Книга: Флагман владивостокских крейсеров



Флагман владивостокских крейсеров

Александр Борисович Чернов

Флагман владивостокских крейсеров

© Александр Чернов, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Пролог

Порт-Артур, февраль – март 1904 года


24 февраля у моряков в Артуре случился двойной праздник. Во-первых, из Питера поездом прибыл долгожданный новый командующий. Во-вторых, как по заказу, в день его приезда наконец-то удалось снять с мели подорванный еще в первую ночь войны «Ретвизан» и ввезти его в гавань.

Эскадра ожила. Ведь Макаров потребовал от командиров своих кораблей невиданного – проявлять инициативу!

После объезда всех кораблей рангом выше миноносца Степан Осипович собрал у себя командиров и устроил разнос тем, кто до сих пор не сдал в порт мины заграждения и не установил дополнительные заслонки на амбразурах рубок. На робкие попытки возразить, что, мол, «приказа, точно регламентирующего ширину щели, пока не было», Макаров начал фитилить с главным лейтмотивом: «Вы здесь с лекарем с “Варяга” встречались на три недели раньше, чем со мной, и он вам об этом говорил. А командир корабля обязан сам делать выводы, как именно поддерживать вверенный ему корабль в боеготовом состоянии».

Увы, отложенных «до усмотрения» новым командующим вопросов было множество. По части обучения экипажей каждого корабля в отдельности тому, что предстоит делать в бою, на первый взгляд положение было не столь пугающе, как громадье навалившихся судоремонтных и модернизационных работ. Но при условии дружной работы всех – от командира до молодого матроса – можно было многое наверстать.

Адмирал в заключение и высказался именно в таком ключе:

– Успех наш возможен, господа, если каждый задастся целью работать не в силу только приказаний начальства, но из сознания, что, как бы ни была незначительна его личная роль, добросовестное ее выполнение может в иных случаях иметь решающее значение. Так, как это было при Чемульпо. Именно так в ситуации практически безысходной и безнадежной поступили наши герои с «Варяга». И победили!

Если простому, рядовому комендору внушить, что один удачный выстрел его орудия, разрушивший боевую рубку неприятельского броненосца, может решить участь боя, то ведь эта мысль наполнит все его существование! Он даже ночью, даже во сне, будет думать о том, как возьмет на прицел неприятеля! А в этом заключена вся суть дела. Уметь желать – это почти достигнуть желаемого. Теперь уж поздно нам вести систематические учения и занятия по расписанию. Каждый командир, каждый офицер-специалист, каждый заведующий отдельной, хотя бы и самой маленькой частью на корабле должен ревниво, как перед Богом, как на Страшном суде, выискивать свои недочеты и все силы отдавать на их устранение. В этом деле и начальство, и подчиненные – первые его помощники.

Нельзя бояться ошибок и увлечений. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. От работы, даже направленной по ложному пути, от такой даже, которую пришлось бы потом бросить, остается опыт. От безделья же, хотя бы оно было вызвано самыми справедливыми сомнениями в целесообразности дела, ничего не остается. Помните, что мы не знаем, как считать свое свободное время, данное нам на подготовку к решительному моменту, – месяцами, днями или минутами. Раскачиваться некогда. Выворачивайте смело весь свой запас знаний, опытности, предприимчивости. Старайтесь сделать все, что можете. Но обязательно думайте, предпринимая те или иные шаги. Безоглядного безрассудства война не терпит. Конечно, невозможное останется невозможным, но все возможное должно быть сделано. Главное, чтобы все, понимаете – ВСЕ – прониклись сознанием всей огромности возложенной на нас задачи. Осознали всю тяжесть ответственности, которую самый маленький чин несет перед Родиной! Дай Бог, в добрый час!

* * *

Адмирал, как ни быстро собрался в путь-дорогу, ничего не забыл, обо всем помнил и наперед многое предвидел. Вместе с ним приехали из столицы в Артур корабельные инженеры и мастеровые старшего помощника судостроителя Кутейникова с Балтийского завода, а также полковник Меллер и с ним целая партия рабочих и мастеров с орудийного Обуховского. В порту и мастерских все зашевелилось.

Тотчас энергично двинулась постройка кессона для «Цесаревича», до того бывшая под сомнением, поскольку пробоина не только находилась в корме, где корпус броненосца сам по себе имел сложную форму, но еще и в районе дейдвуда. В итоге пришлось делать еще и лекальную «пробку» между корпусом и дейдвудом, с установкой которой все сооружение достигало должной герметичности. При ремонтах «Полтавы» и «Пересвета» смогли обойтись без кессонов вовсе, а старый для «Ретвизана» признали негодным и выстроили новый. Самоотверженно трудились вольные техники и водолазы Ревельской спасательной компании, поменявшие лопасть винта на «Севастополе» с помощью кессон-колокола.

В артиллерийских складах, где в полном пренебрежении валялись орудия и части их установок, забранные еще в 1900 году из тянь-тзинского арсенала, начали разбираться. Кое-что, пропавшее бесследно, сделали вновь в мастерских порта и в итоге предоставили на сухопутную оборону до сорока орудий. На батарее Электрического утеса доработали станки, благодаря чему возможный угол обстрела орудий увеличился на 5 градусов.

После громадных нагрузок дневных работ и учений отдыхать приходилось урывками: чуть ли не каждую вторую ночь на внешнем рейде происходила локальная мясорубка. Макаров учел мнение Руднева и никогда не отправлял в дозор меньше четырех миноносцев одновременно. Кроме них, на внешнем рейде, как правило, дежурил минимум один старый, но опасный для миноносцев противника минный крейсер, «Всадник» или «Гайдамак». С них сняли минные аппараты и 47-миллиметровые пугачи и распихали вместо них по полдюжине трехдюймовок. Обычно на рейд выходила еще канонерка, а в готовности под парами каждую ночь стояла пара крейсеров.

Уже через две недели выяснилась разница в подготовке и характеристиках крейсеров, их командиров и команд. Идеальным борцом против миноносных судов оказался «Новик» под командой Николая Оттовича фон Эссена, закончивший ремонт пробоины от попадания в корму крупного снаряда в первый день войны. Высокая скорость, шесть скорострельных 120-миллиметровок, а также дерзость и бесстрашие его командира позволяли «Новику» занимать выгодное положение для расстрела миноносцев противника и вовремя уворачиваться от ответных минных атак. Вскоре он записал на свой счет два миноносца и минный катер.

Правда, после войны выяснилось, что на самом деле оба миноносца японцы дотащили на буксире до Чемульпо и после ремонта ввели в строй, но утопление тараном минного катера действительно имело место. Впрочем, японцы в долгу не остались, по докладам командиров миноносцев, достававший их «Новик» был потоплен самодвижущимися минами минимум два раза. На деле единственными повреждениями нашего лихого крейсера второго ранга были три пробоины от 75– и 57-миллиметровых снарядов. Никто на борту даже не был ранен.

Вторым по боевой эффективности оказался броненосный «Баян» под командой Роберта Николаевича Вирена. «Аскольд» проявил себя в единственном для него ночном столкновении вполне неплохо, но Макаров предпочитал использовать его в дневных разведывательных выходах. Он, так же как и «Варяг» с «Богатырем», был недосягаем для броненосных крейсеров японцев и слишком силен для их бронепалубников.

Зато «богиня» отечественного производства – «Диана» (ее сестра близняшка «Паллада» еще не вышла из дока, где ей не торопясь – в первую очередь работы велись на броненосцах – устраняли повреждения от минной атаки в первый день войны) – оказалась не слишком эффективной. Ее многочисленные 75-миллиметровки работали только на близких дистанциях, подойти на которые к миноносцам самому медлительному нашему крейсеру первого ранга было практически нереально. Правда, и японские миноносцы ее предпочитали обходить стороной.

Посмотрев на эту немощь, Макаров загадочно хмыкнул – «и тут не соврал варяжский врачеватель» – и приказал снять с «богинь» больше половины 75-миллиметровых пушек, заменив их на четыре шестидюймовки, взятые с берега. А освободившиеся 75-миллиметровки установить по одной на корме каждого миноносца. После этой простой, как табуретка, меры русские миноносцы наконец-то уравнялись в огневой мощи со своими японскими визави.

* * *

Макаров тотчас по прибытии в Порт-Артур объявил приказами диспозиции походного и боевого строя. В тех же приказах были им даны общие руководящие правила для действия артиллерией и маневрирования отдельных судов в тех или иных обстоятельствах боя. До сих пор подобного не было.

Немедленно был учрежден им из портовых судов и миноносцев «Тральный караван», в чем, несомненно, большая заслуга и флагманского минера эскадры Константина Федоровича фон Шульца, и информации о японских планах «минной войны», пересланной Рудневым из Владивостока. И теперь каждый день на тщательно протраленный спозаранку внешний рейд для отработки совместного маневрирования выходили по нескольку кораблей.

Но сразу заставить всех эффективно «крутиться» в новом ритме, да еще и принимать правильные решения в быстро меняющейся обстановке, не получилось. Убедиться в этом пришлось уже 27 февраля. В тот день – слыханное ли дело – вся порт-артурская эскадра впервые вышла на внешний рейд за время одной утренней полной воды в промежуток около двух часов. И вошла в гавань с шести до семи часов вечера по вечерней полной воде.

Неприятель скрылся бесследно…

Эскадра, выйдя в море, занялась эволюциями. Пользуясь отсутствием японцев, корабли усиленно маневрировали, вскоре выйдя на большие глубины, где мин можно было особо не опасаться. Причем адмирал сразу повел всю колонну на коротких интервалах, рассчитывая встряхнуть командиров, заставить почувствовать себя в строю.

Увы, результат получился довольно неожиданный и далеко не утешительный. Судя по всему, адмирал просто «загонял» отвыкших от такого ритма командиров. Когда эскадра уже подходила к Тигровке и Макаров приказал сбавить ход, три броненосца имели столкновение! Хотя сигнал был всеми принят, отрепетован и понят, но, как на грех, у «Севастополя» случилось какое-то повреждение по машинной части. В итоге ему изрядно попало в корму, но об этом приказано было не распространяться. Он был протаранен накатившим «Пересветом».

По счастью, настоящей пробоины не получилось, а только щель в разошедшихся листах обшивки, да еще была погнута одна из лопастей правого гребного винта, которую пришлось впоследствии менять при посредстве кессона-колокола. Однако и «Пересвету» столкновение не прошло даром – он слегка свернул себе на сторону таран и получил течь в носовой части. «Севастополь» не остался в долгу и ткнул «Полтаву», тоже наградив ее щелью под кормовой башней. Такими были наглядные результаты стояния в вооруженном резерве.

Можно представить душевное состояние Степана Осиповича, молча и сосредоточенно наблюдавшего весь этот «компот» с мостика «Петропавловска». О чем уж тут было говорить? Калек и хромоногих у нас прибыло. Полностью боеспособных броненосцев осталось два. А к этому нужно прибавить выход из строя многих шестидюймовок при проведенных стрельбах – сдавали то накатники, то подъемные дуги…

Кое-кто в крепости даже ожидал непоправимого: случись такое столкновение в мирное время, ответственный адмирал был бы отрешен от командования и немедленно отдан под суд. Будь он хоть трижды Макаров. Сейчас же наместник только крепко ругнулся, прочтя рапорт об инциденте, после чего, тяжко вздохнув, добавил:

– Коней на переправе не меняют. Или Рудневу с владивостокскими поначалу легко было?



Глава 1

Приходите, гости дорогие…

Владивосток, 20–26 февраля 1904 года


Закрыв на телеграфе первый пункт повестки дня, Петрович успел в Морской штаб к началу встречи корабельного и берегового начсостава. В пропахшем табаком, приземистом одноэтажном деревянном строении с крохотной мансардой, увенчанной сигнальной мачтой с Андреевским флагом, было тепло и как-то по-особенному, по-домашнему, уютно. В зале, а по нашим меркам – в комнате-тридцатиметровке, уже собрались все приглашенные, что само по себе внушало некоторый оптимизм. Но, как вскоре выяснилось, не вполне оправданный.

Бодро изложив господам офицерам свои мысли о грядущем обстреле крепости эскадрой Камимуры и идеи по борьбе с этой неминучей напастью, свежеиспеченный контр-адмирал и начальник отряда владивостокских крейсеров нарвался на глухую стену недоверия. Причем не на немую. Громче всех злобствовал начальник над портом контр-адмирал Гаупт. Отчасти его можно было понять: большинство работ по авральной колке льда и беспрецедентному доселе минированию обледенелого залива предстояло осуществить именно ему.

При этом Николай Александрович, конечно, не предполагал наперед, что свой пост и шанс дослужиться до вице-адмиральской пенсии сохранил только благодаря личной просьбе Руднева к Алексееву. Просьбе, поддержанной самим императором в приватной телеграмме к наместнику. В итоге Евгений Иванович решил не менять его на убранного Макаровым из Артура в конце февраля махрового бюрократа Греве, на время «осевшего» в походном штабе наместника, а в июле переведенного в Севастополь…

– Всеволод Федорович! Ну нельзя же так! – почти срываясь на фальцет, неистовствовал Гаупт. – Я понимаю: только с моря, еще не остыли, везде японцы мерещатся… Но кто же мне разрешит почти весь запас мин разом вываливать в море? Да еще и в Уссурийский залив, куда японцы, скорее всего, вообще до конца войны не сунутся! И притом вам ведь подавай именно крепостное заграждение[1]. У меня в порту столько проводов не найдется! Две сотни мин… Одними плотиками не управимся и за неделю. А еще льда в заливе полно. Да тянуть провода еще. И все за два дня? Портовые баркасы еще найду да угольные баржи дам. Две. Слава богу, крейсера погрузились. Но порожних больше не найду. А вот людей свободных у меня сейчас нет. Пусть крепостная рота и их инженеры сами все ставят… Помилуйте великодушно, но сроки вы задаете – ни в какие ворота! И что за фантазии такие, в самом деле?! «Он придет послезавтра!» Может, вы после вашей одиссеи слишком сильно боитесь Камимуры, но…

Но внезапно энергичная и эмоциональная речь командира над портом была прервана разлетевшимися во все стороны осколками блюдца. Глаза собравшихся метнулись от вошедшего в полемический раж Гаупта во главу стола, где сидел Руднев. Вернее, уже стоял. Раскрасневшийся и злой. Под его кулаком, которым он секунду назад попытался картинно грохнуть по столу, хрустели окровавленные осколки китайского фарфора. Теперь от боли он завелся по-настоящему.

– Я. Никого. Не боюсь! Я точно знаю, что Камимура придет обстрелять Владивосток. И придет скоро. Нельзя ему иначе! Иначе весь их флот потеряет лицо, а для японцев, самураев, это хуже смерти. А поскольку сам Того пока привязан к Порт-Артуру, нами заниматься будет Камимура. И это – без вариантов. Единственное место, откуда он сможет швырять в нас снаряды, не подставившись под ответный огонь, это бухты Соболь и Горностай. По Артуру Того неделю назад именно так и стрелял. Через горный кряж Ляотешань. Вы об этом не знали? Или уже позабыть успели?.. Поэтому: приказываю переставить «Россию», «Громобоя» и «Богатыря» так, чтобы они уже завтра к вечеру могли вести перекидной огонь по этим акваториям. Корректировать его будет дальномерный пост под командованием лейтенанта Нирода, который его как раз сейчас организовывает наеподалеку от форта Линевича. Это даст нам преимущество перед японцем, который будет стрелять вслепую…

– Простите, но… – неожиданно прервал Руднева каперанг Трусов.

– У вас что? Возражения?

– Нет, Всеволод Федорович. Соображения.

– Тогда давайте. Слушаем вас, Евгений Александрович.

– Я тут прикинул. Ведь что получается: нам стрелять-то кабельтовых на сорок пять – пятьдесят пять придется. Чтобы до них наши мортиры с Уссурийской батареи не доставали, ближе они скорее всего не подойдут. Так?.. – задал вопрос командир «Рюрика» и, дождавшись утвердительного кивка Руднева, продолжил: – Тогда мой крейсер, увы, вне игры-с. Не токмо таблиц стрельбы нет, мы просто физически не добьем-с[2]. Да и «России» с «Громобоем» не рекомендовал бы развлекаться таким образом – никто на такое расстояние не стрелял. Как поведут себя орудия – неизвестно. Попасть куда-либо проблематично. Пустая трата снарядов…

– Хм. Интересная у вас логика, Евгений Александрович. А если мы в море встретим Камимуру и он нас будет гвоздить с этих самых сорока пяти или пятидесяти кабельтовых, что нам тогда делать? Спускать флаг, ибо мы никогда не стреляли так далеко и делать этого не умеем? Или проще сразу сбежать с поля боя, потому что у нас у половины орудий подъемные дуги поломаются от отдачи, ибо подкрепления слабые? Если японец отпустит. А отпустит ли, если наш отрядный ход – это ход вашего «Рюрика»? Перспективка не комильфо-с? Чтоб не оконфузиться, завтра и проведем пробные стрельбы, заодно посмотрим, добьет ваша артиллерия или нет. Может, по букве-то, вы и правы – для рюриковских пушек по пачпорту сие далековато. На пределе. Угла возвышения на станке не хватает. Так давайте выкручиваться! Думайте, что можно сделать, чтобы эти десять кабельтовых добрать.

– Градусов пять нужно, не меньше, для каждого орудия. Барабаны под станки делать – времени нет. Не успеем…

– А если весь крейсер накренить? Я вас в море завтра не пошлю, можете считать себя на это дело плавбатареей. Зато вот трофеи наши достанут до супостата с гарантией, так что отправьте, пожалуйста, половину ваших канониров на «итальянцев», сделайте одолжение. Остальным командирам: всех от противоминной артиллерии туда же. Пока еще команды на них с Балтики и Черного моря доедут, дорога-то армейцами вся забита, сами знаете.

– Но если мы будем стрелять прямо с рейда главным калибром, в городе побьет кучу стекол. Градоначальник с ума сойдет, – в задумчивости нахмурив свой высокий сократовский лоб, подал голос командир «Богатыря» Александр Федорович Стемман.

Руднев на пару томительно долгих секунд форменно лишился дара речи. Но серьезный, сосредоточенный взгляд остзейца убедил его, что это не замаскированная подковырка и утонченное издевательство над горячащимся новоявленным командующим, а совершенно искренняя озабоченность основательного и рассудительного человека…

– Господи! Спаси и помилуй нас, неразумных… Идет четвертая неделя войны, господа. Мы успели потерять минзаг, крейсер второго ранга, канлодку и истребитель. Подорваны и небоеспособны два броненосца и крейсер первого ранга. У нас здесь на носу набег японской эскадры, которая будет обстреливать порт и город. Вот уж где стекла-то полетят… А капитан первого ранга Стемман больше беспокоится не о том, как лучше организовать ответный огонь и минные постановки. Он рассуждает о том, что подумает градоначальник.

Да мне плевать, что он там подумает! У меня, у вас – сейчас иные заботы. Начинайте думать о войне! И только о войне, господа офицеры. Не о карьере. Не о градоначальнике с его нервной супругой. Не о внешнем виде кораблей и не о сбережении угля. Думайте только о войне и противнике. Наша забота сегодня – чтобы после ее окончания у градоначальника физически сохранилось то, чем он сможет думать! И поэтому посылайте всех местных цивильных, недовольных вашими действиями, к чертовой бабушке со спокойной душой и чистой совестью. Или ко мне посылайте, что, в принципе, одно и то же.

Переждав смешки, Руднев продолжил уже спокойнее:

– И… да. Кстати о стеклах. Спасибо, что напомнили… – Слегка поморщившись, Петрович вытащил наконец засевший под кожей осколок фарфора. – Надо бы нам в завтрашних газетах инструкцию по подготовке к обстрелам для горожан подготовить. Песок, ведра, багры, топоры и прочее. А стекла пусть обязательно проклеивают лентами бумаги. Или хоть теми же газетами нарезанными. Крест-накрест. На клейстере. Так высадит меньше, и осколками, даст Бог, народ не так посечет. Если нет погребов, пусть во дворах окопчики долбят. Снаряд, он ведь не разбирает, военный перед ним или бабушка с внучкой. У кого с мужиками проблема – пусть армейцы помогут. Но чтоб к вечеру завтра, хоть примитивные укрытия, а подготовить в городе… Теперь вернемся к нашим бар… делам то есть.

Я бы попросил командиров крейсеров отрядить минеров, часть офицеров и свободных от вахты нижних чинов для содействия крепостным в проведении минной постановки. Заодно сдайте с кораблей все мины заграждения в портовый арсенал, убьем двух зайцев одним выстрелом: разгрузим корабли от взрывоопасной гадости и пополним береговой запас. Я тут набросал примерно, где, по моему мнению, надо ставить мины. И откуда японцы планируют нас обстреливать. Вот, взгляните. И высказывайтесь, господа, у кого какие есть предложения? Что нам ждать и кого, вы знаете…

После эмоционального, но уже вполне делового обсуждения деталей подготовки к встрече дорогих гостей, которое закончилось принятием нескольких неожиданных, с точки зрения «нашей» реальности, решений, Руднев отпустил «накрученных» офицеров.

Одной из этих «неожиданностей» стал перенос места стоянки «Богатыря» и дежурного отделения миноносцев к самому горлу входного фарватера бухты. Предложил это сам Стемман, резонно заявив, что при перекидной стрельбе от его шестидюймовок нет смысла ждать особого толка, но вот если кто-то из японских легких крейсеров вздумает сунуться в Босфор, чтобы Камимуре корректировать стрельбу, тут-то они и могут пригодиться…

* * *

Наскоро перекусив, Петрович принялся за прочие неотложные дела. И начал он с просмотра принесенных штабными только что расшифрованных телеграмм за последние двое суток. Сверху в папке лежала самая свежая. Текст ее был краток и лаконичен: «Поздравляю блестящими успехами. Планирую быть Харбине 22.02. 12 час. Срочно телеграфируйте возможность прибытия Харбин. Макаров».

«Тыкс… Паршиво. Потому, что 22-го у нас японские гости. Получается, что придется отказывать командующему? Иными словами – не выполнять приказ. Хорошенькое начало взаимоотношений с непосредственным начальником, блин. А что делать? Тут ни на кого пока надеяться я не могу. Налажают. Однозначно… Обидится или нет Макаров, и чем это может закончиться – после разгребать. А вот Ками поймать – без пяти минут конец войне. Тут уж или грудь в крестах, или…»

Хоть кошки на душе и скребли, Петрович колебался недолго. И в адрес командующего ушла шифротелеграмма: «Агентурным данным 22 февраля ожидается атака японской второй боевой эскадры порта Владивосток. Прошу разрешения не покидать вверенный отряд».

Макаров отозвался сухо и по-деловому: «Выезд Харбин вам отменяю. Примите все необходимые меры отражению неприятеля».

На следующее утро город был разбужен грохотом орудий крейсеров, бивших поверх сопок в сторону Уссурийского залива. Многие обыватели были перепуганы, несколько стекол и правда вылетело – прав был Стемман, но у моряков были свои заботы и печали.

Наблюдавшие за стрельбами с оборудованого на сопке дальномерного пункта командиры крейсеров были неприятно удивлены тем фактом, что два снаряда из трех, ошибочно выпущенных артиллеристами «Громобоя» по слишком низкой траектории и поэтому не долетевших до залива, не взорвались. Английские же снаряды «гарибальдийцев» взрывались все, даже падая в воду. Однако Руднев не только воспринимал это как должное, но и зловеще предрек:

– Погодите, господа, вот вернетесь по кораблям, тогда по-настоящему расстроитесь…

Пробная стрельба «Рюрика», как и ожидал Руднев, прошла не на ура. Нет, его восьмидюймовые снаряды в принципе долетали до района предполагаемого маневрирования японцев. Но вот для того чтобы предсказать, куда именно снаряд соблаговолит упасть, надо было быть не артиллеристом, а скорее астрологом. Рассеивание боеприпасов, выпущенных из устаревших короткоствольных восьмидюймовых пушек, было на такой дистанции слишком велико даже для стрельбы по площадям.

По результатам учений Руднев предложил иметь на каждом корабле копию карты, разбитой на заранее пронумерованные квадраты. Тогда с дальномерных постов достаточно было передавать только номер квадрата, в котором находились японские корабли, не заморочиваясь с передачей дистанции и азимута. Упрощение организации огня было настолько очевидным, что господам офицерам осталось только развести руками, почему до Руднева никто до этого не додумался.

Насчет расстройства по прибытии на корабли – так и вышло. Пока команды минеров и моряков с полутора десятков разнообразных плавсредств и шести миноносцев под общим надзором лейтенанта Зенилова, старшего минного офицера «Рюрика», соединяли их взятыми на крепостных складах и реквизированными на телеграфе проводами, командиры «России» и «Громобоя» столкнулись с новой бедой. Почти треть шестидюймовых орудий, выпустивших всего-то по пять снарядов на ствол, пришла в негодность. Они беспомощно уставились в небеса, и не было никакой возможности их опустить – подъемные дуги были переломаны отдачей при выстрелах на больших углах возвышения. На возмущение офицеров, что теперь их крейсера потеряли часть боеспособности, Руднев хладнокровно отвечал: «Лучше сейчас, а не в бою». И приказал за три дня заменить поломанные дуги, а в течение полутора суток – подкрепить исправные орудия. А чтобы господа командиры напрасно не гадали, успеют ли починить до боя поврежденные пушки на их кораблях, Руднев с улыбкой предложил им перетянуться на верпах, встав к предполагаемому направлению появления противника не стрелявшим сегодня бортом. Оказалось, что «Надежный» и пара буксиров в помощь «России» и «Громобою» именно на этот случай были посланы контр-адмиралом еще с утра.

Возмущение Гаупта, который сетовал по поводу непредвиденного расхода металла и отвлечения рабочих от «более срочных задач» и вопрошал, «откуда господину контр-адмиралу известно, что в низкой кучности виноваты именно подкрепления орудий», было уже привычно проигнорировано Петровичем. Он начал привыкать к манере Гаупта сначала истерить и гнать волну, а потом, ворча и чертыхаясь, делать что велено.

В общем, весь Владивосток стараниями Рудева напоминал разворошенный палкой пчелиный улей. Во дворах стучали ломы и кирки: рыли щели-убежища. Провели учебную стрельбу береговые батареи. Команды четырех номерных миноносцев аврально перебирали машины, готовясь к выходу для добивания поврежденных на минах японцев.

Подумав насчет «Рюрика», все-таки решили, что восемь шестидюймовок и пара старых, но мощных орудий будут весьма нелишними, а учитывая, что шанс на пробитие брони на такой дистанции был только у крупных снарядов, стариком решили не пренебрегать. По пробитому «Надежным» каналу он втянулся в Гнилой угол Золотого Рога и встал на якоря так, чтобы свободно бить в направлении Уссурийского залива обоими восьмидюймовыми и всеми среднекалиберными пушками правого борта.

Для увеличения дальности стрельбы на нем по максимуму забили углем все ямы левого борта, на правом опорожнив от котельной воды отсеки двойного дна. Это дало кораблю крен в четыре градуса и соответственно повысило углы возвышения артиллерии. Таким образом, Петрович, использовав известный ему по нашей истории опыт «Славы» у Моонзунда, добился того, что все его броненосные крейсера могли участвовать в предстоящей игре с Камимурой.

Пока команды минеров с помощью «Надежного» аккуратно топили мины, Гаупт вновь высказал свое сомнение насчет «этой затеи». На его предупреждение, что до четверти мин не сработает из-за того, что провода могут быть порваны льдом, Руднев хладнокровно приказал через зону прибоя провести их внутри старой пароходной трубы и установить не две сотни, а двести пятьдесят мин, ровно на четверть больше, чем окончательно ввел начальника порта в ступор. И когда поручик-минер пожаловался Гаупту, что треть мин при использовании на морозе такой изоляции может не сработать, тот просто приказал ему молчать об этом…

Не мытьем так катаньем настырный адмирал добился-таки своего. Последняя галочка в списке стала кружочком: вечером 21-го успели оборудовать на сопке подле дальномерного поста Нирода хранилище аккумуляторных батарей для запитки минного заграждения. Работавшие как проклятые матросы, солдаты и офицеры не могли понять лишь одного – почему упертое начальство требует, чтобы работы были завершены именно к 22-му числу?



* * *

22 февраля 1904 года японских крейсеров в окрестностях Владивостока замечено не было. Так же как 23-го. Как и 24-го…

Вечером 24-го, после очередного дня, проведенного в полной готовности к отражению несостоявшийся атаки японцев, Владивосток засыпал. В номере гостиницы, за закрытыми дверями слегка пьяный контр-адмирал Руднев изливал душу лейтенанту Балку.

– Ну как? Как я мог ошибиться? Это же одна из основных дат Русско-японской войны! Двадцать второго февраля по старому стилю – набег Камимуры на Владивосток… Ну? И где эта скотина косоглазая? У меня весь день ощущение, что на меня все пальцем показывают, вот, мол, тот самый контр-выскочка, который заставил всех двое суток вкалывать без сна зазря. Вася, мне же теперь никто не поверит в этом городе!

– Петрович, погоди. Ты что, кому-то обещал, что японцы придут именно двадцать второго?

– Не помню… Кажется, нет. Но что это меняет? Я весь город гнал, как лошадь, чтобы поставить мины и быть готовыми стрелять именно двадцать второго! Где этот Камимура? И Макарова я, получается, просто обманул, когда отказался к двадцать второму быть в Харбине. И сволочь какая-нибудь уж точно настучит, что я был с похмелюги и что…

– Уймись! Что ты психуешь? У Камимуры сейчас по сравнению с нашим миром проблем добавилось, броненосных крейсеров стало на один меньше, а у нас на два больше. Может, он бункеруется? Может, ему надо больше времени, чтобы собрать свои корабли. Ведь если его крейсера посылали ловить «Варяга», а больше посылать некого, то они были в разгоне по одному-два. Пока все собрались в Сасэбо, пока забункеровались, пока дойдут сюда – вот тебе и денька два-три задержки. А может, они вообще операцию отменили? Тогда я точно тебе не завидую, когда пред очи Степана Осиповича предстанешь… Или наоборот – возьмут, да и усилят Камимуру парой броненосцев. И попробуют в стиле Нельсона или Нахимова утопить нас всех прямо в гавани. Это тебе урок, Петрович…

– На какую тему урок? Не въехал…

– Не полагайся больше на свои знания нашей истории войны. Ты ее уже переписал. Непонятно только, в какую сторону… Думай головой, теперь тут все точно пойдет не так, как у нас. И все даты по ходу боевых действий можешь смело забыть. И лучше скажи, почему у меня на телеграфе отказались принять телеграмму в Питер Вадику, сослались на твой приказ? Это ты из-за того прикола нашего дражайшего юного графа Нирода?

– Не. Это уже замяли. Телеграммы ни у кого не принимают. Я запретил отправлять все, что не имеет моей визы. В городе полно японских шпионов, кроме как по телеграфу, они о минной постановке никак сообщить не успеют. Так чем думать, кто и каким кодом чего передает, я решил, что проще заблокировать всю связь на пару дней. Потерпят.

– Ну вот. Это я и называю – думать своей головой. Ведь можешь же! Только ты мою телеграмму завизируй, да? Я хочу, чтобы Вадик мне из Питера кое-что подогнал. И еще, если у нас задержка на пару дней, я, наверное, успею еще один сюрприз Камимурушке устроить – выдели мне с полсотни гильз от шестидюймовых выстрелов с бездымным порохом и столько же картузов с бурым, да роту солдатиков из гарнизона.

– Фигня вопрос. А если Гаупт вздумает опять хорохориться, я ему…

– Стоп! Петрович, тормози шашкой махать. Сегодня у нас с тобой двадцать четвертое февраля. Так? Да, конечно, уже двадцать пятое… Как явствует из вчерашней невнятной писульки нашего засланца, в Питере свершилось нечто почти невероятное. А именно: Вадик с самодержцем познакомился и теперь до тела, то есть до ушей и мозгов, допущен. Так? А сочетание этих двух фактов есть очень положительная вещь, потому как имелись у меня на счет второго момента определенные сомнения. И весьма серьезные, кстати. Но. Пока есть время, давай-ка мы с тобой пожуем наконец главную тему. Поскольку без понимания, куда рулить в стратегии войны, мы можем запросто налажать в тактике, нажить смертельных врагов, что похлеще Того и Оямы окажутся и запросто скрутят нам шейки. А Вадику в первую очередь, ибо попал он сейчас в форменный гадюшник… Не возражаешь против такой логики?

– Валяй. Только у тебя что, досье или рецепты для него имеются?

– Поймешь, если перебивать не будешь. Напомни лучше: когда в нашем мире японцы вломили Засуличу в первый раз на Ялу?

– Восемнадцатого апреля вроде.

– Так… Итого, если учесть весь тот гемор, который ты им в Чемульпо вкатил, до этого события еще два месяца. Минимум! Петрович. Два месяца – это или пшик для одних, или целая вечность для других. Ты себя к какой категории относишь? Ко второй? Здорово! А то я как кислую рожу твою часов пять назад увидел, подумал, что к первой. Хорош карандашами кидаться! У них грифель от этого трещит, не фломастеры же… Короче, хочешь узнать, что я обо всем этом думаю?

– Валяй.

– Но сначала мне очень хотелось бы понять, что вы, господин контр-адмирал, знаете о внутриполитической и экономической обстановке на российском Дальнем Востоке, в Маньчжурии и Корее накануне этой войны в свете нашей бывшей истории? Что такое «Желтороссия», «безобразовская шайка», кто такой Безобразов, на чем полаялись адмиралы Алексеев и Абаза, почему Куропаткин слал отчеты о своей «работе» Коковцову и Витте, причем тут великий князь Александр Михайлович и как помазанник Божий рассчитывал отдаивать и «безобразовцев», и «франкобанкиров», но в итоге не стал, выбрав одну из сторон? И предупреждаю сразу от лишних вопросов: до того как меня Вадиков папик с его ассистентом в свой саркофаг залезть уговорили, эти темы я изучал тщательно. Потому как… Потому что так положено, Петрович. Так нас учили. Сначала разбираться, кому и что выгодно, а уж потом делать выводы, как в этой системе координат действовать.

А кроме того, еще и персональный интерес с младых ногтей присутствует: «Двадцать три ступени вниз», Пикуль… И зря ухмыляешься, не все он знал, что-то и просто приврал, конечно, но для меня интерес к истории российской именно с его романов начинался. И не для меня одного, кстати. Или ты полагаешь, что при совке в военные училища подавались только троечники от безысходности с институтом?

Так. Понятно… То есть ты у нас «все больше по флоту»? Хотя что я тебя спрашиваю? Потому-то и отобрал из четырех кандидатов, что узость вашего горизонта, господин контр-адмирал, в глаза бросается сразу. Причем, что радует, в сочетании с патриотизмом и общей гражданской сознательностью. Поэтому, за полночь глядя, от долгих рассказов на сегодня я тебя избавлю. Но будь добр, вот это вот прочти в свободное время. Конспектировал на «Варяге», пока из Чемульпо шлепали. Если замечания, вопросы будут, спрашивай, не стесняйся. А потом это надо быстро переправить Вадику. Причем секретно. Чтобы никому в руки не попало. Кстати, неожиданный вариант! С нашим отцом Михаилом. Все равно он за какой-то чудотворной иконой в Питер собирается, без которой нам типа Артур ни в жисть не удержать…

И Балк, хитро прищурившись, вытащил из-за пазухи несколько сложенных пополам листов бумаги, исписанных аккуратным мелким почерком, и протянул Рудневу.

– Только смотри, Петрович, повторяю: секретно. За утрату… Не обессудь, короче.

– Это что, Вась?

– Если не понял еще, то это мое видение причин возникновения этой войны и роли некоторых личностей в сей печальной истории. На истину в последней инстанции не претендую, не великий аналитик. Но Вадиму должно пригодиться однозначно. Да и тебе. Для уяснения общего расклада… Все. Ушел. Спокойной ночи.

Вверху первой странички было лаконично написано: «Информация к размышлению: самодержец и Русско-японская война. По прочтении – сжечь».

Петрович, пробежав глазами первые несколько абзацев, не удержался и прочел текст до конца. Ко сну он отошел только в начале четвертого утра, пробурчав себе под нос:

– Складно поешь, касатик… Только, что мы с этим делать-то теперь будем, а? Как там в анекдоте про Сталина и Рокоссовского… завидовать будем? Или валить из этого серпентария подобру-поздорову?

* * *

На следующий день за ворохом текущих дел, руганью с командирами «рюриковичей» по поводу демонтажа грот-мачт и поспевших к вечеру артуровских новостей об очередном набеге японских миноносцев, попытавшихся добить стоящий на мели у Тигровки «Ретвизан», Петрович так и не сумел переговорить с Василием тет-а-тет, дабы обсудить прочитанное. Он решил сделать это завтра, за завтраком. Но сбыться этим планам было не суждено.

Утром 26 февраля, когда владивостокское морское начальство смаковало свежую телеграмму из Артура, где многострадального «Ретвизана» смогли-таки затащить в гавань аккурат к прибытию адмирала Макарова, Камимура все же объявился возле Владивостока.

Василий, в принципе, угадал верно. Задержка у японцев была вызвана необходимостью собрать разосланные за «Варягом» броненосные крейсера в кулак, добавить к ним пару наиболее быстроходных броненосцев Того и забункероваться. Сейчас к Владику подошли не только броненосные крейсера «Идзумо», «Ивате», «Якумо», «Адзума», но и броненосцы – трехтрубный «Сикисима» со своим систершипом «Хацусе». Последняя пара входила в число сильнейших броненосцев мира, и пока она была в море и сохраняла боеспособность, выход крейсеров Владивостокского отряда из Босфора Восточного был равноценен самоубийству. Силам Камимуры были также приданы бронепалубные крейсера «Касаги» и «Иосино».

Как и предполагал Петрович, японцы, справедливо опасаясь русских минных полей, о координатах которых им было примерно известно, а также плавучего льда, не рискнули войти в Амурский залив. И вместо этого направились в Уссурийский, где, несмотря на небольшие помехи в виде отдельных льдин, любезно вышли прямиком на недавно установленное минное поле. Дав несколько залпов по фортам сухопутной линии обороны Суворова и Линевича, на втором галсе корабли Камимуры перенесли огонь на гавань, с расстояния примерно в пять с половиной миль.

Руднев успел к этому моменту прибыть на свой тщательно замаскированный командный пункт, развернутый на сопке, метрах в семистах от ограды форта Линевича. Оттуда он и планировал осуществлять общее руководство боем. Подождав для верности еще пяток минут, чтобы на минное поле втянулась вся японская кильватерная колонна, он приказал замкнуть цепь заграждения и открыть огонь.

Японцы кидали снаряды практически без корректировки. Конечно, по плану их легкие крейсера должны были давать информацию о местонахождении русских кораблей и падении снарядов. Но на практике из этой затеи ничего не вышло. От острова Скрыплева, где поначалу «собачки» сделали пару галсов, расстояние было слишком велико, а ветер нес в сторону моря клочья сизого дыма от выстрелов русских пушек, еще больше ухудшая видимость.

Когда же «Иосино» с «Касаги» дерзко направились еще глубже в Босфор, вступив в перестрелку с Новосильцевской батареей с острова Русский, что этим слабо бронированным крейсерам было категорически противопоказано, из Золотого Рога, несмотря на битый лед, выдвинулся «Богатырь». И с сорока пяти кабельтовых также открыл огонь по незваным гостям. За ним следом подходили три номерных миноносца.

Получив информацию о том, что русские зашевелились, и предполагая, что на «честный бой» собирается выходить весь владивостокский отряд, Камимура, не желая пока рисковать своими «тонкокожими» бронепалубными крейсерами, отозвал их… Как и Руднев «Богатыря».

Увы, отсутствие корректировки самым печальным для японцев образом сказывалось на стрельбе их броненосцев и броненосных крейсеров. В подавляющем большинстве их снаряды глушили рыбу в гавани, крушили портовые постройки и жилища обывателей на берегу, но от кораблей пока падали на солидном расстоянии.

Ответный огонь русских был организован не в пример лучше. Лейтенант Нирод, определив местоположение японской эскадры, передал на изготовившиеся к бою корабли четыре цифры: номер квадрата, в котором та находилась. А артиллеристы на крейсерах сами определили дистанцию и курсовой угол. Конечно, такая стрельба не могла быть столь же эффективной, как по непосредственно наблюдаемой с корабля цели. Но первый же залп русских неприятно удивил Камимуру: снаряды легли вокруг его трех головных крейсеров. И их было много… Практически накрытие!

Он не ожидал, что враг откроет ответный огонь так скоро, он не ожидал, что в залпе могут поучаствовать с десяток крупнокалиберных орудий и два десятка шестидюймовок. И уж точно он не мог предположить, что первый же залп ляжет столь близко от его кораблей. Такое начало не соответствовало ни принципам организации корабельной стрельбы в начале века, ни недавней практике обстрела Артура… Второй и третий залпы русских показали, что удачное падение первых снарядов было не случайным. Но сюрпризы на этом не кончились.

Неожиданно заголосил сигнальщик на мостике флагманского «Идзумо»:

– Наблюдаю залп береговой батареи, пушечная, шесть орудий, третья сопка к югу от цели номер один, примерно на две трети от вершины!

«Береговые пушки в зоне прямой видимости? Почти по соседству с фортом Линевича? Это не мортиры с Уссурийской, которые до нас не достанут. Это серьезная опасность для кораблей!» – мгновенно пронеслось в голове Камимуры, который, тоже перебежав на край мостика, стал высматривать в бинокль, где именно находится батарея русских. «Это плохо – никакой информации о ней нет, по данным разведки, на этом направлении позиции еще не достроены. Ага! Точно, вот свежеповаленный лес, бревенчатые брустверы практически не замаскированы, видать, достраивали в спешке. Вот и залп! Точно, шесть орудий. Судя по факелам выстрелов – шестидюймовки, порох бездымный, значит, сорокапятикалиберные Канэ. Ну что ж, мы сюда и пришли, чтобы заодно выявить систему обороны Владивостока».

– Поднять приказ по эскадре: перенести огонь на обнаруженную батарею противника! Обстреливать до полного подавления!

Четырех залпов японцам оказалось более чем достаточно для полного перемешивания с землей и деревьями нежданно открывшейся батареи. После третьего из горящего леса упрямо отозвалось лишь одно орудие, но это уже была агония. Хотя уважительный кивок Камимуры неизвестные батарейцы заслужили. Пятый, контрольный, залп поставил на батарее жирную точку: двенадцатидюймовый снаряд – это не только три центнера металла, но и полста кило шимозы.

Однако стоило японцам перенести огонь обратно на порт и город, как ожила еще одна батарея на соседнем склоне, чуть севернее, на этот раз, судя по дымным выстрелам, огонь вели старые шестидюймовки Бринка.

На подавление этой новой напасти понадобилось уже семь залпов главным калибром броненосцев и крейсеров. Вскоре на месте батареи бушевал пожар, в котором то и дело что-то взрывалось, в честь чего по палубам японских кораблей пронеслось многоголосое «банзай»! За время обстрела береговых батарей японцы получили два попадания шестидюймовыми снарядами.

Следующие полчаса после их подавления взаимная перестрелка продолжалась без единого попадания как с той, так и с другой стороны. Японцы выпустили уже более двухсот снарядов, русские – порядка полутора сотен.

А на своем КП ошарашенный Руднев не мог понять, как могут шесть глубокосидящих броненосных кораблей полчаса крутиться на минном поле без единого подрыва? Посланный к минерам ординарец подтвердил, что все цепи замкнуты. Оставалось только ждать…

Неожиданно из дымной пелены, начинающей из-за пожаров затягивать побережье залива, перед Петровичем возник донельзя довольный собою Балк.

– Ну как, господин контр-адмирал? Понравилось вам пиротехническое шоу?

– Впечатляет. Если бы я сам не знал, что это ты там хулиганишь с дистанционными подрывами зарядов, а пушки сделаны из бревен, то сейчас всплакнул бы о судьбе двух погибших батарей. Ведь до последнего отбивались, – сдержанно улыбнулся Руднев. – Наши гости по твоим обманкам вывалили примерно пятьдесят двенадцатидюймовых снарядов, под сотню восьмидюймовых и хрен знает сколько шестидюймовых… И я их понимаю: если бы я обнаружил в двадцати кабельтовых береговую батарею, которая по мне лупит, я бы тоже ее приказал сровнять с землей на максимальной скорострельности! В общем, чем больше они постреляют по сопкам, тем меньше снарядов упадет на город и порт. Спасибо за идею!

– Да не моя это идея. Сам же намеревался организовать там настоящую батарею, пока Савицкий тебе не объяснил, что и за неделю никак не успеть. Даже если весь гарнизон будет пупы надрывать денно и нощно. А ложную мы, как видишь, за сутки вполне сварганили.

– Слушай, Василий, а как ты умудрился так шикарно имитировать стрельбу? Ведь кордитные заряды просто сгорают?

– Легко, твое превосходительство. Запыжевал в гильзу картуз бурого пороха – вот вам и старая шестидюймовка, а с бездымными зарядами от Канэ пришлось экспериментировать. Короче, оставил я в гильзе ползаряда, а сверху затолкал шлиссельбургский порох пополам с угольной пылью. Ну и с запалами покумекал. Согласись, похоже ведь получилось?..

Тем временем лучшая организация русского огня начала давать результаты – шедший вторым «Ивате» получил восьмидюймовый привет от «России» или «Громобоя». То, что снаряд был русского образца, было ясно по тому, что он, пробив верхний легкий борт, взорвался уже вне корабля. Еще через пять минут шестидюймовый подарок влетел в верхний броневой пояс «Сикисимы», что было абсолютно безопасно, но на нервы действовало. Еще полчаса такой дуэли убедили Камимуру в том, что единственным результатом продолжения бомбардировки станут расстрелянные орудия и пустые погреба его кораблей, а может и их повреждения.

За эти тридцать минут русские добились еще трех попаданий, из которых одно было весьма неприятное: на «Адзуме» взрывом восьмидюймового снаряда с «Корейца» разбило трубу, что снижало эскадренный ход до семнадцати узлов. Единственное ответное попадание в стоящий в Гнилом углу «Рюрик» осталось японцами по понятным причинам незамеченным, хотя и вызвало на нем небольшой пожар и падение грот-мачты.

По ходу действа Руднев, опасаясь, что с минным заграждением что-то пошло не так, погнал минеров проверять цепи. Но суетиться было поздно. Спустя полтора часа после начала обстрела японцы ушли. Последней каплей, убедившей Камимуру, что пора поворачивать оглобли, стал разрыв явно десятидюймового снаряда в полукабельтовом по носу его флагмана. Если русские столь быстро умудрились освоить артиллерию «Ниссина» и «Кассуги», то риск становился слишком велик – одно такое удачное попадание в броненосный крейсер может поставить крест на возможности довести его до Японии.

Преследовать силами четырех крейсеров, из которых один бронепалубный, эскадру из двух эскадренных броненосцев, четырех броненосных крейсеров и двух бронепалубников смысла не имело. В бессильной злости, тоскливо проводив взглядом корабли Камимуры, скрывающиеся в морозной дымке, Руднев похромал в блиндаж к минерам. Дотопав, он устроил разнос дежурившему поручику на предмет, почему более чем за час нахождения кораблей на минном поле никто не подорвался. Оправдывающийся поручик из крепостных минеров со следами вчерашнего возлияния на лице что-то лопотал по поводу непригодности телеграфных проводов для инженерного минирования вообще, о неправильном материале изоляции и падении напряжения в батареях за три дня на морозе.

В сердцах сплюнув, Руднев с матерком со всей дури пнул здоровой ногой ящик с рубильником, который подавал напряжение от батарей на мины. Проскочила неслабая искра, деревянная облицовка ящика и носок сапога обуглились, а в воздухе приятно запахло озоном. И в тот же миг земля под ногами вздрогнула. А еще через несколько секунд с моря донесся долгий и протяжный грохот взрыва. Вернее, нескольких взрывов, слившихся в один…

– Шесть… Се… Восемь подрывов! – донеслись до оцепеневшего Руднева крики наблюдателей.

К сожалению, эскадра Камимуры уже скрылась из виду. И японские моряки не смогли полюбоваться на устроенный в их честь фейерверк, для организации которого ушло так много сил и средств. Можно было начинать подводить итоги бомбардировки.

В городе, как и предсказал Стемман, повыбило немало стекол. Особенно пострадали районы, прилегающие непосредственно к порту. Если в реальности Карпышева японцы ограничились скорее демонстрационной атакой, то на этот раз они действительно пытались уничтожить корабли в гавани. Поэтому счет жертв шел не на единицы, а на десятки. Причем жертв было бы гораздо больше, если бы не погреба и не отрытые во дворах по приказу Руднева щели. Все-таки двенадцать дюймов главного калибра броненосцев – это гораздо серьезнее, чем восемь дюймов крейсеров Камимуры.

Флоту тоже досталось несколько больше, чем в нашей реальности. «Рюрик» получил двенадцатидюймовый полубронебойный снаряд в батарейную палубу почти на миделе. Пожар, изрешеченные осколками дефлекторы и вторая труба, перебитая и перекошенная на вантинах грот-мачта, три поврежденные осколками пушки, пятеро погибших матросов и одиннадцать человек раненых… Неприятно, но не критично для корабля в гавани, рядом с доком. Конечно, мертвых не воскресишь, но котлы не пострадали, машины тоже.

В итоге, хоть это и звучит цинично по отношению к погибшим и покалеченным морякам, эффект от этого попадания был скорее положителен для русских, чем отрицателен. Теперь «Рюрик» в любом случае надо было ремонтировать, причем под руководством Карпышева. И если бы японцы могли позже задним числом выбирать, попадать ему в палубу в тот морозный день или не попадать, то они скорее предпочли бы промазать.

Кроме этого, на сопках, в местах ложных батарей, выгорело или было вывалено по полгектара тайги. Туда теперь водили на экскурсии офицеров с кораблей для того, чтобы на живом примере показать действие японских фугасов.

В позитиве было девять попаданий в японские корабли. Хоть они и не нанесли японцам серьезных повреждения, труба «Адзумы» и пара шестидюймовок на «Ивате» не в счет, это легко ремонтировалось, но баланс был 9:1 в пользу русских. Да и сам факт отражения набега радовал. Вот только для понимающих истинную суть произошедшего радость эта была со скрежетом зубовным, и больше всех ими скрипел контр-адмирал Руднев.

Против ожидания, после того как в море отгремели взрывы, он не стал рычать, ругаться или как-либо еще проявлять свое неудовольствие. Он молча ушел с сопки, сел в экипаж и уехал в гостиницу, которая с некоторых пор стала его постоянным местом дислокации. Единственное приказание, которое он отдал в тот вечер: «Отбой, всем спасибо, на сегодня война закончилась. Лейтенанта Балка в 18:00 ко мне»…


Информация к размышлению: самодержец и Русско-японская война.

По прочтении – сжечь.


Письмо В. А. Балка М. Л. Банщикову [ориентировочно датируется мартом 1904 года, гриф спецхранения Центрального архива ИССП «Совсекретно. Хранить вечно». Форма допуска 000-01-ОГВ. Фонд А3154-ОГВ, дело А3154-02. Папка А3154-02-148 «Документы и фотографии из семейного архива генерал-полковника ИССП В. А. Балка»]


Конечно, Михаил Лаврентьевич, о главном фигуранте в нашем деле ты многое знаешь. Он истинный ариец, это сомнению не подлежит. Характер нордический. То есть увлекающийся, мнительный, болезненно самолюбивый, мстительный. Склонен к религиозной мистике. Может спасовать перед серьезными трудностями и открытым противостоянием. Поддается влиянию, но слабость эту за собой знает. Поэтому старается волевых личностей с собственным мнением возле себя подолгу не держать и на короткую ногу не сходиться. Исключение – командир гвардейского экипажа Нилов. Но тот хоть и режет царю правду-матку в глаза так, как он ее понимает, никогда не добивается от него продвижения своих идей. У него их просто нет. А виночерпий он хороший.

Некоторая поверхностность в знаниях самодержца отчасти компенсируется умением выслушивать собеседника или внимательно прочитывать письменный доклад, после чего не спеша, обстоятельно сформировать на основе полученной информации свое мнение. Главное, чтобы до этого момента носитель контраргументов не успел к нему прорваться. В этом случае решение может быть принято на основе последней по времени информации. Его дядья часто этим свойством Николая и пользовались, зачастую заставляя отказываться от уже принятого верного решения.

Но главных недостатков на данный момент у него, как у личности, два.

В душе он всех, кроме своего семейства, считает унтерменшами. Посему и не может держаться за нормальных мужиков долго. Они начинают надоедать ему своим упрямством, вечно чего-то добиваются, планируют, суетятся… И как раз тут начинает работать вторая его пагубная черта: желание законсервировать собственный мирок в незыблемом «стабильном хорошо». Без эволюций, революций, реформ и войн. Тихо, ласково и по-доброму: я царствую, а вы на меня пашите и меня любите. Поэтому и уважает весьма Победоносцева с его теорией «замораживания общественных процессов во имя стабильности и порядка». Вот пока и всё его видение основ внутренней политики.

Короче, эгоизм в самодержце живет абсолютный. Или абсолютистский.

При всем при этом Николай вполне искренне желает величия для России, через себя любимого, конечно. Он отличный семьянин. Но при этом страшно боится истерик супруги, а за ней такое начало водится с момента предыдущих несостоявшихся родов. В нашей истории, после осознания того, что чуда не произошло и ее сын гемофилик, и ему никто не в силах помочь, это стало случаться регулярно.

Теперь о политике внешней. Задолго до встречи с Безобразовым он очень интересуется Востоком вообще и Маньчжурией, Китаем и Кореей в частности. Ненавидит Японию и японцев. По сути, это его война. Откуда растут ноги? Большое путешествие, совершенное им еще в бытность цесаревичем, поселило в Николае II ложное представление о необъятности русской мощи на Дальнем Востоке, куда уже тянется Великий сибирский путь, который у нас, с английской, кстати, посылки, звался Транссибом.

Все местные перед заезжим наследником российского престола ожидаемо лебезят. Но вдруг в Японии простой самурай чуть не сносит ему катаной голову! За неуважение к порядку и спокойствию на улице. И если бы не греческий царевич, ехавший рядом с ним в другой рикше, изловчившийся тростью отвести удар меча, да не помощь обоих простолюдинов-рикш, кинувшихся на вооруженного самурая с голыми руками и не постеснявшихся скрутить его, порезом скальпа и костным рубцом на черепе Николай бы не отделался.

После покушения в Оцу, когда он был доставлен в Киото, вопреки всем тысячелетним обычаям японцев с извинениями приезжает из Токио сам их император. И тут, на глазах будущего царя, сопровождающий его генерал князь Барятинский «во имя престижа России» производит наглядную демонстрацию русского могущества и японского ничтожества: императора принимают на другой день – наследник устал-с. Предложение гостеприимства в токийском дворце холодно отклоняется: подходит русская эскадра, и на борту своего корабля сыну царя будет и удобнее, и приятнее, чем в доме повелителя страны, где не сумели оберечь его от покушения. Император Муцухито уезжает несолоно хлебавши, но взяв с Николая обещание, когда тот поправится, приехать в Токио «в знак великодушного прощения»…

В японской столице готовятся к торжественной встрече, но вместо августейшего гостя неожиданно приходит телеграмма: цесаревич уезжает. Он торопится на свидание с отцом. И догадывайся, мол, сам, что там будет дальше? А если война?

И тогда – неслыханная вещь – император телеграфирует о своем желании вторично прибыть в Киото, чтобы на прощанье хотя бы позавтракать с цесаревичем. Предложение принимается. Но, когда император снова в Киото, оказывается, что наследник не может с ним встретиться! «Врачи запретили» ему сходить на берег. И Муцухито пьет чашу стыда до дна: он поднимается на борт флагманского крейсера «Память Азова», где веселый и отлично себя чувствующий цесаревич угощает черного от унижения микадо шампанским…

Но и такого удовлетворения ему оказалось мало. Отрицательное отношение к японцам Николай сохранил на всю жизнь. Микадо, полагаю, ко всем русским – тоже. Как и все его самурайство, ведь с точки зрения бусидо тот позор, что вынужден был испытать их сюзерен, им надлежит смывать только кровью. Русской, естественно.

Короче, если японцев мы побьем, царь может запросто потребовать подписать мир с ними именно на борту «Памяти Азова». Символизм он обожает. Но это так, лирическое отступление.

На Дальнем Востоке цесаревич впервые осознал, кто он такой и какая судьба ему предназначена. Смутные планы, неоформленные мечты о распространении «славы белого царя» куда-то в азиатскую глубь роятся в его голове. Обстоятельства складываются так, что все этим смутным планам содействует. Вместе с немцами и французами Россия заставляет японцев отказаться от части плодов своей победы над Китаем. Затем по одному слову России циньцы уступают ей целую область. «Это так хорошо, что даже не верится», – кладет Николай II резолюцию на докладе Дубасова о занятии Порт-Артура…

Коротко о роли Витте. Он больше, чем кто-либо другой, первое время подталкивает Николая II если не к самой войне, то в направлении ее. Ему это было удобно и выгодно. Сам «финансовый гений» поднялся на реформировании российских железных дорог. Транссиб – великое достижение Николая, его отца и Витте. Причем во всех смыслах. Начиная с того, что Россия получила важнейшую стратегическую коммуникационную линию не только к Приморью, но и к незамерзающему порту у ворот Пекина. И заканчивая личным гешефтом Сергея Юльевича, который на этом всем дорос до министра финансов. До чего, по ходу дела, доросли его персональные счета во французских и бельгийских банках, история умалчивает. А без кредитного капитала Россия сама такой проект и в такие сроки не осилила бы. Хотя де-юре они и брались под другие цели, за дорогу платила казна.

Как известно, Великий сибирский путь строился рекордными темпами. Но когда Витте из кресла министра путей сообщения благополучно пересел в кресло министра финансов, перед ним оказался уже весь каравай. Занятый второстепенным – Дальним Востоком – царь не мешал ему и франко-еврейской банкирской клике распоряжаться главным – Россией. Но вскоре у всесильного министра финансов возникла проблема. В дальневосточных делах в частности и во влиянии на императора в общем появилась мощная противостоящая ему сила. И когда Витте спохватился, какую опасную «забаву» он поощрял, его песенка уже была спета: воодушевленный идеями князя Эспера Ухтомского Особый комитет по делам Дальнего Востока, созданный группировкой с монстрами «Священной дружины», вроде ряда дядюшек царя и графа Воронцова-Дашкова, за ширмой, и Безобразовым с Абазой и Вонлярлярским, на видимых главных ролях, вырос в страшную силу.

За кулисами этого шапито действует множество различных заинтересованных сил. И экономических, и политических. От лондонского Сити и нью-йоркской Уолл-стрит до польско-финских сепаратистов и Вильгельма II. Это он в 1902-м году поднимает в адрес царя флажный сигнал на фалах «Гогенцоллерна», бьющий без промаха в ту же цель устремленного на Дальний Восток царского честолюбия: «Адмирал Атлантического океана приветствует адмирала Великого океана». И вот уже запущен маховик гонки вооружений. Мировые дельцы потирают руки от восторга – барыши от японских и русских заказов огромны! Электричество накапливается, нужен только толчок, чтобы его разрядить…

Так кто же он? Болтливый, ловкий, обаятельный. Безобразов. Этакий О. И. Бендер с кавалергардским налетом. Он развязно стучит папироской о крышку предложенной царем папиросницы, поблескивает белыми великолепными зубами, смотрит на царя весело, ясно, с почтительной наглостью. И картавым, самоуверенным голосом твердит: «Одной мимикой, без слов, мы завоюем Корею. Одной мимикой, ваше императорское величество!..»

Безобразова вводит к царю великий князь Александр Михайлович, «добрый Сандро», «милый Сандро», «очаровательный Сандро», муж любимой сестры Ксении, ближайший друг царя в первые годы царствования, а потом завистник и недруг. Зло царствования Николая II он видит в том, что «император дает слишком мало воли великим князьям», в первую голову подразумевая, конечно, себя любимого. Еще бы! Ведь он – друг! А барыши с заказов на все боевые корабли продолжают уходить в карман дяди Алексея, который и во флотских делах – ну, нуль совершенный! В отличие от него. Ведь он, Александр Михайлович, куда лучше представляет себе, каким должен быть русский флот. И при этом предлагает строить для него броненосцы береговой обороны: тип корабля, который никогда и ни для чего России в ее реальной истории не пригодился. Если не считать авантюру с посылкой трех таких недомерков вокруг света до Цусимы. Кончилась авантюра закономерно и символично. Чудом не потонув по дороге – шторма приличного не случилось, бывает ведь, – два ББО сдались японцам. Но зато третий покрыл свое имя неувядаемой славой, погибнув в неравном бою, без шансов на успех. Правда, имя его было – «Адмирал Ушаков»…

С приведенными выше утверждениями Александра Михайловича можно сопоставить фразу верховного маршала коронации графа Палена из доклада его о Ходынке: «Катастрофы, подобные происшедшей, будут повторяться и впредь, пока ваше величество будет назначать на ответственные посты таких безответственных людей, как их высочества великие князья». Более ясно и точно обмолвился по этому поводу Витте: «Слава богу, не все великие князья Александры Михайловичи». Хотя Сергей Юльевич, скорее всего, просто банально ревновал к безнаказанному крысятничанью ВКАМа, в виде откатов за доброфлотовские пароходы, а позже – за «авиационные» контракты.

Николай, с ведома генерал-адмирала, подбрасывал косточки и Сандро. Захаров, Крамп – это его клиенты. В отличие от французских фирм. Тут контроль «распила» со стороны конкурирующей стороны – дяди Алексея – был тотальным… Да! Не удивляйся. Это именно Александру Михайловичу российский флот обязан нашим «Варягом». Кстати, в этом и секрет, почему по американским и английским проектам не строится серий. За проекты, идущие «в тираж», дороже платят. А следовательно, больше и откат…

Алексей Александрович давно пригрел «своего человечка» – контр-адмирала Абазу. Этот кадр был его флаг-капитаном и адъютантом. Но сейчас сей субчик – кстати, двоюродный брат Безобразова – слуга двух господ, строящий планы на Морское министерство, на случай, если Александру Михайловичу все-таки удастся свалить генерал-адмирала и Авелана. Такой вот пример классической российской «труффальдинистости».

Когда Безобразов – «полупомешанный Саша», как его за глаза величали в сферах, – зря, кстати, авантюристом он был, конечно, но только не дураком, – явился из Женевы с готовым планом «лесных концессий» и начал искать ход к государю, он, естественно, обратился к своему двоюродному брату, с которым был в отличных отношениях и который занимает пост помощника начальника торгового мореплавания. Ведомство это было основано царем по настоянию того же Александра Михайловича, и начальником его на правах министра состоит он сам.

По большому счету, создано оно не столько из дальновидного расчета, сколько из ревности и зависти. Николай завидует кайзеру, лично, через его Морской кабинет, рулящему флотом и морской политикой. И в пику генерал-адмиралу: ревнивый Александр Михайлович, считающий себя куда большим знатоком флота и всего, что с ним связано, может «добрать» маржу в обход хозяйства дяди Алеши на заказе своим знакомцам в Англии и Америке судов и разной портовой техники.

Но случайное совпадение обстоятельств как нельзя лучше исполняет здесь роль рока. Пока Безобразов сочиняет за границей свой прожект, в России точно по заказу создается «кукольное» министерство, где он с его «корейской затеей» будет встречен и оценен самым благоприятным образом. И тут-то появится расчет. Еще бы! Ведь дело пахнет действительно БОЛЬШИМИ деньгами! Это не только одна Корея. Это выход на порты Пусан и Чемульпо. Это контроль Цусимского пролива. Это путь к морским транспортным оборотам невиданных для России масштабов…

Если сам Александр Михайлович под эффектной романовской внешностью скрывает довольно, хм… неопределенные нравственные черты, то его дружок контр-адмирал Алексей Михайлович Абаза просто-напросто прожженный темный интриган. Делец с бессарабскими корнями, готовый делать деньги где угодно и на чем угодно. Одна предложенная им афера с покупкой нескольких латиноамериканских крейсеров чего стоит! А сделка по покупке тех двух крейсеров, что мы на абордаж у Йокосуки взяли? Ведь их-то макаронники искренне рассчитывали продать именно России! Развалилась она потому, что за комиссию этот субъект потребовал миллион рубликов золотом. Надо полагать, что не себе любимому только, но и «хозяину».

Итальянцы прифигели и… продали кораблики самураям! Рожественский же потом, прикрывая «патрона», взял удар на себя, заявив что «гарибальдийцы» не подходят нашему флоту по типу. Но эту историю ты не хуже меня знаешь. В рассматриваемом же нами случае Безобразов, придумавший «лесную концессию», как многоцелевую политико-экономическую многоходовку, оказался полностью в руках Абазы. А этот деятель не думал о перспективах, он постарался свернуть ее к банальной финансовой афере с очередным прожором царевых денег. Увы, до Николая и его дядюшек в нашем мире это дошло слишком поздно. Не понимают они этого здесь и сейчас.

Так что, на мой взгляд, именно этого одиозного персонажа тебе в Питере нужно больше всего опасаться. Он умен и реально опасен. А я тебе отсюда ничем больше не помогу, к сожалению. Но есть в Питере человек, который Абазу терпеть не может. На уровне рефлексов. Чувства сии у него остались к этой фамилии, благодаря взаимоотношениям с дядюшкой Алексея Михайловича. Зовут его Константин Петрович Победоносцев.

Абаза знал, что делает, уговоривая великого князя поддержать безобразовский прожект и лично горячо приветствуя его. Александр Михайлович, благосклонно выслушав пояснения Безобразова, сам берет его докладную записку и отправляется к царю. Спустя несколько дней Николай дает Безобразову аудиенцию. Многое, если не все, зависит от того, какое впечатление произведет на монарха отставной кавалергардский ротмистр. Если отрицательное, кто знает, может быть, самодержец послушает не Безобразова, Абазу и поначалу примкнувшего к ним адмирала Алексеева, а уговаривающих его оставить Японию в покое Ламсдорфа и Витте. Их цель на первый взгляд куда серьезнее – весь Китай. А не разборки с Японией и стоящими за ее спиной англичанами и американцами из-за Кореи и куска Маньчжурии.

Только того, что контроль над Кореей дает России контроль над одним из побережий Корейского пролива, Витте со товарищи не видят в упор! И тут нам придется с некоторым изумлением признать, что тупой, полубандитский по форме и планам раздела барышей проект Безобразова и Ко в действительности куда больше отвечает долгосрочным геополитическим интересам Российской империи, нежели незамерзающий порт Дальний на Ляодуне.

«Назамерзаемость» нашего Владивостока вполне гарантируется ценой постройки двух-трех ледоколов по типу «Ермака», а всего в семидесяти милях от него незамерзающая глубоководная бухта Врангеля, где сам Бог велел строить порт, особенно учитывая лежащие рядом угольные копи. Но не хотят видеть этого наши «профранцузы» и их заграничные партнеры. Для которых Дальний – это еще и прекрасный перевалочный пункт для ввоза, как в северный Китай, так и на наш Дальний Восток, французских товаров. На французских судах. От Сайгона до Дальнего приличному трампу одна бункеровка.

Но то, что Корейский пролив – это ворота на дороге России к южным морям, Китаю, Японии, Филиппинам, Индийскому океану, хорошо видят в Лондоне и Вашингтоне. Отсюда и их ответная реакция: договор с англичанами, фактически благословивший японцев на войну, и политическо-финансовая поддержка со стороны САСШ. Их цели на ближайшую перспективу совпали: Япония на Дальнем Востоке становится для англосаксов антироссийским буферным государством, таким же, как Турция на Ближнем Востоке.

Это пробки, затыкающие русским возможность ведения нормальной морской торговли, которая без поддержки военным флотом априори неконкурентоспособна. При этом для турок жизненно важно удержать Босфор: его захват русскими равен переносу столицы. А аннексия Кореи важна для Японии, как естественный путь к экономической стабильности в живущем по колониальным законам мире, и торная дорога в Китай для последующих захватов и грабежей.

Нерешенность вопроса «кто в доме хозяин» с этими двумя государствами-пробками была, есть и будет оковами на наших руках и ногах.

Поэтому идея Желтороссии – занятие Северной Маньчжурии, а затем и Кореи – сама по себе вовсе не столь авантюристична, как некоторыми представляется. И трудолюбивые руки там должны были быть не только корейско-маньчжурскими, но и нашими. Русскими, украинскими, белорусскими. Причина трудностей России в колонизации Дальнего Востока заключалась в том, что, в отличие от Маньчжурии, там мало пригодной для крестьян земли. Там густая тайга, задернелая почва, суровый климат. Где уж тут найти место для поселения миллионов? Тем не менее русские власти смогли довести численность населения Приамурья и Приморья с трёхсот пятидесяти тысяч в 1897 году до шестисот в 1904-м. И процесс переселения продолжается. Учитывая невыгодные климатические и географические условия края, это представляется огромным достижением.

В Северной Маньчжурии таких проблем нет. Китаем правит маньчжурская династия, и хотя ее правительство разрешило миграцию китайцев в Маньчжурию, случилось это только в 1873 году. Поэтому пока там живет не больше полутора миллионов человек. При этом тут и климат умеренный, и почва плодородная (о вечной мерзлоте и не слыхивали), и свободных от тайги земель в достатке, особенно в долине Сунгари. Поэтому люди в Желтороссию едут охотно. Один Харбин со стотысячным русским населением чего стоит…

Осознавал ли самодержец важность Кореи и Маньчжурии для России изначально, либо ему помогли советчики, не знаю. Но в итоге Безобразов произвел на государя самое лучшее впечатление. В мае 1903-го он назначен на должность статс-секретаря созданного Особого комитета по делам Дальнего Востока. Отныне Абаза, у которого он под колпаком, фактически определяет направление российской дальневосточной политики. С его подачи начальник Квантунской области адмирал Алексеев становится наместником на Дальнем Востоке и напрямую подчиняется императору, а не правительству.

В опалу попали главные противники проникновения России в Северную Корею. Витте в ходе дворцовых интриг удален с поста министра финансов и перестал играть какую-либо существенную роль в правительстве. Он назначен председателем кабинета министров. Новая должность смотрится декоративной, поскольку Витте уже не управляет финансами империи. Не удивительно, что наш мстительный Юлич с того времени возненавидел Николая всеми фибрами. Поддерживавший его министр иностранных дел граф Ламсдорф в кресле удержался, хотя его положение при дворе пошатнулось. От отчаяния Витте даже замыслил составить заговор с целью убийства Николая II. И его отчасти можно понять: сколько прожектов и обязательств рухнули разом!


Возникает вопрос: почему царь рубанул с плеча, а не воспользовался сложившейся ситуацией, дабы, пользуясь системой сдержек и противовесов, привести сцепившихся безобразовцев и франк-банкиров к неустойчивому равновесию, чтобы играть на их грызне и стричь с этого купоны? Почему сам подталкивал дело к войне? Ответ несколько неожиданный: не потому, что не видел выгод от этой игры, а потому, что боялся! Нет, не японцев, конечно. Не англичан, не французов и не немцев, которые в самом худшем случае, как ему казалось, смогут лишь откроить какой-нибудь лоскуток от его бескрайней империи. Он боялся за себя, за семью, за трон. И дело тут не только в разных предсказаниях и мистических откровениях.

Он инстинктивно чувствовал: самое главное – избежать внутреннего бунта. А как это сделать, если страна живет в кредит и фактически уже одним этим теряет свой суверенитет? И что с этим делать, если и доморощенным банкирам и капиталистам плевать на то, как живут в этой стране фабричные рабочие, что уж тогда говорить про французских ростовщиков? Если крестьянство «законсервировано» в общинной чересполосице, рубящей на корню надежды на интенсификацию сельхоза, и уже с весны 1902-го грабежи помещичьих усадеб исчисляются сотнями? Если система управления государством не имеет обратных связей и потому идет вразнос? Если «пятая колонна» в лице разномастных борцов за права и нацсвободы исправно и масштабно финансируется не только из Лондона и Парижа, но и доморощенными купцами-староверами до кучи?

Плюс, будто по заказу, подоспел еврейский вопрос, обострившийся из-за погромов и вылившийся в «объявление войны Романовым» со стороны крупных американских банкиров-иудеев во главе с самими Ротшильдами.

Евреи… Да, конечно, они взвинтили цены на хлеб и продукты. И на кредит. А что еще будет делать перекупщик и ростовщик, если в стране неурожай и бардак? Пенять ему на это – пытаться лечить симптомы, но не саму болезнь.

Не имея эффективного рабочего и антимонопольного законодательства, не обложив налогом наследства, не решив вопросов интенсификации сельхоза, империя закономерно оказалась на пороге социальных потрясений. Чего, как оказалось (удивительно, да?), ни сам самодержец, ни его окружение не хотели. Только решать все вышеперечисленные проблемы не торопились, поскольку тогда пришлось бы «прижимать» помещиков, промышленников и банкиров. А этим деятелям делиться не хотелось. Могли и прибить реформатора.

В поисках выхода кое-кто в царском окружении решил, что «маленькая победоносная война» с Токио не только откроет нам торговые ворота на Востоке, поправив экономическую ситуацию, но и будет способствовать ослаблению внутреннего кризиса: шовинистическая волна захлестнет разномастное революционное движение. Это, как я понимаю, и есть одна из главных причин, почему на вершине власти в Российской империи образовалась собственная «партия войны с Японией» или так называемая «безобразовская шайка».

Цинично рассуждая, надежды эти были не беспочвенны. Но, само собой, при двух вышеназванных условиях. Если война будет маленькой (по времени и жертвам) и, главное, победоносной. Переоценивая собственные силы и пренебрежительно относясь к «азиатам», безобразовцы требовали «твердой» политики. Они считали, что империя на далеких Японских островах на войну сама не пойдет, а лишь попытается побольше выторговать для себя в ходе неизбежных дипломатических раундов. И самого Николая не особо смущало то, что военная готовность России на Дальнем Востоке значительно отставала от помыслов сторонников нового курса во внешней политике.

Кстати, их непримиримые друзья, «Витте и Ко», во многом поспособствовали такому положению дел. Особо отметим роль военного министра, а сейчас командующего нашими войсками в Маньчжурии, генерала Куропаткина. Заметь, он за несколько лет на своем посту очень тесно сошелся с Витте. С министром финансов! Прикинь, чем должна закончиться дружба министра финансов и военного министра, если довести ситуацию до абсурда? По-видимому, тем, что все российское войско будет состоять из одного военнослужащего, но с весьма солидным денежным содержанием. То есть из самого министра. Шутка, конечно, но…

Такой вот кадр. Поэтому убрать из Маньчжурии Куропаткина – моя идея фикс. Хоть в лепешку разбейся, дорогой, но решать ее тебе придется. Или, смотри, буду решать сам. Угадай с трех раз – как? Поэтому не доводи до греха, блин…


Как все происходило технически. В 1898 году группа лиц из ближайшего окружения Николая II образовала акционерное общество для эксплуатации естественных богатств Кореи и Маньчжурии. Они использовали свои высокие связи при дворе для получения из Госбанка безвозвратных ссуд под изыскательские работы, содание и охрану там предприятий. В состав «безобразовской клики» кроме самого Безобразова входили князья Юсупов, Щербатов, Воронцов-Дашков, фон Плеве, контр-адмирал Абаза, ставший управделами общества, обер-егермейстер Балашов, крупный помещик Родзянко и, конечно, великий князь Александр Михайлович.

Считая слишком затратными и ненадежными методы экономического «завоевания» Китая, они проповедовали прямой военный захват всей Маньчжурии. И убеждали государя не выводить из нее армию, вопреки уже заключенному с Китаем соглашению. Более того, не довольствуясь только Маньчжурией, они предлагали аннексировать и всю Корею. Целиком. «Безобразовская клика» во многом способствовала тому, что в российских правительственных кругах все большее распространение получала идея присоединения к России де-юре северной части Маньчжурии по аналогии со среднеазиатскими территориями. Название этих земель – Желтороссия – впервые было предложено князем Воронцовым-Дашковым.

Безобразовское акционерное общество приобрело в Корее частную лесную концессию. Ее территория, охватывая бассейны рек Ялу и Тумыни, протянулась на 800 километров вдоль китайско-корейской границы от Корейского залива до Японского моря. Фактически она занимала всю приграничную зону. Так Желтороссия в закамуфлированном виде появилась на географической карте Дальнего Востока. Формально концессия была приобретена частным акционерным обществом, но царское правительство под видом лесной стражи ввело туда войска – «стражу». Повод был: из 400 паев 170 принадлежали императору лично. Стража эта состояла почти из полутора тысяч «уволенных в запас» сибирских стрелков, которые заменили первоначально нанятых для этой цели несколько сотен китайцев.

Резонный вопрос: зачем понадобилось хозяину земли русской, у которого и так все его, по определению, влезать в какие-то там концессионные паи? Ответ на него очевиден – дело это было более политическим, нежели голым предпринимательством. Это был повод, провокация, если хочешь. А по сути, наша буферная зона, отделяющая Маньчжурию от Кореи. Опираясь на нее, можно было или спокойно наблюдать за возможной высадкой в Корее японских войск, или самим подготовиться к проведению ее аннексии.

В концессии на реке Ялу, конечно, при объективном рассмотрении, трудно найти нечто экономически предосудительное. Идея с точки зрения бизнеса была здравой и разумной. Открываемые концессии для эксплуатации возможности – сказочные. Даже для богатой лесом России. Одни лишь запасы в миллиард кубометров ценной древесины в долинах пограничных рек Туманган, Ялу и на острове Уллындо, вкупе с удобными транспортными коммуникациями и близостью развивающихся рынков, объективно сулили русскому капиталу полноценное и прочное закрепление в регионе.

Стоимостная оценка концессионных активов раза в три выше капзатрат, понесенных Россией на сооружение КВЖД и ЮМЖД. Но для освоения всего этого богатства требовалось жесткое политическое, а следовательно военное закрепление России в регионе.

Однако у Витте были иные виды на инвестиции. И он начал активно противостоять «безобразовским» планам. И вместо логичного поиска новых источников финансирования северокорейского направления российской экспансии предложил урезать уже существующие статьи расходов. В первую очередь – оборонные. К тому моменту уже серьезно зависимые от Витте Куропаткин с Алексеем Александровичем его поддержали…

Масла в огонь подлила и долбаная, так называемая русская общественность. Газеты, ангажированные Витте и его сторонниками, зашумели о безумной авантюре. В обществе стали говорить: «Швыряют миллионами, чтобы великим князьям можно было наживаться на лесных концессиях на Ялу». Давление на правительство было произведено такое организованное и всестороннее, что… по настоянию Витте средства на постройку Порт-Артурской крепости были значительно урезаны! «Своими» расходами, в частности, на инфраструктуру Дальнего, он поступиться не захотел. Или не смог. Конфиденциальные обязательства-с…

Между тем правительство медлило с выводом армейских сил из Маньчжурии, хотя сроки, установленные договором от 8 апреля 1902 года, миновали. Это вызывало понятную настороженность у Пекина и плохо сдерживаемую ярость в Токио. Но в Зимнем продолжали придерживаться мнения, что «макаки не посмеют». И к декабрю 1903 года переговоры с Японией достигают предельного напряжения. Посланник Курино буквально умоляет министра иностранных дел ускорить ответ на его ноты, которые неделями остаются без ответа. Увы, Ламсдорф бессилен: дипломатическая переписка с Японией изъята из его ведения. Ее на свой страх и риск ведет Особый комитет. Курино добивается личной встречи с царем, но Николай II для японского посланника неизменно «занят».

На новогоднем приеме для дипломатического корпуса царь произносит речь, в которой недвусмысленно напоминает про мощь России и советует не искушать ее миролюбия. И так продолжается до японской ноты, а фактически ультиматума от 13 января. И вот примерно в это время происходит интересный момент. Наместник адмирал Алексеев начинает понимать, что его подставляют под удар! Что вместо продолжения дипломатической дуэли, возможно даже со сдачей определенных позиций, временной, пока не завершена концентрация морских и сухопутных сил на театре, в Питере решились идти на войну прямо сейчас. Только дабы не возмущать мирового сообщества, дать японцам ударить первыми!

И после 14 января выключили из дипломатической игры как его, так и… Ламсдорфа, МИД! Вся полнота дипсношений с Японией неожиданно передана царем «особому комитету» – Абазе. В результате его «усилий» российский ответ на ультиматум японцев, подготовленный в МИДе еще 15 января, был подписан царем только 20-го, а японцам официально передан 22-го! Хотя уже 16-го текст русского ответа был известен в Лондоне и Вашингтоне, как и его подтекст: соглашаться со всем и тянуть время для скрытой мобилизации и усиления флота – отряд Вирениуса через несколько недель будет в Артуре…

Что лучше могло спровоцировать японцев на немедленное нападение?

Алексеев хорошо знал состояние наших морских сил на Дальнем Востоке, да и армии тоже. И знал, сколь высока готовность противника. Он отдавал себе отчет, что с приходом в Японию «Ниссина» и «Кассуги» шансов на отсрочку уже не будет. Остается один шанс на успешное начало кампании – превентивный удар. Просчитался Евгений Александрович в одном. Он полагал, что до того как эти корабли войдут в Йокосуку, японцы не начнут. В Токио, однако, рассудили иначе: атаковать тогда, когда появится уверенность в безопасном завершении их перехода. И уверенность появилась с прохождением крейсерами Сингапура. Вирениус в это время был еще в Джибути и шансов на перехват не имел никаких…

Пытаясь «выбить» право атаковать первым, наместник завалил Питер телеграммами, но там оставались глухи ко всем его просьбам и требованиям. По факту же того, что случилось в Порт-Артуре 27 января, Абаза и его подельники постарались «сдать» Алексеева, выставив козлом отпущения. Последствием этого стала, в частности, самостоятельность Куропаткина. С тех пор два адмирала стали «лютыми» друзьями.

А что же японцы? Неужели это именно коварные русские их спровоцировали? С ними ситуация еще интереснее. Если ты думаешь, что для них первоначально целью войны была только Корея, то ты глубоко заблуждаешься. В октябре 1900 года, в рамках подавления восстания ихэтуаней в Китае силами коалиции из восьми держав (Японии, России, Англии, Франции, США, Германии, Австро-Венгрии и Италии), русские войска оккупировали Маньчжурию. Путь японской имперской экспансии в Китай был перекрыт. Вскоре в Токио пал сравнительно умеренный кабинет министров Ито Хиробуми, и к власти пришел кабинет Кацура Таро, настроенный предельно конфронтационно в отношении России.

17 января 1902 года был подписан Англо-японский морской договор, статья III которого в случае войны одного из союзников с двумя и более державами обязывала другую сторону оказать ему военную помощь. Договор давал Японии возможность начать борьбу с Россией, обладая уверенностью, что ни одна держава, например Франция, с которой Россия с 1891 года состояла в союзе, не окажет России вооружённой поддержки из опасения войны уже не с одной Японией, но и с Англией.

Вскоре была опубликована франко-русская декларация, явившаяся дипломатическим ответом англо-японскому союзу: в случае враждебных действий третьих держав или беспорядков в Китае Россия и Франция оставляли за собой право принять все соответствующие меры. Но она имела малообязывающий характер – существенной помощи на Дальнем Востоке Франция своей союзнице России оказывать не желала. И это был очень серьезный звоночек.

И в итоге Россия «попятилась». В конце марта 1902 года было подписано русско-китайское соглашение, по которому Россия обязывалась в течение 18 месяцев (то есть к октябрю 1903 года) вывести войска из Маньчжурии. Вывод должен был быть осуществлён в три этапа по 6 месяцев каждый. В апреле 1903 года российское правительство не выполнило второй этап вывода войск, осознав, что агрессивная политика нового правительства Японии нацелена уже не только на Корею. В ответ Англия, США и Япония заявили России протест против нарушения сроков вывода российских войск.

Затем, в августе 1903 года, японское правительство представило российскому проект двустороннего договора, предусматривавшего признание «преобладающих интересов Японии в Корее и специальных интересов России в железнодорожных – только железнодорожных (!) предприятиях в Маньчжурии». Очевидно, что для японцев именно маньчжурский пункт был главным, не корейский. Токийская «партия войны», и прежде всего ее фанатичный сторонник, посол Японии в Лондоне Гаяси, все время переговоров распространял информацию о том, что война – дело уже решенное, и ему удалось фактически нейтрализовать посреднические усилия Франции для разрешения этого конфликта.

Еще через два месяца Японии был направлен ответный проект, предусматривавший, с оговорками, признание Россией преобладающих интересов Японии в Корее, в обмен на признание Японией Маньчжурии лежащей вне сферы её интересов. Японское правительство такой вариант категорически не устраивал. Дальнейшие переговоры существенных изменений в позиции сторон не внесли, хотя Николай II постепенно и шел на дальнейшие уступки по Корее, и даже на частичные по Маньчжурии.

Однако, ввиду победы в Японии «партии войны», он не решился пойти на полный вывод войск из Маньчжурии, поскольку это очевидно давало японцам все возможные военные преимущества. Между тем 8 октября 1903 года истёк срок, установленный апрельским соглашением 1902 года для вывода всех российских войск из Маньчжурии. Одновременно Токио начал протестовать и против российских мероприятий в Корее. На самом деле Япония лишь искала повод для начала военных действий в удобный для себя момент. 13 января 1904 года Токио ультимативно потребовал безоговорочного признания Россией всех своих требований. Теперь действительно запахло жареным.

И… случилось неслыханное! Петербург дипломатически капитулировал.

16 января американский посланник в русской столице телеграфирует в Вашингтон: «РУССКИЕ УСТУПАЮТ ЯПОНИИ ВО ВСЕМ!»

20 января ответ на японскую ноту был утвержден царем и 21-го отправлен телеграфом в Токио и Порт-Артур, Алексееву, о чем утром 22-го японский посланник в Санкт-Петербурге был официально поставлен в известность.

Итогом полученного в Токио русского согласия на предъявленные требования стало… решение о немедленном начале войны против России. Его приняли на совместном заседании членов Тайного совета при императоре и всех министров Японии 22 января. В тот же день, упреждая публикацию русского ответа в прессе, Комура, министр иностранных дел Японии, предписал «прекратить бессодержательные переговоры», а все дипломатические сношения с Россией прервать. В ночь на 23 января было отдано распоряжение о высадке в Корее, атаке русской эскадры в Порт-Артуре и стационеров в Чемульпо без объявления войны. Что и было сделано японским флотом и армией 27 января. Война была объявлена на сутки позже.

Глава 2

Ели, пили, веселились. Протрезвели – прослезились…

Владивосток, вечер 26 – ночь 27 февраля

1904 года


В номере гостиницы Балка встретил мертвецки трезвый Руднев, который предложил ему выпить чаю. Такого от своего Карпышева, в трезвенничестве пока не замеченного, Балк не ожидал. И от удивления согласился.

– Василий, а не зря мы это вообще затеяли?

– Что именно, Федорыч?

– Да ладно, лучше Петрович, привычнее… Зачем влезли в эту войну? Неужели мы втроем всерьез думаем изменить курс всей империи? Все равно что трем мухам пытаться изменить курс крейсера! Как ни бейся, а такая махина раздавит тебя и даже не вздрогнет.

– Наконец-то ты мне доказал, что ты на самом деле настоящий русский интеллигент. При первой же неудаче начал рефлексировать и готов сбежать. Угу… Еще про слезу ребенка мне расскажи и про всеобщую предопределенность не забудь.

– Да причем тут это, бляха муха! Ты посмотри, что вышло – ведь весь город, и наши, и армейцы, несколько дней рвали жилы, чтобы успеть. Мы реально могли выиграть эту хренову войну для России вот тут, у Владика! Сегодня! Ты понимаешь, что восемь подрывов – это минимум четыре-пять поврежденных кораблей линии, сиречь линкоров? Дотянуть отсюда подорванный миной корабль до Японии – ненаучная фантастика! Пусть потонули бы всего три, все одно Того бы остался с восемью линкорами в колонне против русских десяти, и это без «гарибальдийцев», которые будут боеспособны через два-три месяца. Он просто не рискнул бы высаживать войска на Квантуне вообще! Япония приняла бы любое разумное предложение мира сразу, сейчас… А теперь что? И все это из-за одного идиота в погонах поручика, который лишний раз не проверил контакты перед тем, как их замкнуть! А сколько их таких в нынешней России? Ну, пусть не большинство, но для нас троих все равно слишком много…

– Добро пожаловать в реальную жизнь, мой дорогой. Это в играх и детских книгах герою достаточно придумать гениальный план. А в реальной жизни девяносто процентов работы – это проследить за тем, чтобы такие вот поручики его не запороли. И сэйвов тут нет… Кстати, с этим конкретным идиотом проблем больше не будет.

– Угу. Минус один. Осталось всего-то полста тысяч, обрадовал! Что с ними-то делать? И как, кстати, ты его замочил?

– Никак. Я ему сделал предложение, от которого он не сможет отказаться – или он в двадцать четыре часа покидает Владивосток, или я его вызываю на дуэль.

– А с чего ты взял, что он должен тебя испугаться? Это на «Варяге» ты авторитет, а во Владивостоке пока нет.

– Обижаешь, Петрович. Думаю, что уже да.

– Ну и…?

– Я тут сегодня в «Ласточке» после обеда с тремя кавалерийскими офицерами поспорил немножко. На тему, кто лучше фехтует и стреляет… Наверное, я больше про абордаж ничего никому рассказывать не буду. Нездоровый ажиотаж вызывает…

– Молодец! Как от тел избавился, надежно?

– Слушай, ты мне с чаем совсем не нравишься, может, чего посерьезнее все-таки, а? Все живы. И более или менее здоровы. Пара синяков не в счет – мы фехтовали на бокенах, спасибо Секари, этого добра у меня теперь достаточно.

– А стрелялись вы из рогаток, да?

– Да нет, из револьверов. Они втроем по одной мишени, я один по трем. А судьи потом определяли, кто попал первым. Учитывая то, что я стрелял в прыжке, переходящем в перекат, и попадал всегда ближе к центру мишени, да и на глаз быстрее, победителем признали меня. С фехтованием: там еще очевиднее я остался стоять, они нет. Так что счет в кабаке оплатить пришлось им, как проигравшим. А по поводу «выгонять со службы» – я к его начальству тоже заглянул. Они готовы перевести его в теплое местечко. В Туркестан. Только ума не приложу, на кой ляд там сейчас минеры? Но они не против, даже очень за… Ладно, это все весело, только как мы теперь дальше воевать-то будем? А, АдмиралЪ?

– Поиздевайся мне еще… – Петрович в задумчивости скрипнул костяшками сцепленных пальцев – Теперь? А теперь, уважаемый Василий Александрович, коли воевать, так всерьез. Придется и нам здесь, во Владике, изрядно попотеть, да и Вадиму в Питере необходимо нам поспособствовать. План «А» не сработал из-за одного кретина и моей собственной глупости. Следовательно, переходим к плану «Б». Благо в море еще было время прикинуть что к чему.

– Подожди. А где именно я твою глупость-то проглядел?

– Во-первых, мне нужно было сразу, с ходу ломать через коленку местную классическую межведомственную разобщенность. Просто поручить всю эту операцию с минным полем флотским. А во-вторых, нечего было морочить людям голову с инженерным заграждением. Поставили бы обычные гальвано-ударные мины, без проводов. Кто коснулся – я не виноват. А после войны бы вытралили, ничего страшного не произошло бы. Нет, захотелось, чтобы мы могли ходить, а они нет. Довыпендривался. Заслужил, в общем, орден «Восходящего солнца» от микадо. И главное – пенять не на кого, кроме собственной дури…

– Ну, будет тебе уроком на будущее – всегда предпочитай простые решения красивым. Что теперь-то творить намерен?

– Как ты уже верно подметил, исходить будем из того, что все окончательно поехало вкривь и вкось. И известные нам эпизоды могут или не состояться вовсе, или закончиться совсем другим результатом, по сравнению с тем, что было у нас. А значит, нужно готовиться к самому паршивому варианту развития событий.

– Только знать бы наперед, какой он будет, этот самый паршивый.

– Ну да. Знать бы прикуп… Но одно уже ясно: неприятности поодиночке не ходят. Вон газетенка английская лежит. Взгляни-ка на досуге. Я прикидывал, что мы гакнули японцам Чемульпо недельки на две-три. Что у Того другого выхода не останется, как вываливать большую часть армии Куроки в Фусане, а оттуда до Ялу им еще пердячим паром топать и топать… Щас-с-с! Того взял и не купился. Не стали они весь фарватер в поисках мин шкрябать! Пошарили вокруг «Сунгари», подарки наши нашли и уже через четверо суток полным ходом повели разгрузку войск. И наша деза, что «Варяг» утоп, им в этом помогла: некого бояться стало. Мало того! Чтобы график нагнать, они даже военные корабли для переброски войск задействовали. Вспомогательные крейсера точно, а возможно и бронепалубники. Так что Того тоже по ситуации действовать умеет.

Но привлечение флота к десантированию говорит вот о чем: грузовой тоннаж у них ограничен, срок десантирования сорван. Пусть на неделю всего, но сорван. Значит, русские на севере имеют эту неделю форы. Значит, могут подтянуть к Ялу больше войск. Значит, нужно больше сил дать Куроки! Вот почему они флот задействовали, Вася! Так что все, что мы у них утопили, это все они взяли из формируемой сейчас армии Оку. И компенсировали потери Куроки. Даже с лихвой. Отсюда – неприятный вывод. На суше может случиться так, что японцы скоро вломят армейцам в Корее и Маньчжурии так же, если не круче, как в нашей Русско-японской было. Со всеми вытекающими. Вот потому мне сейчас «вино не льется в горло и икра не лезет в рот»…

– Отставить ныть. То, что самураи не дураки, я и так знаю. И командование у них грамотное, оперативно отреагировало на меняющуюся обстановку. Это нормально! Так и должно было быть. И все. Слушай, хорош страдать. Или, может, за разжигание паникерских настроений тебя сразу… по закону военного времени? Не желаешь сначала грамм сто для храбрости перед расстрельной командой? Коньяк-то есть?

– Есть. Вон там… Да, левая дверца! Замок не ломай, медвежатник.

– А ты не зуди, господин контр-адмирал… Э-эх, контра ты недобитая. Нога-то как?

– Прихватывает иногда.

– Давай… За здравие!

– Что? Вот так вот резко, по полстакана?

– Так… Полегчало? Теперь выдохни. И докладывай, что намерен делать. Завтра, здесь, во Владике. Или кто у нас тут отрядом крейсеров командует? Пушкин?

– Слазить бы на форум, посоветоваться…

– Все, Петрович. Халява не катит.

– Ясно лошадь, раз рога. Поэтому сдается мне, главное, что мы обсуждать со Степаном Осиповичем и наместником Алексеевым будем, это именно предстоящие нам крейсерские операции. Ты в курсе, что наместник задумал выездное совещалово в Мукдене? Он и Дядя Степа желают меня лицезреть лично. Правда, наместник, а скорее его штаб, не определись пока точно, когда…

– Или Макарову не до того. У него сейчас в Артуре дел мало, только с начальством и с тобой часы сверять. Три подорванных корабля, недоученные команды да бардак на берегу.

– Вася, если Алексеев хочет собрать великий народный хурал, значит резоны у него имеются. Хорошо хоть по-джентльменски не заставляет меня катить до самого Артура. Но, наверное, все проще: в Мукдене наши ариейцы маньчжурские окопались. Возможно, он хочет всех иметь под рукой. Макаров тоже дня на три вполне выскочить может. В Артуре он уже разобрался, что к чему. От брандеров они отбились, «Ретвизан» в гавани. Только мы Ками встретили несколько иначе, чем наши предшественники в реале. В итоге и городу, и отряду японцы всыпали побольше, а «вундервафля» с управляемым минным полем, увы, потерпела фиаско полное. Слава богу, что Макаров сие сравнение провести не может.

– Перестань менжеваться. Я думаю, что начальство больше интересуется подробностями нашей одиссеи от Чемульпо во Владик через Йокосуку из первых рук. И его понять вообще-то можно. Не зря же Макаров тебя к себе на рандеву требовал, еще когда Харбин проезжал.

– Ну, это логично, в общем. Кроме того, здесь сейчас не отряд уже, а считай эскадра. И задачи нам нарезать собираются, как эскадре. А для этого понять и прочувствовать, что тут у нас происходит, хотят. Собственно, я только за, хотя и трушу немножко, если честно. Тем более что один приказ Макарова уже не выполнил, да и Камимуру-то упустил по своей вине. И назначен сюда, кстати, отнюдь не по его распоряжению…

– Петрович, это-то как раз фигня. Не согласился бы Осипыч с твоим назначением, черта лысого остался бы ты при флаге. Сам говорил, что, уезжая сюда, он в Царском Селе получил право назначать младших флагманов и командиров по своему усмотрению. Или забыл уже?

– Пожалуй, опять ты прав… Кстати, Василий, ты все, что я говорю, запоминаешь?

– А то! – прищурился Балк. – Все, вами сказанное, может быть использовано против вас.

– Блии-ин… Вот же угораздило… Ты – чудовище!

– Спасибо, я знаю. Но поскольку спасать мир нам предстоит вдвоем, вноси свою лепту. Колись, давай: что-нить ведь придумал уже?

– Ты что, Вадика на нуль помножил? Зря. В Питере он зацепился. Вопросы решает. И что-то мне подсказывает, что вряд ли этот проныра долго будет лишь передаточным звеном. А нам тут, пока суд да дело, придется из «рюриковичей» варганить нормальные крейсера эскадренного боя, они по техзаданию рейдеры, но сейчас бортовой залп окажется пополезнее дальности. Да и «Варяга» с «Богатырем» можно оттюнинговать. Я намедни чертежи «России» с «Громобоем» немного изнасиловал, подогнал к виду, к которому пароходы эти в нашей истории привели к окончанию Русско-японской войны. Ну, с учетом нынешних реалий, естественно. И сам «Рюрик» тоже не забыл. Глянешь?

После утвердительного кивка Балка Руднев смел со стола все лишнее и зашуршал чертежами, пестревшими карандашными пометками…

– Молодца… Когда только успел? Но как же с перегрузкой быть? Ты уверен, что со всей этой фигней корабль вообще от стенки отойдет, а не потонет, как чугунная чушка? На «Варяг» всунул две восьмидюймовки, на нос и на корму. Кстати, где ты их вообще возьмешь?..

Следующие полчаса они долго и нудно препирались о расположении дополнительных орудий, навеске брони в оконечностях, а уж спор о том, сколько орудий противоминного калибра можно выкинуть без риска остаться голыми перед миноносцами противника, вообще чуть не перешел на личности. Однако на высшей ноте обсуждения Балк вдруг прервал очередную эскападу Руднева.

– Петрович. Ты опус про питерские «сферы», что я тебе два дня назад дал, прочел?

– Само собой.

– Ну и? Замечания, дополнения? Надо срочно студенту инфу переправлять…

– Да какие нафиг дополнения? Я и половины не знал! Вася, если честно – ты монстр! Веришь, от тебя такой лекции не ожидал. И даже по твоему примеру решил Вадику и Николаю, конечно, изложить все то, что я о перспективах дальнейшей морской войны думаю.

– Не ожидал он. Вы подлизываетесь или хамите, господин контр-адмирал? Побереги карандаши, все равно не попадешь… Кстати, Петрович, перечитай на досуге дуэльный кодекс. Ибо такие вот «карандашики» в башку собеседнику – не что иное, как оскорбление действием. Третья степень. Значит, право выбора оружия – за оскорбленным. Круглые глаза не делаем, господин контр-адмирал. Просто на ус мотаем, чтоб с кем другим тут так не почудить. Ясно?

– Перспективы решил изложить? Перспективы – это хорошо… Но не возражаешь, если я твой «план бэ» почитаю, до того, как ты в Питер его отошлешь?

– Читать пока нечего. Только в поминальнике сей планчик пока. Но ты и на словах общие идеи ухватишь. Сегодня перетрем или с утра, на свежую голову?

– Пока вроде соображаем. Излагай, давай.

– Значиц-ца, так… Сначала мы, Василий, должны определиться с подкреплениями. И не надо такие большие глаза на меня делать. Понимаю: собираешься ткнуть меня в суворовское «воюют не числом, а умением». Угу… К тебе конкретно – вопросов нет. А вот наше умение ты сам видел, когда Ками неощипанным уходил. И у Макарова, в Артуре, пока немногим лучше. Спасибо вооруженному резерву. По умению японцы сейчас выше нас на голову, если брать в среднем по госпиталю. Мастерство прямо пропорционально количеству повторений. А флот, благодаря экономии по Витте и Коковцову, не только без нормальной рембазы в Артуре. Эскадра и строй-то нормально держать не может…

– Что там у них с починкой, кстати?

– На старый док нового батопорта чтоб броненосцы влезали, так и не сделали, хотя на эту тему только я лично три рапорта наместнику подавал! А новый большой док начали копать. Три месяца назад… Так что только городить кессоны. Но это все цветочки. У флота уже несколько лет банально не хватает денег на нормальную боевую подготовку.

– Стоп. Какие три рапорта, Петрович? Когда?

– Как какие? А! Ну да. Я… Мы то есть… Немного каша в голове еще с этим переносом. Ох, уродцы яйцеголовые… Я и подавал, Вась. Всеволод Федорович Руднев. Когда до «Варяга» исполнял обязанности начальника порта в Артуре. До того, как Греве приехал.

– Петрович, ты закусывай давай. Кстати, а вы там того… Нормально? Не конфликтуете? – Балк рассмеялся и выразительно постучал себя пальцем по лбу. – У меня вот все раздвоения личности в первые пару недель закончились. Правда и его воспоминаний почти не осталось.

– Да нормально вроде. Хотя он нет-нет да и… Ну, типа, как внутренний голос… На уровне эмоций больше. И по жизни только, а не по делам. Вот как к мадемуазель Жужу пошли – поначалу конкретно упирался. Не поверишь! Пришлось с Шустовым на пару уговаривать. Плесни-ка, кстати, будь другом… Зато с памятью вроде не обманули. Все, что было не со мной, помню. Песня такая у нас была, не забыл?

– Да нет, не забыл. А точно подметил, прям, как про нас. Живем-то за себя и за того парня. Да… Главное, чтоб еще на земле – «доброй»…

– Стало быть, такие штуки у каждого индивидуально проистекают. Но не бойся, Вась. В желтый дом не съеду. Все под контролем.

– Ну, слава богу. Хорошо бы и Вадик так же. Бесконфликтно. А про подготовку к войне… Все так. И тут я с тобой полностью согласен, не ново и не оригинально. Подобный же маразм, если не хуже, мы наблюдали перед нашим попадосом сюда. Там, в почившем в бозе родном мире. Но тамошние наши вожди, с Горбатого начиная, это особый случай. Здесь же пока царь-батюшка вполне серьезно собирается воевать и войну выигрывать. Вопрос – как?

– Давай тогда, как в классике пойдем простым, логическим ходом – мы с кем воюем?

– С японцами.

– Правильно мыслишь. Но узко. Давай смотреть шире. Мы, Василий, воюем с островом. Заметь аналогию: Англия – остров. Америка в нашем бывшем мире, США то бишь, по сути своей, тоже остров. Хотя очень большой. И Япония – остров… Или острова, что существа дела не меняет. Им, дабы успешно развиваться по имперскому пути, необходимо расширяться. Подчинять себе окружающих в любых формах. Ибо империя нормально существует лишь до тех пор, пока она расширяется. Ведет внешнюю экспансию. Но стоит ей в этом движении остановиться или дать кому-то себя остановить, наступает неизбежный коллапс, катастрофа, развал и, как следствие, неисчислимые лишения и страдания подавляющего большинства ее системообразующей нации. Отсюда вопрос: а куда «расширяться» острову?

– Только за море.

– Совершенно верно. А для этого, как ты понимаешь, необходимо что? Необходим флот. Гражданский, как механизм торгового преодоления морского пространства, и военный. Чтобы, во-первых, доставлять свою вооруженную силу туда, куда империя решит расширяться, во-вторых, защитить свою морскую торговлю и уничтожить вражескую, а в-третьих, самим фактом своего наличия или присутствия решительно влиять на политику других государств в нужном для островной империи ключе. Таким образом, боевой флот становится для острова первым приоритетом в военном строительстве. Ибо до тех пор пока он не овладел морем, никакая могучая армия исход заморской войны в пользу острова не решит. Может показаться, что тут наша Российская империя находится в принципиально ином положении. Ей теоретически есть куда расширяться и без моря. Отсюда известная мыслишка – а нафиг нам флот этот вообще? Тратиться еще на него… Мы и с одной армией куда хочешь расширимся!

– А что? Не так, что ли?

– Ага… И ты туда же. Вот оно сухопутное мышление! А куда расширяться-то? На запад проблематично – соседи серьезные. Там «маленькой победоносной» не пахнет. Но есть же еще юг, юго-восток, юго-запад. Однако увы! Сегодня куда мы не сунемся – везде перед нами… англичане! Они успели обойти с тыла, морем, возможные предметы наших имперских вожделений. И сегодня нет у них задачи важнее, чем положить предел экспансии России. Остановить наше расширение. Что будет в этом случае дальше, я тебе уже сказал – те самые неизбежные, неисчислимые лишения и страдания русского народа. Поэтому нам необходимо учиться воевать с островом. С островами. Так как свободных кусков в мире не осталось и перспектива впереди одна – передел. Неизбежная перспектива. И все рассуждения о «новом мы´шлении», о достижении разумных пределов, нерасширении, «блестящей самоизоляции», наконец, – это либо бред наивных идеалистов, либо циничное предательство интересов собственной страны, либо продуманный политический фарс. А если грядет передел, значит, без собственного мощного флота здесь никак. Причем дееспособного. Знающего, как воевать с островом, с его флотом. Поскольку у островного положения, кроме понятных достоинств, есть и важнейшая ахиллесова пята. И знаешь, какая?

– Побережье?

– Не, Вась. Ты до него доберись сперва, попробуй… Да флот же! Флот! Флот и есть его ахиллесова пята. Военный и торговый. Без них остров – это не расширяющаяся победоносная империя, а прозябающий, даже голодающий… остров. Отсюда вытекают две цели. Первая: разбив его линейные силы, овладеть морем. И вторая: парализовать его морскую торговлю. Как собственную, так и нейтральную. Причем для этой второй цели достижение первой вовсе не является необходимым условием. И эта вторая достигается…

– Путем крейсерской войны.

– Правильно! Но поскольку в нашей истории Рожественский де-факто самолично ее и похоронил, нужно, чтобы Вадим в этом вопросе Николая обработал заранее. И это, Василий… За тех, кто в море, что ли?

– За тех, кого с нами нет. Не возражаешь, ваше превосходительство?

– Давай. За тех…

– Ну вот, отпустило маленько. Спасибо тебе, дорогой.

– За что?

– За все… И что про лекарство вовремя вспомнил.

– Кстати, про Вадика… На мой взгляд, Петрович, коли с Алексеевым у него что-то сложилось, в этом русле пока и нужно держаться. То, что адмирал сразу стойку сделал по снарядному вопросу, это очень здорово, так как убеждает: наместник кровно заинтересован в скорейшем выигрыше войны. В отличие от Куропаткина и стоящих за ним «профранцузов», у этих появился шанс погреть руки на новых кредитах при игре вдолгую. И подожди, скоро выяснится, что еще и наши доморощенные безобразовцы входят во вкус. Для бандюганов или олигархов деньги не пахнут, а у меня с этой компашкой есть определенные аналогии из жизненного опыта. Война, особенно долгая, кое для кого дело очень даже прибыльное.

– Только японцам ее затягивать никакого резона. А так же еще нам троим, Макарову, Алексееву да царю-батюшке.

– Этим временным совпадением интересов и нужно воспользоваться. Как ты помнишь, «галантерейщик и кардинал – это сила!». И поскольку в наших флотских проблемах ты рулишь вполне компетентно, тут тебе и флаг в руки. Ну а я, наверное, своим прямым делом займусь. Ручки мои шаловливые того, чешутся…

– Не понял. Ты чего удумал-то? Меня бросить? Вась, ты обиделся, что ли?

– Ладно, не пропадешь. Чай, не маленький. Даже Вадик в Питере выжил. Не съели, да еще и к телу Николашки пробился и влиянием пользуется. А уж ты во Владике после того, как тебя официально назначили командующим всего, что тут есть, и подавно не пропадешь. Да и не попалить бы мне нас всех…

– Что такое ты несешь?! На чем?

– А ты в курсе, что со дня на день с Корсакова транспорт «Якут» придет?

– Да мне он как-то… В общем, на войне погоды не делает.

– А мне очень даже «как-то»… Спасибо Беренсу, подсказал. Тут память моего Василия и выстрелила! Братец его двоюродный, то есть теперь уже мой, там на мосту стоит! Типа, мой «наставник по жизни» и все такое. Ты об этом не знал, конечно?

– Слушай, Вась… Ей-богу, на командирах транспортов никогда не зацикливался. Вот так фокус. И что?

– Что «что»? Похоже, что этот перенос «психовой матрицы» память нашу, ну, которая до нас была, так подавляет, что нужные воспоминания всплывают в самый тот момент, когда чем-то по носу щелкает. Пока ничего жареного не вспомнилось. Но подколка Беренса и зарубаевское «гм-м-м…» наводят на мысль, что между нами было что-то оч-чень интересное. Посему мне нужно валить из Владика. И резко. Так я думаю.

– Так… Слушай, может, попробовать организовать твой перевод в Артур, к Макарову. Как считаешь? Там ты…

– Нет, Петрович. Идею ухватил, но пока не моего она уровня. Не мичманского.

– Лейтенантского.

– Ну да. Но все равно к большой кухне меня там никто не подпустит. Мне сейчас надо завоевывать авторитет не во флоте, тут есть ты, а в армии. И есть кое-какие мысли в тему, вот, посмотри, я тут тоже на досуге кое-что набросал… Не резон нам Куроки на ЮМЖД выпускать. Как тебе идея создания сухопутного аналога «Варяга»?

– Ты, по-моему, как-то слишком серьезно воспринял анекдот про подводную лодку в степях Украины, которая геройски погибла в воздушном бою…

В ответ Балк с хитрой усмешкой вытащил из внутреннего кармана свои собственные эскизы и разложил их поверх рудневских.

– Ну, не ты один бумагу мараешь.

Карпышев долго и внимательно рассматривал наброски Балка, а потом спросил:

– Что это такое, и причем тут «Варяг»?

– Петрович, это проект бронепоезда, на котором я буду совершать геройские подвиги под Порт-Артуром. Сам же говоришь, что на суше нас ждут крупные проблемы. Вот я ими и займусь. Это – мое. По профилю, так сказать. Мне все одно во флоте делать нечего, это твоя епархия, тут ты при делах. Пообщавшись же с местными сухопутными офицерами, я понял что там, в армии то бишь, я нужнее. Прикинь – они же не только про танки еще не знают, они даже идею обороны с организацией нормального флангового огня не поняли!

На лице Балка возникло мечтательное выражение, как будто он уже косил из максима густые цепи японских солдат. И именно с фланга, когда одна пуля может свалить до трех человек. В реальность его вернуло ехидное замечание все еще не врубившегося Карпышева:

– А бронепоезд-то зачем? Чтобы сподручнее было на нем во фланг заезжать, попутно прокладывая колею железки?

Тяжело вздохнув и мысленно закатив глаза к потолку по поводу очевидного скудоумия коллеги по несчастью в вопросах войны на суше, Балк начал подробно разъяснять ему идею использования бронепоездов против неподготовленного противника. Спустя пяток минут Руднев наконец оценил перспективы настолько, что скрепя сердце согласился отпустить от себя второго современника.

– Ладно. Организую тебе Манхэттенский проект владивостокского разлива. Секретность, занятость и все такое. Глядишь, и родич докучать особо не сможет. Хотя я, наверное, ты уж не обижайся, постараюсь его на время услать куда-нибудь… Наливай. Не пьянки ради, здоровья для.

– Во славу русского оружия!

– Но меня все равно из Владика ты завтра отпустишь.

– Куда намылился?

– Для начала съезжу в Никольск-Уссурийский. Постольку-поскольку и депо паровозное, и путные мастерские железнодорожные у нас там. Во Владике ни черта нет пока. Тока вокзал, пакгаузы и склады, проверил уже…

– Ясно. А если ты мне вдруг резко понадобишься?

– Это по железке сто верст. Паровоз, вагон, три часа от силы. Не та проблема.

– Но только без помощи Вадика ни фига у тебя, боюсь, не выйдет с Куропаткиным… Интересно, как он там в Питере, крыса медицинская?

– Так он с утра на телеграф прислал первый нормальный отчет о своих действиях, неужто никто тебе еще не доложил? Кончай с бардаком, Петрович. Адресован Рудневу или Балку, для вручения твоему превосходительству. Меня первым нашли, вот и отдали…

– Не говорили. Но все равно не до того было. Я родную мать, встретив тут, на улице, не узнал бы – весь на нервах из-за этого облома. Так что там засланец в высшие сферы пишет?

– Почитаешь. Только скажи мне, ты про то, что с командой «Корейца» в Чемульпо творится, тоже не в курсах?

– У нас их отпустили под подписку о неучастии в войне, как и команду «Варяга». А что тут? Ну не надо на меня смотреть укоризненными глазами старшего брата, не надо.

– Вижу, что кроме аглицкой прессы, да еще позавчерашней, ничего не листал. А зря! Вот тебе «Дальний Восток», сегодняшняя, кстати, газетка. Все же о боевых товарищах мог бы и побеспокоиться… В последний раз прощаю… – Балк легко и непринужденно уклонился от очередного брошенного в его голову карандаша. – В общем, нашла коса на камень. Сначала японцы неделю требовали выдать им Беляева для расследования его поведения в бою. Но он их с борта «Паскаля» послал куда подальше, командир «Паскаля» Виктор Сенес его поддержал, мол, нейтральный стационер. Теперь они бы и рады, чтобы он убрался из Чемульпо под ту самую подписку: у него очередь из журналистов на интервью на полгода вперед. А японцам лишнее освещение того, что они там делают, с беляевскими комментариями, ни к чему. Но теперь уже уперся Беляев. Как узнал, какой «Кореец» стоит во Владивостоке, дал слово чести – пока идет война, он подписку не даст. Патовая ситуация, понимаешь…

– Вот уж этот пат разрешить проще простого – я не знаю, что с теми японцами делать, что мы на «Ниссине» с «Кассугой» взяли, ну и с экипажами рыбаков и пароходов, что нам подвернулись. Вот и предложим через газеты поменять всех на всех, безо всяких условий. Заодно и твой Секари вернется домой. Как с ним, до чего договорились?

– Если вкратце, то микадо своего он предавать, конечно, не будет, но предложение взаимовыгодного мира с небольшими взаимными уступками ради прекращения войны его заинтересовало. Но, во-первых, его голос в Японии ничего не решающий, а во-вторых, я и сам-то не очень верю, что сейчас этот маховик так просто можно остановить.

– Это ты правильно подметил, про «нерешающий». Кстати, как и наши с тобой в России. Ты понимаешь, что в свете того, что ты про Николая и Желтороссию понарасписывал, коли мы японцам вломим по первое число, никаких взаимных уступок не будет. Не то чтобы им куска Кореи. Смотри, как бы тебе не пришлось погеройствовать где-нибудь на Кюсю, Хоккайдо или на Цусиме, а мне тебя туда десантировать и коммуникацию обеспечивать. Николай с радостью втопчет японцев обратно в средневековье. И, положа руку на сердце, для России это будет вполне логичным завершением войны против наглого агрессора. А если мы втроем попробуем что-то свое намудрить, просто прихлопнуть могут, не посмотрев, что шибко умные и заслуженные. Но для начала, как ты же как-то и выразился, «выпотрошат с пристрастием» в каком-нибудь каземате Петропавловки или Шлиссельбурга. Оно нам надо? И ты не меньше моего соображаешь, какие интересы брошены на весы.

– Да, понимаю, Петрович. Все понимаю… И, если честно, от этого у меня на душе как во рту с перепоя. Очень хочется в будущем видеть Японию в союзниках. Считай это моей дурацкой идеей фикс.

– Отчего же дурацкой? Я бы тоже руками и ногами «за». Тока пока обстоятельства так складываются, что они нам враги. Умные, упорные и смелые. Посему и достойные уважения, но только как враги. Вопрос в том, как в царе градус злобности снизить, когда поймем, что наша берет… Ладно, подумаем еще, время есть. Дай-ка взглянуть, что там наш Калиостро пишет, за «Манджура» не кается, небось?

– Нифига не кается. А по твоим глобальным идеям войны на море – давай уж завтра дожуем. На свежую голову.


Отчёт о пребывании экипажа канонерской лодки «Кореец» в Чемульпо


Литературная редакция, дозволенная цензурой для открытой печати. На основе подлинного, составленного командиром КНЛ «Кореец» капитаном 2-го ранга Г. Беляевым

«Морской сборник», № 1, 1924 г.


Первые минуты после взрыва «Корейца» практически никто из экипажа не в состоянии восстановить в деталях – в большинстве своем мы были заняты вычёрпыванием из шлюпок и катера воды, накрывшей всех после гибели канлодки. Некоторые были сброшены потоками за борт, одна шлюпка перевернулась, увеличив жертвы среди раненых. Но благодаря мужеству экипажей наших шлюпок и катера все, кто смог вынырнуть на поверхность, были подняты товарищами на борт.

Через сорок минут после взрыва канонерской лодки все пережившие ее последний бой собрались на берегу. В связи с большим количеством нуждавшихся в медицинской помощи раненых я приказал срочно отправить всех в госпиталь христианской миссии в Чемульпо. На этот раз (в отличие от эвакуации с «Корейца») все они были размещены на шлюпках с максимально доступным комфортом. Из-за этого мест для гребцов практически не осталось, поэтому шлюпки ушли на буксире катера.

Была проведена перекличка. На берегу со мной остались двадцать восемь здоровых и шестнадцать легкораненых, отказавшихся отправляться в госпиталь. С катером и шлюпками отправлено четверо здоровых и двадцать пять раненых. Полный поимённый список погибших и выживших был составлен позднее в Чемульпо.

Я планировал дать команде на месте высадки часовой отдых, но через десять минут в миле от нас на берегу было замечено значительное количество японцев. Несмотря на всю хаотичность покидания «Асамы», большая часть её экипажа уже была на берегу. Поэтому я построил своих орлов в колонну и дал команду следовать в Чемульпо.

Под грохот орудий у нас за спиной, удручённые гибелью «Корейца», мы шли в город, когда вдруг раздалось два взрыва, привлекших наше внимание – тонула «Чиода». Только теперь мы осознали, что «Кореец» и «Сунгари» полностью отомщены. Это вдохнуло в нас силы: в город мы входили не толпой переживших кораблекрушение, а строем и с песней.

На ближайшем к месту бывшей стоянки «Варяга» пирсе нас уже ждали офицеры со стационеров. Узнав, что все раненые приняты госпиталем, я рассказал собравшимся о том, что до возвращения парламентёров на «Варяг» с «Асамы» дали залп по находившимся в нейтральных корейских водах русским кораблям, в результате на фарватере был потоплен невооружённый пароход «Сунгари».

Постепенно первоначально хаотичное сборище на берегу разделилось на две группы. В одной офицеры и матросы делились личными переживаниями. В другой я докладывал обстановку импровизированно собравшемуся совету командиров стационеров. В ходе этого собрания коммодор Бейли дважды переспросил меня, уверен ли я, что Руднев не собирался интернировать «Варяга» в Чемульпо. Пришлось объяснить англичанину, что понятия о чести русского офицера не позволяют интернироваться, пока есть хоть какие-то шансы нанести урон противнику, а спускать флаг перед неприятелем прямо запрещает Морской устав. После этого коммодор минут пять в обсуждении активного участия не принимал.

После известия о гибели «Сунгари» и «Чиоды» на фарватере Чемульпо для уточнения обстановки с французского и британского кораблей к границе территориальных вод были направлены паровые катера. Я высказал обеспокоенность, что в результате действий японцев повреждённый и осевший от поступившей воды «Варяг» после боя не сможет войти в порт. И что таким образом японцы подготовили ему ловушку.

На это командир английского стационера раздражённо заявил, что его больше волнует, что он не сможет выйти из Чемульпо. Все остальные охотно согласились при необходимости направить к возвращающемуся «Варягу» свои катера и шлюпки для спасения экипажа крейсера. Еще он ехидно поинтересовался, откуда взялись мины, на которых подорвалась «Чиода»? Пришлось объяснить, что перед неизбежным боем оба корабля сдали на «Сунгари» все лишние взрывоопасные грузы, в том числе и дюжину мин заграждения с «Варяга», часть из которых, очевидно, не сдетонировала, а разлетелась по акватории. Так что японцы наступили на грабли, которые сами и бросили на пол.

Еще посовещавшись, командиры стационеров составили предварительный список размещения русских моряков на своих кораблях для их защиты от нарушающих всякое международное право японцев. Экипажу «Корейца» достался «Паскаль», и через час мы повторяли историю завязки боя в более тесном кругу, а потом ещё раз и ещё. А Бейли так яростно настаивал на том, что экипаж «Варяга» по возвращению в Чемульпо должен быть размещен на его корабле и он «должен поговорить с Рудневым еще раз», что никто не стал настаивать на противном. Тем более это устраивало меня, ибо я-то знал, что Руднев в Чемульпо не вернется в любом случае, а отсылать своих людей к англичанам не хотелось.

Французы живо реагировали на всё рассказываемое – на их лицах как в зеркале читались и наша озлобленность на японцев, и скорбь по погибшим на «Корейце», и наша тревога за «Варяг», и опасения за нарушение судоходства. Но не забывали они и про хлеб насущный. К вечеру все разместившиеся на «Паскале» моряки с «Корейца» и сотрудники посольства были снабжены недостающими элементами одежды и всем прочим необходимым.

В сумерках «Паскаль» перешёл на якорное место «Варяга» с тем, чтобы случайно выжившие и вернувшиеся в порт не искали соотечественников по всей его территории. По установившейся в порту традиции оставленное «Паскалем» место тут же облюбовали корейские рыбаки – у них считается, что отходы камбуза и сбросы гальюна являются лучшей подкормкой для рыбы.

Для защиты русских подданных в госпитале командирами стационеров была направлена охрана к христианской миссии. Только командир североамериканского авизо «Виксбург» Маршалл отказался в этом участвовать, сославшись на то, что не имеет инструкций от своего правительства на такой случай. И, видимо, караулы выставили не зря – появившийся утром капитан Исикуро, командир роты японского десанта, попытался войти в миссию, чтобы, по его словам, «взять русских в плен», но, видя матросов со стационеров, отказался от намерений.

К этому моменту японцы уже высадили в Чемульпо четыре батальона 23-й пехотной бригады 12-й дивизии с трех транспортов еще в ночь перед нашим боем. Нам стало известно это доподлинно через доверенное лицо капитана Сенеса, имевшее сношения с японцами. Благодаря его информации, полученной с определенным риском, я могу утверждать, что и остальные подразделения дивизии были вскоре высажены в чистой от льда бухте Асан. В этой бухте и порту Чемульпо были свезены на берег 16-й и 28-й полки 2-й пехотной дивизии, 37-й и 38-й полки 4-й пехотной дивизии 1-й армии генерала Куроки. Высадка их продолжалась в течение полутора недель с начала боевых действий. Для создания дополнительного причального фронта, пока вход в Чемульпо был затруднен, японцы притопили вдоль южного берега бухты Асан четыре судна, через которые и свозили на берег тяжелые грузы.

Утром, спустя сутки после боя, через японцев на стационеры поступила информация, что «Варяг» всё-таки прорвался!

Состоявшаяся поздно вечером встреча японского адмирала Того, экстренно прибывшего в Чемульпо с эскадрой крейсеров, и нашего посланника, действительного статского советника Павлова, прибывшего из Сеула, в присутствии командиров стационеров осудила действия комендоров «Асамы», приведшие к несанкционированному залпу. Но в вопросе о статусе русских в Корее стороны разошлись. Японцы всех считали военнопленными, европейцы же говорили о нейтралитете Кореи. Для уточнения позиции корейского правительства решили отправить поездом в Сеул курьеров.

К моменту начала обсуждения вопроса о минировании «Варягом» порта вернулись катера, уходившие на поиск спасшихся. Помимо тел погибших они доставили сигнальные шары и размокшие остатки глобуса с «Варяга», которые японцы в ходе боя приняли за мины.

Пока велись переговоры, всё тот же неугомонный японский пехотный капитан Исикуро явился с командой стрелков к борту «Паскаля» с требованием выдать ему всех русских. За отсутствием на борту командира капитана второго ранга Сенеса переговоры с сидящими в сампанах японцами с нижней площадки трапа вёл старший офицер. Когда при помощи переводчика на странной смеси английского и французского были озвучены требования японца, несколько находившихся на борту над местом переговоров французских моряков спустили штаны и продемонстрировали наглому Исикуро свои ягодицы. Таковая реакция экипажа «Паскаля» обусловлена тем, что снаряд японского первого залпа, которым был утоплен «Сунгари», перелетом лег всего в пяти кабельтовых от французов.

Ошивавшийся неподалёку на катере американский репортёр Джек Лондон посчитал это жестом русской команды, и с тех пор фотографию голых французских ягодиц на «Паскале» с подписью: «Ответ русских на японский ультиматум» можно видеть во всех фотоальбомах, посвященных Русско-японской войне, сразу после фотографии лежащей на борту «Асамы». В редакции его сообщение дополнили «историей» о том, что я якобы достал револьвер и готовился отстреливаться с «Паскаля». Две недели спустя они, конечно, дали опровержение в пять строчек, но даже столько лет спустя находятся желающие узнать подробности этой мифической истории и просят показать на фотографии, какой из голых задов мой.

Еще в нашу первую встречу с господином Лондоном на борту «Паскаля», куда он двумя днями позже прибыл взять у меня интервью, я ясно ему сказал, что в момент переговоров я и все остальные русские моряки были внизу, дабы избежать инцидентов. Позже, во Владивостоке, он извинялся за невольно пущенную им газетную утку, но эту птицу если выпустишь – уже не поймать.

Узнав о требованиях японцев по сдаче в плен, моряки с «Эльбы», дабы не ударить в грязь лицом перед французами и показать свою лихость, пришли на смену караула возле миссии с запасными комплектами формы. Уходящая смена увела с собой на их корабль восемь человек тех, кому дальнейшая помощь могла быть оказана и в корабельном лазарете.

К вечеру вернулись курьеры из Сеула с документом за подписью полномочного министра иностранных дел правительства Кореи, подтверждавшим право японцев брать в плен русских на территории Кореи. Французы и итальянцы заявили, что на их кораблях русские находятся вне юрисдикции Кореи и являются не комбатантами, а гостями. Того пообещал попросить сухопутное командование укоротить норов зарвавшегося Исикуро.

Как бы извиняясь за блокирование порта, он пообещал отпустить в Россию по мере выздоровления всех пленённых в Чемульпо в обмен на их обещание не участвовать в этой войне. Покидая внешний рейд, его корабли оставили двадцать четыре паровых катера для скорейшего поиска и расчистки безопасного фарватера. Чем они сперва и занялись, причем с интенсивностью заправской пожарной команды, а потом, когда эта небезопасная работа была выполнена, переключились на помощь в высадке войск.

Я два раз выходил на катере с «Паскаля» – наблюдать за действиями японских тральных сил. К их катерам на подмогу следующим утром подошли еще и шесть малых миноносцев, а позднее еще два. Поутру они связывались попарно пятидесятиметровым тросом с закреплённой посередине десятиметровой секцией противоторпедной сети с «Асамы». А потом методично, вплоть до самой темноты, утюжили водную гладь. Мощности катерных машин для срыва с якоря мин не хватало, поэтому при обнаружении мины они высылали к ней третий катер, ныряльщики закрепляли на ней несколько динамитных шашек, после чего катера спешно удалялись от места взрыва, утопив трос и секцию сети.

У миноносцев работа шла более споро, и часть мин они просто оттаскивали на мелкое место, где те сами собой всплывали вследствие достаточной для этого длины минрепа. Японцы их потом расстреляли из митральез. В целом действия японских моряков можно признать эффективными, за исключениием, пожалуй, большого количества простуженных ныряльщиков, о которых нам рассказывали возвращающиеся из госпиталя товарищи.

Японцы обвеховали район вокруг затонувших «Сунгари» и «Чиоды» и деятельно тралили только его. Отсюда я сделал вывод, что мой разговор с командирами стационеров стал неприятелю известен. Что подтвердилось дополнительно, когда командир французского крейсера Сенес сообщил мне через четыре дня после нашего боя, что японцы все наши мины уже обезвредили, общим числом около десятка, и поутру он может сниматься с якоря. Его интересовали мои дальнейшие планы, и чем он может нам еще помочь. Я же не смог тогда ему ничего вразумительного ответить, ибо был слишком подавлен тем фактом, что моя ненужная чрезмерная откровенность помогла противнику завершить тральные работы не за неделю или даже больше, а всего в трое суток.

Необходимо, однако, отметить еще один момент. Когда мы стояли в порту в ночь до боя, неподалеку от нас болталась на якоре и какая-то корейская джонка. Если бы не вонь рыбы, которую там готовили, я и не запомнил бы этого факта. Потом я видел этот же двухмачтовый кораблик у берега, когда мы высаживались после гибели канонерки, и кто-то из наших моряков удивился тогда глупости и беспечности корейцев, которые спокойно стояли на отмели почти что в границах зоны морского боя. Каково же было мое удивление, когда я в третий раз увидел эту грязную посудину в момент, когда к ней подошел и пришвартовался катер с японского флагмана! Мы с капитаном Сенесом, связав все эти факты, пришли к выводу, что все время рядом с «Корейцем» и «Варягом» находился японский соглядатай. И, по-видимому, его сведений о наших действиях до боя и во время оного хватило японцам для решения о тралении лишь одного участка фарватера.

А затем нас ждал тягостный удар. Наш добрый хозяин, командир «Паскаля», пряча глаза, передал мне газеты, в которых сообщалось, что все жертвы наши оказались, увы, напрасными. Наш красавец «Варяг» погиб в море, он затонул от полученных в бою повреждений. Причем из всей кают-компании уцелел лишь младший доктор.

Состояние как офицеров, так и команды нашей было тяжелым. Французы, спасибо им, поддерживали, как могли. Но что это было нам, глядящим на радостное оживление врагов, хозяйничающих на рейде и в порту. Один из моих офицеров едва не свел счеты с жизнью. Бог отвел. Осечка приключилась.

К концу недели нашего сидения на «Паскале», а Сенес не спешил с уходом, так как меня заботила проблема наших раненых, в порту было не протолкнуться от японских транспортов. Причем высадку они поначалу вели, как я уже писал, и в бухте Асан, несколько южнее порта. Расстояние от нее до Сеула немногим более двадцати километров, причем две трети пути по вполне приличной грунтовой дороге.

Вскоре мы увидели среди входящих транспортов и вооруженные пароходы под военно-морским флагом, что навело меня на мысль о том, что флот также включился в десантную операцию ради ее ускорения. Появление в порту нескольких крейсеров с палубами, забитыми солдатами, немедленно начавшими переправляться на берег, окончательно убедили меня в том, что японцы сумели втайне от нас подготовить к десанту такое множество войск, что для их переправы им уже не хватает пароходов.

Стационеры один за другим покидали Чемульпо. Проход был уже вполне свободен и обвехован. Я лично был свидетелем только одного инцидента с японским транспортом на фарватере, который течением и ветром навалило на корпус «Сунгари». Но он был уже пустым, собственно говоря, именно большая парусность борта и сослужила ему недобрую службу. Однако площадь повреждений была невелика, и через несколько часов он уже ушел из Чемульпо своим ходом.

Но пришел и на нашу улицу праздник. Еще дней через десять до нас достигли известия, что «Варяг» наш цел! Он объявился во Владивостоке. И как появился! При чтении вслух на гостеприимной палубе «Паскаля» газеты с рассказом об этом событии, с красочными деталями и подробным описанием трофейных крейсеров, которые планируется назвать «Корейцем» и «Сунгари» в честь «героически погибших, но не сдавшихся, несмотря на подавляющее превосходство противника, русских кораблей», мало кто смог сдержать слезы.

В то же время была обнародована инициатива Руднева о безусловном обмене пленных «всех на всех». Так как японцы все одно не могли без скандала воспрепятствовать нашему отбытию на «Паскале», они, как мне показалось, с облегчением согласились.

«Паскаль» отправился во французский Индокитай с промежуточным заходом в Шанхай. Здесь мы распрощались с гостеприимными хозяевами, оставив свои автографы на сигнальных шарах с «Варяга». По словам капитана Виктора Сенеса, он собирался передать их в военно-морской музей Тулона. Вообще, расставание наше было братским и трогательным.

В Шанхае д. с. с. Павлов опубликовал в газетах письмо министра иностранных дел Кореи о правах японских войск и свой комментарий о том, что теперь Россия имеет все юридические основания считать корейские территориальные воды районом боевых действий.

Наши сомнения насчёт дальнейшего образа действий – в Артур через Чифу или же в Одессу – разрешил русский консул в Шанхае Дмитриевский. Он сообщил нам, что по просьбе Руднева все мы уже заочно включены в состав экипажа нового «Корейца», я назначен его командиром, а в мое отсутствие старший офицер исполняет мои обязанности. Нам надо было попасть во Владивосток как можно скорее, а кратчайший путь лежал через Порт-Артур. Так как телеграфное сообщение с Порт-Артуром действовало, мы договорились о том, что нас в Чифу заберут истребители. Туда они за нами и пришли – три контрминоносца «шихаусского» типа, на которых все мы, хоть и без особого комфорта, но разместились.

Наконец, после трех сумасшедших дней в Артуре, после получения из рук наместника Алексеева боевых наград, и железнодорожного пути по КВЖД, мы были во Владивостоке. И принимали наш новый броненосный «Кореец», возродившийся, как феникс из пепла.

Но больше всего нас поразила встреча с боевыми товарищами.

Казалось бы, что после чествований в Порт-Артуре нас уже ничем и не удивить. Но вид экипажа «Варяга», в полном составе выстроившегося на перроне вокзала во Владивостоке, с контр-адмиралом Рудневым во главе, был все же несколько неожиданным.

Когда Всеволод Федорович, а вслед за ним с мгновенной задержкой и весь остальной экипаж отвесили нам земной поклон… В общем, большим шоком могла стать и стала только процедура публичного вручения каждому члену экипажа именных банковских чеков. От суммы, проставленной на них, стало одновременно и плохо и хорошо не только мне, неожиданно, как гром среди ясного неба, получившему двести тысяч рублей, но и последнему палубному матросу, обогатившемуся на невиданную для него тысячу целковых.

А вечером было знакомство с нашим новым могучим кораблем, встреча со старыми товарищами с «Корейца», которые ушли на «Варяге». Никогда не забуду лицо сверхсрочника Платона Диких, который, до сих пор с рукой на перевязи, в первый раз увидел носовую башню главного калибра, которой ему теперь надлежало заведывать. Опять же – по настоянию Руднева…

Наш адмирал вызвал с Балтики расчет кормовой башни «Апраксина», самой близкой по типу установки, что была на флоте, но настоял на его, Диких, кандидатуре в хозяева башни. Пожалуй, его почти детский восторг и удивление можно было описать фразой: «Неужели это все мое»? Он нежно оглаживал ствол десятидюймового орудия со словами: «Теперь меня с ”Корейца” иначе как вперед ногами не вытурят»…

Потом нас всех закрутила учеба и подготовка к новым походам и боям.

Глава 3

На руинах блицкрига

Владивосток, 28 февраля – 1 марта 1904 года


На следующий день Балк так и не дождался вызова к Рудневу, безвылазно окопавшемуся в штабе. Закончив свои дела в пристанционном пакгаузе, выбранном под окончательную сборку бронепоездов, Василий, наскоро приведя себя в порядок, отправился было на ужин. Однако у самых дверей «Ласточки» был перехвачен рудневским вестовым с приказом срочно предстать пред очи контр-адмирала. Голодный, а от этого, естественно, злой, Василий уже намеревался высказать Петровичу пару ласковых. Однако совершенно убитый вид товарища по несчастью к остротам не располагал.

– Что случилось, Петрович? Почему опять до ночи дотянул?

– Задница. Полная задница, Василий. Асс дер гросс… Честно, даже и не представляю, что мы дальше будем делать… Вот, на-ка. Погляди, – и с этими словами Руднев протянул Балку бланк телеграммы Макарова, дешифрованной во Владивостоке в 16:30. – Иллюстрация того, что события с теми, что были у нас, разъезжаются все круче и дальше.

– Ошизеть! – прочитав текст, резюмировал Василий. – Да, такого у нас вроде не было. Чтобы разом три броненосца, паровозиком, как легковушки в гололед на МКАДе… Как бы на старика все не повесили, могут ведь и снять с командования.

– Было нечто в таком роде. Но не так серьезно. Бойсман покоцал корму Чернышеву, и на этом – все. А сейчас еще и «Полтава». И перспективы ремонтов – около месяца «Полтаве» и «Пересвету». Про «Севастополь» молчат. Итого: у Осипыча сейчас осталось два броненосца. С командования его, надеюсь, не снимут. Хотя бы из-за того, что Вадик уже открыл глаза царю на прочих его «великих» адмиралов. Но в этой ситуации меня куда больше пугает другой вопрос: начнет ли Того высадку армии Оку на Ляодуне прямо завтра? Что скажешь?

– Тут есть три момента. Во-первых, у Того пока нет достоверной инфы о повреждении вчера трех броненосцев. Да и тяжесть повреждений – штука относительная. До Бидзыво дойдут или нет? Он не знает. Во-вторых, на календарь посмотри. Там сейчас ветра и шторма. Плюс – лед под берегом. В-третьих, прикинь-ка, где сейчас Куроки? Какова будет у Оку перспектива на его локтевую поддержку? Короче, мое мнение – пока не рискнет. А чтобы подольше не торопился с этим, надо бы нам типа к Цусиме сходить. Через недельку. Всем отрядом. Ну, кроме «Рюрика» с «Варягом». Камимуре и Того нервы пощекотать…

– С ума сошел? Оба «гарибальдийца» – пока только броненосные самоходные мишени, а не крейсера. Они некоторой боевой готовности достигнут хорошо если в апреле.

– Петрович, это не я заболел головкой, а ты со страху тупишь нещадно. Ну, кто тебе мешает распустить завтра слух, что отряд, как только «Кореец» с «Витязем» окраску закончат, уходит бить супостата за Цусиму? А самому потом просто поболтаться в море на учениях дня четыре? Да даже на якорях постоять где-нить в укромной бухте. Этим выходом ты Макарову уже выиграешь неделю или даже больше от всяких десантных неожиданностей… Рот закрой, ваше высокопревосходительство. И это… Я, собственно, на авторство идеи не претендую, – расхохотался Балк. – Ты просто еще к другим фигурам не привык и иному масштабу игры. Но ничего, пообтешешься. Я в тебя верю. А сейчас давай погоняем вчерашнюю тему о войне на море «в общем». Со дня на день у Вадика в Питере первое заседание этого их Особого совещания по флоту, так что Николай должен твои предложения и аргументы как можно скорее прочесть. Ну, шурши бумажками!

* * *

– Почему я говорил вчера о подкреплениях? Потому, что не хочу давать Того шансов скушать нас по кусочкам. Когда Макаров введет в строй своих порт-артурских подранков, а мы обеспечим боеспособность трофеев, численно и качественно ТОФ будет с Объединенным флотом примерно в одной категории. Но наш флот разделен между двумя базами, а у Того все силы в одном кулаке. И его первая боевая эскадра – броненосцы – имеет перед Макаровым преимущество в скорости. Главное для него – не дать нам соединиться, а если мы решимся это сделать, расколотить нас по частям. И пока он сидит между нами в Мозампо, его позиция выигрышная. Ему достаточно знать, где мы находимся, и он всегда сумеет сыграть на опережение. Поэтому главный козырь всего российского флота, а не только находящихся сейчас на Дальнем Востоке сил – подавляющее численное превосходство – мы просто обязаны разыграть. Как только от Индокитая начнет выдвигаться сюда еще одна линейная эскадра, в уравнении появляется новая величина, и решать его японцам будет неизмеримо труднее…

Какие корабли имеем для этого в активе? Кого и для чего можно гнать сюда сразу, а кого еще предстоит достраивать? Какие силы нужно рассматривать, как составную часть линейного флота? Какие нацелить на ведение крейсерских операций? Кто из наших ныне здравствующих адмиралов способен лучше себя проявить в линейном бою, а кто – как командир крейсерской эскадры в океане?

– Что на меня-то уставился? Тут твоя поляна, Петрович. Тебе и карты в руки.

– Во-первых, это крейсерский отряд Вирениуса, которого Рожественский удумал было вернуть обратно на Балтику, а Вадик через Алексеева и царя его должен был уже тормознуть. «Ослябя», «Аврора», «Донской» и «Алмаз». Сейчас они или в Красном море, или уже в Средиземке. Их можно сразу развернуть сюда, как хотелось Макарову, и смысл в этом на первый взгляд есть: броненосец впишется в линию, что к Степану Осиповичу, что к нам. Однако, если спокойно поразмыслить, в таком решении больше минусов, чем плюсов. Если они месяца через два сюда припрутся, есть большая вероятность, что Того их перехватит и спокойно утопит. Мы к выходу на встречу еще не будем готовы – ремонт «Рюрика», ввод в строй трофеев, да и еще дел… У Макарова и вовсе пока в строю два броненосца. Да и сами по себе корабли Вирениуса, даже успешно прорвавшись, великой погоды нам не сделают. Поэтому на их счет имеются другие мысли. Основной поток военного и околовоенного железа идет сейчас в Японию через Суэцкий канал и Красное море. И у нас там оказались три крейсера и броненосец-крейсер. Причем без каких либо натяжек со стороны международного права, они способны немедленно заняться отловом военной контрабанды. Такой ситуацией не воспользоваться не просто грех – это преступление. Конечно, реакцию Туманного Альбиона предугадать несложно. И нужно подстраховаться, на случай перекрытия нам Суэца. Поэтому в Средиземке я бы оставил пока только «Алмаз» с «Донским», а наиболее ценные корабли – «Ослябю» с «Авророй» – направил в Джибути. Зачем? А ты в курсе, что в Артуре нет второго боекомплекта снарядов для макаровской эскадры? Спокойно, не падай со стула…

Второй боекомплект для порт-артурских кораблей, как ты понимаешь, по доброй русской традиции начали отправлять сюда, когда совсем запахло жареным. Пока итог сей операции таков: часть снарядов уже захвачена японцами на транспорте, зашедшем за три дня до войны в Нагасаки починиться. Починились… Часть сейчас грузят в Либаве на транспорт «Корея», там шестидюймовые с гильзами, картузы для десятидюймовок и мелкашки. А часть, причем в основном боезапас больших калибров, погружена на самый здоровый пароход Доброфлота, он же по совместительству и приличный вспомогательный крейсер, «Смоленск».

В нашей истории с началом войны и «Корею», и «Смоленск» отправить сюда сразу не рискнули. «Корея» потопала потом с Рожественским, как база его истребителей-«невок». «Смоленск» тоже разгрузили от взрывоопасного груза, вооружили, переименовали в «Рион», а затем отправили из Черного моря на Дальний Восток с крейсерством по дороге. Кроме него для этой роли предназначены были еще и «Саратов» с «Петербургом», которые с подъемом Андреевского флага становились, если память не изменяет, «Окой» и «Днепром». Причем орудия свои они везли в трюмах, установив их только после прохода проливов.

Для «Саратова», который, кстати, входит в отряд Вирениуса, крейсерская карьера кончилась, не начавшись – сдохли котлы, так хорошо его к походу подготовили. А поскольку мне отсюда в ГМШ докладывать, что его нужно гнать на ремонт во Францию смысла нет, только пальцем у виска покрутят, я в поминальнике Вадику для самодержца это третьим пунктом и записал. Тут нужен приказ сверху…

В итоге, в нашем мире из всей этой крейсерской затеи, которую, кстати, курировал великий князь Александр Михайлович, ничего путного так и не вышло. Когда были пойманы несколько английских пароходов с военной контрабандой, наши корсары отправили их с призовой командой в Россию. Британия подняла вой, типа, это как же, через Босфор прошли коммерческие пароходы, а в Средиземке вдруг стали крейсера! Низзяяя!!! Вот мы сейчас как мальтийскую эскадру-то мобилизуем…

Ведомство Ламсдорфа трухнуло. И ГМШ особо перед дипломатами не упирался. Все отобранное вернули владельцам, а крейсера отправили в Либаву. Получилось по Черномырдину. И снаряды в Артур не попали, и торговлю с Японией вспомогательные крейсера серьезно не пощипали. Со снарядами вообще горе. Их отправили потом… во Владик по железной дороге, почти на две недели скомкав график войсковых перевозок.

Мы себе такую роскошь позволить не можем. Поэтому нужно всемерно ускорить выход черноморских доброфлотовских пароходов на соединение с отрядом Вирениуса: все же надежнее, когда такой груз будет не только прикрыт нормальными боевыми кораблями, но и обеспечен должной разведкой в виде добровольцев. А собственную артиллерию «Смоленска» можно и на «Петербург», например, погрузить, если на самом забитость трюмов этого не позволяет.

В нашем мире вспомогательные крейсера вышли из Одессы только шестнадцатого июня. Конечно, в силах Вадика и царя-батюшки этот процесс ускорить, но все одно раньше апреля вряд ли они пройдут Босфор. А за оставшийся месяц-полтора догрузить на них партию менее тугих взрывателей Бринка для бронебоев, а также взрывателей мгновенного действия со стальными бойками для фугасных снарядов. Ну, это все я Вадику еще на «Варяге» отписал.

Основные стоянки в Средиземке для наших кораблей – порты Греции и Черногории. Поскольку Черногория ни больше ни меньше, а объявила Японии войну… В Греции – царица наш человек, поэтому Афины особого внимания на английские вопли про двадцать четыре часа обращать не будут. В Красном море – Джибути, французы тоже сразу поддерживать Лондон не станут, покочевряжутся, в свете идущего сейчас в глубокой тайне англо-французского торга о противодействии немцам и колониальном разделе Африки.

Конечно, англичане вой поднимут нешуточный. Но за те несколько месяцев, которые наши корсары там поработают, до открытых военных демаршей дойти не должно. Я надеюсь. И небескорыстной помощью черногорских братьев-славян не воспользоваться – грех. Надо арендовать у них любую бухту, а в идеале порт Бар. Хотя какой это пока порт? Там всего три нормальных пирса. Причем каменный вообще один. Но не это важно. Главное – мы получим место для стоянки, призового суда и в формально нашей базе, сможем легитимно вооружать свои коммерческие суда, переводя их в состав военного флота.

Кстати, сейчас в западной части Средиземного моря болтается наш фрегат «Генерал-адмирал». Против современных боевых кораблей он практически ноль. А вот поймать пару-тройку купцов вполне способен. Этим мы японцам и их друзьям еще соли на сахар подсыплем, не забыть бы Вадику отписать…

– А ты уверен, что дипломатически это возможно? Что-то не верю я в «легитимность» с нарушением Берлинского трактата. Даже если австрияки, немцы и франки не будут против, как бы вой англосаксов не перешел в снарядный свист. И почему только несколько месяцев?

– Меня крайне волнует период до прохода через Суэц наших подкреплений. Потом – все уже не так важно. А для дипломатии у нас есть Вадик и МИД, в конце концов. Пусть решают.

– Себе же противоречите, господин контр-адмирал. Крейсерская война для островного государства – угроза смертельная, сам же сказал.

– Линейная эскадра вдвое большей численности, чем весь Объединенный флот, – это еще страшнее. Но ты прав, конечно. Поэтому крейсерские операции отряда Вирениуса предстоит особо продумать. Как и наши. И думать серьезно. В этом деле масса подводных камней. Как в переносном смысле, так и в прямом. Почему наш «Богатырь» в бою у Ульсана не участвовал, знаешь хоть?

– Обижаешь. Пикуля и я читал. В туман на камни вылез у мыса Брюса.

– Вот. Желательно, чтобы у нас никто такого не учудил. А туманы тут по весне, как вата.

Петрович не спеша нацедил в стаканы полтора сантиметра коньячного столба и после провозглашения «За тех, кто в море» изрек:

– Вернемся к нашим баранам. То есть к Вирениусу. После ухода его кораблей из зоны Красного моря торгаши английские свободно не вздохнут. Ибо пойдет он не на Балтику, а в Тихий океан, да еще усиленный четырьмя вспомогательными крейсерами. И по пути будет заниматься главным крейсерским делом, желательно особо поусердствовав перед Малаккским проливом. А дальше начинаются варианты. И у командующего на эту тему задумка, похоже, уже есть. Так что тут окончательно ясно будет, куда мы рулим, только после того, как я «посоветуюсь с шефом»…

– Ага. «Будет тебе и кофа, будет тебе и ванна»… За Камимуру. К развальцовке хорошо подготовился? – заржал Василий.

– Тьфу ты! Опять. Только расслабился человек… Не каркай, а? Тошно и так. Ладно, Все с Вирениусом пока. Теперь про «во-вторых».

На Балтике собралась разношерстная солянка из пожилых броненосцев и крейсеров, ожидающих или уже проходящих ремонты и модернизации. Из них «Николай I» поменял котлы и приведен к виду, в котором у нас отправился к Цусиме. И бегает теперь дедуля резвее, чем на приемо-сдаточных испытаниях. Броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» требует минимального докового ремонта обшивки корпуса, «Наварин» наводит мелкий марафет и ждет из ремонта свои устаревшие пушки главного и среднего калибров; кстати, у нас ничего серьезного на нем так и не сделали до ухода в составе эскадры Рожественского. На этих кораблях долго собирались приступить к замене устаревшей артиллерии, но все новые пушки распределяли по строящимся броненосцам и крейсерам, поэтому до стариков руки так и не дошли. «Сисой Великий» уже встал на серьезный ремонт по машинной части, и этим ему заниматься месяца три, а то и поболее. Принялись и за «Мономаха». Эта парочка, кстати, отправилась в Цусиму со вполне современной артиллерией. Ее сейчас дергать не стоит – корабли уже в заводе. Что там с «Корниловым», еще одним бронепалубным крейсером «в возрасте» – убей не помню. Пусть Вадик доложит, тогда и решим.

– А кто из них – кто?

– «Наварин», «Николай» и «Сисой» – броненосцы. Остальные – крейсера.

– И сколько эти крейсера выжмут? Они ж тихоходнее современного броненосца, нет?

– Понимаю, к чему клонишь. Но у нормального хозяина старому гвоздю дело найдется… Так вот, та троица, с которой я и начал – «Николай», «Наварин» и «Нахимов», будет сейчас только отвлекать на себя силы корабелов да служить морским чинушам постоянным соблазном прилепить их ко второй эскадре, то есть к новейшим и быстроходным кораблям. Поэтому есть резон, добавив к ним еще и «Память Азова» с «Адмиралом Корниловым» до кучи, ну и поменяв на новые хотя бы шестидюймовки и слегка подмарафетив, отправить все это великолепие за Вирениусом. В Кронштадт из Либавы тех из них, кто зимовал там, «Ермак» провести сможет. Месяца три в заводе, и вперед.

Где пушки возьмем? Есть флотский запас. Да, еще с крепостей. Конечно, у них станки другие и по подаче переделки будут, унитары же, но технически это вполне реализуемо. Главное, чтобы подносчиков побугаистее отобрали. Но с этим проблем не должно быть. Тут русские мужики еще не измельчали. А пока суд да дело, пусть снаряды для этих кораблей доведут до ума. Причем в боекомплект им нужно дать на один бронебойный четыре фугаса, так как бой с броненосным противником будет для них менее вероятен, чем расстрел торгашей и обстрел целей на берегу. Плохо вот только, что нет для них шрапнельных снарядов. Семидесятипятимилимметровый еще только разрабатывают, а шестидюймовым даже и не озадачились. А надо. Об этом я Вадику написать забыл, блин.

Почему? Потому что бороться с торговлей можно по-разному. Можно в море отдельные пароходы ловить. А можно взять да и прийти в гости прямо в порт. Но это уж командиры на месте решать будут. А там батареи. Заметь – открытого типа, только брустверы впереди. Пара-тройка правильных залпов шрапнелью – прислуги нет, а пушки как новые…

И про минные катера. Я же ведь не зря Вадику про газолинки Никсона расписывал. Нам главное этих старичков правильным оружием снабдить…

Вирениус, имеющимися судами половив контрабанду неподалеку от Суэцкого канала, начнет переход к нам. А за ним и вспомогательные крейсера – доброфлотцы. Соединенно они пойдут или нет, не принципиально. Скорее всего, их все равно придется делить на отряд с «Ослябей» и «Смоленском», сразу прорывающийся во Владик или в Артур, и добровольцев – этих логично запустить на японские коммуникации. А дальше уж подойдет отряд «дедушек», собранный вокруг «Наварина» и «Николая». Идти на прорыв напрямки с их скоростью – это, как ты верно подметил, лотерея. Причем больше напоминающая чеховскую рулетку.

Вот поэтому относительно них есть одна интересная задумка, которую мне очень хочется обсудить со Степаном Осиповичем. Смысл ее в том, чтобы на какой-то период, до зимних тайфунов по крайней мере, запустить все эти силы японцам на «задний двор». Откуда им будет довольно легко как заниматься ловлей контрабанды, так и учинить пару-тройку набегов на береговые объекты в собственно Японии. Но многое тут зависит от того, как наш Вадик справиться со своей гроссполитик-задачей. Иными словами, от того, в какой мере нам готовы поспособствовать немцы. Ты про Марианские острова что-нибудь слыхал?

– Около которых япона мать, Годзила то бишь, прячется? Самая глубокая яма на Земле?

– Во-во… Где она находятся, знаешь?

– В океане… В Тихом вроде.

– Молодец! Гениально. А где именно? Он половину шарика занимает. Не-ет. Ты на карту-то не зыркай! Если я тебя спрошу, сколько кэмэ между Бамутом и Центороем, ты мне ответишь даже среди ночи разбуженный. Незачет тебе, ГРУ ГШ! Ладно, смотри… Но имей в виду, что сейчас острова эти принадлежат Германии и что там есть неплохие гавани, пара угольных станций и вполне пристойная для своего времени колониальная инфраструктура… Ну-с, глянули в атласик, сударик мой? Так и что вы на это можете сказать?

– Что минимум половина грузоперевозок в Японию из Америки идет через них или около. И будь там наши крейсера, то пощипать микадовых торгашей можно очень жестко.

– Ну, положим, с половиной грузопотока мимо Марианов это ты загнул. По морю ходят на дальние расстояния по дуге большого круга, говоря проще, минимизируя путь не только по карте, но и с учетом кривизны нашего земного шарика. Так, хотя Иокогама находится почти на одной параллели с Сан-Франциско, кратчайший маршрут по этой самой дуге большого круга проходит севернее, вблизи Алеутских островов. Притом здесь, в начале двадцатого века, дизелей на купцах еще нет. Сразу через полокеана не махнешь. Нужна возможность промежуточных бункеровок. Поэтому основной грузопоток «из янки в джапы» и обратно идет много севернее интересующего нас архипелага. Однако для секретного пункта базирования наших крейсеров, совершающих набеги на этот торговый маршрут, Сайпан вполне подойдет. Их выход и приход японцам так просто не отследить, через проливы проходить не надо: за акваторией бухты океан на все четыре стороны. Но зависит успех этого мероприятия от степени благожелательности германских властей. Кстати, ты вчерашнюю утреннюю телеграмму Макарова хорошо помнишь?

– Обижаешь, начальник…

– И что там интересного, на твой взгляд, кроме намека на скорую встречу у наместника и катерно-моторной темы, а?

– Степана Осиповича беспокоит положение с углем во Владике. Но об этом ты с Гауптом три дня назад совещался. Системного подвоза сейчас ждать не приходится, хоть и становимся мы на время войны порто-франко. Так что вводим экономию. Но… Так-так-так! Похоже, я догадываюсь, господин контр-адмирал задумал решить угольную проблему?

– Да. Задумал. И именно с использованием Марианских островов. Но сначала напомню тебе расклад по углю, чтоб прочувствовал, как важно эту проблему «расшить». Если в Артуре на позавчера было сто двадцать тысяч тонн кардифа, и задача его пополнения пока остро не стоит, у нас с тобой пятьдесят две тысячи тонн. При таком раскладе, не связывая себя снижением интенсивности операций, мы месяца за три-четыре сожжем половину. И это станет критичным, так как на вторую половину года нагрузка на нас еще больше возрастет в связи с вводом в строй новых и поврежденных кораблей. Разовые прорывы сюда нейтральных пароходов, конечно, подправят картину, но кардинально вопрос не решат. Да и стоить этот кардиф будет… Мама не горюй! Короче, к концу года угольный голод нам здесь будет обеспечен.

Конечно, мы просто обязаны раскрутить во Владике собственную базу. Это и Сучанское месторождение, а там часть пластов не хуже кардифа, и Сахалин. Туда будем каботажники гонять. Да, могут японцы кого-нибудь и прихлопнуть. Но войны без риска не бывает. А на Сучан тянуть железку… Эх, мне бы еще Павку Корчагина найти, да желательно не одного! Это дело связано с разномастным военным и гражданским контингентом, на Сахалине даже с каторжным. А я могу быть достаточно уверен лишь в том, кого мы сами контролируем. Опыт имеется. – Петрович тяжко вздохнул. – Значит, нужно решать проблему силами флота. Как правильно говорится: спасение утопающих – проблема самих утопающих.

Поэтому я планирую привести к нам угольный конвой. Арифметика такая. Большой океанский транспортный пароход, в нашем случае – угольщик, берет в трюмы от пяти до семи тысяч тонн груза. Восемь таких пароходов, и мы спокойно воюем месяцев шесть. Как это реализуется? Варианты есть. Например, через подставных лиц, немцев, датчан, покупаем пароходы и кардиф. Собираем на Сайпане. Они под коммерческим флагом, кстати. А потом под эскортом двух броненосцев отправляем к нам. Через Лаперуза или Цугару.

Как ты думаешь, почему британцы и янки во Вторую мировую в силы эскорта конвоя включали один-два линкора? Чтобы рейдерам немцев приближаться было неповадно. Так что будем перенимать передовой опыт. Ведь у японцев больше двух десятков разных крейсеров. И про проблемы наши с углем Того знает прекрасно, нейтралов в проливах будет ловить. Пара броненосцев или больших крейсеров, пусть и устаревших, придадут устойчивость всей этой конструкции. На подходе к проливу мы их можем встретить, на случай излишнего внимания господина Камимуры.

– Петрович, а нафига эти пароходы покупать? Тебе что, денег казенных не жалко?

– Тут несколько моментов есть. Во-первых, не хочется подставлять немцев внаглую. И торговаться за риск с судовладельцами. Если уголек будет наш, они свою маржу будут по другой статье выторговывать. Во-вторых, поскольку мы с тобой намерены войну выигрывать, думаю, что с десяток больших пароходов, способных не только уголек возить, но и при необходимости солдат с пушками, нам во Владике не помешает. Как считаешь?

– Кстати, даже как лишний козырь на мирных переговорах… Убедил!

– С учетом балла, снятого за географию, и балла за логистику, твердый трояк, Василий. И прекрати на меня так смотреть. Чего набычился? Тут все по-честному: коль на море воевать – шарик-глобус нужно знать.

Это, дорогой, только надводная часть айсберга… Однако сначала – почему Марианы. Или Воровские острова, как их окрестил некто Фернан Магеллан. Были у него некоторые терки с местными жителями. Как ты знаешь, янки – народ практичный. Они правильно оценили значение этих клочков суши среди бескрайнего океана, нависающих над ведущими к Японии торговыми путями и расположенных, вдобавок, на трети дороги между Манилой и Гаваями. Уже тогда они прикидывали, как с японцами разбираться. Но до этого, конечно, им хотелось бы выпереть с Тихого океана их руками нас. Себе из всех Марианских островов штатники у испанцев выдрали самое лучшее – остров Гуам с прекрасной якорной стоянкой в бухте Апра, наплевав на все остальные. Такое в их амплуа. Сия прекрасная естественная бухта на западном побережье стала и флотским пунктом передового базирования с угольной станцией, и местом частого захода купцов. Отметим себе этот момент.

Но без Гуама оставшиеся острова испанцам особо уже не были нужны, поэтому, когда немцы проявили к ним интерес, артачились доны скорее для проформы, чтобы хоть чуть-чуть задрать цену. В итоге, ударили по рукам: в 1899 году Берлин купил острова у Мадрида, заплатив почти четыре миллиона долларов. За первые пять лет германская колония с тридцати четырех человек выросла до нескольких сотен. Новые хозяева обустраивали тут кокосовые плантации. Они занялись изготовлением и продажей кокосовой стружки, копры, а также кокосового мыла. На Сайпане появилась вполне приличная лютеранская церковь. Были открыты начальные школы. Также местных жителей обучали коммерции, а особо одаренных даже отправляли учиться в Германию. Что касается угольной станции – она точно там есть. Но действительных запасов на данный момент я узнать не смог. Поэтому рисковать мы не будем. Весь уголек придется тащить с собой. Хотя нет худа без добра. И объемных перегрузок делать не придется.

Крупнейший из оказавшихся в германских руках островов архипелага – уже упомянутый Сайпан. По сути, это Гуам в миниатюре. И его бухта у Гарапана также напоминает Апру. Но поскольку в миниатюре, то со стоянкой за ограждающим ее коралловым рифом для больших кораблей там швах… Глубины в лагуне не превышают пяти-восьми метров в отлив. Причем даже по восьмиметровой изобате близко к берегу не подберешься из-за «минного поля» мелей. Одним словом, та же беда, как у нас в Артуре с западным бассейном. Но Артур – база флота, и эту проблему приходится решать, а копать рейд у Гарапана никому и в голову не приходит. Японцы в нашей истории прорыли пару фарватеров, но после Второй мировой их быстро затянуло. Сам посуди, нафига пиндосам база на Сайпане при наличии Гуама.

Но! На Сайпане есть еще одна бухта. На его юго-восточном побережье, пока абсолютно диком, кстати. Бухта эта с огромной и глубоководной стояночной зоной, где может бросить якоря хоть весь Флот открытого моря. Называется она Бахия Лаолао. В ее южной части, кстати, американцы и высаживались в 1944 году. К сожалению, у бухты этой есть один неприятный момент. С океана там дуют серьезные ветра, делая сообщение с берегом через рифовый барьер проблематичным – прибой мощный. И есть лишь одно место, где можно и стоять на якорях почти у берега, и высаживаться без проблем: это участок за мысом Пунтан, примерно километра полтора по береговой черте. Сам тот мыс – скала, и от господствующих ветров этот участок акватории вполне прикрыт. Вокруг джунгли. До Гарапана дороги нет и в помине.

Даже если там наши крейсера самовольно обоснуются, местный управитель об этом если и узнает, то недели через две-три, и то случайно. Ручей там есть, упомянут американцами в жизнеописании быта их морпехов… Поэтому как основное место отстоя транспортов и кораблей, угольной и иной погрузки с борта на борт нужно выбирать именно бухту Бахия.

– Переделками всего закупаемого импортного пароходства, в основном немецкого, мы свое судостроение на Балтике грузить не будем. Все мощности там – только на достройку и ремонты кораблей первой линии. Другое дело – Одесса и Николаев…

– А что там переделывать, Петрович? Сухогруз-угольщик, он и в Африке обыкновенный сухогруз. Вооружать, что ли, их удумал? И почему сразу немцам ремонт не поручить?

– На германских верфях будем проводить модернизацию купленных вспомогательных крейсеров, которые должны использоваться в качестве быстроходных войсковых транспортов, что автоматом привлечет японскую разведку. А вот то, что мы будем делать с угольщиками, японцам видеть прямо противопоказано. Ибо нам придется, нагло содрав одно патентованное североамериканское изобретение, создать новый тип вспомогательного корабля, Василий. Ни больше ни меньше.

И назовем мы его «эскадренный угольщик». Или, если захочешь, чуть более научно – «быстроходный эскадренный транспорт-снабженец». БЭТС сокращенно. Эти пароходы станут основой системы пополнения запасов топлива на ходу, призванной дать возможность нашим эскадрам не зависеть от проблем бункеровок в нейтральных гаванях и существенно сократить время их межтеатрового маневра. Конечно, когда на флот придет нефть, эту проблему будет решать проще. Но нам нужно выкручиваться сейчас, время поджало…

Вася, есть ли смысл убеждать тебя в том, что появление отряда боевых кораблей в зоне боевых действий вдвое быстрее, чем противник этого ожидает, весьма важная вещь? От Кронштадта до Артура не полгода ползти, а за два или два с половиной месяца добежать?

Не сомневался, что оценишь. Не хвали лишка… Авторство идеи не мое. Спасибо надо говорить ребятам с цусимского форума. Мне – только за память.

Давай растолкую поподробнее, как такое делается. Итак, берется большой грузовой пароход, способный взять не менее шести тысяч тонн угля. Грузим сразу в мешках. Устанавливаем грузовые краны, или балки, как хочешь называй. Это П-образные сооружения, позволяющие организовать канатную дорогу для мешков с углем на оба борта. Не как у нас было – с мачт. Ибо таких балок-стоек уже не две, а минимум шесть. Американцы ставили даже по восемь. Но тут имеется нюанс. Их угольщики имели заднее расположение машины, поэтому им можно было уплотняться по фронту погрузки. Нужно ведь броненосцу на борт уголек скидывать, а не на бак или ют. Там у него нет угольных горловин. Это ограниченное по длине пространство, а у нас аккурат в его середине торчит надстройка парохода. Короче, ставим их по шесть штук. Погрузка ведется на оба борта, угольщик идет меж двух броненосцев. Скорость, на которой все это трио имеет достаточную управляемость и приемлемая с тактической точки зрения, определена теми же американцами. Это шесть-семь узлов.

При темпе два мешка в минуту с каждой стрелы это порядка пятнадцати тонн в час. Броненосец на шести узлах за такое время кушает не больше двух-трех тонн. В полном грузу, заметь. Расклад такой: за восемь «дневных» часов на шестии узлах принимаем сто двадцать тонн, из них за это время сжигаем максимум тридцать. За шестнадцать «ночных» часов на десяти узлах сжигаем около девяноста тонн. Суточный баланс шеститросовой системы в обычных условиях будет не нулевым, а положительным, тонн так в десять, а может, и поболее того. Это позволит накапливать резерв на случай непогоды, а в случае длительного шторма можно потом и аврал учинить. При этом задача – дать боевым кораблям весь путь идти с нормальным запасом угля. Меньше – рискованно: вдруг непогода на неделю. Больше – главный пояс уйдет в воду. Да и мореходность ухудшится, ведь идти океаном, без штормов не обойдется. Про экономичность и насилие над котлами и машинами уж и не говорю. Нафига по лишней тысяче тонн на корабле тащить.

В таком режиме каждый броненосец от Суэца до Сайгона сожжёт около четырех с половиной тысч тонн угля. Вернее, кто-то поменьше, а кто-то и все пять. Четыре с половиной тысячи – в среднем, для расчета. Из них три тысячи будут приняты с угольщика. Эскадра идет в цикле: днём отрядные шесть узлов и бункеровка с обоих бортов угольщиков, в сумерках и ночью десять узлов. Имеем: 8 × 6 + 16 × 10 = 208 миль в сутки. Переход Суэц – Сайгон – 32 дня. Плюс восемь дней на основную бункеровку (четыре дня в Суэце до нормального и четыре дня перед расставанием – от остатка до полного запаса), ещё пять дней на отдых и профилактику машин. Суммарно – 45 дней. Сам по себе этот способ погрузки не требует общего аврала. Следовательно, одна вахта – угольная погрузка, одна – судовождение, боевая подготовка, помывка корабля, одна – сон. Да, тяжело… Но война – дело нелегкое.

Угольщиков таких необходимо подготовить больше десятка, лучше штук пятнадцать, хотя для прихода к нам усиленной черноморцами балтийской эскадры теоретически и шести за глаза. Почему так много? Во-первых, фактор случайности. Все-таки пароходы бэу, мало ли что с машинами или еще с чем. И не думаю я, что все ограничится присылкой к нам только одной эскадры, так что запас карман не тянет.

Далее, после того как они отбункеруют корабли идущей к нам эскадры подкреплений «под завязку» для броска к Артуру, нужно и о нас во Владике позаботиться. Пустые углевозы идут в Сайгон, Манилу, Шанхай, где догружаются по полной. И по одному – огородами и к Котовскому! То есть к Сайпану. Это сорок с лишним тысяч тонн угля. И крейсерскому отряду, что там пиратствовать будет, выше крыши, и нам во Владике – сполна, даже если кто-то при прорыве и потеряется. Так что двойное резервирование тут жизненно необходимо.

И наконец. Если Порт-Артур теперь по моей глупости попадет в осаду, то твоя идея окажется ох как востребованной. Про подкрепления с моря. А чем быстрей довезем войска, тем оно со всех сторон лучше…

С помощью этого ноу-хау, Василий, мы сможем довести линейную эскадру от Суэца до Ванфонга не только много быстрее, но и без проблем с забивкой углем всего, что можно, на черноморцах. И сможем обеспечить проведение крейсерских операций у японцев на заднем дворе, на закуску затарив Владик углем на случай любых неожиданностей. А также сможем единовременно перебросить на наш ТВД морем пару дивизий отборных войск. Без эпидемий, хандры и прочих прелестей полугодового болтания в океане. Поэтому сия «мелочь» должна быть одной из самых тщательно оберегаемых наших военных тайн.

Из того, что было закуплено для эскадры Рожественского там, в нашем мире, понятно, самый подходящий пока – это «Анадырь». «Иртыш» был бы хорош, но он, к сожалению, десятиузловый. У немцев же судов, подобных «Анадыри», постройки второй половины девяностых, только у Гапага штук пятнадцать…

Не веришь? Вон, глянь, справочник Ллойда лежит, я его специально притащил. Что запомнил, навскидку: Patricia, Pavia, Pennsylvania, Pretoria, Belgravia. У НДЛ примерно столько же, начиная с типа Bosnia. Все это богатство – здоровенные грузопассажирские пароходы, и, что принципиально, большинство из них владельцы уже подумывают выставить на продажу. Скоростенка не устраивает, да и сам тип. Сейчас усиливается тенденция к ярко выраженному делению на лайнеры и грузовики. По крайней мере, у ведущих игроков рынка. А вот для нас их тринадцать-четырнадцать узлов, плюс по четыре большущих трюма – самое то.

Как ты понимаешь, в полном грузу самые большие из них, те, что больше тринадцати тысяч тонн, в Суэцкий канал не влезут. Поэтому им придется проходить его процентов на двадцать в балласте, а потом догружаться кардифом в Суэце или Джибути в ожидании эскадры. Или потом ее догонять, для чего запас в скорости хода пригодится. Англичане нам столько угля, конечно, не дадут. Надо будет с более мелких германцев грузиться, а это лишние проблемы. Либо эскадренным угольщикам идти на рандеву в Красное море вокруг Африки. Но это пусть в Питере решают. Не все же мне в каждой дырке затычкой быть!

Теперь к нашим корсарам. К тем, что пойдут по нашим стопам вместе с Вирениусом… Помнишь, я сказал, что к нему присоединятся четыре вспомогательных крейсера? Я не оговорился. Кроме «Смоленска», это еще три добровольца: «Петербург», «Саратов» и «Орел». А чтобы у «Саратова» не сдали в пути котлы, нужно не забыть напомнить Вадику про профилактический ремонт, хотя мы уже черкнули ему в шпаргалке, но нужно проверить. Двадцатиузловый «Орел», которому в ГМШ и имя новое на случай войны было припасено – «Печора», так и остался под триколором – стал плавгоспиталем у Рожественского. Можно одно сказать: идеей крейсерской войны наш начальник ГМШ явно заражен не был.

В профилактический ремонт к галлам нужно немедленно направить и «Океан», сейчас, под командованием каперанга Егорьева, везущий на родину отслуживших свое моряков с ТОФа. Это здоровенный, добротный учебный корабль, который элементарно переоборудуется во вспомогательный крейсер и транспорт снабжения в одном флаконе. Перед этим в Пирее, например, надо решить вопрос по привлечению его нынешних пассажиров, тихоокеанцев-сверхсрочников, в экипажи «Очакова» и «Потемкина», а самого вооружить для крейсерства, обязательно взяв на борт полный штат учеников, а то кто призы к нам во Владик погонит?

Итого получается у нас пять вымпелов: «Океан», «Днепр» («Петербург»), «Ока» («Саратов»), «Печора» («Орел») – вспомогательные крейсера, и «Смоленск». Этот пока как транспорт боеприпасов. «Рионом» он станет, когда разгрузится. Из Суэца они выйдут как коммерческие, за исключением «Океана». Вооружим их на выходе из Красного моря, чтоб из Лондона совсем шибко не воняло: приняли оружие с боевых кораблей Вирениуса, и баста. Идут лорды лесом! Но если решится вопрос об аренде бухточки в Черногории, то можно вооружить в Средиземке, официально, в своем порту. А можно и под доброфлотовским флагом на Тихий океан бежать. Тут мы еще покумекаем.

Теперь – балтийские ветераны. Сдается мне, что во главе отряда нужно предложить поставить не Фелькерзама. Здоровьишко ему бы подправить нужно, для начала. А то просто пошлем человека помирать раньше срока, и дело под знак вопроса подведем. Есть кандидатура куда более интересная: контр-адмирал Беклемишев Николай Александрович. Его планировали отправить с экипажами в Аргентину и Чили. Привести «экзотические» крейсера. Чего, как ты понимаешь, не будет. До 1903-го он командовал броненосцем «Наварин». И за образцовое состояние корабля во время инспекторского смотра летом 1902-го, когда «блюдо с музыкой» разогналось аж до 15,5 узлов, как на приемных испытаниях, и разнесло в мелкую щепу все щиты, был произведен в контр-адмиралы «за отличие». Этот вариант, пожалуй, самое то. Прикинь, что могут натворить два броненосца, три крейсера первого ранга плюс четыре больших вспомогательных крейсера на коммуникациях островного государства, если корабли эти обеспечены углем и системой якорных стоянок? А Беклемишев может вполне занять и Иводзиму, используя под передовой пункт базирования. Крупнейшие японские порты – Кобе, Йокогама, Осака – все на восточном побережье, кстати.

Только это не все. У Вирениуса под командой семь истребителей постройки Невского завода, да в придачу к ним еще четыре номерных миноносца. Два «ублюдочного» типа – «переминоносцы, недодестроеры», прости Господи, с серьезными проблемами в машинах и слабыми корпусами – № 212 и № 213. Их лучше в Греции оставить. И два «циклона» – № 221 и № 222. Эти вполне боеспособные. Их Рожественский тоже хотел вернуть на Балтику. При этом потребность в минных судах у нас здесь огромная. У Вирениуса хватит больших кораблей, чтобы большую часть пути всех просто на буксире тащить. На черноморцев запчасти для номерных погрузим, трехдюймовки на корму эсминцам.

Вопрос: как и когда минным судам потом прорываться в Артур? И в Артур ли? Может, к нам? И лучше бы поскорей. Долго болтаться в открытом море корабликам в двести – триста пятьдесят тонн это дергать тигра за усы. Ты, Вась, хоть раз в жизни по-настоящему штормящий океан видел?..

– Миноносцы и истребители, пришедшие к нам, – это хорошо. Но и корабельному соединению на «заднем дворе» у микадо иметь собственные минные силы тоже желательно. Как это обеспечить? Решение напрашивается само собой – «большие мальчики» должны вести их на себе! Нет, не трехсотпятидесятитонные, конечно. Степан Осипович, как я понял, идею мою на счет уменьшения «никсонов» вдвое творчески проработал. Фразу в телеграмме «в соответствии с высочайшим соизволением, заказ на двигатели в САСШ размещается, корпуса означенная фирма делать готова» помнишь? Значит, наши корабли, отправляющиеся в крейсерство, есть шанс снабдить собственными малыми миноносками, которые те будут без проблем просто везти на себе. Успеть бы только, времени катастрофически мало. И многое от Вадика зависит: как он сумеет царя-батюшку в необходимости быстрее крутиться убедить.

– Ну, раз «в соответствии с высочайшим соизволением» Степан Осипович написал, значит, сумел уже. Кстати, Петрович, ты тут все темнишь, темнишь… А ответь-ка мне: ты корпуса этих будущих своих «москитов» как себе представляешь?

– Как? Лучшие обводы для миноносцев сейчас отработала фирма «Шихау». Вот пусть немцы и изобразят. Конечно, отношение ширины к длине будет меньшим, чем у миноносца, но думается мне, что при трех сотнях лошадей узлов до восемнадцати мы это чудо разгоним. А может быть, даже все двадцать выжмем.

– Да, Петрович… Ты серьезно? «Я так и знал… – нахмурился Василий Иванович, проворачивая мясорубку»…

– Что ты «так и знал»? Умничаешь опять?

– Да нет. Это ты, по-моему, со всем своим умом и знаниями на век вперед, собрался жить исходя из одних лишь реалий 1904 года. На вот, полюбуйся…

Балк неспеша залез во внутренний карман тужурки и положил на стол перед изумленным Петровичем карандашный набросок… теоретического чертежа корпуса катера, подозрительно смахивающего на английский «Воспер» периода «их» Второй мировой…

– Вась? Это что? Это ты как сумел-то, а?

– Это, Петрович, катер «Прогресс». Моя первая модель, что я делал во Дворце пионеров в судомодельном кружке. Не знал, что во времена моей молодости такие были? А делал я ее еще и потому, что у нашего соседа, дяди Вити, сие чудо имелось в натуре. И мы на нем с отцом, да с мотором «Вихрем», на рыбалку регулярно ходили. Ты лучше мне ответь: что, тебе самому в башку не пришло, что нужно делать катер с нашими современными обводами? Возможно, с реданом? Или даже с подводными крыльями? Рисунок крыла-скобы смотри на обороте, кстати. Зря, что ли, сосед наш на фирме Ростислава Алексеева работал. Чуть не посадили его, бедолагу, когда по пьянке кому-то свое гаражное творчество показать додумался…

– Пришло в голову, Вась. Но только после окончания войны. Я ведь в кораблестроении практическом… В теоретических чертежах, в частности, не шибко силен. Подумал, что если ошибусь в схеме, то можем несколько месяцев потерять.

– Ну, что? Неуд вам, или как, ваше превосходительство? Или посоветоваться с товарищем по несчастью слабо было?

– Василий, дорогой, прости засранца! Но честно – от тебя такого не ожидал. Теперь действительно можно попробовать сделать.

– Спасибо за честно высказанное мнение о тупом живодере – окопнике.

– Вась, прекрати! Мне уже стыдно.

– Это хорошо… Ладно уж, повинную голову меч не сечет. Я тут еще кое-что набросал. Правда, в основном все по моей части, сухопутной. Вот договорим про морские дела, тогда покажу. Если мы это быстро сварганить сумеем, то от японцев пух и перья полетят. И наших ребят, прадедушек то бишь, много меньше в землицу ляжет. Причем при сегодняшнем уровне технологии это все выполнимо, по-моему…

– Дай Бог… Так, на чем я глобальном остановился? Нет. Вась, давай-ка еще по одной – мне очухаться от такого позора нужно. Коли человек талантлив, то талантлив во всем, блин. В который раз убеждаюсь… За тебя!

– Значит, в-третьих: реальные наши будущие подкрепления. С присоединением которых война выигрывается однозначно.

– Петрович! Не говорил бы «гоп», а? Тебе от Камимуры урока не хватило?

– Да, извини… Конечно, при соответствующих усилиях с нашей стороны.

– Во-во… Не только с нашей с тобой, заметь. Теперь можете продолжать, уважаемый.

– Это будет вторая тихоокеанская эскадра или третья, если старички «беклемишевские» и добровольцы будут формально объединены в эскадру. Эту третью эскадру нужно не только сформировать. Большинство ее кораблей предстоит достроить.

Что мы имеем? На Балтике в ремонте с перевооружением «Сисой Великий», в достройке пять новых броненосцев типа «Бородино». Они развивают собой тип нашего «француза» – «Цесаревича». Это реально мощные боевые машины, лучшим японским, сиречь британским пятнадцатитысячникам практически ни в чем не уступающие. На Черном море в достройке небезызвестный тебе «Потемкин», дальнейшее развитие концепции «Трех святителей». А «Святители» на сегодня лучший броненосец черноморского флота, призовой корабль и все такое. Выволочь эту парочку через Босфор вопреки британскому хотению тоже будет здорово.

По крейсерам… На Балтике: «Светлана» в текущем ремонте, про «Мономаха» я тебе уже говорил. Новые: «Олег», систершип «Богатыря», коего с набережной лицезреть можно, и «Жемчуг» с «Изумрудом» в достройке. Эти два – почти близнецы порт-артурского «Новика». На Черном море достраиваются «Очаков» и «Кагул», тоже «богатырского» роду-племени. Если все суммировать, получаем восемь броненосцев, три бронепалубника первого ранга типа «Богатыря» и три крейсера-разведчика. Ну, и старик «Мономах», он уже скоро выйдет из ремонта. Есть на Балтике еще пара «дедушек» древнее его даже – крейсер «Минин» и броненосец «Император Александр II», но это если не рухлядь окончательная, то приводить их в удобоворимый вид и долго, и по цене и срокам неоправданно. Да! Кроме того, можно отнять у царя-батюшки яхту «Штандарт». Вполне пристойный вспомогательный крейсер получится…

– Восемь линкоров. Этого, пожалуй, действительно адмиралу Того не переварить. Тем более если он не утопит предварительно первую эскадру. А мы ведь постараемся, чтобы не перетопил. Вадик Макарова предупредил, рейд тралят исправно. Только, как у этих пароходов со сроками достройки?

– Вот. В яблочко попал. Тут-то и начинается самое интересное. Если поставить себе цель достроить все из вышеоглашенного списка, то в связи с кучей узких мест на производстве, броневом и артиллерийском, в частности, да с учетом возможных забастовок, получается, что все корабли могут быть готовы только к концу года. Затем подготовка, вывод из Финского залива. Справится ли еще «Ермак», вопрос? Затем переход. Короче, к концу марта 1905-го можно ждать их в Желтом море. В самом лучшем случае.

– Петрович, это год. Год войны. И даже больше. Либо нужно рассчитывать только на наличные силы, либо…

– Либо аврально достраивать часть, выгонять сюда задолго до ледостава в Кронштадте, идеально – не позже августа, а потом уж доделывать остальных. И этот интересный вопросик будоражит меня многие годы, поверь. А уж сколько копий вокруг него поломал с такими же фанатеющими коллегами на известном тебе цусимском форуме! Короче, чтобы тебя не утомлять часа два, выкладываю домашнюю заготовку. Будем убеждать царя-батюшку выпихивать сюда шесть броненосцев, а именно: «Александра III», «Суворова», «Орла» и «Сисоя» с Балтики, «Трех святителей» и «Потемкина» с Черного моря. И пять крейсеров: «Олега», «Очакова», «Светлану», «Жемчуга» и «Изумруда». «Мономах», «Штандарт», минные суда – это все по способности. В таком составе второй эскадре с эскадренными угольщиками возможно сюда подойти к зиме. Что и как нужно сделать, позже обсудим. Чтобы тебе мозги еще пару часов не сушить.

– Как черноморские броненосцы парой вытаскивать будем? Про проливы и турок забыл, сам ведь Вадику только про «Святителей» с Николаем на мостике говорил. Царь, он ведь один. На двух кораблях не усидит. Да еще «Очаков», хоть и крейсер, но… И по срокам достройки судов поясни все-таки. Разве реально с «Олегом», «Очаковым», «Потемкиным» и «камушками» к осени успеть?

– Есть идейки на этот счет, но попозжа расскажу, ладно? И обсудим. Когда очередную предметную инструкцию царедворцу нашему сочинять будем… Что я еще забыл? Сбил с мысли.

Да! Кроме всего прочего, вышеозначенного, надо еще крутиться по покупке за рубежом больших быстроходных пассажирских лайнеров. Для переделки во вспомогательные крейсера. Я с мыслью, что ты тогда ночью на «Варяге» высказал, о возможности доставки солдатушек морем, солидарен на все сто. Их приспособим для перевозки войск. Одно место подсказывает, что после моего эпик фейла с Камимурой на Квантуне армейские подкрепления будут нужны позарез, если японцы отрежут крепость. Сорри за каламбурчик…

– Хочется соломки подстелить? А денежек-то тебе на все мореманские хотелки хватит?

– Если царь-батюшка осознает, какую кашу он заварил и чем в итоге для него все это «маленькое победоносное» приключеньице обернуться может, – хватит. И тебе еще останется, на реформы и нововведения в армии.

– Супер! Только мне бы авансом чуток, а? Парочку паровозов, платформы и вагоны по списку, да по железякам кое-что…

Глава 4

Лекарь Вадик Калиостро

Шанхай, Порт-Артур, Великий Сибирский путь

1–11 февраля 1904 года


Из книги «Военные записки капитана второго ранга Н. А. Кроуна», СПб., Голике и Вильборг, 1911


Несмотря на мои неоднократные просьбы разрешить попробовать прорваться ночью или в плохую погоду, Петербург и наместник были неумолимы, требуя «во избежание ненужных жертв разоружиться, ибо устаревшая канлодка не может повлиять на баланс сил на море».

Уныние охватило офицерский состав и команду. Война, к которой мы долго готовились, должна была пройти мимо нас. Экипаж начал готовить лодку к длительному хранению, когда 13 января случилось нечто, заставившее меня первый раз нарушить прямой приказ вышестоящего начальника: в Шанхай пришел катер с выжившими моряками «Варяга» под командованием младшего лекаря Банщикова.

Он и один машинный квартирмейстер, управлявший катерной паровой машиной, были единственными относительно здоровыми на борту, хотя синяки и ссадины на лице врача явственно свидетельствовали, что и ему тоже досталось. Двое кочегаров были легко ранены, но остальные две дюжины матросов с геройского крейсера были серьезно ранены или тяжело контужены. Они, по большей части, находились без сознания.

От Михаила Лаврентьевича мы узнали подробности неравного боя, из которого «Варяг» с «Корейцем» вышли победителями по все статьям. Даже «Таймс» не могла не восхититься невероятным исходом сражения. Хотя британцы и не смогли удержаться, чтобы не пнуть походя русских моряков за «неспровоцированное минирование рейда нейтрального порта».

Прочитав это, лекарь с горькой усмешкой рассказал о залпе шестидюймовок «Асамы», вызвавшем детонации и разлет мин, сгруженных перед боем с «Варяга» и «Корейца» на «Сунгари». В недоговоренности и явной неохоте, с которыми лекарь описывал последующую гибель крейсера от полученных в бою повреждений, я тогда увидел страх показаться трусом, ибо он остался единственным выжившим членом кают-компании.

После двухчасового рассказа о бое у Чемульпо Банщиков показал мне и прибывшему на борт «Манджура» консулу П. А. Дмитриевскому записки В. Ф. Руднева, содержащие выводы по характеристикам японских и русских снарядов, а также рекомендации по дальнейшему ведению боевых действий.

Читая эти документы, которые мне тогда представлялись записками с того света, я не мог поверить, что такой объем полезной информации может быть вынесен из одного только короткого боя. И я был абсолютно согласен с тем, что эти записки должны были любой ценой попасть в Петербург с максимальной срочностью.

Проводив доктора и консула на телеграф и приставив к ним вооруженный караул, во избежание, как образно выразился Михаил Лаврентьевич, «провокаций со стороны японских спецслужб», я вернулся на борт вверенной мне лодки. Где и выяснил, что оставлять без присмотра машиниста и кочегаров с «Варяга» было большой ошибкой. За те несколько часов, что меня не было на борту, они успели рассказать свою версию боя всей команде. Из их рассказа следовало, что «Кореец» чуть ли не в одиночку утопил «Асаму», а заодно избил «Чиоду» до полусмерти.

В результате на борту меня поджидал бунт. Впрочем, бунт весьма оригинальный. Вся команда, одевшись в чистое, выстроилась во фрунт на верхней палубе и потребовала немедля идти в бой, «дабы не посрамить памяти» однотипного с «Манджуром» «Корейца», в одиночку утопившего «Асаму». Последним сюрпризом дня стало то, что и офицерское собрание, прошедшее в беспрецедентное нарушение устава без меня, единодушно высказалось за наш скорейший выход в море.

В общем, дальнейшее вам наверняка известно: собрав все находившиеся в порту джонки, мы с консулом ближе к вечеру выплатили каждому капитану, пожелавшему принять участие в спасении экипажа «Варяга», по десять рублей и посулили еще по сотне за каждого спасенного моряка – на столь астрономической сумме вознаграждения настоял Банщиков.

В результате, начиная с семи вечера и до утра, из Шанхая и окрестных деревень всю ночь вниз по реке шел караван джонок и мелких пароходиков. Мы подняли на «Манджуре» фальшивые паруса китайского образца, дабы походить на джонку при беглом взгляде, и влились в процессию около полуночи. В порту при этом пустили слух, что канонерка переходит вверх по реке в Нанкин, дабы обезопасить себя, если капитан глубокосидящей «Мацусимы», караулившей его в устье реки, решит атаковать лодку в порту, как собирались поступить японцы при Чемульпо.

«Манджур» наш проскользнул около трех часов ночи, в самую темень. По выходе из порта мы действительно пошли вверх по реке и, обойдя остров Чуньминдао через пролив Хаймыньцзяндао[3], вышли в море и сразу же по небольшим глубинам пошли на север. Нам очень сильно помогло то, что наш штурман успел еще до войны изучить фарватеры нижнего течения Янцзы от и до, не хуже местных лодочников. «Мацусима» металась всего в тридцати кабельтовых к юго-востоку от нас, пытаясь осветить прожекторами все проходящие мимо нее суда одновременно. Для этого ей приходилось постепенно склоняться на юг от устья реки, следуя за основным потоком джонок.

Последующие сутки прошли спокойно, встреч ни с противником, ни с военными кораблями нейтральных государств мы на переходе не имели. Шли постоянно в визуальной видимости китайского берега, но ближе чем на 8–10 миль к нему не приближаясь. И к утру следующего дня благополучно подошли к внешнему рейду Порт-Артура, где, по настоянию Банщикова, запросили лоцмана для прохода минных полей семафором на Золотую гору. К нам был выслан паровой катер, следуя за которым мы и вошли в гавань.

Лекарь Банщиков, кстати, категорически отказался следовать в Порт-Артур более безопасным путем через Циндао, мотивировав это передо мной и консулом тем, что сейчас на счету каждая минута. Именно это он сказал на общем сборе команды перед выходом в море и несколько раз повторил комендорам, что огонь можно открывать, только если «Мацусима» нас обнаружит. Как он выразился: «…придет срок, “Мацусиму” мы все одно потопим, не нынче, так потом, а вот довезти до Артура записи Руднева надо сейчас и во что бы то ни стало».


– Ну, всё, господа! Кажется, мы прорвались. Курс – норд, скорость – одиннадцать, – произнёс командир «Манджура» Кроун. В неосвещённой рубке вслед за всеобщим вздохом облегчения раздался грохот. Банщиков в буквальном смысле упал в объятия Морфея…

Что ж удивительного? Двое суток перед переносом – на кофеине, зазубривая тексты и факты. Перенос и очередная бессонная ночь – в попытке освоиться в новом теле и на новом месте, нелицеприятное объясение с Петровичем… А Кроун с таким уважением косился на его синяки, знал бы, кто и за что их наставил. Авральная ночная писанина, когда опыт и воспоминания всех трех иновременян надо было дозированно разложить по папкам: что надо выдать Алекссеву, чтобы отпустил в Питер, выделив срочный поезд, что Макарову, чтобы не потоп на «Петропавловске», а что – самому Николаю Второму, чтобы проникся значимостью неизвестного доктора и ел у него с руки. Двадцать восемь бессонных часов на катере в окружении бредящих раненых, за которыми надо было ухаживать, а это далеко не привычная практика в чистой больнице, только опыт реального Банщикова и выручил. Двенадцать часов в Шанхае – устройство пациентов в госпитали и мучительное ожидание, «откликнется ли венценосец?». Потом организация побега «Манджура». В итоге, если верить телу, ему досталось пять часов сна за четверо суток, а если мерить по сознанию – те же пять часов, но за неделю.

Так что пробуждение «героя с “Варяга”» на закате первых суток прорыва никого не удивило – здоровый богатырский сон. Больше всех удивился сам Вадик: Кроун уступил ему свою командирскую каюту.

Пообедав-поужинав и узнав последние новости, состоящие в отсутствии новостей, Вадик взялся за перо – за одну ночь на «Варяге» многие мысли успели набросать только тезисно, и готов был только пакет для Алексеева. Макаровский и николаевские еще надо было оформлять и переписывать начисто. Но потом плюнул. До Питера по любому две с лишним недели в комфортном купе, а не в каюте, где палуба уходит из-под ног. И то, если пустят «литерой». А обычным курьерским – все три, а то и поболее… Да еще непривычные к перу руки то и дело ставят кляксы!

Поразмыслив, Вадик взялся за отчёт «по профилю»: о характере ранений на «Варяге» и мерах по их уменьшению в русском флоте – уж он-то про «дырявые» рубки не забудет. Да и красота письма тут не так важна, как срочность принятия мер – в первом же бою, а когда он теперь состоится, уже неизвестно, можно потерять половину командиров кораблей.

Остаток перехода прошёл для младшего врача «Варяга» под скрип пера – ноутбука на «Манджуре» не было и все редакторские правки приходилось доверять бумаге. А переписывать пришлось много: «медицинский» отчёт разросся до двадцати рукописных страниц, новая телеграмма самодержцу – до трех, а ещё пяток «шпаргалок» на все случаи жизни для Порт-Артура.

Первые испытания новоявленного графа Калиостро поджидали сразу по прибытию в крепость. Благополучно избежав русских минных заграждений, уже стоивших нашей эскадре двух кораблей, канонерка с эскортом из трех истребителей проследовала на внутренний рейд. Радостное настроение и бодрые голоса на палубе поутихли, когда проходили подорванный «Ретвизан», беспомощно приткнувшийся к берегу в проходе. Раненый броненосец сидел носом в воде так, что не было видно клюзов. Тягостное молчание на мостике прервал Кроун:

– А ведь счастье, господа, что они не опрокинулись. Бог отвел. В море погибли бы точно… Давайте готовиться к швартовке. Все при параде? А то сейчас нас начальство полировать будет за то, что не разоружились.

– Смотрите, «Цесаревича», похоже, в корму приложили…

– Очевидно, но сидит он получше чем «Ретвизан». Только бы вал не повредили. Этого в Артуре нам не исправить. Намучаемся теперь кессоны делать. Эх, говорено же было сто раз, что флот при угрозе войны нужно во Владике держать, пока тут док и мастерские в должный вид не приведем. Так нет же…

– Господа, а нас, похоже, с помпой встречать собрались. Ну-с, салютуем флагу…

* * *

«Манджур» был встречен лично наместником Алексеевым со свитой. Маленькую канонерку удостоили чести ошвартоваться у адмиральской пристани, в Восточном бассейне, прямо за кормой флагманского броненосца «Петропавловск». Позади канлодки возвышалась накренившаяся, слегка осевшая на корму громада подорванного миной «Цесаревича», со стоящими у борта портовыми пароходами, откачивавшими из его отсеков воду, и плавучим краном. Еще дальше на стенке, у мастерских, споро шла постройка массивного деревянного короба – кессона. С его помощью предстояло проводить основные работы по ремонту новейшего броненосца.

На палубах кораблей эскадры по торжественному поводу были выстроены экипажи, кричали «ура!», оркестр играл «Как ныне сбирается…». Наместник тут же, по-отечески обняв Кроуна, умудрился одновременно отругать его за самоуправство и похвалить за находчивость и храбрость при прорыве в Порт-Артур.

Было очевидно, что Евгений Иванович пребывал в весьма благодушном настроении, и тут же, прямо на стенке порта, поручил своему адъютанту, лейтенанту Боку подготовить приказ о награждении всех, пришедших в Артур на борту канонерки. Все же прорыв «Манджура» был хоть и не запланированным, но радостным событием на фоне первых неудач эскадры. Конечно, потопление «Варягом» и «Корейцем» броненосного крейсера «Асама», а также «Чиоды» крепко порадовало, но пришедшее затем известие о гибели «Варяга» подействовало на наместника как та самая пресловутая ложка дегтя, превратив безоговорочную триумфальную победу, о которой уже заговорил весь мир, в нечто иное. Поэтому особого интереса к лекарю с «Варяга», принесшему эту неприятную весть, кстати говоря, Алексеев не проявлял.

Вадик лихорадочно соображал, что нужно сделать, дабы обратить на себя внимание наместника. Причем так, чтобы это не было сочтено бестактностью. Но, нужно отдать должное Кроуну, о миссии Банщикова тот помнил. Переговорив накоротке с командиром канлодки, к Банщикову подошел лейтенант Бок и тактично поинтересовался: в какой именно роли он находился на борту и что столь срочно необходимо передать наместнику от командира «Варяга». Кратко изложив суть поручения Руднева и сделав акцент на том, что кое-что он должен пересказать лично, на словах, Вадик был вынужден ждать еще несколько томительных минут, пока высокое начальство в лице наместника, начальника его походного штаба контр-адмирала Витгефта, командующего эскадрой вице-адмирала Старка и еще нескольких офицеров чином пониже общалось с офицерами «Манджура» и ее командиром. Затем он заметил, как адъютант обратился к Алексееву, кивнув при этом в его сторону, а стоявший рядом с ними Кроун почти неуловимым движением левой руки дал знак Вадику приблизиться…

Наместник императора на Дальнем Востоке, полный адмирал, входящий в первую двадцатку самых влиятельных людей Российской империи, соизволил-таки обратить свое благосклонное внимание на младшего лекаря с погибшего крейсера. Вадик, сглотнув комок, вскинул руку к козырьку. «Все. Обратной дороги нет! Тяните билет, уважаемый…» – пронеслось в голове…

Опыт многих поколений студентов учит, что если к экзамену тщательно и усердно готовиться, результат обычно стоит затраченных усилий. Поэтому вскоре, накоротке простившись с Кроуном и его офицерами, обласканный высоким начальством Банщиков был препровожден не просто во дворец наместника, но в его личные апартаменты, располагавшиеся в правом крыле большого двухэтажного каменного особняка с террасой, выстроенного в английском колониальном стиле.

Конечно, назвать это здание дворцом можно было лишь с определенной натяжкой, однако и масштабы здесь были не петербургские. Там, в узком кругу доверенных лиц адмирала, ему было предложено доложить о бое у порта Чемульпо, потоплении «Асамы» и последующих событиях. Кроме наместника и упомянутых Старка и Витгефта здесь были контр-адмиралы Ухтомский, Молас и Греве, каперанги Григорович, Яковлев, Шенснович, Вирен и Матусевич, а также адъютант Алексеева лейтенант Борис Иванович фон Бок.

По мере течения беседы первоначальная стесненность Вадика постепенно отступила, а когда расчувствовавшийся наместник, поднявшись, провозгласил тост за здравствующих и погибших героев обессмертившего свое имя «Варяга», чутье подсказало ему, что пора подсекать. Банщиков, осторожно спросил лейтенанта Бока на ушко, передал ли тот наместнику его просьбу об аудиенции тет-а-тет.

– Естественно, Михаил Лаврентьевич. Погодите только, скоро адмиралы и командиры кораблей разойдутся, тогда Евгений Иванович вас примет. А сейчас давайте-ка посидим в другой комнате, похоже, что большие люди хотят… посовещаться минут пятнадцать-двадцать без нас, молодых. На столе у них все для этого есть, так что я скорее всего пока не понадоблюсь. Давайте мы тоже себе кофейку заварим, не возражаете? И, если можно, я пораспрошу вас тоже немножко. Меня очень интересуют подробности состояния порта после вашего ухода на «Варяге». Ведь там, на фарватере, четыре корабля лежат, смогут ли теперь японцы использовать Чемульпо для масштабного десанта?

Пятнадцать-двадцать минут плавно перетекли в полтора часа, к исходу которых Банщиков в лице лейтенанта Бока имел не только заинтересованного слушателя, но и, как следствие зародившейся взаимной симпатии, искреннего товарища и единомышленника, также считающего, что война с Японией легкой прогулкой ни в коем случае не будет. И что необходимо полное напряжение сил, как здесь, так и в Питере, чтобы одержать убедительную победу.

Бок к тому же поделился с Банщиковым некоторыми свежими подробностями из жизни крепости и штаба наместника. Вадик уяснил, что Алексеев был просто в бешенстве от действий ряда чинуш в Питере накануне японского нападения. А недавно он получил заслуживающую доверия информацию из столицы, что готовится назначение Куропаткина командующим Маньчжурской армией с правами самостоятельного начальника. Помешать такому развитию событий из Артура адмиралу пока не удается, что еще больше усугубило его стойкую неприязнь к Куропаткину. Одним словом, к тому моменту, как двери кабинета Алексеева закрылись за его спиной, Вадик был готов к очередному экзамену на все сто.

* * *

– Ну-с, заходите, заходите, молодой человек! Присаживайтесь… Так я понимаю, что перед тем как отправить вас с ранеными в Шанхай, Всеволод Федорович, царствие небесное, просил вас что-то сказать мне лично?

– Ваше высокопревосходительство! Наш командир…

– Михаил Лаврентьевич, давайте сейчас без чинов, мы одни.

– Спасибо, Евгений Иванович. Так вот… Поскольку мы действительно одни, только сейчас я имею право, в соответствии с данным мне приказом, говорить вполне откровенно.

– А разве до этого вы не были с нами откровенны? Загадками говорите, мой дорогой! – Алексеев откинулся на спинку кресла, с удивлением уставившись на собеседника.

– Был откровенен и правдив, Евгений Иванович. Почти во всем. Но за исключением главного. Всеволод Федорович наказал нижайше вам кланяться, поскольку в настоящий момент он жив и здоров. И командуя вверенным ему крейсером первого ранга «Варяг», находится в крейсерстве, в ходе которого он выполняет план разработанной им в первый день войны операции против японского флота, все подробности и цель которой я обязан изложить только вам и его величеству государю императору, поскольку для выполнения ее окончательного этапа будет необходимо содействие из Петербурга!

– Молодой человек, а вы не переутомились ли после стольких приключений… Или что? Это… Это и в самом деле так?! – Брови наместника в изумлении приподнялись.

– Так точно! Именно так, ваше высокопревосходительство!

– Ну… Ну, знаете, ли! – Алексеев на мгновение даже потерял дар речи, а лицо его наливалось краской, что явно не предвещало ничего хорошего, – Это уж ни в какие рамки! Да как вы посмели! Как это Всеволоду в голову только пришло! Ведь нам же эта победа как воздух… А теперь снова всех собак на нас навесили… Ну, каковы, а?! Не утонул… Вот так вот! Не утонул… Умники чертовы!!! Чего же вы тогда панику на весь мир подняли? Зачем разбазарили почти полтысячи рублей на поиски выживших членов экипажа неутонувшего крейсера? И где, черт побери, носит этого вашего чокнутого Руднева, если «Варяг» на плаву? И как он посмел подать с вами ложный рапорт об утоплении своего корабля?! Куда там его ранило, в ногу? Или все же в голову? Такое сотворить, да это ж… Сниму с крейсера к чертовой матери!!! Будет море только на картинках видеть! В Нижний Новгород поедет, котлы с шатунами проверять!

Приступ чиновного гнева был страшен. Но заранее морально подготовленный к чему-то подобному Балком, Вадик держался стоически. Хотя нужно признать, что его второе «я» в лице доктора Банщикова очень помогло переждать эту начальственную бурю. Младший лекарь с «Варяга» был по жизни не из робкого десятка.

– Евгений Иванович! Прошу вас, пожалуйста, подождите, не горячитесь. Дозвольте мне рассказать все по порядку, а потом хоть на галеры!

– Шутить со мной изволите! На галеры хотите? Хотите?! Сейчас получите… Хотя, черт с вами, рассказывайте. Но предупреждаю, если я пойму, что ваш командир со страху или от геройства съехал мозгами, от этого ему легче не будет. И вам, поскольку вы – врач, сами могли и должны были на него смирительную рубашку надеть! А не в игры тихопомешанных играться… Не утонул! Ну, умники… Итак, слушаю вас, господин доктор.

– У Руднева есть план, который может в корне поменять расклад сил на море, но для его выполнения нужны две вещи. Первая – строжайшая секретность. Никто, кроме вас и государя императора, не должен знать о том, что «Варяг» в море, а не на его дне. А вторая – содействие нашего государя, ибо пока «Варяг» не придет во Владивосток с призами, нужно сделать много вещей, которые может приказать сделать только он.

– И что же, интересно, такого многого не могу приказать сделать я, наместник его величества на Дальнем Востоке? И о каких таких призах вы говорите? – Будучи человеком честолюбивым, Евгений Иванович очень ревностно относился к любым попыткам что-то сделать «через его голову».

– Всеволод Федорович перед тем, как отправить меня с «Варяга», передал лично вам этот пакет. Еще один у меня для государя, с пометкой «лично в руки». Там написано, что за призы и как он планирует захватить. Но зная о перегоне из Италии двух броненосных крейсеров гарибальдийской серии, человек вашего ума и проницательности, будь он на месте Руднева, вряд ли упустил бы возможность перехватить эти небоеспособные пока корабли. А затем в лучшем случае взять, а в худшем уничтожить.

На короткое время в воздухе повисла напряженная пауза, заставившая Вадика собрать все остатки самообладания…

Наконец Алексеев, как бы подводя черту под раздумьями, уже вполне спокойно проговорил:

– «Гарибальдей», значит, поймать хочет Всеволод…

Переварив информацию, падкий до лести Алексеев благосклонно проглотил наживку, сбавив обороты. Однако не все в логике Банщикова его устроило:

– Подождите-ка, Михаил Лаврентьевич. Погодите… А что, разве Всеволод Федорович не в курсе, что их конвоирует британский броненосный крейсер типа «Дрейк»? И в том числе поэтому под шпицем посчитали бесперспективным гнаться за ними «Ослябе» с «Авророй». Я, кстати, сам такого же мнения. Идут они под британским флагом, так что он потопит «Варяга», и дело с концом!

– Нет, Евгений Иванович. Сейчас их уже никто не охраняет. «Кинг Альфред» довел их только до Сингапура. Всеволод Федорович получил эту информацию по агентурным каналам за сутки до японской атаки и просто физически не успел доложить до вашего сведения, за что просит у вас прощения, как и за неудобства, причиненные его решением об атаке на эти два корабля.

– Ну, если «Кинг» их уже не ведет, пока ничего страшного, конечно, не случилось. Ведь эту информацию знаю только я… Мы с вами… Так. А как у него с углем?

– Выходили в бой с почти полными ямами. Сбросили только стояночный уголь, около двухсот тонн, чтобы облегчить крейсер.

– Понятно теперь, почему он столько народу на «Варяга» взял… Что тут можно сказать? В принципе, решение рискованное, но если выгорит, тогда… Не обижаетесь на меня, Михаил Лаврентьевич?

– Что вы, я ведь все понимаю!

– Все понимает он… Ну, пострел! Смотрите у меня, юноша! Не попадайтесь больше под горячую руку. Коньяка хотите?

– Честно? Хочу.

– Понимаю… Великих тайн больше нет?

– Великих нет.

– Прекрасно! – Алексеев потянулся за колокольчиком. – Борис Иванович! Зайдите к нам, будьте добры. Там, в малой гостиной, на столе… И как там, все разошлись? Отпустите их, а сами потом возвращайтесь.

– Вы с моим адъютантом познакомились? Очень хорошо. Ему готовить для контр-адмирала Витгефта документы к приказу и циркулярам, так что, надеюсь, вы не против, если мы продолжим беседу втроем. Вам на пару будет проще на меня нападать. Ровесники почти! – К Алексееву возвращалось приподнятое настроение, ведь бой у Чемульпо все же был выигран. И выигран он вчистую! Это значит, что именно его решение отправить к морским воротам Сеула «Варяга» лежит в истоке выдающейся победы российского флота. Но об этом пока действительно лучше помалкивать, хоть для того, чтобы не сглазить. Ведь, если Бог даст и у Руднева вправду получится… – Я бы хотел, чтобы он тоже был в курсе новых обстоятельств, которые вскрылись относительно неприятельского флота в ходе дела при Чемульпо. Как японцы ведут огонь, какие снаряды больше используют, фугасы или бронебойные, как показала себя наша техника?

– Как раз об этом Всеволод Федорович и пишет. Кроме того, в письме приводятся некоторые сведения, которые командир разузнал по своим дипломатическим и шпионским каналам. Например, о способе минных постановок с миноносцев и характеристиках японских снарядов. О проблемах с орудиями главного калибра у «севастополей», чьи тормоза отката может сорвать в любой момент с фатальными для станков последствиями. Причем, как оказалось, японцы осведомлены об этом, а наши инженеры почему-то не в курсе! О негодном качестве новых взрывателей наших бронебойных снарядов, что само по себе уже грозит поражением в войне. А также о характеристиках японских якорных мин, чей взрыв вполне способен детонировать минные погреба наших больших судов, поэтому все мины заграждения с них желательно немедленно убирать. О том, что японцы места стоянок своих кораблей даже в базах ограждают плавучими бонами, почитая их наилучшей защитой от внезапных минных атак. О том, что по их боевому уложению суда, назначаемые в крейсерство, получают двойной запас мин Уайтхеда, поскольку топить транспорты ими гораздо быстрее, чем артиллерией или подрывными зарядами. А ведь чем быстрее крейсер справляется с этой работой, тем проще ему скрыться от возможной погони, тем больше он изловит призов…

– Что-то уж больно много интересного накопал наш Всеволод Федорович в этой чемульпинской дыре. И про пушки «севастополей» еще вдобавок… Откуда это все?

– Этого не знаю, к сожалению. Но с консулом и офицерами французского стационера он общался много и часто. На крайнюю важность информации, которой с ним поделились французы, он намекнул.

– Хорошо… Сейчас до истины все одно некогда докапываться. Что-то придется брать на веру, а что-то проверять… С пушками броненоцев мы не медля все выясним. Борис Иванович, завтра с самого утра командиров этих трех судов ко мне. Вместе со старартами. И если все подтвердится, выходит, и про взрыватели, и про влажный пироксилин Рудневу верно донесли. Руки бы кой-кому в Питере пообрывать! – Алексеев в сердцах выругался. – Вот это подарочек они нам на «Смоленск» нагрузили. А я-то губу раскатал… Коли так, то этому делу, Борис Иванович, – первейший ход. Продолжайте, пожалуйста, Михаил Лаврентьевич.

– Ну, и еще некоторые мысли самого Всеволода Федоровича о том, куда желательно направить корабли отряда Вирениуса, а также об организации крейсерских операций в Средиземном море и Индийском океане. Основой для чего должно стать немедленное уведомление МИДом нейтральных государств о ведении крейсерских операций на основе призового права. Кроме того, там изложены его мысли о том, как должны выглядеть военные корабли нового поколения. Извольте ознакомиться, я помогал командиру составлять этот документ, так что постараюсь ответить на все ваши вопросы.

* * *

После того как лейтенант Бок появился в компании со слегка початой бутылкой «Мартеля», разговор потек в спокойно-деловом ключе, принявшем чуть позже вполне доверительный характер. Вадик не преминул отметить про себя, что Алексеев оказался человеком недюжинного ума и глубоких знаний. По крайней мере в военной области. Чем решительно отличался в лучшую сторону от той личности, к встрече с которой он готовился. То же, что он совершенно свободно обсуждал сейчас с двумя младшими офицерами вопросы, имеющие судьбоносное значение не только для флота или края, но и для всей империи, характеризовало его как вполне ответственного человека дела. Ибо люди дела ценят в соратниках интеллект и готовность служить этому делу, невзирая на чины или возраст.

Рафинированные чиновники и бюрократы, к каковым исследователи этой войны в мире Вадика нередко относили адмирала Алексеева, имеют совсем иную шкалу ценностей. При всем при этом, несомненно, человеком он был надменным, характер имел тяжелый, неповиновения не терпел, а поскольку был еще и памятлив, при случае никогда не упуская возможности «унасекомить» того или иного строптивца, врагов скопил конечно же немало. К сожалению, оборотной стороной таких характеров часто бывает падкость до лести со стороны посредственностей и карьеристов. Водился этот грешок и за Алексеевым. Вот почему в нашем мире столько собак было повешено на него после проигрыша войны. Легко пинать издыхающего льва…

Отчет Рудева о действии снарядов противника и мерах противодействия путем навешивания на борта коечных экранов и противоосколочной защиты Алексеевым был прочитан с интересом и полным вниманием. В результате лейтенант Бок получил указание немедленно готовить приказ по эскадре о мероприятиях по противоосколочной защите прислуги орудий, дальномерных станций и боевых рубок, а также по организации борьбы с пожарами.

Вадик был приятно удивлен тем, как наместник цепко ухватывал самую суть. Да, сидевший перед ним человек оказался много глубже и проницательнее образа недалекого бастарда царя Александра II, себялюбца и интригана, который благодаря историкам и романистам советской эпохи воспринимался как привычный штамп.

Кстати, незаконнорожденным сыном Александра II Евгений Иванович не был. Как не был до наместничества и паркетным адмиралом. И двигали его по карьерной лестнице в первую очередь не родственные связи на самом верху, а собственный ум, хватка и волевой характер.

Конечно, он страдал завышенной самооценкой, как уже было сказано выше, обожал подхалимаж, да и сам не гнушался польстить вышестоящим, но Россию любил искренне, целиком отдаваясь порученному делу. В отличие от Макарова, он был рациональным и консервативным прагматиком. И не раз имел с ним трения еще до начала войны с Японией, по вопросу о макаровской идеафикс с безбронными судами, в частности. Но даже ругаясь и не находя общего языка, никогда Макаров не отзывался об Алексееве уничижительно или с пренебрежением. Хотя в отношении многих других адмиралов и чинуш был порою весьма резок…

Как и предполагал Петрович, пояснительная записка и эскизы линкоров и крейсеров нового поколения, а также эскиз возможной перестройки заказанных верфям броненосцев типа «Андрей Первозванный» вызвали у Алексеева противоречивую реакцию.

– Интересно… Хотя вообще-то странно: от Всеволода Федоровича я такого точно не ожидал. Нет, командир он справный, хотя и мягковат, на мой взгляд. Как дипломат просто превосходен, но… Ну, никогда не был он замечен в рвении к проектированию кораблей. Тем более в таком – это же совершенно новая концепция, только крупнокалиберные орудия и противоминная артиллерия. Даже не знаю, это гениально или откровенно глупо? А как пристреливаться? То, что двенадцатидюймовое орудие стреляет хорошо, если раз в минуту, а за это время дистанция до цели изменится, его не волнует? Но с другой стороны, какие красавцы получаются…

– Евгений Иванович, а вы на обороте посмотрите, там, кажется, и методы пристрелки есть. В том числе полузалпами, тогда каждые тридцать секунд мы отправляем в сторону противника по четыре двенадцатидюймовых снаряда.

– Именно, что «в сторону» противника! Без пристрелки средним калибром точную дистанцию и целик не нащупать. На малых же дистанциях этот его броненосец нахватается шестидюймовых снарядов еще до того, как накроет противника.

– Насчет дистанции. Это справедливо для старых способов определения расстояний. Горизонтально-базисные дальномеры системы Барра и Струда третьей модели, напротив, позволяют. Кстати, старарт с «Шаторено», который ушел из Чемульпо за несколько дней до нашего боя, сообщил лейтенанту Зарубаеву, что англичане работают над дальномером с базисом в шесть метров. Там точность ожидается просто фантастическая. Дистация боя для новых длинноствольных орудий главного калибра до ста кабельтовых. Среднего – не далее шестидесяти. И, кстати, противоминный калибр на этих кораблях тоже не семьдесят пять миллиметров, а минимум сто двадцать. Миноносцы тоже ведь растут в размерах, так что на дистанции до сорока-пятидесяти кабельтовых эти же пушки работают как средний калибр.

Наш «Варяг» при прорыве получил три дюжины шестидюймовых снарядов. И что? Ничего критичного. Кроме выхода из строя артиллерии, не прикрытой броней, и дырок в небронированных бортах. А получи мы один-два двенадцатидюймовых подарка, были бы на дне. А для современного броненосца противника это и подавно справедливо – у него-то и борта бронированы, и орудия, а пробить даже верхний пояс из пушек среднего калибра нереально. Броню башен и казематов тоже. Так зачем его заваливать десятками снарядов среднего калибра, если один-два крупных нанесут больше вреда? И по скорострельности двенадцатидюймовок с новыми затворами – это уже выстрел в сорок пять секунд. Так что залпировать будем почти каждые двадцать секунд, вот вам и возможность полноценной пристрелки. Конечно, цена потраченных на нее снарядов несравнима с шестидюймовыми. Но если сравнивать со стоимостью утопленного вражеского броненосца, она не покажется столь уж огромной.

– Что-то вы для лекаря слишком хорошо в нашей кухне разбираетесь, – пробурчал себе под нос Алексеев. Но его интерес к записям Руднева просматривался невооруженным взглядом.

– У нашего Всеволода Федоровича, хочешь не хочешь, будешь разбираться. Обратите еще внимание, – продолжил мягко, но безостановочно давить Банщиков, – что у Руднева силуэты всех кораблей от линкора до крейсера второго ранга идентичны. Две линейно-возвышенные башни с парой орудий на носу, две в корме, по две трубы…

– Какие-какие башни?

– Североамериканский термин. Линейные – значит, по оси корабля, в диаметральной плоскости, чтобы любое орудие могло стрелять на любой борт, чтоб балласт нестреляющий не возить. А возвышенные потому, что вторая башня в группе установлена выше первой, что позволяет в оконечностях вести огонь из обеих башен как в нос, так и в корму.

– Вы с Рудневым всерьез собираетесь вести огонь главным калибром прямо поверх нижней башни? А как насчет пороховых газов у дульного среза при выстреле? Ими же снесет все у нее с крыши. Не дай бог кому оказаться там в комендорском колпаке, у этого вашего творения. Минимум тяжкая контузия ему гарантирована.

– Исходя именно из таких соображений, британцы на своем новом броненосце и собираются все пять башен главного калибра в одной плоскости разместить. Значит пара орудий как минимум в бортовом залпе уже не участвует. Но американцы уже провели испытания. Сперва на овцах, потом на добровольцах. И сейчас начинают строить пару броненосцев типа «Мичиган» именно по этой схеме…

– Это все Рудневу тоже его любимые французы поведали?

– Не могу знать, Евгений Иванович, поскольку со мной Всеволод Федорович такими подробностями не делился.

– Естественно, не делился… Да, неплохо у галлов разведка работает, не чета нашей. За одну только такую информацию Руднева нужно к ордену представлять. Значит, неуемный итальянец Куниберти британцев расшевелил-таки. И американцев разнутрил. Понятно… Получал я в прошлом году его статейку. – Алексеев, быстро пробегая последние страницы послания Петровича, вполголоса комментировал прочитанное: – Сразу, конечно, я однозначной оценки всего этого Всеволоду не выдам. Надо посчитать, подумать. Но не скрою, рациональные зерна вижу…

Можно ли перепроектировать балтийские броненосцы? По стапелям проблем там нет. А вот с черноморцами? О них он забыл. А их ведь тогда тоже перекраивать надо. Или сразу строить по балтийскому проекту? Не мудря… Но там все будет сложнее, особенно в Николаеве. Эллинг короток.

Водоизмещение вырастет неизбежно. На три-четыре тысячи тонн минимум. Четыре эллинга! Он себе затраты представляет? И где, чтобы в течение пары лет были готовы, шестнадцать дополнительных двенадцатидюймовок с башнями дозаказывать? Придется Обуховский и Металлический расширять немедленно. И не только. Броню толще восьми дюймов мы не прокатаем. Значит, еще и Ижора. Витте с Коковцовым с ума из-за денег сойдут. Удавятся…

Да, таран при таком размере корабля действительно не нужен, просто усилить набор в носу. А то, что дальномер можно поместить непосредственно в башню, так об этом я сам Дубасову еще два года назад говорил. В свете вашей информации о бризантности японских фугасов тем более актуально… – Алексеев, оторвавшись от чтения, внимательно посмотрел Вадику прямо в глаза, после чего неожиданно спросил: – У вас, кстати, какие планы в Петербурге, Михаил Лаврентьевич?

– Собственно, план у меня один: пробиться в Зимний, передать документы Николаю Александровичу, а что дальше, я…

– Ха-ха-ха!! – Алексеев неожиданно зашелся звонким, задорным смехом, а потом даже закашлялся. – А черевички у императрицы попросить, как гоголевский Вакула, не хотите?! Ох, и оптимист же вы, молодой человек… Ну ладно, смех смехом, но, пожалуй, я вам постараюсь помочь. Поскольку, похоже, догадываюсь, что будет за просьба. Люди – так?

– Да, экипажи…

– Я дам вам пару рекомендательных писем. Первое к Дубасову. Это сразу по приезде в Питер. Не мешкая ни минуты. Копию рудневской записки по снарядной проблеме я ему тоже с вами направлю. Такое телеграфом нельзя-с… И второе письмо – к Плеве. Кто это такие, объяснять не надо? Когда попадете в Зимний, передайте привет от меня флигель-адъютанту государя императора графу Гейдену. Я Александра Федоровича знаю хорошо и доверяю ему. Передайте на словах, что я просил вам посодействовать… Или все-таки и ему записку черкнуть? Нет, попросим лучше Бориса Ивановича. Они с ним друзья еще по Корпусу. И вот еще что… Полагаю, вас пригласят в Особый комитет по делам Дальнего Востока…

– Евгений Иванович, простите, но касаемо этого учреждения у меня уже есть инструкции от моего командира.

– Так… Интересно, очень интересно. И какие же?

– Но…

– Отвечайте!

– С господами адмиралом Абазой и статс-секретарем Безобразовым не встречаться, а если таковой встречи избежать не удастся, ничего конкретного о наших делах не рассказывать, кроме общедоступных фактов.

– Ха! Борис… Ты слышал! Каковы наши офицеры! А вы сами как считаете, прав Руднев, дав вам такое приказание?

– Да. Ибо уверен, что именно действия этих персон подставили наш флот. И лично вас, Евгений Иванович. Под японский первый удар. Со связанными руками…

* * *

Спустя двое суток после прибытия в Артур доктор Банщиков грузился в персональный вагон столичного курьерского поезда, по личному указанию наместника идущему с «литерой». Собственно говоря, Вадим планировал оказаться в пути еще днем ранее, но, как говорится, человек предполагает, а начальство располагает. И причина для такой задержки оказалась довольно приятной. Но выяснилось все окончательно лишь тогда, когда лейтенант Бок поведал ему о том, как, по команде Алексеева, он в лихорадочной спешке проводил наградной приказ на «манджурцев». Подтверждение телеграфом согласия царя пришло лишь прошедшей ночью: каперангу Кроуну и старшему офицеру канонерки пожалованы ордена Святого Георгия 4-й степени, остальным членам кают-компании поскромнее – Станислава и Анны. Получили Георгиевские кресты и медали и все остальные моряки «Манджура», но вручение им наград было уже делом Кроуна.

Офицеров же чествовали торжественно, в Морском собрании. Непосредственно из рук наместника Алексеева первую в своей жизни государственную награду получил и Банщиков. Причем сразу орден Святого Станислава 3-й степени, минуя «Клюкву». Прикалывая его на грудь Вадика, наместник, хитровато прищурившись, спросил:

– Почему только Станислава, догадываетесь, молодой человек? Что молчите? – Алексеев загадочно улыбнулся. – Ладно, скажу… Георгия получите из первых рук в Питере. Георгий – за бой «Варяга». А от меня пока – за «Манджур». И за тот пакет, что вы доставили. И за те бумаги, что вам доставить еще предстоит. Понятно?

– Так точно, ваше высокопревосходительство! Служу государю и Отечеству!

– Правильно. И царю. И Отечеству. И тем, кто о вас не забывает… Так ведь, Михаил Лаврентьевич?

– Да… Так, Евгений Иванович! Спасибо за доверие. Буду счастлив его оправдать!

– Значит, на том и порешим. Да и к государю вам попасть теперь несколько проще…

В ночь перед отъездом лекаря с «Варяга» Кроун затащил на обмывочную вечеринку офицеров кораблей первой эскадры в ресторан «Саратов». К сожалению, Вадик с Петровичем и Балком на такой расклад событий не закладывались и готовых советов для командиров кораблей на тему, что они могут сделать сами, у Вадика не было. Пришлось импровизировать.

В результате рядовая попойка старшего офицерского состава эскадры как-то незаметно перетекла в диспут на предмет «что мы можем немедленно сделать сами, не дожидаясь приказов сверху». После описания действия японских снарядов и обстоятельств ранения Руднева общими силами пришли к выводу о необходимости противоосколочной защиты амбразур рубок и орудий. Красочное описание пожаров, с которыми с трудом справлялись два пожарных дивизиона вместо одного, должно было повлиять на серьезность борьбы с лишним деревом и запасание пожарных рукавов. Практика подготовки запасных расчетов артиллерии среднего калибра из артиллеристов противоминных и мелкокалиберных пушек тоже упала на правильную почву…

Адмирал Алексеев тепло простился с ним перед отъездом, ненавязчиво порекомендовав докладывать о проблемах и новациях в столице через лейтенанта Бока, у которого имелись каналы получения личной корреспонденции без перлюстрации.

– Удачи в Петербурге, Михаил Лаврентьевич. Берегите то письмо, что я вам доверил. Его – самому. И только в руки, понятно? Хотя в том, что вы умеете хранить тайны, я уже имел случай убедиться. Сие не каждому дано-с… Не забудьте только, что я вам наказал: не оступайтесь на мелких столичных соблазнах. И далеко пойдете, любезный. А надумаете – возвращайтесь, достойное место вам найду. Верные люди мне сейчас ох как надобны…

Адмиралу Макарову всю необходимую информацию, о чем мы говорили, передайте с дороги телеграфом. А еще лучше при личной встрече. Зная характер Степана Осиповича, чем больше подробностей он будет знать заранее, там меньше будет сразу горячиться, как в Артур приедет. Я, конечно, мешать ему не буду, но важно, чтобы он правильно понимал – враг перед нами совсем не тот, что был семь лет назад. Одной лихостью его не сокрушить.

– Исполню все в точности, можете не беспокоиться, Евгений Иванович!

– Ну-с, тогда с Богом, молодой человек. Доброго пути…

Минут через сорок после того как дебаркадер порт-артурского вокзальчика остался где-то позади, растворившись в клубах паровозного дыма, поезд, пройдя живописное предгорное дефиле, ритмично пересчитывал стыки, приближаясь к станции Инченцзы. Перед окном облюбованного Вадиком купе разворачивался незабываемый вид на подернутую розовой утренней дымкой парящую гладь Печелийского залива. На камнях у берега искрились ледяные шапки, а в кронах проплывающих мимо сосен поблескивал иней ночного заморозка. Начинавшийся день обещал быть тихим и солнечным, что нечасто бывает здесь в это время года. Но лекарь с «Варяга» этих красот уже не видел. Он спал богатырским сном, едва успев расшнуровать и скинуть ботинки. Разбудил его лишь привокзальный гомон Ляояна.

Чтобы не заскучать в долгой поездке, «проникнуться духом эпохи» и освоить «ять да ижицу», Вадим прихватил у своих порт-артурских знакомых (из «прежней» жизни) четыре тома романов поувесистей. В пути, периодически устраивая себе перерывы в составлении докладов государю императору и Макарову, пускал свое чтиво в дело. Где-то под Читой, перечитывая, казалось бы, с детства хорошо знакомого Жюль Верна, он наткнулся на описание действий журналиста, наглухо заблокировавшего доступ конкурентов к телеграфу тем, что передавал в свою редакцию текст Библии. «Пусть я и ламер в компьютерах, по сравнению с Петровичем, – пронеслось в мозгу Вадика, – но ведь это же первое описание спам-атаки на трафик»!

После чего он многие последующие пересменки паровозов коротал у станционных телеграфистов, не без оснований полагая, что значительная часть телеграмм, получаемых новым командующим Тихоокеанского флота по дороге, будет от его скромной персоны.

Вадим несколько раз ловил себя на мысли, что не узнает самого себя в теле Банщикова. Он бы никогда не рискнул прорываться на «Манджуре» мимо более сильного крейсера, он точно не смог бы так спокойно повести себя перед Алексеевым или набраться наглости на весь этот информационный поток на голову Макарова и самого царя-батюшки. Да он вообще ничего серьезного до сих пор не мог! Но вот, оказавшись в теле человека с более авантюрным складом характера и богатым жизненным опытом, как-то повзрослел и сам.

* * *

Встреча со Степаном Осиповичем Макаровым прошла, однако, совсем не под диктовку Вадика. Пересечься со спешащим в Порт-Артур вице-адмиралом он сумел на разъезде Таежный, что в тридцати верстах к юго-востоку от Красноярска.

Клонился к закату солнечный морозный день. Высоченные сибирские ели горделиво красовались снежными гренадерскими шапками, сверкающими в вечерних солнечных лучах. Заглатывая воду, парили и чухали, как загнанные кони, паровозы…

В вагон к адмиралу Банщикова провели после нудного выяснения, кто он, что он и зачем. Но когда полковнику Агапееву стало ясно, что перед ним – именно Вадик, вернее Михаил Лаврентьевич, конечно, – автор всей этой долгоиграющей корреспонденции о бое «Варяга», вопросы закончились. Лишь многозначительно хмыкнул круглолицый и осанистый кавторанг Васильев, метнув исподлобья на гостя насмешливый взгляд, и, ни слова ни говоря, приказал лейтенанту Кедрову проводить гостя к адмиралу. Где он для начала и получил по полной… За забивку телеграфных линий своими регулярными сообщениями.

– Я, конечно, не умаляю вашего личного геройства. Но, судя по всему, наместник его величества вам должное уже воздал, – отрезал Макаров, холодно скользнув взглядом по свежему ордену на мундире Банщикова, – но неужели вам невдомек, Михаил Лаврентьевич, что кроме ваших телеграмм, конечно, несущих рациональные зерна, мне и штабу есть чем заняться?

– Но, ваше превосходительство, господин вице-адмирал, я…

– Не оправдывайтесь. Вижу, что сами все поняли… Наука впредь будет. Зла не держу, поскольку о деле пеклись. Теперь скажите лучше скоренько, кроме того, что вы мне уже изложили, больше ничего не забыли?

– Главное, ваше превосхо…

– Давайте пока без чинов, хорошо?

– Слушаюсь. Главное, Степан Осипович, – противодействие японской минной войне!

– Это вы и так написали раз пять. Нам и одного было достаточно. Учитывая те данные, что собрал Всеволод Федорович о японских планах и способах минных постановок, флоту действительно придется любой выход в море до больших глубин предварять проводкой тралов. Константин Федорович Шульц вопрос проработал и приказ по организации трального каравана уже в Артуре и Владивостоке. Хотя флот от этого и будет испытывать определенное стеснение, ничего не поделаешь. Прилежными учениками японцы оказались. Кстати… А по какому такому делу вы в Питер отправились? Или на эскадре в Артуре офицеры-медики уже более не нужны будут? Кто вас отпустил?

– Имею письмо от нашего командира на имя государя, которое поклялся Всеволоду Федоровичу доставить лично. И распоряжение наместника на этот счет.

– Так, значит. Понятно… Ну, хорошо, коли так. Теперь давайте о главном поговорим, что меня действительно интересует. И чего, к сожалению, в ваших телеграммах нет.

Степан Осипович придвинулся к Вадику поближе, оперевшись локтями о крышку стола. Густые брови его слегка нахмурились, а взгляд, за какое-то мгновение до этого вдруг ставший каким-то отрешенным, вновь обрел ясность и свою поразительную, отмечавшуюся многими людьми, лично знавшими нашего выдающегося адмирала, «макаровскую» энергетику.

– Я все никак не могу взять в толк… Как, блистательно выиграв сражение с многократно превосходящим противником, Всеволод Федорович, пусть море будет ему и его соплавателям пухом, но как он смог после этого потерять свой крейсер?! И угробить практически всех на нем? Ведь, значит, корабль погиб практически мгновенно? Как тогда получилось, что именно те, кто должен при катастрофе гибнуть в первую очередь – раненые, из которых многие лежат в бессознательном состоянии, – каким-то чудом спасаются, а весь остальной экипаж гибнет? Я не могу в это поверить. Ведь такого просто не может быть! Поэтому постарайтесь, Михаил Лаврентьевич, тщательно вспомнить последние часы корабля. Очень постарайтесь, любезный… Ведь даже если вы ни на шаг не отходили от раненых, не может быть, чтобы вас не интересовало, что и как происходит наверху?

Вадик невольно поеживался под пронизывающим взглядом внимательных светло-серых глаз комфлота. Макаров определенно чувствовал вранье за версту. Но удар нужно было держать. Иначе, расскажи он сейчас о том, что «Варяг» вовсе не на дне Желтого моря, может вмиг разлететься вся конструкция их хитроумного плана. Тем более нельзя раскрывать и поручения Алексеева, не оправдать доверия наместника императора и главнокомандующего, это… Это просто по-любому добром не кончится! И приходилось скрывать правду именно от того, кому, по идее, и надо было бы первому рассказать, что и как. Причем всё!

Оставалось стиснуть зубы и молчать. Потому что перед ним сейчас сидел человек с таким темпераментом и такой энергетикой, что мог запросто на радостях приказать Вадику остаться при его штабе или что-нибудь еще в этом роде. Подумаешь, экипажи для трофеев! Будут трофеи, будут и экипажи! И ради этого лезть к царю?! Зачем, когда это его, комфлота, уровень принятия решений? А молодые, храбрые и неглупые офицеры нужны для войны, а не для обивания порогов в приемных, что ж с того, что Алексеев разрешил? То, что храбр, ясно. Что не глуп – телеграммы читал. Раз-два, и будьте любезны… Будет еще один боец в моей банде единомышленников!

И что? Отказаться выполнить приказ вице-адмирала? Или ночью выбрасываться из поезда посреди сибирской тайги? Вадик вдруг почувствовал себя как тогда, на злосчастном экзамене по химии, когда вместо уже честно заработанного «отлично» змей Пал Палыч, или Падло Подлович, как поминали его многие из лоботрясов-студиозиусов, с елейной, обезоруживающей улыбочкой провозгласил: «Ну-с… Друг мой, еще один дополнительный вопросик, и зачетку на стол!» Тогда это закончилось минут через двадцать позора желанным для полгруппы «удовл.». А вечером ждала встреча с разъяренным папашей.

Макаров между тем продолжал методично обкладывать позицию Вадика со всех сторон.

– Понимаю, что у вас, Михаил Лаврентьевич, выпытывать о маневрировании в бою, стрельбе, противнике и тому подобном больше, чем Руднев написал сам, занятие глупое. Ваш медицинский отчет великолепен. Анатолий Павлович Филиппченко, ваш старший коллега и великий профессионал, это мое мнение полностью разделяет. Так что можете не сомневаться, кое-какие решения я уже принял, вы свой профессиональный долг исполнили сполна. Он хотел сам с вами поговорить, но сейчас прикорнул маленько, опять всю ночь бумаги писал. Пусть поспит. Или у вас что-то особое для него имеется?

– Никак нет, все в отчете, Степан Осипович.

– Тогда не буду будить… В общем, в кухне на мостике вы не участвовали. Это понятно, но… Вот смотрю я на вас и нутром чую, не договариваете вы что-то. Ведь то, что происходило после боя, так или иначе мимо вас пройти не могло. Как погибал «Варяг»? Когда и почему Руднев отдал приказ на эвакуацию раненых? Был ли крейсер на ходу в этот момент, имел ли он крен, дифферент, заводили ли пластыри, были ли потушены пожары? Ну хоть что-то из этого у вас в памяти отложилось? Вспоминайте!

– Степан Осипович! Виноват, но не могу я ничего связного вам доложить, потому как сам был здорово контужен в голову и к тому моменту еще не отошел… Поэтому меня с ранеными и отправили, по-видимому. Толку на борту от меня никто уже не ждал. Крейсер имел крен на правый борт, градусов пять… Может, чуть больше. Пожар в корме не был еще ликвидирован, дым из иллюминаторов шел, да и над палубой тянуло. Как раз он-то и беспокоил офицеров и командира. Слышал, что говорили об остатке угля, что его даже до Сайгона вполне хватит. Потом, со мной ведь не всех раненых погрузили, там еще оставались. На воде меня мгновенно укачало, и я отключился. А когда очнулся в сумерках, машинный квартирмейстер доложил, что там, куда «Варяг» ушел, был мощный взрыв и зарница яркая…

Вадика трясло от нервного напряжения. Как там у Штирлица… «Он никогда не был так близок к провалу!» Но, к счастью для лекаря с «Варяга», Макаров истолковал возбужденное состояние и срывающийся голос Банщикова как искреннее горе по погибшему кораблю и боевым товарищам и вызванный переживаниями первого в жизни боя нервный срыв. Взгляд адмирала вдруг потеплел, и он по-отечески, взяв Вадика за руку, заговорил:

– Эх, каких людей, какой крейсер потеряли… Ну, успокойтесь, Михаил Лаврентьевич. Держитесь, мой дорогой. Это война. Штука она тяжелая. Без потерь не бывает… Сейчас вот валерианы вам накапаю. Жена снабдила. Как в воду глядела, бывает настойка сия необходима. И часто, благодаря нашей российской традиции: бесподобному сочетанию лености и тупости. Вот вчера, к слову, когда четыре часа паровоз меняли, употребил. Помогает.

В Питере как все дела закончите, возвращайтесь скорее. Надо японцев колотить… Если, конечно, император вас при Дворе в адъютантах у себя не оставит! – Макаров вдруг задорно рассмеялся. – Ну-с, голубчик, доброго вам пути. Не могу задерживать долее, мы сейчас трогаемся, каждый час дорог, всю дорогу ведь держим… И возьмите, пожалуйста, у штабных от меня письма и бумаги в МТК и ГМШ. Вы быстрой скоростью идете, будете в столице раньше любого курьера. А там писанины много, телеграммой не отстучишь. Вас это не обременит, надеюсь?

– Будет исполнено, ваше превосходительство!

– Вот и прекрасно, с Богом, в добрый час! И надеюсь – до встречи…

Вывалившись от адмирала, Вадик забрал пакеты с корреспонденцией и, с облегчением откозыряв штабным, спрыгнул с подножки в тот самый момент, когда локомотив поезда командующего Тихоокеанского флота дал протяжный гудок и, окутавшись облаком пара, прокрутил колеса. Состав лязгнул буферами и сначала медленно, затем все быстрее, вздымая вокруг мелкую снежную пыль, двинулся на восток. За ним потянулся очередной войсковой эшелон. Транссиб тогда был однопутным: пока порция составов катилась в одну сторону, встречняки ждали на станциях и разъездах своей очереди. Пять пар двадцативагонных поездов в сутки по расчету. Четыре пары – по факту.

Вагоны, платформы с укрытыми брезентом грузами… Однако Вадим видел там и много гражданских. Память подсказала, что это едут со всем своим добром мастеровые и офицеры-кораблестроители из Питера, во главе с полковником корпуса морских инженеров Николаем Николаевичем Кутейниковым. Едут через всю матушку-Россию чинить подорванные на рейде собственной базы «Ретвизана», «Цесаревича» и «Палладу». А в столице набирают еще тысячу человек на замену разбегающихся из порт-артурских мастерских рабочих-китайцев.

«Вот так мы готовы к войне…» – невесело подумалось Вадиму. И он с удивлением поймал себя на мысли: только что, именно сейчас, он впервые ощутил себя не гостем в этом мире и времени. Это была его страна. Его война. Его народ. Такой разный, такой непохожий на всех, кого он оставил в столетнем далеко. Но – его. И он сам был его частицей…

Где-то впереди, теряясь в оранжевом сиянии коснувшегося кромки леса заходящего солнца, поднялся семафор, и Вадима вывел из нахлынувших неожиданно размышлений свисток паровоза его литерного курьерского. «Слава богу, Степан Осипович не узнал, что Алексеев выделил мне персональный вагон!» – крутилась в голове назойливая мысль…

Несколько часов после содержательного общения с Макаровым Вадик чувствовал себя как выжатый лимон. Сперва чуть было в трусости не обвинил! Хотя, если поставить себя на место Макарова, приходится признать, что повод для раздражения Степан Осипович имел. И не один. Кстати, первый свой орден он получил за поход «Великого князя Константина», в котором спас русскую полковую колонну Шелковникова от расстрела с моря турецким броненосцем, а не за перевозку раненых на катере. Потом припер его так, что пришлось действительно трухнуть. И изовраться… Так противно! Но главным, однако, было то, что действительно необходимую информацию Макаров получил, а уж в том, что адмирал ее правильно использует, Вадик не сомневался. Так просто теперь убить себя не даст.

В конце концов, хорошо то, что хорошо кончается. Что-то еще ждет в Питере?..

В ходе короткой, но содержательной беседы Вадик успел понять, что Степан Осипович действительно крайне удручен «гибелью» Руднева. Более того, именно в заслугу ему Макаров ставил факт, следовавший из недавно полученной телеграммы ГМШ: Вирениус остановлен в Джибути до особых распоряжений. Государь удовлетворил просьбу адмирала Алексеева о назначении нескольким кораблям отряда крейсерских задач в районе Средиземного моря, сразу после полной бункеровки, но «Ослябя», «Аврора», «Орел», а также набитый снарядами «Смоленск» и контрминоносцы-«невки» вскоре двинутся на восток. Приказ об этом ГМШ готовит, штаб наместника уже проинформировал Макарова об этом решении.

Такой вариант использования кораблей отряда Вирениуса уже не вызвал у Степана Осиповича чувства отторжения. Более того, обсудив его со своими офицерами, он пришел к выводу, что принятое решение, предложенное в письме Руднева на имя Алексеева, пожалуй, наиболее разумное в сложившихся обстоятельствах. Таким образом был заложен фундамент будущего взаимопонимания между наместником и Макаровым.

В нашем мире Макаров настаивал на продолжении похода отряда Вирениуса на восток, но Алексеев, в целом разделяя такую позицию, не дожал этого через голову ГМШ. В итоге Рожественский и Авелан добились возвращения всех его кораблей на Балтику. Отсутствие реальной поддержки наместником было воспринято Макаровым как личная обида. Затем ответ – снятие с «Севастополя» Чернышова, старого соплавателя Алексеева. Кстати, поделом: за аварию, когда при входе на рейд столкнулись и получили повреждения два броненосца. И понеслось. Но не надолго… До гибели Степана Осиповича при взрыве «Петропавловска».

Хоть Вадика так и надирало, ему хватило ума и осторожности не сболтнуть комфлоту о личном скромном участии «лекаря с “Варяга”» в разрешении «проблемы отряда Вирениуса». Алексеев тогда спросил Банщикова, в чем Руднев видит смысл заставлять броненосец и три крейсера, способные значительно усилить наличные силы в Артуре и Владивостоке, или неизбежно отправящуюся на Дальний Восток вторую эскадру, раздергивать лишний раз свои машины. А это естественная цена за ловлю купцов. В ответ Вадик, скромно потупясь, сказал, что хоть побудительных мотивов Всеволода Федоровича и не знает, но имеет смелость предположить, какой может быть реакция британской биржи на известия о русских крейсерах, досматривающих и топящих британские же торговые пароходы. После чего попутно изложил свои мысли об организации против Японии биржевой войны…

Логика и неожиданно широкий охват проблематики войны со стороны столь юного офицера заметно подняла его в глазах наместника. И сам не любитель Великобритании, Алексеев так загорелся идеей, что теперь за эту часть плана Петровича Вадик мог быть спокоен. «А молодежь-то моя широко мыслит!» – подвел черту под этим вопросом наместник. Только бы Петрович теперь выполнил свою самую рискованную часть плана, действительно захватив «Ниссин» и «Кассугу». Вот на это уж точно будет такая биржевая реакция…

Кроме того, Вадик рассчитывал, что высказанные им Евгению Ивановичу опасения о том, что главная угроза для России сейчас не столько в успехе или неуспехе той или иной морской операции, сколько в вопросе налаживания переброски, снабжения и развертывания сухопутных сил, помогут избавить Макарова от излишней мелочной опеки со стороны наместника. Поддержал его и Бок, согласившись с тем, что высадка в Корее значительной массы войск объективно свидетельствует о намерениях японцев вскоре вторгнуться в Маньчжурию с более дальним прицелом, чем перерезать коммуникацию с Артуром. И с учетом полномочий и решительности Алексеева именно от него во многом зависит, как скоро армия будет готова решительно противодействовать планам неприятеля.

В завершение разговора Вадик попросил у лейтенанта Бока какой-нибудь штабной экземпляр макаровской «Тактики», которую собирался почитать в дороге. И тут оказалось, что книга эта имеется лишь одна! У контр-адмирала Витгефта… Свой же экземпляр адъютант наместника дал пролистать кому-то из флаг-офицеров Старка, и он был благополучно «зачитан». Посетовав на то, что не удосужился предметно изучить ее раньше, Вадик вскользь упомянул про мнение Руднева о том, что каждый офицер флота обязан знать ее как «Отче наш». Похоже, что Алексеев намотал на ус эту как бы невзначай брошенную фразу.

Впоследствии, когда Макаров прибыл в крепость и, сетуя на идиотский отказ из-под шпица в духе «экономии» и борьбы с «непредусмотренными расходами», попросил его разрешения напечатать доптираж «Тактики» непосредственно во Владивостоке, возражений в штабе наместника не возникло.

Одним словом, в том, что, в отличие от Куропаткина, с Макаровым адмирал Алексеев в итоге сработался, несмотря на особенности темпераментов и характеров того и другого, был и скромный вклад младшего лекаря с «Варяга», что было отмечено товарищем морского министра и зятем премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина, контр-адмиралом фон Боком во второй книге его нашумевших мемуаров, увидевшей свет в 1924 году.

В ней Борис Иванович особое внимание уделил становлению личностного альянса будущих канцлера Российской империи, Главнокомандующего Российского Императорского флота, начальника ГМШ и морского министра. Альянса, столь много значившего для России, как в последние предвоенные годы и в ходе Великой войны, так и для определения того выдающегося места, которое со дня ее окончания по праву занимает наша Родина в мировом сообществе.


Из книги воспоминаний Б. И. фон Бока «Записки адъютанта». СПб. Типография «Голике и Вильборг», 1908

Завтрак у наместника

Второго октября 1903 года, сменяя в полдень дежурного адъютанта при наместнике его величества на Дальнем Востоке, я был изумлен, когда он передал мне, что с минуты на минуту должен прибыть из Японии наш посланник барон Розен и что адмирал Алексеев приказал провести его незамедлительно в кабинет.

Это известие своей неожиданностью вызвало мое крайнее удивление. С введением наместничества адмиралу Алексееву были переданы все дипломатические переговоры с Японией, Китаем и Кореей, для чего была создана в Порт-Артуре дипломатическая канцелярия под управлением Плансона. Всякий приезд наших посланников из упомянутых стран был заблаговременно известен. За ними посылался один из крейсеров, а скучающие артурцы по таким случаям устраивали пышные приемы, как на эскадре, так и в городе. Поэтому было ясно, что приезд барона Розена связан с какой-то таинственной целью.

Незадолго до часу посланник прибыл, и я проводил его в кабинет наместника. В этот день в Артуре было особенно тихо, потому что накануне начались соединенные маневры армии и флота, и все суда и войска ушли из крепости. Как будто он был вызван именно в этот день, чтобы не возбуждать в городе лишних разговоров о его приезде.

В час был завтрак, на котором, кроме наместника и Розена, присутствовал только я. Продолжая начатый в кабинете разговор, наместник сказал барону Розену, что его доклад только укрепил в нем уверенность в неизбежности войны. Уверение генерала Куропаткина, посетившего незадолго до этого Японию, в неподготовленности японцев к войне адмирал объяснял полным незнакомством генерала с японцами.

– Наиболее для меня ценным, – сказал наместник, – являются донесения большого знатока японцев, капитана 2-го ранга Русина, которые всегда только подтверждают мое мнение о неизбежности войны. По лихорадочной деятельности их флота, пребывающего в постоянных упражнениях, слишком очевидна их подготовка к войне с нами.

Как бы в ответ на это, у нас, под давлением министра финансов, ввели вооруженный резерв, выводящий наши суда на много месяцев в году из строя. Далее наместник жаловался, что на его донесения о неизбежности войны Петербург остается глухим. Когда он недавно просил об увеличении кредитов на плавание судов эскадры, для сокращения пагубного вооруженного резерва, то получил не только отказ, но и предупреждение, что с приходом на восток для усиления флота новых боевых судов срок вооруженного резерва должен быть увеличен, так как кредиты для плавания судов останутся без изменения.

– В результате моему штабу вместо подготовки к войне приходится разрабатывать вопрос, насколько, из-за экономических соображений Минфина, нашим судам придется сокращать плавания. Из последнего доклада адмирала Витгефта я вижу, что броненосцам и крейсерам с будущего года возможно будет плавать четыре месяца в году, а миноносцам лишь один. Эта экономия погубит боеспособность флота. Не может быть боевого флота без упражнения в маневрировании и артиллерийской стрельбе.

Введение вооруженного резерва было в то время новизной, изобретенной ГМШ ради экономии. Суда стояли в портах, их личный состав получал значительно уменьшенное жалованье, не расходовалось на походы угля. Маневрирование и артиллерийская стрельба вычеркивались на это время из жизни команды, и суда пребывали в сонном состоянии.

Далее наместник говорил, что главным фактором в морской войне является нанесение неприятелю первого удара. Если мы этого не сделаем сами и будем выжидать его со стороны японцев, то война может перекинуться на сушу и быть весьма длительной и требующей многочисленных жертв и потерь, из-за нашей одноколейной Сибирской железной дороги, провозоспособность которой ничтожна.

Высказав это, наместник смолк. Через некоторое время он, перейдя из-за присутствия лакеев на французский язык, сказал:

– Вы понимаете, барон, причину вашего срочного вызова мною, и я должен вас предупредить, что я даже допускаю возможность вашего невозвращения в Японию. Упомянутый мною «первый удар» должен быть нанесен нами.

Барон Розен, как старый дипломат, хладнокровно воспринял эти слова и лишь прибавил, что война, конечно, неминуема.

Далее наместник начал развивать свою мысль о начале военных действий: наш флот должен был на следующий день выйти к берегам восточной Кореи, миноносцы произвести минную атаку на суда японского флота и затем соединиться с флотом в Мозампо.

Завтрак подходил к концу. Вставая, наместник обратился ко мне:

– Сделайте распоряжение о немедленном прекращении маневров. Судам вернуться в Порт-Артур и приготовиться к окраске в боевой цвет.

Через некоторое время я был вызван наместником в кабинет и в присутствии барона Розена получил от него для зашифровки текст телеграммы государю. Содержание ее было о желательности немедленного объявления войны, дабы предупредить таковое со стороны Японии.

В срочных случаях ответы на телеграммы получались через четыре часа, но прошло уже десять часов, а ответа всё не было. Наместник нервничал, неоднократно вызывая меня, прося запросить дипломатическую канцелярию об ответе. Наконец, около четырех часов утра Плансон принес расшифрованную телеграмму для доклада.

Телеграмма была подписана главноначальствующим по делам наместничества контр-адмиралом Абазой. Смысл ее был таков, что государь император не допускает возможности великой России объявлять войну маленькой Японии, а наместник вызывался в Петербург для личного доклада государю. Прочтя депешу, адмирал Алексеев приказал мне передать распоряжение о продолжении прерванных маневров и тут же передал телеграмму государю о невозможность в столь тревожное время покидать ему Дальний Восток.

До января наместник неоднократно вызывался в Санкт-Петербург. Был прислан за ним специальный поезд, но он каждый раз отклонял выезд из-за угрозы войны. Двенадцатого января 1904 года наместником не были получены обыденные ежедневные депеши от наших посланников в Токио, Пекине и Сеуле. На запрос дипломатической канцелярии о причинах этого был от всех трех представителей получен одинаковый ответ, что им предписано сноситься непосредственно с Санкт-Петербургом.

В тот же день наместник подал государю прошение об отставке и о снятии с себя ответственности за возможные последствия. Ответа на это прошение до начала военных действий получено не было.

Министр иностранных дел граф Ламсдорф, не подозревая об отнятии от наместника права переговоров с дальневосточными посланниками, выпустил в первые дни войны «Красную книгу», в которой сваливал всю вину за происшедшее на адмирала Алексеева. Книга, выпущенная и разосланная в количестве пятидесяти экземпляров, была по Высочайшему повелению у всех получивших ее отобрана и уничтожена.

Оказалось, что с 12 января переговоры с посланниками велись контр-адмиралом Абазой. Таким образом, к началу военных действий наместник Алексеев не был в курсе дипломатических переговоров. Кончилось все это 26 января 1904 года…

Шестого апреля 1903 года Евгений Иванович Алексеев был произведен в полные адмиралы с оставлением в звании генерал-адъютанта, а 30 июля назначен наместником Его Императорского Величества на Дальнем Востоке. На этом посту Алексеева (впрочем, сам адмирал в официальных документах неоднократно высказывался против учреждения там наместничества и просил, в случае, если таковое будет учреждено, отозвать его с Дальнего Востока) застала в 1904 году Русско-японская война. В начале ее ему пришлось играть роль страдательную: общественное мнение России, не подготовленное к войне правящими сферами, возложило на него ответственность не только за ее возникновение, но и за нашу неподготовленность к ней. А в качестве Главнокомандующего он был лишен всей полноты власти в руководстве военными операциями, вследствие назначения ему «самостоятельного помощника» генерала Куропаткина, занимавшего до тех пор пост военного министра.

В июле 1903 года японское правительство обратилось к русскому с предложением пересмотреть существующие договоры России, как с Японией, так с Китаем и Кореей, и представило проект их изменений, направленный к созданию полного господства Японии в Корее и к вытеснению России не только из этой страны, но и из Маньчжурии. Алексееву, по высочайшему повелению, поручено было, совместно с нашим посланником в Токио, рассмотреть его и составить проект ответных предложений для представления таковых на высочайшее благовоззрение.

Выполняя это поручение, Алексеев исходил из следующих оснований: не допускать вмешательства Японии в маньчжурские дела, обеспечить свободу плавания русских судов вдоль всех корейских берегов, воспрепятствовать образованию из корейской территории стратегической базы для враждебных действий Японии, во всем же остальном предоставить ей широкие права в Корее.

Составленный на этих основаниях ответ нашего правительства, как известно, не удовлетворил Японию. В октябре 1903 года она представила второй проект соглашения, рассмотрение которого, по высочайшему повелению, опять было поручено Алексееву, с указанием установить примирительную формулу, «отнюдь не отказываясь от основных наших требований».

Пятого ноября 1903 года он представил графу Ламсдорфу второй проект соглашения, указав, что «необходимо теперь же ответственно остановиться на последствиях, которые могут произойти в случае отказа Японии принять наш проект».

Основываясь на энергичной деятельности Японии в Пекине и Сеуле, направленной против России при сочувствии и поддержке Англии и Америки, а также принимая в расчет непрекращающиеся приготовления Японии к усилению ее боевой готовности, Алексеев предположил, что непринятие Токио наших предложений может сопровождаться не только занятием Кореи, как предполагалось прежде. Нам следовало быть готовыми и к жесткому обращению японцев по маньчжурскому вопросу в согласии с Китаем. Ввиду возможности такого исхода переговоров он предлагал замедлить передачу нашего проекта, «дабы иметь время привести в исполнение некоторые начатые мероприятия, направленные к усилению нашего военного положения на Дальнем Востоке, что, в свою очередь, окажет влияние на японскую притязательность».

После некоторых изменений, внесенных в столице, проект был передан японскому правительству 20 ноября. Он, как и предвидел Алексеев, не удовлетворил Японию, которая, не выжидая уже результатов дальнейших переговоров, перешла от слов к делу.

24 декабря Алексеев телеграфировал в Санкт-Петербург о целом ряде мероприятий японцев, несомненно, свидетельствовавших об их намерениях занять Корею и установить над нею протекторат. Придавая этому значение серьезной опасности для нас в военном отношении, «не с целью вызвать вооруженное столкновение, а исключительно в видах необходимой самообороны», он предлагал принять ряд предохранительных мер по поддержанию равновесия в стратегическом положении сторон, нарушаемом оккупацией Кореи. Или: первое, объявить мобилизацию в войсках Дальнего Востока и Сибири, ввести военное положение в Маньчжурии для удержания страны в спокойствии, для обеспечения целости Китайско-Восточной ж.-д. и подготовки сосредоточения войск и занять войсками нижнее течение Ялу; или второе: довести до военного состава и начать перевозку в Иркутск двух армейских корпусов, предназначенных для усиления войск Дальнего Востока. Одновременно с тем принять меры по подготовке к мобилизации остальных подкреплений, объявив на военном положении Маньчжурию и обе наши приморские крепости – Порт-Артур и Владивосток.

В ответ, 30 декабря, через военного министра Куропаткина, Алексеев получил указания: с началом высадки армии японцев в Корее объявить Порт-Артур и Владивосток на военном положении; приготовиться к мобилизации и приготовить к выдвижению на корейскую границу отряды для прикрытия сосредоточения наших войск в южной Маньчжурии. Вместе с тем ему указывалось принять меры к тому, чтобы на корейской границе не произошло каких-либо столкновений, которые могли бы сделать войну неизбежной. В целях во что бы то ни стало избежать разрыва с Японией в Санкт-Петербурге решено было «насколько возможно продолжать обмен взглядов с токийским кабинетом», и посему через Алексеева отправлен был в Токио третий по счету наш проект соглашения с Японией.

Ознакомившись с ним, Алексеев тотчас, 20 января 1904 года, телеграфировал: «Непрекращающиеся военные приготовления Японии достигли почти крайнего предела, составляя для нас прямую угрозу». Поэтому «принятие самых решительных мер с нашей стороны для усиления боевой готовности войск на Дальнем Востоке не только необходимо в целях самообороны, но, может быть, послужит последним средством избежать войны, внушая Японии опасения за благоприятный для нее исход столкновения».

Он предложил немедленно объявить мобилизацию на Дальнем Востоке и в Сибири, подвезти войска к району сосредоточения и решительными действиями нашего флота не допустить высадку японских войск в Чемульпо.

В ожидании ответа на эти насущные запросы, он вывел порт-артурскую эскадру на внешний рейд практически в полном составе, дабы, по получения согласия Петербурга на свои предложения, не теряя ни минуты, двинуть флот к берегам Кореи.

Двадцать четвертого января Алексеевым была получена из МИДа депеша лишь с извещением о разрыве дипломатических отношений с Японией. Не содержа никаких практических, реальных указаний, как ему надлежит трактовать этот факт и что следует делать, она говорила лишь о том, что вся ответственность за последствия, которые могут произойти от перерыва в дипломатических отношениях, остается на Японии.

Двадцать пятого числа он получил наконец краткую информацию МИДа, что… ответ на его предложения от 20 января будет дан в течение суток! Поэтому вице-адмиралу Старку было им дано устное указание иметь эскадру полностью готовой к выходу к Чемульпо немедленно по получении приказа от наместника.

В этом и кроется причина запрета штабом эскадры на постановку противоторпедных сетей кораблями в трагическую ночь начала войны. Запрета, повлекшего столь печальные последствия…

Ожидавшийся ответ адмирал Алексеев получил лишь 27 января, когда японцы начали военный действия и бомбардировали Порт-Артур. Причем он вновь был составлен столь расплывчато и неопределенно, что его положения можно было трактовать как, с одной стороны, перекладывание на его плечи бремени окончательного решения, так и с другой – желательности избежать международной ответственности за инициативу открытия враждебных действий.

Если оглянуться назад, становится очевидно, что имея в виду ясно выраженное государем горячее желание «избавить Россию от ужасов войны», наместник лишен был возможности что-либо предпринять. Он должен был проявить крайнюю осторожность в своих действиях, чтобы посылкою эскадры к корейским берегам не повести к вооруженному столкновению с Японией, которого в столице избегали до последнего момента.

Такое отношение Алексеева к депеше Министерства иностранных дел, полученной им 25 января, нашло себе затем подтверждение в правительственном сообщении о разрыве дипломатических сношений, успокоительно заявлявшем, что таковой не означает начала войны.

В общем, роль наместника Алексеева в ходе переговоров с Японией ограничилась совещательным участием его в них и ролью передаточной инстанции дипломатических бумаг, которыми МИД обменивалось со своим представителем в Токио и с токийским кабинетом. По существу же, представления, сделанные Алексеевым в Санкт-Петербург, проникнуты были духом твердого, энергичного отпора всем притязаниям Японии на Маньчжурию, деятельной военной подготовки к возможным с ее стороны агрессивным действиям и к захвату в них инициативы.

Вера в благоприятное «разрешение кризиса», царившая в Петербурге, сделала также то, что любые мероприятия по усилению нашего военного положения на Дальнем Востоке осуществлялись крайне экономно, не спеша, без сознания их крайней необходимости и неотложности.

Имея в виду неравенство в условиях мобилизации России и Японии и тревожное положение политических дел уже летом 1903 года, Алексеев считал необходимым иметь всегда под рукою не менее пятидесяти тысяч войск. Для этого сформировать новых 44 батальона пехоты, соответственно увеличить количество кавалерии и артиллерии, усилить гарнизон Порт-Артура, приблизить войска к району сосредоточения армии и придать им новую «стратегическую организацию».

Однако на ряде совещаний, происходивших в Порт-Артyре в июне 1903 года под председательством военного министра, генерала Куропаткина, эти пожелания подверглись сокращению: вместо 44 батальонов предположено было сформировать лишь 22, а формирование особого Квантунского армейского корпуса признано и вовсе… ненужным!

В октябре 1903 года адмирала Алексееву предложено было отказаться от одного из двух армейских корпусов, предназначенных к перевозке в Маньчжурию в случае войны. А когда он на это не согласился, то число формируемых батальонов было сокращено с 22 до 18, формирование 9-й Восточно-Сибирской стрелковой бригады предположено было сделать путем выделения батальонов из состава других Восточно-Сибирских стрелковых бригад и отложено до весны 1904 года!

Сокращены были также и испрашивавшиеся наместником кредиты. Вместо 12 миллионов рублей единовременно и 17 миллионов в течение шести лет Особое Совещание под председательством графа Сольского признало более целесообразным «предусмотреть потребности военного ведомства лишь на ближайшее время» (!). И потому ассигновало на усиление обороны Дальнего Востока на истекавший 1903-й и предстоящий 1904 годы сверхсметным кредитом – по 3 миллиона рублей, а на 1905 год – 6 миллионов рублей. Несмотря на все тревожные для мира признаки, Алексееву только в первых числах января 1904 года разрешено было расходовать этот трехмиллионный кредит…

Такое же отношение встречали в Петербурге и требования Алексеева относительно усиления боевой готовности Тихоокеанской эскадры. Еще за два года до войны и затем регулярно наместник доносил об огромном некомплекте в личном составе эскадры, но последний так и не был пополнен к началу войны. Пополнение некомплекта снарядов к орудиям эскадры производилось крайне медленно и несообразно положению вещей. С огромной канцелярской волокитой производилось создание на месте средств, необходимых для починки судов.

Так, в течение трех лет не мог быть утвержден в Петербурге план устройства порта в Порт-Артуре. Он переходил из одной финансовой или технической комиссии в другую, между тем как в Дальнем порт вырос быстро, и министерство финансов не пожалело на него денежных затрат. К постройке сухого дока в Порт-Артуре можно было приступить лишь в начале 1903 года, и также после неоднократных напоминаний и ходатайств. По соображениям экономическим, для эскадры было введено положение так называемого «вооруженного резерва», сократившее кредиты на плавание и практическую стрельбу, печальным образом сказавшееся на качестве боевой подготовки экипажей.

Таким образом, нося громкий, ответственный титул «наместника его императорского величества на Дальнем Востоке», адмирал Алексеев, в действительности, вследствие межведомственной розни трех министерств, имевших непосредственное отношение к делам далекой окраины, и бюрократической централизации управления ею, лишен был реальной полноты власти.

Высочайшим указом Правительствующему сенату, данным 28 января 1904 года, адмиралу Алексееву предоставлены были «для действий военно-сухопутных и морских сил, сосредотачиваемых на Дальнем Востоке», права главнокомандующего над армиями и флотом, а 12 февраля последовало назначение командующим Маньчжурской apмией генерала Куропаткина, как «самостоятельного и ответственного начальника». Создалось двоевластие, пагубность которого увеличивалась тем, что оба они, и главнокомандующий, и командующий армией, разно смотрели на характер ведения войны. К счастью, в августе 1904 года эта коллизия разрешилась…

Глава 5

Жук в муравейнике

Санкт-Петербург, 16 февраля – 10 марта 1904 года


Хотя вагоны были из высшего разряда, а литерные поезда преодолевали расстояние от Артура до столицы «всего» за двенадцать суток против пятнадцати обычного скорого курьерского, но к прибытию в конечный пункт назначения доктор Банщиков чувствовал себя немногим лучше, чем после суточного похода на катере – слишком уж изматывающее долгим было это «ту-дух-ту-дух». С «артурским» поездом он расстался на берегу Байкала, через который переправлялся на ждавшей «лейб-медика его высокопревосходительства наместника государя императора на Дальнем Востоке дохтура Банщикова» санной тройке фельдегерской службы. И, пожалуй, этот отрезок пути оставил в душе Вадима самый неизгладимый отпечаток. Даже зимой Царь-озеро и его берега были потрясающе красивы! Не влюбиться в этот первозданный край с первого взгляда было просто невозможно. И все было бы прекрасно, если б не общая тупость эскортировавшего его офицера, на роль собеседника, увы, никак не подходившего.

Навстречу по льду, по проторенному зимнику, маршировали колонны солдат в тулупах, валенках и огромных меховых папахах. Сонно покачивались в седлах господа офицеры. На санях везли орудия с передками, тянулись бесконечные обозы. Лошадей поменяли на зимней станции, устроенной прямо посреди озера, пока седок и его сопровождающий угощались крепким сибирским чаем с местными травами и душистым, цветочным медом. Затем был зимник на Ангаре и аккуратный, новенький иркутский вокзал. Подъездные пути, забитые армейскими эшелонами с одной стороны, и гражданскими, бегущими со своим нехитрым скарбом от войны, с другой.

И вновь литерный, до Санкт-Петербурга. Главным событием на этом этапе путешествия стало описанное выше сорокаминутное общение с вице-адмиралом Макаровым, стоившее по потерям нервных клеток всего остального пути от Шанхая до столицы Российской империи…

Питерское утро встретило его бодрящим морозцем. С темного, почти ночного неба сеял мелкий колючий снежок. Стряхнув с себя остатки дремоты и подхватив саквояж с нехитрым багажом, Вадик ступил на землю, по которой он ходил последний раз с собутыльниками студентами сто шесть лет тому… вперед. И первое, что бросилось в глаза – высоченные сугробы, практически скрывшие ограждение платформы, такие же девственно-белоснежные, как и на Байкале. «А вот с экологией нам крупно повезло», – подумал Вадим, вспомнив цвет городского снега начала будущего века.

Он планировал для начала взять извозчика и, развезя пакеты Макарова, снять номер в какой-нибудь гостинице с видом на Неву и перекусить. Но на перроне его поджидал холеный офицер в форме кавторанга гвардейского экипажа с флигель-адъютантскими вензелями свиты его императорского величества на погонах. Судя по всему, посланные с дороги телеграммы сработали, хотя фонтан мистицизма и цитат из дневников раз за разом всё более истощался – нельзя же всё время тянуть одну и ту же песню.

Только, как выяснилось, телеграммы слал не он один. Получив известие от лейтенанта Бока, флигель-адъютант государя граф Гейден решил лично встретить Банщикова, несмотря на ранний час. Делать нечего: вместо сна – с места в карьер, вместо прихваченного в Артуре и порядком помявшегося за путешествие цивильного костюма пришлось остаться в шинели и тужурке. Но, пожалуй, это и к лучшему, при первом знакомстве лучше выглядеть «порохом пропахшим» честным служакой, чем заурядным обывателем.

Забросив по ходу нехитрые пожитки, зарезервировавали номер в ближайшем приличном заведении, в ушаковском Гранд-отеле «Москва», и не теряя более ни минуты – в путь. До Зимнего от площади Николаевского вокзала с тяжеловесной, припорошенной свежим снежком конной статуей Александра III долетели за минуты, пусть и на конной тяге. Гейден, прочитав за это время личное письмо от лейтенанта Бока, непринужденно перешел в разговоре с Банщиковым почти на дружеский тон, уговорившись через день-два обязательно посидеть вдвоем и обсудить происходящее на Дальнем Востоке подробно.

По прибытии, позаботившись о том, чтобы гостя немедленно покормили и напоили чаем с дороги, флигель-адъютант царя умчался по делам. Оставалось только сидеть и ждать. Когда-нибудь венценосец выкроит минутку между семейными завтраками, обедами, фамильными сплетнями, прогулками, вклеиванием в альбом фотографий и докладами министров…

«Когда-нибудь» случилось часов через семь. При свете закатных лучей короткого зимнего дня. До этого дважды забегал Гейден, извиняясь, что придется чуть-чуть подождать. По его распоряжению покормили прекрасным обедом, что тоже было неплохо. Вадик сумел за это время окончательно успокоиться и собраться с мыслями. Но наконец за ним пришли.

Николай принял доктора с «Варяга» в своих покоях на втором этаже северо-западного ризалита дворца. Миновав адъютантскую и бильярдную в кильватер Гейдену, Вадим оказался в просторном помещении высотой в два дворцовых этажа, оформленном в британском стиле эпохи Шекспира или королевы-девственницы, кому как больше нравится. Три его огромных окна смотрели на Дворцовый мост и окруженное кованой решеткой здание Адмиралтейства, чей вонзившийся в небо величественный шпиль мерцал в лучах заходящего солнца мягким розовым цветом…

«А ведь к этой самой решетке через год могут прилипнуть комки мозгов расстрелянных гвардейскими драгунами питерских рабочих. И будут они такого же розового цвета, как отблеск адмиралтейской иглы. Если все покатится так, как один раз уже произошло». Вадим с трудом отогнал от себя неожиданно нахлынувшие мрачные «воспоминания о будущем»…

Справа от себя он обнаружил массивный, украшенный искусной резьбой и фестонами камин, сложенный из белого крымского камня. В камине весело потрескивали березовые полешки, согревая все обширное помещение императорской библиотеки и создавая ощущение покоя и домашнего уюта. Две еще не зажженные люстры на длинных подвесах мерцали таинственными переливами пламени, отражавшегося в горном хрустале.

Но библиотека поражала не только своим убранством. По периметру трех внутренних стен стояли шкафы, наполненные множеством книг. Такие же точно шкафы находились и над ними, на антресолях, огражденных резными перилами искусной работы. «Пожалуй, это все прочесть – никакой жизни не хватит. Не Ленинка, конечно, но для одного-то читателя… Вау!»

На антресоли вела выполненная с ними в едином стиле двухмаршевая лестница. Судя по всему, отделка потолка, ряды книжных шкафов и сами антресоли были сделаны из красного дерева, приятно контрастировавшего по цветовой гамме с широкими, идеально подогнанными и ошлифованными дубовыми досками пола. Неподалеку от лестницы находился большой стол с лампой под зеленым абажуром. Ее желтоватый свет падал на большую карту, придавленную с двух сторон парой книг: очевидно до этого она была свернута в рулон…

Из-за стола навстречу вытянувшемуся по стойке смирно и отдавшему честь Банщикову поднялись трое. Двое – из роскошных, обитых темным бархатом под цвет красного дерева кресел. Оба в парадных мундирах, при палашах, орденах и адмиральских эполетах. Третий – с обычного рабочего стула, украшением которому служила лишь резная спинка.

Невысокий, ладный. В скромной форменной тужурке с погонами каперанга на плечах и единственным Владимирским крестиком в петлице.

Как предупредил Банщикова заранее Гейден, адмиралами были командир гвардейского экипажа контр-адмирал Константин Дмитриевич Нилов и генерал-адъютант императора граф Николай Николаевич Ломен. Вадик хоть и видел их на фотографиях в «том» времени, но лиц совершенно не запомнил. Зато капитан первого ранга был ему известен. Очень и очень хорошо.

Скромная, доброжелательная улыбка в густые усы. Мягкий, но несколько отрешенный взгляд огромных лучистых глаз… «Блин, так ведь можно подумать о глазах женщины, но никак не мужчины» – усмехнулся про себя Вадик. И этот взгляд… Нет, не отрешенный все-таки. Так смотрят иногда на забавляющихся котят или щенков. С легкой снисходительностью, благожелательным интересом, даже каким-то ласковым умилением. И при этом еще с чуть заметным, практически неприметным, как крохотная изюминка на огромном торте, ощущением превосходства сапиенса над милой и занятной зверюшкой. От которой ему достаточно просто отвернуться, чтобы забыть о ее существовании. Навсегда…

«Господа, делайте ваши ставки!» – пронеслось в мозгу. Мысль эта, полная решимости, азарта и упоения риском, была скорее мыслью Михаила Банщикова, чем Вадима Перекошина.

* * *

Царь внешне невозмутимо выслушал рассказ о бое, только пару раз уточнив у Вадика заинтересовавшие его небольшие детали и накоротке обменявшись по ним мнениями с Ниловым и Ломеном. Чего, собственно, и следовало ожидать, ведь рапорты и наместника, и Банщикова он прочел в день их получения. Но вот вручение младшим лекарем «утонувшего» крейсера личного послания от адмирала Алексеева застало и самодержца, и всех здесь присутствующих несколько врасплох. Николай даже приподнял в недоумении правую бровь, что на секунду придало его лицу довольно растерянное, если не сказать комичное выражение.

Однако о причинах такого неожиданного и удивительного доверия своего генерал-адъютанта к Вадиму он распрашивать не стал, ограничившись сдержанным выражением благодарности и заверением, что, как и просил Евгений Иванович, он прочтет письмо сразу после завершения этого разговора. Хотя и невооруженным глазом видно, что сей факт вызвал у Николая Александровича некий живой интерес.

Процедура вручения Георгия 4-й степени, требовавшая от него не более чем заученной рутинной улыбки и стандартных фраз, могла стать чем-то более занятным…

«Неужели решили присмотреться ко мне повнимательнее, ваше величество? Хотите еще интересненького? Его много есть у нас. Для вас. Вот только присутствующие здесь ваши адмиралы для этого разговора совершенно лишние. Да и душка граф Гейден тоже. Увы… Что же делать-то с ними? Всю ведь малину портят, ей-богу. Надо выкручиваться как-то».

Однако для того чтобы вот так запросто предложить самодержцу выпроводить за дверь парочку-троечку его придворных и переговорить наедине, Вадику не хватило ни духу, ни ощущения нужного градуса заинтригованности у Николая. А рисковать быть изгнанным из дворца «с волчьим билетом» за бестактность не хотелось совершенно.

После вручения ордена, иконки от имени императрицы и поздравлений Николай, явно давая понять, что аудиенция подходит к концу и что сейчас лекарь Банщиков, скорее всего, последний раз в своей жизни может лицезреть рядом с собой батюшку-царя в столь интимной обстановке, сообщил, что адмирал Нилов займется вопросом устройства дальнейшей его службы. После чего с милой, чуть грустной улыбкой осведомился:

– Михаил Лаврентьевич, может быть, у вас имеется какая-либо отдельная просьба к нам? Или пожелание? Не стесняйтесь, пожалуйста…

– Благодарю вас, ваше величество! Простите, но такая просьба действительно есть. Помните, в тех телеграммах, что я вам отсылал из Шанхая, были указаны даты гибели «Енисея» и «Боярина»? – Вадик вытащил из внутреннего кармана запечатанный сургучом конверт.

– Да, что-то там было про это. И еще что-то не совсем понятное, про охоту на зайцев… Хм… У вас еще одно послание?

– В некотором роде, государь… А можно ли сейчас попросить найти те телеграммы?

– Прямо сейчас? Боюсь, что нет, Михаил Лаврентьевич. Да и зачем это? – чуть заметно улыбнулся Николай.

По сдержанным улыбкам окружающих и короткому смешку Нилова Вадим понял, что, по-видимому, допустил некую бестактность. Да и в самом деле, откуда ему было знать, что император всероссийский не имел ни личного секретаря, ни референта, а с корреспонденцией и другими деловыми бумагами всегда работал сам? И он, лекарь Банщиков, только что ничтоже сумляшеся попытался отдать распоряжение самому царю… Но тушеваться и комкать беседу было совершенно немыслимо, и Вадик продолжал напирать:

– Вы случайно не обратили внимания, государь, что о гибели «Боярина» я вам написал если не до того, как он погиб, то уж точно до того, как информация о его гибели могла дойти до Шанхая?

– Нет… Но позвольте, ведь если… То как же тогда вы узнали? – озадаченно протянул самодержец всея Руси. – И разве такое вообще возможно?

– Я обязательно вам объясню, почему это стало возможным, ваше величество. Чуть позже. Но сначала, если позволите, про зайцев…

– Да, конечно… Будьте добры.

– Вот в этом конверте содержится некий короткий текст, который был написан мной еще на «Варяге». Конверт запечатан корабельной печатью, а сверху еще и консулом в Шанхае. Поэтому очевидно, что он не открывался с двадцать восьмого января… Понимаю, что обращаться к вам с такой просьбой с моей стороны не совсем деликатно, но… Пожалуйста, государь, сегодня вечером, будьте любезны, найдите несколько минут и сравните то, что там написано, с вашими личными дневниковыми записями за то же число. И еще за первое февраля. Если вам это покажется интересным, то я с удовольствием отвечу на все ваши вопросы. Если они у вас возникнут, конечно.

– Обещаем вам это, любезный Михаил Лаврентьевич… Мы, конечно, здорово утомили вас ожиданием сегодня, да еще и с дороги. Но что поделаешь, очень много дел навалилось. Кстати, а где вы планируете остановиться?

– У Ушакова, ваше величество.

Отшутившись у подъезда от не менее императора заинтригованного Гейдена, Вадик к ночи добрался наконец до своего номера, ванны и ждущей его постели. Господи, какое же это было блаженство: просто ни о чем не думать и зарыться в подушки после всей этой громадной психологической нагрузки! Просто заснуть в уверенности, что все идет правильно, что, как только он все прочтет… А ведь, наверно, уже прочел…

* * *

Вторая встреча с самодержцем состоялась на следующий день, и судя по тому, что посыльный из Зимнего прибыл уже в десять утра, а в приемной на этот раз долго ждать не пришлось, расчет оказался верным. Кроме императора на доктора с «Варяга» в этот раз пришли посмотреть барон Фредерикс и еще два офицера в полковничьих чинах, которых Вадим не знал, но о роде их обязанностей догадался сразу.

В этот раз царь принял Вадима в своем рабочем кабинете – длинной зале, выполненной в псевдоазиатском стиле, где кроме камина, углового дивана, нескольких кресел и рабочего стола, в многочисленных шкафчиках хранились сувениры, привезенные им из большого восточного путешествия на «Памяти Азова».

После взаимных приветствий, предваряя первый нетерпеливый вопрос, который уже был готов сорваться с губ Николая, Банщиков неожиданно обратился к царю с решительной просьбой удалить из кабинета всех. И когда, после краткого раздумья, последнее было выполнено заинтригованным и выглядевшим чуть-чуть растерянным монархом, Вадик, упав на колено, выдал заранее заготовленную фразу:

– Разрешите поздравить ваше величество с долгожданным наследником!

Опешивший Николай потянулся было левой рукой к звонку, но на полпути замер как вкопанный.

– А с чего вы взяли, что…

– Ваше величество, то недомогание, что мучило государыню императрицу в последние несколько недель, вызвано началом беремености. Она вам разве еще не сообщила?

– Нет… Но позвольте, если даже нам ничего подобного не известно, то откуда вам? На Дальнем Востоке? И с дневниками? Ведь слово в слово! Но это решительно невозможно… Вы иллюзионист или… провидец, Михаил Лаврентьевич? Ведь это же чудеса какие-то.

– Никаких чудес или фокусов. Все куда прозаичней. Но и много серьезнее. Видите ли, Николай Александрович…

Царь, осознав, что вместо «величества» или «государя» его назвали просто по имени-отчеству, даже приоткрыл от изумления рот…

– Я не только коллежский ассесор Михаил Банщиков, младший корабельный врач с крейсера «Варяг». Я еще и Вадим Перекошин, 1988 года рождения, студент пятого курса Московского медицинского института. Поэтому я знаю о многих событиях, которые пока еще не произошли. Поэтому я знаю, что у вас не только будет наследник, у нас вы его назвали Алексеем, но я знаю и когда он родится, и чем будет болеть, и как долго он проживет. А также что именно надо постараться сделать, чтобы он прожил подольше, чем ему было отпущено Богом в моем мире. Или времени, что правильнее, наверное. И дневники ваши я читал, потому что они были… вернее, будут изданы отдельной книгой в конце девяностых годов этого века…

– Но как вы можете быть и собой, и кем-то еще? Вы сами часом не больны, любезный Михаил Лаврентьевич?

– Нет, ваше величество, часом не болен, – усмехнулся старой шутке Вадик, пытаясь хоть немного унять нервную дрожь, – а как это получилось… Мой отец, весьма крупный ученый, ставил эксперимент по переносу человеческого сознания в пространстве и времени. Целью его было найти способ точно узнавать, что именно и как происходило в прошлом. В качестве первой пробной задачи он выбрал установление истины о том, как и что происходило во время боя «Варяга» и «Корейца» с японской эскадрой. Вы удивитесь, ваше величество, но по ряду событий, имевших место в этом бою, у историков сто лет спустя не будет достоверной информации. О некоторых подробностях дела на рейде Чемульпо папа и хотел узнать…

– Сознания… То есть души, вы это хотите сказать? По переносу души?! Но это же подвластно только… – Взгляд машинально перекрестившегося Николая выражал если не ужас перед открывшимся святотатством, то полное смятение чувств.

– Наука за сто лет доказала, ваше величество, что душа, или сознание, при несомненной божественности ее происхождения, есть тонкая энергетическая субстанция, подчиняющаяся определенным физическим законам. Чтобы вам было понятнее – это нечто отдаленно сродни электричеству. И мой отец и его коллеги смогли рассчитать некоторые законы ее целостного перемещения в пространственно-временном континууме. Точность расчетов требовалась огромная. Они задействовали специальные электрические счетные машины, производящие миллиарды арифметических операций в секунду… Да, не удивляйтесь. Такая техника была в распоряжении ученых в начале «моего» двадцать первого века. Так что я не вижу в этом ничего религиозно-мистического.

Только вот не все пошло так, как они планировали. Что-то, видимо, не учли, или при вычислениях произошел технический сбой. Сейчас не установить, что случилось. Но в итоге на борту «Варяга» оказался я и еще пара человек из совсем другого времени. Из мира, который, наверное, теперь даже не возникнет. Ибо в том, нашем, мире «Варягу» прорваться в море не удалось, так он на дне Чемульпо и остался.

– Невероятно… Господи, прости их, грешников! И нас… – Николай несколько раз истово перекрестился. – Как же можно было так дерзнуть, Михаил Лаврентьевич? Хотя… Зная пытливые натуры господ ученых, можно понять. Они и на смерть пойдут ради того, чтобы докопаться до сути. По три раза на дню будут ящики Пандоры открывать в поисках знания. Только вот каково от этого знания будет всем остальным? Подумали ли?

– Разделяю ваши сомнения, государь. Тем более что я сам оказался жертвой этой высокой науки. Но уж раз случилось, то случилось, как говорится. И потом, ежели Господь это попустил, возможно ему самому так было угодно… Наше явление сюда со знаниями о будущем. О ловушках и предательствах, которые ждут впереди и Россию, и лично вас, вашу семью. Одно это и утешает…

– Вы думаете, что сие чудо – есть Божий промысел?

– Другого объяснения мне на ум просто не приходит, если честно… Только давайте для начала о главном, ради чего я старался попасть к вам, о вопросе, не терпящем отлагательств, – о наследнике. В моем мире вы его назвали Алексеем…

После чего, дав небольшую передышку обрадованному, все же сына тот ожидал более десяти лет, но изрядно перепуганому царю, Банщиков мягко перешёл к родовой болезни британских монархов – гемофилии. Через час, ошеломлённый комбинацией потоков мистики, предсказаний из будущего и доступной даже средним умам просветительской информации, Николай Александрович безропотно согласился устроить врачебный консилиум.

Для дальнейшей беседы решили привлечь всех светил тогдашней медицины: Боткина, Сеченова, лейб-медика Гирша и Бехтерева, которые должны были подтвердить или опровергнуть слова Банщикова. Последний – психиатр с мировым именем – должен был, как с усмешкой сказал Банщиков, освидетельствовать его самого и подтвердить, что «часом, я все же не болен».

Единственным возражением Николая, выслушавшего рассказ о гемофилии и ее лечении во время ожидания медицинских светил, было, что все его дочери абсолютно здоровы. За что его величество нарвался на краткое изложение курса генетики для чайников, о наследовании разного вида хромосомами различных видов генетических болезней. Ход оказался весьма удачным – наука высокого градуса крепости подействовала на самодержца не хуже мистики распутинского разлива – и там и тут ни фига не понятно, зато звучит умно. Но впоследствии, узнав государя поближе, Вадик старался не пользоваться этим приемом…

Оставшиеся пару часов, пока рыскавшие по Питеру курьеры собирали медиков, Вадик использовал, чтобы рассказать о не вошедших в отчеты подробностях боя у Чемульпо. Царь узнал о «бесчестной» мине Берлинга и «разведенном» командире английского крейсера, о задуманной охоте на итальянские крейсера, о «фиктивной» гибели «Варяга», а также в общих чертах был посвящен в самые ближайшие планы Руднева-Карпышева и выявленные в ходе их Русско-японской войны проблемы в армии и на флоте.

Несмотря на испытанное душевное потрясение, Николай сумел довольно-таки быстро собраться и с интересом вникал как в подробности болячек русских вооруженных сил по версии Петровича, так и в способы избавления от них. Идея увести из-под носа у вероломно напавших на Россию врагов два броненосных крейсера была им всецело одобрена. Судя по всему, царь-то простачком не был. Быстро смекнув, сколь страшным, точным и убийственно эффективным оружием может оказаться «феномен послезнания», он несомненно пришел и к логическому выводу о том, что у империи отныне появилась самая главная тайна.

Но долго концентрироваться на военных делах он не смог. Поперекладывав из стаканчика в стаканчик карандаши, Николай резко встал из-за стола, извинился и, вызвав адъютанта, попросил его угостить Вадима цейлонским чаем с ликером. После чего, предложив гостю чувствовать себя как дома, вышел в одну из арок, ведущих к дверям будуара Александры Федоровны…

Вернувшись минут через двадцать, царь явно пребывал в приподнятом настроении.

– Знаете, доктор, я пока не понял до конца, кто вы, откуда вы и чего вы добиваетесь на самом деле, но императрица только что подтвердила, что она на самом деле непраздна. Она не хотела говорить, пока сама не была на сто процентов уверена. И еще из-за древнего суеверия – мол, в первые три месяца лучше никому не рассказывать.

Да. Пожалуй, я начинаю вам верить, Михаил Лаврентьевич, – неожиданно перейдя с официального «мы» на интимное «я», Николай улыбнулся и как-то совсем по-новому, без прежней вчерашней отрешенности небожителя или резко сменившей ее настороженности сегодня утром, взглянул на Банщикова. – Так что там у нас по поводу «Варяга»? Если изловит итальянцев, поведет их прямиком во Владивосток? Помню. И про экипажи, и про телеграфы с Черного моря. По поводу полномочий Руднева и производства Всеволода Федоровича в контр-адмиралы – не волнуйтесь. В данных обстоятельствах это вполне логичное решение. Об этом я уже распорядился, и Владивостокский отряд крейсеров будет подчинен ему. А сейчас давайте все-таки пригласим медиков. Ведь если, действительно, у сына будет та самая болезнь… – Николай не договорил фразы, но Вадим успел заметить, как по его лицу проскользнуло какое-то затравленное, обреченное выражение. – Все уже прибыли, я полагаю…

* * *

В присутствии спешно собранных по столице именитых коллег Вадик резко сменил тон: никакой фантастики или мистики, главное – убедить известнейших профессионалов. С царем заранее договорились, что об истинной природе доктора никто, кроме самого императора, знать не должен.

– В долгом морском путешествии на Дальний Восток я заинтересовался исследованием привыкания русских матросов к тропическому климату. Как вы знаете, господа, условия работы в кочегарнях даже на самых современных судах крайне тяжелы. Проблема эта встанет тем острее, чем больше и чаще будут присутствовать наши паровые суда в южных морях, и поэтому вызывала у меня особый интерес.

В числе прочих экспериментов, я брал у наших моряков в разных широтах по две-три капельки крови для исследования, в надежде обнаружить изменения, вызываемые климатом. Сравнивал их между собой и с пробами крови аборигенов тех мест.

Увы, изменений состава крови в зависимости от климата мне выявить не удалось. Зато обнаружилась другая совершенно поразительная вещь: судя по всему, мне опытным путем удалось обнаружить наличие четвертой группы крови у человека. Кроме уже известных трех: несколько лет назад наш австрийский коллега Карл Ландштейнер опубликовал доклад об открытии им именно трех групп крови.

Его слушатели завороженно хлопали ресницами…

– Конечно, практикуя в качестве военного врача, я немало времени уделил и изучению трудов Николая Ивановича Пирогова. Как, вне всякого сомнения, известно уважаемым коллегам, Николай Иванович подчёркивал пользу переливания крови при некоторых видах ранений. Однако, изучив описанную мировую практику, я пришёл к выводу, что подобные переливания всегда производились чисто эмпирически, случайным образом выбирая донора – человека, отдающего свою кровь для переливания. В результате случалось, что после этой процедуры раненые внезапно умирали, хотя, казалось бы, никаких причин для летального исхода не было.

Я рискнул предположить, что существует, возможно, некий фактор, нами пока не учитываемый, который позволяет узнать, от кого можно брать кровь для переливания конкретному пациенту. И моё предположение полностью подтвердилось. Продолжив работу по описанной Ландштейнером методике, я и обнаружил ещё одну группу! Причем группу, встречающуюся много реже, чем три другие. Таким образом, господа, на сегодня мы можем утверждать, что российской медицинской науке известно четыре группы крови! Следовательно, я в этом практически уверен, все происходившие ранее трагедии при переливании имели место вследствие незнания врачами особенностей этой четвертой группы крови хомо сапиенс. Очевидно, что, переливая пациенту именно кровь одной с ним группы, мы имеем весьма большие шансы на успех переливания.

Далее. Из истории медицинской науки мы знаем, что впервые переливание в России произвёл гражданскй генерал-штаб-доктор Андрей Мартынович Вольф в 1832 году, когда он переливанием крови спас жизнь роженице с кровотечением. Но массовому использованию переливания крови мешает вдобавок, как ни парадоксально это звучит, её свёртываемость. Она сводит на нет все попытки хранения крови и не позволяет переливать большие её объёмы, а небольшие не дают необходимого эффекта.

Я лично несколько раз пробовал сохранить свою кровь. Но всегда она сворачивалась! Это вынудило меня пуститься на поиски препарата, который смог бы блокировать ее свёртывание. Эмпирическим путём я добавлял в капли крови различные доступные мне вещества, рассчитывая найти способное дать нужный результат. И, господа, мне вновь повезло! Я совершенно случайно обнаружил это вещество.

Им оказался цитрат натрия, или, иначе говоря, натриевая соль лимонной кислоты. Я не до конца ещё понимаю, как именно действует это вещество, но оно даёт необходимый эффект! Более того, оно безвредно для человека: из двенадцати случаев переливаний, что я уже произвёл, лишь однажды я наблюдал у пациента озноб, который могу объяснить только реакцией на так называемый консервант, так как температуры у пациента не было, равно как любых других признаков интоксикации организма.

В последнем моём плавании, на паровом катере до Шанхая, у одного из раненых матросов нашего крейсера – комендора Оченькова – открылось кровотечение из осколочной раны. Хотя мне и удалось остановить его посредством наложения жгута, пациент терял силы на глазах. По счастью, он еще на «Варяге» был одним из участников моих экспериментов, и я знал, что группа крови этого человека совпадает с моей. В итоге я произвёл, так сказать, прямое переливание. И несмотря на некие антисанитарные условия и частные сложности, эффект был поразительный, господа…

В заключение могу лишь добавить, что практика – критерий истины. Отныне для меня это бесспорно. Если мы промедлим, то переливание крови введут в массовую медицинскую практику и без нас. Чтобы не потерять русский приоритет и научиться спасать больных с врожденными заболеваниями крови (при этих словах Николай болезненно дернулся), нужно сделать следующее… – И Вадик перешёл к изложению практических подробностей…

В итоге, его слушатели план одобрили как в целом, так и в частностях. Вдохновленный и одновременно напуганный, самодержец пообещал всемерное содействие, включая выделение подходящего здания и шефство над проектом одного из гвардейских полков, что на первых порах автоматом решало проблему поиска доноров.

* * *

Когда доктора покидали дворец, оживлённо обсуждая детали предстоящей работы, с ними вместе был милостиво отпущен и Вадик: на сегодня впечатлений императору вполне хватило. Как-то само собой получилось, что охрипший и оголодавший герой дня отправился не в гостиницу, а на ужин к Боткину, где и заночевал у него в одной из гостевых спален. Постоянным собственным углом в Петербурге он пока не успел обзавестись…

Главным итогом первого «научного доклада» Вадика стало то, что по указу самодержца был создан Институт исследования крови при Императорской Академии наук. Следующие несколько месяцев он разрывался между помощью коллегам в работах означенного института и всем остальным, то есть «спасением мира». Российского. Отягченного дураками, плохими дорогами и фаталистом-императором, за которого, как за самое слабое звено этого бардака, и пришлось начинать тащить…

По медицинской части Банщикову пришлось выкроить время на несколько лекций в Петербургском университете. После невинной подколки Боткина на одном из званых ужинов у Вадика просто взыграло самолюбие, и он не смог ответить отказом на предложение прочитать краткий курс лекций по гематологии и военно-полевой хирургии. Хотя в последней области были специалисты куда большего уровня, послушать доктора с героического крейсера набивались полные аудитории.

После отработки в институте техники забора крови и установления сроков хранения консерванта работа была приторможена самим Вадиком: ему хотелось избежать ненужных разговоров вследствие непрекращающейся череды открытий на этапе разработки способов определения группы крови. Рецепт у Вадика, однако, был «в рукаве», и уже спустя полгода были разработаны стандартные сыворотки для определения групп. Это был триумф.

Хотя и Банщиков впоследствии не раз сам говорил об этом, столь быстрый успех не был бы достигнут, если бы не личное участие императора. Николай II собственноручно написал письмо с приглашением вернуться в Россию человеку, которого знает каждый студент-медик в нашем мире – Илье Ильичу Мечникову. В нашей реальности он, оставив Россию в 1887 году, перебрался в Париж и до самой смерти работал в институте Пастера. Перед неожиданно открывшейся перед ним перспективой руководства собственной лабораторией микробиологии и иммунологии, с полным карт-бланшем и поддержкой в работе со стороны правительства, Мечников не устоял. Даже с учетом того, что общее руководство институтом осуществлял Боткин. А вскоре в компанию к ним добавились Эммануил Гартье и Николай Фёдорович Гамалея: Вадик слышал от отца об успешной работе Петроградского оспопрививательного института после прихода к власти большевиков.

Первой вершиной международного признания достижений Института крови ИАН стало сообщение о присуждении группе его ученых и специалистов Нобелевской премии по медицине за 1905 год. То, что в списке, кроме четырех фамилий медицинских светил с мировыми именами, оказажется еще и фамилия бывшего военного врача с крейсера «Варяг», кое-кого не удивит. А кто-то еще долго будет шипеть в прессе о фаворитизме и тому подобном. Но что тут поделаешь: завистники были и будут всегда. Обращать внимание на это тявканье из-за угла, а тем более почивать на лаврах, фавориту императора некогда.

Направив работу по линии спасения наследника престола, а с ним заодно и миллионов раненых или больных сограждан с помощью переливания крови в нужное русло, совершенно неожиданно для всех окружающих Банщиков увлёкся… химией. На самом деле, конечно, он лишь перестал скрывать своё «увлечение», но почти для всех, в том числе и для Боткина, с которым Вадик близко сошелся за прошедшие месяцы, было поначалу абсолютно непонятно, с чего это он лично принялся за исследования азокрасителей? Наезжая в институт, Вадим все больше и больше времени проводил с Мечниковым, разведшим у себя в лаборатории целую плантацию плесени. На самом деле ларчик открывался просто: создать стрептоцид он имел приличные шансы еще до окончания текущей войны. А с пенициллином ему нужно было постараться успеть хотя бы к грядущей.

* * *

На следующее утро после того как Банщиков первый раз заночевал у Боткина, за завтраком гость ошарашил своего именитого коллегу просьбой организовать ему встречу одновременно с министром финансов и тремя-четырьмя представителями крупных русских банков. После чего, спросив несколько адресов, он заскочил по поручению Макарова с бумагами в ГМШ, а затем с письмом Алексеева к Дубасову. Хотя оно, по большей части, и потеряло свою актуальность, к царю-то он уже пробился, воспользоваться поводом, чтобы представиться лично начальнику МТК, с которым впоследствии предстояло много поработать по «Плану Петровича», стоило. Затем Вадик отправился строить себе цивильное платье и заниматься прочими скучными, но необходимыми житейскими делами.

Кстати, визит к вице-адмиралу Дубасову имел и один неожиданный итог. Если сам председатель МТК в разговоре был довольно сух и официален, что и не удивительно при том ворохе неотложных дел, которые на него свалились, то вот случайный разговор в приемной вице-адмирала повлек за собой определенные интересные последствия.

Узнав, что молодой офицер, дожидающийся своей очереди на прием, это и есть «тот самый лекарь с “Варяга”», также ожидающий своей очереди плотный, но подтянутый контр-адмирал лет сорока пяти – пятидесяти на вид, неожиданно попросив у дежурного лейтенанта не торопиться пока с вызовом в кабинет, решительно увлек Вадика за собой в коридор. Как оказалось, это был Николай Александрович Беклемишев, командир второго флотского экипажа. Причем контр-адмиралом он был довольно свежим: не так давно он, еще в чине каперанга, командовал пришедшим с Дальнего Востока в составе отряда вице-адмирала Чухнина броненосцем «Наварин».

По тому неподдельному интересу, с которым Беклемишев выпытывал подробности боя «Варяга» и «Корейца», Вадик понял, что перед ним сейчас находится весьма одаренный, любознательный и решительный моряк. Чего стоило одно только его высказывание о том, что прорвись «Варяг», первое, что нужно было бы сделать – это топить или брать «гарибальдей»! Обалдевшему Банщикову большого труда стоило вовремя прикусить язычок.

Затем разговор плавно перетек на общее состояние флота, на то, что нужно срочно делать для перевода предприятий на круглосуточный режим работы. Кого отправлять на восток немедленно. И тут Вадик был вновь ошарашен. Беклемишев вполне серьезно считал, что сейчас в наилучшем состоянии для похода находятся три броненосца береговой обороны из состава учебно-артиллерийского отряда…

Об этих корабликах Петрович даже не упоминал в своих инструкциях, вскользь обронив фразу, что «все остальное не стоит пока и рассматривать». И вот, по мнению контр-адмирала, совсем не производящего впечатление человека недалекого или отъявленного авантюриста, выходило, что эти кораблики могут принести серьезную пользу как на театре боевых действий, так и по дороге туда, занимаясь перехватом контрабандной торговли. Проблему же относительно небольшой их дальности плавания можно было решить отправкой вместе с ними угольных пароходов, например, черноморских доброфлотовских.

Вадику идея запала. В конце концов, наши ББО это вам не американские «океанские» мониторы, борт русских «адмиралов» повыше. И он начал ее думать. Вместе с Петровичем, которому изложил все это в одной из первых своих «питерских» докладных телеграмм. В итоге инициатива Беклемишева вылилась в одну из самых дерзких и известных морских операций России в ходе этой войны, да и не только этой, по большому счету. А поскольку инициатива обычно наказуема, ему самому и довелось претворять в жизнь ее последствия.

* * *

Слово государя, конечно, закон, но между словом и делом подчас бывают перерывы. И если неотложные распоряжения военного характера «по списку Руднева» были отданы, слава богу, довольно оперативно, а на будущее было решено раз в декаду созывать специальное «Особое совещание по делам флота в военное время», то с организацией научно-медицинской практики Банщикова все получалось не слишком споро. Несколько дней Николай Александрович раздумывал над тем, кого из родни стеснить в пользовании каким-нибудь из дворцов поплоше для размещения Института крови; какой именно из полков гвардии отрядить для экспериментов по донорству; какую статью расходов двора ужать…

Одним словом, уже к концу февраля весь двор знал, что герой «Варяга» и организатор прорыва «Манджура» лекарь Банщиков является новым «властителем дум самодержца». Или, что вернее, его новой игрушкой, которая венценосцу пока не надоела. Хотя в подробности официально никто не был посвящён, но кто-то уже тихо трясся за «свои поляны», а кто-то наоборот – жил надеждой на будущие дивиденды от монаршьих благоволений. Безразличных практически не было.

Поэтому особых усилий Боткину прикладывать не пришлось. Каждый из участников созванного Вадиком тайного совещания с готовностью принял приглашение: кто выслушать героя, кто посмотреть на новую дворцовую диковину, кто оценить перспективность для роли очередного фаворита. Главным же намерением собравшихся было попытаться что-то с этого поиметь. И разочарованными они не остались. Скорее наоборот.

– Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, – начал Вадик у развешенной на стене карте мира, – России объявлена война. Знаю, что все вы в курсе, – перекрыл он недоумённый шёпот, – но вы совершенно не имеете представления о характере ведущейся войны. И её возможных результатах. Это не война пехотного батальона против взбунтовавшихся хунхузов и даже не поход пехотной дивизии на завоевание Бухары, Хивы или Ташкента… Присутствующий министр финансов господин Коковцов не даст мне ошибиться и подтвердит, что по объёму затраченных обеими сторонами средств, с учётом достраивающихся на Балтике кораблей и перебрасываемых на восток дивизий, война с Японией уже сейчас превосходит предыдущую войну России с Турцией.

Происходит так потому, что в планах Японии война быстрая. Они желают уже вскоре прикончить наши имеющиеся на востоке морские силы, а сразу за этим, высадив свою экспедиционную армию, числом в разы превосходящую все, что мы пока имеем в Маньчжурии или будем там иметь месяца через три-четыре, разгромить Куропаткина. Но если вдруг мы не согласимся после этого на мир под их диктовку, разгром русских сил по частям их тоже вполне устроит. Они уже начали бить порт-артурскую эскадру, затем возьмутся за владивостокские крейсера. В худшем случае – когда новейшая эскадра с Балтики придёт на Дальний Восток – она без поддержки уже имеющихся там сейчас сил тоже не сможет победить японцев. В результате самураи по частям разгромят на море более чем вдвое превосходящий их русский флот.

Картина боевых действий на суше может быть аналогичной, если даже не еще более удручающей, – полков и дивизий у нас, конечно, раза в три больше, но перебрасывать их по транссибирской магистрали мы можем лишь небольшими группами. При выдвижении в район боя нашей пехотной дивизии по грунтовой дороге для преодоления тридцати вёрст требуются сутки. Их пехотная дивизия морем это же расстояние преодолеет за пару часов. В результате у японцев, как и на море, есть возможность бить нас по частям, благодаря близости побережий, выставляя против одной нашей дивизии пять-десять своих, причем в нужное время и в нужном месте.

Тем временем их английские и американские покровители сделают все, чтобы закрыть для России рынки внешних заимствований. И в первую очередь – парижский, тем самым лишив нас возможности игры вдолгую и заставив искать мира на японских, вернее англо-североамериканских условиях.

Может быть, вам подобное изложение событий внове, но с точки зрения «нейтральных» штабистов где-нибудь в Лондоне или Вашингтоне всё так и будет. Они сами уверены и своих банкиров убедили, что в начавшейся войне победит Япония.

Главная задача России в этой войне – не допускать игры по предложенным противником правилам. Победить быстро и малой кровью, победить неожиданно, как для японцев, так и их западных покровителей. Затягивание войны – это кредиты под грабительские проценты. Это обставление их сопутствующими кабальными условиями. В этом вопросе альтруистов нет. Думаете, немцы не воспользуются ситуацией и не попытаются перетянуть одеяло на себя при заключении нового торгового договора?

Это грозит России тем, что, как и в затянувшуюся в семьдесят седьмом году турецкую войну, вся кровь русских воинов осядет прибылью в иностранных кошельках. А нам кроме того будет угрожать еще и внутренний бунт.

Но… Чтобы победить быстро, нужны… конечно же, деньги. Нет-нет! На ваши личные средства я не покушаюсь, хотя в вашем патриотизме и готовности пожертвовать некоторое количество ассигнаций для победы я уверен. («Пусть попробуют теперь отказаться».) Речь идет совсем о других финансах.

Всё дело в том, что пока ни Россия, ни Япония в этой войне не в состоянии нанести друг другу безусловных поражений. Наши экономически значимые территории слишком далеки от Японии. А все их территории для наших войск также сейчас недоступны из-за островного положения Японии и временной слабости нашего флота. И так будет продолжаться до тех пор, пока наши моряки не станут доминирующей силой на море. В нынешних же условиях балансирования война будет вестись до тех пор, пока у противников есть деньги. И кто первый скажет, что их нет, тот и проиграл.

Как я уже говорил, ваши визави – банкиры Лондона и Нью-Йорка – уверены в победе той лошади, на которую они поставили. И даже если Россия оберёт всех своих подданных, включая вас, до нитки, даже если немцы для нас всерьез раскошелятся, все равно ей пока не сравнится по объёму военных расходов с кредитными возможностями половины мира.

В сложившейся ситуации русские солдаты и матросы могут выиграть одно-другое отдельное сражение, но выиграть войну – а для России это значит не просто разромить японцев в паре-тройке сражений, но не допустить её затягивания, – можете только вы, господа! Для этого важно не только найти деньги для снабжения армии и флота всем необходимым, нужно еще и подорвать доверие как международных банкиров, так и рантье к японским долговым обязательствам. Без значительных иностранных заимствований у Японии просто не будет шансов для продолжения войны. Это как борьба с пожаром – можно пытаться залить его водой, можно пытаться вытащить из дома все, что может гореть, а можно просто перекрыть к огню доступ кислорода. А деньги и есть кислород войны.

И, как мне представляется, решение проблемы существует, даже несмотря на сговор финансистов Уолл-стрит и Сити. На идею меня натолкнул один из романов французского писателя Жюля Верна. Возьмите книжки – я отметил нужные страницы закладкой.

Суть в том, что дальневосточный театр военных действий крайне беден телеграфными линиями. И если наши войска в Артуре и Владивостоке имеют прямой телеграфный провод в Петербург, а отсюда на весь мир, то японским сообщениям о боевых действиях для попадания на их телеграф нужно от полусуток до нескольких дней.

Имея преимущество в получении информации хотя бы на десять часов, ваши агенты и подставные фирмы на крупнейших биржах мира смогут оперативно покупать русские и японские облигации накануне их подорожания и продавать накануне их удешевления![4] Наши военные руководители безусловно поспособствуют оперативному получению необходимой информации о ходе военных действий. Остальное, как говорится, дело техники.

Глядя на то, как зажглись неподдельным энтузиазмом глаза его слушателей, Вадику невольно подумалось: «Эх, мне бы фору в пару часов в поступлении информации, когда я поигрывал на Форексе, не пришлось бы тогда отцу лезть в услужение к этому долбаному полубандитскому олигарху…»

– Итак, господа, согласны ли вы помочь России разорить Японию?

Банкиры дружно закивали в ответ – похоже, что поиметь с этого юнца можно было много.

– Вы сможете помочь присутствующим здесь патриотам России краткосрочными казначейскими займами на срок три-пять дней в моменты активизации рынка военных облигаций, господин министр? Если государь император даст согласие на эту неординарную, но, несомненно, военную операцию, конечно? – заранее предупрежденный царем Коковцов выдержал томительно-театральную паузу. И согласился…

– Главное в намеченном деле, господа, полное доверие между нами и полная секретность для всех остальных. По моей информации, на днях с Дальнего Востока должны прийти крайне положительные сведения о боевых действиях. Вы можете через своих агентов потихоньку покупать русские облигации уже прямо сейчас. Но когда я скажу: «Пора покупать», пускайте на облигации все доступные свободные средства…

* * *

Телеграмма о прибытии во Владивосток «Варяга» с парой взятых у японцев броненосных крейсеров ушла в мир с двенадцатичасовой задержкой. На этой новости русские облигации поднялись на шесть процентов, а японские подешевели на пять процентов.

Двенадцать часов спустя рынки подробно обсуждали новую телеграмму – с «японским» опровержением, мол, не может такого быть! Рынок качнулся к исходному состоянию, но спрос на русские бумаги «почему-то» не упал.

Ещё спустя двенадцать часов увидели свет подробности эпопеи «Варяга», включая абордаж «Ниссина» и «Кассуги». Рынок взорвался. Довершили дело вышедшие в Лондоне и Нью-Йорке статьи находящихся во Владивостоке иностранных журналистов. Доверять японским бумагам не хотел никто. Ну, или почти никто – лишь «какие-то» трейдеры начали потихоньку обменивать подорожавшие еще на пять процентов русские облигации на деньги и подешевевшие уже на семь процентов от номинала японские бонды.

Сообщение об атаке Владивостока Камимурой даже задерживать не пришлось. Оно «просто» было дополнено абсолютно правдивыми сведениями о том, что «Варяг» в доке и надолго, «Рюрик» поврежден, а трофейные крейсера не в состоянии дать ход. Плюс к этому разбиты две береговые батареи, пытавшиеся дать отпор нападающим, многочисленные пожары в городе… Те, кто доверился японским бумагам, «вдруг» обогатились на четыре процента. Правда, некоторые из них «почему-то» сразу же стали покупать русские бумаги.

Сутки спустя пришли пикантные подробности касательно того, что четыре сотни снарядов Камимуры привели к гибели всего лишь двух с небольшим десятков жителей Владивостока и нескольких моряков. Что «Варяг» в доке исключительно из-за повреждений при Чемульпо, которые почти устранены. «Рюрик» хоть сейчас готов к выходу в море, а итальянские крейсера неподвижно стоят в порту только из-за нехватки экипажей, которые вот-вот прибудут из Севастополя и Кронштадта. Особую пикантность корреспонденциям придавал тот факт, что «Варяг» бил по врагу прямо из дока, а свежезахваченные корабли, хоть и не могли дать ход, тоже выпустили по противнику порядка полусотни снарядов.

Вишенкой на торте послужил попавший в газеты рапорт об «Оборудовании ложных позиций для отвлечения огня противника» лейтенанта Балка. В довольно язвительной форме в сводной таблице приводились затраты русской стороны на оборудование двух ложных огневых позиций (порядка сотни рублей) и стоимость снарядов, потраченных японцами на их «подавление» – около десяти тысяч британских фунтов. Маятник цен на облигации качнулся в противоположную сторону.

Спустя месяц (фотографии тогда приходилось физически возить в редакции, а Владивосток был той еще окраиной) в газетах мира появился фотоотчет о бомбардировке Владивостока. Особо красноречиво получилась фотография бортового залпа уцелевших пушек «Варяга», посылающих снаряды из дока. И подпись под ней – «Непобежденная кость в горле императорского японского флота», – похоже, что она одна привела к очередному колебанию маятника биржевых котировок.

Или тут была виновата фотография с дальномерного поста, на которой была изображена маневрирующая японская эскадра в окружении многочисленных всплесков русских снарядов? Или снимки участков расстрелянного леса с подсчетом, во что обошлась японской казне ломка русских сосновых дров с напоминанием о цене одного двенадцатидюймового снаряда в шестьдесят фунтов? Да еще правдивый отчет о неудачном минном заграждении, на котором час «гуляла» японская эскадра, проиллюстрированный еще одной фотографией восьми исполинских взрывов на фоне дымного горизонта? Повторить минную ловушку Руднев не надеялся, но охоту еще раз наведываться к Владивостоку эта новость у Камимуры отбила наверняка…

Успех фотоотчета заставил Вадика задуматься, и вскоре во Владивостоке появилась пара кинооператоров, занимавшихся до этого только съемками столичных торжеств и прочих мероприятий с участием членов Императорской фамилии. Нельзя сказать, что оба они – и Ягельский и Сашин-Федоров – горели желанием оказаться на войне. Тем более вдвоем. Конкуренция-с, знаете ли… Но разве просьба императора – не закон для подданных?

* * *

В дополнение к наградам за Чемульпо и прорыв «Манджура» Банщиков совершенно для него неожиданно был награждён еще и Анной 3-й степени. С формулировкой «За спасение раненых с “Варяга”». В газеты не попала мелкая деталь – ходатайствовал об «Анне» для Вадика сам министр финансов Коковцов с подачи члена правления Русско-Китайского банка Вышнеградского, а также Ададурова и Мухина, председателей правлений Русского торгово-промышленного и Волго-Камского банков. И если первые два ордена Вадик больше относил к результатам «командной игры», где честно оценивал свою роль достаточно скромно, то вот третий вполне искренне грел ему душу. Хотя, конечно, и он тоже был результатом «некоего послезнания». Но ни Петрович, ни Василий до подобного не додумались. А значит, теперь и ему можно считать себя равноправным членом команды…

От еще одного из «патриотичных банкиров» – Лазаря Полякова – Вадику перепал роман Жюля Верна в увесистом золотом переплёте, а от Карла Шпана и Жданова с Филипповым – скромный вклад на сто тысяч рублей, из которых семьдесят он тут же направил во вновь созданный фонд пожертвований на «Дело Великого Сибирского пути». Это было второе его глобальное достижение: царь по итогам их третьей встречи распорядился всемерно ускорить завершение строительства Кругобайкальского участка Транссиба.

Его начали возводить в самую последнюю очередь, в 1902 году, как самый трудный и дорогой на всей стратегической дороге. Во многом из-за байкальской паромной переправы средняя пропускная способность магистрали и исчислялась пока десятью-тринадцатью поездами в сутки, суммарно, в обе стороны. Притом что длина этого участка составляет восемнадцатую часть общей длины Транссиба, строительство его потребовало больше четверти суммарных затрат на всю дорогу. Достаточно сказать, что на протяжении пути вокруг Байкала поезд проходит двенадцать тоннелей и четыре галереи.

Несмотря на приложенные усилия, в истории нашего мира первый поезд прошел вокруг Царь-озера лишь 30 сентября, а регулярное движение было налажено спустя два с лишним месяца, что не позволило сконцентрировать в Маньчжурии достаточное количество войск для победы под Мукденом. Кроме элементарного понимания необходимости расшивки этого, пожалуй, главного узкого места всей войны, Вадик хорошо запомнил и напутствие Балка: «Не решишь вопрос с кругобайкальским участком – самого тебя год шпалы таскать заставлю!» А этот мог…

Когда обалдевшие от вызова в Зимний дворец инженеры Савримович и Леверовский, в присутствии министра путей сообщения князя Хилкова, докладывали свои финансовые и плановые расчеты по введению Кругобайкалки в действие, как ближайший физически возможный срок они определили середину июля. От представленной железнодорожниками сметы Коковцов в прямом смысле схватился за голову. И несчастного министра финансов можно было понять: бюджет и так трещал по швам.

Один из способов изыскания дополнительных средств был тогда предложен Вадиком – всенародная подписка на военно-железнодорожное строительство. По прямой аналогии с добровольными пожертвованиями на усиление флота, сбором которых сейчас занимался Комитет под руководством великого князя Александра Михайловича, хотя и сама идея, и первый взнос были от князя Кочубея. Вадику начинать пришлось с себя любимого. Кстати, это неординарное предложение Банщикова стало, по словам самого Хилкова, переломным в его настороженном вначале отношении к новому фавориту царя.

В итоге между ними весьма быстро сложились доверительные и деловые отношения. Для Вадима это было несомненной удачей. Во-первых, Михаил Иванович был не просто министром, он был величайшим профессионалом своего дела и трудоголиком. Во-вторых, лучшей кандидатуры для государственного руководства задуманными мегапроектами в сфере транспорта, включая Волго-Донскую и Беломоро-Балтийскую транспортную системы, просто не было. И наконец, в-третьих, и это было уже удачей для самого Хилкова, именно вмешательство Вадика как врача спасло князя от ранней кончины в результате незалеченной хронической пневмонии.

Вызванных войной расходов у Минфина действительно хватало. В том числе бюджетом не предусмотренных. Так, специальное совместное заседание министерства финансов и ГМШ постановило для соблюдения юридических формальностей принять в казну по балансовой стоимости в 6 миллионов рублей приведённые Рудневым во Владивосток призы «Ниссин» и «Кассуга». И зачислить их в списки флота под именами «Память Корейца» и «Витязь». Пожелание Руднева назвать второй крейсер «Сунгари» не нашло монаршьей поддержки… Конечно, 6 миллионов – лишь треть от заводской цены и четверть «цены военного времени», однако без запущенной Вадиком машины биржевых спекуляций минфин причитающиеся варяжцам по новому «Положению о морских призах» 3 миллиона, скорее всего, изыскивал бы годами – «Зачем платить, если корабли и так наши». Но и после этой «внеплановой» выплаты государственный долг России сокращался «на пару броненосцев» – двадцать пять миллионов рублей, и протестовать Коковцову смысла не было.

Деньги разделили по-честному – между всеми участниками боя при Чемульпо, живыми и погибшими, офицерами и матросами. Рудневу досталось больше полумиллиона, офицерам по двадцать-пятьдесят тысяч, матросам чуть больше тысячи рублей каждому. Поскольку по меркам довоенной жизни для каждого это были невообразимые суммы, по распоряжению Руднева и с согласия Коковцова, доступ к именным счетам был заблокирован до конца войны. Кроме его собственного. Причем на долю семей погибших была выделена тройная доля здорового члена команды, занимавшего ту же должность. Раненые, за исключением самого Руднева, получили по двойной доле…

Подробности о суммах призовых выплат были секретом для Владивостока несколько часов. А через пять-шесть дней о них из газет узнали по всей России. Утром следующего дня рабочий стол Руднева был завален заявлениями добровольцев для комплектации экипажей броненосных и вспомогательных крейсеров.

Некоторые деловые люди, купцы и финансисты, узрев столь фантастическую норму прибыли, тотчас изъявили желание «помочь России в трудный час» и выкупить несколько подержанных иностранных лайнеров для переоборудования во вспомогательные крейсера. При условии, конечно, что им, абсолютно неофициально, будет причитаться доля с продажи трофейных товаров и судов. А наиболее ушлые готовы были финансировать экспедиции за исключительное право покупать у казны захваченную контрабанду и пароходы. Итогом всего этого ажиотажа стало приобретение через созданную Крампом в Филадельфии пароходную компанию десяти быстроходных лайнеров в Германии, САСШ и Франции, из которых шесть были приобретены «в частном порядке» при посредничестве Комитета по усилению флота на добровольные пожертвования.

В ожидании прогнозируемого дефицита кадров пришлось вновь срочно запрашивать с Черноморского флота людей. В дополнение к выехавшим в Харбин экипажам для трофейных крейсеров и на Балтику, для формирования экипажей приобретавшихся трансатлантиков. Из-за чего Черноморский флот становился на неопределенный срок неспособным к проведению «Дарданельского десанта». Скрыдлова, Рожественского и прочих его апологетов, до сих пор не желающих поверить в то, что война с Японией это всерьез и надолго, все это приводило в состояние тихого бешенства.


Из дневника императора Николая Александровича


СПб., Вече, издание 4-е, 1942 г.


14 февраля. Суббота

В 9 часов поехали в Аничков к обедне и приобщились Св. Христовых Тайн. Какое утешение в настоящее серьезное время. Вернулись домой в 11 1/4.

Простились с полк. Абациевым и двумя урядниками Конвоя, отправляющимися завтра в Маньчжурию. Мороз стоял порядочный. Завтракал Орлов (деж.). Принял ген. Фуллона – нового градоначальника и Сахарова с докладом. Были в Аничкове у всенощной и обедали с Мама. Вечер провели дома.

15 февраля. Воскресенье

Встали поздно. В 11 часов пошли к обедне. Завтракали: Авелан, Рожественский, кн. Оболенская и Юрий Трубецкой (деж.).

Отряд Вирениуса задержан в Красном море и будет разделен. Часть отряда с броненосцем пойдет к Порт-Артуру, два крейсера и миноносцы войдут в Средиземное море. В Пирее их ждут.

Мороз стоял крепкий – 12 градусов с красным солнцем.

В 2 1/2 поехали в Музей Штиглица на открытие выставки исторических и драгоценных вещей. Осматривали ее в течение полутора часов с большим интересом. Масса красивых предметов. Вернулись домой к чаю. Занимался до и после обеда.


16 февраля. Понедельник

Мороз немного уменьшился. Все утро принимал до докладов. Николай Мих. вернулся из-за границы и завтракал с нами и Оболенским (деж.). Гулял. Пили чай у Мама. Занимался до обеда.

В 3 1/2 принял Нилова и Ломена. Вечером в своей библиотеке принял доктора с геройского «Варяга». Рекоменд. Б-ва Алексеев.

Нового ничего не случилось в Порт-Артуре.


17 февраля. Вторник

После завтрака отправились вдвоем на панихиду по П. С. Ванновском, который скончался сегодня ночью.

Погода была серая, но не холодная.

В 12 часов был Банщиков. Долго говорили. Рассказал много нового о Дальнем Востоке и бое «Варяга» с японскою эскадрой.

В 4 1/2 были Гирш и Боткин. Говорили до 6 1/2.

Ужинали вдвоем и легли спать пораньше.

18 февраля. Среда

Был очень занят до 2 1/4. Гулял после доклада ген. Петрова по Маньчжурской ж. д. Вечером дядя Владимир пил у нас чай. Затем у меня в библиотеке происходило свидание и объяснение между ним и Николаем Мих.


19 февраля. Четверг

Морозный ясный день. Завтракали: Ольга и Петя (деж.).

После чтения бумаг погулял утром.

До часа было два доклада. Получена телеграмма о славной победе «Варяга» и взятии им у японцев двух судов рядом с Токио. Во Владивостоке и Порт-Артуре ликование. Разрешил Кронштадту салютовать.

После часа был в прекрасном настроении. Гулял с детенышами. Вечером занимался.


20 февраля. Пятница

Такой же морозный и солнечный день. В 12 часов поехали в Александро-Невскую лавру к отпеванию Ванновского. Прибыли к половине обедни; служба продолжалась очень долго, вернулись домой в 1 3/4. Завтракал Шувалов (деж.), Б-ов. До 6 1/2 разбирал бумаги. Вечером занимался.


21 февраля. Суббота

Утром нашею подъемною машиною был придавлен до смерти несчастный машинист по собственной неосторожности!

В городе ходят демонстрации. Моряков качают и носят на руках.

Был очень занят до 1 1/4. Принял графа А. П. Игнатьева и Фредерикса. Гулял. Погода была холодная, ясная. Известия с Дальнего Востока спокойные. Обедали дядя Алексей, Авелан, Дубасов и Абаза. Провели вечер у Мама.


22 февраля. Воскресенье

Утро было туманное, потом прояснило. В 11 часов пошли к обедне со всеми детенышами. Завтракали дамы, Мейндорф и Кира Нарышкин (деж.).

Гулял долго в саду с Банщиковым. Поздравил его фл-адъ. [флигель-адъютантом]. Обедали раньше обыкновенного и в 8 1/2 поехали в Дворянское собрание на концерт соединенных хоров под управлением Архангельского. Чудесное пение! По Невскому – Андреевские флаги. Возвратились домой в 10 1/2 часов.


23 февраля. Понедельник

Был длинный морской доклад. Завтракал кн. Орлов (деж.). Принял Вуковича. Мил. И Стану.

Гулял. Пили чай у Мама с дядей Владимиром. После обеда поехали на панихиду по генерал-адъютанту Галле, который скоропостижно скончался вчера.

Японцы приходили к Порт-Артуру. Наши отогнали. Докладывают, что два миноносца их утоплены.

Вечером долго занимался.


24 февраля. Вторник

Принимал до 11 3/4. В полдень поехали на освящение великолепного нового здания акушерско-гинекологического института напротив университета. После длинного молебна, отслуженного митрополитом Антонием, осмотрели главные части помещений и уехали около 2 часов. Мама завтракала с нами, и Ксения также. Имел доклад Ламздорфа до 4 1/2. Гулял. Было холодно и ветренно.

Много читал. Обедали вдвоем. Вечер провели у нас Николаша и Петюша.

Макаров прибыл в Порт-Артур. «Ретвизан» снят с мели у входа и введен во внутренний рейд.


25 февраля. Среда

В 10 часов поехали в Реформатскую церковь на отпевание ген. – ад. Галла. Служба была очень короткая.

Имел большой прием, затянувшийся до часа с половиною. Завтракал Дрентельн (деж.). Известий с Востока не было. Занимался много. Был Банщиков, рассказывал о встречах с Алексеевым и Макаровым. Обедали у Мама, вернулись домой в 10 1/4.


26 февраля. Четверг

Дорогой день по прежним воспоминаниям. В 11 часов поехали к обедне в крепость. Мама, Ксения, Миша, Ольга и Петя завтракали с нами. От 2 до 3 1/2 часов. Был полк. Бринк.

Обедали с Борисом, который собирается ехать в Маньчжурию в распоряжение Алексеева. Гулял при солнечной погоде. Тетя Евгения пила с нами чай. Весь вечер читал и занимался писанием письма Алексееву. Обедал Тотлебен (деж.).

Получил телеграмму о том, что японцы в составе нескольких больших судов днем бомбардировали Владивосток. Издали и без особого результата. Только «Рюрик» пострадал. Не сильно. В их суда было 10 попаданий.

Флот наш пополнен трофеями. Назвали «Витязь» и «Память “Корейца”». Они уже участвовали в отбитии японского набега стрельбой из Золотого Рога.


27 февраля. Пятница

Сегодня пришло много телеграмм о бое прошлою ночью около П.-Артура между нашими и японскими миноносцами и о четырехчасовом бомбардировании крепости и рейда.

Утро было занятое. После завтрака долго принимал Куропаткина и простился с ним; он завтра уезжает в Мукден.

Пили чай у Мама.

Виделся с Кристи; предложил ему Мин-во народного просвещения.

Обедал Михаил Б[анщиков] (деж.).


28 февраля. Суббота

Утром был посвободнее, затем имел три обычных доклада. Завтракали: А. Н. Нарышкина, Фредерикс и Трубецкой (деж.). Гулял около часа с М. Б[анщиковым]. Погода прекрасная. Шел снег, был небольшой мороз.

В 7 часов поехали в Аничков ко всенощной и обедали с Мама. Вернулись домой в 10 1/4.


29 февраля. Воскресенье

В 11 часов пошли к обедне. Тотчас после завтрака принял Менделеева. Говорили 2 1/2 часа.

Мари и Анастасия пролежали день в кроватях с повышенной температурой. Андрей обедал с нами.

Читал. Писал письмо Макарову.


Из книги воспоминаний генерального конструктора, генерала армии В. Г. Федорова «Путь к оружию».


СПб., Наука побеждать, 1949 год


По дороге купил свежие газеты. Они были полны известиями о событиях в Маньчжурии и продвижении японцев в Корее, о делах наших вокруг Порт-Артура, о русских крейсерах у Суэцкого канала. Становилось ясным, что война эта простой и короткой не будет. Тем более что для многих, в том числе в армии и на флоте, оказалась она неожиданной. По правде, все как-то привыкли к осложнениям на востоке и не верили в возможность близкой войны. Каждый надеялся, что всё будет в конце концов улажено, и мирный уклад жизни не будет нарушен кровавыми событиями.

Однако и то, что Япония готовится к войне, не оставалось не замеченным. Буквально на глазах увеличивалась численность императорской армии, её техническое оснащение, запас людей, обученных военному делу. Строились новые корабли на верфях Европы, большой процент своих мощностей отдали под японские заказы Крупп и Шнейдер, в САСШ и Австралии закупались кони в количествах, превышающих всякую потребность мирного времени. Об этом не раз сигнализировали и Алексеев, и Сахаров. Но вот военный министр наш, лично побывав в Японии, ничего угрожающего там не усмотрел. Но этого и следовало ожидать! Что бы показали ему, официально пригласив? А выводы наверху делались, увы, на основании этих парадных картинок. Притом не секрет, что строилась японская армия, ее стратегия и тактика по немецкой кальке. Настойчиво и неутомимо прививались пехоте быстрота, энергия и активность во всех движениях и действиях, обучалась стрельбе с закрытых позиций полевая артиллерия…

Внимательно присматриваюсь к внешнему облику японских офицеров и генералов на газетных полосах. В большинстве своём это люди для своей нации высокие, стройные и подвижные; в них нет и следа той одутловатости, тяжеловесности, а главное, усталости, которые я с прискорбием встречал нередко среди лиц, занимавших высшие командные должности в русской армии. Мы, работники Артиллерийского комитета, хорошо знали образцы вооружения японской армии, включая, конечно же, германские. Поэтому были очень далеки от настроений шапкозакидательства.

С такими невеселыми мыслями подходил я в то памятное утро к месту моей службы в Оружейный отдел Артиллерийского комитета, где тогда должно было происходить очередное заседание.

Артиллерийский комитет являлся высшим научно-техническим учреждением, которое руководило разработкой и испытанием всех образцов оружия, вводимых в русской армии. Комитет был организован еще в 1808 году военным министром Аракчеевым. Он состоял из нескольких отделов: орудий и снарядов, лафетного, порохового, вопросов стрельбы и т. д. Последним был седьмой, оружейный, собиравшийся для своих заседаний отдельно от прочих вследствие специфичности разбираемых тем. В этом отделе я и работал в качестве докладчика по поступающим оружейным вопросам.

В отличие от других военных учреждений, постоянные члены комитета не назначались начальством: у нас была выборная система на основе тайного голосования, в котором должны были участвовать профессора Артиллерийской академии и действительные члены комитета. Кроме того, имелись совещательные члены, входившие в состав комитета по занимаемой ими должности. Например, начальники военных заводов и профессора Артиллерийской академии.

Помню, как, только что окончив в 1900 году Артиллерийскую академию, я совсем еще молодым капитаном поступил в комитет и как на первых порах меня подавляло это собрание крупнейших ученых, специалистов, изобретателей, мировых «светил».

В отделе меня окружали тогда старейшие работники нашего оружейного дела. Среди них были и участники венгерского похода 1849 года, и герои севастопольской обороны, и участники русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Недаром высокий, сухой и седой как лунь профессор Эгерштром шутливо говорил мне: «Я представляю в Оружейном отделе древнюю историю, когда наша армия была вооружена кремневыми, а затем ударными ружьями. Генералы Ридигер и Чагин являются представителями средней истории, когда у нас появились первые винтовки, заряжающиеся с казны. Генерал Мосин со своей трехлинейной магазинной винтовкой – уже новая история. А капитан Филатов и вы олицетворяете грядущую новейшую историю, появление первых образцов автоматического оружия».

Справедливость, однако, требует отметить, что столь преклонный возраст некоторых работников Оружейного отдела мало способствовал правильному ходу дел. В семьдесят лет человек не имеет уже, естественно, той энергии и инициативы, которые бьют ключом в более раннем возрасте. Многих членов комитета уже тянуло на покой.

А проведение в жизнь различных изобретений и мероприятий до японской кампании было сопряжено с большими трудностями, требовало необычайной настойчивости и сил. В министерствах царила система бюрократизма и крохоборчества. Большинство военных изобретателей было лишено экспериментальной базы, в то время у нас совсем отсутствовали проектно-конструкторские бюро, экспериментальные лаборатории и опытные заводы с квалифицированным составом. В такой обстановке далеко не всякий человек, даже весьма талантливый, мог преодолеть все преграды и препятствия.

Однако, несмотря на все трудности, многие члены комитета работали не покладая рук, с огромной любовью и энтузиазмом к своему делу. Мы проводили в стенах комитета большую часть своей жизни, нас связывали общие интересы к военной технике и науке.

Подойдя к большому зданию на Литейном проспекте, у которого по обеим сторонам подъезда на высоких постаментах стояли старинные орудия, отлитые в прежние века, безмолвные участники славных дел нашей артиллерии, я с удивлением увидел стоящую рядом с парадным закрытую карету, запряженную шикарной гнедой четверкой. Не успев толком предположить, кого это к нам принесло из высшего общества, я был остановлен вышедшим из кареты кавалергардским поручиком, который, представившись и удостоверившись, что перед ним именно капитан Федоров, предложил мне проехать с ним, ни много ни мало, а «по просьбе государя императора, Николая Александровича». Предупредив по команде о своей вынужденной отлучке, я повиновался. Четверка лихо рванула, вскоре свернув на Невский. Офицер, везший меня, любезно сообщил, что мы едем в Зимний дворец, где меня ожидает одна очень важная встреча. Других подробностей я так и не дождался.

По приезде во дворец кавалергард сопроводил меня в уютный кабинет на первом этаже, где я минут пять терзался в догадках: кому здесь могла понадобиться моя скромная персона? Неужели сведения о моих работах над автоматической винтовкой заинтересовали самого государя? И через кого тогда, кто этот неизвестный благодетель русской армии? Или, может быть, причина вызова иная? Однако все вопросы вскоре разрешились. Дверь открылась, и вошел стройный молодой флотский офицер с лихо закрученными усами и Георгиевским орденом в петлице. Улыбнувшись, он протянул мне руку:

– Владимир Григорьевич! Здравствуйте. Разрешите представиться: Банщиков. Михаил Лаврентьевич.

– Очень приятно. Но чем обязан?..

– Сейчас все объясню, почему такая спешка. Честно говоря, сам хотел выскочить к вам на Литейный, но, видно, пока грехи не пускают. Я, если позволите, сразу, без прелюдий и верительных грамот, хорошо?

– Раз уж начали, куда ж деваться, Михаил Лаврентьевич, я весь во внимании.

– Тогда сразу перейдем к делу. Вас рекомендуют как лучшего в России специалиста и конструктора по автоматическому оружию.

– Но ведь… Пока это только образцы, железки, и я…

– Оставьте это, ради бога! И кто рекомендует – тоже не спрашивайте, хорошо?

– Хорошо.

– Так вот. Должен под огромным секретом, за что головой отвечаю перед императором, а теперь и вы тоже, показать вам один эскизик оружия и выслушать ваше мнение о том, что это может быть. Согласны?

– Конечно.

Банщиков вновь улыбнулся и достал из папки, с которой пришел, изрядно помятый листок бумаги с карандашным наброском. С первого взгляда я понял, что передо мной чертеж пистолета Маузера 1896 года. Его ни с чем не перепутаешь. Но ближайшее рассмотрение повергло меня в шок. Похоже, немцы нашли способ добиться из него автоматического огня с нормальным темпом! И как красиво размещен механизм замедления – в рукоятке!

– Наша разведка сработала?

– Предположим. Но не это суть важно. Как ваше мнение – это в принципе реализуемо?

– Если покупать патент…

– Нет, не о патенте речь. Если вы получите партию таких пистолетов в обычном виде, доработать их до автоматической стрельбы на основании этого чертежа мы в силах? И как быстро? Что вам для этого нужно? Государь предоставляет вам право привлекать любых людей и выбирать любые мастерские или завод для этой работы.

– Очень интересные решения… Но реализуемо, я полагаю. И что? Мне поручается эта работа? А как же мои обязанности в Арткоме? И вы ведь не знаете, но я заканчиваю сейчас автоматическую винтовку, а это…

– Владимир Григорьевич, дорогой! Давайте по порядку! Реализуемо?

– Полагаю, да.

– Сроки?

– Зависит от людей, от производства… Все-таки Сестрорецк…

– Все, что вам необходимо, получите. Сроки?

– Три месяца для первых десяти образцов. Минимум.

– Много. Определяйтесь, как успеть за два. На размышление вам половина суток!

– Но, Михаил Лаврентьевич, помилуйте!

– Не помилую. Даже и не просите. Это поручение императора.

– Я понимаю, но если речь идет только о штучной доработке готовых… На коленке, так сказать. Есть на примете несколько умельцев. Но это же партизанщина! Ведь я не случайно начал про патент, а вы меня перебили. У нас ни нормальных чертежей, ни оснастки, ни приспособлений! Мы не знаем терморежимов и много чего еще! Если говорить о серии при нашем производстве, то это… Это месяцев десять. Может, чуть меньше при полном карт-бланше на все! Я в таких условиях быстрее доведу до испытаний свою винтовку.

– Владимир Григорьевич, а хотя бы несколько десятков доработать из готовых маузеров сможем? За пару месяцев?

– Да. Доработать, доковырять, сможем, скорее всего. Но это проблему армии не решит. Только вы имейте в виду, гарантий, что заклиниваний не будет, я дать не смогу – нужен нормальный цикл испытаний… Как я понял, вам такие маузеры спешно нужны для каких-то специфических задач? Каких – не спрашиваю…

– Вы правильно поняли. Речь идет об оснащении небольшого отряда, которому предстоят операции в глубоком тылу противника, причем может статься, что превосходство японцев в численности может быть в несколько раз.

– Я уж понял, что наша разведка что-то такое удумала. Постараемся. Но… Но раз уж нас свела судьба, Михаил Лаврентьевич! Очень прошу вас, донесите до государя, что главное – массовая автоматическая винтовка для армии! А то случится, как в крымскую кампанию, не дай бог! Они успеют на автоматику перейти, а мы все копаемся. Так и до беды недалеко!

Банщиков, покачивая головой, с улыбкой выслушал мои душевные излияния. Не буду таить: у меня тогда закрался червь сомнения. Показалось, что он добился желаемого ответа по маузерам и теперь торопится завершить наш разговор, другими проблемами не интересуясь. Внутри меня даже начинало подниматься возмущение, что меня собираются так бесцеремонно оторвать от того, что представлялось сверхзадачей, может быть даже целью жизни!

Но, слава богу, я ошибся. Ошибся так, что в итоге мне долго было неловко за то, что засомневался в «государственности» этого удивительного человека, столь много сделавшего впоследствии для наших вооруженных сил и промышленности.

Но понимание этого придет потом. Пока же я, ожидая скорого окончания нашей беседы, с трудом сдерживал раздражение от того факта, что мое любимое детище – автоматическая винтовка на основе мосинской трехлинейки – внезапно оказывается отложенной в дальний ящик.

Неожиданно Банщиков встал. Не глядя на меня, прошелся пару раз по кабинету, после чего, подойдя ко мне, полез к себе во внутренний карман, что-то там напряженно выискивая.

– Ага! Вот он… Слава богу, здесь. По поводу автоматической винтовки, – с паузой между фразами проговорил мой собеседник. – Владимир Григорьевич, что вы об этом скажете?

На стол передо мной лег еще один листок, по состоянию – близнец первого. Но на нем кроме схемы оружия были карандашные изометрические изображения отдельных деталей, патрона, штыка, огромного отъемного магазина. Пока я всматривался в набросок, Банщиков со словами: «Я только чаю попрошу и вернусь» вышел из кабинета.

Те несколько минут, пока его не было, а я оставался один на один с этим помятым листком бумаги, перевернули во мне все… Это, несомненно, была автоматическая винтовка. Но ничего подобного я никогда не видел, даже отдаленно не представлял себе! Красота и гармоничность линий, завораживающая новизна форм деталей, автоматики…

Как изящно и рационально совмещены поршень газоотвода и рама скользящего затвора, насколько оригинально запирается ствольная коробка, с помощью свободного хода возвратного механизма. А сколько тут штамповки! Такое оружие можно делать тысячами. Десятками тысяч… Это было чудо! Просто чудо…

Когда Банщиков вернулся, я, как он мне рассказал позже, сидел столбом с абсолютно безумными глазами и очнулся лишь после того, как он взял меня за руку.

– Господи… Кто это нарисовал, Михаил Лаврентьевич? Если это работает… Это либо сумасшедший, либо гений. Но второе – скорее. У кого это срисовали наши разведчики? Может быть, у Браунинга? Кольт? Или… Но Манлихер ведь уже… И… получается, что все, что мы сейчас делаем, это… Это же просто несравнимо!

– Этого человека сейчас нет среди живых. Остался лишь один такой рисунок. И он может сделать нашу армию непобедимой. Если вы возьметесь…

– Я! Мне разрешается это взять с собой? Я могу попытаться сделать это?

– И не только. Я надеюсь получить для вас эскиз ручного пулемета на основе этой конструкции, а еще пулемета под винтовочный патрон с металлической лентой. Здесь же, как видите, патрон с проточкой, по типу укороченного арисаковского.

– Неужели и здесь Маузер? Немцы? Но почерк же не их…

– Нет. Немцы и японцы тут ни при чем. Просто патрон без ранта, в принципе, подходит. Эта автоматическая винтовка и пара пулеметов на ее основе, как вы понимаете, позволят нам создать технологически и тактически единую систему стрелкового оружия. Государь намерен поручить именно вам доработку конструкции и организацию работы по запуску в серийное производство этой линейки автоматического оружия. Но сначала я прошу вас: нам срочно нужны маузеры. Вот мои карточки. Буду нужен – ваш в любой час дня и ночи. А сейчас давайте чайку попьем, а то что-то в горле пересохло. На службу вас отвезут…

После чая, вкус которого я даже не почувствовал, я спросил Банщикова:

– Простите, Михаил Лаврентьевич, может быть, я пройдусь, а?

– Э, нет… Только после того, как это будет надежно закрыто в вашем сейфе. Пойдемте, я вас провожу. И… действительно очень рад знакомству! Не обижаетесь, что, вывалив все это на вас, рушу ваши задумки про автоматическую трехлинейку?

– Я оружейник. Как таким можно обидеть? Хотя вопросов у меня по схеме и отдельным деталям пока больше, чем ответов. И никого ведь не спросишь!

– А вы запишите и отдайте мне, мало ли что, один мой знакомый за границей на разных заводах бывал, может, что и подскажет. Договорились? И рапорт по людям, мастерским и деньгам подавайте с прицелом на эту конструкцию, буду ждать его завтра к вечеру. Времени на раскачку у нас совсем нет. Если не возражаете, совет: сажайте на маузер кого-нибудь из ваших умельцев, хоть молодого Дегтярева, а сами занимайтесь автоматом. Давайте так новое оружие называть.

– Дегтярева?

– Ну, да. Василия Алексеевича. Вам ведь Николай Михайлович Филатов его работу уже показывал? Он в опытной мастерской Ораниенбаумского оружейного полигона трудится.

– Нет, признаться, не припомню…

– Да? Ну, так вы выкройте минутку и посмотрите. Руки, глаз и голова у этого юноши дорогого стоят. Оружейник от Бога. Не ошибетесь! Ну, всего вам доброго, до встречи!

Вот при таких необычных обстоятельствах и состоялось мое знакомство с человеком удивительной судьбы, Михаилом Лаврентьевичем Банщиковым. Тогда я, и так сверх меры перегруженный важнейшей и неожиданной информацией, постеснялся спросить, как и откуда стало известно ему о выдающихся способностях и таланте Василия Алексеевича, в то время молодого и практически никому за рамками нашего цехового мирка не известного слесаря-оружейника…

Карета бодро катила по Невскому. Солнце весело припекало через стекло. Но я не видел ни набухающих на деревьях молодых почек, ни смеющихся стаек гимназисток. Я не слышал ни цокота копыт, ни криков мальчишек-газетчиков… В висках шумело, а сердце колотилось так в первый и в последний раз в моей жизни. В тот день. В тот волшебный весенний день, когда я впервые увидел облик будущего «русского автомата»…

Глава 6

Крейсерский пинг-понг

Владивосток, Японское море, Тихий океан.

Март – апрель 1904 года


Весной 1904 года во Владивостоке было жарко. Вернее, в плане погоды тут скорее было прохладно, а вот в смысле занятости…

Приход «Варяга» с прицепом и новоявленным командующим встряхнул город от самого городского дна – на городские увеселительные заведения пролился самый настоящий золотой дождь – до самого верха: капитаны первого ранга и адмиралы забыли, что такое нормальный сон, примерно в той же степени, что и жрицы любви.

Наглядной иллюстрацией стиля руководства Руднева мог послужить случай с бароном Гревеницем. Хотя, если говорить откровенно, то совещание комсостава 9 марта не только по этому поводу осталось в памяти его участников как «Владивостокская побудка»…

* * *

– Доброе утро, господа. Рад вас приветствовать. Не скажу, что все прошедшие события мне нравятся, но что имеем, то имеем. Весна пришла, даст бог, и у нас все на лад пойдет. Я вас вновь собрал, чтобы совместно обсудить, как мы будем жить дальше. Вернее, воевать. Задача владивостокского крейсерского отряда на сегодня проста, как лом – всемерно мешать японцам перебрасывать войска на материк. Предыдущие два выхода этому делу ничуть не способствовали… Погодите, Александр Федорович, – остановил взмахом руки уже начавшего привставать Стеммана Руднев, – я никого не обвиняю, просто констатирую факт. Но перед тем как мы станем обсуждать перспективы, несколько срочных, сиюминутных моментов. Я нынче же забираю у вас, господа командиры «Рюрика», «России» и «Громобоя», нескольких офицеров в формирующийся железнодорожный бронедивизион…

Раздавшееся недовольное ворчание и возгласы, что, мол, сухопутных бездельников и без того хватает, а в море идти некому, и так на судах некомплект, Руднев спокойно отпарировал:

– Нет, господа, это не обсуждается. Что касается нехватки кадров – часть офицеров моего штаба отряда заполнят вакансии на кораблях, пока не прибудут обещанные мне балтийцы и черноморцы. Перебирать бумажки не велика наука и слава. Посмотрим, умеют ли они что-нибудь еще. Но бронепоезда – дело совершенно новое и для России неизведанное, там нужны люди думающие и инициативные.

В первую очередь ограблю вас, Евгений Александрович, – обратился контр-адмирал к командиру «Рюрика» Трусову. – Ваш крейсер все равно ремонтировать не меньше месяца, так что, во-первых, заберу у вас одного артиллерийского офицера. Вместо барона Штакельберга или кого-то из офицеров с других крейсеров дам или, скорее всего, пришлют. Это уж как в Петербурге поторопятся. Ему же пока придется повоевать на суше.

Кстати. О новых назначениях в штабе отряда. Флагманским артиллеристом назначается лейтенант барон Гревениц с «России», его вы все прекрасно знаете. А флагманским минером – капитан 2-го ранга Алексей Петрович Угрюмов, вчера вечером приехавший из Севастополя. С ним вместе прибыл лейтенант Борис Иосифович Добровольский, который станет моим флаг-офицером и займется всей секретной частью, статистикой и прочими шпионскими страстями. Прошу любить и жаловать черноморцев, господа, – адмирал кивнул в сторону поднявшихся со своих мест вновь прибывших офицеров. – В помощь Алексею Петровичу также заберу у вас, Евгений Александрович, лейтенанта Зенилова, а из Артура на днях ждем лейтенанта Киткина с «Аскольда». Им предстоит организация у нас трального каравана по примеру артурского и переоборудование пары транспортов в минные заградители. По типу «Буга», с несколько иной системой минной постановки.

Но переделки предстоят не только реквизированным пароходам. Броненосные крейсера наши тоже придется серьезно модернизировать, это уж я на собственной шкуре почувствовал. Одним съемом бесполезных грот-мачт мы никак не обойдемся. Противоосколочная защита, довооружение имеющимися в наличии орудиями за счет противоминных пугачей, а также добронирование. Это все порт теперь потянет, повезло нам с «Оклахомой» и американскими станочками изрядно. Вот здесь мои предварительные наброски. Прошу высказываться…

Обсуждение выложенных на стол эскизов началось с идеи установки на «Варяге» двух восьмидюймовых орудий, которые Руднев решил снять с «Рюрика». Возмутившегося было Трусова адмирал утихомирил информацией о том, что пара аналогичных на замену для его крейсера уже демонтируется с «Памяти Азова» в Кронштадте. При установке больших рюриковских пушек на баке и юте своего флагмана – каждой вместо пары шестидюймовок – Руднев планировал увеличить их дальность стрельбы за счет дополнительных барабанов под лафетные тумбы, а также соорудить к ним щиты по типу британских. Пару шестидюймовок предстояло установить побортно, практически на миделе «Варяга», а две «сэкономленные» передать на «Богатырь».

Когда в ходе дебатов по перетасовке стреляющего «железа» на кораблях отряда был затронут вопрос о вариантах повышении его меткости, Руднев дал слово новоиспеченному флагарту, как главному специалисту в обсуждаемом вопросе. Гревениц подробно изложил, и далеко не в первый раз, кстати, разработанную им еще до войны систему пристрелки полузалпами, одновременно стреляя тремя шестидюймовыми орудиями. Выслушав его не перебивая, Руднев вдруг, ни с того ни с сего, задал вопрос Стемману:

– Александр Федорович, как быстро «Богатырь» может выйти в море?

– Ну, мы сегодня не на дежурстве, так что не ранее чем через полтора часа, а зачем, собственно, Всеволод Федорович?

– А мы сейчас прямо и проверим, стоит ли система стрельбы, что предлагает Владимир Евгеньевич, того, чтобы рассматривать ее всерьез. Тем более что она уже год у нас то ли используется, то ли нет. Командиру дежурного миноносца надо приказать, чтобы взял на борт пару щитов для практической стрельбы и сбросил их в море, милях в десяти от берега, пока «Богатырь» раскочегарится.

– Щитов-то готовых и нет, на их изготовление уйдет примерно два дня, – попытался было охладить пыл адмирала начальник порта.

– Тогда возьмите пустых ящиков, бочек, вообще – любого крупного плавающего мусора, свяжите несколько штук вместе. Но через два часа мне нужны минимум две мишени для отработки пристрелки. А на будущее вам – чтоб щиты были всегда!

Никакие уговоры об отсутствии необходимости так спешить не подействовали, возможно, потому, что Руднев памятью Карпышева помнил, что система Гревеница в 1907 году была принята на флоте как основная. Она позволяла накрывать цель с третьего-четвертого залпа и вести огонь на поражение уже через три-пять минут после первых выстрелов. Увы, обычно в России все ценные нововведения принимаются после войны, когда уже слишком поздно…

– Теперь, господа, по поводу предстоящего нам на днях отрядного выхода. Я решил, что помимо «Громобоя», «России» и «Богатыря» с нами пойдут и оба трофея. Поскольку «Рюрик» и «Варяг» сейчас у нас накрепко привязаны к заводу, то господа Трусов и Степанов со своими стармехами берут шефство каждый над одним из «гарибальдийцев». Ждать людей из Питера на их полное укомплектование мы не можем – обстановка повелевает. Переводите временно по половине своих машинных команд и кочегаров на итальянцев. И по палубным командам – то же. Зарубаева и Барташевича – старшими офицерами. Пусть покрутятся.

Что хотите мне делайте, но экономичный ход через три дня они должны давать, строй хоть как-то держать, с якоря сниматься и на него же становиться. И, повторяю, ситуация временная, потом своих людей заберете, но пока об этом – не распространяться. Через пару дней должен приехать из Кронштадта командир «Витязя» каперанг Миклуха с отобранными им офицерами, а завтра, если не забыли, у нас праздник. Прибывают истинные герои Чемульпо – экипаж каперанга Беляева. Ему на новом «Корейце» и карты в руки.

Короче: мне надо, чтоб весь город был уверен, что «итальянцы» в воскресенье идут с нами в боевой поход. Подробности операции командиры получат в секретных пакетах.

* * *

В оставшиеся до выхода «Богатыря» полтора часа Руднев в разъяснительно-приказном порядке «убедил» подчиненных в том, что «рюриковичей» придется тюнинговать. Даже после ввода в строй «гарибальдийцев» бой с Камимурой «пять на пять» не мог быть равным. Имея всего по два восьмидюймовых ствола на борт, три русских «больших фрегата» проигрывали его башенным броненосным крейсерам в линии баталии по всем статьям. За исключением водоизмещения. И поэтому на «Громобое» необходимо подготовить фундаменты, подкрепления и линии подачи для установки трех восьмидюймовок[5]. На баке и на юте, со снятием погонной и ретирадной шестидюймовок, а также на верхней палубе. Отсутствие грот-мачты место для орудия дает. На ехидный вопрос: «Пять стволов главного калибра в бортовом залпе это прекрасно, только откуда у нас новые восьмидюймовки-то возьмутся?» – последовал невозмутимый ответ: «Две сняли с “Храброго” и еще одну взяли с полигона[6]…»

Аналогично нужно увеличивать число восьмидюймовок в бортовом залпе у «Рюрика». Пусть и старых. Для чего планируется снять их с черноморских канонерок. Противоминная артиллерия крейсеров избыточна, а в случае с 47-миллиметровками откровенно бесполезна. Пятидюймовки с «Рюрика» после их замены на восьмидюймовые орудия надо ставить на вспомогательные крейсера и бронепоезда. Все пушки на орудийных палубах «Рюрика», «Громобоя» и «России» должны быть разделены противоосколочными перегородками.

«Россию» необходимо добронировать в оконечностях, но вооружение усилить только полудюжиной шестидюймовок на верхней палубе. На вопрос командира «России» Арнаутова: «А почему мне не достанется дополнительных восьмидюймовок и чем я хуже “Громобоя”?» – он был «успокоен» тем, что ему предстоит роль флагмана. То есть он примет на себя огонь всего отряда адмирала Камимуры, и к этому желательно достойно подготовиться. Кроме того, больше восьмидюймовых орудий с длиной ствола сорок пять калибров в России просто… нет. Их «забыли произвести», вернее, решили сэкономить. Теперь довооружать «Россию» нечем. Каламбур присутствующим понравился.

Нужно срочно начать демонтаж всех минных аппаратов на «России», «Громобое» и «Рюрике». Сдать в порт их и все запасные самодвижущиеся мины. Это был пункт, вызвавший поначалу у командиров кораблей явное неприятие. Однако Руднев хладнокровно отпарировал скептичкское брюзжание оппонентов, заявив, что для ловли и утопления купцов они больше пригодятся вспомогательным крейсерам. Поскольку «большим фрегатам» предстоит тесное общение с Камимурой, при котором несколько тонн абсолютно бесполезной в эскадренном бою взрывчатой дряни в корпусах его кораблей он, Руднев, полагает совершенно излишними.

До окончания боевых действий придется снять с крейсеров все миноноски, минные и паровые катера, баркасы и шлюпки, оставив только по одному разъездному ялику и паровому катеру на корабль. А также снять все шлюпбалки для них, ибо они сильно увеличивают вероятность того, что снаряды, иначе пролетевшие бы мимо крейсеров, разорвутся, задев их, на верхней палубе. И вызовут лишние пожары и осколочные поражения.

На шквал вопросов по поводу того, как свозить людей на берег, как завозить провизию, уголь и снаряды на крейсера, и главное, как спасать команды, если крейсера потонут во время боя, последовали продуманные, но уж очень необычные по своей точке зрения ответы. После чего буря негодования если не утихла совсем, то перестала быть столь неистовой.

И действительно, зачем постоянно таскать на каждом крейсере дополнительные пару сотен тонн гребных судов, если снабжаются крейсера только во Владивостоке, где этого добра хватает? И о каком спасении команд после артиллерийского боя говорят господа командиры? Они сами видели, во что превратились все плавсредства «Варяга» после прорыва. Дуршлаг дуршлагом, на них и кошке было не спастись, не то что команде. При этом тонуть крейсер и не думал. А получи он дозу снарядов, достаточную для его утопления, что тогда от шлюпок осталось бы? При долгом артиллерийском бое и при нынешних японских снарядах гребные суда на борту – балласт и лишнее дерево, источник щепок и пожаров. Все это или сгорит, или будет продырявлено в сотне мест еще до того, как затонет сам крейсер.

В кратчайшие сроки необходимо провести на всех боеспособных кораблях профилактику котлов, машин и электрического хозяйства, доделать то, что не успели закончить до визита Камимуры, и особенно акцентировать внимание на компрессорах принудительной тяги в котлы, которые не перебирались уже пару лет.

Слово «невозможно» рекомендуется забыть. Дело командира поставить задачу, а как ее выполнять и где взять материалы для этого – проблемы подчиненных. Хотя он, Руднев, с радостью займется «выбиванием» из Петербурга всего, чего нет во Владивостоке, например дальномеров и прицелов Перепелкина…

* * *

Завершив с корабельным «железом», Петрович без паузы, не дав подчиненным оценить всего масштаба свалившейся на них катастрофы, перешел к общим вопросам.

Поскольку крейсерам предстояло делать работу крейсеров, крайне важно постараться собрать и обобщить всю имеющуюся информацию по судоходству Японии и ее портам, по их береговой обороне, с целью выявления наиболее уязвимых целей.

Требуется немедленно составить список всех наших штурманов и капитанов с гражданских судов, имеющих не менее годичного стажа рейсов в основные японские порты, особенно выделив тех, кто неоднократно посещал Осаку, Йокогаму, другие крупные порты восточного побережья и Внутреннего моря, и через два дня предоставить Рудневу. Пока же, до особого распоряжения, запретить отъезд из Владивостока всем гражданским штурманам и шкиперам.

Необходимо также организовать сеть новых постов для наблюдения за морем, обеспечив их средствами телеграфирования для прямой связи со штабом.

Крепостному начальству придется озаботиться срочной инвентаризацией всего своего артиллерийского хозяйства, а список имеющихся орудий, их технического состояния, как и наличных запасов боеприпасов, предоставить ему же, Рудневу.

По распоряжению наместника из Порт-Артура в распоряжение штаба ВОК откомандирован инженер штабс-капитан Александр Владимирович фон Шварц, специалист по фортификациям и саперному делу. Он будет назначен адъютантом Руднева по вопросам взаимодействия с крепостным и армейскими штабами и проведет по указанию адмирала Алексеева ревизию состояния сухопутного фронта крепости, всех его фортов и батарей. Означенному офицеру необходимо оказывать всемерное содействие

С учетом того, что очевидной слабостью обороны Владивостока, как базы флота, является практически полное отсутствие у нас современных миноносцев, почтенному собранию предстоит немедленно определиться с местом возведения на территории мастерских Военного порта эллинга со складами для сборки миноносцев типа «Сокол», по образцу порт-артурского. С учетом того, что миноносцев таковых будет собираться минимум восемь, а максимум шестнадцать. Если не получится найти площадку «в заборе» мастерских, то предложить новую. До завтра нужно утрясти список возможных подрядчиков, прикинуть сроки, цены и перечень всего прочего, необходимого для строительства.

На недоуменный вопрос командира «Громобоя» каперанга Дабича о том, из чего, собственно говоря, миноносцы будут строиться, откуда возьмутся для них котлы, машины, холодильники, динамо, насосы, вентиляторы и прочая, прочая, Руднев ответил, сразив собравшихся наповал. Оказалось, что по указанию государя на Галерном островке и в Николаеве начаты подготовительные работы на первых четырех балтийских и четырех черноморских «соколах». Все оборудование их, включая котлы, машины, валы, будет демонтировано и отправлено во Владивосток по железной дороге, как и разобранные металлоконструкции корпусов, прочие необходимые материалы, а также станки и оборудование. В Питере каперанг Китаев утрясает штаты мастеровых и инженеров, которым предстоит в течение двух недель отбыть во Владивосток из Либавы и Ревеля для укомплектования новой верфи – Владивостокского завода морского ведомства. Главным инженером на нем должен стать И. И. Гипиус, сейчас отлаживающий машины «Варяга».

– И попрошу вас, Николай Дмитриевич, не перебивайте меня, я же еще не все сказал. С мысли собьете… Понимаю, что все утомились, поэтому переходим к последнему пункту: если говорить о крепости Владивосток, как о Главной базе флота на Дальнем Востоке, первое, что бросается в глаза, – это вопиющая недостаточность мощностей судостроения и судоремонта. Кроме эллинга, складов и еще одной секции плавдока, нам предстоит построить здания ряда цехов, котельную, склады, а также бараки для проживания квалифицированных рабочих и мастеров. Они приедут сюда работать по контракту, по большей части с семьями. Для инженеров надо подобрать съемные квартиры и меблированные комнаты, а на первое время целиком снять одну из гостиниц поближе к порту.

– Всеволод Федорович, простите, а… по… по контракту – это как? Конвойные, что ли? Или, не дай Господи, из политических? И зачем нам острог-то городить в городе? – жалобно пискнул удрученный столь чудовищными перспективами Гаупт.

– По контракту – это значит за двойную плату и премии в сравнении с тем, что они сейчас зарабатывают на Балтике или у Черного моря. И еще это означает, что всю их собственность в европейской части страны они сохраняют под гарантии государя императора. И отработав оговоренный в контракте срок, могут уехать обратно.

Кроме того, сейчас заканчивается составление перечня необходимого оборудования и станков, которые будут закуплены в Германии. На германский же кредит. Сроки поставки их сюда планируются уже через три-четыре месяца. С ними также приедут законтрактованные в Германии инженеры и мастера-наладчики. И их всех тоже нужно жильем обеспечить. А отвечать за все это перед императором назначен Федор Васильевич Дубасов. Он, как вы знаете, довольно крут. Так что поработать всем нам предстоит всерьез.

Казна берет на себя этот немалый груз еще и по той простой причине, что, случись беда и окажется серьезно поврежден по корпусу хоть один из наших крейсеров, чинить его будем до морковкина заговенья с тем народом и средствами, что сейчас здесь есть. А оно нам надо? Есть хорошая поговорка: кто хочет что-то сделать – тот ищет способ, кто не хочет – причину. Этих последних будут гнать без погон и пенсии. Говорю не чтоб напугать кого, не дай бог, просто разъясняю каждому степень ответственности и некоторые полномочия вице-адмирала Дубасова. Война, однако, идет, господа!

А чтобы наше уважаемое портовое начальство не тушевалось перед всем этим ворохом дел, скоро оно получит вполне квалифицированных помощников. Первыми из контрактников, уже на днях, к нам со своим хозяйством прибудет бригада инженеров, техников, мастеров и рабочих-станочников из Сормова. Причем во главе с главным инженером завода Приемским и его помощником Хренниковым. Добра с собой всякого для нас они везут аж два эшелона. Всего их сорок шесть человек. Семеро с семьями. Смотрите, чтобы с жильем вопросов не возникло. И я попрошу вас, господа, Николая Николаевича во всех вопросах по организации судоремонта и прочих производств ставить выше меня. Поскольку в этих делах его опыт и способности неоспоримы, от меня он получит полный карт-бланш. И должность директора-распорядителя на Морзаводе в придачу.

Да, так вот получилось – питерцы в Артур, а нижегородцы к нам. Владивостоку отныне надлежит быть полноценной военно-морской базой, главной базой флота на Тихом океане. И сейчас никто за нас этого не сделает. Слава богу и государю, что пособляют нам: лучших из лучших в подмогу шлют… У кого еще вопросы есть? – подвел итоги обсуждения Руднев.

В воцарившейся в зале тишине было слышно, как упрямо и целеустремленно долбится о стекло дальнего окна очнувшаяся от спячки синяя, по-летнему дородная муха.

– Тогда пока все. Прошу названных офицеров со мной на «Богатырь». Кстати, обратите внимание, господа: даже мухи уже проснулись! Пора бы, пора бы и нам… – хохотнул Руднев и, слегка прихрамывая, направился к дверям.

Оставив медленно отходящее от состояния «пыльным мешком по голове» собрание утрясать и согласовывать дальнейшее расписание работ, Руднев не мешкая вышел в море на «Богатыре», откуда спустя пару часов вернулся с повеселевшим лейтенантом Гревеницем и новой системой организации орудийного огня.

Вот так. С одной стороны – сделано большое, нужное дело, ведь в оставленной Карпышевым реальности систему пристрелки барона Гревеница довели до практического использования только после войны. С другой… Не было никакой необходимости при наличии на дежурстве «Громобоя» с разведенными парами срывать в море «Богатыря». Да и оставлять совещание, не дав ошарашенным подчиненным собраться с мыслями для возражений, для руководителя дурной тон. В общем, какая-то дикая смесь гениальности, в основном благоприобретенной за счет послезнания, дилетантства и азарта.

* * *

Раскрутив маховик работ по перевооружению «нормальных» крейсеров отряда, Руднев удивил всех, с еще большим рвением занявшись созданием вспомогательных. Во-первых, бывший товаро-пассажирский пароход Доброфлота «Херсон», получивший по мобилизации имя «Лена», был отремонтирован настолько[7], насколько это вообще было возможно при ограниченных возможностях Владивостокского порта. И довооружен, благо водоизмещение позволяло.

Кроме того, Руднев нанес визит капитану «Мари-Анны» и сделал ему предложение, от которого тот не смог отказаться. В результате команда «Мари-Анны» отправилась в Европу на поезде вместе с бывшим капитаном – бывшим владельцем судна. Капитан стал на полтора десятка тысяч фунтов богаче, но судовладельцем быть перестал. Сделка была взаимовыгодна. Один продал подержанный угольщик по сходной цене, другой получил дополнительное судно для переоборудования во вспомогательный крейсер, в нужном месте и в нужное время.

Оригинально решил Петрович вопрос о его командире. Бывший капитан «Сунгари» Сергей Владимирович Капитонов напросился на тет-а-тет к Рудневу и слезно стал просить его освободить от командования одноименным броненосным крейсером. Одно дело довести заурядный коммерческий пароход из пункта «А» в пункт «Б», другое – командовать кораблем линии в бою…

– Всеволод Федорович! Богу – богово, кесарю – кесарево, а мне, капитану трампа – трампово. Я не дорос. И не думаю, что когда-либо дорасту до командования броненосным крейсером. Я готов выполнять любую работу, связанную с транспортами, но от командования капитальным кораблем в бою – увольте. Поверьте, я не боюсь попасть под обстрел, я боюсь, что мое недостаточное знание военно-морского дела может привести к катастрофе, в которой к тому же пострадаю не только я, но и полтысячи экипажа моего корабля. А может, и не только моего, без знания морской тактики. Я не могу командовать людьми, когда сам порой не понимаю досканально всего того, чем они занимаются.

«Черт, как про меня ведь говорит, – пронеслось в голове Карпышева. – Если кто его и может понять на все сто, то это я…»

– Хорошо, Сергей Владимирович, если вы считаете, что новый броненосный крейсер в линейном бою – это пока не ваше, неволить не стану. Подыщем вам работенку по профилю. Вы японские порты хорошо знаете?

– Ну, на моей покойнице приходилось мне хаживать и в Нагасаки, и в Хакодате. Да и в Йокогаму несколько раз, а что, собственно? Нам ведь туда до конца войны путь заказан.

– Да мне надо, чтобы вы туда ночью тишком с десяток подарочков доставили, типа того, что бедняжку «Сунгари» на части разнес. Ну а по пути будете ловить японских купцов и проверять всех остальных, кто вам на дороге попадется…

Когда Капитонов вышел, Руднев облегченно перевел дух. Сам собой разрешился вопрос, который с недавних пор тяготил новоиспеченного контр-адмирала: царь отказался даже обсуждать вопрос о присвоении капитану парохода КВЖД звания капитана первого ранга Императорского флота. В телеграмме Вадик изложил ситуацию подробно: «Исключается в принципе. Деньги, орден – представляй, но мостик корабля первого ранга – нереально. Только потому, что сам о нас все знает, не записал тебя в «Кащенко». Максимум, с учетом заслуг молодости по службе, могут дать лейтенанта. Если устраивает, дальнейшее назначение в твоей компетенции. И с названием, увы, конфуз. «Кореец» утвержден, и то, в варианте «Память “Корейца”», а второй «гарибальдиец» назван «Витязем». Это он сам решил. И смысла давить по такому пустяку не вижу, по твоему «большому» списку еще треть до галочки не отработали. На сладкое тебе – «Варяг» и «Память “Корейца”» удостоены части нести кормовой Георгиевский флаг!»

Петрович попросил тогда утвердить имя «Сунгари» для «Марьи Ивановны». Капитонов, таким образом, на мостике «Сунгари» остался. Обещание, пусть и не на все сто процентов, но было исполнено.

Третьим крейсером-купцом[8] стала «Оклахома», за перевозку контрабандного груза конфискованная по решению призового суда. Командовать ей остался уже привыкший к пароходу мичман Бирилев с канонерки «Кореец». Впрочем – теперь уже лейтенант. Дождь наград и повышений не обошел стороной и его.

Каждый пароход получал по четыре старых шестидюймовки, последние вместе с расчетами были реквизированы с батарей береговой обороны. Радости поручиков и нижних чинов, отныне числящихся «по Адмиралтейству», не было предела – теперь у них тоже был шанс откусить свой кусок японского пирога, а не только завистливо смотреть на счастливых матросов с «Варяга» и «Памяти “Корейца”». Орудия ставились на нос, корму и по одному побортно. Кроме этого, каждый пароход получал по три семидесятипятимиллиметровки и по одному минному аппарату на каждый борт; орудия и минные аппараты с расчетами все одно снимались с больших крейсеров.

После проведенного в пожарном порядке переоборудования все работы тут же, на месте, оплачивались наличными лично Рудневым из его доли «призовых», который брал долгие и нудные расчеты с казной на себя – крейсера были готовы к выходу в море через две недели. Первые боевые задачи они получили, исходя из своих характеристик. Быстрая «Лена» должна была сбегать к Цусимскому проливу, где ей вменялось в обязанность досматривать, арестовывать и топить все японские пароходы, особо акцентируясь на судах с военными грузами для армии генерала Куроки в Корее.

Медлительные «Оклахома», переименованная в «Обь», и «Мари-Анна», теперь «Сунгари», направлялись к тихоокеанскому побережью Японии. Кроме охоты за трампами каждому из них были поставлены задачи по обстрелу побережья. Ну и на всякий случай они взяли по дюжине гальваноударных мин с приказом вывалить их в водах у японских портов, если представится шанс.

Любой захваченный пароход, не загруженный войсками врага, который можно было переоборудовать в еще один крейсер, подлежал отправке во Владивосток. То же относилось к угольщикам и судам с ценным грузом. Остальные японские и пойманные на явной контрабанде транспорты подлежали немедленному утоплению, как и рыболовецкие шхуны. Суда с японскими солдатами на борту надлежало немедленно уничтожать, не занимаясь организацией спасения. Как выразился Руднев: «…Пепел “Коушинга” стучит в мое сердце…»

Самодвижущиеся мины разрешалось использовать только при потоплении транспортов с военными грузами, при отсутствии времени на закладку подрывных зарядов, и против боевых кораблей японского флота, если от последних не удастся оторваться.

За несколько дней до выхода крейсеров в море в Петербург отправлялась шифровка Вадику – на будущих колебаниях акций страховых компаний тоже можно было попытаться сыграть.

В каждый боевой выход вспомогательные крейсера должны были провожать все боеспособные крейсера отряда. Пока это были «Россия», «Громобой» и «Богатырь». «Варяг» все еще стоял в доке, на «Рюрике» велись работы по переоборудованию, а «трофеи» еще не достигли необходимого уровня боевой подготовки.

Кроме того, эта дееспособная троица периодически и всегда неожиданно срывалась Рудневым с якорей на учения. Заодно это приучало и команды, и население города к тому, что крейсера ходят в море регулярно, непредсказуемо, и это так же естественно, как восход и заход солнца… Помнится, британский адмирал Тови вспоминал, что во время Второй мировой войны линкоры под его командованием выходили в море чаще, чем его эсминец во время Первой. Так что резервы для более интенсивного использования флота были.

Но Петровичу всех этих чисто морских дел было недостаточно. Памятуя о японской разведывательной сети в городе, он, с подачи Балка, естественно, посадил двоих жандармов потолковее на телеграфе. Сам он, вероятно, предпочел бы вообще прекратить всякое частное сообщение, но это было не в его власти.

Уже через десять дней скрытой цензуры были выявлены адреса, в основном корейские, на которые торговцы слали запросы на товары в количестве, подозрительно совпадавшем с численностью вышедших в этот день из порта кораблей. Чтобы дезорганизовать японскую разведку и вызвать недоверие к шпионам, засевшим в городе, адмирал приказал периодически посылать на выявленные адреса телеграммы тем же шифром, беря количество кораблей с потолка. «В крайнем случае, – заявил он, – какому-нибудь китайцу придет на три-четыре швейные машинки больше, чем он заказал. Невелика беда. А вот милому дружку Камимуре мы нервы потреплем…»

* * *

После изрядно взбудоражившего Того и Камимуру шестидневного выхода ВОКа в составе четырех броненосных крейсеров и «Богатыря» якобы к Корее, а на самом деле в залив Америка, где Петрович учинил дотошный смотр как обоим своим трофеям, так и остальным трем кораблям отряда, следующий месяц стороннему наблюдателю могло бы показаться, что русский адмирал играет с японцами в пинг-понг, изначально, кстати, являвшийся вовсе не спортом, а китайским боевым искусством с тысячелетней историей.

Первый выход вспомогательных крейсеров в море прошел как по маслу – похоже, что их там просто никто не ждал и ловить не собирался. «Сунгари» и «Обь» благополучно сходили к берегам Японии, вернувшись через три недели. В качестве трофея «Обь» привела небольшой, тысячи на три тонн, но достаточно быстроходный – четырнадцать узлов – угольщик, чем убила двух зайцев – во Владивостоке появился еще один вспомогательный крейсер и пятьсот тонн угля. Правда, уголек был местный, японских копей, но для отопления на стоянке вполне пригодный. «Сунгари» не так повезло – японская каботажная мелочь, попадавшаяся ей, не стоила того, чтобы тащить ее во Владивосток, и потому была утоплена на месте. Кроме того, оба крейсера грохнули десяток рыболовных шхун и осмотрели четыре нейтральных парохода, на которых ничего предосудительного обнаружено не было. Изюминкой стали две дюжины мин, поставленных ночью несколькими банками у порта Хакодате и на восточном выходе из Сангарского пролива, в границах японских территориальных вод.

Выход «Лены» был более коротким – всего неделю, но более насыщенным событиями. Она наткнулась на пару транспортов, перевозящих в Корею военные грузы. Увидев русский военно-морской флаг, их капитаны рванули в разные стороны. Догнать удалось один. На требование лечь в дрейф он не отреагировал, холостые выстрелы им были проигнорированы. Даже первая пара снарядов, легшая под носом у удирающего парохода, его не остановила, и пришлось открыть огонь на поражение. Тут-то и выяснилось, что для бывших артиллеристов крепостной береговой обороны нескольких тренировок по стрельбе с корабля на ходу и волне оказалось явно недостаточно.

Несмотря на смехотворную дистанцию в восемь-десять кабельтовых, сближаться ближе командир «Лены» капитан второго ранга Александр Янович Берлинский посчитал опасным, из десяти снарядов в цель в лучшем случае попадал один. В результате часовой канонады транспорт наконец остановился, окутанный паром из пробитого котла. Но когда от «Лены» к нему направился паровой катер с досмотровой партией, его встретили плотным ружейным огнем. Учитывая наступающие сумерки, слабое действие пятидюймовых снарядов по крупному судну водоизмещением в пять тысяч тонн, оказанное сопротивление и подозрительно быстро приближающиеся дымы на горизонте, решили потратить на транспорт торпеду.

Второй транспорт Берлинский преследовать не решился. «Лена» без проблем оторвалась в темноте от появившегося на горизонте японского малого крейсера – «Сумы». Теоретически последний имел преимущество в ходе в один, а по паспорту даже в два узла. Но ее командир резонно предпочел вместо погони в темноте с неясным результатом заняться спасением личного состава перевозимого тонущим транспортом «Китано-Мару» пехотного батальона.

В результате японская армия потеряла порядка полутора сотен человек, все имущество полка, включая лошадей, и часть артиллерийских парков пехотной дивизии с боекомплектом. Еще более полутысячи человек было принято на борт, и «Сума» направился к корейскому побережью, перегруженный спасенными солдатами. Засветившись у Цусимы, командир «Лены» предпочел далее не искушать судьбу и вернуться во Владивосток, что было признано правильным Рудневым на «разборе полетов».

Косвенным итогом активности владивостокских крейсеров стала реакция британской биржи. Ллойд поднял ставки страховки для всех грузов, направляющихся в Японию.

Японцы в отместку решили разыграть минную карту. Четыре эскадренных миноносца, неся по четыре мины на борту каждого, должны были скрытно, облачной ночью, поставить их на выходе из пролива Босфор Восточный в Уссурийский залив. К изумлению командира отряда Мано, шедшего на головном «Сирануи», возле Владивостока были зажжены все положенные по лоции маяки. Удивленно пожав плечами по поводу беспечности русских, он приказал штурману взять пеленги и определить точное местоположение отряда. Поправка оказалась довольно существенной – судя по пеленгам на маяки, отряд находился на три мили дальше к востоку, чем предполагалось по счислению.

Выговорив своему флаг-штурману, благодаря которому чуть не вывалили мины не там, где положено, командир отдал приказ положить руль лево на борт и следовать к уточненному месту постановки. Когда по штурманским расчетам до места сброса мин оставалось не более трех минут хода, сигнальщик истошно заголосил: «Буруны прямо по носу!» Немедленно был дан полный назад, но «Сирануи» успел только замедлиться с двадцати до двенадцати узлов, когда его днище проскрежетало по камням острова Скрыплева.

О минной постановке теперь не могло быть и речи. Оставшиеся три эсминца отряда, успев отвернуть, сбросили мины прямо у берега и стали готовится к буксировке флагмана. Следующие полтора часа в кромешной темноте, возле вражеского берега, в зоне действия береговых батарей, ими предпринимались героические попытки стащить «Странуи» с камней. Однако прогрессирующее затопление носовых отсеков, приближающийся рассвет, а также катающиеся в волнах прибоя опрометчиво сброшенные мины заграждения вынудили японцев подорвать эсминец и на всех парах уйти в море.

Только после войны Того стало известно об иезуитской хитрости Руднева. Тот памятью Петровича знал о ночных минных постановках японцев у Владивостока, как проведенных с эсминцев, так и с минного заградителя. Однако точной даты проведения их он тривиально не помнил, да и не факт, что японцы пришли бы по тому же графику. Тому, что все даты уже «поплыли», его научила задержка с бомбардировкой Владивостока, а каждую ночь посылать на патрулирование входа в залив Петра Великого миноносцы и «Богатыря» было чревато: так можно было нарваться на шальную торпеду, да и просто выработать зазря ограниченный ресурс машин. Поэтому Руднев решил попробовать сыграть не напрямую.

Когда он приказал флагштурману отряда крейсеров, лейтенанту Иванову-Одиннацатому, рассчитать место установки маяков-обманок, то готовился встретить возражения в духе: «Так не воюют». Но, вопреки опасениям адмирала, тот с энтузиазмом взялся за это непростое дело. И в течение всей войны во Владивостоке с наступлением ночи, если с моря не ожидалось своих судов, все настоящие маяки выключались, а вместо них начинали работать ложные, расположенные на сопках в глубине берега. В итоге, трофеями стали: один покореженный камнями и подрывными патронами эсминец, куча мин, которые то и дело взрывались в прибое, и система «салазок» для их постановки с миноносцев на большом ходу…

* * *

В следующий выход крейсеров-купцов все они встретились с японскими коллегами. Более тихоходные, чем их визави, «Сунгари» и «Обь» не могли ни оторваться от японцев до темноты, ни приблизиться к ним на расстояние действенного артогня. К счастью, у японцев не нашлось нормальных орудий для вооружения своих вспомогательных крейсеров. А всего двух снарядов из шестидюймовок «Оби» хватило для того, чтобы преследующий ее японец, вооруженный парой 120-миллиметровых пушек старого образца, держался на приличном расстоянии[9]. Но окончательно уйти от него удалось только в темноте. Учитывая, что все это время он что-то передавал по беспроволочному телеграфу, Капитонов решил, что оставаться у переставших быть гостеприимными берегов Японии ему не стоит, и вернулся во Владивосток. За весь поход «Обь» и «Сунгари» утопили лишь три рыболовные шхуны.

Зато «Лене», ходившей на войсковые коммуникации японцев в Корею, опять было весело. На ее пути попался транспорт, эскортируемый даже не вспомогательным крейсером, а просто шедший в паре с флотским угольщиком, на которого «на всякий случай» поставили пару орудий, бывших до этого в Сасэбо на длительном хранении.

На этот раз на стороне русских было не только преимущество в весе залпа, но и более высокая скорость. Казалось бы, судьба обоих японцев предрешена. Но самураи уперлись. Раз за разом их «вспомогательный недокрейсер» становился на пути у русского полноценного коллеги. Хотя вооружен он был лишь двумя старыми армстронговскими шестидюймовками, а подопечный транспорт – полудюжиной абсолютно бесполезных полевых трехдюймовок. Эти пушки были предусмотрительно выставлены на палубу армейскими артиллеристами, как раз на такой случай.

В итоге «Лена» за три часа так и не смогла ни утопить, ни отогнать, ни просто пройти мимо неожиданно воинственного угольщика, чтобы добраться до охраняемого им транспорта. В результате бой закончился вничью, которую обе стороны объявили победой. Но японцы искренне считали ее своей – транспорт со снарядами и артиллерией дошел до Кореи, а русские своей, ибо избитый «Леной» угольщик до Фусана дополз на последнем издыхании, где сел на грунт прямо на месте якорной стоянки.

Однако приватно Руднев дал совсем другую оценку боя. Он долго драил Берлинского за неполную реализацию возможностей первого выхода и полный провал второго. Если бы тот промолчал или пообещал исправиться, он мог бы покомандовать «Леной» еще, дорасти до капитана первого ранга и сделать блестящую карьеру. Однако он начал жаловаться, что одинокой «Лене» в Цусимской проливе чересчур опасно, что состояние механизмов его корабля не позволяет ходить в крейсерство и что сама идея вспомогательного крейсера ему не по душе…

Наступив на любимую мозоль Руднева, он тут же получил новое назначение, следующие пять лет посвятив теплым водам Каспия, где командовал флотилией пограничных катеров. И все пять лет судорожно, в редкие моменты трезвости, размышлял, пытаясь понять – зачем тут нужен целый капитан второго ранга, когда и лейтенанта-то явно многовато?

Незадачливого Берлинского Руднев – из крайности в крайность – сподобился заменить на одного из самых недисциплинированных лейтенантов с «России», Рейна, которому грозило списание на берег за пререкания с начальством. Сначала контр-адмирал просто положил под сукно рапорт командира крейсера Арнаутова, решив разобраться в причинах художеств молодого офицера лично. А разобравшись, действительно снял его с «России». Но лишь для того, чтобы поручить самостоятельную и ответственную задачу. Комментируя свое решение, Руднев невозмутимо заявил: «Мы же его к берегам Японии для того и посылаем, чтобы он там шорох наводил». И добавил загадочно, но сурово: «У меня ужо не забалует, ухарец…»

Глава 7

Студент и император… это – сила!

Санкт-Петербург. Март – апрель 1904 года


Рабочие Кронштадтского порта вяло и нудно бастовали. Поводом послужила очередная задержка с выплатой сверхурочных, а причиной – общее состояние брожения умов в стране. На конкретном предприятии сие брожение успешно подогревалось шныряющими тут и там субъектами, которые разносили разные интересные идеи и еще более интересную жидкость с сивушным запахом. В результате срок завершения ремонта броненосцев, переведенных в Кронштадт после начала войны[10], отодвигался в светлое будущее.

Отвечавший за скорейший ввод в строй балтийских кораблей, вице-адмирал Бирилев для недопущения срыва сроков ремонта сокращал списки плановых работ[11]. И справедливости ради нужно сказать, что подрядчики все рангов и мастей относились к выполнению своих обязанностей и обязательств как бы не более наплевательски, чем рабочие. Для них главной заботой было урвать как можно больше на срочном военном заказе.

Впрочем, само Морское ведомство тоже отличилось. В марте, в ответ на рапорт главного корабельного инженера Санкт-Петербургского порта Дмитрия Васильевича Скворцова (по современным меркам исполнительного директора Адмиралтейского завода и Галерного островка) о необходимости форсирования работ, из-под шпица выдали: «Постройка и ремонт кораблей эскадры должны производиться только в строгом соответствии с утвержденными планами и сметами, на ускорение работ не отпущено никаких новых или дополнительных кредитов, а посему никакие сверхурочные не могут быть допущены» [12].

Но в этот прохладный и ветреный день второй декады апреля, когда по Питеру кое-где уже начинала набивать почки черемуха, на Морзаводе имело место «пришествие богов», в результате которого многое пошло по-другому. Первым знаком того, что стачка пошла как-то не так, стал вбежавший в широко распахнутый лацпорт цеха, где сонно митинговали рабочие, молодой парнишка-уборщик. Он бежал с такой скоростью, что, кажется, обогнал собственный крик: «Матросы идут! С казаками!..»

Выглянувшие из ворот работяги с удивлением увидели четкую, как на параде, колонну военных, которые, печатая шаг, направлялись в их сторону. Сзади держались верховые казаки с пиками. В резко наступившей тишине стала слышна строевая песня, сопровождаемая слитными ударами сапог по промерзшей земле. Когда войска, численностью до батальона, приблизились, стало ясно, что «матросы» – это моряки гвардейского экипажа.

Подойдя к раскрытым заводским воротам и проходной на расстояние ста метров, строй разделился на две шеренги и замер. Между шеренгами, застывшими с винтовками на караул, показался экипаж, запряженный четверкой гнедых лошадей, позади которого гарцевали казаки-конвойцы в кубанках. Из кареты упруго выпрыгнул некто в форме морского офицера и пружинящей походкой старого морского волка направился к заменявшему трибуну верстаку. Никто из толпы забастовщиков, косящейся на замерший строй моряков и их винтовки с примкнутыми штыками, не рискнул его остановить. Одним прыжком взлетев на помост и плечом отодвинув подавившегося на полуслове оратора, незнакомец громко и четко начал:

– Добрый день, господа! Разрешите представиться, коллежский советник Банщиков, второй врач с крейсера «Варяг».

По всколыхнувшейся массе рабочих пронесся глухой, удивленно-уважительный ропот. Из которого, однако, явственно выделилось и язвительное: «А, новый царский любимчик!» Усмехнувшись, Вадик мгновенно, как в фехтовальном поединке, отпарировал:

– Я вам представился, а вот с кем я имею честь беседовать, господин… – И после оставшейся без ответа паузы: – Настолько храбрый, что может оскорблять других только в спину?

Этого вынести агитатор партии социалистов-революционеров Яков Бельгенский уже не мог. Оставь он это без ответа, с трудом заработанному на заводе авторитету пришел бы конец. Взлетев на верстак в противоположном конце цеха, он повернулся к наглому офицеришке:

– Это я сказал: «Новый царский любимчик»! И пусть меня теперь арестуют жандармы!

По цеху пронесся одобрительный гул.

– Теперь слышу слова не мальчика, но мужа, – весело отозвался со своей «трибуны» Вадик. – Если в цеху и правда есть хоть один жандарм, прошу не трогать этого молодого человека. Это говорю я – «новый царский любимчик». А чем, интересно, вам не нравится факт появления НОВОГО доверенного лица у его императорского величества? Почти всему двору… – это слово Вадик сказал, как выплюнул, – я поперек горла за то, что предоставил государю императору доказательства многих фактов вопиющего казнокрадства, совершенных его ближайшим окружением. А вам-то я чем не угодил? Или у вас тоже подряды да концессии в Корее есть, за которые я призываю его величество не вести абсолютно не нужной России долгой войны?

– Тем, что вы явились сюда агитировать нас «усердно работать» на благо прогнившего самодержавного царского режима за гроши, которых нам к тому же не платят, – болезнено отреагировал на смешки своих товарищей рабочих Яков. Смех сменился одобрительными выкриками: «Яшка, давай!»

– Я сюда как раз и явился разобраться, почему за честно отработанные сверхурочные рабочим не выплачивается достойное вознаграждение, – мгновенно отозвался Банщиков. – И более того. Пока будет вестись разбирательство между морским ведомством и новым руководством завода, все расчеты за сверхурочные будут производиться еженедельно именными царскими чеками. Подсчет сверхурочных можно возложить на специально выбранный из состава работников комитет. Вами выбранный, господа рабочие…

– А почему это… Какое такое новое руководство завода? – раздался вопрос из толпы удивленных работяг.

– Все старое руководство находится под следствием в Петропавловской крепости, по обвинению в срыве заказа Морского министерства на ремонт боевых кораблей русского флота, – сказал, как отрубил, Вадик. После чего, выдержав паузу, необходимую рабочим для переваривания новости, он наклонился к толпе и продолжил в стиле Ленина или Гитлера: – Пока наш флот на Дальнем Востоке отчаянно нуждается в подкреплениях, способных помочь ему быстро расправиться с подло напавшим на нас японским флотом, эти безответственные деятели намеренно затягивали ремонт, надеясь удвоить свою прибыль за счет повышения цен в несколько раз при применении сверхурочных через месяц-другой. А чиновники из фабричной инспекции им способствовали и покрывали, намереваясь к сверхурочным применять обычную штрафную сетку! Едва узнав об этом произволе, государь распорядился ввести на казенных заводах, работающих на армию и флот, новое управление, особых военных представителей для надзора за ходом и качеством работ и прямую оплату из личных царских средств. Отныне штрафы выписываются только за злостные нарушения дисциплины, а сверхурочные оплачиваются в полуторном размере, еженедельно и именными царскими чеками.

Радостный гул голосов рабочих был прерван следующей фразой неугомонного доктора:

– Но! Только за работу без брака! Если кто-то раскрепит лист брони так, что тот готов будет отлететь при первом попадании снаряда, то он фактически работает не на Россию, а на Японию. Вот пусть он в Токио за зарплатой и отправляется. То же самое относится и к инженерам и поставщикам материалов. Если кто-то из вас, уважаемые, заметит, что на верфь к вам доставили некачественные материалы, ни в коем случае их не используйте, немедленно сообщите об этом военному представителю, и премия вам будет гарантирована. Так же как гарантировано судебное разбирательство и тюрьма тому, кто эти материалы завез.

– Я вот только не пойму никак, ваше благородие, – раздался ехидный вопрос со второго верстака, – вы за продолжение войны или за ее скорейший конец? Совсем заврались что-то…

– Яша, если я вам сейчас за ваши слова дам в морду, вы сопротивляться будете или к полицмейстеру и мамане жалиться побежите? – спросил у поднадоевшего оппонента Вадик.

– Вы, вы… – немного не привыкший к такому способу ведения публичной дисскусии Яков, изрядно раззадоренный ржанием товарищей, не сразу нашел подходящий ответ: – Да только попробуй! Тогда узнаешь, держиморда царская, душитель свободы!

– Отчего же душитель? Напротив – вполне свободно готов с вами на кулачках обсудить все наши разногласия. Здесь, сейчас и с глазу на глаз, – под все более громкий одобрительный хохот работяг отозвался довольный Вадик. – Но если серьезно… Вот вы, естественно, готовы дать сдачи. А почему вы нашей стране, России, отказываете в такой возможности? На Россию напали, что еще нам остается делать? Сдаваться без боя на милость Японии тоже как-то уж слишком… Другое дело: нам надо победить Японию с минимальными потерями русских солдат и матросов. Или просто сделать продолжение войны для нее слишком невыгодным. И только после этого Россия может предложить мир. Не как побежденная сторона, об которую потом весь мир будет вытирать ноги, а как милостивый победитель. Разницу ощущаете, уважаемые?

Если кто-то из вас не желает честно и без брака работать на победу России по двенадцать часов в сутки, из которых четыре часа будут оплачиваться по полуторной ставке, уходите сразу, сейчас. Кто желает – немедля начинайте. Перед нами и так поставлена почти невыполнимая задача: через месяц в море из Кронштадта должны выйти, поменяв артиллерию, «Наварин», «Николай I», «Нахимов», «Память Азова» и «Корнилов». Через три месяца должны закончить капремонт «Сисой Великий» и «Владимир Мономах», который пока ведется через пень-колоду. Но самые главные усилия предстоит сосредоточить на достраивающихся «Орле», «Князе Суворове», «Олеге» и на «Жемчуге» с «Изумрудом». Все они, вместе с «Александром III» и «Светланой», должны к осени уйти на Дальний Восток! А следом за ними, еще до ледостава, «Бородино» со «Славой»…

Короче, работы много и хватит на всех. И надолго. Скажу больше, ее настолько много, что сюда сейчас эшелонами везут рабочих из Нижнего Новгорода и со всех черноморских верфей, кроме тех, кто остался достраивать «Князя Потемкина» и «Очакова». Работы в ближайшие шесть-семь месяцев, а может и поболее того, будут вестись и тут и там в две длинные смены, без выходных. Если вы хотите быть частью этого, хотите, чтобы вам было что рассказать своим детям, хотите заработать сами и помочь своей стране выиграть эту навязанную нам войну, принимайтесь за работу. Если же вам на Россию наплевать, чтоб и духу вашего больше на заводе не было с завтрашнего дня!

– Вы тут все нам красиво напели, а как дойдет до дня расчета, кто нам гарантирует, что мы эти полуторные деньги получим? – не унимался Бельгенский, на глазах которого шли прахом результаты трехмесячной работы. – Кто нам гарантирует, что мы вообще хоть какие-то деньги в срок получим, а не как в этот раз?

Банщиков уже набрал в грудь воздух, чтобы окончательно размазать доставшего его эсэровского агитатора, но не успел.

– Мы гарантируем, – раздался от ворот цеха не слишком громкий, но властный голос.

Обернувшись в сторону говорившего, рабочие, с повергающим в оторопь удивлением, увидели в воротах цеха невысокую ладную фигуру в длиннополой шинели с погонами каперанга на плечах. По прошествии нескольких секунд по толпе прокатилось неуловимое движение и неясный приглушенный гул: подданные наконец поняли, что видят здесь, прямо перед собой, императора и самодержца Всероссийского, царя Польского, великого князя Финляндского и проч., и проч., и проч.

Впрочем, вся эта мишура титулов сосредоточивалась в одном человеке – Николае Александровиче Романове. Авторитет царя не был подорван поражением в войне, кровью первой революции, и даже те из рабочих, кто с удовольствием за глаза называл его «Царскосельским сусликом», сейчас, перед лицом императора, несколько подрастерялись.

Уверенно, в сопровождении всего лишь четырех казаков личного конвоя (лучший стрелок Преображенского полка, залезший на подъемный кран и взявший на всякий случай на прицел остолбеневшего от неожиданности агитатора, остался за кадром), царь прошел сквозь расступающуюся толпу к верстаку, с которого вещал Банщиков, и подал ему руку, за которую тот рывком втащил самодержца наверх. К сожалению, этот момент не запечатлела для истории фотохроника, а жаль! Картина была еще та, особенно выражения лиц работяг…

Николай повернулся к честному народу и, выдержав короткую паузу, за пару секунд которой вокруг воцарилась почти полная тишина, произнес:

– Господа рабочие! Мы гарантируем вам, что все работы по подготовке кораблей к отправке на Дальний Восток до окончания войны будут оплачены сразу и без проволочек. Мы повелели, чтобы отныне на всех казенных военных заводах все сверхурочные оплачивались в полуторном размере. То же будет сделано и в отношении рабочих, трудящихся сверхурочно по заказам военного ведомства на частных предприятиях. Они получат доплаты за наш счет. Мы пове… – На этом месте царь запнулся, а Вадик напрягся – кажется, Николай забыл выученную речь, или снова переменил точку зрения, на что он, вообще-то, был горазд. Но оказалось, его величество импровизировал: – Нет. Я не могу приказать вам, господа, работать по двенадцать часов. Я могу только попросить вас об этом. Но когда вы будете принимать решение, не забывайте, что ваш лишний час на работе может спасти жизнь какому-нибудь матросу или солдату там, в далеком Порт-Артуре и в Маньчжурии. И это может быть кто-то из ваших родных, друзей или земляков. Кроме этого, – продолжил царь, переждав стихийную бурю восторга, вызванную его первым заявлением, – мы пришли к выводу, что действующая в России на настоящий момент система управления и законотворчества устарела. Ибо само несовершенство ее и привело к этому внезапному нападению на нас, за что сегодня нам всем приходится расплачиваться.

И сейчас, перед вами, работающими на победу России, мы обещаем, что после победы над Японией немедля будет созвано народное представительство – Государственная Дума, которая поможет нам разработать проект Российской Конституции. Свода законов, единого для всех сословий и вероисповеданий, коий мы намерены даровать подданным нашим. Задачи, стоящие перед нами, слишком сложны, а Россия-матушка слишком великая держава, чтобы ею мог управлять один лишь Божий помазанник, без выборных народных помощников.

После этих слов Вадик наконец-то выдохнул и расслабился – «случайно» оказавшиеся на заводе журналисты зафиксировали и слова императора, и бурю верноподданических эмоций, ими вызванную. В утренних газетах они разойдутся по всей России.

* * *

Первые несколько недель осторожного капанья на мозги Николая Второго по поводу необходимости созыва Думы и принятия конституции не принесли никакого результата. Да это и неудивительно, поскольку главным в общении Банщикова с самодержцем оставались неотложные мероприятия, связанные с проблемами выигрыша текущей войны.

Отчасти в этой отстраненности императора от российских внутриполитических проблем было повинно не только внутреннее сопротивление царя обсуждению неприятной для него темы. Был виноват и сам Вадим, поскольку важнейшими причинами крушения монархии в будущем выставлял проигрыш японской и германской войн, не рискуя пока вываливать на Николая страшные подробности о последствиях некоторых других его фатальных ошибок как главы государства.

А ведь каждая галочка в «списке Петровича» давалась Вадику непросто! Мало того, порой приходилось самому продумывать и принимать решения по тем пунктам, которые, на первый взгляд, должно было просто выполнять не раздумывая. Увы, ни Петрович, ни Балк не учитывали наличия новой информации и вводных, становившихся для Вадика откровением. Не учитывали они и реакции конкретных исполнителей и должностных лиц, о чем все трое там, в двадцать первом веке, просто не задумывались. К сожалению, история стирает очень многое.

Конкретный пример. Одним из первых пунктов, касающихся снаряжения на Дальний Восток эскадры подкреплений, составленной из ремонтируемых в пожарном темпе пожилых броненосцев и крейсеров, а вместе с ними вспомогательных крейсеров – бывших пароходов Доброфлота и учебного корабля «Океан», стала идея оснащения их миноносками. Петрович предполагал установить на них бензиновые двигатели внутреннего сгорания, аналогичные тем, которыми в реальной истории были оснащены «газолинки» Никсона[13].

Заманчиво было большие корабли, чьим предназначением в разворачивающихся боевых действиях могут стать крейсерские операции, обеспечить дополнительной степенью свободы – возможностью диверсионных нападений на порты и базы противника. По образу действий макаровского «Великого князя Константина» в войне с турками. Тем более что эта тактика была потом творчески развита англичанами в «Гекле» и «Вулкане», готовившихся ни много ни мало, а для атаки главных баз флотов вероятных противников – Тулона и Кронштадта.

Сама идея у царя принципиальных возражений не встретила. И решение об оснащении кораблей новыми мощными шлюпбалками и лебедками, способными поднимать на борт катера весом до двадцати пяти тонн, по четыре на броненосец и крейсер, а на «добровольцы» даже по шесть, было пропихнуто через ГМШ без проволочек и проблем. Если не считать таковой отрицательную поначалу позицию возглавлявшего сие ведомство генерал-адъютанта Зиновия Петровича Рожественского. Правда, быстро поменявшуюся после короткой приватной беседы с императором с глазу на глаз.

Ширмой, прикрытием истинных целей их установки стал циркуляр, требующий замены всего существующего шлюпочного хозяйства уходящих на войну кораблей металлическими маломерными судами, что, естественно, снижало пожароопасность. Они были только двух типоразмеров – легкие разъездные вельботы и большие паровые катера, способные выполнять функции моторных баркасов. Вот эти-то последние, вследствие своих размеров, и требовали нового шлюпбалочного хозяйства. Для ускорения процесса все новые вельботы и паровые катера заказали в Германии. По всем расчетам получалось, что к июню немцы первую партию сдадут. Инженеры фирмы «Шихау» должны были оснастить их американскими двигателями внутреннего сгорания, срочно заказанными при посредничестве Никсона у «Стандард моторс констракшн Ко». Нюанс был в том, что их мощность планировалась под 300 «лошадок».

Именно эти моторы и представляли собой ноу-хау всей этой затеи. Строиться катера должны были под видом быстроходных моторных яхт для членов Императорской фамилии и адмиралтейского начальства. После этого они перебрасывались по Транссибу во Владивосток. А там уже Макаров с Рудневым на месте решили бы: переправить их на крейсерскую эскадру или же использовать как москитные минные силы в обороне главной базы.

Вадик с головой ушел в планирование и осуществление «катерной» операции. И тут неожиданно произошли два взаимно не связанных события, существенно изменивших как план постройки миноносок-москитов, так и облик их дальнейшей модификации, которая должна была стать двухдвигательной.

* * *

В середине марта прибыл секретный пакет из Владивостока на имя императора, содержащий не только подробный отчет контр-адмирала Руднева о бое «Варяга» с отрядом Уриу, захвате «Кассуги» и «Ниссина», организации крейсерских операций подручными средствами и отражении набега Камимуры на Владивосток, в пакете этом были еще и новые идеи и предложения двух скинувших маски иновремян, не вошедшие ни в первоначальный поминальник для Вадика, ни в мартовские шпаргалки, доставленные от Петровича и Василия секретным курьером в лице… варяжского священника отца Михаила. И это было вполне объяснимо. Что-то просто не успели вспомнить за одну ночь на «Варяге», что-то стало ясным только после провала попытки изловить Камимуру. Причем пакет этот содержал и существенную «графическую» часть.

Среди десятка карандашных эскизов Вадик сразу же приметил схему и деталировку автомата и пулемета Калашникова, при виде которых невольно улыбнулся: «Ну, как же, ломануться в прошлое, и без Калаша, это же классика жанра альтистории с попаданцами!» – и эскизы кинематики для доработки легендарного маузера в пистолет-пулемет.

Здесь же были наброски схематического устройства бугельного торпедного аппарата, металлического звена для пулеметной ленты, теоретический чертеж катера, подозрительно смахивающий на обводы общеизвестного среди охотников и рыболовов конца двадцатого века «Прогресс», разрез и схема глушителя ДВС. А кроме того, эскиз высокооборотного винта для подвесного мотора упомянутого катера, изображение длинной колбасы привязного аэростата, рисунки пехотной каски с подшлемником, треугольной плащ-палатки, саперной лопатки, нескольких типов ручных гранат и вариантов миномета с боеприпасом к нему…

Николай внимательно рассматривал лежащие перед ним рисунки, изредка возвращаясь к пояснительной записке. После чего глубоко вздохнул, перекрестился и, подняв на Вадика грустные глаза, проговорил:

– Господи, как же все-таки печально осознавать, Михаил Лаврентьевич, что за грядущее столетие там, в вашем мире, человечество не только не перестало воевать, но и продолжало доводить дело истребления себе подобных до совершенства. Как я понимаю, эти присланные Василием Александровичем эскизы – только надводная часть айсберга. Да… Я был просто наивным мечтателем. Я ведь им предлагал… – Царь печально вздохнул и замолчал.

– Я знаю, ваше величество. За это после 1899 года многие вас так и зовут – «государь-миротворец», – нарушил подзатянувшуюся паузу Вадик.

– Что толку? Что толку было в моем миротворчестве, если им этого не надо? Да, вы правы были, конечно, когда сказали, что это не столько японцы на нас сейчас напали, сколько их руками англичане. Но я буду последним лжецом, если скажу, что самолично хочу военного противостояния с Британией. Только где альтернатива? В конце концов, у России тоже есть свои законные интересы, с которыми остальным должно считаться. Но бойня с германцами не в их числе. И что тогда дальше, если все уговоры бесполезны, а эгоизм островитян Альбиона безмерен?

– Нужно быть сильными. Тогда можно рассчитывать на равноправный союз с немцами, с оговоренными зонами интересов. Это реальный шанс сохранить мир в Европе.

– Европу немцы быстро построят по ранжиру. Но иного, стало быть, не дано. Раз так случилось… Это грустно, Михаил. Но, видит Бог, не мы, а на нас. Или дядюшка Эдуард не знал, против кого его верфи строят японский флот? Я бы себе такого никогда не позволил. Как это вы недавно сказали… «недооценка противника»? Да. Признаюсь. Я недооценил этих маленьких… – на возвышенно-одухотворенном лице царя вдруг неуловимо, словно двадцать пятый кадр, промелькнуло выражение холодной, жестокой брезгливости, – человечков. Ужасно и непростительно недооценил.

Николай машинально провел рукой по волосам, как раз в том месте, где под шевелюрой скрывался памятный рубец от самурайского меча

– Однако, потерявши голову, по волосам не горюют. Все это – моя вина. Мой грех… – Неожиданно император нахмурился, помолчал, собираясь с мыслями, после чего заговорил вновь. Голос его звучал непривычно глухо, чуть с хрипотцой, выдавая исподволь поднимавшееся внутреннее напряжение. – Есть некий момент, Михаил. Момент, который меня гнетет с самых первых часов этой войны. Больше, чем даже ее нелегкое начало. Вернее, гнетет самый факт ее начала. Вам я открою один секрет. Мне было предсказано, что если она все-таки случится и что если мы ее, именно ее, не дай Боже, проиграем, то потом неизбежно произойдет нечто, совсем… непоправимо страшное. Нечто совершенно ужасное…

Вадим, давно ожидавший этого разговора, но опасавшийся по собственной инициативе затрагивать столь скользкую тему, решил, что раз уж «клиент дозрел», то нужно «ковать железо, не отходя от кассы»:

– Это, ваше величество, для меня не тайна. И про предвидения японского отшельника Теракуто, и про предсказания англичанина Кайро. И про пророчества монаха Авеля, что вам, государь, довелось прочесть вместе с государыней императрицей в прошлом году, мне известно. Об откровениях из письма Серафима Саровского и о беседе вашей с блаженной Параскевой Ивановной я тоже читал. Обо всех этих мрачных предсказаниях и их влиянии на вашу судьбу и судьбу России в моем мире я знаю из исторических книг моего времени. Как и о тех действительно горьких событиях, что последовали за поражением в японской войне.

– Боже мой. Вы и об этом всё знаете? Хотя да, конечно. Чему я удивляюсь… – Николай явно с трудом владел собой, сохраняя самообладание только огромным усилием воли. – И значит, вы знаете, в каком году…

– Да. Как вам и было предсказано. В восемнадцатом. В моем мире так все и случилось. Только, пожалуйста, не спрашивайте меня – как именно.

– Почему? – голос Николая страдальчески дрогнул, а во взгляде на краткое мгновение промелькнула, выплеснувшись, как из-под спуда, такая глубина отчаяния, безысходной тоски и обреченности, что Вадиму стало искренне жаль его. Но жалость как неожиданной волной накатила, так мгновенно и улетучилась.

Как вообще можно было с таким жить! И при этом тупо дрейфовать по течению?! Для этого нужно было быть или полным отморозком-пофигистом, или законченным фаталистом. Первым Николай точно не был. Но вот фатализм… Очевидно, что он, как глубоко верующий человек, не сомневающийся в существовании и могуществе потусторонних сил, буквально воспринимал эти предсказания, а после поездки в Дивеево окончательно смирился с ролью искупительной жертвы за грехи всея Руси в целом и семьи Романовых в частности.

«Знало бы только твое величество, к чему это искупление в итоге приведет державу, – подумал зло Вадик. – Ну, ладно сам. Ладно – семья. Хотя и это уже само по себе ужасно – отправить на заклание жену и детей. А народу-то русского сколько безвинного загублено! Ни фига ж себе искупленьице! Правильно Василий тогда сказал: страус на насесте, то есть на троне, – пипец курятнику!»

– Потому что я… Потому что мы хотим, чтобы ничего подобного в России никогда не стряслось. Но мы хотим не просто спасти вас от лютой смерти. Мы хотим этим избавить русский народ от страшного греха цареубийства. Мы хотим, чтобы вы смогли предотвратить гибель миллионов наших соотечественников и воздать, как должно, всем тем, кто этот кровавый сценарий раскручивал и радовался мукам нашего народа и страны. Потому что мы не верим, что вы за такое светлое в кавычках будущее Руси собрались взойти на Голгофу.

– Господи! Что вы, Михаил! Как вы сказали? Миллионов? Конечно, такого кошмара я просто не мог предположить…

– Поверьте, ваше величество, если бы я не надеялся этого изменить или сомневался в вас, меня тут просто бы не было. Согласитесь, что с опорой на знания за столетие вперед, пусть даже поверхностные, устроиться в жизни я сумел бы вполне комфортно. И без вашего содействия, ибо при таком подходе близость к высшему свету – лишь дополнительный фактор ненужного риска. Тем более что я медик. Они нужны всем, везде и всегда, не так ли? Вы бы просто никогда не узнали о моем существовании. Как и о существовании пришедших вместе со мной.

– Понимаю… – Николай согласно кивнув, встал из-за стола, подошел к окну, приоткрыл его и глубоко втянул в себя прохладный свежий воздух, как будто ему его не хватало. После чего вновь повернулся к Вадиму. Его огромные глаза неестественно блестели… – И что? Что мы должны делать, Михаил, чтобы разорвать этот роковой круг?

– Так вы же сами сейчас ответили, государь: его нужно разорвать. Сражаться! Выиграть эту треклятую войну! И утвердить Россию у Тихого океана не стыдливой приживалкой, выглядывающей из-за угла, а твердо и решительно занимающей свое подобающее место. Великое место! Это кардинально изменит весь мировой расклад сил. Возможно, поможет нам избежать всеобщей мировой войны с ее многомиллионной бойней. А если не поможет, если нас вновь вынудят к схватке за само существование России как великой державы – снова драться. Но не дав застать себя врасплох, подготовленными, на наших условиях и по нашим правилам. И победить! Какие еще у нас есть варианты? В позу страуса встать: яйца под крыло, голову в песок? Чем такая жертвенность может закончиться, именно это вам и было предсказано, ваше величество. Чтоб знали, чего бояться! Чего именно нельзя допустить! А вы, стало быть, решили, это фатум? Рок? Искупительная жертва? Как ни называйте, но итог этого вашего фатализма в моем мире привел Россию к чудовищным потрясениям на целое столетие, выхода из рокового круга которых я лично не видел…

– Помоги нам, Господи, разорвать его, этот круг. И что бы вы сами ни думали, Михаил, а я все более и более уверяюсь в мысли, что явление ваше это важнейший промысел Божий и подспорье. Вы, если честно, не только открываете глаза мне на то, что было сокрыто во мгле, но и во многом помогаете быть… Тверже, что ли. Благодаря вам мне действительно стало легче нести весь этот груз. Ведь только Он, Он один мог послать вас, после всех этих тягостных откровений… Молчите… молчите, Михаил! Это Его длань. Я знаю… Нам даден шанс. И мы… Я… Я обязан им воспользоваться. Ибо речь идет о спасении и очищении всего православного мира, а вовсе не обо мне и моих дорогих… В этом – мой крест… Я неверно истолковал послание святого отца Серафима. Ведь отче Серафиме показал мне, как может быть. А не как обязательно будет! Но Он, послав вас, вразумляет меня, грешного… Значит, все-таки через кровь и муки мы должны будем пройти. Но не как жертвенные агнцы… И выход для России нашей есть. Достойный, праведный. Раз Он так решил! Это Он, даровав нам вас и ваших друзей, Сам решил помочь мне его нести… Мой крест…

Николай повернулся к иконам, широко и истово перекрестился, прошептав что-то, что Вадик не расслышал. После чего нетвердой походкой вернулся к столу, тяжело опустился в кресло и минуты две просидел с закрытыми глазами.

– Михаил… Вы понимаете, конечно, что я вас от себя никуда уже не отпущу?

– Да, ваше величество…

– Хорошо… Хотя дядья, Победоносцев, Плеве, да и еще кое-кто… – Николай сделал паузу, как бы выделяя значение для него этого таинственного «кое-кого», – обижаются, что я вдруг стал уделять вам так много внимания… Но если бы им была известна хоть толика, хоть крупинка этой невероятной правды о вас, лучше бы от этого точно не стало. Ведь тогда бы меня самого могли счесть умалишенным.

– Только я хочу поставить вам одно условие, мой государь.

– Что? И какое же?.. – в глазах царя промелькнуло совершенно неподдельное изумление.

– Начиная с этого дня вы будете записывать в свой дневник не сводки погоды и отчет о количестве убитых ворон. Хотя я этих горластых пернатых тоже не очень люблю, но, будьте добры, ваше величество, держите перед собой, своей совестью и Всевышним отчет в том, что конкретно за день вам удалось сделать для России. Для ее народа, для ее армии, для ее флота. Вот это и записывайте.

– И снова вы правы. Мне даже не по себе как-то…

– Простите, ваше величество, конечно, дневник вещь сугубо личная. Мне тоже неловко, но вы поймите меня правильно, хорошо? Нет у вас больше времени на воронью охоту.

– Понимаю. И принимаю. Вы с меня берете совсем недорого… – Николай улыбнулся как-то особенно кротко и грустно. Задумчиво помолчал, теребя левый ус, и наконец, обернувшись к Банщикову, вдруг неожиданно спокойно, по-будничному спросил: – Скажите, Михаил, а что вам известно… Что было в ваших книгах о взаимоотношениях в моей семье? Проблемы? Конфликты? Вражда? Сплетни всякие. Можете говорить смело, мы одни.

«Опс… Вот и он. Вопрос номер раз. Из списка самых главных опасностей, о которых меня предупреждал Василий. Полшага до допроса с пристрастием. Достаточно пары-тройки моментов из дневника фрейлины Вырубовой, и, как он предупредил, труп мой, а потом и его с Петровичем могут не найти никогда.

Вот он каков, оказывается, государь наш, Николай Александрович Романов! Ловушка подготовлена и подана под такой пафос, под такую набожную патетику и слезку в глазах… Или просто совпало? И Василий ошибся? Не знаю. Только мне налажать нельзя. Придется опять врать, как тогда Макарову. Противно. Но если ложь во спасение собственной башки, и царю наврешь, не дорого возьмешь. Ну, Господи, благослови! По лезвию ходим…»

– Про вас лично, ваше величество, про семью Романовых вообще, там было написано столько всякого разного, причем с диапазоном оценок от «царь и царица святые» до «царь и царица германские шпионы», что погружаться во все это у меня не было никакого желания. И интересы были совсем другие. Медицина, юношеские развлечения как-то больше свободного времени занимали. Все мои знания в областях политики и флота были связаны исключительно с увлечением историей русско-японской войны. Причем войны на море. Мне очень нравились боевые корабли этой эпохи. «Опять про свои дурацкие, допотопные пароходы книжку приволок? Вот, возьми лучше Мечникова или Боткина биографии почитай!» – отец мне выговаривал.

Что поделаешь, как-то запало в душу несуразное это поражение России, гибель ее флота, трагичность, нелепость смертей Макарова, Кондратенко, бездарность Куропаткина, Стесселя, Авелана и Рожественского, трусость Ухтомского и Фока. Но с кухней петербургского двора я все это не связывал. Тем более что предстать пред ваши очи в мои жизненные планы никак не входило.

– Да уж, понимаю…

– Прочитать что-нибудь по интересующему вас, государь, вопросу перед переброской сознания сюда не было времени. Кроме ваших дневников с утилитарной целью зазубривания нескольких цитат. Могу лишь сказать, что в большинстве своем все, и обожатели, и хулители, сходятся в том, что вы отличный семьянин, что супруга ваша – примерная жена и мать, у вас прекрасные, воспитанные дети. А вот взаимоотношения с великими князьями… Тут сложнее. Некоторые из них вас предали. Но кто персонально, по какому конкретно поводу и когда, не припоминаю. Не давали таких подробностей в школьном курсе истории.

– Ну, допустим. А ваши друзья, Руднев и Балк? Они, может быть, лучше осведомлены?

– Петрович, он же Руднев, страстный «железячник». Броненосцы, крейсера, миноносцы, авианосцы, подлодки… Об этом и обо всем прочем, что стреляет, взрывается, плавает, тонет, летает и падает, он знает гораздо больше меня. Собирал модели, коллекционировал открытки с их изображениями, фотографии. Не только эпохи броненосцев. Его интересовал весь период стального судостроения. Это его главное жизненное увлечение. Хобби, как у нас говорили. Что же до вас, ваше величество, то не удивлюсь, если до участия в эксперименте моего батюшки он и отчества-то вашего не знал.

Василий Александрович… Его я лично знаю меньше. Но поскольку он боевой офицер, причем элитного, специального подразделения, прошедший несколько войн и вооруженных конфликтов, думаю, сфера интересов и знаний у него должна быть соответствующая. Что не историк он, это точно. Так что вряд ли мы поможем вам хоть в чем-то в ваших домашних делах.

– Жаль. Но ничего не поделаешь. Пожалуй, вернемся к насущному. Что мне можно будет записывать в дневник… – с заметным облегчением улыбнулся Николай.

«Фу-у-у… Пронесло, кажись…»

– А чай наш остыл совсем. – Николай потянулся за колокольчиком. – Кстати, по поводу катеров. У меня тут появились некоторые соображения, давайте-ка их обсудим.

И это было прелюдией к второму знаковому событию сегодняшнего дня, в результате которого самодержец впервые лично и серьезно скорректировал планы Петровича и Вадика.

– Я прочел пояснения к чертежу этой миноноски, Михаил Лаврентьевич. То есть, как назвал ее или его Всеволод Федорович – «торпедного катера». Учитывая, что в самой форме корпуса кроется источник повышения скоростных данных, не хочется отдавать этот заказ за рубеж. Даже немцам. Мы еще не в тех отношениях. Надеюсь, пока не в тех.

Да! Кстати, насчет двигателя этого американского. Незадолго до вашего появления в Петербурге был у меня разговор с вице-адмиралом Верховским. Он рассказывал мне о скоростных катерах и гонках на них. Увлекательное дело, кстати! Может быть, после войны мы у себя нечто подобное организуем…

Так вот: в Германии с Даймлером уже более десяти лет работает наш соотечественник Борис Григорьевич Луцкий. Он участвовал в создании оригинального шестицилиндрового газолинового мотора, что установлен на «Дельфине», нашем первом подводном миноносце. Мотор этот, весьма мощный для своего размера, развивает силу трехсот лошадей. Я его осматривал, только жаль, не в работе. Но моряки нареканий по испытаниям не высказывали.

По словам Владимира Павловича, инженер этот ему недавно рассказывал, что при его участии Даймлер якобы строит газолиновую машину силою в 350 лошадей! При этом главный конструктор ее – Майбах. Она меньшего веса и размера, чем на «Дельфине», поскольку не из трех отдельных секций состоит, а как бы единая. Они намерены ее установить на рекордном катере. Но Луцкий по секрету показывал Верховскому чертежи новой машины, на основе этой, строящейся. Они с Майбахом ее Даймлеру не хотят отдавать. С восемью цилиндрами, а не с шестью. И вот она, по их расчету, должна легко развить мощность в полтысячи лошадей!

Борис Григорьевич достиг выдающихся успехов в конструировании двигателей для авто. Он приезжал в Петербург два года назад. Был мне представлен и демонстрировал немецкие грузовые машины с его двигателями. Мы закупили их. У Лесснера по лицензии Даймлера их строят. Луцкий там консультант, хотя сам живет и занимается конструированием в Германии.

Кстати, флот наш с ним несколько лет работает. Мотор для быстроходного катера, что на «Баяне» установлен, это тоже его рук дело. Как и на катерах «Аскольда» и «Богатыря». А с год назад моряки его загрузили работой по сверхмощным двигателям для миноносца типа Невского завода. Он заказал их строительство у Ховальда. Верховский меня предупредил, что в случае нашего интереса Луцкий в три дня готов быть здесь. Он сам, правда, предполагал разговор о серии двигателей для подводных миноносцев Круппа, от постройки которых мы решили отказаться, но у нас теперь, как видите, интерес к катерам. Стоит пригласить его, как вы думаете?

– Всенепременно! Только есть один деликатный момент, о котором я просто обязан вас предупредить, государь.

– Слушаю, Михаил Лаврентьевич.

– Двигатели у Луцкого для «Видного» не получатся. Нам нужно немедленно достраивать миноносец, как и однотипные, с паровыми машинами и котлами. А контракт с Ховальдом расторгнуть. Тем более что сроки сорваны.

– Вот тебе и раз! А в чем там проблемы? В конструкции?

– Нет, ваше величество. По теории все должно работать. Но на практике пока еще нет материалов, способных выдерживать взрывы в камерах сгорания столь большого объема. Они просто разрушат поршни. Сейчас немцы начнут отливать новый блок цилиндров, сделают массивнее головки поршней, шейки вала усилят. Но, во-первых, в результате машины в 350-тонный истребитель банально не влезут, а во-вторых, во время стендового прогона первый рабочий мотор все равно разрушится. Как говорится, размер имеет значение. Верховскому наш морской агент в Германии Долгоруков об этом пишет откровенно, но адмирал, я полагаю, вам просто доложить боится. Зато двигатель от Майбаха и Луцкого в пятьсот лошадей, это бы сейчас было самое то, что нам нужно для торпедных катеров. Разница по силам с американцем – в полтора раза. Да и за основу взят работающий мотор, получится быстрее. А если нам удастся и господина Риотта привлечь, документацию на американский двигатель получить, желательно с расчетами, тогда все козыри в одной руке соберем. Полагаю, Бориса Григорьевича немедленно нужно вызвать. Вы не будете против, если мы это сделаем, минуя Верховского?

– Хорошо. Попросим Гейдена, чтобы он немедленно связался с ним через Долгорукого.

– Кроме того, государь, прошу вас пригласить как можно скорее Алексея Николаевича Крылова, заведующего опытовым бассейном. Впоследствии он станет самым знаменитым российским ученым-кораблестроителем. Во всяком случае, у нас было именно так. Ему надо немедленно поручить работу над моделями катеров по эскизу Руднева и Балка. С ним же надо обсудить некоторые моменты по изменениям в проектах будущих броненосцев. Зачем строить заведомо слабые, но дорогущие корабли? Вы ведь докладную Руднева о новых линкорах прочли и, как я понимаю, общие идеи одобряете?

– А куда денешься, приходится одобрять, раз уж предотвратить постройку английского броненосца мы не можем. И опять нужны деньги, огромные деньги! Вы хоть представляете себе, в какие суммы все это встанет! Двадцать четыре миллиона по бюджету прошлого года, считайте, уже выкинуты на ветер… Но вам, Михаил Лаврентьевич, за сегодняшний диспут – отдельная благодарность.

– За что, государь?

– Вы добавили к эскадре Чухнина еще один истребитель. – Николай улыбнулся в усы. – Не Кутейникова, значит, позвать? Крылова, говорите? У нас был уже один знаменитый… Так его последнее круглое создание, похоже, больше никогда из Севастополя не вылезет, а «поповки» обе морячки в Николаев загнали, с глаз долой.

– Ваше величество, это, клянусь вам, совсем другой случай. Адмирал Попов все-таки не был ученым-кораблестроителем. В нашей же ситуации именно с Алексеем Николаевичем нам и нужно обсудить все моменты по этому катеру, по винтам, в частности. Где строить, из чего, если у нас? Может быть, в Або? И простите, но упомянутый вами генерал Кутейников уж слишком в возрасте для таких революционных задач. Слишком инертен, да и нездоров уже.

– Уговорили. Давайте пригласим Крылова. С этой его неухоженной и вечно торчащей клочьями бородой. Аликс его увидела однажды и испугалась чуть не до полусмерти. А ей это сейчас ни к чему. Хотя при чем здесь борода? Дело есть дело. Можно даже сегодня, часа за два до ужина… Нет, пожалуй, поутру. Сегодня я немного подустал. Ну, что ж. Значит, до завтра, Михаил Лаврентьевич. Кстати, вы упомянули в разговоре несколько названий новых для меня классов кораблей. Если не затруднит, напишите мне, пожалуйста, коротенькую записочку, что они собой представляют, хорошо? А в начале мая поедем смотреть «Орла» в Кронштадте, раз уж вы так настаиваете. И потом к Менделееву, он возвращается в Питер только третьего числа…

* * *

Борис Григорьевич Луцкий оказался высоким, стройным брюнетом с умным, несколько встревоженным взглядом и общим налетом некой показной безупречности. Чисто выбрит, подстрижен как будто по лекалу. По-германски, идеально симметрично подбриты усы. Про качество материала фрака и то, как он был подогнан по фигуре хозяина, можно даже не упоминать. Однако общее ощущение тревоги и внутреннего дискомфорта владельцу всей этой безупречности скрыть за ней не удавалось. Хотя как знать, возможно, вовсе и не этот срочный вызов в Петербург был тому причиной?

Вадим, отрекомендованный государем Луцкому как секретарь Особого совещания по военно-морским делам, который обязан застенографировать их официальную беседу, молча, украдкой рассматривал гостя. Тем временем Николай после приветствий и рукопожатий не дал тому и тени шанса для начала доклада по ходу строительства восьмитысячесильного ДВС для истребителя «Видный», папку с которым инженер имел при себе. Об этом императору было доложено дежурным флигель-адъютантом.

– Борис Григорьевич, поскольку мы осведомлены о постигшем вас только что тяжком жизненном ударе, вполне понимаем, сколь трудно вам сейчас полностью отдаваться работе. Рана, нанесенная вам, тяжела. Но вы еще молоды, и у вас, ей-богу, все впереди. А техасская певица вам все-таки была не пара. Поверьте, но по части дам, связанных со сценической жизнью… Одним словом, для многих мужских сердец сие общение дает грустный опыт. – Николай сочуственно улыбнувшись, кивнул Луцкому, болезненно пережившему недавний развод. – И ради бога, простите нашу бестактность, ибо советовать здесь – дело последнее и неблагодарное. Но вам сейчас лучше не думать постоянно о потере. Время все лечит. Как и большое, интересное дело… Только, к сожалению, беда одна не ходит. Вы знаете, мы ведь полностью в курсе всех проблем с двигателями для «Видного». – Николай пристально смотрел на потемневшего лицом, внутренне сжавшегося Луцкого. – Давайте мы вместе взглянем сегодня правде в глаза и признаем, что эта задача пока оказалась непосильной. Даже для Ховальда…

– Ваше величество! Мы делаем все возможное! И скоро новый…

– Борис Григорьевич, поймите: идет война. И нам готовый обычный истребитель важнее, чем опытный, месяцами стоящий у стенки завода в ожидании ваших двигателей. Мы приняли решение о расторжении контракта на эти двигатели.

– Государь, позвольте хотя бы доложить о том, что сделано к этому моменту! Мы уже начинаем стендовую гонку второго образца, провели перерасчет поршневой группы, теперь…

В этот момент Николай легким жестом остановил Луцкого и тихо, полным сочувствия голосом окончательно закрыл тему:

– Сожалею. Борис Григорьевич. Но вынужден повторить. Сколь бы огорчительным ни было для нас всех это решение – оно принято. Но, ради бога, не волнуйтесь так. Подумайте, а может, оно и к лучшему? Ведь вы, как инженер и конструктор, сами скорее всего понимаете, что тупик не в конструкции, а в материалах. Цилиндры из стали такого состава не выдержат столь мощных детонаций.

Луцкий вперился в лицо Николая совершенно сумасшедшим взглядом. Он просто не мог поверить, что царь способен разбираться в таких инженерных тонкостях. «Детонации, состав стали! Неужели кто-то из немцев слил Долгорукову или даже в Петербург итоги их недавнего совещания? Но кто? А если… Нет. Тогда для меня это окончательная катастрофа. Конец…»

– Борис Григорьевич, что с вами? Вам дурно?

– Нет. Все… Все хорошо. Ничего страшного… Просто я положительно и окончательно разорен. Простите, ваше величество. Разрешите мне откланяться. Примите мои уверения в…

– Не разрешаю. Может быть, вы соизволите дослушать то, что я вам намерен сказать?

– Ах, простите, ваше величество… Конечно.

– Хорошо. Тогда к делу. Именно к делу. Или я сказал вам, что порываю с вами деловые отношения? По-моему, речь шла об одном, отдельно взятом контракте, нет?

– Да. Только для меня он значит…

– Знаю. Однако это еще не катастрофа. Я не намерен вас бросать в беде. Ибо вы нужны России, Борис Григорьевич. Вы меня услышали?

Луцкий, вымученно улыбнувшись, кивнул. Но по всему его виду было ясно, что надлом он пережил страшный и считал, что никакие «утешительные призы» трагичную ситуацию, в которой он оказался, не поправят.

– Тогда продолжим. Во-первых, Борис Григорьевич, я намерен покрыть ваши издержки по этому незаконченному проекту. Подготовьте для меня записку со сметой, пожалуйста. Учтите также затраты Ховальда и Майбахов. Я не заплачу вам планировавшейся маржи, естественно, но все прямые затраты и стомость содержания работавших по проекту будут возмещены, включая кредитные ресурсы. Это – гарантирую. Во-вторых. В Америке пакуют к отправке в Данциг на «Шихау» несколько 300-сильных моторов господина Карла Риотта. С ними на германском лайнере приедет и он. Понимаю, это ваш серьезный конкурент. Но с некоторых пор он готов стать вашим коллегой и партнером.

– Бог мой! Как такое возможно, ваше величество?! Ведь он с братом…

– Просто. Нам нужны мощные двигатели для сверхскоростных миноносок. Не менее чем в четыреста пятьдесят сил. Лучше – пятьсот. И, главное, не тяжелее двух тонн. И очень быстро. И мы готовы за это заплатить. И очень много… Вы, Майбахи и Риотт с его наработками сможете сделать такой мотор в кратчайший срок. А Ховальд – подготовить производство и построить серию.

Так вот: я намерен предложить вам, Борис Григорьевич, возглавить этот проект. Все подробности о самом катере и финансировании узнаете у Михаила Лаврентьевича. Но при условии, что согласны, конечно. Так как?

– Вы только что сохранили мне жизнь. Ваше величество… Я ваш вечный, неоплатный должник! Я не просто согласен. Да я для вас готов хоть с башни Эйфеля…

– Вот и замечательно. Значит, по рукам. Но теперь вы будете иметь дело не с адмиралом Верховским, а непосредственно со мной. И если кто-то из моих подданных вздумает опять что-нибудь с вас вымогать… Пожалуйста, поставьте меня в известность незамедлительно. Срочную связь по всем нашим делам поддерживать будете с господином Банщиковым. И, пожалуй, господа, сегодня я вас больше не задерживаю. Да, еще! Михаил Лаврентьевич, пригласите-ка Бориса Григорьевича сегодня на ужин. А то и в самом деле еще надумает сигануть откуда-нибудь, у нас в Санкт-Петербурге тоже шею сломать можно. Глаз да глаз за этими господами инженерами.

Глава 8

Богатырские забавы

Порт-Артур, Владивосток, Японское море,

февраль – апрель 1904 года


Очередной крейсерский набег на японскую «дорогу жизни» в Корею Руднев возглавил сам, подняв флаг на «Богатыре»: на «Варяге» перезаливали «белым металлом», доставленным из Филадельфии, один из опорных подшипников правой машины. С первого раза у Гипиуса и Лейкова что-то не заладилось.

Петрович еще в марте решил, что если уж японцы начали столь широко применять для патрулирования свои вспомогательные крейсера, самое время с ними разобраться, перейдя к тактике «террор-групп». Проверить соблазнительно выглядевшую на бумаге тактику охоты «тройками на живца» на деле он решил лично.

Конечно, с одной стороны, из-за вороха дел в Главной базе лучше бы ему было остаться на хозяйстве. Педантичный Стемман и сам прекрасно исполнил бы все установки контр-адмирала. Но, похоже, что Петровичу кроме всего прочего очень хотелось проветриться. Во всяком случае, именно об этом подумал Василий Балк, вспомнив, в каком состоянии тихого бешенства Руднев возвратился с совещания в Мукдене две недели назад, после чего стадо розданных в главном кабинете Морского штаба «утренних слонов» превысило все доселе мыслимые количественные пределы.

Причина повышенной злобности Петровича была в несколько запоздалом осознании того факта, что он теперь – человек военный, а не в игрушки играется. И если комфлота что-то решил и приказал, то он, как начальник отряда его флота, обязан подчиняться, а не оспаривать приказ. Даже если приказ этот, по мнению самого этого начальника отряда, сто двадцать пять раз неправильный. И что действовать надо совсем по-другому…

Собственно говоря, обижаться Петровичу было не на кого. Он был обласкан и зацелован старшим начальством до асфиксии. А то, что они оба, и наместник, и комфлота, прибыли на совещание с уже готовым планом действий для владивостокского отряда, свидетельствовало лишь о том, что будучи в Порт-Артуре Макаров с Алексеевым регулярно «терли» дальнейшие планы, а он при этом присутствовал виртуально. В телеграммах. Между тем практика любой работы или службы учит: если начальство решает вопрос, тебя персонально касающийся, постарайся присутствовать лично. Иначе, с изрядной долей вероятности, это решение тебя неприятно удивит.

Но в данном случае Степан Осипович, скорее всего, был прав и по существу. Он желал как можно скорее сосредоточить в Артуре силы, достаточные для прямого противостояния со всем Соединенным флотом Того. Поэтому Рудневу было приказано, сразу же по достижении «гарибальдийцами» боевой готовности, организовать их прорыв в Порт-Артур. Третьим в этой компании должен стать «Богатырь», на котором Рудневу предстояло поднять флаг.

На хозяйстве во Владике Макаров решил оставить Небогатова. В мае, с окончанием сезона ураганов, «большим фрегатам» и «Варягу» под его командованием предстоит работа по профилю. Каждого из них в паре с вспомогательным крейсером/угольщиком ждут суровые крейсерские будни на японских коммуникациях в Тихом океане и Филиппинском море.

Хрустальная мечта Петровича о «Баяне» во Владивостоке и последующей рубке с Камимурой «шесть на пять» с тихим, печальным звоном разлетелась на множество осколков, разбившись о железную логику решения комфлота.

* * *

Руднев повел к Цусимскому проливу «Богатыря», «Лену» и экс-японский угольщик, под русским флагом получивший имя «Кама». Оба вспомогательных крейсера с двадцатимильным опережением «Богатыря» на расстоянии пятнадцати миль друг от друга. Получался как бы невод, которым прочесывалось море в полосе двадцати пяти миль. На ночь все крейсера стягивались в плотную группу и держались в кильватерной колонне до утра.

Подобным образом у восточного побережья Японии действовало соединение в составе «России», «Оби» и «Сунгари», вышедших из Владивостока на десять дней раньше. Но они могли себе позволить идти с увеличенными интервалами и не кучковаться по ночам. Им встреча с крупными японскими боевыми кораблями теоретически не грозила.

Узким местом при планировании операции, по старой русской традиции, оставалась связь. Станции беспроволочного телеграфа во Владивосток доставили лишь незадолго до выхода кораблей в поход. Начальник над портом контр-адмирал Гаупт, в последнее время начавший посматривать на порт-артурского выскочку с уважением из-за того, с какой немыслимой скоростью выполнялись его заказы, обалдело спросил:

– Но как? Откуда, Всеволод Федорович?

На что последовал рассеянный ответ:

– На Черном море сейчас радио ни к чему.

– А потом?

– А потом и нам сюда, и в Артур, и обобранным нами черноморцам доставят мощные новейшие германские «Телефункены» с дальностью работы под пятьсот миль или даже больше. Заказ уже размещен, наши агенты в Берлине Енгалычев, Шебеко и Поллис весьма оперативно все оформили. Но пока, увы, придется нам своими поповскими да «Дюкерте» обходиться: пятьдесят миль – все удовольствие, если еще с погодой повезет. Только вот шпиц опять в своем амплуа: прислать из Севастополя еще и телеграфистов, увы, не догадались. А я не докумекал сразу вытребовать. Доживешь тут с вами до склероза…

За профессионалами пришлось обратиться к начальнику телеграфа. Безотказно сработавшее обещание «куска добычи» позволило избежать чиновных сомнений и волокиты. Новоиспеченные «кондуктора – помощники телеграфистов» были перетасованы с радистами с крейсеров и распределены по всем кораблям, идущим в море, обеспечив «тройкам» более или менее приемлемое качество связи между собой.

* * *

По вспомогательным крейсерам адмирала Того прошла коса смерти. «Россия» утопила два, еще один попался на зуб «Богатырю». Все три столкновения происходили по одному и тому же сценарию. Первым японца замечал один из вооруженных пароходов. Тут же с него по радио шло сообщение на боевой крейсер, и наживка начинала панический бег в сторону «большого брата», который, разведя полные пары, догонял японца через пару часов после того, как тот его замечал. После этого следовало предложение о сдаче, которое все три раза было отвергнуто. Дальнейшее понятно. Все же наспех вооруженный пароход и крейсер, созданный для боя, это немного разные корабли. А уж если пароход, по бедности, вооружался по принципу «а еще у нас в арсенале завалялась вот эта пушечка, которую больше девать некуда…»

Почти все деньги Япония потратила на создание нормального современного флота. Вооружение вспомогательных крейсеров шло по остаточному принципу, да и канониров на них посылали тех, кто был слишком плох не только для Соединенного флота, но и для армии в Корее и Маньчжурии. Так что тот факт, что за три боестолкновения «Богатырь» и «Россия» получили аж четыре попадания, следует отнести только на счет самурайского фанатизма. Все японские пароходы продолжали огонь даже после того, как было ясно, что они тонут…

Пока «Богатырь» добивал свою жертву, «Лена» догнала попытавшийся было удрать транспорт. Видя незавидную судьбу своего охранника, его капитан предпочел сдаться, чему немало поспособствовал и снаряд, разворотивший баковую надстройку. Новоиспеченный командир «Лены» решил сэкономить немного времени на выстреле под нос. Град осколков и разлетающейся щепы оказал должное впечатление и на перевозимый вместе со своими пушками личный состав артиллерийского дивизиона. До взрыва они планировали оказать сопротивление досмотровой партии, но как артиллеристы вполне оценили весомость русского пятидюймового аргумента.

Но при конвоировании во Владивосток старого корыта с парадным ходом в десять узлов у Руднева возникли неожиданные проблемы. Пока осколками не срезало антенну, японский вспомогательный крейсер отчаянно трещал морзянкой, что его топит «Богатырь». И этот «крик души» был принят находящимися поблизости кораблями пятого боевого отряда адмирала Катаоки.

Когда на «Богатыре», шедшем концевым, Петровичу доложили, кто именно показался на правой раковине, ему стало смешно и грустно одновременно. «Богатырь», «Лена» и даже сравнительно медленная «Кама» легко могли оторваться от старого тихоходного броненосца «Чиен-Иен», трофея японо-китайской войны конца прошлого, девятнадцатого века. Никто из его сопровождения, трех крейсеров типа «Мацусима», ровесников броненосца, которые активно воевали в той же войне, но уже на стороне японцев, тоже не имел никаких шансов их догнать. Да и не рискнули бы эти доживающие свой век ветераны, от одного из которых удачно улизнул «Манджур» у Шанхая, без поддержки пусть старого, но броненосца, лезть в драку с «Богатырем». Даже при раскладе трое на одного шансы «Богатыря» были предпочтительнее.

Но чертов транспорт не мог дать больше восьми узлов, ибо был сурово перегружен. Русские уже целых три часа считали его своим, ровно как и его груз – шестнадцать современных 120-миллиметровых полевых гаубиц Круппа с боеприпасами. А топить свое добро не в пример более обидно, чем чужое. Кроме маршевых батарей с зарядными ящиками и положенными лошадками, на него навалили без малого сотню ящиков с винтовками и около двухсот тонн патронов и снарядов. Кроме того, один из трюмов парохода был отведен под перевозку кавалерийских лошадей, только что доставленных в Японию из Австралии.

Рудневу поразительно везло на коней…

Судя по широкому разнообразию грузов, наваленных от трюма до верхней палубы, либо упорядоченный график перевозок для армии начал трещать по швам, либо сопротивление русских войск пожирало атакующие силы в таком темпе, что требования армии начали превышать возможности транспортного флота.

Но долго обдумывать японские проблемы Петровичу было некогда. «Кама» получила приказ полным ходом идти во Владивосток и высылать навстречу «Богатырю» все, что будет на ходу в порту, то есть «Громобой». И, если закончили переборку машин и сняли наконец грот-мачту, то и «Рюрик». «Лене» вменялось в обязанность конвоировать транспорт туда же, а при невозможности оторваться от противника вместе с призом, принять на борт команду и пленных с парохода, торпедировать его и отрываться самостоятельно.

«Богатырь» же, заложив плавную дугу и оставив над морем жирный дымный знак вопроса, разгоняясь до полного, направился на пересечку курса отряда Катаоки.

* * *

Арифметика была проста. Бывший японский купец, три часа как состоящий на русской службе, удирает со скоростью восемь узлов. Китайский броненосец, последние семь лет ходивший под японским флагом, гонится за ним на десяти. Больше он не даст, даже если его спустить с горы Арарат: шибко старенький он, однако.

Для сближения на четыре мили, с которых он и его свита, те самые три «Симы», могут начать топить дезертира, ему надо три часа. До сумерек останется час. Но вот его подружки могут дать уже не десять, а целых тринадцать узлов, ну а если поднажмут, то, может, и все четырнадцать. Конечно, по сравнению с «богатырскими» двадцатью тремя узлами – не смотрится. Но догнать транспорт они смогут уже за два часа. Тогда русской армии не видать прекрасных, новых и почти бесплатных гаубиц, а Рудневу и остальным морякам – вкусных долей в призовых.

Отсюда задача: не допустить отрыва тройки «Сим» от «Чиен-Иена» и желательно притормозить его самого хотя бы на часик. Актив «Богатыря» – бортовой залп из девяти шестидюймовок, скорость, позволяющая крутиться вокруг японцев как заблагорассудится, и большая дальность стрельбы его современных скорострельных орудий. «Богатырские» пушки могут докинуть снаряды примерно на милю дальше, чем орудия главного и среднего калибра броненосца и среднего у старых крейсеров.

В пассиве – каждый японский крейсер несет по одному забавному орудию. Калибр такой пушечки побольше, чем на любом современном броненосце, как русского, так и японского флота. А именно – 320 миллиметров. Правда, стреляют они «по пачпорту» раз в пять минут, а на самом деле не чаще, чем раз в десять. Но поймай «Богатырь» пару таких «чемоданов», и домой можно не дойти. А притом что дальность стрельбы у них примерно та же, что и у шестидюймовок «Богатыря», могут сдуру и попасть.

Утешало одно – за всю историю службы ни одна «Сима» ни разу из своего главного калибра никуда не попала. Слишком была маленькой и неустойчивой платформой для такого крупного орудия.

Кроме такой неприятности, на броненосце тоже стоят четыре двенадцатидюймовки. Правда, тут уже «Богатырь» может безнаказанно издеваться над стариком – его орудия на поколение моложе и бьют на целую милю дальше. Но если ненароком сблизиться на тридцать кабельтовых, могут быть проблемы. К тому же сам броненосец, естественно, бронирован. Не с головы до ног, как его современные коллеги, но тем не менее имеет пояс вполне приличной длины и непробиваемой для «Богатыря» толщины.

– Ну что, любезный Александр Федорович, – с улыбкой обратился Руднев к командиру «Богатыря», – потанцуем?

– Прошу прощения? – не догнал юмора Петровича Стемман.

– Ну, помните, как вальсировали в корпусе в молодые годы? Вот нам сейчас «раз-два-три» вокруг этих медленных черепашек станцевать и придется. Ближе сорока кабельтовых лезть не стоит, топить их – риск не стоит свеч. Надо только не допустить отрыва «Мацусим» от «Чин-Иена», а вместе они трамп наш до темноты не догонят. Так что пристраиваемся к ним на траверз кабельтовых так в сорока пяти – пятидесяти и стреляем.

– И куда попадаем с этих пятидесяти кабельтовых? Раскидаем снаряды и не поцарапаем никого. А не дай бог, какой-нибудь из их «подарков» нам прилетит, тогда что?

– А вы что нам предлагаете? Топить транспорт и убираться во Владивосток несолоно хлебавши? – подозрительно прищурился Руднев.

И тут спокойный и педантичный флегматик Стемман, которого многие на отряде, не исключая самого Руднева, из-за особенностей его немецкого, «упорядоченного» характера считали несколько… излишне осторожным, удивил контр-адмирала. Такого можно было скорее ожидать от назначенного на «Лену» безбашенного отчаюги Рейна, но никак не от рационального командира «Богатыря».

– Никак нет, Всеволод Федорович. Выходим на носовые углы, резко ворочаем на них и идем на сближение до двадцати кабельтовых. Тогда по нам смогут стрелять всего два орудия в 320 миллиметров и по паре 120-миллиметровок с каждой из «Мацусим», итого шесть. Им придется к нам встать бортом, если жить хотят. Так мы их с курса и собьем. А как только отвернут, мы отбегаем. Они опять на свой курс к пароходу – мы снова к ним…

– Однако, Александр Федорович… А вы – игрок! Не ожидал, браво! Только давайте мы ваш, безусловно, гениальный вариант прибережем напоследок, если «Симы» вообще рискнут оторваться от «Чин-Иена». Все же сближаться с ними на нашем лишенном бронепояса крейсере немного рискованно. Может, и так обойдется. А то на двадцати кабельтовых как влепят нам из своей монструозной пушечки… И что обидно – совершенно случайно при этом. Но не менее от этого больно…

– Всеволод Федорович, чтоб японцы и не рискнули? Это где же такое видано? Не тот народ-с. Кстати, разрешите начать пристрелку, а то на глаз мы за разговорами уже подошли кабельтовых на пятьдесят.

Его слова были подтверждены облаком порохового дыма на носу «Ицукусимы». Через двадцать секунд столб воды немногим ниже мачт крейсера взметнулся примерно в полумиле от «Богатыря». Столь же впечатляюще и бесполезно разрядили свои орудия и «Мацусима» с «Хасидате». В ответ «Богатырь» занял свое место в «ордере» и, уравняв скорость, без лишней спешки начал действием отвечать на такую грубость со стороны дам.

За старшего артиллерийского офицера сегодня встал сам барон Гревениц. Его система, ему и проверять ее в боевых условиях. К моменту, когда перезарядившиеся наконец орудия японцев дали второй залп, «Богатырь» уже нащупал дистанцию и перешел к стрельбе на поражение. Когда японцы дали третий залп, примерно к двадцатой минуте боя «Богатырь» уже добился первого попадания – «Хасидате» обзавелся аккуратной дырочкой в носу, в метре над ватерлинией. Снаряд прошел навылет …

* * *

Когда Петрович начал разбираться, в каком состоянии находится арсенал Владивостока, то, честно говоря, ожидал увидеть там нечто худшее, с чем ему пришлось столкнуться на самом деле. Как оказалось, у погрязшего в текучке, аморфного Гаупта был весьма деятельный и дальновидный предшественник, Григорий Павлович Чухнин. Под его руководством был закончен постройкой обширный портовый арсенал со всеми необходимыми для артиллерии удобствами. Был оборудован минно-артиллерийский городок, обширные склады которого могли вместить солидный боевой запас для судов всей Тихоокеанской эскадры и Сибирской флотилии. И наконец, были построены и по мере сил оснащены все необходимые рабочие здания артиллерийской и минной лабораторий. Для скорой, удобной доставки боевых запасов пристань Гнилого угла в Золотом Роге была связана с городком железнодорожным путем с паровой тягой.

Лаборатории имели 400 рабочих мест и позволяли производить работы по снаряжению снарядов всех калибров, по приготовлению любых зарядов и всего прочего, к этому делу относящегося: патронов, ракет, фальшвейеров, различных дистанционных трубок и других огнестрельных припасов. Заведовал всем этим разнообразным и небезопасным хозяйством степенный и рассудительный полковник корпуса морской артиллерии Савицкий, безропотно принявший к исполнению адмиральские установки. Тем более что сам он практически по всем пунктам был с ними солидарен.

Сейчас во Владивостоке под его бдительным присмотром шло массовое переоснащение новых снарядов надежными взрывателями системы Барановского предыдущего поколения. К сожалению, пока успели только переснарядить несколько сотен восьмидюймовых снарядов для больших крейсеров отряда, и сегодня «Богатырь» стрелял «дубовыми» шестидюймовыми бронебоями по безбронным крейсерам…

Большим шоком для Руднева при разгребании вопроса со снаряжением снарядов стал тот факт, что и они, и пороховые заряды из разных партий оказались разных весов. Теперь он понял, почему залпы «Рюрика» давали рассеивание в полтора-два кабельтова по дальности. При абсолютно одинаковых и верных установках прицелов, два одинаковых орудия при различных весовых характеристиках снарядов и разных зарядах давали одно перелет, а другое недолет в полтора кабельтова одновременно! Об эффективной централизованной стрельбе и речи быть не могло. Было совершенно непонятно, как вообще собирались воевать с такими снарядами?! Они попросту сводили на нет огневую мощь любого во всем остальном вполне боеспособного корабля. Воистину, меч русского флота был деревянным!

Поэтому сейчас в весовой владивостокского арсенала отбирали и маркировали более или менее идентичные по весу картузы пороха и выравнивали вес снарядов, добавляя пироксилин в более легкие и вытряхивая излишки взрывчатки из более тяжелых. Работы по настоянию Руднева велись исключительно при дневном свете, во избежание нежелательных эксцессов с лампами искусственного освещения.

* * *

С мостика «Лены» ее молодой командир в бинокль следил за разворачивающимся перед ним зрелищем под названием морской бой. Рядом, судорожно пытаясь поймать в объектив далекие дымы на горизонте, крутил ручку своего громоздкого аппарата недавно прибывший из Петербурга кинооператор. Второй его коллега остался во Владивостоке, где он собирался отснять бытовые сценки из матросской жизни на трофейных крейсерах, учебную атаку миноносцев и тренировки крепостных артиллеристов.

Они вместе приехали во Владивосток на том же литерном поезде, что привез заказанные Рудневым рации, орудия и прочую разность, необходимую для ремонта и переоборудования крейсеров. Операторы были среди немногочисленных пассажиров единственного купейного вагона. Весь остальной состав состоял из теплушки охраны, грузовых вагонов и платформ, под брезентом которых находились стволы и станки здоровенных орудий…

Доставка во Владивосток трех восьмидюймовых орудий нового образца для «Громобоя» вылилась в отдельную историю. Когда пушки этой системы только заказывали на заводе, то в угаре составления техзадания, утрясания стоимости и самого интересного – дележа откатов – чинуши морского ведомства как-то забыли одну маленькую деталь. Они упустили из виду, что орудия предназначаются для боевых кораблей. Ни в одну голову, занятую высчитыванием процента от суммы заказа, который можно запросить за одобрительную закорючку, не пришло, что боевые корабли бывают в бою. Они запамятовали, что бой – это игра в обе стороны, и корабли не только будут сами посылать во врага снаряды из этих пушек, но и получать попадания в ответ. Что может привести к выходу из строя этих самых орудий, которые потом надо будет ремонтировать, а при серьезном повреждении – менять.

Тут-то и начиналось самое интересное – менять их было не на что. Всего было заказано тринадцать таких пушек системы Канэ с длиной ствола в сорок пять калибров. Восемь уже были во Владивостоке и стояли по паре на борт на «России» и «Громобое». Еще две сейчас были в Порт-Артуре, в носовой и кормовой башнях крейсера «Баян» и тоже воевали. Одна находилась на опытном морском артиллерийском полигоне под Петербургом, она использовалась для составления таблиц для стрельбы этого типа орудий. Ее спешно привели в порядок и, признав условно годной, подготовили к отправке во Владивосток.

Последняя пара была на борту канонерки «Храбрый» в Средиземном море, и доставка этих орудий во Владивосток стала целой эпопеей. Проще всего было бы пригнать «Храбрый» в Одессу или Севастополь, снять с него орудия и отправить поездом на Дальний Восток. Но по договору о проливах военные корабли России могли проходить их только по фирману (указу) султана. Причем корабли линии, броненосцы, только с царем, царицей, наследником престола или регентом на борту. Такова была плата за проигранную Крымскую войну.

Лишний раз донимать турок из-за канонерки МИДу не хотелось, так как предстояло выводить два броненосца, крейсер, миноносцы и с ними вспомогательные корабли. Поэтому пришлось гнать из Одессы в Пирей «Петербург» – самый быстрый пароход Доброфлота. В Греции, к моменту его прибытия, силами команды, с помощью лома, кувалды и такой-то матери орудия были демонтированы и подготовлены к перевозке. Демонтаж проходил под изумленными взорами местных жителей и обалдевшими наблюдающих офицеров Royal Navy с зашедшего «случайно» английского крейсера.

За три дня два двадцатитонных орудия были практически вручную сняты со штыров, отделены от щитов, размонтированы на части и тщательно упакованы для погрузки на борт «Петербурга», к которому тем временем пришвартовался еще и громадный учебный корабль «Океан». Пока команда «Петербурга» занималась эквилибром с пушками, на него с «Океана» перебрались со своими нехитрыми пожитками прибывшие на учебном корабле тихоокеанцы-сверхсрочники. По серьезным выражениям лиц моряков можно было понять, что дембельских настроений в их среде не наблюдается, что и не удивительно: потом именно они составили костяк команд спешно достраивающихся «Потемкина» и «Очакова».

Но часть «пассажиров» «Океана» на «Петербург» не попала. Некоторые, в основном артиллеристы, были направлены на «Орел» и «Саратов», которым предстояло вскоре стать вспомогательными крейсерами. В завершении суматохи на причальной стенке остались три 45-калиберных шестидюймовки с боекомплектом и щитами, а также металлоконструкции для подкреплений палуб и новых линий подачи, которые сгрузили с «Петербурга». Водворять их на канонерку предстояло силами ее экипажа, местного порта и прибывшей из Одессы бригады рабочих во главе с двумя инженерами.

Погрузка восьмидюймовых орудий заняла шесть часов, после чего русский пароход на всех парах понесся обратно в Одессу. Экономия на заказе дополнительных пушек обернулась потерей драгоценного во время войны времени и невозможностью нормально перевооружить остальные крейсера Владивостокского отряда, ибо попытка совместить в одном залпе орудия одного калибра, но разных систем, привела бы к головной боли управляющего стрельбой артиллерийского офицера, но никак не к дополнительным попаданиям.

«Варяг» и «Рюрик» вместо современных скорострельных и дальнобойных орудий с длиной ствола в сорок пять калибров вынуждены были довольствоваться пушками прошлого поколения. Единственным улучшением для них стали новые затворы, спешно заказанные Обуховскому заводу. С ними, по крайней мере, повышалась скорострельность орудий, но дальность стрельбы увеличить не было никакой возможности. Однако и на их изготовление требовался как минимум месяц…

Всю эту историю ни с того ни с сего вспомнил сейчас на борту «Лены» первый в мире оператор военной кинохроники Сашин-Федоров. Он услышал ее по пути через всю Россию от своего соседа по купе, лейтенанта-артиллериста со средиземноморским загаром, который и сопровождал орудия во Владивосток. И отвлекшись, Владимир Александрович чуть было не пропустил разворот «Богатыря» навстречу японцам, но удивленный возглас стоящего рядом командира корабля вернул его в реальность.

– И что, черт побери, они делают? – в голосе лейтенанта Рейна звучали ревность и обида: ведь кто-то дерзнул оказаться как бы не большим сорвиголовой, чем он сам.

* * *

Катаока умел считать не хуже Руднева. На мачте флагманской «Ицукусимы» взвился флажный сигнал, и три старых крейсера, усиленно дымя из единственной трубы каждый, стали удаляться от броненосца. «Чиен-Иен» медленно торопился вслед за ними, на случай, если понадобится прикрыть поврежденного товарища от «Богатыря». Весь следующий час японские крейсера неторопливо отрывались от своего тормознутого сотоварища и столь же медленно, но неприемлемо быстро для русских догоняли пленный транспорт.

Попавшие в них с «Богатыря» четыре снаряда никак не отразились на скорости тройки японских «инвалидных рысаков». С пятидесяти кабельтовых было никак не разглядеть, что одним из попавших снарядов была выведена из строя 120-миллиметровая пушка на «Мацусиме». Впрочем, она и так пока не могла стрелять из-за запредельного для нее расстояния.

Рудневу неохотно пришлось признать, что нужно или переходить к плану Стеммана, или снимать с транспорта призовую команду и торпедировать его. Еще раз взвесив все за и против, Петрович решил выбрать первое.

«Богатырь» резко ускорился до двадцати двух узлов и стал постепенно опережать японцев, забегая в голову их колонны. При этом он продолжал держаться на расстоянии около полусотни кабельтовых, так что на виде сверху казалось бы, будто русский крейсер идет по кругу вокруг японцев. Все это время каждые пару минут около «Богатыря» вставал столб воды от падения японского 320-миллиметрового снаряда. Так как ни один из них пока не упал ближе двухсот метров от крейсера, на них постепенно просто перестали обращать внимание, как на примелькавшуюся деталь пейзажа.

А затем случилось то, чего адмирал Катаока совсем не ожидал… «Богатырь», после очередного выстрела из пушки «Хасидате», рванулся на сближение. Творение германских инженеров под русским флагом неслось на противника по наиболее выгодному для него курсу – сближение с носа под острым углом. Этот маневр позволял «Богатырю» использовать всю артиллерию правого борта, но при этом выключал из боя почти все пушки японцев.

Артиллеристы «Ицукусимы» не успели отреагировать на внезапный разворот русского крейсера, и очередной снаряд-переросток рухнул в воду далеко за кормой «Богатыря». Теперь четыре корабля сближались с суммарной скоростью почти в тридцать узлов. Каждую минуту расстояние между противниками сокращалось на полмили, и через две минуты расчеты японских 120-миллиметровок наконец-то дождались своей очереди принять участие в бою. Только вскоре командиру идущей головной «Ицукусимы» стало ясно, что шесть японских 120-миллиметровок (Бамс! Визг осколков по броне рубки, столб зеленоватого дыма на носу, так – уже пять…) – совершенно неадекватный ответ девяти русским шестидюймовкам. Он поднял сигнал «к повороту последовательно» и, не дожидаясь, когда следующие за ним корабли отрепетуют, что тот разобран, отдал приказ рулевому: «Право на борт!»

Через пять минут все три его корабля легли на новый курс и теперь могли вести огонь из шести орудий каждый. Однако Стемман, вполне резонно посчитав, что его задача временно выполнена, тотчас приказал отвернуть от противника. Действительно – японцы сейчас на курсе, который не приближает, а с каждой секундой отдаляет их от охраняемого транспорта, зачем терпеть огонь противника?

На сближении и отходе «Богатырь» добился пяти попаданий: четыре в «Ицукусиму», одно в «Хасидате». Правда, и сам получил два 120-миллиметровых снаряда. Итог вылазки – выиграно минимум сорок минут, «Ицукусима» потеряла еще одно орудие, другой снаряд, попавший в барбет, отрикошетил и разорвался на верхней палубе, исковеркав дефлектор и попортив шлюпки. Еще два разворотили ей борт в метре над ватерлинией. «Богатырь» отделался пробоиной у клюза в носу и взрывом на броне носовой башни.

Крупнокалиберные орудия «Сим» в который раз продемонстрировали свою полную несостоятельность: несмотря на сближение до двадцати пяти кабельтовых, их устаревшие механизмы наведения не смогли обеспечить захвата быстро перемещающегося крейсера. Неудивительно – они проектировались для поражения столь же древних и неторопливых китайских броненосцев, единственный выживший из которых сейчас тщетно пытался догнать отряд «Сим». Да и сами эти детища француза Эмиля Бертена были абсолютно неправильной платформой для столь крупных пушек – их трясло на скорости, жестоко качало на волне, валило в крен на циркуляции, да и просто вращение столь массивного орудия при наведении на цель вызывало легкий крен, что совершенно не способствовало снайперской стрельбе.

Отбежав на полном ходу на полсотни кабельтовых, «русский немец» лег на другой галс, уравнял ход с японцами и прекратил огонь. Удивленный паузой в обстреле, Катаока не мог даже представить, что русские решили посреди боя пробанить орудия правого борта и обеих башен. Поэтому перерыв в стрельбе с «Богатыря» был отнесен на якобы полученные им серьезные повреждения, информация о чем и была занесена в рапорт о бое, а оттуда попала в японский официоз «Описание военных действий на море в 37 году эпохи Мейдзи».

Наведя марафет, «Богатырь» начал спокойно, размеренно и неторопливо опустошать погреба левого, до сих пор не стрелявшего борта. Определив пристрелкой расстояние до противника, крейсер снова развернулся и, увеличив скорость до максимальной, пошел на очередной заход. На этот раз Катаока приказал отвернуть заранее, надеясь нашпиговать «Богатырь» 120-миллиметровыми снарядами на сближении. Стемман на его провокацию не поддался и отвернул практически одновременно с японцами. Выиграно еще полчаса, японцы отделались тремя попаданиями, русские получили один снаряд, все без серьезных повреждений.

В третью итерацию Катаока решил не отворачивать до последнего. Сблизившись на двадцать пять кабельтовых, Стемман понял, что на этот раз что-то пошло не так – японцы шли на него, не меняя курса. Лезть самому на рожон было не резон. Правда, появлялась возможность сделать классический кроссинг Т, что он и попытался сотворить, отвернув вправо. Но Катаока желал боя на параллельных курсах, причем выстроив пеленг, дабы сразу ввести в действие всю бортовую артиллерию своих крейсеров. Поэтому отдал приказ сигнальщикам поднять сигнал «к повороту влево, все вдруг», потребовав от старшего механика прибавить ход до самого полного.

Сам он стоял на правом крыле мостика «Ицукусимы» и, не отрывая от глаз наведенного на «Богатырь» бинокля, ловил малейшее движение противника. При этом адмирал с самурайской невозмутимостью не обращал внимания ни на выстрелы своих орудий, ни на взрывы русских снарядов. Увидев, что на новом курсе с «Богатыря» бьют восемь орудий (одна из установленных на верхней палубе пушек была повреждена осколками от близкого разрыва и сейчас экстренно ремонтировалась), а его отряд отвечает всего из пяти, он, стараясь голосом перекрыть шум боя, прокричал сигнальщикам:

– Лево на борт, поднять исполнительный!

При этом грохот очередного близкого попадания он, как и положено самураю, проигнорировал, хотя от сотрясения его едва не сбило с ног. К удивлению, хотя «Мацусима» и «Хасидате» послушно покатились влево, флагман упрямо шел по прямой. Опустив наконец бинокль, Катаока раздраженно рявкнул в сторону рубки:

– Я же приказал – лево на борт!

Никакой вразумительной реакции на его окрик не последовало, как не последовало и уставного ответа. Оставив начштаба Накамуру наблюдать за «Богатырем», взбешенный Катаока обежал рубку и протиснулся внутрь через узкий, прикрытый бронеплитой вход…

Внутри он застал картину тотального разрушения – русский шестидюймовый снаряд попал в смотровую щель. Об ее края его закрутило и искорежило настолько, что взрыватель не сработал. Но все же внутрь рубки он продрался. Ее старая броня на такой дистанции не удержала бы русский снаряд, попади он просто в ее стенку. И еще неизвестно, было бы это лучше или хуже: после пробития нормальной брони снаряд, скорее всего, взорвался бы. Но и простая череда рикошетов разваливающейся болванки весом в сорок килограммов на скорости почти в два Маха не оставила никому из находившихся там ни малейших шансов остаться в строю. Да что там в строю! Жив был только рулевой кондуктор, лежащий сейчас без сознания с перебитыми ногами под грудой тел и обломками штурвальной колонки. Останки командира крейсера каперанга Нарата были позже опознаны только по меткам на одежде. Машинный телеграф, амбушуры и прочие приборы управления были заляпаны кровью и искорежены до состояния, абсолютно исключающего их дальнейшее использование.

При этом «Ицукусима» продолжала идти на сближение с русским крейсером полным ходом, с каждой секундой отрываясь все дальше и дальше от систершипов, в то время, как их командиры недоумевали по поводу того, что задумал флагман. Попадание снаряда в его рубку осталось незамеченным.

В отчаянной попытке хоть как-то увести свой крейсер с курса, ведущего на сближение с «Богатырем», Катаока послал вестовых в машинное и румпельное отделения, с приказами соответственно «полный назад» и «лево на борт». К сожалению для японцев, оба добрались до мест назначения, причем почти одновременно. В результате, стоило носу старого крейсера начать катиться влево, как переведенная на «полный назад» машина сделала руль практически неэффективным. «Ицукусима» беспомощно раскорячилась между «Богатырем» и остальным японским отрядом, постепенно теряя скорость.

Стемман немедленно воспользовался беспомощным положением японского флагмана и, развернувшись на 180 градусов, стал на курс, на котором закрывался «Ицукусимой» от огня «Мацусимы» и «Хасидате». На тех наконец-то поняли, что их адмирал попал в переплет, и ринулись на помощь. Но к этому моменту «Ицукусима» уже приблизилась к «Богатырю» на недопустимые двадцать кабельтовых…

– Куда же его несет, господа? – недоумевал на мостике «Богатыря» Гревениц. – Ведь мы его, если он от своих оторвется, утопим за пять минут! Подойдем на пистолетный выстрел, нашпигуем снарядами и добьем минами…

– А вот сближаться на этот самый пистолетный выстрел я категорически запрещаю, – прервал уже набравшего было воздуха для отдачи приказа Стеммана Руднев. – Риск получить повреждения, из-за которых придется ставить «Богатыря» в док, перевешивает сомнительную славу от утопления этой древней калоши. У нас и так очередь туда, как к модному дамскому парикмахеру, на два месяца вперед расписана. Через неделю выводим «Варяга», сразу на три недели «Рюрик» на клетки: очистка днища, слава богу, не нужна – медь, хотя и ее после зимних походов надо чинить, да и добронирование оконечностей котельным железом по ватерлинию обязательно. А затем по неделе на «Громобой» и «Россию» для того же, но по усеченной программе. Трофейный истребитель, слава богу, и в плавдоке можно восстановить. Тогда во Владивостоке появится хоть один нормальный контрминоносец. «Соколов» своих Макаров нам не дал, кстати… «Богатырь» у нас пока единственный, кому в доке делать пока нечего, вот давайте так это и оставим. Отворачивайте.

– Ну, Всеволод Федорович, ведь само в руки идет… – просительным тоном начал Стемман, но был прерван самым бесцеремонным образом. Сближение не только позволило артиллеристам «Богатыря» капитально расковырять «Ицукусиму», но и дало возможность японцам достать наконец русский крейсер по-взрослому.

Тюити Като, бывалый сверхсрочник-наводчик единственного орудия главного калибра на «Ицукусиме», в который раз за день проклинал судьбу, начальство и демонов со всех концов света. Его грозная с виду пушка прекрасно подходила для обучения кадетов, будущих артиллеристов главного калибра новых броненосцев. Она была адекватна для обстрела берега, чем и должны были заняться корабли пятого боевого отряда при планируемой высадке десанта, к которой готовился японский флот. Но в морском бою с современным крейсером его огнедышащий монстр был практически бесполезен! А был ведь план перевооружить все три старых крейсера новыми восьмидюймовками Армстронга. Будь сейчас в общем залпе отряда три таких орудия, «Богатырь» вообще бы не рискнул связываться со стариками. Но, к счастью для русских, все средства были вложены в покупку новых кораблей и нужды армии.

В очередной раз выругавшись, дедушка Като (так его неформально величали на баке крейсера, ведь по меркам молодого японского флота – за сорок, уже старик) рванул на себя шнур, производящий выстрел. «Ицукусиму» в очередной раз некстати подбросило на волне в тот самый миг, когда снаряд покидал ствол орудия. И лег бы он, как было ему предначертано богами артиллерии и баллистики, с перелетом в милю, а то и больше, не попадись ему на пути грузовая стрела грот-мачты «Богатыря».

Через три минуты прилетела ответка. Русский снаряд, разорвавшись на барбете орудия главного калибра «Ицукусимы», поставил точку в его длительной и не слишком успешной карьере. Многотонный ствол орудия лишь немного подбросило, но он искорежил и намертво заклинил механизмы наводки и откатники.

На «Богатыре» взрывом снаряда весом в полтонны сорвало и унесло куда-то вверх многотонную стрелу, сбившую в своем полете стеньгу грот-мачты. Но если стрела, медленно и величественно кувыркнувшись под оторопелыми взглядами русских моряков, безвредно плюхнулась за борт, то десятиметровая стеньга рухнула поперек палубы, попутно придавив 75-миллиметровое орудие, к счастью, без расчета. Стальной дождь прошелся по всей корме крейсера, проредил расчет правого шестидюймового орудия, стоящего на верхней палубе, и изрядно изрешетил трубу. Весь корабль содрогнулся. Находившимся во внутренних отсеках показалось, что исполинская рука схватила его за мачту и как следует встряхнула.

Через минуту 120-миллиметровый снаряд разорвался на мостике «Богатыря», окатив боевую рубку градом мелких осколков. Не будь амбразура рубки, исходя из печального опыта «Варяга», заужена до трех дюймов, внутри нее сейчас перебило бы половину личного состава.

Но даже более узкой щели хватило, чтобы в рубке рулевой упал с пробитой грудью, а штурман схватился за левую руку. В полосах котельного железа, которыми за неимением тонкой брони заблиндировали амбразуру, позже нашли два десятка застрявших осколков. Был легко ранен старший офицер крейсера кавторанг Кербер, поднимавшийся в этот момент на мостик с докладом о повреждениях на корме и чуть ли не силком отправленный Петровичем на перевязку.

Поведение Руднева и Стеммана после оплеух было диаметрально противоположенным: если Руднев рычал и матерился, то Стемман был абсолютно невозмутим и спокоен. Позже, во Владивостоке, младший штурман «Богатыря» Бутаков долго пытался доказать в компании офицеров, что явственно слышал, будто Руднев кричал что-то про «котенка, к которому приходит песец». Естественно, ему никто не поверил, и господа офицеры, сами не дураки поругаться, дружно высмеяли эту «прикладную зоологию»…

Петрович уже было набрал воздуха, чтобы проорать приказ: «Затоптать гадскую груду японского допотопного металлолома в воду по самый клотик!» Но Стемман успел первым.

– Всеволод Федорович, пожалуй, вы абсолютно правы, – спокойно и невозмутимо, даже с ленцой, произнес Стемман. Как будто вокруг него не разрывались снаряды, а на рострах не разгорался пожар, вызванный очередным попаданием невесть как прилетевшего с «Хасидате» снаряда, – утопление сего антиквариата не стоит риска дальнейших повреждений «Богатыря». К тому же, думаю, что головной получил достаточно, чтобы больше беспокоиться о своем выживании, чем о преследовании нашего трофея. Прикажете снова разорвать дистанцию?

Руднев медленно выдохнул, вдохнул снова. И слегка успокоившись, произнес:

– Да. Пожалуй. Отрывайтесь. А потом давайте спокойно, без лишнего напряга, с дальней дистанции еще раз объясним нашим японским коллегам, что вдвоем им лучше не пытаться нас преследовать. Если опять полезут, тогда еще раз пойдем им навстречу, но терпеть их огонь сейчас, когда поотставшая пара вышла из тени флагмана, нам и вправду ни к чему. К повороту! И… Александр Федорович, спасибо, что не дали мне поддаться азарту.

– «Лена» ворочает на нас! – неожиданно донесся до них голос сигнальщика, который, как-то кривовато привалившись к броне, продолжал наблюдать за горизонтом в бинокль через прорези рубки. После боя он едва доплелся в лазарет, зажимая проникающую рану в боку и шатаясь от изрядной кровопотери. На вопрос лекаря: «Голубчик, что же ты раньше-то не пришел?», теряя сознание, матрос ответил: «Стыдно пост во время боя бросать…»

Позже, во Владивостоке, при разборе выхода в море, командир «Лены» лейтенант Рейн пытался убедить Руднева, что он близко к сердцу принял впечатляющий взрыв, имевший быть место, как ему показалось, на корме «Богатыря», и последовавший за этим пожар. Но Руднев, безжалостно разложив по косточкам его поведение, показал, что на самом деле лейтенанту наскучило просто конвоировать пленный пароход. Он пошел на прямое нарушение приказа «в бой не ввязываться», а затем предпочел «не разглядеть за дымом» поднятый на фок-мачте «Богатыря» приказ «вернуться к охраняемому транспорту». После чего нагло пристроившись в кильватер крейсеру, открыл огонь из своих 120-миллиметровок.

Действия «Лены» окончательно утвердили японского адмирала во мнении, что после того как соотношение сил изменилась с «три к одному» на «два на два», бой лучше прекратить до подхода поотставшего броненосца. Но «Чиен-Иен» до заката так и не успел приблизиться на расстояние ведения огня, а в темноте Катаока предпочел отвернуть и сопроводить в Сасэбо искалеченную «Ицукусиму» всем отрядом. Ночная схватка – это лотерея. Более быстрый и маневренный «Богатырь» и даже «Лена» имели больше шансов всадить мину в видимый на закатной стороне горизонта «Чиен-Иен», чем получить от него двенадцатидюймовый снаряд, оставаясь на фоне темного неба восточной части горизонта. По прибытии в Сасэбо «Ицукусима» заняла док на полтора месяца. «Богатырю» потребовался недельный ремонт с заменой стеньги мачты, одного шестидюймового орудия и восстановление палубного настила, проломленного упавшим рангоутом…

По итогам разбора данного боестолкновения командир «Лены» был «сурово наказан». Его перевели из временных командиров «Лены» в постоянные. Кроме того, Руднев отправил по команде представление на повышение этого, по его выражению, «долбаного Нельсона»[14] в чине до кавторанга и заодно на Станислава 3-й степени. А в кругу офицеров Владивостока стало ходить высказывание контр-адмирала по этому поводу: «Любой, выполнивший мой приказ и уклонившийся от боя, заслуживает меньше уважения и поддержки, нежели тот, кто, нарушив таковой, в бой ввязался и победил…»

Дальнейшее возвращение русских крейсеров во Владивосток прошло без ярких событий, если не считать таковым встречу с «Громобоем» на рассвете. Но по приходе в порт Руднева ждали плохие новости – встречавший его на пирсе Гаупт после поздравлений с удачным походом огорошил новостью:

– Всеволод Федорович, ваши варяжцы совсем распоясались от безделья. Лейтенант Балк, тот вообще чиновника железнодорожного ведомства коллежского секретаря Петухова подстрелил. Сейчас под стражей в гостинице сидит.

– Так… Твою ж… Час от часу! Порадовали, ничего себе, Николай Александрович.

Эпилог

Порт-Артур, март – апрель 1904 года


Адмирал Того вторично попробовал закупорить главные силы русского флота в гавани Порт-Артура в ночь на 14 марта, воспользовавшись тем, что проход теперь не защищали пушки «Ретвизана». Возглавить отряд из четырех пароходов-брандеров «Чуйо-Мару», «Яхико-Мару», «Йонеяма-Мару» и «Фукури-Мару» было поручено герою февральского рейда, бывшему морскому агенту в Петербурге капитан-лейтенанту Такео Хиросе. Команды их набирались исключительно из добровольцев. Сопровождать брандеры до Порт-Артура должны были миноносцы 9-й и 14-й флотилий: «Хато», «Кари», «Маназуру», «Касасаги», «Аотака» и «Цубаме».

В 02:20 прожектора крепости нащупали приближающиеся к рейду четыре парохода и миноносцы. Тотчас береговые батареи и корабли открыли по ним беглый огонь. После первых выстрелов Макаров тотчас прибыл на канонерку «Бобр», стоявшую в проходе, и в течение нескольких часов руководил отражением противника.

Хладнокровие, распорядительность и сдержанная корректность в отношении офицеров и нижних чинов командира канонерской лодки кавторанга Александра Александровича Ливена, продемонстрированные им в этом бою, приглянулись командующему. И он начал подумывать о продвижении светлейшего князя на мостик корабля первого ранга.

Головной брандер «Фукури-Мару» был подорван торпедой с миноносца «Сильный» лейтенанта Криницкого. Взрывом был оторван форштевень, но носовая переборка уцелела и не позволила судну затонуть. Потерявший управление, осыпаемый со всех сторон снарядами, японский пароход развернуло вправо, и он безвольно ткнулся в берег под Золотой горой.

В это время на «Сильном» один из матросов нечаянно ухватился за рычаг парового свистка. Над гаванью раздался протяжный гудок, который японские заградители приняли за сигнал своего флагмана, повернув за ним. Это и предопределило полный провал операции противника. Еще два японских судна, «Чуйо-Мару» и «Яхико-Мару», приткнулись у Золотой горы, а четвертый трамп, «Йонеяма-Мару», торпедированный миноносцем «Решительный» и расстрелянный береговыми батареями, затонул на ровном киле близ Тигрового полуострова.

В шлюпке, спущенной с брандера «Фукури-Мару», погиб отважный Хиросе, сраженный осколками снаряда, попавшего в борт парохода. Тем временем бой на подступах к Порт-Артуру продолжался. «Сильный» получил повреждения от огня «Аотака» и «Цубаме» и тоже вылез на берег у подножия Золотой горы (до восхода снят буксиром «Силач»). На русском миноносце погибли семь матросов и инженер-механик Зверев. Лейтенант Криницкий и двенадцать матросов получили ранения. В это время среди вспышек выстрелов и света прожекторов к месту боя подошла канонерка «Бобр» под флагом командующего.

Вместе с канонерской лодкой «Отважный» они быстро отогнали вражеские миноносцы. Теперь требовалось осмотреть брошенные под берегом неприятельские пароходы, потушить на них пожары и обезвредить подрывные устройства. Это и было выполнено командами добровольцев под руководством лейтенантов Кедрова, Азарьева и мичмана Пилсудского. С брандеров была снята мелкокалиберная артиллерия и передана для усиления вооружения на несколько миноносцев.

А когда утром 14 марта у Порт-Артура появился японский флот, ему навстречу решительно вышла русская эскадра, убедив адмирала Того в провале его замысла. И хотя у Макарова в тот момент было всего четыре броненосца – на «Севастополе» ремонтировали винт, – не приняв боя, японские корабли отошли.

* * *

Понимая, что противную сторону очередное фиаско явно не устроило, Степан Осипович для безопасности прохода приказал с брандера «Йоеяма-Мару», затонувшего под Маячной горой, срезать надстройки, и он, превратившись в своеобразный мол, стал надёжной защитой для дежурных канонерок. А чтобы на будущее еще больше затруднить японцам подобные атаки, он решил устроить перед входом на порт-артурский внутренний рейд дополнительное заграждение из затопленных пароходов.

Были взяты четыре парохода русско-китайского пароходства и КВЖД: «Харбин», «Хайлар», «Шилка» и «Эдуард Бари». Первые два образовали наружный брекватер от Тигрового полуострова, а последние два – внутренний, под Золотой горой. Между пароходами «Шилка», «Эдуард Бари» и затонувшими брандерами у Золотой горы протянули стальные тросы. Впоследствии еще мористее этих брекватеров было поставлено минное заграждение инженерного ведомства на проводниках с берега, замыкаемое на ночь.

Для обороны рейда были специально выделены береговые батареи, канонерские лодки и введено дежурство крейсеров, миноносцев и катеров подле затопленных на рейде пароходов, бонов и минных заграждений. У входа на рейд под Золотой горой дополнительно были установлены 120-миллиметровые орудия, временно снятые со вспомогательного крейсера «Ангара», которые постепенно должны были заменить пушками, снимаемыми с «Боярина», затонувшего на мелководье у одного из островков недалеко от Дальнего.

Вдобавок наш «беспокойный адмирал» распорядился посменно ставить на ночь у артиллерийской пристани броненосец типа «Полтава» (между прочим, это предлагал доктор Банщиков в одной из своих доставших Макарова телеграмм), чьи направленные в проход две двенадцатидюймовки вкупе с четырьмя шестидюймовыми пушками должны были стать дополнительной гарантией от повторения атак настырных японских брандеров.

Многим в Артуре показалось тогда, что в попытках японцев «заткнуть» бутылочное горлышко прохода в нашу гавань поставлена жирная точка. Вновь начались размеренные и регулярные выходы в море. Командующий упорно продолжал учить свою эскадру не только стрельбе, но и элементарному совместному маневрированию.

Но ученья ученьями, а война войной. В двадцатых числах марта наши истребители пару раз ходили ночью к Чемульпо, где накидали мин на входном фарватере, правда все они были вытралены – место постановки демаскировали несколько всплывших «рогатых» и два потерянных плотика. В дальнем охранении миноносников оба раза выходил «Баян». Подобная операция у Пусана, в которой участвовали четыре «шихауских» истребителя с «Аскольдом» и «Новиком» в охранении, дала уже фактический результат. На выставленных минах через трое суток подорвался и затонул японский флотский угольщик.

Складывалось впечатление, что адмирал Того начинает терять инициативу. Появились, особенно среди молодежи, разговоры о том, что «желтомазые сдают», но вскоре все толки эти были бесцеремонно и жестко прерваны. Точка оказалась запятой.

* * *

С середины апреля японцы перестали появляться под Порт-Артуром по ночам. Первые четыре дня это радовало, потом стало настораживать, все моряки с мозгами понимали – враг что-то задумал, что-то готовит. Вопрос лишь, где и когда? Адмирал Алексеев, в очередной раз отменивший перевод своего штаба в Мукден, ходил мрачнее тучи, но кроме постоянного действования на нервы Макарову, себе и окружающим, тоже ничего поделать не мог.

На собранном буквально накануне решительных событий у Алексеева совете контр-адмирал Лощинский и начальник над портом каперанг Григорович предположили, что, опасаясь скорого вступления в строй «Ретвизана» и «Цесаревича», враг планирует высадку в одной из бухт между Бидзыво и Чемульпо и сейчас готовит эту операцию, минируя подходы, дабы в случае чего встретить русскую эскадру на своих условиях и подальше от Порт-Артура.

Начальник штаба Макарова контр-адмирал Молас, несмотря на предупреждения из Петербурга, откровенно сомневался в самой возможности японского десанта на Квантуне. Как и крепостное начальство, во главе со Стесселем, Фоком и Белым. В отличие от подавляющего большинства собравшихся, Роман Исидорович Кондратенко на этом военном совете оказался единственным, кто оставался убежденным сторонником того, что если японцы соберутся высаживаться, то сделают это под самой крепостью, возможно, прямо в Дальнем.

Сам же Макаров предполагал, что высадка еще одной японской армии вполне вероятна, несмотря на похвальную активность владивостокского крейсерского отряда. Но, скорее всего, она опять будет производиться в Чемульпо или даже в Пусане – он был уверен в том, что с наличными силами ничего подобного у крепости он не допустит.

Проведенные миноносцами поиски новой информации не приносили. Молчал и штаб Маньчжурской армии. И только Руднев, телеграфируя из Владивостока, упорно продолжал настаивать на Бидзыво, как самом вероятном месте десанта. В итоге решили, что кроме отправления в дозор вдоль побережья армейских команд, составленных в основном из охотников, надо бы завтра с утра организовать еще один поиск у Элиотов и дальше к Чемульпо, на этот раз задействовав в нем «Новик» и «Аскольд». Но время уже было упущено.

Действительность показала, что мысли Макарова и Того были созвучны. Только русский командующий прикидывал, где японцы смогут спокойно высадиться без большой угрозы со стороны его флота, а японский продолжал решать задачу пусть хоть временной, но полной нейтрализации этой угрозы. И в своей последовательности переиграл противника.

Когда назревший нарыв наконец прорвало, третья атака брандеров на Порт-Артур, проведенная ночью 3 мая, имела очень мало общего с двумя предыдущими.

Приложение

Таймлайн МПВ-2

Февраль – май 1904 года.

Все даты по старому стилю


ФЕВРАЛЬ


1. РИ[15]. Владивосток. Набег отряда вице-адмирала Х. Камимуры. Бомбардировка города и порта. Русские корабли вели ответный огонь из гавани. Незначительные повреждения «Рюрика» и трех японских кораблей. В городе имеются разрушения частных домов и жертвы среди мирного населения. 26.02.04.

2. РИ. Порт-Артур. Во время учебного маневрирования столкнулись и получили незначительные повреждения три ЭБр «Пересвет», «Севастополь» и «Полтава». На ремонт «Полтавы» потребуется около недели – полутора, «Пересвета» – до трех недель, а «Севастополя» – не менее месяца. 27.02.04.

3. Джибути. Из порта вышли корабли отряда капитана 1-го ранга Л. Ф. Добротворского, выделенного из отряда контр-адмирала А. А. Вирениуса, по приказу ГМШ направляющиеся в Средиземное море. 27.02.04.

4. Санкт-Петербург. Тайная встреча Николая II с послом АВИ в РИ бароном Алоизом фон Эренталем. Обсуждались использование РИФом черногорского порта Антивари (Бар) на время Русско-японской войны, что де-юре нарушает ст. 29 Берлинского трактата, и выход кораблей ЧФ в Средиземное море через проливы. Вене за лояльность предложено непротивление РИ аннексии АВИ Боснии и Герцеговины и удержание Сербии от «дерзких шагов». Еще одним условием такой уступки Петербурга будет поддержка Веной российской позиции на послевоенном конгрессе в вопросе определения выгодного для Петербурга статуса черноморских проливов (и это устраивающее РИ решение будет в итоге принято). С учетом того, что РИ ожидает поддержку Италии, Германии и Франции в этом вопросе, позиция Вены становится решающей.

После «решения по проливам» царь готов пойти на взаимное размежевание с АВИ на Балканах на основе признания Болгарии российской зоной влияния, а Сербии и Новипазарского санджака – австро-венгерской. В случае отпадения от ОИ Македонии АВИ и РИ предложат Греции согласованное друг с другом решение. При этом царь в качестве аванса гарантировал австрийцам непротивление их планам строительства ж/д до Салоник. В тот же день Эренталь отбыл в Вену. В начале марта первый секретарь посольства АВИ граф Леопольд фон Берхтольд проинформировал Николая II о полученном шифротелеграммой согласии императора Франца-Иосифа I с российскими предложениями. 27.02.04.

5. Берлин. Кайзер Вильгельм II получил конфиденциальное послание от президента САСШ Т. Рузвельта с предостережением от возможного выступления ГИ против Японии. В нем он прозрачно намекает «августейшему другу», что в этом случае Америке придется вступить на стороне Токио. 28.02.04.

6. Санкт-Петербург. В связи с войной императором назначено Особому комитету по делам Дальнего Востока координировать вопросы обеспечения армии в Маньчжурии и скорейшей доставки к ней резервов и снабжения. Резиденцией статс-секретаря А.М. Безобразова определен Иркутск. 28.02.04.

7. РИ. Порт-Артур. Вторая бомбардировка гавани японским флотом из-за гор Ляотешаня. Снаряды ложились на внутреннем рейде, в проходе и в городе. Разбит кессон у борта «Ретвизана». 28.02.04.

8. Санкт-Петербург. Император встречается с Д. И. Менделеевым по поводу его предложений по созданию ледоколов с улучшенными против «Ермака» характеристиками. Но главным в ходе этой встречи стало предложение Николая II к ученому немедленно взяться за организацию промышленного производства тринитротолуола с привлечением, при необходимости, мощностей германского химпрома. 29.02.04.

9. Великобритания. Эльсвик. Верфь Армстронга. Заложен ЭБр «Касима» для флота Японии. 29.02.04.


МАРТ


10. Санкт-Петербург. МИД РИ официально завил, что в связи с гибелью горожан Владивостока и Порт-Артура от огня японских кораблей и причиненным этими обстрелами значительным ущербом имуществу обывателей вооруженные силы РИ в ходе данной кампании отныне не считают себя связанными обязательствами Гаагской конвенции в отношении некомбатантов Японии и их имущества. Мировые СМИ неоднозначно расценили «неадекватную жесткость русского ответа». МИД БИ, САСШ и ЯИ заявили о правомочности японских действий против крепостей на военном положении и неприятии российского демарша как нарушения международного права. МИД РИ эти заявления оставил без ответа. 01.03.04.

11. Санкт-Петербург. Первое заседание Особого совещания по делам флота в военное время при императоре (далее – ОСДФ). Постоянного состава Совещание не имеет, участники вызываются личным указанием царя, заседания проводятся не реже, чем раз в 10 дней. По поручению царя, М. Л. Банщиков доложил подробности боя у Чемульпо и соображения В. Ф. Руднева по перспективному кораблестроению. Среди итогов заседания назначение персонально ответственных за проведение решений ОСДФ. В части подготовки к походу, постройки, достройки и т. п. судов на Черном море и иностранных верфях – в-а Дубасова; то же на Балтике – в-а Бирилева. В части укомплектования экипажами и боевой подготовки – в-а Чухнина. В части обеспечения вооружением, боевыми и прочими припасами – в-а Скрыдлова.

Даны поручения по ускорению работ на ЭБр «Князь Потемкин-Таврический» и Кр. 1-го ранга «Очаков», а также по заказу за рубежом скоростных минных (торпедных) катеров. В отношении заказанных четырех ЭБр (двух на БМ и двух на ЧМ) царь потребовал в пятидневный срок справку о состоянии работ, заделах, оплате выданных заказов верфям и их контрагентам. В связи с войной главный приоритет получают судоремонт и достройка кораблей, способных реально принять участие в этом конфликте. Поэтому постройка четырех ЭБр программы 1903 года до особого распоряжения приостанавливается. Заказы Балтийскому заводу на 4 ПЛ типа «Косатка», а Невскому на 5 типа «Холланд» аннулируются.

По указанию императора Николая II c кораблей Черноморского флота и части балтийских снимаются телеграфные станции и отправляются во Владивосток и Порт-Артур. Туда же надлежит отправить и все пулеметы системы Максима, установленные на балтийских и черноморских кораблях, в морских крепостях, а также большую часть картечниц с соответствующими боеприпасами.

МТК и ГАУ надлежит срочно произвести опыты по выявлению дефектов при срабатывании артиллерийских снарядов крупного и среднего калибров, а также по определению их действительной разрушительной силы. Использовать для опытных стрельб в качестве мишени надлежит устаревший БрКр «Минин», срочно установив на нем несколько плит современной брони разной толщины.

Генерал-адмирал великий князь Алексей Александрович (далее – ВК АА)должен отбыть в Париж и Берлин, дабы лично обеспечить дипподдержку прохода судов БФ на Дальний Восток через Суэц и их бункеровку в портах нейтральных государств. Перед МИДом поставлена задача: подготовить дипломатическое обеспечение возможности выхода через Босфор и Дарданеллы двух ЭБр и крейсера с Черного моря и аренду Антивари (Бара). В части обеспечения потребным сверхсметным финансированием мероприятий, принятых Совещанием, ответственными назначены председатель Кабинета министров С. Ю. Витте и министр финансов В. Н. Коковцов.

Принят предложенный императором план подготовки к отправке на Дальний Восток подкреплений с БФ и ЧФ, со сроками модернизации и достройки кораблей, включенных в него. При этом царь однозначно дал понять, что данный документ нужно воспринимать как Закон. И за срыв определенных в нем сроков последуют самые жесткие санкции. Подводя итоги, император неожиданно для всех собравшихся поручил М. Л. Банщикову впредь выполнять обязанности секретаря Совещания. 01.03.04.

12. РИ. Порт-Артур. Вступили в строй 240-тонные миноносцы «Страшный» и «Стройный». 01.03.04.

13. САСШ. Нью-Йорк. Заключение морским агентом РИ в САСШ капитаном 2-го ранга А. Г. Бутаковым трехстороннего контракта с фирмами «Standard Motor Construction Co» и «Шихау» (интересы последней представлял морской агент Германии в САСШ) на постройку 50 миноносок «15-тонного» типа (официально «разъездных катеров-яхт»). График поставки заказчику: 16 штук со сдачей в Германии 1 июня, 34 штуки со сдачей во Владивостоке, поставка вместе с ЖД-транспортерами до 1 октября. Двигатели (6-цилиндровые, в 200–300 л. с.) поставляет фирма «Standard MСС» Братьев Риотт (60 шт.), производство их начато под наличный аванс, полученный ими через Бутакова 23 февраля 02.03.04.

14. Санкт-Петербург. Николай II конфиденциально принял посла Италии Роберто Морра ди Лавриано делла Монта. Обсуждался вопрос занятия РИФом порта Бар (Антивари). Царь готов нанести ответный визит королю Виктору-Эммануилу III в Рим, который планирует совершить через несколько месяцев после окончания войны. Риму обещан благожелательный нейтралитет Свнкт-Петербурга в случае действий КИ в турецкой Триполитании, Киренаике и тайная поддержка по Трентино, Триесте и Албании. 03.04.04.

15. Джибути. Выход отрада контр-адмирала Вирениуса на Тихий океан с крейсерством в пути. 03.03.04.

16. Великобритания. Гринкок. Скоттс. БрКр «Арджилл» типа «Девоншир» спущен на воду. 03.03.04.

17. Санкт-Петербург. ГМШ опубликовал сообщение о том, что мобилизованные в конце 1903 года в состав РИФа в качестве транспортов ПХ «Москва» и «Херсон» под именами «Ангара» и «Лена» классифицированы крейсерми второго ранга. Аналогично Кр. 2 р. стали «Сунгари» и «Обь» – конфискованные по решению призового суда пароходы «Мари-Анна» и «Оклахома», захваченные ранее «Варягом». 04.03.04.

18. РИ. Владивосток. По настоянию к-а В. Ф. Руднева начато срочное сооружение трех новых береговых батарей (4 × 254 мм) на берегу Уссурийского залива и о. Русский под руководством п-ка В. И. Жигалковского. Строители: пп-к И. Л. Якубовский и капитаны Э. О. Маак и А. М. Новицкий. 04.03.04.

19. Санкт-Петербург. По указанию Императора полковник Ф. А. Берсенев назначен наблюдающим за постановкой на производство «Макаровских колпачков» и исполнением графика выпуска снарядов с ними 05.03.04.

20. Конфиденциальная встреча Николая II с послом ФР Л. М. Бомпаром. Послу заявлено, что отсутствие поддержки от ФР по аренде Бара и выходу ЧФ, будет расценено как недружественный акт. 05.03.04.

21. Великобритания. Чаттам и Девонпорт. ЭБр «Куин» и «Принс оф Уэлс» вышли на ЗХИ. 06.03.04.

22. Санкт-Петербург. Официальное объявление МИД РИ об аренде у Черногории порта Антивари (Бар) на два года. Этот шаг предпринят в связи с невозможностью Черногории самостоятельно противостоять на море возможному нападению кораблей японского флота, появления которых в Средиземном море нельзя исключать. Поскольку по Берлинскому трактату Черногория не имеет права иметь военный флот, следовательно, ее союзнику – России – придется взять на себя эту союзническую миссию. 06.03.04.

23. Санкт-Петербург. Балтийский завод. Заложена ПЛ «Косатка» по проекту И. Г. Бубнова. 06.03.04.

24. Санкт-Петербург. В ходе заседания ОСДФ решено срочно разобрать и перевезти во Владивосток ММ типа «Сокол» с БМ и ЧМ. Возражения великого князя Алексея Александровича и в-а Ф. К. Авелана царь отверг. Ответственным за это назначен в-а К. С. Остелецкий. ГМШ поручено разработать план операций в СМ (база – Бар). Приняты решения по развитию судостроения и судоремонта Владивостока и предварительная смета, город будет объявлен порто-франко. Предложение великого князя Александра Михайловича (далее – ВК АМ) и к-а А. М. Абазы о покупке при посредничестве Б. Захарофа «экзотических» крейсеров в Ю. Америке отклонено. Вечером ВК АМ отбыл в Париж. 06.03.04.

25. Санкт-Петербург. Император Николай II встретился с директором фирмы «Максим, Виккерс энд санс», акционером концерна «Виккерс» Б. Захарофом, прибывшим по приглашению царя. Обсуждены вопросы участия Виккерса в будущей энергетической программе (ГОЭЛРО), в т. ч. организации в Петербурге производства турбин (Металлический завод). Виккерсу будет заказана разработка и производство (6 шт.) плавучих турбоэлектростанций речного класса мощностью (10 МВт) и двух морского класса (20 МВт).

Виккерсу обещаны заманчивые варианты бизнеса в РИ в сферах артиллерийского и оружейного производств, судостроения и судоремонта с созданием совместных предприятий. Захароф согласился выступить посредником при покупке у Ч. Парсонса генеральной лицензии на СУ турбинного типа.

На вопрос о постройке кораблей для РИФа царь проинформировал гостя о желании строить ВСЕ корабли первого ранга в России. Но для Виккерса, возможно, будет сделано исключение, если концерн оперативно выполнит поставки по энергетической программе, а фирма «Максим, Виккерс энд санс» обеспечит поставку 300 пулеметов Максима (без станков) в Петербург в течение не более чем 5 месяцев. Т. н. «вьючные» станки для них (треноги по эскизу л-та В. А. Балка) изготовят в Туле. 07.03.04.

26. Санкт-Петербург. По Указу Николая II создан Институт исследований крови. Директором ИИК назначен С. С. Боткин, а его заместителем и заведующим Лаборатории иммунологии – вернувшийся из Парижа по просьбе царя И. И. Мечников. Помощником у него становится С. И. Метальников. М.Л. Банщиков возглавил лабораторию переливаний и донорства, лабораторию фармакологии – Н. П. Кравков. 08.03.04.

27. Средиземное море. Арест «Дмитрием Донским» в 100 милях от Порт-Саида английского парохода-контрабандиста («Хэмпшир стар», 3900 т, 13,5 узлов, груз – снаряды 8 и 12 дюймов). Отправлен в Бар. 08.03.04.

28. РИ. Порт-Артур. На очередную перекидную стрельбу японских ЭБр по гавани и городу ответили «Ретвизан» и «Победа». Получив накрытие по «Фудзи», японцы поспешно ретировались. 09.03.04.

29. Лондон. В прессе развернута антироссийская шумиха, вызванная «наглым нарушением со стороны Петербурга и Цетине положений Берлинского трактата». В ряде изданий появились призывы к войне против РИ и Черногории в соответствии с положениями Британо-японского договора 1902 г. 09.03.04.

30. Германия. Эссен. С концерном «Крупп» заключен контракт на поставку сотни полевых 120-миллиметровых гаубиц с боекомплектом (осколочные пикриновые гранаты и фугасные тротиловые бомбы). Крупп окажет содействие в организации производства боеприпасов к гаубицам на Путиловском заводе. 10.03.04.

31. Франция. Гавр. Приход ПХ Доброфлота «Саратов» на ремонт. Кроме починки котлов, на корабле будут устроены кузня и станочная мастерская, установлены лебедки и шлюпбалки для миноносок. 10.03.04.

32. Санкт-Петербург. На заседании ОСДФ решено подготовку к закладке ЭБр «Император Павел I» на Балтийском заводе и «Андрей Первозванный» в большом каменном эллинге Галерного острова Адмиралтейского завода (эллинг № 1) прекратить, а наряды аннулировать в связи с большим объемом работ по ремонту и достройке уходящих на Дальний Восток кораблей. Из отпущенных на строительство второго ЭБр в 1903 году 6 млн рублей, потраченные 1,5 млн инвентаризировать (в виде заделов) и частично списать, 2 млн 200 тысяч зачесть в счет постройки МЗ типа «Енисей» (мины с рельсовой подачей к лацпортам, будущий «Енисей»-2). Оставшиеся 2 млн 200 тысяч направить на расширение мощностей верфи. В т. ч. на постройку стапеля вместо эллинга № 2, сгоревшего при пожаре «Витязя». (Будет на 50 м длиннее, на 10 м шире и оснащен крановым хозяйством, готовность к весне 1905 г.) Эллинг № 1 удлинить на 35 м, большому каменному эллингу поменять ворота для постройки кораблей шириной до 25 м.

Из неосвоенных Балтийским заводом 4,2 млн рублей на первый ЭБр программы 1903 года, 1 млн 300 тысяч направлены на замену большого деревянного эллинга. Вместо него будет выстроен стапель, рабочей площадью как у будущего стапеля на Галерном. 2 млн 100 тысяч зачтены в счет постройки второго МЗ типа «Енисей»-2. Остальная сумма инвентаризирована в виде заделов и частично списана.

Решено аннулировать наряды на постройу ЭБров «Евстафий» и «Иоанн Златоуст» на черноморских заводах и командировать части их специалистов и рабочих в Кронштадт и на Дальний Восток. Выданные по этим нарядам суммы для верфей и чертежных надлежит списать, заделы (фактически только часть металла, брони и некоторые вспомогательные механизмы) использовать при достройке и ремонте уходящих на Дальний Восток кораблей. Лазаревскому адмиралтейству надлежит сконцентрироваться на достройке «Очакова», а Николаевскому и заводу «Наваль» – «Потемкина» (ЭБр готов к переходу из Севастополя в Николаев).

Заказанные для 4-х означенных ЭБров паровые машины, орудия и башни ГК решено изготовить и использовать при постройке новых и ремонте существующих кораблей. Предложения по облику более мощных линкоров вместо ЭБров царь поручил собравшимся подготовить в недельный срок.

Приобретение серий ПЛ за рубежом для ТОФа на время войны Николай II приказал приостановить: «…добиться решительных результатов в войне с их помощью не предоставляется возможным из-за низких характеристик. Минные катера, предложенные Макаровым и Рудневым, можно построить быстрее, да и перебросить их на Дальний Восток проще». Но для обороны Кронштадта и Петербурга решено создать Особый отряд малых миноносцев (ПЛ) под началом кап. 2-го ранга М. Н. Беклемишева. В него войдут закупаемые в ГИ «Форель» и в САСШ «Фултон», наши «Дельфин», «Косатка», «Петр Кошка» и 14 ПЛ Джевецкого. Последние предстоит переоборудовать по проекту л-тов Яновича, Колбасьева и Боткина.

Минфину и ГМШ приказано подготовить смету работ по расширению и углублению Морского канала, к которым приступить не позже, чем через год по окончании войны против Японии.

Решено создать в Минфине контрольно-ревизионный отдел, отслеживающий оперативность выдачи и эффективность использования финансов, выделяемых на развитие ВМФ и судостроения. Контроль документальный, в сочетании с фактическим, распространяется и на сделки с иностранными фирмами. Возглавит КРО МФ П. Л. Барк, с докладом царю раз в месяц. Это вызвало неудовольствие великого князя Алексея Александровича и председателя Кабмина С. Ю. Витте, однако император счел их возражения неосновательными. 10.03.04.

33. Греция. Заход крейсеров «Дмитрий Донской» и «Алмаз» в Пирей, бункеровка, выход в Антивари (Бар) с арестованным «Алмазом» бельгийским ПХ-контрабандистом «Вилль де Брюгге» (ЖД имущество, мостовые конструкции, 16 120-миллиметровых гаубиц Круппа с боекомплектом) для призового суда. 11.03.04.

34. Лондон. Король Эдуард VII получил от 1-го секретаря посольства РИ в БИ С.А. Поклевского-Козелла послание Николая II. Царь отверг меморандум Бальфура от 28 января и предупредил дядю, что РИ – жертва агрессии, для отражения которой она вправе использовать все свои морские силы. 11.03.04.

35. Санкт-Петербург. Генерал В. В. Сахаров утвержден императором в должности военного министра. 11.03.04.

36. Санкт-Петербург. Главному интендантскому управлению выдан чрезвычайный кредит (4 млн рублей) на закупку качественных сапог, обмундирования и шанцевого инструмента для Маньчжурской армии. 12.03.04.

37. Греция. Погрузка в Пирее на пришедший из Черного моря ПХ «Петербург» двух 8-дюймовых пушек КНЛ «Храбрый», передача на канлодку четырех 6-дюймовых орудий и бригады судостроителей из Севастополя. Переход на «Петербург» сверхсрочников с «Океана» и 400 учеников с «Петербурга» на «Океан». Уход «Петербурга» в Одессу, а «Океана» в Тулон на предпоходный ремонт. 12.03.04–16.03.04.

38. Вашингтон. Прибыл спецпредставитель японского Кабинета барон Канеко Кентаро, который должен координировать вопросы политического и экономического взаимодействия ЯИ и САСШ. 13.03.04.

39. Париж. Министр иностранных дел ФР Т. Делькассе проинформирован послом РИ А. И. Нелидовым о том, что в случае противодействия ФР и БИ аренде русскими Бара Петербург может счесть готовящееся англо-французское соглашение достаточным поводом для пересмотра отдельных положений или даже для расторжения в целом русско-французской союзной конвенции 1893 года. 13.03.04.

40. РИ. Владивосток. Минно-тральные операции ВОКа и Владивостокской крепости подчинены кап. 2-го ранга А. П. Угрюмову. Ему предстоит переоборудовать два реквизируемых ПХ в МТ, организовав для них изготовление рельсовых путей и якорных тележек мин по его эскизам. Для помощи ему с производством и чертежами из Порт-Артура вызван старший техник ЮМЖД М. П. Налетов. 13.03.04.

41. Санкт-Петербург. Прибывший из Германии по приглашению Николая II инженер и предприниматель Б. Г. Луцкий берется за организацию на «Ховальд Верке» изготовления 500-сильных ДВС для русских ТК с учетом американского задела (Standard МСС). Он также привлекает к этой работе В. и К. Майбахов. 14.03.04.

42. РИ. Порт-Артур. Вторая попытка японских ПХ-брандеров блокировать проход на внутренний рейд отражена под личным руководством С. О. Макарова (флаг на КНЛ «Бобр»). Потоплено 4 ПХ. 14.03.04.

43. Франция. Прибытие лейтенантов А. В. Плотто и И. В. Дьячкова для наблюдения за модернизацией «Саратова» (минные катера-газолинки) и «Океана» (воздухоплавательный парк и мастерская). 14.03.04.

44. Германия. Штеттин. На верфи «Вулкан» спущен на воду первый турбинный крейсер кайзеровского флота «Любек», один из семи бронепалубных 3300-тонных крейсеров типа «Бремен». 14.03.04.

45. Копенгаген. Подписан контракт с фирмой «Данск Рекюльриффель Синдикат» на поставку в РИ 300 пулеметов системы Мадсена с боекомплектом. Поставка первых пятидесяти – до 15 июня. 15.03.04.

46. Санкт-Петербург. После встречи с царем великий князь Сергей Михайлович (далее – ВК СМ) выдал Путиловскому заводу контракт на укомплектование 3-дюймовых полевых орудий образца 1900–1902 годов броневыми щитами, с возможностью оснащения ими всех ранее выпущенных пушек в полевых мастерских. ВК СМ лично курирует заказ у фирмы «Герц» пятиста панорам для таких орудий и покупку лицензии. 15.03.04.

47. Санкт-Петербург. По указанию императора Николая II при ГАУ создана особая техническая группа. Ей поручено создать опытный образец т. н. траншейного бомбомета в соответствии с эскизом, полученным от «анонимного инженера-латиноамериканца». В нее входят полковник М. М. Поморцев, капитаны В. И. Рдултовский и Л. Н. Гобято (вызван из Порт-Артура по указанию царя). Выпуск бомбометов планируется на Металлическом заводе в Петербурге, а надкалиберных бомб – на Николаевском ракетном заводе. 16.03.04.

48. Санкт-Петербург. Император Николай II встречается с прибывшим по его приглашению известным американским бизнесменом и судостроителем Ч. Крампом. Обсуждены вопросы перспектив его бизнеса в РИ. Крамп соглашается на создание подставной пароходной компании с целью покупки ВпКр для РИФа. 17.03.04.

49. Токио. Издатель «Хэймин симбун» Сакай Тосихико был на два месяца заключен в тюрьму, потому что выпуск его газеты за 27 марта 1904 года носил заголовок «О! Рост налогов!». 17.03.04.

50. Санкт-Петербург. После обмена секретными телеграммами между царем и кайзером председатель наблюдательного совета концерна «Крупп» Г. Гартман и ведущие конструкторы концерна доктор Г. Дреггер и профессор Ф. Раушенберг прибыли для консультаций с полковником Бринком. 18.03.04.

51. Санкт-Петербург. По указанию Императора ГВСУ получит сверхсметный кредит для заказа в Германии 25 полностью укомплектованных санитарных эвакпоездов, а также на приобретение в САСШ двух больших ПХ для переоборудования на верфи Ч. Крампа в госпитальные суда на 1,5 тысяч коек. 18.03.04.

52. САСШ. Нью-Йорк. Главный конструктор «Standard Motor Construction Co» Карл К. Риотт на борту лайнера «Дойчланд» отбывает в Германию на «Ховальд Верке». При нем документация, два готовых и испытанных 300-сильных двигателя и расчеты по их 8-цилиндровому варианту на 500 л. с.19.03.04.

53. Санкт-Петербург. На заседании ОСДФ царь рассмотрел предложения участников по типу нового ЭБра и отверг их все, потребовав исключить в новых кораблях изъяны строящихся броненосцев: слабость вооружения и подводной защиты, низкую скорость. Это потребует роста размеров судов, а значит и модернизации верфей. Предложения по расширению проммощностей Морведу поручено дать через две недели.

Контр-адмиралу З. П. Рожественскому предстоит озаботиться приобретением лицензии на выпуск турбин Парсонса. Посредником выступает Б. Захароф, с ним надлежит согласовывать все шаги в этом вопросе, кроме финансового вознаграждения. Рожественскому же поручено заключение контракта по приобретению 60 дальномеров «Барра и Струда» модели № 3 и лицензии на их производство, для чего решено использовать завод купца Мальцева во Владимире, предусмотрев его расширение за казенный счет. Минфин обязан финансировать сделки, в крайнем случае негласно используя для этого монетарный золотой запас. Для неотложных военных нужд разрешено потратить до 10 % от ЗВР.

ВК АМ поручено сосредоточиться на приобретении за рубежом при содействии Ч. Крампа, в основном за счет добровольных пожертвований, крупных коммерческих судов для использования в качестве вспомогательных крейсеров/десантных транспортов и транспортов снабжения. 19.03.04.

54. Китай. Маньчжурия. Мукден. Встреча адмиралов Алексеева, Макарова и Руднева. Принят план действий ТОФа на период до ввода в строй поврежденных «Цесаревича», «Ретвизана», «Паллады», «Рюрика», «Варяга», «Севастополя», укомплектования и боевой подготовки «Корейца» и «Витязя». По достижении ими боеготовности, Макаров требует прорыва в Артур «итальянцев» с «Богатырем» и перехода ВОК к действиям парами рейдеров (Кр. 1 р. + ВпКр) на коммуникациях японцев с мая. Согласован ряд текущих организационных и технических мероприятий. 20–21.03.04.

55. Китай. Шанхай. ДСС Павлов организует закупку угля для ВОКа. От подставных фирм зафрахтованы 3 английских ПХ (Tiberius, Elsa, Cladius) с 16 700 т кардифа, якобы для Циндао. Из Шанхая они идут во Владивосток через пролив Лаперуза, будут выкуплены и войдут в состав РИФа как ТР «Юкагир», «Эвенк» и «Карагас». За май – август они доставят 13 000 т угля, 3700 т израсходовав в пути. 21.03.04.

56. Великобритания. Пембрук. Броненосный крейсер «Эссекс» типа «Кент» вступил в строй. 22.03.04.

57. Лондон. Министр иностранных дел БИ сэр Генри Ленсдаун выступил в Палате общин Парламента с разъяснением позиции Кабинета по поводу «отсутствия казус белли в отношениях с Россией». Он заявил, что, «поскольку Черногория не является в общепринятом понимании значимой державой, то и о применении на практике ст. 2 договора с Токио от 30 января 1902 года речи вестись не может. В отношении занятия русскими порта Бар позиция Кабинета однозначна – твердо добиваться безусловного исполнения ст. 29 Берлинского трактата, о чем вручена нота российскому послу».

Фактически же британский МИД и лично король Эдуард VII прилагают огромные усилия, чтобы удержаться «над дракой», не оказавшись в состоянии войны с Россией из-за провокационных действий Черногории. Это тем более важно Лондону в связи с готовящимся соглашением с Францией: в случае начала англо-российского вооруженного противостояния сложившейся коньюнктурой вполне может воспользоваться кайзер. И при выступлении германцев против французов русские, скорее всего, предпочтут нейтралитет или союз с Берлином, вместо того, чтобы воевать одновременно с Японией, Англией и Германией. Но и один на один на суше немцы с французами покончат довольно легко. При таком раскладе Роял Нэви хоть и уничтожит русский и германский флоты, Париж от капитуляции это не спасет. Значит, влияние Германии и России на Евразийском пространстве только укрепится с устранением Франции как серьезного игрока и формированием русско-германского военного союза. А такой расклад на будущее категорически не соответствует британским интересам. 23.03.04.

58. Великобритания. Файрфилд. Заложен броненосный крейсер «Кохрейн» типа «Уорриор». 24.03.04.

59. Средиземное море. Арест Кр.1 р. «Дмитрий Донской» ПХ-контрабандистов: английского «Сэр Ланселот» (4370 т, 12 узлов, груз – 4 ствола 305/40) и германского «Саксония» (4750 т, 13,5 узлов, груз – 12 120-миллиметровых гаубиц Круппа со снарядами, 6 дальномеров Барра и Струда мод. № 3. Дальномеры отправлены на ТОФ (ВОК) вместе с партией прицелов л-та Я. Н. Перепелкина, сопровождающего груз. 24–30.03.04.

60. Санкт-Петербург. Указ Императора Николая II «О мобилизации, особых порядках военного времени и подготовке армейского кадра в военный период». Частные мобилизации производиться не будут, а начинается поэтапная всеобщая мобилизация армии по определенным призывным возрастам. На первом этапе призываются пять младших возростов резервистов (450 тысяч человек в течение 3-х месяцев). Они идут на пополнение военных округов европейской части РИ, отдающих большинство их обученных кадров в Маньчжурию. Отменены увольнения в запас старослужащих до окончания войны и объявлен общий призыв офицеров запаса артиллерии и пехоты с ограничением по возрасту в 45 лет. Казачьи войска мобилизуют все полки 1-й и 2-й очереди. В европейской части страны надлежит в течение 2-х месяцев сформировать сто запасных батальонов для обучения и пополнения действующей армии. Подготовка неслужившего призывника в таком батальоне – 4 месяца. Надлежит сформировать 20 пехотных унтер-офицерских учебных рот, 10 учебных пулеметных команд и 10 учебных команд ротного состава для подготовки прапорщиков из числа отличившихся и рекомендованных командованием унтер-офицеров. Во всех юнкерских училищах надлежит произвести ускоренный выпуск, после чего на военный период они переходят к производству в офицеры по сокращенной программе вольноопределяющихся 1-го и 2-го разрядов, а также нижних чинов, имеющих необходимый уровень образования.

Оговорены в Указе и частные моменты: определены сроки отпусков офицерского состава армии по ранению, болезни и прочим причинам, после истечения которых их служебные места признаются вакантными и автоматически замещаются офицерами, ранее «исправлявшими должность»; увеличено «столовое» содержание младших офицеров, что сравняло их доход с мичманами ВМФ; строго воспрещены телесные наказания и индивидуальные проявления «дисциплины кулака», вводится особо жесткая цензура для всех публикаций на тему военных действий и т. п. 24.03.03.

61. РИ. Киев. Освящение в Киево-Печерской лавре иконы Порт-Артурской Божией Матери. 26.03.04.

62. Берлин. Кайзером получено согласие царя на нахождение германских офицеров наблюдателей на кораблях РИФа в зоне боевых действий. В соответствии с договоренностью царь сам определил их кандидатуры. Миссию возглавит ф-к. Вильгельм Сушон. Кроме него аккредитация подтверждена для ф-к. М. фон Шпее, Р. Шеера, П. Бенке и к-к. Ф. фон Хиппера, М. фон Эгиди и А. фон Трота. 28.03.04.

63. Париж. Подписание англо-французского договора «Сердечного согласия» (Антанта) о разграничении колониальных интересов в Африке (фактически имеет антигерманскую направленность). 30.03.04.

64. Франция. Лорьян. БрКр «Виктор Гюго» спущен на воду. 30.03.04.

65. Санкт-Петербург. Фирма Круппа предложила передать на войсковые испытания в РА новейшие орудия: горное 75-мм GК M.04 (боевой вес 420 кг) и модернизированную 105-мм гаубицу. Предложения приняты. Всего через подставную датскую фирму поставлено 18 и 32 орудия. «Вдогонку» за Круппом фирма Эрхарда предоставила и 18 своих горных 75-мм пушек обр. 1904 г. (боевой вес 529 кг). Все они с пятью полными БК (шрапнель и гранаты) прибыли в Маньчжурию в июне – сентябре. 31.03.04.


АПРЕЛЬ


66. Санкт-Петербург. Император Николай II поручает МВД осуществить подготовку к проведению Земского съезда, перехватив инициативу у «безответственных либеральных болтунов». Надлежит в течение пяти недель провести губернские земские собрания, где выбрать депутатов на съезд. 02.04.04.

67. Санкт-Петербург. На заседании ОСДФ рассмотрены вопросы по заказу торпедных катеров. Как газолинок, так и нового типа, с корпусом, обводы которого предложены А. Н. Крыловым. 03.04.04.

68. Индийский океан. Потопление кораблями контр-адмирала Вирениуса («Аврора») английского ПХ-контрабандиста («Ньюкасл», 4900 т, груз – стальной лист, металлоконструкции, метательные пороха, 2 замка для 305-мм орудий, детали их станков) западнее Малаккского пролива. 03.04.04.

69. РИ. Владивосток. Прибытие великих князей Михаила Александровича и Кирилла Владимировича (далее – ВК КВ) для участия в войне. Великий князь Борис Владимирович и сербский принц Арсен Карагеоргиевич, выехавшие с ними из Петербурга, прибывают в штаб Куропаткина в Ляояне. 03.04.04.

70. РИ. Порт-Артур. В ходе обстрела гавани японским флотом перекидной стрельбой ответным огнем повреждены эскадренные броненосецы «Хацусе» (2 попадания) и «Микаса» (1 попадание). 04.04.04.

71. РИ. Владивосток. Начат постройкой крытый эллинг для сборки миноносцев типа «Сокол». 05.04.04.

72. Великобритания. Армстронг, Эльсвик. БрКр «Ланкастер» типа «Кент» вошел в строй флота. 05.04.04.

73. САСШ. Ньюпорт-Ньюс, верфь ВМС. Сошел на воду ЭБр «Вирджиния», первый из пяти в серии. 05.04.04.

74. Санкт-Петербург. Прибытие из Киево-Печерской лавры иконы Порт-Артурской Божией Матери на попечение члена Адмиралтейств-совета адмирала В. П. Верховского. 06.04.04.

75. Санкт-Петербург. Полковник А. Ф. Бринк докладывает императору Николаю II расчеты и перечень оборудования, необходимого для доукомплектования существующих и организации новых производств, в целях изготовления в заданных объемах боеприпасов для новой линейки корабельной артиллерии. 06.04.04.

76. Санкт-Петербург. По личному указанию императора Николая II (с подачи Банщикова и Руднева) вице-адмирал Владимир Павлович Мессер выезжает на Сардинию для длительного лечения. 06.04.04.

77. Санкт-Петербург. Прибытие корабельного священника с крейсера «Варяг» отца Михаила (Руднева) с наказом от Преосвященного Евсевия, епископа Владивостокского, доставить икону Порт-Артурской Божией Матери как можно скорее в Порт-Артур; его встреча с отцом Иоанном Кронштадским. 08.04.04.

78. РИ. Владивосток. В результате неудачной операции 5-го дивизиона эскадренных миноносцев Соединенного флота по минированию подходов к базе в Уссурийском заливе ЭМ «Сирануи» выскочил на отмель у острова Скрыплева, где и был захвачен русскими. Впоследствии корабль был отремонтирован и вошел в состав ТОФа как ИМ «Восходящий». 09.04.04.

79. Санкт-Петербург. На заседании ОСДФ заслушаны доклады адмиралов Кузьмича и Бирилева, главного инженера Петербургского порта Д. В. Скворцова и начальника Балтийского завода К. К. Ратника о ходе работ по подготовке 2-й и 3-й Тихоокеанских эскадр. Для загрузки столичных верфей на период подготовки Программы кораблестроения на 1905–1910 годы и разработки проектов новых ЭБров царь предложил воспользоваться «окном» для постройки ледоколов по типу увеличенного «Ермака», для обеспечения круглогодичной навигации портов Петербурга, Владивостока и Архангельска. Соображения Д. И. Менделева по их облику, приведенные в его пояснительной записке, переданы чертежной БЗ для составления проекта. ВК АА посчитал это несвоевременым, но государь потребовал выполнения принятого им решения.

На реплику Коковцова о нежелательности бюджетных трат на ЛД в ходе войны в ситуации с «зависшими» решениями по внешним кредитам самодержец заметил, что с уходом подкреплений на Дальний Восток над верфями в Петербурге нависнет угроза безработицы, что черевато как потерей профессиональных мастеровых, так и демонстрациями и беспорядками. Финансовые же потери от смуты будут несравнимы с экономией, о которой говорит минфин. «Кораблестроение не может останавливаться, ибо это повлечет за собой огромные прямые и косвенные потери для государства, последствия этого будут самыми пагубными, допустить подобное немыслимо…» – заявил император. 11.04.04.

80. РИ. Владивосток. Инспекция крепости командующим войсками Приамурского ВО генералом Н. П. Линевичем. Вопреки «оптимизму флотских» он решает увеличить гарнизон до 50 тысяч человек. 11.04.04.

81. Франция. Выход из Тулона УК «Океан» на соединение с отрядом Вирениуса. При ремонте кормовая часть корабля подготовлена для размещения воздухоплавательного парка, для которого закуплено силовое оборудование и вентиляторы, установлены шлюпбалки для миноносок. 12.04.04.

82. Санкт-Петербург. Полковник Бринк Антон Францевич произведен в генерал-майоры «за отличие». 13.04.04.

83. Франция. Выход из Гавра ПХ «Саратов» на соединение с отрядом А. А. Вирениуса. 14.04.04.

84. Италия. Неаполь. ЭБр «Регина Маргарита» типа «Бенедетто Брин» вошел в строй флота. В тот же день он был посещен находящимся в КИ с визитом президентом ФР Э. Лубе, королем Италии Виктором-Эммануилом III и командующим итальянским флотом адмиралом Э. Гуальтерио. 14.04.04.

85. РИ. Порт-Артур. Лейтенанты Н. Н. Шрейбер и М. И. Лавров приступили к изготовлению змейковых аэростатов. Оборудование для получения водорода доставлено по ж/д из Владивостока. 15.04.04.

86. Санкт-Петербург. Вице-адмирал Дубасов доложил императору о заключении контрактов по приобретению в ГИ и САСШ ПЛ «Форель» и «Фултон», причем на последнюю с лицензией на производство. 16.04.04.

87. Японское море. Бой русских крейсеров «Богатырь» (флаг контр-адмирала В. Ф. Руднева) и «Лена» с отрядом контр-адмирала Катаока Сичиро в составе броненосца «Чин-Иен» и бронепалубных крейсеров «Мацусима», «Хасидате» и «Ицукусима». В итоге «Богатырь» получил легкие повреждения, японский флагман «Ицукусима» – серьезные. Русские крейсера захватили японский транспортный пароход «Кайя-Мару» (2870 т) с грузом из крупповских 120-миллиметровых гаубиц с БК и лошадей. 17.04.04.

88. Санкт-Петербург. Указом Николая II созвано Особое совещание Совета министров по вопросу о торговом договоре с ГИ. Заключение его ставилось германской стороной основным условием займа. 18.04.04.

89. Средиземное море. Рандеву у Порт-Саида «Алмаза», «Океана» и «Саратова», вход с Суэцкий канал под командованием кап. 1-го ранга Егорьева для следования на присоединение к отряду Вирениуса. 21. 04.04.

90. Средиземное море. Захват Кр. 1 р. «Генерал-Адмирал» франц. ПХ-контрабандиста «Арман Бехю», 10045 т, 13,4 узлов, со снарядами для береговых батарей Урагского прохода, отправка в Бар на призовой суд. Конфискация этого судна вызвала резкие протесты во французской прессе. 22.04.04.

91. Санкт-Петербург. Особым совещанием при императоре утвержден перечень судов, закупаемых для модернизации в Большие эскадренные транспорты снабжения, БЭТС. Расходы на это частью покрываются КУФДП. Формальности по покупке завершены до 20.04.04 г. (кроме «Армана Бехю», 11.05.04. г. он будет куплен Доброфлотом на призовом аукционе и переведен для ремонта в Одессу). Перечень этих судов:

1. Pennsylvania, HAPAG, 12 900 грт, 14,5 узлов – БЭТС «Ревель».

2. Pretoria, HAPAG, 12 800 грт, 14,0 узлов – БЭТС «Свеаборг».

3. Pavia, HAPAG, 12 380 грт, 13,5 узлов – БЭТС «Архангельск».

4. Graf Waldersee, NDL, 12 075 грт, 14,5 узлов – БЭТС «Кола».

5. Patricia, HAPAG, 13 023 грт, 14,2 узлов – БЭТС «Николаевск».

6. Kaiser Friedrich, HAPAG, 12 481 грт, 13,8 узлов – БЭТС «Владивосток».

7. Croonland, INMAN, 12 760 грт, 14,8 узлов – БЭТС «Котка».

8. Rhein (3), NDL, 10 058 грт, 15,0 узлов – БЭТС «Дальний».

9. Main (2), NDL, 10 067 грт, 15,1 узлов – БЭТС «Порт-Артур».

10. Belgravia, HAPAG, 10 220 грт, 14,0 узлов – БЭТС «Либава».

11. Bosnia, NDL, 12 100 грт, 14,0 узлов – БЭТС «Охотск».

12. Фениция, 16 400 грт, 13,2 узлов – БЭТС «Кронштадт».

13. Анадырь, 12 096 грт, 13,6 узлов – БЭТС «Корсаков».

14. Арман Бехю, 10 045 грт, 13,4 узлов – БЭТС «Гельсингфорс».


Ответственным за подготовку кораблей и их экипажей назначен ВК АМ. 22.04.04.

92. Аннам. Бухта Ван-Фонг. Отряд к-а Вирениуса начал операции в р-не Аннам – Филиппины. 22.04.04.

93. Корея. Поражение русских под Тюренченом, переход 1-й армии ген. Куроки через р. Ялу. 23–25.04.04.

94. Париж. Минфин РИ заключил договор о кроткосрочном займе 800 млн франков на финрынке Франции. Это лишь половина запрошенной суммы. Последний транш французы предоставили только в августе. 24.04.04.

95. Санкт-Петербург. Из Великобритании доставлена первая партия тонкого катаного листа из стали Гатфильда (50 т) для производства «противушрапнельных шлемов» (касок) и противоосколочных кирас. 25.04.04.

96. РИ. Порт-Артур. Из Циндао в помощь находящимся на ТОФе наблюдателям кап. – лейт-ту Альфреду фон Гильгенгеймбу и корв. – кап. Альберту Хопману прибыли фр. – кап. Вильгельм Сушон и корв. – кап. Адольф фон Трот. Первый определен на Кр. 1-го ранга «Аскольд», второй на ЭБр «Пересвет». 27.04.04.

97. Великобритания. Барроу, Виккерс. Заложен близкий по типу с «Касимой» ЭБр «Катори». Их проекты являются модификацией проекта ЭБр «Кинг Эдуард VII» с 254-миллиметровыми орудиями вместо 234. 27.04.04.

98. РИ. Порт-Артур. Из Кронштадта и Ревеля прибыли затребованные Макаровым специалисты-водолазы во главе с кап. 2-го ранга А. А. Кононовым, со своим оборудованием для подводных работ. 28.04.04.

99. Санкт-Петербург. Морской агент ГИ П. фон Гинце извещен об отказе РИФ от приобретения трех ПЛ конструкции д’Эквилея, строящихся верфью «Германия». В итоге они стали первыми ПЛ флота Германии. 29.04.04.

100. Франция. Брест. Спущен на воду ЭБр «Демократи». 30.04.04.

101. Великобритания. Чатам. Броненосный крейсер «Девоншир» спущен на воду. 30.04.04.


МАЙ


102. РИ. Порт-Артур. На КНЛ «Гиляк» начаты работы по переоборудованию ее в носитель змейковых аэростатов. Снимаются боевая мачта и кормовое 3-дюймовое орудие, устраивается навесная палуба. 01.05.04.

103. Германия. Гамбург. Верфь «Блом унд Фосс». БрКр «Йорк» типа «Роон» спущен на воду. 02.05.04.

104. РИ. Порт-Артур. Третья атака японских брандеров, имеющая целью закупорку входного фарватера базы, оказалась удачной. Затопление в проходе устаревшего казематного броненосца «Фусо». 03.05.04.

105. Санкт-Петербург. На заседании ОСДФ приняты решения по техническим аспектам переброски на Дальний Восток Гвардейского экспедиционного корпуса на вспомогательных крейсерах-лайнерах. Определен предварительный список закупаемых судов, источники финансирования сделок (в первую очередь из средств, собираемых Комитетом по усилению флота на добровольные пожертвования), порядок выплаты комиссионных Ч. Крампу, планы ремонтов и предпоходной подготовки. 03.05.04.

106. Санкт-Петербург. По указанию императора Николая II при ГШ ВМ создан Инженерно-технический комитет. За названием, внешне связанным с саперной или фортификационной деятельностью, скрыт комитет, призванный формулировать ТЗ на все принимаемые на вооружение виды технических средств – от вооружений до предметов униформы и военного быта, сопровождать их освоение заводами. 04.05.04.

107. РИ. Кронштадт. Спасение от опрокидывания ошвартованного у стенки Морского завода ЭБр «Орел» при непосредственном участии императора Николая II. 05.05.04.

108. Санкт-Петербург. Новая Голландия. Конфиденциальная встреча императора Николая II с рядом видных ученых, промышленников, инженеров (Д. И. Менделеев, Э. Л. Нобель, Н. А. Второв, С. С. Абамелек-Лазарев, Г. М. Вогау, Б. Г. Луцкий, В. Г. Шухов и др.) и военных моряков. Император впервые излагает узкому кругу лиц, облеченных его особым доверием, общие направления его видения дальнейшего пути развития РИ. В тот же день, после обсуждения хода работ над катерами «КЛ», император изложил избранным адмиралам и инженерам-кораблестроителям свое видение облика будущих линкоров, роли турбинных силовых установок и нефтяного отопления при использовании котлов треугольного типа.

Скворцов, Крылов, Шотт и Бубнов приступают к работе над проектами новых ЭБров, пока в «конфиденциальном, секретном порядке, в виде частной инициативы». Список привлекаемых сотрудников они должны лично согласовать с вице-адмиралом Дубасовым и помощником начальника СП ОО ротмистром В. Ф Модлем (с апреля 1905 года он возглавит Департамент режима и гостайны ИССП).

На первых порах необходимые средства император выделяет лично. Официально будут отпущены средства на реконструкцию Опытового канала и дооснащение его оборудованием. 05.05.04.

109. РИ. Либава. Выход на Средиземное море отряда вице-адмирала П. А. Безобразова в составе: ББО «Адмирал Ушаков», «Адмирал Сенявин», «Генерал-адмирал Апраксин», ПХ «Корея» Восточно-Азиатского пароходства (боезапас, взрыватели). От Киля с ним идут два германских угольщика. 06.05.04.

110. Япония. Подрыв ж/д моста на дамбе у Хамамацу диверсионной группой лейтенанта В. А. Балка, доставленной на борту крейсера «Варяг». Потопление японского крейсера 3-го класса «Такао». 06.05.04.

111. Тихий океан. Захват «Варягом» английского ПХ «Капштадт» с военной контрабандой: 4 шт. 10-дюймовых орудий и 15 шт. 7, 5-дюймовых орудий Виккерса, входивших в комплект вооружения ЭБр «Трайэмф». 07.05.04.

112. РИ. Квантунский п-ов. Начало высадки в бухте Энтоа неподалеку от городка Бицзыво 2-й японской армии генерала Оку Ясуката, 50 000 человек, 220 орудий. 08.05.04.

113. ОИ. Пролив Босфор. Выход из ЧМ ПХ «Петербург» под коммерческим флагом Доброфлота с вооружением в трюмах для себя, «Саратова», «Орла», «Смоленска» и «Океана» (для последнего со 2-й группой учеников – 400 человек), а также с запчастями для номерных миноносцев и пополнением боекомплекта для кораблей в-а Безобразова. С ним идут 4 ТР-угольщика (пароходы РОПиТ). 08.05.04.

114. РИ. Владивосток. Прибытие в штаб ВОК (по ВСП) германских офицеров-наблюдателей фр. – кап. Р. Шеера и корв. – кап. Ф. фон Хиппера. Первый определен в штаб ВОКа, второй на «Богатырь». 09.05.04.

115. Желтое море. Первый морской бой у Эллиотов. Гибель Кр. 1-го ранга «Диана», ММ «Стройный», КНЛ «Бобр» и 7 японских ТР. СМИ смакуют успех Того, сочтя действия Макарова авантюрой. 10.05.04.

116. Черногория. Приход в порт Антивари (Бар) транспорта-мастерской «Иртыш» с углем, снарядами для пополнения боекомплекта крейсеров Добротворского и будущей 2-й ТОЭ, а также 8-ю германскими пушками (150 мм/40), закупленными Черногорией «для БО порта Бар и иных целей». В Гамбурге корабль оснащен станками, термопечами, генераторами и приводными машинками. 10.05.04.

117. РИ. Порт-Артур. По завершении ремонта ЭБр «Ретвизан» вступил в строй. 12.05.04.

118. САСШ. Филадельфия. Крамп. Заложены однотипные ЭБр «Миссисиппи» и «Айдахо». 12.05.04.

119. Санкт-Петербург. На заседании ОСДФ обсуждались вопросы положения флота в Порт-Артуре в связи с боем у Эллиотов, блокированным выходным фарватером и высадкой японцев у Бидзыво. Представители Военного министерства во главе с министром В. В. Сахаровым предложили подчинить флот в крепости начальнику Квантунского УРа генералу А. М. Стесселю, но не нашли понимания у царя. 13.05.04.

120. Средиземное море. Потопление «Дмитрием Донским» английского ПХ-контрабандиста «Рокол» (3800 т, 13,5 узлов) с грузом химикалий, огнепроводного шнура, машинного масла и деталей для паровых машин в тридцпти милях от Мальты. Он попытался уйти. В ходе погони случайный снаряд вызвал пожар. Несмотря на это, ПХ был досмотрен, документы, подтверждавшие контрабанду, изъяты. Экипаж судна передан на британский крейсер. Английские СМИ возмущены «русским пиратством». 14.05.04.

121. Санкт-Петербург. Император Николай II принимает генералов В. Е. Флуга, А. А. Бильдерлинга, О. К. Гриппенберга, В. А. Сухомлинова, Э. В. Экка и А. Н. Селиванова. Получив назначения, они отбывают в Ляоян. 16.05.04.

122. Санкт-Петербург. Император Николай II принимает возвращенного им из ссылки князя Л. Д. Вяземского. Вместе с ним, князем А. Г. Щербатовым, Д. И. Менделеевым, П. А. Столыпиным, В. В. фон Валем, В. И. Вернадским, издателем И. Д. Сытиным и публицистом С. Ф. Шараповым он обсуждает подходы к проблематике земского самоуправления в РИ, формы взаимодействия центральной власти с земскими органами и методологию контроля их деятельности. Кроме того, обсуждены неотложные меры по предотвращению возможных крестьянских бунтов в конце лета – начале осени. 17.05.04.

123. САСШ. Нью-Йорк. Фор Ривер. ЭБр «Род Айленд» типа «Вирджиния» спущен на воду. 17.05.04.

124. Санкт-Петербург. Создана Особая совместная техкомиссия армии и флота по вопросам качества боеприпасов и снабжения ими ВС (ОСТК БП). Председателем ее стал п-к С.Г. Петрович, вернувшийся из инспекции Владивостока и Маньчжурской армии с рапортом о нетерпимости отсутствия фугасных гранат и перспективности перехода на безрантовый винтовочный патрон с остроконечной пулей. 19.05.04.

125. АВИ. Мариенбад. Король БИ Эдуард VII конфиденциально встречается с бароном А. де Ротшильдом и банкиром из САСШ Я. Шиффом. Обсуждаются финансовые и политические вопросы, связанные с Русско-японской войной и ростом антибританских и антифранцузских настроений в Петербурге. 20.05.04.

126. Ведикобритания. Портсмут. Броненосный крейсер «Суффолк» типа «Кент» вступил в строй. 21.05.04.

127. САСШ. Нью-Йорк. Верфь «Фор Ривер». Заложен ЭБр «Вермонт» типа «Коннектикут». 21.05.04.

128. Порт-Саид. Вхождение в Суэцкий канал ВпКр (крейсер 2-го ранга) «Днепр» (поднявший военный флаг в Баре ПХ Доброфлота «Петербург»). 22.05.04.

129. Санкт-Петербург. На заседании ОСДФ заслушена информация адмиралов Дубасова, Чухнина и Рожественского о ходе достройки «Князя Потемкина-Таврического» и «Очакова» и об организации боевой подготовки моряков 3-й ТОЭ на БФ и ЧФ. Принято решение о выводе черноморских кораблей при личном участии царя. Рассмотрены возможные действия БИ в ответ на успехи наших крейсеров в Средиземном море. 22.05.04.

130. РИ. Владивосток. По представлению Макарова группа офицеров и нижних чинов крейсеров «Варяг» и «Богатырь» награждена орденами и Георгиевскими крестами «за дела 17 апреля и 6 мая 1904 года», в т. ч. за потопление японского крейсера «Такао». Руднев получил ОСС 2-й степени. Степанов, Зарубаев и великий князь Кирилл Владимирович так же ОСС 2-й степени, Стемман ОСА 2-й степени, Балк ОСА 3-й степени. 23.05.04.

131. Германия. Вильгельмсхафен. Заложен ЭБр «Ганновер» для германского флота. 23.05.04.

132. Санкт-Петербург. Император Николай II переносит главную императорскую резиденцию в Александровский дворец Царского Села, реконструкция которого завершена фирмой братьев Мельцеров. 24.05.04.

133. РИ. Кронштадт. Выход отряда к-а Н. А. Беклемишева на соединение с в-а Безобразовым в составе: ЭБр «Наварин», «Император Николай I», БрКр «Адмирал Нахимов», «Память Азова», БпКр «Адмирал Корнилов». При штабе отряда германские офицеры-наблюдатели фр. – кап. Максимилиан граф фон Шпее и корв. – кап. Мориц фон Эгиди, прибывшие на отряд в Киле. Им дозволено осуществлять арбитражные функции при задержании ПХ-кантрабандистов под флагами ГИ, АВИ и КИ. 25.05.04.

134. Санкт-Петербург. Император Николай II принимает приглашенного по его указанию еврейского общественного деятеля Т. Герцля, прибывшего инкогнито из Австрии. 26.05.04.

135. Греция. Пирей. «Дмитрий Донской» встал в док для очистки подводной части, длившейся четверо суток. Лондон потребовал интернировать русский крейсер, но греки протест БИ отклонили. 26–30.05.04.

136. Париж. Франция присоединяется к БИ в вопросе «жесткого и всеобъемлющего соблюдения Правила 24-х часов для кораблей и судов воюющих государств». 27.05.04.

137. Китай. Маньчжурия. Мукден. Приказ командующего Маньчжурской армией Куропаткина корпусу генерала Штакельберга (33 000 человек, 96 орудий) начать выдвигаться в сторону Порт-Артура. 27.05.04.

138. Черногория. Бар. Прибытие отряда вице-адмирала Безобразова (3 ББО и транспорт «Корея»). Капитан 1-го ранга С. А. Воеводский назначен начальником крейсерского отряда Средиземного моря (в РИФ формально не существующего), который должны составить вооружаемые в Баре конфискованные ПХ-контрабандисты, а ныне – черногорские каперы. Команды на них будут смешанными российско-черногорскими, а офицеры – русскими (формально не несущими службу в РИФ). 27.05.04.

139. Лондон. Британский Кабинет в связи с инцидентом с «Роколом» заявил, что японские корабли, ведущие борьбу с русскими крейсерами, получат любую техпомощь во всех портах БИ. 27.05.04.

140. Санкт-Петербург. Посол ФР Морис Бомпар приглашен к императору Николаю II для дачи объяснений по поводу англо-французского «Сердечного согласия», «Проблемы 24-х часов» и очевидной затяжки в вопросе предоставления России средств по займу 1904 года. В тот же день ему вручена официальная российская нота, в которой эти действия Парижа расцениваются как несоюзнические. 28.05.04.

141. Лондон. Начата мобилизация Средиземноморского и Атлантического флотов под видом больших маневров. Командующим предписано избегать столкновения с русскими без приказа Адмиралтейства. БИ также заявила о закрытии Суэцкого канала для военных судов РИ из-за нарушения Петербургом в Цетине Берлинского трактата. Этот шаг БИ противоречит Конвенции 1888 года. Газеты видят в демарше Англии прелюдию военного выступления против РИ и Черногории в союзе с Токио. 28.05.04.

142. Санкт-Петербург. После конфиденциальной аудиенции у царя 23 мая Б. Захароф от имени Виккерса заключает с Морведом РИ секретный контракт на разработку и поставку станка для размещения ствола 254-миллиметрового орудия ЭБр «Трайэмф» в одноорудийной башне БрКр «Память “Корейца”». Проект фирма берется выполнить за три недели, а доставку в разобранном виде в Санкт-Петербург – к осени. Также она готова негласно обеспечить техподдержку для установки стволов 7,5-дюймовых орудий на станках российского производства. Узнав о проектировании нового ледокола, Захароф предложил услуги и в этом вопросе. 29.05.04.

143. Черногория. Бар. Подъем российского военного флага на ВпКр «Подгорица» – первом черногорском капере (конфискованный и выкупленный затем российским частным лицом бельгийский ПХ «Вилль де Брюге», захваченный «Дмитрием Донским», 5700 т, 13,5 узлов, 4 – 150 мм). Команда состоит как из русских, так и из черногорцев. Командир – капитан 2-го ранга П. И. Паттон-Фантон-де-Веррайон. 30.05.04.

144. РИ. Квантунский п-ов. Бой за цзиньчжоускую позицию 5-го ВСП полковника Третьякова против двух дивизий генерала Оку. Попытка отогнать легкими силами японские КНЛ, подавлявшие нашу оборону с флангов, и поддержать армейцев сорвалась. Ночной прорыв из блокированного Порт-Артура в залив Талиенван КНЛ «Гремящий», «Отважный», «Манджур» и клиперов «Джигит», «Забияка» и 4 ММ в залив Ляодун закончился столкновением и возвращением в базу двух поврежденных КНЛ, гибелью «Забияки» в бою с японским крейсером «Такасаго» и «Джигита» (выбросился на берег). «Манджур» смог обстрелять японские штурмовые колонны и вернуться в базу. Уверенный в скором подавлении нашей обороны с моря, начальник 4-й ВСД А. В. Фок приказал 5-му ВСП отступить. 30.05.04–01.06.04.

Примечания

1

Крепостное минное заграждение – по терминологии начала XX века минное поле, которое можно активировать или дезактивировать с берега простым замыканием ключа, находящегося на берегу. Сейчас такие заграждения называют управляемыми минными полями.

2

Предельная дальность стрельбы на максимальном угле возвышения 20 градусов 8''/45 орудий «России» и «Громобоя» составляла 13 000 м (70 кбт). Орудия 8''/35 «Рюрика» били на 9150 м (49 кбт) при максимальном угле ВН (вертикальной наводки) 15 градусов, 6''/45 орудия системы Канэ крейсеров стреляли максимум на 11 520 м (62 кбт) при угле возвышения 20 градусов. Таким образом, действительная дальность орудий того времени составляла около 60–65 процентов от максимально достижимой при 45 градусах возвышения.

3

Уважаемые читатели, извините, но у китайцев действительно такая топонимика…

4

У нас это зовётся инсайдерской торговлей и карается либо личным пляжем на Карибах, либо двумя персональными пулями в подворотне.

5

8''/45 пушка была спроектирована на Обуховском заводе под руководством Бринка в 1892 году. Ствол орудия состоит из внутренней трубы, двух скрепляющих цилиндров и кожуха. Сорок восемь нарезов прогрессивной крутизны глубиной 1,65 мм. Длина нарезной части 7530 мм. Затвор поршневой системы Розенберга, вес замка – 201 кг, вес ствола с замком – 12 183 кг. Пушки устанавливались на станках на центральном штыре и на одноорудийных башенных станках.

Станки на центральном штыре были спроектированы по образцу станков пушки 6''/45 системы Канэ, но с двумя секторами подъемного механизма вместо одного. Вес откатных частей орудия 18,5 тонн, качающейся части – 21,62 тонны, установки со щитом – около 28,5 тонн.

На 1 мая 1901 года было произведено 13 орудий, по состоянию на начало 1904 года этими орудиями вооружались – БрКр «Россия» (4), БрКр «Громобой» (4), БрКр «Баян» (2), а также КЛ «Храбрый» (2). Одно орудие находилось на полигоне Морского ведомства.

6

Самое странное, что уже через три недели все заказанные орудия были доставлены во Владивосток.

7

В нашем мире в ходе крейсерства «Лену» из-за поломок в машине занесло аж в Сан-Франциско, где она и интернировалась, не нанеся противнику никакого урона. Поэтому Руднев приказал до выхода провести капитальный ремонт.

8

Крейсер-купец – жаргонное название вспомогательных крейсеров в русском флоте.

9

Стандартное вооружение японских вспомогательных крейсеров состояло из пары пушек калибра 6 дюймов, по одной на нос и корму, и нескольких противоминоносных малокалиберок. Но при постояном присутствии у берегов Японии минимум пары русских рейдеров пришлось вооружать первые попавшиеся быстроходные пароходы чем придется. По крайней мере, до подвоза и установки нормальных орудий.

10

Тихоокеанский флот не имел нормальной ремонтной базы для броненосцев. Для проведения обычного докования броненосцу приходилось идти или в иностранный порт, или обратно на Балтику, а потом снова возвращаться к месту службы, т. е. совершать почти кругосветное плавание, по окончанию которого он снова становился кандидатом на докование.

Почему никому в голову не пришло посчитать расходы на перегон одного броненосца и сравнить их со стоимостью постройки во Владивостоке нормального судоремонтного предприятия, а не ограничиваться портовыми мастерскими – загадка. Тем более что предложения были. Тот же Крамп, создатель «Варяга» и «Ретвизана», предлагал построить во Владивостоке полноценный завод под ключ.

11

В результате такого «ремонта», вкупе с не совсем удачной конструкцией, броненосцы «Наварин», «Сисой Великий» и броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» во Второй Тихоокеанской эскадре были перманентным источником задержек и поломок на переходе. В бою они быстро потеряли боеспособность в результате общирных затоплений из-за нескольких попаданий, отстали от эскадры и ночью стали жертвами атак миноносцев. Причем «Наварин» погиб почти со всем экипажем, спастись удалось четверым.

12

Реальный ответ на реальный запрос… До чего адмиралы «доэкономились», стало ясно после Цусимы.

13

В нашей истории американский предприниматель и конструктор Льюис Никсон к моменту заключения контракта на постройку для ВМФ России десяти 35-тонных деревянных миноносок находился в довольно стесненных жизненных обстоятельствах. И только контракт по постройке для России «лодкок рейдовой обороны» вытащил его из долговой ямы. Русский морской агент в Вашингтоне еще в конце 1903 года обстоятельно изучил выстроенный Никсоном деревянный минный катер и дал ему хорошую оценку: два 300-сильных газолиновых двигателя корабля быстро запускались, легко обслуживались. Они были более легкими и мощными по сравнению с паровыми машинами, более экономичными и мало дымили. 19 августа 1904 года был заключен контракт на поставку русскому флоту десяти миноносок. В следующем году он был выполнен. Командование над первым в мире оперативным соединением торпедных катеров принял лейтенант С. Янович – один из пионеров отечественного подводного плавания. ТТХ «газолинок» были следующими: водоизмещение 35 тонн, размерения 27,5 × 3,66 × 1,22 м. Бензиновые двигатели – 2 × 300 л. с. Максимальная скорость 20 узлов. Экипаж 11 человек. Вооружение: 1—47-мм, 1 пулемет, 1 поворотный ТА калибром 450 мм.

14

Как известно, однажды Нельсон, не желая выполнять приказ вышестоящего адмирала, приложил подзорную трубу к выбитому глазу и «честно» сказал, что не видит сигнала к отступлению.

15

Здесь и далее: РИ – Российская империя; АВИ – Австро-Венгерская империя; БИ – Британская империя; ГИ – Германская империя; КИ – Королевство Италия; ОИ – Османская империя; ФР – Французская Республика; ЯИ – Японская империя.


на главную | моя полка | | Флагман владивостокских крейсеров |     цвет текста   цвет фона   размер шрифта   сохранить книгу

Текст книги загружен, загружаются изображения
Всего проголосовало: 3
Средний рейтинг 4.0 из 5



Оцените эту книгу