжая улыбаться, Макаров постучал носком туфли по стулу задержанного, – Шило, Бойкот и Рамс уже на свободе. Рассказали все нашим коллегам и спокойно пошли домой. Или – к Моисею, но это не наше дело. Главное, что вышли отсюда. Мартын сейчас добросовестно сочиняет явку с повинной и спрашивает следователя, как правильно написать: «чистосердечно раскаиваюсь» или «чистосердечно раскалываюсь». Напишет – его тоже отсюда выкинут. А вот как с тобой быть? Расхождение в показаниях… Все говорят, что их к Морику Моисей послал, а гражданин Гоголев утверждает, что приехал к бабе. Может, мы про одно и то же говорим, Гога? Морик – не та баба, часом? Ты что, под хвост однополым «зашпиливать» любитель? Товарищ Булгаков, у вас имеется камера для педерастов? А то как бы не ошибиться да «девку» мужикам не закинуть в «хату». Зеки же от возмущения отдел разломают…

– Ты че буровишь-то?! – Гога от возмущения чуть не задохнулся.

– Сидеть, шавка!!! – рявкнул Макаров. – Ты на кого клык оголяешь?! Душару из тела вышибу! Ты кто по жизни, обсосок?! Ты «шестерка» «на подсосе»! В дешевый авторитет влазишь? «Колоться» тебе в падлу? Так ты у меня сгниешь на лесоповале! Ты не вор, не блатной, крылом тебя на зоне прикрыть некому, что же ты холку морщишь передо мной?! Тебе два года за оружие светит! И дома еще обыск не делали! Неизвестно, что там обнаружится. А я уверен, что какая-нибудь гадость, типа бейсбольной биты со следами крови, или пяток патронов обязательно найдется. Тебе мент сделку предлагает. А может и не предложить. Сейчас на основании того, что имеются расхождения в показаниях, вернем обратно весь этот зоопарк в виде Рамса, Бойкота, Шила и других да «очняки» ставить будем. Художественный фильм про то, как «один фраерок четверых братков накормил»! После этого тебе в зону лучше вообще не попадать, потому как известие о том, что из-за Гоги четверо пацанов на нары попали, прилетит в колонию быстрее, чем тебя туда довезут этапом. Последний раз спрашиваю – что ты со всей этой кодлой делал у дома Морикова?

– К Морику мы приехали… – глухо произнес Гога.

– Уже лучше, – похвалил Саша. – Зачем?

– Моисей послал… – Гога замолчал, показывая всем своим видом, что проявлять перед мусорами разговорную инициативу он не собирается. Однако Макаров курил и рассматривал свою левую ладонь, словно пытаясь понять, что его ждет завтра.

– Моисей, говорю, послал…

– Я не глухой. Это у тебя что-то с памятью. Ты это уже говорил.

– Велел найти Морика и привезти к нему.

– К чему такая спешка? – вмешался Булгаков. – Морик с утра до вечера в «Востоке» тырсится, зачем он так срочно Моисею понадобился, что тот аж пятерых отморозков послал?

Проглотив «отморозка», Гога пояснил:

– К нему вор приехал. Степной у него погоняло. Не знаю, о чем они там говорили, только Моисей от страха чуть не обделался. А потом всех собрал и погнал по адресам, в которых Морик зависать мог. Сказал, что если к вечеру не найдем пацана, всем яйца поотрывает. Это – дословно, я не хамлю…

Уже после первых слов Гоголева Макаров почувствовал, как ему в голову прилила кровь и в висках застучали маленькие молоточки. Степной! Вирт – Степной – алмазы – убийства – Пацифеев! – все это молнией сверкнуло в сознании Александра. Степной в 1978 году «кидает» ювелира на бриллианты, прячет их и скрывается. Освободившийся через несколько лет Степной не находит камней. Здесь цепь логических рассуждений рвется, так как совершенно непонятно, как они попадают в руки Вирта. Ясно, что это дела давно минувших лет, рассуждать о которых теперь, после смерти Вирта, не имеет смысла. А как алмазы попадают в руки Пацифеева – понятно. Алмазы взял убийца, направленный Пацифеевым. Или ему они тоже случайно попали в руки? Неважно. Главное, что этим бывший главврач ЦПЛ привлек к себе внимание известного вора в законе. Значит, Степной параллельным с Макаровым курсом ищет Пацифеева.

Саша расстроенно вмял окурок в пепельницу.

– Черт!..

В гонке за Заградским-Пацифеевым к Макарову и Интерполу добавился еще один, пожалуй, самый опасный, конкурент. Человек, чьи шансы разыскать в стране врача на порядок выше, нежели чьи-то еще. И, как видно, Степной во многом преуспел.

– Сколько времени Степной дал Моисею на розыск Морика?

– Я не знаю, сколько ему «нарезал» Степной, но точно знаю, что будет с моими… этими… если мы к вечеру не найдем этого гребаного Морика.

– Вы и так его к вечеру не найдете. Уже вечер. Кстати, зря стараетесь – Морик не знает того, что нужно Моисею, а значит, и Степному. Так что успокойся. Вот тебе бумага и ручка. Пиши все, что сочтешь нужным. Мы потом почитаем. Андрей, ты говорил, у тебя с гостиницей все устроено? Давай поспим часа три, а то ребята уже с ног валятся.

– Поехали, – довольно согласился Булгаков. Он давно не участвовал в таких гонках и сам порядком устал. – Я с вами в номере посплю. Но сначала мы заедем в одну харчевню и поедим. Я угощаю. Точнее, не я, а хозяин харчевни. Он мне всю жизнь должен будет – я его сына с иглы снял. Тоже, кстати, Гога зовут. Но он грузин настоящий.

С надеждой на чудо Морик и Ожегов прошли по пахнущему пылью и пометом чердаку и спустились по лестнице соседнего подъезда.

– Если сейчас выйдем – окажемся за спиной тех, кто сидит в «Ниссане», – констатировал Морик, глядя в щель двери. – И, если быстро повернем налево, за угол, то окажемся сзади дома. Тут арка. Теперь ты понимаешь, Ожегов, как трудно скрываться? Привыкай…

– Ты, я вижу, разговорился?! – возмутился продажный милиционер. – Я тебя, урода, сейчас по заду пну, и ты вылетешь на этот «Ниссан», как пробка из бутылки!

– Пинай, – разрешил Морик. – Я им скажу, кто знает местонахождение Заградского. Ожегов.

– А откуда я это могу знать?

– Вот им и объяснишь… Стой-ка… – Морик прижался к двери еще плотнее. – Мать моя… Что там происходит?! Зуб даю, Ожегов, сейчас тебе расхочется пинать меня по заду!

– Да что там?!

– Твои друзья из Слянска вместе с Булгаковым вяжут охрану Моисея. И как интересно вяжут… Так, Булгаков с каким-то ментом побежали наверх. Почему-то мне кажется, что ко мне. Ожегов, ты отмычками работать умеешь?

Через минуту, позвонив в одну из квартир на втором этаже, окна которой выходили на другую сторону дома, Морик вскрыл ее, и они прошли внутрь.

– Идиот! – зашипел Ожегов. – Нужно было вскрыть на первом этаже! Сейчас придется прыгать!

– Это ты идиот! – не замедлил с ответом тот. – На первых этажах решетки на окнах.

Он распахнул балкон, перелез через перила и повис на руках. Еще мгновение, и он кулем свалился на землю. Ожегов в точности повторил его действия, и вскоре они забежали в городской парк. Отдышавшись, Морик посмотрел на милиционера.

– Ожегов, я не знаю, как ты, а мне придется валить отсюда, и побыстрее. А ты вали в другую сторону. Еще не хватало, чтобы я с мусором по городу ходил. Даю бесплатный совет – вали и ты. Теперь тебе хана, гадом буду. Ну, бывай!

Он развернулся и пошел в сторону железнодорожного вокзала. Что за город расположен дальше всех от Заболоцка? Кажется, Петропавловск-Камчатский. Совершенно точно, там нет ни Булгакова, ни Моисея. Можно будет продавать японцам шкуры котиков.

Первое, что хотел сделать Пацифеев, когда в его руках оказалась сумка с диском и бриллиантами, это сесть на ближайший поезд и умчаться подальше, ни о чем не думая. Мысли потом придут сами, когда утихнет эта ужасная боль в руке. А сейчас – уехать…

Он уже почти подошел к кассе, оглядывая пространство взглядом из-под седых бровей, но что-то заставило его отшатнуться и выйти на улицу. Это «что-то» не носило конкретной формы и было лишь предчувствием, но оно и на этот раз не обмануло его. Едва пиджак с оливковым отливом скрылся за высокими дверями вокзала, к кассе подошли двое солидного возраста людей из «команды» Степного и просмотрели всех, кто стоял в очереди за билетами. Сверив увиденных с фотокарточкой, которую один из них держал в огромной ладони, они покинули территорию вокзала.

И вот сейчас Пацифеев сидел на железобетонном постаменте, на котором держалась телемачта вокзала, и лихорадочно искал возможные пути отступления из города. Временами логичный ход размышлений прерывался вспышками ярости, и тогда его воображение отчетливо рисовало перед ним лицо Макарова. Пацифеев дергал головой, пытаясь отогнать ненавистный образ, но он вставал перед ним снова и снова, выводя из себя и мешая думать.

– Ты даже так мне мешаешь, негодяй!.. – хрипел он.

После долгих размышлений он пришел к обоснованному выводу, что если его ищут, то вскоре ищейки забредут и сюда, и решил переждать до вечера в каком-нибудь доме частного сектора. Целый квартал деревянных домов, построенных еще в прошлом веке, располагался рядом, в низине. И вокзал был рядом, и искать его там вряд ли станут. Оглядевшись, Пацифеев встал, отряхнул брюки и, стараясь не выходить из зарослей, хоть это и удлиняло путь, стал спускаться вниз по траве, в десятке метров от тропинки.

Пустующий дом он нашел быстро. Дверь на крыльце была крест-накрест заколочена нетесаными досками, но это ему не помешало: стекла в окнах были давно разворованы местными жителями. Врач без труда залез на подоконник и спустил ноги на пол. Осторожно, стараясь не хрустеть мусором под ногами, он обошел все три комнаты дома и кухню. Дом был брошен давно – на полу валялась газета «Труд» за 21 февраля 1999 года. Едва Пацифеев увидел в углу одной из комнат металлическую кровать с панцирной сеткой, он понял, что валится с ног от усталости. Поставив сумку в изголовье, он обессиленно опустился рядом и стал медленно расстегивать на ней молнию. Оставались две ампулы ультракаина и последняя ампула с веществом темно-бурого, почти черного цвета. Держа на ладони ампулу анестетика, две другие он положил в карман. Наполнив шприц, он закатал рукав рубашки и всадил иглу в плечо, рядом с повязкой…

Через минуту боль ушла, словно ее и не было. Вместо нее появилась слабость. Спать… Еще некоторое время Пацифеев сидел, покачиваясь из стороны в сторону, борясь со слабостью и усталостью, и наконец произошло то, что рано или поздно должно было произойти. Врач повалился головой на сумку и уснул. Отваливаясь на спину, он не слышал, как в кармане раздался хруст; по оливковой материи расплылось пятно от обезболивающего из раскрошившейся последней ампулы. Но ампула с бурой жидкостью была цела и невредима…

Глава 1

После схватки в подвале, к всеобщему удивлению, Вербин стал быстро поправляться, словно ему довелось искупаться в озере с живой водой. Он ел, как мини-завод по переработке пищи, съедая и больничные обеды, и доппаек в виде продуктов, что ежедневно приносила Таня Макарова. Рана на обрубке левого мизинца затянулась, голова уже не болела, и исчезли головокружения, которые появлялись всегда неожиданно. Пора было выписываться, так как Сергей заметил, что стал набирать вес. Вот это уже никак не входило в его планы.

Через два помещения от его палаты, за стеклянными дверями, лежал тот, кого он ненавидел больше всего на свете. В больничной реанимации с торчащими из всех органов, отвечающих за жизнеспособность организма, трубками, через аппарат искусственного дыхания дышал одним с Вербиным воздухом похититель Маши. К великому изумлению врачей, подонок жил и не думал умирать. Уже через день после того, как их с Вербиным доставили в больницу, у похитителя нормализовались пульс и артериальное давление. И хотя он не приходил в сознание, врачи были уверены, что вскоре он встанет на ноги. С корсетом на шее, но встанет. Это обстоятельство заставило начальника криминальной милиции Слянской области сразу же выставить у дверей реанимации охрану в виде милиционера патрульно-постовой службы. Милиционеры менялись, похититель не приходил в себя, и постепенно исчезала острота чувства опасности, исходящей из палаты. Вскоре, когда Вика Бородулина приехала в больницу и сообщила Вербину о результатах экспертиз, полностью доказывающих причастность к делу об убийствах неизвестного под капельницами, Сергей сообщил ей то, что она до сих пор не знала. Этот пациент – не кто иной, как Тимофей Киреев, исчезнувший в 1983 году из клиники доктора Пацифеева. Он умер, если верить записям врача, и одновременно – жив, если верить воспоминаниям Макарова от 1984 года. Доверять памяти Макарова у Вербина было больше оснований, нежели записям Пацифеева, поэтому он попросил следователя съездить в архив, куда было сдано дело об убийстве пятнадцатилетней девушки в Арманском микрогородке. Убили девчушку в 1984-м, а в восемьдесят пятом убийство раскрыли. Мужика приговорили к «вышке», дело сдали в архив. Виктория подняла уголовное дело семнадцатилетней давности в архиве, отправила на дактилоскопическую экспертизу оставленные на месте убийства девочки «пальцы», результаты химических анализов биологических веществ, обнаруженных у трупа, и опешила, получив результаты работы экспертов. Отпечатки пальцев, группа крови, установленная через исследование слюны и спермы, полностью совпадали с результатами анализов и отпечатками пальцев сегодняшнего пациента, находящегося в реанимации. Теперь уже не приходилось сомневаться в том, что убийство девочки в далеком 1984-м, тройное убийство сейчас, в 2001-м, и похищение не кого-то, а именно дочери Макарова, занимающегося этими убийствами, дело рук одного человека – этого пациента. И если это так, тогда кого же приговорили к «высшей мере» в восемьдесят пятом? Изучив дело, Бородулина пришла к выводу, что подсудимого приговорили исключительно на основании дачи признательных показаний в отношении себя и того, что у бродяги, а подсудимый не имел постоянного места жительства, был найден складной нож, а на ноже – следы крови, сходной с группой крови убитой. Теперь в больнице Слянска, спустя семнадцать лет после убийства, в реанимации лежал человек, восставший из ада.

…Стрелки часов показывали без пяти минут двенадцать, когда в сознание спящего Вербина ворвался этот шум. Судя по грохоту, на кафельный пол упал металлический поднос с медицинскими инструментами. Инструменты рассыпались, и шум затих. Сергей подскочил на кровати, осмотрел присутствующих, после чего бросил взгляд на часы.

– Эй, братва, я что-то не понял: обхода не было, что ли?

– Почему – не было? – отозвался дед с соседней кровати. – Был.

– А почему меня не разбудили?

– Хотели, да главный сказал – пусть спит, завтра все равно выписывать.

– Слушай, дед, а что это за шум был? Как будто в столовой уронили на пол поднос с вилками?

– Вот в столовой, наверное, и уронили. Или – в реанимационной. Рядом же и та и другая…

Не сводя глаз с двери, Вербин поднялся с кровати.

– Ты куда это? – удивился старик, видя, как он, осторожно ступая мягкими тапочками по полу, приблизился к двери.

Вербин каким-то необыкновенным прозрением чувствовал вдалеке от себя чье-то влажное, с хрипотой дыхание, скользящие шаги, и в его сознании проплывали мутные обрывки мыслей дикого существа, вырвавшегося на волю…

– Если через десять минут не вернусь, вызывайте милицию.

Беззвучно приоткрыв дверь, он вышел в коридор. Пустой стул у двери реанимационной палаты заставил повлажнеть его ладони. На этом стуле должен был сидеть охранник из РУВД. Он должен был охранять человека, находящегося внутри. А зачем его охранять, если он – в коме?

Не входя в палату, Вербин толкнул рукой дверь. Она с предупреждающим скрипом распахнулась, и по этому скрипу, еще даже не видя кровати, опер догадался, что палата пуста. А вот и сама кровать…

На полу с прилипшими обрывками пластыря валялись трубки капельниц, и из игл, вынутых из тела, на кафельный пол вытекала жидкость. Рядом лежал перевернутый медицинский лоток и около десятка никелированных инструментов.

Осторожно наклонившись, Сергей поднял с пола большой скальпель. Развернув его в руке лезвием вверх, он вышел из палаты и двинулся по следу, оставленному босой ногой. Убийца, сорвав иглы и сбросив трубки на пол, наступил на вытекшее лекарство. Пятно было размером с пятак, и Вербин знал, что через десяток метров никаких следов уже не будет. Жидкость сотрется со ступни, а невидимая больничная пыль вскоре уничтожит и след чистой ноги. Однако именно этого десятка метров Сергею хватило, чтобы понять – беглец уходит к лестнице. Вот только куда он по ней последует: вверх или вниз? Логичнее вниз, ибо все выходы из зданий находятся на первом этаже, а не под крышей, но Вербина вела не логика, а наитие…

Проходя мимо коридора, он с облегчением увидел то, что и надеялся увидеть. За столом, рядом с медсестрой, сидел сержант в милицейской форме, и они приятно беседовали. Сержант был живой. Не с перерезанным горлом и вырезанными глазными яблоками, а живой.

Сергей шагнул к охраннику, взял его за шиворот и поволок к реанимационной палате. Распахнув дверь и убедившись, что сержант видит то же, что и он, опер влепил пэпээснику оглушительную пощечину.

– Где?!

Молоденький страж порядка в одно мгновение понял, что случилось. Он стоял, отвесив губу.

– Я это…

– Где рация?! Вот ментяра, а?! – искренне изумился Вербин, всаживая ногу в тощий зад сержанта, уже бегущего к столику за станцией. – Срочно вызывай наряд и сообщи в дежурную часть города, что совершен побег! – крикнул он вслед, морщась от боли в ступне.

Слыша в тишине коридора обрывочные сообщения перепуганного сержанта в рацию, Вербин снова метнулся к лестнице. Наверх или вниз? – пронеслось в его голове. Сергей вопреки здравому смыслу побежал наверх.

Третий этаж…

Четвертый…

Оставался ход на чердак. Замок, размером с блин на штанге, неподвижно висел на петлях, давая понять оперу, что на чердаке тому делать нечего.

Сергей спустился на полпролета вниз и толкнул ногой дверь, над которой огромными буквами было обозначено: «Кардиологическое отделение». «Только здесь этого персонажа в голом виде не хватало…» – подумал Вербин и вошел в коридор. По коридору шла сестра, неся на руке кипу белых простыней. Из палаты, рядом с опером, вышел мужчина со стаканом в руке и направился к туалету.

Интересно, куда может забежать голый мужик, сбежавший из реанимации? Киреев, конечно, ненормальный, но не настолько, чтобы убегать раздетым. Если он смог существовать среди людей много лет, значит, хоть что-то у него в голове есть. Этого вполне должно хватить на то, чтобы одеться.

С этими мыслями Сергей медленно шел по коридору, скользя взглядом по табличкам на дверях. «Палата № 402», «403», «404»… «Заведующий отделением». Сергей прижался ухом к замочной скважине…

– Нет, нет, инсульт здесь ни при чем… Скорее, это переутомление…

Можно идти дальше – разговор был явно не с Киреевым.

«Старшая медсестра»…

Вербин уже почти убрал ухо от замочной скважины, вдоволь наслушавшись тишины в комнате, как вдруг услыхал треск. Так рвется на полосы простыня или другой кусок длинной материи. Потом шевеление, и – скрип двигаемой по кафельному полу металлической кушетки. Вербин, боясь ошибиться, решил послушать еще. После того как до него донесся стон и снова скрежет по полу, Сергей решил не рисковать.

Отойдя на шаг, он резким ударом ноги выбил простенький врезной замок. Дверь отлетела в сторону, наотмашь ударив своей плоскостью вешалку, от чего под ноги изумленному Вербину посыпались белые халаты. Однако изумление опера было вызвано не видом белых халатов, а картиной на кушетке. На ней сидел какой-то медик с бэйджиком на груди, без штанов, а уже на медике, широко расставив ноги, восседала дама, тоже в халате, но только в больничном.

– Нетрадиционные методы лечения? – поинтересовался Вербин, рассматривая разорванный страстной рукой халат представителя медицины.

– Что вы здесь делаете?! – воскликнул врач, и опер увидел из-за спины неподвижно сидящей дамы рыжую бороду, обрамлявшую красное лицо.

– Сердце что-то придавило… – пробормотал Сергей, подозрительно оглядываясь по сторонам. – Вы в отделении голого мужика не видели?

– С…сейчас или вообще? – спросила «наездница».

– Немедленно покиньте служебное помещение! – потребовал медик.

– Блядский дом какой-то, а не больница… – возмущенно выдохнул Вербин, прикрывая за собой дверь.

Оставалась последняя дверь с обещающей все что угодно после посещения комнаты старшей медсестры табличкой – «Смотровая». Сергей толкнул рукой дверь, и она распахнулась. Никакого разврата, чистота и порядок. Несколько стеклянных шкафов с кислородными подушками и лекарствами, старый деревянный шифоньер для переодевания да пара кушеток. Запах больницы и стерильных марлевых бинтов – самый ненавистный запах в мире. Вербин уже собрался выходить, дабы его не застукали по подозрению в хищении спирта, как вдруг его лицо напряглось, и он бесшумно прикрыл дверь. Прижав ее плечом, он медленно повернул замок, отрезая самому себе выход из небольшой комнаты.

Если следы босых ног незаметны на пыльном полу в коридоре, то следы босых пыльных ног очень хорошо видны на стерильном полу «смотровой»…

Однако вскоре он обессиленно опустился на пол, прижимаясь спиной к крашеной стене. Следы вели как в комнату, так и из нее.

Киреев исчез.

Глава 2

Моисей сейчас переживал те же чувства, что недавно Морик. Не успев успокоиться после трепки, какую ему учинил «законник» Степной, он опять попал в переплет. Едва Степной съел свою котлетку и отвалил, едва Моисей влил внутрь себя полный фужер армянского «Арарата», как зеркальные двери распахнулись, и при виде вошедших Моисею опять захотелось в туалет. К его столику приближались старший оперуполномоченный местной «уголовки» Булгаков и с ним… Моисею даже гадать не нужно было – с Булгаковым следовал тот самый пресловутый Макаров, о котором так много говорилось и которого никто пока не видел. Вместе с ними были еще двое. Понятно, что не сотрудники социального страхования…

Все началось как-то нехорошо сразу, с первой же минуты. Видя «железнодорожный состав», «наезжающий» на шефа, двое из троих оставшихся телохранителей Моисея резко встали и пошли на таран. Поскольку не «светились» ментовские удостоверения, не было привычных слуху фраз – «на пол, суки, милиция!», то охранников авторитета понять было можно. Так же можно было понять Макарова и иже с ним, которых в Слянске знает каждая собака и которые не потерпят в свою сторону подобных резких движений. И хотя они были в Заболоцке, а не в Слянске, привычка тут же дала о себе знать.

Первый из телохранителей не сразу понял, что с ним произошло. Он догадался, что ему повредили челюсть только тогда, когда пересек ползала спиной вперед, разбил посуду на трех столах и под истошный женский визг рухнул в угол на музыкальные инструменты. Гитара солиста глухо и укоризненно простонала «ре-е-е» в тот момент, когда второй телохранитель, уже в глубоком нокауте после свинга Саморукова, головой зарывался в колени какой-то посетительницы. Та верещала и округленными от ужаса глазами смотрела на стриженый затылок, торчащий между ее ног.

Моисей, ощущая поднявшиеся из желудка пары коньяка, по-бычьи смотрел на четверку, невозмутимо рассаживающуюся за его столом. Он сразу же решил рассказать им все, что их интересует, не упоминая о своей незначительной в этом роли. Иными словами, Моисей решил «кинуть» ментов и увести их в сторону от Степного и – трижды проклятого! – Заградского, потому что любое слово, дающее основание предполагать, что стрельба велась с его, пусть косвенной, подачи, грозило нарами и вековыми кедрами.

– Где Степной? – Не самый лучший из вопросов, какие Моисей ожидал услышать от Макарова.

– С кем имею честь?

– Если бы ты ее имел, не было бы нужды с тобой разговаривать, – ответил Макаров. – Не валяй ваньку, Моисеев. По мне стреляли, и я знаю, кто стрелку в этом помог. Поэтому я грозен, как никогда, и бесчеловечен. Если хочешь, чтобы я твое рыло засунул в этот «оливье», то спроси еще о чем-нибудь. Например – кто такой Степной.

– На самом деле, кто такой Степной?

Брызги майонеза и зеленый горошек, словно осколки после взрыва, разлетелись в стороны от тарелки и слегка забрызгали сидящих. Опера невозмутимо вытерли одежду салфетками и продолжали наблюдать за тем, как голова Моисея, прижатая рукой Макарова к огромному блюду, лихорадочно дергается в овощной смеси, пытаясь найти доступ к свежему воздуху. Выждав, Макаров откинул заболоцкого авторитета на спинку стула.

– Человек! – окликнул Саша официанта, продолжая мертвой хваткой удерживать жертву за шею. – Горячее! Уху из стерляди «а-ля рюсс»!

Посетители, стараясь, чтобы Моисей не заметил, что они были свидетелями такого, поспешили ретироваться. Они оставляли на столах огромные чаевые – брать сдачу было некогда. Когда ресторан опустел, Булгаков запер дверь изнутри, а Макаров завел руки Моисея назад и надел на запястья наручники.

– Ты – покойник, клянусь!.. – в ярости прорычал Моисей. – Ты, сука мусорская, перешагнул грань дозволенного! Ты знаешь, кто я здесь такой?!

– Знаю, – спокойно ответил Саша. – Дешевка бестолковая, которая сунула нос туда, куда совать не стоит. Один черт, мы сейчас уедем отсюда вместе с тобой, и, один черт, ты сядешь. Прямо сегодня. Не помогут ни адвокаты, ни бабки. Это я тебе обещаю, я, Макаров. Но для начала давай выберем вариант отсидки.

– Слушай, мент, – Моисей покривил лицо, чтобы с ресниц стекли капли майонеза. – Ты ведь, в натуре, беспредельничаешь, как отмороженный! За позор ты знаешь как расплачиваются! Ты ведь сам понимаешь, что по всем понятиям ты должен помереть! Или я сам удавлюсь.

– Я могу предоставить тебе эту возможность. Удавишься. Выбор за тобой: если ты ответишь на мои вопросы, то я тебе обещаю, я, Макаров, что ты сядешь, как положено по понятиям. А если еще «оливье» попросишь, то я тебя им накормлю до отвала. Сначала «зачалю» в ИВС, в «петушиной хате», на часок, а потом дежурный по ИВС чертыхнется – мол, нечаянно камеры перепутал, и переведет тебя в общую. А я тем временем раззвоню эту новость по всем «общакам» и «строгачам». Поверь, мне на любой зоне поверит каждый «смотрящий»! Вот потом и объясняй братве в бараке, чем ты целый час с «мойдодырами» в камере занимался. А ты знаешь, как там верят любым оправданиям по этой теме. Выбор небольшой – либо в «девки», либо на сук, если совесть еще осталась. Там на твой вшивый авторитет никто смотреть не будет! Понял, говно собачье?! Не заставляй меня в третий раз о Степном спрашивать! А за беспредел ты меня не суди! По ментам стрелять – вот это настоящий беспредел. Каждый «законник» это подтвердит. Тебе Степной попу разве за меня не намылил? Наверняка намылил. – Макаров отпустил воротник Моисея. – Сними-ка, Игорь, с авторитета наручники.

– Утрись. – Булгаков бросил в лицо бандита салфетку. – Как из голодного края… По-человечески есть не можешь, что ли?

Моисей, задыхаясь от бессильной ярости, стирал с лица овощи. Куда ни кинь – всюду клин! Этот мент знает воровские понятия лучше, чем он сам! Разговор со Степным был этому лучшим подтверждением.

– Официант! – крикнул через зал Булгаков. – Телефон принеси мне побыстрее! – Повернулся к Макарову. – Саша, давай так сделаем. Раз Моисеев не желает здесь разговаривать, пусть посидит у нас, подумает. Он пьян, поэтому лучше всего будет, если мы сейчас отвезем его на экспертизу, а после – сразу в суд. Именно в том виде, в каком он сейчас. В салате. В нетрезвом виде устроил драку с двумя мужчинами, избил их, потом стал приставать к женщинам. Весь ресторан видел, какая драка была!

– Правильно… – подал голос один из сидевших на полу телохранителей. – Менты и дрались!

– А кто сказал, что мы – менты? – спросил Мишка. – Просто была драка между мужиками. Так что по пятнадцать суток вы заработали честно.

– Хорошая мысль, – похвалил Макаров. – Будешь говорить, Моисеев? Или работаем по второму варианту?

– Плевал я на тебя. – Моисей наклонился и сплюнул на пол. – А в твои «петушиные» сказки никто не поверит. Ты мент. Только сука менту поверить может. Так что если и суждено мне за что сидеть, так отсижу я на «положении», а не как ты того хочешь. А тебя мои пацаны за мой позор из-под земли достанут. Понял?

– Понял, – ответил Макаров. – Понял, что ты дурак. Ребята, поднимайте этих страшилок и везите на экспертизу.

– Веник! – заорал через зал Моисей, поставленный на ноги, как упавший забор, заботливыми руками Саморукова. – Позвони моим адвокатам! Пусть срочно в прокуратуру едут!

– Веник! – вторил ему Булгаков. – Ко мне!

Подождав, когда тот подбежит, отдал еще одну команду:

– Дыхни!

Веник дыхнул и через мгновение оказался в группе отправляемых на экспертизу. Булгаков успокаивающе похлопывал его по спине и говорил что-то о «нахождении в нетрезвом виде, оскорбляющем человеческое достоинство, в общественном месте».

– Ну, суки, – рычал Моисей с выхлопами «Арарата», – завтра все – вы слышите, суки легавые?! – все будете зубами свои погоны срывать!!!

Отправив всех на экспертизу, Макаров остался в ресторане ждать возвращения друзей. Он сидел за столиком, курил сигареты одну за другой и думал, что было бы очень кстати позвонить прокурору Зинченко. Старик по-отечески любил Макарова. И очень хотел бы, чтобы тот работал у него. Но вместе с этим прекрасно понимал, что посадить Макарова за бумаги – то же самое, как если бы гончую посадили на цепь охранять дом.

И вот сейчас Саша чувствовал, как ему не хватает смеющегося взгляда Зинченко. Посоветовал бы чего, а, старик? Макаров оглянулся по сторонам – должен же быть в ресторане телефон? Телефон появился, как только опер заговорил об этом с барменом у стойки. После сцены с «оливье» никому не хотелось испытывать терпение неизвестного мужика в пиджаке. Бог его знает, кто он такой? Разговаривает вежливо, а самого Моисея в салате чуть не утопил.

– Можно, я по межгороду позвоню?

Бармен торопливо кивнул.

Набирая номер, Макаров ловил на себе косые, но уважительные взгляды возвратившейся в зал публики.

После первых же приветствий Зинченко спросил:

– Саша, ты в Слянск звонил?

– Нет, – усмехнулся Макаров. – Вы уж простите, Николай Николаевич, тут такие события происходят, что времени перекусить нет. Правда, ничего определенного. Такое впечатление, что хожу по кругу. Чувствую, почти осязаю – вот оно, только руку протяну – все исчезает, как мираж. Замкнутый лабиринт и не видно выхода.

– Значит, не в курсе, что здесь произошло?

– Конечно, нет, – насторожился Александр. – Что случилось?

– Вербин человека задержал. При определенных обстоятельствах… Точно ничего не знаешь?

– Да нет же!

– Саша, он задержал человека, собранные доказательства в отношении которого говорят о том, что он совершил убийства, из-за которых ты сейчас не можешь выйти из лабиринта. Это доказано, Саша.

– Что?! – Макаров вскрикнул так, что сидящие в зале как по команде повернулись в его сторону. – Где Сергей его задержал?!

– В подвале…

– В каком подвале?

– Одного дома…

– Николай Николаевич, – Саша что-то почувствовал в его голосе, – Вербин задержал человека в подвале моего дома? Что с Таней и Машкой?!

– Все в порядке! Не кричи! Это я тебе говорю – все в порядке!

Чтобы не задохнуться, Макаров потянулся к воротнику рубашки. Пуговица была расстегнута, но воздуха все равно не хватало. Нужно срочно позвонить домой и Тане на работу.

– Серый плащ, серые брюки, желтые с прожилками глаза, тонкие узловатые пальцы…

– Ты откуда знаешь?! – изумился Зинченко.

– Я видел его в восемьдесят четвертом, в Арманском микрогородке… Это животное искромсало ножом мою девчонку. Подозревали меня, пока не нашли человека, давшего признательные показания. В восемьдесят пятом его приговорили и «исполнили», хотя я и на допросах, и на суде рассказывал, как выглядел убийца. Меня никто не слушал – детский шок…

– Это… это был ты… на суде?..

– А в чем дело?

– Ни в чем. – Зинченко вздохнул и тут же спросил. – Говори, какие у тебя затруднения?

– Я сейчас ищу Степного. Знаете такого «законника»?

– Мать моя женщина! – воскликнул Зинченко. – Он-то тебе зачем сдался?!

– Он ищет Пацифеева, опережая мой график, – усмехнулся опер. – И, боюсь, ему повезет быстрее, чем мне.

– Степной… Позвони-ка мне через часа четыре, Саша, хорошо? Есть тут у меня человечек один на примете. Давно уже он у меня на примете… Лет эдак с тридцать. Главный редактор моего журнала «Хочу все знать». Тоже дедушка, как и я, только я сорок лет в прокуратуре, а он, как бы правильнее выразиться… Короче, если бы не такие, как он, то прокуратура не нужна бы была!

Уже распрощавшись, Саша хотел было отключить радиотелефон, как вдруг снова услышал голос прокурора:

– Если вы его не найдете, то его найду я, и тогда не ваш суд судить его будет, а мой…

Саша почувствовал, как вернулся тот страх из далекого детства. Эти слова он сказал шестнадцать лет назад, на суде, глядя в беззащитные глаза человека за решеткой…

– Как вы об этом узнали? – едва слыша самого себя, спросил Макаров.

– Я был на этом процессе государственным обвинителем… Вот так. А тем мальчиком был, оказывается, ты… Поговорим дома, Саша… А через четыре часа обязательно позвони.

В трубке давно слышались короткие гудки, а Макаров все сидел, держа в дрожащих пальцах тлеющую сигарету…

Едва ночь опустилась на землю, Пацифеев открыл глаза. Несколько секунд он лежал неподвижно, словно пытаясь понять, где он находится, потом вдруг резко вскочил и потянулся рукой к изголовью. Сумка?!

Сумка была на месте, но это не успокоило его. Превозмогая боль в плече, он расстегнул молнию и на ощупь стал проверять содержимое. Диск памяти и конверт с пятью тысячами долларов были на месте. Он рылся дальше, пытаясь обнаружить главное. С каждым мгновением его движения становились все нервознее. Наконец он захватил пальцами небольшой мешочек и осторожно вытянул наружу. Камни… Они были здесь. В пригоршне этих бесполезных сейчас алмазов таилось его будущее, его сила и могущество. Все было на месте. Сколько же он проспал? С сожалением вспомнив о золотых часах, оставленных в спешке в своей квартире, Пацифеев почувствовал, как к нему возвращается гнев.

Макаров, этот Макаров…

Витольд Романович отдал бы сейчас один камень… Нет, он отдал бы треть этих камней за то… Черта с два! Он отдал бы все эти бриллианты за один только взгляд на труп Макарова! Труп человека, который исковеркал всю его жизнь, поставил ее под угрозу, перечеркнул все, что создавалось им, Витольдом Пацифеевым, годами!

– Будь ты проклят!.. – скрипнул он зубами и стал подниматься с кровати.

Еще будучи на вокзале, он заметил около десятка «калымщиков», встречающих всех одним и тем же вопросом – «куда едем?» А не это ли самый удобный и незаметный способ исчезновения из города? С удовлетворением отметив, что сон пошел ему на пользу, Пацифеев закинул на плечо ремень сумки и стал осторожно выбираться из дома. Та же дорога, только наоборот – дом, окно, дорожка вверх, к вокзалу. «Интересно, – задался он вопросом, приближаясь к освещенной привокзальной площади, – о чем думает Макаров? Сейчас, когда я думаю о нем?»

– Расслабиться не желаете? – совсем рядом прозвучал женский голос.

Пацифеев остановился, оторопело рассматривая привокзальную проститутку. Лет двадцать, короткая юбка, открытая грудь, во рту жвачка. Белые туфли-»шпильки», черные колготки, красная майка.

– И сколько возьмешь? – подумав о чем-то, спросил Пацифеев.

Жрица любви тоже о чем-то подумала, надула огромный пузырь, который лопнул и лохмотьями повис на носу, и ответила:

– Минет – полтинник, по полной программе – две сотни. – Поглядев на сумку, добавила: – Командировочным скидка – десять процентов.

И засмеялась. Помня, чем в Заболоцке может грозить скидка в десять процентов, Пацифеев процедил сквозь зубы:

– Нет уж, давай без скидок. Если приведешь мне «калымщика», который согласится прямо сейчас увезти меня в сторону Омска, получишь свои две сотни. Я бы сам сходил, да ноги болят. Старость – куда от нее денешься…

Фея надула второй пузырь и с сомнением посмотрела на «дедушку».

– А не кинешь, дядя?

Вместо ответа Пацифеев протянул ей купюру в пятьдесят рублей. Через минуту перед сидящим на лавке Пацифеевым стоял тридцатилетний парень.

– Куда едем?

– В сторону Омска, – пояснил Витольд Романович.

– В той стороне и Мадрид находится, – веско заметил парень, покручивая на пальце ключи от «Форда». Знакомые ключики. Бывший главврач ЦПЛ даже почесал ладонь, так захотелось сесть в привычное кресло «Фокуса».

– Хорошо, до Омска, – уточнил Витольд Романович. – Подробности обговорим в дороге.

– Не, мы их щас обговорим. Ты хоть представляешь, сколько это будет по деньгам?

– Говори, – бросил Пацифеев. Еще не хватало, чтобы этот торг привлек внимание окружающих. Быстрее соглашаться на все условия и уезжать.

– Пятьсот баксов, – подумав, оценил парень свои услуги.

– Нет проблем. – Пацифеев вынул из кармана несколько сотенных купюр и снова положил обратно. – Только поехали побыстрее, а то у меня бабушка в Омске помирает. Боюсь опоздать к раздаче наследства…

Глава 3

Сколько они отъехали от Заболоцка? Встречая взглядом приближающийся столб с километровыми отметками, Пацифеев прочитал – «32». Тридцать с лишним километров отделяют его от Макарова. Из магнитолы струилась музыка Морриконе. Мерно, едва слышно урчал двигатель. Тянуло в сон, но боль в простреленной руке не давала уснуть. Как врач Пацифеев был уверен в стерильности и качестве перевязки, абсцесс был исключен. Но боль есть боль, она выматывает нервы. Однако Пацифеев был благодарен боли. Он не уснет, а значит, ситуация на дороге будет под его контролем. Было бы глупо уснуть перед постом ГИБДД и быть разбуженным инспектором – «выходите, Заградский, вы арестованы».

– Далеко до поста? – спросил Витольд Романович, усаживаясь поудобнее.

– Километров сорок, – ответил водитель. – Так куда едем? Именно в Омск?

– Сколько ехать до Белозерска?

Парень бросил на пассажира недоуменный взгляд.

– Ё-мое, дядя! Это ж через час езды! Ты чего мне мозги паришь?!

– Не волнуйся, через час получишь свои пятьсот долларов, – спокойно промолвил врач.

Парень еще раз посмотрел на Пацифеева и промолчал. Он начал подозревать, что у мужика не все дома. Однако деньги у того были, и он лишь насупился, думая о том, что за чудик к нему подсел.

– Тормозни, – попросил Пацифеев. – Отлить нужно.

Водитель послушно сбросил скорость и прижался к обочине. Вокруг – хоть глаз коли, по обеим сторонам дороги – лес. Не видно ни одной машины. Может, дать газу да бросить этого дядю посреди трассы? За этими мыслями и застал Пацифеев водителя, открывая его дверцу.

– Ты чего, мужик?! – струхнул парень, отшатываясь в сторону.

Вместо ответа Пацифеев резким движением поднес к горлу водителя лезвие складного ножа. Парень всхлипнул, теряя от страха дар речи, и замер.

– Выйди, – жестко приказал врач.

Этой секунды парню хватило, чтобы прийти в себя. Вопреки благоразумию он дернулся рукой вниз, под сиденье. Ответ на это последовал незамедлительно. Пацифеев схватил его за горло, оттянул голову вверх и вонзил нож бедняге в бедро…

На дороге действительно не было ни души. Пела ночная птица, и стрекотал степной сверчок… Эту идиллию разорвал дикий крик владельца «Форда».

– Я же просто попросил тебя выйти! – Витольд Романович был зол на непонятливость жертвы. – Просто выйти!

Поняв, наконец, что будет лучше, если он подчинится, водитель выбрался из салона, постанывая и шатаясь. От неожиданности и болевого шока он плохо соображал. Он сейчас просто выполнял команды.

– Вперед, – спокойно скомандовал Пацифеев и подтолкнул его к обочине.

Когда они спустились с насыпи и стали углубляться в лес, до водителя дошло, что его сейчас будут убивать. Его дыхание участилось…

– Послушай, ведь ты меня не убьешь, правда? Возьми машину, возьми все, что есть… У меня около «штуки» рублей… я прошу тебя – не убивай! Дома жена с ребенком…

– Заткнись, – посоветовал Пацифеев, высматривая удобное место для остановки.

Вот, за этими березками в самый раз… Ползти он отсюда будет час, а это то, что нужно.

– Вытряхивай все из карманов.

Водительское удостоверение, паспорт. Остальное пусть остается при водителе.

Сделав шаг навстречу владельцу «Форда», Пацифеев наклонился и вонзил нож в другую ногу. Парень рухнул, вспарывая ночную тишину истерическим воплем. О том, чтобы теперь он мог идти, не было и речи. Прикинув расстояние до дороги, Витольд Романович сплюнул и быстрым шагом двинулся к машине…

Теперь – по газам. И с этой минуты все будет для тебя сложно, Макаров, и непонятно. Так сложно, что ты свернешь мозги…

Мысль о смене машины перешла в восторг, когда Пацифеев увидел справа по ходу движения, в небольшой березовой рощице, костерок. Языки пламени, лениво облизывая темноту, освещали бок «Ауди А6».

Пацифеев выключил свет, габариты и бесшумно подъехал к краю дороги. Обдумывая дальнейшие свои действия, он убрал ногу с педали и уткнулся пяткой в непонятный для него предмет. «Форд-Фокус» Пацифеев знал, как внутренности язвенного больного, поэтому готов был поклясться, что предмет – инородный.

– Это не туда ли ты дернулся рукой, малыш? – пробормотал он.

Просунув руку между ног, под сиденье, он почувствовал, как у него перехватило дыхание. Его ладонь удобно легла на прохладную рукоять пистолета. Еще не видя его, врач молил бога о том, чтобы тот был не газовым…

Плохо разбиравшийся в оружии, он не понял предназначения пистолета даже тогда, когда рассмотрел его при свете фонаря салона. «Вальтер». А что за «вальтер»? Пневматический, «страшилка», боевой? Еще мгновение, и на его ладонь выскочил магазин, и Пацифеев с облегчением увидел тускло блеснувшие тупые пули.

– Не Морика ли товар? – криво усмехнулся Витольд Романович.

Парень возил с собой оружие в надежде, что оно пригодится, чтобы защитить себя от сумасшедшего пассажира или дорожных разбойников. Не пригодилось. Зато теперь благодаря ему неплохо вооружен Пацифеев.

Через приспущенное стекло дверцы Пацифеев уловил аромат жареного мяса и тут же почувствовал спазмы в желудке. Он не ел почти сутки. Больше он уже не думал. И когда подъезжал к костру, в его голове был только один вопрос – сколько там человек?..

Их было всего двое. Парочка, жарящая в лесу шашлык. Только Он и Она. Они весело смеялись, по всему было видно, что эти двое – либо муж с женой, либо босс с секретаршей. Костерок на берегу озерца, шашлык, коньяк… Пацифеев сглотнул слюну.

Они насторожились, увидев подъезжающий автомобиль. Веселье стихло, в глазах стоял немой вопрос – «какого черта вам здесь надо?»

Выйдя из «Форда» и повертев головой, Пацифеев убедился, что тут всего двое. Не долго думая он направился к ним. Очевидно, его намерения были написаны у него на лице, поскольку парень, не выжидая и секунды, вынул из кармана газовый пистолет.

– Не убивай его, Дима! – взвизгнула девица.

Пацифеева возмутило, что какая-то девка боится за его, Пацифеева, жизнь, а не за жизнь своего фраера или свою. А «газовик» Витольд Романович узнал сразу. Охрана ЦПЛ была вооружена такими.

– Ну-ка вали, козел, отсюда! – распорядился парень.

Врач, засунув руки в карманы, разглядывал его одежду. Тот все еще сидел на земле, и определить рост и размер было затруднительно.

– Встань, – попросил Пацифеев.

– Ты че, козья морда, офуел?! – Парень вскочил на ноги, продолжая сжимать в руке пистолет. – Ты знаешь, с кем базаришь?!

Врач оглядел его с ног до головы и удовлетворенно хмыкнул.

– Пойдет. Раздевайся. – И вынул «вальтер».

Тот моментально расслабился и выронил пистолет.

– Быстрее. – На «вальтере» щелкнул предохранитель.

– Не убивай… – попросил парень, сдергивая с плеч куртку.

– Будете себя хорошо вести – все будет в порядке, – пообещал Витольд Романович тоном стоматолога – «не будете дергать челюстью – не будет больно».

– Не убивай! Мы никому ничего не скажем.

– Я знаю.

– А мне т…тоже… раздеваться? – спросила заплетающимся языком девица.

– Тебе – не надо.

Парень снял брюки и остался в одних трусах.

– Ты обещал нас не убивать, – напомнил он.

– Да помню я, помню… – недовольно покривился Пацифеев. – Где ключи от машины?

– В куртке.

– Документы?

– В машине, в бардачке. Мы можем идти?

– Нет еще. Какой ближайший населенный пункт? – Подумав, что парень не знает, откуда он движется, врач добавил: – В сторону севера.

– Матвеевка. Двадцать пять километров. Ну, двадцать семь где-то…

Витольд Романович еще раз посмотрел на парня.

– А ты сам-то кто по жизни?

– «Бродяга», – перешел на «феню» тот, решив, что перед ним представитель одного с ним мира. Однако на Пацифеева его ответ не произвел никакого впечатления по вполне понятным причинам. «Бродяга» – человек, живуший небольшими воровскими мерками, соблюдающий законы братвы и не претендующий на что-то большее. Он честен перед «своими», и обидеть его без причины – значит нарушить неписаный кодекс. Для Пацифеева же слово «бродяга» означало именно то, что трактует под этим понятием толковый словарь русского языка. Поэтому Пацифеев решил, что с ним шутят.

– Как зовут?

– Соболь.

– А в миру?

– Дима… Дима Лопатин.

– Упокой, господи, душу раба твоего Дмитрия… – Витольд Романович поднял пистолет, и эхо понесло в глубину леса звук от громкого хлопка…

Парень изумленно посмотрел на тонкую струйку крови, выбегающую из отверстия под левым соском, и упал на колени. Дождавшись, когда он ткнулся лицом в холодную землю, врач перевел взгляд на девушку. Она увидела это движение и отрицательно замотала головой, отползая от костра в темноту.

Щедрой была эта ночь на выстрелы…

Пережевывая шашлык и периодически прикладываясь к пузатой бутылке, врач смотрел на трупы и продолжал думать. Сразу после окончания трапезы он встал, наполнил водой из озерца пластиковую бутылку и залил костер. После этого он усадил тела в «Форд», свалил туда свою старую одежду и, упершись руками в бампер, столкнул его в воду. Озеро, пузырясь, приняло в себя то, что ему отдали… Через некоторое время волнение на поверхности прекратилось, и единственное, что вызывало недоумение, была огромная «лужа» чистой воды на озере, полностью затянутом ряской.

Пацифеев поднял с земли газовый пистолет, пластиковую и коньячную бутылки – все, на чем могут остаться отпечатки его пальцев, и выбросил в еще пузырящуюся воду. Переодевшись в одежду Димы, врач вывел белый «Ауди» на трассу и нажал педаль акселератора. До КПП оставалось несколько сотен метров…

Глава 4

В тот момент, когда Степной наблюдал за тем, как его люди безуспешно пытаются выбить из Морика, подвешенного в комнате вниз головой, сведения о местонахождении Заградского, а Макаров и Булгаков слушали информацию оперативного дежурного ГИБДД о сообщении порезанного на дороге парня, Вербин приближался к «смотровой». Пройдет еще пять минут, и труп Морика свалится в уличный колодец. Еще через две минуты Макаров с друзьями будут бежать к стоящей у входа в РУВД «шестерке», а Сергей Вербин возьмется за ручку старенького шкафа для переодевания медперсонала кардиологического отделения. Эти события не зависят друг от друга объективно, подчиняясь какой-то логике. Они рождаются и умирают неодновременно, а те, кто в них участвует, даже не подозревают об их значимости. А ведь началось все с двух моментов: Макаров увидел на столе, под краешком тарелки, едва заметный прозрачный камешек, а вор Степной наконец-то нашел след своих бриллиантов. Были ли эти события связаны между собой? Нет. Кто бы мог предполагать, что из-за этих двух совпавших по времени событий судьба занесет всех в неизвестный никому до недавнего времени город Заболоцк?

Макаров ехал на переднем сиденье белых служебных «Жигулей», любезно предоставленных ему майором – начальником отделения милиции. Майор получил факс из Москвы с распоряжением оказать посильную помощь Макарову и иже с ним. Сзади «Жигулей» как привязанный следовал «Мицубиси» с четырьмя собровцами и кинологом. К кинологу прилагалась овчарка Гильза, которая сразу невзлюбила собровцев за отсутствие лиц и даже немного облаяла их. Но когда бойцы сняли в автобусе маски, она стала понемногу привыкать.

– Итак, что мы имеем? – Макаров говорил так, чтобы слышно было не только Булгакову за рулем, но и Мишке со Стариковым, уже начинающим дремать от плавной езды. – Мы имеем раненного в обе ноги мужика, который пояснил, что человек – теперь мы можем уже не сомневаться, что это Пацифеев, – выкинул его в лес, завладел личным автомобилем потерпевшего «Форд» и движется в северном направлении. На сколько мы опаздываем?

– На пару часов, – не отрывая взгляд от дороги, ответил Андрей.

Макаров прикурил сигарету и выпустил струйку в форточку.

– А вообще, граждане начальники, все это чересчур навязчиво.

– Топорно сделано? – подал голос Саморуков.

– Не топорно, а… Такое впечатление, что не грубо, а специально. Зачем нужно было потерпевшему резать обе ноги, если можно один раз – по горлу? За Пацифеевым это не заржавеет. Да этого парня только через полгода, дай бог, нашли бы! Нет, оставляет свидетеля в живых. Значит – чтобы рассказал о случившемся. Но не сразу. Сразу на раненых ногах не добежишь. Потеря крови, шок… Далее – «Форд-Фокус». Ну очень неприметная машина! Особенно – при наличии живого владельца. Представьте ориентировки для постов ГИБДД – «преступник едет в сторону Омска в «Форде-Фокус», фамилия Заградский…»

– Что ты предлагаешь-то? – сонно протянул Стариков. – Приметы Пацифеева и номера машины уже переданы постам милиции. У тебя сейчас какие предложения?

– Лес «чесать» надо. Где-то он должен был наследить.

– Саша, мы и так опаздываем…

– Надо «чесать» лес, – упрямо повторил Макаров. – И как доедем до того места, где он отобрал «Форд», нужно идти на север. У него нет времени пируэты по трассе выписывать.

– Правильно, – согласился Булгаков. – Если он для нас специально «засветился», значит, он на какой-то резерв впереди рассчитывал.

– Нас десять человек. Встав в цепь, мы перекроем фронт в двести сорок метров при условии, что между нами будет двадцать метров, – быстро подсчитал Саморуков.

– А он глубже в лес и не заходил. Ему трасса нужна была. – Булгаков поудобнее устроился за рулем. – Далеко нам идти вряд ли придется. Этот его «резерв» рядом должен быть. Времени у него не было по лесу гулять…

…Через двадцать минут шедший крайним справа от дороги собровец коротко свистнул.

Подбежавший первым Макаров сразу увидел кровь на сухой листве и запах потушенного кострища.

– Может, прошлогодний или позавчерашний? – выразил сомнение один из «спецов», разглядывая черные головешки.

– Ты на шашлыки когда-нибудь ездил? – спросил Саша.

– Естественно.

– А уезжая, ты часто бросал шампуры, да еще оставляя на некоторых мясо? Причем – не жалкие кусочки баранины, а такие кусищи свинины с помидорами? И если бы гулянка была в прошлом году или, скажем, позавчера, то это мясо давно бы «приговорили» хорьки да барсуки. Андрей, у вас барсуки водятся?

Макаров присел к костру и, взяв один из шампуров, надкусил мясо. Мясо было свежим, вкус уксуса еще не испарился…

Когда все собрались, Саша, поедая шашлык, выступил в роли гида.

– Мясо свежее. Совершенно. Можете попробовать нетронутые шампуры, как это сделал я. Место оставлено часов пять назад. Зола под костром не успела остыть. Идем дальше. Пацифеев здесь был. Если бы его не было, то мы не обнаружили бы крови.

Саша показал пальцем на жаровню.

– Как и шампуры, и мясо… Так вот, как и все это, нормальный человек не бросит жаровню. Тем более – никелированную. Этот мангал дорогой и редкий. Более того, я бы назвал мангал «зоновской» работой, то есть штучной.

Подойдя к озеру, Макаров некоторое время рассматривал следы на берегу, потом вздохнул и повернулся к коллегам.

– Не слишком ли большая «полынья» для набора водички? Я уверен, что там сейчас находится «Форд-Фокус». И почему-то мне кажется, что в его салоне плавают несколько не совсем живых пассажиров.

– Почему – несколько? – почти хором спросили собровцы.

Вмешался Стариков:

– Потому что я не помню случая, чтобы человек в одиночку отправился в лес пожарить себе шашлычки и запить их коньяком «Хеннеси» по сто долларов за бутылку. – Игорь пнул под ноги собровцев фирменную пробку с названием напитка. – Таким коньяком либо мужик поит бабу, чтобы она ему дала, либо баба поит мужика, чтобы дать ему. Поверьте мне, я знаю в этом толк.

Подошел кинолог, цыкая на разыгравшуюся Гильзу.

– Там следы свежие. Кто-то с трассы съехал, но назад не выехал.

Макаров следом за ним направился к озеру.

– Следы протектора у самой воды. Этих следов нет на выезде?

– Да, – твердо ответил кинолог. – Эта машина заехала сюда, но обратно не выезжала. Тут был другой автомобиль. Его следы есть и на въезде, и на выезде.

– Что и требовалось доказать, – удовлетворенно заключил Саша. – А теперь действительно нужно торопиться…

Булгаков на бегу снял с пояса рацию и вошел в связь с дежурной частью Заболоцка…

– Совсем начальники с ума посходили, – ворчал один из сержантов, накидывая на плечи бронежилет. – Может, нам теперь еще окоп вырыть?

Возмущение инспектора дорожно-патрульной службы можно было понять. Пост, на который они заступили, был лучшим по меркам инспекторов их отдела. Природа – заглядение. Ездят здесь в основном «дальнобойщики». И голодным не останешься, и время быстро летит. Но…

Но на разводе всем инспекторам выдали на руки ориентировки разыскиваемого преступника. Такие ориентировки выдаются ежедневно, но сегодня начальник был особенно строг. Разыскивается какой-то Заградский-Пацифеев. Более точного описания трудно представить – рост, особые приметы, манера поведения, автомобиль, очень опасен. Начальник приказал проверять всех, кто движется в северном направлении. Всех, похожих на этого Пацифеева-Заградского, будет собирать в кучу и сортировать группа, которая прибудет на пост уже через два часа.

– Говорят, вооружен. Слышь, Колян? – Второй сержант был более серьезно настроен, нежели первый.

– Против двух автоматов никто не вооружен, – ухмыльнулся тот. – Нет, если он здесь и поедет, то в крайнем случае попытается обмануть нас как первогодков. Затевать перестрелку не в его интересах.

– Как сказать… – усомнился напарник.

– А вот так и говорю! Любого, кто подъедет к посту на иномарке, ставим на раскоряку, шмон – и в наручники. Пацаны из управы подъедут – пусть сами разбираются. А нам – «чем больше сдадим, тем лучше». В такой ситуации лучше перебдеть, чем недобдеть.

– Вон, первая ласточка…

К посту приближалась новая «Волга» с транзитными номерами.

– Началось в деревне утро… – пробурчал Колян и, достав из машины жезл, вышел на проезжую часть.

В «Волге» оказались перегонщик с приятелем, которые никак не подходили под указанные приметы. Под сорок лет, оба с залысинами. Документы в полном порядке, машину гонят в Омск, директору какой-то фирмы.

– Ничего необычного на дороге не заметили? – спросил инспектор.

– А что тут может быть необычного? – удивился водитель «Волги».

– «Ауди» стоит на обочине. Километрах в пяти отсюда, – вспомнил второй.

– Цвет – белый?

– Точно, – подтвердили те.

Сержант ухмыльнулся и повернулся к коллеге.

– Опять, наверное, Соболь девок жмет…

Вернув документы и пожелав счастливого пути, Колян вернулся к патрульной машине.

– Кто такой Соболь?

Старший инспектор впервые заступил на этот пост, и, хотя был выше по званию, о тонкостях работы на этом участке ему приходилось справляться у подчиненного.

– Соболь? Да так… Подобрал всю мелочь под себя в районе, но особо не «отсвечивает». – Сержант снова ухмыльнулся. – Большой любитель кататься с девочками по листве. Свежий воздух его возбуждает. Шашлычки, винцо… Девки не жалуются. Только больше недели у него ни одна не задерживается. Любит разнообразие.

– Коля, ну-ка приглядись… – Старший отвлекся на дорогу. – По-моему, это «Форд»…

К посту ГИБДД приближался серый, с голубым перламутровым оттенком «Форд-Сьерра». Сзади, метрах в двустах, следовал белый автомобиль «Ауди».

Витольд Романович сидел за рулем «Ауди» и бросал взгляд то на часы, встроенные в переднюю панель, то в зеркало заднего вида. Он знал, что время работает не на него, что Макаров несется на всех парах по его еще не остывшему следу, но… так хотелось дождаться какого-нибудь автомобиля, хотя бы издалека напоминающего «Форд»! Лучше, если это на самом деле будет синий «Форд». Не было сомнений в том, что подраненный водитель дополз до трассы, доехал до больницы, врачи вызвали ментов, и его, Пацифеева, ищут сейчас по всей трассе, ориентируясь на цвет и марку автомобиля. Именно в этом и состоял план.

Менты – на хвосте. Но рисковать было чем…

План был банальным, но четко сориентированным на психологию российских гаишников. Получив ориентировку, они моментально начнут тормозить либо все «Форды», либо все автомобили синего цвета. А уж «Форды» синего цвета – в обязательном порядке. Если он, Пацифеев, поедет за чем-нибудь синим, то наверняка его белый «Ауди» пройдет мимо любого поста как «ненужный». Внимание ГИБДД будет сконцентрировано на впереди движущемся объекте…

– «Форд», говоришь? Точно – «Форд», только не «Фокус», а «Сьерра». – Играя жезлом в руке, сержант медленно стал приближаться к обочине.

– А я следующую иномарочку приторможу…

– Да брось ты! На хрен она тебе нужна?

– На всякий случай…

– А-а… – вгляделся в радиатор «Ауди» сержант – старожил поста. – Это Соболь. Сейчас сам остановится.

«Форд» и «Ауди» стали сбрасывать скорость. Увидев, что «Форд» останавливается, водитель белой иномарки проявил неслыханную дерзость – включил левый указатель поворота и стал объезжать остановившуюся машину. И это на посту ГИБДД?! Где все машины должны ползти одна за другой, как черепахи, демонстрируя следование правилам дорожного движения и любовь к автоинспекторам?!

– Однако у твоего Соболя борзота прет, как надо! – искренне возмутился старший и махнул полосатым жезлом перед самым лобовым стеклом «Ауди».

Автомобиль плавно съехал на обочину.

За рулем «Форда» оказалась женщина. Проверив документы и салон, инспектор по имени Колян заглянул в багажник и отпустил автолюбительницу, на всякий случай записав номер. Старший, по всем правилам милицейской науки, стоял чуть поодаль и страховал напарника. Закончив с «Фордом», оба сержанта направились к белому автомобилю с пьяным Соболем, как думалось Коляну.

– Сейчас станет деньги предлагать или коньяк… – предсказал сержант.

– Я с удовольствием продам ему одну из квитанций! – Старший явно был настроен против Соболя.

К изумлению Коляна, из-за руля вылез не Соболь, а незнакомый пожилой мужик.

– Инспектор дорожно-патрульной службы Лазарев, – представился милиционер и, усомнившись в себе, обошел машину и посмотрел на номер. Автомобиль, во всяком случае – номер, точно принадлежал Соболю.

– Ты не Соболь.

– Я знаю, – ответил Пацифеев.

– Тогда позвольте взглянуть на ваши документы, а пока я их изучаю, поясните, пожалуйста, где Лопатин и почему вы управляете его транспортным средством.

Стоящий неподалеку старший поправил на груди автомат, и это не ускользнуло от внимания Пацифеева.

– Понимаете, Дима с подружкой остались в лесу. А мне он отдал машину и ключи, чтобы я поехал по своим делам. Не вру, ей-богу.

– И доверенность есть? – спросил сержант.

– Не успел он ее написать, – огорчился Пацифеев, подумав, что можно было заставить Диму немного поработать авторучкой. – Им сейчас с подружкой не до этого. Ребята, а вообще он мне посоветовал, если с милиционерами проблемы будут, сказать, что от него. Может, разойдемся как-нибудь? – Он достал из кармана купюру с портретом президента Гранта. – Ни документов, ни хрена с собой нет. Ну, не на штрафстоянку же машину загонять, в самом-то деле!

– Выходите из машины, – потребовал стоящий за Коляном инспектор и слегка передвинул «АКС» под правую руку.

– Ну, как не хочется делать горя… себе. – Пацифеев сдержал себя, вышел из «Ауди» и достал из кармана куртки Соболя еще одну купюру. – Договорились?

Сержант посмотрел на одежду незнакомца, вспомнил текст ориентировки и сразу все понял…

Но до того, как успел сработать его мозг, все понял и Пацифеев, который и смотрел-то в другую сторону – на автомат. Едва рука сержанта потянулась к «АКС», болтающемуся за спиной, врач выдернул «вальтер» и, закрываясь сержантом, как щитом, выстрелил старшему под обрез форменного кепи. Падая, тот успел выпустить в небо длинную и бесполезную очередь.

Сержант перехватил рукой пистолет и повалил Пацифеева на капот «Ауди». «Брось ствол!..» Колян явно превосходил убийцу и по силе, и по умению действовать в данной ситуации. Чувствуя, что задыхается, Витольд Романович обхватил противника вокруг туловища и дотянулся до автомата, который по-прежнему оставался за спиной милиционера. Уже слабеющей рукой врач отстегнул магазин от оружия и его острым концом изо всех сил ударил инспектора в висок. Милиционер сразу обмяк и стал сползать с капота на землю.

Он уже был мертв, но Пацифеев бил и бил его по голове автоматным магазином, превращая лицо в кровавое месиво. Из магазина, громко щелкая, вылетали патроны, а Пацифеев никак не мог остановиться…

Задыхающийся Витольд Романович некоторое время приходил в себя, растирая свое освобожденное от стальной хватки горло. Откашлявшись и проплевавшись, он, шатаясь, подошел к старшему, схватил его за воротник куртки и поволок в постовую будку. Оставив его там на полу, он вернулся и перетащил сержанта. Поперек дороги остались блестеть черные полосы густой крови…

Уже выйдя и закрыв дверь будки, Пацифеев подумал и, достав из кармана «вальтер», вернулся. Направив оружие в голову сержанта, произвел контрольный выстрел и, успокоившись, вернулся к машине. В руке он сжимал служебное удостоверение старшего сержанта. Из тех двоих он был наиболее похож на Витольда Романовича.

Нужно было торопиться. Подняв на ходу смятые в пылу борьбы купюры, врач зло сплюнул в кровь на асфальте.

– Суки!.. Сто баксов ведь давал…

Глава 5

– Сколько это будет продолжаться? – спросил вслух, не обращаясь ни к кому конкретно, Саморуков.

Все стояли над телами убитых милиционеров и не верили в происходящее. Они преследовали Пацифеева, но на своем пути встречали только трупы. Врач, обезумевший от крови и безысходности, оставлял им лишь мертвые тела.

– Это будет продолжаться до тех пор, пока на свободе находится убийца. Убийцу зовут Пацифеев. Витольд Романович Пацифеев.

Саша вышел из будки и подозвал кинолога.

– Что можешь сказать?

– Есть следы на обочине. Протектор, по-моему, тот же, что и на свертке к озеру. Во всяком случае узор совпадает. «Пирелли». Крутые колеса, дорогие.

– Не путаешь?

– Гильзу можешь спросить. Она тебе подтвердит…

Макаров покосился на собаку и вздохнул. Из будки вышел Саморуков с блокнотом, перепачканным кровью.

– Саша! – позвал он Макарова. – Вот, посмотри, – блокнот из кармана убитого сержанта. Записан номер и помечено – «Ф, серый».

– «Форд» серого цвета? – быстро расшифровал Стариков.

– Точно. Значит, Пацифеев ехал либо в этой машине, либо в какой-то из последующих.

– Убежден, что не в этой! – воскликнул Макаров. – Он же не идиот – «светиться» на одном «Форде», чтобы пересаживаться в другой! Да и номер парень не успел бы записать… Надо срочно предупредить посты. Сколько их еще до Омска?

– Много. Булгаков уже связался с двумя следующими. Трассу утюжит вертолет, на обоих постах – тотальная проверка, там уже ОМОН.

– ОМОН – это хорошо… – задумчиво пробормотал Макаров. – Это очень хорошо. Интересно, сколько еще населенных пунктов на отрезке этих постов?

– Ну, ты спросил! – удивленно воскликнул Саморуков, словно начальник задавал вопрос именно ему. – Я-то откуда знаю? У Андрея карта есть…

– Есть, – подтвердил подошедший Булгаков. – Новые идеи?

Расстелив на багажнике карту, он стал водить по ней пальцем.

– Мы сейчас находимся здесь. Ближайший населенный пункт – Матвеевка, это перед следующим постом.

– А это что за поселок? – Макаров наклонился и показал на едва заметное обозначение.

– Это… Это не поселок, эта база отдыха. До нее по трассе – семь-восемь километров. – Булгаков повернулся к кинологу. – Поскольку ты местный и спросить больше не у кого, ответь-ка мне на такой вопрос: есть ли на трассе указатель, что это – база отдыха?

– Конечно! – фыркнул хозяин Гильзы. – И еще какая! Щит огромный. Да и сама база стоит этого щита.

– Крутая?

– Ну, я бы там отдохнул. База функционирует круглый год, и сейчас там, конечно, народу как махорки у дурака в кармане.

– База дорогая? А контингент какой? – пытал его Макаров.

– Ограниченный.

– Умственно или как?

Кинолог начал заводиться от вопросов этого надоедливого начальника.

– Нет, финансово! Вот мне там, например, делать не хер! Если с женой на месяц туда заеду, то потом полгода буду питаться одноразовой лапшой.

– Хорошая база, – похвалил Макаров. – То что надо.

– Не понял? – Булгаков уже не удивлялся Александру, а только автоматически спрашивал.

– Давайте поставим себя на место Пацифеева. Видя, как над ним кружит вертолет, зная, что второй такой трюк с постом ГИБДД теперь уже наверняка не получится, что он делает? Он делает такой вывод: впереди меня ждет кордон из злых милиционеров. Сзади – не менее поганые мусора. К Омску на сегодня мне путь заказан, обратно – тоже. Тут над ним еще раз пролетает желтый вертолет, как бы подтверждая правильность его мыслей. Далее на глаза Витольду Романовичу попадается яркий плакат… Плакат яркий? – Макаров опять повернулся к кинологу.

– Очень, – подтвердил тот.

– …который приглашает отдохнуть. Пацифеев быстро соображает, что если он свернет в какой-нибудь поселок, где каждая свинья знает любую собаку, его, незнакомца, в свете последних событий сдадут первому же участковому. Но если он свернет на базу отдыха, это будет то, что нужно. Отсутствие постоянного контингента, всем на всех наплевать. В дополнение к этому – база «неслабая». Там и пожить можно некоторое время, пока пена уляжется, нервы, расшатанные убийствами, подлечить. На крайняк с этой базы всегда можно уйти незамеченным. На чьей-нибудь машине.

– Нужно войти в постоянную связь с постами, – поддержал Александра Булгаков, снимая с пояса рацию. – Я тоже думаю, что Пацифеев вряд ли решится идти на прорыв. Он знает, что за этих двоих инспекторов на следующем посту его просто расстреляют из десятка автоматов. Ребята из автоинспекции его живым брать не будут.

– По местам, – негромко скомандовал Макаров.

Гильза постаралась первой прошмыгнуть в открывшуюся дверцу микроавтобуса…

Вывеска на дороге была яркой. Проехать мимо, не заметив ее, было просто невозможно. На ней на фоне ярко-красного солнца река подкатывала к золотому песку берега небольшие бурунчики волн. Надпись в углу щита обещала, что за сравнительно небольшие деньги работники базы могут превратить эту реку в море, а если доплатить – то в океан. Уютные домики, прокат катеров и водных мотоциклов, рыбалка, спорт. Любители неизведанного, устав от банковских операций и успешных коммерческих сделок, могут отправиться в поход, взяв с собой вместо золотых «паркеров» и чековых книжек спальные мешки и минимум съестных припасов.

Так вербовала придорожная вывеска клиентов для своей базы отдыха. Плакат был двусторонним, что гарантировало приток посетителей как с юга, так и с севера.

Нет, не мог Пацифеев проехать мимо такой базы! Когда над его головой в очередной раз прогрохотал двигателем вертолет с синей полосой, Витольд Романович принял окончательное решение: на следующем посту ему делать нечего. Там его наверняка уже ждет взвод автоматчиков.

Денег было столько, что можно было арендовать один из домиков сроком на сто лет, и врач резко повернул руль автомобиля вправо, повинуясь указателю под рекламой.

Покачавшись, как на катере, Пацифеев без труда преодолел участок сельской дороги и въехал в лес. Через открытое окошко в салон вполз густой аромат летнего леса.

Стоянка располагалась внутри базы. Заметив пространство между новеньким «Мерседесом» и грязным джипом «Чероки», он припарковал машину и заглушил двигатель. Потом взглянул на часы и выделил себе пять минут, чтобы привыкнуть к обстановке и принять решение о дальнейших действиях. Положение было не ахти какое. Если преследователи его не «просчитают» и не поедут первым делом проверять базу, то в запасе будет время до следующего утра. На постах засады. Пока Макаров со своей бригадой доедет до первого, потом – до второго, сколько их там, до Омска? – уйдет много времени. Наверняка местные менты уже шерстят расположенные вдоль трассы населенные пункты. Когда они дойдут до базы? Кстати, на базе тоже может быть какой-нибудь участковый инспектор или что-то вроде этого. Мент, одним словом. И, конечно, он тоже в курсе происходящих событий. Убиты милиционеры… Диму с девицей Пацифеев в расчет не брал. Уж их-то найдут лишь тогда, когда кто-нибудь решит прыгнуть в озеро!

При воспоминании о том озере и шашлыках у врача засосало в желудке.

Ну, что же… Дабы обеспечить себе более-менее спокойное проживание на базе, первым делом нужно идти в гости к местному милиционеру. В том, что тот на базе один, – Пацифеев не сомневался. Да и тот здесь для понта загорает… Мента если и хватятся, то не раньше завтрашнего полудня, а на больший срок он, Пацифеев, тут задерживаться не собирается. А после знакомства со стражем порядка можно познакомиться и с администрацией. Ключи от домика, полотенце…

Закончив размышления твердым решением покинуть базу часа в четыре утра, врач вышел из машины. Процесс акклиматизации закончен. Темнело, и нужно было торопиться. Не желая второй раз оступаться на одном и том же, Витольд Романович надел на голову бейсбольную кепку Соболя, скрыв от любопытных глаз приметную седину.

«Глазастые, суки, какие… Взял бы сто баксов и жил бы спокойно!..» – Пацифеев озлобленно смотрел по сторонам в поисках старожилов.

Мимо как раз проходила симпатичная молодая женщина в фирменном спортивном костюме и легкой куртке.

– Девушка! – окликнул он ее. – Можно вас задержать на минутку?

Она остановилась.

– Вы давно здесь отдыхаете?

– А что?

Пацифеев мило улыбнулся.

– Понимаете, я приехал сюда впервые. Уже темнеет, а я не знаю, где тут находится самое необходимое – администрация, сауна, туалет, милиция, наконец!

Женщина стала рукой показывать нужные направления. Горячо поблагодарив ее и бросив подозрительный взгляд на бомжа в тельняшке, сидящего на крыльце одного из домиков, Пацифеев направился к домику милиционера…

– Вот эта вывеска. – Макаров показал на медленно приближающийся огромный плакат.

– Да, это та самая база, – подтвердил Булгаков. – Если верить нашему другу-собаковеду, то перед плакатом будет поворот направо и километра два до леса. – Он связался со следующим постом ГИБДД. – Ну вот, сами слышали! Опережая нас по времени, Пацифеев не обнаружен на посту автоинспекции, до которого всего сорок километров. Объездных дорог нет, вертолетом не обнаружены брошенные автомашины. Свернул он где-то. Ты прав, Саша.

– На базе он, – пробурчал Макаров. – Больше ему деваться некуда.

Около поворота на поселочную дорогу Александр и кинолог вышли из машин.

– Вот, смотри, свежие следы. Эти? – Макаров внимательно посмотрел на собаковеда.

Хозяин Гильзы сошел с асфальта на земляной грунт и присел над отпечатками колес. Через секунду он ухмыльнулся и снизу вверх посмотрел на Макарова.

– «Пирелли».

Для непосвященных в события последних дней водителей и их пассажиров, следующих по трассе, происходящее на постах ГИБДД казалось непонятным и даже пугающим. На каждом контрольно-пропускном пункте находилось не менее десяти вооруженных людей в форме, бронежилетах, с автоматическим оружием. Поперек дороги лежал стальной трос, и через него медленно переезжали машины, прошедшие тщательную процедуру досмотра. На конце троса было закреплено странное приспособление, внешне напоминающее гусеницу танка, и в его верхней части были расположены острые шипы. Это устройство лежало на обочине, и при необходимости стоящий напротив сотрудник мог потянуть за трос. В этом случае устройство выезжало на дорогу, угрожая непослушному транспортному средству проколом всех колес.

В основном проверялись автомашины, следующие в северном направлении. Водителей и пассажиров заставляли выходить из салонов, тут же бойцы с надписью на камуфлированной форме «ОМОН» производили их личный досмотр и проверку документов.

То и дело над постами пролетал вертолет, пилоты в очередной раз докладывали старшим на постах, что ничего подозрительного по-прежнему не обнаружено…

– Значит, «Пирелли»? – задумчиво, словно самого себя, спросил Александр.

Теперь, когда сомнений в правильности версии Макарова стало еще меньше, вся группа вышла из машин и расположилась на перекрестке. Гильза, радуясь свободе, кругами бегала вокруг разминающих затекшие ноги людей.

– Разложи-ка карту на капоте, – попросил Булгаков одного из собровцев.

Шелест плотной бумаги прервала радиостанция: «Пятый – Граниту!». Голос в эфире попросил Булгакова передать станцию Макарову.

– Это Дронов, начальник отделения! – услышал Саша.

Макаров назвал номер своего мобильника и попросил говорить по телефону. Саша, который мучился в поисках междугородной связи для разговора с Таней, даже не вспоминал о телефоне, лежащем в кармане пиджака. Только после того, как Булгаков посоветовал ему подключиться к местной связи, его телефон снова заработал.

– Кто это так напугал его, что он сам в работу включился? – насмешливо пробормотал Андрей.

Макаров промолчал, хотя прекрасно знал, что это – результат изучения в Москве его письма.

Шеф Булгакова перезвонил через минуту.

– Подняли мы машину из озера! – сообщил он.

– Так…

– Действительно, это синий «Форд-Фокус». В салоне – два трупа с огнестрельными ранениями. Первый – молодая женщина, личность еще не установлена, а второй – Лопатин Дмитрий Александрович, шестьдесят седьмого года рождения. Его в нашем районе знают все – местный полукриминальный авторитет. На него оформлено две машины – «девятка» и «Ауди». «Девятка» стоит дома, в гараже. Жена Лопатина сказала, что тот с утра уехал куда-то по делам и дома еще не появлялся. Ну, это понятно, почему…

– Что известно об «Ауди»? – перебил майора Макаров.

– «Ауди А6» белого цвета, госномер – три четверки.

– Ладно, спасибо.

Через минуту собровцы уже скручивали с «шестерки» номера с грозной аббревиатурой «УВД» и меняли их на более приемлемые, с японского микроавтобуса.

– Андрей, – инструктировал Булгакова Александр, – ситуация складывается так, что ни мне, ни ребятам на базу соваться нельзя. Если Пацифеев там, он сразу нас вычислит. И неизвестно, чем этот прокол может закончиться. На базе – люди. Нам еще освобождением заложников не хватало заниматься. А ведь первое, что дядя Витольд сделает, увидев меня, или Старикова, или Саморукова, – приставит кому-нибудь шило к горлу – поймет, сволочь, что окружен. Поэтому ты сейчас играешь роль отдыхающего. Главная задача – обнаружить «Ауди». Если «тачка» там, значит, и Пацифеев где-то неподалеку. Поброди по базе, попробуй на него наткнуться. Связь – односторонняя. Только ты можешь нас вызвать. Я не хочу, чтобы твоя радиостанция заговорила голосом твоего не в меру старательного шефа, когда ты случайно окажешься рядом с гражданином Заградским.

– Саша! – рассмеялся Булгаков. – Ты что, забыл, кто я? Долдонишь мне, как стажеру! Я что, не знаю, чем мне там заниматься?

– Извини… – улыбнулся Макаров. – Просто, если что-то произойдет, мы не сразу сможем тебе помочь.

– Андрей, видишь колок рядом с лесом? – спросил Стариков. – Мы там будем.

Булгаков сунул «ПМ» за пояс сзади и стал съезжать по траве на проселочную дорогу…

Глава 6

И в милиции можно работать, не утруждая себя обременительными обязанностями по поимке преступников, бесконечными нервотрепками и ночными дежурствами без сна и покоя. Даже в такой ответственной и сложной системе можно найти место, которое будет работать на того, кто его занимает.

Старшина Полозов такое место нашел, вернее – место нашло его: никчемного в милицейской работе старшину, которого тем не менее вроде бы не за что было уволить, начальство определило и на никчемной пост – охранять коммерческую базу отдыха, место это в то же время имело свои существенные выгоды, что Полозов довольно быстро понял. Ее учредители заплатили деньги УВД за организацию внутреннего поста милиции.

Сейчас старшина сидел в глубоком кресле, перенесенном из комнаты отдыха, смотрел телевизор и ел чипсы с паприкой. Как обычно, на Полозове была расстегнутая почти до пояса рубашка с болтающимся на заколке галстуком. Натруженные ноги возлежали на журнальном столике.

Вдруг раздался стук в дверь, и, не ожидая приглашения, в домик вошел не знакомый старшине человек. Подчеркивая значимость занимаемого положения, Полозов не изменил позы, лишь перестал хрустеть чипсами, надменно-вопросительно глядя на вошедшего.

– Ты что двери не запираешь? – заботливо спросил Пацифеев. – Так и пистолет могут украсть.

– У меня не украдут. Я вас слушаю.

– Ты не понял, – объяснил Витольд Романович, вынимая из кармана удостоверение убитого им сержанта. Не раскрывая документ, он показал Полозову его лицевую сторону. – Это я тебя слушаю. Майор Макаров, уголовный розыск.

Полозов снял ноги со стола, сунул ступни в мягкие тапочки и выпрямился.

– Старшина Полозов. На вверенном участке без происшествий.

– Хорошо, старшина, хорошо. Ты в курсе последних событий? – Пацифеев уселся за столик, уже успев разглядеть, что пистолет милиционера находится в закрытой кобуре, под рубашкой. «Какой идиот велит «мусорам» так оружие носить? Это же все равно, что на войне автомат в вещмешке таскать!»

– Да, в курсе, – доложил старшина. – Идет розыск преступника. Ориентировку по приметам мне уже передали.

– И как? Тишина?

– Пока ничего похожего не было.

– А что, старшина, используя приметы, переданные по телефону… Тебе ведь по телефону приметы передали? Так вот, используя такие приметы, разве можно опознать преступника? Ты сам-то как думаешь? «Уши сломаны, нос – горбатый, рост – сто семьдесят»… Выйдешь на улицу – а там все такие. Так или не так?

– Так, конечно… – смутился Полозов. – Бесполезное это занятие.

– То-то и оно. Ладно, давай к делу. У тебя карта района есть?

– Обязательно.

Пока старшина рылся в шкафу, расталкивая в стороны сапоги для рыбалки, сеть и мешок для охоты, Пацифеев быстро осмотрел жилище.

– Раскрывай! – Врач склонился над картой. – Так… Вот теперь давай, старшина, представим такую ситуацию – на базу попадает преступник. Он понимает, что обратно на трассу ему нельзя. Ты в курсе, что дорогу везде перекрыли? Даже на трех последующих постах?.. Так вот, попав на базу, что он должен делать, чтобы незаметно уйти и избежать преследования? И что мы должны в первую очередь сделать, чтобы помешать ему в этом?

Задав последний вопрос, Пацифеев откинулся на спинку стула, взял чипсы и стал с аппетитом есть.

И тут глупый милиционер по фамилии Полозов разложил перед убийцей план базы и карту, показывая, как должен действовать врач, чтобы никто его не нашел.

– Он, как я понял из ориентировки, неместный, поэтому наверняка не знает, что единственный способ сбежать, когда трасса перекрыта, – водой.

– Это интересно! А на чем?

– На катере. Их тут четыре, и все мощные, с подводными крыльями.

– Так, это понятно. А если предположить, что он отлично ориентируется на местности, куда он покатит на катере?

– А хоть налево, хоть направо! – рассмеялся Полозов.

По лицу Пацифеева пробежала тень раздражения.

– Я спрашиваю – куда ему выгоднее плыть?

– К Матвеевке. Там развилка дорог и железнодорожная ветка. В Матвеевке его очень трудно задержать. Это придется шмонать все железнодорожные составы и перекрывать всю развилку!

– А топливо?

– Ну, до топлива ему не добраться! – воскликнул охранник базы. – Оно в канистрах, в домике у лодочника. А он – мужик боевой, с ружьем. Так что этот вариант можно смело отмести.

– Да, – согласился Пацифеев. – Отметаем.

Бросив пустой пакетик на стол, Витольд Романович вытер лоснящиеся после чипсов руки о полотенце Полозова и стал сворачивать план базы и карту местности.

– Утром верну.

Врач понял, что нужно бежать сейчас, не теряя ни минуты. Появился шанс, может быть, единственный шанс выжить, и не использовать его было бы непростительной глупостью. Терять время на то, чтобы «валить» этого бестолкового мента, не имеет смысла. Теперь три задачи: жратва, катер, топливо.

– Проводить, товарищ майор? – угодливо спросил старшина.

– Не заблужусь. Мы, милиционеры, даже в темноте ориентируемся, как днем. Правильно я говорю? Ты лучше вот что… Я, поскольку в гражданском, пройдусь по базе. Часа через два вернусь, отдохнем. Пиво есть?

– Конечно! – обрадовался старшина. – Немецкое. Есть и что покрепче…

– Вот и ладушки. Сиди здесь и готовь стол.

– Если возникнут проблемы – я здесь, – заботливо нахмурил брови Полозов.

Запомнив по плану, где находится лодочная станция, Пацифеев решительно двинулся к реке. Пока менты не пронюхали, где он находится и куда отправится, нужно было запасаться топливом и с максимальной скоростью уходить по воде. Как только Макаров поймет, что он, Пацифеев, на катере, вертолеты сразу станут утюжить реку, а не дорогу. И тогда – все… Даже думать об этом не хотелось.

Определив по внешнему виду, какой из катеров самый мощный, врач открыл крышки двигателей у трех остальных и перерезал ножом все маслопроводы, какие могло перерезать лезвие. Закончив это, он положил карту в кабину «своего» транспорта и, сверившись с планом базы, направился к домику лодочника.

– Боевой у них паромщик, с ружьем… – глухо бормотал он, перешагивая через корни вековых сосен. – А если мне солярки нужно?

Чтобы не рисковать и лишний раз не показываться на глаза случайным отдыхающим, которые потом могут вспомнить направление его движения, Пацифеев пошел берегом. Идти далеко не пришлось. Дом на берегу выглядел покрепче остальных и, как понял Витольд Романович, совпадал по месторасположению с обозначением на карте – «дом начальника лодочной станции». Прежде чем войти, он обошел постройку и заглянул в окно.

Картина внутри была идиллической.

За небольшим столиком в центре комнаты на первом этаже сидел хозяин и сосредоточенно жевал шашлык. Перед ним помимо блюда с шампурами расположились тарелки с аппетитной снедью – селедкой с луком и салатом. Главной достопримечательностью стола была на треть пустая бутылка «Мартини». Окинув взглядом через стекло интерьер жилища, Пацифеев понял, что ужин на столе лодочника – не что иное, как сборный вариант подарков отдыхающих. Слишком большой контраст между «Мартини» и афишами фильмов двадцатилетней давности на стенах.

Пацифеев судорожно сглотнул слюну, решив, что на этот раз поест по-настоящему. Только сейчас, глядя на пучок сельдерея, исчезающий во рту «паромщика», он понял, насколько голоден.

Врач ни на секунду не забывал, что старик – фигура серьезная и он вооружен. Не в правилах Пацифеева было стучаться куда-либо, но на этот раз пришлось – дверь была заперта. Впрочем, старик сразу открыл замок.

– Можно? – улыбнулся Витольд Романович.

– Проходи, ежели добрый человек. По какому такому вопросу?

– Да вот, начальник, из милиции я. – Пацифеев опять показал корочку удостоверения.

– Раз из милиции, значит – хороший человек. А потому садись к столу. Вина не предлагаю, вижу – на службе, а на остальное налегай, сколько душа приемлет.

Видя, как пришедший жадно ест мясо, старик решил подождать с расспросами. Когда же тот, переводя дух, откинулся на спинку стула, он поинтересовался:

– Чем же я могу помочь нашей милиции?

«Милиционер» оторвал осовевший взгляд от стола и переместил его на хозяина домика.

– Топливо нужно. Для катера.

– Для каких целей? – удивился старик.

– Для оперативно-познавательных.

– Понимаешь ли, служивый… – лодочник стал задумчиво чесать основание бороды. – Ничем я тебе помочь не могу.

– Не мне, – поправил Пацифеев. – Милиции нужно помочь.

– Не могу я вскрыть склад.

– По какой причине?..

– Приказ администрации – выдавать ключи от катеров и топливо исключительно с ее ведома. То есть с разрешения заведующей базой. Вот так, служивый, рад бы помочь, да нечем. Ты уж не серчай. Я всегда рад помочь властям, но… с разрешения администрации базы. А старшина-то чего не пришел?

– Понятно… – Пацифеев немного помедлил. Уже уверив себя в том, что по-хорошему разговор не получится, он снова стал спокойным. – Старшина, говоришь? Занят он.

Все помещение было оклеено афишами и картинками. Пацифеев, разглядывая обнаженную Курникову на развороте журнального листа, как бы невзначай спросил:

– А где ты топливо хранишь? Надежно? А то вот так беспечно сидишь дома, а жулики все растащат.

– Я им растащу! – подскочил как ужаленный старик. Его уверенность была сдобрена бутылкой вина, поэтому получилось очень убедительно. – Ружье из-под кровати достану – навек таскать разучатся!

«Действительно… – подумал Пацифеев. – Боевой мужик. А ружье, значит, под кроватью…»

– Пристройку к дому видел? – продолжал задетый за живое дед. – Там топливо! Как же они в пристройку попадут, минуя меня? Нет, у старика Нечаева невозможно что-то украсть!

– Невозможно, невозможно… – задумчиво повторил врач. – Сколько, говоришь, у тебя топлива осталось?

Лодочник задумчиво почесал пятерней затылок. Произвел в уме какие-то арифметические действия и, шевеля губами, медленно наполнил из бутылки граненый стакан.

– Литров пять еще есть.

– Пять?! – ужаснулся Пацифеев.

– А чего ты хотел, служивый? Сезон в разгаре, соляра горит, как на костре! Буржуи на катерах реку рассекают, как на Олимпиаде! Завтра обещались из речвокзала горючее доставить. Каждые три дня администратор выписывает. Вот завтра и приходи – погоняешь! – Старик коротко хохотнул и выпил вино. – С мигалкой!

Витольд Романович его уже не слушал. Какой-то злой рок висел над ним, меняя планы и разбивая надежду спастись. Бегство по воде казалось невозможным. Если через двадцать минут его не засекут с «вертушки», то через двадцать пять минут закончится горючее. Тогда все. Район поисков сузится до крошечного квадрата на оперативных картах розыскников. Сейчас же, по крайней мере, они не знают, где он находится.

– Налей-ка и мне, начальник. Рабочий день закончился. Можно? – У Пацифеева слегка дернулось правое веко, и он отвел взгляд в сторону.

– Как скажешь. Тебе видней, – смиренно промолвил лодочник и потянулся к бутылке. – А мы предложим с превеликим удовольствием.

Пацифеев встал, прошелся по комнате и приблизился к окну. Вглядываясь в темноту, он испуганно отшатнулся:

– Дед, а кто это у тебя в пристройке шарит?!

– Что?! Где?! – Старик соколом взвился над табуретом и через мгновение уже прижимал лоб к холодному стеклу. – Где?

Бутылка была импортная, толстостенная, поэтому не разлетелась вдребезги, а лишь глухо ухнула, когда врач с силой обрушил ее сзади на затылок начальника лодочной станции.

В его очередном плане главным условием было сохранение жизни старику. Старик сейчас крайне необходимый лжесвидетель, поэтому врач туго связал его веревкой и для верности замотал в зеленую рыболовную сеть с поплавками из пенопласта. Очевидно, «хранитель реки» имел слабость к браконьерству…

Пульс лежащего был в порядке, дыхание ровным. Пацифеев убедился, что старик без труда дышит через нос, и сунул ему в рот найденную в углу суконную рукавицу.

Еще десять минут ушло на поиски канистры с топливом. В пристройке, используемой как склад ГСМ, находилось около тридцати канистр. Пацифеев бродил в темноте, с грохотом роняя одну за другой, и вполголоса ругался. Зажигать огонь в этом помещении с характерным спертым запахом было чистым безумием, поэтому Пацифеев по очереди отрывал емкости от земли и встряхивал…

До «своего» катера было рукой подать; он перекинул через борт канистру, сунул за пазуху карту местности и быстрым шагом отправился на поиски бомжа в тельняшке, которого видел всего час назад. И на эти поиски не ушло много времени. Бомж лежал на крыльце все того же домика, укрывшись старым бушлатом. Около него стояли две пустые бутылки пива и опорожненная бутылка «Абсолюта». Поскольку бродягу никто не гнал, даже подкармливали и, как нетрудно было убедиться, подпаивали, становилось очевидным, что этот «моряк» – на своем берегу. Это Пацифеев определил сразу.

– Здравствуй, странник. Как дела? – приветствовал он лежащего.

– Живем, хлеб жуем, – уклончиво ответил бродяга.

– Пятьсот рублей хочешь заработать?

Бомж резко скинул с плеч бушлат и сидя стал энергично расчесывать грудь под тельняшкой…

Глава 7

Много времени понадобилось Степному, чтобы принять решение. Копаясь в закоулках своей памяти, он пытался вспомнить фамилию человека, назначившего ему встречу в чертовски дорогом ресторане Слянска. Зинченко. Он, Степной, услышав эту фамилию от своего человека, почувствовал, как что-то зазвенело струной в его памяти. Он знал, что судьба сталкивала его с неким Зинченко, но это было так давно, что, перелистывая год за годом в обратном порядке архив памяти, Степной даже чувствовал, что молодеет.

Его человек сказал:

– Степной, если ты согласишься встретиться с ним по делу, которым ты занимаешься сейчас, то перезвони мне. Если не помнишь его – я о нем расскажу, когда перезвонишь. Только перезвони обязательно, если не хочешь «попутать масти»…

Последнее означало, что человек, ищущий встречи, – «красный». ФСБ, «уголовка», военный – неважно. Он в погонах, а значит – мент. Все, кто в погонах, – служители власти, а по-старому, по-воровскому – менты. Что нужно менту от вора-»законника»? Тем более по этому делу. Кто еще знает о харьковских «камнях»? Макей колонулся на смертном одре? Или с погоста маляву прислал?

Зинченко…

Степной еще не решил, стоит ли соглашаться на встречу, но уже мчался в «Мерседесе», идущем в колонне из трех машин, в Слянск. Вор сознательно не перезванивал «своему», пытаясь заставить свою память работать.

Зинченко… Харьков… Камни…

– Остановись! – почти крикнул он водителю.

От неожиданности тот резко увел машину с трассы, и колеса зашуршали по щебенке.

Харьковский «важняк»!

Следователь по особо важным делам прокуратуры города Харькова – Зинченко Николай!

Степной откинулся на кожаную спинку сиденья и рассмеялся. По-стариковски глухо, с прикашливанием. Его смех длился достаточно долго для того, чтобы водитель и телохранитель, сидящий впереди, предположили: у дедушки – старческий маразм. Смех Степного закрепил их уверенность – «хозяин» постепенно слетал с катушек. Эти ненужные пытки заболоцкого лоха Морика, его бессмысленная смерть… После всех уверений в том, что «кровь» и «вор» понятия несовместимые, приказ Степного «задавить» и «укрыть от глаз людских» совершенно не владеющего информацией пацана выглядел как симптом очевидного диагноза – авторитет умирает не только телом, но и умом. Именно поэтому его охрана спокойно сидела в микроавтобусе и джипе, даже не интересуясь причиной столь внезапной остановки в странном месте.

Но именно в этом и была сила старого вора. Он был достаточно мудр для того, чтобы не демонстрировать окружающим свой ум. Его главная заповедь – никогда не говори того, о чем думаешь, и делай все для того, чтобы окружающие чувствовали твою беспомощность. Ты беспомощен – значит не опасен, и для борьбы с тобой нужно мало сил, мало бдительности. Именно тут и ошибались почти все, кто не желал добра Степному. Почти сорок лет носить «корону» – это не заводской или милицейский стаж. В ментовке тебе простят глупость, и ошибку простят, и слабость. А в этом мире за те же самые грехи враз «лоб зеленкой намажут»…

Долго искал он свои алмазы. Но не камни нужны ему были, не то несметное богатство, которое они в себе таили. Степной и без них имел все, что хотел. Он искал своей правды. Вор не имел права умереть, не вернув себе то, что у него несправедливо отняли.

И вот теперь, сквозь года, в его память снова вернулась эта фамилия. Зинченко. Следователь по особо важным делам прокуратуры города Харькова.

И сейчас он ищет встречи с ним. «Важняк», сумевший «сшить» дело, по которому его, Степного, двадцать два года назад «приземлили» на «строгий», под Салехардом. Ювелир в Харькове, антиквар в Чернигове, музей в Коврове. Доказательств у Зинченко было мало, но много уверенности в своей правоте. Может, и не «придавил» бы он Степного тогда ни очными ставками, ни парой непроданных картин, что в квартире вора нашли, да вот… Какая-то сука в это же время две церкви под Ковровом «обнесла». Для мента что музей, что храм – один закон: сто сорок четвертая, часть третья. А для «законника» церковь «обнести» – все равно что ребенка убить. Но накопали бесы из харьковской уголовки дерьма по закоулкам, да и снесли этого «шнягу» Зинченко. Честь и хвала ему за то, что не поверил он в вину Степного. Выкупил тогда вор у Зинченко обе церкви за большую цену. За ювелира в Харькове, за антиквара в Чернигове да за музей в Коврове. А что было делать? Нельзя с таким грузом на зону. За мать и за церковь больше одной ночи на нарах в бараке тебе спать не дадут.

И вот сейчас Зинченко назначил ему встречу.

Зачем? За алмазы Степной уже отсидел. Теперь они по праву – его, потому что дважды за одно и то же не судят.

Встречи хочешь, старый «друг»-прокурор? Будет встреча! За те две церквушки долг тебе отдать нужно. Степной свои долги помнит. Как и чужие.

– Трогай, Сережа, трогай, дорогой. У нас сегодня дел ой как много будет. А сейчас давай домой. И подай мне телефон, человечку своему позвоню…

И эта встреча состоялась.

Они встретились в ресторане «Русь». Двое пожилых мужчин, в дорогих костюмах, белоснежных рубашках и галстуках. Они не поздоровались за руку, как могли предполагать окружающие. Ведь для несведущих эта встреча была не что иное, как бизнес-ланч двоих солидных воротил. Ничто не указывало на то, что за одним столом собрались пообедать прокурор города и криминальный авторитет. А у них не принято здороваться за руку. У таких людей контакт идет не от сердца, а от разума. У них нет ничего общего, они живут разными жизнями и руководствуются противоположными по содержанию законами.

– Постарел, Иван Максимович, постарел, – улыбнулся Зинченко, усаживаясь на пододвинутый официантом стул. – Головушка облетела, как береза в ноябре.

– Да и ты, Николай Николаевич, не молодеешь, – заметил Степной. – Животик вот нескромно как-то отпустил. Поседел как лунь. А помнишь, тогда, в семьдесят восьмом? Статный мужик был, широкоплечий!

– Я и сейчас полуторапудовку от пола по двадцать раз отрываю. А животик… Как говорят – большой живот не от пива, а для пива.

– Горькую пьешь?! – изумился Степной.

– Нет, уволь. Чарочку с тобой выпью, а больше мне нельзя – печень пошаливает… Давай поедим, Ваня. А потом и о делах поговорим. Куда спешить? У меня выходной, тебе по понятиям работать запрещено. Трутни мы с тобой.

Степной рассмеялся, и было видно, что от души.

Когда насытились, он спросил:

– Так что за дело, Николай Николаевич? Не для дегустации же осетрины ты меня из Заболоцка выдернул?

Зинченко немного помедлил с ответом.

– Знаешь, Ваня, я ведь о камешках харьковских помню. Я как об алмазе старой огранки услышал, сразу мозги ломать стал: не может быть, чтобы гражданин Степенко здесь замешан не был. А тут мой дружок Саша Макаров звонит да тебя найти просит. Вот я и решил так сделать, чтобы ваша встреча не состоялась. Знаешь Макарова?

– Слышал, – уклончиво ответил вор. – А о каком камешке ты говоришь?

– Да вот, закатился один из твоих… Под труп.

– Не гневи бога, Николай. Ты меня знаешь. А вот кто его туда закатил – мне ведомо. Скоро найду, пожалуй… А о Макарове – да, приходилось слышать.

– Нет, ты не просто слышал, а очень хорошо о нем слышал. Потому что, гоняясь за Пацифеевым, нельзя пройти мимо Саши Макарова. Он для тебя сейчас враг номер один, Саша-то. Потому что знаешь ты – он Пацифеева с твоими камешками быстрее найдет.

– А почему же ты не хочешь, чтобы наша с ним встреча состоялась? Может, и договорились бы о чем…

– Вам с ним не договориться. Мы с тобой быстрее договоримся, чем ты с ним. А не хочу я вашей встречи вот почему… – Зинченко достал из пачки сигарету, закурил. – Смерть кого-то из вас ждет.

– Ты что каркаешь, начальник? – огорчился Степной. – И потом, кто тебе сказал, что Пацифеева он найдет быстрее меня? И представь себе ситуацию – у меня Пацифеев, а у Макарова мои камни. Не договоримся?

– Пустой номер. Макаров заберет и камни, и Пацифеева. Понимаешь ли, Ваня, я хорошо знаю его и достаточно хорошо знаю тебя. Вас половина не устроит. И я знаю, чем все закончится. Когда Макаров поймает Пацифеева, он выбьет из него и камни. Если ты раньше успеешь – то алмазами ты вряд ли довольствоваться будешь. И полетит душа доктора Пацифеева в ад. Ты ведь, насколько я осведомлен, мокрыми делами уже не брезгуешь, Иван Максимович?

– Я вор, начальник. И на моих руках крови нет. Не там пробиваешь, командир.

– Я тебя не пробиваю. – Чувствовалось, с каким трудом давался этот разговор прокурору. – Мне нет нужды тебя пробивать. А если я возьмусь за это, то, по старой памяти, накопаю на тебя дерьма телегу. Мне что? До пенсии дожить – и все. А тебе, дорогой, если на старости лет корону сшибут за беспредел, куда деваться? Тоже рыбу пойдешь удить, как и я? Или внуков пестовать? Только внуков у тебя нет. По вашей вере воровской даже жить по-человечески невозможно. Тебе ведь, старому пердуну, под семьдесят уже, а что ты за жизнь свою нажил? Особняки да машины? Картины да яйца Фаберже? А на хрена они тебе сдались, яйца эти? Больше двух ты в могилу все равно не унесешь. А вот главного у тебя, Иван Максимович, нет. Память-то какую о себе оставишь? «Вор по кличке Степной»? Маловато для истории. Вор он и есть вор. Потому и не хочу я, чтобы Саша с тобой встретился. Знаю – одному из вас не жить после этой встречи.

– Ты никак перевоспитать меня перед самой кончиной решил? – удивленно и как-то задумчиво спросил Степной. – А тебе кем этот Макаров приходится? Уж не сыном ли приемным? Или – внебрачным?

– Вот и говорю я, Ваня, что жизнь прожита, а ничего тобой не нажито. Даже ума. Крутой ты, как хвост поросячий, только понта в этом больше, чем дела. Ты выгоду по крови ищешь, а нет ее здесь. Я Сашку как человека люблю, потому что таких как он – один на миллион. А встретиться я с тобой решил, чтобы отговорить от глупой затеи с камнями. Не видать тебе их при любом раскладе. Саша сгинет – за него его же парни тебя через задницу вывернут. Не лезь, Ваня, в это дело. Если начудишь – вспомнишь и семьдесят восьмой, и этот год. Я тогда твою задницу молодую от беспредела уберег. Помнишь? Никогда бы не напомнил тебе о долге, если бы не Сашка. А ведь по воровским меркам ты мне должен, Иван Максимович. Странно, но факт – если бы не Зинченко в семьдесят восьмом, то не было бы сейчас вора в законе Степного. Помрем ведь скоро, старый… На хер тебе лишний грех на душу брать? Будь человеком. Не прошу – предупреждаю.

Степной сидел осунувшийся. Он долго молчал. За это время Зинченко успел выкурить еще одну сигарету. И прокурор удивленно вскинул брови, когда Иван Максимович Степенко оторвал свой взгляд от стола и спросил:

– Николай Николаевич, ты действительно не пьешь? Давай по маленькой примем да годы прошлые вспомним. А камни… Не уворовать их всех, камней-то…

Глава 8

Булгаков почти бесшумно въехал на территорию базы, высматривая место для стоянки.

Машин было немного, и некоторые из них были искомыми по одному из признаков – они были белыми, но темнота, медленно пробравшаяся через кроны деревьев, мешала рассмотреть их. Андрей втиснул «шестерку» между стоящими автомашинами и вылез из салона. Озираясь, он поправил под мышкой кобуру и начал медленно двигаться вдоль шеренги машин. Обойдя грязный джип «Чероки», Булгаков почувствовал, как у него екнуло внутри.

Перед ним стоял автомобиль «Ауди А6» белого цвета с тремя четверками на номере.

Булгаков протиснулся между джипом и ограждением. Не поднимая головы, он «прострелял» пространство вокруг себя глазами и положил ладонь на капот «Ауди». Удовлетворенно кивнув головой, отошел за дерево.

– Машина здесь, – шепнул он в радиостанцию. – Капот еще не остыл. Он рядом.

Булгаков знал, что на базе постоянно дежурил милиционер, поэтому он подошел к первому попавшемуся домику, в окнах которого горел свет, и постучал в дверь…

Стояла полная тишина. Неожиданно где-то в глубине леса, у берега реки, взревел двигатель катера, и кто-то «отошел» от берега. Постепенно рев двигателя стал стихать, и Булгаков постучал еще раз.

Скрипнул замок, на крыльце возникла грузная фигура в мешковатых джинсах и футболке навыпуск. Из глубины комнаты слышались перезвон посуды и женский смех.

– Заходи! – пригласила фигура в джинсах.

– Спасибо, – улыбнулся Андрей. – Я только хотел спросить – где домик милиционера?

– Вон, видишь, старина, домик с красной крышей? Там и сидит милиционер твой.

Андрей поблагодарил и почти бегом направился к нужному строению. Над дверью домика была прибита лакированная дощечка с аккуратной надписью: «Милиция». Булгаков без стука потянул на себя дверь и вошел внутрь. В центре комнаты стоял стол, накрытый на удивление роскошно. Во всяком случае, в месячное жалованье старшины милиции тарелки с овощными салатами, жареная курица, икра, аккуратно порезанная кета и дюжина бутылок баварского пива не умещались. Венцом творения была запотевшая бутылка «Абсолюта».

Полозов, стоящий к Булгакову спиной, даже не повернулся, а лишь радостно проговорил:

– Садитесь, садитесь, все уже готово, сейчас начнем!

– Начнем – что?

Милиционер резко обернулся и озадаченно посмотрел на Андрея. Справившись с мимолетной растерянностью, он принял официальный вид.

– Вы, собственно, по какому вопросу?

Булгаков достал удостоверение и представился.

– Извините, я вас спутал…

– Путают масти. – Андрей кивнул на стол. – По какому случаю? Плановое мероприятие?

– Нет, товарищ капитан… Просто после рабочего дня решили отдохнуть.

– Ни хрена себе! – изумился Булгаков. – И так каждый вечер, после рабочего дня? Если я не ошибаюсь, у вас рабочий день – с утра и до утра. Кажется, именно по этой причине у вас на постоянном ношении находится табельное оружие? Или вы имеете привычку после рабочего дня, в пьяном виде, шишки с сосен сшибать?

– Нет. Первый раз это, – соврал Полозов. – Виноват…

– Старшина, вы сказали, что с кем-то меня спутали, что вы решили отдохнуть. О ком идет речь?

– С проверкой приехал майор из Управления. Насчет поимки преступника. Все расспрашивал, расспрашивал. Потом сказал, что вернется поужинать. Ну, я вот, чисто по-человечески…

– Базара нет. По-человечески – это у тебя получилось. – Булгаков, чувствуя что-то неладное, перешел с на «ты». – А что за майор?

– Сейчас… – Полозов напрягся. – Во! Макаров его фамилия!

– И как он выглядел, этот Макаров?

– Ну, высокий, пожилой, лет пятьдесят… – Полозов стушевался, только сейчас догадавшись сопоставить возраст и звание. – Волосы седые…

– Одет в куртку болотного цвета, черные джинсы и коричневые ботинки? – продолжил Булгаков, вспоминая ориентировку на Соболя.

– Да, – подтвердил старшина. – Он.

Андрей, уже оценив интеллект милиционера, сел на стул. Если он сейчас объявит, что «майор» – разыскиваемый убийца, старшина, боясь возмездия за невольное пособничество, замкнется, и суть его разговора с Пацифеевым не всплывет наружу. Булгаков отвел взгляд и отправил в рот кусочек колбасы.

– Все правильно, старшина, не волнуйся. А чтобы мои вопросы не пересекались с вопросами майора, говори, о чем он тебя расспрашивал. А я уж потом свои задам.

– Он спросил, что бы делал преступник, если бы ему нужно было бежать.

– А ты что ему посоветовал?

– Я доложил, что отсюда бандит может убежать только одним путем, если трасса перекрыта, – водой.

– Водой?..

– Да, на катере. Он спросил, где катера, топливо, и пошел проверять причал. И домик лодочника тоже.

Булгаков, память которого тотчас сработала – шум двигателя на реке, – выдернул из кармана радиостанцию.

– Саша, открытая связь! Немедленно сюда! Он ушел водой!

– Жди!

Булгаков встал со стула, подошел к стене, на которой красовалась прилагаемая к ориентировке фотография Пацифеева, и врезал по ней кулаком.

– А ты сюда смотрел, урод?!

И, пинком распахнув входную дверь, вытолкнул помертвевшего от ужаса Полозова:

– К домику лодочника, живо!..

В открытые настежь ворота базы отдыха на полном ходу влетел микроавтобус и резко затормозил. Из проема двери первой, естественно, выскочила Гильза. Следом за ней, буквально выдернутый из салона собакой, вылетел кинолог. Следом посыпались собровцы, и, наконец, появились Макаров со своей командой. Четко и слаженно, словно на тренировке, спецназовцы развернулись в цепь и стали быстро продвигаться внутрь базы.

Саша нажал на тангенту станции:

– Андрей, мы на базе. Сориентируй.

– От входа – «по стрелке» – два часа. Домик лодочника!

Это правило объединяет военных и оперативников. Чтобы не терять драгоценного времени на объяснение маршрута движения, называется направление, которое указывает часовое деление обыкновенных часов. Саша дал команду, и цепь собровцев, развернувшись под углом в сорок пять градусов вправо, продолжила движение.

– Водой он, гад, ушел… Водой… – хрипел старик-лодочник, когда один из собровцев перевязывал ему голову. – Я сразу неясность почувствовал, когда он у меня про топливо и ключи от катеров стал расспрашивать. Канистры-то у меня, полнехонькие, на втором этаже стоят!

Отдышавшись, он продолжил:

– А я так думаю: зачем милиционеру интересоваться катерами? Старшины с ним не было, меня никто не предупреждал… Ну, я возьми да соври, дескать, в пристройке только пять литров осталось.

– Молчи, дед, береги силы. – Собровец закончил перевязку и встал. – Кости не проломлены. Будешь жить.

Пока Макаров связывался с вертолетом ГИБДД и сообщал новости, Саморуков со Стариковым, убрав со стола посуду, расстелили карту. Домик превратился в штаб.

– Ближайший населенный пункт по реке – Матвеевка. Это в пятнадцати километрах от нас. – Мишка ткнул пальцем в карту.

– Если он пойдет на север, – уточнил Булгаков. – А если он пойдет назад, то ближайшая деревня – Ростки. Не думаю, что у него топлива хватит до какой-то из этих деревушек. Скорее всего, он будет идти рядом с берегом, а когда поймет, что горючее кончилось, – сойдет. В любом случае один из вертолетов уже на подлете, а второй сейчас отправят на разведку нижнего течения. На каждом – группа захвата. Так что, братцы, нам остается одно – сидеть и ждать результата.

Собровцы расселись на полу, прислонившись к деревянным стенкам домика.

Макаров развалился за столом, обхватив лоб ладонями. Напротив него, как нашкодивший кот, сидел старшина милиции Полозов и думал о завтрашнем дне. Периодически раздавался треск радиостанции Булгакова, и он принимал сведения о ходе розысков – не обнаружен, не замечен… Если пауза между сообщениями затягивалась, Булгаков сам вызывал необходимых абонентов. Время шло, никто не разговаривал. Все ждали.

– Почему же он оставил тебя в живых, дед? – неожиданно спросил Макаров. – Почему он тебя не добил, а оставил жить, еще и заткнув в рот кляп? Это не в его правилах.

Лодочнику, который ждал вызванную Булгаковым «Скорую помощь», вопрос показался неуместным. Он отвернулся и молча пожал плечами – «тут крестишься, слава те, господи, что не убили, а он спрашивает – почему!»

– Может, он думал, что убил? – решил помочь розыску Полозов.

– Конечно, – сразу отреагировал Стариков. – И мертвого замотал в сеть и вставил в рот кляп.

Саша взял со стола пачку сигарет и зажигалку.

– Пойду прогуляюсь. Подышу свежим воздухом.

– Пойдем вместе. – Миша встал из-за стола.

Они вышли из душного помещения и некоторое время двигались, ориентируясь на контур расположенного рядом домика. Макаров сел на крыльцо и закурил сигарету.

– Все-таки интересно, Миша, почему он не добил лодочника?

– Может, уже напился крови?

– Это Пацифеев-то?

– Тише… – попросил Саморуков. – Жильцов разбудишь.

– Каких жильцов? – удивился Макаров. – На дверях – навесной замок!

Мишка посмотрел через его плечо. Действительно, на скобах входной двери двухэтажного домика висел массивный амбарный замок. Он перевел взгляд на окно и усмехнулся:

– А поутру, проснувшись дома и проспав на работу, отдыхающие поняли, что оставили на базе будильник.

Саша повернулся к окну и увидел туристический будильник. Неудивительно, что он привлек внимание Саморукова.

– Так вот, – возобновил прерванный разговор Макаров, – я думаю, что Пацифеев опять сыграл.

– Как в случае с «Фордом»? Мол, старик очухается и даст полный расклад? Дескать, он ушел водой? А сам сделает иначе?

– А если он сыграл от противного?

– То есть?

– Мысль такова: раз менты клюнули на цирк с «Фордом» и прокололись, то вполне вероятно, что второй раз они не поверят и поступят наоборот – станут искать его на суше, а не на воде. А он как раз уйдет на лодке.

– Ну, я думаю, его логика – это твои домыслы. Лично я уверен, что Пацифеев знает – его будут искать и на воде, и на суше. Все возможные версии будут отработаны. Ты полагаешь, он не знает об этом?

– В том-то и дело, что он непрофессионал. Вот это меня и беспокоит. Что сделает опытный матерый зверь, которого обложили со всех сторон? Выбежит через узкий проход на охотников? Глупо. Перепрыгнуть через натянутую веревку с флажками? Страшно. А что сделает «любитель»? Черт его знает…

– Волчья теория?

– А он и есть волк, Миша.

Саморуков поднял с земли веточку, переломил ее и бросил в стоящую рядом с крыльцом металлическую урну.

– Все мы… волки. Поэтому и думаем, как он, – по-волчьи. А самое страшное в том, что если перестанем так думать, то грош нам цена.

Саша повернулся и взглянул на будильник в окне. Время ползло медленно.

– Так какова же главная идея твоей волчьей теории? – допытывался Саморуков.

– Мыслить, как волк. Если в прорыв – глупо, а через флажки – страшно, остается одно. Залечь. И ждать момента. Этот момент обязательно придет. Лежать, терпеть, гадить под себя от страха, но ждать. И вот, когда придет этот момент, рвать на куски всех, кто на пути, резать горло, не выискивая правых и виновных, уходить, убегать туда, где тебя не найдут. И еще – мстить. Мстить за свой страх, за свое обгаженное лежбище, за унижение.

Макаров резко повернулся к Саморукову и встретился с ним глазами. От взгляда начальника Михаилу стало страшно. В зрачках Макарова светился зеленый волчий огонь…

– И вот тот зверь, Миша, который сможет это выдержать, который преодолеет ситуацию и вырвется на волю, – этот зверь самый опасный. Потому что он – самый умный, сообразительный, самый беспощадный и никогда не насыщающийся чужой кровью зверь…

Некоторое время они сидели молча. Неожиданно радиостанция, которую Саморуков взял у Булгакова, сработала и заговорила голосом Старикова:

– Ребята, мы выходим, подтягивайтесь к автостоянке. Взяли Пацифеева! Минут через двадцать вертолет приземлится около трассы, рядом с плакатом. Поздравляю, коллеги!

Миша повернул рычажок громкости на минимум и снова посмотрел на Макарова. Казалось, тот не проявлял никакого интереса к сообщению.

– А ведь это не совсем по твоей теории, а, Саня? Как думаешь? – Положив руку на плечо друга, Саморуков поднялся. – Пойдем?

Макаров встал и, скорее по привычке «засекать» случившиеся события по времени, нежели по какой-то другой причине, посмотрел на будильник в окне…

Отошедший на несколько шагов Михаил оглянулся и с удивлением увидел, как уже поднявшийся с крыльца Саша садится на прежнее место. Дни работы с Макаровым приучили опера не задавать ему лишних вопросов и понимать с полужеста, полуслова. Поэтому Миша опять подошел к крыльцу и, как ни в чем не бывало, словно не было сообщения от Старикова, сел на крыльцо. Через несколько секунд он вопросительно глянул на Макарова и опять чуть не отшатнулся – на него в упор смотрели глаза с металлическим зеленым блеском…

– Он в доме… – одними губами, беззвучно прошептал Саша.

Саморуков почувствовал, как по его спине, обращенной к входной двери, пополз холод, а на лбу выступила испарина. Миша никак не мог сопоставить сообщение Игоря по радиостанции и слова Макарова.

Глазами он показал на радиостанцию – «а как же это?»

«Ерунда. Это не он».

«Я ничего не понимаю…»

«Запомни, главное – залечь…»

«Я ничего не пони…»

– Окно, – прошептал Саша. – Посмотри на окно…

Саморуков некоторое время беспечно смотрел по сторонам, потом мельком, как бы невзначай, бросил взгляд на черный квадрат в стене. Когда Макаров снова увидел лицо друга, оно было искажено гримасой смешанных чувств: изумления, страха за едва не совершенную ошибку и азарта…

– Саша! – рявкнула радиостанция. – Где вы? Ответь!

– Идем, идем… – ответил Мишка.

– Не идем, а бежим! Летим на крыльях удачи! – добавил Макаров. И, уже обращаясь к Саморукову: – Ну, Михаил Викторович, пойдем принимать под расписку дорогого нашему сердцу Витольда Романовича!

– Как же я ждал этого момента! – на всю базу объявил Саморуков.

Две фигуры поднялись с крыльца пустующего домика и, весело переговариваясь, исчезли в тени сосен.

Булгаков с командой ждали их в машине. Как только Макаров и Саморуков заняли свои места, оба автомобиля рванули с места. На выезде из ворот базы вдруг вспыхнули огни «стоп-сигналов», и «шестерка» с микроавтобусом, словно отдавая дань благодарности месту, что их приютило, еще некоторое время постояли с работающими двигателями. Наконец буркнул мотор «шестерки», и машины тронулись с места. Плавно покачиваясь на деревенской дороге, светящиеся габариты двух автомобилей исчезли где-то в глубине леса.

Глава 9

Спустя некоторое время после того как стих шум двигателей отъезжающих машин, внутри деревянного домика, закрытого снаружи на навесной замок, послышался едва различимый шорох. Одна из створок окна, расположенного на тыльной стороне дома, тихо скрипнула и отворилась. Через мгновение показалась нога, а следом и голова человека. Словно подныривая под косяк оконной рамы, человек в старом потертом бушлате спустился на землю и, не выпрямляясь, прислушался к тишине. Не заметив ничего подозрительного, он, крадучись, стал пробираться сквозь строй толстых вековых сосен. Вдруг за одним из деревьев раздался шорох болоньевого материала, и человек мгновенно сунул руку за пазуху.

Свет электрического фонаря хлынул в лицо, и затем последовал удар прикладом автомата. Удар раздробил зубы и надорвал губу.

– Лежать, сука!

Сопровождаемые этим приказом удары ногами в пах и в голову судорогой сковали все мышцы. Невозможно было даже думать о том, чтобы сопротивляться. Почувствовав спиной землю, человек в бушлате все же нашел в себе силы рвануть из-за пояса «ТТ». Раздался выстрел, и пуля, срикошетив от бронежилета одного из собровцев, ушла в крону сосны.

– Ах ты сволочь! – Другой боец со всего своего двухметрового роста рухнул коленями на грудь стрелявшего. Из окровавленного рта человека раздался хрип. Уже почти сдавшись, тот увидел… Макарова.

– Будь ты проклят! – Человек рывком сбросил с себя противника и направил оружие на Александра…

Но этому выстрелу не суждено было прозвучать. Рядом стоящий собровец прижал руку, сжимавшую «ТТ», к земле и с размаху всадил в нее по самую рукоятку нож. Человек оскалился и, ощущая на себе тяжесть двоих человек, впился осколками зубов в плечо противника. Чувствуя, как чужая кровь, смешиваясь с его собственной, наполняет рот, он все сильнее сжимал челюсти…

Удар прикладом в лицо наконец прервал его мертвую хватку.

Собровцы подтащили скованного наручниками человека к стене дома и посадили на бетонную дорожку. Но долго ему скучать не пришлось. Уже через секунду к нему кто-то шагнул и присел рядом, на корточки.

– Ну, вот и все, доктор. Гражданин Пацифеев…

Витольд Романович прижался затылком к деревянным доскам стены. Окинув ненавидящим взглядом стоящих вокруг, он вонзил взгляд в лицо сидящего перед ним и, задыхаясь от внезапно нахлынувшей боли, прорычал:

– Об одном сожалею, Макаров… Что тогда не попал в тебя… Не пришлось бы мне сейчас кровь свою хлебать…

– В тебе уже нет твоей крови. Ты чужой столько нахлебался, что на стаю таких, как ты, хватит. – Поднявшись, Саша кивнул собровцам. – Тащите его, ребята, к машине! Сегодня у меня самый счастливый день.

Он уже почти отошел, как вдруг его остановил хриплый, словно проходящий через водосточную трубу голос бывшего главврача.

– Макаров, эй… Любопытства ради… Как ты узнал, что я в этом доме? Вы же ушли с крыльца и… уехали?..

– А я и не узнавал. Я это понял. Ты слышал наш разговор с Саморуковым, поэтому нет нужды объяснять тебе, почему ты не стал уходить с базы. Я был просто уверен, что ты ее не покинул. Но я не знал, где ты именно, пока…

Макаров усмехнулся и продолжил:

– Пацифеев, когда я и Саморуков сидели на крыльце, нам дали команду по радиостанции собраться около машин. «Пацифеева задержали!» Это слышал и ты. И тогда ты решил просчитать – сколько времени у тебя в запасе, дабы исчезнуть сразу после нашего ухода. Ты ведь так рассчитывал: двадцать минут до прилета вертолета, еще двадцать, пока мы прочухаемся и вернемся на базу, узнав, что груз в «вертушке» – не «наш». У тебя было около сорока минут, чтобы убраться подальше, насколько это возможно. Мы станем прочесывать базу, пока то да се, ты будешь продолжать нарабатывать запас времени.

– Но я ведь мог и без этого цирка… Мог просто – уйти?..

– Не мог, Витольд Романович, не мог! Известие о том, что ты задержан, получили все посты милиции в округе. Теперь на тебя не обратили бы внимания. Зачем продолжать чинить шмон на дорогах, если преступник задержан? Ты был бы уже далеко.

– Но ты так и не объяснил, Макаров…

– Так вот, когда ты решил прикинуть все это по времени, уже зная, что твой план работает, ты развернул часы на подоконнике циферблатом к себе. Но ты не знал, что на этот же будильник смотрю и я! Посмотреть, который час, ты посмотрел, но вот поставить часы так, как они стояли до этого, у тебя ума не хватило! И когда я уже почти встал, я кинул взгляд на окно. Представляешь, какой шок я испытал, когда понял, что полчаса сидел спиной к тебе? Что в домике – не ты, мне даже не пришло в голову, потому что какой человек будет жить в нем, запертом снаружи? При других обстоятельствах я бы, конечно, мог бы предположить, что бомжи тут обитают. Но не в этот раз. Вспоминаешь небось свои золотые часы в слянской квартире? Вернуть бы обратно время, да? Ты бы все бросил тогда, только не наручные часы!

На теплой земле, рядом с местом, где автомобильная трасса пересекается с дорогой, ведущей на базу отдыха, стоял, устало свесив лопасти, вертолет. Недалеко от него в беспорядке прижались друг к другу шесть автомобилей, среди которых выделялись особо грязным видом «шестерка» Булгакова и японский микроавтобус СОБРа. В последнем полулежал человек в бушлате. Его руки были скованы за спиной наручниками, но рядом с задержанным все равно дежурил один из бойцов. Собровец прислушивался к разговору за окнами автобуса и жалел, что не может быть свидетелем того, что происходило около вертолета. А там шел настоящий спектакль. Давали его пилот вертолета и бомж в тельняшке.

Полупьяный бомж тряпкой мыл пол вертолета, у которого двери и даже маленькие оконца кабины были настежь распахнуты. Из салона шло отвратительное зловоние. За этой картиной, расположившись с подветренной стороны, наблюдало около двух десятков человек, среди них был и Макаров с друзьями, и экипаж вертолета. Один из пилотов, отчаянно жестикулируя, возмущенно рассказывал:

– Как только мы получили ориентировку по катеру, сразу ушли с трассы и через минуты три уже висели над рекой. Еще минут через пять обнаружили катер. Вниз спускаемся, я смотрю – в лодке человек в одежде, подходящей под описание…

– Он сам мне ее дал, куртку-то! – завопил «моряк» из чрева вертолета. – Заботливый, сука, такой!.. На тебе, говорит, куртку, а то продует.

– Заткнись! – заорал на него второй пилот. – И промывай там все, как следует!

– Так вот, – продолжил рассказчик, – я ему в мегафон кричу: «Сопротивление бесполезно, причаливай к берегу, сходи и падай лицом в песок!» А он, урод, как летел, чуть ли не быстрее «вертушки», так и летит дальше…

– Не слыхал я ничего! – опять заныл бомж.

– Мой пол!!! В общем, один из омоновцев в дверь высунулся и как даст очередью перед катером! Тут он, змей, и стал вертеться по реке, как ящерица по песку!

– Рулевое отказало! – прокомментировал эпизод бомж.

– Омоновцы давай палить вокруг него. Палили-палили, но прижали-таки к берегу. Ну, ОМОН, понятное дело, – «на сброс». Кто на грязный берег, кто – прямо в воду, а я свободное место нашел и сел. Слышу – тащат вашего Пацифеева. Орет так, что двигатель заглушает. А если бы я знал, что это не тот, кого вы ищете, я бы его, скунса, прямо с борта в реку сбросил! Подтаскивают, а он визжит, как поросенок, и глаза, как у рака, из орбит лезут! Затаскивают внутрь, а у него – мать моя родная! – штаны, полные дерьма, да вонь за километр! Я на рожу ему посмотрел и думаю: куда Россия катится, если это – ее преступный авторитет?! Полстраны за ним гонится, а задерживать посчастливилось именно мне!

Все стоящие вокруг расхохотались.

– Но это еще не все! – продолжил рассказ пилот. – Поднимаемся, а он в окно посмотрел с высоты, заорал, как полоумный, и давай все углы здесь заблевывать! Да и из штанов, смотрю, – побежало!.. Чтоб я сдох от таких погонь!

– Ты завершил объем работ? – поинтересовался у бомжа Макаров.

– Так точно! – доложил тот, обрадовавшись возможности покинуть эту адскую машину.

– Тогда иди сюда. Нет, нет, ближе не подходи… Вон там и стой, чтобы ветер не в нашу сторону… Докладывай!

– Короче… – Мужик почесал грудь под тельняшкой и поднял к небу задумчивый взгляд. – Значится, так…

– Начал хорошо, – похвалил Саша. – Теперь хочется услышать суть.

– Лежу я, значит, на крыльце…

– Где?!

– На крыльце восьмого домика, – пояснил «моряк». – Как тепло стало, я всегда на воздухе ночую. А перед этим как раз допил сто граммов водки да полбутылки пива – мне из шестнадцатого отдали. В них уже, видать, не лезло. И тут подходит ко мне мужик и спрашивает: «Не хочешь пятьсот рублей заработать?» Кто же не хочет?! Я интересуюсь, что делать, а он мне в ответ: ничего особенного. Садись на катер и мчись до Матвеевки. Там на причале тебя еще один мужик ждать будет. Возьмешь у него посылочку и сразу – обратно. Я, понятное дело, потомственный моряк, поэтому преодолеть любое расстояние по воде для меня не проблема. Тем более что раньше я работал на пристани и могу управлять любой посудиной. Ну и все… Остальное вам уже рассказали. Отошел от берега – почти сразу и началось… Подвело меня незнание уголовных законов.

– Все правильно, – согласился Макаров. – Незнание закона не освобождает от дерьма в штанах. Тебя как зовут-кличут?

– Сева.

– Вот что, Сева… Ты можешь мне поклясться, что никогда в своей жизни я тебя больше не увижу?

– Морем клянусь!

– Верю. У тебя десять секунд, чтобы успеть исчезнуть меж деревьев.

Радостный, не до конца еще веруя в свое освобождение, житель базы без прописки, как-то странно расставляя ноги, словно циркуль по листу бумаги, побежал в сторону домиков.

Вертолет долго и нудно ревел, совершая какие-то непонятные и на первый взгляд бессмысленные перестроения на аэродроме города Заболоцка. У всех находящихся на его борту ужасно болели уши, и, казалось, эти пробки не вылетят из них никогда, как и не вернется прежний слух.

Наконец геликоптер замер на месте. Все решили, что пора выбираться, и даже, привстав, двинулись к проходу. Саморуков держал за руку скованного наручниками Пацифеева, Булгаков и Стариков уже замерли в согбенных позах у двери, и лишь Макаров, не раз летавший на «вертушках», с улыбкой наблюдал за ними. Все объяснил пилот, показавшийся из кабины.

– Куда собрались? – заорал он, приблизившись к «группе десантирования». – На «сброс», что ли? Это же не автобус, ребята, дайте движку заглохнуть!

Пройдя мимо них, пилот подошел к Макарову.

– Вас ждут на аэродроме! – снова закричал он теперь уже ему в ухо.

– Чего? – не понял Саша.

Пилот сжал губы, покрутил головой и собрался было уже ткнуть пальцем в окно, но тут двигатель вертолета сбросил обороты, как-то жалостливо продолжая подвывать, и в салоне показалось, что наступила мертвая тишина.

– Вас ждут на летном поле, говорю! – повторил летчик.

– Кто? – удивился опер.

– А я откуда знаю? Вас встречают, а я знать должен?

«Вертушка» еще продолжала крутить над кабиной лопасти, когда второй пилот уже прилаживал к днищу у открытой двери карликовый трап.

Группа, словно проверочная комиссия, нескончаемым потоком стала выбираться из крылатой машины. Метрах в двухстах от стоянки замер небольшой Ан-12. Едва на асфальт ступила нога Макарова, шедшего первым, от самолета отделилась черная «Волга» и стремительно, насколько позволило небольшое расстояние, понеслась к прибывшей группе.

Стариков присвистнул.

– Не понял… – пробормотал Макаров.

Это они увидели пассажира на переднем сиденье. Тот уже выбирался из машины.

Сотрудник российского отделения Интерпола Зотов, широко улыбаясь, быстрым шагом подошел к Саше и приобнял его за плечи. От него пахло одеколоном, и выглядел он так, словно собрался на раут к мэру Заболоцка. Макарову стало неудобно за свой грязный, неухоженный вид. Он досадливо поморщился, вспомнив о запахе, доносящемся из чрева вертолета. Но зато Саша был с Пацифеевым, за которым и приехал опоздавший в этом соревновании Зотов.

Глава 10

Лето в Слянске, отступая, стремилось взять последнее. Асфальт на дорогах дымился. Воробьи, словно пытаясь сменить подвид, превратились в водоплавающих, часами не вылезая из луж. Дождь – и снова пекло. Необычное лето выдалось в Слянске.

«Правоохранительными органами так и не задержан маньяк, наводящий ужас на жителей города. Когда наконец этот недочеловек предстанет перед судом? Или милицейские чины вновь объявят случившееся криминальными разборками, где все главные герои погибли под пулями друг друга»?

Не было дня, чтобы газеты или местное телевидение не делало акцента на беспомощности милиции в поисках убийцы. На фоне десятков раскрываемых преступлений главная тема лета была незыблема – когда будет задержан «потрошитель» и кто станет его следующей жертвой?

– Читал? – Смыслов, перегнувшись через стол, бросил газету на край стола рядом со стоящим Макаровым. – Кто-то заикался, что для полного отчета по убийствам ему нужен будет месяц. Месяц прошел. Что по убийствам, товарищ начальник отдела по раскрытию этих самых убийств?

– С момента моего обещания прошло двадцать два дня. У меня еще неделя.

– Ты хоть понимаешь, с чем шутишь?

– Так точно. Но мне не до шуток. Я вас просил выделить мне пять оперативников из районных отделов для отработки информации. Их нет, соответственно не выполняется задача. Мне с двумя моими операми много не наработать.

– А еще что ты хочешь? Может, тебе весь личный состав ГУВД в подчинение передать?

Саша чувствовал, как внутри него начинает закипать гнев. Сразу вспомнилась Машка, беспомощные, как он их сразу тогда представил, глаза жены, изувеченный Вербин и вконец измученные Саморуков и Стариков. Давя в себе чувства, он через силу процедил:

– Мне нужно всего пять человек… На машине.

– Иди работай! – отмахнулся Смыслов. – Перед журналистами стыдно, я уже не говорю про начальство! Помощь ему… А ты со своим отделом на хрена тогда здесь? Поднимай Вербина, он, кажется, уже оправился после травмы. Что он там, палец сломал? Пора уже срастись.

Макаров, стараясь быть спокойным, шагнул из кабинета в приемную. Известие о том, что Смыслова «зацепили» «федералы», до него, естественно, уже долетело. Новость поведал добрый молодец, находящийся на «подсосе» в ФСБ. Парень рассказывал о трехэтажном особняке на берегу реки, новеньком «Лэндровере» и двухкомнатной квартире улучшенной планировки в центре. Эта роскошь непонятным образом свалилась на Смыслова в течение последних шести месяцев, и на сей счет у Макарова была своя информация, так что паренек лишь ее подтвердил. Оставалось гадать, сколько еще пакостей наделает Смыслов, прежде чем им займутся вплотную.

Такие мысли волновали сейчас Макарова лишь потому, что он только что вышел из его кабинета. Уже через минуту, спустившись на свой этаж, он думал о другом. План по привлечению дополнительных сил провалился. Они, как и прежде, остались втроем.

Александра убивала мысль о том, что чудовище сейчас, пока он ломает голову над тем, как его задержать, может заводить на какую-нибудь стройку очередного ребенка или резать в подвале человека. События последних дней показали, что убийце безразличен пол, возраст и род деятельности жертвы. Его интересовала лишь кровь. А она у всех одного цвета…

– Миша, прицепи к стене карту города.

– А кнопки есть? – спросил Мишка, подходя к шкафу.

– Откуда я знаю? – поморщился Макаров. – Если нет, возьми в соседнем кабинете. Кстати, захвати у них и маркер. Я видел – у них есть.

Уже который день они питались прямо в кабинете. Когда подходило время обеда или ужина, Саша отправлял одного из оперов в гастроном за кефиром и булочками, а остальные продолжали работать.

Сейчас, пока Саморуков с Игорем пережевывали уже ставшие ненавистными булочки, Макаров, сидя на столе, смотрел на карту.

– Вот, глядите… – Он пометил жирной точкой место на карте. – Здесь совершено убийство Вирта. Здесь… – на карте города появилась вторая точка, – убийство Милешиной Евы. Идем дальше. Здесь Киреев убивает Верника, сюда – ведет убивать малыша. Что мы имеем?

– Квадрат… – с набитым ртом выдавил Саморуков.

– Правильно… – задумался Макаров. – Квадрат. Квадрат…

– И что мы с этого имеем? – осведомился Стариков, откладывая в сторону долю Макарова – пакет кефира и булочку.

– А ничего, – заметил Мишка. – Квадрат имеем. Большой квадрат, со сторонами в два километра длиной каждая.

Саша, не жалея карту, провел в квадрате две жирные диагонали.

– Ну-ка, студент, напомни адрес Пацифеева!..

В кабинете воцарилась тишина. Уже не было необходимости произносить адрес вслух.

– Волчья теория, ребята… Волчья. Волк никогда не выйдет за границы своей территории. Я даже на карте ошибся всего на сто—двести метров. В центре этого квадрата стоит дом Витольда Романовича Пацифеева. Лежка! Один раз это уже прокатило, поэтому давайте основываться если не на логике, то хотя бы на инстинктах. Подумайте сами, мужики, – он не может воспользоваться транспортом, он не может ничего купить в магазине. Питаться он вынужден подножным кормом. Что это может быть? Пищевые отходы на помойках, задние дворы столовых, словом, те места, где может оказаться съестное. Он живет в городе уже длительное время, поэтому у него есть свои, выработанные рефлекторно места питания, охоты на людей, как это ни страшно звучит, и места отдыха. Или у кого-то есть другие мысли?

– Страсти какие… – пробасил непробиваемый Саморуков. – Только есть одно «но».

– Говори.

– Человеческий организм вследствие ряда причин не в состоянии переварить все то, что может дать помойка. Каким бы он зверем ни был, он вынужден питаться человеческой пищей. Причем – более-менее систематически. Если он будет питаться отбросами, наступит тяжелое биологическое отравление организма. Он где-то систематически питается. Пусть он живет беспорядочно – чердаки, подвалы, что, впрочем, тоже маловероятно: за столько лет его хотя бы раз должен был кто-то увидеть и донести, – но жрет он лучше нас. – Мишка кивнул головой на скромный ужин Макарова, оставленный друзьями.

– Ну и – вывод?

– Он где-то плотно харчуется. Там, где он никого не сможет испугать, либо там, где он себя чувствует в безопасности. – Саморуков помолчал и добавил: – Кстати, там же, я думаю, и живет. Точнее – ночует.

– Действительно, – вмешался Игорь, – почему все видят его днем, и в последнее время – очень часто, но никто и никогда не находил его где-то на чердаке или в подвале?

– Подвал для него – место действия. Для лежки у него отведено другое помещение. То, о котором никто не знает.

– Так не бывает, – решительно возразил Макаров. – Для этого нужна шапка-невидимка.

Повисла тишина. Макаров натолкнул всех на вполне очевидное: упырь не выходит за границы виртуального квадрата, действуя в его пределах, и он еще никем не был замечен спящим в привычных для бомжей местах – на чердаках или в подвалах. Уже полмесяца прошло с тех пор, как группа вернулась в Слянск. Пятнадцать дней оперативники, выходя на дежурные службы райотделов города, по крупицам собирали информацию о Кирееве, но все, что им доставалось, – это невольная дезинформация, порожденная страхом людей. За эти две недели поисков не было ни одного сообщения об обнаруженных трупах, а выезды, когда получали сообщения о нападениях, ни к чему не приводили – налицо была либо банальная «бытовуха» с «ножевыми», либо уличный «гоп-стоп» малолеток. Убийца словно растворился в смраде помоек.

– Может, он преставился? Сколько можно кровь хлебать? – высказал предположение Саморуков через неделю поисков. – Ничто не вечно под луной…

Но Макаров имел свое мнение. Он не мог четко сформулировать свою мысль, и не было здесь места логике и фактам. Он просто в глубине души понимал, что Киреев жив. Саше не верилось, что все может закончиться вот так. Он и рад был бы узнать о том, что изувер никогда не встанет на пути беззащитного ребенка или не ожидающего нападения взрослого человека, но… Ему в это не верилось. За долгие годы работы в сыске он не раз убеждался, что господь прибирает к себе самых лучших. А те, кому по всем законам человеческим запрещено даже находиться рядом с людьми, продолжают жить и гадить. Но даже не это было главным. Упырь из Арманского поселка не мог просто так уйти. Не имел права. Его удел – встреча с Макаровым. Саша понимал, что все это – лирика, но ничего не мог с этим поделать. Он не хотел, чтобы еще кто-то перед смертью подвергся страшным мукам, но и не желал, чтобы Киреев сейчас был мертв. Это противоречие изводило его. Чего он больше хочет – встретиться с убийцей или лишить себя этого, поняв, что Киреев больше не существует? Он хотел и того и другого, но лишь в определенной последовательности…

Молчание прервал Саморуков.

– День становится короче.

– Что? – почти в один голос спросили опера.

– День, говорю, все короче и короче. Сегодня утром домой забежал, чтобы Макса покормить, а у меня вовсю радио орет. Как раз погоду передавали, говорят – день идет на убыль. Вот завтра, например, рассвет наступит в шесть часов пятьдесят одну минуту. А сегодня наступил в шесть сорок восемь. Вот так…

При данном стечении обстоятельств и это могло быть темой для разговора.

– Фонарики возьмите. – Макаров соскочил со стола. – Или кто-то из вас знает, во сколько сегодня начинается отлив в Красном море? Хватит лясы точить. Едем к дому Пацифеева. Времени сейчас – двадцать три ноль четыре. – Видя, как друзья машинально подняли руки, чтобы сверить часы, он рассмеялся. – Сколько там до рассвета, Михаил?

23.31. 7 часов 20 минут до рассвета

– Не подъезжай ближе, Миша. – Макаров показал рукой на асфальтовый пятачок поодаль от дома. – Паркуйся здесь.

Опера были похожи на группу квартирных воров. За поясом каждого торчал фонарик, из карманов легких курток виднелись перчатки. Самый угрожающий для домохозяев вид имел Саморуков, сжимающий в огромных ладонях рукоятки пневматических ножниц. Последствия контртеррористической операции были таковы, что теперь в подвалы и на чердаки не могли попасть не только террористы, но и милиционеры с пожарными для исполнения служебных обязанностей. Макаров с самого начала решил производить осмотр дома таким образом, чтобы об этом не догадались ни жильцы, ни работники ЖЭУ. Но, как только Мишка с угрюмым видом показался из чрева «шестерки», он сразу стал похож на злого сантехника, решившего перекусить в квартале все водопроводные трубы.

– Убери ножницы под куртку, – посоветовал Саша, – пока жильцы ментов не вызвали…

Через минуту группа уже приближалась к первому подъезда дома бывшего главврача ЦПЛ. Несмотря на поздний час, всю лавочку у входа занимала другая группа – пенсионерок. Понятно, что перекусывать при них замок – настоящее безумие. От их криков мог сбежать не только маньяк. От их возмущенных воплей могли улететь из города все голуби.

– Так, бабушки, – Саморуков вынул из кармана удостоверение и взмахнул им перед лавкой, как Амаяк Акопян – колодой карт, – санэпиднадзор. Тараканы, муравьи, клопы?

– Замучили, проклятые! – хором запели старушки. Далее вразнобой пошло описание, как именно они замучили жильцов.

– Все понятно, – перебил хорал Игорь. – Всем – по квартирам. Приготовить баночки из-под майонеза и никуда не выходить из квартир. Через пять минут начнем разливать…

Что собрался «разливать» Стариков, не поняли даже Макаров с Мишкой, но старушки исчезли с лавки мгновенно.

– Ты чего это сказал? – поинтересовался Мишка, перекусывая дужку замка на двери подвала.

– Метагексоэпам-два, – ответил Игорь, включая фонарик.

Провозившись около двадцати минут в темном и сыром подвале, друзья не обнаружили никаких следов жизнедеятельности человека. Не было ни вещей, используемых в качестве лежанки, ни остатков пищи, ни досок, сложенных кряду. Подвал был пуст, но не чист, поэтому, когда они показались на свету, их одежда уже носила признаки того, что ее хозяева любят шариться в непотребных местах.

– А как вы хотели? – по-отечески заметил, отряхиваясь, Макаров.

Лавка у второго подъезда была пуста, и это давало некоторый выигрыш во времени. Однако едва Саморуков приложился к скобе, из подъезда вышел мужик. Пыхнув «Примой», он принялся разглядывать при свете из окна троих здоровых мужиков, которые, прижавшись к стене, посвистывали и глядели себе под ноги. Более подозрительной картины представить было трудно, если еще учесть тот факт, что Мишка ножницы спрятать успел, а снять перчатки – нет. Для лета картина странная.

– Вы из ЖЭУ? – помог им мужик.

– Да, – ответил «сантехник» в перчатках. – Мастера ждем. С ключом. Гм…

– Давно пора. Когда горячую воду дадите?

– К утру жди, – пообещал Саморуков.

Мужик, тряхнув головой, ушел, и Мишка привел в действие свой адский прибор.

Подвал второго подъезда напоминал первый с тем только отличием, что Стариков в глубине огромного помещения обнаружил кабинку с отломанной дверцей. Там, на куске картона, лежали колбасная кожура, скорлупа от яиц и пылились две бутылки «Агдама».

– Не наш клиент, – вздохнул Игорь. – Наш не пьет…

Подошел, вполголоса матерясь, Саморуков. Обнаружив в темноте необычный предмет, лежащий на полу, он стал ощупывать его рукой. Предметом оказался полуразвалившийся труп бродячей кошки. Мишка вытирал руку о перчатку и говорил о том, как ненавидит свою работу.

– А фонарь тебе на что? – логично спросил Макаров. – Суешь свои руки, куда собака не сует свой…

Появившись на этот раз на свету, они убедились, что их внешний вид усугубился.

– Ничего, дома отмоемся…

Оставался подвал последнего, третьего подъезда.

01.44. 5 часов 07 минут до рассвета

Дверь была открыта…

Мишка аккуратно поставил ножницы за дверь – будут мешать – и расстегнул куртку, освобождая доступ к подмышке.

Осторожно ступая по пыльным ступеням, оперативники начали спускаться вниз. Открытая дверь в подвал в данной ситуации могла говорить о многом, а могла совершенно ничего не значить.

Тонкий слух Макарова уловил движение в подвале.

– Фонари не включать… – одними губами шепнул он парням. Но это было лишним, уж что-что, а тактику задержания в темном помещении подозреваемого им разъяснять было не нужно.

Неожиданный луч в глаза, дикий крик – «стоять! милиция!», удар в колено, голову, объект – на землю и обе руки – за спину. Так, чтобы захрустели кости, чтобы от неожиданности и болевого шока у задерживаемого даже мысли не возникло об оказании сопротивления…

Последняя ступень…

Справа и слева – темнота. Оперативники двигались на ощупь, неслышно касаясь руками стены. Саша уже четко и ясно определил направление движения – влево. Именно там раздавались звуки, волновавшие его слух. Макаров мысленно попытался представить, посредством чего эти звуки могут достигаться…

Так на разделочной доске режут мясо…

Два куска дерева – друг о друга…

Грубым ботинком – о бетонный пол…

На стене показалась тусклая полоска света. Кто-то за стенкой, в соседнем помещении, пользовался искусственным светом…

Макаров хлопнул по плечу сначала Старикова, идущего за ним, потом Саморукова – «готовы?». Ощутив ответный хлопок, он одним движением загнал патрон в патронник и выскочил из-за укрытия на свет:

– Милиция!!! Руки! Руки – чтобы я видел!!!

Оперативники выскочили из-за его спины, уперев стволы в пространство перед собой, и замерли в оцепенении…

Их встретил истерический женский крик:

– А-а-а-а-а!!!

Он не прерывался ни на мгновение, словно у производящей его в груди были не легкие, а сирена.

На ящике из-под бутылок, поставленном на попа, стояла лампа «летучая мышь». Под ней, на расстеленном куске картона с надписью «SONY», лежало несколько освежеванных тушек кроликов, и еще один, с не до конца спущенной шкуркой, висел в зажатой руке женщины. Над картоном сидел мужик и остекленевшими от ужаса глазами смотрел на группу Макарова. За его спиной виднелась открытая дверь в кабинку, а в ней – клетки со зверьками.

Женщина, не переставая орать, сжимала в одной руке нож, в другой кролика. Ситуация оперативникам была ясна…

– Прекратите кричать, – обескураженно попросил Макаров, засовывая пистолет в кобуру. – Кто вы такие?

– Это вы кто такие?.. – Женщина перевела дух и опустила руки.

– Милиция, – объяснил Александр.

– Тебе в психушку надо!!!

Мужик пришел в себя быстрее и, не желая портить с властями отношения, коротко объяснил, что они с женой содержат в подвале кроликов и пришла пора воспользоваться плодами их труда. А ночью – потому что днем нет времени. Логично.

Выйдя наружу, сыщики вдохнули свежий воздух.

– Нескладуха какая-то. – Мишка поморщился. – Порожняки гоняем, братцы…

Макаров стоял, покручивая в руке зажигалку. О чем он думал, он не мог понять сам. Минуту назад произошло что-то важное, но что именно? Это тот случай, когда в голову приходит какая-то смутная мысль. Как навязчивая идея, она будет преследовать тебя, пока ты не вспомнишь.

И вот сейчас, упрямо проверяя чердак, Макаров уже знал, что это – бесполезная трата времени. Произошло что-то важное, а он никак не мог понять – что это…

04.51. 2 часа до рассвета

Человек в сером плаще, скользнув взглядом по сторонам, перебежал дорогу и исчез в кустах акации. Через минуту он появился уже около забора. Забор, огораживающий серое трехэтажное здание, был высок и опутан колючей проволокой, но это человеку не помешало. Пригнувшись к самой земле, он зацепил крючковатыми пальцами одну из досок и отодвинул ее в сторону. Еще одно движение – и в самом низу забора образовался лаз. Протиснувшись в него, человек высунул наружу руку и, захватив доску, отодвинутую в сторону, поставил ее на место.

Оказавшись во дворе, человек, поблескивая слюной в уголках рта, некоторое время сидел неподвижно. Он сосредоточил свой взгляд на металлической двери с заклепками. Несмотря на то что дверь казалась настолько старой, почти въевшейся в стену, что выглядела нерабочей, человек ждал. Через несколько минут, словно поддаваясь гипнотическому взгляду желтоватых глаз, что-то щелкнуло, и дверь приоткрылась. За ней – ни света, ни звука…

Человек, боязливо глянув на единственное освещенное в здании окно, осторожно поднялся с земли и трусцой побежал к двери. Едва он проник внутрь, за ним бесшумно притворилась дверь, и чей-то голос мягко спросил:

– Ты принес подарок?

– Есть… – скуляще попросило существо в сером плаще.

– Иди сюда, – раздался в темноте привычный голос, и человек, отлично ориентируясь в темноте, пошел следом за звучащими шагами…

В комнате, на привычном месте, стояла тарелка с кашей. Ее тут же заслонила спиной фигура.

– Ты принес? Тебя ждет награда.

Человек сунул руку в карман неестественно шуршавшего от грязи плаща и тут же ее вынул. На его заскорузлой ладони лежали золотой перстень и тонкая золотая цепочка.

– Хороший, хороший… – похвалил голос.

Человек, жадно припав к тарелке, стал руками засовывать в рот пищу.

В тесной комнате с появлением человека вновь возродился такой отвратительный запах, что голос поспешил сказать:

– Я разбужу тебя, как обычно. Как только поешь – сразу ложись спать.

Чавкающие звуки скрылись за закрываемой дверью, и тень, сжимая в руке золото, поспешила наверх – на втором этаже звучала телефонная трель…

Получасом раньше

Перепалка оперов в кабинете Макарова закончилась самым неожиданным образом. Дверь распахнулась, и на пороге появился Вербин. Группа ожидала увидеть здесь кого угодно, но только не Сергея.

– Ну что, братва, как живете-можете?

– Вот это сюрприз! – воскликнул Стариков. – Серега, ты чего не спишь?! Ну, мы-то, понятно, крестом меченые, а ты чего не отдыхаешь? Я бы на твоем месте дрых, как пожарный…

– Не могу уже, мужики, – признался Вербин. – Сил моих уже не хватает на этот отдых. Вчера в поликлинику ходил, говорю – выписывайте к чертовой матери, пока у меня пролежни не появились на спине и заднице. Бесполезно. В понедельник идти на прием.

– А сюда-то зачем прибыл? – улыбаясь, спросил Макаров, который встречался с Сергеем только вчера.

– Мысль есть. – Вербин достал из кармана пачку сигарет и уронил куртку на свой стол. – Этот гад в одном районе орудует. Я посмотрел по карте города – специально в киоске «Союзпечати» купил – он где-то в районе дома Пацифеева тырсится! А может, и в самом доме. Вот так.

Опера расхохотались.

– Поехали, Серега, подвалы этого дома проверим? – спросил Стариков.

– Я для этого и приехал.

Вербина ждало разочарование.

– Но где-то ведь эта скотина должна жрать и спать!

Сергей насупился и сел за телефон. По тому, сколько и как тот разговаривал, нетрудно было догадаться, что Вербин не дает спать какой-то женщине. Однако, по-воровски прислушавшись к разговору, Макаров догадался, что женщине вовсе не до сна. Разговор затянулся, и вскоре Саша отключился от него – Саморуков потянулся к внутреннему телефону.

– Да! Нет, Саморуков… Так… Так… Прокуратура выехала?

После последних слов Стариков не выдержал:

– Мать твою!.. Это когда-нибудь закончится или нет?!

Положив трубку, Мишка вздохнул.

– Обнаружен изуродованный труп мужчины.

– Где? – Макаров подошел к карте.

– В центре твоего квадрата. В зарослях кустов, недалеко от дома Пацифеева. – Мишка помолчал и добавил. – Как меня все это… Найду гада – убью! Никаких судов и следствий!

Уже в машине Макаров спросил:

– Сергей, ты с кем по телефону разговаривал? Кто еще этой ночью не спит?

– А-а… – довольно улыбнулся Вербин. – Девчушку помнишь?

– Из больницы?

– Ну. Вот и беседуем. Периодически.

– Ты же говорил, у нее дома телефона нет!

– Правильно, нет. Она сегодня на работе дежурит. Так и общаемся – сутки через двое, во время ее дежурств.

– Фундамент уже заложил? – лукаво поджав губы, осведомился Саша.

– Согласно заключению врачей поликлиники, тяжелые работы мне запрещены по крайней мере еще на неделю.

– Да и она в больнице наверняка сил не набирается, – заметил Макаров…

05.54. 57 минут до рассвета

– Да уж, – согласился Вербин, – в психушке сил наберешься…

– Стой!!! – неожиданно крикнул Макаров Саморукову.

Мишка от неожиданности так резко нажал на тормоза, что Стариков, перевалившись через спинку сиденья, едва не вылетел к лобовому стеклу.

«Тебе в психушку надо!»…

Вот то, что сверлило мозг Макарова!..

Психушка!..

– Сергей, на каком расстоянии отсюда находится ЦПЛ?

– Километра полтора. – Вербин ничего не понимал.

– Твоя девчонка там одна?

– Нет, конечно, еще дежурная смена охранников. Трое жлобов с палками, по одному на каждый этаж…

Дальнейших разъяснений Макаров уже не слушал.

– В лечебницу, быстро!

– А как же труп? – поинтересовался, включая передачу, Мишка.

– Он никуда не уйдет! В лечебницу, Миша, быстрее, черт тебя побери!.. – Кинув на колени Вербину мобильный телефон, он рявкнул: – Звони своей девчушке в больницу. Пусть запрется в кабинете, где дверь покрепче, и не высовывает носа!

Машине хватило всего четыре минуты, чтобы доставить группу к тыльной стороне забора ЦПЛ.

– Миша, Игорь, заходите через центральный вход. Охранникам не говорить ни слова – кто-то из них может быть при делах. Скажете, что видели квартирного вора с сумкой, который проник в здание. Осмотрите все помещения до единого, включая подвалы и чердак. Проверьте каждый закуток, сколько бы времени на это ни понадобилось! Упырь обязательно будет уходить! С вами бодаться он не станет – кишка тонка. Поэтому он обязательно покинет здание. Я и Сергей будем снаружи. Ребята, давайте, не стойте!..

Едва на стук Мишки охранник открыл дверь, Макаров с Вербиным, стараясь держаться как можно ближе к кустам акации, стали обходить здание.

– Забор, как на зоне… – Поправившийся за время вынужденного простоя, Сергей едва поспевал за Макаровым. – Ни туда, ни оттуда.

– Не скажи, – заметил Александр.

Не успел Вербин моргнуть глазом, как его шеф двумя ударами ноги выломал в дощатом заборе довольно внушительную дыру.

– Потом это делать будет нельзя, – заметил он. – Давай внутрь. Забор поворачивает. Если мы будем снаружи, он уйдет, мы даже не заметим – где. Если будем внутри – все будет как на ладони.

06.16. 35 минут до рассвета

– Сейчас, наверное, с ума сходит… – Вербин поежился.

– Знаешь что, Сергей, двигай-ка тоже в здание. Давай, давай, иди. Поможешь мужикам. Я один поскучаю.

Проводив друга глазами и убедившись, что тот вошел внутрь, Макаров выпрямился и двинулся к зданию. С тыльной стороны был только один выход, да и его можно было назвать выходом с большой натяжкой – массивная металлическая дверь с заклепками. Само здание ремонтировалось, если судить по слою штукатурки, не раз, но вот эта дверь являла собой образец кузнечного искусства начала двадцатого века. С той поры, по всей видимости, она и не подвергалась реконструкции. Выпрыгнуть из окна любого этажа было невозможно. В психиатрических больницах обязательным условием является как отсутствие дверей в палатах, так и наличие на каждом окне надежной решетки. Значит – дверь?

На этажах постепенно, одна за другой, зажигались в коридорах лампы дневного света. Коридоры первого, второго этажей уже светились, значит, опера проверили все помещения. На третьем этаже неосвещенных окон оставалось все меньше и меньше, и Саша стал сомневаться в разумности того, что затеял.

Оставалась дверь…

06.50. 1 минута до рассвета

Саша подошел к ней и оперся рукой.

Он ошибся.

Глядя на первые появляющиеся красные лучи солнца, пробивающие куцые сизые облака, он с горечью чувствовал, как в душу к нему заползают усталось и чувство безнадежности. Саша даже не вздрогнул, когда за дверью щелкнул засов. Убрав руку, он повернулся к двери спиной и медленно пошел прочь…

Дверь, скрипнув так, как может скрипеть столетний кусок железа, распахнулась, и в ее проеме показались Игорь и Мишка.

– Саша, пусто…

Они сидели в машине и молчали. Такого тягостного молчания не было ни разу за все дни с момента убийства Вирта. Они ждали Вербина, чтобы разъехаться по домам.

Будь проклята эта ночь…

Она отобрала у Макарова веру в себя.

Впервые в жизни он обманулся. Он совершил ошибку, прощения которой нет. Это называется – потерять нюх.

Саша вынул из кармана телефон. Вербину пора бы вспомнить о правилах приличия. Нажав кнопку повтора – последним в лечебницу звонил именно Вербин – Макаров прижал трубку к уху.

– Слушаю, – раздался звонкий женский голос. Судя по нему, обладательница только что кончила смеяться.

– Сергею пора выходить на улицу, – мягко произнес Александр.

Отключившись, Саша стал было укладывать телефон в куртку, как вдруг снова вынул его и стал смотреть на табло, словно впервые в жизни увидел этот предмет…

Глава 11

Это был воскресный день. Двое суток Саша с нетерпением ждал этого момента. Стариков с Саморуковым после той злосчастной ночи стали замечать в своем начальнике перемены, и они были не к лучшему. Все два последующих дня он был до изумления несобран и неуклюж. Так ведут себя люди, приговоренные к смертной казни и ожидающие ответа на апелляцию о помиловании.

Вечером Макаров сказал им:

– Ребята, управляйтесь сегодня без меня. В восемнадцать часов все свободны.

И уехал на «шестерке» отдела, забыв даже попрощаться.

– Задыхается Саша, – констатировал Саморуков. – Сколько можно человеку, как утюгу, в розетку быть включенным?

Стариков кивнул головой.

Свободны так свободны. Саморуков поехал домой к щенку, а Игорь, оставив пистолет в сейфе, отправился в ночной клуб пить пиво. Выпить литра два пива и уснуть – вот было его мечтой последние дни. Спать до тех пор, пока организм не потребует встать и что-то делать…

Человек в сером плаще пролез сквозь дырку в заборе, поставил на свое место доску и, пробравшись сквозь кусты, вперил взгляд на второй этаж. Там ярким глазом светилось одно-единственное окно. Удовлетворенно осклабившись, человек оглянулся и стал пробираться к зданию.

До ржавой металлической двери оставалось не более трех метров. Раздался знакомый звук, и дверь, слегка скособочась, тяжело отвалилась от косяка. Стараясь быстрее исчезнуть из поля зрения, человек метнулся в черный проем…

Тяжелый удар обрушился на его голову…

Человек, словно животное, поняв, что попал в западню, стал метаться в темноте комнаты, рыча и натыкаясь на различные предметы. Он с силой ударялся о небольшой стол, стул, но не чувствовал боли. Страх застилал глаза. Он бросался на стены, словно от силы удара о вековой камень зависело его освобождение. Когда же до него дошло, что путь назад отрезан и не существует более никаких выходов из этой каменной клетки, человек, продолжая издавать звуки, похожие одновременно на рычание и трусливые повизгивания, начал искать спиной угол. Так делает любое животное, попавшее в помещение с углами, – старается сократить до минимума доступ врагу к своему телу.

Когда же он наконец попал в угол, резкая боль от удара в колено заставила его завизжать и переломиться пополам.

– Будь ты проклят, животное!.. – раздалось в кромешной темноте, и человек в сером плаще почувствовал очередной удар в голову.

– Саша! – послышалось человеку сквозь помутившееся сознание. – Только не убей, ради бога! Не бери греха на душу…

Это был уже другой голос, и человек его не узнавал.

Луч мощного электрического фонаря ударил корчившемуся на грязном полу человеку в лицо. От темноты и игры теней оно имело ужасающий вид – сморщенное, оскаленное, перекошенный рот с пеной в уголках губ и прозрачные под желтым лучом электрического света глаза. Они бегали по сторонам, пытаясь отыскать на черной стене невидимого врага…

– Помнишь девочку в Арманском поселке?.. – раздался шепот над его головой. – Помнишь? А меня ты, зверь, помнишь? Помнишь мальчика во дворе? Если бы я знал тогда, что меня ждет… Семнадцать лет. Семнадцать лет безумия… Издохни!..

Лежащий на полу услышал над головой металлический глухой щелчок.

– Стой! – раздался возглас из другого угла, и было слышно, как между невидимками завязалась борьба. – Саша, не стреляй! Ты пойми!.. Если убьешь эту тварь, потом совсем голову потеряешь! Пусть он живет! Ему недолго осталось!..

Выстрела не последовало, и лежащий понял, что он не прозвучит вовсе. Он подобрал ноги под себя и руками прикрыл лицо.

Крякнул выключатель, и комната озарилась нестерпимо ярким светом. Лампочка была мощностью не менее трехсот «свечей», и для помещения площадью в девять квадратных метров это было слишком.

Когда глаза человека на полу привыкли к свету, он слезящимися от боли и облучения желтыми белками стал водить по комнате. Сначала его взгляд натолкнулся на мужчину с пистолетом в руке. У него под мышкой висела тяжелая кобура с другим пистолетом.

Затем взгляд человека в сером плаще упал на знакомую молодую девушку. Она сидела за столом и, закрыв лицо руками, рыдала.

И вот…

Человек встретился глазами с мужчиной, стоящим над ним, и ему стало страшно…

Он вспомнил эти глаза. Он видел их давным-давно. Так давно, что не мог вспомнить – когда именно. Он просто помнил, что ему сейчас, как и тогда, стало страшно. Он затрясся, разевая рот, и из его горла вырвался гортанный звук…

Саша и Сергей сидели на берегу городского пруда. Вербин бросил в воду камешек и спросил:

– Когда ты стал ее подозревать, Саша?

Макаров щелкнул зажигалкой, понаблюдал за тем, как ветер играет дымным клубком, и усмехнулся:

– Случай, Серега… Как много в нашей жизни значит случай. Когда вы проверили всю психушку, а я сидел и ждал тебя в машине, тогда-то подозрение и возникло. А причина самая банальная – моя уверенность в том, что Киреев был в лечебнице. Когда мы мчались к ЦПЛ, я просил тебя позвонить своей подруге, чтобы она спряталась и заперла дверь. Через сколько времени мы подъехали? Минут через пять. Этого вполне достаточно, чтобы выпустить упыря из здания. Вот когда мне пришла в голову эта мысль, тогда пришло и все остальное. А если честно, то все нахлынуло одновременно. Сначала я вспомнил цепь на ее шее в день нашего знакомства. Помнишь, когда Стариков устроил штурм психушки и она подметала осколки стекла? На ее шее болталась цепь со знаком зодиака – Раком. А ты ее спросил об этом, и она ответила, что она – не Рак. Ты, конечно, это пропустил мимо ушей, потому что был занят совсем другим, а я запомнил. И потом, как только ты о ней заговаривал, я сразу вспоминал цепь и никак не мог соотнести ее с тем, чем мы занимаемся. А вот сейчас соотнес быстро. Вспомни, что пропало с тела Верникова, когда Киреева спугнул Матвеич? Ну, что жена Верникова пояснила?

– Черт!.. – вырвалось у Вербина, и он даже привстал. – Пропала золотая цепь с кулоном в виде рака!

– Вот именно. Это стало еще одним подтверждением причастности твоей зазнобы из ЦПЛ ко всему происходящему. И – главное. Все убийства, за исключением попытки убийства мальчика, совершены в те дни, когда дежурила она. Саша, она кормила и давала место для сна Кирееву, чтобы тот таскал ей золото. Как ты думаешь, она предполагала, что Киреев это золото не в магазине покупает, а завладевает им другим способом? Когда она не дежурила, она просто оставляла тыльную дверь открытой и клала там пищу. Вот именно там Киреев жил и питался. А почему его до сих пор никто не мог обнаружить? Да потому, что, со слов охранников и всего медперсонала, эта дверь не открывалась лет пятьдесят, с тех пор как бывшее здание ВЧК города Слянска превратилось после перепланировки и ремонта в здание ЦПЛ.

Вербин бросил в воду очередной голыш.

– Только странно, как такое милое создание с ангельской внешностью могло подпустить к себе такое чудовище? И как она могла, зная ситуацию в городе, продолжать укрывать его?

Макаров усмехнулся.

– Ну, она же сказала – как! Четыре месяца назад она первый раз накормила его, пожалев, когда Киреев приполз в свой «старый дом» – психушку. Тот принес ей в благодарность золотое колечко. Кстати, ориентировки по пропавшей женщине так ничего и не дали?

Вербин отрицательно покачал головой.

– А когда это вошло в систему, девушке понравилось. И плевать, что город на ушах. Зато у нее доход небольшой, но стабильный. А вообще, Серега… Зло всегда порождает зло. Полумертвый преступник Киреев породил в Пацифееве желание создать чудовище. Оно стало истязать и убивать людей, а Пацифеев спокойно пересылал человеческие органы за рубеж. Чудовище Киреев породил чудовище в твоей знакомой девушке. Все связано крепкой цепью, потому что зло всегда найдет другое зло, чтобы к нему прибиться. Пока был Пацифеев – Киреев содержался у него. Исчез Пацифеев, Киреев недолго оставался в одиночестве. Ни разу еще зло не рождало добро…