Глава 1

Надежда придает силы. Страх убивает.

Однажды кое-кто по-настоящему умный сказал это мне.

Каждый раз, когда я думаю, что стала мудрее и научилась лучше управлять собой, как тут же попадаю в ситуацию, которая самым жестоким образом показывает мне, что я всего лишь заменила один набор иллюзий на другой, тщательно продуманный и более привлекательный, — да, это я, Королева самообмана.

Вот сейчас я себя ненавижу. Я даже не думала, что способна на такое сильное чувство.

Я сижу на корточках на краю обрыва, кричу, проклиная тот день, когда родилась, и сожалею о том, что моя биологическая мать не утопила меня сразу после рождения. Жизнь слишком трудная штука, ею нелегко управлять. Никто не предупреждал меня, что в жизни могут быть такие дни. Почему же никто мне об этом не сказал? Как они могли позволить мне вырасти такой — счастливой, обожающей розовый цвет, глупой девчонкой?

Я чувствую боль посильнее той, которую вызывала у меня Синсар Дабх. По крайней мере, когда Книга сокрушала меня, я понимала, что в этом нет моей вины.

А сейчас?

Это моя вина. От начала и до конца во всем виновата я, и от этого не скроешься.

Я думала, что потеряла всё.

Какой же глупой я была. Он ведь предупреждал меня. Я так много потеряла!

Я хочу умереть.

Это единственный способ остановить боль.

Несколько месяцев назад, одной дьявольски длинной ночью в пещере под Барреном, я тоже хотела умереть, но это было совсем другое. Мэллис собирался замучить меня до смерти, и смерть была единственной возможностью лишить его этого извращенного удовольствия. Моя смерть была неминуема. Я не видела смысла ее оттягивать.

И ошиблась. Я потеряла надежду и чуть не умерла из-за этого.

Я бы умерла — если бы не Иерихон Бэрронс.

Он тот, кто научил меня этой присказке.

Эти простые слова помогают во всех ситуациях и позволяют найти решение всех проблем. Просыпаясь утром, мы оказываемся перед выбором между надеждой и страхом и, выбирая что-то одно, живем со своим выбором весь день. Разве мы с радостью приветствуем все, что нам преподносит судьба? Или, наоборот, с подозрением?

Надежда придает силы…

Я ни разу не позволила себе проявить хотя бы малую толику доверия к этому человеку, который сейчас лежал лицом вниз в луже собственной крови. Я ничего не сделала, чтобы укрепить нашу связь, возложив это бремя на более широкие плечи. Страх, подозрение и недоверие руководили каждым моим шагом.

А сейчас уже слишком поздно пытаться что-то исправить.

Я прекращаю кричать и начинаю смеяться. В этом смехе мне слышится безумие.

Плевать.

Моё копьё торчит из раны, жестокое лезвие словно поддразнивает меня. Я помню, как мы его украли.

На одно мгновение я мысленно возвращаюсь на темные, омытые дождем улицы Дублина, затем вместе с Бэрронсом спускаюсь в канализационную систему и оказываюсь в тайном хранилище религиозных артефактов Роки О’Банниона. В ту ночь Бэрронс был одет в джинсы и черную футболку. Я вижу, как перекатываются мускулы на его теле, когда он отодвигает крышку канализационного люка и делает это так легко, словно бросает тарелочку в парке.

С какой стороны не посмотри, он так волнующе сексуален, что мурашки бегут по коже. С Бэрронсом ты никогда не знаешь, поимеют ли тебя или вывернут наизнанку и превратят в новую, совершенно незнакомую личность.

Я всегда была к нему неравнодушна, но старалась это скрыть.

Эта передышка оказалась очень короткой. Воспоминание потихоньку ускользает, и я снова оказываюсь лицом к лицу с реальностью, которая грозит сделать меня совершенно невменяемой.

Страх убивает…

В буквальном смысле.

Я не могу произнести это. Я не могу думать об этом. Я не могу смириться с этим.

Я обхватываю колени и начинаю раскачиваться взад-вперед.

Иерихон Бэрронс мертв.

Он неподвижно лежит на животе. Всю ту маленькую вечность, пока я кричала, он не двигался и не дышал. Я не ощущаю его присутствия. Раньше я всегда ощущала его близость: он был словно наэлектризован, полон жизненной энергии, как будто кто-то сумел втиснуть эту необъятную мощь в крошечный сосуд. Как джин в бутылке. Бэрронс — это убийственная сила, запертая в бутылке. И наверняка запереть его там было совсем непросто.

Я все еще раскачиваюсь взад-вперед.

Вопрос на миллион долларов: кто ты такой, Бэрронс? Его ответ, в тех редких случаях, когда он удосуживался его дать, всегда был одним и тем же.

Тот, кто никогда не позволит вам умереть.

Я поверила ему. Будь он проклят.

— Что ж, ты облажался, Бэрронс. Я одна и у меня большие неприятности, так что поднимайся!

Он не пошевелился. Здесь так много крови. Я осматриваюсь вокруг, используя свой дар. И никого, кроме себя, не чувствую на этом краю обрыва.

Я снова кричу.

Ничего удивительного, что он запретил звонить по номеру в моем телефоне, записанному им как ЕТУ — Если Ты Умираешь, — если только я действительно не буду при смерти. Чуть погодя, я снова начинаю смеяться. Это не он облажался. Облажалась я. Интересно, я только участвовала в этом фиаско или сама же его и организовала?

Я думала, что Бэрронс неуязвим.

Все ждала, что он пошевелится. Перевернется. Сядет. Волшебным образом исцелится. Резанет по мне одним из этих своих тяжелых взглядов и скажет: «Возьмите себя в руки, мисс Лейн. Я — Темный Король. Я не могу умереть».

Это был один из тысячи самых больших страхов, которые я себе о нем воображала: что он был тем, кто создал Синсар Дабх, сначала сбросил в нее все то злое, что в нем было, а теперь зачем-то хочет вернуть ее назад, но не может поймать ее самостоятельно. Так или иначе, я рассмотрела почти все варианты с различным сочетанием двух неизменных компонентов бессмертия и неуязвимости: эльф, полуэльф, оборотень, вампир, кто-то древний и проклятый еще на заре времен, возможно, то самое существо, которое они с Кристианом пытались вызвать на Хэллоуин в замке Келтаров.

— Вставай, Бэрронс! — кричу я. — Двигайся, черт тебя подери!

Я боюсь дотрагиваться да него. Боюсь почувствовать, как ощутимо остыло его тело. Меня страшит хрупкость его плоти, бренность Бэрронса. «Хрупкость», «бренность» и «Бэрронс» — эти слова, сказанные в одном предложении, кажутся таким же богохульством, как и развешивание перевернутых крестов на стенах Ватикана.

Я сижу на корточках в десяти шагах от его тела.

Стараюсь соблюдать дистанцию, потому что, если подойду ближе, то мне придется перевернуть его и заглянуть ему в глаза. А что, если они окажутся такими же пустыми, какими были глаза Алины?

Тогда я пойму, что он ушел так же, как и она, — слишком далеко, чтобы когда-нибудь снова услышать мой голос. Услышать, как я говорю: «Мне жаль, Алина, что я не звонила тебе чаще, что я не слышала правду в нашей пустой сестринской болтовне и что я не приехала в Дублин и не боролась вместе с тобой. Алина, я не злилась на тебя, потому что ты тоже действовала под воздействием страха, потеряв всякую надежду. Мне жаль, что из-за этого ты не доверилась мне и не позволила тебе помочь». Жаль, что я не смогу сначала извиниться перед тобой, Бэрронс, за то, что из-за юного возраста я не сумела пересмотреть свои жизненные приоритеты, как когда-то это сделал ты, ведь на мою долю не выпало даже малой толики того, что довелось тебе пережить. А потом сделать то, о чем мечтала с нашей самой первой встречи в твоем проклятом книжном магазине — припереть тебя к стене и целовать до тех пор, пока ты не начнешь задыхаться. Я хотела завладеть твоими мыслями, как ты завладел моими, мечтала, чтобы ты наконец-то увидел и захотел меня — розовую меня! Мне хотелось вывести тебя из равновесия и заставить упасть на колени передо мной, пусть я и говорила себе, что никогда не захочу видеть рядом с собой такого человека, как ты, что ты слишком старый, слишком искушенный, что ты больше похож на животное, увязшее одной ногой в трясине и не желающее оттуда выбираться, чем на человека. Но правда была в другом — я просто испугалась того, что ты заставил меня почувствовать. Это были совсем не те мечты о будущем с младенцами и аккуратными заборчиками, которые иногда появляются у девушек при виде парней. Это было непреодолимое, жесткое, примитивное желание быть рядом с человеком, словно не сможешь прожить без него ни одной минуты, когда имеет значение только, что он думает о тебе, и провалиться мне на этом месте, но даже тогда я знала, что ты можешь изменить меня! Кто захочет быть рядом с тем, кто сможет изменить его? Это слишком большая власть, чтобы позволить ее кому-то иметь! Было легче бороться с тобой, чем признать, что во мне есть неисследованные местечки, алчущие вещей, недопустимых в том мире, который я знала, и, что хуже всего, это ты вытряхнул меня из моего мира девочки Барби, и сейчас я здесь, я бдительна по самое не могу, а ты, ублюдок, меня бросил…

Я решила, что буду кричать до тех пор, пока он не поднимется.

Это он сказал мне не верить в чью-либо смерть, пока не сожгу тело, не развею пепел, а затем, по прошествии одного или двух дней, не удостоверюсь, что из пепла ничего не проросло.

Я точно не стану его сжигать.

Не могу представить себе такие обстоятельства, при которых могла бы это сделать.

Я буду сидеть на корточках.

Я буду кричать.

Он поднимется. Он терпеть не может, когда я бываю мелодраматичной.

Ожидая, пока он воскреснет, я прислушиваюсь, не раздадутся ли скрежещущие звуки на краю обрыва. А вдруг оттуда сейчас появится Риодан, весь избитый и окровавленный? Может, он вовсе не умер. В конце концов, мы же, кажется, в Фэйри, ну, по крайней мере, внутри Зеркал, кто знает, что это за место? Может, здешней водой можно оживить человека? Может, стоит окунуть в нее Бэрронса? А может, мы находимся в Царстве Грез, и весь этот ужас — всего лишь страшный сон, после которого я проснусь на диванчике в «Книгах и сувенирах Бэрронса», а изумительный и действующий мне на нервы хозяин магазина изогнет бровь и одарит меня своим фирменным взглядом; я скажу что-нибудь содержательное, и жизнь снова станет замечательной, наполненной дождем и монстрами, — как раз такой, какой я ее люблю.

Я сижу на корточках.

Никакого скрежета не слышно, так что вверх по обрыву никто не взбирается.

Мужчина с копьем в спине не шевелится.

Мое сердце, как решето — все в дырах.

Он отдал за меня жизнь. Бэрронс отдал за меня жизнь. Мой корыстный, высокомерный, неизменный придурок был той самой твердой опорой под моими ногами, и он решил умереть, чтобы я могла жить.

За каким чертом он это сделал?

Как мне с этим жить дальше?

Меня посещает ужасная мысль, ужасная настолько, что на несколько мгновений она затмевает мою скорбь: я бы никогда его не убила, если бы не Риодан. Неужели он подставил меня? Пришел сюда, чтобы убить почти непобедимого, с трудом поддающегося уничтожению Бэрронса? Может, Бэрронса можно было убить только в его зверином обличии, и Риодан знал, что он будет защищать меня, даже находясь в таком уязвимом состоянии. Была ли это тщательно продуманная уловка, не имеющая лично ко мне никакого отношения? Риодан был заодно с ГМ, и они хотели убрать Бэрронса, чтобы потом добраться до меня, а похищение моих родителей было просто уловкой? Осмотрись-ка здесь, пока мы будем убивать мужчину, представляющего для нас угрозу. Или, быть может, Бэрронс был проклят и мог быть убит только тем, кому он доверится, а он доверился мне. Под всей этой холодной надменностью, насмешливостью, постоянным давлением, он вручил мне наиболее сокровенную часть себя — доверие, которого я не заслуживала. И разве я не доказала это, вогнав копье ему в спину?

Ох, Боже, но именно это я и сделала. Хватило одного слова Риодана, и я отвернулась от Бэрронса.

Обвинение в предательстве, сквозившее во взгляде Зверя, не было иллюзией. Из-под этих доисторических бровей, оскалив клыки, с упреком и ненавистью, светившихся в диких желтых глазах, на меня смотрел Иерихон Бэрронс. Я нарушила наше негласное соглашение. Он был моим демоном-хранителем, а я его убила.

Презирал ли он меня за то, что я не разглядела скрывавшегося под шкурой зверя мужчину?

Увидьте меня. Как много раз он говорил мне это? Увидьте меня, когда смотрите на меня!

Но когда это было нужнее всего, я оказалась слепа. Он шел за мной по пятам, относился ко мне со смесью агрессии и замашками собственника, как это было свойственно Бэрронсу, но я его не узнала.

Я подвела его.

Он пришел в диком, нечеловеческом обличье, чтобы спасти мне жизнь. Он вызвал самого себя как ЕТУ, не обращая внимания на то, чего это будет ему стоить, зная, что он превратится в безумное, неистовое животное, способное лишь разрывать в клочья все находящееся поблизости, и все это ради…

Меня.

Боже, этот взгляд!

Я закрываю лицо ладонями, но видение не исчезает: зверь и Бэрронс, его смуглая кожа и экзотическое лицо, сланцевая шкура и первобытные черты. В этих древних глазах, видевших так много и желающих только быть увиденными в ответ, горит презрение: «Почему ты не смогла довериться мне хотя бы раз? Хотя бы раз поверить в лучшее? Почему ты предпочла мне Риодана? Ведь это я помог тебе выжить. У меня был план. Я хоть когда-нибудь подводил тебя?»

— Я не знала, что это был ты! — я сжимаю руку в кулак с такой силой, что ногти врезаются в ладонь. На коже появляются небольшие кровоточащие ранки, но через мгновение они уже затягиваются.

Бэрронс в обличии зверя по-прежнему находится у меня перед глазами, и он еще не закончил пытку. «Ты должна была меня узнать. Я подобрал твой свитер. Я убивал для тебя свежую нежную дичь. Я помечал территорию вокруг тебя. В этом обличье, как ни в каком другом, я показал тебе, что ты моя, а я всегда забочусь о том, что принадлежит мне».

Глаза застилают слезы. Я сгибаюсь пополам. Мне настолько больно, что я не могу ни вздохнуть, ни шевельнуться. Я съеживаюсь, обхватываю себя руками и снова начинаю раскачиваться.

Где-то за пределами боли, если у неё вообще есть пределы, я кое-что осознаю.

Я осознаю, что, по словам Риодана (это если он не предатель, а если он все же предал нас и остался жив, то я убью его так же, как мы убили Бэрронса), у меня на затылке есть метка, оставленная Гроссмейстером, у которого все еще находятся мои родители, а так как Бэрронс здесь, то, очевидно, он так и не добрался до Эшфорда.

Если только… в Зеркалах время бежит по-другому, и, может быть, он успел добраться до Эшфорда прежде, чем я набрала номер ЕТУ, вызвав его сюда, в седьмое измерение, куда попала, ступив в скользкий розовый коридор Гроссмейстера в Дублине.

Я понятия не имею, сколько времени провела в Зале Всех Дорог или сколько времени прошло в реальном мире, пока мы с Кристианом обсыхали возле озера.

Однажды, благодаря В’лейну, я провела несколько часов на пляже в Фэйри в обществе иллюзии моей сестры и это стоило мне целого месяца жизни в реальном мире. Когда я вернулась, Бэрронс был просто в бешенстве. Тогда он приковал меня цепями к балке в своем гараже. На мне было одето только ярко-розовое бикини.

Мы сильно поругались.

Я закрываю глаза и снова отдаюсь во власть воспоминаний.

Он стоит там, взбешенный, в окружении игл и красок, и собирается сделать мне татуировку — или, точнее говоря, притворяется, что собирается, ведь на самом деле татуировка уже была сделана, просто я ее еще не обнаружила, — для того, чтобы он мог проследить за мной, если я когда-либо снова совершу глупость и соглашусь провести какое-то время в Фэйри.

Я говорю ему, что если он сделает это, то наше сотрудничество будет окончено, и я уйду. Обвиняю его в неспособности чувствовать что-либо еще кроме жадности и цинизма, в неспособности любить. Я называю его наемником, виню в том, что он потерял самоконтроль и разгромил магазин, когда не смог найти меня, и ядовито заключаю, что если он и возбуждается от чего-то (да и то редко), так это, несомненно, из-за денег, какого-нибудь артефакта или книги, но никогда — из-за женщины.

Я помню каждое слово, сказанное им в ответ: «Да, я любил, мисс Лейн, хоть это и не ваше дело. Я терял. Многое и многих. И — нет, я не похож на других участников этой игры. Я не похож на В’лейна. И эрекция у меня бывает отнюдь не изредка. Иногда ее вызывают не женщины, а мелкие надоедливые девчонки. И да, это я разгромил магазин, когда не нашел вас. Кстати, вам придется подыскать себе новую спальню. И мне жаль, что ваш уютный маленький мирок был разрушен, но это случается со всеми, и они продолжают жить дальше. От вас зависит, как вы будете жить».

Оглядываясь назад, я с жалостью и презрением смотрю на себя.

Вот я — прикованная к перекладине, почти обнаженная, наедине с Иерихоном Бэрронсом — человеком, далеким от моего понимания, но, Господи, как же он меня возбуждает! Он собирается провести несколько часов, медленно и осторожно колдуя над моей голой кожей. Его мускулистое, покрытое татуировками тело кажется мне невысказанным вслух обещанием посвящения в таинственный мир, где я смогу почувствовать нечто совершенно невообразимое, и я хочу, чтобы он работал надо мной часами. Ужасно хочу. Но не из-за татуировки. Я пытаюсь воздействовать на него, применив все свои уловки. Я хочу, чтобы он взял то, что мне не хватает смелости предложить ему.

Какое сложное, нелепое и разрушительное чувство! Боюсь попросить то, чего мне хочется. Боюсь признаться себе в своих желаниях. Руководствуюсь правилами и запретами вместо того, чтобы следовать своей природе. Приехав в Дублин, я была скована этими условностями, как кандалами. Вся такая правильная.

Он же был абсолютно естественным и пытался научить меня меняться.

Как я и говорила: разные степени отрицания.

Там, в гараже, он прижался ко мне — сексуальный и еле сдерживающий себя, и, ощутив тогда его возбуждение, я почувствовала себя настолько живой и дикой внутри, что позже мне пришлось содрать с себя купальник и позаботиться о себе в душе, снова и снова, фантазируя о совершенно другом окончании событий в гараже. Которое растянулось бы на всю ночь.

Я тогда сказала себе, будто это все из-за того, что я побывала в обществе «умри-от-секса» эльфа. Очередная ложь.

Он освободил меня и позволил уйти.

Будь я прикована к той балке сейчас, у меня бы не возникло проблем с объяснением того, чего конкретно я хочу. И вряд ли я попросила бы меня освободить. По крайней мере, не сразу.

Слезы все еще застилают мои глаза, но я пытаюсь сфокусировать взгляд.

Трава. Деревья. Он.

Он лежит лицом вниз. Мне надо подойти к нему.

Земля мокрая, кругом грязь из-за дождя, шедшего прошлой ночью, и из-за его крови.

Мне надо привести его в порядок. Он не должен быть грязным. Бэрронс не любит выглядеть неопрятно. Он тщательно следит за собой, одевается изысканно и со вкусом. И хотя я несколько раз поправляла лацкан его пиджака, но это был всего лишь предлог, чтобы дотронуться до него. Так сказать, ступить в его личное пространство. Эти фамильярные жесты должны были подчеркнуть тот факт, что я имею на это право. Непредсказуемый, как оголодавший лев, он мог напугать кого угодно, однако он никогда не вгрызался мне в глотку, а всего лишь облизывал меня, и если иногда его язык был слегка грубоватым, то это стоило того, чтобы шагать рядом с королем джунглей.

Я чувствовала себя так, словно мое сердце вот-вот разорвется.

Я не могу это сделать. Я только что прошла через все это после смерти сестры. Одна трагедия за другой. Упущенные возможности. Неверные решения. Скорбь.

Скольким людям придется еще умереть прежде, чем я научусь жить? Он был прав. Я — ходячая катастрофа.

Я нащупываю в кармане телефон. Первое, что я делаю — набираю номер Бэрронса. Нет связи. Я набираю номер ЕНММД. Связи по-прежнему нет. Я жму на ЕТУ и, затаив дыхание, пристально смотрю на Бэрронса. Связи нет.

Все линии мертвы, как и этот мужчина.

Меня начинает трясти. Не знаю почему, но тот факт, что я не могу до него дозвониться, окончательно убедил меня в том, что он вне моей досягаемости.

Я наклоняю голову, убираю волосы с шеи и, после нескольких попыток найти правильный ракурс, делаю снимок своего затылка. Так и есть — две татуировки. Метка Бэрронса — дракон с буквой Z в центре — мерцает и переливается слабым светом.

А слева от нее находится черный кружок со странными символами, которых я не знаю. Кажется, Риодан говорил правду. Если эта татуировка оставлена Гроссмейстером, то это многое объясняет. Тогда становится понятно, почему Бэрронс так беспокоился об охране подвала, где я находилась, будучи в состоянии при-йа; как ГМ нашел меня в аббатстве после того, как охранные руны были закрашены; как он позже снова нашел меня в доме, где мы с Дэни жили, и, наконец, как он выследил меня до дома родителей в Эшфорде.

Я вытаскиваю маленький кинжал, который взяла в магазине Бэрронса.

Рука дрожит.

Я могу положить конец своей боли. Я бы просто сжалась в комок и истекла кровью, сидя возле него. И все закончилось бы очень быстро. Может быть, у меня будет еще один шанс в другом месте и в другое время. Возможно, мы перевоплотимся, как в фильме «Куда приводят мечты», который мы с Алиной ненавидели из-за того, что там сначала умирают муж и дети, а потом жена совершает самоубийство.

Сейчас я люблю этот фильм. Я поняла его идею — за близкими людьми можно добровольно отправиться даже в преисподнюю. И если понадобится, то и остаться там жить, пусть это и безумие, потому что лучше быть безумным и жить с ними, чем доживать остаток жизни без них.

Я смотрю на лезвие.

Он умер для того, чтобы я жила.

— Будь ты проклят! Я не хочу жить без тебя!

То, как ты переживешь это, и определяет твою сущность.

— О, да заткнись ты! Ты мертв! Заткнись! Заткнись!

Но ужасная правда заставляет мое сердце разрываться от боли.

Я — та девочка, которая кричала «Волк!».

Я — та, которая нажала ЕТУ. Я — та, которая не подумала, что сможет сама справиться с кабаном. И знаете что?

Я справилась.

Я отогнала его и была в безопасности к тому моменту, когда появился Бэрронс и набросился на него.

В конце концов, я ведь не была в смертельной опасности.

Он умер за меня, но в этом не было необходимости.

Я все преувеличила.

И теперь он мертв.

Я снова смотрю на кинжал. Самоубийство стало бы для меня наградой. А я заслуживаю только наказания. Я разглядываю снимок меток, красующихся на моем затылке. Если бы Гроссмейстер нашел меня прямо сейчас, я не уверена, что стала бы бороться за свою жизнь.

Я подумываю о том, чтобы удалить метку, но потом понимаю, что сейчас я слишком не в себе для такого дела. Начав, я могу не остановиться вовремя. А это слишком близко к позвоночнику. И я легко смогу покончить с собой.

Я швыряю кинжал в грязь, пока не успела пораниться.

Да и кем бы я после этого была? Убив сначала его, а потом и себя? Трусихой. Но меня волнует не то, кем я стану после этого. Меня волнует он и то, что его смерть окажется напрасной.

А смерть такого человека, как он, заслуживает больше уважения.

Я подавляю в себе очередной крик. Он погребен внутри меня, застревает в моем желудке, обжигает горло так, что становится больно глотать. Я слышу его в своих ушах, хотя с губ не сорвалось ни звука. Это безмолвный крик. Самый худший из всех. Я уже испытывала подобное и раньше, чтобы не позволить маме и папе узнать, что смерть Алины убивает и меня тоже. Я знаю, что произойдет дальше, и знаю, что в этот раз будет намного хуже. Что мне будет еще хуже.

Хуже, намного хуже.

Я помню сцены резни, которые Бэрронс показал мне в своих мыслях. Теперь я воспринимаю их по-другому. Я стала понимать, что может довести человека до такого состояния.

Я опускаюсь на колени возле его обнаженного окровавленного тела. Когда он превратился из человека в зверя, его одежда, по-видимому, разорвалась, а серебряный браслет на запястье развалился на куски. Почти две трети его тела покрыты защитными рунами, нанесенными черными и красными чернилами.

— Иерихон, — шепчу я, — Иерихон, Иерихон, Иерихон…

Почему я была так скупа на чувства и не звала его по имени? Я всегда называла его Бэрронсом, и это было словно стена, возведенная между нами, а если и появлялась тоненькая трещинка, то я тут же цементировала ее страхом.

Я закрываю глаза и пытаюсь собраться с силами. Затем открываю их, берусь двумя руками за копье и пытаюсь вытянуть оружие из его спины. Но оно не выходит. Застряло в кости. Мне придется за него побороться.

Я останавливаюсь. Затем пробую еще раз. Плачу.

Он не двигается.

Я могу это сделать. Могу.

Наконец я высвобождаю копье.

Долго сижу возле него, потом переворачиваю его.

Если у меня и оставались какие-то сомнения в том, что он мертв, то теперь их нет. Его глаза открыты. И они пусты.

Иерихона Бэрронса больше нет.

Я пытаюсь с помощью своих способностей просканировать окружающее меня пространство. Но ничего не чувствую.

На краю обрыва я совершенно одна.

И я еще никогда не была так одинока.

Я пробую все, что только приходит мне в голову, чтобы оживить его.

Я вспоминаю, что, когда мы упаковывали мой рюкзак, собираясь встретиться с Гроссмейстером, я положила туда несколько кусочков плоти Невидимых, казалось, с того дня прошла уже целая вечность. Но большая часть запаса этой плоти была все еще в рюкзаке.

Если бы я тогда знала, что произойдет потом! Что в следующий раз, когда увижу Иерихона Бэрронса, он будет мертв. Что последними словами, которые я услышу от него, будут: «и Ламборгини», сказанные с волчьей усмешкой и сопровождавшиеся обещанием всегда прикрывать мою спину и дышать мне в затылок.

Кусочки извивающейся плоти Носорогов все еще аккуратно упакованы в баночки из-под детского питания. Я беру один кусок, проталкиваю его между распухших окровавленных губ Бэрронса и закрываю ему рот. Комочек плоти выползает наружу через рваный порез на его шее, и я захожусь в безмолвном крике.

Я не в состоянии думать связно. Мною руководят паника и горе. Бэрронс сказал бы: «Бесполезные эмоции, мисс Лейн. Будьте выше них. Перестаньте хныкать и действуйте». Ну вот, он опять со мной разговаривает.

Есть ли на свете что-то такое, чего бы я не сделала ради него? Нет, даже если это будет нечто совершенно отвратительное и варварское. Ведь он — Бэрронс. И я снова хочу видеть его живым и невредимым.

Прежде, чем перерезать Бэрронсу горло, Риодан распорол ему живот. Я осторожно раздвигаю края раны на животе и укладываю мясо Невидимых прямо в разрезанный желудок. Оно выползает наружу. Я раздумываю над тем, не зашить ли мне желудок, чтобы тело было вынуждено переварить плоть Темного эльфа, и сработает ли это, но у меня нет под рукой ни нитки с иголкой, ни прочих средств для починки его растерзанной плоти.

Я пытаюсь вложить его внутренности обратно в тело в каком-то подобии нужного порядка, смутно осознавая, что даже для меня это слишком ненормально и совсем безумно.

Однажды он сказал: «Заберись внутрь меня и посмотри, как далеко ты сможешь зайти». Держа руки на его селезенке, я думаю: «Вот я и здесь. Только уже слишком поздно».

Я использую недавно освоенный Глас и приказываю ему встать. Однажды он сказал мне, что у ученика и учителя вырабатывается иммунитет друг к другу. Я чувствую облегчение, потому как испугалась, что Глас может создать зомби — ожившего покойника.

С помощью палки я раскрываю его рот, разрезаю себе запястье и вливаю в него свою кровь. Мне приходится сделать глубокий надрез, чтобы появилось достаточно много крови, а потом я вновь и вновь разрезаю запястье, так как мои раны быстро заживают. Но эти вливания только еще больше запачкали его в крови.

В своем ши-видящем местечке я пытаюсь найти магию, чтобы исцелить его. Но ничего такого я там не нахожу.

Внезапно я впадаю в ярость.

Как он может быть смертным?! Как он смеет быть смертным?! Он никогда не говорил мне, что он смертен! Если бы я знала, то обращалась бы с ним совсем по-другому!

— Вставай! Вставай! Вставай! — кричу я.

Его глаза все еще открыты. Я ненавижу то, что они открыты и так пусты, но закрыть их — значит признать и принять его смерть, а я отказываюсь это признавать.

Я никогда не закрою глаза Иерихону Бэрронсу.

Они были широко открыты при жизни. Он наверняка хотел бы, чтобы они были открыты и в смерти. Вряд ли ритуалы имели для него какое-то значение. Где бы Бэрронс сейчас не находился, он лишь посмеялся бы, попытайся я устроить что-то столь банальное, как похороны. Это все слишком мелко для такого большого человека.

Положить его в гроб? Никогда.

Похоронить его? Ни за что.

Сжечь его?

Это тоже было бы признанием. Принятием его смерти. Этому не бывать.

Даже после смерти его тело, покрытое красными и черными татуировками, напоминает неукротимого эпического героя, павшего в бою.

Я опускаюсь на землю, нежно поднимаю его голову, укладываю ее к себе на колени и глажу ладонями его лицо. Потом начинаю смывать с его лица грязь и кровь, нежно проводя по нему краем своей майки, смоченной слезами, которые все капают и капают из моих глаз.

Суровое, грозное, красивое лицо.

Я снова дотрагиваюсь до него. Начинаю водить пальцами по его лицу, стараясь запомнить каждую морщинку и каждую черточку так, чтобы потом можно было с закрытыми глазами вырезать его лицо из камня.

Я целую его.

Ложусь рядом с ним и вытягиваюсь. Прижимаюсь к нему всем телом и обнимаю так, как никогда не позволяла себе, когда он был жив. И говорю все те слова, которые никогда ему не говорила.

На какое-то время я теряю представление, где заканчивается он, и где начинаюсь я.

Глава 2

Забавные вещи говорят люди, когда кто-нибудь умирает.

Он в лучшем мире.

Откуда вы это знаете?

Жизнь продолжается.

Мне должно стать легче? Я и так мучаюсь как раз потому, что жизнь продолжается. Мне больно каждую проклятую секунду. Как приятно знать, что это будет продолжаться и дальше. Спасибо, что напомнили.

Время лечит.

Нет, это не так. В лучшем случае, время когда-то нас всех уравняет, уложив в гроб. Мы ищем способы, чтобы отвлечься от боли. Но время — это не скальпель и не бинт. Ему на все наплевать. В рубцах нет ничего хорошего. Это просто раны на чужом лице.

Каждый день я провожу в компании с призраком Алины. Теперь я буду жить еще и с призраком Бэрронса. Так мы и будем втроем идти по жизни: один справа от меня, другой — слева. Они будут постоянно со мной разговаривать. И мне не удастся сбежать от них, я буду связующим звеном между двумя самыми большими трагедиями в моей жизни.

Начало холодать, и я заставила себя пошевелиться. Я знаю, что предвещает этот холод. Это значит, что скоро на землю упадет ночь, точно стальные ставни на стеклянных витринах дорогого магазина, расположенного в захудалом районе. Я пытаюсь отстраниться от него. Но я не хочу этого. После нескольких попыток мне удается сесть. Моя голова болела из-за пролитых слез, а горло саднило от крика. Усевшись, я поняла, что двигается только моя телесная оболочка. Мое сердце осталось лежать на земле возле Иерихона Бэрронса. Оно сделало последний удар, а затем остановилось.

И наконец-то успокоилось.

Я согнула ноги в коленях и неуклюже поднялась. У меня все тело ныло, и я чувствовала себя столетней старухой. Если ГМ охотится за мной, то я потеряла даром чертовски много времени, сидя на этой скале.

Гроссмейстер, Дэррок, лидер Темных, ублюдок, который разрушил стены на Хэллоуин и впустил полчища Невидимых в мой мир.

Сукин сын, который все это начал: соблазнил и убил Алину или поручил кому-то ее убить; приказал принцам Невидимых изнасиловать меня, лишил воли и превратил в беззащитную рабыню; похитил моих родителей, отправил меня в Зеркала и привел на эту скалу, где я убила Бэрронса.

Если бы не один бывший эльф, одержимый желанием вернуть себе утраченные блага и отомстить, то ничего из этого не случилось бы.

Просто отомстить — этого мало. Месть совершается слишком быстро. Это не удовлетворит сложные потребности того создания, которым я стала, лежа здесь и обнимая его. Я хочу, чтобы все вернулось обратно.

Все, что у меня забрали.

Меня захлестывает целый поток ярости, просачиваясь в каждый укромный уголок и трещинку моей души, наполненные горем. Я приветствую его, упиваюсь этим чувством и преклоняюсь перед моим новым божеством. Я прохожу обряд крещения в этом потоке кипящей, жгучей ярости. Отпускаю себя на свободу. Добейся. Возьми меня. Обладай мной. Я твоя. Слово «ши-видящая» отличается от «бань-ши» — предвестницы смерти из мифов моей родины, которая убивает своих жертв, пронзительно крича от ярости — всего несколькими буквами. Я устремляюсь к темному озеру с зеркальной поверхностью, что находится в моей голове. Я оказываюсь на берегу, усыпанном черной галькой. По блестящей эбонитовой поверхности озера движутся руны, сверкающие от энергии, наполняющей их.

Я наклоняюсь, погружаю пальцы в черную воду и, набрав две пригоршни воды, застываю в поклоне перед бездонным озером в знак благодарности.

Это мой друг. Теперь я знаю это. И так было всегда.

Моя ярость слишком велика для меня.

Я не пытаюсь сдерживать ее. Я позволяю ей превратиться в печальную и грозную мелодию. Она все нарастает, и я откидываю голову назад, позволяя ей вырваться наружу. В горле как будто что-то взрывается, опаляя мои щеки изнутри. Когда мелодия срывается с моих губ, нечеловеческий крик проносится над верхушками деревьев, затем он словно врезается в небо и разрушает спокойствие леса.

Волки вздрагивают в своих логовах, завывая в скорбном хоре, кабаны пронзительно визжат, а какие-то неизвестные мне создания кричат. Наш концерт просто оглушителен.

Температура воздуха резко падает, и лес вокруг меня, начиная с маленького стебелька травы и заканчивая большими ветвями деревьев, моментально покрывается толстой коркой льда. Птицы замерзают в своих гнездах и умирают, а их клювы, из которых они кормили птенцов, так и остаются открытыми. Белки в прыжке покрываются льдом и камнем падают на землю, разбиваясь вдребезги.

Я смотрю на свои руки. Они окрашены в черный цвет, а ладони покрыты серебристыми рунами.

Теперь я знаю, где заканчивается Бэрронс, и где начинаюсь я.

Когда Бэрронс закончился, Я началась.

Я.

Мак О’Коннор.

Ши-видящая, которую, по словам одного принца Видимых, мир должен бояться.

Я опускаюсь на колени и целую Бэрронса в последний раз.

Я ничем не накрываю его и не провожу никаких ритуалов. Это все нужно только мне, а ему — нет. Теперь осталось только одно дело, которое мне предстоит завершить.

Скоро все это вообще не будет иметь никакого значения.

Раньше мне приходилось разрываться пополам, и я никак не могла избавиться от этого. Будучи в таком состоянии, я не знала, кому доверять.

Теперь же я стала женщиной с одной-единственной целью.

Я точно знаю, что должна сделать.

И я знаю как.

Глава 3

Оставив тело Бэрронса, я пошла в том направлении, в котором меня вел мой демон-хранитель. Я уверена, что он хотел, чтобы я шла именно в этом направлении.

Я верю ему после его смерти так, как никогда прежде не верила при жизни.

Ну я и фруктик.

Я прохожу много миль, следуя за течением реки. Как только он исчезает позади меня, я исчезаю вместе с ним тоже. С каждым шагом от меня словно отрывается по кусочку. Кусочки моей слабой части. Части, которая не поможет мне достичь моих целей. И если это куски от моей так называемой человеческой сущности, то это замечательно. Я не могу чувствовать и существовать с тем, через что мне пришлось пройти.

Когда я убеждаюсь, что готова, я останавливаюсь и ожидаю своего врага. Он не разочаровывает меня.

— Я уже начала думать, что ты никогда сюда не придешь, — говорю я охрипшим от крика голосом. Мне больно говорить. Я наслаждаюсь этой болью. Этого я и заслуживаю.

ГМ все еще где-то там, скрывается в лесу, но я вижу, как мелькают тени, и они явно не принадлежат деревьям.

— Выходи. — Я прислоняюсь к дереву, одна рука покоится в кармане на бедре, другая — на талии. — Я — та, кого ты ищешь, не так ли? Та, из-за которой ты сюда явился. Из-за которой все это началось. Что же ты медлишь сейчас?

Мое копье висит в чехле на предплечье, нож заткнут за пояс. Покрытый рунами мешочек из черный кожи, с тремя, столь нужными ГМ, камнями внутри — они составляют три четверти от того, что, как мы надеемся, поможет сделать клетку для Синсар Дабх — спрятан в рюкзаке, свисающем с моего плеча.

Тени выскальзывают из темноты: ГМ и два последних Темных Принца.

С ними нет Джека и Рейни Лейн.

Это бы потревожило меня, но та Мак, которая любит своих родителей, осыпалась кусочками рядом с телом Бэрронса. Он мертв. И это моя вина. У меня нет родителей. Я никого не люблю. У меня нет слабостей. Ни единого светлого пятнышка в моей душе.

Я чувствую себя неизмеримо сильной и легкой.

Дэррок — я больше не буду называть его ГМ; даже аббревиатура его пафосного тупого титула подразумевает превосходство — питался плотью Невидимых довольно долгое время. Воздух сгущается от силы, излучаемой обеими сторонами. Я не уверена, что исходит от него, а что — от меня. Мне интересно, что думают его приспешники о том, что он поедает плоть их же соплеменников. Возможно, то, что является осквернением для Светлого двора, для Темного — обычный порок, приемлемый для существования Невидимых.

Едва он подходит к залитому серебряным светом кругу, в котором я стою, его глаза наполняются непомерным удивлением.

Я смеюсь, гортанно и хрипло. Я знаю, как я выгляжу. Покинув тело Бэрронса, я умылась и тщательно подготовилась к встрече. Мой лифчик в рюкзаке. Мое лицо обрамляют кудри. И у меня ушло немало времени на то, чтобы отмыть черные пятна с ладоней. Я — орудие, средство, которое можно использовать, чтобы получить желаемое, включая мое тело. Я научилась одной или двум вещам у Бэрронса, и я теперь знаю, что власть — сексуальна. Она распрямляет мою спину, наполняет силой мою зовущую руку.

Я не опустошена смертью Бэрронса. Магическая сила утраты выковала новый металл.

Я преобразилась.

Есть только один путь, который поможет мне принять его смерть. Уничтожить сотворенное.

И также поступить с Алиной.

Каждый человек, которого я встречала, и который знал что-то о Синсар Дабх, всегда напускал на себя ореол таинственности. Никто не хотел мне говорить, что конкретно она содержит. Мне лишь говорили, что необходимо найти ее и сделать это быстро, поскольку книгу можно использовать для предотвращения падения стен.

Ну что ж, теперь стен уже нет. Слишком поздно.

Принимая во внимание тот факт, что я целеустремленно охотилась за этой книгой месяцами, я поражаюсь, как мало думала о ее содержании. Я проглотила все, что мне было сказано, и послушно преследовала ее.

Сейчас я подозреваю, что все старались сделать так, чтобы я полностью сосредоточила свое внимание на поиске, тем самым, помогая удержать стены от падения. Поэтому я особо не задумывалась о возможном использовании Синсар Дабх в других целях.

И вот я охотилась за предметом несказанной силы в окружении людей, которые хотят заполучить ее, каждый по своей причине. И мне никогда не приходило в голову: погодите, а как я сама могу ее использовать?

Дэррок сказал мне, что с помощью Синсар Дабх он может вернуть Алину. Также он сказал, что с ее помощью хочет вернуть свою эльфийскую сущность и отомстить.

В’лейн рассказывал, что в Темной Книге содержатся все знания Темного Короля до самых ужасающих подробностей. Он говорил, что она нужна Светлой Королеве: Королева сможет использовать ее для возвращения их расе былого величия и для повторного заключения Невидимых в тюрьму. Он верит, там есть фрагменты Песни Творения, утерянные ими давным-давно, и что Королева сможет использовать их для восстановления старинного напева. Я точно не знаю, что такое Песнь Творения и как она работает, но по ходу, это предел могущества эльфов.

Лишь Бэрронс рассказал мне больше всех остальных. По его словам, в Синсар Дабх есть заклинания, с помощью которых можно создавать и разрушать целые миры. Как раз за счет тех фрагментов Песни Творения. Он никогда не говорил, зачем книга нужна ему. Сказал, что коллекционирует книги. Ага, конечно. А я — Темный Король.

Когда я лежала рядом с ним, я впервые размышляла о потенциальных возможностях Синсар Дабх и ее использовании в личных целях. В особенности меня интересовала часть о создании и разрушении миров.

И мне вдруг все стало ясно, как день.

С помощью Синсар Дабх любой может создать совершенно новый мир с новым прошлым и будущим.

По существу, любой может повернуть время назад.

Стереть все, что не нравится.

Восстановить те вещи, утрата которых для них непереносима, включая людей, без которых они не могут жить.

Я оторвала себя от Бэрронса с одной единственной целью.

Заполучить Синсар Дабх. И когда я ее заполучу, то не собираюсь никому отдавать. Она станет моей. Я буду ее изучать. Мое горе стало моей целью. Я смогу научиться всему. Ничто не будет стоять у меня на пути. Я создам новый мир, такой, какой хочу.

— Иди сюда, — улыбнулась я. — Присоединяйся.

Мое лицо озаряется улыбкой, манит и наслаждается его присутствием. Меньше всего он ожидал увидеть такую Мак. Он был уверен, что найдет запуганную девушку, бьющуюся в истерике.

Такой я точно не была и никогда не буду.

Он жестом останавливает принцев и делает небрежный шаг вперед, но я вижу продуманное изящество движения. Он не доверяет мне. Правильно делает.

Эльфийские глаза цвета меди встречаются с моими. Как могла Алина не заметить, что эти глаза принадлежат не человеку, даже если у него человеческое тело?

Ответ прост: она знала. Знала. Поэтому лгала ему, говорила, что у нее нет семьи, что она сирота. С самого начала она нас защищала. Она чувствовала, что от него веет опасностью, и все же хотела его, хотела узнать эту сторону жизни.

Я ее не виню. У всех есть слабые места. Нас нельзя было отпускать в Ирландию ради всеобщего блага.

Он оценивающе смотрит на меня. Я знаю, что он видел тело Бэрронса. Он пытается понять, что случилось, но не решается спросить. Я подозреваю, что ничто, кроме бездыханного тела Бэрронса, не могло убедить его наверняка в том, что МакКайла, с которой он раньше имел дело, больше не была в безопасности. Его взгляд упал на серебряные с заостренными краями руны, лежащие вокруг меня на земле и окутывающие меня в зловещую дымку. По мере того, как он изучал их, его глаза вновь расширились, и на какой-то короткий миг он выглядел ошеломленным.

— Хорошая работа. — Его взгляд быстро переходил с рун на мое лицо и обратно. — Что это?

— Не узнаешь? — парировала я. Я чувствую ложь. Он знает, что это. А я нет. Но очень хочу узнать.

Следующее, что я вижу, это как его медные глаза встречаются с моими, и в его ладони вспыхивает сине-черный свет. Я не видела, как он достал из-за пазухи Реликвию.

— Выходи из круга сию же минуту, — скомандовал он.

Он не использует Глас. Он держит амулет, одну из четырех Реликвий Невидимых, изысканное ожерелье, середину которого украшает камень необъяснимого происхождения размером с кулак. Король создал его для своей возлюбленной, чтобы она могла подчинять реальность своим капризам. Амулет укрепляет героические стремления человека. Несколько месяцев назад я присутствовала на одном эксклюзивном аукционе в бомбоубежище под землей и смотрела, как пожилой валлиец платил за него цифру с восемью нулями. У него была жесткая конкуренция. Мэллис убил старика и забрал амулет до того, как Бэрронс и я сумели его выкрасть. Но так называемый вампир не смог его использовать.

А Дэррок смог. Уверена, я тоже смогу — если удастся его забрать.

Однажды я уже держала амулет в руках, и он мне ответил. Но, как и все эльфийские вещи, время наполнило его духовным сознанием, и он ожидал от меня чего-то — связи с ним или какого-то обета. Я не поняла — или, даже если поняла бы, то не была готова выполнить этого, опасаясь последствий. Я отдала амулет Дэрроку, когда он использовал Глас, еще до того, как сама научилась пользоваться Гласом. Сейчас у меня нет терзаний по поводу желаний амулета. Цена слишком высока.

Я ощущаю сине-черную силу, которую он излучает, ограничивая свой приказ влечением. Давление зашкаливает. Я хочу выйти из круга. Я смогу дышать, есть, спать, жить без боли вечно, если только я выйду из круга.

Я смеюсь.

— Брось мне амулет, живо! — Глас будто взрывается во мне.

Темные Принцы оборачиваются и разглядывают меня. Сложно сказать наверняка, но мне кажется, что я их заинтересовала.

Холодок пробегает у меня по спине. Во мне нет страха, ужаса, но все же те… вещи… те ледяные, неестественные искажения… они все еще на меня влияют. Я до сих пор не смотрела прямо на них.

Дэррок сжимает амулет.

— Выйди из круга!

Давление сокрушительное. Его можно ослабить, лишь выполнив приказ.

— Бросай амулет!

Он отступает, поднимает руку вверх, огрызается и резко опускает ее вниз.

Следующие несколько минут он и я пытаемся подчинить себе волю другого, пока, наконец, не признаем, что мы в безвыходном положении. Мой Глас на него не действует. Ни амулет, ни его Глас не действуют на меня.

Мы равны. Это завораживает. Я равна ему по силе. О Боже, во что я превратилась.

Он обходит меня по кругу, а я поворачиваюсь следом за ним, с легкой улыбкой на губах, мои глаза горят. Я полна энергии. Во мне пульсирует сила моих рун и моя собственная. Мы изучаем друг друга, как изучали бы друг друга две особи разных видов.

Я протягиваю руку — приглашаю зайти в круг.

Он смотрит вниз на руны.

— Я не такой дурак.

Его голос глубок и мелодичен. Он прекрасен. Я понимаю, почему моя сестра хотела его. Высокий, с золотистой кожей, в нем есть какая-то сверхъестественная чувственность, которая не исчезла, даже когда Королева сделала его смертным. Шрам на лице притягивает взгляд, вызывает желание дотронуться до него и познать историю его появления.

Я не могу спросить: «Почему дурак?», иначе выдам себя, ведь я не знаю, что это за руны.

— Что случилось с Бэрронсом? — спрашивает он спустя некоторое время.

— Я его убила.

Он изучает мое лицо, я знаю, что он пытается представить себе сюжет развития этой сцены, который смог бы объяснить, почему Бэрронс был изуродован и убит. Если он осматривал тело, то видел рану от копья, а он знает, что оно у меня. Знает, что я вонзала его, по крайней мере, один раз.

— Почему?

— Он достал меня своим бесконечным хамством, — я подмигнула. Пусть думает, что я сумасшедшая. А я и есть сумасшедшая. Во всех смыслах этого слова.

— Не думал, что его можно убить. Эльфы долго его боялись.

— Оказалось, копье было его ахиллесовой пятой. Вот почему он всегда отказывался брать его в руки.

Он переваривает мои слова, и я знаю, он пытается понять, почему эльфийское оружие убило Иерихона Бэрронса. Я бы тоже очень хотела это узнать. Именно копье нанесло смертельный удар? Умер бы он из-за него, если бы Риодан не перерезал ему горло?

— И, тем не менее, он дал его тебе. Думаешь, я в это поверю?

— Как и ты, он считал меня пушистым беззубым комочком. Слишком глупой, чтобы вызывать подозрение. Овечка на заклание — как он любил говаривать. Маленькая овечка убила льва. Ну, как думаешь, я ему показала, на что способна? — я снова ему подмигиваю.

— Я сжег его тело. Только пепел остался. — Он внимательно смотрит за моей реакцией.

— Отлично.

— Если и была возможность выжить, теперь ее нет. Принцы развеяли пепел на большое расстояние. — Его взгляд стал пронзительным.

— Надо было самой сделать это. Спасибо за услугу. — Я думаю о новом мире, который я создам. С этим я уже попрощалась.

Янтарные глаза сужаются, горят презрением.

— Ты не убивала Бэрронса. Что произошло? Что за игру ты ведешь?

— Он предал меня, — солгала я.

— Каким образом?

— Не твое дело. У меня были свои причины. — Я вижу, как он на меня смотрит. Он задается вопросом, что выбило меня из колеи: изнасилование или время, проведенное в Зале Всех Дорог; нахожусь ли я в таком неуравновешенном состоянии, чтобы сойти с ума и убить Бэрронса только за то, что он меня раздражал. Когда он снова смотрит на руны, я знаю, он думает, что у меня достаточно жизненной энергии, чтобы справиться со всем этим.

— Выходи из круга. У меня твои родители, и я убью их, если ты меня не послушаешь.

— А мне плевать, — усмехаюсь я.

Он застывает. Потому что, слышит правду в моих словах.

Мне плевать. Неотъемлемая часть меня уже мертва. Я не оплакиваю ее. Моего мира больше нет. Не имеет значения, что происходит здесь. Период неизвестности царит для меня только в этой реальности. Я построю новую, либо умру, пытаясь это сделать.

— Я свободна, Дэррок. Я действительно по-настоящему свободна, — я пожимаю плечами, вскидываю голову и смеюсь.

Когда я произношу его имя и смеюсь, он резко втягивает в себя воздух, я знаю, что это напоминает ему о моей сестре. Говорила ли она ему так когда-нибудь? Слышит ли он мой радостный смех, как однажды слышал ее?

Он осторожно обходит меня по кругу, глаза сощурены.

— Что изменилось? Что произошло между сегодняшним днем и тем, когда я похитил твоих родителей? Что произошло с тобой?

— То, что произошло, началось уже очень давно. Тебе следовало сохранить Алине жизнь. Я ненавидела тебя за это.

— А сейчас?

Я окидываю его взглядом с ног до головы.

— Сейчас по-другому. Все меняется. Мы меняемся.

Он пытливо вглядываются в мои глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Я не вижу причины, по которой мы не можем быть друзьями.

Он словно пробует слово на вкус.

— Друзьями?

Я киваю.

Он пытается понять, насколько я честна с ним. Человек никогда не принял бы это во внимание. Эльфы другие. Не важно, сколько времени они проводят среди нас, они просто не могут ощутить всю полноту человеческих эмоций. Это разница, на которую я рассчитываю. Когда я оставила Бэрронса, все, чего я хотела, это дождаться Дэррока, использовать свои руны и моего темного зеркального друга, чтобы убить его, как только он появится.

Я быстро отогнала эти мысли.

Этот бывший эльф в смертном теле знает о Темном и Светлом Дворах и о Книге, которой я хочу завладеть больше, чем кто-либо. Когда он расскажет мне все, что знает, я с наслаждением разделаюсь с ним. Я размышляла об объединении с В’лейном — когда я получу от Дэррока все, что мне нужно, возможно, — так и поступлю. В конце концов, мне нужен четвертый камень. Но В’лейн, кажется, не знает о Книге ничего, кроме нескольких старых легенд.

Спорю, что Невидимый знает больше о Темной Книге, чем правая рука Светлой Королевы. Возможно, даже знает, где найти предсказание. Как и Бэрронс, Дэррок видел страницы сокровенного фолианта. Я была вынуждена признать, что охота за Синсар Дабх была бы бесполезным делом, не узнай я как ее контролировать. Но Дэррок прекратил свои поиски. Почему? Что такого знает он, чего не знаю я?

Чем раньше я выведаю его секреты, тем быстрее научусь контролировать и использовать Синсар Дабх, быстрее перестану существовать в этой мучительной реальности, в уничтожении которой я не сомневалась. Я создам новую. В которой все будет иметь счастливый конец.

— Друзья работают вместе для достижения общей цели, — говорит он.

— Что-то типа охоты на Книгу, — соглашаюсь я.

— Друзья доверяют друг другу. Они не баррикадируются друг от друга. — Он смотрит на руны.

Руны появились из меня. Я сама создала мой круг. Он этого не знает. Я откидываю их ногой в сторону. Мне интересно, забыл ли он про копье. Поскольку он питался Невидимыми, любой малейший укол приговорит его к медленной, страшной смерти, которой умирал Мэллис.

Когда я выхожу из круга, он медленно оглядывает меня сверху вниз.

Его мысли словно отзываются в моем теле: убить ее/трахнуть ее/изнасиловать и связать/изучить ее таланты? Дорого же стоит мужчине убийство красивой женщины, с которой он еще не спал. В особенности, если он сходил с ума по ее сестре.

— Друзья не пытаются действовать силой друг против друга, — говорю я, выразительно глядя на амулет.

Он наклоняет голову, и амулет исчезает у него за пазухой.

Я с улыбкой протягиваю руку. Бэрронс был хорошим учителем. Держите друзей близко…

Дэррок принимает ее, наклоняется и оставляет на моих губах легкий поцелуй. Мы оба скованны напряжением. Одно резкое движение с его или моей стороны — и мы бросимся друг на друга, пытаясь убить. Мы оба это знаем. Он расслабляется. Я ощущаю, как слабость наполняет мое тело. Мы как два скорпиона со змеевидными хвостами, пытающиеся спариться. Его прикосновения, это не более чем заслуженное мной наказание. Я приговорила Бэрронса к смерти.

Я раскрываю губы под его губами, но скромно, мои зубы сжаты. Я выдыхаю ему в губы. Ему это нравится.

…а своих врагов еще ближе.

Позади нас Темные Принцы начинают звенеть, как темный кристалл. Я помню этот звон. Знаю, что будет после него. Я сжимаю его руку.

— Никаких Принцев. Никаких повторений.

Дэррок поворачивается к ним и бросает резкую команду на языке, который неприятен для моих ушей.

И они исчезают.

В тот момент, когда я больше не знаю, где они и как близко они находятся, я тянусь за копьем. Его тоже нет.

Темные Принцы не могут перемещаться в Зеркалах просто так. Дэррок говорит мне, что это довольно рискованно для них, как бы они не пытались. Заклятие Крууса все портит.

Я говорю ему, что камни не лучше, что в какое бы измерение я ни попадала, если их достать, проклятие пытается вытолкнуть их, вернуть сине-черные, покрытые рунами камни в горы ледяной тюрьмы Невидимых, из которых они были высечены.

Я удивлена, что он этого не знает и признаюсь в этом.

— Ты не понимаешь, какова жизнь при дворе Видимых, МакКайла. Те, у кого сохранились настоящие знания, воспоминания из прошлого, рьяно защищают их. Существует столько версий Былых Дней и противоречивых историй о нашем происхождении, сколько есть измерений в Зале. Мы видели только тех Невидимых, с которыми сражались в день битвы Короля и Королевы, когда Король убил нашу Королеву. С тех пор мы пьем из котла постоянно.

Он идет вдоль края обрыва с неестественной плавностью и грацией. Эльфы двигаются как царственные хищники с лоснящимися шкурами, рожденные с полной уверенностью в том, что они никогда не умрут — они редко умирают и лишь при особых обстоятельствах. Он не утратил этой надменности, или возможно, он вновь ее перенял у Невидимых, которых поедал. Он не носит алое одеяние, которое тогда меня так напугало. Высокий, мускулистый, он был одет как отдыхающий в костюм от Версаче, с длинными светло-серебристыми волосами, собранными на затылке. Он без сомнения сексуален. Своей силой и уверенностью он напоминает мне Бэрронса. Я не спрашиваю, почему они пьют. Я понимаю. Если бы я нашла котел и выпила из него, это бы стерло всю боль и позволило мне начать жизнь с чистого листа. Я не могу убиваться по тому, чего я даже не помню. И то, что они пьют, означает, что в какой-то степени эльфы могут чувствовать. Если не боль, то, по меньшей мере, значительный дискомфорт.

— Так как же мы выберемся отсюда? — спрашиваю я.

Его ответ вызывает во мне внезапную дрожь, чувство чего-то более обширного и необъяснимого, чем дежавю — словно я уже знаю ответ.

— Белый Дворец.

Глава 4

В ночь, когда рухнули стены, я забилась в угол, и моей единственной целью было дожить до рассвета.

Я не знала, выживет ли мир вместе со мной.

Я думала, это была самая долгая ночь в моей жизни. Я ошибалась.

Вот самая долгая ночь в моей жизни, когда я иду бок о бок со своим врагом, скорбя по Иерихону Бэрронсу и утопая в осознании собственной вины.

А ночь все тянется и тянется. Каждый миг мне кажется вечностью. Я шепотом считаю от одного до шестидесяти, снова и снова, отсчитывая проходящие минуты. Я думаю, что когда между мной и его смертью пройдет достаточно много минут, острота боли может притупиться, и я смогу сделать вдох, не чувствуя, как в сердце вонзается нож.

Мы не делаем остановок для еды или сна. В сумке у него есть мясо Невидимых, которое он периодически жует на ходу. Это означает, что он может продолжать идти намного дольше, чем я. Когда-нибудь мне потребуется отдых. Перспектива потерять сознание в его присутствии совсем меня не привлекает.

В моем арсенале есть оружие, которое я к нему еще не применяла. И я не сомневаюсь, что у него тоже есть кое-что в запасе. Наше перемирие хрупкое, как яичная скорлупа, и мы оба на взводе.

— Где Темный Король? — спрашиваю я, надеясь, что минуты потекут быстрее, если я немного отвлекусь. — Это его книга там гуляет на свободе. Я слышала, он хочет, чтобы она была уничтожена. Почему он сам не позаботится об этом? — Я вспоминаю о рыбной ловле и забрасываю свою сеть на Невидимых, надеясь, что туда попадется что-то полезное. Пока я не узнаю, насколько силен Дэррок, и не начну лучше понимать, что творится в моем темном зеркальном озере, я должна буду играть очень осторожно. Я не сделаю ни одного опрометчивого шага, который поставил бы под угрозу мою миссию. От этого зависит воскрешение Бэрронса.

Он пожимает плечами.

— Он давным-давно исчез. Некоторые говорят, что он совсем обезумел и его теперь вряд ли что-то волнует. Другие верят, что он не может покинуть тюрьму Невидимых и лежит, погребенный в гробнице из черного льда, уснув навеки. А кое-кто заявляет, что Короля никогда и не было в тюрьме и что раскаяние из-за смерти его возлюбленной — это единственные оковы, которые его сдерживают.

— Это похоже на любовь. А эльфы не могут любить.

— Спорный вопрос. Я узнаю себя в тебе и нахожу это… захватывающим. Это делает меня менее одиноким.

Перевод: «Я для него зеркало, и эльф наслаждается своим собственным отражением».

— Так вот о чем мечтают эльфы — избавиться от одиночества?

— Немногие эльфы могут выносить одиночество. Некоторые утверждают, что энергия, направленная на самого себя, которая не находит отражения в другом существе или отскакивает от него, попросту рассеивается. И потом не остается ничего. Возможно, они ошибаются.

— Как аплодисменты для Динь-Динь^[1], — усмехаюсь я, — и Зеркала тому подтверждение.

Он многозначительно смотрит на меня.

— Вот из чего сделаны эльфы? Из энергии?

Он снова многозначительно смотрит на меня и становится похожим на В’лейна. Я понимаю, что он никогда не будет обсуждать то, из чего созданы Эльфы — ни со мной, ни с любым другим человеком.

Его мания величия отнюдь не уменьшилась за все то время, пока он был смертным. Напротив, я подозреваю, что она увеличилась. Сейчас Дэрроку знакомы обе стороны, и это дает ему тактическое преимущество над эльфами. Он понимает мотивацию человеческих поступков и становится от этого более опасным. Мысль об энергии я загнала в дальние уголки сознания, чтобы подумать об этом позже. Железо влияет на эльфов. Почему? Потому что энергию, из которой они состоят, можно каким-то образом закоротить?

— Ты признаешь, что у вас есть недостатки? — продолжаю настаивать я.

— Мы не совершенны. Что есть Бог? Давай вспомним ваши убеждения на этот счет. Согласно вашим мифам, он был слишком разочарован своими изначальными достижениями при создании вашей расы, поэтому сделал вторую попытку. Но мы-то, по крайней мере, обуздали наши недостатки. А ваш Бог оставил все как есть. За какие-то несколько тысяч лет ваши представления о сотворении мира стали намного абсурднее наших. И вы еще удивляетесь, что мы, имеющие более миллиона лет за плечами, не помним наши корни.

Во время разговора мы оказываемся совсем близко друг к другу и одновременно осознаем это. Мы мгновенно отскакиваем назад, устанавливая между нами достаточную дистанцию. Так каждому из нас легче предупредить возможную атаку другого. Часть меня находит это занятным.

Принцы еще не появились. И я рада этому. Хотя они больше не влияли на меня в сексуальном плане, их присутствие было очень пугающим. Они заставляли меня чувствовать себя необычайно опустошенной, утратившей что-то важное, виноватой и преданной в том смысле, который я не могла — да и не хотела — понимать.

Не знаю, было ли причиной для таких ощущений то, что однажды я находилась под ними, потерявшая чувство собственного достоинства, которое словно вырезали из меня. Или они так влияли на всех людей? Интересно, был ли материал, из которого Темный Король сотворил их, настолько чуждым и ужасным, что они стали для нас эквивалентом космической черной дыры? Их неописуемая красота только ухудшала дело. Их совершенство подобно краю черной дыры, откуда нет возврата. Я вздрагиваю.

Я помню.

Я никогда не забуду. Трое принцев и невидимый четвертый, двигающиеся вокруг меня, во мне.

Потому что Дэррок приказал им. Этого я тоже никогда не забуду.

Я думала, что быть изнасилованной ими — это ужасно, что глубоко внутри у меня вырвали что-то важное, и это изменило мою врожденную сущность. Я ничего не знала о боли и о том, что на самом деле может изменить меня. Сейчас я знаю.

Мы выходим из леса и оказываемся в низине, наш путь теперь пролегает по полям, погруженным в темноту, посеребренную лунным светом.

Сейчас я забываю про свои расставленные сети. В горле застыл комок, и все силы уходят на то, чтобы переставлять ноги, сохраняя при этом бесстрастное выражение лица. Я упорно двигаюсь по моей чертовой жизни в предрассветной темноте, и мне кажется, что это будет продолжаться вечно.

Я тысячу раз проигрываю в голове сцену на скале, представляя себе, что она закончилась по-другому.

Густая трава и тонкие стебли растений доходят мне до талии, а некоторые достают даже до груди. Если в этих зарослях и есть какие-то животные, то они, судя по всему, держатся на расстоянии. Будь я на их месте, то тоже не решилась бы подойти ближе. Вокруг нас все затихает, воздух становится теплее и наполняется запахом экзотических ночных растений, я узнаю аромат жасмина и жимолости.

Оказалось, что в этом месте рассвет происходит так же внезапно, как и закат. Только что небо было темным, в следующую секунду оно розовеет и, наконец, становится голубым. Ночь сменяется днем за считанные секунды.

Я пережила ночь. Делаю маленький, осторожный вдох.

Когда моя сестра была убита, я обнаружила, что при свете дня мое горе непостижимым образом становится легче. Я понятия не имела, почему. Может быть, это происходит просто для того, чтобы поддержать нас, людей, придать нам сил для следующей одинокой и мрачной ночи.

Я не знала, что все это время мы находились на возвышенности, до тех пор, пока наш путь не привел нас на вершину плато. Пораженная, я смотрю на раскинувшуюся передо мной долину.

На холме по ту сторону долины раскинулся он, возвышаясь над землей на протяжении нескольких миль во все стороны.

Белый Дворец.

Снова у меня возникает необъяснимое ощущение неизбежности. Я знаю, что жизнь, так или иначе, привела бы меня сюда. В любой реальности я бы сделала тот же выбор, который привел меня к порогу этого здания.

Дворец возлюбленной Темного Короля, ради которой он убил Светлую Королеву, был так огромен, что разум отказывался это постигать. Я поворачиваю голову из стороны в сторону, вверх и вниз, пытаясь охватить его взглядом. Только отсюда, за много миль от Дворца, можно получить полную картину. Было ли это местом, куда Бэрронс пытался привести меня? Если так, то почему? Лгал ли Риодан, когда нашел меня на вершине скалы и сказал, что путь обратно в Дублин проходил через МЭВ — Межпространственные Эльфийские Впадины, как я называла осколки эльфийской реальности, которые появились в нашем мире после падения стен.

Стены.

Молочно-белые стены отражают солнечный свет и так блестят, что я начинаю щуриться.

Небо за Дворцом (я даже думаю о нем только с большой буквы, настолько он превосходит обычное жилище) приобретает ослепительно синий цвет, который существует только в Фэйри. Это оттенок, который невозможно встретить в человеческом мире. Есть определенные эльфийские цвета, которые состоят из мириадов соблазнительных оттенков, и на эти цвета можно смотреть бесконечно. От неба нельзя оторвать взгляд, так же, как и от Зала Всех Дорог.

Я с трудом перевожу взгляд обратно на Белый Дворец. Я рассматриваю его, скользя взором от основания к вершине крыши, от террасы к башне, от сада к фонтану, а затем к башенке.

Как Лента Мебиуса многоуровневой структуры на пейзаже Эшера^[2], Дворец приковывает к себе внимание. Это огромное здание, и мне кажется, что он постоянно меняет очертания. Это огромное напряжение для глаз и испытание для разума. Но я видела эльфов в их истинном обличье. И теперь я нахожу происходящее… успокаивающим. Я кое-что ощущаю в своем мертвом черном сердце. Я не понимаю, как там может еще хоть что-то жить, но это так. Это не совсем полноценное чувство, а лишь его эхо. Слабое, но неоспоримое.

Дэррок смотрит на меня. Я делаю вид, будто не замечаю этого.

— Твоя раса никогда бы не построила вещь такой красоты, цельности и совершенства, — говорит он.

— Как и не создала бы Синсар Дабх, — парирую я.

— У маленьких созданий есть только мелочи.

— Самолюбие больших созданий так огромно, что они не замечают мелочей, — бормочу я. Таких мелочей, как ловушки. Но я не говорю этого вслух.

Но он уже догадался. Рассмеявшись, он говорит:

— Я запомню это предупреждение, МакКайла.

Затем Дэррок рассказывает мне, что после того, как он нашел первые два Зеркала на аукционе в Лондоне, ему пришлось учиться пользоваться ими. Сначала было несколько десятков бесплодных попыток, прежде чем он сумел установить постоянную связь с реальностями эльфов. Оказавшись внутри Зеркал, он несколько месяцев потратил на поиск входа в тюрьму Невидимых.

Когда он говорит о своих испытаниях и победах, в его голосе слышится гордость. Лишенный своей эльфийской сущности, он не только выжил, хотя никто из его расы не верил в это, но и достиг цели, за которой гнался, будучи еще эльфом. Из-за которой его и изгнали.

Он чувствует, что превосходит других представителей своей расы.

Я слушаю и анализирую все, что он говорит мне, нащупывая брешь в его броне. Я знаю, что у эльфов есть такие качества, как высокомерие, надменность, насмешливость и снисходительность. Слушая его, я добавляю еще гордость, мстительность, нетерпеливость и злорадство. Мне нравится этот список.

Какое-то время мы еще разговариваем, внимательно наблюдая друг за другом. Я рассказываю ему о своем детстве в Эшфорде, о моих первых впечатлениях от Дублина и о моей любви к быстрым машинам. Он рассказывает мне чуть больше о своем грехопадении, о том, что он сделал и почему. Мы соревнуемся в стремлении разоружить друг друга в пустой откровенности, которая не открывает ничего важного.

Пока мы пересекаем равнину, я спрашиваю:

— Зачем идти в тюрьму Невидимых? Почему не пойти к Видимому Двору?

— И дать Эобил возможность окончательно прикончить меня? В следующий раз, когда я увижу эту суку, она умрет.

Так, значит, он для этого и взял мое копье — чтобы убить королеву? Он забрал его без моего ведома, так же, как В’лейн. Но как? Он больше не был эльфом. Неужели он съел так много Невидимых, что превратился в мутанта с непредсказуемыми возможностями?

Я вспоминаю тот день, когда оказалась в церкви, окруженная Темными Принцами, тогда я направила копье на себя. Затем последовал бросок копья к основанию алтаря, брызги святой воды, шипение пара. Как он тогда заставил меня отбросить его? И как он теперь забрал его у меня?

— Королева сейчас в Видимом Дворе? — снова забрасываю я свою сеть.

— Откуда мне знать? Я же был изгнан. Меня бы убил первый же Видимый, который, увидев меня, решил бы, что я отыскал путь назад.

— Разве у тебя нет союзников при Видимом дворе? Разве вы с В’лейном не друзья?

Он пренебрежительно фыркает.

— Мы вместе сидели в ее Высшем Совете. Хотя он и говорил о превосходстве эльфов и о нашем праве снова свободно ходить по земле, забыв об ограничивающем нас отвратительном Договоре — как будто люди могут ограничивать своих Богов! — когда доходит до действий, В’лейн, как всегда, становится комнатной собачкой Эобил. Он всегда ею был. Теперь, по вине моих более безгрешных собратьев, я — человек, и они презирают меня.

— Мне казалось, что ты говорил, будто они чествуют тебя как героя за то, что ты разрушил стены и освободил их.

Его глаза сужаются.

— Я сказал, будут. Скоро. Меня будут воспевать как спасителя нашей расы.

— Значит, ты пошел в тюрьму Невидимых. Это было рискованно.

Я говорю это, чтобы заставить его продолжить рассказ. Пока он говорит, я могу сфокусироваться на его словах и на моей цели. Молчание — вовсе не золото, оно смертельно. Это пустота, которая наполняется призраками.

— Мне были нужны Охотники. Когда я был эльфом, я мог просто позвать их. Но, став смертным, мне пришлось идти и искать их самому.

— Я удивлена, что они не убили тебя сразу же, как только увидели.

Охотники ненавидят людей. Чернокожие, крылатые демоны не любят никого, кроме самих себя.

— Смерть не доставляет им наслаждения. Это слишком быстро и окончательно.

В его глазах мелькает тень воспоминаний. Я понимаю, что, когда он нашел Охотников, они делали с ним нечто такое, отчего он долго-долго кричал.

— Они согласились помочь мне в обмен на вечную свободу. Они научили меня есть Невидимых. После того, как я обнаружил слабые места в стенах тюрьмы, откуда раньше сбегали Невидимые, я заделал их.

— И стал единственным, кто мог вытащить их в город.

Он кивнул.

— Если мои более темные собратья собирались освободиться, то они должны были благодарить за это только меня. Я обнаружил, как связать Зеркала и создать проход в Дублин через Белый Дворец.

— Почему именно через это измерение?

— Из всех исследованных мной измерений, лишь это остается более стабильным, несмотря на некоторые… неудобства. Кажется, проклятие Крууса имеет небольшой эффект в этой реальности. Оно может только расколоть измерения, чего легко можно избежать.

Я называю их МЭВ, но не говорю этого ему. Это выражение заставляло Бэрронса смеяться. Немногое вызывало его смех.

Я думаю, что держу себя под контролем, что я избавилась от всякой слабости. Мысли о моем предназначении сделали меня непроницаемой. Я была не права. Мысль об улыбке Бэрронса влечет за собой другие видения.

Обнаженный Бэрронс.

Танцующий.

Темноволосая голова запрокинута назад.

Он смеется.

Эта картинка не просто медленно всплывает в моей памяти, как это иногда бывает во сне или в фильмах. Нет, она врывается в мой разум реактивным снарядом, взрываясь четкими деталями. На месте взрыва образуется грибовидное облако боли, и я начинаю задыхаться в нем.

Я не могу дышать. И зажмуриваю глаза.

Белозубая улыбка светится на его загорелом лице. Я был повержен, но снова поднялся. Ты никогда не поставишь меня на колени.

Я пошатываюсь.

Но он не встал, ублюдок. Он оставался лежать.

С моим копьем в спине. Как я могу день за днем пытаться выполнить свою миссию, если его нет рядом, чтобы помочь мне? Я не знаю, что мне делать и какие принимать решения.

Я не могу пережить это горе! Я оступаюсь и падаю на одно колено. Обхватываю голову руками.

Дэррок моментально оказывается рядом и помогает мне встать. Его руки обвиваются вокруг меня.

Я открываю глаза.

Он так близко, что я вижу золотые крапинки в его медных глазах. Морщинки в уголках глаз и вокруг рта. Неужели он так много смеялся, будучи смертным? Мои руки сжимаются в кулаки.

Он мягко касается моего лица, убирая волосы назад.

— Что случилось?

Ни картинка, ни боль не ушли из моей головы. Я не могу долго находиться в таком состоянии. Через секунду я окажусь на коленях, крича от горя и ярости, и моя миссия полетит ко всем чертям. Дэррок увидит мою слабость и убьет меня, или сделает что-нибудь похуже. Но я каким-то образом должна выжить. Я не знала, как много времени мне потребуется, чтобы найти Книгу и научиться ею пользоваться. Я облизываю губы.

— Поцелуй меня, — говорю я, — крепко.

Он поджимает губы.

— Я не дурак, МакКайла.

— Просто сделай это, — рычу я.

Я наблюдаю за ним, пока он взвешивает все за и против. Мы похожи на двух скорпионов. Он сомневается. И восхищен.

Когда он целует меня, Бэрронс исчезает из моей головы. Боль отступает.

На губах моего врага, любовника моей сестры и убийцы моего любовника, я чувствую вкус наказания, которое я заслужила. Приходит забвение. Это снова делает меня сильной и хладнокровной.

Всю мою жизнь мне снились дома. В моем подсознании есть целый район, куда я могу попасть только во сне. Но мои ночные визиты туда я могу контролировать не больше, чем сны о Холодном Месте. Иногда меня одаривают новым посещением, иногда — нет. В определенные ночи двери открываются легко, а в другие — я стою снаружи, будучи не в состоянии попасть внутрь, и жажду чуда, что находится за дверью.

Я не понимаю людей, которые говорят, что не могут вспомнить свои сны. За исключением воспоминаний о Холодном Месте, которые я начала блокировать давным-давно, я помню все свои сны. Когда я просыпаюсь утром, их обрывки парят в моем разуме, и я могу либо выпрыгнуть из постели и забыть их, либо собрать все кусочки и обдумать.

Я где-то прочитала, что сны о домах — это сны о наших душах. В этих вместилищах нашего подсознания мы складываем свои потаенные секреты и желания. Возможно, поэтому некоторые люди не помнят такие сны — они просто не хотят помнить. Девушка, которую я знала в старших классах, однажды сказала мне, что ей тоже снились дома, но они всегда были черными, как смоль, и ей никогда не удавалось блокировать эти сновидения. Она ненавидела эти сны. Но она не самый подходящий вариант для примера.

Мои дома огромны, они наполнены солнечным светом и музыкой, окружены садами и фонтанами. И по каким-то причинам там всегда много кроватей. Больших кроватей. Их намного больше, чем нужно. Я не знаю в чем тут дело, но, кажется, это может означать, что я слишком много думаю о сексе.

Иногда я беспокоюсь, что в моем сознании недостаточно места для снов и реальности. Что я перегружаю им свой ограниченный мозг, и однажды не смогу сохранить разделяющую их стену. Интересно, может, это и есть старость?

С годами я начала подозревать, что все эти дома, которые мне снились, были разными крыльями одного и того же огромного дома.

Сегодня я поняла, что это была правда.

Почему все эти годы мне снился Белый Дворец?

Откуда я могла знать о его существовании?

Теперь, когда я уже и так ходила по острию, я могла кое в чем признаться. Всю мою жизнь я тайно боялась, что под красивой внешностью и тщательно поддерживаемой ухоженностью, я, ну… психопатка.

Никогда не относитесь с пренебрежением к хорошо одетой красотке.

Настоящие мудрецы всегда плохо одеты. Нужно время, чтобы модно одеваться, хорошо выглядеть и правильно подавать себя. Чтобы постоянно выглядеть счастливой и иметь идеальную внешность требуется приложить много усилий, энергии и научиться концентрироваться. Если вы встречаете таких людей, спросите себя, отчего они бегут.

Еще в колледже я начала подозревать, что во мне есть двойственность. Были времена, когда я, без видимой причины, чувствовала себя прямо… что ж, «убийственно» было единственно верным для этого словом. Я поняла, что чем больше у меня было занятий, тем меньше времени было задумываться об этом.

Иногда мне становится интересно, неужели до моего рождения кто-то показал мне сценарий или одарил неожиданными вспышками памяти. Это самое худшее дежавю. Я отказываюсь верить, что была выбрана на эту роль.

Глядя на Белый Дворец, я уже знала, как он выглядят изнутри, и в то же время понимала, что никак не могла знать об этом. Интересно, я на самом деле псих? Может, ничего этого не происходит, потому что на самом деле я заперта в обитой войлоком комнате в какой-нибудь лечебнице, и меня мучают галлюцинации. Если так, то я надеюсь, что врачи скоро сменят мои лекарства. Что бы я ни принимала — это не помогает.

Я не хочу идти туда.

Я хочу пойти туда и остаться навсегда.

Двойственность — мое второе имя.

У Дворца было огромное количество входных дверей, к которым можно было пройти через тщательно ухоженные сады.

Мы с Дэрроком входим в один из садов. Сад такой прекрасный, что смотреть на него почти больно. Мы идем по дорожке из блестящих золотистых камней, вдоль которой высажены экзотические кусты с ароматными цветами, а над дорожкой нависают изогнутые ветви серебристых деревьев.

Ослепительно-жемчужные скамейки так и манят отдохнуть от солнца под кронами, кажущими кружевными, а шелковые кушетки пестреют под шифоновыми балдахинами. Стебли изгибаются, а цветы тянутся к свету. Меня обдувает идеально теплый ветерок, не слишком жаркий и не душный, а такой же теплый и влажный, как секс.

Мне снился такой же сад. Немного другой, но очень похожий.

Мы проходим мимо фонтана, который разбрызгивает в воздухе капли сверкающей воды. Тысячи цветов разных ослепительных оттенков желтого окружают его: бархатные лютики и восковые тюльпаны, сливочные лилии и цветы, которые не существуют в нашем мире.

На секунду я вспоминаю об Алине, потому что она любила желтый, но эта мысль пахнет смертью и приносит с собой другие страхи. Я отворачиваюсь от красочного фонтана и фокусируюсь на ненавистном лице и голосе моего спутника.

Он начинает давать мне указания. Говорит, что мы ищем комнату с зеркалом в шикарной золоченой раме — примерно десять футов в высоту и пять в ширину. Последний раз, когда он видел комнату, она была пуста, в ней не было другой мебели, кроме зеркала. Коридор, в который выходила эта комната, был светлым, просторным, с полом из цельного белого мрамора. Стены коридора были таким же белыми, а между высоких окон красовались блестящие росписи.

Обращай внимание на белый мраморный пол, учит он меня, когда он был здесь в последний раз, такой пол был только в двух крыльях здания. Полы в других частях Дворца были золотыми, бронзовыми, серебряными, радужными, розовыми, мятно-зелеными, желтыми, лавандовыми и еще много каких оттенков. Иногда встречаются малиновые. Если я увижу черный пол, то я должна немедленно вернуться.

Мы входим в округлую прихожую с высоким стеклянным потолком, который поглощает солнечный свет. Полупрозрачные серебристые стены и пол отражают небо в таких мельчайших деталях, что, когда облака, похожие на взбитые сливки, проплывают над головой, у меня возникает ощущение, что я иду по ним. Что за хитрый дизайн! Комната в небесах. Создала ли его возлюбленная Короля? Или это сделал для нее Темный Король? Мог ли кто-то, способный создать такой ужас, как Невидимые, сотворить такое чудо? Солнечный свет лился на меня сверху, ласкал меня, отражаясь от стен и пола.

Мак версии 1,0 подключила бы айпод, растянулась бы на диване и зависла здесь на несколько часов.

Мак версии 5,0 содрогнулась. Даже столько солнца не могло согреть навсегда замерзшие части ее души.

Я понимаю, что забыла о своем враге. Я снова поворачиваюсь к нему.

Возможно, говорит Дэррок, что комната, которую мы ищем, все еще выходит в один из этих беломраморных коридоров.

Это привлекает мое внимание.

— Возможно?

— Дворец перестраивает себя. Одно из неудобств, о которых я говорил.

— Да что с вами, эльфами, такое? — взрываюсь я, — Почему все должно меняться? Почему вещи не могут просто быть такими, какими они были созданы? Почему дом не может быть нормальным домом, а книга — нормальной книгой? Почему все должно быть так сложно? — Я хочу вернуться в Дублин — сейчас же — найти книгу, выяснить, что нужно сделать и сбежать из этой чертовой реальности.

Он не отвечает, но мне это и не нужно. Если бы эльф спросил меня, почему яблоко, в конце концов, гниет, или люди, в конце концов, умирают, я бы пожала плечами и сказала, что это в природе человеческих вещей.

Изменчивость в натуре эльфийских вещей. Они всегда становятся чем-то еще. Это самое важное, что нужно помнить, имея дело с чем-нибудь эльфийским. Этому я научилась от Теней. Интересно, насколько дальше они развились с тех пор, как я в последний раз их видела?

— Иногда он очень сильно перестраивает себя, — продолжает Дэррок, — а в другой раз он слегка изменяет несколько крыльев. Однажды Дворец заставил меня потратить несколько дней, чтобы найти комнату, которая была мне нужна. Обычно я нахожу ее быстрее.

Дней? Я поворачиваю голову и смотрю на него. Я могу застрять с ним здесь на несколько дней?

Чем скорее мы начнем, тем лучше.

Дюжина коридоров выходят из прихожей, некоторые хорошо освещены, другие — окутаны мягким полумраком. Дворец излучает благополучие и умиротворенность. Все-таки это огромный лабиринт, и я жду, что он укажет нам путь. Хотя я часто видела его во снах, мне не знакома эта прихожая. Мне кажется, что Дворец такой огромный, что снов всей человеческой жизни не хватит на то, чтобы осмотреть его целиком.

— Во Дворце есть несколько комнат с Зеркалами. Та, которую мы ищем, имеет единственное зеркало. — Дэррок пристально смотрит на меня. — Избегай других зеркал, если ты наткнешься на них. Не смотри в них. Я не буду препятствовать твоим экспериментам, но все же хочу тебя защитить.

Правильно. И Белый Дворец на самом деле черный.

— Ты говоришь так, словно мы разделимся, — я удивлена. Он так много трудился, чтобы заполучить меня на свою сторону. Теперь он позволяет мне уйти? Разве я была так убедительна? Или у него есть козырь в рукаве, о котором я не знаю?

— Мы не можем позволить себе тратить здесь время. Чем дольше я здесь, тем больше шансов для кого-то найти мою книгу.

— Мою книгу, — поправляю я.

Он смеется:

— Нашу книгу.

Я решаю промолчать. Книга — моя, а он умрет в тот же момент, как только я получу ее и узнаю, как ею пользоваться. Возможно, Дэррок умрет еще раньше, если перестанет быть полезным.

Он опирается спиной о стену и скрещивает руки на груди. В этой небесной комнате он похож на золотого ангела, прислонившегося плечом к облакам.

— Мы оба можем получить все, что нам нужно, МакКайла. Перед нами не будет преград, если мы будем вместе. Никто и ничто не сможет остановить нас. Ты понимаешь это?

— Я имею право использовать ее первой, — к тому времени, как подойдет очередь Дэррока использовать Книгу, его уже не будет в живых. Нет, подождите, уничтожение было бы для него слишком легкой смертью.

Я хочу убить его.

— У нас еще есть время, чтобы решить, кто и что сделает с Книгой первым. Но сейчас мы друзья или нет?

Насмешка вертится на кончике языка, это ничего не значащие слова. Зачем он задает мне глупые вопросы? Я так легко могу солгать. Ему следует судить по моим поступкам, но я не делюсь с моим врагом этим советом.

— Мы друзья, — просто говорю я.

Он показывает на ближайший коридор справа от меня, с темно-розовым полом, и поворачивает в первый коридор слева от него, который сверкает темной бронзой.

— Что мне делать, если я найду его? — спрашиваю я. Не похоже, чтобы у нас были сотовые телефоны, запрограммированные друг на друга.

— Я оставил метку у тебя на затылке. Нажми на нее пальцами и позови меня.

Он уже отвернулся и начал удаляться вглубь коридора. Я зашипела ему в спину. Скоро придет день, когда я удалю его метку, даже если мне придется содрать кожу до костей. Я бы сделала это сейчас, если бы не боялась испортить метку Бэрронса. Это все, что у меня осталось от него. Его руки прикасались ко мне там, такие нежные и такие собственнические.

Дэррок оборачивает и с улыбкой предупреждает меня:

— Если ты найдешь Зеркало и вернешься в Дублин без меня, я выслежу тебя.

— Как и я тебя, Дэррок, — говорю я тем же легким, предупреждающим тоном. — Даже не думай вернуться без меня. Может, я и не поставила на тебе метку, но я найду тебя. Я везде найду тебя.

Я говорила правду. Охотник превратился в дичь. Он был одной из моих целей, и останется ею. Пока я не решу спустить пусковой крючок. Больше никакого бегства. Ни от чего.

Он останавливается и смотрит на меня через плечо. Крошечные золотые искорки в его глазах разгораются ярче, и он резко выдыхает.

Если я знаю эльфов так хорошо, как мне кажется, то я сейчас здорово завела его.

Я шлепнула последний экземпляр моей листовки на уличный фонарь и вбила гвоздь. Я говорю только о том, что срабатывает, и умалчиваю о том, что нет. Настало время, когда лучше соврать.

Я засовываю конфету в рот и перемещаюсь стоп-кадром к следующему уличному фонарю на моем пути. Я знаю, что мои листовки действуют. Я видела результаты. Пара ши-видящих уже покинули аббатство. Я беру на себя все заброшенные дела Мак, та еще дерьмо-мешалка скажу я вам, посылаю к черту все правила и уставы Ро, но продолжаю говорить ей то, что она хочет слышать.

Еще две конфеты и протеиновый батончик, я заканчиваю здесь свои дела и бросаюсь по тротуару в мое любимое место. Теперь у меня есть свободное время, и я собираюсь провести его, кружа по Честеру, круша и ломая все, что попадется мне в радиусе десяти кварталов вокруг него.

Я иду по улице вся такая важная.

РиО и его люди здесь, по крайней мере, я так думаю. Пока никого не вижу, но продолжаю надеяться. Вообще-то, они бесят меня. Они угрожали мне.

Никто не смеет угрожать Меге.

Я смеюсь. Что это за паб, если посетители не могут попасть туда? Я не могу держать их снаружи всю ночь, ведь я охочусь с Защитниками и убиваю то, что они ловят, и сегодня я достаточно навредила. Джейни поймал меня однажды вечером и сказал, что они убьют меня за это. Он слышал истории о них и теперь сторонится. Говорят, что они не больше люди, чем эльфы.

Я говорю ему, что пусть эти придурки только попытаются сделать мне какую-нибудь гадость. Знаете, есть кое-что другое, чего я никому не рассказываю. Когда я нанесла удар Охотнику, случилось что-то странное. Тьма поднялась по всему мечу и немного вошла в мою руку. По руке пошла зараза, как от занозы. Несколько дней мои вены были черными, и вся рука была холодная, как у мертвеца. Пришлось носить перчатку, чтобы спрятать это. Я даже думала, что могу потерять руку, и мне придется научиться сражаться правой.

Сейчас, вроде, все выглядит нормально.

Так что я особо не рвусь снова убить Охотника.

Но мне кажется, что я стала быстрее. И приказы Ро уже не вызывают во мне желания конфликтовать так, как раньше.

Думаю, я даже могу утереть нос РиО и его чувакам, и мне хочется это проверить. Вот бы показать Мак, но с того времени, как я в последний раз видела ее, прошло больше трех недель. С тех пор, как мы ворвались в библиотеку, я ее не видела.

Бэрронса тоже нигде нет.

Я не волнуюсь. Не по мне это. Я просто живу. Дергаются только малолетки.

Но я, конечно, все же хочу, чтобы Мак появилась. И чем скорее — тем лучше.

Синсар Дабх за несколько последних дней появлялась в разных частях города. Однажды ночью она замочила с десяток людей Джейни, эта книга словно играла с нами. Разделила нас и убивала одного за другим.

Я начинаю думать, а не ищет ли эта штука меня?

Глава 5

Во Дворце, вдали от моего врага, я на время успокаиваюсь. Горе и боль утраты отступают. Интересно, может, они просто не могут существовать в этих стенах?

Я снова ощущаю приятную тяжесть своего копья в ножнах под мышкой. Как и В’лейн, Дэррок обладает способностью забирать его у меня, но когда мы расстаемся, копье возвращается. Возможно, так я смогу защитить себя. Я не могу представить, что копье может мне понадобиться в таком месте, как это.

Ни в одной реальности никогда не было и никогда не будет такого места, как это. Ни в одном измерении не найдется ничего, столь привлекательного для меня, как Белый Дворец. Даже книжный магазин не может соревноваться с ним за первенство в моей душе.

Дворец гипнотизирует. Глубоко внутри я чувствую свою ненормальность, и это злит меня, но я слишком успокоена тем наркотиком, которым Дворец кормит меня, чтобы слишком долго фокусироваться на этом.

Я бреду по коридору с розовым полом, исследуя его в состоянии мечтательного изумления. Линия окон идет по правой стороне коридора, за хрустальными стеклами рассвет окрашивает румянцем сады, наполненные розовыми розами, головки которых сонно кивают утреннему ветерку.

Комнаты, которые выходят из этого коридора, радуют глаз всеми оттенками утреннего неба. Цвета коридора, день за окнами и убранство комнат превосходно дополняют друг друга. Все это крыло, до самых дальних уголков, было словно создано как прекрасный наряд, где все детали великолепно гармонируют друг с другом, наряд, который надевают под особое настроение.

Когда розовый пол заканчивается, и неожиданный поворот коридора приводит меня на лавандовую часть, за окнами опускаются фиолетовые сумерки. Ночные создания веселятся на залитой лунным светом лесной поляне, по краям сгущается глубокая синева. Комнаты в этом коридоре меблированы в сумеречных тонах.

Желтые, натертые до зеркального блеска полы ведут в солнечные дни и в солнечные комнаты.

Бронзовый коридор не имеет окон, только высокие арочные двери, которые ведут в огромные, с высокими потолками, роскошные комнаты. Одни комнаты являются столовыми, в других — стоят шкафы с книгами и удобные кресла, а третьи — предназначены для танцев. И еще больше комнат для каких-то неизвестных мне развлечений. Мне кажется, я слышу отголоски смеха. Комнаты бронзового коридора, освещенные свечами, определенно принадлежат мужчине и пахнут специями. Я нахожу этот запах пьянящим, волнующим.

Я все иду и иду, заглядывая в разные комнаты и радуясь вещам, которые нахожу, особенно тем, которые кажутся мне знакомыми. В этом месте всегда доступен любой час дня или ночи.

Я много раз была здесь раньше.

Вот пианино, на котором я играла.

Вот солнечная комната, где я сидела и читала.

Вот кухня, где я ела трюфели, политые сливками и усыпанные кусочками нежных фруктов, которых не существует в нашем мире.

Вот на столе, перед открытой книгой, лежит флейта, рядом с ней стоит чайник, покрывавший его узор знаком мне, как мои пять пальцев.

Вот сад на крыше, расположенной высоко над башней, где я смотрела в подзорную трубу на лазурное море.

Вот библиотека с бесконечными рядами книг, где я проводила долгие часы.

Каждая комната — это прекрасный шедевр, каждый предмет в ней украшен сложным орнаментом, как если бы творец потратил целую вечность на создание этого совершенства.

Интересно, как долго возлюбленная Короля находилась здесь? Что из всего этого создала она?

В этом месте чувствуется дыхание вечности, но, в отличие от Зала Всех Дорог, вечность здесь была изысканной и нежной. Дворец обещал восхитительную бесконечность. Она не пугала и не давила. Дворец — это само время, каким оно должно быть — бесконечное и спокойное.

А вот комната, в которой хранятся тысячи платьев! Я несусь вдоль рядов с одеждой, широко раскинув руки, и мои пальцы ласкает потрясающая ткань. Мне нравятся эти платья!

Я вытаскиваю одно, прикладываю к себе и танцую. Легкие отголоски музыки парят в воздухе, и я теряю ощущение времени.

Вот антикварный кабинет, где находится множество предметов, названия которых я не знаю, но их облик мне знаком. Я кладу в карман несколько маленьких безделушек. Затем я открываю музыкальную шкатулку и слушаю музыку, которая заставляет меня ощущать себя парящей в пространстве, большой и свободной. Я чувствую себя более естественно, чем когда-либо, балансируя на грани всех возможностей. Я забываюсь на время, теряюсь в счастье, которое больше, чем сам особняк.

В каждой следующей комнате я нахожу что-то знакомое, что делает меня счастливой.

Я вижу первую из множества кроватей. Как и в моих снах, их так много, что я сбиваюсь со счета.

Я перехожу из одной роскошной комнаты в другую, и в каждой вижу новую кровать. В некоторых комнатах нет ничего, кроме кроватей.

Я начинаю чувствовать… неловкость. Мне не нравится смотреть на эти кровати.

Это зрелище меня беспокоит.

Я отворачиваюсь, потому что они заставляют меня чувствовать то, чего я не хочу чувствовать.

Потребность. Желание. Одиночество.

Пустые кровати.

Не хочу быть больше одна. Так устала быть одной. Устала ждать.

Через некоторое время я перестаю заглядывать в комнаты.

Я ошибалась, когда думала, что невозможно чувствовать себя плохо в Белом Дворце.

Горе вновь оживает во мне.

Я так долго жила. Так много потеряла.

Я заставляю себя сосредоточиться. Я напоминаю себе, что я должна что-то искать. Зеркало.

Я люблю это зеркало.

Я трясу головой. Нет. Оно мне просто нужно. У меня нет никаких чувств к нему!

Оно приносит мне такое удовольствие! Оно соединяет нас.

Белый мрамор, сказал Дэррок. Мне нужно найти белый мраморный пол. Не темно-красный, не бронзовый, не розовый и уж точно не черный.

Я мысленно представляю себе зеркало по описанию Дэррока: десять футов в высоту и пять в ширину^[3].

В золоченой раме, как и то зеркало, что находилось в доме номер одна тысяча двести сорок семь по улице ЛаРу.

Зеркало — это часть огромной Реликвии Невидимых, которая представляет собой целую сеть Серебряных Зеркал.

Я могу чувствовать Реликвии. Я могу чувствовать все эльфийские объекты Силы. Возможно, это мое самое ценное преимущество.

Я призываю на помощь свои способности ши-видящей, сосредотачиваюсь и ищу.

Но ничего не чувствую. Мои способности не работали в Зале Всех Дорог. Думаю, невозможно чувствовать Зеркало, находясь внутри Зеркал.

Я поворачиваюсь, и ноги будто сами уводят меня в новом направлении. Меня неожиданно осеняет, что я много раз видела Зеркало, которое мне нужно, и точно знаю, где оно.

Я найду выход намного раньше Дэррока. И хотя я не уйду без него, ведь у меня еще есть насчет него свои планы, мне будет приятно одержать верх.

Я спешу вниз в мятно-зеленый коридор, безо всяких сомнений поворачиваю в радужный коридор, а потому несусь по бледно-голубому. Серебряный коридор сменяется алым.

Зеркало впереди. Оно притягивает меня. Я не могу дождаться, когда доберусь до него.

Я сосредоточена, так сосредоточена, что темно-красный коридор едва ли откладывается в моем сознании.

Будучи просто одержимой своей целью, я понимаю, что натворила, когда уже слишком поздно.

Не знаю, что заставляет меня посмотреть вниз.

Я замираю.

Я стою на распутье, на пересечении двух коридоров.

Я могу пойти на восток, запад, север или юг, если такие направления вообще существуют во Дворце, но какой бы путь я не выбрала, у пола будет один и тот же цвет.

Черный.

Я стою в растерянности, браня себя за очередной промах, как вдруг чья-то ладонь дотрагивается до моей.

Она теплая, знакомая. Слишком живая.

Я закрываю глаза. Мне уже приходилось играть в эти игры в эльфийской реальности. Кем меня пытают сейчас? Каким будет мое наказание? Чей призрак вцепится в меня острыми, как иголка, зубами?

Призрак Алины?

Бэрронса?

Обоих?

Я сжимаю свою вторую руку в кулак, чтобы ничто не могло прикоснуться к ней.

Я не надеюсь на то, что если буду стоять с закрытыми глазами, то призрак исчезнет. Это не сработает.

Когда твои личные демоны решают помучить тебя, они хотят получить свой кусок плоти. Лучше заплатить по счетам и пройти через это.

Тогда я могу сосредоточиться на том, как убраться с черного пола. Я готовлю себя к самому плохому. Я думаю, что если золотые полы в Зале Всех Дорог были ужасны, то черные полы в Белом Дворце будут… уж простите за каламбур, хуже всего.

Пальцы таинственного существа переплетаются с моими. Я знаю эти руки так же хорошо, как и свои.

Вздыхая, я открываю глаза.

Я отшатываюсь и резко пытаюсь вырваться, мои ботинки скользят по сияющей черной поверхности. Я падаю на спину с такой силой, что прикусываю язык.

Дыхание становится учащенным. Она видит меня? Она знает меня? Она здесь? А я?

Она звонко смеется, отчего мое сердце сжимается от боли. Я помню, как уже смеялась так однажды. Счастливо, так счастливо.

Я даже не пытаюсь встать. Я просто лежу и смотрю на нее. Я сбита с толку. Загипнотизирована. Меня раздирает ощущение двойственности, которое я не могу побороть.

Это не Алина. И не Бэрронс.

На пересечении востока, запада, севера и юга стоит она.

Она.

Грустная, прекрасная женщина, которая часто бывает в моих снах.

Она так ослепительна, что мне хочется плакать.

Но она не печальна.

Она так счастлива, что я могла бы возненавидеть ее.

Она сияет, она улыбается, и эта улыбка придает ее губам такое мягкое, божественное совершенство, что я невольно раздвигаю губы, в желании получить ее поцелуй.

Это и есть возлюбленная Темного Короля? Не удивительно, что он был пленен ею.

Когда она начинает ускользать по одному из коридоров, чернота которого поглощает свет от свечей, развешенных на стенах, я заставляю себя встать.

Я следую за ней словно мотылек, летящий на пламя.

В’лейн говорил, что возлюбленная Короля была смертной. Фактически, именно это обстоятельство стало первым звеном в длинной, запутанной цепи событий, которые вышли из-под контроля и привели к нынешнему положению дел.

Примерно миллион лет назад Светлый Король попросил первую Светлую Королеву (после ее смерти на трон восходило много королев, но каждая из них рано или поздно свергалась той, которая обретала большую силу и поддержку) превратить его возлюбленную в эльфа, сделать ее бессмертной, чтобы он мог вечно обладать ею. Когда королева отказалась, король построил для своей возлюбленной Белый Дворец внутри Зеркал. Он укрыл свою любимую от мстительной королевы, поместил ее сюда, где она могла жить, не старея, пока ему не удастся воссоздать Песнь Творения и превратить ее в эльфа. Если бы только королева удовлетворила одну его простую просьбу! Но предводительница Истинной расы была ревнива, жестока и мелочна.

К сожалению, усилия короля повторить Песнь Творения — мистическую материю для созидания, силу и право на которую королева их матриархальной расы довольно эгоистично хранила — привели к созданию Невидимых эльфов — несовершенных созданий, которых он не решился уничтожить. Он оставил их жить. Они были его сыновьями и дочерьми.

Король создал новую реальность, Двор Теней, где его дети могли играть, пока он продолжал поиски во имя своей любви.

Но пришел день, когда он был предан одним из своих собственных детей, и о его опытах узнала Светлая Королева.

Они сошлись в великой битве. Видимые подчинили своих темных собратьев, оставив тем лишь право на существование.

Кости домино стали падать одна за другой: смерть Светлой Королевы от рук короля, самоубийство его возлюбленной, своеобразный акт «искупления», в результате которого Светлый Король создал смертоносную Синсар Дабх.

Он переименовал себя в Темного Короля, чтобы никогда больше не быть связанным, даже именем, с мелочной порочностью Видимых. Теперь он стал НЕ Видимым, отделив себя от своей расы. Он больше не называл свой дом Двором Теней, который создал, пытаясь сделать свою любовь бессмертной. Теперь это был Темный Двор.

К тому времени, однако, двор стал тюрьмой для его детей, жутким местом теней и льда. Умирая, жестокая Светлая Королева в последний раз использовала Песнь Творения, но не для создания чего-то и не для того, чтобы сделать его любимую женщину бесссмертной. Нет! Она использовала Песнь, чтобы разрушить, навечно захватить и пытать любого, кто осмелился ослушаться ее.

А кости домино все падали…

Книга, содержащая знания Темного Короля, всю тьму и зло его души, каким-то образом оказалась в моем мире на хранении у людей. Ее потеряли, хотя я еще не поняла, как это могло произойти. Но в одном я уверена: убийство Алины, моя перевернутая жизнь и смерть Бэрронса — это все результат тех событий, которые произошли миллион лет назад в эльфийской реальности из-за одной смертной.

Мой мир и все мы, люди, просто пешки на шахматной доске бессмертных.

Мы вступили на их путь.

Джек Лейн, превосходный адвокат, посадил бы Темного Короля, а отнюдь не Дэррока, на скамью подсудимых. Он завел бы вполне перспективное судебное дело против его возлюбленной, обвинив в соучастии.

Из-за дурацкой случайности, смерть настоящей Светлой Королевы случилась до того, как она сумела передать Песнь Творения одной из принцесс, которая должна была наследовать ей. Раса эльфов начала деградировать. С тех пор многие принцессы занимали трон Видимых, но из них единицы правили достаточно долго, прежде чем быть свергнутыми. Одних королев убивали, других — просто свергали и изгоняли. Борьба продолжалась, и перевороты становились все более частыми. Раса эльфов уменьшалась. Случилось все самое плохое, что когда-либо могло случиться.

Эльфы не могли больше создать ничего нового. Старые силы были утрачены, древняя магия забыта, и, наконец, случилось так, что действующая королева не могла больше сдерживать стены между реальностями и контролировать смертоносных Невидимых.

Дэррок использовал эту слабость и обрушил стены между нашими мирами. Теперь эльфы и люди соперничают за контроль над планетой, которая слишком мала и хрупка, чтобы стать домом для обеих рас.

И все это из-за единственной смертной, самого слабого звена в цепи, которое привело к разрыву.

Я следую за женщиной, которую считаю той самой смертной — хотя такое вообще сложно представить — по чернейшему коридору.

Даже если она и есть возлюбленная короля, я не могу злиться на нее, хотя, по идее, и должна.

На шахматной доске бессмертных она тоже была пешкой.

Она светится изнутри. Ее кожа сияет полупрозрачным блеском, который освещает стены туннеля. Коридор все больше погружается во тьму, становится более черным и незнакомым с каждым нашим шагом. Женщина же, напротив, святая, божественная: она как ангел, спускающийся в ад.

Она — теплота, пристанище и прощение. Она — мать, любовница, дочь, истина. Она все.

Ее шаги ускоряются, и она спешит по туннелю, беззвучно ступая по обсидиановым полам, смеясь от счастья.

Я знаю этот звук. Я люблю этот звук. Это значит, что ее любовник близко.

Он идет. Она чувствует его приближение.

Он такой могущественный!

Это было первое, что привлекло ее в нем. Она никогда не встречала никого, хоть немного похожего на него.

Она до сих пор не верила, что он выбрал ее.

Она каждый день трепещет от восторга, потому что он продолжает выбирать ее.

Король покидает Двор Теней, возвещая о своем приближении; его возлюбленная знает, что он идет в ее дом (тюрьму), где она живет роскошной жизнью (это не ее слова), окруженная всем, чего только могла пожелать (иллюзия, она скучает по своему миру, такому далекому, похоронившему всех, кого она любила), и ждет его с надеждой (растущим отчаянием).

Он унесет ее в свою постель и будет проделывать с ней все эти вещи до тех пор, пока его черные крылья не раскроются так широко, что затмят собой весь мир. И когда он заполнит ее, больше ничто не будет иметь значение, кроме момента их взаимного темного, безумного вожделения, их бесконечной страсти.

Неважно, кто он на самом деле, он принадлежит ей.

Между ними нет ничего постыдного.

Любовь не признает разделения на правильное и неправильное.

Любовь есть. Просто есть.

Она (я) летит по темному, теплому и манящему коридору, спеша к его (моей) кровати. Нам нужен наш любовник. Это было так давно.

В ее комнате я вижу двойственность, которая буквально разрывает меня на части.

Половина будуара возлюбленной ослепительно белая и ярко освещена. Другая часть — скрыта в густой, соблазнительной, притягательной темноте. Они сходятся в середине комнаты.

Свет и тьма.

Я наслаждаюсь и тем, и другим. Они не беспокоят меня. Меня не волнуют вещи, которым более простой ум должен или приклеить ярлыки Добра либо Зла, или признать свое сумасшествие.

Возле кристальной стены, покрытой изморозью, которая находится в белой части комнаты, на возвышении стоит огромная круглая кровать, задрапированная шелком и белоснежным горностаевым мехом. Лепестки, белые, как алебастр, разбросаны повсюду, наполняя воздух нежным ароматом. Пол покрыт пушистыми белыми мехами. Белые поленья, которые лижут серебристо-белые языки пламени, тихо потрескивают в огромном белоснежном камине. В воздухе лениво парят поблескивающие маленькие искры.

Женщина спешит к постели. Ее одежда тает, и она (я) остается обнаженной.

Но нет! Сегодня не в этом его основное удовольствие! Сегодня его потребности другие, более глубокие и жесткие.

Она поворачивается, и мы обе смотрим, слегка приоткрыв губы, на темную половину комнаты.

Задрапированная в черный бархат и меха, покрытая мягкими, черными, как смоль, лепестками, которые пахнут им и так легко сминаются под нашей кожей, это все и есть кровать.

От стены до стены.

Ему нужна вся она (он раскидывает крылья, ни один смертный не может видеть сквозь них).

Он идет. Он близко.

Я обнаженная, дикая, готовая. Я хочу. Хочу. Вот почему я живу.

Она и я стоим, глядя на кровать.

Потом он оказывается здесь, поднимает ее, но я не могу видеть его. Я только чувствую, как огромные крылья смыкаются вокруг нас.

Я знаю, он здесь, потому что женщина окутана его энергией и темнотой, такой же влажной и горячей, как секс, мне кажется, что воздух пропитан вожделением. Меня захлестывает похоть, я напрягаюсь, чтобы увидеть его или хотя бы почувствовать, как вдруг…

Я просто зверь, лежу на алых простынях, и Бэрронс внутри меня. Я вскрикиваю, потому что, будучи здесь, в этом царстве двойственности и иллюзии, я знаю — это нереально. Я знаю, что потеряла его. Он ушел, причем навсегда.

Я не нахожусь с ним в том подвале, еще не пришедшая в себя окончательно, все еще при-йа, но уже начинающая воспринимать реальность настолько хорошо, чтобы услышать, как он только что спросил меня о наряде на выпускном балу. Но я отгоняю все это прочь и спешу из реальности обратно в свое безумие — не желаю иметь дело с тем, что уже случилось со мной, или разбираться с тем, что, как мне казалось, я должна была сделать.

Я не стою там несколькими днями позже, глядя на его кровать с меховыми наручниками и раздумывая, а не прыгнуть ли мне обратно и не притвориться ли, что я все еще не пришла в себя. Тогда я могла бы и дальше вытворять все эти дикие, животные штучки, которые мы делали с ним, пока я была сексуально озабочена. Только на этот раз я совершенно точно осознавала бы, что я делаю и с кем я это делаю.

Мертв. Мертв. Я так много потеряла.

Если бы я только знала тогда то, что знаю сейчас…

Король поднимает свою женщину. Я вижу, как она скользит по его телу, которое я не могу различить в темноте (я оседлала Бэрронса, протолкнула его в себя, боже, как мне хорошо!). Его возлюбленная вытягивается, откидывает голову назад, из ее горла исторгается звук, который не может существовать в нашем мире (я смеюсь, когда кончаю, я чувствую себя живой, такой живой!). Потом его огромные крылья широко расправляются, наполняя темноту спальни, и выходят за ее пределы, в этот момент он ощущает больше счастья, чем когда-либо испытывал за все свое существование. И эта сука — Королева — хочет лишить его этого? (Я испытываю такое счастье, какого никогда не знала, потому что здесь нет условностей, есть только то, что происходит сейчас).

Но, подождите! Бэрронс исчезает!

Удаляясь от меня, он исчезает в темноте. Я не потеряю его снова!

Я вскакиваю на ноги, на секунду запутываюсь в простынях, спеша поймать его.

Становится холоднее, мое дыхание замерзает прямо в воздухе.

Впереди я вижу только черное, синее и белое, в них сливаются все остальные цвета.

Я бегу к темноте так быстро, как только могу.

Но чьи-то руки хватают меня за плечи, разворачивают обратно, заставляют подчиниться, борются со мной.

Они слишком сильные! Они тянут меня по черному коридору, и я ударяюсь о тело этого существа, которое осмелилось помешать нам!

Никому не позволено здесь находиться!

Это наше место! Тот, кто вторгся сюда, умрет! За один только взгляд на нас!

Жестокие руки толкают меня и прижимают к стене. Моя голова гудит от столкновения. Я вырываюсь и снова ударяюсь о стену. Какое-то время я продолжаю биться то об одну стену, то о другую, а потом это все резко заканчивается.

Я вздрагиваю и начинаю плакать.

Сильные руки обхватывают меня. Я зарываюсь лицом в теплоту крепкой, мускулистой груди.

Я слишком маленькое суденышко, чтобы выжить в море таких эмоций! Я хватаю его за воротник, цепляюсь за него изо всех сил. Я пытаюсь дышать. Я очень ранима, меня раздирает боль желания, и я чувствую себя совершенно опустошенной.

Я все потеряла, и ради чего?

Я не могу унять дрожь во всем теле.

— Какую часть фразы: «Если ты увидишь черный пол, немедленно возвращайся», ты не поняла? — рычит Дэррок. — Черт возьми, ты шла прямо в чернейший из всех коридоров!!! Что с тобой?

Я слегка приподнимаю голову с его груди. В этот миг все, что я могу, это смотреть вниз. У меня под ногами бледно-розовый пол. Дэррок протащил меня назад по всему черному коридору в одну из светлых частей дома. Я пытаюсь нащупать свое копье. Оно снова исчезло.

Я отталкиваю его.

— Я же предупреждал тебя, — говорит он холодно, задетый моей злостью.

Это, пожалуй, было грубо с моей стороны, но я слишком зла на него:

— Ты просто сказал мне держаться подальше и все! А надо было рассказать поподробнее!

— Я не собираюсь рассказывать людям про эльфийские дела. Но поскольку ты по-другому не понимаешь, то, так и быть, я скажу тебе. Черные полы есть только в его части дома. Никогда не ходи туда. Ты не достаточно сильна, чтобы выжить там. Отголосок того, что однажды жило там, все еще гуляет по этим покоям. Оно может схватить тебя. Ты заставила меня придти за тобой, подвергнув нас обоих риску!

Мы смотрим друг на друга, тяжело дыша. Хотя он и набит под завязку плотью Невидимых и намного сильнее меня, я заставила его чертовски хорошо попотеть. Вытащить меня оттуда было нелегко!

— Что ты делала там, МакКайла? — наконец, мягко произносит он.

— Как ты нашел меня там? — парирую я.

— С помощью моей метки. Ты была на грани срыва, — крохотные золотые искорки в его глазах вспыхнули, — а еще ты была крайне возбуждена.

— Благодаря этой метке ты можешь узнать, что я чувствую? — Я в бешенстве. У него за пазухой, вероятно, припасено еще немало таких сюрпризов.

— Я могу почувствовать только твои самые сильные эмоции. Это принцы вычислили твое точное местонахождение. Радуйся, что у них это получилось. Я пришел как раз вовремя и перехватил тебя по дороге в черную часть спальни.

— А что в этом такого?

— Линия, которая разделяет комнату на две части, на самом деле не является таковой. Это Зеркало. Самое большое из всех, что когда-либо создал Король. Это первое и самое древнейшее Зеркало, оно не похоже на все остальные. Иногда его использовали для казни. Ты бежала к Зеркалу, которое ведет прямо в спальню Темного Короля, что в крепости из черного льда, которая находится в глубине Тюрьмы Невидимых. Еще пара твоих человеческих секунд, и ты была бы мертва.

— Мертва? — задохнулась я от испуга. — Почему?

— Только двое могли путешествовать сквозь это Зеркало. Темный Король и его возлюбленная. Другие, осмелившиеся даже прикоснуться к нему, сразу погибали. Даже эльфы.

Глава 6

Дэни Дэйли — 102 день ППС.

Я смотрела на вырванный из тетради лист бумаги, на котором было выведено лишь заглавие и дата. Уже прошел целый гребаный час, а мне так ничего в голову и не пришло!

Я находилась в обеденном зале аббатства посреди стада безмозглых ши-овец, которыми так легко рулить, что для полноты картины не хватает только долбанного пастуха, за которым они будут плестись, виляя кудрявыми овечьими задами, и не могла придумать ни строчки. А должна была. Я должна поддерживать затишье до тех пор, пока Мак не вернется. Тупые овцы опять подчиняются Ро, а она быстро построила их и загрузила очищением аббатства от чертовых Теней.

У меня есть новости для вас, чудилы: они размножаются. Они едят, растут, а потом делятся. Как проклятые амебы. Я следила за ними, причем очень внимательно, так что теперь я знаю о них все. Бывало, я играла с ними, используя свет, ну чтоб поглядеть, насколько близко они могут подобраться ко мне. Вот поэтому-то я и знаю о них так много, хотя все равно меня никто не слушает. Единственное, что они делают, это читают мои листовки. Они не обсуждают этого между собой, но я знаю, что абсолютно все используют «Теневзрыватель». Кто-нибудь сказал мне спасибо?

Ни фига. Никаких тебе: «Отличная работа, Мега», ни даже малюсенькой благодарности за то, что я просвещаю их.

Мне нужна Мак. Прошел уже почти месяц, и я начинаю думать как бы с ней чего… Не-е, не буду даже начинать.

Тогда где она, черт возьми? Я не видела её с тех пор, когда мы на пару вломились в закрытую библиотеку. Может она опять в Фэйри? Она не знает, но я читала её дневник, пока она сидела в подвале, будучи при-йей, и всем было наплевать на её вещи, ну всем, кроме Ро. Она тоже его читала. А потом я забрала его себе. Я ведь должна была знать, что там вычитала Ро. Это одна из моих навязчивых идей: узнавать все, что становится известным Ро, угадывать, что она собирается делать и опережать её. Если у меня это получится, чуваки, то я буду рулить всеми!

Мне известно, что в Фэйри время течет не так, как в реальном мире, так что я не особо волнуюсь за Мак. Видимо, она вместе с В’лейном, потому что его тоже давненько не видно.

А самое странное это то, что, понаблюдав за книжным магазином Бэрронса, я выяснила, что его хозяин тоже отсутствует!

Прошлой ночью я попыталась проникнуть в клуб «У Честера», чтобы разузнать что-нибудь о нем, но эти долбанные придурки выкинули меня за дверь.

Меня. Саму Мегу!

Я самодовольно усмехнулась.

Их было шестеро! Шестерым чертовым придуркам из команды Бэрронса пришлось больше часа как следует шевелить задницами, чтобы выставить меня! У них могло ничего не получиться, но этот стоп-кадр реально утомляет меня, а конфет в кармане у меня было маловато. Вот я и проголодалась. Захотела есть. Послала все на фиг и ушла. Один из них тащился за мной до самых границ Дублина, наверное, был уверен, что это он вышвыривает меня из города. Ага! Помечтай! Я вернусь, причем скоро.

И все же я немного волнуюсь…

Куда, черт возьми, все подевались? И почему никто больше не говорит о ГМ? Где Синсар Дабх?

Что-то тихо, слишком тихо, это до чертиков пугает меня. Только однажды было так же тихо… М-да, короче, чуваки, прошлое меня не касается.

Что было, то прошло.

Я смотрю в будущее. Завтра будет мой день.

Сегодня — нет, и к бабке не ходи. Раньше я на это не жаловалась, но сейчас походу у меня что-то типа творческого кризиса. И походу это всё из-за того, что я слишком долго нахожусь среди пары сотен ши-овец, которые страдают всякой фигней. Вся честная компания сидит здесь, в столовой, и плавит пули. И, прикинь, не для нас!

Для Джейни и его Защитников.

Не знаю, как Ро умудрилась их заставить опять шарахаться от собственной тени, но у нее это получилось. Ей вообще не особо приходится стараться, чтобы заставить их сомневаться в себе. Ей всего-то потребовалась пара недель, чтобы убедить всех в том, что Мак не пропала, а погибла, и что им стоит забыть о ней.

Я ж говорю — овцы! Так и хочется вскочить и, виляя задом, проблеять: «Бэ-э-э-э-э-э-э!»

Наверное, все это овечье дерьмо захватило и меня, потому что я просто сижу здесь, грызу ручку и жду вдохновения.

А в ожидании музы наблюдаю за Джо. Раньше мы были друзьями. Мне казалось, что у нее есть голова на плечах. Она умна, действительно умна. Умеет складывать два и два в отличие от остальных овец.

Но несколько месяцев назад она стала вести себя очень странно. Тусуется все время с Барб и Лиз и не обращает на меня никакого внимания. Раньше она была единственной, кто не обращался со мной, как с ребенком. Раньше они все относились ко мне, как к малому дитю. Теперь они вообще меня не замечают.

Просто охренительно! Ну и пусть, за моим столом всё равно нет места для этих овец.

Джо сидит очень тихо и смотрит на Лиз. Смотрит внимательно.

Интересно, может, она стала лесбиянкой? А что? Это бы все объяснило. Обнаружила в себе скрытые таланты и замутила менаж а труа^[4] с Лиз и Барб. Я прыснула со смеху над своей шуткой. Чуваки, если вам не удается рассмешить себя, то даже не пытайтесь рассмешить окружающих.

Сначала выстрелы были настолько тихими, что даже мой суперский слух не сумел распознать эти звуки. Потом, когда я расслышала их, то решила, что это, наверное, бэрронсовские чуваки зачем-то вернулись и делают предупредительные выстрелы. У нас было чертовски много автоматов «Узи» и другого оружия, но здесь оно было нам без надобности. Мы используем его только в Дублине. Оно не действует на Теней. Поэтому мы не приносим оружие в аббатство, а оставляем в автобусе.

И тут меня словно молнией ударило — какие же мы тупицы.

Позже я выясню, что все началось в западном крыле аббатства. Там, где спала Мак, когда бывала в аббатстве. Там, где потом ночевала и я — в библиотеке леди Драконши.

Когда раздались крики, я привела в движение стоп-кадр, но осторожно: автоматная очередь — это как раз тот фактор, который усложняет мне контроль над передвижениями.

Я, конечно, быстра, но, чуваки, это «тра-та-та-та-та» тоже медленным не назовешь. От пуль очень сложно увернуться. Да еще и этот звук бьет по ушам.

Я выскочила в коридор и попыталась понять, откуда доносятся крики, как вдруг вокруг стало так темно, как там, где находится голова Ровены, другими словами — в заднице. Я опять прыснула. Ну, я просто жгу сегодня.

Я замерла, прижавшись к стене, а затем крадучись двинулась вперед, напряженно вглядываясь в темноту, окутавшую коридор. Я не додумалась прихватить с собой МакНимб, но зато у меня в кармане была парочка фонариков. Я достала один из них и зажгла.

Мы полностью так и не очистили аббатство от Теней. Поэтому тут никто даже туфли не оденет, предварительно не посветив в них фонариком и не тряхнув их, как следует. И то, только при свете дня.

И уж тем более никто, абсолютно никто не ходит по коридорам в потемках.

Тогда какого хрена тут темно, и кто, блин, стреляет?

Вокруг слышны стоны, значит, есть раненные. Да уж, это точно не предупредительные выстрелы. Это реальная фигня.

Я крадусь вперед, стараясь двигаться как можно тише. У меня под ногами хрустит стекло, и я понимаю, почему стало темно. Стрелок целился в лампы.

Я слышу отголоски жуткого смеха, от которого кровь стынет в жилах. Я включаю фонарик, но темнота как будто впитывает его свет.

Я слышу чье-то частое дыхание.

Затем до меня доносится скрежет раздавленного стекла, но это не моя работа.

Теперь я почти уверена, что стрелки движутся в мою сторону.

Я крепче сжимаю рукоятку меча. Когда-то Ро хотела забрать его у меня. Пришлось пообещать ей, что буду её личной охраной, если она оставит мне меч. Теперь я охраняю Ро, пока она спит. Осваиваю науку о компромиссах.

Что за дерьмо несется на меня?

Позже, когда я буду рассказывать эту историю, я кое о чем умолчу.

Правда в том, что в тот момент произошла одна невероятная вещь. Стоя в том темном коридоре, я здорово испугалась. Я почувствовала, что что-то неизвестное надвигается на меня, и это снесло мне крышу.

Я никому не скажу, что была в том коридоре.

Никогда не признаюсь, что убегала, поджав хвост, стремясь побыстрее выйти на свет, и переместилась стоп-кадром в столовую.

Пальба и крики возобновились, и мы все ломанулись из столовой, но так как там был один выход, который одновременно являлся и входом, то нам пришлось отступить обратно, перевернуть столы и спрятаться за ними.

Джо и я заползли за один стол. Я совсем не против делить с ней убежище, если она не будет лезть ко мне со своими дурацкими лесбийскими штучками. Я постучала по столешнице. Толстый, цельный брус дерева вполне может нас защитить, все зависит от пуль и дистанции, с которой будут стрелять.

Опять крики. Мне хотелось зажать уши руками.

Тогда я была очень напугана и из-за этого противна самой себе.

А потом решила, что должна выглянуть из-за стола и посмотреть. Да я просто обязана выяснить, что за ублюдок палит по нам!

Джо и я одновременно начинаем ползти к противоположным краям стола и трескаемся головами. Она недовольно смотрит на меня.

— Как будто это я одна виновата, — огрызаюсь я. — Смотреть надо, куда ползешь.

— Где Лиз? — шипит она в ответ.

Я пожимаю плечами. Стоя на четвереньках, я виляю задницей. Всё аббатство чуть ли не разваливается на куски, а она думает только о своей хорошенькой подружке.

— Б-э-э-э-э-э-э-э-э-э, — блею я.

Она смотрит на меня, как на чокнутую. Затем мы обе выглядываем из-за стола.

Пули прошивают насквозь все пространство столовой, рикошетом отскакивая от стен и деревянных столов. Раненые кричат, а стены и пол залиты кровью. В дверном проеме я замечаю стрелка.

Я слышу сдавленный возглас Джо, и сама едва не задыхаюсь от удивления.

Это Барб!

Это еще что за хрень?

У нее на плече висит самый огромный «Узи» из всех, которые я видела. Бледная, как полотно, Барб сыплет проклятьями и палит по нам, как по уткам в тире. Моя челюсть едва не падает на пол.

— Барб? — бормочу я себе под нос.

Но это же бессмыслица какая-то!

Тут меня еще больше поразила Джо, удивленно сказав:

— А я думала, что это Лиз!

Я изумленно уставилась на неё. В ответ она покачала головой и ответила:

— Долгая история.

Я снова начала осматривать столовую, пытаясь оценить ситуацию. Мы находимся в самом конце зала. Значит, умрем последними. Так что же мне делать, черт возьми? И почему Барб стреляет в нас?

Я снова перевожу взгляд на Джо. От нее помощи можно не ждать. Джо такая же бледная, как тот лист, на котором я писала «Дэни Дэйли».

Чуваки, как же мне сейчас не хватает Мак! Что бы она сделала на моем месте? Может, мне включить стоп-кадр и, пока Барб палит по всем, попробовать отобрать у неё автомат? Но хватит ли мне для этого скорости? Мне совсем не хочется умирать сегодня! Я хочу увидеть завтрашний день. Я уверена, что он будет гораздо лучше этого. Да и вообще у меня полно дел. К тому же кто-то должен следить за Ро.

Но мы же мрём, как мухи! Святые, мать вашу, угодники, Барб просто перемочит нас всех!

Я сую в рот целый шоколадный батончик и проглатываю его, почти не жуя. Мне потребуется вся моя энергия до последней капельки, чтобы провернуть задуманное. Я должна действовать. У Барб еще до фига пуль. А Мега не может трусливо отсиживаться за баррикадами.

Я снова выглядываю из-за стола, оцениваю ситуацию и стараюсь запечатлеть подробности происходящего побоища. Попутно отмечаю все детали: людей, стулья, в общем, все препятствия.

Самая большая проблема — Барб. Она непредсказуема. Она мечется и палит во все стороны так хаотично, что совершенно не возможно предвидеть ее дальнейшие действия.

Вот дерьмо!

Я таращусь на неё, пытаясь понять ее логику.

Затем ныряю обратно под стол, едва успев увернуться от пули. Снова выглядываю из-за стола. Какая уж тут логика.

Я начинаю дышать очень быстро, усердно раздувая щёки и провоцируя выброс адреналина. Отбросив все ненужные мысли, я концентрируюсь на своей задаче и уже почти начинаю движение вперед, как вдруг вижу, что фигура Барб становится размытой, а силуэт — нечетким. В комнате чертовски холодает и изо рта идет пар.

Джо издает сдавленный звук.

Мы обе это видим.

В нас стреляет совсем не Барб.

Ну… технически это она, причем она кричит, но не как психованная маньячка из ада, за которую я её приняла.

Барб кричит от ужаса.

Она сражается за контроль над автоматом, но проигрывает. Пытается опустить его вниз и палить в пол, но автомат поднимается снова. Она поворачивает его налево, направляя в стену, но он выворачивается и снова стреляет по людям. И все это время палец Барб прижат к курку.

Вдруг наваждение пропадает.

Это снова Барб.

Потом опять все меняется. Она становится… Чуваки, что же это за дерьмо? У неё появляется очень много голов и очень много зубов. Боже, да она превращается в монстра! И это даже не Тень!

Затем видение исчезает, перед нами снова Барб.

Которую заставляют убивать нас.

За спиной Барб на стену выползает тень. Она огромна! Она растет и ширится, а когда она смеется, то кровь застывает в моих жилах и словно перестает поступать в мозг.

— Где ваша Гранд Сука? — ревет она. — Я хочу её долбанную голову!

Мы с Джо переглядываемся.

До нас наконец-то доходит.

Теперь мы понимаем, что здесь творится и что на самом деле стреляет в нас, до меня с сокрушительной ясностью доходит, что я и в половину не такая крутая, какой считает меня Мак.

Мы с Джо медленно оседаем под стол.

Мы просто две маленькие овечки.

Которые хотят спрятаться от Книги.

Той самой Книги.

Мы так долго надеялись ее найти. Так долго обсуждали, как запрем её. Да уж. Интересно, и как это мы планировали справиться с ней?

Какая наглость с ее стороны. Книга пришла сюда. Туда, где её так долго держали взаперти. Она, видно, думает, что неуязвима. Я так разъярилась, что меня начало трясти. Она пришла сюда.

Дерьмо! Всё очень плохо!

Я читала дневник Мак и знаю, как действует Книга. Она заставляет людей поднимать её. Мы — я, Джо и Барб, сегодня ходили в Дублин, чтобы пополнить запасы, с нами было ещё человек пятнадцать. Какое-то время мы были вместе, а потом разделились и пошли каждый по своим делам.

Видимо, она застала Барб в одиночестве и заставила её подобрать себя.

Меня прошибает холодный пот, догадка ударяет как обухом по голове.

Офигеть! Синсар Дабх прибыла в аббатство этим утром! На нашем же автобусе!

Я ехала в одном автобусе с Книгой Темного Короля и даже не почувствовала этого!

Затем я начинаю просчитывать свои возможности. Я не пуленепробиваемая. Если я умру, то это вряд ли кого-то сильно обрадует. Я понятия не имею, как остановить книгу. Но я не парюсь из-за этого, потому что этого никто не знает.

Я не рискну подойти к ней слишком близко, так как она может захватить меня.

Управляя мной, она может стереть аббатство с лица земли за рекордно короткое время.

Я нервно сглатываю. Может, она и пришла сюда за мной? Хотя вряд ли, ей просто нужна была любая ши-видящая, чтобы взорвать нас изнутри, отомстив нам за своё заключение.

Они умирают. Умирают рядом с моим столом. Эта мысль просто уничтожает меня.

И я ничем, черт возьми, не могу помочь.

У меня есть только один шанс, и я не буду его тратить на то, чтобы остановить Книгу.

Я хватаю Джо в охапку, включаю стоп-кадр и перемещаюсь.

На лице Ро не было ни кровинки — такой она была сейчас бледной. Я никогда еще не видела её в таком состоянии. Она выглядит так, будто за этот день постарела лет на двадцать. Сто восемнадцать ши-видящих было убито до того, как Барб убралась из аббатства, прихватив с собой автобус со всем нашим оружием.

Ещё сотня была ранена.

Синсар Дабх нанесла нам визит, поглядела на нас, ткнулась в нас своим звериным носом и показала нам средний палец.

Мы с Джо сидим за столом напротив Ро.

— Вы даже не попытались остановить книгу, — наконец произносит она. Ро как будто поджаривала нас на медленном огне. Ей нравится такое проделывать. Картошка и морковь превращаются в месиво, если их долго тушить. Было время, когда на меня это действовало. К счастью, теперь меня не так просто приготовить.

Мне даже не нужно было слушать её. Обвинение читалось в ее холодных голубых глазах все это время. Но я на это не отвечаю. Хватит с меня объяснений.

Ровена должна была сказать нам. Должна была предупредить нас. Я даже в страшном сне не смогла бы представить, что Синсар Дабх способна на такие фокусы. Она не обучала нас. Водила нас вслепую. Запугивала. Мак была права. Мне что, надо было сдохнуть только затем, чтобы она могла сказать: «Дэни попыталась?» Да пошла она! Я не собираюсь подыхать для того, чтобы сделать ей приятно.

Джо говорит:

— Грандмистрисс, похоже, Барб пыталась сопротивляться Книге. Для того чтобы разобраться в этом, нам понадобится информация, которую собрали лейтенант Джейни и его люди.

— О, значит, теперь вы доверяете Джейни? Я учу вас! Я тренирую вас!

Джо отворачивается на секунду, и я вспоминаю, что Барб была её лучшей подругой. Но Джо удивляет меня своим железным характером — когда она поворачивается обратно и начинает говорить, ее голос спокоен.

— Она очень скоро покончит с собой, Ровена. Нашей основной задачей было не дать Книге захватить следующее тело. Если бы Дэни подошла ближе, Книга получила бы практически неуловимое тело.

Ро бросает на меня уничтожающий взгляд:

— Ты вечная обуза, не так ли, Дэниэль?

Не удержавшись, я нахмурилась. Вечно она меня в чем-то обвиняет. Хватит с меня, надоело целовать ей задницу. Я устала притворяться тем, кем на самом деле не являюсь.

— Все зависит от личного восприятия, Ро, — холодно отвечаю я. — А ты всегда воспринимаешь всё неправильно.

Джо судорожно вздыхает.

Я зашла слишком далеко и собиралась пойти ещё дальше. Мне наплевать. С того самого момента, как исчезла Мак, Ро очень четко разъяснила, что вернет мне свое расположение только в том случае, если я буду во всем сотрудничать с ней. Я избегала конфликтов и всячески усыпляла её бдительность, заставляя верить, что я повинуюсь ей.

Но этому не бывать.

Я только что стала свидетелем, как больше сотни моих сестер — хоть они и были овцами, они все равно как сестры для меня! — были безжалостно убиты. Да как смеет эта старуха теперь стоять тут и злобно на меня таращиться? Я, во всяком случае, не бегу от своих ошибок. Я засыпаю и просыпаюсь с ними. Они глядят на меня из зеркала, когда я смотрюсь в него. И я говорю себе: «Чувиха, ты переживешь это».

— А как Книга исчезла, Ро? — спрашиваю я, вскочив со своего места и сжав в руке меч. — Что же ты ни разу не рассказывала нам об этом? А может, ты просто заснула на работе, а? Так было дело?

Она бледнеет еще сильнее и рявкает Джо:

— Отведи этого ребенка в её комнату сейчас же! И запри её там!

Как будто это так просто сделать. Здесь никто не в силах контролировать меня. С тех пор, как я убила Охотника, я чувствую себя как тот чувак, заваливший великана из пращи. Ро больше не может морочить мне голову, как раньше.

— Я просто говорю то, о чем думают все остальные, но слишком боятся произнести это вслух. Я больше не боюсь тебя, Ро. Сегодня я видела Синсар Дабх и теперь я знаю, чего на самом деле нужно бояться. — Я отталкиваю стул с такой силой, что он врезается в стену за моей спиной. — Я ухожу. Мне здесь нечего делать.

Это на самом деле так. Были времена, когда я думала, что в аббатстве более или менее безопасно, но теперь Тени прячутся в темноте здешних коридоров, да и Книга сумела сюда проникнуть. Так что я с таким же успехом могу устроить себе безопасное убежище в гребаной Тёмной Зоне!

К тому же никто даже и не заметит, что меня нет. Может, я найду Джейни и потусуюсь немного с Защитниками.

— Ты отправишься в свою комнату сию же секунду, Дэниэль Меган!

Блин, я ненавижу это имя! Сопливое имя для сопливой девчонки.

— Что бы твоя мать подумала о тебе? — продолжает она.

— Что бы моя мать подумала о том, что ты пытаешься сделать из меня? — не сдаюсь я.

— Я превратила тебя в благородное и честное оружие справедливости.

— Наверное, поэтому я постоянно чувствую себя, как мой меч. Холодной, твердой и кровожадной.

— Тебе обязательно разыгрывать целую мелодраму, да? Соберись, Дэниэль О’Мэлли! И сядь!

— Да пошла ты, Ро!

Я перемещаюсь стоп-кадром.

Холодный воздух родной Ирландии обжигает моё лицо, но я не обращаю на это внимание. Я не плачу. Я никогда не плачу.

Иногда я скучаю по своей маме, бывает.

Мир огромен.

Как и я.

Чуваки, да я же бомж!

Я гордо ухожу в ночь.

Наконец-то я свободна.

Глава 7

— Почему ты не перевесил Зеркало, ведущее в Дублин, куда-нибудь в белое крыло, если знал, что Дворец постоянно перестраивается? Почему ты не оставил его где-то в более стабильном и легкодоступном месте? — я продолжаю задавать свои вопросы по пути.

То двойственное чувство, преследовавшее меня еще со времен учебы в средней школе, вернулось с удвоенной силой. Он — все, что я презираю. Мне так сильно хочется убить его, что приходится держать сжатые кулаки в карманах.

Он — также человек, который был близок с моей сестрой в течение последних месяцев ее жизни. Он единственный, кто может дать ответ на все те вопросы, ответить на которые больше никому не дано. И только он может серьезно сократить время, которое я должна провести в этой искаженной реальности.

«Ты брал ее дневник? Она знала Ровену или кого-нибудь из ши-видящих? Она говорила тебе о пророчестве? Почему ты убил ее?

Была ли она счастлива? Пожалуйста, скажи мне, что она была счастлива до того как умерла».

— Ни одна комната в Белом Дворце никогда полностью не погружается в темноту, даже когда наступает ночь. Я допустил свою первую ошибку, открыв Зеркало. Существо, которое, как я думал, было надежно заперто, и которое я ни за что бы не пожелал выпустить из тюрьмы Невидимых, освободилось.

— Что это за существо? — потребовала я ответа. Этот мужчина, который выглядел как рекламная афиша Версаче, который шел и разговаривал как человек, на самом деле не существовал. Он даже хуже Захватчика — одного из тех изящных, прекрасных Невидимых, который может проскользнуть под кожу человека и завладеть им. Он — стопроцентный Эльф, обладавший телом, которое никогда не должно было принадлежать ему. Он — хладнокровный убийца, ответственный за молниеносное уничтожение миллиардов людей, только в Дублине по его вине погибло несколько сотен тысяч жителей за одну ночь. Если в ледяном аду Невидимых было существо, которое он никогда не намеревался выпустить на волю, то я хочу знать почему, что это такое и как это убить. Если его это беспокоит, то меня это просто пугает.

— Следи за полами, МакКайла.

Я посмотрела на него. Он не собирался отвечать мне. Настаивать — только попусту тратить силы.

Мы продолжили поиски Зеркала вместе. Он не собирался больше оставлять меня одну, а я не спешила снова остаться наедине с собой. Я еще не пришла в себя после того, что произошло со мной в темном крыле. Я застряла в воспоминаниях, и, если бы Дэррок не вызволил меня, то я, возможно, никогда не освободилась бы.

Преследуя Бэрронса, я, по всей видимости, и не хотела освобождаться. Я помнила кости в Зале всех дорог. Я думала о пляже в стране Фэйри, где встречалась с Алиной. Если бы я захотела остаться с ней тогда, то, наверное, умерла бы от употребления еды и воды, которые были не более реальны, чем моя сестра.

Проклятая страна Фэйри с ее смертоносными иллюзиями!

Я отталкиваю прочь воспоминания о сексе с Королем, с Бэрронсом. Я отвлекаю себя ненавистью к мужчине, который убил мою сестру.

«Была ли Алина счастлива?» Вопрос снова вертится на кончике моего языка.

— Очень, — выпалил в ответ он, и я поняла, что произнесла это вслух, а он, похоже, только и ждал этого вопроса.

Я ужаснулась тому, что оказалась такой слабой. Я сама предоставила возможность моему врагу обмануть меня. Вот дерьмо!

— Ты невозможна, — презрение отразилось на его красивом лице. — Она была совсем на тебя не похожа. Она была открыта. Ее сердце не было скрыто за семью печатями.

— И что же ей это принесло? Смерть.

Я устремляюсь прочь, вниз по ярко-желтому коридору. За окнами стоял как раз такой летний день, как мы с Алиной всегда любили. Это воспоминание не позволило мне избавиться от ее призрака. Я ускоряю шаг.

Мы быстро проносимся по залу цвета листьев мяты, затем движемся по холлу цвета индиго с дверями во французском стиле, за которыми на улице яростно бушует ночной ураган, сворачиваем в бледно-розовый зал, и, наконец, перед нами открывается высокий арочный вход в белый мраморный зал. Чуть дальше, за изысканным входом виднелись окна, за которыми стоял прекрасный зимний день, а покрытые инеем деревья искрились, как бриллианты в лучах солнца.

В этот миг на меня снизошло спокойствие. Я была здесь в своих снах. Я любила это крыло. Когда-то, давным-давно в ее мире солнечный весенний день был ее любимым временем, но сейчас солнечный зимний день приносил ей больше удовольствия. Это идеальная метафора для их любви.

Свет и лед.

Она прогоняла его холод, а он охлаждал ее жар.

— Ты сказала, что Алина звонила тебе, — произнес Дэррок у меня за спиной. — Ты сказала, что, убежав от меня, она плакала по телефону, разговаривая с тобой. Она сделала этот звонок в тот день, когда умерла? — его вопрос вернул меня в реальности, и я рассеянно кивнула.

— Что конкретно она сказала?

Я бросила на него взгляд через плечо:

— Ты в самом деле думаешь, что я скажу тебе это?

Если кто и должен ответить на вопросы о ней, то этим кем-то должен быть он, а я должна эти вопросы задавать. Я шагнула в белый мраморный коридор.

Он последовал за мной.

— Своей глупой убежденностью в том, что это я убил Алину, ты добьешься лишь того, что никогда не найдешь ее настоящего убийцу. У людей есть животное, которое ты мне напоминаешь. Страус.

— Моя голова не зарыта в песок!

— Нет, она у тебя в заднице!

Я резко обернулась к нему.

Какое-то время мы молча прожигали друг друга взглядом, но его слова несколько отрезвили меня. Я — страус? Лишаю ли я себя возможности отомстить за сестру лишь потому, что я срослась с привычкой, от которой давно следовало бы избавиться? Позволю ли я настоящему убийце моей сестры выйти сухим из воды, потому что не могу открыть свой разум для чего-то, находящегося вне моих предрассудков? А ведь Бэрронс с самого начала предупреждал меня, что не стоит так беспечно утверждаться в мысли, будто именно Дэррок и есть убийца.

У меня на скуле дернулся мускул. Каждый раз, когда я вспоминаю что-то о Бэрронсе, я еще больше ненавижу Дэррока за то, что он забрал его у меня. Но я напоминаю себе, почему я нахожусь здесь и почему я до сих пор не убила его.

Чтобы достичь своей цели, мне нужно получить ответы на свои вопросы.

Я оценивающе посмотрела на Дэррока. Были также и такие вопросы, ответы на которые я просто хотела узнать.

Когда я заполучу Книгу, то многое изменится, поэтому другой возможности расспросить его у меня не будет. Потому что тогда он исчезнет. Я убью его. Я должна это сделать здесь и сейчас, другого шанса уже не будет.

— Она сказала, что попытается вернуться домой, но боялась, что ты не дашь ей уехать из страны, — сказала я холодно. — Она сказала, что я должна найти Синсар Дабх. Затем ее голос наполнился ужасом, и она сказала, что ты идешь.

— Я? Она назвала меня по имени? Она сказала тебе, что Дэррок приближается?

— Нет, да это и не надо было говорить. То, что она сказало раньше, все проясняло.

— И что же это? Что так отчетливо изобличало меня?

Я все еще помнила ее сообщение. Иногда я вспоминала его, слово в слово.

— Она сказала: «Я думала, что он помогает мне, но, о, Господи, поверить не могу, что была такой дурой! Я решила, что влюблена в него, а он оказался одним из них, Мак. Он один из них!» Кто еще это мог быть, кроме тебя? Ты продолжаешь уверять меня, что она любила тебя. Был ли еще кто-то, кто был с ней связан, и кого она могла бы…

— Нет! У Алины был только я. Она бы никогда не стала искать другого мужчину. Я дал ей все.

— Тогда ты понимаешь, почему я так уверена, что это ты убил ее.

— Нет, я никогда не понимал и не понимаю до сих пор. В вашей ничтожной человеческой логике черные дыры размером с Охотника!

— Кто это еще мог быть? Кого она могла бояться?

Он повернулся и, подойдя к одному из окон, стал разглядывать прекрасный зимний пейзаж. Покрытые коркой льда деревья сверкали так, словно их осыпали алмазной пылью. Снежные сугробы мерцали в лучах света. Зрелище было таким же изумительным, как и сама возлюбленная Короля.

Но внутри меня была только тьма. И я чувствовала, как она разрастается.

— Ты уверена, что разговаривала именно с ней в тот день, когда она умерла?

На самом деле не было никакого разговора, но я не скажу ему об этом.

— Работники Гарды нашли ее тело только через два дня, но они все же сумели определить приблизительное время смерти. Это произошло примерно через четыре часа после ее звонка мне. Следователь в Эшворде сказала, что Алина умерла спустя целых восемь или даже десять часов после того, как позвонила мне. Она сказала, что было весьма трудно определить точное время смерти из-за того, что тело было просто растерзано, — у меня язык не поворачивался сказать, что тело Алины было буквально пережевано.

Все еще глядя в окно и не поворачиваясь ко мне, он сказал:

— Однажды утром, после того как я ушел, она последовала за мной в дом на Ла Ру.

Я задержала дыхание. Эти слова я ждала услышать с того самого дня, как опознала тело сестры. Я хотела узнать, что она делала в последний день своей жизни. Куда ходила. И что привело к такому горькому концу.

— Ты знал об этом? — спросила я.

— Я ем плоть Невидимых.

Он знал. Ну, конечно же, он знал. Мясо Невидимых усиливает все ощущения: слух, зрение, вкус, осязание. Потому-то к нему так привыкаешь, а суперсила — это приятный бонус, почти как вишенка на торте. Ты чувствуешь себя живым, просто невероятно живым. Мир вокруг тебя становится гораздо ярче.

— Мы были в постели всю ночь, трахались…

— Трахались — это уже С.М.И., — проворчала я.

— Ты думаешь, я не знаю, что это означает? Алина часто говорила так. «Слишком Много Информации». Это недоверие мешает тебе принять факт, что между мной и твоей сестрой была настоящая страсть.

— Меня тошнит от этого.

Он повернулся, окинув меня холодным взглядом.

— Я сделал твою сестру счастливой.

— Но ты не сумел защитить ее. Даже если допустить, что ты не убивал ее, то она умерла, находясь в зоне твоей ответственности.

Он почти незаметно вздрогнул.

«Что ж, это хорошо, это очень хорошо», — думала я. — «Посмотрим, что там скрывается под этим напускным переживанием».

— Я думал, что она уже готова. Я верил, что ее чувства ко мне победят в вашей дурацкой человеческой битве нравов. Я ошибался.

— Она последовала за тобой. Вы столкнулись?

Он помотал головой.

— Она увидела меня сквозь окно дома на Ла Ру…

— Но ведь окна закрашены черной краской.

— Тогда еще они не были закрашены. Я сделал это позже. Она видела, как я встретился со своей стражей, состоящей из Невидимых, и подслушала наш разговор про освобождение всех остальных из Темного Двора. Она услышала, как они называли меня Гроссмейстером. После того, как стража ушла, я остался один и стал ждать ее дальнейших действий, мне было интересно, найдет ли она в себе силы зайти внутрь, даст ли Алина шанс нашим отношениям. Но она не зашла. Она сбежала, и я последовал за ней, держась на расстоянии. Она часами блуждала вокруг «Темпл Бара» и плакала под дождем. Я дал ей возможность и время разобраться с мыслями. Люди думают не так быстро как эльфы. Они порой отказываются понимать элементарные вещи. Меня поражает ваша способность вообще когда-либо…

— Избавь меня от своего презрительного мнения о людях, и я избавлю тебя от своего, — оборвала я его, будучи не в настроении больше слушать, как он осуждает мой народ. Его раса продемонстрировала свое отношение к нам, в итоге миллиарды людей мертвы. А все из-за их мелочной борьбы за власть.

Он высокомерно наклонил голову.

— В тот же день я пришел в ее квартиру. Мне пришлось лезть туда по пожарной лестнице, а она в это время пряталась в спальне.

— Вот видишь, она боялась тебя.

— Алина была просто в ужасе. И это вывело меня из себя. Я опрокинул ее на спину. Мы боролись. Я сказал ей, что она — человек, причем глупый и маленький. А она назвала меня монстром. Она сказала, что я обманывал ее, что все это было ложью. Это было не так. Может, сначала и было, но потом — нет. Я мог бы сделать ее моей королевой. Я так и сказал ей. И я все еще могу сделать это. Но Алина не слушала меня. Она даже не взглянула на меня. В конце концов, я ушел. Но я не убивал ее, МакКайла. Так же, как и ты, я не знаю, кто это сделал.

— Кто разгромил ее квартиру?

— Я же говорил, мы боролись. Наша ярость была так же сильна, как и наша страсть.

— Это ты забрал ее дневник?

— Я вернулся за ним после того, как узнал, что она мертва. Его там не было. Я взял фотоальбом. Тогда же я нашел ее записную книжку и обнаружил, что «подруга Мак» на самом деле была ее сестрой. Она лгала мне. Не я один был двуличен. Я достаточно долго прожил среди твоего народа, чтобы понять: она с самого начала видела, что во мне что-то не так, как кажется на первый взгляд. И все равно хотела меня. Я верю, что если бы ее не убили, рано или поздно она бы пришла ко мне, выбрав меня добровольно.

«Да, она пришла бы к тебе. С оружием в руках, как приду я».

— Мне нужно было знать, наделена ли ты ее уникальными способностями. Если бы не приехала в Дублин, то мне пришлось бы самому тебя разыскивать.

Я впитывала информацию, как губка, и все больше и больше меня охватывала ярость. Мне было неимоверно важно выяснить, когда же в моей жизни все пошло наперекосяк. И важно было выяснить именно сейчас. Похоже, это случилось намного раньше, чем я предполагала.

С того момента, как Алина отправилась в Дублин и начала неотвратимо приближаться ко дню встречи с ним, уже не было никакой надежды, что моя жизнь обернется по-другому. Механизм был запущен, и я попала в ловушку событий. Я могла бы начать двигаться тем же путем, но через другие двери. Что, если бы я послушалась родителей и не полетела бы в Ирландию раскрывать убийство Алины? Он послал бы за мной Охотников? Принцев? Возможно, наслал бы Теней сожрать мой город, и тем самым выманил бы меня?

Так или иначе, в конечном итоге я все равно оказалась бы здесь, с ним, посреди этой чертовщины.

— Из-за твоей сестры я не хотел причинять тебе вред.

Эта фраза ошеломила меня больше, чем все сказанное им до этой минуты. Слова Дэррока эхом пронеслись у меня в мозгу, вызвав противоречивые мысли, мне потребовалась некоторое время, чтобы перестать их отторгать и сбросить оцепенение. Моё мнение внезапно изменилось и стало совершенно противоположным. Меня это немного пугало, но все было так логично и просто, что я больше не могла отрицать очевидное.

Дэррок заботился об Алине.

И у меня не было причин ему не верить.

Очень долго я не могла понять, почему с самого начала Дэррок был не так уж агрессивен и жесток со мной. Я не видела в этом смысла. Он выглядел почти равнодушным в своей попытке похитить меня и даже предоставил возможность пойти с ним добровольно. Кто из ублюдков, посягнувших на мир, способен на это? Я определенно не ожидала такого от убийцы моей сестры. Мэллис и тот был намного смертоносней и куда безжалостней. На тот момент из них двоих, вампир-фанатик вселял в меня больше ужаса, чем Дэррок.

На ум пришла бритва Оккамы: не следует множить сущее без необходимости.

Дэррок не хотел причинять мне вред из-за Алины. Он сдерживал себя, потому что продолжал заботиться о ней.

Теперь осталось только выяснить, насколько сильны его чувства к Алине, и как я могу использовать это против него.

— Мои старания уберечь тебя подорвали уважение ко мне, и Охотники начали ставить под сомнение мои принципы.

— Поэтому-то ты приказал изнасиловать меня и превратить в при-йю, — горько произнесла я. Как же быстро он перешел от сдержанного уважения к убийству, ведь мое обращение в при-йю было равносильно смерти. До того, как Бэрронс вернул меня обратно, ни одна из безвольных секс-рабынь эльфов не оправилась от этого. Их это убивало.

— Позволь мне объяснить свою позицию. Тогда я терял тебя, а заодно и возможность использовать твои способности.

— Кто был четвертым, Дэррок? Ты скажешь мне? — он стоял там, в церкви, и наблюдал, как Темные Принцы уничтожают меня. Он видел меня обнаженную, распростертую на земле, беспомощную и всю в слезах. Я успокаиваю себя, воображая всевозможные способы, с помощью которых однажды я убью его.

— Я уже говорил тебе, МакКайла, что никакого четвертого не было. Последний Принц Темного Двора, которого создал Король, был первым Темным Принцем, принявшим смерть. Круус был убит в древней битве между Королем и Королевой. Некоторые даже утверждают, что сама Королева убила его.

— Круус был четвертым Темным Принцем? — восклицаю я.

Он кивнул. Затем нахмурился и добавил:

— Если четвертый и был в церкви, то ни мне, ни моим принцам не дано его видеть.

Похоже, он был не меньше меня обеспокоен этой мыслью.

— Я не раз предлагал тебе альянс. Мне нужна Книга. А ты можешь найти ее. Кое-кто верит, что ты можешь загнать ее в угол. Кто-то думает, что ты и есть четвертый камень.

Я вся ощетинилась. Я мало в чем была уверена в последнее время, но тут я готова была побиться об заклад:

— Я не камень.

Я была вполне уверена, что четвертый и последний камень был у В’лейна.

— Вещи эльфов изменчивы. Они постоянно перевоплощаются.

— Но не в людей, — съязвила я. — Посмотри на меня. Я не высечена из скалы в аду Невидимых. Меня родила человеческая женщина.

— Ты абсолютно в этом уверена? Мои источники сообщают, что вас с Алиной удочерили.

Я никак не комментирую это заявление, меня интересует лишь его источник информации.

— Никто на самом деле не знает, что сделал Король, после того как сошел с ума. Возможно, он сделал один из камней не таким, как остальные, чтобы получше скрыть его, — смеясь, произносит он.

— Камни не становятся людьми!

— Это как раз то, что пытается сделать Синсар Дабх.

Я прикрываю глаза. Был ли Риодан прав? Получается, что все указывало на одно — Книга могла приобретать материальную, наделенную разумом форму? Интересно, что оба — и он, и Дэррок — верили в это, причем складывалось ощущение, будто они обсуждали это при составлении плана как убить Бэрронса и убрать его прочь с дороги! В конце концов, именно Бэрронс помог мне прийти в себя из состояния при-йи, а ведь если бы я и дальше оставалась в том состоянии, то мною было бы легко управлять. А это было бы чертовски неудобно для них.

— Но люди, которыми она завладевает, потом кончают жизнь самоубийством, — говорю я.

— Это потому, что она не может найти никого, достаточно сильного, чтобы вынести слияние.

— Что ты имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что определенный человек может принять в себя Синсар Дабх и не наложить на себя руки после этого?

— Он сможет еще и управлять ею, — говорит он самодовольно.

Я резко вдохнула. Об этом я слышала впервые. Но он так уверенно об этом сказал, что я почти поверила.

— Ее можно использовать самому до того, как она использует тебя?

Он кивнул.

Но я все еще сомневаюсь:

— Просто взять ее и открыть? Без вреда, без подвоха?

— Нужно впитать ее, всю мощь, которую она содержит.

— Как? И кто этот «определенный человек»? — не отставала я. Интересно, была ли я этим человеком? Может, поэтому я и могу ее выследить? И по этой же причине все остальные были не так важны как я?

В ответ Дэррок послал мне снисходительную улыбку:

— О, никчемный человек, какая же мания величия сидит в тебе. Нет, МакКайла. Ты никогда не была этим человеком.

— Кто же тогда?

— Только я могу это сделать.

Я вытаращила на него глаза. Он? Я окинула его взглядом еще раз сверху вниз. Почему? Как? Что он знал такого, чего не знала я? Чего даже Бэрронс не знал?

— Что же такого особенного в тебе?

Он засмеялся и бросил на меня взгляд, словно говоря: «Ты в самом деле думаешь, что я тебе скажу?» Ненавижу, когда люди отвечают мне моими же словами.

— Но я же тебе все сказала. Я ответила на твои вопросы.

— Это были самые элементарные вопросы.

Я прищурилась:

— Если ты знаешь, как слиться с Книгой, то почему заставил меня принести камни в туннель, шантажируя захваченными в плен родителями. Зачем они тебе понадобились?

— Ты наверняка уже знаешь, что камни могут парализовать ее. Когда я окажусь рядом с Книгой, у меня будет определенное преимущество. Если я не смогу самостоятельно подобраться к ней достаточно близко, то, возможно, мне придется воспользоваться ими. Так что теперь у меня есть ты, чтобы выследить ее, и камни, чтобы загнать в угол, а с остальным я справлюсь сам.

— Это потому что ты ешь Невидимых? Поэтому ты можешь слиться с ним? — если надо, то я покромсаю, нарежу соломкой и сожру самых лучших из них. Вот она — ненасытная Мак.

— Вряд ли.

— Значит, дело в твоей сущности? Ты сделал что-то особенное? Что именно? — я слышу безумие в своем голосе, и это пугает меня, но если у него был иной способ, кроме как забрать четвертый камень у В’лейна, собрать пять Друидов — а Бэрронс был уверен, что Кристиан один из них, но он до сих пор бродит в Зеркалах, — произнести заклинание и выполнить какой-то сложный ритуал, то я хочу знать что это! Если есть короткий путь и пусть даже мизерный шанс, что я достигну цели за какие-то несколько часов или дней вместо того, чтобы торчать здесь несколько мучительных недель или даже месяцев, то я хочу знать его! Чем меньше времени мне придется провести в этой адской реальности, тем лучше.

— Посмотри на себя, МакКайла. Ты сейчас такая возбужденная и раскрасневшаяся, уже слюни над идеей слиться с Книгой, — золотистые крапинки снова замерцали в его глазах.

Я уже видела этот взгляд у мужчин.

— Так похожа на Алину, — прошептал он, — и так непохожа на нее.

Видимо, ему эта разница по душе.

— Что в тебе такого? Почему ты можешь соединиться с Книгой? — настаивала я. — Скажи мне!

— Найди Книгу, МакКайла, и я покажу тебе.

Когда мы все же нашли комнату с Зеркалом, она оказалась такой, как описывал ее Дэррок: совершенно пустая, хранящая единственное Зеркало, шириной пять футов, высотой — десять.

Казалось, что Зеркало вставлено прямо в стену из неизвестного мне материала.

Но мои мысли были далеки от Зеркала. Я все еще переваривала сказанное Дэрроком.

Еще одна часть головоломки, подаренная мне, стала на свое место. Я была ошеломлена его решимостью достать Книгу, и это при том, что никто из нас не знал, как к ней прикоснуться, переместить, загнать в угол, сделать с ней хрен знает что и при этом не дать ей завладеть тобой, превратить в абсолютное зло, а затем убить себя и всех вокруг.

Я удивлялась отсутствию жестокости в Дэрроке. Почему он продолжал преследовать Книгу, если у него никогда не было возможности использовать ее? Ведь даже нам с Бэрронсом пришлось признать, что гоняться за ней бессмысленно.

И все-таки Дэррок не отступал. У него были свои Невидимые, постоянно рыскающие по Дублину. В то время, пока я блуждала в потемках, пытаясь собрать в единое целое разрозненные крупицы информации, Дэррок шел напрямик.

Он знал способ слиться с Синсар Дабх и знал, как можно контролировать ее!

И я не сомневалась в том, что Дэррок говорит правду. Я не имела представления, где и как он добыл эту информацию, но он определенно знал, как использовать Синсар Дабх и при этом остаться невредимым.

Мне необходимо было тоже это узнать!

Я наблюдаю за ним из-под опущенных ресниц. Я больше не спешу убить его. Черт возьми, но в сложившихся обстоятельствах я кого угодно убью, лишь бы защитить этого ублюдка.

Я мысленно вношу коррективы в свои дальнейшие планы. Мне не нужно пророчество, камни или Друиды. Мне не придется в дальнейшем пытаться связаться с В’Лейном.

Мне нужно только одно: раскрыть тайну Дэррока.

Как только я это сделаю, я сама загоню Книгу в угол. И буду совершенно спокойно находиться рядом с ней. Ей понравиться играть со мной.

Мои руки дрожат от волнения, которое трудно скрыть. Попытки выполнить абсурдные условия пророчества могут занять целую вечность. Мой новый план можно выполнить за считанные дни, и тогда всем моим горестям придет конец.

— Почему ты проводил Невидимых через дольмен склада на Ла Ру, вместо того, чтобы вести их сквозь Зеркало, которое у тебя было? — я сыплю простыми вопросами, чтобы притупить его бдительность. Как только его защита ослабнет, я нанесу решающий удар. Подобно многим мужчинам-с-короной-на-голове, ему нравилось слушать самого себя.

— Невидимые из низших каст слишком озабочены тем, чтобы как следует пообедать. Мне же нужен был короткий проход в виде пространства, свободного от живых существ, через которое их можно было бы провести. Я никогда бы не вывел их прямиком из этого мира в твой. Кроме того, многие из них могли просто не пройти через такой маленький портал.

Я вспомнила полчища Невидимых: одни были маленькие и тонкие, другие — мясистые и огромные. Все они вышли из гигантского дольмена в ту ночь, когда я впервые ощутила на себе мимолетный взгляд облаченного в красную рясу Гроссмейстера и, к своему ужасу, обнаружила, что он и был тем самым загадочным любовником моей сестры. В ночь, когда Мэллис чуть не убил меня, и только внезапно появившийся невесть откуда Бэрронс спас меня от гибели. Я пытаюсь отключить память, но уже слишком поздно.

Я снова на складе, зажата в ловушке между Дэрроком и Мэллисом…

Бэрронс приземляется возле меня, его длинный черный плащ развевается за спиной.

«Это было просто глупо, мисс Лейн», — говорит он с насмешливой полуулыбкой, присущей только ему. «Они и сами довольно быстро могли бы выяснить кто вы».

Мы начинаем драться с Дэрроком и его приспешниками. Тогда мне хорошенько досталось от Мэллиса. Бэрронс приносит меня обратно в книжный магазин и лечит меня. Тогда он в первый раз поцеловал меня. Раньше я никогда не чувствовала ничего подобного.

Он столько раз спасал меня, и что же я сделала, когда он нуждался во мне?

Убила его.

Беззвучный крик снова поднимается во мне. Попытка заглушить его отняла последние мои силы.

Я споткнулась.

Дэррок поймал мою руку и поддержал меня.

Я стряхнула его ладонь.

— Я в порядке. Просто теряю силы от голода. — Это неправда. Мое тело просто отключается. — Давай выбираться отсюда, — сказала я и шагнула в Зеркало. Я ожидала встретить сопротивление, потому что раньше такое уже бывало, и поэтому наклонила голову и попыталась сделать шаг вперед. Поверхность Зеркала была плотной и липкой.

Внезапно меня отбросило в другую сторону, и через мгновение я оказалась распластанной на полу. Следом Дэррок плавно и грациозно вышел из Зеркала. Я быстро вскочила на ноги и бросилась к нему:

— Что ты сделал? Вытолкнул меня?

— Я не делал ничего подобного. Возможно, это своеобразный способ Зеркала сказать камням «Скатертью дорога», — поддразнил он меня.

Я не чувствовала никакого эффекта от близкого соседства с таким мощным артефактом. Камни были спрятана в покрытый рунами мешочек, и я совершенно забыла про них. Мои ши-чувства, похоже, не работали в Зеркалах. Мой разум больше не видел холодный темный огонь, испускаемый камнями.

Дэррок ухмыльнулся:

— А возможно, оно говорит «Скатертью дорога» тебе, МакКайла. Дай их мне. Я пронесу их через следующее Зеркало, и посмотрим, что будет с тобой.

Следующее Зеркало? Только сейчас я поняла, что иного пути в Дублин, кроме как через белую комнату с десятью Зеркалами на стене, нет. Он сделал так, чтобы ни у кого не было возможности преследовать его. Меня давно интересовало, куда ведут остальные девять.

— Вряд ли я сделаю такую глупость, — бормочу я, поправляя свой рюкзак и отряхивая пыль с одежды.

— Разве тебе не хочется узнать, кто ты: человек или камень? — подначивает меня Дэррок. — Если в следующий раз я буду нести камни, а Зеркало выбросит тебя опять, то мы получим ответ.

Я — не камень.

— Просто скажи мне, какое Зеркало ведет в Дублин.

— Четвертое слева.

Не желая еще раз грохнуться на пол, я начинаю осторожно продвигаться внутрь. Это Зеркало было странным. Оно затянуло меня в длинный туннель, в котором одна кирпичная стена вихрем сменяла другую, будто он наложил друг на друга Тав’ры, похожие на те, которые видел Кристиан в кактусе, растущем в пустыне, только сейчас они были скрыты в кирпичных стенах.

Но где?

Я мельком увидела ночную улицу в следующем зеркале, и меня обдало прохладным ветерком. Я с трудом пробралась через вымощенную аллею к кирпичной стене и застыла, будучи в шоковом состоянии. Она была тверда и непроницаема.

Даже с закрытыми глазами я бы узнала свой город. Мы вернулись в Дублин. Я прижимаюсь к стене, но она и не думает поддаваться мне. Что ж, за сегодняшний день я пробыла в заднице довольно долго.

Мои ноги стали подкашиваться, но мне удалось удержаться в вертикальном положении, когда все мои чувства ши-видящей обрушились на меня с удвоенной силой, будто очнувшись после длительной, возмутительной спячки, вызванной пребыванием в Зеркалах. Инородная энергия мощным потоком вторгалась в мой мозг: город кишел эльфами.

«Объекты силы» и эльфы обычно заставляли меня страдать от мучительной тошноты, но продолжительный контакт что-то изменил во мне. Теперь я получаю темный, необычайно сильный прилив адреналина от них. Я уже едва держусь на ногах от голода и усталости. Меня не волнует местонахождение Невидимых, я не собираюсь бросаться на поиски Книги. Я закрываю глаза и стараюсь сконцентрироваться на приглушении моего «зрения», пока оно совсем не замолчало в результате перегрузки.

Ко мне подходит Дэррок, обнимает меня и прижимает меня к себе. На мгновение я забываю о том, кто я, забываю про свою боль и потерю, знаю только то, что сейчас эти сильные руки поддерживают меня.

Я чувствовала запах Дублина.

Я была в объятиях мужчины.

Он разворачивает меня лицом к себе, наклоняется к моей голове, обнимая меня так, словно хочет защитить меня от всего мира, и на какой-то миг я притворяюсь, что он — это Бэрронс.

Дэррок прижимается губами к моему уху:

— Ты сказала, что мы друзья, МакКайла, — шепчет он. — Но я не вижу в твоих глазах ничего дружелюбного. Если ты доверишься мне, только полностью, то я никогда… Как ты там говорила? Я не позволю тебе умереть, пока ты будешь находиться в зоне моей ответственности. Я знаю, что ты злишься из-за своей сестры, но вдвоем мы можем изменить это… или не менять, если захочешь. У тебя есть привязанность к твоему миру, но неужели ты бы не нашла себе места в моем? Ты еще меньше похожа на людей, чем Алина. Тебе здесь не место. И так было всегда. Ты предназначена для чего-то большего, — его мелодичный голос чарующе понижается. — Разве ты не чувствуешь это? Разве ты не чувствовала это всегда? Ты — нечто большее, нежели остальные представители твоего вида. Открой глаза. Осмотрись вокруг хорошенько. Неужели эти мелочные, плодящиеся, как мухи, воюющие между собой, люди стоят того, чтобы за них бороться? И ты согласишься погибнуть за них? А, может, ты решишься вкусить вечность? Бессмертие. Абсолютную свободу. Ты сможешь стать той, для кого одна-единственная земная жизнь — ничто.

Он обхватил руками мою голову и сжал в ладонях лицо. Его губы ласкают мое ухо. Он резко и часто дышит, я чувствую, как его напряженная плоть сквозь одежду касается моего бедра. Мое собственное дыхание учащается.

Я снова притворяюсь, что он — Бэрронс, и внезапно он словно становится Бэрронсом, но я изо всех сил пытаюсь сохранять сознание ясным. В моей голове проносятся образы — те долгие, невероятные часы, проведенные в пропитанной сексом постели.

Я чувствую запах Бэрронса на своей коже, ощущаю его вкус на губах. Я помню. Я никогда не забуду. Эти воспоминания такие живые, что мне начинает казаться, что я могу протянуть руку и коснуться тех темно-красных шелковых простыней.

Он лежит на кровати, закинув руки за голову, целая гора татуировок и мускулов, и наблюдает за тем, как я танцую голышом.

Манфред Манн поет ремейк на старую песню Брюса Спрингистина в моем айподе: «Я пришел за тобой, за тобой, я пришел за тобой…»

Он пришел. А я убила его.

Я отдала бы свою правую руку, только чтобы вернуться туда снова хотя бы на один день. Я хочу снова все это пережить. Еще раз дотронуться до него. Слышать звуки, которые он издает. Улыбаться ему. Быть нежной и не бояться проявлять свою нежность. Жизнь такая хрупкая, чудесная и такая короткая. Почему же я поняла это только тогда, когда уже слишком поздно?

Метка на моем затылке горит огнем, но я не могу точно сказать — то ли это метка Дэррока прожигает мне череп, то ли это жжет клеймо Бэрронса, потому что Дэррок касается его.

— Оставь свои клятвы ослабить и уничтожить меня, МакКайла, — снова шепчет он мне в ухо. — О да, я вижу это в твоих глазах каждый раз, когда ты смотришь на меня. Нужно быть слепым, чтобы не замечать этого. Я прожил сотни тысяч лет в Царстве Великих Иллюзий. Ты не можешь обмануть меня. Умерь свою бессмысленную жажду мщения, в конце концов, она уничтожит тебя, а не меня. Позволь мне возвысить тебя, научить летать. Я дам тебе все. И тебя я не потеряю. Эту ошибку я больше никогда не совершу. Если ты сама придешь ко мне, зная, кто я такой, между нами не должно быть ни страха, ни подозрений. Прими мой поцелуй, МакКайла. Прими мое предложение. Будь со мной. Вечно.

Его губы прокладывают дорожку из поцелуев на моей щеке по направлению к губам. Но затем Дэррок останавливается и ждет, когда я поверну голову и сама преодолею последний дюйм, разделяющий нас. Когда сделаю выбор.

Меня тошнит от отвращения к нему. Он заявлял о чувствах к моей сестре, и в то же время пытается соблазнить меня! Как можно так легко предать все то, что он якобы чувствовал к Алине? Я ненавижу его за то, что он соблазнил ее. И за то, что он не был предан памяти о ней.

Ни одну эмоцию, которая сейчас бушует во мне, Бэрронс не назвал бы «полезной». У меня была память, чтобы было на что равняться. Были два призрака, которые возвращали к жизни.

Я концентрирую внимание на том, что происходит здесь и сейчас. Что может быть полезным, а что — нет.

Посмотрев за его плечо, я разглядываю место, где мы находимся. Если бы я еще могла что-то чувствовать, то ощутила бы, как стальной кулак тараном ударил меня в живот.

Умный, умный экс-эльф. Ублюдок.

Мы находились на аллее, примыкающей к «Книгам и сувенирам Бэрронса». Он спрятал Зеркало в кирпичной стене самого первого здания, расположенного в Темной Зоне прямо за моим книжным магазином.

Все это время оно находилось здесь, в моем заднем дворе. Он всегда следил за мной. За нами.

Когда я в последний раз была здесь, даже зная, что направляюсь прямиком в ловушку, я ощущала какую-то легкость. Бэрронс только что сказал мне, что если я вернусь со своими родителями, прикончив Дэррока, он подарит мне «КиСБ», документы и все прочее.

У меня не было сомнений, что именно так все и будет. Я была так дерзка и так самоуверенна.

И Дэррок наверняка тогда пристально за мной наблюдал.

Это игра чертовски сложная. Впрочем, как всегда. Только я никогда еще не понимала происходящее так ясно, как сейчас.

Он уличил меня в ненависти к нему и сделал то, что по всей вероятности, мог сделать только бывший эльф, пусть даже он и планировал снова вернуться к своей расе, — принял это и предложил полное прощение. Он предложил нечто большее, чем простая деловая договоренность, и сейчас ждал моего ответа. Я понимала его игру. Он изучил мою расу своим холодным эльфийским аналитическим умом и хорошо знал нас.

Соглашаясь на близость с ним, я подвергаюсь двойной опасности. Я могу пострадать физически, так как буду находиться рядом с ним, и он сможет причинить мне вред. А могла пострадать и эмоционально, подобно любой женщине, вступающей в интимные отношения с мужчиной, ведь следом за телом попытается следовать и крошечная частичка сердца.

К счастью, сердца у меня больше не было. В этом отношении я в безопасности. И у меня теперь достаточно жесткости, чтобы самой причинить кому-нибудь вред.

Мои призраки перешептываются за моей спиной, но я не слышу их. Есть только один способ, который поможет мне услышать их снова.

Я поворачиваю голову, чтобы принять поцелуй Дэррока.

Когда его губы накрывают мои, двойственность угрожает разорвать меня пополам, и если это ей удастся, то я могу потерять свой последний шанс выполнить мою миссию.

Я страдаю.

Я нуждаюсь в наказании за мои грехи.

Я погружаю руки в его волосы, вкладываю все свои эмоции в страсть, изливаю их в прикосновения, целую его жестко и грубо, выплескивая чувства. Я разворачиваю нас обоих и толкаю Дэррока к стене, целуя его так, словно он — единственное, что когда-либо существовало, целуя со всей человеческой страстью. Это как раз то, чего эльфам никогда не почувствовать, даже если они находятся в человеческой оболочке. Именно поэтому они так страстно жаждут увидеть нас в своих постелях.

На какое-то мгновение он заколебался и отодвинулся назад, в замешательстве уставившись на меня.

Мои глаза горели диким огнем. Внутри себя я чувствовала нечто, вселяющее ужас, но отчаянно надеялась, что смогу удержаться на краю обрыва, по которому сейчас шла.

Я рычу от нетерпения, затем облизываю губы и снова впиваюсь в него поцелуем.

— Еще, — требую я.

Когда он снова меня целует, последняя частичка, которая могла оставаться мною, умирает.

Глава 8

Мне потребовался целый гребаный месяц, чтобы вернуться.

Я уже трижды умирал.

Это было хуже, чем в девятнадцатом веке, когда мне пришлось купить билет на пароход и пересечь проклятый океан.

Обрывки реальности Фэйри были повсюду, разрушая этот мир, который я пытался сохранить.

Я опасался, что к тому времени, как я вернусь, он сумеет найти ее и стереть мою метку, и тогда ее будет невозможно выследить.

Но, оказавшись здесь, я начал ощущать ее присутствие.

Она жива. И все еще носит мою метку.

Однако, те эмоции, которые она сейчас испытывала, удивили меня. Я ожидал почувствовать горе. У людей близость обычно порождала некую эмоциональную связь, а ведь она убила меня.

Так почему же она чувствует похоть? Кого же она так сильно захотела, после того, как убила меня?

Я пытаюсь успокоиться, представляя, как выжгу свою метку с ее затылка.

И что же я увидел в переулке за книжным магазином, когда подошел поближе?

Женщина, которая вызвала меня, чтобы я ее спас, и которая нанесла мне удар в спину при первой же возможности, вовсе не была потеряна в Зеркалах, нуждаясь в помощи.

Она стояла в переулке возле моего дома, целуя ублюдка, который отдал приказ изнасиловать ее и превратить в при-йю.

А если быть еще более точным, то она прижималась к нему так, что буквально вдавливала его в стену, и засовывала свой язык глубоко в его глотку.

Мой монстр начинает биться в своей клетке.

Меня захлестывает ярость.

Глава 9

— Мак! Эй, Мак! Ты слышишь меня? Я спрашиваю, что, чёрт тебя подери, ты делаешь?

Я замираю. Ухожу глубоко в себя, в темноту, где я ничего не чувствую, если бы чувствовала, то не смогла бы с этим жить. Нет правильного или неправильного. Только отрешенность.

— Не обращай на нее внимания, — рычит Дэррок, не отрываясь от моих губ.

— Мак, это я — Дэни. С кем, мать твою, ты целуешься?

Я чувствую, как она носится из стороны в сторону за моей спиной, пытаясь разглядеть, кого я прижимаю к стене. Ветерок, что она создает при этом, развевает мои волосы.

Она видела его до этого дважды и узнает. Не хватало только, чтобы она донесла до аббатства новость: «Мак объединилась с Гроссмейстером, так же, как ее сестра. Как Ро и говорила! Гребанная предательница — это в ее проклятой крови».

Ровена, несомненно, воспользуется этим, посылая каждую ши-видящую для того, чтобы помешать мне и попытаться уничтожить. Эта узколобая сука способна приложить гораздо больше усилий, преследуя меня, чем когда-либо при охоте на фейри.

Внезапный порыв ветра колышет мою рубашку, а волосы взметаются вверх.

— Это не Бэрронс, — возмущенно зашипела Дэни.

Это имя словно ножом пронзило меня. Нет, это не Бэрронс. И если я не буду убедительна, его никогда больше и не будет.

— Это и не В’лейн! — в ее голосе гнев смешивается с недоумением, — Мак, что ты делаешь? Где, черт возьми, ты была? Я везде искала тебя. Целый месяц прошел. Мааак! У меня есть важные новости! Послушай меня! — последние слова она жалобно хнычет.

— Должен ли я от нее избавиться? — шепчет Дэррок.

— Она слишком упряма, чтобы сдаться, — шепчу я в ответ. — Дай мне минуту.

Я делаю шаг назад, улыбаясь ему. Никто не может упрекнуть фэйри в недостатке страсти. Она пылает в его не-совсем-человеческих глазах. Окунувшись в этот жар, я вижу удивление, которое он старается, но не может, скрыть. Полагаю, моя сестра была более… сдержанной, чем я.

— Сейчас вернусь, — обещаю я и медленно поворачиваюсь, собираясь с силами для разговора с ней. Что бы избавится от Дэни, мне придётся причинить ей боль.

У нее настороженное, нетерпеливое выражение лица. Непослушные рыжие кудряшки прижаты светящимся черным мотоциклетным шлемом. На ней длинный черный кожаный плащ и высокие черные кеды. Где-то под этим плащом Меч Луга, если только Дэррок уже его не почувствовал и не забрал. Интересно, если он все еще там, смогу ли я дотянуться до него достаточно быстро и пронзить себя прежде, чем она меня остановит.

У меня есть цели. Я сосредотачиваюсь только на них. Нет времени, и еще меньше смысла, предаваться угрызениям совести. Когда я исполню свой замысел — все, что произойдет здесь сегодня, и та боль, что я причиню Дэни, не будет иметь значения, потому что всего этого не будет существовать в том будущем, которое я создам.

Огромная свобода, дарованная мне, заставляет задыхаться. С этого момента, ничто, из сделанного мною, не сможет вернуться, чтобы потом укусить меня за задницу. Я вне штрафной зоны с тех пор, как решила переделать всё.

Я рассматриваю Дэни со странной отрешенностью, задаваясь вопросом: «Сколько всего я должна изменить для нее. Могла бы сделать так, что ее мать осталась жива. Дать ей жизнь, которая не ожесточит ее, позволит ей быть открытой и отзывчивой; позволит ей веселиться, как делали это мы с Алиной, играя на пляже, а не болтаться по улицам, охотясь и убивая монстров в столь юном возрасте… Сколько лет ей было, когда Ровена превратила ее в оружие? Восемь? Десять?»

Теперь, завладев моим вниманием, она широко улыбается. А когда Дэни делает это, ее лицо буквально светится. Она скачет с ноги на ногу, сгорая от волнения.

— Мак, где ты была? Мне тебя так не хватало! Чувиха… ой, я имею в виду подруга, — она поспешно исправляется, ухмыляясь как сорванец, прежде, чем я выполню свою угрозу называть ее полным именем, если она снова назовет меня «чувиха». Такое чувство, что это было в другой жизни! — Ты никогда не поверишь, что случилось! Я изобрела тене-разрушители, и их использует все в аббатстве. Они, конечно же, ничего не сказали о том, насколько я гениальна, как будто это было просто случайностью или типа того. Эти ши-овцы до такого не додумались бы и за миллиард лет, — горько шепчет она, затем оживляется снова. — И еще, ты никогда в это не поверишь, даже мне трудно поверить, но, я надрала задницу Охотнику и прикончила ублюдка! — она хмурится и выглядит слегка раздраженной. — Ну, может, Джейни и помог немного, но убила его я. И самая охрененная новость, ни за что не угадаешь, чувиха! — она начинает прыгать с ноги на ногу так быстро и возбужденно, что кажется размытым черным кожаным пятном. — Гребанная Синсар Дабх добралась до аббатства и…

Внезапно она перестает подпрыгивать и стоит неподвижно, смотря на меня с открытым ртом и не произнося ни слова.

Смотрит мне за спину, на меня, затем снова за спину и снова на меня. Она поджимает губы, прищуривает глаза. Ее рука мгновенно устремляется под пальто.

По выражению лица, можно понять, что меча на месте нет. Но она не отступает, только не Дэни. Продолжает стоять напротив нас. Если бы во мне осталось хоть что-то, я бы улыбнулась. Ей только тринадцать, а уже львиное сердце.

— Я чего-то не догоняю. Что здесь происходит, Мак? — резко говорит она, — Стою я здесь, видишь ли, и пытаюсь найти причину, хотя бы одну причину, по которой ты могла бы целовать этого козла, но не нахожу, — она сердито смотрит на меня, — Сдается мне, это немного хуже, чем смотреть порнуху. Чувиха.

О, да, Дэни рассержена. Она назвала меня чувихой, и даже не извинилась. Я беру себя в руки.

— Ты здесь много чего не догоняешь, — холодно говорю я.

Она внимательно рассматривает в мое лицо, пытаясь понять, не изображаю ли я двойного агента под прикрытием. Я должна убедить ее, что нет. Причем так, чтобы у нее не осталось и тени сомнений. Мне нужно чтобы она ушла и не возвращалась. Я не могу допустить, чтобы супер-быстрая супер-ищейка вмешивалась в мои планы.

И еще, я не хочу, чтобы она оставалась здесь достаточно долго для того, чтобы Дэррок понял, что она может доставить нам серьезные проблемы, если захочет. Пусть я и вне штрафной зоны, но нет такой реальности, в которой я могу убить Дэни, или смотреть на то, как ее убивает кто-то другой. Семья, это не всегда те, с кем тебя связывают кровные узы.

Она сказала, Книга была в аббатстве. Нужно узнать когда. До тех пор пока я не узнаю, как Дэррок планирует слиться с Синсар Дабх, и не буду уверена, что могу сделать это сама, я не позволю ему приблизиться к ней. Буду играть с ним в ту же игру, что с В’лейном и Бэрронсом, под названием «Перехитри Темную Книгу». Только теперь, совершенно по другой причине.

— Чего, например, Мак? — она упирает руки в бока. Она так расстроена, что колеблется в воздухе и дрожит так быстро, что ее силуэт расплывается, — Мерзавец разрушил стены, убил миллиарды, уничтожил Дублин, устроил тебе групповое изнасилование. Это же я тебя спасла, помнишь? И теперь ты сосешься с ним, — она скривилась и содрогнулась, — С этим поедателем Темных! Какого хрена?

Я не обращаю на это внимание.

— Когда Книга была в аббатстве?

Не спрашиваю, пострадали ли люди. Женщине, которая добровольно вступает в союз с Дэрроком — наплевать. Кроме того, я не дам этому случиться в моей новой, улучшенной версии реальности.

— Еще раз спрашиваю, Мак. Какого хрена? — выпалила она.

— Еще раз спрашиваю, Дэни. Когда? — бросаю я в ответ.

Она какое-то время пристально смотрит на меня, потом, упрямо вскинув подбородок, скрещивает на груди свои худые руки. Сердито глядит на Дэррока, потом на меня.

— Ты опять При-йя или что-то типа того, Мак? Только не голая-и-все-время-сексуально-озабоченная? Что он с тобой сделал?

— Ответь на вопрос, Дэни.

Она злится.

— Бэрронс в курсе того, что происходит? Я думаю, он должен знать. Где Бэрронс?

— Мертв, — отвечаю ровно.

Ее худенькое тело вздрагивает и перестает дрожать. Она по уши втрескалась в Бэрронса.

— Нет, он не мертв, — протестует она, — Чем бы он ни был, его нельзя убить. По крайней мере, это не так легко.

— Это и не было легко. — говорю я. Потребовалось двое тех, кому он больше всего доверял, копье в спину, вспоротый живот и перерезанное горло. Я бы не сказала, что это легко…

Она пристально смотрит на меня, пытаясь поймать мой взгляд.

Я сосредотачиваюсь на том, чтобы он излучал презрение.

Она понимает это и напрягается.

— Что произошло?

Дэррок подходит сзади и обнимает меня за талию. Я откидываюсь назад, в его объятия.

— Мак Кайла убила его, — говорит он прямо. — Теперь ответь на ее вопрос. Когда Книга была в аббатстве? Она все еще там?

Дэни с шумом втягивает воздух и снова дрожит. Она не смотрит на Дэррока, только на меня.

— Это не смешно, Мак.

Я согласна. Не смешно. Это — ад. Но это необходимо.

— Сам напросился, — лгу я хладнокровно, — Он предал меня.

Она хмурится, уперев руки в бока.

— Бэрронс не из тех, кто предает. Он никогда не предавал тебя! Он бы так не поступил!

— О, повзрослей, наконец, и разуй глаза! Ты ни черта не знаешь про Бэрронса! Не доросла еще, чтобы хоть что-то понимать!

Она замирает, прищуривая блестящие зеленые глаза.

— Я ушла из аббатства, Мак, — говорит она, наконец. Глухой смешок, — Прикинь, типа, сожгла все мосты. Сечешь?

Еще один нож пронзает мое сердце. Она сожгла их из-за меня. Потому что верила, что я где-то здесь, и если что, мы всегда можем поддержать друг друга.

Я утешаю себя мыслью, что, по крайней мере, она тут же не вернется к Ровене, чтобы сказать ей, что я сплю с врагом, и у меня не будет толпы бешеных ши-видящих на хвосте.

— Я думала, мы друзья, Мак.

Я читаю в ее глазах, что стоит мне лишь сказать: «Мы и есть друзья», — и она сможет как-то смириться с тем, что она сейчас видит. Как она смеет так верить в меня? Я никогда не просила об этом, никогда этого не заслуживала.

— Ты ошиблась. Отвечай на вопрос, детка. А потом проваливай. Собирай свои игрушки и иди, играй в другом месте, — говорю я. Я единственная никогда не обращалась с ней, как с ребенком. Больше всего она ненавидит, когда ее называют «деткой».

Ее брови поползли вверх, а челюсть отвисла.

— Что ты только что сказала?

— Я сказала, отвечай на вопрос, детка, и проваливай! Ты что, не видишь — мы здесь немного заняты?

Она снова стала перепрыгивать с ноги на ногу, став размытым пятном в темноте.

— Гребанные взрослые, — процедила она сквозь зубы, — Все одинаковые. Я блин счастлива, что свалила на хрен из этого гребанного аббатства? Катитесь ко всем чертям! — она выкрикивает последние слова, но они невнятны, похоже, она сдерживает рыдания.

Я даже не могу рассмотреть, как темное пятно отдаляется. Только вспышки света от ее МакНимба, когда она мелькает, перемещаясь как «Энтерпрайз»^[5], переходящий на скорость света, а затем аллея пустеет.

Я поражена. Мне кажется, что она стала немного быстрее. Она что, ест Тёмных? Я буду гнать ее пинками через весь Дублин, если она это делает.

— Почему ты не остановила её, МакКайла? Ты могла бы использовать её доверие, чтобы узнать о Книге.

Я пожимаю плечами:

— Эта малявка вечно мне на нервы действовала. Пойдем, поймаем какую-нибудь ши-видящую. А если не найдем, люди Джейна должны быть в курсе, что происходит.

Я отворачиваюсь от «Книг и Сувениров Бэрронса» и смотрю на то, что когда-то было крупнейшей Темной Зоной в Дублине. Теперь это пустошь, нет ни одной Тени. Когда Дэррок разрушил стены на Хэллоуин и Дублин погрузился во мрак, аморфные вампиры сбежали из своей тюрьмы света и заскользили на зеленые пастбища.

Обидеть Дэни стоило мне всех моих сил. Нет никакого желания, проходить мимо «BB&B». Тогда мне придется смотреть правде в глаза, что, как и человек, магазин большой, тихий и мертвый.

Если придется пройти мимо, то не смогу удержаться от того, чтобы с жадностью смотреть на него. Я должна игнорировать его — в этой реальности я больше не войду эту дверь.

Его нет. Его действительно, на самом деле нет.

Мой магазин был потерян для меня окончательно и бесповоротно, как если бы Темная Зона, наконец, поглотила его.

Он никогда не будет моим. Я никогда больше не открою те двери из вишневого дерева для посетителей.

Никогда больше я не услышу звон колокольчиков моего кассового аппарата, и не свернусь клубочком с чашкой какао и книгой, согретая уютным огнем газового камина и надеждой на возможное возвращение Иерихона Бэрронса. Больше не буду дразнить его, практиковаться в применении Гласа, не буду подвергнута испытанию страницами из Синсар Дабх. Не буду тайком смотреть на него, когда думаю, что он не замечает этого, и не услышу его смех. Не поднимусь по черной лестнице в мою спальню, которая, иногда на четвертом этаже, а иногда на пятом, где я могла лежать без сна, подбирая нужные для разговора с ним слова, только для того чтобы, в конечном счете, отбросить их все, потому что слова не интересуют Бэрронса.

Только действия.

Я никогда не сяду за руль одного из его автомобилей. Никогда не узнаю его тайн.

Дэррок берет меня под руку.

— Сюда, — он поворачивает меня. — Темпл Бар.

Я чувствую на себе его взгляд, пока он ведет меня назад, к книжному магазину.

Останавливаясь, смотрю на него.

— Я думала, тебе могут понадобиться вещи из дома на ЛаРу, — говорю небрежно. Я действительно не хочу идти мимо магазина, — Думала, мы должны собрать твои войска. Нас долго не было.

— Есть много мест, где я могу взять все необходимое, и моя армия всегда рядом.

Он делает резкий жест в воздухе и произносит несколько слов на языке, которого я не понимаю.

Внезапно ночь становится градусов на 20 холоднее. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что там Принцы вместе с другими бесчисленными Темными. Ночь заполняется Темными фэйри. Их так много, и так близко, что даже с моим приглушенным восприятием, я чувствую их нутром. Он что, все время держит эту армию в одном шаге от перемещения? Были ли принцы рядом все это время, ожидая его призыва, в недоступном мне измерении.

Надо запомнить это.

— Я не буду ходить по Дублину с принцами за спиной.

— Я сказал, что не позволю им причинить тебе вред, МакКайла.

— Я хочу свое копье обратно. Верни мне его, сейчас же.

— Я не могу допустить этого. Я видел, что ты сделала с Мэллисом.

— Я сказала, что я не причиню тебе вред, Дэррок, — передразниваю его, — Ну как, теперь понимаешь, что я чувствую? Сложновато смириться, не так ли? Ты настаиваешь на том, чтобы я тебе доверяла, но сам не доверяешь мне.

— Я не стану рисковать.

— Неправильный ответ.

Должна ли я настоять и попытаться забрать копье? Если мне это удастся, он будет меньше доверять мне? Или станет больше уважать?

Когда я устремляюсь к бездонному озеру в своем сознании, то не закрываю глаза. Просто слегка расфокусирую зрение. Мне нужна власть, сила, и я знаю, где их найти. Почти без усилий, я стою на черном галечном берегу. Оно всегда ждало меня. И всегда будет.

Издалека, я слышу, как Дэррок говорит с принцами и содрогаюсь. Мне трудно смириться с мыслью, что они позади меня.

В самой глубине, черное озеро начитает бурлить.

Серебристые руны, как те, которыми я окружила себя на краю пропасти, появляются на поверхности, но вода продолжает кипеть, и я знаю, что это не все. Там есть что-то еще…, если я захочу. Я хочу. Через некоторое время, всплывают несколько темно-красных рун, которые пульсируют в чернильной воде, как небольшие искаженные сердца. Бурление прекращается. Поверхность становится гладкой, как черное стекло.

Я наклоняюсь и собираю их. Истекая кровью, они трепещут в моих ладонях.

Вдалеке слышу, как Темные Принцы начинают исполнять странную мелодию. Как звук разбитого, зазубренного хрусталя, скребущего по металлу.

Я не оборачиваюсь, чтобы на них посмотреть. Мне известно все, что нужно: какой бы дар я ни получила, он им не нравится.

Мой взгляд снова фокусируется.

Дэррок смотрит на меня, потом вниз на мои руки, и замирает.

— Что ты делаешь с ними? Что ты делала в Зеркалье, прежде чем я нашел тебя? Ты входила в Белый Дворец без меня, МакКайла?

Позади меня Принцы «поют» все громче. Эта какофония режет душу, как бритва, разрывает сухожилия, ломает кости. Интересно, это потому, что они были созданы несовершенной Песнью Созидания, мелодией, которая может разрушать, уничтожать на молекулярном уровне.

Они ненавидят мои кровавые руны, а я ненавижу их темную музыку.

Но я уж точно не уступлю.

— А что? — спрашиваю Дэррока.

Руны, что я собрала, оттуда? Что он знает о них? Я не могу спросить его об этом, не разоблачая себя. Возможно, у меня и есть сила, но я понятия не имею, что это или как ее использовать. Поднимаю руки и разжимаю кулаки. С них капает густая красная жидкость. Тонкие трубчатые руны извиваются на моих ладонях.

Позади меня режущий хор принцев превращается в адский вопль, от которого даже Дэррок выглядит ошеломленным.

Понятия не имею, что делать с рунами. Я думала о Темных Принцах и о том, что нуждаюсь в оружии против них, и они появились в моем сознании. Не знаю, как перенесла их из того темного гладкого озера в реальность. Я понимаю не больше в этих темно-красных символах, чем в серебристых.

— Где ты этому научилась, МакКайла? — спрашивает Дэррок.

Я едва слышу его за голосами принцев.

— Как ты собираешься слиться с Книгой? — парирую я.

Мне приходится почти кричать, чтобы он услышал меня.

— Ты хоть представляешь, на что они способны? — спрашивает он.

Я не слышу его и поэтому читаю по губам.

Вопль позади меня поднимается до нечеловеческой высоты, он пронзает мои барабанные перепонки как осколки льда.

— Верни мне мое копье, и я уберу их, — кричу я.

Дэррок придвигается поближе, пытаясь услышать меня.

— Исключено! — взрывается он. — Мои принцы не останутся, и не будут защищать нас, если у тебя будет копье. — Его пристальный взгляд с отвращением скользит рунам в моих руках. — Или эти.

— Я думаю, мы сами можем о себе позаботиться!

— Что? — он кричит.

— Они не нужны нам!

Осколки льда в моих ушах начинают сверлить мозг. Я чувствую, что скоро у меня начнется сильная мигрень.

— Мне нужны! Я все еще не фэйри. Моя армия следует за мной только потому, что за моей спиной стоят принцы!

— Кому нужна армия? — между нами всего лишь несколько сантиметров, но мы кричим друг другу и все равно слов почти слышно в этом шуме.

Он потирает виски. У него начинает идти кровь из носа.

— Нам нужна! Светлые собирают силы, МакКайла. Они тоже начали охоту на Синсар Дабх. Многое изменилось с тех пор, как ты последний раз была здесь.

— А ты откуда знаешь? — я что-то не встречала газетных киосков, пока была в Зеркалье.

Дэррок обхватывает мою голову и притягивает к себе.

— Я всегда осведомлен! — рычит он мне в ухо.

Звон становится невыносимой какофонией, которая никогда не предназначалась для человеческих ушей. Шея стала влажной. Я понимаю, что мои уши кровоточат. Я слегка удивлена. Мне не так легко пустить кровь, с тех пор, как я съела плоть Темных.

— Ты должна подчиниться мне, МакКайла! — кричит он, — Если ты хочешь оставаться на моей стороне, избавься от них. Или ты хочешь войны между нами? Я думал, что это был союз, который ты искала!

Он вытирает кровь со своих губ и бросает взгляд на принцев.

Я глубоко вдыхаю, жадно глотая чистый, свежий воздух, так, будто это смогло бы смыть с моих клеток клеймо ужасной симфонии принцев.

Однако мое облегчение было недолгим. Так же внезапно, как адская музыка смолкла, мои плечи и руки начали замерзать, и я думаю, слой льда мог бы треснуть и отпасть, если бы я пошевелилась.

Мне не нужно поворачивать голову, чтобы знать, что принцы переместились и расположились, один слева, другой справа от меня. Я чувствую, они там. Знаю, что их нечеловечески красивые лица в считанных сантиметрах от моего. Если я поверну голову, то они посмотрят на меня этими пронзительными, завораживающими, древними глазами, которые могут видеть то, что за пределами человеческой души, саму суть того, что ее составляет, и разобрать ее по частям. Несмотря на презрение к моим рунам, они готовы принять вызов.

Я смотрю на Дэррока. Интересно, какой будет его реакция, если я попытаюсь забрать копье. Я вижу в его взгляде то, чего совсем еще недавно там не было. Для него, я одновременно и угроза, более серьезная, чем он предполагал, и огромной преимущество — и ему это нравится. Он любит власть: как обладать ею, так и обладать женщиной, у которой она есть.

Идти с Темными Принцами за спиной — невыносимо. Но его слова о том, что Светлые собирают армию, мое незнание рун, которые я держу в руках, и ледяные Темные, окружающие меня, представляются убедительными аргументами.

Запрокидывая голову, я убираю темные локоны с глаз и смотрю на него. Ему нравится, когда я называю его по имени. Мне кажется, это дает ему возможность почувствовать, будто он снова с Алиной. Она была мягкой. Южанкой до мозга костей. А мы — южные женщины — знаем кое-что о мужчинах. Знаем, что нужно чаще использовать их имена, чтобы дать им почувствовать себя сильными, нужными, будто за ними последнее слово, даже если это не так. И что всегда, всегда нужно заставлять их верить в то, что они выиграли лучший приз, в единственно важном соревновании: в тот день, когда мы ответили «Я согласна».

— Деррок, если нам придется сражаться, ты обещаешь вернуть мне мое копье, чтобы я могла помочь защитить нас? Ты позволишь мне это?

Ему нравятся слова «помочь защитить нас» и «позволишь». Я вижу это в его глазах. Улыбка появляется на его лице. Он прикасается к моей щеке, кивая:

— Конечно, МакКайла.

Он смотрит на принцев, и они отступают от меня.

Я не знаю точно, как вернуть руны. Я даже не уверена, можно ли их вообще вернуть.

Когда я бросаю их через плечо в принцев, они издают звуки, похожие на звон разбивающихся вдребезги хрустальных бокалов, и поспешно телепортируются, чтобы уклониться от них. Я слышу, как руны шипят, испуская пар, как только касаются тротуара.

Я смеюсь.

Дэррок смотрит на меня.

— Я веду себя хорошо, — сладко отвечаю я. — И не говори мне, что они этого не заслужили.

Я начинаю лучше понимать его. Он находит меня забавной. Я провожу ладонями по своим кожаным штанам, пытаясь стереть кровавый след от рун. Затем по футболке. Но это бесполезно, красное пятно остается.

Когда Дэррок берет меня за руку и ведет по переулку между «BB&B» и гаражом, где стоит коллекция моих любимых машин, я не смотрю ни на одно из зданий. Продолжаю смотреть прямо перед собой.

Я потеряла Алину, не смогла спасти Кристиана, убила Бэрронса, связалась с любовником моей сестры. Причинила боль Дэни, чтобы вывести ее из игры, а теперь и присоединилась к армии Темных.

Сосредоточься на награде, назад дороги нет.

Глава 10

Падающий снег окутывает ночь мягкой белой тишиной. Мы проходим сквозь нее по направлению к Темпл Бару — топающее, ползущее, скользящее пятно Темных.

Позади меня движутся касты, которые я видела лишь однажды — в ту ночь, когда Дэррок проводил их через дольмен. И я не имею никакого желания разглядывать их ближе, чем тогда. Некоторые Темные не такие уж и страшные на вид. Носороги отвратительны, но не заставляют вас чувствовать себя… грязной. Другие… да уж, одно только то, как они двигаются, вызывает мурашки по коже, заставляет чувствовать себя склизкой в тех местах, где они задержали свой взгляд.

Мы проходим фонарь, и я замечаю едва держащийся на нем листок: «Дэни Дейли», 97 день ППС.

Заголовок хвастливо заявляет, что она убила Охотника. Я пытаюсь представить образ мыслей Дэни, и вычислить дату. Примерно через минуту до меня доходит: после падения Стен. Я быстро прикидываю. Последний раз я была в Дублине 12 января.

Через девяносто семь дней после Хэллоуина — в ту ночь пали Стены — получается 5 февраля.

Выходит, меня не было по крайней мере двадцать пять дней, а может и дольше. Листок был выцветшим и сильно потрепанным. Будь снегопад сильнее — я бы его и не заметила.

Сколько бы я ни отсутствовала, Дублин не сильно изменился.

И хотя многие разбитые и вырванные с корнем фонари отремонтировали и заменили на новые, линии электропередач все еще не работают. То тут, то там гудят генераторы, неживые признаки жизни, забаррикадировавшейся в зданиях или прячущейся под землей.

Мы миновали красный фасад Темпл Бара, в районе баров. Я заглянула внутрь. Я ничего не могу с собой поделать. Я любила это место ДПС — до падения стен.

Теперь это темный остов, с выбитыми окнами, перевернутыми столами и стульями, и тонкими сухими оболочками, оставшимися от людей. Судя по тому, как они лежат, посетители набились в бар и сгрудились вместе, когда наступил конец.

Я помню, как выглядел Темпл Бар, когда я впервые увидела его — ярко освещенный, с людьми и музыкой, льющейся через открытые двери на мощенную булыжником мостовую. Парни свистели мне вслед. Я забыла о печали по Алине на благословенные секунду или две. Затем, конечно, ненавидела себя за забвение.

Я могу почти что услышать смех, ирландский говор. Теперь они все мертвы, как Алина и Бэрронс.

Я помню, как провела долгую неделю перед Хеллоуином, от рассвета до заката, часами гуляя по улицам Дублина перед концом, чувствуя бессилие, никчемность всех своих способностей ши-видящей. Я не была уверена, что кто-то из нас переживет Хеллоуин, поэтому попыталась в последние дни взять от жизни максимум, насколько это было возможно.

Я болтала с уличными торговцами и играла в нарды с беззубыми стариками. Они так сильно искажали английский своим диалектом и жеванием, что я понимала разве что одно слово из пяти, и это было не важно. Они наслаждались вниманием хорошенькой девушки, а я изголодалась по отцовской поддержке. Я посетила самые известные туристические места. Кушала в захудалых забегаловках и опрокидывала стопки виски с каждым, кто готов был со мной выпить.

Я влюбилась в город, который не смогла защитить.

Черный, сожженный, разрушенный, после того как Темные сбежали из своей тюрьмы и разгромили ее. Я намерена увидеть его восстановленным.

Теперь я стремлюсь только к одному — вернуть его.

— МакКайла, ты чувствуешь Синсар Дабх? — спрашивает Дэррок.

Я держу способности ши-видящей приглушенными, насколько это возможно. Я устала и у меня нет никакого желания искать Синсар Дабх. Во всяком случае, не раньше, чем я узнаю все, что знает он.

Я осторожно раскрываю свои способности, и переключаю «громкость» на два, по шкале от одного до десяти. Мои чувства ши-видящей зашкаливают от бесчисленного скопления фейри, но среди них нет Синсар Дабх.

— Нет.

— Там много фейри?

— Город кишит ими.

— Светлый Двор или Темный?

— Это не так работает. Я могу только чувствовать фейри, а не их принадлежность к какой-либо касте.

— Сколько?

Я повышаю «громкость» до трех с половиной. Раньше даже десятая часть такого количества фей в такой близости от меня заставляла меня едва сдерживать рвоту. Теперь же я заряжаюсь от них. Более живая, чемхотелось бы.

— Они со всех сторон, по двое и по трое. Они над нами, на крышах и в небе. У меня нет ощущения, что они следят за нами, скорее они следят за всем.

Они что, тоже охотятся за моей Книгой? Я убью их всех. Она моя.

— Сотни? — наседал он.

— Тысячи, — исправляю его я.

— Они организованы?

— Есть одна группа на востоке, которая намного больше, чем другие, если ты об этом спрашиваешь.

— Тогда идем на восток, — говорит он. Поворачивается к принцам и выкрикивает команду. Они исчезают.

Я высказываю свое растущее подозрение.

— Они ведь не ушли на самом деле, не так ли? Они никогда не уходят, когда ты их отсылаешь.

— Они находятся рядом, наблюдают, но невидимы. В одном перемещении, вместе с большей частью моей армии.

— И когда мы найдём эту группу фэйри? — настаиваю я.

— Если они Темные, они мои.

— А если они Светлые?

— Тогда мы вышвырнем их из Дублина.

Хорошо. Чем меньше фей на моём пути, тем лучше.

Мало кто когда-либо видел Светлых, за исключением тех редких смертных, что были украдены и содержались при Дворе Фэйри. И, конечно же, Бэрронса, который провел там много времени и спал с принцессой, прежде чем убить ее и навечно разозлить В’лейна.

Я видела тысячи Темных, но до сих пор даже я — экстраординарная ши-видящая — видела лишь одного-единственного Светлого.

Я начала задаваться вопросом — почему?

В темные ночные часы я раздумывала: может быть он остался последний? Может, он что-то скрывает? А может, он и не Светлый вовсе, не смотря на очевидные подтверждения его слов?

Когда я увидела его таким как сейчас, все мои сомнения испарились.

Вот это были Светлые.

Они наконец-то пошевелили своими задницами и обратили внимание на тот бардак, в который превратили мой мир. Надо думать, раньше они не могли обеспокоиться.

Даже не смотря на переполняющую меня ненависть ко всем феям, я не могу отрицать, что В’лейн выглядит как ангел-мститель, мчащийся с Небес, чтобы вернуть мой мир на круги своя и вычистить всю эту скверну.

Сияющий, золотой и завораживающий, он возглавляет армию ангелов.

Высокие, изящно мускулистые, они стояли с ним плечом к плечу, заполняя улицу. Ошеломительные, с золотистой бархатной кожей, они столь леденяще совершенны, что я с трудом могу на них смотреть — а ведь у меня иммунитет после того, как я была При-йя, сексуально-зависимой от фей. Они сверхъестественные, божественные.

Здесь дюжины фэйри из касты В’лейна, мужского и женского пола. Они обладают ужасающим эротизмом, что делает их смертельно опасными для людей. Доведись какому-нибудь ученому изучать одного из них, не удивлюсь, если бы выяснилось, что их кожа источает притягивающие нас феромоны.

Под древними, чуждыми глазами, на неотразимых губах, кажется, вот-вот появится улыбка. Не смотря на все, чего я от них натерпелась, мне хочется броситься к ним и пасть перед ними ниц. Хочется скользнуть пальцами по их безупречной коже, узнать так же ли они изумительны на вкус, сколь они восхитительно пахнут. Я хочу быть заключенной в объятия фэйри, потерять свою память, разум и волю, и перенестись ко Двору Фэйри, где я смогу оставаться вечно юной, окутанной иллюзиями.

Фланги касты В’лейна — которая, полагаю, является высшей, судя по тому, как остальные касты защищают ее — основа волшебных сказок. Среди них изящные радужные феи, стремительные, как колибри, на своих прозрачных крылышках; серебристые нимфы, танцующие на точеных ножках; и прочие, которых я не могу даже разглядеть, не считая ослепительных следов света, что они оставляют при движении. Они столь яркие и сверкающие, что могут быть только падающими звездами.

Я насмехаюсь над хрупкостью его армии. Они воздушные, рожденные рассеиваться как дымка, соблазнять и быть объектами служения.

Моя же армия — земная и твердая. Рожденная пожирать, убивать и править.

Мы шагаем навстречу друг другу по заснеженной улице.

Там, где касаются земли ноги Свелых, снег с шипением тает. Поднимается пар, и цветы пробиваются сквозь трещины, раскрывая яркие лепестки, наполняя воздух ароматами жасмина и сандалового дерева. Со стороны Светлых улица купается в золотистом свете.

Там же, где по камням проходят копыта и чешуйчатые животы моей армии, появляется корка черного льда. Ночь распахивает нам объятия. Бесшумными тенями появляемся мы из тьмы.

Лишь один раз Светлые и Темные встречались вот так — и в тот день умерла Светлая Королева. Это вошло в легенды, этого никогда не видели люди, разве что только во снах.

Искаженные монстры и отвратительные демоны злобно уставились на своих прекрасных, золотистых противников полными ненависти глазами.

Ангелы же с презрением смотрят на мерзость, что никогда не должна была родиться, что пятнает совершенство расы фей, порочит ее одним своим существованием.

И о чем только думал Дэррок, вот так сводя их вместе?

Мы останавливаемся, разделенные дюжиной шагов.

Лед и жар сталкиваются друг с другом.

Мое дыхание замораживает воздух и превращается в пар, пересекая невидимую границу. На мостовой между нами закручиваются вихри, собирая оставленные Тенями неудобоваримые оболочки людей, и начинают формироваться в маленькие торнадо.

Кто бы ни выдумал сказки про то, что феи не испытывают чувств, говорил полную чушь. Они испытывают всю гамму человеческих эмоций. Они просто иначе их выражают, с терпением, порожденным вечностью. Приученные к изысканным манерам, они надевают маску бесстрастия, ведь у них есть бесконечность, чтобы довести свою игру до конца.

Пока мы разглядываем друг друга сквозь быстро растущее торнадо, я вспоминаю рассказ В’лейна о том, как они уничтожили свой собственный мир, борясь друг с другом. Так дело было в этом? Усилятся ли погодные возмущения, вызванные столкновением этих двух могучих Дворов, если они будут воевать? И будет ли и этот мир разорван на части? Не то, чтобы я так уж возражала, раз уж намереваюсь воссоздать его с помощью Книги. Но Книга мне нужна до того, как этот мир будет разрушен.

А значит, бурное противостояние должно быть прекращено.

— Заканчивай мелодраму, В’лейн, — холодно произношу я.

Его глаза такие чужие. Он рассматривает меня с тем же выражением, что и монстров за моей спиной. Меня немного раздражает, что на Дэррока он и не смотрит. Его взгляд скользит сквозь него, будто его и нет здесь. Он — падший фэйри, предатель их расы, ответственный за падение Стен. А я — просто ши-видящая, пытающаяся выжить.

Золотистый греческий бог, стоящий справа от В’лейна, ухмыляется:

— Это… нечто… и есть та человечка, которую ты сказал, мы должны защищать? Она объединилась с мерзостью!

Златокожая богиня слева от него шипит:

— Уничтожь ее немедленно!

Сотни Светлых, шагающих, танцующих и летающих, начинают возмущенно требовать моей смерти.

Не сводя с них глаз, яростно бросаю Дэрроку:

— Мне бы очень не помешало мое копье прямо сейчас.

Полагаю, оно все еще у него, В’лейн не забрал его, как он это обычно проделывал со мной.

Пока крошечные изящные феи предлагают варианты моей казни, один другого медленнее и болезненнее, бог и богиня с двух сторон от В’лейна наседают на него.

— Она человек и выбрала Темных! Ты на нее полюбуйся! Она носит их цвета!

— Ты говорил, она поклоняется нам!

— И что она будет во всем нам повиноваться!

— Они прикасались к ней! Я чувствую этот запах на ее коже! — бог выглядит возмущенным… и возбужденным. В переливающихся глазах сияют золотые искры.

— Они использовали ее! — брюзжит богиня. — Она осквернена. Я не потерплю ее при дворе!

— Тихо! — гремит В’лейн. — Я веду Истинную Расу за нашу Королеву. Я говорю за Эобил!

— Это неприемлемо!

— Возмутительно!

— Совершенно недопустимо, В’лейн!

— Ты будешь делать так, как я скажу, Дри’лия! Я решаю ее судьбу. И только я приведу это решение в исполнение!

Я зашипела на Дэррока:

— Решай, и быстро.

— Они всегда слишком бурно реагируют, — бормочет Дэррок, — Это одна из многих вещей, что я презирал при Дворе. Заседание Высшего Совета могло продолжаться в таком ключе несколько лет по человеческому счету. Дай им время. В’лейн их усмирит.

Один из крошечных крылатых Светлых нарушает построение и бросается прямо к моей голове. Я уклоняюсь, но он со свистом носится вокруг меня.

Я пораженно слышу взрыв собственного смеха.

Еще двое таких же вырываются из рядов и начинают носиться тесными кругами вокруг моей головы.

По мере того, как они жужжат вокруг меня, мой смех переходит в истерический. В происходящем нет ничего смешного, но я ржу и хрюкаю. Мне в жизни не было так весело. Я обхватываю себя за бока и сгибаюсь пополам, фыркая, хохоча, захлебываясь всхлипами от навязанной веселости, а они носятся переплетаясь, все ближе и ближе вокруг меня. Я устрашаюсь звукам, исходящим от меня. Меня ужасает неконтролируемая природа этого. Я ненавижу фей, и то, как они лишают меня воли.

— Прекрати смеяться, — рычит Дэррок.

Веселье довело меня почти до истерики, и мне больно. Мне удается разогнуться достаточно, чтобы бросить на него неодобрительный взгляд. Хотела бы я перестать смеяться. Но не могу.

Я хочу сказать ему, чтобы он заставил проклятых существ убраться, вот только я не могу вздохнуть, не могу даже сомкнуть губы хоть на время, чтобы выцедить согласные. Чем бы ни были эти очаровательные маленькие Светлые монстрики, они — убивающие-смехом. Какой дьявольский способ отправиться в мир иной. Уже через несколько минут мои бока болели от смеха, живот жгло, и я так задыхалась, что у меня закружилась голова. Интересно, через какое время наступает смерть от насильственной радости? Часы? Дни?

Четвертый крошечный Светлый вступает в игру, и я готовлюсь погрузиться в себя, в поисках оружия в своей темной пещере с озером, как вдруг длинный язык, роняя капли яда, просвистел у моего уха, ухватив изящного фэйри прямо прямо на лету.

Позади меня раздается хруст.

Я беспомощно хихикаю.

— В’лейн! — вопит золотая богиня, — Эта тварь, эта ужасная тварь сожрала М’ри!

Еще щелчок, и опять хруст — вот и второго не стало. Я безумно гогочу.

Двое оставшихся отступают, потрясая крошечными кулачками и крича на непонятном мне языке. Даже рассерженные, они издают звуки прекраснее арии.

Мой смех перестает быть вынужденным.

Томительную минуту спустя мне удается расслабиться и перестать издавать безумные звуки веселья. Взрывы хохота постепенно превращаются в стоны, потом в молчание. Я перестаю держаться за бока, и жадно глотаю облегчающе прохладный воздух.

Я стою, внезапно придя в ярость, и на сей раз это мои эмоции. Мне надоело быть уязвимой. Если бы у меня только было мое копье, эти гнусные маленькие убивающие-смехом фэйри и не посмели ко мне приблизиться. Я бы их прямо в полете на копье нанизала, да фей-кебабов из них понаделала.

— Друзья, — прошипела я Дэрроку, — доверяют друг другу.

Но не он. По лицу вижу.

— Ты сказал, что отдашь его мне, чтобы я могла защитить нас.

Он едва улыбнулся, и я знаю — он не забыл, как умер Мэллис: медленно, страшно, разлагаясь изнутри. Копье убивает все, что относится к феям. А так как Дэррок ест так много плоти Темных, его вены полны фей. Один маленький укол кончиком моего копья станет для него смертным приговором.

— На нас пока что не напали.

— С кем это ты разговариваешь, человечка? — вопрошает богиня.

Я смотрю на Дэррока, тот пожимает плечами:

— Я же говорил тебе, первый же увидевший меня Светлый, попытается меня убить. Следовательно, они меня не видят. Мои принцы скрывают меня от их взглядов.

Теперь я понимаю, почему взгляд В’лейна скользил сквозь него, словно его здесь нет. Его и нет.

— Так что, все это выглядит так, будто я тут одна стою? Они думают, это я веду твою армию!

— Не беспокойся, ши-видящая, — холодно произносит В’лейн, — Я чую эту мразь, что когда-то был фэйри, а теперь питается нашей расой. Я знаю, кто ведет эту армию. А касательно того, что он твой друг, замечу, что тот, с кем ты столь неблагоразумно идешь, не имеет друзей. Он всегда преследовал только собственные цели.

Я наклонила голову.

— А ты друг мне, В’лейн?

— Я мог бы им быть. Я неоднократно предлагал тебе свою защиту.

Богиня ахает:

— Ты предлагал ей нашу защиту, и она отказалась? Она предпочла нам… этих… тварей?

— Замолчи, Дри’лия!

— Туа Де Данаан не предлагают дважды! — кипятится она.

— Я сказал, молчать! — рявкнул В’лейн.

— Очевидно, ты не поним…

Я раскрываю рот в изумлении.

У Дри’лии нет рта. Лишь гладкая кожа, там где были ее губы. Тонкие ноздри раздуваются, древние глаза полны ненависти.

Золотой бог придвигается, чтобы обнять ее. Она склоняет головку к его плечу, и вцепляется в него.

— В этом не было необходимости, — сухо говорит он В’лейну.

Я потрясена нелепостью ситуации. Вот я стою между двумя враждующими половинами самой могущественной расы, какую только можно вообразить. Они воюют друг с другом, презирают друг друга и соперничают за один и тот же приз.

И Светлые — которые наслаждались абсолютной свободой и властью все свое существование — грызутся друг с другом из-за каждой мелочи, в то время как Темные — что были заключены в тюрьме, голодали и подвергались пыткам на протяжении сотен тысяч лет — спокойно держат строй и ожидают приказов Дэррока.

И я не могу не увидеть в них себя. Светлые — это то, кем я была до гибели моей сестры. Розовая, симпатичная, легкомысленная Мак. А Темные — то, кем я стала, израненная потерей и отчаянием. Черная, безобразная, одержимая Мак.

Темные сильнее, их труднее сломать. Я рада, что похожа на них.

— Я буду говорить с ши-видящей наедине, — объявляет В’лейн.

— Не будет, — рычит рядом со мной Дэррок.

В’лэйн протягивает руку, видя, что я не двигаюсь.

— Пойдем, нам надо поговорить наедине.

— Почему?

— Какие тонкие намеки в слове «наедине» ты не поняла?

— Возможно те же неуловимые оттенки, которые ты никогда не понимал в слове «нет». Я никуда с тобой перемещаться не намерена.

Бог, по правую сторону от него, буквально задохнулся от моего неуважения к его принцу, но я увидела улыбку, проскользнувшую в уголках рта В’лейна.

— Общение с Бэрронсом изменило тебя. Думаю, ему это понравится.

Это имя — яд, бегущий по моим венам, от которого я буду умирать медленной смертью каждую минуту, что проведу в этом мире без него. Я никогда больше не стану жертвой одного из тех взглядов. Никогда не увижу эту порочную, глумливую усмешку. Никогда не поучаствую в одном из тех молчаливых диалогов, в которых мы говорили гораздо больше взглядами, чем каждый из нас готов был выразить словами. Иерихон, Иерихон, Иерихон. Сколько раз я на самом деле произносила его имя? Три?

— Бэрронс мертв, — спокойно говорю я.

Светлые засуетились, послышался недоверчивый ропот.

В’лейн сузил глаза.

— Нет, не мертв.

— Мертв, — категорически заявляю я.

И я — королева сучек из ада, собираюсь заставить их всех заплатить. Я улыбаюсь этой мысли.

Он изучает меня долгим взглядом, задержавшись на моих на моих изогнувшихся губах.

— Я не верю тебе, — наконец произносит он.

— Дэррок сжег его тело и развеял прах. Он мертв.

— Как он был убит? — потребовал он.

— Копьем.

Тихий шепот нарастал и В’лейн зарычал:

— Я должен получить подтверждение этому. Дэррок, покажись!

Мои бока неожиданно покрылись льдом. Меня окружили Темные Принцы.

В’Лейн напрягся. Вся армия Светлых смолкла. И, мне кажется, Дэррок только что начал войну.

Сколько сотен тысяч лет назад представители Светлых и Темных королевских семей в последний раз видели друг друга в лицо?

Я ненавижу смотреть на Темных принцев. Они зачаровывают, они соблазняют, они уничтожают. Но здесь происходит то, что ни один человек никогда не видел. Мое любопыство патологическое и глубокое.

Я располагаюсь так, чтобы видеть их одновременно.

Темные Принцы стоят рядом со мной, ошеломляюще обнажены. Из четырех, — которых абсолютно верно сравнивают с Четырьмя Всадниками Аппокалипсиса, — интересно, кто остался жив. Мор, Голод, Война? Надеюсь, я стою рядом со Смертью.

Я хочу шагать со Смертью и обрушить ее на эту бессмертную, надменную расу.

Смуглое сильное тело, способное к столь разрывающему душу наслаждению. Я исследую каждый дюйм с пристальным вниманием. Несмотря на мою ненависть к принцам это… возбуждает. Вызывает трепет. Заставляет меня ненавидеть их еще больше. Это выворачивает меня наизнанку. Я помню быстро меняющиеся татуировки под его кожей. Я помню черный торк^[6] вокруг его шеи. Его грубовато красивое лицо, преследует и пугает. Его приоткрытые губы обнажают острые белые зубы. Его глаза … о Господи, эти глаза!

Я заставляю себя взглянуть на В’лейна. Смотрю так, чтобы видеть их обоих, я стараюсь избегать взгляда Темного Принца.

Тезис и антитезис. Вещество и антивещество.

Они стоят как статуи, не двигаясь и не дыша. Изучая друг друга, сравнивают и оценивают.

Принц Всепоглощающей Ночи. Принц Восхитительной Зари.

В воздухе между ними было столько напряжения, что можно обеспечить электричеством весь Дублин, если бы я только сообразила, как это сделать.

Черный лед устремляется вперед из-под ног Темного Принца, покрывая мостовую.

На полпути он наталкивается на полянку с яркими цветами.

Земля содрогается под моими ногами. Раздается оглушительный треск и внезапно мощеная мостовая раскалывается, и между ними появляется темная узкая расщелина.

— Что ты делаешь, Дэррок? — спрашиваю я.

— Скажи ему, — приказывает Дэррок, и принц раскрывает рот для ответа.

Я зажимаю руками уши, чтобы не слышать отвратительного звука.

В’лейн использует речь, разговаривая со мной. В моем присутствии все Светлые говорили на моем языке. Я осознаю, что это было огромной уступкой.

Темные Принцы не делают никаких уступок. Их язык был темной мелодией, не предназначенной для человеческих ушей. Однажды, я была вынуждена беспомощно слушать их пение, и это свело меня с ума.

К тому моменту, когда Темный Принц замолчал, В’лейн смотрел на меня с легким удивлением.

Я осторожно убрала руки от ушей, но не сильно далеко на случай, если ТП решит «заговорить» снова.

— Он утверждает, что ты убила Бэрронса, ши-видящая. Почему?

От меня не ускользнуло, что В’лейн не назвал меня по имени. Я полагаю, он сделал это, чтобы его народ не посчитал его слабым.

— Какая разница? Он мертв. Его больше нет. Не мешает ни тебе, ни мне. Можно подумать, ты и сам не желал его смерти.

Интересно, они и правда сожгли его тело? Не стану спрашивать.

— Его убило копье?

Я киваю. Я не знаю, но проще всего согласиться. Чем меньше я думаю о Бэрронсе, тем лучше.

Он перевел взгляд с меня на принца возле меня.

— А убив Бэрронса, ты решила, что твой враг стал твоим другом?

— Девушке нужны друзья.

Мне это надоело и я устала от этих манипуляций. Мне необходимо поспать. Мне необходимо побыть одной.

— Послушай В’лейн, Светлые и Темные бессмертны. Так что вы собираетесь делать? Тратить попусту наше время, избивая друг друга всю ночь? Насколько мне известно, сегодня здесь есть только одно оружие, которое убивает фэйри, и оно у меня.

— У тебя его нет.

— Есть, — поправляет Дэррок.

Без малейшего труда, мое копье оказалось в кобуре. Я резко взглянула в его сторону.

— Чертовски давно пора.

Думаю он, наконец, почувствовал, что уровень угрозы достаточно высок. Или, может быть, ему это тоже надоело.

Моя рука скользнула под куртку к копью. Я люблю свое копье. Я сохраню его в новом мире, который создам, не смотря на то, что там не будет фэйри.

— Нет, — повторяет В’лейн.

— Я думала, ты не можешь видеть или слышать его.

— Я чувствую его вонь.

Мое копье исчезло.

Появилось.

Снова исчезло.

Я перевожу взгляд с В’лейна на Дэррока. В’лейн смотрит в направлении Дэррока. Дэррок сверлит взглядом Темных Принцев. Они ведут немую битву за меня и мое оружие, и это жутко бесит. В’лейн забирает мое копье — Дэррок возвращает. Оно мельтешит в руке: есть-нет, есть-нет.

Я качаю головой. Это может продолжаться всю ночь. Пусть они играют в свои глупые игры. У меня есть дела поважнее. Мне нужно выспаться, чтобы быть готовой к охоте. Я истощена. Мое оцепенение прошло. Я чувствую себя хрупкой, а хрупкие вещи ломаются.

Я собираюсь развернуться и уйти от этого всего, но звук автоматной очереди разрывает ночную тишину.

Светлые шипят, и те из них, кто способен к перемещению, исчезают — включая В’лейна — оставляя на улице около трети своих. Те рыча поворачиваются к нападающим. Когда в них ударяют пули, низшие касты мерцают и спотыкаются. Остальные поворачиваются к нам и резко бросаются к Темным, спасаясь бегством.

Я слышу как Джейн и его люди перекрикиваются друг с другом, постепенно окружая Светлых. Я замечаю отблеск винтовки на крыше в конце квартала и понимаю, что снайпер готовится к атаке.

Отлично. Надеюсь, сегодня они разделаются с сотнями фэйри, увезут и заточат их в железных клетках. Надеюсь, Дэни забегает и убивает тех, кого они ловят.

Я не собираюсь умирать под обстрелом союзников в этой долбаной реальности. Меня ждет целый новый мир.

Я поворачиваюсь к Темному Принцу с приказом переместить меня. Враг мой — спаситель мой.

Дэррок прорычал строгий приказ.

Принцы схватили меня и прежде, чем я успела сказать хоть слово, мы переместились.

* * *

ВРЕМЯ ЯВЛЯЕТСЯ ЕДИНСТВЕННЫМ ИСТИННЫМ БОГОМ, А Я СУЩЕСТВУЮ ВЕЧНО. СЛЕДОВАТЕЛЬНО Я И ЕСТЬ БОГ.

Твоя логика ущербна. Время не вечно. Оно всегда. Прошлое, Настоящее и Будущее. Было время в прошлом, когда ты еще не существовала. Следовательно, ты не Бог.

Я СОЗДАЮ. Я УНИЧТОЖАЮ.

По капризу избалованного ребенка.

ТЫ НЕ В СОСТОЯНИИ ПРЕДУГАДАТЬ ЗАМЫСЕЛ МАСТЕРА. ДАЖЕ ТО, ЧТО ВЫ НАЗЫВАЕТЕ ХАОСОМ ИМЕЕТ ЗАМЫСЕЛ И ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ.

— РАЗГОВОРЫ С СИНСАР ДАБХ.

Глава 11

Я стою на балконе, вглядываясь в темноту. Снег кружится вокруг меня, опускается мне на волосы. Я ловлю несколько снежинок и рассматриваю их. Я выросла на Глубоком Юге, и мне не часто доводилось видеть снег, но то, что я видела, выглядело совсем не так.

Эти снежинки сложной кристаллической структуры, а некоторые из них слегка окрашены по краям. Зеленые, золотые, грязные, как пепел. Они не тают от тепла моей кожи. Они прочнее, чем обычные снежинки, или я холоднее обычного человека. Что бы растопить их, я сжимаю руку в кулак, и одна из снежинок врезается острыми краями в ладонь.

Мило. Режущий снег. Много фэйриских изменений в моем мире. Время для еще одного.

Время.

Я размышляю над этим понятием. С момента моего приезда в Дублин, в начале августа, время течет довольно странным образом. Я смотрю в календарь лишь за тем, чтобы подтвердить то, что мне и так известно: прошло шесть месяцев.

Но из этих шести месяцев я потеряла целый сентябрь за один единственный день в Фэйри. Ноябрь, декабрь и часть января были страницами календаря, вырванными из моей жизни, когда я была в бессмысленном, помешанном на сексе забытьи. А теперь часть января и февраль промелькнули за несколько дней, пока я была в Зеркалье.

В общем, из последних шести месяцев — четыре пронеслись мимо, пока я, по тем или иным причинам, практически не подозревала о ходе времени.

Разумом я осознаю, что прошло шесть месяцев со дня смерти Алины.

Но тело не верит ни единому слову.

По моим ощущениям, я узнала, что мою сестру убили, два месяца назад. Меня изнасиловали десять дней назад, в Хэллоуин. Моих родителей похитили четыре дня назад. И я вонзила копье в спину Бэрронса и смотрела, как он умирает, тридцать шесть часов назад.

Мое тело не успевает за разумом. Сердце переживает синдром смены часовых поясов. Эмоции свежи, потому что кажется, будто все произошло в течение небольшого отрезка времени.

Откидываю назад влажные волосы и глубоко вдыхаю холодный ночной воздух. Я в большой спальне в одной из многих крепостей Дэррока в Дублине. Это квартира-пентхаус, высоко над городом, обставлена в том же напыщенном стиле Людовика XIV Короля Солнца, что и дом 1247 на ЛаРу. Дэррок определенно любит роскошь. Как и еще кто-то, кого я знаю. Знала.

«Буду знать вновь» — поправляю я себя.

Дэррок сказал, что у него дюжины таких конспиративных квартир, и он никогда не останавливается в одной из них дольше, чем на ночь. Как мне найти их все, чтобы обыскать? Меня пугает мысль о том, что придется остаться с ним, чтобы он брал меня в каждую из них на ночь.

Я сжимаю кулаки. Я могу справиться с этим. Знаю, что могу. Мой мир зависит от этого.

Разжав руки, растираю свои плечи. Даже через несколько часов после прикосновения Темного Принца, моя кожа хранит ледяное прикосновение его руки. Я отворачиваюсь от холодной, снежной ночи, закрываю французские двери и рассыпаю остальные руны на пороге, где они пульсируют, словно влажные темно-красные сердца на полу. Мое темное озеро обещает, что я буду спать в безопасности, если оставлю по одной руне на каждой стене, пороге и подоконнике.

Я поворачиваюсь и пристально смотрю на кровать, в том же оцепенении, что и в последние несколько часов. Шаркая ногами, иду мимо нее в ванную, где умываюсь холодной водой. В припухшие глаза словно песка насыпали. Смотрю в зеркало. Женщина, которую я вижу, пугает меня.

Когда мы приехали, Дэррок захотел «поговорить». Но я понимала, чего он хотел на самом деле. Он испытывал меня. Показывал фотографии Алины. Заставил меня сидеть и смотреть на них, слушая его рассказы, пока я не почувствовала, что схожу с ума.

Я закрываю глаза, но лицо сестры будто выжжено под моими веками. И там же, рядом с ней, стоят мама и папа. Я говорила, что мне наплевать на случившееся с ними в этой реальности, потому что я собираюсь создать новую. Но, если честно, мне не все равно в любой реальности. Я просто отрицала это.

После моей прогулки в Зале Всех Времен, я не спрашивала Дэррока о том, что случилось с моими родителями. А он и не рассказывал мне.

Не представляю, что бы я делала, если бы он сказал, что они тоже мертвы.

Подозреваю, что это одно из испытаний. Я пройду его.

«Вот это моя девочка» — мысленно ободряет меня папочка. «Не вешай нос. Ты сможешь сделать это. Я верю в тебя, девочка! Отличная игра!» — говорит он и улыбается. Хотя он не хотел, чтобы я была черлидером^[7], все же отвез меня на пробы. Когда я оказалась одной из первых, он попросил своего клиента, который работал в Petit Patisserie^[8], испечь мне особенный торт, в виде розового и фиолетового помпонов.

Сгибаюсь пополам, будто меня пнули в живот; я рыдаю, но из моего широко раскрытого рта не издается ни звука — сдерживаюсь в самый последний момент.

Дэррок там, с принцами. Я не посмею выдать свое горе. Я не произнесу ни звука, который они могут услышать.

Папа был моим самым главным болельщиком, всегда говорил мне мудрые вещи, к которым я редко прислушивалась и которые никогда не понимала. А стоило бы задуматься, понять. Надо было обращать больше внимания на то, кто я по сути, а не как я выгляжу. Задним умом все крепки.

По щекам бегут слезы. Как только я отвернулась от зеркала, мои колени подогнулись, и я рухнула на пол ванной. Молча, свернулась в клубок.

Находясь в безвыходном положении, я терпела так долго, как могла. Горе обрушилось на меня, полностью затопив. Алина. Бэрронс. Мама и папа тоже? Я не могу выдержать это. Я не могу справиться со всем этим.

Я сую кулак в рот, чтобы заглушить крики.

Не позволю никому услышать. Он поймет, что я не та, чью роль играю. Не та, кем я должна быть, чтобы создать мой мир.

Я там сидела с ним на диване, рассматривая свою сестру на всех тех фотографиях. И каждая из них напоминала мне наше детство. Где мы были вместе, на любой фотографий, ее руки обнимали, защищали и предостерегали меня.

Она была счастлива на тех фотографиях. Вот она танцует. Разговаривает с друзьями. Осматривает достопримечательности. Он забрал столько фотоальбомов из ее квартиры, что нам почти ничего не осталось. Можно подумать, те жалкие несколько месяцев, что он с ней провел, дают ему больше прав на ее вещи, чем мне — а я любила ее всю жизнь!

При нем я не могла провести пальцами по ее лицу. Это выдало бы мои эмоции, слабость. Мне пришлось обратить все свое внимание на него. Он наблюдал за мной все это время, своими блестящими глазами цвета меди, подмечая малейшие детали моей реакции.

Я понимала, что было бы смертельной и последней ошибкой недооценить этот древний, гениальный ум, скрывавшийся за этими холодными, металлическими глазами.

Кажется, прошло несколько лет пыток, пока он, наконец, не начал уставать, зевать и тереть глаза.

Я забыла, что у него человеческое тело, имеющее ограничения.

Поедание Темных не избавляет от необходимости спать. Как кофеин или амфетамин^[9], это так же сильно подзаряжает тебя, но когда батарейка сдыхает, ты так же сильно разбит. Подозреваю, что это основная причина, по которой он не ночует более одного раза в одном и том же месте. В это время он наиболее уязвим. Представляю, как раздражает человеческое тело, нуждающееся в сне, после вечности, в которой ты абсолютно ни в чем не нуждался, будучи фэйри.

Я решила, что именно тогда я его и убью. Когда он будет спать. После того, как я получу то, что мне нужно. Разбужу его, и пока он будет, совсем как человек, полусонным, улыбнусь и воткну копье ему в сердце. И скажу: «Это за Алину и Иерихона».

Мой кулак не приглушает всхлипывания.

Приглушенные стоны начинают прорываться. Боль затопила меня, фрагменты воспоминаний обрушиваются на меня: Алина машет рукой на прощание перед отъездом в Дублин; мама с папой привязанные к стульям, с кляпами во рту, в ожидании спасения, которое так и не пришло; Иерихон Бэрронс мертвый на земле.

Все мышцы моего тела свело судорогой, я не могу вздохнуть. Грудь горит, на нее словно давит огромный вес.

Я пытаюсь сдержать рыдания. Если я открою рот, чтобы сделать вдох, они вырвутся наружу. Но я веду бесполезную битву: разрыдаться или дышать или подавить рыдания и задохнуться?

Мое зрение затуманивается. Если я потеряю сознание от того, что сдерживаю дыхание, по крайней мере, один сильный крик я сдержать не смогу.

Стоит ли он за дверью, подслушивая?

Я зачерпываю воспоминания из своего разума, чтобы подавить боль.

Придя в себя из состояния при-йи, с ужасом обнаружила, что хотя мои воспоминания о принцах и времени, проведенном после этого в аббатстве, расплывчаты, у меня есть четкие воспоминания о каждой детали того, что мы делали вместе с Бэрронсом.

И сейчас я им благодарна.

Я могла использовать их, чтобы удержаться от криков.

Ты покидаешь меня, Девочка-Радуга.

Нет! Это не то!

Я быстро перематываю назад.

Вот. Первый раз, когда он пришел ко мне, прикасался ко мне, был во мне. Я отдаюсь воспоминаниям, с любовью прокручиваю каждую деталь.

Со временем мне удается убрать кулак. Напряжение в теле ослабевает.

В воспоминаниях тепло. Я дрожу на холодном мраморном полу ванной.

Алина мертва. Бэрронс мертв.

Я тоже должна быть мертва.

* * *

Когда я, в конце концов, заснула, холод проник и в мои сны. Я пробираюсь через ущелье с зазубренными краями, выдолбленное в скале из черного льда. Я знаю это место. Мне хорошо знакомы тропы, по которым я иду, будто прежде, я сотни раз ходила по ним. Из пещер, высеченных в обледеневших стенах ущелья, за мной следят существа.

Впереди мелькает силуэт прекрасной печальной женщины, плавно скользящей босиком по снегу. Она взывает ко мне. Но каждый раз, когда она открывает рот, ледяной ветер крадет ее слова.

— Ты должна… — улавливаю я, и порыв ветра уносит ее остальные слова.

— Я не могу, — кричит она.

— Поспеши! — предостерегает, не оборачиваясь.

В моем сне я бегу за ней, пытаясь услышать, что она говорит. Простираю вперед руки, пытаясь ее поймать.

Но она спотыкается на краю пропасти, теряет равновесие и падает вниз.

Я смотрю на это со страхом и ужасом.

Чувство потери просто невыносимо. Будто это я сама умерла.

Резко проснувшись, приподнимаюсь с пола, задыхаясь.

Я все еще пытаюсь прийти в себя от сна, когда мое тело вздрагивает и начинает двигаться, словно запрограммированное.

Я с ужасом наблюдаю, как мои ноги поднимают меня и вынуждают выйти из ванной. Они несут меня через комнату. Мои руки открывают балконные двери. Невидимой силой мое тело перемещается в темноту, за пределы моей защитной линии из кроваво-красных рун.

Я действую не по собственной воле. Я осознаю это, но не могу остановить себя. Стою здесь абсолютно беззащитная. У меня даже копья нет. Дэррок отобрал его, прежде чем принцы телепортировали меня.

Я вглядываюсь в неясные очертания крыш, ожидая и страшась следующей команды, какой бы она ни была. Зная, что не в состоянии противостоять этим приказам, как и тому, что я исполняю сейчас.

Я марионетка. А кто-то дергает за нити.

И в доказательство этому, а возможно просто издеваясь надо мной, мои руки внезапно поднимаются вверх, колотят меня по голове и безвольно падают вниз.

Я смотрю, как мои ноги перемещаются в бодром тустепе^[10]. Хотела бы поверить, что я сплю. Но это не так.

Я танцую на балконе, мягкая чечётка^[11] набирает темп.

В тот момент, когда я начинаю задаваться вопросом, а не грозит ли мне участь Белоснежки^[12], которая дотанцевалась до смерти, мои ноги останавливаются. Задыхаясь, я вцепляюсь в железные кованые перила. Если мой неизвестный кукловод решит принудить меня выброситься с балкона, я буду драться до последнего.

Это Дэррок? Зачем ему это делать? Он что, может так делать? Неужели у него достаточно силы?

Температура падает так резко, что мои пальцы примерзают к перилам. Когда я отдергиваю руки, куски льда отрываются и, падая в ночь, со звоном ударяются о тротуар. Маленькие кусочки кожи с кончиков пальцев остаются на перилах. Я отступаю, решительно настроившись сопротивляться самоубийству по принуждению.

«Я не наврежу тебе, Мак» — напевает Синсар Дабх в моей голове.

Я судорожно вздыхаю. Воздух настолько холодный, что он обжигает мое горло и легкие.

— Ты только что это сделала, — отвечаю я сквозь зубы.

Я ощущаю ее любопытство. Книга не понимает, чем она мне навредила. Кожа заживает.

«Это не боль».

Я замираю. Мне не нравится ее тон: слишком шелковый, слишком многообещающий. Я отчаянно пытаюсь пробраться к своему темному озеру вовремя, объединиться с ним, защитить себя, но между мной и моей водной бездной возникает стена. Я не могу найти, как обойти или пройти сквозь нее.

Синсар Дабх ставит меня на колени. Все это время я сопротивляюсь, сжав зубы. Книга разворачивает меня, и я падаю на спину. Мои руки и ноги движутся, словно я пытаюсь сделать снежного ангела. Я прижата к холодным металлическим перекладинам.

«Вот это — боль, Мак» — мурлыкает Синсар Дабх.

Меня уносит агония. Понятия не имею, как долго она пытает меня, но все это время я мучительно осознаю: Бэрронс меня не спасет.

Он не вернет меня к реальности своим криком, как в прошлый раз, когда Книга сокрушила меня на улице, «пробуя» меня.

Он не отнесет меня в книжный магазин, когда все закончится. Не сделает мне какао и не завернет меня в одеяла. Не рассмешит, требуя ответа на вопрос, о том, что я такое, а позже не доведет до слез, из-за того, что я вытащила из его головы воспоминание, и видела его разбитым от горя, держащим на руках умирающего ребенка.

Пока Книга держала меня распростертой на холодном стальном полу балкона; пока каждая клеточка моего тела обугливалась, и каждая кость, одна за другой, методично ломалась, я цеплялась за воспоминания.

Я не могу добраться до своего озера, но могу дотянуться до более поверхностного слоя разума. Синсар Дабх тоже здесь, исследует мои мысли, как она однажды сказала, изучает меня. Что она ищет?

Я говорю себе, что нужно просто пережить это. Что на самом деле, она не причиняет мне вред. Она просто забавляется надо мной. Она пришла за мной сегодня. Я охочусь на нее. И по каким-то причинам, за пределами моего понимания, она охотится на меня. Так Книга представляет себе черный юмор?

Она не собирается убивать меня. По крайней мере, не сегодня. Думаю, я ее забавляю.

Она может добиться только моего желания умереть. Да, мне знакомо это чувство. Живу с ним некоторое время.

После неопределенно долгого промежутка времени, боль наконец-то утихает и меня вздергивает на ноги.

Я перегнулась через перила, схватившись за них руками.

Крепко сжимаю пальцы. Упираюсь ногами. Призываю каждую каплю энергии, которая у меня есть, чтобы мои кости снова стали целыми, сильными. Пристально смотрю на крыши, укрепляя свою волю.

Я не умру.

Если я умру сегодня, мир останется таким же, а это недопустимо. Слишком много людей погибло. И продолжит умирать, если меня не будет здесь, чтобы этому противостоять. Ободренная необходимостью защищать нечто большее, чем саму себя, я собираю волю в кулак и направляю себя словно снаряд к озеру в моей голове.

Я врезаюсь в стену, которую Синсар Дабх возвела между мной и моим арсеналом.

Появляется трещина, совсем тонкая.

Не знаю, кто поражен больше: я или Синсар Дабх.

И вот, внезапно — она сердится.

Я чувствую ее ярость, но она злится не потому, что я сделала щель в стене, которую она возвела. Она зла по какой-то другой причине.

Будто я, лично, каким-то образом, раздражаю ее.

Она… разочарована во мне?

Это тревожит меня.

Прерывистыми движениями моя голова поворачивается, и я вынуждена посмотреть вниз.

Внизу стоит кто-то, темное пятно на искрящемся снегу, с книгой подмышкой.

Этот кто-то запрокидывает голову и смотрит вверх.

Я сдерживаю крик.

Я узнаю плащ с капюшоном, развевающийся на ветру. Узнаю волосы.

Но больше я не узнаю ничего. Если это действительно Фиона, бывшая управляющая магазином Бэрронса и любовница Дерека О’Баниона, с нее живьем сняли кожу. Весь ужас заключается в том, что она все еще жива после этого, потому что О’Банион научил ее есть Темных.

Инстинктивно, я тянусь за копьем. Конечно же, его нет на месте.

— Сжалься! — пронзительно вопит Фиона. Ее оголенные губы обнажают окровавленные зубы.

Интересно, осталась ли во мне хоть капля сострадания? Потянулась ли я за копьем из жалости к ней?

Или из-за ненависти, от того что она обладала Иерихоном Бэрронсом до меня, и дольше меня?

Ярость Книги усиливается.

Ощущаю, как она переливается через край, заполняет улицу. Она огромная, с трудом сдерживаемая.

Я сбита с толку.

Зачем она сдерживает себя? Почему не уничтожит все? Именно так я и поступлю, если она останется неподвижной и позволит мне использовать ее. Затем я воссоздам все так, как захочу.

Внезапно, она превращается в Зверя, в тень мрачнее самого мрака. Она распространяется вширь и ввысь, поднимается все выше и выше, до тех пор, пока мы не оказываемся лицом к лицу.

Она зависает в воздухе, два образа мелькают, сменяя друг друга: внушающая ужас морда зверя и лицо Фионы с оголенным мясом.

Я закрываю глаза.

Когда я открываю их снова, я одна.

Глава 12

«Охреневшие тупые говнюки!» — я пинаю пивную банку, она со свистом проносится по улице и, расплющившись, впечатывается в кирпичную стену. И, чуваки, я имею в виду «В» стену. На пару дюймов. Я хихикаю, представляя, как однажды кто-нибудь будет проходить мимо, и думать типа: «Ёшкин кот, а как банка оказалась в стене?»

Еще одна тайна Меги О’Мэлли. Их полно по всему городу.

Оставляю свои следы по всему Дублину. Как бы говорю: «Я здесь была!» Уже несколько лет это делаю, с тех пор, как Ро стала отправлять меня одну с поручениями. Обычно это были мелочи, вроде, немного наклонить скульптуры перед музеем — может никто и не заметит, но я буду знать, что раньше они стояли не так. Но после падения стен это уже не важно. Я вставляю что-нибудь в кирпич и камень, выстраиваю булыжники, так чтобы читалось «МЕГА», сгибаю фонарные столбы в подобие кривых D — намекая на «Dani» (Дэни), «Dangerous» (Опасная) и «Dude» (Чувиха).

Моя походка становится более самодовольной.

Я — суперсила.

Нахмурившись, бормочу:

— Безмозглые ипучие пердуны.

Гормоны играют. То вверх, то вниз каждую минуту. Мое настроение меняется так же быстро, как я бегаю. То я жду не дождусь, когда вырасту и буду заниматься сексом, то ненавижу людей, а мужики тоже люди. И, блин, разве сперма это не самая мерзкая штука на свете? Типа, фуу, ну как можно хотеть, чтобы какой-то чувак впрыснул тебе сопли в рот?

Уже пару дней как сама по себе — и это клааааассно! Никто мне не говорит, что делать. Не загоняет спать. Никто не говорит, что думать. Только я и моя тень — две крутые засранки. Ну и кто не хотел бы быть мной?

И все же… я беспокоюсь о тех тупых овцах в аббатстве.

Нет, ни хрена я не беспокоюсь! Если они не хотят вытащить свои головы из задниц, то это не мои проблемы!

Жаль, что некоторые людишки не воспринимают меня всерьез. Придется навести шороху в их мире, чтобы они реально заметили меня.

Опять была в «Честере»

Этим недоделанным говнюкам на сей раз пришлось напрячь задницы всемером, чтобы не дать мне войти. Все пыталась им вдолбить, что мне надо поговорить с Ри-О. Думаю, он у них главный, когда Бэрронса нет.

А Бэрронса все еще нет.

Везде его искала прошлой ночью, после того как увидела, что Мак сосется с ГроссМонстром, — у меня чуть глаза из орбит не вылезли.

Блин, что она в нем нашла? Она могла бы заполучить В’лейна или Бэрронса! Кому захочется обмениваться слюнями с поедателем Темных? Особенно с тем, который заварил всю эту гребаную кашу! Где она была столько времени? Что с ней случилось?

Они не пустили меня в «Честер». О-бля-пять! Надоело уже, серьезно. Я, типа, не выпить же позарез хочу. Гадость. Просто хотела сообщить им кое-что.

В конце концов, сказала им, чтоб передали Ри-О, что Мак, похоже, в беде. Зависает с Дэрроком. И что его защищают два принца.

Думаю, он промыл ей мозги или что-то типа того. Надо вернуть ее. Хотела взять их с собой, чтобы они прикрыли меня, пока я с ними со всеми разделаюсь. Ши-овец со мной больше нет. Я свалила из аббатства — стала Персоной Не Пресмыкающейся, а единственный способ получить что-то от Ро и ее стада — это пресмыкаться. Даже Джо не согласится покинуть аббатство. Сказала, для Мак все кончено.

Вот тут-то Ри-О и должен был бы вступить в игру. Сказала его чудикам, что собираюсь сегодня разделаться с ГроссМонстром, и они могут помочь, если пожелают.

Или нет.

Да никто мне не нужен. Вот еще.

Мега в действии! Быстрее ветра! Перепрыгивает высокие здания одним прыжком!

Блин, чуваки!

Вж-ж-жик!

* * *

С холодной отстраненностью я изучаю свое отражение в зеркале. Губы женщины, смотрящей на меня оттуда, изгибаются в улыбке.

Синсар Дабх нанесла мне визит прошлой ночью. Она напомнила мне о своей сокрушительной силе, заставила ощутить вкус её садизма. Но я не испугалась, скорее набралась смелости. Я решительна как никогда.

Книга должна быть остановлена, и единственный, кто знает, как сделать это быстро, сидит в соседней комнате и смеется над словами своих охранников.

Из-за него погибло так много людей, а он там смеется. Теперь я понимаю, что Дэррок был всегда намного опаснее Мэллиса.

Мэллис внушал ужас и вел себя как монстр, но он редко убивал своих последователей.

Дэррок привлекателен, обаятелен, ласков, но он может, не теряя своего очарования, организовать истребление трех миллиардов человек, даже глазом не моргнув. Потом улыбаться мне, рассказывать насколько он был неравнодушен к моей сестре, показывать фотографии, где они с ней «хорошо проводят время». А заполучив Книгу, убить еще три миллиарда человек?

На что он будет способен, если сольется с ней? Остановится ли он хоть перед чем-нибудь? А может он столь же хладнокровно использует меня, как я пытаюсь использовать его, и как только он получит желаемое — мне конец?

Мы сцепились в этой смертельной схватке. Это война. И я сделаю все, чтобы победить.

Я приглаживаю платье, поворачиваюсь в сторону, вытягиваю ножку и любуюсь линией ноги в обуви на каблуках. У меня новая одежда. После рабочей экипировки быть привлекательной кажется мне странным и легкомысленным.

Но это необходимо для того монстра с нескромными аппетитами.

Прошлой ночью, после того как исчезла книга, пытаясь заснуть, погрузилась в кошмарный полусон. Я была во власти Дэррока и снова принцы насиловали меня. Затем там появился невидимый четвертый, который вывернул меня наизнанку. А потом почувствовала уколы игл, когда он наносил татуировку на мой череп. После принцы снова были на мне. Затем я оказалась в аббатстве, дрожала от неудовлетворенной похоти на полу кельи. Мои кости плавились, соединяясь друг с другом, а моя потребность в сексе вызывала невероятную боль. Потом надо мной нависла Ровена, и я уцепилась за нее. Но она приложила странно пахнущую ткань к моему лицу. Я боролась, пиналась, царапалась, но не мне было тягаться со старухой. И в своем кошмаре я умерла.

Я не пыталась заснуть снова.

Разделась, встала под душ и позволила горячим струям обжечь мою кожу. Страстно любя солнце, за всю свою жизнь я не мерзла так часто, как за последние несколько месяцев в Ирландии.

После того, как растерла себя докрасна, став такой же чистой, как была раньше, я с отвращением пнула груду одежды из черной кожи.

Я слишком долго носила одно и то же белье. Мои кожаные брюки намокли, высохли, сели и были все в пятнах. В этой одежде я убила Бэрронса. Хотелось сжечь её.

Я завернулась в простыню и вошла в гостиную пентхауса, где на охране стояли дюжина Темных Дэррока одетых в красное. Я дала им подробные указания куда пойти и что принести.

Когда они направились в другую спальню будить Дэррока, чтобы спросить у него разрешения, я взорвалась:

— Он что, не позволяет вам вообще принимать самостоятельных решений? Он освободил вас, только лишь для того чтобы говорить когда двигаться и когда дышать? Неужели один или двое из вас не могут отлучиться, чтобы выполнить несколько моих мелких поручений? Вы Темные или мальчики на побегушках?

Темных переполняли эмоции. В отличие от Светлых, они не научились их скрывать. Я добилась того, чего хотела. Мне принесли сумки и коробки с одеждой, обувью, драгоценностями и косметикой.

Все средства хороши.

Теперь, восхищаясь своим отражением, я благодарна за то, что родилась хорошенькой. Мне надо знать, на что он реагирует. В чем его слабости. Насколько я могу стать его слабостью? Дэррок был Светлым. Это его суть, а прошлой ночью я получила наглядное представление, что из себя представляют Светлые.

Властные. Красивые. Высокомерные.

Я могу быть такой.

Я не слишком терпелива. Мне нужны ответы, да побыстрее.

Тщательно наношу макияж. Щеки и верх груди покрываю бронзовой пудрой, имитируя золотистую кожу фейри.

Мое желтое платье облегает тело, доведенное до совершенства секс — марафоном с Бэрронсом. Мои туфли и украшения золотого цвета.

Я буду выглядеть настоящей принцессой для него.

Когда убью его.

Увидев меня, он замолкает и долго смотрит.

— Твои волосы когда-то были светлыми, как у нее, — в конце концов говорит он.

Я киваю.

— Мне нравились ее волосы.

Я поворачиваюсь к ближайшему охраннику и говорю, что мне нужно для того, чтобы перекрасить волосы. Он смотрит на Дэррока, тот кивает.

Я встряхиваю головой.

— Я попросила элементарную вещь, а они переспрашивают. Меня это бесит! Ты что, не можешь мне выделить двоих из своей охраны? — требую я, — Мне что, ничего своего иметь нельзя?

Он смотрит на мои длинные, стройные ноги на высоких каблуках.

— Разумеется, — шепчет он. — Каких двоих ты предпочитаешь?

Я пренебрежительно отмахиваюсь:

— Сам решай. Они все на одно лицо.

Он назначает двоих для выполнения моих пожеланий.

— Вы будете повиноваться ей, как и мне, — говорит он. — Незамедлительно и без вопросов. Если только ее приказы не будут противоречить моим.

Они научаться подчиняться мне. А остальные его охранники, привыкнут видеть их подчиняющимися. Вода камень точит.

Я присоединяюсь к нему за завтраком, и улыбаюсь, давясь едой, которая на вкус словно кровь и пепел.

Синсар Дабх редко действует днем.

Как и остальные Темные, она предпочитает ночь. Те, кто был так долго заключен в лед и темноту, кажется, находят солнечный свет раздражающим и болезненным. Чем дольше я скорблю, тем лучше понимаю это Солнечный свет — это как пощечина по лицу, он будто говорит: «Смотри, мир такой яркий и светлый! Не то, что ты».

Не поэтому ли Бэрронса так редко можно было увидеть днем? Потому что он, как и мы, тоже был изранен, и находил утешение под покровом ночи? Сумерки изумительны. Они скрывают боль и утаивают мотивы.

Дэррок с небольшой частью своей армии уходит на целый день, отказавшись брать меня с собой. Я чувствую себя как зверь в клетке, мне хочется сопротивляться, но есть черта, которую лучше не переступать, если хочу, чтобы он мне доверял.

Я провожу день в его пентхаусе, порхая по нему как яркая бабочка, перебирая вещи, пролистывая книги и заглядывая в шкафы и комоды, бросая те или иные фразы. Все обыскиваю под пристальным взглядом охраны, делая вид, что мне просто любопытно.

Я ничего не нахожу.

Они отказываются пустить меня в его спальню.

В эту игру могут играть двое. Отказываюсь пускать кого-либо в мою. Укрепляю свои защитные руны, чтобы обезопасить рюкзак и камни. Так или иначе, я доберусь до его спальни.

Позже вечером, я перекрашиваю волосы, сушу их феном и укладываю в крупные свободные локоны.

Теперь я снова блондинка. Вспомнила, как Бэрронс называл меня взбесившейся радугой. Так и хочется надеть белую мини-юбку и розовый топ.

Вместо этого я втискиваюсь в кроваво-красное платье, черные сапоги на высоких каблуках, которые обтягивают мои ноги до середины бедра. Затягиваю на талии отороченное мехом черное кожаное пальто, чтобы подчеркнуть свои роскошные формы. Черные перчатки, великолепный шарф и бриллианты в ушах и на шее завершают ансамбль. Когда большая часть Дублина мертва, шопинг — просто мечта. Жаль, что меня это больше не волнует.

Когда Дэррок возвращается, по выражению его лица я понимаю, что сделала правильный выбор. Он думает, я выбрала чёрный и красный — цвета его стражи, его будущего двора, как он мне говорил — для него.

Я выбрала черный и красный из-за татуировок на теле Бэрронса. Это мое обещание ему, что я все исправлю.

— Разве твоя армия не пойдет с нами? — спрашиваю я, когда мы выходим из пентхауса. Ночь прохладна и безоблачна, в небе сверкают звезды. За день снег растаял, и булыжные мостовые теперь сухие — для пущего разнообразия.

— Охотники презирают младшие касты.

— Охотники? — вторю я.

— А как ты намеревалась искать Синсар Дабх?

Я уже летала на одном из них, с Бэрронсом, в ночь когда мы пытались загнать Книгу с помощью трех из четырех камней. Интересно, знает ли Дэррок об этом? С его хитро спрятанным зеркалом в переулке за магазином, неизвестно как много он обо мне знает.

— И если мы найдем ее сегодня.

Он улыбается.

— Если ты найдешь ее для меня сегодня, МакКайла, я сделаю тебя своей королевой.

Я окидываю его беглым взглядом. Он роскошно одет — костюм от Армани, кожа с кашемиром. При себе у него ничего нет. Знание и есть ключ к слиянию с Книгой? Ритуал? Руны? Какой-то предмет?

— У тебя есть все необходимое для слияния с ней? — прямо спрашиваю я.

Он смеется.

— О, сегодня атака идет по всем фронтам. В таком-то платье, — вкрадчиво говорит он, — я надеялся на соблазнение.

Беззаботно пожимаю плечами и улыбаюсь.

— Ты знаешь, что я хочу знать. Не вижу смысла притворяться. Мы то, что мы есть, ты и я.

Ему нравится то, что я определяю нас в одну категорию. Вижу это по его глазам.

— И что же это, МакКайла? Кто мы?

Он слегка поворачивается в сторону и бросает резкую команду на непонятном языке. Один из Темных Принцев появляется, прислушивается, кивает и исчезает.

— Выживающие не смотря ни на что. Два человека, которыми не будут управлять, потому что мы были рождены, чтобы править.

Он вглядывается в мое лицо.

— Ты действительно в это веришь?

Температура падает и мое пальто вдруг покрывается крошечными мерцающими кристаллами черного льда. Я знаю, что это значит. Королевский Охотник материализуется над нами, черные кожистые крылья бьются в ночном воздухе. Мои волосы развеваются на ледяном ветру. Я смотрю вверх на покрытое чешуей брюхо представителя касты, созданной специально для того, чтобы охотиться на ши-видящих и убивать их.

Великий Сатанинский дракон. Он складывает свои массивные крылья и медленно приземляется на улицу, едва не задев соседние здания.

Он огромен.

В отличие от меньшего Охотника, которого Бэрронс умудрился подчинить своей воле и «заглушить» в ту ночь, когда мы летали над Дублином, этот на сто процентов чистокровный Королевский Охотник. Чувствую, что он колоссально древний. Он гораздо старше, чем все, что я видела или ощущала, летая по ночному небу. Адский холод, который он распространяет вокруг себя, чувство отчаяния и пустоты, что он излучает — все это присутствует в полном комплекте. Но он не угнетает меня и не заставляет чувствовать себя ничтожной. Этот дарит мне… ощущение свободы.

Он осторожно проникает в мое сознание. Я чувствую, как он сдерживает себя. Он не просто обладает могуществом, он и есть могущество.

Я наношу ответный удар с помощью зеркального озера в своей голове.

Он издает тихий звук изумления.

Я вновь обращаю внимание на Дэррока.

— Ши-видящая? — говорит Охотник.

Я игнорирую его.

— ШИ-ВИДЯЩАЯ? — Охотник врывается в мою голову с такой силой, что у меня моментально начинается головная боль.

Я резко поворачиваю голову.

— Что? — огрызаюсь.

Огромный черный силуэт в тени припадает к земле. Голова низко наклонена, подбородок касается тротуара. Он перемещает вес своего тела с одной когтистой лапы на другую, сметая тяжелым хвостом ненужные теперь мусорные баки и шелуху человеческих останков. Огненные глаза впиваются в мои.

Я чувствую, как он осторожно мысленно давит на меня. Легенда гласит, что Охотники либо не фэйри, либо не совсем фэйри. Понятия не имею, что они такое, но мне совсем не нравится чувствовать их в своей голове.

Спустя мгновенье он усаживается на задние лапы и говорит:

— А-а-а. Вот ты где.

Я не знаю, что это значит. Пожимаю плечами. Он больше не в моей голове, и это всё, что меня волнует. Поворачиваюсь к Дэрроку, который продолжает наш разговор с того места, где мы остановились.

— Ты правда веришь в свои слова о том, что мы рождены, чтобы править?

— Разве я тебя хоть раз спросила, где мои родители? — отвечаю встречным вопросом. Мне больно его задавать, это разрывает мне сердце, сама эта мысль разрывает душу, но я иду ва-банк. Если я сегодня получу то, что мне нужно, все это закончится. Закончатся мои боль и страдания. Я смогу перестать себя ненавидеть. А утром снова смогу поговорить с Алиной, прикоснуться к Бэрронсу.

Его взгляд становится пронзительным.

— Когда ты увидела, что я держу их в заложниках, то подумал, что ты слаба и движима чувством сентиментальной привязанности. Так почему же не спрашивала о них?

Теперь я понимаю, почему Бэрронс всегда настаивал, чтобы я перестала задавать ему вопросы и судила о нем только по его поступкам. Солгать не трудно. Хуже то, что мы цепляемся за эту ложь. Просим дать нам иллюзию, чтобы не смотреть правде в глаза, не чувствовать себя одинокими.

Помню себя семнадцатилетней. Думая, что по уши влюблена, я спрашиваю у парня (красавчика — нападающего Рода МакКуина) с которым была на выпускном: «Это же не правда, что Кейти видела тебя целующимся с Бренди в коридоре возле туалета. Ведь не видела, Род?» И когда он ответил, что нет, я ему поверила, несмотря на следы помады на его подбородке, слишком красной, чтобы быть моей, и на то, как Бренди смотрела на нас поверх плеча своего партнера. Никто не удивился, когда через две недели он стал парнем Бренди, а не моим.

Я смотрю в глаза Дэррока и то, что я там вижу, приводит меня в восторг. Он действительно сделает меня своей королевой. Дэррок и правда меня желает. Не знаю уж почему, может, потому что он запал на Алину, а я больше всего напоминаю её. Может, потому, что они с моей сестрой поняли, кем они были вместе и на что были способны, а познание друг друга сильно связывает. А может, все дело в этом моем странном темном озере, или что оно там такое, из-за которого Синсар Дабх любит играть со мной.

Возможно, из-за того, что отчасти он человек и жаждет тех же иллюзий, что и все мы.

Бэрронс был пуристом^[13]. Сейчас я его понимаю. Слова так опасны.

— Все меняется. Я приспосабливаюсь. Отбрасываю все ненужное, когда обстоятельства изменяются, — говорю я. Тянусь, поглаживаю его лицо, указательным пальцем легко прикасаюсь к его идеальным губам, провожу по его шраму.

— И часто я нахожу, что мои обстоятельства не ухудшились, как изначально думала, а улучшились. Не знаю, почему отвергала тебя. Понимаю, почему моя сестра хотела тебя.

Я сказала это так просто, будто это аксиома. Сама удивлена, как искренне это прозвучало.

— Думаю, ты должен быть королем, Дэррок, и если ты хочешь меня, я почту за честь быть твоей королевой.

Он резко вздыхает, его медные глаза сверкают. Притягивает мою голову, погружает свои руки мне в волосы, играет моими локонами, пропуская их через пальцы.

— Докажи, что ты говоришь правду, МакКайла, и я не откажу тебе ни в чем. Никогда.

Он наклоняется к моим губам.

Я закрываю глаза. Приоткрываю губы для поцелуя.

И в этот самый момент он убивает его.

Глава 13

С того дня, как я сошла с самолета в Ирландии и начала охотиться на убийцу Алины, мои взгляды на некоторые вещи менялись не единожды, и, как мне казалось, кардинально, но этот случай превзошел все остальные.

Вот я стою, закрыв глаза и приоткрыв губы в ожидании поцелуя любовника своей сестры, как вдруг что-то мокрое и теплое ударяет меня по лицу, капает с подбородка и стекает по шее прямо в лифчик. Брызги летят на пальто.

Я открываю глаза и кричу.

Дэррок больше не собирается целовать меня, потому что его голова исчезла, просто исчезла. К такому невозможно быть готовой, и неважно, насколько ты считаешь себя холодной, черствой и мертвой внутри. Когда на тебя брызжет кровь обезглавленного трупа — в особенности, твоего знакомого, неважно нравился он тебе или нет — это вызывает примитивную реакцию. Тем более, если ты только что собиралась поцеловать этого человека.

Но больше всего меня расстраивает то, что я не знаю, как слиться с книгой.

Все мои мысли только об этом. Он ест Тёмных. Могу ли я вернуть его голову на место, и сможет ли он говорить после этого? Возможно, я смогу его собрать и выпытать необходимую информацию.

Я сжимаю руки в кулаки, взбешенная таким поворотом событий.

От достижения цели меня отделял лишь поцелуй — хорошо, может быть, нескольких ночей в постели с врагом, а после — небывалое презрение к себе. Но это должно было случиться. По его глазам я поняла, что завоевала доверие. Он собирался довериться мне, рассказать все свои секреты, а я бы убила его и изменила мир.

Но у него больше нет головы, а у меня — необходимой информации. И не могу жить в этой ужасающей реальности месяцами, пытаясь собрать воедино четыре камня, пятерых друидов и пророчество.

Вся моя миссия заключалась в достижении единственной цели — и теперь эта цель, обезглавленная и пошатывающаяся, находится передо мной!

Это полный облом.

Я позволила ему прикоснуться к себе — и все напрасно.

Я таращусь на окровавленный обрубок его шеи, а безголовое тело, пошатываясь, бродит кругами. Поразительно, что он все еще двигается. Должно быть, это сила Темных в его венах.

Споткнувшись, тело падает на землю. Где-то поблизости я слышу булькающие звуки. О, Боже, его голова все еще говорит.

Прекрасно! Он может связно разговаривать? Значит, у меня есть шанс поторговаться. Дай мне нужную информацию, и я верну твою голову на место.

Я нахмурилась. Где принцы? Почему они его не защитили? Минуточку! Так кто же это сделал с ним?

Я следующая?

Дико оглядываюсь вокруг.

— Какого… — только и могу сказать. Не понимаю, что происходит.

— Ши-видящая, — мурлычет в моей голове Охотник.

Я смотрю безучастным взглядом, как Охотник, вызванный Дэрроком для нашего полета, присел в дюжине шагов от меня и небрежно помахивает головой Дэррока, свисающей на волосах с его длинного когтя.

Если Охотники умеют улыбаться, то он делает именно это. Жесткие кожистые губы обнажают зубы, по форме напоминающие сабли, — он явно забавляется.

Его, за неимением лучшего слова, рука, размером с небольшой автомобиль. Как же он смог так аккуратно оторвать Дэрроку голову?

Отрезал ее своими когтями? Это произошло до нелепого быстро.

Почему он убил его?

Дэррок был в союзе с Охотниками. Это они научили его есть плоть Темных. Неужели — как я когда-то и предупреждала — он им надоел, и они отвернулись от него?

Я потянулась за копьем. Оно на месте. Отлично, значит принцы ушли. Но прежде, чем я успеваю его выхватить, у меня в голове раздается смех Охотника — сухой и неприятный. На меня обрушивается ощущение его колоссальной древности, которая бросает вызов самому времени, его мудрости, прошедшей долгий путь от безумия. Раньше он сдерживал себя. Он сильно отличается от всех остальных Охотников.

Не удивлюсь, если, узнаю, что он приходится им всем прапрадедушкой.

Он называет себя К’Врак. В человеческом языке нет подходящего слова. Это означает состояние за пределами смерти. Смерть — ничто по сравнению с К’Враком.

— А? — запинаюсь я. Голос звучал в моей голове.

«К’Врак куда более абсолютен, чем смерть. Это возвращение материи в состояние предельной инертности, из которой уже никогда и ничто не поднимется. Это меньше, чем ничто. Ничто это что-то. К’Врак абсолютен. Пытаясь постичь это своими убогими мозгами, ваш вид назвал бы это потерей души».

Я замираю. Мне знакомы этот голос, эта насмешка. Копье не поможет. Если я убью Охотника, она просто завладеет мной.

— Я открою тебе секрет, — вкрадчиво говорит он. — Смерть для вас еще не конец. Для людей. Если только, — он мягко смеется, — вас не К’Врак-нуть.

Я шумно вздыхаю.

— МакКайла, я никому не позволю себя контролировать. Дэррок теперь не применит свой секретный способ, и ты никогда о нем не узнаешь.

Охотник расплющивает голову Дэррока, словно виноградину. Волосы и кости с глухим стуком падают на тротуар. И теперь, сбросив оцепенение от этого кровавого зрелища, я вижу, что он все это время держал в другой руке.

Я быстро отступаю.

У нас с Дэрроком с самого начала не было ни единого шанса отправиться этой ночью на поиски Синсар Дабх.

Она опередила нас.

Захватила нашего Охотника и сама пришла к нам.

И вот я здесь, беспомощная. Камней у меня нет, копье бесполезно…

Амулет! Когда охотник оторвал Дэрроку голову, он был на нем. Я притворяюсь, что просто испуганно смотрю по сторонам, стараясь разглядеть все вокруг и при этом не выдать себя.

Где принцы, черт побери? Могли бы и переместить меня отсюда! Они что — исчезли, как только Дэррок был убит?

Трусы!

Вот он! Когда тело Дэррока рухнуло на землю, амулет соскользнул с его шеи. Серебряный с позолотой, он лежит в луже крови, несколько метров от меня! В моем зеркальном озере есть сила. Сможет ли Амулет увеличить ее настолько, чтобы я могла противостоять Книге?

Я погружаюсь в себя, пытаясь попасть на мой пляж из черной гальки, но проклятая стена возникает прежде, чем я добираюсь до него. Синсар Дабх смеется. Прошлой ночью мне удалось пробить трещину в этой стене. Сегодня я разрушу ее полностью или погибну.

— «Могущество надо заслужить, а ты не заслужила.»

Мне не нужно смотреть на нее, чтобы понять, что она поднимается, отделяясь от Охотника. Вздымается вверх, превращаясь в огромную Звериную форму Книги, готовясь причинить мне невыносимую боль.

Или того хуже. Кто знает? Может, она собирается меня К’Вракнуть.

Я рванулась вперед, пытаясь схватить амулет. Мои пальцы коснулись цепочки. Я поймала его и тащу к себе.

И вдруг что-то врезается в меня сбоку, выбивая из рук амулет. Полувытянутая рука подвернулась под неестественным углом и хрустнула, когда меня отшвырнуло в сторону, и я полетела как тряпичная кукла, царапаясь о тротуар. Я ударилась головой, пробороздила лбом по земле и почувствовала, как сдирается кожа.

Потом что-то подхватило меня и подбросило в воздух. Я дико озираюсь по сторонам, но Амулета нигде не видно. Когда я начинаю падать, кто-то перебрасывает меня через плечо. Волосы закрывают мне лицо, рука безвольно болтается, а кровь из разбитого лба заливает глаза. Я чуть не оскальпировала себя о тротуар.

Все движется так быстро, что сливается в одно сплошное пятно.

Суперсила. Суперскорость. Я чувствую, как меня начинает укачивать.

— Дэни? — выдыхаю я. Она все же пришла спасти меня, даже не смотря на то, что я была такой сучкой и оттолкнула ее?

— Дэни, нет! Мне нужен амулет!

Я повисла вниз головой, перед глазами со свистом проносится тротуар.

— Дэни, стой!

Но она не останавливается. Я слышу быстро стихающее рычание позади нас.

Охотник ревет.

Леденящий душу вой пронзает ночь.

Я вздрагиваю, узнав эти звуки. Я слышала их раньше.

— Верни меня обратно, верни меня обратно! — кричу я, но на этот раз совсем по другой причине. Кто они — эти звери, голоса которых так напоминают голос Бэрронса? Я должна знать!

— Дэни, ты должна отнести меня обратно!

Но она не возвращается. Продолжает бежать и не слышит ни слова, из того что я говорю. Она несёт меня в единственное место, которое я не хочу больше видеть.

Книги и Сувениры Бэрронса.

Глава 14

Подозрение, что это не Дэни, появилось, когда мы вломились через парадный вход в книжный магазин.

Или, точнее, когда это подозрение повернуло голову и слизало кровь с моего бедра.

Если только у Дэни не было каких-либо серьезных отклонений, о которых мне было неизвестно, то я болталась не на ее плече.

Оно снова лизнуло меня, проведя языком по моей ноге, прямо под выпуклостью попки. Платье, зажатое между моим животом и его плечом, задралось. Потом существо меня укусило. Сильно.

— Ой!

Клыками. Не до крови, но достаточно, чтобы почувствовать острую боль. Я провела рукавом по лицу, вытирая кровь меховой манжетой.

Я была потрясена внезапным убийством Дэррока и тем, что К’Врак оказался Книгой. Если бы я могла мыслить ясно, то сразу бы заметила, что это не Дэни, потому что существо несло меня слишком высоко над землей. Несколькими футами выше.

Плечо подо мной было массивным, как и все остальное тело, но темнота не позволяла толком его разглядеть. Прожекторы под крышей больше не освещали периметр, да и внутри магазин уже не был залит привычным янтарным светом. Лишь сияние неполной луны проникало сквозь высокие окна.

Что это за существо? Темный? Почему оно принесло меня сюда? Я больше не хотела видеть это место! Я ненавидела BB&B. Он был темным и пустым, во власти призраков. Они грустно взирали на мой кассовый аппарат, понуро слонялись вдоль книжных полок, прозрачные, тонкие, словно бумага, и побежденные. Они сидели, дрожа, на моем диване перед камином, в котором никогда не загорится огонь.

Я не ожидала, что оно меня сбросит. Пролетев спиной вперед, я рухнула на диван, стоящий в задней части магазина. Отскочив от него, врезалась в стул, запуталась в одном из дорогущих ковров Бэрронса и, проехавшись по отполированному полу, в итоге, ударилась головой об эмалированный камин.

Какое-то время единственное, что я могла делать — это просто лежать. В моем теле болела каждая косточка. На лице и в уголках глаз запеклась кровь.

Застонав от боли, я перевернулась, приподнялась, опираясь на локоть, и попыталась оценить повреждения. По крайней мере, рука не была сломана, как я боялась.

Я убрала волосы с лица.

И замерла. Силуэт, еле различимый в тусклом свете книжного магазина, был до жути знаком.

— Выйди из тени, — сказала я.

Низкое рычание было единственным ответом.

— Пожалуйста, ты меня понимаешь? Выходи.

Оно возвышалось возле книжного шкафа, тяжело дыша. Огромное — не ниже девяти футов ростом. Его силуэт, с тремя парами острых изогнутых рогов, располагавшихся через равные промежутки вдоль двух костных гребней по бокам его головы, вырисовывался в лунном свете, льющемся сквозь окно за его спиной.

Я уже видела такие рога. Мой мешочек с камнями был привязан к таким же. И на моих глазах эти рога растаяли, когда зверь, которому они принадлежали, вновь обрел человеческую форму.

Днем, в Зеркалье, Бэрронс был иссиня-серым с желтыми глазами, ночью — черным, а глаза — багровыми. Этот был в ночном режиме: бархатно-черный в темноте с диким сверкающим взглядом. Я слышала других таких же зверей там, на улице, до того, как этот унес меня. Откуда они взялись?

У меня задрожали руки. Я осторожно села, остро ощущая каждое растянутое сухожилие и каждый напряженный мускул. Прислонившись спиной к камину, подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. Вряд ли я смогу встать. Это существо принадлежало к тому же виду, что и Бэрронс, и было связующей нитью к человеку, которого я потеряла.

Что оно здесь делает? Может, даже после смерти Бэрронс защищает меня? Поручил ли он остальным из его вида охранять меня, если случится худшее, и его убьют?

Внезапно существо, стоящее в темноте, повернулось и ударило когтистой лапой по книжному стеллажу. Полки заходили ходуном, и изысканный стеллаж начал отрываться от пола и падать, со скрежетом вырывая держащие его металлические болты, обрушиваясь на следующий, затем еще на один, и дальше, подобно домино, и создавая полный разгром в моем книжном магазине.

— Прекрати, — закричала я.

Но, если оно и могло меня понять или хотя бы расслышать сквозь шум, — не похоже, что хотело это делать. Оно направилось к стойке с журналами и разбило ее. Ежедневные и ежемесячные издания разлетелись ураганом страниц вместе с обломками полки. Стулья с грохотом врезались в стены. Мой телевизор был растоптан, холодильник — раздавлен, кассовый аппарат — взорвался звоном колокольчиков.

Оно свирепствовало и бушевало по всему первому этажу магазина, громя, уничтожая все, что я любила, превращая дорогое моему сердцу убежище в руины.

А я только и могла, что наблюдать, сжавшись в комок.

Когда не осталось ничего, что можно было разрушить или сломать, оно повернулось ко мне.

Лунный свет скользнул по его черной шкуре и отразился в багровых глазах. Вены и сухожилия выступали на его руках и шее, грудь тяжело вздымалась. Куски мусора были нанизаны на его рога. Оно яростно затрясло головой, обломки штукатурки и дерева разлетелись в разные стороны.

С его доисторического лица, сквозь длинные пряди спутанных черных волос, на меня смотрели полные ненависти глаза.

А я смотрела на него, боясь вдохнуть. Оно спасло меня, чтобы убить? По правде говоря, именно этого я и заслуживала.

Оно было живым напоминанием того, что у меня было, и что я потеряла. Того, кого я никогда так и не увидела по-настоящему, и убила. Оно было так похоже на мое существо из Зеркалья, и в то же время совсем другое. Бэрронс был неконтролируемо смертоносным. Он либо не мог, либо не хотел сдерживать себя, убивая все, что попадало в поле его зрения, и не важно, насколько маленькой или беспомощной была его жертва. Там, на краю обрыва, в глазах Бэрронса я видела безумие.

Этот зверь тоже был смертоносной машиной, но не безумной. В его глазах не было помешательства, только ярость и жажда крови.

Это был Бэрронс… и все же не он.

Я закрыла глаза. Мне было больно смотреть на него — это ранило мою душу.

Его низкое рычание раздалось гораздо ближе, чем я ожидала.

Мои глаза распахнулись.

Он возвышался надо мной, находясь на расстоянии нескольких шагов, переполненный неисчерпаемой яростью. Дикий взгляд был прикован к моей шее, когтистые лапы сжимались и разжимались, будто единственным его желанием было обхватить ее ими и задушить меня.

Я потерла свой затылок, искренне радуясь метке Бэрронса. Похоже, она все еще защищала меня, потому что существо не причинило мне вреда, хотя и хотело. Может, его метка защищает меня от всей «стаи» Бэрронсоподобных созданий. Он говорил, что никогда не позволит мне умереть. Похоже, что он принял меры, чтобы я была под защитой, даже если с ним что-нибудь случится. Что-нибудь вроде Риодана, меня и копья.

— Спасибо, — прошептала я.

Похоже, мои слова привели его в ярость. Он набросился на меня, схватил за ворот пальто, поднял в воздух и стал трясти, как тряпичную куклу, с такой силой, что кости у меня затрещали, а зубы заклацали.

Может, метка вовсе и не защищала меня.

Я не собиралась умирать здесь. Возможно, путь мой и изменился, но цель осталась прежней. Пока я болталась в воздухе, едва касаясь ногами пола, мой взгляд расфокусировался, я устремилась к своему озеру и призвала кроваво-красные руны. Они удерживали Темных Принцев на расстоянии, а принцы фэйри намного могущественнее и смертоноснее, чем этот зверь.

Было и нечто другое на поверхности моего озера, но я проигнорировала это. У меня еще будет много времени — уверена, гораздо больше, чем хотелось бы — в будущем, чтобы исследовать все, что скрывается под толщей темной, неподвижной воды. Я зачерпнула то, за чем пришла и быстро убралась оттуда.

Зверь все еще тряс меня. Глядя в его сузившиеся глаза, я поняла, что мне стоит пересмотреть свое мнение на счет того, что он не так же безумен, как и Бэрронс.

Я подняла кулаки, с которых капала кровь. Черный зверь затряс своей рогатой головой и взревел.

— Отпусти меня, — скомандовала я.

Он двигался так быстро, что не успела я и моргнуть, как моя рука уже целиком оказалась в его пасти. Слово «меня» еще даже не слетело с моих губ, когда рука исчезла, а острые черные клыки сомкнулись вокруг моего запястья.

Но он не оторвал мне руку, как я ожидала. Он обсосал ее. Его язык был мокрым и влажным на моих пальцах, нежно вылизывая кожу между ними.

Он отпустил мою руку так же внезапно, как и взял ее в пасть. Ладонь была пуста.

Я тупо уставилась на нее. Этот зверь сожрал руны, которых боялись самые опасные фэйри? Как сочную закуску? Он облизнулся. Я — основное блюдо? В мгновение ока моя вторая рука исчезла в его пасти.

Я почувствовала влажное прикосновение к моей коже, точные движения шелковистого языка, царапанье клыков по моему запястью, и вторая рука — тоже пуста.

Он отпустил меня. Я неловко приземлилась на ноги, ударилась об обломки дивана и выпрямилась.

Продолжая облизываться, он стал отступать.

Когда он остановился в луче бледного лунного света, я прищурилась. Что-то было… не так. Он выглядел странно. Кажется, ему было… больно.

Меня посетила ужасная мысль. Что если это — просто неразумный зверь, привыкший есть все окровавленное, как собака, которая не может пройти мимо отравленного гамбургера? И я, только что, скормила ему что-то смертельное.

Я не хотела убивать еще одно из этих созданий! Ведь он, как и Бэрронс, спас меня!

С ужасом уставившись на него, я надеялась, что он все же выживет. Мне всего лишь хотелось сбежать от него, найти место, где я могла бы перевести дыхание и собраться с силами. Я должна была найти правильное применение тому небольшому арсеналу оружия, который у меня имелся.

Он пошатнулся.

Проклятие! Когда я поумнею?

Покачиваясь, он тяжело опустился на корточки, издал глубокий, прерывистый стон. Мышцы под его кожей мгновенно начали сокращаться. Он откинул голову и завыл.

Я зажала уши руками. Вой стал тише, но даже так, он казался оглушительным. Вдалеке я услышала ответные вопли, которые словно объединялись в скорбном концерте.

Мне очень хотелось верить, что они не ринутся к книжному магазину, чтобы присоединиться к своему собрату, и разорвать меня на кусочки. Вряд ли я смогу скормить им всем ядовитые руны.

Стоя на четвереньках, зверь мотал своей огромной головой из стороны в сторону, было видно, что он в агонии — челюсти широко открыты, клыки обнажены.

Он продолжал выть, и этот безнадежный и отчаянный вопль разрывал мое сердце.

— Я не хотела убивать тебя! — закричала я.

Упав на пол, он начал изменяться.

Да, я убила его. То же самое происходило, когда умирал Бэрронс.

Видимо, смерть заставляет их трансформироваться.

Я стояла, словно прикованная, и не могла отвести взгляд. Я возьму и этот грех на себя, как взяла все остальные. Подожду, пока он превратится и запомню его лицо, чтобы в новом, созданном мной с помощью Синсар Дабх мире, я смогла что-нибудь сделать специально для него.

Возможно, я смогу его спасти от участи быть тем, кем он являлся. Что за человек жил внутри этого зверя? Один из той восьмерки, что Бэрронс привел в аббатство, когда пришел забрать меня? Видела ли я его в Честере?

Рога начали плавиться и стекать по его лицу. Голова стала бесформенной, она расширялась и сжималась, пульсировала и сжималась, чтобы снова расшириться — казалось, слишком большая масса должна была поместиться в слишком маленькую форму, и зверь противился этому. Огромные плечи распрямлялись, подавались вперед и снова распрямлялись. Он извивался, содрогаясь и царапая пол, оставлял в нем глубокие борозды.

Когти превратились в пальцы. Задние лапы приподнялись, опустились и превратились в ноги. Но выглядели они неправильно. Конечности были деформированы: кости сгибались не там, где положено, в одних местах, будто резиновые, в других — узловатые.

Он все еще выл, но звук менялся. Я убрала руки от ушей. Кровь стыла в жилах от человеческих ноток, которые слышались в его вое.

Его бесформенная голова моталась из стороны в сторону. Он рычал, брызжа слюной. В лунном свете я уловила отблески его черных клыков и диких глаз, сверкавших сквозь всклокоченные волосы. Внезапно эти клочья исчезли, гладкий черный мех начал светлеть. Зверь упал на пол, содрогаясь в конвульсиях.

Неожиданно он резко встал на четвереньки, опустив голову. Кости хрустели и трещали, приобретая новую форму. Плечи распрямились — сильные, гладкие и мускулистые. Руки напряглись. Одну ногу он отодвинул назад, другую подогнул, как перед прыжком.

Лунный свет падал на обнаженного склонившегося мужчину.

Затаив дыхание, я ждала, когда он поднимет голову. Кого я убила своим беспечным идиотизмом?

Некоторое время был слышен только звук его частого дыхания, и моего.

А потом он прочистил горло. По крайней мере, я так подумала. Звук был такой, словно у него в горле гремучая змея трясла своей «погремушкой». Секунду спустя, он рассмеялся, но это трудно было назвать смехом. Так мог бы смеяться дьявол в тот день, когда явился по твою душу.

А затем он поднял голову, отбросил рукой волосы с лица, и ухмыльнулся с полнейшим презрением. Я тихо сползла на пол.

— Ах, моя дорогая мисс Лейн, но ведь в этом-то все и дело. Хотели. — произнес Иерихон Бэрронс.

Глава 15

* * *

Я никому не говорила, но когда я впервые прилетела в Дублин, у меня была одна тайная фантазия, которая не давала мне загнуться в тяжелые времена.

Я представляла, что нас всех ввели в заблуждение, и что тело, которое отправили домой в Эшфорд, было на самом деле не Алины, а какой-то другой блондинки, поразительно похожей на нее. Я решительно отказывалась признавать, что стоматологическая экспертиза, на которой настоял папа, дала положительный результат.

Когда я бродила по улицам Темпл Бара в поисках ее убийцы, я мечтала, что вот заворачиваю за угол — а там она.

Она посмотрит на меня пораженно и взволнованно, и спросит:

— Младшая, в чем дело? С папой и мамой все в порядке? Что ты здесь делаешь?

Мы обнимемся и рассмеемся, и я буду знать, что все, что было — лишь кошмарный сон, и он закончился. Мы выпьем пива, пройдемся по магазинам и найдем пляж, где-нибудь на Ирландском скалистом побережье.

Я не была готова столкнуться со смертью — к этому никто не готов. Когда теряешь кого-то, кого ты любишь больше чем самого себя, ты внезапно осознаешь конечность человеческой жизни. Лежишь ночами без сна, размышляя, веришь ли ты в рай и ад, и выискивая причины, держаться за веру. Потому что невыносимо думать, что их нет рядом, всего в нескольких словах молитв от нас.

В глубине души я знала, что это всего лишь иллюзия. Но я нуждалась в ней. Какое-то время это помогало.

Я не допускала подобных фантазий о Бэрронсе. Позволила ярости заполнить меня. Как проницательно заметил Риодан, она подливает масла в огонь. Моя ярость — плутоний. Со временем я начну мутировать из-за радиоактивного отравления.

Самое худшее в потере любимых — кроме невыносимой боли от того, что ты их больше не увидишь — это слова, которые ты так и не успела им сказать. Они преследуют тебя, словно насмешка за то, что ты думала, будто у тебя есть все время мира. Но это не так.

Здесь и сейчас, лицом к лицу с Бэрронсом, язык мне не повинуется. Я не могу вымолвить ни слова. Невысказанные чувства, словно пепел во рту, слишком сухой, чтобы сглотнуть, душили меня.

Но хуже всего было понимание того, что меня снова разыгрывают. Не важно, насколько все казалось реальным, я знала, что это не более, чем иллюзия.

Я все еще была во власти Синсар Дабх.

На самом деле, я так и не покинула той улицы, где она убила Дэррока.

Я все еще стояла или скорее всего лежала в полубессознательном состоянии перед К’Враком, находясь во власти иллюзии, пока Книга творила со мной, что хочет.

Все было точно так же, как в ту ночь, когда мы с Бэрронсом пытались изловить ее с помощью камней. Тогда она заставила меня верить, что я сижу на мостовой и читаю ее, в то время, как она сама заглядывала мне через плечо и читала меня.

Я должна бороться с ней. Должна нырнуть в свое озеро и сделать то, что умею делать лучше всего — ломиться вперёд, не смотря ни на что. Но, глядя на идеальную копию Бэрронса, я не могла собраться с силами, чтобы прогнать мираж. Пока не могла.

Бывают пытки и похуже, чем видение обнаженного Иерихона Бэрронса.

Используя способности ши-видящей, я развею его за минуту. Ну, или за десять. С легкой улыбкой я прислонилась спиной к камину и подумала: «Ну давай, начинай».

Иллюзорный Бэрронс поднялся с пола, под его кожей перекатывались мускулы.

Боже, он был великолепен. Я осмотрела его сверху донизу. Иллюзия получилась удивительно точной — вплоть до его немалых достоинств.

Но татуировки она воссоздала не верно. Я знала каждый дюйм его тела. Когда я последний раз видела Иерихона Бэрронса обнаженным, он был покрыт красно-черными защитными татуировками. Позже к ним добавились новые — они покрыли его руки от бицепса до запястья. А сейчас единственная татуировка была у него на животе.

— Кое-кто облажался, — сказала я Книге. — Но попытка неплохая.

Лже-Бэрронс напрягся, немного согнув колени и подавшись вперед. На мгновение я подумала, что он набросится на меня.

— Это я облажался? — зарычала копия Бэрронса. Он двинулся в мою сторону. Мне было трудно смотреть на его лицо, когда у меня перед глазами болталось совсем другое.

— Какое именно слово тебе не понятно? — промурлыкала я.

— Перестань пялиться на мой член! — прорычал он.

Ну вот, конечно же, это иллюзия.

— Бэрронс обожал, когда я пялилась на его член, — сообщила я. — Он был бы счастлив, если бы я пялилась на его член с утра до ночи, воспевая его совершенство.

Одним точным движением, он схватил меня за ворот и вздернул на ноги.

— Это было до того как ты меня убила, имбецилка хренова!

Я была невозмутима. Стоять вот так, лицом к лицу с ним, было как наркотик. И он был мне нужен. Я его жаждала. Я вовсе не хотела прерывать этот фарс.

— Вот видишь, ты признаешь, что мертв, — спокойно отвечаю я. — И я не имбецилка. Имбецилку тебе удалось бы одурачить.

— Я не мертв, — он припечатал меня к стене, прижав всем своим телом.

Я испытала такое наслаждение от прикосновения рук псевдо-Бэрронса, и волнующий трепет при взгляде в иллюзию его темных глаз, что едва ли почувствовала, как моя голова ударилась о стену. Это было намного реалистичнее, чем те краткие моменты воспоминаний о нем в черном крыле Белого Дворца.

— Мертв.

— Не мертв.

Его рот так близко. Кого волнует, если это и не он? Это его губы. Его черты. Неужели один фальшивый поцелуй это уже слишком? Я облизала губы.

— Докажи это.

— Ты ожидаешь, что я стану доказывать, что я не мертв? — с недоверием произнес он.

— Не думаю, что прошу слишком много. Я все же заколола тебя.

Он уперся ладонями в стену, по обе стороны от моего лица.

— Разумная женщина перестала бы мне об этом напоминать.

Я вдохнула его острый, экзотический аромат — незабываемый, заставляющий чувствовать себя живой. Мою кожу словно пронизывали электрические разряды, что всегда пробегали между нами. Он был обнажен, а я была прижата к стене. И хотя я знала, что Книга играет со мной, я с трудом могла сосредоточиться на его словах. Он был так реален! За исключением тех пропавших татуировок. Книга знала, насколько у него большой член, но не смогла правильно воссоздать его татуировки. Небольшая оплошность.

— Я впечатлена, — прошептала я. — И даже очень.

— Мне чертовски глубоко похрен, что Вы впечатлены, мисс Лейн. Меня интересует один и только один вопрос. Вы знаете, где находится Синсар Дабх? Вы нашли ее для этого долбаного хренова ублюдка-полукровки?

— Ой, ну ты даешь, — я фыркнула и рассмеялась. Синсар Дабх создала иллюзию человека, и эта проекция Синсар Дабх спрашивает меня, где находится Синсар Дабх. — Бесконечная регрессия?

— Отвечай, а не то я тебе голову оторву.

Бэрронс никогда бы так не поступил. Синсар Дабх только что допустила еще одну ошибку. Бэрронс поклялся, что не даст мне умереть, и он сдержал свое слово до конца. Он умер, защищая меня. Он бы никогда не причинил мне боль, и, конечно же, не стал бы меня убивать.

— Ты ничего о нем не знаешь, — усмехнулась я.

— Я все о нем знаю, — он чертыхнулся. — О себе.

— Не знаешь!

— Знаю!

— Чушь!

— Нет!

— Да!

— Нет! — выпалил он, и резко выдохнул. — Черт вас подери, мисс Лейн, вы меня с ума к гребаным хренам сводите.

— Уж кто бы говорил, Бэрронс! И брось уже все эти «гребаные» и «хрены». Ты переигрываешь. Настоящий Бэрронс никогда столько не матерился.

— Я, к гребаным хренам, уж точно знаю сколько «гребаных хренов» употреблял Бэрронс. Вы его не так хорошо знаете, как Вам кажется.

— Прекрати притворяться будто ты — это он, — я толкнула его в грудь. — Ты не он, и никогда им не будешь!

— Кстати, это было до того, как Вы меня убили и решили заменить Дэрроком. Не прошло и месяца! Сильно горевали, мисс Лейн?

Да как он смеет? Да я была сама скорбь. Ходячая скорбь и месть.

— К твоему сведению: ты был мертв три дня. Все, я больше в этом не участвую. Убирайся отсюда. Проваливай. — Я отбросила его руки и стремительно пронеслась мимо него, — Я не собираюсь оправдываться в том, что сделала с тобой, когда на самом деле тебя здесь даже нет. Это уже чересчур ненормально, даже для меня.

Он схватил и развернул меня обратно.

— Вам, лучше поверить в то, что я здесь, Мисс Лейн, и что я вас убью. Вы доказали свою преданность, а точнее отсутствие таковой, в полной мере. Вы атаковали меня в ту же секунду, как только Риодан сказал, что я являюсь угрозой, и убили меня без единого колебания.

— Я колебалась! Я не хотела убивать моего зверя-хранителя! Риодан сказал, что я должна! Я не знала, что это был ты!

Прекрасно, я все-таки пытаюсь оправдаться перед лже-Бэрронсом за то, что убила его. Зачем Книге это нужно? Чего она добьется, вовлекая меня в это?

— Ты должна была догадаться! — взорвался он.

Я знала, что прямо сейчас должна покончить с этим, с этой иллюзией, но не могла.

Присутствие Бэрронса всегда действовало на меня, как мощный стимулятор. И, похоже, тот факт, что этот Бэрронс был иллюзией, не имел ни малейшего значения. Одни люди пробуждают в тебе твои худшие качества, другие — лучшие. И крайне редко встречаются такие люди, от которых попадаешь в зависимость, и они пробуждают в тебе все самое сильное — и плохое, и хорошее. Все сразу.

Они заставляют тебя чувствовать себя такой живой, что ты готова последовать за ними в ад, лишь бы быть рядом.

— Как, по-твоему, я должна была догадаться? Ведь ты всегда был так честен со мной… Ааа, ведь Иерихон Бэрронс — чемпион по обмену информацией! Он просто блистает в этом! Нет, ты ведь даже не потрудился предупредить меня, что может случиться, если я вызову ЕВУ. Ой, погоди-ка, до меня дошло: я должна была догадаться, потому что ты мне рассказал, так же честно и открыто, как мы делились столь многим, что иногда ты превращаешься в ДЕВЯТИФУТОВОГО, РОГАТОГО, БЕЗУМНОГО МОНСТРА!!!

— Я не безумен! Я был вполне в своем уме, когда ссал вокруг тебя! Я добывал для тебя еду! Я подобрал твои вещи! Кто еще бы так поступил? В’лейну не достаточно члена, чтобы он смог писать.

У твоего сопливого МакКелтара нет яиц, чтобы отвечать за свои поступки. Он явно не способен сделать то, что нужно, чтобы обладать женщиной!

— Обладать? Ты думаешь женщиной можно обладать?

Он одарил меня взглядом, который говорил: «О, милочка, конечно можно. Ты так быстро позабыла?»

— Я была При-ей!

— И тогда ты мне нравилась гораздо больше! — его глаза сузились, словно до него только что дошло то, что я сказала до этого. — Я был мертв для тебя всего три чертовых дня? И ты уже прижимала Дэррока к стене за магазином две ночи назад? За один сраный день ты успела найти мне замену? Я неделями опасался, что он сдерет мою метку с твоего черепа, и я не смогу отыскать тебя в Зеркалье. Все то время, что я пытался вернуться и спасти от него твою задницу, ты ему сама ее подставляла?

— Ничего я Дэрроку не подставляла!

Куда вернуться? Откуда? Из мертвых?

— Женщина не трется так о мужчину, если только она не трахается с ним.

— Ты понятия не имеешь, чего я делала, а чего нет. О секретных агентах не слышал? Типа, в постели с врагом?

— Думаю, ты должен быть королем, Дэррок, — передразнил он фальцетом, — и если ты хочешь меня, я почту за честь быть твоей королевой.

Я разинула рот от изумления.

— Не это ли ты сказала?

— Ты что, шпионил за мной? Если ты и есть Бэрронс, ты бы не стал судить по словам.

— Потому что ваши действия так хорошо говорят за вас, не так ли? Где вы спали прошлой ночью? Не здесь уж точно. Мой магазин был открыт нараспашку. Ваша спальня наверху ждала вас. Как и ваша гребаная честь.

Я открыла рот. Снова закрыла его. Честь? Бэрронс бросил мне в лицо слово «честь»? Ээ… то есть, Синсар Дабх бросила. Я не могла решить, что было старомоднее. Я нахмурилась. Во всем этом было что-то неправильное. Очень, очень неправильное. И, хотя я не могла поместить эти два слова: «Бэрронс» и «честь» в одном предложении, я не видела ни одной причины, по которой Синсар Дабх решилась бы выкинуть подобный фокус. Она никогда прежде не мучила меня такими длительными и детальными иллюзиями. Мне не понять, зачем ей это могло понадобиться.

— Ты знаешь, почему я был сегодня ночью на улице с тобой и Дэрроком?

Когда я не ответила, он прорычал:

— Отвечай!

Я покачала головой.

— Я был там не для того, чтобы шпионить за тобой и твоим маленьким дружком. Кстати говоря, каково это, хлебать объедки за своей сестрой.

— Да пошел ты, — выпалила я. — Это низко даже для тебя.

— Еще и не такое услышишь. Я пришел для того, чтобы убить его. Давно надо было это сделать. Но меня лишили удовольствия. Синсар Дабх опередила меня, — едко сказал он.

— Хватит уже. Ты и есть Синсар Дабх!

— Вряд ли. Но я настолько же смертельно опасен. Мы оба можем уничтожить тебя. И если я решу с тобой разделяться — тебя уже ничто не спасет.

С этой иллюзией уже давно пора было покончить. Я позволила ей так долго продлиться только потому, что она приятно началась, и я надеялась, она станет еще лучше. Независимо от того, что за странную игру вела Синсар Дабх, она не собиралась играть по правилам. И не таким я хотела помнить Бэрронса — холодным и презрительным.

— Тебе пора уходить, — пробормотала я.

— Я никуда не уйду. Никогда. И если ты думаешь, что я позволю тебе переметнуться в другой лагерь посреди игры, то ты сильно ошибаешься. Я немало вложил в тебя. Ты влипла. Ты должна мне. Я посажу тебя на цепь, привяжу, свяжу магией, сделаю все, что будет необходимо, но ты достанешь мне эту Книгу. И когда я получу ее, я, возможно, позволю тебе жить.

— Ты — Синсар Дабх, — снова сказала я, но мой протест был неубедительным. Пока он говорил, я отыскала мой ши-центр, это всевидящее око, которое может развеять иллюзию и увидеть то, что прячется за ней, и сфокусировала его как лазер на этом мираже.

Ничего не произошло. Ни тебе лопнувшего пузыря, ни исчезнувшего миража. У меня тряслись руки. Я не могла набрать в легкие достаточно воздуха.

Это невозможно.

Я убила его.

И когда осознала, что наделала, превратила свою скорбь в оружие массового уничтожения. Составила план действий, с четко обозначенным прошлым и конкретным будущим.

Эта… эта… необъяснимость никак не соответствовала моему понятию реальности, моим целям и тому, кем я стала.

— А впрочем, может и нет, — сказал он. — В отличие от некоторых, меня не интересуют объедки.

Я резко вздохнула. У меня начинала кружиться голова. Этого не может быть. На самом деле его здесь не было.

Так ведь?

Он выглядел как Бэрронс, от него исходила энергия Бэрронса, у него был запах и голос Бэрронса, и определенно его манеры.

Да ну его, этот ши-центр. Мне было нужно что-то посущественней. И я знала, где это взять. Мой взгляд расфокусировался и я лихорадочно поглотила неукротимую силу из моего темного озера.

Снова сфокусировав взгляд, я направила все, что у меня было на эту иллюзию.

— Покажи мне истину, — приказала я и нанесла решающий удар.

— Вы не в состоянии распознать истину, даже если она укусит Вас за задницу, мисс Лейн. Кстати, она только что это сделала, — он улыбнулся своей волчьей улыбкой, но в ней не было ни капли обаяния.

Только зубы, напомнившие мне клыки на моей коже.

У меня подогнулись колени. Иерихон Бэрронс все еще стоял там.

Высокий, обнаженный, чертовски злой, сжавший руки в кулаки, словно собравшийся надрать мне задницу.

Я сползла на пол и уставилась на него.

— Ты н-не м-мертв.

Зубы стучали друг о друга так сильно, что я еле выдавила из себя эти слова.

— Сожалею, что разочаровал, — если бы взглядом можно было убить, то этот его взгляд отправил бы меня в могилу полную скорпионов, — О, погодите. Нет, не сожалею.

Это было уже слишком. У меня закружилась голова, в глазах померкло.

Я потеряла сознание.

Глава 16

Сознание возвращалось ко мне постепенно. Я очнулась в темноте, на полу магазина.

Всегда считала обморок проявлением слабости личности, но теперь поняла: это защитная реакция. Сталкиваясь со слишком сильными эмоциями и не в состоянии справиться с ними, тело отключается. Просто чтобы не носиться бессмысленно, как курица с отрубленной головой, и не навредить себе.

Осознание того, что Бэрронс жив, оказалось слишком сильным потрясением. Я не смогла с ним справиться. Слишком много чувств и мыслей пытались сосуществовать одновременно. Мой разум попытался переварить, что невозможное возможно, подобрать слова ко всем моим чувствам, но мое сознание отказалось в этом участвовать. Я отключилась.

— Бэрронс?

Я перевернулась на спину. Ответа не было. Меня охватил страх, что это был всего лишь сон. Что он не жив на самом деле, и мне снова придется мириться с этой невыносимой действительностью.

Я резко села. Душа ушла в пятки.

Я была одна. Было ли это все жестокой иллюзией, сном? Дико озираясь по сторонам, пыталась найти доказательства его существования.

Магазин был разгромлен. По крайней мере, это мне не приснилось. Я начала подниматься и остановилась, заметив приклеенный к моему пальто листок бумаги. Удивившись, я сорвала его.

«Если Вы покинете магазин и заставите меня искать Вас — я заставлю Вас жалеть об этом до конца Ваших дней. Z»

Смеясь и плача одновременно, я села, прижимая листок к своей груди. Я ликовала.

Он жив!

Не понимаю, как такое возможно. Хотя, мне все равно. Иерихон Бэрронс жив. Он ходит по этой земле, и мне этого достаточно.

Я закрыла глаза. Меня пробрала дрожь. Осознав, какой тяжкий груз спал с моей души, я вдохнула, по-настоящему вдохнула первый раз за все это время, с жадностью вбирая в легкие воздух.

Я его не убила.

Я не виновна. Каким-то образом с Бэрронсом мне было даровано то, чего я так и не получила со своей сестрой — и мне даже не пришлось разрушать ради этого мир — второй шанс!

Открыв глаза, я прочитала записку еще раз и рассмеялась.

Он жив.

Разгромил мой магазин, написал записку. Замечательную, просто замечательную записку! Какой прекрасный день!

Я гладила клочок бумаги, на котором он написал свою угрозу. Я люблю этот клочок бумаги. Люблю эту угрозу. Я даже люблю свой разгромленный магазин. Потребуется много времени, но я восстановлю его. Бэрронс вернулся. Я отремонтирую полки, заменю мебель, и когда-нибудь я буду сидеть на своем диване и смотреть на огонь, а Бэрронс войдет, и ему даже не надо будет ничего говорить. Мы просто посидим в дружеской или — да какая разница? — неприязненной тишине. И я соглашусь с любым его невероятным планом. Мы поспорим, какую выбрать машину, и кто поведет. Будем убивать монстров и охотиться за реликвиями, постараемся придумать способ, как поймать Книгу. Все будет идеально.

Он жив!

Что-то соскользнуло с моих колен на пол, когда я пошевелилась, что бы встать. Я нагнулась, чтобы поднять это.

Это была фотография Алины, которую я оставила в почтовом ящике родителей в ночь, когда В’Лейн перенес меня в Эшфорд, показывая, что он восстановил мой город и присматривал за моими родителями. В ночь, когда Дэррок выследил меня, благодаря метке на затылке, и впоследствии похитил моих родителей.

Та самая визитная карточка Дэррока, прикрепленная к входной двери BB&B. Он требовал, чтобы я пришла к нему, используя Зеркала, если мне дороги родители.

То, что Бэрронс оставил её для меня, говорит только об одном: он спас маму и папу до того, как я вызвала ЕВУ в Зеркалье.

Но он оставил эту фотографию не в качестве подарка, или чтобы мне стало лучше. Он оставил ее по той же самой причине, что и Дэррок. Это был намек:

«У меня твои родители. Не вы***вайся.»

Ну что ж, он немного злится на меня. Я переживу это. Если бы он меня убил, я бы тоже разозлилась, не важно, насколько нелогично это звучит. Он справится с этим.

Я не могла и просить о большем. Ну, могла вообще-то, например, чтобы еще Алина воскресла, и все фэйри умерли. Но и за это спасибо. Я согласна жить в таком мире.

Мои родители в безопасности.

Стиснув записку и фотографию, я прижала их к груди. Меня бесило, что он умчался и оставил меня валяться на полу, но у меня были доказательства того, что он жив, и я знала, что он вернется.

Я была ОС-детектором, а он — ОС-директором. Мы команда.

Он жив!

Хотелось бодрствовать всю ночь, наслаждаясь ощущением, что Иерихон Бэрронс не мертв, но у моего тела было другое мнение.

Я чуть не рухнула, войдя в свою спальню. Если я и усвоила что-то после смерти Алины, так это то, что горе истощает физически, гораздо сильнее, чем ежедневный марафонский забег. Оно уничтожает тебя, оставляет раздавленным душу и тело.

Я нашла в себе силы умыться и почистить зубы, глупо улыбаясь своему отражению в зеркале. Но на пользование зубной нитью и увлажняющим кремом меня уже не хватило. Слишком много усилий. Я хотела барахтаться в глупом ворохе воспоминаний, завернуться в осознание, что я его не убивала. На мне не было вины. Он не умер.

Жаль, что его не было рядом. Хотелось бы знать, где он. И жаль, что у меня не было мобильника.

Я бы сказала ему все самое важное, что не могла раньше. Призналась бы в своих чувствах. Не побоялась быть нежной. Потеряв его, я поняла, что чувствую, и мне хотелось кричать об этом на весь белый свет.

Мало того, что я понятия не имела, куда он ходил по ночам, я едва могла двигаться. Боль была тем клеем, который держал в кулаке мою волю и соединял мои кости.

Без него у меня не было сил на на что.

Завтра будет новый день.

И он будет жив!

Я разделась и забралась в постель и уснула сразу, едва голова коснулась подушки. И спала, как женщина, прошедшая через ад в течении нескольких месяцев, без еды и отдыха.

Сны были такими яркими, что казалось, будто я жила в них.

Мне снилось, как я наблюдаю за смертью Дэррока. Злость. У меня украли возможность самой расправиться с ним, мою месть унес Охотник, сжимая ее когтями. Мне снилось, что я снова в Зеркалье, все время ищу Кристиана и не могу найти. Мне снилось, что я в аббатстве, в камере, на полу, пришла Ровена и перерезала мне горло. Я чувствовала, как кровь вытекает из меня и заливает и без того грязный пол. Мне снилось, что я в Холодное место, преследую красивую женщину, которую я никак не могу догнать. Снилось, что я все-таки сделала это: уничтожила мир и заменила его на тот, о котором мечтала. А потом летела на древнем К’Враке над заново созданным миром. Его громадные черные крылья растрепали мои волосы, и я смеялась, словно демон, под звуки неуместной, навязчивой мелодии ремикса Pink Martini «Qué Sera Sera»^[14], будто сыгранной на клавесине^[15] из ада.

Я проспала шестнадцать часов.

Мне нужна была каждая минута сна. Последние три дня были выматывающим сюрреалистическим кошмаром.

После пробуждения, первым делом я достала из-под подушки записку Бэрронса. Перечитала ее, чтобы убедиться, что он на самом деле жив.

А затем бросилась вниз по лестнице так быстро, что проехалась по последним пяти ступенькам своей задницей в пижаме, нуждаясь в доказательстве, что магазин действительно был разгромлен.

Так и было. Я исполнила танец радости среди обломков.

Так как был полдень, а Бэрронс редко приходит раньше вечера, я поднялась обратно наверх и приняла долгий, горячий душ. Привела в порядок лицо и волосы, побрила ноги.

Прислонившись к стене и вытянув ноги, я наблюдала, как капли воды падали на копье, пристёгнутое к бедру. Расслабившись, я постаралась ни о чем не думать.

К сожалению, мой разум не смог успокоиться, а тело — расслабиться. Мышцы ног оставались напряженными, так же, как шея и плечи, а пальцы выбивали быстрое стаккато^[16] на полу душа.

Что-то беспокоит меня. Сильно. Под внешним счастьем надвигалась буря.

Как меня могло волновать что-то? В моем мире было голубое небо, несмотря на постоянные дожди в Дублине. Как я могу быть несчастлива в этот момент? Это хороший день. Бэрронс жив. Дэррок мертв. Я больше не в Зеркалье, мне не надо сражаться там с бессчетным количеством монстров и уворачиваться от иллюзий.

Я помрачнела, осознав, что как раз это и было проблемой.

Теперь все было хорошо. Ну, помимо обычной проблемы с судьбой мира, к которой я уже почти привыкла.

Я не могла с этим справиться. Я уже привыкла находиться под постоянным болезненным давлением.

Как раз, когда все было плохо, я обретала свою цель, находила в этом силы, и могла двигаться вперед.

Но за последние 24 часа вместо всепоглощающего горя и жажды мести, я получила все основания избавиться от этих эмоций.

Бэрронс жив. Горе — испарилось!

Человек, которого я считала убийцей моей сестры, тот, кого я так сильно хотела убить — мертв. Пресловутого Гроссмейстера больше нет.

Эта глава моей жизни завершена. Он больше никогда не поведет за собой Темных, не принесет опустошение в мой мир, не будет преследовать меня и не причинит боль. Мне больше не надо оглядываться через плечо. Ублюдок, превративший меня в при-йю, теперь вне моей досягаемости. Он получил по заслугам. Ну… как бы там ни было, он мертв. Ему досталось бы гораздо сильнее, если бы по заслугам ему воздавала я.

Не смотря ни на что, долгое время он был смыслом моей жизни. А теперь его нет.

Что же у меня осталось? Месть — испарилась!

Я часто представляла себе решающий поединок между нами, в котором я его убиваю.

Ну, и кто теперь мой злодей? Кого мне ненавидеть и обвинять в смерти Алины? Не Дэррока. Он был неравнодушен к ней. Он не убивал ее, а если и был причастен к ее смерти, то сам об этом не знал. Шесть месяцев в Дублине, а я так и не приблизилась к тому, чтобы найти убийцу сестры.

Бэрронс жив. Дэррок мертв. И куда-то подевалась всепоглощающая жажда мести.

Мои родители были в безопасности, Бэрронс позаботился об этом. Мне больше никого не надо спасать.

У меня не было ни неотложных дел, ни поджимающих сроков. Я чувствовала себя потерянной. Дезориентированной.

Конечно, основная цель, которая у меня была перед тем, как я попала в Зеркалье и все пошло ужасно, не изменилась. Но горе было для меня тесной коробкой, стенки которой придавали мне форму. Сейчас эта коробка исчезла, и я чувствую, как превращаюсь в бесформенную массу.

Что дальше? Куда теперь? Мне нужно было время, чтобы осознать внезапные изменения действительности и пересмотреть собственное отношение к ней. Совсем сбивая с толку, за радостью от того, что Бэрронс оказался жив, притаилась… злость. Скорее даже ярость. Глубоко внутри меня что-то бурлило. И я не знала, что именно. Но еще глубже, под всем этим, меня беспокоило что-то более важное — я чувствовала себя… глупо. Будто допустила ошибку, пришла к неправильным выводам.

Я вышла из душа в дурном настроении, перебрала одежду и осталась ей недовольной.

Вчера я точно знала, что надеть. Сегодня — не имею понятия. Розовый или черный? Может быть, пришло время для нового любимого цвета. Или, вообще, обойтись без него.

Дождь барабанил в окно, пока я колебалась. Дублин снова стал серым.

Я натянула серые капри с принтом «АППЕТИТНАЯ» на заднице, трикотажную майку на молнии и шлепанцы. Пока Бэрронса не было, я хотела немного навести порядок внизу.

В конце концов, я сделала то, о чем он просил.

Мои родители на свободе. Я жива. Дэррок мертв. Камни надежно спрятаны в хорошо защищенной рунами спальне пентхауса.

Насколько я знала право, теперь это был мой магазин.

А значит, Ламборгини^[17] теперь тоже мой. И Вайпер^[18].

— Это была не моя хренова идея.

Я услышала рычание Бэрронса, как только спустилась по лестнице.

Дверь в его кабинет была приоткрыта на несколько дюймов, и я слышала, как он ходит и переставляет там какие-то вещи.

Я остановилась на последней ступеньке и улыбнулась, наслаждаясь звуком его голоса. Когда его не стало, я поняла, насколько пуст без него мир.

Моя улыбка померкла. Стоя на лестнице, я переминалась с ноги на ногу.

Мое настроение могло быть солнечными бликами на воде, но под безмятежной поверхностью скрывалось темное подводное течение.

Я зашла гораздо дальше, чем мне нравилось думать, с этой своей идеей об уничтожении мира. Я была твердо намерена вырвать из Книги все темные знания, которые мне были нужны, невзирая на цену, которую заплачу за это я или кто-то еще. Я была готова на все ради её знаний о том, как заменить этот мир на новый. И все потому, что верила: Иерихон Бэрронс мертв.

У меня никогда не было точного плана, кроме как завладеть Книгой и использовать ее силу, веря, что я способна овладеть любыми заклинаниями созидания и разрушения, которые она могла дать. Оглядываясь назад, я понимаю, что сама загнала себя в угол. Безумные амбиции, неразумные цели.

Смерть Алины не оказала на меня такого воздействия.

Я запустила руки в волосы и дернула, будто боль была способна прояснить мои мысли. Слабый проблеск в моем недавнем временном помешательстве.

Возможно, именно момент предательства сводил меня с ума. Я была бы не так подавлена сейчас, если бы кто-то другой пронзил его копьем. Конечно, мое горе от потери Бэрронса было очень сильным, но чувство вины по-настоящему сразило меня. Я набросилась на своего защитника, а моим защитником оказался Бэрронс.

Стыд, а не горе, питал мою жажду мести. Вот в чем было дело. Чувство вины превратило меня в одержимую, жаждущую уничтожить один мир, чтобы создать другой. Если бы я нанесла удар Алине, если бы я участвовала в ее убийстве, то чувствовала бы то же самое и поступила бы также. Я бы делала это не из любви, а из отчаянного стремления уничтожить свою причастность.

Теперь, когда горе больше не сжимало мне сердце, я понимала, что никогда не смогла бы довести это до конца.

Пересоздать мир ради Иерихона Бэрронса? Смешно.

Я потеряла Алину, но не превратилась в сметающую-все-на-своем-пути банши^[19], хотя любила сестру всю свою жизнь.

А с Бэрронсом знакома всего несколько месяцев. Если я ради кого-то и пересоздам мир, то только ради своей сестры.

Так, с этим понятно. Я не предала Алину, не превратившись ради нее в Безумного Макса^[20].

Так почему же я все еще чувствую что-то темное, извивающееся внутри меня в попытках выбраться наружу? Что снедает меня изнутри?

— Черт возьми, Риодан, мы обсуждали все это уже тысячу раз! — взорвался Бэрронс, — Какого хрена мы должны снова возвращаться к этому? У нас был план, и ты от него отклонился. Предполагалось, что ты позаботишься о ее безопасности. Она вообще не должна была узнать, что это был я. По твоей вине ей известно, что мы не можем умереть.

Я замерла. Риодан тоже жив? Я видела, как он был буквально разорван в клочья и сброшен со стофутового обрыва. Я нахмурилась. Он сказал: «не можем умереть». И что это значит? Никогда? Несмотря ни на что?

На мгновенье он замолчал, и я поняла, что он разговаривает по телефону.

— Ты знал, что я буду бороться. Знал, что выйду победителем. Я всегда побеждаю. И поэтому ты должен был разделить нас и застрелить меня так, чтобы она не узнала, что я мертв. В следующий раз прихвати больше оружия. Попробуй реактивный гранатомет^[21]. Как думаешь, может, с его помощью тебе удастся достать меня? — спросил он язвительно.

Реактивный гранатомет? Бэрронс выживет и после такого?

— Это ты все похерил. Она видела, как мы погибли.

Действительно видела. Так почему же они не мертвы? Еще одна пауза. Я задержала дыхание, прислушиваясь.

— Мне насрать, что они думают. И избавь меня от этого дерьма про голосование. Никто не проголосовал. Лор даже не знает, какой сейчас век, а Кастео не сказал ни слова за тысячу лет. Ни ты, ни они не убьете ее. Если кто-то ее и убьет, то это я. И не сейчас. Мне нужна Книга.

Я замерла. Он сказал «не сейчас», твердо подразумевая, что в другое время это вполне может произойти. И не убивает он меня по единственной причине — ему нужна Книга.

И этого придурка я оплакивала? И его возвращение праздновала? Я не стала размышлять над смыслом слов «тысячу лет». Займусь этим позже.

— Если ты думаешь, что я охотился за Книгой так долго для того, чтобы убить свой лучший шанс, ты ни хрена обо мне не знаешь.

Снова прозвучала фраза Фионы, которую она сказала в ночь, когда он заколол ее, чтобы заткнуть ей рот. Я была его «лучшим шансом». На что?

— Ну, валяй. Ты, Лор, Кастео, Фейд. И кто там еще готов встать у меня на пути. Но на твоем месте, я бы отвалил нахрен. Не давай мне повода заставить тебя жалеть всю жизнь. Этого вы хотите? Бессмысленную и бесконечную войну? Хотите, чтобы мы вцепились друг другу глотки?

Молчание.

— Я никогда не забываю о своей верности. А ты забыл о своей преданности. Обеспечьте безопасность ее родителям. Следуйте моим приказам. Это скоро закончится.

Я сжала руки в кулаки. Что именно закончится?

— Вот тут ты ошибаешься. Не все миры одинаково хороши. Некоторые — лучше. Мы с самого начала знали, что она джокер в колоде. После того, что я узнал о ней той ночью, я должен разыграть эту карту. Ты уже нашел Тэлли? Мне нужно допросить ее. Если она еще жива. Нет? Отправь на это еще людей.

Что он хотел сказать словами «после того, что он узнал обо мне»? Что я объединилась с Дэрроком? Что, по его мнению, я была готова предать его? Или что-то другое? Кто такая Тэлли, и о чем ему нужно ее допросить?

— Дэррок мертв. В’лейну она скажет, что наврала. А соплячке никто не поверит.

Еще одна долгая пауза.

— Конечно, она будет делать то, что я скажу. В’лейна я сам уберу, если придется.

Пауза.

— Черта лысого ты смог бы.

Молчание длилось достаточно долго. Я поняла, что он закончил разговор. Опершись рукой о дверной косяк, я стояла, таращась в сторону лестницы.

— Тащите свою задницу сюда, мисс Лейн. Сейчас же.

— Я слышала… — начала я.

— Я позволил вам услышать, — отрезал он.

Захлопнув рот, я закрыла дверь и прислонилась к ней. Уголки его губ приподнялись, как будто он тайно забавлялся. На мгновение мне показалось, что мы ведем один из наших безмолвных разговоров.

— Думаете, вам безопасно находиться взаперти рядом со Зверем?

— Ошибаешься, если думаешь, что я боюсь тебя.

— А следовало бы бояться.

— Может, это тебе стоит бояться меня. Ну, давай же, разозли меня, Бэрронс! Увидишь, что будет.

— Маленькая девочка думает, что она выросла.

На его губах появилась знакомая улыбка, к которой я так привыкла за последние месяцы. Частично насмешливая, частично раздраженная и отчасти возбужденная. Мужчины — такие сложные существа.

— Теперь вы знаете, что они думают о вас. Я единственный, кто стоит между вами и моими людьми, — сказал он.

Это и еще очень глубокое озеро с зеркальной поверхностью, в которое я погружусь до самого дна, если понадобится. Несмотря на то, что он снова жив, несмотря на то, что теперь я поняла, что мне не придется уничтожать мир, чтобы воскресить его, я больше не та женщина, которой была до того как помогла убить его и никогда ей не буду снова.

Перенесенные изменения нанесли мне необратимое повреждение. Те эмоции, которые я испытывала, думая, что он мертв, глубоко врезались мне в сердце, оставив на нем шрамы. Моя душа изменилась. Возможно, горе и покинуло меня, но память о тех днях, о моих решениях, о том, что я почти совершила, навсегда останется частью меня. Я полагаю какая-то часть меня все еще слегка в оцепенении и, возможно, надолго.

Мой взгляд блуждал по его шее. Такое чувство, что его горло никогда не было перерезанным. Нет ни раны, ни шрама. Он полностью исцелился. Прошлой ночью я видела его обнаженным, и на его торсе также не было шрамов. На его теле не было ни следа пережитой насильственной смерти.

Я снова скользнула взглядом по его лицу. Он смотрел на мои перекрашенные волосы. Я отбросила их назад, заправив за уши. Из-за враждебности в его взгляде, я знала, что если раскрою рот снова, он заставит меня заткнуться, поэтому я просто ждала, наслаждаясь видом.

Единственное что я осознала, когда горевала о нем, насколько он привлекателен. Бэрронс… вызывал зависимость. Он завладеет твоими мыслями и чувствами, так что ты и представить не сможешь кого-то, на кого захочется смотреть больше. У него темные волосы, зачесанные назад, иногда короткие, иногда длинные, как будто он не может регулярно отвлекаться на стрижку. Теперь я знаю, как ему удается двигаться с такой животной грацией при росте более шести футов и крепких мускулах.

Он и есть животное.

Его лоб, нос, рот, и челюсть носят отпечаток генофонда, который давным-давно исчез, соединившись с тем, что делает его зверем, что бы это ни было. Несмотря на симметричные, четко выраженные черты, его лицо слишком грубое, чтобы быть красивым. Бэрронс может и эволюционировал до прямоходящего, но так и не избавился от первозданности и напористости прирожденного хищника. Жестокость и кровожадность моего демона-хранителя неотъемлемая часть его сущности.

Когда я впервые оказалась в Дублине, он вселял в меня ужас.

Глубоко и медленно вдыхая, я наполняю легкие воздухом. Несмотря на то, что нас отделяют десять футов и огромный письменный стол, я чувствую его запах.

Никогда не забуду, как пахнет его кожа. Я знаю его вкус и тот запах, который мы создаем. Секс — это парфюмерия, которая творит свой собственный аромат. Она выбирает двоих и делает так, чтобы они пахли, как третий. Ни один человек, не может создать этот запах в одиночку. Хотела бы я знать, если этот третий запах может стать наркотиком из феромонов, образующихся из смеси пота, слюны и спермы. Я хотела завалить его на письменный стол. Оседлать. Обрушить бурю эмоций на наши тела.

Я понимаю, что он смотрит на меня тяжелым взглядом. Видимо, у меня все написано на лбу. Страсть не та эмоция, которую легко скрыть. Она проявляется в твоем дыхании, в том, как ты двигаешься. И если ты уже настроен на кого-то, этого невозможно не заметить.

— Вам что-то от меня нужно, мисс Лейн? — он говорит очень мягко. Вожделение плещется в его древних глазах. Помню первый раз, когда увидела его там. Мне хотелось с криками убежать. Дикая Мак хотела поиграть.

Ответом на его вопрос было громкое «да». Я хотела броситься через стол и выпустить из себя нечто неистовое. Хотела ударить его, наказать за мои страдания. Я хотела поцеловать его, наброситься на него, самым примитивным способом убедить себя, что он — жив.

Если кто ее и убьет, сказал он минуту назад, то это я.

Боже, как же я по нему горевала!

Он так небрежно говорит о моем убийстве. По-прежнему не доверяя мне. Никогда не доверяя мне. Этот темный бурлящий поток начинает изливаться. Я разозлилась. На него. Он и сам заслуживает небольшого огорчения! Я облизываю губы.

— Вообще-то да.

Он надменно склоняет голову, выжидая.

— И только ты можешь дать мне это, — мурлычу я, выгибая спину.

Его взгляд скользит по моей груди.

— Я слушаю.

— Давно собиралась… Я больше ни о чем не могла думать. Чуть с ума не сошла, ожидая твоего возвращения, чтобы попросить тебя об этом.

Он встает и окидывает меня испепеляющим взглядом.

В его глазах читается: «Объедки».

«Ты был первым» — возразила я молча. Думаю, он имел в виду, что ему достались объедки.

Оттолкнувшись от двери, обхожу стол, слегка провожу кончиками пальцев по его Зеркалу, проходя мимо. Он наблюдает за моей рукой, и я знаю, что он вспоминает, как некогда я прикасалась к нему.

Я остановилась в нескольких сантиметрах от него. Энергия переполняет меня. Его — тоже. Я чувствую это.

— Я одержима этим и если ты скажешь «нет», мне придется просто взять это.

Он резко вдохнул.

— Думаете, сможете?

В его темном взгляде появился вызов.

Мне вдруг представилось, как мы сражаемся изо-всех-сил по всему магазину, а кульминацией становится неистовый секс без-ограничений, и во рту у меня пересыхает так, что я не могу сглотнуть.

— Мне может понадобиться время, чтобы… взять в свои руки то, что я хочу, но не сомневаюсь, что смогу.

Его взгляд говорит: «Ну же, давай. Но вам за многое нужно заплатить.»

Он ненавидит меня за то, что я объединилась с Дэрроком. Считает, что мы были любовниками..

И, в то же время, он, не раздумывая, занялся бы со мной сексом. Вопреки здравому смыслу, абсолютно без нежности, но он сделал бы это. Я не понимаю мужчин. Если бы я думала, что он предал меня… скажем, с Фионой, на следующий день после того, как помог убить меня, я бы заставила его долго страдать, прежде чем лечь с ним еще раз.

Он считает, что я занималась сексом с любовником моей сестры через день, после того, как я пронзила его; что забыла о нем и двигалась дальше. Мужчины устроены иначе. Я думаю, для них все заключается в уничтожении всех следов, всех воспоминаний об их соперниках, как можно быстрее и полностью. Они чувствуют, что это можно сделать только при помощи их тела, пота и спермы. Словно могут вновь заклеймить нас. Думаю, секс настолько значителен для них, что ими можно так легко управлять. Они считают, что и с нами происходит то же самое.

Я смотрю на него снизу вверх, в эти темные, бездонные глаза.

— Ты вообще можешь умереть?

Некоторое время он молчит. Затем качает головой в молчаливом отрицании.

— То есть никогда? Что бы с тобой ни случилось?

Снова легкий поворот головы налево и назад.

Ублюдок. Теперь я понимаю, почему злюсь, несмотря на приподнятое настроение. Где-то на подсознательном уровне я уже знала, в чем дело.

Он позволил мне скорбеть.

Он никогда не говорил, что был зверем, которого невозможно убить. Он мог избавить меня от всей той боли, что я пережила, одним маленьким признанием, крошечной толикой правды, и я никогда бы не чувствовала себя такой жестокой, темной и сломанной. Если бы он просто сказал: «Мисс Лейн, меня невозможно убить. Поэтому если вы когда-нибудь увидите меня умирающим, не беспокойтесь. Я вернусь.»

Я потеряла себя. Из-за него. Из-за его идиотского желания хранить все связанное с ним в тайне. Этому нет оправдания.

Но хуже всего то, что я думала, будто он отдал свою жизнь, спасая меня, когда все, что он в действительности сделал, так это всего лишь вздремнул. Что смерть значит для кого-то, кто не может умереть? Ни черта. Так, небольшое неудобство. В конце концов, ЕВУ оказался не таким уж и большим делом.

Я плакала, я горевала. Мысленно я выстроила огромный и совершенно незаслуженный Памятник Бэрронсу — Человеку, Который Умер, Чтобы Я Жила. Я думала, что он ради меня пожертвовал собой, и это эмоционально истощило меня. Это поглотило, захватило и превратило меня в того, кем я, как мне казалось, никогда не стану.

А он и не собирался умирать, чтобы я могла жить. Как обычно, все ради дела. Бэрронс просто сделал так, чтобы его ОС-детектор был в целости и сохранности. Ничего личного. Вперед к цели. Ну и что, что он был тем, кто никогда не позволит мне умереть? Это ничего ему не стоило. Ему была нужна Книга. А я — средство, чтобы ее достать. Ему нечего было терять. Наконец-то я поняла, отчего он всегда был таким бесстрашным.

А я думала, что небезразлична ему настолько, что он готов отдать жизнь ради меня. Я идеализировала его и попала во власть заблуждения. И если бы вчера он остался здесь, я бы выставила себя полной дурой. Призналась бы ему в чувствах, которые испытывала только потому, что думала, будто он отдал свою жизнь за мою.

Ничего не изменилось.

Не было никакого нового уровня взаимопонимания или чувств между нами.

Он был Иерихоном Бэрронсом, ОС-директором, обозленным на меня, потому что думал, что я связалась с его врагом, жутко раздраженным тем, что ему пришлось претерпеть причиняющую неудобства смерть. И он по-прежнему не собирался мне ничего говорить, используя для достижения своих таинственных целей.

Он горит от нетерпения. Я чувствую исходящее от него желание и скрывающуюся за ним ярость.

— Вы сказали, что что-то хотите. Что именно, Мисс Лэйн?

Я прохладно улыбаюсь.

— Документы на мой книжный магазин, Бэрронс. Что же еще?

* * *

_______________________________________________________________________

Дэни Дэйли

_______________________________________________________________________

106 день ППС

ДИНЬ-ДОН, ХРЕН СДОХ!

Узнайте об этом все!

ГРОССМЕЙСТЕР УБИТ!

Чуваки, это как если бы мое 14-летие было уже сегодня, а не на следующей неделе 20-го. Я получила просто супер-клевый подарок: Дэррок, тот самый говнюк, что обрушил стены между нашими мирами, УБИТ! Прошлой ночью я лично собственными глазами видела, как все это случилось! И, прикиньте, его убил один из его собственных Охотников! Оторвал ему башку!

СЕЙЧАС самое время бороться, пока они отступили, и у них нет лидера! Джейни и его люди нашли способ. Присоединяйтесь к безумию у Дублинского замка.

Энни, я расправилась с гнездом Страшилищ позади твоего дома прошлой ночью.

Anonymous847, я зачистила склад. Чувак, вообще-то ты бы и сам справился. Там было всего двое. Помни, ты сам можешь сделать Тене-Разрушители. Я о них все написала пару выпусков назад. Если нужны ингры, загляни в Dex’s на Главной. Я прилепила рецепт к стене у бара.

Короче говоря, я еще кучу фей успею отпинать, пока мне 13! Но это ненадолго, всего ШЕСТЬ дней осталось!!!!!!!!!!

МЕГА ОТБОЙ!

P.S.: С Днем святого В’, который я официально переименовываю в День В’лейна. Кстати, принца не видали? Увидите — передайте, что Мега его ищет. Есть информация для него.

Глава 17

— Здесь направо, — сказала я.

Бэрронс бросил на меня взгляд, который ясно говорил: «Отвали нахрен и сдохни!»

Я ответила взаимностью.

— Я оставила камни в пентхаусе Дэррока.

Он так резко повернул руль Вайпера, что я чуть не оказалась у него на коленях. Это было бы большой ошибкой. Он не сказал ни слова после моей сексуальной провокации в магазине.

Я много раз видела Бэрронса в гневе, но таким разъяренным — никогда.

Когда я нанесла свой решающий удар, он посмотрел на меня с таким презрением, что будь я более слабой женщиной, я бы завяла и сдохла. Но я не слабая. И он это заслужил.

Затем он отошел от меня и несколько минут стоял, глядя в Зеркало. Когда, наконец, обернулся, то смерил меня взглядом — от растрепанных светлых волос до шлепанцев — и глянул в потолок, столь же ясно давая мне понять, как если бы произнес это вслух, что я должна переодеться во что-нибудь подобающее взрослой женщине, потому что мы уезжаем.

Когда я спустилась обратно, он отвел меня в гараж, не прикасаясь ко мне. Я чувствовала в нем напряжение, то убывающее, то нарастающее, как яростный прибой. Так же, как непрестанно меняющиеся цвета под кожей Темных Принцев.

Из всей коллекции он выбрал Вайпер и скользнул за руль. Бэрронс сделал это, чтобы позлить меня. Напомнить, что тут не было ничего моего. Все принадлежало ему.

— Чушь собачья, ты сам это знаешь, — огрызнулась я. Не имея возможности выплеснуть наружу то, что бесило меня на самом деле, я занялась тем, что попроще. — Мои родители на свободе, я жива, а Дэррок мертв. Ты не уточнял, кто что должен сделать и как все должно произойти. Речь шла только о результате. Твои условия выполнены.

Вайпер с ревом помчался по улице, и во мне вспыхнула зависть. Мне были знакомы эти волнующие ощущения: жар от выхлопной трубы в салоне^[22], удовольствие от прикосновений к гладкому рычагу переключения передач, напор огромной мощи, нетерпеливо ждущей моей следующей команды. Я вздохнула и стала смотреть в окно, наблюдая за проносящейся мимо темнотой.

Мне не нужно было говорить Бэрронсу, куда ехать. Он знал, где именно я ночевала два дня назад. Он свернул направо, потом налево, двенадцать кварталов на восток и семь на юг.

Город был так же безмолвен, как и он. Хотя я и чувствовала большое количество фэйри, но их не было на улицах. Может, они устроили где-нибудь собрание и планировали свои дальнейшие действия? Интересно, были ли Темные обеспокоены потерей своего освободителя и вождя? Может, они собрались, чтобы избрать нового? Кто займет его место? Один из Темных принцев?

В некотором смысле, Дэррок был неплохим кандидатом на роль лидера Темных. Он хотел, чтобы наш мир остался невредимым, потому что планировал править им бок о бок с королевством Фэйри. Он любил человеческие развлечения и не хотел их утратить. Годы, проведенные среди нас, усилили его аппетит к смертным женщинам и земным удовольствиям, следовательно, он оберегал их.

Но нет никакой гарантии, что тот, кто займет его место, будет испытывать те же чувства. На самом деле, есть лишь малая вероятность того, что новый предводитель Темных будет испытывать хоть что-либо свойственное человеку.

Если к власти придет один из Темных принцев, скажем Смерть или Мор, у него не будет ни далекоидущих планов, ни ограничений. Он будет развлекаться, пока не останется ничего, что можно будет разрушить. Нам вообще крупно повезло, что Темных возглавлял бывший Светлый. Я знала из чего были сделаны принцы: даже ночное небо не смогло бы сравниться с темнотой и необъятностью их пустоты. Их аппетиты были безграничны, ненасытны.

Я видела, что произошло на улице между Светлыми и Темными, когда они встретились лицом к лицу. Земля начала раскалываться. Если оба двора сойдутся в великой битве, используя все имеющиеся силы, они уничтожат наш мир.

В отличие от них, мы на другую планету перебраться не можем.

Человеческая раса вымрет.

Я думала, что у меня нет никаких неотложных обязательств, нет крайних сроков. Но они были. Чем дольше Книга была утеряна и фэйри воевали друг с другом, тем больше была опасность полного уничтожения человечества.

Интересно, Бэрронс это понимал? И было ли ему до этого дело? Чем бы он там ни был, он вероятно, мог пережить хоть ядерную войну, хоть разборки фэйри. Возможно, он просто объединится с остальными бессмертными и покинет нашу планету вместе с ними? Я хочу знать, на чьей он стороне.

— У нас серьезные проблемы, Бэрронс.

Он так резко затормозил, что у меня в шее что-то хрустнуло. Если бы я не была пристегнута — вылетела бы через лобовое стекло. Увлекшись собственными мыслями, я даже не заметила, как мы приехали.

— Эй, я все-таки смертная! — раздраженно воскликнула я, потирая шею. — Постарайся запомнить эт… ай, какого… Бэрронс!

Он так резко рванул меня из машины за руку, что едва не вывихнул ее.

Я даже не видела, как он вышел и оказался возле меня. Потом я очутилась на тротуаре, прижатой спиной к стене.

Он прижался ко мне, удерживая мои ноги своими и замыкая эту клетку руками.

Я уперлась руками ему в грудь, чтобы удержать на расстоянии. Его грудь вздымалась и опускалась под моими ладонями, как кузнечные меха. Я чувствовала, как мне в бедро упирается что-то твердое и большое. Гораздо большее, чем прежде. Раздался звук рвущейся ткани.

Я подняла взгляд к его лицу и внимательно присмотрелась. Его кожа была цвета красного дерева и темнела с каждой секундой. Он был выше, чем следовало, а в глазах сверкали багровые искры. Когда он зарычал, я уловила отблеск длинных черных клыков в свете луны.

Он менялся. Волосы становились длиннее, гуще, спутывались около лица. Бэрронс склонил голову и острые клыки задели моё ухо.

— Никогда. Больше. Не используй секс. Как оружие. Против меня. — звуки были гортанными, искаженными слишком большими для человеческого рта зубами, но я прекрасно поняла его.

Я пожала плечами.

— И не хрен пожимать плечами! — прорычал он. Его щека была напротив моей, и я чувствовала, как его черты заостряются, расширяются. Снова услышала звук рвущейся одежды.

— Я разозлилась, — и имела на это полное право.

— Я тоже. Но я не играю с тобой в подобные игры.

— Ты постоянно мной манипулируешь.

— Я безжалостен? Да. Скрываю что-то? Разумеется. Вынуждаю иногда говорить то, что ты и так хотела сказать? Несомненно. Но я никогда не занимался мозгоебством.

— Слушай, Бэрронс, что ты хочешь от меня? Это было… — пыталась подобрать нужное слово и мне не понравилось то, что я нашла. — Ребячеством. Доволен? Но ты тоже не безупречен. Ты говорил о том, что убьешь меня.

Гремучая змея зашевелилась в его горле.

— Ты тоже должен передо мной извиниться, — огрызнулась я.

— За что? — что-то задело мое ухо, поранило нежную кожу, я почувствовала теплый поток крови, затем его язык коснулся моей кожи.

— За то, что не сказал, что не можешь умереть. Ты хотя бы представляешь, чего мне стоило смотреть, как ты умираешь?

— Ах, ну давайте представим. О, да. Это заставило тебя трахнуть Дэррока буквально через пару часов.

— Ревнуешь, Бэрронс? Похоже на то, — я не обязана была перед ним оправдываться. Он не давал мне никаких объяснений. Из-за этого я вообразила себе непонятно что и чуть не выставила себя вчера вечером полной дурой.

Воздух свистел между его клыками, когда он оттолкнулся от стены. Я не чувствовала, какая была холодная ночь, пока не исчезло тепло его тела. Он стоял посреди улицы спиной ко мне, руки сжаты в кулаки и опущены по бокам, длинные когти, переходящие в чудовищные пальцы. Бэрронс содрогался и рычал.

Я прислонилась к стене, наблюдая за ним. Он пытался взять контроль над тем, какая из его сущностей будет доминировать, и хотя я была сыта по горло ими обоими, все-таки предпочитала человека. Зверь был более эмоциональным, если это слово подходило к любой сущности Бэрронса. Он приводил меня в замешательство и вызывал противоречивые чувства. Я никогда не смогу выкинуть из головы воспоминание о том, как пронзила его копьем.

Когда я его провоцировала, мне даже в голову не пришло, что это может привести к таким последствиям. Бэрронс всегда такой сдержанный, дисциплинированный. Я думала, превращение в зверя — сознательное действие. Что это, как и все остальное в его мире, происходит по его желанию, либо не происходит вообще.

Я вспомнила, когда впервые услышала странный рык в его груди. Это было в ту ночь, когда мы с ним охотились за книгой с тремя камнями и потерпели неудачу. Он принес меня обратно в магазин, и я очнулась на диване, застав его наблюдающим за огнем. Вспомнилась мысль о том, что кожа Бэрронса могла бы быть чехлом для кресла, которое я бы никогда не захотела увидеть. Я была права. Под его человеческой сущностью скрывалась абсолютно нечеловеческая. Но почему? Как? Что он такое?

До этого он ни разу не терял контроль в моем присутствии. Неужели его способность сдерживать свою животную сущность стала ослабевать?

Или это я забралась глубже под эту изменчивую шкуру?

Я улыбнулась, но совсем невесело. Просто мысль понравилась. Вот только не уверена, кто из нас двоих больше попал, я или он.

Я стояла, прислонившись к стене, а он стоял на мостовой, спиной ко мне, минуты три-четыре.

Медленно, будто это причиняло ему невыносимую боль, содрогаясь и рыча, он изменился обратно. Я поняла, почему думала, что убила его рунами прошлой ночью. Трансформация из зверя в человека, похоже, была очень болезненной.

Когда Бэрронс, наконец, повернулся, его глаза были снова темными, а не красными. Рога не торчали из головы. Когда он ступил на обочину, то поморщился, будто у него болели конечности. Зубы были ровными и сверкали белизной в лунном свете.

Он снова был крепким мужчиной лет тридцати, в длинном пальто, порванном на плечах и спине.

— Еще раз оттрахаешь мне мозг и я трахну тебя в ответ. Только это не будет иметь отношения к мозгу.

— Не угрожай мне, — мне очень хотелось сделать это здесь и сейчас, и посмотреть, действительно ли он выполнит угрозу. Я была зла на него. Я хотела его. Я была в замешательстве, когда имела дело с Бэрронсом.

— Это не угроза. Это предупреждение.

Резкий ответ вертелся у меня на кончике языка.

Он пристыдил меня, заставив проглотить колкость:

— Я был о Вас лучшего мнения, мисс Лейн.

Затем повернулся к двери и вошел в здание.

Я была почти уверена, что на последнем этаже будут Темные охранники, но либо Дэррок был слишком самонадеян, чтобы побеспокоиться об этом, либо после гибели предводителя армия больше не видела смысла в охране его убежищ.

Оказавшись внутри, Бэрронс отправился прямиком в спальню Дэррока. Я пошла следом за ним, потому что это было единственное место, обыскать которое мне не удалось. Я остановилась в дверном проеме, наблюдая за тем, как он обшаривает роскошно обставленную комнату, отшвыривая кресла и диваны со своего пути, опрокидывая комод и разбрасывая его содержимое, перед тем как направиться к кровати. С нее он сорвал покрывала и простыни, сбросил с рамы матрас, вытащил нож и распотрошил его в поисках чего-либо запрятанного внутри. Затем остановился и глубоко вдохнул. Мгновенье спустя, он поднял голову и снова вдохнул.

До меня тут же дошло. У Бэрронса до предела обострено восприятие. Связь со своим внутренним зверем имеет свои преимущества. Он знает мой запах, и не чувствует его на постели Дэррока.

Я поняла, когда именно он решил, что мы, наверное, делали это на кухонном столе, или в душе, или перегнувшись через кушетку, или на балконе, или, возможно, просто устроили оргию на глазах у всех Носорогов и охраны.

Я закатила глаза и позволила ему завершить обыск спальни Дэррока в одиночку. Он может верить во что угодно. Я надеялась, что его захлестнут образы меня и Дэррока, занимающихся сексом. Возможно, у него не было ко мне чувств, но точно был звериный территориальный инстинкт. Надеюсь, мысль о том, что кто-то развлекался на его территории, сводит его с ума.

Я поспешила в спальню, в которой ночевала. Мои руны все еще пульсировали темно-красным у порога и стен. Они стали больше, их биение интенсивней. Не стала задерживаться. Я тщательно обследовала это место прежде. Схватила свой рюкзак, пошла в гостиную и начала набивать его фотоальбомами Алины. Теперь они мои, и когда все закончится, я засяду и потеряюсь в них на дни, а то и недели, рассказывая себе счастливую часть ее истории.

Я услышала, как Бэрронс опрокидывает в кабинете лампы и стулья, разбрасывая вещи. Вошла и увидела летящие книги и бумаги, разлетевшиеся в воздухе. Он держал под контролем зверя, но не потрудился контролировать мужчину. Сменил свое разорванное пальто на одно из тех, что принадлежали Дэрроку. Оно было ему мало, но, по крайней мере, скрывало остальную разодранную одежду.

— Что ты ищешь?

— Предположительно, он знал короткий путь, иначе я бы давно его убил.

— Кто тебе сказал об этом? — было хоть что-нибудь, чего Бэрронс не знал?

Он скользнул по мне взглядом.

— Никто, мне это не нужно. Prima facie^[23], мисс Лейн. Факты говорят сами за себя. Никогда не задумывались, почему он продолжал искать ее, невзирая на то, что у него не было камней, и зная, что Книга подчинит его сразу, как только он ее поднимет?

Я покачала головой, чувствуя отвращение к себе. Мне потребовались месяцы, чтобы додуматься до этого. Тоже мне, великая сыщица.

— Ты думаешь, он оставил записи?

— Уверен. Ограничения его смертного мозга создавали ему проблемы. Он привык к возможностям памяти фэйри.

Значит, Бэрронс знал, что есть короткий путь, и тоже искал его какое-то время.

— Почему ты никогда мне об этом не говорил?

— Они называются «короткими путями» не просто так. Чем они короче, тем больше они срезают. Все имеет свою цену, мисс Лейн.

Можно подумать, я этого не знаю. Я опустилась на колени и начала просматривать листы бумаги на полу. Дэррок не пользовался записными книжками. Он писал на плотных листах дорогой писчей бумаги затейливым каллиграфическим почерком. Как будто ожидал, что когда-нибудь его работа будет увековечена: документы Дэррока, освободителя фэйри, будут выставлены в каком-нибудь музее, как наша Конституция. Я снова взглянула на Бэрронса. Он больше не разбрасывал вещи; он просматривал бумаги и записные книжки. От импульсивного зверя и рассерженного мужчины не осталось и следа. Он снова был ледяным, непроницаемым Бэрронсом.

— Он что, не слышал про ноутбуки? — пробормотала я.

— Фэйри не могут ими пользоваться. Они их сжигают.

Может, в моей теории об энергии все же что-то было. Посыпались еще листы, я собрала их и стала просматривать. Под бдительным оком охраны Дэррока я не могла порыться в его личных бумагах. А материал был захватывающим. Данная часть записей была посвящена различным кастам Темных — их сильным сторонам, их слабостям, своеобразным вкусам. Как странно — ему пришлось изучать Темных точно так же, как и нам. Я сложила страницы и стала запихивать их в рюкзак. Это была полезная информация. Ши-видящие должны передавать ее из поколения в поколение. Из этих заметок мы можем собрать энциклопедии Фей.

Когда в рюкзаке места не осталось, я начала складывать листы, чтобы вернуться за ними позже.

И тут я увидела страницу, отличавшуюся от остальных — исписанную набросками, списками, обведенными в кружок комментариями, и стрелками от одной записи к другой.

Там были имена Алины и Ровены, и дюжины других. Рядом с именами были набросаны их особые «таланты». Там были списки стран, адресов и названий компаний, которые, как я предполагала, являлись иностранными отделениями «Быстрой Почты» — курьерской службы, которая была нашим прикрытием. Один из списков содержал шесть ирландских родословных нашего ордена, и еще одну, о которой я никогда не слышала: О’Каллаган. Могло ли так случиться, что родословных ши-видящих было больше, чем нам было известно? Что, если другие фэйри получат эту информацию? Они могут нас всех уничтожить!

Я продолжила просматривать и ахнула. У Ровены есть способность к психическому принуждению? Кэт обладает даром эмпатии? Как, черт бы его побрал, Дэррок об этом узнал? Согласно его записям, Джо входила в секретный теперь Хэйвен. Имя Дэни тоже было на этой странице, многократно подчеркнутое и помеченное знаком вопроса. Меня в списке не было. Значит, он написал его до того, как узнал обо мне прошлой осенью.

Внизу страницы был короткий список:

* Ши-видящие — чувствуют фэйри.

* Алина — чувствует Синсар Дабх, Святыни и реликвии фэйри.

* Аббатство — Синсар Дабх

* Темный Король — ши-видящие?

Я хлопала глазами, пытаясь понять, что все это значит. Что хотел сказать Дэррок? Что, вопреки утверждениям Наны О’Рейли, это вовсе не Светлая Королева принесла Книгу в аббатство много лет назад? Что это сам Темный Король передал ее нам, потому что мы могли чувствовать фей и их реликвии, и это делало нас идеальными хранителями для нее?

Неожиданно Бэрронс возник позади меня, заглядывая через плечо.

— Заставляет иначе взглянуть на себя, не так ли?

— Да, нет. В смысле, какая разница, кто принес ее в аббатство? Суть в том, что мы — хранители.

— Это то, что вы поняли из его записей, мисс Лейн? — промурлыкал он.

Я подняла на него взгляд:

— А что ты понял из них? — ощетинилась я. Мне не понравился его тон и довольный блеск в темных глазах.

— Говорят, Король ужаснулся, поняв, что его акт искупления привел к рождению самой могущественной мерзости. Он преследовал Книгу из мира в мир целую вечность, намереваясь уничтожить. А когда, наконец, настиг ее, их битва длилась веками и оставила дюжины миров в руинах. Но он опоздал. Синсар Дабх обрела свой собственный разум и темную мощь. Едва созданная, Книга была слабее Короля. Она была лишь хранилищем его зла, без цели и стремления. И все же, во время своих скитаний она развивалась, пока не стала всем тем, чем был король, и даже большим. Творение, покинутое создателем, научилось ненавидеть. Синсар Дабх начала преследовать Короля. — Он помолчал и одарил меня одной из своих волчьих ухмылок. — И что же еще мог создать Король? Может быть, новую касту, способную выследить его величайшего врага, обуздать и нейтрализовать его? Хотите сказать, Вам никогда не приходило это в голову?

Я уставилась на него. Но мы же на правильной стороне. Мы же настоящие люди.

— Ши-видящие — сторожевые псы Темного Короля, — поддразнил он.

Я похолодела от этих слов. Мне было очень больно, когда я узнала, что была приемным ребенком, и люди, которые меня вырастили, не были моими биологическими родителями. На что он сейчас намекает? Что у меня вообще не было родителей?

— Это самая большая хрень, которую я когда-либо слышала! — Сначала Дэррок утверждал, что я камень. Теперь Бэрронс предполагает, что ши-видящие — это тайная каста Темных.

— Если ты ходишь как утка и крякаешь как утка…

— Я не утка.

— Почему это Вас так сильно задевает? Сила есть сила.

— Темный Король не создавал меня!

— Сама мысль пугает вас. Страх — это нечто большее, чем потраченные впустую эмоции. Это предпоследний шаг к прозрению. Если вы не можете смотреть правде в глаза о вашей подлинной сущности, вы не можете принять и контролировать ее. Вы можете просто поднять белый флаг и уступить прихотям любого, с более сильной волей. Вам нравится быть беспомощной? Это то, что вас заводит? Поэтому, как только меня не стало, вы сразу же бросились к ублюдку, который вас изнасиловал?

— Итак, что ты и твои люди такое? — холодно парировала я. — Очередная секретная каста Темного короля? Это то, кем ты являешься, Бэрронс? Поэтому ты знаешь о Темных так много?

— Не твое собачье дело.

Он отвернулся и продолжил поиски.

Меня трясло, во рту был кислый привкус. Я отбросила бумаги, встала и вышла на балкон. Я стояла и смотрела в ночь.

Слова Бэрронса о том, что ши-видящие были кастой Темных, глубоко потрясли меня. Приходилось признать, что записи Дэррока могут быть истолкованы именно так.

Ведь совсем недавно я стояла между двумя армиями фэйри, думая о том, как я рада, что похожа на Темных — закаленная болью, менее легкомысленная и уязвимая.

А еще в моей голове было темное озеро, которое предлагало так много необъяснимых «даров», вроде рун, которые узнал экс-фэйри, и которые привели его в замешательство. Рун, которые очень не нравились Темным Принцам.

Меня била дрожь. Все мои мысли занял новый вопрос, помимо того, кто такой Иерихон Бэрронс.

Кто я?

Глава 18

Когда мы вышли, я сорвала «Дэни Дэйли» с фонарного столба, скользнула на пассажирское сиденье Вайпера и начала читать. Приближался день рождения Дэни. Я слабо улыбнулась. Не сомневалась, что она растрезвонит об этом всему миру. Дай ей волю, она его в национальный праздник превратит.

Я не удивилась, узнав, что она была здесь прошлой ночью, и видела, как Охотник убил Дэррока. Дэни не подчиняется никому — даже мне. Собиралась ли она сама убить Дэррока? От нее всего можно ожидать.

Пристегивая ремень безопасности, я задумалась: одно из двух — либо она не так уж долго находилась поблизости, чтобы увидеть, что Охотник одержим Синсар Дабх, либо решила умолчать об этом. А если, все-таки, она была рядом, то что же подумала о Звере, который врезался в меня и унес прочь? Наверное, решила, что это какая-то каста Темных, которую она раньше не встречала.

Хоть меня и шокировало то, что прошло столько времени, пока я была в Зеркалье, и сейчас уже середина февраля, я должна была знать, что сегодня День Святого Валентина.

Я с кислым видом посмотрела на Бэрронса.

Ни разу этот день не был для меня счастливым. Лишь разной степени отстойности. Начиная с детского сада, когда Чип Джонсон объелся глазированным печеньем и заблевал мое новенькое платьице. Я как раз пила фруктовый пунш, и, когда его на меня стошнило, отреагировала рефлекторно и все заблевала пуншем. Это запустило цепную реакцию рефлекторной рвоты у пятилеток. До сих пор с отвращением вспоминаю.

Даже во втором и третьем классе, День Святого Валентина был для меня тяжелым испытанием. Я просыпалась в ужасе от того, что надо идти в школу. (Необходимость идти в школу была моим утренним кошмаром). Мама всегда покупала нам с Алиной открытки для одноклассников, но не все мамы были столь деликатны. Я сидела за партой затаив дыхание, в надежде, что обо мне вспомнит хоть кто-то, помимо Жирдяя Томпсона и Моргалы Брюэра.

Позже, в средних классах, у нас был Белый танец, когда девчонки должны были приглашать парней, что лишь усугубляло стресс. А больше всего отравляло этот, предположительно, самый романтичный день в году то, что я была вынуждена приглашать парня своей мечты, боясь получить отказ. Оставалось только молиться, что к тому времени, как я соберусь с духом, останется хоть кто-то кроме Жирдяя и Моргалы. В восьмом классе я слишком долго выжидала, так что никого из популярных ребят не осталось. В то утро я нагрела лоб феном в самом горячем режиме, опрыскала простыни водой и притворилась, что у меня грипп. Мама все равно заставила идти в школу — выдал ожог на лбу. Пытаясь его скрыть, я второпях сделала себе челку, и оказалась на танцах без пары, несчастная, с болезненным ожогом на лбу и дурацкой стрижкой.

Старшие классы принесли с собой целый ряд новых проблем. Я потрясла головой, не в настроении вновь переживать подростковые ужасы. Радовало лишь то, что этот День Св. Валентина мог быть намного хуже. По крайней мере, я засну этой ночью с утешительным знанием того, что Бэрронс жив.

— Куда теперь? — спросила я.

Он смотрел прямо перед собой. «Гремучая змея» в его груди снова затрясла своей погремушкой.

Мы остановились на 939 Ревемаль Стрит, перед уничтоженным входом в «Честер», клуб, который когда-то был самым модным заведением Дублина для пресыщенных богачей и скучающих красавиц, пока не был разрушен на Хэллоуин. Я недоверчиво уставилась на Бэрронса.

Он припарковался и заглушил мотор.

— Я не пойду в «Честер». Они хотят меня убить.

— И они попытаются тебя убить, если почувствуют запах страха. — Он открыл дверцу и вышел.

— То есть?

— На твоем месте я бы постарался пахнуть чем-нибудь другим.

— А мне обязательно туда идти? — проворчала я, — Ты что, не можешь сам навестить своих дружков?

— Так, ты хочешь увидеть своих родителей или нет?

Я выскочила, хлопнув дверью, и бросилась за ним, оббегая обломки. Я не понимала, почему Бэрронс это предлагал — уж точно, не для того, чтобы сделать мне приятное, — но я не собиралась упускать такую возможность. Моя жизнь была слишком непредсказуема, чтобы терять выпавший шанс провести время с дорогими мне людьми.

Словно прочитав мои мысли, он бросил через плечо:

— Я сказал увидеть их. А не увидеться с ними.

Сама мысль о том, что моих родителей удерживают в самом сердце притона, кишащего Темными, была мне ненавистна. Но приходилось признать, что оставаться под землей, в окружении людей Бэрронса, было, вероятно, безопаснее всего для них. Они не могли вернуться в Эшфорд — Темные Принцы знали, где мы живем.

К другим возможным вариантам можно было бы отнести аббатство, книжный магазин и В’лейна. Однако в аббатстве до сих пор встречаются тени, Синсар Дабх недавно нанесла туда свой смертельный визит, а Ровене я не доверила бы и нож для масла. Что касается магазина, то, конечно, я не хотела, что бы родители постоянно околачивались рядом и увидели, кем я стала. В’лейн же со своим весьма расплывчатым пониманием человеческой природы вообще решит отправить их на какой-нибудь пляж, создаст иллюзию Алины, с чем папа, конечно, справится. А вот маму все это, определенно, сведет с ума, и мы уже больше не сможем вернуть ее обратно.

Уж лучше «Честер».

Когда-то этот трехэтажный клуб с мраморными колоннами, обрамлявшими изысканно украшенный вход в здание, был самым популярным местом в городе, и попасть туда можно было только по приглашениям. Но роскошные, во французском стиле, газовые фонари были вырваны с корнем — их использовали, чтобы разбить фасад здания. Бар искусной ручной работы и элегантные витражные окна были разбиты упавшими потолочными опорами. Остатки клубной вывески свисали над входом, куски бетона загораживали дверь, и все здание было густо разрисовано граффити.

Новый вход располагался позади здания, за неприметной помятой железной дверью в его основании. Она выглядела как забытый вход в подвал, и, не зная о клубе, невозможно было догадаться, что за ней. Танцполы находились так глубоко под землей, а звукоизоляция была настолько хороша, что, не обладая суперслухом Дэни, невозможно догадаться о проходящей внизу вечеринке.

— Я не могу принадлежать к касте Темных, — сказала я, когда он открыл дверь, — Я могу прикасаться к Копью Светлых.

— Одни говорят, что Король Темных создал ши-видящих при помощи своей несовершенной Песни. Другие — что он занимался сексом с человеческими женщинами, чтобы основать родословные. Может быть, ваша кровь достаточно разбавлена, чтобы не создавать такой проблемы.

В этом весь Бэрронс. Он расскажет все, что я не хочу знать, и никогда то, что хочу.

Спустившись по одной лестнице, мы толкнули дверь, затем спустились по другой и оказались у подлинного входа в клуб — в фойе в стиле индастриал с высокими двойными дверями.

С тех пор, как я была здесь последний раз, кто-то нанял декоратора и заменил высокие деревянные двери на новые — глянцево-черные — высшая степень урбанистического шика. Они были так отполированы, что я видела там отражение следующей за нами пары. Она, как и я, была одета в длинную узкую юбку, сапоги на высоком каблуке и отороченное мехом пальто. Он стоял рядом, заслоняя ее, словно живой щит.

Я резко обернулась — за нами никого не было. Я не узнала саму себя. И дело было не в том, что я снова блондинка — черные двери отражали только форму и движение, а не цвет — а в том, что я не была на себя похожа. Я держала себя иначе. Исчезли последние следы детской мягкости, которую я привезла с собой в Дублин в августе прошлого года. Интересно, что бы мама с папой подумали обо мне. Надеюсь, что они смогли бы разглядеть меня прежнюю под всеми этими изменениями. Я была взволнована перед встречей с ними.

Бэрронс толкнул дверь.

— Не отходи от меня.

Клуб поражал, подобно взрыву раскрывшейся чувственности: в прохладе блестящего металла и стекла своим черно-белым интерьером он представлял собой вершину индустриальной культуры, облаченной в великолепие Манхэттена. Декор обещал несдерживаемый эротизм, удовольствие ради удовольствия, секс, за который стоит умереть. Грандиозный интерьер был устроен в виде террасы с танцполами, каждый из которых обслуживался своим собственным баром с дюжиной различных подуровней. Все мини-клубы в «Честере» имели свою тематику: одни элегантные с отполированными полами, другие массивные, в стиле городского упадка, разрисованные татуировками. Бармены и официанты отражали тематику своих мини-клубов — некоторые в смокингах с обнаженной грудью, другие в цепях и коже. На одной террасе очень молодые официанты были одеты в школьную форму. На другой… — я резко отвернулась, не глядя и не думая о том, что увидела. Надеюсь, Бэрронс держал моих родителей подальше от всего этого разврата.

И хотя я мысленно настроилась, что увижу, как люди и Темные тусуются вместе, флиртуют и разбиваются на пары, но все же была к этому готова. Для меня, как ши-видящей, «Честер» — проклятое место.

Люди и фэйри не предназначены друг для друга. Фэйри — бессмертные хищники, которые не считаются с человеческой жизнью. И те, кому хватает глупости хоть на мгновение поверить, что их ничтожные жизни значат для фэйри хоть что-то… впрочем, Риодан говорит, что эти люди заслуживают смерти. И когда я вижу их в таком месте, как «Честер», я вынуждена согласиться. Нельзя спасти людей от самих себя. Можно только попытаться привести их в чувство.

Шум от такого количества Темных, толпившихся в одном месте, был оглушительным. Морщась, я отключила свою силу ши-видящей.

Музыка лилась с одного уровня на следующий, одна мелодия накладывалась на другую. Синатра состязался с Мэнсоном; Zombie «показывали средний палец» Паваротти. Обстановка клуба словно сообщала: если вы это хотите — у нас это есть, если нет — мы создадим это для вас.

И тем не менее, все помещение было оформлено в одной общей тематике: «Честер» был украшен ко Дню Святого Валентина.

— Это уже ни в какие ворота не лезет, — пробормотала я.

Тысячи розовых и красных воздушных шаров, волоча за собой шелковые шнуры, парили по клубу, расписанные фразами — от сентиментальных до дерзких и даже шокирующих.

У входа в каждый мини-клуб стояла огромная золотая статуя Купидона, держащая лук и десятки длинных золотых стрел.

Из всех клиентов «Честера» только люди гонялись за воздушными шарами — с уровня на уровень, взбегая по лестницам, взбираясь на стулья, ловили их за шнуры, подтаскивали к себе и протыкали своими стрелами. Я никак не могла понять, зачем, пока из одного шарика не выпал сложенный кусочек бумаги. Дюжина женщин кинулись к нему, устроив свалку — они дрались и царапались, словно дикие кошки, лишь бы его заполучить.

Когда одна из женщин все же высвободилась из этой сумятицы, сжимая свое сокровище, на нее набросились трое других и, пронзая ее своими стрелами, отобрали его. Затем они накинулись друг на друга с шокирующей жестокостью. К ним подлетел какой-то мужчина, выхватил клочок бумаги и убежал.

Я оглянулась в поисках Бэрронса, но мы разделились в толпе. Я убрала свисающие шелковые шнуры с лица.

— А ты разве не хочешь? — защебетала рыжеволосая девица, схватив отброшенный мной шнур.

— Что в них? — с опаской спросила я.

— Приглашения, дуреха! Это если тебе повезет! Но их немного! Достанешь хотя бы одно, они пропустят тебя в приват — комнаты на целую ночь, и там ты отведаешь священной плоти бессмертных Фей! — восторженно щебетала она. — А некоторым достаются подарки!

— Какие подарки?

Она проколола шарик тонкой золотой стрелой, и он лопнул, разбрызгивая вокруг зеленую слизь с крошечными кусочками извивающегося мяса.

— Джекпот, — закричали люди.

Я выбралась из толпы как раз вовремя, чтобы меня не затоптали.

Рыжеволосая выкрикнула: «Увидимся в Фэйри!», и кинулась на четвереньках вылизывать пол и сражаться за кусочки Темного.

Я снова огляделась в поисках Бэрронса. По крайней мере, от меня не пахло страхом. Пробираясь сквозь тесную толпу людей, я испытывала лишь ярость и отвращение. И это был мой мир? К этому мы пришли? А что, если у нас не получится восстановить стены? В таком мире мне придется жить?

Я начала расталкивать людей.

— Смотри, куда идешь! — огрызнулась одна женщина.

— Остынь, сука! — рявкнул какой-то парень.

— На драку нарываешься? — пригрозил мужик.

— Привет, красавица.

Я резко обернулась. Это был парень с мечтательными глазами, который работал с Кристианом на кафедре древних языков в колледже Тринити, а после падения стен устроился барменом в «Честере».

Когда я видела его последний раз, его отражение в зеркале показалось мне жутким. Но вот он здесь, за окруженным зеркалами черно-белым баром, легко и непринужденно подбрасывает стаканы и разливает напитки. И он сам, и его отражение выглядят абсолютно нормально — молодой, красивый парень с мечтательными глазами, от которых я таяла.

Мне нетерпелось увидеть родителей, но этот парень постоянно встречался на моем пути, и я больше не верила в совпадения. Родителям придется подождать.

Я пододвинула стул и села рядом с высоким тощим человеком в полосатом костюме и цилиндре. Костлявыми руками он перетасовывал колоду карт. Когда незнакомец взглянул на меня, я вздрогнула и отвернулась. И больше на него не смотрела. Под полями цилиндра не было лица. Темными вихрями там кружились тени.

— Предсказать тебе будущее? — проговорил он.

Я покачала головой, удивляясь, как он говорил, не имея рта.

— Не обращай на него внимания, красавица.

— Показать, кто ты?

Я вновь покачала головой, надеясь, что он отстанет.

— Представь себе песню.

Я закатила глаза.

— Напой хоть строчку.

Я отодвинулась подальше от него.

— Покажи мне свое лицо, и я покажу тебе свое. — Карты щелкали друг о друга, когда он их перетасовывал.

— Послушай, приятель, у меня нет никакого желания смотреть…

Я замолкла, физически не в силах произнести ни слова, открывая и закрывая рот, словно выброшенная не берег рыба. Только рыба нуждалась в воде, а я в словах. Это как если бы из меня выпили все те предложения, что у меня были, которых хватило бы на целую жизнь, и оставили меня совершенно опустошенной, безмолвной. У меня отняли образ мыслей, то, как я выражала их словами. Все, что я когда-либо говорила или могла бы сказать — все было у этой твари. Я чувствовала громадное давление в голове, словно из моего мозга дочиста высасывали все то, кем я была. Меня посетила дикая мысль, что еще несколько секунд — и за моим лицом будет такая же пустота, как у этой твари под шляпой, и лишь темные вихри будут непрестанно кружиться в моем черепе. И, быть может, только когда это существо заберет у меня все, что ему нужно, под полями его шляпы появится часть лица.

Меня охватил страх.

Я в ужасе посмотрела на парня с мечтательными глазами. Он отвернулся и наполнил рюмку. Тогда я произнесла беззвучное «пожалуйста» его отражению в зеркале за стойкой бара.

— Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не разговаривала с этими тварями, — ответило отражение парня.

Он разливал и подавал напитки, переходя от одного клиента к другому, пока мне стирали личность.

— Помоги! — кричали мои глаза в зеркале.

Наконец, парень с мечтательными глазами повернулся ко мне.

— Она не твоя, — сказал он высокому тощему человеку.

— Она заговорила со мной.

— Загляни глубже.

— Простите, ошибся, — произнесло существо с картами через минуту.

— Больше не ошибайся.

Слова возникли так же быстро, как и пропали. Голова заполнилась мыслями, даже целыми фразами. Я снова стала личностью, полной личностью, со своими планами и мечтами. Пустота исчезла.

Я свалилась со стула и, спотыкаясь, поспешила убраться подальше от безликого человека. Шатаясь, я прошла три стула и, ухватившись за барную стойку, выпрямилась.

— Он больше не побеспокоит тебя, — сказал парень с мечтательными глазами.

— Виски, — прохрипела я.

Рюмка первоклассного виски скользнула по стойке. Я опрокинула ее потребовала еще и резко вздохнула, когда жар разлился внутри меня. Больше всего мне хотелось оказаться подальше от монстра с картами, но у меня были вопросы. Я хотела знать, как парень с мечтательными глазами может приказывать подобному существу. И, раз уж на то пошло, чем было это безликое создание?

— Фар Дорха, красавица^[24].

— Читаешь мои мысли?

— Нет нужды. Вопросы у тебя на лице написаны.

— Как оно убивает? — Я просто помешана на том многообразии способов, какими фэйри могут убивать, и даже скрупулезно описываю в своем дневнике разные касты и их технику убийства.

— Смерть не его цель.

— А что тогда?

— Лики Человечества, красавица. Есть чем поделиться?

Я не ответила. Мне не хотелось знать больше. «Честер» был безопасной зоной для фэйри. Когда я была в клубе прошлый раз, мне ясно дали понять, что если я убью здесь кого-нибудь или что-нибудь, то меня прикончат. А поскольку Риодан и его люди и без того желали моей смерти, то сегодня, вероятно, мне не стоило испытывать свою удачу. И если я узнаю об этом существе больше или вдруг копье потяжелеет в наплечной кобуре, я могу совершить какую-нибудь опрометчивую глупость.

— Некоторых не так-то легко убить.

Вздрогнув, я посмотрела на парня с мечтательными глазами. Он смотрел на мою руку, которая была под пальто. Я даже не заметила, как потянулась за копьем.

— Он ведь фэйри? — спросила я.

— По большей части.

— И как его убить?

— Разве его нужно убивать?

— Ты бы заступился за него?

— А ты бы копьем проткнула?

Я приподняла бровь. Очевидно, необходимым условием при приеме на работу в «Честер» были симпатия к Фэйри и желание мириться с их странными потребностями.

— Давно тебя не видел, — он плавно сменил тему.

— Меня не было в поле зрения, — прохладно ответила я.

— Вот, как только что.

— А ты, я смотрю, шутник.

— Не ты одна так считаешь. Как дела?

— Неплохо. А ты как?

— Весь в работе.

Я слабо улыбнулась. Его уклончивым ответам позавидовал бы сам Бэрронс.

— Снова стала светлой, красавица.

— Хочется перемен.

— И не только в прическе.

— Полагаю, что так.

— Хорошо смотрится.

— И ощущается.

— Может оказаться бесполезным. В такие-то времена. Где была? — Он подбросил в воздух стакан, и я наблюдала, как он медленно переворачивается в воздухе.

— В Зеркалье, бродила по Белому Дворцу, смотрела, как Темный Король и его возлюбленная занимаются сексом. Но большую часть времени я пыталась понять, как изловить и подчинить Синсар Дабх.

Название Книги Темного Короля с шипением просвистело в воздухе, и я ощутила дуновение, когда все Темные в клубе одновременно повернулись ко мне.

На долю секунды весь клуб, застыв, замолчал.

Шум и движение возобновились со звоном стекла, когда бокал, подброшенный парнем с мечтательными глазами, упал на пол и разбился.

Сидящее через три стула от меня высокое тощее существо поперхнулось, и его колода карт разлетелась в воздухе и посыпалась на стойку бара, на пол и мне на колени.

Ха, попался, мечтательные — глазки. Он тоже играл в эту игру. Но кто он такой и в какой команде?

— Ну и кто же ты на самом деле, парень с мечтательными глазами? И почему ты постоянно появляешься?

— Так вот, каким ты меня видишь? Ты пошла бы со мной на выпускной в другой жизни? Привела бы домой, чтобы познакомить с родителями? Поцеловала бы на прощание на крыльце?

— Я сказал «Не отходи от меня», — прорычал Бэрронс у меня за спиной. — И не упоминайте гребаную Книгу в этом гребаном месте. Пошевеливайтесь, мисс Лейн, да поживее. — Он взял меня за руку и стащил со стула.

Когда я встала, карты посыпались с моих колен. Одна из них скользнула за меховой ворот пальто. Я вытащила ее и уже готова была выбросить, но в последний момент все же взглянула на нее.

Фар Дорха перетасовывал карты Таро. Та, что в моих руках, была с багрово-черной рамкой. По центру был изображен Охотник, летящий над ночным городом. Вдали блестящая гладь океана встречалась с темной кромкой побережья. На спине Охотника, между огромных взмахивающих крыльев, сидела женщина с развевающимися на ветру спутанными волосами. Сквозь пряди волос я видела ее губы: она смеялась.

Это была сцена из моего сна прошлой ночью. Как это возможно, что я держу карту Таро с одним из моих снов?

Что было на других картах?

Я посмотрела на пол. Прямо у меня под ногами лежала Пятерка Пентаклей. В тени на тротуаре стояла женщина и смотрела в окно паба на сидящую за столиком блондинку, смеющуюся в компании друзей. Это я наблюдаю за Алиной.

На карте Силы была изображена обнаженная женщина в церкви, сидящая, скрестив ноги и глядя на алтарь, словно моля о прощении. Я после изнасилования.

На Пятерке Кубков — женщина, поразительно похожая на Фиону, стоящая в BB&B и плачущая. На заднем плане можно было разглядеть — я нагнулась, чтобы рассмотреть по-лучше — мои высокие каблуки? И мой iPod!

На карте Солнца — две молодые женщины в бикини: одна в лаймово-зеленом, другая — в розовом, нежатся на солнышке.

А вот и карта Смерти — беспощадный жнец в капюшоне, с косой, стоит над окровавленным телом… женским телом. Я и Мэллис.

Там была карта с пустой детской коляской, оставленной возле кучи одежды и драгоценностей. Одна из тех сухих пергаментных оболочек, что оставляли от людей Тени, виднелась в коляске.

Уставившись на карту, я запустила руки в волосы и откинула их назад.

— Пророчества, красавица, бывают разными по форме и размеру.

Я подняла взгляд на парня с мечтательными глазами, но его уже не было. Я посмотрела направо, но мистер Высокий — Тощий- В-полоску тоже исчез.

На стойке бара, рядом с только что наполненной рюмкой виски и бутылкой Гиннеса была еще одна карта Таро, аккуратно положенная черно-серебряной рубашкой кверху.

— Сейчас или никогда, мисс Лейн. Я не буду ждать всю ночь.

Я отодвинула рюмку, подняла карту и положила в карман. Потом посмотрю.

Бэрронс повел меня к хромированной лестнице, у основания которой дежурили те двое, что конвоировали меня к Риодану, когда я была здесь в последний раз. Одетые в черные штаны и футболки, огромные, с мускулистыми телами и множеством шрамов на руках, они держали короткоствольные автоматы. Их лица притягивали взгляд, но, взглянув на них, хотелось тут же отвести глаза.

Когда мы приблизились, они направили свое оружие на меня.

— Какого хрена она здесь делает?

— Отвали, Лор, — сказал Бэрронс, — Когда я говорю прыгать, ты спрашиваешь, как высоко.

Тот, что не Лор, засмеялся, и Лор ударил его прикладом в живот. Как в железную стену. Мужик даже не вздрогнул.

— Хрен я тебе прыгать буду. Размечтался. Заржешь еще раз, Фейд, и будешь жрать на завтрак собственные яйца. Сука, — плюнул Лор в мою сторону. Но смотрел он не на меня, а на Бэрронса. Думаю, это и стало последней каплей.

Я переводила взгляд с одного охранника на другого. Фейд смотрел прямо перед собой. Лор уставился на Бэрронса. Я отошла от Бэрронса и встала прямо перед ними. Они это проигнорировали. Как будто меня не существовало. Не сомневаюсь, даже если бы я тут нагишом плясала, они бы продолжали смотреть на что угодно, только не на меня.

Я выросла на юге, в самом сердце Библейского Пояса, где до сих пор есть мужчины, которые отказываются смотреть на женщину, если она не родственница. Если женщина сопровождает мужчину, с которым им нужно поговорить, будь то ее отец, парень или муж, они будут все время смотреть только на него. Если женщина спросит их о чем — то и они снизойдут до ответа, то адресуют его мужчине. Они даже немного отвернутся, чтобы она ненароком не попала в поле их зрения и не обрекла этим на вечное осуждение. Мне было пятнадцать, когда подобное случилось со мной впервые, и это потрясло меня. Я задавала вопрос за вопросом, пытаясь привлечь внимание старика Хатфилда к себе. Я начинала чувствовать себя невидимкой. И, в конце концов, подошла и встала напротив него. Он просто замолчал посреди предложения.

Папа пытался объяснить мне, что таким образом старик проявил уважение. Что это учтивость по отношению к мужчине, которому женщина принадлежит. Я была не в состоянии понять, что значит «мужчина, которому женщина принадлежит». Прямо объект собственности какой-то, ни больше, ни меньше. Очевидно, Лор, который, по словам Бэрронса, даже не знает, какое сейчас столетие, застрял в том времени, когда мужчины владели женщинами. Я не забыла и о Кастео, который уже больше тысячи лет не разговаривает. Сколько же им лет? Когда, как и где они жили?

Бэрронс взял меня за руку и развернул к лестнице, но я вырвалась и снова повернулась к Лору. Подобное отношение — это уже чересчур. Я не камень. Не создавал меня Темный Король. И я не предательница.

И, по крайней мере, с одним из этих утверждений, я успешно могла поспорить.

— Почему это я сука? — потребовала ответа я. — Потому что ты думаешь, я спала с Дэрроком?

— Заткни ее, пока этого не сделал я, — сказал Бэрронсу Лор.

— Не говори с ним обо мне. Обо мне говори со мной. Или ты думаешь, что я не стою твоего внимания, потому что, полагая, что Бэрронс мертв, я объединилась с врагом ради достижения собственных целей? Какой ужас, как я могла?! — поддела я. — Надо полагать, мне следовало просто лечь и умереть, жалобно хныча. Тебя бы это впечатлило, а, Лор?

— Убери, эту суку с моих глаз.

— Думаю, то, что я объединилась с Дэрроком, делает меня почти что… — я знала, какое слово Бэрронс так ненавидел, и у меня как раз было подходящее настроение опробовать его на Лоре — наемником, разве нет? Можешь осуждать меня, если угодно. А можешь вытащить голову из задницы, и уважать меня за это.

Лор повернул голову и посмотрел на меня так, будто я начала говорить на понятном ему языке. В отличие от Бэрронса, это слово его не беспокоило. Собственно, он кажется понял, и даже оценил его. Что-то промелькнуло в его холодных глазах. Я его заинтересовала.

— Некоторые увидят во мне не предателя, а того, кто выживает, не смотря ни на что. Называй меня как угодно — мне все равно, я сна из-за этого не потеряю. Но смотри при этом на меня. Или я сделаю так, что ты будешь видеть меня с закрытыми глазами. Будешь видеть меня в кошмарах. Я выжгу себя на внутренней стороне твоих век. Отвали и не приближайся ко мне. Я не та, кем была раньше. Хочешь войны со мной — ты ее получишь. Дай мне только повод отправиться поиграть в той темной пещере у меня в голове.

— Темная пещера? — пробормотал Бэрронс.

— Будто у тебя такой нет, — оборвала я. — Да, по сравнению с твоей, моя — белоснежный пляж в солнечный день. — Оттолкнув их, я прошла мимо и поднялась по лестнице. Мне показалось, я услышала смех у себя за спиной. Я обернулась. Трое мужчин смотрели на меня бесстрастными взглядами палачей.

Зато они все смотрели.

За хромированной балюстрадой простирался верхний этаж — бесконечные гладкие стены из темного стекла без дверей и ручек.

Я понятия не имела, сколько здесь комнат. Учитывая размер нижнего этажа, их могло быть пятьдесят, а то и больше.

Мы шли вдоль стеклянных стен, пока какая-то крошечная, незаметная для меня деталь не обозначила вход. Бэрронс прижал ладонь к панели из темного стекла, которая тут же скользнула в сторону, и втолкнул меня внутрь. Он не вошел вместе со мной, а отправился куда-то дальше по коридору.

Панель вернулась назад, оставив меня наедине с Риоданом. Эта комната была сердцем «Честера». Она была полностью стеклянной: стены, пол и потолок. Можно было видеть, что происходит снаружи, но никто не мог видеть, что творится внутри.

По периметру потолка висели дюжины небольших LED-мониторов, подсоединенных к камерам, размещенным в каждом помещении клуба, будто было недостаточно просто посмотреть под ноги. Я осталась стоять на месте. Каждый шаг по этому стеклянному полу был, как прыжок в неизвестность, ведь единственной твердой опорой казался пол сорока футами ниже.

— Мак, — произнес Риодан.

Он стоял за столом, скрывшись в тени — крупный мужчина, темное пятно в белой рубашке. Единственными источниками света были мониторы над нашими головами. Мне хотелось броситься через всю комнату, напасть на него, выцарапать ему глаза, искусать, избить, проткнуть копьем. Я удивилась тому, насколько сильна была моя враждебность.

Он вынудил меня убить Бэрронса.

На том обрыве, мы с ним избили, ранили и убили того, кто хранил мою жизнь практически с того самого момента, когда я прибыла в Дублин. Днями, которые показались мне годами, я задавалась вопросом, хотел ли Риодан смерти Бэрронса.

— Я думала, ты обманом заставил меня убить его. Думала, ты предал его!

— Я говорил тебе, чтобы ты уходила. Ты не ушла. Ты вообще не должна была увидеть, кем он является.

— То есть, кем являетесь вы все, — поправила я. — Все девятеро.

— Осторожно, Мак. О некоторых вещах не говорят. Никогда.

Я потянулась за копьем. Он мог сказать мне правду, но, как и Бэрронс, позволил страдать. Чем больше я думала о том, что они скрыли правду, которая избавила бы меня от мучений, тем больше я злилась.

— Просто хочу убедиться, что, когда я проткну тебя и убью, ты воскреснешь и я смогу сделать это снова.

Копье было в моей руке, но внезапно она оказалась зажатой огромным кулаком, а острие копья — направленным на мое горло.

Риодан мог двигаться как Дэни, Бэрронс и остальные. Настолько быстро, что я не смогла защититься. Он стоял позади меня, рукой обхватив за талию.

— Никогда так не угрожай. Убери его, Мак. Или я заберу его насовсем, — он царапнул меня кончиком копья, предостерегая.

— Бэрронс не позволит тебе сделать это.

— Тебя может удивить, что Бэрронс позволит мне сделать.

— Потому что думает, что я предала его.

— Я собственными глазами видел тебя с Дэрроком. И слышал, что ты говорила ему вчера в том переулке. Когда слова не расходятся с делом, истина очевидна.

— Я думала, что вы оба мертвы. Чего ты ожидал? Тот же самый инстинкт самосохранения, что так восхищает вас друг в друге, во мне вас оскорбляет. Думаю, тебя это беспокоит. Это делает меня более непредсказуемой, чем тебе бы хотелось.

Он направил мою руку и засунул копье обратно в ножны.

— Ключевое слово — «непредсказуемой». Ты переметнулась, Мак?

— А похоже, что я переметнулась?

Он убрал волосы с моего лица и нежно заправил их за ухо. Я поежилась. Он излучал такую же энергетику, что и Бэрронс — обжигающую, мощную и опасную. Когда Бэрронс прикасается ко мне, это возбуждает. Но когда Риодан стоит позади, сжимая стальной хваткой, и осторожно прикасается ко мне — это пугает до чертиков.

— Позволь мне кое-что рассказать тебе об этом, Мак, — мягко сказал он мне на ухо. — В большинстве своем, люди добродетельны и лишь изредка совершают поступки, которые сами считают плохими. Есть люди плохие, и они каждый день ведут борьбу с собой, чтобы держать это под контролем. Иные же — прогнили до основания, и им наплевать, если только их не поймают. Но зло — это совершенно иная сущность, Мак. Зло — скверна, уверенная в собственной добродетели.

— Что ты хочешь сказать, Риодан? Что я перешла на сторону зла, но слишком глупа, чтобы это понять?

— На воре и шапка горит.

— Это не про меня. Чисто ради интереса: а к какой категории относитесь вы с Бэрронсом? К тем, кто прогнил до основания и им наплевать?

— Как ты думаешь, почему Книга убила Дэррока?

Я понимала, к чему он клонит. Теория Риодана заключалась в том, что это не я выслеживаю Книгу, а она позволяет мне себя найти. Он ошибался, думая, что, убив Дэррока, она еще на один шаг приблизилась ко мне.

— Книга убила Дэррока, чтобы остановить его. Она сказала, что никто не будет ее контролировать. Она узнала от меня, что Дэрроку известен способ, как ее подчинить и использовать, и убила его, чтобы не дать мне или кому-либо еще выяснить это.

— И как она это от тебя узнала? В дружеской беседе за чашечкой чая?

— Она нашла меня в ту ночь, когда я была в пентхаусе Дэррока. Она… заглянула в мои мысли. По ее словам, она пробовала меня на вкус, узнавала меня.

Он сильно сдавил мою талию.

— Ты делаешь мне больно!

Его рука мгновенно расслабилась.

— Ты сказала Бэрронсу об этом?

— Бэрронс был не в особо разговорчивом настроении.

Риодан больше не стоял позади меня — он снова был за столом. Я потерла живот, испытывая облегчение от того, что он больше не прикасался ко мне. Риодан настолько похож на Бэрронса, что, когда он находится рядом, это беспокоит меня сразу на нескольких уровнях. Я не могла разглядеть его лицо в тени, но и так поняла: он был в такой ярости, что ему пришлось отойти, чтобы ненароком не навредить мне.

— Синсар Дабх может читать твои мысли? Ты хоть осознаешь возможные последствия этого?

Я пожала плечами. Не так уж много времени у меня было, чтобы задумываться о чем-либо. Мне приходилось постоянно прыгать из огня да в полымя, а потом снова в огонь, так что размышления о различных вариантах развития событий не возглавляли мой список приоритетов. Кто станет беспокоиться о возможных последствиях перед лицом реальной угрозы?

— Это значит, что она знает о нас, — сказал он натянуто.

— Во-первых, какая ей разница? Во-вторых, я едва ли знаю о вас хоть что-то, поэтому она не могла узнать много.

— Я убивал и за меньшее.

В этом я не сомневалась — Риодан был холоден как камень, и вряд ли его мучили угрызения совести.

— Даже если Книга и интересовалась вами, то ей известно лишь то, что я знала тогда: вы оба мертвы. А вы живы.

— Не правда. Ты знаешь гораздо больше. И первым делом, когда Бэрронс принял человеческую форму, и ты поняла, что он жив, ты должна была сказать ему, что, возможно, Книга знает о нас.

— Ты уж прости, что я все запорола и, осознав, что он не мертв, от шока хлопнулась в обморок. Почему ты не сказал мне, что Зверь — это он? Зачем надо было убивать его? Вовсе не потому, что он не в состоянии себя контролировать в звериной форме. Он контролировал себя вчера, спасая меня от Книги. И он может меняться по собственной воле, не так ли? Что произошло в Зеркалье? Это место каким-то образом влияет на вас, делая неуправляемыми?

Я чуть не хлопнула себя по лбу. Бэрронс ведь говорил мне, что наносит на себя черные и красные руны-татуировки, чтобы избежать расплаты за использование черной магии. Может, чтобы ЕВУ сработал, нужно использовать самую черную? Неужели, ценой за сверхъестественное перемещение ко мне, где бы я ни находилась, по первому требованию, является превращение в самую мрачную и дикую из его форм?

— Это из-за того, как он туда попал, да? — спросила я. — Заклинание, которым вы с ним воспользовались, как и предполагалось, забросило его ко мне, но расплатой стало превращение в самую примитивную, свирепую его форму. Безумную машину для убийств. Это, как он полагал, было как раз тем, что нужно, ведь если я умирала, то наверняка нуждалась именно в машине для убийств. В защитнике, который бы явился и истребил всех моих врагов. Что и произошло, не так ли?

Риодан замер. Ни один мускул не дрогнул. Не уверена, дышал ли он вообще.

— Он знал, что произойдет, если я нажму ЕВУ, и вы разработали план действий на этот случай. — В этом весь Бэрронс: у него все продумано, все риски просчитаны, когда дело касается меня. — Он сделал мне татуировку, чтобы, почувствовав ее, не убить меня. А ты должен был выследить его — именно для этого вы оба носите эти браслеты. И убить. Он бы воскрес в своей человеческой форме, а я бы так ничего и не узнала. Была бы спасена, и даже не догадалась, что это дело рук Бэрронса, и что временами он превращается в зверя. Но ты облажался. Вот почему он был так зол на тебя утром. Ты не смог убить его — из-за этого ваш секрет раскрылся.

Риодан вздрогнул. Он был взбешен. Определенно, я была права.

— Бэрронс всегда может избежать расплаты за использование черной магии, — восхищалась я. — Когда ты его убиваешь, он возвращается таким, каким был до этого, ведь так? Он может хоть все тело покрыть защитными татуировками, а когда на коже не остается свободного места, убить себя, и, вернувшись, начать все с чистого листа. — Так вот почему у него не всегда были одни и те же татуировки. — Кстати, о вашей карте «выход из тюрьмы»^[25]! Если бы ты не запорол ваш план, я бы оставалась в неведении. Это ты виноват, что я теперь все знаю, Риодан. Похоже, тебе не меня надо убить, а себя. Ой, погоди, — с сарказмом сказала я, — это ведь не сработает.

— А ты знаешь, что во время твоего пребывания Зеркалье, Книга посетила аббатство?

Я поморщилась.

— Дэни сказала мне. Сколько ши-видящих было убито?

— Это к делу не относится. Как ты думаешь, зачем она отправилась в аббатство?

Не относится к делу, как же! Неспособность умереть — я все еще с трудом могла себе это представить и была уверена, что смогу придумать парочку любопытных способов это проверить — сделала его похожим на фэйри — высокомерным и презирающим смертных.

— Дай-ка, угадаю, — язвительно сказала я, — В этом, каким-то образом, тоже я виновата?

Риодан нажал кнопку на столе и сказал в интерком:

— Скажите Бэрронсу, чтобы оставил их на месте. Там безопаснее. Я приведу ее к ним. У нас проблема. Серьезная.

Он отпустил кнопку.

— Да, — ответил он мне, — именно так. Думаю, не найдя тебя, она отправилась в погоню и навестила аббатство, пытаясь напасть на твой след.

— Остальные тоже так считают, или это твое личное заблуждение? Дальновидность, Риодан. Тебе она не помешает.

— Это не мне она нужна.

— Почему ты ненавидишь меня?

— Ты мне абсолютно безразлична, Мак. Я забочусь только о своих. Ты не одна из них. — Он прошел мимо меня, прижал ладонь к двери и остановился, ожидая пока я выйду. — Бэрронс хочет, чтобы ты увидела своих родителей потому, что занимаясь своими делами, ты будешь помнить, что они здесь. У меня.

— Замечательно, — пробормотала я.

— Я оставляю им жизнь вопреки здравому смыслу, лишь в качестве одолжения Бэрронсу. И его лимит одолжений истекает. Об этом тоже помни.

Глава 19

— Вы поселили их в стеклянной комнате? Неужели нельзя было предоставить им хоть немного уединения? — Я смотрела на своих родителей сквозь стену. Хотя комната и была удобно обставлена — ковры, кровать, диван, столик и пара кресел — она была сделана из такого же стекла, как и офис Риодана. Только наоборот. Мама с папой не могли видеть, что происходит снаружи, зато всем было видно, что происходит внутри.

Я взглянула влево. Хотя бы душ был как-то огорожен, в отличие туалета.

— А они знают, что все видят происходящее внутри?

— Я сохранил им жизнь, а ты еще и об уединении просишь. Это не ради тебя. И не ради них. Это моя страховка, — ответил Риодан.

В разговор вмешался Бэрронс:

— Я сказал Фейду, чтобы он принес простыни и скотч.

— Зачем? — ужаснулась я. Они что, собирались завернуть моих родителей в простыни и обмотать скотчем?!

— Они смогут завесить стены простынями.

— О, — сказала я и пробормотала, — Спасибо.

Я молча наблюдала за ними через стекло. Папа сидел на диване лицом к маме, держа ее за руки, и что-то тихо говорил. Он выглядел таким же сильным и красивым, как всегда, появившаяся седина лишь придавала ему еще более благородный вид. У мамы был застывший взгляд, появляющийся каждый раз, когда она не могла справиться с ситуацией. А папа, наверное, говорил ей о чем-то обыденном и нормальном, давая возможность вернуться к той реальности, с которой она могла справиться. Наверняка он уверял ее, что все будет хорошо, ведь это было так характерно для Джека Лейна: излучать безопасность и надежность, уверенность в том, что он выполнит обещанное. Именно это делало его таким хорошим адвокатом и таким замечательным отцом. Ни одно препятствие не казалось таким уж серьезным, ни одна угроза такой уж страшной, когда папа был рядом.

— Мне нужно поговорить с ними.

— Нет, — сказал Риодан.

— Зачем? — спросил меня Бэрронс.

Я задумалась. Никогда не говорила Бэрронсу о своем визите в Эшфорд с В’лейном. Не призналась, что подслушала разговор родителей, в котором они обсуждали обстоятельства нашего удочерения, и что папа упомянул пророчество обо мне — то, в котором я обреку на гибель весь мир.

Нана О’Рейли, 97-летняя старушка, которую мы с Кэт посещали в ее домике у моря, упоминала о двух пророчествах: одно обещало надежду, другое предупреждало об уничтожении всего живого на земле. Если я действительно была частью какого-либо пророчества, то намеревалась исполнить первое, и хотела знать больше о втором, чтобы избежать его.

Мне были нужны имена людей, с которыми много лет назад разговаривал папа в Ирландии, куда он ездил, чтобы отыскать медицинскую карту Алины, когда она болела. Я хотела знать, что конкретно они сказали ему.

Но ни за что не стану спрашивать его об этом в присутствии Бэрронса и Риодана. Если эти двое узнают хоть что-то о пророчестве, по которому я, возможно, обреку мир на гибель, они могут просто посадить меня под замок и выбросить ключ.

— Я скучаю по ним. Они должны знать, что я жива.

— Они знают. Камеры наблюдения засняли тебя на входе. Бэрронс показал им запись. — Риодан помедлил и после добавил: — Джек настаивал на этом.

Я мельком взглянула на Риодана. Мне показалось, или на его лице промелькнула легкая улыбка? Я поняла это по тону его голоса, когда он назвал моего папу Джеком. Он уважал его. Внутренне я засияла от радости. Я всегда горжусь папой, но когда он нравится кому-то вроде Риодана… Не смотря на то, что на дух не переносила владельца «Честера», я восприняла это как комплимент.

— Жаль, что ты не его родная дочь. В нем течет сильная кровь.

Я наградила его взглядом, которому научилась у Бэрронса.

— Но ведь никто не может сказать ничего определенного о твоем происхождении, не так ли, Мак?

— Моей биологической матерью была Айла О’Коннор, Глава Хэйвена ши-видящих, — невозмутимо сообщила я.

— Неужели? Потому что я кое-что раскопал, после того как Бэрронс рассказал мне, о чем говорила эта О’Рейли, и выяснилось, что у Айлы был только один ребенок, а не два. Ее звали Алина. И она мертва.

— Ну, очевидно, ты недостаточно глубоко копал, — возразила я. Но вдруг смутилась. Так вот почему Нана назвала меня Алиной. — Должно быть, она родила меня позже. И Нана просто не знала об этом.

— Айла была единственным членом Хэйвена, пережившим ту ночь, когда Синсар Дабх вырвалась из своей тюрьмы.

— Где ты берешь информацию? — настойчиво спросила я.

— И для нее не было никакого «позже».

— Откуда ты знаешь? Что тебе известно о моей матери, Риодан?

Он взглянул на Бэрронса. Взгляд, которым они обменялись, говорил о многом. Но, к сожалению, я понятия не имела, на каком языке они «говорили».

Я уставилась на Бэрронса:

— И тебя удивляет, моё недоверие к тебе? Ты ни о чем мне не говоришь.

— Оставь это. Я сам разберусь, — сказал Бэрронс Риодану.

— Советую тебе постараться.

— А я тебе советую пойти вздрочнуть.

— Она тебе не сказала, что Книга навестила ее той ночью, у Дэррока. Она проникает в разум и читает мысли.

— Я думаю, она читает только поверхностные, — сказала я поспешно. — Не все.

— Книга узнала от неё, что Дэрроку известен короткий путь к слиянию. Поэтому она убила его. Интересно, что еще она выяснила.

Бэрронс обернулся и уставился на меня.

И Вы мне ничего не сказали?

Ты ничего не сказал мне о моей матери. Что ты знаешь о ней? Обо мне?

Взгляд его потемневших от гнева глаз обещал расплату за мою оплошность.

Также как и мой.

Это было невыносимо. Мы с Бэрронсом враги. Это сбивало с толку и ранило мое сердце. Я так горевала по нему, словно потеряла единственного человека, который что-то значил для меня. И вот, мы снова противники. Неужели постоянная вражда — наша судьба?

Одному из нас придется довериться другому, сказала я.

Вы первая, мисс Лейн.

В том-то и вся проблема. Ни один из нас не пойдет на этот риск. У меня имелся длинный перечень причин, по которым мне не стоило этого делать, и они были вескими. Папа мог бы довести дело до Верховного Суда, выступая в мою защиту. Бэрронс не внушал доверия. Даже не пытался.

Когда ад замерзнет, Бэрронс.

Та же хрень, мисс Лейн. Та же…

Я отвела взгляд, оборвав его на полуслове — все равно, что средний палец ему показала.

Риодан пристально наблюдал за нами.

— Не суйся, — предупредила я, — Это касается только нас двоих. От тебя требуется только обеспечить безопасность моих родителей, и…

— Это несколько проблематично, учитывая какая ты непредсказуемая дрянь.

Дверь распахнулась, и вошли Лор и еще двое. От них исходило такое напряжение, что в комнате стало нечем дышать.

За ними следовал Фейд с простынями и скотчем.

— Не поверите, что только что вошло в клуб, — сказал Лор Риодану, — Прикажи мне перекинуться. Дай команду.

Я прищурилась. Лору нужно разрешение Риодана? Или таковы были правила поведения в его клубе?

— Синсар Дабх, так ведь? — Риодан одарил Бэрронса многозначительным взглядом. — Потому что она просканировала разум Мак и теперь знает, где нас найти.

— Ты просто долбаный параноик, Риодан. Зачем ей вообще вас искать? — сказала я.

— Возможно, — ответил один из остальных, — из нас получились бы чертовски удобные «носители» для нее. А нам не нравится, когда нас используют.

— Ты что совсем не учил её мыслить стратегически? — взорвался Риодан.

— У меня было не так уж много времени, — сказал Бэрронс.

— Светлый. Хренов Принц, — сообщил Лор, — И еще пара сотен Светлых из дюжины разных каст ждут на улице. Он грозится начать войну. Требует, чтобы ты прикрыл заведение и перестал кормить Темных.

У меня отвисла челюсть:

— В’лейн?

— Это ты ему сказала прийти сюда! — упрекнул Риодан.

— Она знает его? — взорвался Лор.

— Еще один ее любовничек, — ответил Риодан.

— Помимо Дэррока? — спросил один из остальных.

Лор негодующе посмотрел на Бэрронса:

— Когда ты поумнеешь и прикончишь, наконец, эту суку?

Уровень тестостерона поднялся почти до критической отметки. Я вдруг испугалась, что они все могут обернуться в Зверей, и тогда я окажусь посреди стаи рычащих монстров с клыками, когтями и рогами. А я ни на мгновение не верила, что метка Бэрронса спасет меня от остальных пятерых. Даже не была уверена, что она спасет меня от него самого.

— Думаете, вам Светлых надо опасаться? — спросил Фейд.

— И кого же, бл***, по-твоему, нам надо опасаться? — раздраженно спросил Бэрронс.

Фейд выхватил автомат и выпустил с полдюжины очередей в Бэрронса, прежде чем кто-либо успел двинуться:

— Меня.

Глава 20

Это сработало лишь потому, что Фейд застал его врасплох. Бэрронс способен двигаться настолько быстро, что пули — не самый легкий способ убить его.

Но он не ожидал, что Фейд в него выстрелит, а Фейд так же быстр, как и Бэрронс.

Уж не знаю, чем являются Бэрронс и остальные, но пока меня не убедят в обратном, исхожу из того, что все они принадлежат к одному виду. У них обостренное восприятие: обоняние, зрение, слух. Бэрронс обладает силой десяти человек, а его кости — невероятно эластичны.

Полагаю, иначе нельзя, учитывая как ему приходится трансформироваться. Сама видела, как Бэрронс спрыгнул с тридцатифутовой высоты и приземлился на ноги с кошачьей легкостью.

Фейд напал неожиданно для всех них. Он успел застрелить еще и Риодана, прежде чем остальные набросились на него и отняли автомат.

Оступившись, Фейд уперся спиной в стену, и мне показалось странным, что он расстался с оружием, но продолжал держаться за простыни.

— Ты совсем ох**л, Фейд? — зарычал Лор, — Опять забыл свое лекарство принять?

Фейд посмотрел на меня:

— Твои родители следующие, — промурлыкал он, — Я уничтожу все, что тебе дорого, МакКайла.

Я судорожно втянула ртом воздух. Риодан не был параноиком. Он был прав. Синсар Дабх прочла мои мысли, нашла там информацию о них, и оперативно ею воспользовалась.

Она была здесь, в одной комнате со мной!

Она узнала о «Честере» и пришла осмотреться, разведать обстановку.

Вот уже три дня, как я вернулась из Зеркалья, и уже третий день подряд она находит меня.

Неужели то, что Книга, не найдя меня в Дублине, отправилась в аббатство — действительно моя вина? Была ли я косвенно ответственна за гибель всех ши-видящих той ночью? Как долго она была здесь, переходя из рук в руки, подбираясь ко мне все ближе?

Достаточно долго, чтобы добраться до моих родителей…

— Она в простынях, — закричала я, — Отберите простыни! — и тут же пожалела о сказанном. Любой, кто прикоснется к ней, попадет под ее влияние, а у остальных все еще было оружие. — Нет, не трогайте их! — крикнула я.

Мимолетное движение и Фейд исчез.

Остальные последовали за ним, оставив меня одну.

Я бросилась к двери, но она закрылась у меня перед носом, и как ее открыть мне было неизвестно. Я лихорадочно прижимала ладонь в полудюжине разных мест, но безуспешно.

Я повернулась, всматриваясь в другую комнату. Если бы Синсар Дабх добралась до родителей… если бы Фейд принес ее туда… если бы она убила их…

Сама мысль об этом была невыносима.

Мои родители стояли и смотрели на меня, но я знала, что они не могут меня видеть. Они просто смотрели в ту сторону, откуда были слышны выстрелы.

Дверь с шипящим звуком открылась и закрылась позади меня.

— Я должен вывести тебя отсюда, — прорычал Лор.

Я развернулась, сжимая копье в руке.

— Откуда я знаю, что ты не Книга?

— Посмотри на меня. Где я мог бы ее спрятать?

Брюки и футболка обтягивали его мускулистое тело, как вторая кожа. Я перевела взгляд на его обувь. Ботинки.

— Сними их.

Он сбросил ботинки.

— Теперь ты. Снимай пальто.

Я выскользнула из него.

— Юбку тоже.

— У нас нет на это времени, — огрызнулась я, — Мои родители…

— Фейд уже свалил из клуба. Они пока в безопасности.

— Этого не достаточно!

— Мы примем необходимые меры предосторожности. Сейчас мы начеку. Кто-то пронес ее сюда, и теперь ни одна живая душа не пройдет на верхние этажи клуба или в комнату твоих родителей в одежде.

Я вскинула брови. Это будет настоящим шоком для моей мамы.

— Я сказал, снимай юбку.

— Как Фейд мог передать ее мне?

— Вероятность ничтожная. Не хочу рисковать.

Со вздохом я расстегнула юбку и спустила ее. На мне был облегающий свитер и черные трусики «тонг». Сапоги плотно обтягивали ноги. Книгу негде было спрятать.

— Доволен?

— Вряд ли.

Застегивая юбку, я еще раз тоскливо взглянула на родителей и отвернулась. Мой взгляд упал на изуродованное тело Бэрронса, и я вздрогнула.

И вот опять я стою над мертвым телом Бэрронса.

Я знала, что он не был по-настоящему мертв, ну или по крайней мере это было ненадолго. Но я еще не оправилась от горя, и не могла разобраться в собственных чувствах.

— А когда он… — я запнулась, испугавшись, что не сдержу всхлипы.

— А тебя это е**т что ли? С чего вдруг?

— Да нет, то есть, я просто… вот черт! — Я развернулась и ударила кулаками по стене. Мне было все равно, что родители могли услышать глухой стук, а стена задрожала от моих ударов. Не важно, что обо мне подумал Лор. Видеть Бэрронса мертвым было невыносимо для меня. Просто невыносимо. Без всяких причин. Это было выше моего понимания.

Я молотила по стене, пока Лор не перехватил мои окровавленные кулаки и не оттащил меня.

— Когда? — настойчиво спросила я, — Я хочу знать! Отвечай, а не то…

Он ухмыльнулся:

— Что, накормишь меня кровавыми рунами?

Я нахмурилась:

— Вы что, все рассказываете друг другу?

— Не все. При-йя, звучало чертовски интересно. Так и не узнал всех подробностей.

— Когда? Отвечай, — я использовала Глас, чтобы принудить его.

— Не уверен. Но быстрее, чем в прошлый раз. И если ты еще хоть раз используешь на мне Глас, женщина, я убью твоих родителей сам.

Глава 21

— Что должен сделать принц, чтобы получить поцелуй в День Святого Валентина, МакКайла?

Слова возникли из мрака, а затем словно сам Эрос, скользя по моей коже, слегка покалывал сотней крошечных стрел Купидона. Даже побывав прий-ей и приобретя иммунитет к сексу с фейри, я по-прежнему трепещу, услышав мелодичный чувственный голос В’лейна. И хотя уже не раздеваюсь при его появлении, в глубине души остаюсь все той же девочкой-лето, которой этого хочется, особенно, когда он заигрывает со мной и пытается соблазнить.

Сколько дней Святого Валентина в моей жизни заканчивались поцелуем?

Их можно посчитать по пальцам одной руки.

Да и те можно назвать поцелуями лишь с натяжкой: невинные, явно не из тех, что способны потрясти женщину и перевернуть ее мир.

Взявшись за ручку двери «Книг и Сувениров Бэрронса», я остановилась. Он сменил замки в дверях гаража и черного входа магазина, так что мне пришлось припарковать Вайпер в переулке и идти вокруг здания к главному входу. Это была тяжелая ночь. Скорее бы уж она закончилась. Хочется забраться, наконец, с головой под одеяло и уснуть глубоким сном без всяких сновидений.

Всего несколько часов назад, я успокаивала себя тем, что, несмотря на злость Бэрронса, все же смогу уснуть с утешительной мыслью: «Он жив».

Ну да. С Днем Святого Валентина меня.

— Полагаю, смертные мужчины дарят женщинам цветы.

Я неожиданно почувствовала обволакивающий изысканный аромат роз, и в моей руке возник букет. Бутоны приятно щекотали нос. Земля под ногами также была усыпана лепестками, покрытыми росой и источающими невероятно пьянящий аромат.

Я прислонилась лбом к стеклу двери. Сквозь него был виден мой разгромленный магазин.

— Ты тоже пришел обвинить меня в предательстве?

Вполне в духе фейри: осыпать меня подарками, не переставая при этом угрожать. Мне надоело оправдываться. Безжизненный взгляд Бэрронса почти вернул меня на край того обрыва. Понятия не имею, почему мне так невыносимо видеть его мертвым, я же знала, что на самом деле это не так. Лор уверил меня, что он вернется, но не был уверен, когда именно. Почему он не знает когда? Может, телу Бэрронса необходимо время, чтобы исцелиться, и некоторые раны заживают дольше других?

Я никак не могла выбросить из головы эту картину. Теперь меня терзали два образа: Бэрронс-выпотрошенный и Бэрронс-расстрелянный. Вдобавок ко всему, я боялась за родителей, с ужасом осознав, с какой легкостью Книга добралась до близких мне людей. Сначала аббатство, затем Дэррок, Бэрронс, а теперь она угрожает и моим родителям. Я больше не могла оспаривать утверждение Риодана, что Книга сама находит меня. Играет со мной. Но почему тогда просто не убить меня и не покончить со всем этим? Неужели она и вправду рассчитывала, что я, как выразился Риодан, «переметнусь»? Все, что касалось Синсар Дабх, не имело смысла. То она вызывала чудовищную, сокрушительную головную боль, так что я могла за милю почуять её приближение. То, вот как сегодня, я и понятия не имела, что нахожусь с ней в одной комнате.

Она убила каждого, кто соприкасался с ней. Кроме меня. Книга причиняла мне боль, но всегда оставляла в живых. Почему?

Я потребовала, чтобы Лор увез маму и папу из Дублина. Но он отказался даже обсуждать это. Сказал, что никто и пальцем не пошевелит, пока Бэрронс не прикажет. А что до их желания свернуть мне шею, видимо, и тут последнее слово за Бэрронсом.

Я могла бы убедить В’лейна переместиться в клуб, забрать моих родителей, спрятать их в безопасном месте, но… что ж, возможно, во мне говорит ши-видящая, но не могу я доверить своих родных фейри.

— Я не глуп, МакКайла. Ты разыгрывала Дэррока. Единственный вопрос — зачем?

У меня словно гора с плеч свалилась. Наконец-то кто-то поверил в меня. Так и знала, что это будет В’лейн.

— Спасибо.

Я развернулась и с благодарностью посмотрела на него. В’Лейн — всегда зрелище. Он приглушал свою сущность, принимая человеческую форму, но это не сильно ослабляло его нечеловеческое очарование. В черных штанах, ботинках и черном кашемировом свитере, с длинными волосами, рассыпавшимся по спине, и бархатной кожей, отливающей золотом, он был похож на падшего архангела.

Сегодня он был величественен, как никогда. Интересно, обрел ли он цель, которой ему так не хватало, возглавив армию Светлых? И теперь он уже не бессмертный, томимый скукой и мелочными страстями, а становится истинным лидером своего народа? Быть предводителем Светлого двора — хлопот не оберешься. Может, если Джейни и его Стражи подстрелят и запрут достаточное количество их сородичей, они наконец-то проснутся. Небольшие испытания и страдания пойдут Светлым на пользу.

— Ты никогда не сомневался во мне? Даже когда я стояла на улице с армией Темных?

— Я знаю, что ты за человек, МакКайла. Если бы ты была фейри, то принадлежала бы к моему двору, — он изучал меня древними радужными глазами. — Моя армия не столь проницательна, как я. Они считают тебя его союзником. Мы убедим их в обратном, — уголки его губ дрогнули в улыбке. — Именно твое утверждение, что Бэрронс мертв, выдало тебя. Я видел его с тобой сегодня в «Честере», — он помолчал. — Мне не совсем ясно, как тебе удалось обмануть Темных Принцев. Они были уверены, что он мертв.

Его слова прозвучали столь мягко, что я едва не пропустила вопрос и угрозу. Шелковый голос был пронизан сталью. За всей своей игривостью, В’лейн был в опасном настроении. Но почему? Я знала, что он был в «Честере». Неужели, после того, как Лор выпроводил меня из клуба и затолкал в Вайпер, случилось что-то еще? Знал ли В’лейн, что Синсар Дабх тоже была там?

— Да так, один маленький фокус, — выкрутилась я.

— Бэрронс вовсе не умирал? Он был лишь… на время «выведен из строя»?

В’лейн и Бэрронс ненавидят друг друга, это как-то связанно с тем, что давным-давно Бэрронс убил принцессу В’лейна. Инстинкт, который был превыше моего понимания, заставил меня солгать.

— Ты что, шутишь? Бэрронса невозможно убить.

— Я узнаю, как ты обманула Темных Принцев, МакКайла, — вновь за шелком его голоса скрывалась сталь. Это был не вопрос. Это был приказ.

Он подошел ко мне, и одурманивающий аромат двора Фейри — жасмина и сандалового дерева — дополнил изысканное пряное благоухание пурпурных лепестков, раздавленных его ботинками. Вместе с ним вошла и опасность.

Я подняла голову, внимательно разглядывая его. И внезапно поняла, откуда взялась его злость. Он был на грани не из-за того, что думал, будто я смогла провести Темных Принцев, а потому что боялся, что они знали о лже-смерти Берронса и каким-то образом смогли обмануть его самого.

В’лейн входил в Высший Совет королевы. Он был избран лидером своей расы, чтобы находить истину в интригах двора. И потерпел неудачу. Он не сумел отличить ложь от истины, и чью ложь — Темных! Это потрясло его. Могу его понять. Ужасно осознавать, что не можешь доверять собственным суждениям.

Однако он не ошибался. Бэрронс действительно был мертв, и Темные Принцы не обманули В’лейна. Но я не стану говорить это ему. Дело было не только в том, что Бэрронс настаивал, чтобы я лгала В’лейну, просто, похоже, во мне была заложена необходимость сохранить его секрет во что бы то ни стало.

А зная Бэрронса, полагаю, он на мне это где-нибудь вытатуировал.

И все же я могу открыть В’лейну часть правды.

— Помнишь, ты сказал мне, что я только начала осознавать свою сущность?

Он пристально посмотрел на меня и кивнул, а затем прикоснулся к моим волосам:

— Я рад, что ты вернула их настоящий цвет, МакКайла. Они восхитительны.

Ну да, только вот Бэрронс, похоже, так не считал…

— Ты был прав. Совсем недавно я обнаружила в своем подсознании место, где есть вещи, о которых я знаю, но не могу объяснить откуда. Я нахожу в нем то, чего не понимаю.

Он склонил голову в ожидании.

— Я обнаружила руны, которых не выносят принцы. И использовала их в сочетании с другими, чтобы создать иллюзию смерти Бэрронса, — солгала я.

Я могла проследить за ходом его мысли: «Темные не обманули меня. Это она обманула Темных». Черты его лица разгладились.

— Ты убедила Дэррока и принцев в смерти Бэрронса, чтобы Дэррок поверил в искренность твоих намерений объединиться с ним?

— Именно.

— Зачем?

Я колебалась.

— МакКайла, неужели мы не можем наконец довериться друг другу? — мягко произнес он, — Что я должен сделать, чтобы убедить тебя? Распоряжайся, я к твоим услугам.

Я так устала от лжи и недоверия.

— Он знал способ, как подчинить Синсар Дабх, и поэтому она его убила.

— Значит, полученная нами информация верна, — пробормотал он, — Это был не Охотник.

Я кивнула.

— И что это был за способ?

— Я не успела это выяснить, пока он был жив.

Он изучал меня:

— Чтобы так тщательно обмануть принцев, нужно обладать огромной силой, — он хотел сказать что-то еще, но, похоже, передумал и замолк.

А через минуту осторожно спросил:

— Те руны, что ты использовала, какого они были цвета?

— Кроваво-красные.

Он замер, разглядывая меня так, словно не был уверен, на кого или что именно он смотрит. Мне стало как-то не по себе.

— Они пульсировали, подобно биению человеческого сердца?

— Да.

— Невозможно!

— Хочешь, чтобы я призвала их сейчас?

— Ты с такой легкостью способна это сделать?

Я кивнула.

— В этом нет необходимости. Я верю твоим словам, МакКайла.

— А что это за руны? Дэррок не хотел мне говорить.

— Полагаю, ты заинтересовала его еще больше, после того как он их увидел. Огромная сила, МакКайла. Это паразиты: они присасываются ко всему, чего коснутся, растут и распространяются подобно человеческим болезням.

Чудесно. А ведь я заметила, как они выросли в спальне пентхауса Дэррока. Неужели я по неосторожности выпустила еще одно зло Темных в этот мир?

— Если использовать их вместе с Песней Творения, они могут создать непреодолимую преграду, — сказал он, — Я сам их никогда не видел, но в нашей истории говорится, что их применяла сама первая Светлая Королева для наказания. И они послужили одним из компонентов для создания стен тюрьмы Темных.

Я вздрогнула.

— Как я вообще могу что-либо знать о рунах, которые использовались при возведении стен тюрьмы Темных?

— Именно это я и хотел бы знать.

Я вздохнула и потерла глаза. Вопросы, опять вопросы. Я от них скоро с ума сойду.

— Ты утомлена, — мягко произнес он, — В эту ночь влюбленных где бы ты хотела спать, МакКайла? В шелковом гамаке, натянутом между пальмами, покачивающимися в такт морскому прибою, с преданным любовником-фейри, готовым исполнить любое твое желание? Разделишь ли ты обитель с принцем фейри? Или же ты собираешься подняться по ступеням разгромленного книжного магазина, чтобы провести ночь в одиночестве, в здании, принадлежащем мужчине, который тебе не доверял и никогда не будет доверять?

Ой.

Он прикоснулся к моей щеке, провел пальцем до подбородка, приподнял лицо вверх.

— Какой восхитительной женщиной ты стала. Ты больше не тот ребенок, что прибыл сюда несколько месяцев назад. Ты проявила характер. Демонстрируешь силу и решимость, уверенность в себе и целеустремленность. Но мудра ли ты? Или движима сердцем, безрассудно отданным не тому мужчине? Неужели, как и большинство людей, ты неспособна меняться? Чтобы измениться, нужно признать свою неправоту. Твоя раса обрекает себя, оправдывая свои ошибки, а не исправляя их.

— Никому я свое сердце не отдавала.

— Хорошо. Тогда оно все еще может стать моим.

Он склонил голову и поцеловал меня.

Я закрыла глаза и словно растворилась в его объятиях. Это был неожиданный поворот сюжета в моей истории, наконец кто-то верит мне, отвечает на вопросы, которые я задаю, и просто добр ко мне, не говоря уже о сексуальной привлекательности В’лейна. Когда его имя мягко разместилось на моем языке, подразнивая, предлагая, ожидая приглашения, я вдохнула его поцелуй в себя. Согласные, которых никогда не смогу произнести самостоятельно, и мелодичные гласные начали покалывать мой язык, заставив все тело вспыхнуть от волны сладостного наслаждения.

Я вдохнула запах принца фейри и дурманящий аромат роз. Неплохой поцелуй на День Святого Валентина, совсем неплохой.

Он отдавал мне свое имя не спеша, позволяя этим невероятным слогам нежно и мягко устроиться у меня во рту, пока они, наконец, не улеглись, и я не взорвалась, дрожа в его объятиях. Я еще долго стояла там в алькове книжного магазина и целовала В’лейна, уже после того, как снова заполучила его имя.

Я все еще пылала, когда поднялась по лестнице и рухнула на кровать.

* * *

— Чувиха, а че здесь стряслось?

Я прислонила веник к упавшей книжной полке и обернулась. Дэни стояла в дверях магазина, запихивая в рот протеиновый батончик. Она разглядывала погром сузившимися глазами. Утренний солнечный свет, пробивавшийся через открытую дверь, подсвечивал ее рыжие кудри огненным ореолом. И хотя день выдался ясным и почти безветренным — целых 60 градусов по Фаренгейту^[26], и это после недавнего снегопада! — я никак не могла согреться, даже при двух включенных газовых каминах.

— Не прикроешь дверь? — попросила я.

Мне всю ночь снилось то холодное место. Раз за разом я почти просыпалась от страха — неизвестный ужас преследовал меня, я соскальзывала по ненадежному льду — но каждый раз кошмар снова затягивал меня.

Я бродила по ледяным утесам, пытаясь найти ту прекрасную печальную женщину, звала ее, уверенная, что найду ее за следующим горным хребтом. Но на каждой новой вершине я находила лишь дюжины песочных часов, мелкий черный песок быстро заполнял нижнюю их половину. Я металась от одних часов к другим, отчаянно переворачивая их, но они вновь опустошались в считанные секунды.

За мгновение перед пробуждением я поняла, почему не могла найти ее. Я медлила слишком долго. Время имело существенное значение, а я опоздала. Ее уже не было. Исчезла и надежда, как те крошечные черные песчинки.

Шанс упущен.

Я приняла душ и оделась. На меня давило бремя неудачи. Отчаявшись достичь успеха, удовлетворения хоть в чем-то, я воплотила свою месть с веником в руках, занявшись мусором в разрушенном магазине. Я провела часы за выбиванием опилок и щепок из ковров Бэрронса и сбором разбитого стекла в аккуратные кучки.

Дэни с важным видом переступила порог и закрыла за собой дверь.

— В’лейн сказал, что ты хотела меня видеть. Не знаю зачем, но я особо не была загружена, так что решила тебя выслушать. Но лучше тебе не нести ту же хрень, что и в прошлый раз. Тогда ты не слишком любезничала, — на ее лице появилось самодовольное выражение. — Он подарил мне шоколадку. Чувиха, будто я, типа, его возлюбленная. Мы поболтали. Я сказала ему, что мне почти четырнадцать и что однажды я подарю ему свою девственность.

Я застонала. Неужели она ему ЭТО сказала? Прежде, чем послать его к ней, я заставила его поклясться, что он выключит свой смертельный эротизм.

— Как только все поутихнет, нам предстоит долгий разговор на тему твоей девственности и В‘лейна.

— У меня для тебя новости, Мак: ничего не поутихнет. Мир такой, какой есть. Такая теперь жизнь.

Несмотря на обычную для Дэни развязность и беспечный тон, ее глаза оставались холодными. Настороженными.

Жестокие слова. Жестокая правда. Но я с ней не смирюсь.

— Так будет не всегда, Дэни. Мы этого не допустим.

— Да что мы можем сделать-то? Мир слишком велик. Ваще-то, все не так плохо. Пока ты с катушек не слетела. Думала, мы с тобой, типа, как две горошинки в одном Мега-стручке, а других овощей вообще не существует. И тут ты ломаешь эту комедию, обжимаясь с ГроссМонстром. Я аж взбесилась, — она бросила на меня взгляд, в котором читалось все то, что она никогда не сказала бы вслух: «Ты меня бросила. Оставила одну. Да, я здесь, и надеюсь оно того стоит.»

Она достала из кармана яблоко и принялась его грызть.

Прошлой ночью, до того, как В’Лейн ушел, я попросила его найти Дэни утром и сказать, что Бэрронс не умирал, что я работала под прикрытием, и что я очень сожалею о своей лжи. Но ни одно извинение, переданное на словах кем-то, не сможет заменить настоящего, сказанного прямо в глаза. Ей необходимо было услышать это от меня лично. А мне — сказать ей об этом.

— Прости меня, Дэни. Мне было невыносимо причинять тебе боль.

— Чувиха, да забей уже. Не больно мне. Я и не такое переживу. Решила, у тебя ПМС, ну или типа того. Фигня. Просто хотела услышать от тебя, что ты вела себя как последняя сволочь.

— Я вела себя как последняя сволочь. Тебя это, может, и не задело, а меня чуть с ума не свело. Прощаешь?

Она вздрогнула и одарила меня испытующим взглядом. С рано повзрослевшей, одаренной девчонкой-подростком в аббатстве общались двумя способами: либо постоянно командовали, либо напрочь игнорировали. Сильно сомневаюсь, чтобы хоть раз кто-то извинился перед ней за что-либо.

— Да, блин, признания твоего сволочизма — вполне достаточно, госпади. Еще нюни распускать, как эти взрослые. Тьфу! — она обошла разгромленную кассовую стойку, и попыталась усмехнуться, но улыбка получилась кривая. — Так что тут стряслось? Мини-торнадо пронесся?

— Пальто сними, — уклонилась от ответа я. Не скажешь же ей: «Я убила Бэрронса, и он был так зол на меня, что разнес магазин».

— Понятно. Проехали.

Она сбросила пальто, и оно упало на пол грудой черной кожи. Под ним оказались узкие джинсы с заниженой талией, обтягивающий свитер и черные высокие кеды. Ее зеленые глаза сверкали.

— Учитывая, как книга захватывает носителей, прячась на людях, думаю, нам всем какое-то время придется одеваться, как потаскушки. Что-нибудь облегающее или совсем ничего. Чувиха, у всех же все свисать будет. Да у меня глаза из орбит вылезут и отвалятся от вида некоторых жирных телок из аббатства. Сдобные животики и «верблюжьи лапки»^[27] — фу!

Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. В этом вся Дэни. Ни намека на тактичность. Как и мир вокруг, она была сама собой и не подчинялась каким-либо правилам.

— Не у всех суперскоростной метаболизм, как у тебя, — сухо заметила я. Все бы отдала за то, чтобы тоже есть шоколад на завтрак, торты на обед и пироги на ужин.

Она догрызла яблоко и бросила его в кучу мусора.

— Жду не дождусь встречи с Бэрронсом, кстати, — восторженно заявила она, — А ты? Хотя не, тебе-то что. Ты ж на него голого любовалась — сколько там — месяцами, да?

Временами мне очень сильно хочется, чтобы она прикусила свой язычок. Я вдруг снова очутилась в том подвале: обнаженный Бэрронс расхаживает по комнате, и я говорю ему, что он самый красивый мужчина из всех, что я когда-либо видела.

Я поспешила сменить тему.

— Что происходит в аббатстве? Знаю, ты ушла оттуда, но как обстояли дела до этого?

Ее лицо потемнело.

— Плохо, Мак. Очень плохо. А что? Думаешь вернуться туда? Плохая идея, я те скажу.

Хорошая или плохая, но выбора у меня не было. По словам Наны, когда Синсар Дабх сбежала из аббатства двадцать с лишним лет тому назад, моя мама была главой Хэйвена. А если верить Риодану, весь Хэйвен был уничтожен той ночью, спаслась лишь моя мама.

Нана назвала меня Алиной.

Риодан утверждает, что Алина была единственным ребенком Айлы. Мало того, что расспрашивать Риодана пустая трата времени, учитывая его скрытность, так к тому же он сейчас мертв, и я понятия не имею как надолго.

Так что остается Нана или аббатство.

Аббатство ближе, да и его обитателям не под сотню лет, так что они не склонны клевать носом на середине предложения.

Может первоначальные члены Хэйвена и мертвы, но там должны были остаться ровесницы моей мамы, выжившие даже после недавней резни. Кто-то из тех женщин, помимо Ровены, наверняка знали мою маму. И кто-то из них мог знать, что произошло той ночью, пусть и по слухам.

А еще библиотеки аббатства, до которых мне не терпится добраться. И эта женщина-страж, что я не смогла обойти, и которая на раз-два сделала даже В’лейна. Кстати, о последнем я как-то забыла разузнать. Интересно, что все же произошло с В’лейном, после того, как я его призвала. Я сделала мысленную пометку спросить его в следующий раз.

А еще я обдумывала идею о том, чтобы встретиться с Ровеной лицом к лицу и попытаться заставить ее выложить всю правду. Интересно, что окажется сильнее: способность к мысленному принуждению, которой, по мнению Дэррока, обладала старуха, или та сила, что я недавно открыла в себе. Но от проверки этой идеи меня удерживало понимание того, что я этим поступком не только сожгу мосты, но и подожгу землю, на которой стояла, в отношениях с ши-видящими. Согласны они с решениями Ровены или нет, но большинство ши-видящих были преданы ей. Еще одна причина моих колебаний — я не знала точно, откуда берется эта сила, и не хотела давать Грандмистрисс повод использовать это против меня. К тому же, вдруг все эти руны — некие паразиты, которые могут причинить нашему миру еще больший вред?

И все же, у меня есть козырь в рукаве. Я овладела искусством Гласа и с легкостью могла объяснить, что это мастерство друидов, которому меня обучил Бэрронс.

— Мне нужны ответы, Дэни. Ты со мной?

— Ро просто лопнет от злости, если нас поймает, — предупредила она. Ее глаза сияли, и она начала дрожать от предвкушения.

Я улыбнулась. Обожаю эту девчонку. Мы помирились и снова заодно. Еще один камень свалился с моей души.

— О, она наверняка нас поймает. И я намереваюсь перекинуться парой слов с этой старухой.

А если что-то пойдет не так, я попридержу свою силу и позволю Дэни вытащить нас оттуда, ну или призову В’лейна.

— Ну что, ты со мной?

— Шутишь? Ни за какие коврижки такое шоу не пропущу!

Глава 22

Хотя мы с Дэни попали внутрь аббатства на суперскорости, они обнаружили нас в южном крыле меньше, чем за три минуты.

Ро, должно быть наложила новые охранные заклятия, чтобы обнаружить нас и предупредить ее, если мы проникнем в аббатство. Интересно, как она это делает, может это что-то вроде колдовства, с использованием клока волос, крови или ногтей. Так и вижу: старуха стоит у кипящего котла, добавляя ингредиенты, постоянно помешивая их, и при этом довольно хихикает.

Тем не менее, ей это удалось. Группа ши-видящих во главе с Кэт преградила путь на пересечении двух коридоров, не успели мы и полпути пройти до запретной библиотеки, которую я взломала в прошлый раз. Тогда я оставила их осматривать ее, а сама попыталась пройти мимо голографического стража и спуститься в еще один коридор аббатства, на первый взгляд казавшийся «тупиковым».

Как и мы с Дэни, они тоже были одеты в обтягивающую одежду, под которой книгу не спрячешь. Полагаю, в перерыве между проникновением Теней и визитом Синсар Дабх, обстановка в аббатстве была весьма напряженной.

— Что в пакете? — требовательно спросила Кэт.

Я открыла прозрачный пластиковый пакет для продуктов, который принесла с собой, показав, что Книги там нет. Как только они в этом убедились, то сразу перешли к делу.

— Грандмистрисс сказала, что ты мертва, — сказала Джо.

— Потом она сказала, что это не так, но мы должны считать тебя мертвой, потому что ты встала на сторону Гроссмейстера, так же как и Алина, — обвинила Клэр.

— Но ты ведь совсем не сестра Алине, да, Мак? — спросила Мэри.

— После того, как мы навестили Нану О’Рейли, — сказала Кэт, — я поговорила с Ровеной и она подтвердила слова Наны о том, что главой Хэйвена была О’Коннор. Но она также сказала, что Айла скончалась спустя несколько дней после побега Синсар Дабх. Алину тоже считали мертвой, хоть ее тело и не нашли. Так или иначе, Алина была ее единственным ребенком. Кто же тогда ты, Мак?

Десятки ши-видящих уставились на меня в ожидании ответа.

— Она не обяз’на вам отв’чать, — воинственно заявила Дэни, — стадо овец даж не видит, че у них перед носом.

— Напротив. Мы видим ши-видящую, которой, предположительно, вообще не существует в природе, — сказала Кэт. — А еще ты, так решительно настроенная защищать ее. С чего бы вдруг тебе это делать?

Дэни сжала губы так сильно, что они превратились в тонкую линию, скрестила свои худощавые руки на груди, и стала притопывать одной ногой, уставившись в потолок.

— Хочу лишь сказать, если ты че-то не понимаешь, или же че-то тебе не нравится, это еще не значит, что оно плохое. Эт то же самое, что признать кого-то, кто умнее и быстрее тебя, опасным тольк потому, что у него мозгов побольше, да ноги попроворнее. Несправедливо обвинять чела в том, что он родился таким.

— Для этого мы и собрались здесь, мы хотим понять, — Кэт посмотрела на меня своими серыми глазами. — Помоги нам, Мак.

— Это правда? — решительно спросила я. — Твой дар ши-видящей — эмпатия?

Кэт вдруг смутилась, заправила рубашку и пригладила волосы.

— Где ты это услышала?

Я вынула записи Дэррока из пакета, сделала шаг вперед и протянула их ей. Но ей придется сделать шаг мне навстречу, чтобы взять их.

Я принесла не все из того, что тогда запихала в рюкзак, а лишь часть — в качестве жеста доброй воли. Мне было до крысиной задницы, что обо мне думала Ровена, но я хотела объединиться с ши-видящими. Какая-то часть меня ненавидела это аббатство, где Ровена столь жестко контролировала силу ши-видящих, но не сумела удержать под контролем то, что было ее величайшей ответственностью. Другая же часть меня хотела принадлежать к этому сообществу. Опять моя двойственность не дает мне покоя.

— Я нашла их, когда работала под прикрытием, — сделала акцент на последнем слове, — с Дэрроком. Я обыскала его пентхаус. У него были записи обо всем, включая Темных, о которых я никогда не слышала и которых никогда не встречала. Подумала, может быть, вы захотите добавить это в свои архивы. Эти записи пригодятся, когда вы столкнетесь с новыми кастами. Не знаю, как ему стало известно, что происходит внутри этих стен, но возможно, у него был здесь свой человек. Быть может, он все еще здесь, — Дэни рассказала мне, что кто-то повредил защитные руны вокруг моей камеры, когда я была при-йя. — Вам, наверное, будет интересно узнать, что, по его словам, Ровена обладает даром психического принуждения, — многозначительно сказала я.

— Откуда нам знать, что эти записи не просто кучка небылиц, которые ты сама же и сочинила? — спросила Мэри.

— Решать вам. Я больше не стану оправдываться.

— Ты не ответила на вопрос, — сказала Кэт. — Кто ты, Мак?

Я встретилась с безмятежным взглядом ее серых глаз. Кэт мне представлялась единственным человеком, способным все обдумать и принять верное решение. Эта хрупкая брюнетка была куда крепче, чем казалась. Уравновешенная и невозмутимая в напряженные моменты. И я надеялась, что в один прекрасный день она заменит Ровену, став Грандмистрисс аббатства. В отличие от Хэйвена, для этой должности требовалась не самая могущественная ши-видящая, а самая мудрая — дальновидная женщина с четкими целями. Кэт излучала спокойствие, ей были присущи почти полное отсутствие самомнения, живой ум и твердость духа. Я голосовала бы за нее обеими руками.

Если она действительно обладает даром эмпатии, то почувствует мою искренность, когда я скажу ей всю ту правду, что мне известна.

— Понятия не имею, Кэт. Правда, я искренне полагала, что Алина моя сестра. И пока меня не убедили в обратном. Нана сказала, что я похожа на Айлу. Очевидно, достаточно похожа на нее, чтобы она подумала, что к ней пришла повзрослевшая Алина. Тем не менее, я, как и вы, слышала, что у Айлы не было второго ребенка. Если думаешь, что тебя это беспокоит, то представь каково мне, — я горько улыбнулась. — Сначала узнаю, что меня удочерили, а затем, что не существую в принципе. Но вот, что вас действительно шокирует, Кэт, так это то, что, согласно записям Дэррока, он знал о происхождении всех ши-видящих. Предположительно…

Три резких свиста пронзили воздух и все ши-видящие встали по стойке смирно.

— Довольно! — скомандовала Ровена, выходя из-за их спин. Она была одета в изящный, хорошо подогнанный костюм василькового цвета, ее длинные седые волосы были заплетены вокруг головы так, словно это царственная корона. В ее ушах и на шее был жемчуг. Цепочка от очков тоже была украшена крошечными жемчужинами.

— Ну все! Задержите эту предательницу и ведите ее за мной. А тебе, Дэниэль Мэган О’Мэлли, советую подумать дважды, прежде чем даже попытаться выхватить ее из наших рук. Будь очень, очень осторожна, Дэниэль, — Ро повернулась к Кэт. — Я одала приказ. Исполняйте немедленно!

Кэт посмотрела на Ровену.

— Она говорит правду? У тебя есть дар психического принуждения?

Брови Ровены сошлись вместе над ее тонким острым носом. Голубые глаза сверкали.

— Вы поверите ее лжи о заявлениях бывшего фейри, а не тому, что я сказала? А я еще считала тебя мудрой, Кэт. Возможно, даже самой мудрой из дочерей. Ты никогда меня не подводила. Не разочаровывай меня сейчас.

— Мой дар — эмпатия, — сказала Кэт. — Он был прав в этом.

— Лучший из лжецов знает, что нужно присолить ложь частичной правдой, чтобы заслужить доверие. Я никогда не принуждала своих дочерей. И никогда не буду.

— Говорю вам, пришло время для правды, Грандмистрисс, — заявила Джо. — Нас осталось всего триста пятьдесят восемь. Мы устали терять сестер.

— Мы не просто потеряли сестер, — сказала Мэри, — мы теряем надежду.

— Согласна, — сказала Клэр.

— Да, — прошептала Джози и остальные.

Кэт кивнула:

— Расскажи нам мнение Дэррока о происхождении нашего ордена, Мак.

Ровена посмотрела на меня свысока:

— Не смей!

И тут я сама это ощутила — едва уловимое давление на мой разум. Применяла ли она его ко мне всякий раз, когда я оказывалась рядом, с самой первой нашей встречи той ночью? Как бы там ни было, для меня это теперь не помеха. Я научилась противостоять Гласу, а ее натиск — ничто, по сравнению с этим. С Бэрронсом я стояла на коленях и резала себя. У меня был чертовски хороший учитель.

Я проигнорировала Ровену и обратилась к ши-видящим:

— Дэррок полагал, что в давние времена отнюдь не королева Светлых принесла Синсар Дабх в аббатство с целью захоронить книгу…

Ровена отрицательно покачала головой:

— Не делай этого. Им нужна вера. Только она у них и осталась. Ты не вправе лишать их ее. У тебя нет доказательств его правоты.

Я почувствовала, как едва различимое давление с ее стороны перерастает в запугивание.

— Ты все знала. Ты всегда знала, но предпочла это скрыть от них, как и многое другое.

— Если ты веришь, что в тебе есть семя зла, оно может поглотить тебя, — она вглядывалась в мое лицо. — Ой, конечно же ты понимаешь это.

— С таким же успехом можно утверждать, что если ты веришь, что внутри тебя есть зло, у тебя есть возможность научиться его контролировать, — парировала я.

— Можно также заявлять, что безопасность — в незнании.

— Безопасность — это ограда, а ограды — для овец. Уж лучше умереть в двадцать два, зная правду, чем прожить сотню лет в паутине лжи.

— Ты говоришь это с такой уверенностью. Интересно, какой позиции ты будешь придерживаться, если действительно окажешься в этой ситуации.

— Иллюзия не заменяет жизнь, — сказала я.

— Позволь им сохранить их священную историю, — сказала Ровена.

— А что, если она не такая уж и достойная? — спросила я.

— Расскажи нам, — потребовала Клэр, — мы имеем право знать.

Ровена отвернулась, но продолжала исподлобья сверлить меня пренебрежительным взглядом, словно я настолько отвратительна, что не стою ее непосредственного внимания.

— Я с первого взгляда поняла, что ты попытаешься нас уничтожить, МакКайла — или кто ты там на самом деле. Надо было сразу избавиться от тебя.

Кэт резко вздохнула:

— Она человек, а не животное, Ровена. Мы не избавляемся от людей.

— Точно, Ро, — натянуто сказала Дэни, — мы от челов не избавляемся.

Я взглянула на Дэни. Она уставилась на Ровену сузившимися, полными ненависти глазами. О, да, правде давно было пора прозвучать в этих стенах, независимо от того, нравится она нам или нет. Может, Дэррок ошибался. Может, все его записи — лишь его догадки. Но мы не могли сомневаться в том, что не были готовы узнать. А неоспоримые подозрения имели гадкую тенденцию разрастаться. Уж мне ли не знать: даже сейчас одно из них росло в геометрической прогрессии у меня в голове, в моем сердце.

— Ровена права, — признала я, — мне неизвестно, прав ли был Дэррок. Но вам следует знать, что Бэрронс тоже это подозревает.

— Скажи нам, — потребовала Кэт.

Я сделала глубокий вдох. Помню, какой эффект это на меня произвело, а ведь я не выросла в среде ши-видящих, с их убеждениями. Прежде, чем принести записи Дэррока, я снова их просмотрела. Далее в его записях, были уже не просто списки гипотез, а факт: Темный Король создал ши-видящих.

— Дэррок считал, что Темный Король сам заманил в ловушку Синсар Дабх и создал тюрьму для нее, здесь, в нашем мире. Он считал, что король создал также и тюремных стражей, — я замялась, а затем мрачно добавила, — ши-видящих. Согласно Дэрроку, это была последняя каста Темных, созданная темным королем.

Можно было услышать, как упала булавка. Никто не сказал ни слова и даже не двинулся с места.

Теперь, когда правда открылась, я обратила все свое внимание на Ровену. Не было никаких сомнений — она владела нужной мне информацией.

— Скажи мне, о чем говорится в пророчестве, Ровена.

Она фыркнула и отвернулась.

— Мы можем сделать это по-хорошему или по-плохому.

— Чепуха, дитя. Мы не будем этого делать вообще.

— Скажи мне, о чем говорится в пророчестве, Ровена, — сказала я снова, на этот раз, применив Глас. Звук резонировал, эхом отражаясь от каменных стен аббатства. Ши-видящие стали взволнованно перешептываться.

Выпучив глаза и сжав руки в кулаки, Ровена начала выплевывать слова на неизвестном мне языке.

Я уже собиралась приказать ей говорить по-английски, когда Кэт, прочистив горло, сделала шаг вперед. Она побледнела, но ее голос был четким и спокойным, когда она сказала:

— Не делай этого, Мак. Не нужно принуждать ее. Мы нашли книгу с пророчествами в Запретной Библиотеке, которую ты открыла. Мы можем рассказать все, что тебе нужно, — она протянула руку к листкам, которые я принесла. — Можно?

Я отдала их ей.

Она перехватила мой пристальный взгляд:

— Ты считаешь, Дэррок был прав?

— Не знаю. Но я могу воздействовать на Ровену Гласом и узнать все, что ей известно. Могу допросить ее по полной.

Кэт оглянулась на Ровену, продолжающую говорить.

— Это древнеирландский язык. Пришлось потратить какое-то время, но мы сумели его перевести. Пойдем с нами. Но сначала утихомирь ее, ладно? — она вздрогнула. — Мак, пойми, ты неправа. Это почти то же самое, что ты делала с Наной. Наша воля должна принадлежать только нам самим.

— И ты это говоришь, даже зная, что она, возможно, годами использовала принуждение на всех вас?

— Ее сила не идет ни в какое сравнение с твоей. Есть разница между соблазнением и насилием. Некоторые из нас подозревали, что она обладает… подчиняющими лидерскими качествами. Тем не менее, она принимала мудрые и справедливые решения.

— Она лжет вам, — сказала я. Кэт умела прощать куда лучше меня.

— Умалчивает. Небольшое, но все же весомое различие, Мак. Она была права насчет веры. Если бы нам в детстве рассказали, что мы, вероятно, каста Темных, мы могли бы пойти совершенно по другому пути. Освободи ее. Прошу тебя.

Я пристально посмотрела на Кэт. Интересно, может она, помимо эмпатического дара, обладает еще и даром морального исцеления, которым пользуется при желании. Когда я заглянула в ее глаза, мой гнев на Ровену поутих. Но доля правды в словах Кэт была. Алина и Кристиан называли это «вынужденной ложью». А что, если бы в мои лет девять — десять кто-нибудь сказал мне, что я — Темная. Посчитала бы я тогда, что мне предназначено быть плохой и даже не попыталась быть хорошей? Подумала бы я: зачем?

Я вздохнула. Жизнь — такая сложная штука.

— Ровена, забудь о пророчестве, — приказала я.

Она тут же перестала говорить.

Кэт приподняла одну бровь и удивленно посмотрела на меня.

— Разве это то, чего ты на самом деле от нее хотела?

Я вздрогнула.

— Не забывай о пророчестве! Просто перестань о нем говорить!

Но было слишком поздно. Я Гласом приказала ей забыть о нем, и, судя по презрительному выражению лица старухи, пророчество было стерто из ее памяти до последнего слова.

— Ты представляешь опасность для нас всех, — надменно сказала она.

Я провела руками по волосам. Да уж, а Глас-то коварен.

— Мои дочери расскажут тебе о пророчестве, которого я, благодаря твоему неумению применить искусство друидов как следует, больше не помню. Они сами тебе все расскажут, без принуждения. Но на моих условиях: ты будешь работать только с нашим орденом и больше ни с кем. Если я правильно помню, мы знаем, что нам нужно. Ты ее выследишь. Мы закончим начатое, с… — она замолчала и потерла лоб.

— С пятью друидами и камнями, — добавила Кэт.

— Вы нашли пророчество и в нем действительно описано все, что нам нужно делать? — спросила я.

Кэт кивнула.

— Я хочу на него взглянуть.

Мы собрались в запретной библиотеке, представлявшей из себя крохотную комнатку без окон. Она ничуть не впечатлила меня, когда я ее увидела в первый раз, и неудивительно, после Книг и сувениров Бэрронса. Дюжины ламп, располагавшихся по периметру низкого каменного потолка, заливали комнату мягким янтарным светом, достаточно ярким для того, чтобы отгонять Теней. Но он был рассеянным, что позволяло свести к минимуму ущерб, причиненный и без того хрупким страницам древних книг.

Осмотревшись, я поняла, что теперь комната не производит на меня того же впечатления, как в первый раз. В мое отсутствие ши-видящие привели пыльный хаос в порядок, достали из ящиков старинные тома, принесли книжные шкафы и расставили все так, чтобы все можно было легко найти и занести в каталог.

Люблю книги, они у меня в крови. Я бродила по сухой каменной комнате, останавливаясь то тут, то там, чтобы провести рукой над хрупкими переплетами. Мне так хотелось прикоснуться к ним, но я боялась, что этим причиню им вред.

— Мы делаем копии и вносим уточнения, — сказала Кэт. — Тысячелетиями только члены Хэйвена имели доступ к этим архивам и записям. Через несколько столетий многие из них превратились бы в пыль, — она посмотрела на Ровену с легким упреком, — некоторые из них — уже стали пылью.

— Ох, если однажды ты, Кэтрин, займешь мое место, — сурово сказала Ровена, — то сама сможешь понять, какие ограничения несет в себе быстротечность жизни, и насколько трудные решения порой приходится принимать.

— Пророчество, — нетерпеливо сказала я.

Кейт жестом пригласила нас к большому овальному столу. Мы выдвинули стулья и расселись вокруг него.

— Мы постарались перевести как можно точнее.

— Некоторые слова не на древнеирландском, — сказала Джо, — а словно выдуманы самоучкой.

— Джо — наш переводчик, — с одинаковой гордостью и презрением произнесла Дэни. — Она считает, исследования это прикольно. Хрена с два.

— Следи за выражениями! — прикрикнула Ровена.

Я удивленно посмотрела на нее. У нее все еще этот заскок? Я настолько привыкла к словечкам вроде «хрени», что перестала воспринимать их как ругательство.

— Это уже не твоя забота. Ты мне больше не начальник, — Дэни окинула Ровену недружелюбным взглядом.

— О, ты настолько счастлива быть сама по себе, Дэниэль О’Мэлли? Твоя мама перевернулась бы в гробу, знай она, что ее дочь покинула аббатство, водится с принцем фэйри и другими личностями сомнительного происхождения, а также, что она никого не слушается в столь нежном возрасте — десяти и трех лет.

— Хватит пороть эту хрень про нежный возраст, — прорычала Дэни. — К тому же, мне скоро будет десять и четыре года, — она широко улыбнулась, — двадцатого февраля, не забудь. Я люблю шоколадный торт. Не просто бисквитный. Терпеть не могу, когда в него кладут фрукты. Шоколад, а сверху еще шоколад, и чем больше, тем лучше.

— Если вы обе не можете помолчать, лучше выйдите, — сказала я.

Книга, которую открыла Кэт, оказалась на удивление маленькой и тонкой. Она была обернута в неприметную коричневую кожаную обложку и туго перевязана потертым кожаным шнурком.

— Морина Бин жила в аббатстве чуть больше тысячи лет назад.

— Ши-видящая с даром предвидения? — предположила я.

Кэт отрицательно покачала головой:

— Нет. Она работала прачкой у настоятельницы аббатства. Ее называли Безумной Морри из-за бессвязной речи. Посмеивались над ее упорной верой в то, что сны не менее реальны, чем сама жизнь, которая, как считала Безумная Морри, состояла не из событий прошлого и будущего, а из их вероятности. Она верила, что каждое новое мгновение — ничто иное, как очередной брошенный в озеро камень, вызывающий водную рябь, невидимую тем почтенным женщинам, на которых она трудилась, в силу их недалекого ума. Морри утверждала, что способна видеть целое озеро, каждый камень в нем. Она говорила, что не безумна, а просто потрясена, — Кэт вяло улыбнулась. — Большая часть того, что она написала, вообще не имеет смысла. Если что-то из ее слов и сбылось, мы не сможем связать это с настоящим или же просто понять предзнаменования. Если все, о чем она писала на этих страницах, должно происходить в том же порядке, то мы находимся в самом начале предсказанных событий. На протяжении двадцати страниц она рассказывает о побеге Синсар Дабх.

— Она так и называла книгу?

— Ни одну из ее записей невозможно понять однозначно. Она пишет о величайшем зле, что дремлет под нашим аббатством, и что однажды оно сбежит при помощи «одной из высшего круга».

— Прачка знала о Хэйвене? — воскликнула я.

— Нет, по всей вероятности, она подслушивала хозяев, — высказалась Ровена.

Я закатила глаза:

— А ты, я смотрю, высокомерна до мозга костей, да?

Кэт вырвала из желтого блокнота страницу, на которой Джо неразборчиво написала перевод, и передала ее мне.

— Прежде, чем перейти к сути, она излагала множество беспорядочных мыслей, — сказала Джо. — Эта прачка жила примерно в 1000-м году н. э., она никогда не видела автомобилей, самолетов, сотовых телефонов, не знала, что такое землетрясение. У нее не было слов, чтобы описать все это. Она постоянно повторяет фразу «в день, когда…», пытаясь определить, когда именно произойдет событие. Я сконцентрировала внимание на переводе только той информации, что касалась непосредственно Синсар Дабх. Я все еще работаю над оставшимися предсказаниями, но дело продвигается медленно.

Я пробежала глазами по записям, страстно желая найти доказательства, что мне отведена роль героини, или, по крайней мере, не злодейки.

«Зверь вырвется на свободу, и станет бедствием для Земли. Его нельзя уничтожить. Ему невозможно навредить. Это дьявольское дерево даст лишь новые побеги. Он должен быть сплетен (Замурован? Заточен в тюрьму?)Из самых могущественных родословных происходят двое: Если одна умрет в юности, то вторая, которая ищет смерти, будет охотиться на Зверя. Драгоценные камни, высеченные из ледяных скал, расположенные на востоке, западе, севере и юге, превратят три лика в единое целое. Пятеро из-за скрытых границ будут заклинать, когда камни будут положены, и тот, что горит чистым огнем (сожжен на костре?), вернет Зверя туда, откуда тот вырвался. Если заселенный… одержимый (не уверена в этом слове… преобразованный?) заточит его в самом сердце тьмы, он уснет, но сон его будет чутким».

— Чувиха, вот отстой! Кто пишет такой бред? — воскликнула Дэни мне через плечо.

Джо фыркнула:

— Я постаралась перевести как можно точнее, особенно если учесть, что эта женщина ни одного слова не написала одинаково дважды.

— Она че, надорвалась бы выражаться немного точнее? — проворчала Дэни.

— Вероятно, она считала, что выражается точно, — ответила я. Ведь язык постоянно меняется, особенно диалекты и сленг. — Дэни, ты сама посуди, ну кто сможет перевести это «чувиха, вот отстой» через тысячу лет?

Но не только язык все осложнял. Трудно было правильно истолковать сон. Меня настолько беспокоили сны о Холодном месте, когда я училась в средней школе, что я, наконец, рассказала папе о преследующем меня кошмаре. Он предложил описать его на бумаге, чтобы мы вместе попытались разобраться, что этот кошмар означал.

Последовательный и прагматичный Джек Лейн считал мозг чем-то вроде компьютера, а сны — способом, при помощи которого он копирует и сохраняет события прошедшего дня в подсознание, обрабатывая воспоминания и систематизируя полученные знания. Но он также полагал, что если сон повторяется, значит разум или дух не может справиться с какой-то проблемой.

Он предположил, что мой сон отражал естественный детский страх потерять маму, но даже в возрасте десяти лет это звучало для меня весьма неубедительно. Теперь я задумалась, а не беспокоился ли папа втайне, что тот повторяющийся сон был как-то связан с моей биологической мамой, которую я потеряла. Что, возможно, меня удерживали на холоде, и при этом, я вынуждена была смотреть, как она умирала.

Я тоже так считала до тех пор, пока не побывала в Белом Дворце и не увидела там короля и его возлюбленную. Именно тогда я осознала, что она — та самая женщина из моих снов. Да еще мой последний сон, где, наблюдая как умирает она, я как будто сама почувствовала, что погибаю. Теперь же меня беспокоила совсем иная вероятность.

Так или иначе, когда я попыталась записать свой сон о Холодном Месте, у меня получилось что-то вроде этого пророчества: расплывчатое, неясное и чертовски невразумительное.

— Кроме того, кажется мы смогли разобраться, — сказала Джо. — Слово «Келтар», означает магическая мантия. Клан Келтаров или МакКелтары, служили в качестве Друидов, тысячи лет тому назад Туата Дэ Данаан, когда фейри еще жили среди нас. Когда Договор был заключен и фэйри покинули наш мир, они оставили Келтаров в ответе за соблюдение Договора и сохранение древних знаний.

— И мы выяснили, что есть пятеро ныне живущих мужчин Друидов, — сказала Мэри.

— Дэйгис, Драстен, Кейон, Кристиан и Кристофер, — проговорила Джо. — Мы уже отправили им сообщение с просьбой присоединиться к нам.

К сожалению, с Кристианом возникнет проблема.

— Ты сказала, что знаешь, где находятся все четыре камня, — проговорила Кэт.

Я кивнула.

— Выходит, все, что нам нужно: это чтобы ты сказала, где Книга, один из Келтаров взял ее и принес сюда, четыре камня расположенные вокруг нее, и они впятером перезахоронили ее с помощью какой-нибудь своей связывающей песни или заклинания. Похоже, один из них будет знать, что нужно сделать в конце. Я говорила с одной из их жен, и она вроде поняла, что подразумевается под «населенным или одержимым».

— Перезахоронить где? — спросила я, пристально наблюдая за Ровеной. Похоже, моя роль заключалась лишь в выслеживании Книги. Все это время я полагала, что мне одной придется выполнять эту работу, а оказалось, что моя роль в пророчестве совсем невелика. В нем не было сказано чего-то плохого обо мне. Там просто говорилось о возможной смерти Алины и моем стремлении умереть — и то, и другое уже произошло. Я почувствовала, как груз ответственности спал с моих плеч. Еще пять человек несут на себе эту ношу. Я чуть не подпрыгнула в воздух от радости с вытянутой рукой, крича: Ура!

— Туда, где она была раньше, — спокойно ответила она.

— И где это?

— Дальше по тому коридору, по которому, как сказала Дэни, ты не смогла пройти, — ответила Джо.

Грандмистрисс бросила на нее уничтожающий взгляд.

— А ты можешь пройти мимо женщины, которая его охраняет? — спросила я Ровену.

— Не суй свой нос в мои дела, девчонка. Я выполню свою задачу. А ты занимайся своей.

— В’лейн тоже не смог пройти мимо нее, — мне было интересно, почему, и я «закинула наживку».

— Никто из фейри не может, — в словах Ровены сквозило самодовольство, и я поняла, что страж — ее рук дело.

— Кто та женщина, что охраняет проход?

— Последняя из известных нам Глава Хэйвена, — ответила Джо.

Нынешний Хэйвен Ровены — тайна покрытая мраком.

— Ты имеешь в виду, что это моя мать?

— Айла не твоя мать! У нее был только один ребенок, — резко ответила Ровена.

— Тогда кто я такая?

— Вот именно.

Она умудрилась провести следствие, вынести мне приговор и привести его в исполнение всего парой слов.

— Пророчество говорит о двоих. Одна умрет молодой, а вторая будет искать смерть.

Окажись мы с ней наедине, не знаю, насколько далеко бы я зашла, чтобы вытянуть из нее ответы, но точно знаю, что после этого была бы сама себе противна.

— По всей вероятности, прачка съела протухшей рыбы, от чего у нее были галлюцинации, вот и провозгласила себя пророком. Там говорится: «родословные». Во множественном числе.

— Ее правописание просто ужасно. Во многих словах — лишние буквы, — сказала Джо.

— Тебе придется снять эти защитные руны, — холодно сказала я.

— Ни одного фейри не будет там, когда мы будем изолировать эту мерзость.

— В’лейн не отдаст мне камень, — ответила я, — нет ни единого шанса, что он выпустит его из рук.

— Раздвинь ноги еще перед одним фейри, чтобы заполучить его, — сказала она равнодушно. — Потом ты отдашь нам все камни. И в твоем присутствии во время ритуала нет никакой необходимости.

Я покраснела, от чего пришла в ярость. Старуха действовала мне на нервы, как никто другой. Интересно, а моя мама (Айла, тут же поправилась я) когда-нибудь испытывала к ней такие же чувства. Я так радовалась, когда узнала, кто была моя биологическая мать. А сейчас, когда все говорят, что у нее был только один ребенок, я чувствовала, будто у меня не только маму украли, но и сестру. И никогда в жизни мне не было так одиноко.

— Пошла на хрен, старуха! — сказала я.

— Побереги свой пыл, — парировала она. — Камень-то не у меня.

— Что ты мне как-то раз говорила? Подожди-ка… А! Вспомнила, — я использовала Глас такой силы, на какую была способна, когда произнесла, — Haud yer whist, Ровена! [прим.: шотл. «Заткнись!»]

— Мак, — предостерегла меня Кэт.

— Ей, значит, позволено меня всячески оскорблять, а я не могу заткнуть ей рот?

— Конечно, можешь, но общаясь с ней на равных, без принуждения. Зачастую ты полагаешься на эту силу, когда в ней нет никакой нужды, рискуя потерять свою человечность. У тебя горячий нрав и пылкое сердце. Но ты должна их охладить.

— Можешь говорить, Ровена, — у Бэрронса Глас никогда не звучал так раздраженно.

— Твоя преданность ши-видящим должна быть на первом месте, — сразу же заявила она.

— Ты хочешь, чтобы стены были восстановлены? — требовательно спросила я.

— Ох, ну конечно хочу!

— Тогда без участия Светлых не обойтись. Как только Книга будет захоронена, королеве потребуется прочитать ее, чтобы найти Песнь Творения…

— Песнь Творения находится в Синсар Дабх? — воскликнула она.

— Королева считает, что в книге содержатся фрагменты, из которых она сможет воссоздать всю Песнь.

— И ты действительно уверена, что хочешь этого?

— А ты разве не хочешь, чтобы Темных снова заперли?

— Конечно хочу. Но они утратили Песнь задолго до того, как мы столкнулись с ними. Если фейри обретут снова эту древнюю мелодию, их могущество станет безграничным. Ты хоть представляешь себе, что за времена тогда наступят? Ты уверена, что человечество продолжит существовать в этом случае?

Я хлопала глазами в немом удивлении. Так была сосредоточена на том, чтобы загнать Темных назад в тюрьму, а Светлых отослать к их двору, что даже особо не задумывалась над возможными последствиями того, что фейри воссоздадут Песнь Творения. Наверное, это было написано у меня на лице, потому что тон Ровены смягчился, когда она сказала:

— О, так значит ты не полная дура.

Я одарила ее многозначительным взглядом:

— У меня и без того дел было по горло. И я ведь быстро освоила Глас, не так ли? Но у нас есть другая, более срочная проблема: я знаю Кристиана МакКелтара, и он пропал. Он застрял в Зеркалье еще с Хэллоуина. Мы ничего не можем сделать пока не найдем его.

— В Зеркалье? — воскликнула Кэт. — Мы не можем отправиться в Зеркалье! Никто не может!

— Я сама была там недавно. Это возможно.

Ровена оценивающе посмотрела на меня:

— Ты была в Зеркалье?

— Стояла в Зале Всех Времен, — ответила я, и сама удивилась, услышав оттенок гордости в своем голосе. В конце концов, я позволила себе задать вопрос, который не давал мне покоя с тех пор, как я узнала о двух пророчествах, по одному из которых я предположительно уничтожу мир. Действительно ли все дело во мне? Или оно такое же неясное, как и это?

— Я слышала, что существует два пророчества. Где другое?

Кэт и Джо обменялись тревожными взглядами.

— Прачка до конца страницы болтала о том, сколько камней могло быть брошено в озеро в каждый момент времени, и что некоторые более вероятны, чем другие, — сказала Джо. — Она утверждала, что видела во снах дюжины таких камней, но только два из них казались наиболее возможными. Первый может спасти нас. Второй, вероятнее всего, обречет нас на гибель.

Я нетерпеливо кивнула:

— Знаю. Так что во втором пророчестве?

Кэт протянула мне тонкий том:

— Переверни страницу.

— Я не читаю на древнеирландском.

— Просто переверни ее.

Я перевернула. Так как чернила, которыми пользовалась Безумная Морри, просачивались сквозь тонкий пергамент страниц дневника, она писала только на одной стороне листа. Следующей страницы не было. От нее остались лишь кусочки пергамента да обрывки нитей, торчавшие из переплета.

— Кто-то вырвал ее? — недоверчиво спросила я.

— И довольно давно. Этот том был одним из первых, занесенных нами в каталог, после того как ты сняла заклинания, защищавшие библиотеку. Мы нашли его открытым, лежащим на столе. Эта страница и несколько других уже были вырваны. Мы подозреваем в этом того неизвестного, что уничтожил защитные заклинания снаружи твоей камеры, когда ты была При-йя, — произнесла Кэт.

— В аббатстве находится предатель, — сказала Джо. — И кем бы он ни был, этот человек либо переводит не хуже меня, либо вырвал страницы наугад.

— Обойти мои заклинания и получить доступ к этой библиотеке, — мрачно добавила Ровена, — могла лишь одна из моих доверенных Хэйвена.

Глава 23

Я припарковала Вайпер за магазином и сидела, уставившись туда, где когда-то была самая большая в городе Темная Зона, кишащая Тенями. Особенно опасной была одна гигантская бесформенная пожирательница жизни. Кажется, мы с ней получали одинаковое удовольствие, угрожая друг другу.

Интересно, где она теперь? Я надеялась, что у меня будет шанс поохотиться на нее и, испытав некоторые из моих новообретенных рун, уничтожить ее раз и навсегда, потому что, будучи настолько огромной, как в ночь, когда в Дублине погас свет и Тень вырвалась на свободу, полагаю, она может пожирать маленькие города в один присест.

Я посмотрела на гараж, потом на книжный магазин и вздохнула.

Мне не хватало его. Как ни странно, теперь, когда мной целиком завладела мысль, кем или чем я была, меньше всего меня интересовало, кем или чем являлся он. Я начинала понимать, почему Бэрронс всегда настаивал, чтобы я судила о нем по его поступкам. Что, если ши-видящие и правда были кастой Темных? Делает ли это нас плохими изначально? Или мы, как и остальные люди, можем выбирать, быть нам хорошими или плохими?

Я вышла из машины, закрыла ее и направилась к магазину.

— Бэрронс разрешает тебе водить свой Вайпер? — раздался голос Лора у меня за спиной.

Не отпуская ручку двери, я обернулась, помахивая ключами на пальце.

— Владение. Девять десятых закона.

Уголки его губ дрогнули:

— Я смотрю, ты успела от него нахвататься.

— Где Фейд? Вы поймали его?

— Он был мертв, когда Книга оставила его.

— Ну и когда вы ожидаете его возвращения? — сладким голосом спросила я.

— Докладывай. Что ты узнала в аббатстве?

— Думаешь, я теперь перед тобой буду отчитываться?

— До тех пор, пока не вернется Бэрронс и снова не возьмет тебя под контроль.

— Так ты себе это представляешь? Он возьмет меня под контроль? — вспыхнула я.

— Тебе же лучше, если так. Иначе, мы тебя убьем, — угроза была произнесена сухо, с полнейшим безразличием. — Нас не существует. Так всегда было. Так всегда будет. Если люди о нас узнают, мы их убиваем. Ничего личного.

— Я, конечно, дико извиняюсь, но, когда меня пытаются убить, я воспринимаю это очень даже лично.

— Мы не пытаемся. Пока. Выкладывай.

Я фыркнула и отвернулась, собираясь войти в магазин.

Вдруг он оказался позади меня, рука легла поверх моей на дверной ручке, лицом он зарылся в мои волосы, губы оказались возле моего уха. Он вдохнул.

— Ты пахнешь особенно, Мак, не так как другие люди. Интересно, почему? Я не такой, как Бэрронс. Риодан чересчур цивилизованный. У меня нет таких проблем, как у Кастео, а Фейд все еще развлекается. Смерть — мой утренний кофе. Я люблю кровь и звук ломающихся костей. Меня это заводит. Рассказывай, что ты узнала о пророчестве, и, в следующий раз, принеси мне книгу провидицы. Если ты хочешь, чтобы твои родители остались… невредимы, ты будешь сотрудничать только с нами. Ты будешь лгать всем остальным. Ты принадлежишь нам. Не вынуждай меня преподать тебе урок. Есть вещи, способные сломать тебя. Ты не поверишь, до какого безумия могут довести некоторые виды боли.

Я повернулась к нему лицом. Какое-то мгновение он не давал мне этого сделать, вынуждая вырываться и отталкивать его. От его тела исходила такая же энергия, как и от тела Бэрронса и Риодана. Я знала, что он наслаждается этим, вероятно, на уровне первобытной похоти, недоступном моему пониманию.

Он сказал: «Есть вещи, способные тебя сломать». Я почти рассмеялась. Он понятия не имеет, что меня едва не сломила уверенность в смерти Бэрронса.

Одного взгляда в глаза Лора было достаточно, чтобы я решила подождать, когда вернется Бэрронс, прежде чем спорить.

— Ты считаешь, что Бэрронс испытывает ко мне слабость, — сказала я. — Вот что тебя волнует.

— Это запрещено.

— Он презирает меня. Думает, что я спала с Дэрроком, помнишь?

— Его беспокоит то, что ты спала с Дэрроком.

— Его беспокоило и то, что я подпалила его ковер. Бэрронс становится немного раздражительным, когда речь идет о вещах, которые он предпочитает считать своей собственностью.

— Вы двое меня с ума сводите. Пророчество. Говори.

Он допрашивал меня почти полчаса, пока не был удовлетворен ответами. Уставшая до смерти, я поднялась в свою спальню на четвертом этаже. В комнате царил полнейший хаос: повсюду были разбросаны фантики от протеиновых батончиков, пустые бутылки из-под воды и одежда. Я умылась, почистила зубы, надела пижаму и уже собралась забраться в кровать, как вспомнила о карте Таро, которую прошлой ночью дал мне парень с мечтательными глазами.

Я порылась в кармане пальто и достала ее. Рубашка карты оказалась черной и была покрыта серебристыми символами и рунами. Они напоминали серебряный оклад одной из трех форм Синсар Дабх — той, что была древним черным фолиантом с массивными замками.

Я перевернула ее. «МИР».

Это была красивая карта, с багрово-черным обрамлением. На ней была изображена стоящая в профиль женщина на фоне белого пейзажа, отливающего голубым оттенком, отчего он казался ледяным и отталкивающим. Перед ней в звездном небе вращалась планета, но она смотрела в сторону — не на мир, а на что-то за пределами карты. Или она смотрела на кого-то, кто не был изображен на карте? Я не знала толкования карты МИР. Я никогда не гадала на картах. Мак 1.0 считала, что предсказывать будущее по картам так же глупо, как и пытаться связаться с умершими родственниками с помощью колдовской доски Уиджа^[28]. Мак 5.0 была рада любой помощи из любых источников. Я изучала карту. Почему парень с мечтательными глазами оставил ее мне? О чем я должна узнать из нее? Что мне нужно смотреть на мир? Что я не могу видеть ясно, отвлекаясь на другие вещи и людей? Что я на самом деле была той, в чьих руках судьба этого мира?

Не важно, как я к этому относилась, но карта говорила о слишком большой ответственности. В пророчестве было ясно сказано, что моя роль совсем небольшая. Я спрятала карту между страниц книги, лежавшей на прикроватной тумбочке, забралась в постель и укрылась с головой.

Мне снова снилась красивая грустная женщина, и вновь у меня появилось странное чувство двойственности: я видела своими и ее глазами, ощущала ее горечь и свое замешательство.

«Пойдем. Ты должна поспешить. Ты должна знать.»

Меня охватило чувство, что я срочно должна что-то сделать.

«Только ты можешь. Нет другого пути в…» — ее слова раздавались эхом среди скал, становясь все слабее с каждым разом. — «Пыталась… так долго… так трудно…»

Внезапно, рядом с ней (нами) появился Темный Принц.

Но он был не из тех троих, которых я знала и которые насиловали меня. Это был четвертый. Тот, которого я никогда не видела.

С той необъяснимой уверенностью, какая бывает во сне, я поняла, что это Война.

«Беги, прячься!» — кричала женщина.

Я не могла. Мои ноги словно приросли к земле, а глаза были прикованы к нему. Он был намного красивее, других Темных Принцев и более ужасающим. Как и остальные, он видел мою суть, его взгляд, подобно бритве, проникал в мои самые сокровенные надежды и страхи. Я знала, что Война обладал способностью не только в сеять раздоры и настраивать одну расу или нацию против другой, но и находить в человеке качества, которые можно будет обернуть против него.

Вот он, величайший манипулятор и разрушитель.

И я поняла, что бояться надо не Смерть. Война был тем, кто опустошал жизни. Смерть был лишь чистильщиком, привратником, заключительным актом.

Шею Войны обвивал такой же черный торк, но он был украшен серебром. Хотя под его кожей так же хаотично сменялись цвета, но он был окутан золотым сиянием. А за его спиной мелькнули черные перья. У Войны были крылья.

Глава 24

Следующим утром меня внезапно разбудил непривычный звук. Я села, оглядываясь по сторонам. Звук повторился дважды, прежде чем я поняла, в чем дело. Кто-то бросал камушки в окно.

Я потерла глаза и потянулась. «Иду, иду», — проворчала я, откидывая одеяло. Наверняка, это Дэни. Так как сотовая связь все еще не работала, а звонка в магазине не было, то помимо битья окон, это был единственный способ привлечь мое внимание.

Я отодвинула шторы и выглянула на улицу.

В’лейн возлежал на капоте Вайпера Бэрронса, прислонившись спиной к лобовому стеклу. Пусть машина мне и не принадлежала (ну, это мы еще посмотрим), но я немедленно осмотрела В’лейна на предмет каких-нибудь кнопок или заклепок, которые могли поцарапать краску. Обожаю спортивные автомобили. Их мощь просто покоряет меня. Я все же решила, что можно не опасаться царапин от мягкого белого полотенца, свободно обернутого вокруг талии В’лейна. Его золотистое тело было совершенно, а глаза искрились, словно алмазы в лучах солнца.

Я подняла окно. Холодный воздух ворвался в комнату. Температура упала, низко нависшие облака затянули небо. Дублин опять был холоден и мрачен.

В’лейн поднял чашку Старбакса:

— Доброе утро, МакКайла. Я принес тебе кофе.

Я смотрела на нее со смешанным чувством подозрения и вожделения.

— Ты нашел работающий Старбакс?

— Я переместился в магазин в Нью-Йорке. Я смолол кофе и сам сварил его. Я даже… как вы это называете? Вспенил молоко. — Он показал несколько пакетиков, — Рафинад или коричневый сахар?

Мой рот наполнился слюной. Коричневый сахар и кофеин с утра — что может быть лучше?! Разве что секс.

— Бэрронс рядом? — спросил он.

Я помотала головой.

— А где он?

— Занят сегодня, — соврала я.

— Торопишься куда-нибудь?

Я сузила глаза. В’лейн разговаривал не так, как всегда. Обычно его речь звучала очень формально. А сегодня почти… по-человечески. Я посмотрела на полотенце, пытаясь оценить, не может ли под ним прятаться Книга. Возможно.

— Не мог бы ты сменить это полотенце на что-нибудь вроде облегающих шортов, к примеру?

Он вдруг оказался обнаженным.

Книги не было, определенно.

— Верни обратно свое полотенце, — торопливо попросила я. — Почему ты так странно разговариваешь?

— Разве? Я пытаюсь научиться у людей, МакКайла. Думал, ты сочтешь меня более привлекательным. Как у меня получается? Нет, погоди. Я осваиваю человеческую разговорную речь. Как у меня?

Он все еще был обнажен.

— Полотенце. Немедленно. И так не говорят. Фраза «Ну как тебе?» звучала бы лучше. Но вообще-то, неплохо. И тем не менее, разговорный язык в твоих устах звучит неуместно.

Он одарил меня ослепительной улыбкой:

— Я тебе нравлюсь тем, кем являюсь, принцем фейри. Это обнадеживает. Я пришел, чтобы предложить тебе провести день на пляже. Тропический бриз и песчаные отмели. Пальмы и кокосы. Песок и солнце. Пойдем, — он протянул мне руку. И это была не единственная часть его тела, вытянувшаяся в моем направлении.

Чуть ли не на каждом шагу меня окружали чрезвычайно сексуальные мужчины.

— Полотенце, — потребовала я и прикусила нижнюю губу. Я не должна. Не имела права. На мне лежала ответственность за судьбу мира. У меня даже была карта таро, подтверждающая это.

— Я не понимаю, почему тебе не приятно видеть меня нагим. Мне нравится смотреть на твое обнаженное тело.

— Ты хочешь, чтобы я отправилась с тобой на пляж или нет?

Его радужные глаза сияли.

— Ты приняла мое приглашение. Я вижу это по твоим глазам. Они томно заблестели. Я нахожу это возбуждающим.

— Только не пляж в Фэйри, — сказала я. — Никаких иллюзий. Ты можешь переместить нас в какое-нибудь место в нашем мире, где течет человеческое время? Например, в Рио?

— Повелевай мной, я в твоем распоряжении, МакКайла. Мы проведем ограниченное количество человеческих часов, назначенное тобой.

Я была безнадежно испорченной. Не могла отказаться.

— Я возьму кофе прямо сейчас, — и потянулась за ним через подоконник, ожидая, что В’лейн заставит его взлететь ко мне или что-то в таком роде.

— Не могу услужить. Защитные заклятия этого параноика все еще в силе. Они заставляют меня держаться в нескольких футах от здания.

— Но не от его машины, — подметила я, мои губы сами собой растянулись в улыбке. Бэрронс бы с катушек слетел если бы узнал, что В’лейн прикасался к его Вайперу. И валялся на нем нагишом? Да Бэрронса бы удар хватил.

— С трудом удерживаюсь, чтобы не выжечь свое имя на краске. Боюсь, тебе придется спуститься за своим кофе. Он горячий, поторопись.

Я пробежалась щеткой по волосам, плеснула водой в лицо, накинула шорты, майку и шлепанцы, и через десять минут уже была в Рио.

Я не могу находиться на пляже и не думать об Алине. Постоянно обещаю себе, что когда все это кончится, я попрошу В’лейна еще раз создать для меня иллюзию Алины, и мы проведем вместе день, играя в волейбол, слушая музыку и попивая Корону с лаймом. Я попрощаюсь с ней раз и навсегда. Освобожусь от боли и гнева, укрою то замечательное время, что мы провели вместе, в потаенном уголке своей души, и смирюсь с тем, что Алины больше нет в моей жизни.

Если бы Бэрронс и правда умер, и прошло бы достаточно времени, смогла бы я когда-нибудь смириться и жить без него? Боюсь, что нет.

Я оторвалась от своих мыслей и посмотрела на Светлого принца, что шел рядом со мной. Как хорошо, что он нашел меня этим утром! А то бы я вызвала его сама с помощью метки его имени, что так сладко жгла мне язык. Последний сон сильно встревожил меня. У меня были вопросы, на которые мог ответить только В’лейн.

Мы спустились по песчаному пляжу к паре шелковых шезлонгов, утопавших в белом песке у кромки морского прибоя, так близко к воде, что до них долетали соленые брызги. Моя одежда испарилась, сменившись ярко-розовым бикини и золотой цепочкой, украшенной пламенно-красными камнями, на талии. Пляж был пуст: может, в окрестностях не осталось людей, а может В’лейн их куда-то отослал, чтобы мы могли уединиться.

— Для чего цепочка?

Казалось, у него к ним особое пристрастие.

— Когда я буду заниматься с тобой сексом сзади, я использую ее, чтобы притянуть тебя к себе ближе, и войти глубже.

Я открыла было рот, и снова закрыла. Нечего было задавать глупый вопрос.

— И теперь каждый раз, когда ты будешь видеть блеск золота на солнце, ты будешь думать, каково это — трахаться со мной.

Я опустилась в шезлонг и откинулась назад, наблюдая за птицами над головой. Мягкий шум волн успокаивал мою душу.

— Мне, пожалуйста, кепку и солнцезащитные очки.

Он протянул руку, надел кепку мне на голову и нацепил мне на нос очки. Я посмотрела на него. Он снова был голый, не считая полотенца между ног.

— Я обнаружил, что он обгорает. Чрезвычайно неприятно.

— Твоя кожа настоящая?

Он убрал полотенце:

— Дотронься и проверь.

Когда я не двинулась, он произнес:

— Я сожалею, что ты невосприимчива к моим чарам. Без них обольщение такой, как ты, может занять вечность. Да, МакКайла, в этом облике моя кожа столь же реальна, как и твоя.

У меня в руке появился бокал с коктейлем — ананас, кокос и ароматный ром.

— Расскажи мне о Крусе, — попросила я.

— Зачем? — спросил В’лейн.

— Мне интересно.

— Почему?

— Похоже, он чем-то отличался от других Темных Принцев. У них нет имен. Почему же оно есть у Круса? Когда мы встретились впервые, ты предложил мне браслет Круса. Почему он так назван? Откуда Крус узнал, каким образом проклясть Зеркала? О нем, кажется, должно быть намного больше информации, чем о других принцах.

В’лейн вздохнул, в совершенстве подражая человеку:

— Однажды ты захочешь поговорить обо мне. У тебя будет столько же вопросов о моем существовании и месте в истории фейри. Оно куда более величественно. Крус был царственным мальчишкой. Я же представляю собой нечто большее.

Я барабанила пальцами в ожидании.

Пальцы скользнули по моей руке и сплелись с моими. Его ладонь была теплой и сильной, как у обычного мужчины. Сегодня он всерьез вошел в роль смертного.

— Я уже поведал тебе о древней истории Фэйри больше, нежели любой смертный когда-либо знал.

— И я все еще знаю лишь жалкие обрывки. Ты хочешь, чтобы я видела в тебе мужчину, доверяла тебе, но доверие предполагает откровенность и взаимопонимание.

— Если кто-то из моих соплеменников обнаружит, насколько я с тобой откровенен…

— Я рискну. А ты?

Он пристально смотрел на море, словно ища решение в его бирюзовых волнах. Наконец, он произнес:

— Как пожелаешь, МакКайла, но ты никогда не должна показывать свою осведомленность другим фейри.

— Я понимаю.

— Результатом первых экспериментов короля были низшие касты Темных. Они были несовершенны, но на них король довел свое мастерство до совершенства и принялся за воссоздание иерархии Светлых. Он создал четыре королевских дома, темный аналог королевских линий Светлых. Дом Круса был последним из них. Крус и сам был последним созданным Темным. Начиная работу над четвертым домом, король уже был виртуозом в создании своих полуживых детей, даже без Песни Творения. Со своими волосами цвета воронова крыла, черными торками и навязчивыми мелодиями они бы никогда не сошли за Светлых, но все же могли потягаться с высшими из них в красоте, эротизме и величии. Говорят, король остановился на Крусе, потому что понял: следующее созданное им «дитя» убьет создателя и захватит его королевство, как и в ваших мифах.

Я кивнула, помня Эдипа еще с колледжа.

— Поначалу король наслаждался обществом Круса и охотно делился с ним знаниями. Он нашел в нем достойного компаньона, того, с кем мог бы разделить усилия по превращению своей любимой конкубины^[29] в фейри. Он дал Крусу полный доступ к своим исследованиям, библиотекам и лабораториям. Крус был умен, быстро учился и сам многое изобрел. Браслет был одним из его первых творений. Крус преподнес его королю в качестве подарка для его возлюбленной. Желая увидеться с королем, конкубина должна была всего лишь подумать о нем, касаясь браслета. Он также защищал ее от многих опасностей. Король был восхищен подарком. Вместе с Крусом он изготовил несколько амулетов, которые позволили бы конкубине создавать иллюзии. Последний из них король создал сам. Именно его он подарил своей возлюбленной. Говорят, с помощью этого амулета она могла сотворить иллюзию, способную обмануть любого, даже самого короля.

— Откуда у тебя браслет Круса?

— Его дала мне моя королева.

— А к ней он как попал?

— Предполагаю, его забрали у Круса, когда он был убит и чтобы сохранить, передавали от одной королевы к следующей.

— Выходит, король полностью доверял Крусу, а тот решил свергнуть его и украсть его возлюбленную? — спросила я с невольным осуждением.

— Кто сказал тебе это?

Я колебалась.

— Доверие должно быть взаимным, МакКайла, — упрекнул он.

— Я видела Кристиана в Зеркалье. Он узнал, что Крус ненавидел короля, вожделел его возлюбленную и проклял Серебристые Зеркала, чтобы удержать короля подальше от нее. Кристиан рассказал, что Крус намеревался присвоить женщину короля и все миры в Зеркалье.

В’лейн покачал головой, золотистые волосы сияли на солнце.

— Не все так просто. Редко так бывает. Люди бы сказали, что Крус любил короля больше всего на свете. Создатель Темных — невыносимо совершенное существо. Если он на самом деле фейри, то самой древней и чистой крови. Одни говорят, что он Отец Всего. Другие — что он пережил сотни королев до той, которую убил. Многие из доступных ему форм непостижимы даже для фейри. Согласно описаниям, его огромные черные крылья способны укрыть весь Двор Темных. Попытайся он принять человеческую форму, ему пришлось бы занять множество тел и разделить грани собственной личности. Его слишком много для одного смертного сосуда.

Я снова вздрогнула. Я видела тень этих крыльев в Белом Дворце. Я чувствовала, что его возлюбленная знает о них, и эмпатически разделяла ее восторг от прикосновения перьев к ее обнаженной коже.

— Я думала, королева — самая могущественная из из вашей расы.

— Королева — наследница магии нашего народа. Это другое. Эта магия никогда не признавала мужчину Истинной расы, хотя…

— Хотя что?

Он искоса посмотрел на меня.

— Я слишком много тебе рассказываю, — вздохнул он, — и мне это слишком нравится. Я так давно не встречал никого, достойного доверия. Существует один старый миф: если не останется ни одной претендентки на трон королевы, вся магия устремится к самому сильному представителю мужского пола нашей расы. Говорят, наши правители — словно ваш двуликий Янус, инь и янь: Король — это мощь нашей расы. Королева — мудрость. Мощь опирается на грубую силу, мудрость черпается из истинного могущества. Пребывая в согласии, король с королевой правят объединенным двором. Если они вступают в противоречия, начинается война. Мы противостоим друг другу с того самого дня, как король убил королеву.

— Но были и другие королевы. Разве король не мог заключить мир?

— Он и не пытался. Напомню, он отрекся от своих детей. Обнаружив свою возлюбленную мертвой, во имя искупления, он совершил то, чего поклялся никогда не делать. Излив все свои темные познания на страницы колдовской книги, он, по неосторожности, создал свое самое могущественное «дитя». И исчез. Среди Светлых и среди Темных ходят слухи, что он пытается — как сказали бы вы, люди, о хромой лошади, — добить ее. Охотник, убивший Дэррока, предположительно служил Королю сотни тысяч лет. Он переносил короля из мира в мир в погоне за его заклятым врагом. Как и все фейри, больше всего король ценит собственное существование. Пока Книга на свободе, он не знает покоя. Полагаю, Синсар Дабх позабавилась, оседлав королевского «коня». Я также полагаю, что раз король больше не использует этого Охотника, и Охотник здесь, в твоем городе, то и Король тоже.

— В Дублине? — выдохнула я.

В’лейн кивнул.

— В человеческой форме?

— Кто знает? Он непредсказуем.

Ему пришлось бы занять множество тел. Я подумала о Бэрронсе и его восьмерке. И покачала головой, отбрасывая эту идею.

— Вернемся к Крусу, — торопливо сказала я.

— Откуда такое увлечение Крусом?

— Я пытаюсь разобраться в хронологии событий. Так значит, король доверял Крусу, работал с ним, учил его, а Крус его предал? Почему?

В’лейн сузил глаза, его ноздри раздувались от холодного презрения.

— Привязанность короля к возлюбленной была противоестественна. У нас это считается отклонением. Люди ценят моногамию, так как они успевают пробыть вместе лишь краткий миг. Вы рождаетесь уже осененные смертью. Это заставляет вас желать противоестественных уз. Мы же проводим вместе с партнером не больше века, возможно, двух. Мы пьем из котла. Мы меняемся. Мы живем дальше. Но король не был таков.

— Кстати говоря, откуда тебе все это известно?

— У нас есть летописцы и хроники. Как один из членов Высшего Совета королевы, я обязан подробно знать о нашем прошлом на случай, если она пожелает издать указ. Она требует, чтобы я в любое время мог процитировать любую часть хроник.

— Значит, король хранил верность своей возлюбленной, а фейри это не не нравится.

Он смерил меня взглядом:

— Проведи с кем-нибудь тысячу лет, а потом скажи мне, что это не противоестественно. Или хотя бы не утомительно.

— Очевидно, король так не считал, — за это он мне и нравился. Нравилась идея настоящей любви. Предположим, только предположим, некоторым людям посчастливилось найти свою вторую половинку, дополняющую их.

— Король стал угрозой для своих детей. При дворе Темных пошли разговоры. Его решили проверить. Крус должен был соблазнить короля, отвлечь его внимание от возлюбленной, тем самым заставляя его отказаться от преданности к смертной.

— Король бисексуален?

В’лейн посмотрел на меня ничего не выражающим взглядом.

— Я думала, фейри гендер-специфичны^[30].

— А, ты имеешь в виду, кто кого трахает, и являемся ли мы… как вы это называете… моносексуальными?

— Гетеросексуальными, — поправила я. Услышать из уст В’лейна слово «трахает», произнесенное его чувственным музыкальным голосом, звучало как прелюдия. Я сделала глоток из своего бокала, свесила ноги с шезлонга и опустила их в освежающий морской прибой.

— Говоря о соблазнении фейри, я не имею в виду человеческую похоть. Это очарование чьей-то… — казалось, он пытался подобрать слова. — У людей нет подходящего слова. Души? Того, что является сутью? Крус должен был стать фаворитом короля, заменить ему смертную, которой он был одержим так долго, и которая даже не была одной из нас. Крусу нужно было сделать так, чтобы король снова полюбил нашу расу. Обратив свое внимание на Двор теней, он вознес бы их на принадлежащее им по праву место в свете, наравне с остальными представителями их расы. Его неидеальные творения устали прятаться. Они хотели встретиться со своими собратьями, разделить жизнь, которой те наслаждались. Хотели, чтобы король боролся за них, заставил королеву принять их и объединить дворы. Они чувствовали, что все было так, как и должно быть. Королева — мудрый и истинный лидер Светлых, король — сильный и гордый лидер Темных. Они были как голова Януса — одним целым, оставалось лишь объединиться.

— Разве Светлые тоже хотели этого? — мне что-то не верилось.

— Светлые были в полном неведении о существовании Темных.

— Пока кто-то не предал короля, рассказав все королеве.

— У каждого свое представление о предательстве, — резко ответил В’лейн. На миг он закрыл глаза. Когда открыл их снова, золотистые искры гнева исчезли. — Я перефразирую: кто-то должен был рассказать королеве правду задолго до того, как она узнала обо всем сама. Королеве нужно повиноваться безусловно. Король неоднократно поступал по-своему. Когда он отверг Круса, Темные поняли, что он никогда не встанет на их защиту. Пошли разговоры о мятеже, гражданской войне. Во избежание этого, Крус отправился к королеве, чтобы выступить от имени своих собратьев. Пока его не было, остальные принцы разработали проклятие, которое можно было бы наложить на Серебристые Зеркала. Если бы король не отказался от своей смертной, то они перекрыли бы ему доступ к ней, закрыв Зеркала и тем самым не давая ему ни единого шанса увидеться с возлюбленной.

— Так это не Крус проклял сеть Серебристых Зеркал?

— Нет, конечно. Для моего народа имя Круса стало аналогом одного из ваших людей… кажется, его звали Мерфи, и он сформулировал определенные законы. Когда что-то идет не так, все валят на Мерфи. То же самое с Крусом. Если бы Крус сам наложил проклятие на Серебристые Зеркала, оно не нарушило бы их основную функцию. Оно просто не позволило бы королю пройти сквозь них. Крус учился у самого короля; он был искуснее своих братьев.

— Что сказала королева, когда он пришел к ней? — спросила я. В такой интерпретации Крус выглядел героем-отступником. По правде говоря, хоть Темные и были подлыми, но большинство Светлых, которых я повстречала, мало чем от них отличались. По-моему, они друг друга стоили. Им следовало объединиться в один двор, самим наводить в нем порядок и, блин, держаться подальше от нашего мира.

— Мы этого никогда не узнаем. Выслушав Круса, она заключила его под стражу. Затем призвала короля и они встретились в небе в тот же день. Пусть я уже не помню об этом, но, согласно нашим записям, именно меня она послала за Крусом, и после того, как я привел его к ней, привязала его к дереву, взяла Меч Света и убила его на глазах короля.

Я раскрыла рот в изумлении. Так странно было осознавать, что В’лейн жил в то время. Что он непосредственно в этом участвовал, хотя ничего из этого не помнил. Ему пришлось читать об этом в летописях, чтобы заново узнать то, что он добровольно забыл. Я задумалась: а что если летописцы фейри, так же как и человеческие, немного искажали историю? Зная склонность фейри к обману, я не могла себе представить ни одного, который бы говорил чистую правду. Узнаем ли мы, что в действительности тогда произошло? И все же, версия В’лейна представлялась мне наиболее правдоподобной.

— И вспыхнула война.

Он кивнул.

— После того, как король убил королеву и вернулся ко двору, он нашел свою возлюбленную мертвой. По словам принцев, когда она узнала, что король начал ради нее убивать представителей собственной расы, она вышла из Зеркалья в спальню Темного Короля, легла на его кровать и убила себя. Говорят, что она оставила ему записку, которую он до сих пор носит при себе.

Что за несчастные влюбленные! Такая грустная история. Я чувствовала их любовь, пока шла по обсидиановым полам Белого Дворца. В то же время, они оба были глубоко несчастны: король — потому что его возлюбленная не была фейри, подобно ему, а его конкубина — потому что находилась в заточении, в одиночестве ожидая, пока не станет «достаточно хороша» для короля. Она чувствовала себя неполноценной. Она бы и так его любила, одну короткую смертную жизнь, и была бы счастлива. И все же их любовь не вызывала сомнений. Они были всем друг для друга.

— Следующее, что мы услышали о Синсар Дабх, — что она затерялась в вашем мире. Среди Светлых были те, кто жаждал скрытых в ней знаний. Дэррок был одним из них.

— Как Королева собирается использовать Книгу? — спросила я.

— Она уверена, что ей поможет матриархальная магия нашей расы, — он помолчал. — Я тронут установившимся между нами доверием. У меня очень давно не было союзника с сильным, живым и интригующим умом.

Казалось, он оценивал меня, взвешивая решение. Затем сказал:

— Говорят, любой кто знает Изначальный Язык — древний язык… думаю, самое подходящее человеческое слово — «перемен», которым король излил свои темные знания, сможет прочитать Синсар Дабх, как только она будет обуздана. Страницу за страницей, впитывая всю запретную магию короля, все его знания.

— Дэррок знал этот язык?

— Нет. Я знаю это наверняка. Я присутствовал, когда он пил из котла в последний раз. Знай кто-либо из моих соплеменников, что «скованную» Синсар Дабх передали в аббатство, они не стали бы так часто пить из котла, что утратили древний язык. Скорее уж разнесли бы вашу планету, лишь бы только добраться до Книги.

— Но ведь король так сожалел о получении этих знаний, что избавился от них. Почему же другие фейри стремились их получить?

— Могущество — это единственое, что мои соплеменники любят так же, как себя. Оно притягивает нас точно так же, как человеческого мужчину притягивает ошеломляюще прекрасная женщина, и он готов последовать за ней до смерти. Существует момент, который вы называете «поворотным», когда мужчина или фейри еще может думать о последствиях. Даже для нас этот момент очень краток. Кроме того, если король сделал глупость и избавился от своего могущества, другие так бы не поступили. Сила не добрая и не злая. Она лишь орудие в руках знающего.

Он был так очарователен, когда вел себя открыто, свободно говоря о недостатках своей расы, даже сравнивая ее с людьми. Возможно, есть надежда, что однажды фейри и люди смогут… — я тряхнула головой, обрывая эту мысль. Мы слишком разные, баланс сил не в пользу человечества.

— Будь со мной так же откровенна, МакКайла. Я знаю, что ты побывала в аббатстве. Ты узнала, как книга была изначально заключена?

— Кажется, да. Мы нашли пророчество, где описывается способ, как перезахоронить ее.

Он выпрямился и снял очки. Его радужные глаза внимательно смотрели на меня:

— И ты только сейчас об этом вспомнила? — недоверчиво проговорил он, — Что нам надо сделать?

— Пятеро друидов должны совершить некий ритуал связывания. Предполагается, что некогда они были обучены этому представителями твоей расы. Эти друиды живут в Шотландии.

— Келтары, — сказал он, — древние друиды королевы. Так вот почему она так долго оберегала их. Должно быть, она предвидела вероятность подобных событий.

— Ты их знаешь?

— Она… вмешивалась в их род. Земля на которой они живут, защищена. Ни один Светлый или Охотник не может переместится в ее пределах.

— Похоже, тебя это огорчает.

— Трудно проследить за безопасностью королевы, не имея доступа ко всем местам, где могут находится нужные мне инструменты. Я хотел знать, не у них ли хранятся камни.

Я посмотрела на В’лейна, взвешивая его слова.

— Раз уж мы теперь доверяем друг другу… Один камень находится у тебя, так?

— Да. Тебе удалось выяснить, где находятся остальные три?

— Да.

— Сколько?

— Все три.

— Ты знаешь, где остальные три? Мы ближе, чем я смел надеяться! Где они? У Келтаров, как я и полагал?

— Нет. — Фактически, они были у меня, надежно защищенные рунами, но мне было спокойнее, если он будет считать, что они у Бэрронса. — Они у Бэрронса.

Он зашипел — что у фейри означало отвращение:

— Скажи мне где они! Я отберу их и мы покончим с Бэрронсом раз и навсегда.

— За что ты его ненавидишь?

— Когда-то он устроил кровавую резню среди моего народа.

— Включая твою принцессу?

— Он соблазнил ее, чтобы узнать побольше о Синсар Дабх. Принцесса была очарована им и рассказала ему о нас очень много такого, что должно было оставаться тайной. Бэрронс давно охотится за Книгой. Ты не знаешь, зачем?

Я покачала головой.

— Я тоже. Он не человек. Он способен убивать фейри, и он ищет Книгу. Я убью его при первой же возможности.

«Удачи тебе в этом», подумала я.

— Он никогда не отдаст камни.

— Забери их у него.

Я рассмеялась:

— Невозможно, у Бэрронса не крадут. Ничего не выйдет.

— Если узнаешь где они находятся, я помогу тебе получить их. Мы сами займемся этим. Разумеется нам понадобятся Келтары, чтобы заключить Книгу, но больше нам никто не нужен, МакКайла. Как только мы завладеем ею и передадим королеве, она щедро вознаградит тебя. Все, что пожелаешь, будет твоим, — он сделал паузу и тактично добавил: — Она способна вернуть тебе то, что ты потеряла и о чем скорбишь.

Я с грустью посмотрела на море, пытаясь не попасться на соблазнительную приманку: Алину. Ровена настаивала на том, чтобы я работала только с ши-видящими. Лор требовал, чтобы я работала только с Бэрронсом и его людьми. Теперь еще и В’лейн хочет, чтобы я сотрудничала с ним и отгородилась от всех остальных.

Я никому из них не доверяла ни на грош.

— С того самого дня, как я приехала в Дублин, меня постоянно заставляют принять чью-либо сторону. Я не стану выбирать кого-либо из вас. Либо мы все сделаем вместе, либо вообще ничего не станем предпринимать. А когда приступим к делу, я хочу, чтобы ши-видящие присутствовали и, если в будущем что-то снова пойдет не так, мы знали бы как это остановить.

— Вовлечено слишком много людей, — резко сказал В’лейн.

Я пожала плечами.

— Приведи нескольких Светлых, если так тебе будет спокойнее.

Тепло внезапно сменилось холодом. В’лейн был очень недоволен. Плевать. Я чувствовала, что наконец появился готовый план действий, который сработает. У нас были камни и пророчество. Не хватало лишь Кристиана. Я не собиралась беспокоиться о том, что мы будем делать, как только книга окажется в темнице, и если королева получит возможность прочесть ее. За раз я могла справиться только с одним, кажущимся непреодолимым, препятствием и понятия не имела как нам найти Кристиана в Зеркалье. Жаль, что Бэрронс и на нем свою метку не поставил.

У меня оставался еще один вопрос. Он терзал меня все время нашего разговора. Я не могла избавиться от ощущения, что мне надо что-то узнать о себе — правду, которая наконец прояснит те сны, что преследовали меня всю жизнь.

— В’лейн, а как выглядел Крус?

Он дернул плечом, заложил руки за голову и поднял лицо к солнцу.

— Как и остальные Темные Принцы.

— Ты сказал, король создавал их все более совершенными. Крус чем-то отличался?

— Почему ты спрашиваешь?

— Да так, одна ши-видящая что-то такое сказала, — небрежно солгала я.

— Когда ты собираешься исполнить пророчество?

— Когда мы сможем собрать вместе всех Келтаров и я определю местоположение Книги.

Он посмотрел на меня.

— Скоро, значит, — пробормотал он, — это будет очень скоро.

Я кивнула.

— Это должно произойти как можно скорее. Я боюсь за королеву.

— Я спросила тебя о Крусе, — напомнила я ему.

— Так много вопросов о ничтожном принце, который прекратил существование сотни тысяч лет назад…

— И?

Уж не обида ли проскользнула в его голосе?

— Не будь он мертв, я бы испытал… что это так часто движет людьми? А, вот, — ревность.

— И все же, доставь мне такую радость, ответь.

Он помолчал и снова очень по-человечески вздохнул.

— Согласно нашим хроникам, Крус был самым прекрасным из всех, хоть мир никогда и не узнает об этом — такое совершенство пропало зря, так и не будучи никем увидено. Торк его королевского дома был украшен серебром, от его лика, как говорят, исходило чистое золотое сияние. Однако, полагаю, король испытывал к нему столь родственные чувства по той лишь причине — прежде чем позволил свей любви к смертной загубить все чем, они могли бы стать — что Крус был единственным из детей короля, имевшим с ним сходство. Как и у самого короля, у Круса были величественные черные крылья.

Глава 25

Чуть позже полуночи, я нервно мерила шагами переулок позади «Книг и сувениров Бэрронса», спорила сама с собой, но так и не могла ничего решить.

Бэрронс до сих пор не вернулся и это сводило меня с ума. Я собиралась наехать на него, как только он появится. Вывалить, вытрясти и просушить все наше грязное белье. Хотелось уточнить, как долго мне придется ждать возвращения, если его убьют снова. Я сходила с ума от постоянного ожидания, боясь, что, возможно, он уже никогда не вернется. Не успокоюсь, пока не увижу его живым собственными глазами.

Каждый раз, закрывая глаза этой ночью, я соскальзывала в свой сон о Холодном месте. Он выжидал, когда я расслаблюсь и попаду в его ловушку. Я переворачивала бесчисленное множество песочных часов, заполненных черным песком; прошла огромное расстояние по льду, отчаянно пытаясь найти ту прекрасную женщину; неоднократно убегала от крылатого принца, которого мы обе боялись.

Почему я продолжаю видеть этот проклятый сон?

Десять минут назад, в пятый раз проснувшись от этого кошмара, я вынуждена была признать, что просто не смогу больше уснуть, не возвращаясь в этот сон. А значит, поспать я вообще не смогу. Страх и страдания, которые я испытывала во сне, так истощили меня, что я постоянно просыпалась еще более изнуренной, чем когда засыпала.

Я перестала ходить и уставилась на кирпичную стену.

Сейчас, зная что он там, я ощущала его — скрытый Тав’р, Серебристое Зеркало, которое Дэррок тщательно спрятал в кирпичной стене здания, что находится напротив книжного магазина.

Мне нужно лишь протиснуться через него, пройти по кирпичному тоннелю до комнаты с десятью зеркалами, затем — сквозь четвертое слева, и я снова окажусь в Белом Дворце. Нужно поторопиться, ведь время в Зеркалье течет по-иному. Я просто быстренько осмотрюсь по сторонам, не осталось ли там чего-то, незамеченного мной в прошлый раз.

«Например, портрет на стене, где я изображена под руку с Темным королем,» — пробормотала я.

Затем закрыла глаза. Вот оно, здесь, на виду. Я уже озвучила свои опасения. Теперь нужно с ними разобраться. Кажется, только так можно собрать воедино все части этой головоломки.

Нана назвала меня Алиной.

По словам Риодана, у Айлы был только один ребенок (это подтвердила Ровена, если, конечно, не солгала), и она мертва, а для женщины, которая, как я надеялась, была моей матерью, не было никакого «позже».

Никто не знал, кто мои родители.

А еще эта постоянная двойственность, и чувство, что разгадка находится совсем рядом. Было ли то моими воспоминаниями о прошлой жизни? Когда я осматривала Белый Дворец с Дэрроком, все выглядело настолько знакомым. Я узнавала предметы. Я точно была там раньше, а не только в своих снах.

Кстати, о снах — как мой дремлющий разум мог вызвать в воображении четвертого принца, которого я никогда не видела? Откуда я могла знать, что у Круса были крылья?

Я чувствовала Синсар Дабх. Она находила меня снова и снова, играла со мной. Почему? Потому что в прошлом воплощении — когда она была Темным Королем, а не книгой с отвергнутыми знаниями — она любила меня? Или же я чувствую Синсар Дабх из-за того, что сама любила ее прошлое воплощение?

Я запустила руки в волосы и потянула, как будто боль могла прояснить мои мысли или возможно укрепить мою волю.

Увидьте меня, твердил Бэрронс.

А в последнее время: «Если вы не сможете принять правду о своей действительности, вы не сможете ею управлять».

Риодан был прав: я непредсказуема, но не по той причине, о которой он подумал.

Я не знала правды о своей действительности. И пока не узнаю, буду для всех «шальной» картой, что способна переметнуться. Вопрос, из-за которого я не смогла уснуть ночью, состоял не в том, являлись ли ши-видящие кастой Темных. По сравнению с моей проблемой, это были мелочи. Меня терзали куда более тревожные сомнения.

Это кажется невероятным, но была ли я конкубиной Темного короля? Перевоплотившейся и вернувшейся назад в новом теле? Предназначенной для своего нечеловеческого возлюбленного, и обреченной на замкнутый круг перерождений?

Кем или чем являлись Бэрронс и его восьмерка? Моим несчастным возлюбленным, разделившимся на девять человеческих сосудов? Невероятна даже сама мысль об этом. Неудивительно, что конкубина считала короля ненасытным. Как одна женщина удовлетворить девятерых мужчин?

— Что вы делаете, мисс Лейн? — голос Бэрронса плавно выскользнул из темноты позади меня, будто я вызвала его силой мысли.

Я посмотрела на него. Я включила прожектора, что освещали BB&B благодаря мощным генераторам магазина. Но свет был за его спиной, и я могла разглядеть лишь силуэт. Тем не менее, я узнала бы его, даже если бы была слепой. Я могла ощутить его присутствие, почувствовать его запах.

Он был жутко зол на меня. Мне нет до этого дела. Он вернулся. Он жив. Мое сердце пропустило удар. Его близость волновала меня всегда, везде и при любых обстоятельствах. Не имеет значения, кем он был и чем занимался, даже если он на одну девятую являлся Темным Королем, из-за которого все началось.

— Со мной явно что-то не так, — сказала я почти шепотом.

— Вы только сейчас это поняли?

Я одарила его недобрым взглядом:

— Рада снова видеть тебя живым.

— Хорошо быть живым.

— Ты серьезно? — в прошлом он сказал кое-что по поводу смерти, но только сейчас я осознала смысл тех слов. Вероятно, ему не суждено испытать нечто подобное, и, временами казалось, он почти… завидует.

— Шикарный загар. Вы просто не можете держаться подальше от фейри, когда меня нет рядом, да? В’лейн снова забрал вас на пляж? Песочек не жег, пока он вас трахал?

— Ты король Темных, Бэрронс? Вот чем ты и твоя восьмерка являетесь? Разные ипостаси тебя самого, втиснутые в человеческую форму, пока ты ищешь свою сбежавшую книгу в Дублине?

— Вы — конкубина? Книга определенно очарована вами. Не может держаться подальше от вас. Убивает всех остальных. Играет с вами.

Я моргнула. Он всегда был на шаг впереди меня, а ведь он даже не знал о моих снах, о крылатом принце или моем дежа вю во Дворце. Мы думали об одном и том же. А я и не знала, что он задавался вопросом, была ли я предположительно мертвой возлюбленной короля.

— Есть один способ узнать это. Ты постоянно говоришь мне, чтобы я увидела тебя, посмотрела правде в глаза. Я готова. — Я протянула руку.

— Если вы думаете, что я позволю вам снова залезть ко мне в голову, то вы ошибаетесь.

— Если ты думаешь, что сможешь остановить меня, то ошибаешься ты.

— А не много ли вы о себе возомнили? — передразнил он.

— Я хочу, чтобы ты со мной кое-куда отправился, — ответила я. Знал ли Бэрронс, кем является и просто не желал в этом признться? Мог ли король разделить себя на человеческие грани и забыть, кто он? Или же его обманом вынудили принять человеческую форму, а отдельные его ипостаси заставили испить из котла? И теперь, самый устрашающий из Темных ходит по земле, зная о том, кем является, не больше, чем его забывшая обо всем конкубина?

Так или иначе, мне нужны ответы. Я почти узнала правду о себе и была готова к испытаниям. Если ошибаюсь насчет Бэрронса, он мало что потеряет: в крайнем случае, пробудет в «отключке» несколько дней. Каким-то образом я знала, что этого не произойдет. Я права. Я должна быть права.

Он молча смотрел на меня.

— Да брось ты, Бэрронс. Что такого ужасного может случиться? Я заманю тебя в ловушку, и ты умрешь на сколько там тебе нужно дней, чтобы вернуться? Не то чтобы я собиралась так поступить, — поспешно добавила я.

— Едва ли это приятно, мисс Лейн. К тому же, это крайне неудобно.

Неудобно. Вот чем была его смерть ради меня на том обрыве. Неудобством. А я готова была ради него мир уничтожить.

— Отлично. Как хочешь. Я пошла.

Я повернулась и протолкнулась в стену.

— Какого хрена вы делаете мисс Лейн… тащите свою задницу из… мисс Лейн! Черт! Мак!

Я почти исчезла в стене, когда почувствовала, как он ухватил меня за пальто. Я засмеялась. Он назвал меня Мак, даже умирать не пришлось.

— Которое зеркало теперь, мисс Лейн? — Он оглядел белую комнату, изучая десять зеркал.

— Четвертое слева, Иерихон. — Терпеть не могу, когда он зовет меня мисс Лейн. Я поднялась с белого пола. В очередной раз зеркало выплюнуло меня с завидным энтузиазмом, а ведь у меня даже не было с собой камней. Только копье в ножнах и рассованные по карманам протеиновые батончики, два фонарика и баночка с плотью Темных.

— Вы не имеете права называть меня Иерихоном.

— Почему? Потому что мы не были достаточно близки? Я занималась с тобой сексом во всех возможных позах, убила тебя, пыталась напоить тебя своей кровью в надежде оживить, запихивала плоть Темных в твой желудок и пыталась поместить твои внутренности обратно. Я бы сказала, что мы очень близки. Насколько еще мы должны сблизиться, чтобы ты не ощущал дискомфорта, когда я зову тебя Иерихоном? Иерихон.

Я ожидала, что он прицепится к комментарию о сексе-во-всех-возможных-позах, но он только произнес:

— Вы поили меня своей…

Прервав Бэрронса, я протолкнулась в зеркало. Как и предыдущее, оно сопротивлялось мне, а затем резко вытолкнуло на другой стороне.

Голос послышался до того, как он появился.

— Идиотка чертова, ты что, никогда не задумываетесь о последствиях своих действий? — он быстро вышел из зеркала позади меня.

— Конечно задумываюсь, — холодно ответила я. — Всегда есть уйма времени поразмыслить о последствиях. После того, как я напортачу.

— А вы, я смотрю, забавная девчонка, мисс Лейн?

— Еще аккая. Иерихон. И Мак. Я Мак. Больше никаких фальшивых формальностей между нами. Привыкай или катись ко всем чертям.

Темные глаза вспыхнули.

— Громкие слова, мисс Лейн. Попробуйте меня заставить, — в его взгляде горел вызов.

Я неспешно подошла к нему. Бэрронс холодно смотрел на меня и это напомнило мне о той ночи, когда я устроила ему сексуальную провокацию, потому что была рассержена. Он думал, я опять это делаю. Но это было не так. Мы были с ним вместе в Белом Дворце, и это как-то странно влияло на меня. Снимало все запреты, словно в этих стенах не было места лжи или же в ней не было необходимости.

Затем Бэрронс посмотрел мимо меня.

— Не могу поверить. Мы в Белом Дворце. Вы привели меня сюда так просто, будто в аптеку сбегали. Я искал это проклятое место целую вечность.

— Я думала, ты везде побывал.

Он никогда не бывал здесь? Или он просто не помнил, что был здесь давным-давно, в другом воплощении?

Он внимательно осмотрелся, отмечая взглядом белые мраморные полы, высокие арочные потолки с колоннами, окна, из которых открывался вид на ясный морозный день.

— Я знал, где он должен быть, но Белый Дворец сам решает кому и когда показаться. Это просто невероятно, — Он подошел к окну, посмотрел наружу, и повернулся ко мне. — Вы нашли библиотеки?

— Какие библиотеки? — Я не могла сосредоточиться на нем, мой взгляд был прикован к сверкающему зимнему дню за окном. Сколько раз я сидела там, в зимнем саду, окруженная великолепными ледяными скульптурами и замерзшими фонтанами, и ждала короля?

Жар и стужа. Лед и пламя.

Мне нравилось это крыло дворца. Когда я выглянула из окна, то неожиданно увидела возлюбленную короля. Но ее очертания были размытыми, смутными, как полуожившее воспоминание.

Она сидела на каменной скамье, одетая в кроваво-красное платье. В ее бриллиантовых украшениях я увидела снега и покрытые льдом ветви. Свет показался мне странным, словно все, кроме нее было обрисовано в полутонах.

Я вздрогнула, когда там внезапно появился четвертый Темный принц, крылатый Война/Крус. Он тоже был полупрозрачным, словно призрак из далекого прошлого. На его запястье сиял широкий серебряный браслет, а на шее висел амулет, совсем не похожий на тот, что носил Дэррок.

Я изумленно наблюдала как возлюбленная короля встала и поприветствовала его, поцеловав в мраморно-бледные щеки. Между ними существовала привязанность. Когда-то, очень давно, прекрасная женщина из моего сна не боялась его. Что же изменилось? Принц с черными крыльями держал серебряный поднос, на нем были лишь кубок и изящная черная роза. Она смеялась, но глаза ее оставались грустными.

«Очередное его зелье для меня?»

Война/Крус что-то ответил, но я не расслышала.

Она приняла кубок. «Может, я не хочу его спасения». Но она выпила все до дна.

— Король держал все свои записи и дневники с результатами проведенных экспериментов в Белом Дворце, чтобы никто из двора Темных не смог украсть его знания. — голос Бэрронса отвлек меня.

Я моргнула и видение исчезло.

— Не сомневаюсь, что ты многое знаешь о короле, — я хотела сказать кое-что еще, но вдруг почувствовала, будто растянутая эластичная нить, соединенная со мой, стала сокращаться и тянуть меня в противоположном направлении. Я ушла слишком далеко, слишком надолго.

Не говоря больше ни слова, я развернулась и побежала по коридору, прочь от Бэрронса. Исчезло желание спорить с ним. Меня призывали. Как и в прошлый раз, я стремилась туда всеми фибрами души.

— Ты куда? Погоди! — прокричал он позади меня.

Я не смогла бы остановиться, даже если бы очень захотела. А я не хотела. У меня была причина прийти сюда, и она находилась там, куда меня тянуло. Черные полы короля взывали ко мне. Я хотела оказаться в его спальне снова, на этот раз увидев самого короля, его лицо. Если предположить, что оно у него есть.

Я пробежала по розовому мрамору, затем по бронзовому, промчалась по бирюзовым, желтым коридорам, пока не ощутила сладостное тепло, исходившее от темно-красного крыла. Я чувствовала Бэрронса у себя за спиной. Он мог остановить меня, если бы захотел. Он был быстр как Дэни, как все его люди. Но он позволил мне бежать, а сам последовал за мной.

Почему? Потому что у него были те же подозрения, что и у меня? Потому что хотел докопаться до истины? Сердце колотилось от страха в нетерпении поскорее покончить с этим, узнать кто я, и кто он.

Бэрронс внезапно оказался рядом со мной. Я посмотрела на него, а он одарил меня взглядом, в котором читались одновременно ярость и желание. Ему пора было преодолеть свой гнев. Это начинало раздражать. У меня тоже были основания злиться на него.

— Я не занималась сексом с Дэрроком, — я снова обезумела, изнемогая от желания прикоснуться к нему. — Не то, чтобы я должна отчитываться перед тобой или ты когда-нибудь давал мне объяснения. Но если бы я это сделала, если бы стала предателем, за которого ты меня принимаешь, Дэррок мертв и согласно философии Бэрронса, какая теперь разница? Я здесь, снова с тобой. Действия говорят сами за себя, правильно? ОС-детектор опять под контролем и на привязи. Води меня как собачку, чего же ты ждешь? Разве не это делает тебя счастливым? Гав-гав — насмешливо полаяла я, закипая.

— Вы не трахали меня с тех пор, как были При-йя. Ваши действия говорят сами за себя.

Его это мучило. Прекрасно. Меня тоже.

— Это что, игра кто дальше пописает? Дэррок потрахался, а ты нет? Ты только поэтому бесишься? — Что, по его мнению, это значило? Что я прикоснусь к нему, только в состоянии сексуального голода? Или, если альтернативой будет умереть безмозглым животным?

— Вам не понять.

— А ты проверь. Если бы он хоть раз признался, что испытывает хоть какие-то чувства ко мне, я могла бы сделать то же самое.

— Не искушайте судьбу, мисс Лейн. Это место заводит меня. Вы хотите оказаться лицом к лицу со зверем?

Я взглянула на него. В его глазах сверкали багровые искры и он тяжело дышал, но не от физической нагрузки. Я его знала — он мог бежать часами:

— Ты хочешь меня, Иерихон. Признай. Больше, чем на один или два раза. Я задела тебя за живое. Ты постоянно думаешь обо мне. Ты ночами не спишь из-за меня. Ну давай же, скажи это.

— Имел я вас, мисс Лейн.

— Это твой способ признаться?

— Это мой способ сказать: повзрослей, маленькая девочка.

Я попыталась остановиться, оскальзываясь на черном мраморном полу. В тот момент, когда я перестала бежать, перестал и он, словно мы были привязаны друг к другу веревкой.

— Если я маленькая девочка, значит ты опасный извращенец.

То, чем мы занимались… я взглядом послала ему красочные напоминания.

О, наконец-то вы готовы поговорить о них, в его темных глазах читалась насмешка. Может быть, в данный момент мне не хочется.

Какая жалость. А ведь ты всегда был не против нанести мне удар по самолюбию очередным напоминанием. Теперь мой черед играть. В твоей постели точно была не маленькая девчонка, Иерихон.

И не с маленькой девчонкой ты сейчас имеешь дело.

Я ткнула пальцем ему в грудь:

— Ты умер у меня на глазах и позволил мне верить, что все по-настоящему, ублюдок ты этакий! — я чувствовала, будто разрываюсь пополам — с одной стороны сама судьба тянула меня в спальню темного короля, а с другой, я словно приросла к месту, желая высказать свое недовольство.

Он отбросил мой палец:

— Думаете, это было забавно?

— Мне было невыносимо смотреть, как ты умираешь.

— Мне было ненавистно это делать. Каждый раз, это чертовски больно.

— Я скорбела! — выкрикнула я. — Считала себя виновной…

— Вина и скорбь — не одно и то же, — резко ответил он.

— И потерянной…

— Ну, так найди себе гребаную карту! Потеряться и скорбеть — опять же, не одно и то же.

— И…и…и… — я умолкла. Было бесполезно объяснять ему все те чувства, которые я испытала. Как я собиралась уничтожить ради него весь мир.

— И что? Что вы почувствовали?

— Вину, — выкрикнула я и с силой ударила его.

Он толкнул меня и я уперлась спиной в стену.

Я толкнула его в ответ:

— И утрату.

— Не говорите, что скорбели по мне, вы просто расстроились из-за неприятностей, в которые угодили. Я умер, и вы почувствовали к себе жалость. Ничего больше, — его взгляд скользнул по моим губам. Я это заметила. Он снова был чертовски зол на меня и снова находился в полной готовности заняться со мной сексом. Бэрронс непостижим. Полагаю, когда дело касается меня, он не в состоянии чувствовать что-либо, не приходя при этом в бешенство. Неужели гнев заставляет его хотеть секса со мной? Или постоянное желание заняться со мной сексом его так бесит?

— Моя скорбь была сильнее этого. Ты ничего обо мне не знаешь!

— И вы должны были чувствовать вину.

— Так же, как и ты!

— Чувство вины лишь пустая трата времени. Живите, Мисс Лейн.

— О! Мисс Лейн! Опять эта мисс Долбаная Лейн! Сначала ты говоришь, что я должна чувствовать себя виноватой, затем, что это пустая трата времени. Определись уже! Не приказывай мне жить. Тебя бесит, что именно так я и поступила — стала жить дальше.

— С врагом!

— Ты задумывался, каково мне было тогда? Не этот ли урок ты пытался мне преподать? Что способность адаптироваться — путь к выживанию? А ты не думаешь, что для меня было бы проще лечь) и сдаться, как только я поняла, что ты умер. Но я этого не сделала. Знаешь почему? Потому что один заносчивый хрен научил меня: «Важно лишь то, как ты станешь жить дальше».

— Ключевым здесь было слово «как». Достойно.

— Что есть достоинство перед лицом смерти? Да, и скажи пожалуйста, ты достойно убил ту женщину, что вынес из Зеркала в своем кабинете?

— Этого вам тоже не понять.

— Это и есть твой ответ на все вопросы, не так ли? Мне этого не понять, поэтому ты даже не побеспокоился мне сказать. Знаешь что, Иерихон? Ты трус. Ты так немногословен, потому что не хочешь, чтобы тебя сочли ответственным, — обвинила его я — ты не говоришь правды, потому что кто-то может осудить тебя. И Боже…

— …это не имеет никакого отношения к этому и…

— …упаси, если ты на самом деле сблизишься со мной…

— …мне наплевать на осуждения…

— …не в том смысле, чтобы заняться со мной сексом…

— …я не пытался заняться с вами сексом…

— … по крайней мере, не прямо сейчас. А в смысле…

— … это все равно было бы неосуществимо, так как мы бежали. Я не имею ни малейшего представления, зачем, черт подери, мы бежали, — раздраженно сказал он, — вы это начали и вы же остановились.

— …чтобы разрушить несколько стен между нами и посмотреть, что получится. Но нет, ты такой трус, что называешь меня по имени лишь когда уверен, что я умираю или настолько не в себе, что все равно не замечу. Весьма похоже на стену, которую ты воздвиг между собой и тем, кто тебе не нравится.

— Это не стена. Я лишь пытаюсь помочь вам сохранять четкие границы между нами. И я не говорил, что вы мне не нравитесь. «Нравится» — какое незрелое слово. Посредственным людям многое нравится. Единственный вопрос, имеющий значимый эмоциональный смысл, заключается в следующем: Можете ли вы без этого обойтись?

Я знала ответ на его вопрос и он мне совсем не нравился.

— Считаешь, мне нужна помощь в определении наших границ? Ты сам-то понимаешь, где находятся эти границы? Мне они кажутся чертовски загадочными и размытыми!

— Это вы спорите, как нам называть друг друга.

— Как ты называешь Фиону? Фио? Какая прелесть. О, и как насчет дуры в Каса Бланк той ночью, когда мы ездили к этому психу МакКейбу? Мерилин!

— Не могу поверить, что вы помните ее имя, — пробормотал он.

— Ты назвал ее по имени, хотя она тебе даже не нравилась. Но не меня. Нет-нет, я — мисс Лейн. Уже целую долбаную вечность.

— Не знал, что ты так на этом зациклена, Мак. — прорычал он.

— Иерихон, — огрызнулась я в ответ и толкнула его.

Он обхватил мои запястья одной рукой, чтобы я не могла ударить его еще раз. Это привело меня в бешенство. Я боднула его головой.

— Я думала ты умер ради меня!

Он впечатал меня в стену, прижав мое горло предплечьем, чтобы я не смогла боднуть его снова.

— Охренеть, так вот в чем дело?

— Ты не умирал. Ты лгал мне. Ты всего лишь чуточку вздремнул, бросив меня на том обрыве. А я-то думала, что убила тебя.

Он изучающе смотрел на меня, сузив глаза.

— Ах, вот оно что. Вы полагали, что я умер за вас. Романтизировали произошедшее? Сочиняли сонеты, пытаясь увековечить в памяти мою героическую жертву? Поэтому вы стали относиться ко мне лучше? Я должен был умереть, чтобы вы увидели меня? Хватит херней страдать, мисс Лейн. Смерти придают слишком большое значение. Людская сентиментальность превратила ее в подвиг во имя любви. Бред и ничего больше. Умереть за кого-либо нетрудно. Тот, кто умирает — уходит. Легко и просто. Игра заканчивается. Конец страданиям. Алине повезло. Попробуйте жить ради кого-то. Проходя через все: плохое, хорошее, большое, малое, радость, боль. Вот, что тяжело.

Алине повезло. Я тоже так думала и мне было стыдно за эти мысли. Я ударила его кулаком так сильно, что он оступился на гладком черном полу, и видя как он падает, я ощутила внезапный ужас. Я не хотела, чтобы он падал, никогда. Я ухватилась за него и мы оба рухнули на колени.

— Будь ты проклят, Иерихон!

— Слишком поздно, Радужная девочка, — он сгреб кулаком мои волосы, — кое-кто сделал это раньше тебя, — усмехнулся он, и когда приоткрыл свой рот над моим, его клыки задели мои зубы.

Да, вот в чем я нуждалась с того самого дня, как проснулась в том подвале и покинула его постель. Его язык у меня во рту, его руки на моей коже. Жар его тела на моем. Я обеими руками схватила его за голову и притянула к себе, впиваясь в губы. Я чувствовала вкус собственной крови, сочащейся из ранки от его острых зубов. Но мне было все равно. Я находилась недостаточно близко к нему. Сначала мне был нужен грубый, жесткий, быстрый секс, а уж потом я собиралась трахаться с ним часами, медленно и до изнеможения. Мне были нужны недели, проведенные в постели с ним. Возможно, если буду долго заниматься с ним добровольным, осознанным сексом, то наконец смогу им насытиться.

Почему-то я в этом сомневалась.

— Чертов фейри у тебя во рту, — прошипел он. — Только я у тебя во рту, никого больше. Или не получишь меня, — он с силой втянул мой язык и я почувствовала, как имя В’лейна открепилось. Бэрронс выплюнул его, будто отстегнутый пирсинг. Мне было все равно. У меня во рту нет места для них обоих.

Я прижималась к его телу, отчаянно терлась об него. Как долго он не был во мне? Слишком долго. Я схватила края его рубашки и разорвала ее, пуговицы полетели во все стороны. Хотелось прижаться к его коже.

— Еще одна любимая рубашка. У тебя какие-то счеты с моей одеждой?

Он задрал мою кофту и расстегнул лифчик. Я вздрогнула, когда его руки коснулись моих сосков.

Пойдем, ты должна поторопиться…

«Заткнись», — мысленно прорычала я. С этим голосом, который терзал меня в спальне, я рассталась еще в Дублине.

Все пропадет… Это должна быть ты… Пойдем.

Я зарычала. Почему она не оставит меня в покое? Она не говорила со мной последние сорок пять минут. Почему именно сейчас? Я же не спала. Я находилась в полном сознании, и сейчас мне было нужно это. Нужен он. «Уходи!» — мысленно приказала я ей и со стоном выдохнула:

— Пожалуйста.

— Пожалуйста что, Мак? В этот раз тебе придется попросить, описать во всех подробностях. Мне надоело исполнять все твои желания, не заставив тебя сначала попросить об этом.

— Ну конечно. Слова ничего для тебя не значат, но сейчас ты настаиваешь на них, — проговорила я в его губы. — Ты такой лицемер.

— А ты биполярна. Ты хочешь меня. Всегда хотела. Думаешь, я не чувствую это?

— Я не биполярна.

Иногда он попадает в самую точку. Расстегнув пуговицу и молнию на его брюках, я запустила в них руку. Он был тверд как камень. Господи, как хорошо.

Он застыл, с шипением втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

Поторопись… Он идет…

— Оставь меня в покое! — рявкнула я.

— Только через мой труп, — грубо сказал он. — Мой член у тебя в руках. — Он пояснил, где тот окажется в следующее мгновение, и я растаяла, тело обмякло, опускаясь на пол, и позволяя ему делать со мной все, что он захочет.

— Да не ты. Она!

— Она?

Кто-то потянул меня за рукав куртки, и не нужно было оглядываться, чтобы понять: это не Бэрронс.

— Поцелуй меня и она уйдет.

Острая, почти болезненная необходимость почувствовать его внутри меня. Я была горячей и влажной, и ничто не имело значения, кроме этого момента, этого мужчины.

— Кто?

— Поцелуй меня!

Но он не сделал этого. А отстранился и посмотрел мне за спину. По его взгляду я поняла, что не одна я могу ее видеть.

— Думаю, что она — это я, — прошептала я.

Он посмотрел на меня, потом на нее и снова на меня:

— Это шутка?

— Мне знаком этот дом. Знакомо это место. Не знаю, как еще это можно объяснить.

— Невозможно.

Уже слишком поздно. Пойдем НЕМЕДЛЕННО.

Это уже не было просьбой. Это был приказ. Она не отпускала меня, и я не смела ослушаться. Не важно, как сильно я хотела остаться здесь и забыться в сексе. Не важно, как страстно я желала почувствовать его в себе, жаждала соединиться с ним самым примитивным способом: оказаться в руках Иерихона Бэрронса, у него во рту, под его кожей.

Боже, как же мне этого не хватало! Так сильно, что… Я никогда не хотела столь сильно желать мужчину — так, что невозможность обладания причиняла физическую боль. Я не хотела чувствовать, что мужчина имеет такую власть надо мной и моей жизнью.

Я поднялась с колен и оттолкнула его.

Бэрронс схватил меня за рукав пальто; я вырвалась, порвав его.

— Нам надо поговорить об этом! Мак!

Я бросилась за ней по коридору, как собачка за хвостом.

Белая половина спальни конкубины была усыпана лепестками, покрытыми росой, и освещена тысячью свечей. Бриллианты, парившие в воздухе, мерцали словно крошечные огненные звезды. Те немногие из них, что прошли сквозь огромное зеркало, и оказались на половине комнаты Темного Короля, мгновенно гасли, будто там было недостаточно кислорода, чтобы подпитывать пламя. Или мрак был слишком плотным и не пропускал свет.

Обнаженная возлюбленная короля возлежала на белоснежных мехах горностая, устилавших пол перед белым камином.

В тени, по ту сторону спальни, тьма двигалась. Это король наблюдал за своей возлюбленной сквозь Зеркало. Я чувствовала его там: огромный, древний, сексуальный. Зная, что он наблюдает за ней, она томно потянулась, провела руками по своему телу вверх к волосам и выгнула спину.

Мне казалось, что эта веревочка в итоге приведет к конкубине, но меня по-прежнему куда-то тянуло.

Невидимая нить протянулась через огромное черное Зеркало, разделявшее спальню пополам.

Я хотела пройти сквозь него и слиться воедино с этой непостижимой древностью.

Я никогда бы не захотела подойти даже на шаг ближе к тем теням.

Неужели сам король призывал меня? Или же одна из его ипостасей стояла сейчас позади меня? Я должна узнать. Я назвала Иерихона трусом, но и меня с легкостью можно было обвинить в том же.

Мне нужно… — взывал голос.

Я понимала о чем он. Хотела того же. Секса. Ответов. Мечтала покончить со страхами во что бы то ни стало.

Но говорила не женщина, лежащая на мехах.

Голос исходил из черной половины спальни, представлявшей из себя одну сплошную постель — королю нужна была большая кровать. Не было сил сопротивляться приказу. Я проскользну сквозь Зеркало, и Бэрронс уложит меня на постель Темного Короля, и накроет своим телом со всей страстью и тьмой. И мы узнаем, кто мы. Все будет хорошо. Наконец-то все станет ясно.

Я пристально смотрела в зеркало, которое, как известно, убивало любого, кроме короля и его возлюбленной. Вдруг я снова почувствовала себя пятилетней девочкой. Подробности из моего сна о Холодном месте обрушились на меня, и стало ясно, что большую их часть я по-прежнему не помнила.

Сначала я неизменно должна была пересечь эту комнату: наполовину белую, наполовину черную, наполовину теплую, наполовину холодную. Но, до безумия напуганная тем, что следовало дальше, я всегда забывала начало сна. Он начинался здесь.

И мне всегда было неимоверно сложно заставить себя пройти сквозь огромное черное Зеркало, потому что ничего я не хотела так сильно, как остаться на теплой белой половине этой комнаты навсегда. Забыться в бесконечных повторах событий, что когда-то происходили здесь, но теперь были утрачены для меня. Их уже не вернуть. А эта скорбь… О, Боже, я никогда не знала настоящей скорби! Она скиталась по этим черным залам, ставшими извечным пристанищем для призраков двух влюбленных глупцов, что не смогли насладиться временем, отведенным им. Воспоминания преследовали эти коридоры, а я преследовала их как неприкаянная.

И все же, разве иллюзия не лучше, чем ничего?

Я могла бы остаться здесь и так и не признаться себе, что моя жизнь пуста. Все мое существование сводилось ко всяким пустым глупостям: мечтам, соблазнению, блеску.

Ложь. Всё ложь.

Но здесь я могу забыть.

Пойдем НЕМЕДЛЕННО.

— Мак, — Иерихон встряхнул меня, — посмотри на меня.

Я видела его будто в отдалении, сквозь сверкающие алмазы и призраки прошлого. А позади него, в Зеркале, я видела чудовищные черные очертания Темного Короля, словно Иерихон был лишь тенью, что король отбрасывал по эту сторону Зеркала, на белой половине спальни. Интересно, тень конкубины тоже была иной по ту сторону Зеркала? Становилась ли она похожей на него, когда была на его половине комнаты? Такой же огромной и многомерной, чтобы составить пару королю, чем бы он ни был? И чем была она — там, в блаженной, уютной, сокровенной тьме? Чем была я?

— Мак, сосредоточься на мне! Смотри на меня, говори со мной!

Но я не могла смотреть на него. Не могла сосредоточиться. Что бы там ни было по ту сторону Зеркала — оно звало меня всю жизнь.

Я знала, что Зеркало не убьет меня. Знала без тени сомнения.

— Прости. Я должна идти.

Он стиснул мои плечи, пытаясь развернуть меня.

— Оставь это, Мак. Забудь об этом. Некоторые вещи лучше не знать. Разве твоя жизнь не полна и без этого?

Я рассмеялась. Человек, который настаивал, чтобы я всегда видела вещи такими, какие они есть, теперь убеждал меня закрыть глаза? Женщина позади него, лежащая на мехах, тоже смеялась. Она откинула голову назад, вздернув подбородок, словно ее целовал невидимый любовник.

Он должен быть королем. Я скользнула ладонью по его руке, переплетая свои пальцы с его.

— Идем со мной, — сказала я и бросилась к Зеркалу.

Глава 26

Переход сквозь черную поверхность зеркала оказался удивительно легким. Я была полностью ошеломлена пронзившим меня холодом.

Мозг отдал приказ сделать вздох, но тело не подчинилось. С головы до ног я покрылась тонким слоем блестящего льда. Как только я сделала шаг, он потрескался, со звоном осыпавшись мне под ноги. В тот же миг я снова покрылась льдом.

И как, спрашивается, я должна здесь дышать? Как дышала конкубина?

Лед покрыл мой нос изнутри, мой рот, язык и зубы, горло до самых легких — все органы дыхания были покрыты непроницаемой коркой льда. Я попятилась, желая оказаться по другую сторону Зеркала, на белой половине комнаты, где были свет, тепло и кислород.

Я так сильно замерзла, что едва могла двигаться. Я даже засомневалась, смогу ли вернуться обратно через Зеркало. Испугалась, что умру в спальне Темного Короля и история повторится, только в этот раз без прощальной записки.

Когда я все-таки прошла через темную поверхность зеркала, меня обдало теплом, словно из разогретой духовки. Я споткнулась и, пролетев через всю комнату, со стуком ударилась о стену. Возлюбленная короля потягивалась на мехах, не замечая моего присутствия. С хрипом, я жадно втянула воздух.

Где же Иерихон? Мог ли он дышать на другой стороне? Нужно ли ему было дышать, или такие условия были естественны для него? Обернувшись, я посмотрела в Зеркало, ожидая увидеть, как он хищно движется по то сторону и злится на меня — ведь я вынудила его открыть свою истинную сущность.

Пошатнувшись, я едва не упала.

Я была так уверена в собственной правоте.

Тело Бэрронса лежало на полу белой половины комнаты у границы света и тьмы.

За все времена только двое могли проходить сквозь это Зеркало: Темный Король и его возлюбленная, — говорил мне Дэррок. — Любой другой, прикоснувшись к нему, будет мгновенно убит. Даже фейри.

— Иерихон! — я подбежала к нему, оттащила подальше от зеркала и опустилась рядом с ним на пол. Перевернула его. Он не дышал. Мертв. Снова.

Я посмотрела на Иерихона.

Перевела взгляд и всмотрелась во тьму Зеркала.

Зеркало не навредило мне. Но убило его. И мне совершенно не нравилось, что это значило: я и есть конкубина.

Но Иерихон не мой король.

НЕМЕДЛЕННО.

Приказ был чудовищно силен, Глас в n-ной степени, ему невозможно было противостоять. Я хотела остаться с Иерихоном. Но я не могла бы остаться, даже если бы от этого зависела моя жизнь. А я была уверена, что всё так и было.

— Я не могу дышать там.

Ты не живешь на этой стороне Зеркала. Измени свои ожидания. Не дыши. Тебе мешает страх, не действительность.

Возможно ли такое? Я в это не верила. Но очевидно, это не имело значения: мои руки сами отталкивались от пола, помогая мне подняться, а ноги сами несли меня прямо в темное Зеркало.

— Иерихон! — закричала я, чувствуя, что меня силой заставляют уйти.

Я ненавидела это. Всё, что с этим связано. Я оказалась конкубиной, но Иерихон не был королем, и я не могла принять этой правды. Не то чтобы я была так уж уверена в том, как бы я ее приняла, окажись он и в самом деле королем. Сейчас меня призывали туда, где я не могла дышать, и где я даже не жила, если верить моему бестелесному мучителю. И у меня не оставалось выбора, кроме как оставить Иерихона одного, снова мертвым.

У меня вдруг пропало всякое желание выяснить еще что-либо о себе. Этого было достаточно. Я пожалела о своем безрассудном стремлении докопаться до истины. Он был прав. Разве так было не всегда? Некоторые вещи лучше не знать.

— Я в этом не участвую. Не собираюсь играть в твои глупые игры, чем бы это ни было, кем бы ты ни был. Я возвращаюсь к своей жизни. К жизни Мак, — уточнила я. Ответа не последовало. Меня по-прежнему неумолимо тянуло в темноту.

Я снова оказалась марионеткой невидимого кукловода. Выбора не было. Меня тащили, а я ничего не могла с этим поделать.

Сопротивляясь, стиснув зубы, упираясь изо всех сил, я перешагнула через тело Иерихона и снова прошла сквозь Зеркало.

Глава 27

Попытки вздохнуть были чисто инстинктивными.

Я снова покрылась льдом, как только прошла через Зеркало.

Переход сквозь темное зеркало приподнял завесу, обнажая еще больше забытых детских воспоминаний. Внезапно, я вспомнила, как в возрасте четырех, пяти, шести лет тоже оказывалась в этом чуждом кошмарном месте по ночам. Стоило мне прочитать молитву, закрыть глаза и уснуть, как бесплотный приказ тотчас проникал в мой сон.

Я вспомнила, как просыпалась от этих кошмаров, задыхаясь и дрожа и с плачем бежала к папе, крича, что мне холодно и нечем дышать.

Интересно, что молодой Джек Лейн обо всём этом думал — его приемную дочь, которой строго-настрого запрещено возвращаться в родную страну, мучают пугающе холодные, удушливые кошмары. Какие ужасы, по его мнению, мне пришлось испытать, чтобы получить такую психическую травму?

Я любила его всем сердцем за то детство, которое он мне подарил. Он затягивал меня в повседневную рутину простой жизни, заполняя ее солнечным светом и ездой на велосипеде, уроками музыки и приготовлением выпечки с мамой на нашей светлой, теплой кухне. Возможно, он позволил мне быть слишком легкомысленной, пытаясь заглушить мою боль от ночных кошмаров. Но вряд ли поступила бы иначе, окажись я на его месте.

Невозможность дышать была лишь первой из множества вещей, представлявшихся моему детскому разуму столь ужасными. Немного повзрослев и став сильнее благодаря той любви, которой окружили меня родители, я научилась подавлять ночные образы и чувство безысходности, порождаемые Холодным Местом. К подростковому возрасту повторяющиеся ночные кошмары были похоронены глубоко в моем подсознании, оставив после себя лишь глубокую неприязнь к холоду и смутное чувство биполярности, которое я начала понимать только сейчас. А если непонятные мне образы иногда и всплывали, я объясняла их каким-нибудь мельком виденным по ТВ ужастиком.

Не бойся. Я избрала тебя, потому что ты справишься.

Сейчас я вспомнила и об этом тоже. Голос, требовавший, чтобы я пришла, пытался успокоить меня и обещал, что я смогу справиться с миссией — какой бы она ни была.

Я ему никогда не верила. Если я могла справиться, то не боялась бы так сильно.

Я хорошенько встряхнулась, разломив ледяную корку. Она осыпалась, но я тут же опять покрылась льдом.

Я еще раз встряхнулась и снова покрылась льдом. И проделала это еще четыре или пять раз — боялась, что если не перестану разбивать его, корка льда станет слишком толстой и непробиваемой. И тогда я так и останусь стоять в спальне Темного Короля забытой скульптурой замерзшей женщины.

Когда Бэрронс вернется к жизни, он будет стоять и смотреть на меня сквозь зеркало, будет кричать, пытаясь привести меня в чувства и в движение, но я останусь там — у него перед глазами, вне его досягаемости, навечно, потому что только я и загадочный творец расы Темных можем пройти в королевскую спальню. А кто знал, где находится король?

И раз на то пошло, кто знал, кем является король?

А я и правда хотела знать, а значит должна найти способ передвижения в его естественной среде обитания. Ведь я делала это раньше — давным-давно, еще в прошлой жизни, когда была его возлюбленной. Наверняка я смогу снова понять, как здесь двигаться. Похоже, я оставила для себя подсказки.

Тебе мешает страх, не действительность.

Выходит, я должна изменить свои ожидания и обходиться без дыхания.

Покрывшись льдом в очередной раз, я, вместо того, чтобы сопротивляться и бороться за дыхание, осталась на месте и позволила ему покрыть себя полностью. Я попыталась думать об этом, как о приятной, успокаивающей прохладе во время сильного жара. Меня хватило секунд на тридцать, а потом я запаниковала. Серебристая корка льда раскололась и посыпалась на обсидиановый пол, когда я резко дернулась.

Второй раз я продержалась целую минуту.

На третьей попытке меня осенило: на самом деле я не дышала с того самого момента, как прошла сквозь Зеркало. Я была настолько занята сражением со льдом, что не заметила, когда перестала дышать. Я бы фыркнула, если бы могла. На этой стороне Зеркала просто не нужно было дышать. Моя физиология здесь была иной.

Движимая жизненной привычкой, я боролась за то, в чем даже не нуждалась.

Смогу ли я разговаривать здесь? Разве для голоса не требовалось дыхание?

— Привет, — произнесла я и вздрогнула.

Мой голос прозвучал как голоса Темных принцев, только в другом диапазоне, высоком и женском. Хоть мое приветствие и состояло из звуков английского языка, но без дыхания они издавались такие, словно их выбивали кувалдой на адском ксилофоне.

— Есть здесь кто-нибудь? — я снова покрылась льдом и застыла на месте, изумленно прислушиваясь к причудливым звукам. Мой голос прозвучал как перезвон оркестровых колоколов^[31].

Я убедилась, что не задохнусь и смогу говорить, если это можно было так назвать. Уверенная в том, что пока двигаюсь, лед будет трескаться, я стала подпрыгивать на месте и смотреть по сторонам.

Спальня короля была размером с футбольный стадион. Стены из черного льда взмывали к самому потолку, слишком высокому, чтобы его рассмотреть. Ароматные черные лепестки роз, выросших в изысканном саду неземного мира, кружились по полу, пока я прыгала с ноги на ногу. Слои изморози, что пытались образоваться на моей коже, осыпались, градом падая вниз к лепесткам. Какое-то мгновение я зачарованно наблюдала за сверкающими кристаллами на фоне черного пола и цветов.

Она откидывается назад, смеется, у нее в волосах лед, горсть бархатных лепестков порхает в воздухе, плавно опускаясь на ее обнаженную грудь…

Ей никогда не было холодно здесь.

Всегда вместе.

Я едва не задохнулась от захлестнувшей меня печали.

У него было так много амбиций.

У нее была лишь одна. Любить.

Мог бы поучиться у нее.

Крошечные бриллианты из половины спальни конкубины (я не смогла заставить себя сказать «моей», особенно стоя так близко к постели короля) вовсе не померкли. Пройдя сквозь Зеркало, они превратились в нечто иное, и теперь светились в темном воздухе, словно полуночные светлячки, мерцающие голубым пламенем.

С балдахина кровати ниспадал черный полог, развевавшийся вокруг вороха шелковистых черных мехов и заполнявший треть комнаты — ту её часть, что была видна с другой стороны. Я подошла к кровати и провела рукой по мехам. Они были мягкими, чувственными. Хотелось растянуться на них нагишом и никогда не вставать.

Это, конечно, была не привычная и комфортная белая теплая спальня конкубины, но и здесь, по ту сторону Зеркала, тоже было красиво. Ее миром был яркий, чудесный летний день, не таящий никаких секретов, его же — темная, заманчивая ночь, где было возможно все. Я запрокинула голову. Был ли черный потолок расписан звездами настолько высоко или же это кусок неба из другого мира, перенесенный сюда, чтобы доставить мне радость?

Его спальня. Я помнила это место. Я пришла. А придет ли он? Увижу ли я, наконец, лицо своего давно потерянного любимого? Если он был моим возлюбленным королем, почему мне было так страшно?

Поспеши! Ты уже близко… Быстрее!

Приказ исходил откуда-то из гигантской арки, которая находилась в противоположном конце спальни. Этому зову невозможно было сопротивляться. Я рванула вперед, следуя за флейтой Гамельнского Крысолова^[32] из моего детства.

Когда-то король ставил Светлую Королеву превыше всего, но в какой-то момент вечности всё изменилось. Он тысячелетиями ломал над этим голову, изучая ее, устраивая ей искусные проверки и пытаясь узнать, в ком именно заключалась проблема: в ней или в нем.

Он успокоился в тот день, когда понял, что в произошедшем не было их вины. Просто двое, являющиеся вечным связующим звеном своей расы, вступили в противоборство, потому что она была Постоянством, а он — Изменением. То была их сущность. Странно, что они вообще оставались вместе так долго.

Он мог препятствовать своему развитию не больше, чем она могла сопротивляться своей инертности. На тот момент королева была такой, какой осталась бы навечно.

Как ни парадоксально, мать их расы, та самая, что обладала Песнью Творения, что могла ввести самые могущественные законы Созидания, по сути, не была Творцом. Она представляла власть без интереса, удовлетворение без радости. Что есть существование без интереса и радости? Оно бессмысленно. Пусто.

И она считала его опасным.

Он стал чаще ускользать, осваивая миры без нее, страстно желая того, чего не мог описать. Яркий, нелепый двор, который он когда-то находил безобидным и занимательным, впоследствии стал для него обителью никчемных стремлений и пресыщенных вкусов.

Он воздвиг крепость в мире из черного льда, потому что это было полной противоположностью всему, что предпочла бы королева. Здесь, в своем темном, тихом замке он мог подумать. Здесь, где не было пестрых экипажей и разодетых придворных, он мог ощутить собственное развитие. Его не оглушали непрерывный звонкий смех и мелочные споры. Он был свободен.

Однажды королева искала короля в его ледяном замке. Его позабавил ее ужас, когда странный свет выбранного им мира, окрашивающий все в черные, белые и синие тона, лишил королеву ее ярких «перышек». Короля устраивали эти спартанские условия — так он мог разобраться в сложности своего существования и решить, чем он станет дальше. Это произошло уже после того, как он повстречал свою возлюбленную и намного позже того момента, когда понял, что он больше не в состоянии выдерживать свой народ дольше нескольких коротких часов за раз. Но до того, как он предпринял первые попытки превратить свою любимую в фейри, как и он сам.

Королева перепробовала все — обольщение, коварство, презрение. В конце концов, она использовала против короля небольшой фрагмент Песни Творения. Но он был готов к этому, потому что как и она, он мог заглянуть в будущее настолько далеко, насколько это представлялось возможным, и предвидел этот день.

Они держали друг друга в страхе при помощи оружия, чего никогда не случалось за всю историю их расы.

Когда деспотичная, суровая матриарх в ярости покинула крепость, король запер двери, поклявшись, что до тех пор, пока она не даст ему то, что он хотел — секрет бессмертия для его возлюбленной — ни один Светлый не пройдет по его ледяным залам. Только королева могла одарить эликсиром. Она прятала его в своем будуаре. Он желал заполучить спрятанный эликсир и иметь в распоряжении еще большее его количество, достаточное для того, чтобы сделать возлюбленную равной ему во всем.

Я резко вздрогнула и остановилась. Меня не пугало, что я тут же покрылась льдом. Я выждала несколько секунд, прежде чем сделать шаг и разбить его.

По эту сторону Зеркала, во владениях короля, воспоминания не проносились перед моими глазами, словно призраки былых времен, как это было на половине конкубины. Казалось, здесь они проникали сразу в мой мозг.

Я словно была двумя людьми одновременно: одна бежала по огромным залам из черного льда, а другая стояла в королевском приемном зале и наблюдала, как первая королева фейри сражается с могущественной тьмой, ищет слабости, манипулирует, всегда манипулирует. Мне была известна каждая деталь ее жизни: какова была ее истинная форма, в каком облике предпочитала появляться. Я даже знала, с каким выражением лица она умерла.

Иди ко мне…

Я снова побежала по обсидиановым полам. Король не особенно интересовался украшением интерьеров. Здесь не было окон, выходящих наружу за пределы этих стен, хотя я знала: когда-то они были, в те далекие времена, когда королева еще не превратила эту планету в тюрьму. Еще я знала, что когда-то здесь была простая, но королевская обстановка. Теперь же единственными элементами украшения были искусно вырезанные прямо во льду узоры, придававшие этому месту особую строгую величественность. Если двор королевы обладал красотой ярко разрисованной шлюхи, то красота двора короля была странной, но естественной.

Я знала каждый коридор, каждый изгиб и поворот, каждую комнату. Она, должно быть, жила здесь, до того как он создал для нее Зеркала. Для меня.

Я вздрогнула.

Так где же он теперь?

Если я действительно перевоплотившаяся конкубина, почему он не ждет меня? Казалось, я была запрограммирована на то, чтобы, так или иначе, оказаться здесь. Кто призывал меня?

Я умираю. …

У меня сжалось сердце. Если раньше я думала, что не могу дышать, то это было ничто, по сравнению с тем чувством, которое вызвали во мне эти два простых слова: я бы отдала все, что у меня есть, возможно, даже двадцать лет своей жизни, лишь бы предотвратить это.

Я остановилась перед огромными дверями, которые вели в крепость короля, и уставилась на них. Они были высечены из черного льда и возвышались футов на сто. Мне их ни за что не открыть. Но голос исходил оттуда — из ужасающего, ледяного ада Темных.

Замысловатые символы украшали высокую арку дверного проема, и я внезапно поняла, что здесь нужен пароль. К сожалению, я не могла до них дотянуться, а стофутовой лестницы поблизости не наблюдалось.

И тогда я почувствовала его.

Как будто он вырос у меня за спиной.

Я услышала приказ, слетевший с моих губ — слова, которые я неспособна была произнести человеческим языком — и огромные двери беззвучно распахнулись.

Ледяная тюрьма была именно такой, какой она снилась мне, с одной существенной разницей.

Она была пуста.

В моих ночных кошмарах тюрьму всегда населяло бесчисленное множество чудовищных Темных. Они сидели на вершинах отвесных утесов высоко над моей головой, швыряя в ущелье куски льда, словно играли в адский боулинг, где я была кеглей. Остальные пикировали вниз, нанося мне удары своими гигантскими клювами.

Пройдя через огромные двери короля, я сразу же приготовилась к нападению.

Его не последовало.

Застывший ледяной ландшафт оказался огромным опустевшим остовом тюрьмы с проржавевшими решетками.

Хоть заключенных здесь уже и не было, но их отчаяние въелось в каждый уступ, обрушивалось ветром с высоких утесов, сочилось из бездонных расщелин.

Я запрокинула голову. Неба не было. Скалы из черного льда вздымались ввысь, насколько хватало глаз. Единственным источником света было голубое свечение, исходящее от скал. Из расщелин в скалах вырывался чёрно-голубой туман.

Луна никогда не взойдет здесь, солнце никогда не сядет. Времена года никогда не поменяются. Цвет никогда не окрасит этот пейзаж.

Смерть в этом месте станет благословением. Здесь не было надежды, никто не ждал, что жизнь когда-нибудь изменится. Сотни тысяч лет Темные провели среди этих холодных, смертоносных, мрачных утесов. Их нужда и опустошенность пропитали саму материю, из которой была создана их тюрьма. Когда-то, давным-давно, это был прекрасный, хоть и странный мир. Теперь же он был насквозь радиоактивен.

Я понимала, что если задержусь на этой бесплодной земле, то утрачу всякое желание уходить. Начну верить, что на свете не существует и никогда не существовало ничего, кроме этой ледяной пустыни, этой скованной льдом темницы страданий. А хуже всего, я начну верить, что ничего иного я и не заслуживаю.

Опоздала ли я? Должна была ли я ответить на этот зов, до того как пали стены тюрьмы? Может поэтому я всё время видела эти песочные часы, с иссякающими черными песчинками.

Но я продолжала слышать голос из своих снов — даже теперь, когда я бодрствовала. Должно быть, время все еще есть.

Для чего?

Я осмотрела множество пещер, вырезанных в отвесных стенах зубчатых черных утесов, холодные дома, процарапанные Темными в этом суровом ландшафте. Ни единого движения. Даже не заглядывая внутрь, я знала, что там нет никаких личных вещей. Живущие без надежды не обставляют свой дом. Они терпят. Я была потрясена внезапно охватившей меня глубокой печалью от того, что Темные были настолько унижены. Какой мстительный поступок со стороны королевы! Они могли бы быть братьями Светлому Двору, а не дрожать вечность в холоде и темноте. На солнечных пляжах, в тропических странах, возможно, они стали бы чем-то не столь чудовищным, развивались бы, как и их король. Но нет, жестокая королева не успокоилась, заключив их в тюрьму. Она хотела, чтобы они страдали. Но за какие преступления? Что они сделали, чтобы заслужить это, кроме того, что родились без ее позволения?

Меня встревожил поворот моих мыслей. Я жалела Темных и считала, что король развивался.

Должно быть, это остаточные воспоминания этого места.

Под ногами хрустела покрытая льдом поверхность. Взбираясь по зазубренным выступам, я свернула на узкую тропинку между отвесными скалами высотой в сотни футов. Тонкая расщелина, по которой я шла, была еще одним из моих детских страхов. Всего лишь два с половиной фута шириной, узкий проход подавлял меня, вызывая чувство клаустрофобии. И все же, я знала, что иду по правильному пути.

С каждым сделанным мной шагом, чувство биполярности наростало.

Я была Мак, ненавидевшей Темных и более всего стремившейся восстановить стены тюрьмы и снова заточить ужасных убийц.

И я была конкубиной, любившей короля и всех его детей. Я даже любила это место. Я пережила здесь счастливые мгновения, прежде чем эта сука-королева не разрушила всё в последние секунды перед смертью.

Кстати о смерти. Я должна бы уже умереть. Я не дышала, кровь не бежала по моим жилам. Нет кислорода. Я должна была замерзнуть насмерть, как только прошла через Зеркало. Для меня не было никакой объяснимой возможности функционировать в этих условиях. И все же я шла.

Я настолько замерзла, что смерть стала бы приятным избавлением. Вполне понятно, почему мой детский разум захватила поэма «Сожжение Сэма МакГри». Мысль о тепле снова выходила за пределы моего понимания.

Раз пять или шесть я думала о том, чтобы прервать свою нежеланную миссию. Я могла развернуться, вернуться во дворец, проскользнуть сквозь Зеркало, найти Иерихона, продолжить то, что мы начали и притвориться, что ничего не произошло. Он никогда не станет говорить об этом, потому что у него у самого имеются несколько темных секретов.

Я могла бы забыть, что я конкубина. Забыть, что у меня вообще было прошлое воплощение. Нет, правда, ну кто захочет быть влюбленным в кого-то, кого даже никогда не встречал — по крайней мере, не в этой жизни? Мысль о Темном Короле была большим спутанным клубком эмоций у меня внутри, и я предпочитала оставить его спутанным и неизученным.

Поспеши! Ты должна!

Пошел колючий снег. Глубоко в пещерах раздавались ужасающие, скрипучие звуки. Иерихон говорил, что в тюрьме Темных жили настолько испорченные и безобразные создания, что они не покинули бы ее даже в случае падения стен, потому что любили свой дом. Как я могла пересечь это место, если оно все еще было обитаемым? И раз уж на то пошло, как мне отыскать дорогу? Как все было спланировано, чтобы привести меня сюда и, главное, кем? Чьей марионеткой я была? Меня возмущало, что я нахожусь здесь. В любом случае, я не могла развернуться и уйти.

Не знаю, сколько времени я продиралась через отчаяние и тщетность. Они были столь осязаемы, словно я шла сквозь жидкий цемент. Категорий времени здесь не существовало. В этом месте не было часов или таймеров, минут или часов, не было дня и ночи, солнца или луны. Только бесконечный черный, белый и голубой, и такое же бесконечное страдание.

Сколько раз во сне я проходила по этому пути? Если он снился мне с рождения — более восьми тысяч раз.

Благодаря многократному повторению, каждый шаг был инстинктивным. Я огибала опасно тонкий лед, о котором не могла знать. Я интуитивно чувствовала расположение бездонных снежных заносов. Я знала очертание и количество входов в пещеры в черных скалах высоко над моей головой. Я узнавала ориентиры, слишком незначительные для любого, кто не ходил этим путем бессчетное множество раз.

Мое сердце колотилось, если бы только могло. Неизвестно, что ждало меня впереди. Если я когда-то и добиралась до конца своего путешествия во сне, то я полностью блокировала это воспоминание.

Мной всегда руководил женский голос, приказывая подчиниться. Может, каждый раз, как только я засыпала, мной овладевала моя внутренняя конкубина и показывала сны, пытаясь заставить меня вспомнить и что-то сделать?

По словам Дэррока, некоторые считали, что Темный Король спит вечным сном в своей тюрьме, заточенный в черном льду. Может, его заманили в ловушку, и теперь он связывается со мной через Царство Сновидений, чтобы научить меня всему, что мне нужно было знать, чтобы освободить его? Неужели в этом смысл моей жизни?

Я знала о любви короля и конкубины, и все же меня возмущало то, что моим смертным существованием воспользовались без малейших сожалений, не приняв во внимание, каким оно могло бы быть, какой Я могла бы быть. Разве она уже не прожила достаточно долгую жизнь, ожидая, когда он очнется, вспомнит о ней и будет жить.

Не удивительно, что я чувствовала себя психически ненормальной, когда училась в старших классах! С самого детства я жила с подавленными воспоминаниями о другой, сказочной жизни, заложенными в мое подсознание!

Я вдруг засомневалась во всем, что было со мной связано. На самом ли деле я любила солнечный свет так сильно, или то были чувства, доставшиеся мне от неё? Так ли безумно я интересовалась модой или же была одержима гардеробом конкубины, состоящим из тысячи потрясающих платьев? Нравилось ли мне украшать окружающую обстановку или то была её потребность украсить свою темницу, пока она дожидалась своего возлюбленного?

А нравился ли мне вообще розовый цвет?

Я попыталась вспомнить, сколько из ее платьев имели розовый оттенок.

— Фу, — выдохнула я, и этот звук разнесся глубоким рокочущим гонгом.

Я не хотела быть ею. Я хотела быть собой. Но, насколько мне было известно, меня даже не существовало.

Ужасная мысль пришла мне в голову. Может быть, я не была реинкарнацией конкубины, возможно я и есть конкубина, и кто-то вынудил меня выпить из Котла.

— Ну да, а потом отправил к пластическому хирургу и изменил мое лицо, — пробормотала я. Я совершенно не похожа на возлюбленную короля.

Голова шла кругом от опасений, одно тревожнее другого.

Я остановилась, как будто сигнал встроенного в меня радио-маячка стал раздаваться все чаще, вдруг превратившись в один сплошной звук.

Я на месте. Где бы ни было это «место». Какая бы судьба меня не ожидала, что или кто бы ни привел меня сюда, он был прямо за следующим выступом чёрного льда, всего в каких-то двадцати футах впереди.

Я так долго стояла, что опять покрылась льдом.

Меня охватило отчаяние. Я не хотела смотреть. Не хотела подниматься на вершину. Что, если мне не понравится то, что я там увижу? А что, если я заблокировала это воспоминание потому, что там меня ожидала смерть?

Что если я опоздала?

Тюрьма пуста. Нет смысла идти дальше. Мне следовало просто сдаться, окончательно замёрзнуть и забыть обо всем. Я не хотела быть конкубиной. Не хотела найти короля. Не хотела оставаться в Фэйри или быть его вечной любовью.

Я хотела быть человеком. Хотела жить в Дублине и Эшфорде, любить своих маму и папу. Хотела препираться с Иерихоном Бэрронсом, и в один прекрасный день, когда наш мир будет восстановлен, стать хозяйкой книжного магазина. Хотела увидеть, как Дэни вырастет и впервые влюбится. Я хотела, чтобы Кэт заменила ту старуху, что возглавляла аббатство, и хотела отдыхать на человеческих тропических пляжах.

Я замерла в нерешительности. Должна ли я пойти навстречу своей судьбе, как послушный робот? Или замерзнуть и забыть, как заставляла меня поступить сокрушающая тщетность, царившая здесь? Или мне развернуться и уйти прочь? Последняя мысль привлекала меня больше всего. От нее веяло свободой воли, выбора, при котором я могла поднять паруса и плыть собственным курсом.

Если я так и не поднимусь на этот выступ и не узнаю окончания сна, мучившего меня всю жизнь, освобожусь ли я от него?

Не было никакой высшей силы, заставляющей меня продолжать, никакой возложенной на меня божественной миссии найти Книгу и восстановить Стены. Одно то, что я могла выследить ее, не означало, что я обязана это делать. Я не обязана воевать с фейри. Я свободный человек. Я могла уйти прямо сейчас, уехать подальше, уклониться от ответственности, блюсти свои интересы и оставить этот кавардак кому-нибудь другому. Это был незнакомый новый мир. Я могла перестать сопротивляться, приспособиться и жить с ним в согласии. Что я наверняка о себе узнала за последние несколько месяцев, так это то, что я прекрасно умею приспосабливаться и придумывать способы жить дальше, когда все складывается далеко не так, как я ожидала.

И все же… действительно ли я могла уйти, так и не узнав, что все это значило? Жить с неразрешимой биполярностью, определяющей каждый мой шаг? Хотела ли я такой жизни — противоречивого, напряженного, полузапуганного существования кого-то, кто струсил в самый ответственный момент?

Безопасность — это ограда, а ограды для овец, — сказала я Ровене.

Интересно, какой позиции ты будешь придерживаться, — едко ответила она, — если действительно окажешься в этой ситуации.

И это было испытание.

Я сломала лед, стряхнула его и направилась к вершине выступа.

Глава 28

И тут, прежде чем я успела увидеть, что находится за гребнем хребта, в памяти всплыло последнее подавленное воспоминание — как последняя отчаянная попытка заставить меня поджать хвост и сбежать отсюда.

И это почти сработало.

Когда я поднимусь на вершину хребта, там, на покрытом снегом возвышении, в окружении отвесных скал, будет стоять гроб, высеченный из такого же черно-синего льда, что и четыре камня.

Резкий порыв ледяного ветра спутает мои волосы. Я буду стоять, и спорить с собой, прежде чем сделать шаг к гробнице.

На крышке будут искусно высеченные древние символы. Я приложу руки к 10-ой и 2-ой рунам, сдвину в сторону крышку и загляну внутрь.

И закричу.

Я замедлила шаг в нерешительности.

Закрыла глаза, но как ни старалась, не смогла вспомнить, что же было в гробу такого, что заставило меня закричать. Видимо, чтобы узнать окончание своего повторяющегося кошмара, мне придется пройти через все это наяву.

Расправив плечи, я зашагала к вершине хребта. И остановилась пораженная.

Ледяной гроб, искусно вырезанный и украшенный, был точно таким, каким я его себе и представляла. И для короля он был явно маловат.

Погодите, а это еще кто?

Это был новый поворот событий: ни в одном из моих кошмаров здесь не было никого кроме меня и того кто был в гробу.

Высокий, прекрасно сложенный, с белой как лед и гладкой, как мрамор кожей, с длинными волосами цвета воронова крыла, он сидел возле гроба на заледеневшем сугробе, закрыв руками лицо.

Я стояла на вершине горного хребта, всматриваясь. Порывистый ветер дул с высоких утесов, спутывая мои волосы. Может он призрак прошлого? Ожившее воспоминание? Но его очертания не расплывались по краям, и он не был прозрачным.

Это мой король?

Стоило только подумать об этом, и я сразу поняла: это не он.

Тогда кто же?

По его коже, цвета слоновой кости — а я могла видеть только его руку закрывающую лицо, гладкую сильную белую руку — перемещались темные фигуры и символы.

Возможно ли такое? Могло ли существовать пять Темных принцев? Этот точно не один из тех трех, что изнасиловали меня, и у него нет крыльев, следовательно, он не Война/Крус.

Так кто же он?

— Ну, наконец-то, черт возьми, — не оборачиваясь, бросил он через плечо, — Я уже несколько недель жду.

Я вздрогнула. Его голос звучал таким же ужасным колокольным звоном. Хоть мой разум и воспринимал его, слух к такому не привыкнет никогда. Но вздрогнула я не только поэтому. Была еще необходимость разламывать ледяную корку. Но больше всего меня ужаснуло осознание того, кто находится передо мной.

— Кристиан МакКелтар, — сказала я и поморщилась. Я говорила на языке своих врагов. На языке, которого никогда не учила, и произносила слова устами, не приспособленными для него. Скорей бы уже вернуться на свою сторону зеркала.

— Это ты?

— Во плоти, девица. Ну… почти.

Я не была уверена, имел ли он в виду, что это почти он или, что почти во плоти, но спрашивать не стала.

Он поднял голову и бросил на меня дикий взгляд через плечо. Он был прекрасен. В нем было что-то не так. Его глаза были полностью черными. Он моргнул, и в них снова появились белки.

В другой жизни я бы помешалась на Кристиане МакКелтаре. Или, по крайней мере, сходила бы с ума по тому Кристиану, которого повстречала в Дублине. Сейчас он настолько изменился, что, не заговори он со мной, даже не знаю, сколько мне потребовалось бы времени, чтобы узнать его. Красавец-студент колледжа с потрясающим телосложением, сердцем друида и убийственной улыбкой исчез. Я смотрела, как фигуры и символы движутся под его кожей, и думала: а если бы мы не находились в тюрьме, которая лишает цвета все, остались бы его татуировки такими же черными или стали бы разноцветными?

Я стояла на месте слишком долго и, внезапно обнаружила, что смотрю на него уже сквозь тонкую корку льда. Он сидел неподвижно, но на нем льда не было. Почему? Ведь он одет все в ту же рубашку с короткими рукавами. Неужели ему не холодно? После того, как я раскрошила лед, он заговорил:

— Большая часть того, что здесь происходит — происходит у тебя в голове. Все что ты позволяешь себе чувствовать, усиливается.

Слова прозвучали мрачным колокольным звоном, подобным звуку изогнутого ксилофона. Я вздрогнула, в их звучании можно было различить намек на шотландский акцент, и эта человеческая черта в нечеловеческом языке сделала его еще более неприятным.

— Что ты имеешь в виду? Хочешь сказать, что если я не буду думать об этом, то не покроюсь льдом? — спросила я. У меня заурчало в животе, и я вдруг покрылась толстым слоем чего-то напоминающего голубое мороженое.

— Подумала о еде, девица? — Удивление сделало колокольный звук его голоса более сносным. Он поднялся, но ко мне не подошел. — Здесь часто об этом думаешь, сама поймешь.

Я представила, как «мороженое» превратилось в лед. Это оказалось так просто. Я сделала шаг вперед, и лед осыпался.

— Значит, если я подумаю о жарком тропическом пляже…

— Нет. Сущность этого места не изменить. Можно сделать его хуже, но лучше — никогда. Ты можешь лишь разрушать, но не созидать. Это была дополнительная пакость со стороны королевы. И подозреваю, это не «мороженое» на тебе, а хлопья инея вперемешку с внутренностями твари, на которую вблизи лучше даже не смотреть.

Я взглянула на гробницу. Ничего не могла с сабой поделать. Она возвышалась, темная и тихая — страшилище из моих двадцатилетних кошмаров, давя на мое сознание.

Я встану рядом.

Открою, загляну внутрь и закричу.

Ну да. Что-то не хочется.

Я снова посмотрела на Кристиана. А что он здесь делает? То, что привело меня сюда, преследовало в ночных кошмарах большую часть моей жизни. Я заслужила несколько минут передышки, прежде чем случится предначертанное судьбой.

Если, конечно, эти минуты у меня есть.

От моего внимания не ускользнул тот факт, что я нашла именно то, что мне нужно. Надо же так удачно, найти пятого из пяти друидов, нужных для проведения ритуала, прямо здесь, рядом с неизведанным, к которому меня вели.

Жаль, что в удачу я больше не верю.

Я с горечью осознала, что мной умело манипулировали. Но кто и зачем?

— Что с тобой случилось? — спросила я.

— О, что со мной случилось? — звуки от его смеха были похожи на скрежет гвоздей по классной доске. — Ты, девица. Со мной случилась ты. Ты скормила мне плоть Темных.

Я была потрясена. Неужели на него так подействовала плоть Темных фейри? Хотя изменение Кристиана началось еще в том мире, где мы сушили свою одежду возле озера, здесь оно продолжилось с головокружительной скоростью.

Он выглядел наполовину человеком, наполовину фейри. В этом мире теней и льда он больше напоминал Темного фейри, нежели их светлых собратьев. Еще несколько финальных штрихов, и он станет похож на одного из принцев. Я прикусила губу. Что я могла сказать? Мне жаль? Тебе больно? Внутри ты тоже превращаешься в монстра? Может, он выгледел бы лучше, если бы оказался в реальном мире, где помимо черного, белого и синего существовали и другие цвета.

Он одарил меня мрачной версией своей убийственной улыбки, белоснежные зубы блеснули на фоне кобальтовых губ и мраморно-белого лица.

— О, твое сердце обливается кровью из-за меня. Я вижу это в твоих глазах, — усмехнулся он. Его улыбка угасла, но взгляд стал более враждебным. — И правильно. Я становлюсь похожим на одного из них, так ведь? А тут даже зеркальца под рукой нет. Понятия не имею, как теперь выглядит мое лицо и не уверен, что хочу это знать.

— Неужели на тебя так подействовала плоть Темных? Не понимаю. Я ведь тоже ее ела. И Мэллис, и Деррок, Фиона и О’Баннион. А еще Джейни и его люди. Ничего подобного не произошло ни со мной, ни с кем-либо из них.

— Подозреваю, все началось на Хэллоуин. На мне было недостаточно рун, — из убийственной улыбка превратилась в смертоносную. — В этом виноват твой Бэрронс. Посмотрим, кто из нас теперь лучший друид. Перекинемся парой ласковых, как только встретимся.

Судя по резкому выражению на белом лице, дело вряд ли обойдется одними словами.

— Иерихон лично наносил на тебя татуировки?

Он приподнял бровь:

— Значит, теперь он «Иерихон»? Нет, их наносили мои дяди Дэйгис и Кейон, но он должен был проверить, когда они закончили. Он не стал, позволив мне участвовать в ритуале без защиты.

— Разве твои дяди не взбесились бы, попробуй он это сделать? — Я инстинктивно защищала Бэрронса.

— Все-таки он должен был. Он знал о защитных рунах больше, чем мы. Его знание древнее нашего, и совершенно непостижимо для меня.

— Кристиан, что произошло той ночью у камней? — ни он, ни Бэрронс так и не рассказали мне.

Он потер рукой лицо, покрытое колючей черно-синей щетиной.

— Полагаю, теперь уже не важно, если кто-то об этом узнает. Я хотел скрыть свой позор, но, похоже, вместо этого мне придется выставить его на показ.

Он начал медленно ходить вокруг черного гроба, под его ботинками захрустел лед. Это была хорошо натоптанная тропинка — он провел здесь довольно долгое время.

Я пыталась сфокусироваться на нем, но мой взгляд, сам того не желая, возвращался к гробнице. Лед был толстым, но если пристально всмотреться, то можно было разглядеть фигуру сквозь замерзшие стенки.

Крышка гроба была тоньше, чем его стенки.

А сквозь мутный лед, похоже, виднеются расплывчатые очертания лица.

Я оторвала взгляд от гроба и взглянула на слишком уж белое лицо Кристиана:

— И?

— Мы пытались призвать древнее божество Драгар — секты черных магов. Ему поклонялись задолго до того, как фейри появились среди людей. Это было нашей единственной надеждой противостоять магии Дэррока. У нас получилось разбудить его. Я почувствовал, как он ожил. Великие камни, которые удерживали его глубоко под землей, распались, — он выдержал паузу, позволяя звенящему эху, постепенно затухая, отразиться от стен, и ледяные горы снова погрузились в тишину. — Он пришел за мной. Прямо за мной. Пытался заполучить мою душу. Ты когда нибудь играла в игру «кто первый свернет», Мак?

Я покачала головой.

— Я проиграл. Удивительно, что оно не уничтожило Бэрронса. Я почувствовал, как оно пронеслось мимо меня прямо в него. А потом оно просто… исчезло.

— И как же это повлияло на то, что случилось с тобой?

— Оно прикоснулось ко мне. — На его лице промелькнуло отвращение, — Оно… я не хочу об этом говорить. А потом ты дала мне кровь Темных. Все это, плюс три года, проведенных в этом месте…

— Три года? — слова сорвались с губ, вызывая настолько резкий диссонанс, что я удивилась, как этот перезвон не вызвал лавину. — Ты провел в тюрьме Темных три года?

— Нет, в этом месте я всего лишь несколько недель. Но, по моим подсчетам, я пробыл в Зеркалье три года.

— Но снаружи не прошло и месяца с тех пор, как я видела тебя в последний раз!

— Значит, для меня здесь время течет быстрее, — пробормотал он.

— Обычно все происходит наоборот. Несколько часов здесь, как правило, равны нескольким дням там.

Он пожал плечами. Его мышцы напряглись, а татуировки запульсировали.

— Кажется, все идет шиворот-навыворот, когда дело касается меня. Я стал малость непредсказуем, — его улыбка была натянутой, а глаза вновь сделались полностью черными.

Извинения вертелись на кончике моего языка, но я стала прагматичнее, и мне надоели постоянные обвинения.

— Я нашла тебя умирающим в той пустыне. Ты предпочел бы, чтобы я похоронила тебя в Зеркалье?

Уголки его губ скривились:

— Ага, в этом и есть вся загвоздка, не так ли? Я рад, что выжил. Тебе не понять, каково мне сейчас. Я был частью клана, который защищал от фейри, соблюдал Договор и сохранял перемирие между нашими мирами. А теперь я превращаюсь в одного из этих гребаных выродков. Раньше я считал Келтаров хорошими парнями. Теперь же не верю, что хорошие парни вообще существуют.

— Дай бог, чтобы они были хорошими. Мне нужны пятеро из них, чтобы провести ритуал.

Мой взгляд снова устремился к гробу. Я одернула себя и отвернулась. Если только я выберусь отсюда живой и в здравом уме.

— Сама посуди. Я теперь прекрасно вписываюсь в их компанию. Дэйгис когда-то впустил в себя тринадцать самых злых друидов, что когда-либо существовали. Он до сих пор полностью не может избавиться от их голосов.

Так значит Дэйгис и был тем «заселенным или одержимым», о котором упоминалось в пророчестве!

— А дядя Кейон был заточен в Зеркале на протяжении почти тысячи лет — как будто он и так до этого не был варваром. Он считает, что любые средства приемлемы и сделает все от него зависящее, чтобы обезопасить себя и свою жену. Ну и конечно Па, который для тебя бесполезен. Ему одного взгляда хватило, когда они появились, и чтобы навсегда отречься от мастерства друидов.

— Это недопустимо, — категорически заявила я, — Мне нужны все пятеро из вас.

— Удачи тебе в этом.

Мы, молча, смотрели друг на друга. Спустя какое-то мгновение он горько улыбнулся:

— Я знал, что кто-нибудь придет. Просто не ожидал, что это окажешься ты. Думал, мои дяди найдут это место, так что лучше оставаться поблизости. Я все равно, так и не сумел отыскать, чертов выход.

— А чем же ты питался?

— Та же история, что и с дыханием. Особенность этого ада. Нет еды, нет дыхания. Но вот голод, ох, голод никогда не проходит. Твой желудок постоянно переваривает сам себя. Но ты не можешь умереть. И секс. О, Боже, эта жажда секса! — взгляд, которым Кристиан окинул меня, пугал. Он не был таким же бездонным как у принцев, но и человеческим его не назовешь. — Здесь ты испытываешь похоть, но не можешь подрочить. Ничего не выходит, похоть лишь сменяется еще большей похотью. Я потратил на это несколько дней и чуть рассудка на хрен не лишился. Если бы мы с тобой занялись сексом…

— Нет уж, спасибо, — поспешно ответила я. Моя жизнь и так уже была слишком сложна. А если бы и не была, я выбрала бы какое-нибудь иное место, дабы усложнить ее еще больше.

— Полагаю, это все равно не сработало бы, — сухо подытожил он. — Неужели я настолько отвратителен, девица?

— Просто немного… жутковатый.

Он отвернулся.

— Но по-прежнему чертовски сексуальный, — добавила я.

Он взглянул на меня и улыбнулся.

— Вот это Кристиан, которого я знаю, — поддразнила я. — Ты все еще здесь.

— Надеюсь, когда я выберусь из Зеркалья, все будет не так, как сейчас. Я не буду таким, как сейчас.

И он не единственный, кто хотел, чтобы, как только мы выберемся отсюда, все поскорее стало как прежде. Я посмотрела на гробницу. Рано или поздно мне придется открыть ее. Встретиться со своим страхом лицом к лицу и покончить со всем этим. Действительно ли там король? Это он пугал меня? Зачем? Что там могло быть такого, из-за чего я кричала?

Он проследил за моим взглядом:

— Ну, теперь ты знаешь, почему я здесь. Как насчет тебя? Как ты нашла это место?

— Оно снилось мне каждую ночь, когда я была ребенком, словно я была запрограммирована прийти сюда.

Он скривил губы:

— Да, трахать нам мозг — это в ее духе.

— В ее? В чьем?

Он кивком указал на гроб:

— Королевы.

Я моргнула.

— Какой еще королевы? — ерунда какая-то.

— Эобил, Королевы Светлых.

— Так это она в гробу?

— А кого ты ожидала найти?

Вся нерешительность исчезла. Я подошла к гробу и посмотрела сквозь крышку.

Сквозь дымчатый лед и руны мне едва виднелась бледная кожа, золотые волосы и изящные формы.

— Мы должны вытащить ее отсюда и побыстрее, — сказал он, — если она вообще еще жива. Я затрудняюсь сказать наверняка, лед мешает разглядеть. Пытался открыть гроб, но крышка так и не сдвинулась с места. Несколько раз мне показалось, что Королева пошевелилась. И готов поклясться, что один раз она издала звук.

Я едва слушала его. Почему из всех возможных мест королева оказалась именно здесь? В’лейн сказал, что она в безопасноти в Фейри.

В’лейн солгал.

О чем еще он лгал?

Это он перенес ее сюда? Если нет, то кто? Зачем? И почему я закричу, открыв крышку? Я уставилась на гроб, вцепившись руками в волосы, откинула их с лица. Что-то ускользает от меня.

— Ты точно уверен, что в гробу лежит королева Светлых? — зачем ей понадобилось призывать меня — конкубину? Как ей вообще удалось узнать, кем я являюсь в моем новом воплощении? Не похоже, что я по-прежнему выгляжу как возлюбленная короля. Было бы глупо предполагать, что она выбрала меня случайно. Не вижу в этом никакого смысла. И не могу придумать ни единой причины, которая могла бы заставить меня закричать, увидев королеву Светлых.

— Да, я уверен. Мои предки писали ее портреты на протяжении многих тысячелетий. Я узнал бы ее где угодно, даже сквозь лед.

— Но почему она звала меня? Какое я имею отношение ко всему этому?

— Мои дяди говорят, что она вмешивалась в судьбу нашего клана на протяжении тысяч лет, подготавливая нас ко дню, когда она будет нуждаться в нас больше всего. Дядя Кейон видел ее четыре или пять лет назад: она стояла за балюстрадой в нашем Главном Зале, наблюдая за нами. По его словам, она потом приходила к нему во сне и сообщила, что в скором будущем ее убьют и ей нужно, чтобы мы выполнили определенные задания, только так мы сможем предотвратить её смерть и разрушение мира таким, каким мы его знали. Она предсказала падение стен. Мы сделали все что могли, чтобы удержать их. Кейон сказал, что даже в Царстве Сновидений она выглядела ослабленной, словно ее преследовали. Теперь я думаю, она каким-то образом проецировала себя из своей гробницы в этой тюрьме. Эобил обещала вернуться позже и рассказать Кейону больше, но этого так и не произошло. Похоже, в судьбу твоего рода она тоже вмешивалась.

Она меня использовала. Королева фейри узнала, кто я, и использовала меня. И это бесило. Хотя я знала, что она лишь далекая преемница, а не первая королева, которая отказалась исполнить желание короля и превратить меня — конкубину, поправила я сама себя — в фейри. И не она была той сукой, что посеяла ненависть и месть, хотя могла бы использовать свое огромное могущество во имя добра. Несмотря на все это, как смеет какая бы то ни было королева Светлых использовать меня для собственного спасения? Меня, конкубину! Я ее ненавидела, хотя никогда не встречала.

Неужели это никогда не кончится? Неужели я вечно буду пешкой на их шахматной доске? И я так и буду заново рождаться, или меня будут заставлять пить из Котла — или что там со мной случилось и повредило мои вос